ЎЎЎ 2. Гвідонія Малітоўнік. Няўрымсьлівая Хава ў Якуцку. Ч. 2. Койданава. "Кальвіна". 2020.

 

                    ГРУППЫ «СОЦИАЛИСТ» И «РАБОЧАЯ БИБЛИОТЕКА» 1899 -1901 гг.

    Мои первые связи с рабочими завязались случайно.

    Летом 1809 года я приехала в Петербург из Берлина. Никого из знакомых у меня не было, — только от супругов Стенцелей я имела два петербургских адреса, к д-ру М. Я. Лукомскому и В. Н. Гутовскому («Евгений Маевский», убитый в декабре 1918 года в Омске колчаковскими офицерами). С этими адресами мне не повезло: Лукомского в то время я в Петербурге не застала, а Бутовский уже сидел в тюрьме (по делу «Группы 20-ти»), Но на службе у Гутовского, в редакции какого-то сельскохозяйственного журнала, куда я толкнулась, разыскивая ого, для меня нашлась маленькая переводная работа, и я стала туда изредка заглядывать. Эта редакция была маленьким гнездом активных социал-демократов: кроме Гутовского в ней работал еще Кожевников, арестованный вместе с Гутовским.

    Прошло месяца два со времени моего приезда — я жила в маленькой комнатке где-то на Подъяческой. Однажды утром в воскресенье слышу в передней меня спрашивают. Открываю дверь, — два человека, чисто одетых, но явно не обычно-интеллигентского вида. Как выяснилось из разговора, дело, приведшее их ко мне, заключалось в следующем: оба они были рабочие Семянниковского завода, один постарше — фамилии не помню, а другой молодой парень — «Толмачев младший», как он представился (старший брат его в то время был уже выслан из Петербурга). Они были представителями рабочего кружка. У этого последнего была своя библиотека; книги в ней были все легальные, но подбор был такой, что если бы ее нашли при обыске у рабочего, то несомненно забрали бы. А книги собирали годами, на последние гроши и вот, ради сохранности, библиотечку держали у интеллигентов. Книги в последнее время находились у некоего Попова, а обмен производился через Кожевникова. После ареста Кожевникова, делегаты кружка, в конце длинных поисков путей к своей библиотечке, попали в редакцию сельскохозяйственного органа, в котором работал Кожевников, а там их направили ко мне.

    Рабочие выложили мне всю свою душу, поведав, что сначала они были связаны с группой «Рабочее Знамя», но уже с год, приблизительно, как петербургская группа «Рабочего Знамени» была ликвидирована полицией. Затем, возникла «Группа 20-ти», с которой они, т. е. заводская рабочая группа Семянниковского завода и частью других заводов за Невской заставой, успели связаться, но не надолго, так как эта группа тоже вскоре была арестована. К «Группе 20-ти» и принадлежали, по их словам, Попов и Кожевников. По их сведениям, однако, кое-кто из группы уцелел, а кроме того, они были уверены, что книги их тоже целы. Надо было только найти корни и нити. Я также чистосердечно разъяснила им, что никого в городе не знаю и не ведаю, но попытаюсь разузнать.

    К этому времени настала уже осень. В Питер приехал мой приятель с детства, студент-технолог М. Бройдо, который состоял, членом студенческого кружка, занимавшегося составлением и рассылкой по провинции легальных библиотечек, популярно-научного и свободолюбивого содержания. В работах этого кружка принимали деятельное участие Калмыкова, Рубакин и другие прогрессивные издатели и литераторы. Благодаря этим связям, хотя мои поиски пропавшей библиотечки семянниковцев оставались изрядное время безуспешными, но стало возможным доставать им другие книги, и наша связь, таким образом, поддерживалась. Библиотечка же, хранившаяся у Попова, впоследствии тоже была найдена. Мне удалось установить, что уцелевшие члены «Группы 20-ти» — это Н. Иорданский, Б. Савинков и П. Щеголев. Мне устроили свидание с Иорданским; через него я связалась с Савинковым, которого я и познакомила со своими семянниковцами. Оказалось, что после многомесячного перерыва это была первая связь е рабочими, которую удается установить уцелевшим от разгрома прошлой зимы членам группы. Никаких действующих нелегальных организаций в то время, по словам Савинкова, в Петербурге вообще не имелось. Даже «Союз борьбы за освобождение рабочего класса в России» имел только самые ничтожные связи, позволявшие ему поддерживать распространение «Рабочей Мысли», поскольку ее удавалось доставлять в Петербург, но то были лишь уцелевшие единицы. Савинков, поэтому, был страшно рад знакомству с семянниковцами и долгое время, тоже, как единица, всячески поддерживал эту связь. Он ездил за заставу, переодеваясь маляром, отвозил им книжки, вел с ними беседы и т. д. Более прочная организационная связь с кружком семянииковцев была установлена лишь в конце лета 1900 года, с образованием группы «Социалист» и появлением «Рабочей Библиотеки». Но об этом ниже.

    Втолкнутая волею судеб с первого момента своего приезда в Питер в сферу лиц полулегальных или находившихся на подозрении у полиции, я, независимо от своей воли и в первое время отчасти даже против желания, стала в этом же направлении расширять круг своих знакомств. Зимой того же 1899/1900 года я вошла в студенческий кружок, занимавшийся рассылкой легальных библиотечек. Связей с рабочими у этого кружка не было, но были большие связи во всех учебных заведениях Петербурга и провинции. Определенной политической физиономии у кружка тоже не было, но были большие симпатии к социализму, к рабочим, к «народу», а главное — большая ненависть к правительству. Ядро этой студенческой организации состояло из лиц, так или иначе уже «пострадавших» за участие в студенческих беспорядках.

    Вся общественная атмосфера была в изрядной степени раскалена, и питерская интеллигенция, настроенная революционно, жила на положении полулегального существования. Центром общественной жизни либеральной интеллигенции и студенчества было Вольно-Экономическое Общество. Доклады Мякотина, Пешехонова, даже В. В., а в особенности Струве и Туган-Барановского, являлись событиями; право доступа в Вольно-Экономическое Общество считалось привилегией; с другой стороны, неумение или нежелание устроить себе доступ в это святилище общественных дум и настроений считалось свидетельством отсталости и реакционности и прямо таки вызывало подозрительное к данному лицу отношение.

    Вечеринки 19-го февраля, как в 1899, так и в 1900 году были также событиями громадной важности. Помню я, кажется, в 1900 году эта вечеринка состоялась на квартире какого-то профессора, на Литейном. Вся громадная квартира была полна молодежи, литераторов, приходили все с опаской, через два хода, по одному, по двое. Говорили, что швейцар «свой» и только потому возможно было собрать так много народа. Выступил с докладом, кажется, Мякотин; в качестве марксиста, ему оппонировал, — сумбурно и невразумительно,— Клейнборт. Затем, вполголоса пели революционные песни. Настроение было чрезвычайно приподнятое.

    Местом скопления революционной интеллигенции были также курсы Лесгафта. Петр Францевич был богом молодежи. Так как было много жаждавших слушать его лекции, но не обладавших достаточным количеством бумажек, дававших право на прием на курсы, и так как, с другой стороны, было множество студентов и курсисток из других учебных заведений, приходивших к нему с просьбой допустить их к слушанию специально его, Лесгафта, лекций, то он устроил специальный нерегулярный курс специально для таких «бесправных» — от 6-ти до 8-ми часов утра. И молодежь приходила, никогда не опаздывая: — в 6 часов зал всегда бывал переполнен. Он читал нам по биологии и по физиологии, но его лекции будили у нас общественные чувства, и те незабвенные утренние часы его лекций, я уверена, никогда не исчезнут из памяти его слушателей.

    На этих лекциях я познакомилась со студентом-технологом Богданом Кнуньянцом, который затем познакомил меня с М. Ореховым, впоследствии в 1905 году игравшим видную роль среди московских железнодорожников. Последний затеял издательство и первой книгой хотел выпустить Бебеля «Женщина и Социализм». Все лето 1900 года я трудилась над этим переводом. Осенью книга была отпечатана, но несмотря на все наши «подчистки», ее тотчас же заметила цензура; она была конфискована в типографии и предана сожжению. Удалось вынести тайком лишь несколько экземпляров.

    Вопрос — народничество или марксизм дебатировался хотя и в академической плоскости, но запальчиво-страстно — в Вольно-Экономическом Обществе по преимуществу, и в журналах, между Мякотиным, Пешехоновым и т. д., с одной стороны, и Струве и Туган-Барановским, с другой. Струве для нас, молодежи, был непререкаемым авторитетом в марксизме до тех пор, пока в конце 1899 года в Берлине не вышла книга Бернштейна о ревизионизме. Она очень быстро появилась в Петербурге, ее можно было выписать через любой магазин прямо по почте.

    Когда вслед затем Каутский выпустил книгу, направленную против Бернштейна, ее цензура в Россию уже не пропустила. Точно так же и в журналах, — можно было писать все в защиту Бернштейна, но ничего против. Струве заявил, помню, публично, на каком-то докладе, что хотя он сочувствует Бернштейну, но в виду того, что противникам затыкают рот, он считает для себя невозможным выступить открыто с пропагандой идей Бернштейна. Долго, однако, душа его не выдержала, и зимой 1900 года всю нашу революционно-марксистски настроенную молодежь, как громом, поразило его выступление с горячей проповедью новой теории, быстро получившей меткую характеристику — «тише вперед, рабочий народ».

    В кругах же ближе стоящих к рабочему движению в те время, кипела борьба по линии — экономизм или политическая борьба. В конце 1899 года и до зимы 1900 года в Питере от времени до времени появлялся лишь орган «Союза борьбы за освобождение рабочего класса в России» — «Рабочая Мысль». Чисто экономической направление этого органа, сосредоточение внимания рабочих исключительно на вопросах тяжелого экономического положения, вызвало неудовольствие в интеллигентских кругах, сочувствовавших рабочему движению и желавших вести социалистическую агитацию и пропаганду, но считавших необходимым выдвигать на первый план необходимость борьбы за политическую свободу. А голос самих рабочих, по крайней мере в Петербурге, доносился в то время весьма слабо; связи с рабочими обрывались усердием полиции прежде, чем они успевали наладиться. Самой сильной рабочей организацией в то время считался «Союз борьбы». Но и его сила, как организации, была весьма невелика. Среди интеллигентов за весь этот период я помню только одну Екатерину Гуро, в качестве члена Союза, постоянно проживавшего в Петербурге. Она то и говорила мне, что у них сохранился «аппарат», — 2-3 человека, — который они берегут для распространения «Рабочей Мысли», а для устной пропаганды в массах нет сил. Так же ничтожны в тот период были и организации «Союза борьбы» в других городах. Но они имели свой орган «Рабочая Мысль» и сравнительно недурно поставили его распространение. Тем ожесточеннее становилась оппозиция этому направлению. Как среди русских социал-демократов, так и среди еврейских в Северо-Западном крае росло недовольство чистым «экономизмом» и делались многочисленные попытки перевести агитацию в рабочих массах на рельсы политической борьбы. Среди еврейских рабочих так называемая «оппозиция», хотя формально оставалась в рядах «Бунда», но фактически искала новых путей и вне его организации.

    В Петербурге, после разгрома «Рабочего Знамени» в 1898 году и «группы 20-ти» в 1899 году, некоторое время не было никакой организации с «политическим» направлением. Но необходимость создать группу, которая в противоположность «Рабочей Мысли» выдвигала бы в своей агитации и пропаганде среди рабочих необходимость в первую голову борьбы за политические свободы, — чувствовалась многими, и задержка организационного оформления этого крыла определялась лишь усердием Департамента Полиции в деле искоренения крамольных лиц: в те годы каждую весну этим учреждением производилась усердная чистка среди «неблагонадежных», после чего в течение лета, особенно в виду разъезда по домам массы учащихся, общественная и революционная жизнь замирала, для того, чтобы осенью опять начал биться прерванный пульс жизни...

    В виду отсутствия в зиму 1899-1900 г.г. каких бы то ни было организаций, к весне 1900 года не произошло особенного разгрома, и пыл организационного строительства был достаточно велик. Почти в одно и то же время стала зарождаться в Петербурге группа «Социалист» и в Вильне возникла идея создания «Рабочей Библиотеки».

    Как-то в начале лета 1900 года ко мне явился В. Савинков с предложением создать организацию, которая, в противовес «Рабочей Мысли», ставила бы в центре своей агитации и пропаганды идею необходимости политической борьбы. Он ссылался на свою деятельность в рабочей среде и знакомство, с рулившими нам успех настроениями рабочих.

    В ближайший раз мы собрались в количестве 4-х человек: Б. Савинков, П. Гуттенберг, какой-то одноглазый грек, страшный конспиратор, фамилии которого сейчас не припомню, и я. Тут у нас выплыли неожиданно принципиальные разногласия: исходя из того, что социал-демократический «Союз борьбы» «закоснел в своей экономике» и знать ничего но хочет о политической агитации в массах и политической борьбе о самодержавием, Б. Савинков требовал сближения с народническими группами. Мы, остальные трое, на это не согласились, считая, что «экономисты», как социал-демократы, лишь перегибают несколько палку в одну сторону, но все же методы и объект работы, равно как и все миросозерцание ближе нам, чем идеология народников. Сошлись на компромиссе, который тогда казался нам чрезвычайно простым и естественным: в виду того, что все мы стремимся к одной цели — к социализму, но пути, ведущие к нему, и методы борьбы за его осуществление в российских условиях для нас, как для единой группы, еще спорны, мы называем себя просто «социалистами» и образуем группу «Социалист». Группа ставит себе задачей устную и литературную пропаганду идей социализма в рабочих массах и в студенческой среде и признает необходимость агитации за политическую борьбу с самодержавием в первую голову.

    Собравшиеся, в числе 4-х человек, образуют комитет группы, и ближайший период времени посвящается организационным делам, расширению группы численно, добыванию средств и изысканию литературных возможностей, хотя бы в виде систематического печатания прокламаций и т. д.

    В это же приблизительно время, ездивший по личным делам в Вильно М. Бройдо, привез оттуда известие, что оппозиционное настроение «экономизму» Бунда в части рабочих и интеллигентов там настолько окрепло, что образовался немногочисленный, но очень деятельный кружок, состоящий преимущественно из рабочих, который задумал поставить типографию и начать издавать агитационные брошюры, подбор которых будил бы в рабочих мысль о насущной необходимости борьбы ва политическую свободу.

    Вскоре после этого Бройдо был извещен, что дело подвигается вперед я нам необходимо встретиться. В середине лета 1900 года на ст. Свенцяны, Петерб.-Варш. дороги съехались на совещание: из Питера М. Бройдо и я, и из Вильны — Леон Стоцик и Елена Боровская. Товарищи из Вильно сообщили, что постановка типографии — дело близкого будущего, и они собираются в скором времени приступить к печатанию брошюр «политического» направления. Они брали на себя выполнение всей технической части задачи и предлагали нам, питерцам, взять на себя часть финансовую и литературную. В Вильне они не могли составить подходящей редакции, — не хватало литературных сил, и к тому же, намереваясь оборудовать хорошую типографию, они желала расширить базу своей деятельности и находили необходимым иметь свое «отделение» в Питере. Соглашение было достигнуто быстро на следующих основаниях: образуется единая группа, часть членов которой находится в Вильне, часть — в Петербурге. Платформа — перенесение центра тяжести в своей агитационной деятельности с экономической на политическую борьбу в рабочем движении. Группа ставят своей задачей агитацию и пропаганду исключительно путем издания соответствующих брошюр. Во избежание провала, члены группы лишаются права вести непосредственную устную агитацию среди рабочих. Число членов группы остается ограниченным — в пределах необходимых работников для обслуживания литературной, финансовой и технической стороны издательства. Серию предполагавшихся к изданию брошюр решено было назвать «Рабочая Библиотека», а так как к изданию брошюр сводилась вся деятельность группы, то и группа стала называть себя «Группой Рабочей Библиотеки». Литературно-редакционную часть взяли на себя питерцы, а технически-типографскую — виленцы. Однако, виленцы сохраняли за собой право задержать печатание присланной брошюры, если бы по содержанию она не отвечала их взглядам.

    В течение лета подготовительная работа была закончена. Состоялось еще одно совещание на той же станции Свенцяны, на которой проредактирована была и принята составленная М. Бройдо первая брошюра «Рабочей Библиотеки», — «Наши задачи».

    Осенью того же года начала работать типография в Вильне. Шрифт всякими правдами и неправдами был добыт, отчасти из легальных виленских типографий через сочувствующих наборщиков, выносивших шрифт маленькими пачками (особенно, по рассказам товарищей, была ограблена тогда типография Ромма в Вильне), отчасти же в Вильну доставлены были остатки шрифта, уцелевшие от провалившейся нелегальной типографии где-то на юге...

    Двое рабочих, т.т. Комай и Роговой, сняли маленькую квартиру в две комнаты и открыли переплетную мастерскую. В первой комнате находился большой стол с клеем, ножницами и другими принадлежностями переплетного ремесла, и т. Роговой принимал в ней «заказчиков». Впрочем, им иногда действительно приносили с улицы переплетную работу. А в другой комнате, в специально устроенном углублении, т. Комай набирал и печатал на самодельном станке наши брошюры. Когда брошюрка была готова, ее небольшими партиями, опять же под видом переплетных книг, выносили оттуда. В общем, типография в конспиративном отношении была обставлена почти идеально, и если типография, тем не менее, по напечатании всего 4-х или 5-ти брошюр, в январе 1901 года провалилась, то лишь по вине провокатора М. И. Гуровича, который в то время был «душою» всего петербургского радикально-интеллигентского мира и которого мы, питерцы, слишком посвятили во все тайны дела.

    Как я уже упоминала выше, редактирование «Рабочей Библиотеки», как и вся забота о снабжении типографии литературным материалом, ложилась на двоих питерцев. Первая брошюра «Наши задачи» была сдана в типографию при самом ее оборудовании. С первых же шагов работы типографии оказалось, что она может печатать гораздо больше того, чем мы предполагали. Вторая брошюра, — «Французская революция 48-го года», была составлена мною и доставлена в Вильно более или менее, своевременно.

    Но уже с третьей вышла задержка, и нам пришлось выпустить имевшийся, уже в нелегальном обращении, но в очень ограниченном количестве рассказ Короленко «Чудная». Т.т. Комай и Роговой, желавшие возможно интереснее использовать недолговечную при всех обстоятельствах жизнь нелегальной типографии, работали с напряжением всех сил и желали выпускать такое количество брошюр, для изготовления которого мы абсолютно не были подготовлены. Все авторы, к которым мы обратились, не располагали достаточным свободным временем, да и кроме того, писание нелегальных брошюр людьми, которые во всякое время могли ожидать обыска, было тоже не так то просто.

    Насколько смутны были еще в то время наши политические устремления явствует из того, что мы обратились за литературным содействием одновременно к В. И. Семевскому, П. Н. Милюкову, Виктору Португалову, П. Б. Струве, Туган-Барановскому и ряду других лиц. Большинство отнеслось к нашему намерению весьма сочувственно. В. И. Семевский обещал подобрать материал о декабристах и составить брошюру в 1 лист. Незадолго до моего ареста, он мне показывал клочки бумаги, на которых он сделал свои выноски и пометки и сказал, что имея уже этот «основной материал», он в первый свободный день составит обещанную брошюру. Точно так же была уже готова рукопись Виктора Португалова по земельному вопросу, которую он лишь случайно не передал нам накануне нашего ареста. Милюков тоже писал какую-то брошюру (не помню уже теперь, на какую тему). Он был арестован одновременно с нами 29-го января 1901 года. При обыске, как говорили, у него была взята эта рукопись и ему было предъявлено обвинение в участии в «Рабочей Библиотеке».

    Возвращаюсь, однако, к группе «Социалист». Благодаря «личной унии» в моем лице, между обеими этими группами сразу установилась организационная связь. Группа «Социалист» сразу стала распространительным аппаратом изданий «Рабочей Библиотеки» для Петербурга и его района. Через меня группа «Социалист», принявшая платформу группы «Рабочей Библиотеки», изложенную в брошюре «Наши задачи», была представлена в редакционной коллегии «Рабочей Библиотеки». Получив, благодаря всему этому, возможность пользоваться типографией (некоторые прокламаций группы «Социалист» также были отпечатаны в Виленской типографии), группа «Социалист» сразу приобрела значительный вес и влияние во вне. Окрепли связи группы и в рабочей среде, особенно за Невской заставой. Росла также популярность ее и среди учащейся молодежи (между прочим, в одном кружке курсисток, с которым мне пришлось тогда заниматься, находилась только что приехавшая из провинции, молодая тогда — Софий Моисеевна Зарецкая). Стали искать сближения с группой и уцелевшие остатки других организаций «политического» направления. Так, велись переговоры насколько помню, с А. Сольцем, о слиянии с группой «Рабочее Знамя». Разгромленная в Петербурге, эта группа сохранила организацию на юге, издавала от времени до времени за границей свой журнал. Теперь решено было слить обе организации, о чем должно было довести до сведения внешнего мира специальное воззвание. Если не ошибаюсь, текст этого воззвания был послан в январе месяце 1901 года в Вильно для напечатания, но успели ли его доставить обратно в Питер до провала «Рабочей Библиотеки», — не помню.

    Я уже упоминала о том, что в числе литераторов, к которым мы обращались с просьбой о составлении брошюр для «Рабочей Библиотеки», был и Струве. Более того, к нему, как к популярнейшему писателю-марксисту того времени обратились в первую очередь. Он горячо отнесся в нашему предложению и обещал оказать активное содействие не только в смысле писания брошюр, но и в добывании средств и т. п. Это нас и погубило. Действительно, несколько времени спустя, он вызвал к себе М. Бройдо, ведавшего преимущественно сношениями с литераторами, и сообщил ему, что один из его приятелей, к которому он обратился за помощью, выказал большой интерес к делу «Рабочей Библиотеки» и изъявил желание всецело взять на себя материальные заботы об издательстве. Вскоре пришел и этот приятель: то был известный, разоблаченный впоследствии, провокатор Михаил Иванович Гурович... С этого момента дни наши, разумеется, были сочтены. Гурович, действительно, выказал «большой интерес». Он не только стал давать деньги на содержание типографии, но вызвался помогать и при распространении брошюр. А связи и знакомства у него действительно были обширные. Наконец, он предложил свою квартиру для доставки транспорта из Вильны.

    За короткий период своего существования, «Библиотека» выпустила 4 или 5 брошюр. 4-ая была, кажется, «Русская работница» или что-то в этом роде. Пятой не помню. Когда в январе 1901 года в Петербург прибыла корзина е последней брошюрой, ее принял на вокзале М. Гурович и отвез к себе на квартиру. Гурович входил во все детали предприятия, стараясь, как он заявлял, «быть возможно более полезным».

    Рекомендация Струве, да и общее доверие, которым в то время пользовался Гурович в петербургских кругах либеральной и социалистической интеллигенции, не давали возможности возникновению подозрений. И вскоре Гурович знал все, что требовалось Департаменту Полиции [* Подтверждение роли Гуровича в деле ликвидации группы «Раб. Библ.» имеется и в письмах Ратаева к Зубатову — «Гол. Мин.» 1922, № 1, стр. 56. Прим, ред.].

    В ночь на 29-ое января 1901 года, одновременно в Петрограде и в Вильне, были арестованы почти все без исключения лица, имевшие более или менее близкое отношение к «Рабочей Библиотеке», — была взята типография. «Зло» было вырвано с корнем.

    После 14-ти месяцев «предварительного» жандармского дознания все члены группы получили административную ссылку в Восточную Сибирь, сроком на 5 и 8 лет — мужчины по 8 лет, а женщины по 5 лет. Тов. Комай, попавший в Нижне-Колымск, не вынес царившего тогда в Сибири свирепого режима насилия над ссыльными и вскоре покончил жизнь самоубийством...

    Группа «Социалист» лишь на несколько месяцев пережила «Рабочую Библиотеку». В конце апреля или в начале мая 1901 года она тоже была без остатка ликвидирована, о чем я узнала уже в Доме Предварительного Заключения.

    Е. Бройдо (Гордон).

    /Летопись Революции. Кн. I. Берлин * Петербург * Москва. Berlin. 1923. С. 126-133./