Аляксандар Аляксандравіч Сіповіч – нар. у Віленскай губэрні Расійскай імпэрыі, у каталіцкай сям’і.
Вучыўся на мэдычным факультэце унівэрсытэту. але за прыналежнасьць да партыі “Народная Воля” быў сасланы на пасяленьне ў Якуцкую вобласьць ды ўселены ў Намскі вулус Якуцкай акругі, дзе займаўся земляробствам ды лекарскай практыкай.
Быў гжэчным кавалерам, а жанчыны, якія яго самааддана кахалі ды так, што нават нашчадкі гэтых жанчынаў успамінаюць аб ім з непрыхаванай пашанай.
У чэрвені 1894 г. Сіповіч выехаў з Якуцкай вобласьці ў Краснаярск Енісейскай губэрні.
Літаратура:
* Майновъ И. И. Русские крестьяне и осѣдлые инородцы Якутской области. // Записки Императорскаго Русскаго Географическаго Общества по отдѣленію Статистики. Т. XII. С.-Петербургъ. 1912. С. 343-344.
* Никифоров В. Памяти великого друга якутов А. А. Сиповича. // Каторга и Ссылка. Историко-Революционный Вестник. Кн. 14. №. 1. Москва. 1925. С. 253-258.
* Сипович Александр Александрович. // Кротов М. А. Якутская ссылка 70 - 80-х годов. Исторический очерк по неизданным архивным материалам. Москва. 1925. С. 218-219.
* Брагинский М. Старая якутская политическая ссылка (70 - 80-е годы XIX в.). // 100 лет якутской ссылки. Сборник Якутского землячества. Под ред. М. А. Брагинского. Москва. 1934. С. 159, 162.
* Кон Ф. Культурно-просветительная роль политической ссылки в Якутии. // 100 лет якутской ссылки. Сборник Якутского землячества. Под ред. М. А. Брагинского. Москва. 1934. С. 341./
* Серошевский В. Л. Якутские рассказы, повести и воспоминания. Редакция и послесловие С. А. Степанов. Москва. 1997. С. 531-533, 535-542, 553-556, 560.
Иванов И. Модукка бэлиэ түгэн. [Модут нэһилиэгэр Маҥан Кэрэх диэн сиргэ политсыылынайга А. А. Сиповичка анаан сэргэ туруордулар] // Эҥсиэли. Нам. Алтынньы 22 күнэ 2014.С. 2./
Марціса Немач
И. И. Майнов
РУССКИЕ КРЕСТЬЯНЕ И ОСЕДЛЫЕ ИНОРОДЦЫ ЯКУТСКОЙ ОБЛАСТИ
Глава XVI
В 110 верстах от Якутска, в 1-м Модутском наслеге Намского улуса, на берегу озера Баралакы, было расположено более десятка домиков и юрт, в которых проживало несколько государственных ссыльных и 9 поселенческих семейств. Первым обитателем этого побережья был один польский повстанец 63-го года. Близ него вскоре же приютился один русский поселенец. Впоследствии они перевелись в другую местность, но обсиженное ими место облюбовали причисленные к наслегу башкиры, а затем и другие местные ссыльные русского и польского происхождении. Все эти лица получали от якутов наделы в разных местах и в различном размере, а выгоном они пользовались совместно с якутами, откуда вытекало множество неудобств; пашни у каждого были разбросаны в 2-х - 3-хъ и даже 5-ти местах клочками, окруженными отовсюду общим выгоном, и последствием этого являлись частые потравы, уход поселенческих коней с якутскими табунами, и всякого рода пререкания с якутами. Подчиненные непосредственно Модутскому родовому управлению, жители поселка не составляли никакого общества и в случае нарушения их интересов якутами не имели против них никакой легальной защиты, т. к. Окружная Полиция слишком далеко, а выполнение ее постановлений лежит не на ком ином, как на том же родовом управлении. На деле, однако, страдательной стороной являлись не столько поселенцы, сколько сами хозяева-якуты. Независимо от того, что ежегодно на вспомоществование кое-кому из уголовных ссыльных наслег затрачивал рублей 40-50, существование поселка было вредно для якутов, т. к. некоторые поселенцы, преимущественно татары, помогали себе сами своими обычными приемами, т. е. продажей водки, обыгрыванием в карты и т. п. Темные способы приобретения средств не исчезли окончательно, но значительно сократились, когда, в 80-х годах, в этой местности поселился и завел крупное по местным понятиям хозяйство государственный ссыльный А. А. Сипович, засевавший десятин по 20 хлеба. Поселенцы при этом хозяйстве находили себе разного рода заработки и уже не в такой степени как прежде нуждались в рискованных промыслах вроде краж и т. п.
/Записки Императорскаго Русскаго Географическаго Общества по отдѣленію Статистики. Т. XII. С.-Петербургъ. 1912. С. 343-344./
ПАМЯТИ ВЕЛИКОГО ДРУГА ЯКУТОВ А. А. СИПОВИЧА*
[* Александр Александрович Сипович по приговору Харьковского военно-окружного суда 31 января 1882 г. за принадлежность к партии «Народная Воля'» был осужден на поселение в Сибирь. Ред.]
У якутов существует замечательно красивая, чрезвычайно чувствительная сказка о храбром и самоотверженном богатыре «Эряйдях Буруйдах Эр Соготох» («Многострадальный и многотерпеливый одинокий борец»), который, едучи к богатой и красивой невесте на свадьбу, встретил по дороге бедную плачущую старуху с 5 коровами, у которой была похищена дьяволами единственная дочь, и для спасения ее от руки злодея он погнался за этим злым духом, бросив и ожидавшую его красавицу невесту, и счастливую жизнь.
Когда эту сказку рассказывает искусный якутский баян, описывая, какие препятствия одолевал этот самоотверженный герой, какие искушения и соблазны превозмогал и какие страдания он перенес, чтобы достигнуть темного и мрачного царства дьявола и, победив его, освободить из темницы дочь несчастной старухи, то чувствительные дети и девицы плачут навзрыд, а седовласые старики и старухи украдкой утирают невольно навернувшиеся на глаза слезы.
И всегда, когда я вспоминаю о покойном Александре Александровиче Сиповиче, одиннадцать лет прожившем среди якутского народа, неустанно оказывая ему медицинскую помощь, эта сказка мне, ребенком не раз слушавшему ее и тоже проливавшему горькие слезы, приходит на ум. И мне хотелось бы также быть искусным баяном, чтобы поведать всем, всем о тех подвигах, которые совершил этот не сказочный, но действительный герой в той темной и мрачной стране, где царят мрак невежества и жестокие болезни и где он провел всю свою молодую жизнь в борьбе с этими недугами и с градациями, чтобы победить их. Победил ли?..
Да! он победил...
Он первый показал якутам, что эти недуги и болезни исходят не от старых духов, которых нужно умилостивить посредством шаманов, а от них самих, от условий жизни, что борьба с ними возможна, что могущественным орудием в этой борьбе является знание и культура и что есть возможность лучшей и светлой жизни. И якуты, почувствовав все это, медленно, но упорно последовали его призыву. На том самом месте, где якуты Намского улуса ровно 30 лет тому назад так сиротливо оплакивали отъезд Александра Сиповича, теперь красуется вполне приличное здание Намской стационарной и амбулаторной лечебницы, которую по праву необходимо назвать лечебницей имени этого великого друга якутов.
А. А. Сппович был студентом-медиком харьковского университета и прибыл в ссылку в Якутскую область в 1883 году. Я впервые познакомился с ним еще гимназистом, во время каникул, у каракозовцев Н. П. Страндена и Д. А. Юрасова. Он тогда произвел на меня впечатление еще совершенного юноши, и я как сейчас представляю его невысокую фигуру с очень красивым симпатичным лицом, с голубыми глазами, без усов и бороды. Потом уже на наших глазах, в нашей якутской тайге он вырос и возмужал; его голубые глаза потемнели, и сам он оброс усами и бородой, как он и изображен на печатаемой здесь карточке.
Он был поселен в глухом и отдаленном якутском селении во 2-м Модутском наслеге Намского улуса, отстоявшем от гор. Якутска в 120 верстах. Дом его одиноко ютился в широкой долине р. Лены; около него не было близко ни одного жилья. Ближайшие соседние якутские юрты находились в 2-3 верстах, а русское скопческое поселение отстояло в верстах 10. «Вот тебе яма, где ты будешь заживо погребен, где жизни дыхание, солнца лучи, радости искра не достигнут до тебя», — говорили тюремщики, поселяя тут юного бунтаря.
И, действительно, голая без растительности степь, унылая природа, без крыши избушка на курьих ножках не предвещали молодому человеку ничего утешительного. Лучше бы тюрьма или каторга, но с людьми, среди товарищей, — не раз приходило ему на ум.
Но Александр Александрович, вдохновляемый верой в светлое будущее и конечное торжество справедливости и преисполненный любви и сострадания к окружавшим его несчастьям, не пал духом и горячо взялся оказывать медицинскую помощь бедным якутам. Поле для этого было чрезвычайно широкое, и не только местное якутское население не имело никакого представления о лечении, прибегая при всех своих болезнях к помощи шамана, но и пришлые русские скопцы, привыкшие у себя на родине к медицинской помощи, были лишены ее за отсутствием медицинского персонала.
Очень скоро одинокая избушка ожила и зашевелилась. С раннего утра и до поздней ночи здесь можно было видеть ряд верховых лошадей, стоявших на привязи у изгороди, на которых соседние якуты приезжали за лекарствами или с приглашением посетить больных в их юртах. Часто приходилось встречать и скопцов на телегах, едущих к «Сиповскому» (так обыкновенно коверкали его фамилию) за той же помощью.
Постепенно деятельность А. А. все более и более расширялась; за ним начали приезжать якуты из-за 100-200 верст, и ему надолго приходилось отлучаться из дому, почему пришлось пригласить к себе товарища для управления домом. Товарищ его политический ссыльный по нечаевскому делу из солдат, Иван Федорович Тонышев, оказался очень способным и опытным сельским хозяином, который и принял на себя заведывание хозяйством. Скоро же пришлось одинокую маленькую избушку оживить пристройкой нового более светлого и просторного помещения, так как товарищи даже из самых отдаленных улусов, как, например. Баягантайского, а также из гор. Якутска, постоянно навещали А. А. и подолгу жили у него. Я также часто бывал у А. А., несмотря на то, что жил в 80-ти верстах, и близко подружился с ним. Он иногда пользовался моими приездами, чтобы вместе со мной объезжать своих бедных пациентов, у которых не было своих подвод и которые не могли достаточно ясно объяснить ему симптомы своей болезни по незнанию русского языка. Во время этих посещений, я был свидетелем той великой любви, которой был преисполнен А. А. ко всем несчастным и обездоленным и на облегчение страданий которых он всецело отдавал себя. Как бы ни была грязна обстановка, в которой находился больной или больная, как бы бедны они ни были. А. А. не только подробно и внимательно обследовал их и давал необходимые лекарства из своей аптеки, но подолгу оставался у них, подробно расспрашивая об условиях их жизни и помогая им материально.
Во время этих посещений бывали иногда маленькие недоразумения. А. А. страшно не любил, когда больные хотели платить ему за визит. Он очень обижался, когда более зажиточные пациенты предлагали ему деньги, отказывался, когда бедняки подносили ему продукты своего хозяйства: безмен масла (2½ ф.), рыбу или какую-либо птицу и т. п., и на этой почве дело доходило даже до курьезов. Якуты, воспитанные на обычаях платить попам и шаманам за каждую их услугу, никак не могли понять причины его отказа. Иногда думая, что он отказывается от получения гонорара потому, что таковой кажется ему малым, как часто поступали попы, они пытались увеличить свое подношение, и А. А. приходилось тратить много времени и красноречия, чтобы убедить их в безкорыстии их благодетеля и спасителя, как обыкновенно они его называли. Иногда даже случалось так, что мы, по возвращении обратно к себе домой, в своем экипаже находили то безмен масла, то какую-либо рыбу или птицу.
Впоследствии А. А. из нас, близких своих друзей и некоторых товарищей по ссылке, создал своеобразный кадр местных фельдшеров, выполнявших его указания и снабжавших лекарствами окружавшее нас население. Такими фельдшерами по Дюпсинскому улусу были: я, А. А. Афанасьев и В. П. Попов. Мы получали от А. А. лекарства и необходимые руководства и под его наблюдением занимались лечением. Такие же доморощенные фельдшера были и в других улусах.
Я помню один случай из моей таким образом созданной медицинской практики. Глубокой осенью, когда стояла распутица в полном разгаре, приехал ко мне якут и сообщил, что мой знакомый, живущий от меня в 30-ти верстах, сильно заболел и просит меня приехать к нему. Прибыв к нему, я нашел, что у него рожистое воспаление головы, и он начал уже бредить. Послать за А. А. не было никакой возможности, так как он жил на другом берегу реки Лены, переезд через которую был прекращен совершенно. Я был в весьма затруднительном положении, так как видел, что больной в опасности и что необходимо сейчас же принять какие-либо решительные меры. Посоветовавшись с семьей больного, я предложил прикладывать к его голове холодные компрессы. Это было поздно вечером, а к утру мой больной успокоился и заснул крепко; опухоль начала быстро спадать и больной поправился. Кому же он должен был быть благодарным, как не А. А., давшему нам элементарные знания по уходу за больными и по лечению от несложных болезней.
Якут В. В. Попов, человек состоятельный и очень способный, но малограмотный, настолько пристрастился под влиянием А. А. к медицине, что выписывал не только лечебники и руководства по медицине, но даже специальные газеты, как «Врач» и др., так что у него образовалась довольно большая библиотека по медицине. Затем он завел большую домашнюю аптеку, из которой снабжал окружающее население лекарствами. Значение такого снабжения лекарствами может оценить только тот. кто сам жил в глухой якутской тайге, где отсутствие самых простых лекарств, как, например. слабительного, хинина, иноземцевых капель и т. п., предрешает судьбу больного. А. А. был очень доволен способностями Попова и часто говорил: «если бы дать этому человеку медицинское образование, то из него вышел бы даровитый врач». А сколько таких даровитых натур погибло и погибает за недостатком культуры и просвещения!
Я не знаю человека, который был бы недоволен А. А. Своим товарищам он оказывал всевозможные услуги и готов был отдать последнее, — они пользовались всем, что только было у него. Постороннему человеку он даже казался дома гостем, а гости хозяевами; до такой степени он был скромен. К якутам же, кто бы они ни были — знатный ли тоен или бедняк — он одинаково был ласков и приветлив и всегда старался помочь им. Скопцы же, эти суровые сектанты, всегда враждебно и с предубеждением смотревшие па всех посторонних, относились к нему, как к своему родному, и открывали ему свои сокровенные мысли и тайны.
Слава об искусном врачевании А. А. настолько распространилась, что даже из самого г. Якутска, где все же было несколько врачей, приезжали к нему за помощью или увозили его самого. Помню раз такой случай: А. А. приехал в г. Якутск и лечил сына исправника. Он остановился по обыкновению на улусной квартире, где жили и другие товарищи, приезжавшие из улуса. Один из них, фамилию которого я забыл теперь, бросил ему упрек в том, что он помогает их врагам, которые преследуют и шпионят за ними. А. А. с глубоким волнением заявил, что он, как врач, знает только больного и потому считает себя обязанным оказывать посильную помощь даже личным врагам.
Такой-то человек после 11-летнего пребывания среди нас, облегчивший неисчислимое число человеческих страданий, а, главное, пробудивший в душе некультурного и малосознательного якута не словом, а делом и личным своим примером сознание о пользе и благодетельности медицинской помощи, покинул и уехал от нас. Я лично не присутствовал во время его проводов с места его жительства, — я встретил и проводил его в г. Якутске. Поэтому я привожу здесь описание его проводов, сделанное его близким другом и товарищем, Ф. Я. Коном, в его некрологе. «В день его выезда, 12-го мая 1894 г., — пишет Кон, — с утра начали собираться во дворе его дома, во 2-м Модутском Наслеге, Намского улуса, окрестные якуты с женами, даже с грудными детьми. Около 10 часов утра, когда двор уже был битком набит собравшимися, на дороге показались самые почетные тоёны с улусным головой Дьяконовым во главе. Толпа расступилась. Навстречу прибывшим вышел Сипович, ввел их в дом, где был приветствован речью самого почетного старика, Василия Эверстова. После речи ему был вручен на память от благодарных якутов дорогой старинный якутский костюм. Благодаря инородцев, Сипович разрыдался. В ответ послышались рыдания всех собравшихся. Даже ссыльные башкиры плакали, как дети, прощаясь с отъезжавшим, усаживая его на телегу. Путь лежал через Хатын-Аринское скопческое селение. Перед каждым домом стояли домохозяева. Полторы версты тянулось селение, Сипович все это расстояние прошел пешком, останавливаясь перед каждым домом и прощаясь. Среди всеобщего рыдания Сипович сел в тарантас и... навсегда скрылся из глаз своих осиротелых пациентов, которые, глядя на быстро увеличивающееся число свежих могил на разбросанных якутских кладбищах, долго еще будут вспоминать незабвенного Александра Александровича». Может ли быть искреннее и трогательнее такого прощания?
Через два года после этого мне удалось побывать в России; на обратном пути оттуда я заехал в г. Красноярск, чтобы в последний раз повидаться с Александром Александровичем. Я нашел в нем очень большую перемену к худшему, — он уже тогда был очень болен и отзывался о своем выезде из Якутска как будто с сожалением. Кто знает? Может быть, привыкший к якутскому климату и условиям жизни, вдохновляемый своем высоко-полезной деятельностью, он, оставаясь там, не так скоро поддался бы тому злому недугу, который так безжалостно и так безвременно унес его в могилу.
О смерти Александра Александровича мы, якуты, узнали впервые из письма Н. О. Коган-Бернштейн, присланного ко мне с фотографической карточкой, снятой с него уже больного. Все друзья его и знакомые были чрезвычайно поражены этим известием и выражали свою неподдельную печаль и скорбь. «Такого замечательно доброю и отзывчивого человека мы не встречали», — говорили они.
И, действительно, заслуги А. А. Сиповича перед якутами чрезвычайно велики, и его влияние на них неизмеримо глубоко. Только ему и его верному продолжателю и последователю, такому же бескорыстному и преданному труженику М. В. Сабунаеву, якуты обязаны пробуждением в них сознания полезности и необходимости медицинской помощи.
Только благодаря этому пробуждению, а не административному воздействию сатрапов монархии, в настоящее время в якутских улусах и наслегах, где прежде были слышны только дикие завывания загипнотизированных шаманов и грубые звуки их бубен, выросли скромные лечебницы, где якуты имеют посильную медицинскую помощь, а дети их получают фельдшерское и даже врачебное образование.
В. Никифоров
/Каторга и Ссылка. Историко-Революционный Вестник. Кн. 14. №. 1.Москва. 1925. С. 253-258./
206) Сипович, Александр Александрович; сс.-пос. (1883-1894), двор., поляк, холост, 24 л. Харьковским военно-окр. судом 31/I 1882 г. за принадлежность к социально-революционной партии и распространение ряда брошюр революционного содержания лишен всех прав и сослан на поселение в Сибирь.
Поселенный в Намский ул., занимался в довольно больших размерах хлебопашеством. По крайней мере полит. ссыльный И. Майнов пишет, что Сипович засевал до 20 дес., давая тем самым заработок жившим около него якутам и ссыльно-поселенцам и тем самым влияя на их образ жизни. Из сообщений администрации видно, что С-ч засевал по нескольку десятин (30-40 п.), а также сбывал в Якутске хлеб десятками пудов. В 1889 г. с ним жили П. Смирнов и Вера Гринберг. В июне 1894 г., по причислении в крестьяне, выехал в Енисейскую губ. [Майнов, Русские крестьяне и оседлые инородцы Якутской области». Д. 199].
/М. А. Кротов. Якутская ссылка 70 - 80-х годов. Исторический очерк по неизданным архивным материалам. Москва. 1925. С. 218-219./
М. Брагинский
СТАРАЯ ЯКУТСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ССЫЛКА
(70 - 80-е годы XIX в.)
Среди политических ссыльных, занимавшихся врачеванием, особенно широкой популярностью в Якутии пользовался А. А. Сипович, осужденный по обвинению в принадлежности к партии «Народной Воли» к ссылке на поселение в Якутской, области, где он провел 11 лет (1883-1894). Поселившись в Намском улусе, он вскоре развернул такую энергичную и успешную медицинскую практику, что имя его как искусного и бескорыстного врача, стало известно среди якутских масс далеко за пределами его улуса. За ним часто посылали из мест, отстоявших от его жилища, на 100-200 верст. Якутская беднота никогда не знавшая настоящей врачебной помощи, встречай со стороны Сиповича самое внимательное к себе отношение, всегдашнюю готовность придти на помощь каждому нуждающемуся в ней, окружила его глубоким уважением и любовью. Когда Сипович покидал Якутию и уезжал в Красноярск, где он вскоре умер, якуты, расставаясь с ним, выражали чувства самой неподдельной скорби и проводили его с величайшими почестями, как своего искреннего, незаменимого друга.
/100 лет якутской ссылки. Сборник Якутского землячества. Под ред. М. А. Брагинского. Москва. 1934. С. 159-160./
*
Ф. Кон
КУЛЬТУРНО-ПРОСВЕТИТЕЛЬНАЯ РОЛЬ
ПОЛИТИЧЕСКОЙ ССЫЛКИ В ЯКУТИИ
Наряду с лечением населению преподавались элементарные начала гигиены. И якуты высоко ценили эту работу ссыльных. Когда А. А. Сипович, занимавшийся этим в течение целого ряда лет, уезжал из Якутской области, якуты преподнесли ему в знак глубокой благодарности старинный якутский костюм.
/100 лет якутской ссылки. Сборник Якутского землячества. Под ред. М. А. Брагинского. Москва. 1934. С. 341./
ВОСПОМИНАНИЯ
После достижения согласия я поехал к Сиповичу, где находился главный центр ссыльных Намского улуса. Я жил в Хатынгаринском наслеге (волости), а Сипович — в Бетюнском или Одейском наслеге, точно уже не помню. По дороге к нему нужно было проехать через Малую Марху — поселение скопцов в 50 домов, устроенное на манер Большой Мархи под Якутском, но более новое и бедное. До этого села добирались двумя дорогами: короткой, но неудобной (а во время разлива Лены и вовсе недоступной) и хорошим трактом (от управы вокруг озера и болот по высокому берегу).
Александр Сипович был симпатичным молодым человеком, светловолосым, с широкой светлой бородой. Среднего роста, вежливый, воспитанный, он производил очень хорошее впечатление. Был он родом из Виленщины и считал себя поляком. В свое время учился на четвертом или пятом курсе медицинского факультета Петербургского университета. Практиковал, хотя это запрещал закон, и пользовался такой известностью, что его даже вызывали в Якутск высшие полицейские чины, а однажды и сам губернатор. Казенным докторам здесь не доверяли, поскольку это были или пьяницы, или совершенно никчемные люди, которых спихнули на далекий север, не зная, что с ними делать. В результате честный и интеллигентный Сипович оказался в особом положении. Власти считались с ним и не давали хода доносам. Наибольшая практика у него была среди скопцов, которые часто болели и любили лечиться. Поэтому Сипович славился своей зажиточностью, имел много денег и продуктов. Он охотно помогал товарищам, которые часто находили приют в его большом доме. Ссыльный Тонышев (из архангельских крестьян) вел его довольно обширное земледельческое хозяйство. Сипович держал несколько лошадей, причем не только для пашни, но и для поездок к больным, несколько молочных коров и кур-несушек. Якуты за деньги и в качестве платы за лечение приносили ему множество диких уток, куропаток, рябчиков, тетеревов, зайцев. Якутские князья искали его дружбы и вместе со скопцами сожалели, что он часто выезжает в город.
В городе Сипович подолгу жил у своих друзей, политических ссыльных Андреевых. У него дома, где хозяйничал верный Тонышев, постоянно жил Степанов, какое-то время проживали грузин Чикоидзе и Кристина Гринберг. Для последней Сипович приказал сделать пристройку со струганными стенами и полом, кафельной печью и большими застекленными окнами. Временно у него проживал и каторжанин Кленов, но потом тот перебрался в маленькую юрту, на 15 километров севернее. Жизнь у Сиповича была веселой: всегда собирались гости — ссыльные из разных уголков Якутской области, шли жаркие споры, происходил обмен новостями, сюда приходили книги и газеты. Вблизи стояло несколько домов ссыльных уголовников, несколько юрт, все время прибывали больные и просители. Этот центр культуры привлекал и местную интеллигенцию. Среди нее выделялся Винокуров (а может Новгородов, точно не помню), который закончил прогимназию, несколько лет жил в России и вернулся оттуда вовсе не очарованным российскими «порядками». Он хорошо говорил по-русски, и его обычно выбирали князем. Винокуров являлся горячим сторонником якутского самоуправления и равноправия якутов с русскими, тянулся к политическим, находя у них понимание, хотя и не у всех. Коренные русские не очень поддерживали идею равноправия, заявляя: «Сначала просвещение, а уж потом равноправие!» Но пока не давали ни того, ни другого. Поляки обычно были на стороне якутов — отсюда жаркие споры, в которых Сипович обычно не принимал участия, выказывая свои польские симпатии лишь иронической усмешкой...
Вообще же колония ссыльных, объединившихся вокруг Сиповича, славилась гостеприимством, весельем, непрекращавшимся потоком гостей. Такие большие траты на содержание гостей мог себе позволить только преуспевающий врач. Богатые якуты вместо гонорара присылали ему то «ногу» мяса [* В тех местах мясо делили на «ноги»: мясную тушу резали сначала вдоль, а потом поперек, так что при каждой ноге оставались ребра и кусок жира. Лучшими считались задние ноги.], то круг масла, то большое количество замороженного молока, то рыбу, свежую и копченую.
А. Сипович был красив и щедр и поэтому пользовался успехом у женщин. Не гонялся за юбками, женщины сами бегали за ним, и он их не сторонился. В начале моего с ним знакомства у него в специально возведенной пристройке жила Кристина Гринберг, еврейка, проходившая по одесскому или николаевскому процессу, лишенная прав и приговоренная к ссылке. Кажется, она какое-то время была любовницей Сиповича. Он окружил ее вниманием и заботой. Позднее, уже после Френкеля и Венярского, с карской каторги прибыли несколько человек, в том числе Феликс Кон из Великого «Пролетариата», сын богатых варшавских купцов. На каторге он травился вместе с 14 товарищами в знак протеста против телесного наказания одной из каторжанок. Теперь он представлял из себя полную развалину. Первоначально Кон поселился у Сиповича, потом нанял рядом небольшой домик, но навещал Александра почти каждый день.
Тем временем в маленькой колонии ссыльных произошли большие изменения. На передний план выступила большая дружба Сиповича с Андреевым. Андреев, красивый, крепкий молодой человек, женатый на богатой московской купчихе, благодаря присылаемым ей средствам жил в ссылке не так уж плохо. Он держался немного в стороне от колонии, и известные среди ссыльных люди также дистанцировались от него. Рассказывали, что «Народная воля», постоянно нуждавшаяся в деньгах на организацию покушений, поручила Андрееву вступить в фиктивный брак с богатой купчихой, симпатизировавшей партии. Это позволило бы ей распоряжаться своим состоянием, которое она намеревалась отдать партии. Молодой студент Андреев согласился на брак, который он сразу же превратил в настоящий, но деньги «Народной воле» не отдал.
Андреева была невысокой симпатичной бабенкой, полностью находившейся под властью мужа, человека жестокого, беспринципного и расчетливого. У Андреевых было двое детей. Состояние их здоровья стало поводом для приезда семьи на все лето к Сиповичу. Андреева так все устроила, что дружба ее мужа с Сиповичем значительно окрепла. Андреев постоянно приезжал и даже подолгу жил у Сиповича; он стал хозяином не только средств, но и поступков Сиповича. Его жена также вела себя как хозяйка дома. К. Гринберг потеряла все свое влияние. Какое-то время она еще жила в своей пристройке, которую ей пришлось делить с Андреевой и ее детьми, но продолжалось это недолго. Между Гринберг и Ф. Коном возникли близкие отношения, и все завершилось свадьбой. К тому же из Варшавы стали поступать средства, и госпожа Кон, кажется, приехала в Якутск, чтобы повидаться с сыном. Но еще перед этими событиями состоялось какое-то неприятное «объяснение» между Сиповичем и Коном. Отношения между ними были разорваны, и супруги Кон переехали в другой дом, пока еще в той же самой округе, поскольку оба они были сосланы в один наслег. В дальнейшем они поселились в городе, но дружба между Коном и Сиповичем так никогда и не восстановилась.
Одновременно развивалась и другая драма. Андреевой, которая пользовалась большой свободой, принятой у русских революционеров, удалось увлечь долго сопротивлявшегося Сиповича. Тот после истории с Гринберг вел себя очень сдержанно, но однажды сдался, когда они вместе лежали в постели, что Андреева часто практиковала. Потом он с досадой рассказывал мне, что все произошло против его воли и почти бессознательно, ведь он считал Андреева своим другом. Он сразу же заявил Андреевой, что больше подобное не повторится и она должна изменить свое поведение. Тогда Андреева поступила как героиня драмы А. Н. Островского «Гроза»: согрешить и покаяться, что было в большой моде у русских революционерок, — во всем призналась мужу. Может, хотела принудить Сиповича к женитьбе, на что Андреев соглашался и даже настаивал, но отдать жене детей не желал, так как отказ от детей означал отказ от доходов. Сипович и не думал о женитьбе, хотел, как он сам мне говорил, вернуться в Польшу свободным. Произошел полный разрыв между ним и Андреевыми. Вскоре они вернулись в Россию, кажется, в Москву. О дальнейшей их судьбе мне ничего не известно. Андреева некоторое время жила неподалеку от Сиповича, ее постоянным спутником был ссыльный Говорюхин, которого остальные ссыльные считали шутом и прихлебателем. Андреев же начал пить и, что называется, покатился по наклонной. В «коммуне» Сиповича тем временем произошли большие изменения. Появился Бернштейн — еврей, обслуживавший военные учреждения, приятель Сиповича еще со студенческих лет. Я познакомился с ним, когда он в мундире отправлялся в обратный путь в Россию...
Разговорным языком в нашей крохотной колонии всегда был польский, что вызывало некоторое раздражение у моих русских товарищей. Зато Сипович с удовольствием приезжал на «польские беседы», особенно с того времени, как поссорился с Андреевыми.
Опорой всех ссыльных был Сипович, и не только потому, что имел обширный дом, где длительное время могли жить несколько человек, но и из-за своих значительных доходов, позволявших их кормить. Источником доходов были нелегальная врачебная практика и сельское хозяйство, которое вел Тонышев. Им засевалось до десяти десятин и в случае урожая продавалось значительное количество муки, не считая той, что съедали ссыльные товарищи.
За пять-шесть лет в гостеприимном доме Александра побывало такое число людей, что всех я и не упомню. Из тех, кто жил у меня и у Сиповича более длительное время (несколько месяцев), самым удивительным, без сомнения, был Данилов. Он исповедовал философию, которая позднее стала известна во всем мире под названием толстовства. Являясь противником кровавой революции, Данилов доказывал, что все удастся изменить к лучшему, если люди перестанут пользоваться чужим трудом, эксплуатировать «невольников». Каждый, не ожидая изменения общественного строя, чтобы смягчить угнетение простого народа — крестьян и рабочих, должен немедленно начать с себя. Исходя из этих соображений, Данилов вставал раньше других, и сразу же принимался за работу: убирался по дому, чистил картошку, ставил самовар, готовил обед. Сам же не ел ничего, кроме черного хлеба с чуть подсоленной горячей водой. Иногда позволял себе немного картофеля, молока и сыра, мяса же вовсе не ел; и все для того, чтобы облегчить страдания «простого народа». Одежду свою — жалкий тюремный бушлат, такие же штаны, холщовую рубаху и тюремную обувь — носил неизменно, хотя и мог купить что-нибудь получше. Даже когда товарищи дарили ему какие-либо вещи, отказывался или отдавал другим. Одежду чинил и шил сам, а когда ему однажды заметили, что он все равно не обойдется без таких продуктов чужого труда, как иголки и нитки, сделал себе костяную иглу, а нить стал сучить из дикого льна, который старательно выискивал на лугах. Данилов говорил: «Если бы подобным образом стала себя вести вся интеллигенция, а вслед за ней и все привилегированные, то не понадобилось бы никакого переворота, никакого насилия. Жизнь сорганизовалась бы на новых, справедливых и правильных принципах. На смену угнетению и злоупотреблениям пришли бы кооперативы!»
Власти трактовали Данилова как «неопасного сумасшедшего» и долгое время не арестовывали его. Но на одном из процессов он произнес перед судьями и публикой столь пламенную речь, что его приговорили к нескольким годам каторжных работ. На каторге Данилов вел себя так же, как и на свободе: всегда говорил товарищам и властям то, что думал, и за это после ее окончания очутился в Якутской области. Он был последовательным и неумолимым, как русские сектанты — скопцы, молокане и другие богоискатели. Те часто не хотят есть из посуды, «оскверненной» чужаками, готовят в своей посуде, как это делают скопцы, и едят только хлеб, в котором «закваска и огонь все очищают». Данилов был образованным человеком, знал французский и немецкий, читал философские труды и обожал споры, чем также напоминал русских сектантов. Какое-то время он жил у меня, но еще дольше — у Сиповича, где вел долгие споры буквально со всеми и еще более долгие беседы с Тонышевым, происходившим из семьи архангельских сектантов и обожавшим углубляться в диалектические тонкости.
Сипович был добрым, благородным и отзывчивым, но не очень интеллигентным человеком. Читал мало, преимущественно медицинскую литературу. Пьянкам, устраиваемым у Андреевых, он предпочитал общение с образованными якутами, но для тех центром притяжения был не Якутск, а Чурапча Батурусского улуса, где жили Подбельский и Пекарский, уже начавший в то время собирать материалы для своего словаря якутского языка. Вскоре Подбельский переехал в Якутск. Пока исправником был Качоровский он по мере возможности облегчал такие переезды и вообще доброжелательно относился к политическим. Его либерализм простирался до того, что один раз он пил у меня чай, а Сиповича навещал довольно часто и вызывал в город для медицинских консультаций. Однако по мере увеличения числа ссыльных отношения с властями стали ухудшаться, а с отъездом губернатора Черткова и прибытием на его место Колянко — совершенно испортились. Губернатор Колянко, еще относительно молодой и красивый украинец, больше интересовался прекрасным полом, чем проблемами администрации. Однако он потребовал от полиции «подтянуть» политических. Начались репрессии, встретившие отпор ссыльных, которые во все возрастающем количестве прибывали из России и кроме того направлялись в якутские улусы после отбытия каторги. Проводимая новым губернатором политика сильной руки, хотя отчасти и смягчалась разумным вице-губернатором Осташкиным, рано или поздно грозила привести к серьезному конфликту. Качоровский предвидел это и добился перевода исправником в Олёкминск. Его место занял ограниченный Каразин. В то время и даже раньше, во время исправнического «междуцарствия», когда Качоровский уже уехал, а новый исправник еще не прибыл, произошла кровавая расправа над ссыльными.
Вышло административное распоряжение направлять всех евреев в самые отдаленные места Якутской области: в Верхоянск, на Индигирку, в Колыму и т. д. Туда уже вывезли Венярского и Френкеля. Не помогли все усилия и взятки, раздаваемые отцом Френкеля, чтобы сына оставили если и не в самом Якутске, то хотя бы в Намском улусе, у меня. Вскоре после этого, в феврале-марте, прибыла партия ссыльных в 40-50 человек, исключительно евреев. Их должны были везти дальше, в Верхоянск и Колымск, но из-за весеннего бездорожья решили дождаться установления зимнего пути и высылать их по два-три человека. Тем временем перевозимых ссыльных держали в общем помещении, где их свободно навещали политические со всего края. Нескольким из вновь прибывших разрешили выехать на лето в Намский улус и поселиться или у Сиповича, или поблизости.
С этой партией в Якутск прибыл хороший знакомый Сиповича Бернштейн. Он недавно вернулся из ссылки, а теперь добровольно следовал за своей женой Натальей Осиповной Барановой, красивой еврейкой из Крыма. В партии находился и ее брат. То были странные евреи — очень красивые, с правильными чертами лица и светловолосые. Как говорили, они происходили от греческих колонистов в Крыму, еще в древности принявших иудаизм, но державшихся в стороне от наплывавших на полуостров с севера немецких евреев. Браки заключали исключительно между собой, что позволило в довольно чистой форме сохранить греческий тип. Наталья Осиповна познакомилась с Бернштейном, когда тот вернулся из якутской ссылки. Они поженились, и когда Наталья Осиповна в административном порядке была сослана в Колымск, молодой муж последовал за ней подобно тому, как делали жены, ехавшие за ссыльными мужьями. В этой же партии были женщины, преимущественно жены ссыльных, а также несколько видных политических деятелей и представителей еврейской элиты, в частности сын московского раввина Минор. В большинстве своем люди состоятельные, интеллигентные, с хорошим образованием: студенты из Одессы, Киева, Харькова, врачи, адвокаты, инженеры. Запомнился один из них — прекрасный певец, красавец Энгель, да и вообще у них был очень хороший хор. С ними очень подружился старый ссыльный Подбельский, да и все остальные охотно посещали их в тюрьме, истосковавшись по новостям из России и политическим дискуссиям. Первоначально власти терпимо относились к таким визитам. Пересыльная тюрьма была открыта с утра до вечера и кипела жизнью.
Изменения произошли после прибытия Колянко, решившего «подтянуть» ссыльных: назначили часы посещений, ограничили пребывание новых ссыльных в городе и их выезды в улусы. Пришел приказ вернуть в Якутск тех, кто уже поселился в Намском улусе, в частности Готи. Как развивалась трагедия, я знаю не очень хорошо, поскольку из-за приближавшегося сева вернулся в улус. Знаю, что среди ссыльных усилилось недовольство и многие решали протестовать против ссылки евреев в самые тяжелые для проживания районы. С другой стороны, губернатор Колянко решил отличиться неукоснительным исполнением правительственного распоряжения. Я был занят тяжелой работой в поле, когда весть о резне в Якутске ударила как гром среди ясного неба. Товарищи в Якутске отказались выезжать, и власти вызвали солдат, которым приказали произвести залп по сопротивлявшимся и идти в штыковую. Штыком распороли живот беременной женщине, а еще живой плод был затоптан. Было много раненых и убитых, в числе последних — Подбельский. Его не должны были вывозить, он жил в городе и пользовался всеобщим уважением. Хотел склонить сопротивлявшихся к уступкам, но, поскольку обратился к ним с речью, его убили, а потом причислили к зачинщикам беспорядков. Некоторых других, также призывавших к спокойствию, власти обвинили в организации бунта. Эта страшная история стала широко известна не только в России, но и во всем мире. Колянко не то что не наградили, а вызвали в Иркутск для «объяснений»; приговор военного суда привели в исполнение лишь частично, многих из приговоренных к тюрьме и каторге даже освободили.
Сообщение о якутских событиях вызвало у меня болезненное состояние. Я забросил полевые работы, целыми днями лежал в постели и обдумывал, чем мы, ссыльные, можем ответить на беспримерное насилие и жестокость властей. Только когда я пришел к выводу, что подобное нельзя оставить без последствий, ко мне вернулись энергия и жажда действий. Я дал Цобелю револьвер и 100 рублей (все мои деньги) и поручил съездить в город и узнать подробности. Потом запряг лошадь и объехал товарищей. Мое предложение сводилось к следующему: собрать десять готовых на все людей, вооружить их ружьями и револьверами, ворваться конно в город, поджечь дом губернатора, а самого его, если представится возможность, убить, так как было известно, что солдаты стреляли по приказу Колянко. Я, как умел, убеждал товарищей, но согласились только Багриновский и Студницкий. Кленов ответил что-то неопределенное, а Степанов отказался, заметив, что в связи с тем, что происходит в России, наш протест не произведет впечатления, к тому же он не террорист. То же самое сказали Шпыркан и другие. Проект провалился, поскольку для его осуществления нужно было не менее десяти человек. Одним из самых горячих его противников оказался бывший террорист и каторжанин Стеблин-Каменский, в то время случайно оказавшийся у Сиповича. Он доказывал, что надо подождать реакции русского общества, что ответом на такое насилие может стать только революция, что мелкие протесты ослабят ее и ухудшат положение ссыльных, особенно отданных под военный суд. Вернувшийся Цобель рассказал подробности кровавых событий. Он хотел совершить покушение на Колянко, но тот нигде не показывался и находился под такой охраной, что проникнуть к нему было невозможно. И хотя попытка противодействия не удалась, она вернула мне душевное равновесие и здоровье. Я снова стал выходить в поле и напряженно ожидал дальнейшего хода событий, однако осталось возмущение бездействием товарищей и вообще политических. Состоялись суд и оглашение жестоких приговоров. Через несколько недель меня попросили приехать в Якутск в связи с готовившимся протестом. Наконец-то!..
Буря утихла, оставив после себя тяжелый осадок. В среде ссыльных Намского улуса произошли значительные изменения. Сипович порвал с Андреевыми, и они уехали в Якутск. После освобождения из тюрьмы к Сиповичу приехала Баранова — вдова казненного Бернштейна. Ее брата вывезли в Колымск, а ей самой Осташкин позволил поселиться в Намском улусе. Сипович пригласил ее к себе в память о дружбе с ее мужем. Сначала она жила вместе с Кристиной Гринберг, но после замужества и отъезда Кристины осталась одна. Баранова согласилась заниматься с моей Маней. Таким образом, маленький Бернштейн получил подружку, а я — отличную профессиональную учительницу для дочери. Плата была совсем небольшая, всего несколько рублей в месяц.
Перевод А. Болдова
/В. Л. Серошевский. Якутские рассказы, повести и воспоминания. Редакция и послесловие С. А. Степанов. Москва. 1997. С. 531-533, 336-338, 342, 353-356, 560./
Встреча польской делегации в Намском улусе
15 july 2015 18:13
8-12 июля проведены юбилейные мероприятия, посвященные 20-летию со дня основания Польской общественной организации «Полония» Республики Саха (Якутия). В мероприятиях принимала участие общественная делегация Республики Польша в составе депутата Сейма Республики Польша, вице-консула Иркутского консульства Республики Польша, профессора теологии, профессора геологического и горного отделения политехнического института, директора гимназии, священник и др.
10 июля состоялась встреча в Намском улусе, на территории которого отбывали политическую ссылку немало поляков и оставили о себе добрую народную память. Польские гости встретились с первым заместителем главы улуса Инной Сивцевой, посетили Дом Олонхо, Намский историко-этнографического музей имени П. И. Сивцева, ознакомились с материалами Хатын-Арынского историко-этнографического музея имени И. Е. Винокурова.
Руководство и общественность Модутского наслега организовали теплый прием гостям республики, показали якутский обряд встречи с алгысом, организовали богатый стол с традиционными якутскими угощениями.
Краевед Лукинова Е.А., изучающая историю наслега, рассказала историю ссыльных поляков. Участники встречи чествовали с 95-летием Терехову Екатерину Потаповну, ветерана тыла и труда, вдову ветерана войны, долгожителя с польскими корнями. Гости посетили место установления сэргэ польскому ссыльному врачу Александру Сиповичу. Александр Александрович Сипович – врач, член революционной организации «Народная воля», был отправлен в ссылку в Якутскую область и поселился между наслегами Бетюн и Модутцы. Лечил больных и обучал якутов первой медицинской помощи. Якуты впервые узнали действенность медицинских лекарств настоящего врача и полюбили его от всего сердца. К концу срока ссылки, когда А. А. Сипович собрался себе обратно на родину, жители улуса провожали его со всеми почестями и благодарностями. Его доброе дело получило всеобщее признание и надолго осталось в памяти народа.
Гости искренне поблагодарили жителей Намского улуса за теплый прием и за бережное хранение истории ссыльных поляков.
Источник: Департамент по делам народов РС(Я)
/yakutsk.bezformata.ru/listnews/polskoj...v.../35402038/ -
16 July 2015 10:34
Консул Польши Кшиштоф Свидерек:
«Мы заинтересованы в строительстве памятников полякам в Якутии»
Снос памятников советским воинам в Польше стал темой, «набившей оскомину», рабочего визита в Якутск Генерального консула Польши в Иркутске Кшиштофа Свидерека. Где бы не находился консул, ему задавали один и тот же вопрос. К концу первого дня своего визита Свидерек просил по всем вопросам обращаться в посольство страны в Москве.
Словно боясь народного гнева, польская сторона старалась обойти тему сноса памятников в Польше любыми возможными способами. И все равно, она прошла «красной нитью» во всех обсуждаемых поляками вопросах. Даже на заседании круглого стола, посвященного политическим ссыльным полякам, внесших значительный вклад в развитие Якутии, упреки в действиях поляков звучали с пугающей периодичностью.
Последней каплей терпения стал одиночный пикет у института гуманитарных исследований, где проходило заседание круглого стола. Молодой человек с плакатом «Не допустим изменения истории! Нет сносу памятников войны!» молча выражал свой протест против действий Польши.
Кшиштоф Свидерек так и не выступил за круглым столом. Напомним, что официальная цель визита польского консула носит ознакомительный характер, Кшиштоф Свидерек посещает Якутию с целью «восстановления исторической справедливости» в отношении польских ссыльных и дальнейшему увековечиванию их памятников на территории республики.
В интервью Якутск.ru консул косвенно подтвердил свои намерения, сказав, что этот вопрос будет рассмотрен вместе с якутской стороной. «Мы сейчас обсуждаем темы соприкосновения, безусловно, для нас эта тема (строительство памятников) очень интересна, предстоит ее обсуждение. Нам очень приятно, что вы об этом говорите!». Однако на вопрос, почему же памятники советских солдат будут сносить в Польше, консул ответил уклончиво.
«Это не политика двойных стандартов. Вы посмотрите хотя бы последнее интервью с нашим послом в Москве, вы получите ответ на свой вопрос», сказал Свидерек. В своем недавнем интервью радиостанции «Говорит Москва» посол Польши в РФ Влодзимеж Марчиняк рассказал о новом законе о запрете пропаганды коммунизма в Польше. По его словам, этот закон не имеет целью снос памятников советским солдатам, речь в нем идет исключительно о пропаганде тоталитарных идеологий.
Так или иначе, в Польше планируют снести как минимум 469 памятников советским солдатам — на всей территории страны. Напомним, что 22 июня нижняя палата польского Сейма одобрила демонтаж памятников, которые «прославляют людей, организации, события или даты, отсылающие к коммунизму или помогающие тоталитарному режиму».
Как ожидается, в четверг, 24 августа посол Польши побывает в Намском районе, где в Хатын-Арынском наслеге делегация посетит памятную панель Вацлаву Серошевскому, а также Модутский наслег, где проживал польский врач Александр Сипович. Не исключено, что именно в одном из этих наслегов и будет возведен памятник польским политическим ссыльным.
Источник: Якутск.ru
/yakutsk.ru/news/politics/konsul...v.../Якутск.ru/
Валентина Шиманская:
«Я бы попросила у Бога мира»
Валентина Шиманская, дочь и внучка ссыльных поляков, родилась в Казахстане, училась в Свердловске и вместе с мужем приехала в Якутию. Двадцать лет назад создала в Якутске общественное объединение «Полония», что значит Польша. Хотела объединить поляков и потомков ссыльных поляков, живущих в Якутии.
— Валентина Францевна, почему вы выбрали такое название?
— Общество «Полония» было создано в Якутии ещё в 1920 году, ведь многие сыны Польши — Вацлав Серошевский, Эдуард Пекарский, Ян Черский, Александр Чекановский и другие — внесли большой вклад в хозяйственное и культурное развитие края, его научное изучение. Потом общество прекратило свою деятельность. Так что другого названия и быть не могло. Сегодня оно объединяет людей, которые чтят свои корни, являясь потомками ссыльных, тех, кто интересуется культурой и историей Польши, и тех, кто связан с этой страной. Наверное, мне было судьбой предназначено заняться этим. В жизни ничего не бывает просто так. Тогда в 1995 году, когда я создавала «Полонию», в ней было всего трое поляков, остальные — те, кто имеет польские корни. Мы встречались, изучали язык, историю поляков в Якутии, открыли центр. В 1997 году совместно с Институтом гуманитарных исследований АН РС(Я) и Министерством по делам народов провели первую конференцию «Поляки в Якутии». В ней приняли участие историки, филологи, экономисты, этнографы, литературоведы, географы. Я подумала: раз это интересно, почему бы не провести международную конференцию? И вместе с коллективом Института гуманитарных исследований, который возглавлял Василий Николаевич Иванов, в 1999 году организовали Международную научно-практическую конференцию «Россия и Польша: историко-культурные контакты (сибирский феномен)». В ней участвовали двадцать четыре известных польских ученых и деятелей культуры. Стали налаживать связи между Якутией и Польшей. Наши студенты проходили там обучение, а дети отдыхали. Потом были Дни науки и культуры Якутии в Польше. В 2001-м торжественно открыли памятник ссыльным полякам, где не хватает сквера. Виктор Афанасьевич Никифоров сделал в 2008 году очень красивый проект и даже получил за него гран-при в Сочи. Но он так и остался на бумаге. Правда, в 2014 году мне написали из городского департамента, что сквер будет построен и под него выделены средства. Но год прошел, а все по-прежнему.
— Хороший был бы подарок к вашему 20-летию. А как вы отметили юбилей «Полонии»?
— Проводим Дни культуры Польши в Якутии. Состоялся концерт органной музыки, на кинофестиваль в республику приедет польский режиссер мирового значения Криштоф Занусси и проведет в его рамках мастер-класс. Провели «круглый стол», вечер в Доме дружбы им. Кулаковского, мессу, побывали в Намцах. Хотели привезти в Якутию фольклорный ансамбль, но они побоялись ехать.
— Почему?
— Видимо, наслушались пропаганды. Очень жаль. Те, кто приехал, остались очень довольны и в восторге от того, что в Якутии хранят память о поляках, которые здесь жили в разные годы.
— А как вы относитесь к сегодняшнему отношению Польши к России?
— Никак. Нужно изучать историю. Люди очень хорошо говорят о России. Ситуацию нагнетают отдельные личности, единицы, которые не делают революцию, но вредят жизни остальных. Такие есть везде, в каждой стране, и мы видим их. Это обидно. Я считаю, что детей нужно учить пониманию того, что мы гости на этой земле. Господь дает человеку свободу выбора — с добром он пойдет по жизни или со злом. Важно помнить: зло порождает зло. Я не фанатик в вере, хотя католичка. Мне вера досталась от мамы по наследству, а я своих родителей не предаю. Но думаю, что если человек делает плохое, то, когда его душа улетает, весь негатив следует с ней. Искупить молитвой содеянного нельзя. Это как дерево, на кольцах все написано. По легенде было три брата: лех, чех и рус. Один остался в Чехии, другой — в Польше, а третий — в России, и с тех пор они не могут договориться.
— Вопрос: из-за чего спорят братья?
— Не знаю. Можно подумать, у каждого две жизни.
— Давайте вернемся к юбилею. А почему вы ездили именно в Намцы?
— Там жили 35 высланных поляков, в том числе Серошевский, в честь которого в селе установлено сэргэ. Был в Модуте врач Сипович. Он не оставил после себя научных исследований, просто лечил людей, поэтому о нем мало известно. Когда его привезли в кандалах в Намцы, ему был всего 21 год, он учился на последнем курсе Харьковского мединститута. Он не пал духом. Подружился с Василием Васильевичем Никифоровым, который возил его по всему улусу. Потом Сипович начал учить людей оказывать первую медицинскую помощь, простейшим навыкам, купил лошадь для разъездов по больным. С бедных денег не брал, а, наоборот, всячески помогал. Интересно, что они за это на него обижались. Затем привыкли, но презенты в виде утки или зайца приносили. 11 лет он пробыл в Якутии, и, когда уезжал в Красноярск, местные жители выстроились по краям дороги и плакали. Он тоже плакал. В Красноярске заболел и приехавшему к нему Василию Никифорову говорил, что, если бы не уехал из Намцев, жил бы дольше. Потом перебрался в Варшаву и там умер. Мы искали его могилу, пока не нашли, но не теряем надежды. Самое интересное, что в Намцах его до сих пор помнят. Это, конечно, потрясло наших польских гостей. Так что, несмотря на дорогу, они остались очень довольны поездкой. Кстати, среди них была депутат Мария Новак. Вот только ее визит остался не замеченным нашими властными структурами. Жаль, но она отнеслась к этому спокойно.
— А вы сообщали, что у вас будут такие высокие гости?
— Мы сообщаем и в Департамент по делам народов, и в Министерство внешних связей, и в представительство МИД, с которым тесно работаем. Списки о польских гостях я отдаю на согласование заранее. Не получилось, что ж, обошлись народной дипломатией. Что касается департамента, то мы очень тесно сотрудничаем, получаем необходимую поддержку. Единственное, хотелось бы, чтобы в его штате был специалист, который мог бы работать с зарубежными гостями, со знанием английского и всех процедур.
— Вы знаете польский язык? А ваши дети?
— Конечно, знаю. Бабушка у меня родилась в Гданьске, потом переехала в Каменск-Подольск, который был то русским, то польским городом. Оттуда их репрессировали и сослали в Казахстан. Что касается дочек, то одна живет в Польше, с ней по-польски говорим, другая — в Красноярске, поэтому по-русски.
— Валентина Францевна, вы сказали, что католичка, в храм часто ходите?
— По воскресеньям. Жаль, что здесь служит словацкий священник. Я убеждена, что в Якутии должен быть польский, ведь здесь жило и погибло много поляков.
— Помните, у Пушкина — «гордая полячка»? А как бы вы охарактеризовали современных сородичей?
— Знаете, раньше было хоть и тяжелое время, но культурное. Нам предки оставили огромный пласт культурного наследия. Сегодня это уходит: капитализм, глобализация разобщают родовые связи, корни теряются. Очень жаль. Это у американцев нет национальных корней, потому что они все приезжие, а у русских или поляков они есть. Смотреть, как они разрушаются, больно, но ведь это может прийти и сюда. Что касается человеческих характеристик, то мне кажется, что здесь более открытые, доверчивые и порядочные, что ли, люди. Я и там так говорю. Нужно уважать другого человека, тогда и вас будут уважать. Сегодня все стремятся к деньгам, теряют друзей, родственников, болеют, а потом говорят: «Бог наказал». Бог не наказывает. Это жадность и подлость.
— Почему вы занимаетесь этой общественной работой?
— У меня характер такой: поставила цель — должна выполнить. Видимо, сыграло роль и то, что я работала в Госторгинспекции. Вот и с «Полонией»: сама написала план, сама и выполняю, а люди помогают. Без них я ничего бы не сделала. Этим живу. Уверена, что знание истории полезно для поколений. Там есть хорошие примеры для молодежи.
— А вам никогда не хотелось перебраться в Польшу?
— Я туда регулярно езжу. Дочери против такой моей работы, потому что это серьезная нагрузка. Они меня на юг все хотят отправить отдыхать, а я стремлюсь на Север. Я люблю Якутию и всегда сюда возвращаюсь. Живу здесь 55 лет, я якутянка.
— Что бы вы попросили у Бога, будь у вас такая возможность?
— Мира, само собой. А еще изменить менталитет людей. Это придет, но, к сожалению, только после сильных потрясений. Ведь весь негатив где-то собирается и рано или поздно обрушивается в виде войн или катаклизмов природы, техногенных катастроф. Жаль, что люди этого не понимают. Когда они здоровые, сильные, то просто не задумываются, а когда старые и немощные, начинают сожалеть о содеянном, но поздно.
№ 76 от 16 июля 2015 г.
/old.gazetayakutia.ru/index.php/.../Гость%20редакции?.../
*
Увековечение доброй памяти политического ссыльного,
1 врача в Намеком улусе Александра Александровича Сиповича
Автор слайды Лукинова Екатерина Афанасьевна - «Отличник просвещения РСФСР», «Методист - воспитатель РС /Я/», «Учитель учителей РС /Я/», «Ветеран педагогического труда», «Почётный ветеран образования РС /Я/», «Ветеран сцены и спорта», мелодист, краевед. «Почётный гражданин Модутского наслега».
Краевед, Ветеран труда советской-партийной организации совхоза имени М. КАммосова Кутуков Игнат Иванович, Почётный гражданин улуса и наслега, пенсионер (1942 г.р.). Он коренной житель Модутского наслега, очень хорошо знает историю родного края. Верно ведёт нас по «тропинке, по которой изучаем историю наслега и улуса».
Игнат Иванович 2011 году через улусной газеты «Энсиэли» рассказал о местности, где жили политические ссыльные Сипович и Тонышев. И первым сделал предложение на увековечение добрых имён врача Сиповича и хозяйственника Тонышева на место, где жили любимцы - ссыльные, верные друзья якутов.
Кутукова Вера Николаевна - наша землячка, ветеран труда, сотрудница Национальной библиотеки имени А. С. Пушкина в городе Якутске.
Вера Николаевна Кутукова (1945 г.р.) — учитель иностранного языка, в данное время работает библиографом иностранного отдела.
По нашей просьбе всегда рада помочь архивными материалами для изучения истории наслега.
Благодаря ей, исчерпан текстовой источник о Сиповиче и о других политических ссыльных в нашем наслеге.
Политссыльный, первый врач в Намском улусе
Александр Александрович Сипович
В. Л. Серошевский был хорошо знаком с Сиповичем, была у них тесная связь, о том удостоверяет его воспоминания о А А. Сиповиче, известного того времени врача в улусе: «... Александр Сипович был симпатичным молодым человеком, светловолосым, с широкой светлой бородой. Среднего роста, вежливый, воспитанный, он производил очень хорошее впечатление. Был он родом из города Вильны и считал себя поляком...».
Врач с сильным духом и верой в светлое будущее.
Никакое суровое условие не сломило их веру в светлое будущее, не пал духом молодой врач Сипович и 11 лет неутомимо оказал медицинскую помощь бедным якутам. Его заслуги перед якутами чрезвычайно велики, и его влияние на них неизмеримо глубоко, благодарное потомство якутов чтит доброе и славное имя первого врача и учёного антрополога А. А. Сиповича.
Большой друг народа саха А. А. Сипович жил и работал в Красноярске 1894-1896 годы и после тяжёлой болезни скончался в г. Варшаве 1 мая 1897 года.
/https://modut.sakha.gov.ru/files/front/download/.../159597.../
2016-07-21
Жители Модутского наслега бережно хранят историю ссыльных поляков
19 июля с.г. в Доме дружбы народов им. А.Е. Кулаковского состоялась встреча за круглым столом с участием представителей Намского улуса, Польской общественной организации «Полония» и Дома дружбы народов им. А. Е. Кулаковского. Глава Модутского наслега Намского улуса Петр Сокольников и краевед Екатерина Лукинова поделились работой по розыску прямых родственников врача Александра Сиповича, отбывшего политическую ссылку на территории Намского улуса. В частности, Екатерина Афанасьевна прочитала отрывки из воспоминаний ныне покойного Макарова Николая Григорьевича-Чука и старожила села Модутцы, ветерана войны и тыла Шапошникова Тимофея Тимофеевича, вот о чем они пишут: «… в 1885 году у дочери жителя I Модутского наслега Гермогена Макарова родился сын. Отцом ребенка оказался ссыльный врач Александр Сипович. За то, что, будучи в заочной помолвке за сына знатного в округе богача, родила «незаконного» ребенка, девушка была строго наказана со стороны отца. Она вместе с сыном все свое время коротала в хотоне, ухаживая за скотиной. Михаил, так звали мальчика, вырос трудолюбивым и смышленым. Он рано женился, в 1905 году родился у них первый ребенок – сын Никита. В 26 лет он женился на Авдотье Дьяконовой. В 1932 году у них родился сын Василий. Вскоре Авдотья умерла от сильной простуды. Когда Василию исполнилось 9 лет в 1941 году Никиту Макарова призвали в ряды Красной Армии. Вернувшись на родину в 1945 году, женился на другой женщине и в 1946 году у них родился сын Николай. Никита Михайлович Макаров активно принимал участие в восстановлении сельского хозяйства в наслеге. Умер от болезни в 1953 году. Сыновья Никиты Михайловича, правнуки Александра Сиповича стали уважаемыми и почтенными людьми. Макаров Василий Михайлович — ветеран тыла, отличник просвещения РСФСР, Почетный работник образования Республики Саха (Якутия) и РФ, Почетный ветеран физкультурного движения и спорта, Почетный гражданин Намского улуса. Макаров Николай Никитич – советский партийный работник, ветеран государственной гражданской службы, Почетный гражданин Намского улуса».
Глава наслега Петр Григорьевич поделился со своей идеей о создании музея ссыльных поляков на территории Модутского наслега. Генеральный директор Яна Игнатьева и сотрудники Дома дружбы народов им. А.Е. Кулаковского рассказали гостям о работе автономного учреждения с национально-культурными объединениями. В ходе беседы участники встречи решили провести совместные мероприятия по увековечении памяти ссыльных поляков. Председатель Полонии Валентина Шиманская, как инициатор данной встречи, призвала поддержать идею сельчан и поблагодарила участников данного мероприятия за конструктивный разговор и бережное хранение истории ссыльных поляков.
Справка: Александр Александрович Сипович – врач, член революционной организации «Народная воля», был отправлен в ссылку в Якутскую область и поселился между наслегами Бетюн и Модутцы.
/assemblyykt.ru›…modutskogo-naslega-berezhno…/
