ЎЎЎ 4. Уршуля Джакуская. Адам Рыгор Каменскі Длужык у працах розных аўтараў. Ч. 4. 1975-1979. Койданава. "Кальвіна". 2014.

    Б. П. Полевой, Ч. М. Таксами

                          ПЕРВЫЕ  РУССКИЕ  СВЕДЕНИЯ  О НИВХАХ-ГИЛЯКАХ

    В последнее время у этнографов и историков заметно возрос интерес к нивхам — одной из самых загадочных народностей Дальнего Востока. Внимание исследователей привлекает буквально все: вопросы этногенеза нивхов, их материальная культура, общественный строй, особенности языка и, наконец, их связи с другими народами Дальнего Востока. Последние обычно описываются довольно поверхностно, а в иностранной литературе — часто с существенным искажением фактов. Поэтому нам и представляется весьма важным, опираясь как на опубликованные, так и неопубликованные источники, начать разработку истории сношении нивхов с другими народами. В данной статье мы стремимся, во-первых, воссоздать наиболее подробно историю древнейших контактов между русскими и нивхами, во-вторых, дать краткую сводку ранних русских сведении о самих нивхах-гиляках¹.

    Первые сведения, относившиеся к нивхам, были получены русскими летом 1639 г. Именно тогда известный основатель Братского острога Максим Перфильев от местных эвенков на Витиме узнал, что в устье р. Шилки (т. е. Амура) живут «килорцы, которые будто бы торгуют с «китайскими людьми», приезжающими к ним с «Ламы на судах»» [5, т. 2, 259]. К сожалению, в этом сообщении были допущены сразу же две ошибки. Во-первых, нивхи-гиляки были неправильно названы «килорцами». В данном случае к ним по созвучию было отнесено наименование одного из тунгусских племен (киляры, килеры. киле), живших не у устья Амура, а па территории, располагавшейся от средней части Охотского побережья до северных притоков нижнего Амура (Амгуни и Горина). Во-вторых, хотя нивхи при посредничестве других народов Приамурья иногда и получали изделия китайского происхождения, они в непосредственный контакт с китайцами никогда не входили. Последние в северную часть Японского моря и тем более в приамурскую часть Охотского моря не плавали, китайские изделия поступали к нивхам только с континента, преимущественно от жителей средней части Амура.

    Витимские эвенки справедливо указывали, что нивхи, живущие у устья Амура, имели «свой язык». Действительно, язык нивхов резко отличался от всех других языков народов Дальнего Востока.

    Совершенно особого внимания заслуживает сообщение витимских эвенков о том, что у нивхов «и мечети-де и грамота у них на усть Шилки есть» [5, т. 2, 259]. Хотя сами нивхи не имели ни письменности, ни «мечетей», достоверно известно, что именно в «земле гиляков» у селения Тыр еще в XIV в. были возведены знаменитые Тырские памятники — храм и каменные столбы с надписями на трех языках [6, т. I, 405-406; 8, 335—344; 24, 15- 17].

    Неизмеримо полнее были сведения о нивхах, полученные участниками похода И. Ю. Москвнтнна— первого русского похода на Тихий океан [27, 45; 28. 13]. Как указывается в «скаске» казака Нехорошего Колобова, весной 1640 г. москвитинцы на устье р. Ульи услышали от одного эвена, что «от них направо, в летнюю сторону, на море, по островам, живут тынгусы ж, гиляки сидячие, а у них медведи кормленые» [9, 140; 26, 447]. Эти известия о гиляках-нивхах заинтересовали москвитинцев. и они решили отправиться к ним на двух семнадцатиметровых кочах. В недавно найденных П. Т. Яковлевой подробных «расспросных речах» Ивана Москвитина об этом их интереснейшем плавании 1610 г. говорится следующее:

    «А морем шли с вожами подле берег к гилятцкой орде, к островам. И как немного островов гилятцкие орды не дошли за днище, и вышли на берег, и грешною мерою у них ушел вож. И оне, Ивашко с товарыщи, после вожа до островов дошли. И гилятцкая земля объявилась, и дымы оказались, м оне без вожей в нее нтти не смели, потому что люди многия, и их голод изнял, и почали есть траву, и оне от голоду воротились назад. И пришли к берегу в речку, и изымали мужика тунгуса, и тому тунгусу стали сказывать про островы, где оне, Ивашко с товарыщи, были. И тот тунгус им говорил, что были-де оне тут, где гилятцкая орда, от коих островов воротились². И тот же тунгус сказывал им, за тем-де островом пала в море река Омур. И по Омуру на усть реки живут сиделыя люди деревнями, в трех деревнях триста человек... а хоромы у них, сказывают, избы и дворы, как у русских людей... а крепости у них окол тех деревень никакой нет, а бой лушной да копейной» [18, 29].

    Для каждого этнографа очевидно, что острова «сидячих гиляк», т. е. оседлых нивхов, имевших «медведей кормленых» в особых «клетях», расположены лишь восточнее Петровской косы в Сахалинском заливе и в Амурском лимане. Под этими «островами гилятцкой орды» в первую очередь подразумевали о-ва Удд, Лангр и самый крупный из них — Сахалин, северные берега которого видны с моря в некоторых районах еще до подхода к Петровской косе. Русские, длительное время имевшие дело лишь с тунгусскими легкими юртами, особо заинтересовались тем, что гиляки-нивхи строили деревянные «избы». У нивхов эти постройки назывались «чадрыф» [29. 120-133],

    Тогда же до русских дошли первые туманные известия о войнах, которые нивхи вели с «бородатыми людьми», т. е. с сахалинскими айнами [20, 10-12; 26, 447; 30, 40-43].

    Особое внимание москвитинцы обратили на вооружение нивхов. И это вполне понятно, так как именно они первыми подняли вопрос о желательности скорейшего подчинения России всего Приамурья, в первую очередь «земли гиляков». По мнению И. Ю. Москвитина, для этого в Приамурье необходимо было послать около тысячи казаков [18, 31-33; 20, 58-69]. Особенно настойчиво москвитинцы отстаивали свой план у себя на родине в Томске осенью 1645 г. Сам И. Ю. Москвитин утверждал, что, идя из Томска, с зимовками в Енисейске, на Илимском-Ленском волоке и, наконец, у Джугджура «на морском волоку», служилые люди уже в четвертом году смогут наконец по морю «доитти до Омуру реки» и там над местными жителями «промышлять тем же летом, сколько милосердный бог милости своей подаст» [18, 35].

    Москвитинцы тогда еще не знали, что первый якутский воевода. П. П. Головин, организовал в 1613 г. новый большой поход в Приамурье, во главе которого был поставлен его ближайший помощник — письменный голова Василий Данилович Поярков. И именно В. Д Пояркову и его спутникам довелось первыми из русских вступить в прямой контакт с нивхами-гиляками осенью 1644 г.

    Из-за того, что многие участники этого похода погибли от голода па Зее и во время военных столкновений с даурами и нанайцами, до земли гиляков смогли дойти лишь около 60 человек. «А на усть Амура реки живут гиляки — род свой, по обе стороны, — сообщили участники похода В. Д. Пояркова в ноябре 1645 г. — А плыли гиляками до усть Амура 8 дней. А гиляки люди сидячие же, а хлеба не пашут, живут рыбою все, а ясаку-де они не дают. А человек их больши... тысячи»³. Последняя фраза написана небрежно: после слова «больши» стоит неясно начертанная буква — возможно, это буквенное обозначение числа тысяч.

    Для нас в этом сообщении особо важна фраза о том, что нивхи «ясаку не платят». Она означала не только то, что нивхи никогда не были подчинены маньчжурам или китайцам, но и то, что перед русскими открывалась возможность подчинить нивхов своей власти. И, естественно, поярковцы сами пожелали воспользоваться возможностью, чтобы присоединить «землю гиляков» к владениям России. Однако из-за своего «малолюдства» они не стали форсировать события. Поэтому первоначально участники похода решили проявить осторожность: они предпочли ограничиться установлением торговых отношений с гиляками-нивхами — «покупали у них рыбу и дрова»⁴. Это помогло им организовать сбор общих сведений о нивхах. Так поярковцы узнали, что «к морю самому и около моря по губам живут гиляки улусами и ордою... а в тех гиляцких улусах юрты и клети рубленые, безоконные, а кормятся все рыбою»⁵. Другие нивхи занимали острова. Особенно много их было на Сахалине. 9 ноября 1645 г. поярковец Микула Тимофеев и его товарищи сообщили в Якутской приказной избе: «Гиляки сказывали: есть-де на усть Амура реки в губе остров, а на том-де острову дватцать четыре улуса, а живут-де гиляки ж, а в улусе-де юрт по сту и по пятидесяти и подле моря-де есть четыре улуса, а в улусе-де юрт по сту»⁶.

    Тогда же участники похода В. Д. Пояркова впервые узнали, что у нивхов Сахалина имеется в избытке продовольствие и пушнина: «А на острову ж рыбы много ж всякой и соболя-де на острову у гиляков много ж есть, а потому что-де они, гиляки, ни с кем не торгуют» [3, 601; 4, 135;11, 518; 20, 26].

    Естественно, поярковцы также стремились узнать, какие пути существуют с материка на Сахалин, и пришли к выводу, что им выгоднее всего отправиться на остров через Татарский пролив зимой. «А от усть Амура, — сообщали они, — до острова до гиляцково мерзнет лед. ставает вовсе...» [там же].

    Поярковцы собрали и некоторые новые сведения о южных соседях сахалинских нивхов — айнах. «Гиляки сказывали нам, служилым людям. — рассказывал казак Микула Тимофеев и его пять товарищей в Якутске 9 ноября 1645 г., — есть-де подле моря черные люди, а называют-де их куями, а живут-де они подле моря по правую сторону [от устья Амура]» [там же].

    Лишь после того как были собраны достаточно подробные сведения о гиляках-нивхах, участники похода предприняли первые попытки получить с них ясак. С этой целью еще в конце 1644 г. в устье Амура был взят самый первый аманат (заложник): «И под тово-де аманата ясак взяли»⁷ Поскольку нивхи не стали оказывать сопротивления, поярковцы, несмотря на свою малочисленность, решили взять в аманаты еще несколько нивхов, в том числе влиятельного «лучшего мужика» нивха Балия. Последний не мог примириться с тем, что русские взяли его «в железа», на глазах у русских отсек свою закованную ногу топором. Опасаясь, что этот поступок Балия вызовет среди нивхов волнения, В. Д. Поярков решил освободить почти всех аманатов, чем вызвал недовольство у некоторых участников похода. Поэтому вскоре по приказу В. Д. Пояркова был в аманаты взят сын нивха «Гиманева». Под этого аманата поярковцы смогли получить около 40 соболей⁸.

    Действия такого рода, естественно, осложнили обстановку, что и привело к первому незначительному столкновению между поярковцами и нивхами в районе устья Амура. Казак Микула Тимофеев рассказывал об этом так: «Да гиляцкие же люди приезжали к нему, Василию, в лодках, и он-де, Василий, побоялся их гиляков, чаял приехали з заводом. И он-де, Василей, убил у них двух мужиков, и они-де, гиляки, прочь отъехали»⁹. Но, видимо, этот инцидент не имел особых последствий, так как Микула Тимофеев тут же добавил: «А после-де тово они, гиляки, и опять приезжали торговать к нему, Василию»¹⁰.

    В своем официальном отчете В. Д. Поярков также сообщал о взятии нивхских аманатов: «А на усть Амура реки зимовали и, Божою милостию и государским счастьем, гиляцких аманатов поимал трех человек, Сельдюгу, да Килему, да Котюгу Доскины, а в роспросе ему, Василью, сказали у себя, Сельдюга два улуса, в одном Мингалском 100 человек, а в другом в Гогудинском 150 человек, Килема у него Ончинского улусу, а в нем 200 человек, а Котюга Доскины сказал: у отца его Доскины 5 улусов Калгуйские, а в них 250 человек, да подле их иные улусы, живут чагодальцы, мужик Чеготот, а у него 4 улуса, а людей в них 300 человек, Кульца улус, а в нем князец Муготтел, у него сорок человек, да того же улусу у Рыгана тридцать человек, да Тактинского улусу князец Узиму¹¹, у него 100 человек; и с них аманатов ясаку взял 12 сороков соболей да 6 шуб собольих и тех аманатов с собою в Якутский острог привез» [5, т. 3, 55]

    Трех аманатов из нивхов В. Д. Поярков решил отвезти в Якутск. Он надеялся, что русским удастся прочно закрепить за Россией всю «землю гиляков». Поярковцы рассчитывали, что туда будут организованы новые походы с целью сбора ясака в самое ближайшее время, и желали принять участие в таком походе. Но их надежды не оправдались.

    В 1645 г. в Якутске произошли большие перемены. За злоупотребления главный покровитель В. Д. Пояркова — якутский воевода П. П. Головин — был отстранен от должности. В опалу попал и сам «начальный человек» Амурского похода как ближайший сотрудник бывшего воеводы [15, 121]. Положение В. Д. Пояркова еще более осложнилось в связи с тем, что его уличили в попытке утаить часть пушнины, привезенной из похода. В этих условиях не могло быть и речи об отправке Пояркова в новый поход в «землю гиляков».

    Судьба трех нивхских аманатов, привезенных в Якутск, сложилась неудачно. Сперва их поместили в «казенку» аманатского двора, назначили «прокорм» и запросили у правительства дальнейших распоряжений. Через полтора года пришел наказ из Сибирского приказа везти «гиляцких аманатов» в Москву. Таков уж был обычай тех времен: представителей новых народностей, присоединенных к России, привозили в Москву. Там им устраивали особый прием, показывали «стольный град», вручали подарки и затем возвращали на родину, с тем. чтобы они могли бы своим сородичам рассказать о величии Московского государства. Но трем нивхам, взятым В. Д. Поярковым в аманаты, так и не довелось побывать в Москве. Из недавно обнаруженных в архиве документов выяснилось, что эти «гилики с Амура», в том числе «Пыванов» и «Годымей», скончались от какого-то желудочного заболевания где-то около Сургута¹³.

    Между тем новые якутские воеводы, В. Н. Пушкин и К. О. Супонев, решили организовать новый поход в «землю гиляков» в 1616 г. Соответствующее указание было дано отправленному на Охотское море казаку Семену Шелковнику. Однако это задание не было выполнено. В 1647 г. С. А. Шелковник сообщил в Якутск: «В те гиляки итти за безлюдством не посмели»¹⁴. И только в 1652 г. — во время Амурского похода Е. П. Хабарова — русские вновь смогли попасть в «землю гиляков».

    Необходимо отметить, что Хабаров отнюдь не спешил к гилякам, так как его первоначально больше интересовали богатые земли дауров. И лишь стечение обстоятельств заставило русских побывать там несколько раз в 1652 г.

    Первой в «землю гиляков» пришла группа казака Ивана Антонова Нагибы. Она была послана в качестве подкрепления в Амурское войско Е. П. Хабарова, но разминулась с амурскими казаками где-то среди островов среднего течения Амура. Вскоре на казаков стали нападать большие группы дючеров (нанайцев). Создалось весьма опасное положение. Один из нанайцев «в расспросе сказал про Ярофея Павловича Хабарова, что-де он на низу в гиляках...» Тогда казаки Нагибы, «видя беду неминучую, поплыли вниз по Амуру в гиляки...» [5, т. 3. 354]. Но и там казаков ожидали новые трудности. Нивхи-гиляки «стретили на реке во многих стругах и с нами драку учинили и нас осадили: на берег не допустят и ни вниз, ни вверх не пропустят. И мы в осаде на якоре стояли две недели, и пить и есть стало нечего... горько было! А запасу было взять мало, и тот запас весь приели, и есть стало нечего — помирали напрасною голодною смертью. И мы, холопи государевы, увидели на юртах рыбу провесную и напустились на те юрты великою нужею, голодные, и вышли на берег за щитами и на улус напустились...» [5,т. 3, 354].

    Захватив небольшой запас нивхской юколы, казаки решили по примеру поярковцев плыть к морю. Они знали, что вверх по Амуру «гиляцкие мужики не пропустят», велика была опасность и со стороны нанайцев: ведь русским пришлось бы идти против течения медленно, по-бурлацки — «бечевою». В Амурском лимане «стали по нуже для морского ходу к судам нашвы нашивать». Здесь на них «гиляцкие мужики напустились боем во многих стругах». Во время этой стычки казаки смогли «струг один пробить и в стругу мужиков побить человек с сорок». Лишь после этого Нагиба и его спутники смогли пройти «по морю на гребях» [5, т. 3, 355].

    «Земля гиляков» поразила И. Нагибу и его спутников своей многолюдностью. Впоследствии они сообщили: «А на устье-де Амура реки стоят гилятцкие улусы по 200 и больше, и из губы-де с камени и за губою видят островы, на тех островах видят многие юрты, только Ивашко с товарыщи на тех островах сами не бывали»¹⁵.

    Вскоре казаки попали в ледовый затор и едва не погибли. С большим трудом Нагиба и его спутники добрались до р. Тугур, где и поставили свое зимовье¹⁶. Это был район, заселенный тугурскими эвенками, и от них участники похода узнали, что ближайшие от Тугура поселения нивхов находились на расстоянии двухнедельного пути на восток. Эти данные со всей очевидностью говорят, что в середине XVII в. на Тугуре нивхов еще не было.

    Осенью 1652 г. русские вторично появились в районе расселения гиляков. Произошло это при следующих обстоятельствах. 1 августа 1652 г. на устье р. Зеи в Кокоревом улусе большая группа казаков открыто выступила против своего предводителя Е. П. Хабарова. Они обвинили его в том, что он «постоянства не делает... ни в Даурской земле, ни в Дючерской земле, города не ставит и аманатов теряет, даурских и дючерских князей небрежением и нерадением, а государеву казну продает... От того себе ты, приказной человек Ярофей Хабаров, корысть получаешь велику, и мы, государевы холопи твои, подымались из Якуцково острогу и промыслов своих на своих подъемах и будучи мы, холопи твои государевы, с ним, Ярофеем, на твоей государевой службе, задолжали вконец»¹⁷.

    Резкий ответ и угрозы Е. П. Хабарова привели к тому, что значительная часть казаков (132 человека!) тут же решила, что «с ним, Ярофеем, служить стало незаможно», и потому отправилась в самостоятельный поход в «землю гиляков»¹⁸, рассчитывая прокормиться там рыбой.

    Впоследствии, в августе 1653 г., в челобитной на имя царя Алексея Михайловича предводитель недовольных казаков С. В. Поляков писал: «А на низ мы, холопи твои государевы, плыли ради твоей государевой прибыли, тебе, государь, служить и свою службу тебе, государю, явить. И как мы, холопи твои государевы, доплыли до Гиляцкия земли и божиею милостью и твоим государским счастьем из девяти гиляцких родов в Гиляцкой земле девять добрых гиляцких князцев поймали и в аманаты посадили, в середе Гиляцкой земли острог поставили тебе, государю, з башнями и тарасы зарубили, и хрящем насыпали для ради иноземского приступу, и ясаку к тебе, государь, взяли до ево, Ярофеева. приплыва, и что взято ясаку и тому следует ясашные книги»^19.

    К сожалению, эти ясачные книги также не сохранились. Но из других документов до нас дошли имена четырех из девяти нивхских аманатов, взятых С. В. Поляковым: «Мингалча»²⁰, «Вагун». «Богданча» (он же «Обогдана») и «Сергунча»²¹. Последние два — из «Махонсково улуса», т. е. из нижнеамурского селения Маго. Именно от них С. В. Поляков и его товарищи получили сведения о таинственном народе «чижем»: «По морю живут чижемы, а от чижем идет к гилякам железо, и медь, и серебро. Родитца ли [все это] в чижемах или нет, того оне не ведают...»²². Лишь в 70-х годах XVII в. выяснилось, что под «чижемами» нивхи подразумевали японцев, которые в те времена только еще начинали осваивать южную оконечность о-ва Иедзо (Хоккайдо). Как было установлено позже, нижнеамурские нивхи узнали о существовании японцев потому, что совершали порою большие торговые поездки на южную оконечность Сахалина и северную часть Хоккайдо [21, 55-57; 34].

    Тогда же С. В. Поляков и его товарищи уточнили границу между «гиляками» (нивхами) и «дючерами» (нанайцами): «А от Кидийского улуса и до моря живут гиляки, и по устью реки Сагала (Амура) живут подле моря гиляки беспашенные»²³.

    Сообщения С. В. Полякова и его спутников ценны для этнографов еще и тем, что они позволяют приблизительно определить общее число нивхов в середине XVII в. По их сведениям, в это время в «земле гиляков» было около 4 тыс. боеспособных мужчин. В этом случае со стариками и малолетними общее число мужчин могло дойти примерно до 5-6 тыс. Если же допустить, что женщин всех возрастов было столько же, то тогда общее число нивхов превысит 10 тыс. Но к этим подсчетам следует относиться осторожно, так как С. В. Поляков и его товарищи могли несколько преувеличить число мужчин в «земле гиляков».

    Е. П. Хабаров не мог примириться с тем, что от него ушла большая группа казаков. Он решил заставить их силой вернуться в Амурское войско. Поэтому он и появился впервые в «земле гиляков». «А приплыл он, Ярофей, — писали С. В. Поляков и его единомышленники, — к нам, холопям твоим, сентября 30 дня [1652 г.], учал нас, холопей твоих, называть он, Ярофей, ворами и хотел нас грабить. И мы ево. Ярофеево, озорнячество видячи, жили з береженьем. И он, Ярофей, и зимовье поставил на одну улицу, и октября в 6 день приехали нижние мужики с моря в пяти стругах с твоим государевым ясаком под аманаты, которые сидели у нас, холопей твоих государевых. И он, Ярофей, послал в стругу ясавула Василья Панфилова с толмачем и служилыми людьми и велел толмачу говорить, что-де вы, мужики, ездите к ворам и ясак даете, мы-де их побьем, воров, и ваших князцов повесим. И тех гиляцких мужиков отогнал и к родникам не пустил. И тот ясак к тебе, государю, не взят. И тово ж мисяца в 9 лень приезжали в сороки стругах сверху Амура гиляки и порубежные дючеры с твоим государевым ясаком. И он же, Ярофей, послал того же ясаула Василия Панфилова с толмачем, и велел он, Ярофей Хабаров, отгонити гиляков и дючер также: «К ворам да вы не ездите и под аманаты ясаку не давайте». И тут он, Ярофей, тебе, государю, не радеет и твоему государеву ясашному збору учинил великую поруху. И как он, Ярофей, поставил зимовье и учинил роскаты и на роскаты вкотил пушки и велся стреляти ис пушек служилому человеку Онофрею Степанову Кузнецу да охочьему служилому человеку Титу Левонтьеву, осташковцу, и иным служилым людям велел стрелять по аманацкому двору и по твоему государеву острогу и по нас, холопям твоим государевым, велел стрелять из мелкого ружья с ранново обеда и задовечерья. И мы, холопи твои государевы, не стреляли по них противо, бояся твоей государевой грозы. И видит он, Ярофей, что нас, холопей твоих, в остроге наймет, и он учал, Ярофей, умышлять как холопей твоих побить всех наголову до единово и статки наши подуванить. И учал сщиты делать и умышлять своими потаковщиками и судниками своими, служилыми людьми, нас, холопей твоих государевых, побить и поймал нас, двенадцать человек, и велел палками на смерть прибить он, Ярофей. И мы, холопи твои государевы, видячи ево. Ярофеева, воровство и непостоянство, что он, Ярофей, учиняет позор твоему царскому величеству и славу недобрую и укор от иноземцев и в понос иноземским, мы, холопи твои, по совету промежу собой били челом ему, Ярофею Хабарову, чтобы он, Ярофей, не стрелял по твоему государеву острогу и нас, холопей твоих государевых, не побил и твоему государеву имени позору не учинил. И ведаючи мы, холопи твои государевы, ево. Ярофеево. лукавство, за ротою [устное обещание] мы ему, Ярофею, отдались и в тех аманатах мы у него. Ярофея, отпись взяли, а рота была ево, Ярофеева, на том, что нас было, холопей государевых, не убить, ни твоих государевых ясачных аманатов не терять, ни наших статков не грабить»²⁴.

    Е. П. Хабаров не сдержал своего обещания и крайне жестоко расправился со своими противниками. В довершение всего 7 февраля 1653 г. он «велел острог сломать и сжечь кузнецам на уголье и на дрова»²⁵.

    Особенно возмущались казаки тем, что Е. П. Хабаров жестоко обращался с нивхскими аманатами, взятыми еще С. В. Поляковым и его спутниками. «То-де какие аманаты, — пренебрежительно заявил Хабаров. — воры-де их поймали, что-де их беречь и возитца»²⁶. И тут же Поляков и его единомышленники вспоминали: «А с осени, государь, гиляцкие люди к нам. холопям твоим, приезжали и ясак под те аманаты, которые аманаты сидели у нас, холопей твоих государевых, хотели давать и сулили тебе, государю, ясак с полуторых тысяч луков [дать и с их р]одников: «И мы увидим царское жалованье и вашу казачью правду и доброту и постоянство, то будут по нас и всей Гиляцкой землею государю ясак платить, а у нас в Гиляцкой земле будет ясашных людей, которые государю могут ясачным платежом промышлять и тех четыре тысячи луков добрых надежных бойцов, опроче стара и мала, и все мы будем государю послушны и покорны быть в вечном ясачном холопстве навеки неотступными, ясак давать по вся годы»²⁷.

    Приведенные нами сообщения опровергают мнение некоторых авторов, изображавших в самых мрачных красках поведение в «земле гиляков» казаков, отделившихся от Е. П. Хабарова. В то же время становится понятым, почему в дальнейшем правительство решило ни в коем случае не допускать Е. И. Хабарова вновь на Амур.

    Хорошо известно, как в феодальной России власти жестоко расправлялись с «бунтовщиками». Но как ни пытался Е. П. Хабаров изобразить Степана Полякова, Константина Иванова (главного помощника Полякова) и их товарищей таковыми, представитель Москвы Дмитрий Зиновьев признал «правду» за ними. Ерофей Хабаров был отстранен от командования Амурским войском, во главе которого был поставлен Онуфрий Степанов Кузнец. Хабаров, Поляков и группа других казаков для окончательного разбора их тяжбы были направлены в Москву. Вместе с ними были посланы и нивхские аманаты.

    В Москву нивхи были доставлены в феврале 1655 г. Встретили их с почетом. Из документа видно, что в Сибирском приказе по указанию самого царя Алексея Михайловича «за их приезд государево жалованье дано по 10 рублев человеку и-де корму с приезду до отпуску в дорогу... да по сукну доброму, а корму на две недели...»²⁸. По тем временам это был щедрый подарок: ведь тогда 10 рублей получали в виде годового жалованья лишь сыновья боярские (рядовые же казаки на год имели только 6 рублей).

    В Москве нивхи пробыли три месяца. Затем Константину Иванову было дано задание отвезти нивхов обратно на Амур. К сожалению, пока еще не удалось выяснить, смог ли К. Иванов справиться с этим заданием. Дело в том, что к моменту возвращения К. Иванова из Москвы на Лену обстановка в Приамурье резко осложнилась. Но еще до этого Онуфрию Степанову Кузнецу и его людям довелось несколько раз вновь побывать в «земле гиляков». В 1655-1656 гг. туда пришло одновременно более 600 русских [20, 32], здесь тогда собрались сразу три отряда: основное Амурское войско, отряд Федора Пущина, который, не сумев попасть на Аргунь, пошел вниз по Амуру, и отряд Петра Бекетова, пришедший на Амур через Забайкалье [5, т. 4, 30; 25]. Особенно большое впечатление «земля гиляков» произвела на Федора Пущина²⁹. Историк Сибири акад. Г. Ф. Миллер писал: «Пущин выхвалил Гиляцкую землю яко одну такую страну, в которой при Амуре ясак собирать еще можно. По его мнению, надлежало было ежегодно посылать туда казаков через Охотск, которым средством можно-де удержать народ в послушании, хотя бы верхняя при Амуре страна вся потерялась...» [цит. по: 32, 623]. И в этом нет ничего удивительного: оказалось, что только зимой 1655/56 г. русские смогли собрать в «земле гиляков»... 4827 соболей! [20, 65].

    Как мы уже упоминали, выдающийся советский этнограф Б. О. Долгих в 50-х годах смог разыскать интереснейшую ясачную книгу, которую вели амурские казаки, когда собирали ясак в нижней части Амура [3, 592-600; 4, 127-135]. В этой книге имеются подробные сведения о посещении «гплятцких людей до моря» с осени 1655 и до весны 1656 г...

    Во время этого похода русские узнали, что в «земле гиляков» незадолго до этого был полностью перебит нивхами прибывший со стороны Охотского побережья отряд якутских казаков, во главе которого стоял Оника Логинов. Онуфрий Степанов Кузнец сообщал: «В прошлом во 163 [1654-1655] году зимою иноземцы гиляцкие люди государю изменили и служилых людей Якутцкого острогу Оничку Логинова побили с товарищи 30 человек, а шли-де они, Оничко Логинов с Ламы на великую реку Амур... Гиляцкие люди на великой реке Амур побили и животы их разделили по себе меж собою, а я, Онофрейко, на тех изменников гиляцких людей ходил и языков взял; и на расспросе они, иноземцы, гиляцкие люди, сказали и повинилися: побили-де мы государевых служилых людей 30 человек, а вожа-де мы ламского тунгуса взяли к себе жива, да и ноне-де он, Широнка тунгус, у нас жив; и того они ламского тунгуса Широнку привезли ко мне, Онофрейку, в войско и тот, Широнка, сказал: вел-де я через Камень с Ламы на великую реку Амур служилых людей Якутцкого острогу Оничка Логинова с товарищи тридцать человек, и тех-де служилых людей Гиляцкие люди побили, а живот их и ружье розлелили по себе; и я, Онофрейко, под юртами находил многие казачьи признаки, ружье и всякой брошень, и я, Онофрей, проведав допряма, им, иноземцам, по государеву указу давал наказанье, кто чего довелся, и, дав наказанье, привел их к шерти и отпущал по своим улусам и но урочищам, где кто был прежде» [5, т. 4. 81-82].

    Сбор ясака в «земле гиляков» в 1655-1656 гг. был настолько удачным, что русские пришли к мысли о необходимости создать здесь новым русский острог. Федор Пущин в одной из своих «отписок» с Амура сообщал в Якутск, что в 1655-1656 гг. он и его спутники «острог в гиляцкой земле поставили»³³. Некоторые из исследователей полагают, что именно этот острог позже стал известен под названием «Косогорского». Но это заключение еще требует дополнительной проверки, так как имеются некоторые источники XVII в., не согласующиеся с таким взглядом [31, 91].

    Русские продолжали успешно собирать ясак в «земле гиляков» и зимой 1656/57 г., и зимой 1657/58 г. Однако летом 1658 г. положение русских в Приамурье осложнилось. Маньчжурам, сумевшим незаметно выйти из Сунгари и пробраться в лабиринте островов среднего Амура, удалось в результате внезапного удара нанести поражение главному отряду русского войска. Онуфрий Степанов Кучме» и 209 его товарищей пали смертью храбрых. Все же свыше ста русских уцелели и под командой Артемия Петриловского, племянника Е. П. Хабарова, укрылись в «земле гиляков». В каких именно местах они зимовали, пока не установлено. Однако достоверно известно, что зиму они провели спокойно и весной следующего, 1659 г. смогли без приключений подняться до верхнего Амура, где разделились. Одни вышли на Тугирский острожек и далее на Лену, другие — присоединились на реке Нерчи к Афанасию Пашкову. Отряд А. Пашкова был отправлен из Енисейска «в Дауры» еще в 1656 г. Однако, прочно обосновавшись в Нерчинске, А. Пашков так и не решился совершить поход на Амур. Помешали осуществлению этого замысла, во-первых, острый недостаток продовольствия и, во-вторых, тревожные известия о гибели на Амуре основной части отряда Онуфрия Степанова Кузнеца. Но все-таки временами до Пашкова доходили отдельные сведения о судьбе амурских казаков. Так. в одной из отписок, отправленной Пашковым из Нерчинска в 1660 г., сказано: «А в Даурской государственной земле остались служилые люди немногие, и те живут в гиляцкой земле у моря, питаются рыбою»³⁴. Это же известие побудило группу участников похода Пашкова, сильно страдавших от голода, тогда же самовольно уйти из Нерчинска на Амур к «земле гиляков». Возглавлял эту группу некий Тимофей Полетай [20, 34; 38, т. XVI, 55]. До Пашкова дошли сведения о том, что группа Полетая смогла даже дойти «до гиляков». Но назад ей уже не довелось возвратиться. Видимо, казаки этой группы были истреблены жителями Амура. По крайней мере, таково было мнение Пашкова, который писал: «Гиляцкие мужики всех побили» [35, т. XVII. 55].

    В 60-х годах вновь возродилась идея организации походов со стороны Охотского моря. К сожалению, до сих пор нам остается неизвестным, удалось ли в 60-х годах XVII в. охотским служилым людям вновь побывать в «земле гиляков». В одной из росписей острогов и зимовьев, подчиненных Якутскому острогу, имеется упоминание о том, что кочи из Охотска добегают до устья Амура «дён с 10» [10, 68]. Но пока в документах Якутска не удалось найти каких-либо сведений о таком плавании. И потому не исключена возможность, что здесь просто было перефразировано сообщение поярковцев 1645 г. о том, что морские суда могут доплыть «на прям... с устья Амура до Ульи (а не Охоты. — Б. П., Ч. Т.) парусным погоднем дней в 10» [11, 551]. Все же это могло относиться и к какому-нибудь еще нам неизвестному плаванию (вроде морского похода Оники Логинова).

    В последние годы в литературе (особенно польской) часто появляется версия о том, что в те же голы к устью Амура по морю к нивхам плавал польский военнопленный Адам Каменский-Длужик. В его воспоминаниях действительно рассказывается о том, что на устье Амура он смог попасть «к людям, которые называются гиляками». Он утверждал, что гиляки «ездят на медведях и так ими управляют, как у нас конями, но обрезают им когти и вытаскивают им зубы и кормят их, в стойлах, как волов, и едят их также». Он справедливо указывал: «Там хлеба нет, лишь звери и рыба, однако дают царю дань очень большую». Внешний вид нивхов он описывал следующим образом: «Женщины — очень гладкие, высокие, имеют кольца в нижней губе, а мужчины в носу —медные и серебряные» [33, 387; 12, 127]. Но вряд ли Каменский-Длужик действительно был у нивхов-гяляков. По его словам, он попал в устье Амура в 1659 г. [33, 387] (т. е. тогда, когда там находилась группа А. Петриловского). Но нами документально установлено, что в 1659 г. Каменский-Длужик еще находился в пути через Сибирь [19, 51]. В Якутск он смог прибыть только в августе 1662 г. [19, 51-52]. Как явствует из документов Якутской приказной избы, в последние годы пребывания в Якутске (1665-1667) Каменский-Длужик служил «дворским», т. е. тюремным надзирателем (о чем он предпочел не упоминать в своих воспоминаниях). Для совершения путешествия к устью Амура остаются, таким образом, 1663-1664 годы. Но само описание этого путешествия заставляет лишний раз усомниться в правдивости автора. По словам Каменского-Длужика, устья Амура он достиг в ходе «плавания... из Жиган к Индигирке» и далее морем к «земле гиляков» [см. 33, 386—388]!

    Конечно, возможно, что в период с осени 1662 до конца 1661 г. Каменский-Длужнк действительно побывал в Жиганах, но у нас нет никаких оснований считать, что в 1663-1664 гг. русским удалось совершить необыкновенное плавание на кочах — проплыть морем от Лены до «земли гиляков». Установлено, что Каменский-Длужик лично знал С. И. Дежнева и М. В. Стадухнна [19, 52] и именно от них он мог услышать о том, что Восточная Сибирь с севера и с востока омывается морями. Очевидно, поэтому Каменский-Длужик и счел возможным выдать себя за участника им же придуманного грандиозного плавания. Тем не менее к его сообщению о гиляках-нивхах следует отнестись внимательно. Вероятно, он повторял рассказ какого-то русского землепроходца, который сам бывал в «земле гиляков», возможно, в 1659 г.

    Сведения, собранные русскими землепроходцами в 40-50-х годах XVII в., принесли большую пользу при составлении первых русских географических чертежей, на которых появилось изображение «земли гиляков». Известно, что весной 1642 г. ленский картограф Курбат Иванов по заданию якутского воеводы П. П. Головина составил географический чертеж Ленского края с изображением и тех земель, «куда ходили люди Дмитрия Копылова», т. е. Ивана Москвитина [13, 49]. Чертеж этот не дошел до наших дней, но есть все основания думать, что именно на нем было дано самое раннее русское изображение «земли гиляков». Более подробно этот район был показан на чертеже участников похода В. Д. Пояркова. Но этот чертеж был утоплен осенью 1645 г. на р. Мае [11, 547]. Не дошли до нас и географические чертежи амурских казаков 50-х годов XVII в. Известно, что в прошлом они хранилась в архивах приказной избы Якутска и Сибирского приказа в Москве. В сибирской столице — Тобольске — их не было, и поэтому в 1667 г. там по опросу разных лиц пришлось сделать новые чертежи различных районов Сибири, в том числе и чертеж нижнего Амура с изображением «земли гиляков», который вошел в качестве «прилога» в состав чертежа Сибири 1667 г. В самой росписи чертежа Сибири 1667 г. было сказано: «А от усть Хамуна [Амгуни] реки вниз же но Амуру реке и до моря до Гилянской земли ходу 2 недели; и те гиляки живут подле моря, а хлеба не сеют, питаитца рыбою» [31, 54]. В росписи чертежа Сибири 1673 г. это сообщение давалось уже в несколько другой редакции: «А с устья Хамунского до устья Амурского до моря плыть 2 недели; а от Хамуна до моря, и полле моря живут Гилянские люди, а хлеба не сеют, питаются рыбою, а ездят на медведях» [31, 49]. А в конце этой же росписи приводилось уже совершенно фантастическое сообщение: «А прошед через камень [с Колымы!], приходят на реку Анадырь и тут промышляют кость рыбью. А на той земле живут Гилянскне люди: а противо устья Камчатки реки вышел из моря столп каменный, высок без меры, а на нем никто не бывал. А которые реки в Гилянской земли, и тем рекам имяна подписаны» [31, 54].

    Происхождение этого весьма произвольного утверждения о месте обитания «гиляков» (нивхов) раскрывается очень просто. Автор данного текста явно сам никогда не был в дальневосточной части Сибири, но он имел перед собой общий чертеж Сибири, на котором надпись «гиляки» или «земля гиляков» была сделана столь размашисто, что невольно создавалось впечатление, что все дальневосточные реки от Анадыря до Амгуни и Амура находятся в «земле гиляков». И именно к ним и относится особая оговорка в росписи чертежа Сибири 1673 г.: «А которые реки в Гилянской земли, и тем рекам имяна подписаны».

    Известно, что текстом росписи чертежа Сибири 1673 г. пользовался во время поездки по Сибири Н. Г. Спафарий - глава русского посольства, посланного в Китай. В связи с этим в его сочинениях не раз повторялись указанные ошибочные утверждения относительно «земли гиляков». Но вместе с тем в конце 1675 г. во время краткого пребывания в Нерчинске Н. Г. Спафарий смог собрать от бывалых амурских казаков и ряд новых данных о «земле гиляков», которые и использовал при составлении своего знаменитого «Описания (или «Сказания»...) о великой реке Амур» [см. 1, 245-254]. В этом сочинении, которое, как теперь выяснилось, является литературным дополнением к региональному маршрутному чертежу всего Амура [см. 17], имеется целый ряд сведений о гиляках-нивхах. Первое сообщение явно заимствовано из росписей чертежей Сибири 1667 и 1673 гг.: «С устья той реки (Хамуна — Амгуни) до моря, до Гилянския земли и до устья Амурского плыть 2 недели, и подле того моря земля Гилянская. А в той Гилянской земле впали реки в море: 1) Лама, 2) Охота, 3) Товуй, 4) Тодуй, 5) Пенжин, 6) Камчатка, а против той Камчатки столб каменной, высок гораздо, 7) река Чулдан, 8) Анадырь...» [31, 109-110].

    Другие сообщения о гиляках были записаны П. Г. Спафарием явно со слов бывалых амурских казаков: «А на устье Амурском живут многие иноземцы, гиляки, и сказывают те гиляки, что из устья Амурского, вышед на море, в левую сторону идти подле земли к Ламе-реке и тут обретаются леса многие и великие горы...» [31, 112].

    Краткие сведения даются и о землях, расположенных «в правую строну» от устья Амура: «Гиляки, которые там живут, сказывают, что они по морю ездят подле берег, потому что у них суды небольшие, поднимают человек 20, для рыбного промыслу, и пристают, обыскав высокий берег, к земле...» [31, 112-113].

    Но самой большой известностью в литературе пользуется сообщение П. Г. Спафария об о-ве Сахалин. В различных списках «Сказания» или «Описания о великой реке Амур» оно читается по-разному. Наиболее любопытный вариант этого описания «великого острова» имеется в копии, хранящейся в Пушкинском доме (собрание В. П. Перетца, № 182): «А живут на нем иноземцы многие — гиляки породою. А юрты у них деревянные, а носят летом платье из кож рыбьих, а зимою носят шубы собачьи. А ездят зимою на собаках нартами, а летом в лотках деревянных, держат в улусах своих собак по 300, и по 400, и по 500, и больше, и медведей кормленых держат, а ядят они рыбу, и собак, и медведей, и всякие морские звери» [цит. по: 20, 35].

    Анализ всех сообщений П. Г. Спафария о «земле гиляков» ясно показывает, что он пользовался известиями участников самых различных походов — и москвитинцев, и поярковцев, и спутников Е. П. Хабарова и А. Ф. Пашкова, В свою очередь, Н. Г. Спафарий сам способствовал дальнейшему распространению этих известий не только по России, но и за ее пределами. Так, давно уже известно, что именно «Сказание о великой реке Амур» Н. Г. Спафария легло в основу аналогичного описания Амура голландского географа Н. Витсена в его книге «Северная и восточная Татария» [37, 73-75]. В этой же книге Н. Витсена также встречается множество других сообщений о «гиляках» (нивхах) [36, т. 1, 2; т. II, 30, 32, 36, 54 ; 37, 67-68, 106, 884 и сл.]. Имеется даже особая статья «О народе гиляки или гилятском...» («Van de Volken Giliaki of Gilaitski») [37, 106-116]. Все они, как правило, основаны на русских источниках.

    Новейшие исследования позволили более подробно проследить всю историю проникновения в Западную Европу самых ранних русских известий о «гиляках» (нивхах). Если раньше кое-кто из исследователей относил появление в Западной Европе самых ранних русских известий о гиляках к 60-м годам XVII в.. то теперь стало очевидным, что эти утверждения были основаны лишь на домыслах. На самом деле про гиляков в Западной Европе впервые узнали лишь в 70-х годах. Именно тогда из России были вывезены первые копии общих чертежей Сибири 1667 и 1673 гг. и их росписей, в которых упоминались гиляки. Так, «земля гиляков» уже была изображена на одном из чертежей всей Сибири, включенном в альбом «Московия», который в 1674 г. был поднесен шведскому королю Карлу XI Эриком Палмквистом, участником шведского посольства 1673 г.

    Изучение ранней деятельности П. Витсена показало, что он «землю гиляков» нанес на свой ранний набросок карты Татарин еще в конце 70-х годов. В 1685 г. бургомистр г. Девентера X. Кюпер в своей ранней характеристике наброска карты Татарии Н. Витсена упоминал, что на ней уже были нанесены места обитания гиляков — «giliaki» [36, т. I, 2].

    Первые сведения о гиляках в Восточную Европу были доставлены несколько раньше. Известно, что сочинение А. Каменского-Длужика о Сибири было написано вскоре после его возвращения в Польшу в первой половине 70-х годов XVII в.

    Таким образом, русские известия о гиляках сравнительно быстро стали достоянием мировой географической науки.

    Итак, собранные в середине XX в. новые данные о прошлом нив нивхов значительно расширили наши представления по  истории древнейших русско-нивхских связей.

    Теперь уже можно считать твердо установленным, что русские впервые узнали о существовании «гиляков» (нивхов) еще в первой половине 1640 г. Осенью 1644 г. русские впервые вступили в прямой контакт с нивхами и уже тогда предприняли первую попытку подчинить их России. В течение почти двух десятилетии русские считали нивхов подданными русского государства и потому вели среди них сбор ясака.

    Таким образом, уже тогда в России смотрели на «землю гиляков» как на составную часть обширной русском земли. Вторжение маньчжуров в среднюю часть Амура в 1658 г. значительно осложнило отношения русских с «землей гиляков». По и после этого русские делали попытки возобновить связи с гиляками. И если в 60-х годах XVII в. они были малоуспешными, то уже с 80-х годов XVII в. русские вновь начали свое продвижение в сторону «земли гиляков»...

************************

    ¹ Гиляки — фонетически измененное слово гилями, гилыми, гелами тунгусоязычных народов, которым они называют аборигенов нижнего Амура — нивхов. Это слово может быть переведено как «люди, гребущие на больших лодках парными веслами», Именно на Амуре эвенки впервые увидели, как нивхи пользовались этим способом гребли, что дало им повод назвать таким образом нивхов. Исторические источники, в том числе и приводимые в настоящей статье сообщения первых русских землепроходцев, также подтверждают, что у нивхов имелись большие многовесельные лодки, на которых сидело много (порою до 20-40) гребцов.

    ² Казак Н. И. Колобов также указывал, что участники похода Ивана Москвитина «гиляков», которые живут по островам, тех проходили» Далее он добавлял: «А то де амурское устье они видели через кошку [косу]» [9, 140].

    ³ ЦГАДА, ф. Якутской приказной избы, оп. 1, л. 43, л. 360. Сам В. Д. Поярков спустя семь месяцев, в июне 1646 г., почти дословно повторил в Якутске это же сообщение. «А гиляками плыл и до моря две недели же, а гиляки сидячие, живут по обе стороны Амура и до моря улусами, да и на море по островам и губам живут многие гиляцкие люди сидячие улусами, а кормятся рыбою, ясаку они, гиляки, хану не дают» [5, т. 3, 55].

    ⁴ ЦГАДА. ф. Якутской приказной избы, оп 1, л 43, л. 363.

    ⁵ Там же, д. 139, л. 41. Аналогичное сообщение см.: [5, т. 3, 57].

    ⁶ ЦГАДА, ф. Якутской приказной избы, оп. 1, д. 43, л. 363об, см. также: [11, 548; 20, 26].

    ⁷ ЦГАДА. ф. Якутской приказной избы, оп. 1, д. 43, л. 360.

    ⁸ Там же.

    ⁹ Там же.

    ¹⁰ Там же.

    ¹¹ Под «Мингальским улусом» здесь, вероятнее всего, подразумевалось нивхское селение Мангаль. Б. О. Долгих видит в нем ульчское селение Монголь [3, 601], но ульчей на Амуре тогда, видимо, еще не было. «Гогудинский улус» — скорее всего амгунское селение Гугя, а «Тактинский улус» — Тахта. «Кульца улус» — видимо, селение Кульчи (Б. О. Долгих считал, что это селение Коль. О том, что поярковцы были в нивхских селениях, носящих название Коль, ясно видно, во-первых, по тому, то они, идя из Амурского лимана вдоль Охотского побережья, действительно «каждую губу обходили» [11, 550-551], и, во-вторых, по тому, что сам В. Д. Поярков справедливо указывал, что «около моря по губам живут гилякн же, улусами, у которых он аманатов взял» [5. т. 3, 57] Конечно, не исключена возможность, что В. Д. Поярков называл одноименные селения Коль «Калгуйскими улусами». Численность населения, указанная В. Д. Поярковым, безусловно, более подходит к одноименным нивхским селениям Коль. Но Б. О. Долгих считает одним из Калгунских улусов нивхское селение Калго. Название «Ончинский улус» пока осталось неопределенным. Под «чагодальцами» скорее всего имелись в виду жители селения Чагота.

    ¹² К сожалению, до сих пор исследователям не удалось обнаружить подлинных учетных книг, которые вели поярковцы во время своего похода. В этих книгах, особенно ясачных и десятинной таможенной соболиного промысла, несомненно, должны быть очень ценные дополнительные сведения о деловых взаимоотношениях между русскими и нивхами. Вспомним, какое огромное значение имела для исследователей находка Б. О. Долгих ясачной книги амурских казаков 1655-1656 гг. [3. 592-600; 4, 132-194]. При формировании особого фонда ясачных книг в ЦГАДА (ф. Якутская приказная изба, оп. 4) был обнаружен лишь один отрывок из ясачной книги похода В. Д. Пояркова [15, 125]. Однако мы также еще надеемся на находку книги таможенного сбора, которая велась в походе В. Д. Пояркова. Дело в том. что она еще числилась в подробной описи дел «якутской архивы» 1703 г. под названием «Книга приходная десятинная таможенного соболиного збору целовальника Фильки Гаврилова. который был с письменным головою с Василием Поярковым в Пегой орде с промышленных людей, которые были на службе на гиляцких и на даурских иноземцев по Амуру и по Улью рекам 152 и 153 и 154 годов за приписью дьяка Петра Стеншина и за руками целовальника Фильки Гаврилова» (ЦГАДА. ф. Сибирский приказ, кн. 1396, л. 35об). Во время работы в ЦГАДА мы смогли убедиться в том. что почти все дела, упомянутые в этой описи, уцелели до наших дней. Поэтому не исключена возможность, что и эта книга еще будет найдена исследователями.

    ¹³ ЦГАДА, ф. Сибирский приказ, ст. 308. л. 124-126.

    ¹⁴ ЦГАДА, ф. Сибирский приказ, кн. 501. л. 120.

    ¹⁵ ЛОААН СССР, ф. 21, оп. 4, т. 31. л. 22об.

    ¹⁶ Там же, см. также: [3, т. 3, 355].

    ¹⁷ ЦГАДА, ф. Сибирский приказ, ст. 460, л. 12.

    ¹⁸ Там же, л. 13.

    ¹⁹ Там же, л. 14.

    ²⁰ Там же, л. 18.

    ²¹ Там же, л. 101.

    ²² Там же, л. 102.

    ²³ Там же, л. 101.

    ²⁴ Там же, л. 14-16.

    ²⁵ Там же, л. 16.

    ²⁶ Там же.

    ²⁷ Там же, л. 16-17.

    ²⁸ ЦГАДА, ф. Сибирский приказ, ст. 469, состав. 159.

    ³³ ЛОААН СССР, ф. 21, оп. 4, кн. 31, л. 181.

    ³⁴ ЦГАДА, ф. Сибирский приказ, ст. 508, л. 313.

                                                               ЛИТЕРАТУРА

    1. Арсеньев Ю. В. О происхождении «Сказания о великой реке Амуре». — ИРГО, 1882, № 4.

    2. Дивии В. А. Великий русский мореплаватель А. И. Чириков, М., 1953.

    3. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. — ТИЭ, Новая серия, т. L.Х, М., 1960.

    4. Долгих Б. О. Этнический состав и расселение народов Амура в XVII в. по русским источникам, — «Сборник статей по истории Дальнего Востока», М., 1958.

    5. Дополнения к актам историческим, собранным и изданным Археографической комиссией, т. 2-6, СПб., 1846-1857.

    6. История Сибири с древнейших времен до наших дней, т. 2. Л., 1968.

    7. Миддендорф А. Ф. Путешествие на север и восток Сибири, ч. I. СПб., 1860.

    8. Окладников А. П. Первые известия об археологических памятниках Нижнего Амура. — ИВГО, 1955. № 5.

    9. Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII века на северо-востоке Азии. Сборник документов, составлен Н. С Орловой под редакцией А. В. Ефимова. М., 1951.

    10. Полевой Б. П. Доходил ли Иван Москвитин до устья Амура?, — «Материалы отделения истории географических знаний Географического общества СССР», Л., 1962, вып. 1.

    11. Полевой Б. П. Забытые сведения спутников В. Д. Пояркова о Сахалине (1644-1645 гг.). — ИВГО, 1958, № 6.

    12. Полевой Б. П. Забытый источник сведений по этнографии Сибири XVII в. (О сочинении Адама КаменскогоДлужика). — СЭ, 1965, № 5.

    13. Полевой Б. П. Курбат Иванов — первый картограф Лены, Байкала и Охотского побережья (1610—1645 гг.). — ИВГО, 1960, № 1.

    14. Полевей Б. П. Нивх Позвейн, сподвижник Г. И. Невельского, — «Советский Сахалин», 20. XII. 1970.

    15 Полевой Б. П. Новое об Амурском походе В. Д. Пояркова (1643-1646 гг). — «Вопросы истории Сибири досоветского периода (Бахрушинские чтения, 1969)», Новосибирск, 1973.

    16. Полевой Б. П. Новое о Г. И. Невельском. — сб. «Путешествия и географические открытия в XV-XIX вв.», М—Л., 1965.

    17. Полевой Б. П. Новое о происхождении Сказания о великой реке Амуре. — сб. «Рукописное наследие древней Руси. По материалам Пушкинского дома». Л., 1972.

    18. Полевой Б. П. Новый документ о первом русском походе на Тихий океан («Расспросные речи» И. Ю. Москвитина и Д. Е. Копылова, записанные в Томске 28 сентября 1645 года). — «Труды Томского областного краеведческого музея», 1963, т. VI, вып. 2.

    19. Полевой Б. П. О пребывании в России Адама Каменского Длужика — автора первого польского сочинения о Сибири (Новые документы), — сб. «Historia kontaktów polsko-rosyjskich w dzedzinie geologii i geografii, Wrocław, 1972.

    20. Полевой Б. П Первооткрыватели Сахалина. Южно-Сахалинск, 1959.

    21. Полевой Б. П. Первые известия сибирских казаков о японцах (1652-1653 гг.). — «Краткое содержание докладов годичной сессии Института этнографии 1970 г.», Л., 1971.

    22. Полевой Б. П. Подробный отчет Г. И. Невельского о его исторической экспедиции 1849 г. к о-ву Сахалин и устью Амура, — «Страны и народы Востока», вып. XIII, М., 1972

    23. Полевой Б. П. Этнографические наблюдения Г. И. Невельского (1849 год). — СЭ, 1955, № 4.

    24. Попов П Н. О Тырских памятниках, — ЗВОРАО, т. XVI, СПб, 1906.

    25. Сем Ю. А. Походы Онуфрия Степанова по Амуру и Уссури, — «Сообщения ДВ фил. СО АН СССР», вып. 15, 1962.

    26. Степанов Н. Н. Первая русская экспедиция на Охотском побережье в XVII в. — ИВГО, 1958, вып. 5.

    27. Такасами Ч. М. Географические представления нивхов и их использование русскими исследователями Сахалина и низовьев Амура. — ИВГО, 1969, № 4.

    28. Таксами Ч. М. Нивхи. Современное хозяйство, культура и быт, М—Л, 1967.

    29 Таксами Ч. М. Селения, жилые и хозяйственные постройки нивхов Амура и Западного побережья Сахалина (середина XIX — начало XX в). — «Сибирский этнографический сборник», вып. III, ТИЭ, новая серия, т. XIV, М. 1961.

    30. Такасами Ч. М. Фольклорные материалы об истоках этнических и культурных связей народов Нижнего Амура и Сахалина. — «Фольклор и этнография», Л., 1970.

    31. Титов А. А. Сибирь в XVII веке Сборник старинных русских статей о Сибири и прилежащих к ней землях. М., 1890.

    32. Фишер И. Г. Сибирская история с самого открытия Сибири до завоевания сей земли российским оружием, СПб., 1774.

    33. Kamienski-Dluązyk A. Dyaryusz wiśzienia moskiewskiego miast i miejśc. — Warta. Ksiązka zbiorowa ofiarowana ksidzu Franciszkowi Baźyńskiemu proboszrzowi przy kościele św. Wojciecha w Poznaniu na Jubileuez 50-letniego kapłaństwa w dniu 23 kwietnia 1874 r. od jego przyjaciól i wielbicieli. (Публикация Ks. A. Maryanski), Poznan, 1874.

    34. (Kannemon), Jeso-ki ou Description de l’ile l’Jesso avec une Notice sur la revolte de Samsay-in, composèe par l’interprètèe Kannemon et publièe le huitième mois de la seconde annee du Nengo Forekki ou en 1652 — Annales de voyages, publ. par Malte — Brun, t. XXIV, Paris, 1814.

    35. Pascal P. La Conquete de l’Amour. Les Campagnes de Pascov, — «Revue des Etudes Slaves», t. XV-XVI, 1949—1950.

    36. Witsen N.  Noord en oost Tartarye, t. I-II, Amsterdam, 1962.

    37. Witsen N. Noord en oost Tartarye, and ed., Amsterdam, 1705.

    [Страны и народы Востока. Вып. XVII. Страны и народы бассейна Тихого океана. Кн. 3. Москва. 1975. С. 138-157.]

    Maryański Aleksander Maciej, krypt. L. Gn., B. J. K., Ks. M. S. (1845-1912), ksiądz, publicysta, historyk. Ur. 24 II w Gniewkowie na Kujawach, w rodzinie chłopskiej, był synem Sylwestra i Joanny z Marcinkowskich, bratem Modesta (zob.) i Witalisa (zob.). Do gimnazjum uczęszczał w Trzemesznie i w Poznaniu, po maturze wstąpił w r. 1866 do Seminarium Duchownego w Poznaniu. Po studiach filozoficznych w Poznaniu i Gnieźnie otrzymał święcenia kapłańskie w r. 1870. Pracował w poznańskim zakładzie wychowawczym prowadzonym przez ks. Jana Koźmiana i był zarazem jego sekretarzem. Tu rozpoczął M. rozwijać swoje zainteresowania bibliofilskie (m. in. sporządził katalog książek ks. A. Prusinowskiego, z których część sam nabył) i publicystyczne. Jako katecheta i kapelan wydalonych z Poznania na mocy ustaw kulturkampfu sióstr sercanek udał się wraz z nimi w październiku 1873 do Lwowa. Tu zainteresowania M-ego skupiły się głównie na historii Kościoła, choć nie poniechał również działalności publicystycznej, podejmując nawet w 1. 1874-8 w zastępstwie ks. Ottona Hołyńskiego redagowanie czasopisma „Bonus Pastor”. Trudno dokładnie ocenić dorobek publicystyczny M-ego, gdyż zarówno we wspomnianym czasopiśmie, jak i w innych (m. in. „Warta”, „Przegląd Kościelny”, „Dziennik Poznański”, „Gazeta Kościelna”) zamieszczał artykuły bezimiennie lub podpisywał je inicjałami L. Gn., B. J. K., Ks. M. S.

    Z działalności wydawniczej na uwagę zasługują przede wszystkim wznowienia: pracy ks. Przemysława Domiechowskiego (XVII w.) pt. „Matka Bolesna, Panna Marya. Historia Męki Chrystusowej opisana i do druku podana 1686” (P. 1872) oraz „Kazania Piotra Skargi” (Lw. 1883—4 I—III). Z rękopisu wydał M. „Dyaryusz więzienia moskiewskiego miast i miejsc Adama Kamieńskiego Dłużyka” opublikowany w książce zbiorowej „Warta” (P. 1874). Oryginalne prace M-ego pochodzą przeważnie z okresu pobytu we Lwowie i stanowią bądź to owoc jego badań historycznych („Materiały do historii czci Matki Boskiej w Polsce”, 1883, Krótka wiadomość o życiu i działalności ojca Floriana Jaroszewicza, reformata, P. 1893, „Materiały do dziejów upadku Unii w diecezji chełmskiej” P. 1878, Unicka Matka Boska Nowogródzka zamkowa, Lw. 1898-1899), bądź też są pracami o charakterze historyczno-publicystycznym (Czasy Nerona w XIX w., Lw. 1888, Krzywdy Kościoła pod berłem rosyjskim, Lw. 1878). W r. 1897 M. powrócił do Gniezna, gdzie osiadł jako emeryt w parafii Św. Michała. Wydał tu jeszcze Wspomnienia o Słucku (P. 1905) i Gody weselne w Sielcu (Gniezno 1910). Zmarł w Gnieźnie 17 XI 1912. Swój wielki księgozbiór przekazał Bibliotece Raczyńskich w Poznaniu.

    Wojtkowski A., Bibliografia historii Wielkopolski, P. 1938 I; Podr. Enc. Kość; W. Enc. Ilustr;, — Karwowski S., Historia Wielkiego Księstwa Poznańskiego, P. 1931 III; Ks. S. Morawski nowo mianowany arcybiskup lwowski, Lw. 1885 (odb.); — „Dzień. Pozn.” 1912 nr 270; „Przcw. Katol.” 1912 nr 47; — Arch. Archidiec. w Gnieźnie: Księga metrykalna.

    Zygmunt Zieliński

[Polski słownik biograficzny. T. XIX/4. Z. 83. Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk. 1975. S. 102-103.]

   Б. П. Полевой, Москва

                                Польские сочинения XVII в. о Сибири и роль поляков

                                 в истории ранних русских географических открытий

                                               в Северной и Восточной Азии

    В последние годы заметно возрос интерес к самому раннему из дошедших до нас польских сообщений о Сибири - к рассказу поляка Адама Каменского-Длужика (Каmieński-Dłuzyk, 1874) о его длительном путешествии, совершенном почти через всю Сибирь в 60-х годах XVII в. Вслед за статьей автора (Полевой, 1965а) в Польской Народной Республике в 1966-1969 гг. появились три обстоятельные статьи, посвященные сочинениям А. Каменского-Длужика (Jasiewicz, 1966; Kuczyński, 1966; Каłużyński, 1969). Кроме того, имя А. Каменского-Длужика стало гораздо чаша упоминаться и в некоторых других работах по истории этнографии и по истории польских географических открытий (Бабич, Ольшевич, 1971).

    Совсем недавно, в 60-х годах в Москве в Центральном государственном архиве древних актов (ЦГАДА) было обнаружено большое число самых различных документов о пребывании А. Каменского-Длужика в Сибири (Полевой, 1972). Благодаря этим находкам была существенно уточнена его биография, в частности установлено, что он пробыл в Сибири около 10 лет, а не четыре года, как полагали некоторые польские авторы (Kuczyński, 1967, 1972). Выяснилось также, что А. Каменский-Длужик встречался со многими видными русскими землепроходцами, и в том числе в 1666 г. с Семеном Дежневым и Михаилом Стадухиным. По косвенным данным можно судить, что существовали сочинения и других польских исследователей раннего периода. Так, в некоторых литовских и польских произведениях XVIII-XIX вв. имеются ссылки на пока еще не найденные воспоминания польского иезуита Анджея Ковачинского, который описал в них свое пребывание в Сибири тоже в 60-х годах XVII в. (Rostowski, 1877). В прошлом эти воспоминания хранились в Вильнюсе. Там их безуспешно разыскивал М. Яник и некоторые другие польские историки. Их копия может быть обнаружена в Ватикане, где в последнее время было найдено немало различных сведений иезуитов о России.

    По документам, хранящимся в ЦГАДА, удалось установить, что «иезуит Андрейка Ковачинский» был прислан из Москвы в Тобольск 11 декабря 1660 г. и вскоре отправлен в Нарымский острог. Там он провел более трех лет и был возвращен в Польшу. Таким образом, А. Ковачинский смог увидеть в Сибири значительно меньше, нежели А. Каменский-Длужик. Но воспоминания А. Ковачинского были написаны бесспорно раньше сочинения А. Каменского-Длужика, ибо нам достоверно известно, что А. Ковачинский умер в Несвиже 29 января 1667 г. (Natoński, 1966), а А. Каменский-Длужик в это время еще был на далекой Лене. В то же время некоторые авторы до сих пор ошибочно утверждают, что 29 января 1667 г. в Несвиже умер не А. Ковачинскнй, а А. Каменский-Длужик! Анализ сочинения А. Каменского-Длужика о Сибири ясно показал, что оно было написано не ранее середины 70-х годов XVII в., и сам он происходил не из Несвижа, а из Орши.

    Интересно сообщение голландского ученого Н. К. Витсена о том, что у него еще с конца XVII в. хранилось нигде не опубликованное описание путешествия по Сибири некоего ссыльного поляка «Никиперы (Nikipera). Н. К. Витсен несколько раз в своей книге приводил отельные выдержки из его сочинения. Н. К.Витсен писал: «По письменному сообщению, полученному от польского господина Никипера или Никифора (Nikipera, Nicephorus), долго находившегося в этих странах в качестве пленного, остяки редко воюют пешком или верхом, а всегда в лодках на реках, потому что там почти вся земля, кроме немногих равнин, занята лесом» (Witsen, 1705, стр. 638). В другом месте работы Н. К. Витсен указывал, что в «рукописном описании путешествия некого поляка Никипера (Nikipera), хранящемся у меня еще в ненапечатанном виде, видно, какую большую роль играли тунгусы и буряты в русских перевозках восточнее Енисея» (там же, стр. 657). В третьем случае Н. К. Витсен писал о том, что по данным польского путешественника Никиперы от Тобольска до Якутска «полгода пути, не столько из-за расстояния, сколько из-за неудобств дорог» (там же). В четвертом - Н. К. Витсен ссылался на то, что но данным Никиперы ширина Байкала будто бы 12 миль (там же, стр. 682, 802), Имеются даже некоторые известия Никиперы о китайцах.

    К сожалению, пока еще не удалось установить, кого именно Н. К Витсен называл «Никиперой». Вполне возможно, что здесь имелся в виду Никифор Черниговский, который бывал и на Оби, и на Енисее, и на Байкале, и в Якутске, и на Амуре, и даже и северной Маньчжурии (район реки Ган). В конце 70-х годов XVII в. Н. Черниговский побыл в Москве, и возможно именно тогда от него было получено какое-то описание его путешествий по Сибири. Но даже если Н. Черниговский не был витсеновским «Никиперой», все равно его труд заслуживает особого внимания исследователей: ведь в нем оказалось немело ценных донесений о восточных землях Сибири.

    В Польше на деятельность Н. Черниговского в Сибири обратил внимание Юрий Крижанич, который и 1680 г. в «Истории Сибири» так писал о нем: «Лет за двадцать и более перед сим, был в городе Енисейске одни военачальник, родом поляк. Сестра его, девица, была лишена невинности одним из начальников. Поляк, движимый негодованием вследствие такого подлого поступка, склонил своих товарищей к восстанию. Они убили того начальника и, разграбив пайки купцов, вышли из города и направились к югу; пройдя путь многих дней, они воздвигли крепость на реке, именуемой Абазин (Албазин). В течение десяти лет они утвердили там свое местопребывание, послали в Москву дары и били челом царскому величеству сиять с них вину в совершенном ими преступлении; сами же обещали ежегодно собирать с туземцев дань и посылать царю. Царь, даровав им прощение, облек сказанного поляка саном воеводы, а Енисейскому воеводе приказал снабжать их всем необходимым, в чем будут нуждаться» (Титов, 1890, стр. 213).

    В этом описании допущены некоторые неточности. Казаки во главе с Н. Черниговским восстали не в Енисейске, а на верхней Лене в Киренске и убили они там илимского воеводу Леонтия Обухова, у местных купцов они забирали вещи, необходимые для похода на Амур, по специально составленным спискам. Уже осенью 1665 г. они возродили старую русскую Албазинскую крепость, которая была сожжена Я. П. Хабаровым в июне 1651 г.¹, Н. Черниговский смог восстановить власть России над верхним Амуром и Зеей, за что действительно прощен и стал официальным «приказным» Албазинского острога (Русско-китайские отношения..., 1969, стр. 268). В конце 70-х годов Н. Черниговский смог побывать в Москве, а затем в 1680 г. был поверстан в сыновья боярские Красноярского острога.

    Польские исследователи уже давно интересуются этой незаурядной личностью. О Н.Черниговском уже писали М. Дубецкий (Dubiecki, 1874, 1901), З. Либрович (Librowicz, 1884), З. Зелинский (Zieliński, 1932), Т. Турковский (Тurkowski, 1938) и другие авторы.

    В связи с тем, что многие поляки были участниками русских походов в восточные «новые землицы», их имена должны найти соответствующее место в истории открытия и изучения Восточной Азии.

    Впервые поляки появились в Сибири еще в XVI в. Достоверно известно, что в распоряжении купцов Строгановых имелась значительная группа военнопленных из Польско-Литовского государства, которые в России были зачислены на военную службу по так называемому литовскому списку. Среди них было много поляков. Они принимали участие в первых торгово-промысловых походах, организованных Строгановыми в низовья Оби еще во второй половине XVI в. (Witsen, 1705, стр. 826). Известно также, что по распоряжению Строгановых, так называемая Литва была включена и в знаменитую дружину Ермака. Отдельные выходцы из Польско-Литовского государства иногда принимали участие и в более поздних русских походах на восток, совершавшихся еще в конце XVI в.

    Из текста «Пинежского летописца», найденного лишь в 1969 г., стало известно, что еще в 1697-1696 гг. в открытии легендарной Мангазеи принял участие какой-то «пан литовский полоненик» (Рукописное наследие древней Руси, 1972, стр. 80). Мы пока не знаем его имени, но этот любопытный факт доказывает, что военнопленные Польско-Литовского государства начали принимать участие в русских географических открытиях еще в конце XVI в. Н. К. Витсен указывал, что уже в начале XVII в. в легендарной «златокипящей» Мангазее было большое количество различных поляков (Witsen, 1705, стр. 762). В 1609 г. Исаак Масса писал о Сибири: «Теперь туда посылают много народа, так что в некоторых местах образовались целые поселки русских, живущих совместно с поляками, татарами и другими народностями» (там же, стр. 262). Эти сведения подтверждал и Н. К. Витсен. К такому смешанному русско-польскому городу он отнес даже город Верхотурье (Алексеев, 1941, стр. 645).

    Н. К. Витсен также считал, что в одном лишь Тобольске в ХVII в. число поляков будто бы дошло до 6-7 тысяч (там же, стр. 750). Возможно, здесь допущено некоторое преувеличение. Но очевидно, что уже с начала XVII в. число поляков в Сибири стало действительно стремительно расти. Значительную часть составляли поляки, переселившиеся в Россию в период так называемого «смутного времени» (1605-1611 гг.). Среди этих переселенцев некоторые смогли позже достичь весьма видного положения в Сибири. Так Павел Хмелевский, биографии которого была написала С. В. Бахрушиным (1955а, стр. 163, 168), дажа смог стать воеводой Енисейска в 1622 г. (Барсуков, 1902, стр. 72). Тогда же в Енисейске жил талантливый поляк Станкевич. Его по праву можно назвать первым летописцем Восточной Сибири. Текстом его летописи пользовался в XVIII в. русский историк В. Н. Татищев, который дал ей весьма высокую оценку (Татищев, 1950, стр. 75).

    Большой знаток истории Сибири А. И. Андреев, комментируя этот отзыв В. И. Татищева, писал; «Истории Сибири» Станкевича, жившего в Енисейске и написавшего, видимо, там в 1626 г. свой груд, представляла повесть о первоначальном завоевании Сибири в XVI - начале XVII вв., того же типа, как хорошо известные сибирские «летописи» — Есиповская, Строгановская, Ремезовская и другие повести о первоначальной Сибири. Составленный на основании истории Станкевича труд Татищева до нас не дошел» (там же).

    Уже в 20-х годах XVII в. из Енисейска был организован ряд походов в «новые землицы», в которых самое активное участие принимали выходцы из Польско-Литовского государства. Так, енисейский воевода Хрипунов направил вверх по Енисею отряд Анджея Дубенского. В 1626 г. А. Дубенский основал город Красноярск, а несколько позже присоединил к России некоторые народности верхней части Енисея.

    В 1629 г. с Енисея через Нижнюю Тунгуску проложил новый путь на Лену отряд поляка Самсона Навацкого (Бахрушин, 1955б, стр. 151). В поиске «новых землиц» ему активно помогал его помощник поляк Антони Добрынский (там же, стр. 66).

    Отдельные поляки участвовали и в других русских походах на восток. Так, в известном походе атамана Д. Е. Копылова из Томска на Алдан участвовал некий поляк Майковский². Весной 1639 г. Д. Е.Копылов с верхнего Алдана, из основанного им Бутальского зимовья, отправил на восток казака Ивана Москвитина, который первым из русских побывал на Дальнем Востока и Тихом океане. Когда участники этого исторического похода вернулись в Бутальский осттрожек, то там они нашли поляка Остафия Михалевского, который возглави этот острожек после ухода Д. Е. Копылова на запад (Полевой, 1963, стр. 24). Остафий Михалевский был организатором похода Антона Маломолки, который еще в 1641 г. сделал неудачную попытку пройти с Алдана в Приамурье (Полевой, 1959, стр. 23).

    Отдельные поляки участвовали и в некоторых русских походах в дальневосточные земли. Правда, в этот период главную роль играли поляки второго поколении, многие из которых уже считали себя русскими. Так, в похода на Амур Я. П. Хабарова в 1650-1652 тг начальником артиллерии служил Стефан Поляков - сын польского переселенца. С. Поляков в августе 1652 г. возглавил восстание казаков против Я. П. Хабарова и затем повел восставших самостоятельно служить в низовья Амура (Чулков, 1698, стр. 185, 166). Здесь, как это недавно удалось установить, С. Поляков смог собрать самые разнообразные сведения о различных породах Дальнего Востока. В частности, он первым узнал о существовании народа «чижем» - так жители Приамурья называли японцев, которые в те времена успели освоить лишь южную часть острова «Иезо» (Хоккайдо) (Полевой, 1971, стр. 55-57). Впоследствии С. Поляков стал «сыном боярским» Тобольского острога, капитаном драгунского строя, «начальным человеком» Исетского острога (Полевой, 1959, стр. 36).

    С середины 50-х годов XVII в. роль поляков в освоении восточных земель Сибири стала вновь возрастать. Некоторые из поляков достигли там высокого положения. Так, еще А. Каменский-Длужик упоминал имя поляка илимского воеводы «Тихона Андреевича». Это был Т. А. Вындомский (Вымдомский), по имени которого одна из скал в низовьях Ангары именуется Вымдомским Быком. В Ленинграде хранится несколько документов, связанных с деятельностью этого воеводы, в частности «наказная память» 1659 г., которую он получил, когда поехал на воеводство в Илимский острог, и сдаточная опись Илимского острога 1662 г. (Путеводитель..., 1958, стр. 196).

    Несколько поляков стали в качестве приказных во главе некоторых острогов и зимовьев, подчиненных Якутску. Так в 60-х годах XVII в. некоторое время успешно управлял Охотским острожком поляк Борис Оноховский. Видную роль в Ленском краю играли братьи Крыжановские («Крыженевские»), Сардзин Крупецкий, Александр Хлевинский, отец н сын Чернышевские. Младший Чернышевский — Семен дважды возглавлял Анадырский острожек и еще в период первого пребывании на Анадыре в 1693 г. во время похода на чукчей он собрал самые ранние сведения, относившиеся к аляскинским эскимосам (Оглоблин, 1891, стр. 12). Об этом рассказал участник этого похода будущий «Камчатский Ермак» - В. В. Атласов в своей известной «скаске», записанной в Москве в 1707 г.

    Совершенно особого внимания заслуживает деятельность трех поколений Козыревских. Впервые поляк Федор Козыревский попал на Лену еще в 50-х годах XVII в. Затем в 1667 г. он был «по указу великого государя и по грамоте отпущен к великому государю к Москве потому, что он поляк»³. В Москве он вместе с поляками Григорием Мохначевским и Петром Динбитцким изъявил желание вернуться на полюбившуюся им Лену и поступить «на вечную службу в сибирские города»⁴. За это в Москве этих трех поляков произвели в высочайший казачий чин — в сыновья боярские. Особая царская грамота, посланная в Якутск, обязывала этих поляков «будучи в Сибири служить во всем добра хотеть»⁵. Заодно их обязали принять православие. Вернувшись в Якутск, Ф. Козыревский служил приказным человеком во многих русских острожках. Кончил свою жизнь Ф. Козыревский на рубеже XVII-XVIII вв. иноком Авраамием в одном из ленских монастырей.

    Сын Федора - Петр за одно тяжкое преступление был сослан на Камчатку (Полевой, 1962; 1966, стр. 125). Там его именем была названа река. П. Козыревский также известен тем, что первым пытался совершить восхождение на Ключевскую сопку (Полевой, 1965б, стр. 121). Но самым знаменитым из Козыревских стал внук Федора, его воспитанник - Иван Козыревский, составитель самого раннего описания Курильских островов.

    Число поляков в русских походах на восток было относительно небольшим. Нигде и никогда они самостоятельной роли не играли: всюду лишь выполнили волю русских властей и всегда это делали совместно со своими русскими товарищами. Поэтому все, что здесь было изложено, в то же время служит ярким примером того, как уже в далеком прошлом русские и поляки бок о бок успешно трудились во имя достижения общих целей.

    Не следует забывать того, что успехами этих поляков также по праву могут гордиться в одних случаях белорусские, а в других - литовские историки, ибо одни из упоминаемых нами поляков были выходцами из Белоруссии (А. Каменский-Длужик), а другие из Литвы (А. Ковачинский или Ф. Козыревский). В ряде случаев для определения происхождения тех или иных поляков, успешно действовавших в Сибири, потребуется провести еще дополнительные изыскании в архивах.

----------

    ¹ ЦГАДА. Сиб. приказ, лл. 5-6, стр. 460.

    ² ЦГАДА, Сиб. приказ, лл.143-144, стр. 368.

    ³ ЦГАДА, Якутская приказная изба, оп. 4, д. 991, л. 22.

    ⁴ ЦГАДА, Сиб. приказ, кн. 1396, л. 134.

    ⁵ ЦГАДА, Сиб. приказ, кн. 1396, л. 134.

    Литература

    Алексеев. М. П. 1941. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей. Иркутск.

    Бабич Ю., Ольшевич Б. 1971. Польские путешественники и исследователи Сибири. - В сб. «XIII международный конгресс истории науки». М.

    Барсуков А. П. 1902. Списки городовых воевод и других лиц воеводского управления Московского государства XVII столетия. СПб.

    Бахрушин С. В. 1955а. Павел Хмелевский. «Научные труды», т. III, ч. 1. М.

    Бахрушин С. В. 1955б. Русское продвижение за Урал. – «Научные труды», т. III, ч. 1. М.

    Оглоблин Н. Н. 1891. Две «скаски» Вл. Атласова об открытии Камчатки. - Чтения общей истории и древностей российских, кн. 3, отд. 1. М.

    Полевой Б. П. 1959. Первооткрыватели Сахалина. Южно-Сахалинск.

    Полевой Б. П. 1962. Козыревские на Камчатке. Газета «Камчатская правда», 4 июля.

    Полевой Б. П. 1963. Новый документ о первом русском походе на Тихий океан. «Распросные речи» И. Ю. Москвитина и Д. Е. Копылова, записанные в Томске 28 сентября 1645 г. - Труды Томского краеведческого музея, т. VI, вып. 2.

    Полевой Б. П. 1965а. Забытый источник сведений по этнографии Сибири XVII века (о сочинении Адама Каменского-Длужика). – Сов. этнография, № 5.

    Полевой Б. П. 1965б. Казачья «скаска» 1707 г. о камчатских гейзерах и и Ключевской сопке. - Вопр. гоогр. Камчатки (Петропавловск-Камчатский), вып. 3.

    Полевой Б. П. 1966. Камчатские берестяные книги начала XVIII в. — Вопр. геогр. Камчатки (Петропавловск-Камчатский), вып. 4.

    Полевой Б. П. 1971. Первые известны казаков о японцах (1652-1653 гг.). — В сб. «Краткое содержание докладов годичной научной сессии Института этнографии АН СССР, 1970 г.» Л.

    Полевой Б. П. 1972. О пребывании в России Адама Каменского-Длужика, автора первого польского сочинения о Сибири. — в сб. «Historia kontaktów polsko-rosyjskich w dziedzinie geologii i geografii». Wrocław-Warszawa.

    Путеводитель по архиву Ленинградского отделения института истории. 1958,

    Рукописное наследие древней Руси. По материалам Пушкинского дома. 1972. Л.

    Татищев В. Н. 1950. Избранные труды по географии России. С предисловием и комментраиями А. И. Андреева. М.-Л.

    Титов А. А. 1890. Сибирь в XVII в. М.

    Чулков Н. П. 1898. Ерофей Павлович Хабаров. Добытчик и прибыльщик XVII в. - Русск, архив, кн. 2.

    Dubiecki M. 1874. Osadczy w ziemi Mandzu. - Tygodnik Ilustrowany.

    Dubiecki M. 1901.  Osadczy ziemi Mandzu w XVII stuleciu. - B кн. „Obrazy i studia historyczne”, wyd. II, Warszawa.

    Jasiewicz Zb. 1966. Pierwszy polski opis Syberii. - Poznaj Świat (Warszawa), N 3.

    Kałużyński St. 1969. Najstarsza polska relacja z wędrówek po Syberii. - Szkice z dziejów polskiej orientalislyki, t. 5.

    Kamieński-Dłużyk A. 1874. Dyaryusz więzienia moskiewskiego miast i miejsc spisany przez Adama Kamieńskiego. Poznań.

    Kuczyński A. 1967. Wkład polaków w badań nad ludami Syberii i ich kulturą - Lud (Wrocław), t. 51, N 2.

    Kuczyński A. 1968. Pierwsza polska relacja o ludach Syberii. - Etnografia polska, t. 12.

    Kuczyński A. 1972. Syberyjskie szlaki. Wrocław.

    Librowicz Z. 1884. Polacy w Syberji. Kraków.

    Natoński B. 1966. Kawieczyński (Kawaczyński, Kawesczyński) Andzej. - Polski Słownik Biograficzny, t. XII, zeszyt 53.

    Rostowski S. 1877. Lithuanicurum S. J. Ilistoriarum libri 10. Parys.

    Turkowski T. 1938. Czernihowski Nicefor. - Polski Słownik Biograficzny, t. IV, zeszyt 19.

    Witsen N. 1705. Noord en cost Tartarye. Amsterdam.

    Zieliński S. 1932. Mały słownik pionierów polskich kolonialnych i morskich. Podróżnicy, odkrywcy, zdobywcy, badaze eksploratorzy, emigranci-pamietnikarze, dzialacze i pisarze emigracyjni.

    [Русско-польские связи в области наук о Земле. Москва. 1975. С. 10-17.]

    БОРИС П. ПОЛЕВОЙ

                            АДАМ КАМЕНСКИЙ ДЛУЖИК В ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ

                           И ИСТОЧНИКИ ЕГО ЭТНОГРАФИЧЕСКИХ СООБЩЕНИЙ

                                  (ИТОГИ ДАЛЬНЕЙШИХ АРХИВНЫХ ИЗЫСКАНИЙ)

                               ADAM KAMIEŃSKI DŁUZYK W SYBERII WSCHODNIEJ

                                  I ŹRÓDŁA JEGO WIADOMOŚCI ETNOGRAFICZNYCH

                               (WYNIKI DALSZYCH POSZUKIWAŃ ARCHIWALNYCH)

    В последние годы возрос интерес к самому раннему из дошедших до наших дней сочинений о Сибири на польском языке — к Dyaryusz... Адама Каменского Длужика XVII в., впервые изданному в Познани лишь в 1874 г.¹ Вслед за нашей статьей 1985 г., раскрывшей значение, этого сочинения для этнографов² специальные статьи тоже с этнографическим уклоном об этом же сочинении опубликовали Збигнев Яцевич, Антони Кучинский и Станислав Калужинский³. Чаще стали теперь вспоминать имя Каменского Длужика и историки географии⁴. Наконец, в 1972 г. во Вроцлаве вышли капитальная монография — географа и социолога — А. Кучинского Сибирские пути, в которой более 25 страниц также было посвящено сочинению Каменского-Длужика⁸. К сожалению, в работах польских авторов пока еще не были учтены результаты архивных изысканий советских исследователей. Именно поэтому наше сообщение и ставит своей задачей внести необходимые уточнения в польский публикации о Каменском-Длужнике 1966-1972 гг.

    Прежде всего, нельзя согласиться с самой хронологией пребывания Адама Каменского Длужика в Сибири. Чаще всего даются даты: 1660-1663. В основе их лежат следующие данные. Битва при р. Басе, во время которой Каменски-Длужик попал в плен произошла не 20 августа 1657 г., как он сам утверждал, а 18 октября 1660 г.⁶ Умер же Каменский-Длужик будто бы в Несвиже 29 января 1667 г.⁷ Во в Несвиж он попал не сразу, а потому он вероятнее всего покинул Сибирь примерно в 1663-1664 гг.

    Наши исследования, однако, показали, что в январе 1667 г. Каменсксий-Длужик был еще в Якутске и уехал он оттуда лишь весной 1668 г. Так стало очевидным, что версия о его смерти в январе 1667 г. неверна. Невольно возникло сомнение и в первой дате. Осенью 1657 г. русские вели небольшие военные операции у Могилева. Так у меня создалось впечатление, что дата указанная самим Каменским-Длужиком может быть правильной. И вера в это еще более укрепилась после того как в документах Сибирского приказа за 1658-1662 гг. я нашел следующую запись: «Генваря в 25 день по памяти из Розряду за приписью дьяка Василия Брехова посланы в Сибирь литовские люди ызменники шляхта Гришка Каменской. Янко да Мишка Ждановичи, которые взяты у Могилева и посланы ис полку боярина и воеводы княза Юрия Алексеевича Долгорукова с товарыщи и по государеву службу в какую годятся и поверстать их государевым жалованьем, деньгами и хлебом и солью по разсмотрению против иных таких же кому они в версту»⁸.

    Сам Каменский-Длужик указывал, что он был взят в плен вместе братьями Ждановичами Яном и Михаилом. Именно этот документ и позволил установить, что Каменский-Длужик был отправлен в Сибирь под именем «Гришки» (Григория) Каменского, а это значительно облегчило нам дальнейшие поиски русских документов о следовании Каменского-Длужика в Сибир. Но эта ценная находка невольно меня дезориентировала: я ошибочно решил, что эта запись относится к 25 января 1658 г. и, следовательно, Каменский-Длужик дал правильно дату своего пленения. Но в 1973 г. видный польский литературовед Юлиан Кжыжановский привел новые убедительные доводы за то, что битва при Басе, в которой принимал участие Стефан Чернецкий (военачальник Каменского-Длужика) произошла 20 октября 1660 г.⁹ Когда я еще раз обратился к подлиннику ранее найденного мною документа, то пришел к выводу, что он мог относиться не к 1658 г., а уже к 1661 г. (год в нём не указан). При таком толковании становится очевидным, что Каменский-Длужик был доставлен в Сибирь без каких-либо задержек. Выяснилось, что документ о прибытии Каменского-Длужика в Тобольск был еще в 1903 г. опубликован известным русским историком С. А. Белокуровым. Он гласил: «Марта в 26 день по государеве грамоте присланы с Москвы в Тоболеск с тобольским казачьим атаманом Ондреем Булдаковым литовские люди, оршанская шляхта: Гришка Каменской, Янко да Мишка Ждановичи и по указу великих государей посланы те ссыльные люди ис Тобольска на Лену в Якуцкой острог, а государева службы велено им служить в литовском списке в казаках»¹⁰.

    Вместе с тем в якутских актах случайно удалось найти любопытную отписку тобольского воеводы Ивана Хилкова якутскому воеводе И. Ф. Голенищеву-Кутузову, в которой сообщалось, что в Тобольске все ссыльные, в том числе «польские и литовские люди» были «разобраны» и записаны «в государеву службу хто в какую пригодитца». Из этого списка видно, что «Гришке Каменскому», как и братьям Ждановичам и некоторым другим полякам, отправленным в Якутск было назначено годовое жалованье в 6 рублей денег, хлеба по 6 четей ржи, 2 чети овса и два пуда соли»¹¹.

    Из Тобольска в Енисейск Каменский Длужик ехал с большой группой ссыльных (41 человек), которую вел казак Иван Емельянов и тобольский пеший стрелец Иван Тимофеев¹². В Енисейске группу принял сам воевода И. И. Ржевский и здесь Каменский Длужик провел зиму 1661-1662 гг.

    30 мая 1662 г. ссыльные отправились в дальнейший путь вверх по Енисею и Ангаре. Группу в 35 человек вел бывалый енисейский служилый — сын боярский Василий Кольчугин¹³.

    Таким образом удалось точно установить, что Каменский Длужик смог проездом попасть в Илимский острог в июне 1662 г. В это время острогом действительно, как указывал Каменский Длужик, правил «Тихон Андреевич», поляк по происхождению¹⁴. Это был Т. А. Вындомский, по имени которого одна из прибрежных скал на Ангаре до сих пор именуется «быком Вындомским». Интересно отметить, что в архиве Лениградского отделении Института истории СССР имеется особый фонд Вындомских, в котором, между прочим, хранится «наказная память» Т. А. Вындомскому на воеводство в Илимском остроге¹⁵.

    В конце июля 1662 г. Каменский Длужик поплыл из Усть-Кута вниз по Лене. В Якутск он прибыл лишь 16 августа 1662 г.

    В якутских актах есть следующая запись об этом событии: «И августа в 16 день писал в Якутской острог к стольнику и воеводе Ивану Федоровичу Большому Голенищеву-Кутузову из Енисейского острога воевода Иван Ржевской и послал с енисейским сыном боярским с Василием Кольчугиным да с провожатым с енисейским же служилым человеком, с Олександром Хлевинским и с тринадцати человек и августа в 16 день в съезжей избе стольнику и воеводе Ивану Федоровичу Большому Голенищеву-Кутузову подал в енисейского острогу сын боярский Евсей Артемьев две великого государя грамоты за приписью дьяка Тимофея Савлукова»¹⁰. После изложения содержания первой грамоты в документе указывалось: «а в другой великого государя грамоте написал: посланы с Москвы в Тоболск польских и литовских людей семь человек, да три человека татар, а велено их ис Тобольска послать в Якутцкой острог и быть им в Якутцком в службе в какую их службу по разбору напишет и великого государя жалованья учинит боярин и воевода князь Иван Андреевич Хилков с товарищи в Якутцком остроге к стольнику и воеводе Ивану Федоровичу Голенищеву-Кутузову тех ссылньных людей пришлет и велено их принять и быть великого государя в службе хто в какую службу написан будет и великого государя жалованье, деньги и хлеб и соль велено им давать по росписи боряина и воеводы князя Ивана Андреевича Хилкова [...]¹⁷.

    Поляки прибыли в Якутск в том момент, когда в Якутске шло снаряжение отрядов на «двуегоднюю службы» в различные острожки обширного Ленского края. Вероятно, Каменский Длужик уже тогда был отправлен из Якутска в какую-то «двуегоднюю службу». Но пока еще не удалось документально установить куда именно. Можно лишь предполагать, что скорее всего он был послан на реку Охоту, поскольку из окладных книг Якутска видно, что некоторые его товарищи — Томаш Шелковский и Криштоф Салтан — позднее погибли на реке Охоте¹⁴. Правда, сам Каменский утверждал, что они будто бы погибли на Амуре¹⁹. Но пока мы не располагаем сведениями о каком-либо походе охотских казаков на Амур в 1663-1665 гг.

    Уже с конца 1664 г. до своего отъезда из Восточной Сибири Каменский Длужик жил безвыездно в Якутске, где исполнял обязанности тюремного «дворского» (надзирателя), о чем он сам в своем сочинении предпочел умолчать. Видимо, сперва он был рядовым «дворским», а затем — с начала 1666 г. стал главным надзирателем. Поэтому 15 января 1666 г. ему и его помощникам Фоме Кондратьеву, Иллариону Мерину и Илье Епифанову была вручена от якутского воеводы наказная грамота, которая гласила: «быти им у тюрьмы и беречь накрепко тюремных сидельцев в день и в ночь, чтобы они тюремные сидельцы тюрьмы не порезали и из тюрьмы бы они сидельцы никуда не ходили, а как они тюремные сидельцы учнут в мир ходить и вам их выпускать для милостыни сидельцов тюремных, которые сидят не и больших делах и тех сидельцев из тюрьмы без ведома стольника и воеводы Ивана Федоровича Большево Голенищева-Кутузова не выпускать, в выпускать в цепе или сковав по ноги вместе и никого в ночь и в день тайным обычаем к тюрьмам не припускать, а будет кто принесет кому в тюрьму милостьню или хто похочет ково тюремного сидельца накормить и в тюрьму принесет и тут людем явяся дворскому и целовальником приходить в тюрьму [...]»²⁰. Был в этой памяти и такой пункт: [...] смотреть и беречь накрепко чтоб ис тюрем писем никаких не писал и нихто б у них писем не принимал и чернила и бумаг в тюрьме потому же не держать, а держать чернила и бумага вам дворскому и целовальнику у собя, кому будет о каком деле написат челобитная лучитца и оне те челобитные писали при вас, дворском и целовальником [...]»²¹.

    Несмотря на этот «строгий наказ» выяснилось совершенно неожиданное. Оказалось, что при тюремном дворском Каменском Длужике в якутской тюрьме некоторое время функционировала [...] школа! Дело в том, что в якутской тюрьме содержался фальшивомонетчик Константин Конюховский, обладавший способностями хорошего педагога. Поэтому якутский воевода И. Ф. Голенщев-Кутузов (кстати сказать, предок знаменитого русского полководца!) решил использовать Конюховского в качестве учителя. По его распоряжению Каменский Длужик прорубил в камере особые «протесы», чтобы было бы светлее «робятам учитца у Костьки Конюховского в грамоте»²². Позднее какой-то доносчик сообщил об этом в Москву и из Сибирского приказа последовал указ наказать тех, кто облегчил заключение Конюховскому. К счастью, для Каменского все обошлось благрополучно: он доказал, что выполнял распоряжение самого воеводы Голенищева-Кутузова, а сам воевода к тому времени успел умереть²⁵. Но из жалоб тюремных сидельцов, например, землепроходца Корнила Скворцова²⁴ видно, что Каменский Длужик относился к своим обязанностям «дворского» весьма ревностно.

    Осенью 1667 г. «в самой замороз» в Якутск поступила грамота, по которой польских военнопленных было признано «з женами и з детьми» отправить в Москву²⁵. Большинство поляков решило дожидаться весны. Так решили Ян и Михаил Жданович, Самойло Голубовской и др. Но Каменский Длужик первоначально пожелал немедленно выехать из Якутска. В якутских актах сохранилась следующая запись: «Гришке Каменскому, Пашку Лезовскому хлеба на 5 месяцев на 16 дён февраля по 18 число дано 6 пуд по 20 гривенок ржи по пуду ячмени по 6 пуд овса, а великого государя денежного жалованья им не дано ничего, в том числе Гришке Каменскому дано на 4 месяца на 17 генваря по 18 число»²⁶.

    Анализ этого документа показывает, что данная запись была сделана еще в сентябре 1667 г. Но и Каменский Длужик не решился отправиться в трудное путешествие в столь позднее время. Он тоже вынужден был дождаться весны и тогда он выехал из Якутска вместе с братьями Ждановичами²⁷.

    За лето 1668 г. Каменский Длужик спустил вниз по Ангаре и Енисею и далее от Кеим по Оби. Поздней осенью он уже был в Тобольске, но там был задержан известным тобольским воеводой П. И. Годуновым, который правил тобольским воеводством с мая 1667 г. до 1669 г. П. И. Годунов вошел в историю как весьма деятельный и просвященный воевода. С его именем связано создание знаменитого чертежа Сибири 1667 г., основная часть которого состояла из целого атласа сибирских путевых чертежей²⁸. Как отмечал сам Каменский Длужик, П. И. Годунов всячески пытался уговорить поляков остаться на вечную службу в Сибири, обещал им всякие чины и награды²⁹. Кое-кто из поляков, например, Федор Козыревский³⁰, дед Ивана Козыревского, первооткрывателя Курильских островов, дали свое согласие на службу в Сибири. Но Каменский Длужик решил вернуться в Польшу. В Москву он прибыл лишь в 1669 г. 25 сентября 1669 г. в Нащокине начались переговоры русских дипломатов с польским комиссаром хелминским воеводой Яном Гнинским относительно практического осуществления Андрусовского русско-польского мирного договора³¹. Лишь в начале 1671 г. было достигнуто соглашение о возвращении в Польшу военнопленных³². Видимо, тогда Адам Каменский Длужик смог вернуться к себе на родину. Поэтому очевидно, что сам Dyaryusz... Каменского Длужника был создан не ранее 70-х гг. XVII в.

    Таким образом вне всякого сомнения Адам Каменский Длужик был еще жив в 70-х гг. XVII в. И поэтому напрасно С. Калюжинский удивлялся тому, как мог Каменский Длужик (будто бы умерший 29 января 1667 г.!) называть Яна Гнинского хелемским воеводой, когда он стал таковым только в 1668 г.³³ Напрасно польские историки не обратили внимание на известие самого Каменского Длужика³⁴ о встрече его с воеводой П. И. Годуновым, который впервые прибыл в Тобольск лишь в мае 1667 г.³⁵

    Нетрудно установить как возникла путаница с датой смерти Л. Каменского Длужика. Дело в том, что 29 января 1667 г. в Несвиже умер польский иезуит Анджей Кавечинский, автор до сих пор ненайденного другого, более раннего, польского сочинения о Сибири³⁶ и кто-то в Польше еще в прошлом дату смерти Анджея Кавечинского принял за дату смерти Адама Каменского Длужика. Теперь мы можем исправить эту ошибку, дезориентировавшую многих польских авторов.

    Особенно ценны новые архивные находки тем, что они существенно уточняют историю пребывания Каменского Длужика в Восточной Сибири.

    В 1966 г. Збигнев Ясевич, опираясь на текст самого сочинения Каменского Длужика, составил схему его «гипотетичного» плавания из Ледовитого океана в Тихий: с реки Лены вокруг Чукотки и Камчатки до устья Амура³⁷. А. Кучинский совершенно справедливо раскритиковал эту версию и дал свою собственную схему³⁸. На ней путь Каменского Длужика показан вверх по Алдану, а затем вверх по Учуру в сторону устья Амура. Но и с этой версией согласиться нельзя. Дело в том, что в 60-х гг. XVII в. русские землепроходцы не разу не ходили с Учура к Охотскому побережью. Вероятнее всего Каменский Длужик мог услышать об Учуре при переходе с Алдана на Маю с дальнейшим переходом по Юдоме к г. Охоте («Ламе»). Но участие самого Каменского Длужика в таком переходе, к сожалению, до сих пор остается документально неподтвержденным.

    Теперь уже очевидно, что Каменский Длужик объявил себя участником необыкновенного плавания с Лены на Амур, чтобы скрыть от своих соотечественников службу в качестве «дворского» в якутской тюрьме. Но сама придуманная Каменским Длужиком версия о плаваний из Ледовитого океана в Тихий представляет для исследователей огромный интерес. Она еще раз подтверждает то, что в 60-х гг. XVII в. русские землепроходцы твердо знали, что морское плавание от устья Лены до устья Амура вокруг Северо-Востока Азии вполне возможно и что, следовательно, никакого «соединения» Азии с каким-либо другим континентом здесь не существует. Между тем для других европейцев, даже для таких сведущих как Н. К. Витсен или Г. В. Лейбниц, этот вопрос в течение еще многих десятилетий оставался еще неразрешенным.

    Но откуда же Каменский Длужик мог знать, что из Ледовитого океана можно попасть в Тихий океан?

    Конечно, здесь весьма важную роль сыграло личное знакомство Каменского Длужика с выдающимися якутскими землепроходцами Семеном Дежневым и Михаилом Стадухиным. Семен Дежнев первым из русских землепроходцев смог установить, что «Большой Каменный нос» — Чукотский полуостров далеко простирается в море и нигде не соединяется с каким-либо другими землями³⁹. А Михаил Стадухин смог первым собрать сведения о «носе», находившемся между Анадырем и Пенжиной⁴⁰, т.е. о полуострове, который лишь с конца XVII в. получил название «Камчатка»⁴¹. Аналогичную информацию Каменский Длужик мог получить и от тюремных «сидельцев» в Якутске, ибо среди них было немало участников самых разнообразных походов в «заморские дальние землицы».

    Каменский Длужик утверждал, что он будто бы смог побывать на устье Амура в 1659 г. Конечно, это ложное сообщение, ибо в это время он еще не добрался даже до Тобольска. Но в 1659 г. на устье Амура действительно смогла побывать большая группа амурских казаков во главе с Артемием Петриловским, племянником Ярофея Хабарова. После трагической гибели их предводителя Онуфрия Степанова Кузнеца в 1658 г. этим амурским казакам пришлось перенести немало различных бед. Поэтому вполне возможно, что Каменский Длужик, услышав в Якутске рассказы о бедствиях этой группы, решил объявить себя соучастником всех этих бед. Так, соединив воедино сообщения различных русских землепроходцев, Каменский Длужик в конце концов и создал свой крайне противоречивый рассказ о необыкновенном плавании с Лены до реки Амура, в котором он якобы участвовал сам. «Поскольку же он слышал о чукчах лишь по наслышке, то неудивительно, что он их поместил [...] в низовьях Амура! По этом же причине он также легко решил, что «гиляки» (нивхи) содержат «кормленных медведей» для [...] верховой езды!»⁴².

    Таким образом, именно изучение подлинных русских документов XVII в. позволяет правильно истолковать все сообщения Каменского Длужика о Сибири, особенно о ее восточной части.

    Поиски русских документов о пребывании Каменского-Длужика в Сибири еще не завершены. Безусловно, можно и нужно определить по документам куда именно ходил Каменский Длужик из Якутска с августа 1662 г. до осени 1664 г. По окончании всех этих поисков желательно было бы дать совместную советско-польскую публикацию всех найденных документов о пребывании в Сибири Каменского Длужика. Вместе с тем нам следует продолжить поиск и других польских сочинений XVII в. о Сибири. Прежде всего, следует еще раз попытаться разыскать сочинение о Сибири польского иезуита Анджея Кавечинского, которое ранее хранилось в Вильнюсе⁴³. Желательно было бы также найти и описание Сибири «поляка Никиперы», которым столь широко пользовался голландский ученый Николай Витсен в своем знаменитом труде «Северная и восточная Татария»⁴⁴.

    Очень важно также полностью раскрыть происхождение находившихся в Польше материалов о Сибири, которыми воспользовался иезуит Филипп Авриль при создании своей книги Путешествие с различные страны Европы и Азии с целью открытия повою пути в Китай (Париж 1692)⁴⁵.

    Все эти исследования позволят точнее определить истинную роль Каменского Длужика в получении в Польше ранних сведений о Сибири.

    Безусловно, все дальнейшие работы по изучению сочинения Каменского Длужика о Сибири должны вестись с учетом всего того, что уже было ранее сделано и в СССР и в Польской Народной Республике. Незнание трудов предшественников и тем более их сознательное игнорирование, с которыми мы, к сожалению, столкнулись в 1973 г.⁴⁶, естественно недопустимо в подобных исследованиях. Поэтому лучше всего такие исследования проводить общими усилиями ученых обеих стран.

--------------------------------------

    ¹ A. Kamieński-Dłużyk, Dyaryusz więzienia moskiewskiego, miast i miejsc spisany przez Adama Kamieńskiego [w:] Warta. Książka zbiorowa ofiarowana księdzu Franciszkowi Bażuńskiemu proboszczowi przy kościele św. Wojciecha w Poznaniu na Jubileusz 50-letniego kapłaństwa w dniu 23 kwietnia 1874 r. od jago przyjaciół i wielbicieli, Poznań 1874, стp. 378-388.

    ² Б. П. Полевой, Забытый источник сведений по этнографии Сибири XVII века (О сочинении Адама Каменского-Длужика), «Советская этнография», 1965, М 5, стр. 122-120.

    ³ Z. Jasiewicz, Pierwszy polski opis Syberii, „Poznaj Świat”, 1966, nr 3, стp. 33-35 A. Kuczyński, Pierwsza polska relacja o ludach Syberii, „Etnografia Polska”, t. 12: 1968, стp. 173-182; S. Kałużyński, Najstarsza polska relacja z wędrówek po Syberii [w:] Szkice z dziejów polskiej orientalistyki. Warszawa 1969, стp. 67-82.

    ⁴ J. Babic z, B. Olszewicz, Polish travellers and explorers of Siberiu. XIII International Congicss of the History of Science, Moscow 1971, p. 5, 11; B. Olszewicz, O potrzebie badań nad historią wzajemnych stosunków w zakresie geografii pomiędzy Polską i Rosją i narodami Związku Radzieckiego [w:] Historia kontaktóu polsko-rosyjskich w dziedzinie geologii i geografii, Wrocław 1972, стp. 245.

    ⁵ A. Kuczyński, Syberyjskie szlaki, Wrocław 1972, стp. 20, 68-70, 75, 106, 116-141, 144.

    ⁶ T. Turkowski, Dlużyk-Kamieński, Adam. [w:] Polski słownik biograficzny, t. V, z. 23, Kraków 1039-1946, стp. 200.

    ⁷ Tenże, Dlużyk-Kamieński..., стp. 200; Z. Jasiewicz, Pierwszy..., стp. 34; A. Kuczyński, Pierwsza..., стp. 177.

    ⁸ Центральный государственный архив древних актов (Москва) (ЦГАДА) фонд Сибирского приказа, столбец 577, лист. 59.

    ⁹ J. Krzyżanowski, Pierwszy nasz pamiętnik jeńca-syberaka, Pamiętnikarstwo Polskie, lipiec - grudzień 1973, Nr 3-4, s. 215+216.

    ¹⁰ С. А. Белокуров, Из духовной жизни московского общества XVII века, Москва 1903, Приложение V: О лицах сосланных в Тобольск за 1654-1662 гг., стр. 70.

    ¹¹ ЦГАДА, фонд Якутской приказной избы, опись 3, 1661 г., № 47, лл. 14-18.

    ¹² Там же, л. 14.

    ¹³ Там же, л. 22.

    ¹⁴ A. Kamieński-Dłużyk, Dyaryusz..., стр. 385.

    ¹⁵ См. Путеводитель по архиву Ленинградского отделения Института истории, Москва - Ленинград 1958, стр. 196. Наказная память была напечатана в Дополнениях к актам историческим, СПб., 1851, т. IV, стр. 153-169.

    ¹⁶ ЦГАДА, фонд Якутской приказной избы, опись 4, 1966 г., № 47. лл. 180.

    ¹⁷ Там же, лл. 181-189 оборот.

    ¹⁸ Там же, л. 371 и оборот. См. также Б. П. Полевой, О пребывании в России Адама Каменского-Длужика. автора первого польского сочинения о Сибири [в:] Historia kontaktów polsko-rosyjskich w dziedzinie geologii i geografii, Wrocław 1972, стр. 279-280.

    ¹⁹ A. Kamieński-Dłużyk, Dyaryusz..., стр. 387.

    ²⁰ ЦГАДА, фонд Якутской приказной избы, опись 3, 1666 г., № 24, лл. 5-6.

    ²¹ Там же.

    ²² Архив Ленинградского отделения Института истории СССР, Якутские акты, картон 20, столбец 18, состав 58.

    ²³ Подробнее см. В. П. Полевой, Необыкновенная школа, «Полярная звезда» (якутский журнал), 1970, № 1, стр. 122-123.

    ²⁴. ЦГАДЛ, фонд Якутской приказной избы, опись 3, 1661 г., № 71, л. 111.

    ²⁵ Там же, 1667 г., № 47, л. 13.

    ²⁶ Там же, л. 24.

    ²⁷ Ф. Г. Сафронов, Ссылка в Восточную Сибирь в XVII веке, Якутск 1967, стр. 85. Еще 10 апреля 1668 г. Каменский-Длужик присутствовал в Якутской приказной избе при разборе дела С. Дехтярова.

    ²⁸ м Подробнее об этом см. Б. П. Полевой, К трехсотлетию «Годуновского чертежа» Сибири — «доклады Института географии Сибири и Дальнего Востока», 1968, № 17, стр. 68-73 или в переводе: B. P. Polevoy, Commemorating the There Mundredth Anniversary of the “Godunov map” оf Siberia, The Canadian Cartographer (Toronto), June 1971, p. 19-20.

    ²⁹ A. Kamieński-Dłużyk, Dyaryusz..., стр. 387.

    ³⁰ В одной из окладных книг Якутска сказано: «Фетька Козыревский во 176 (1667) году по указу великого государя и по грамоте отпущен к великому государю в Москве потому что он поляк» (ЦГАДА, фонд Якутской приказной избы, опись 4, 1662 г., № 991, л. 22). После посещения Федором Козыревским Тобольска и Москвы появилась грамота о поверстании Федора Козыревского, а также поляков Григория Мохначевского и Петра Динбитцкого в дети боярские, о принятии ими православия и возобновления их службы в Якутске (ЦГАДА, фонд Сибирского приказа, книга 1396, л. 193 оборот).

    ³¹ С. М. Соловьев, История России..., Москва 1918. т. III, стр. 396.

    ³² Там же, т. III, стр. 398, 403.

    ³³ S. Kałużyński, Najstarsza.... cтp. 74.

    ³⁴ A. Kamieński-Dłużyk, Dyaryusz..., cтp. 387.

    ³⁵ См. А. Варсуков, Списки городовых воевод и других лиц воеводского управления Московского государства XVII столетия, 1902, стр. 239.

    ³⁶ B. Natoński, Kawieczyński (Kawaczyński, Kawęczyński), Andrzej [w.] Polski słownik biograficzny, Wrocław-Warszawa-Kraków 1968, t. XII, z. 53, стр. 219.

    ³⁷ Z. Jaslewicz, Pierwszy..., стр. 33.

    ³⁸ A. Kuczyński, Pierwsza...,   стр. 176; A. Kuczyński, Syberyjskie..., стр. 121.

    ³⁹ Подробнее об этом см. Б. П. Полевой, О точном тексте двух отписок Семена Дежнева 1655 г., Изв. АН СССР, Сер. геогр., 1966, № 2, стр, 102-110.

    ⁴⁰ Б. П. Полевой, О пребывании..., стр. 281.

    ⁴¹ Подробнее см. Б. П. Полевой, О происхождении названия Камчатка [в:] В. П. Кускова, Краткий топонимический словарь Камчатской области Петропавловск-Камчатский, 1966, стр. 96-112.

    ⁴² A. Kamieński-Dłużyk, Dyaryusz..., стp. 387.

    ⁴³  B. Natoński, Kawieczyński..., cтp. 249.

    ⁴⁴ См. об этом N. C. Witsen, Noord en Oost Tartaryen, Amsterdam 1705, 637, 638. 682, 802.

    ⁴⁵ Pn. d’Avril, Voyage an divers etats d’Asie, entrepris pour decouvrir un nouveau chemin a la Chine, Paris 1692.

    Этой проблемой интересовались многие исследователи: о ней писали историк взаимоотношений между Ватиканом и славянским миром П. Пирлинг в своей книге Исторические статьи о заметки (1913, стр. 133), М. П. Алексеев в труде Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей Иркутск 1941), А. И. Андреев в первом выпуске своих Очерков по истончиковедению Сибири (Ленинград 1960, стр. 56-57) и др. Занимался этой проблемой и недавно скончавшийся видный польский историк географии  Болеслав Ольшевич (см. В. Olszewicz, Król Jan Sobieski jako miłośnik geografii, „Przegląd Geograficzny”, t. 1, 1919, стр. 117-118.

    ⁴⁶ А. И. Рогов представил VII международному съезду славистов доклад под названием Россия в польских исторических и географических сочинениях, в котором кратко пересказав содержание сочинения Каменского-Длужика, заявил, что «этот драгоценный памятник» будто-бы „по сути дела не вошел в научный оборот» (См. сб. История, культура, этнографияз и фольклор славянских народов. VII международный съезд славистов, Варшава 1973 г., Москва 1973, стр. 260). О последних советских и польских работах, специально посвященных сочинению А. Каменского Длужика, А. И. Рогов попросту не знал. Иначе поступил белорусский исследователь А. Ф. Коршунов. В своей работе, специально посвященной А. Каменскому Длужику, он счел возможным совершенно игнорировать работы своих польских и советских предшественников (см. А. Ф. Коршунаў. Нататкі з падарожжа па Сібіры у XVII ст.) Дыярыуш Адама Каіенскага (Весці Акадэміі навук Беларускай ССР, Серия грамадских наук, 1973, № I. стр. 101-109).

    [Historia kontaktów polsko-rosyjskich w dziedzinie etnografii (Materiały z konferencji we Wrocławiu). Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk. 1976. S 139-149; 234.]

                                                                      ВВЕДЕНИЕ

    ...О мастерстве якутских ювелиров, об их изделиях сохранились отрывочные сведения в литературе, начиная с XIX века.

    Одно из первых литературных упоминаний о якутских серебряных вещах принадлежит польскому военнопленному Адаму Каменскому-Длужику. Он попал в Якутию предположительно в 1660-61 гг. Дневник его, опубликованный в 1874 г. в Познани на польском языке, содержит несколько строк о женских украшениях: якутские женщины «в ушах носят серьги великие, как тарелки серебряные, на лбу носят круги, а на шее серебряные и медные обручи»¹. Нам кажется, для правильного понимания текста нужно слова «как тарелки» отнести к «кругам». А они, несомненно, те самые круглые гравированные пластинки туоhахта из серебра, что украшали нарядные меховые шапки древних якутов. Упоминания о них часто встречаются в архивных документах XVII века.

    Какие серьги А. Каменский-Длужик называл «великими» остается загадкой. Подобный эпитет могли заслужить серьги с подвесками или же бусиные серьги (см. ниже), имеющие необычно большие для европейца размеры. «Серебряные и медные обручи» несомненно были украшениями типа гривны...

    В числе серебряных вещей, получивших распространение в XVII веке, можно назвать следующие: «круг серебряный» на женской шапке; серебряные нагрудники, круглые пластины мужских поясов, ножны, оправленные серебром, перстень. К этому перечню можно добавить гривну, возможно и серьги упомянутые А. Каменским-Длужиком.

---------

    ¹ Полевой. Забытый источник сведений по этнография Сибири XVII в. — «Советская этнография». 1965, № 5, с. 126.

    [Ф. М. Зыков.  Ювелирные изделия якутов. Якутск. 1976. С. 4, 13.]

    Witold Armon

                                      POLSCZ  BADACYE  KULTURY  JAKUTÓW

                                                                        WSTĘP

    Praca niniejsza jest monografią z historii etnografii; zadaniem jej jest przedstawienie dorobku Polaków w badaniach nad kulturą ludową Jakutów i tym samym chociaż częściowe wypełnienie luki, jaką w historii etnografii polskiej stanowi brak całościowego opracowania wkładu Polaków w badania etnograficzne ludów pozaeuropejskich. Uważam bowiem, że dopiero poprzez przeprowadzenie rejestracji i dokumentacji całego polskiego dorobku w odniesieniu do każdego z badanych ludów syberyjskich możliwe będzie napisanie syntetycznego ujęcia. Pragnieniem moim jest więc, aby niniejsza praca wypełniła luko występującą zarówno w historii etnografii polskiej, jak i jakuckiej...

    Z kolei należy się zająć polskimi pracami. S. Kałużyński, który już wcześniej ogłosił artykuł o Piekarskim i Sieroszewskim (zob. niżej), opublikował cenną pracę: Polskie badania nad Jakutami i ich kulturą [w:] Szkice z dziejów polskiej orientalistyki, t. 2, Warszawa 1966, s. 171—190. Praca ta, napisana z wielką znajomością rzeczy, omawia przede wszystkim działalność 9 autorów: Kamieńskiego-Dłużyka, Siennickiego, Kopcia (autor przedrukował tu też odpowiednie partie z ich relacji), Kobyłeckiego, Piekarskiego, Sieroszewskiego (tych dwóch najobszerniej), Szymańskiego, Kona i Czerskiego. Niemniej listy Polaków-badaczy Jakucji omówionych przez Kałużyńskiego nie można uznać za zamkniętą, jak to wydaje się sugerować zakończenie artykułu...

    Z kolei należy wymienić prace dotyczące poszczególnych autorów; organiczam sie, tutaj jednak do najważniejszych. O Kamieńskira-Dłużyku pisali: B. P. Polewoj, Ząbytyj istocznik swiedienij po etnografii Sibiri XVII wieka. O soczinienii Adama Kamieńskogo-Dlużyka, „Sowietskaja Etnografija”, 1965, nr 5, s. 122-129; tenże, O pobycie w Rosji Adama Kamieńskiego-Dłużyka, autora pierwszej polskiej relacji o Syberii (nowe materiały) [w:] Polsko-Radzieckie Sympozjum, Warszawa 29.9. - 1.10.1969. Historia rosyjsko-polskich kontaktów w dziedzinie geologii i geografii, Warszawa 1969, s. 54-57; tenże, O priebywanii w Rossii Adama Kamienskogo-Dlużyka, awtora pierwogo polskogo soczinienija o Sibiri [w:] Historia kontaktów polsko-rosyjskich w dziedzinie geologii i geografii, Wrocław 1972, s. 275-281; tenże, Jeszcze raz o Kamieńskom-Dłużykie, „Sowietskaja Etnografija”, 1974, nr 4, s. 116-120; Z. Jasiewicz, Pierwszy polski opis Syberii, „Poznaj świat”, R. 14, 1966, nr 3, s. 33-35; A. Kuczyński, Pierwsza polska relacja o ludach Syberii, „Etnografia Polska”, t. 12, 1968, s. 173-187; S. Kałużyński, Najstarsza polska relacja z wędrówek po Syberii [w:] Szkice z dziejów polskiej orientalistyki, t. 3, Warszawa 1969, s. 67-82; J. Krzyżanowski, Pierwszy nasz pamiętnik jeńca-Sybiraka, „Pamiętnikarstwo Polskie”, R. 3, 1973, nr 3/4, s. 214-217.

                                                                          Rozdzial  I

                                                      NAJDAWNIEJSZE  RELACJE 

                                                 Z  POBYTU  POLAKÓW  W  JAKUCJI

    Nazwiska Polaków raz po raz pojawiają się w aktach siedemnastowiecznych dotyczących Jakucji⁶. W 1649 r. Maciej Sosnowski razem z innymi wnosi skargę do wojewody jakuckiego na kupców i ich pomocników, a w roku następnym jest już o nim mowa jako o zaufanym miejscowego wojewody W latach sześćdziesiątych bowiem Polacy stanowili tam osobną grupę⁸.

    Jednakże centralną postacią wśród zesłańców polskich na Syberię w XVII w. był mewątpliwie Adam Kamieński-Dłuńyk⁹, autor jedynej polskiej relacji o Syberii i jej ludach z togo czasu. Relacja ta pt. Dyariusz więzienia moskiewskiego miast i miejsc... została ogłoszona przez A. Ma-ryańskiego w wydawnictwie Warta ¹⁰. Do niedawna o autorze wiadomo było tylko tyle, cj sam o sobie napisał. Ostatnio B. P. Polewoj po przeprowadzeniu badan archiwalnych uzupełnił te skąpe wiadomości. Przede wszystkim ustalił on, że Adamowi Kamieńskiemu-Dłużykowi zmieniono imią na Grzegorz (Griszka). Fakt ten ułatwił identyfikacje i dalsze poszukiwania śladów pobytu Kamieńskiego na Syberii. Uściślając relację Kamieńskiego danymi przedstawionymi przez Polewoja, przy uwzględnieniu poprawki J. Krzyżanowskiego, otrzymujemy następujący obraz: Adam Kamieński Dłużyk został wzięty do niewoli w październiku 1660 r. (a nie, jak sam podał, 1657 r.¹¹) w bitwie nad rzeką Basia w pobliżu Mohylewa. Prawdopodobnie w styczniu 1661 r. wywieziono go przez Mohylew do Moskwy, a stamtąd droga, północną do Tobolska. Tutaj zesłańcy przebywali przez pewien czas, zanim zostali skierowani dalej. Wiosną 1662 r. przebywał on w Jenisejsku, skąd przez Ilimski Ostróg w połowie sierpnia tegoż roku dotarł do Jakucka.

    Nie wiadomo, gdzie Kanneński-Dłuzyk przebywał w latach 1663-1684, być może odbywał służbę gdzie indziej. W każdym razie od stycznia 1665 r. do września 1667 r. pełnił w Jakucku służbę, dozorcy (nadzorcy) więziennego. Warto tu dodać, że Kamieński-Dłuzyk zarówno w dniu 22 maja 1665 r., kiedy kwitował odbiór żołdu, jak i 8 sierpnia 1666 r., kiedy razem z M. Staduchinem i S. Dieżniewem był poręczycielem kozaka D. Aleksiejewa, przy czym formuły w języku rosyjskim napisał łacińskimi literami¹². Na podstawie wymiany jeńców Kamieński-Dłużyk wyjechał wiosną 1668 r. na zachód. W tymże roku przebywał on jakiś czas w Tobolsku zatrzymany przez znanego wojewodę tobolskiego P. J. Godunowa. Do Polski Kamieński-Dłużyk powrócił w latach siedemdziesiątych XVII w.¹³ Zarówno materiały zgromadzone przez Polewoja, jak i pewne sprzeczności występujące w Dyariuszu stawiają pod znakiem zapytania podawaną ostatnio w literaturze datę śmierci Kamieńskiego-Dłużyka, podana bowiem w Wielkiej encyklopedii PWN rzekoma data jego śmierci 29 I 1667 r. — jest de facto, jak to ustalił Polewoj, datą śmierci J. Kawęczyńskiego¹⁴. Natomiast daty życia Kamieńskiego-Dłużyka pozostają nadal nieznane.

    Nie tylko unikatowość relacji Kamieńskiego-Dłużyka zadecydowała o jej wartości, ale przede wszystkim jej bogactwo faktograficzne. Ten stosunkowo krótki (10 stron druku) Dyariusz zawiera sporo obserwacji o charakterze przeważnie etnograficznym. Przecież autor wspomina o następujących ludach: Zyrianach, Wogułach, Ostiakach, Tunguzach, Jakutach, Giliakach i Czukczach! Charakterystyki poszczególnych ludów są oczywiście odpowiednio krótkie; na przykład relacja o Jakutach, Jakucku i Jakucji zmieściła się na niecałych 2 stronach druku¹⁵. Na wiadomości etnograficzne sensu stricto przypada nie wiele więcej niż połowa tego tekstu Ponieważ najbardziej interesujące wyjątki dotyczące Jakutów zostały ostatnie przedrukowane przez S. Kałużyńskiego i skomentowane przez niego i A. Kuczyńskiego, zadowolę się wymienieniem kwestii, które zainteresowały Kamieńskiego-Dłużyka. Oprócz ogólnego opisu kraju informuje on o hodowli, pożywieniu, ubiorach, ozdobach i broni. Sam ton relacji mówi wyraźnie, że Jakuci nie spodobali się autorowi; pisze on: „[...] grzechu w niczym nie mają. Ni Boga, ni wiary, owo zgoła bestyom podobne [...], jako psy jedzą”. Niemniej jednak dla nas relacja Kamieńskiego-Dłużyka jest szczególnie ważna, albowiem była to pierwsza polska i po polsku napisana relacja o tym łudzie.

    W 1667 r. zostały podpisane tzw. pakta andruszowskie, w których zarządzono między innymi wymianę jeńców, a specjalnie wymieniono tam zesłańców na Sybir. Na tej podstawie zwolniono 34 jeńców, których nazwiska podaje Safronow¹⁶. Grupę tę, wraz z rodzinami, stanowiły 54 osoby. Większość z nich, między innymi Kamieński-Dłużyk, wróciła do kraju. Ale byli też tacy, którym powodziło się w Jakucji zupełnie dobrze. Mowa tu o „bojarskim synu” Janie lub Jerzym Krzyżanowskim, wziętym do niewoli pod Borysowem w 1655 r., a w 1662 r zesłanym do Jakucka, któremu pozwolono służyć w „dzieciach bojarskich razem z bracią szlachtą” i wypłacano odpowiedni żołd. Nie skorzystał on z możliwości powrotu, lecz zgłosił się do służby carskiej; został zaufanym człowiekiem, był posyłany w celu zbierania jasaku, posiadał rozległe dzierżawy, a jego dwóch synów z czasem uszlachcono. Jednakże szereg jego nadużyć i okrucieństw wywołało krwawe rozruchy wśród Tunguzów, za co oddano go pod sąd, skazano na knuty i zamknięto w Daurskim ostrogu¹⁷.

    Kończąc te krótkie uwagi na temat pobytu Polaków w Jakucji w XVII w. warto przytoczyć jeszcze jeden, bardzo znamienny fakt. Mianowicie, wojewoda Jakucki Bibikow, który rządził w latach 1678-1681, podzielił miasto Jakuck na 4 części; w czwartej części, znajdującej się pomiędzy twierdzą a klasztorem, mieszkali Polacy i inni jeńcy¹⁸.

    Najbardziej znaną postacią wsród zesłańców Polaków z poczatku XVIII w. był Ludwik Sienniski... W swojej relacji pisze on o ubiorach, „etnogenezie” (autor uważa Jakutów za potomków szwedzkich emigrantów!), o ich walkach z Tunguzami, łowiectwie, zbieractwie, wielożeństwie, szamanizmie, wierzeniach i przyjmowaniu chrześcijaństwa (prawosławia) z konieczności. Najciekawszy jest tutaj fakt zainteresowań Siennickiego kulturą duchową, a szczególnie wierzeniami Jakutów. Przecież jest to już zupełnie inny pogląd na „dzikich” niż u A. Kamieńskiego-Dłużyka. Zresztą należy pamiętać o odmiennych warunkach, w jakich żyli oni w Jakucji. Kamieński-Dłużyk miał mniej do czynienia z Jakutami, natomiast Siennicki mieszkał internowany w mieście ponad 10 lat; miał więc dużo rzasu na czynienie obserwacji, a ponadto oczy otwarte na wszystko. Nie należy zapominać, że był on człowiekiem wyczulonym na kwestie wiary i wierzeń...

    Co dał nauce ten, trwający ponad 200 lat, kontakt licznych Polaków z Jakucją? Oprócz pewnej zasługi dziejowej jednego z pierwszych zdobywców Jakucji Antoniego Dobryńskiego — zostało pięć niezbyt obszernych relacji o Jakutach: A. Kamieńskiego-Dłużyka, L. Siennickiego, J. Matuszewicza-Matuszewskiego, J. Kopcia i T. Hreczyny, bo Kobyłeckiego trzeba przecież wyeliminować. Na pewno trwałą wartość posiadają dwie najwcześniejsze relacje — A. Kamieńskiego-Dłużyka i L. Siennickiego. Poza materiałem etnograficznym wydobytym ze źródeł historycznych relacje te są bowiem jedynym bezpośrednim świadectwem owego czasu. Przecież relacja Kamieńskiego-Dłużyka, ze względu na czas powstania, jako całość jest na tyle unikatowa, że ostatnio doczekała się swojej naukowej rehabilitacji i została wzięta na warsztat przez uczonych radzieckich i polskich.

---------------------------

    ⁶ F. G. Safronow, Ssylka w Wostocznuju Sibir’ w XVII wiekie, Jakutsk 1967, w suplemencie pt. „Dannyje o ssylkie w Wostocznuju Sibir’ w XVII wiekie”, od s. 75 poczynając w porządku chronologicznym wymienia szereg polskich nazwisk.

    ⁷ O Sosnowskim por. Kołonialnaja politika Moskowskogo gosudarstwa w Jakutii XVII w. [praca zbiorowa], Leningrad 1935. s. 134, 147-149; S. W. Bachruszin. Otkrytije Jakutii..., s. 314; F. G. Safronow, Ssylka..., s. 75-76

   ⁸ Istorija Jakutskoj ASSR, t. 2. Moskwa 1957, s. 228.

    ⁹ M. Dubiecki, Kamieński Adam, Wielka encyklopedia powszechna ilustrowana, t. 34, Warszawa 1903, s. 559-560 ustalił jako pierwszy rok zesłania 1660, por. Z. Librowicz, Polacy w Syberii, Kraków 1884, s. 34-35; M. Janik, Dzieje Polaków na Syberii, s. 38-41; W. Pobóg-Malinowski, Polacy na Syberii, s. 104-108; T. Turkowski, [w:] Polski słownik biograficzny, t. 4, Kraków 1939. 1946, s. 200. Powojenne badania nad Kamieńskim zainicjował B. P. Polewoj, Zabytyj istocznik swiedienij po etnografii Sibiri XVII w. (O soczinienii Adama Kamieńskogo-Dlużyka), „Sowietskaja Etnografija” 1965, nr 4, s. 122-129, dziwiąc się, że dotychczas w nauce rosyjskiej nikt na to źródło nie zwrócił uwagi. Rzeczywiście dziwny to fakt, skoro wiedział o nim Pypin, por. Istorija russkoj etnografii, t. 4, SPb 1822, s. 316. Polewoj musiał spotkać się z tym zarzutem, albowiem w swoim drugim artykule pisze, że Pypin wiedział o tym na podstawie tylko ustnych wiadomości przekazanych mu przez polskich historyków. A prawdopodobnie byli to: historyk literatury i bliski współpracownik Pypina Włodzimierz Spasowicz i chyba niewątpliwie pierwszy historyk Polaków na Syberii — Zygmunt Librowicz. W Polsce pierwszy wystąpił Z. Jasiewicz, Pierwszy polski opis Syberii, „Poznaj Świat”, R. 14, 1966, nr 3 (160), s. 33-35. Po nim, prawie równocześnie, ukazały się osobne artykuły: A. Kuczyńskiego, Pierwsza polska relacja o ludach Syberii, „Etnografia Polska", t. 12, 1968, s. 173-187 (o Jakutach: s. 183-184) i S. Kałużyńskiego, Najstarsza polska relacja z wędrówek po Syberii, [w:] Szkice z dziejów polskiej orientalistyki, t. 3. Warszawa 1969. s. 67-82 (o Jakutach: s. 79-80); por. też S. Kałużyński, Polskie badania nad Jakutami i ich kulturą, [w:] Szkice z dziejów polskiej orientalistyki, t. 2. Warszawa 1966, s. 171-173. Nowe materiały podał B. P. Polewoj, O pobycie w Rosji Adama Kamieńskiego-Dlużyka, autora pierwsziej relacji o Syberii (nowe materiały) [w:] Polsko-Radzieckie Sympozjum, Warszawa 29.9. - 1.10.1969 r. Historia rosyjsko-polskich kontaktów w dziedzinie geologii i geografii, Warszawa 1969 s. 54-57 (streszczenie) — pełny tekst [w:] B. P. Polewoj, O priebywanii w Rossii Adama Kamieńskogo-Dłużyka, awtora pierwogo polskogo soczinienija o Sibiri [w:] Historia kontaktów polsko-rosyjskich w dziedzinie geologii i geografii, Wrocław 1972 s. 275-281; J. Krzyżanowski, Pierwszy nasz pamiętnik jeńca Sybiraka, „Pamiętnikarstwo Polskie”. R. 3, 1973 nr 3/4 s. 214-217.

    ¹⁰ A Kamieński-Dłużyk, Dyariusz wiezienia moskiewskiego miast i miejsc spisany przez... [w:] Warta, Księga zbiorowa ofiarowana ks. F. Bażyńskiemu..., Poznań 1874. s. 378-388.

    ¹¹ Na niezgodność dat podanych przez Kamieńskiego-Dłużyka zwrócił ostatnio uwagę J Krzyżanowski, Pierwszy nasz pamiętnik... opierając się na książce: A. Kersten, Stefan Czarniecki, Warszawa 1963, s. 427-430 (opis nie rozstrzygniętej bitwy nad rzeką Basia).

    ¹² Zob. Otkrytija russkich ziemlepochodcew i polarnych moriechodow XVII wieka na siewiero-wostokie Azii. Sbornik dokumientow sostawlen N. S. Orłowoj, Moskwa 1951, s. 522.

    ¹³ B. P. Polewoj, O pobycie w Rosji..., s. 54-57; tenże,  O priebywanii w Rossii... s. 275-281.

    ¹⁴ B. P. Polewoj, Polacy w historii odkryć geograficznych we wschodniej Syberii od XVII do początków XVIII w. Przegląd ostatnio ujawnionych źródeł archiwalnych [w:] Historia rosyjsko-polskich kontaktów w dziedzinie geologii i geografii, II Polsko-Radzieckie Sympozjum, Leningrad 12 VI - 19 VI 1972. Streszczenia referatów. Warszawa 1972, s. 138.

    ¹⁵ A. Kamieński-Dłużyk. Dyariusz... s. 385-387.

    ¹⁶ F. G. Safronow, Ssylka..., s. 85.

    ¹⁷ O J. Krzyżanowskim por. S. W. Bachruszin, Otkrytije Jakutii, s. 314 i za nim Istorija Jakutskoj ASSR, t 2, Moskwa 1957, s. 228; F. G. Safronow, Ssyłka..., s. 215; o upadku Krzyżanowskiego, nie wiadomo dlaczego pominiętym przez Bachruszyna, pisali za S. W. Maksimowem (Sibir i katorga, SPb. 1871, wyd. 2, 1900, por. też przekład polski, t 3, Warszawa 1900, s. 10) wszyscy nasi historycy, por. Z. Librowicz, Polacy w Syberii, s. 28, M. Janik, Dzieje Polaków na Syberii, s. 4 i W. Pobóg-Malinowski, Polacy na Syberii, s. 111.

    ¹⁸ Por. Istorija Jakutskoj ASSR. t. 2, s. 228.

                                                            INDEKS  NAZWISK

    Kamiećski-Dłużyk    11-13, 19-21, 24, 27.

    [Monografie z Dziejów Nauki i Techniki. T. CXII. Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk. 1977. S. 11-13; 19-22; 24; 27; 172.]

    Władysław Baranowski

                                     PIERWSZA  POLSKA  KSIĄŻKA  O SYBERII

    W dziejach literatury polskiej, zarówno beletrystycznej, pamiętnikarskiej, jak i naukowej, wyodrębnić można specjalną grupę, którą można by nazwać polską literaturą syberyjską.

    W ciągu kilku ostatnich stuleci setki tysięcy Polaków, pod przymusem, czy dobrowolnie, udawało się na Syberię. Wielu z nich zadomowiło się tam na stałe, wielu zmarło marząc o powrocie do kraju, wielu powróciło do Polski. Lista polskich pamiętników dotyczących Sybeni, powieści, dramatów, prac naukowych poświęconych tej krainie jest bardzo długa. Mimo braku dokładnej bibliografii można przypuszczać, że polska literatura syberyjska liczy około tysiąca pozycji¹.

    Niektórzy z autorów zajmujących się polską literaturą syberyjską wyprowadzają ją aż l XIII w., za jej twórcę uważając dość mgliście przedstawiającą się postać Benedykta Polaka, który jakoby był uczestnikiem poselstwa papieskiego wysłanego w XIII w. na dwór wielkiego chana². Z całą natomiast pewnością za pierwszego polskiego autora, który chociaż nigdy nie był na Syberii, to jednak poświęcił jej sporo miejsca, uznać by można było Macieja z Miechowa, zwanego Miechowitą³.

    Natomiast pierwszym Polakiem, który opisał swoją podróż po Syberii, był autor z drugiej połowy XVII w. Adam Dłużyk Kamieński. Opis ten wydany został drukiem dopiero w drugiej połowie XIX w⁴.

    Trochę wiadomości o Syberii podawał Ludwik Sienicki w książące wydanej w 1754 r., zasadniczo dotyczącej zupełnie innej problematyki⁵.

    Również częściowo pobytu na Syberii dotyczyły pamiętniki konfederata barskiego Karola Lubiez Chojeckiego⁶, generała kościuszkowskiego Józefa Kopcia⁷, a także zesłanego za działalność patriotyczną przeora dominikanów wileńskich Faustyna Ciecierskiego⁸.

    Pierwszą polską książką w całości poświęconą Syberii, nie będącą pamiętnikiem, lecz dokładną monografią tej krainy, była praca Józefa Kobyłeckiego. Autor urodzony w 1801 r., pochodził prawdopodobnie ze środowiska mieszczańskiego, być może z terenów Ukrainy lub Białorusi. Wstąpiwszy do służby w wojsku rosyjskim został porucznikiem w pułku artylerii stacjonującym w Warszawie. Po wybuchu powstania listopadowego jego jednostka wojskowa cofnęła się do Brześcia Litewskiego. Tam Kobyłecki wyraził prośbę o przeniesienie go na inny teren, gdyż jako Polak nie chce walczyć ze swymi rodakami. Początkowo wysłany został do Moskwy, a stamtąd do Tobolska, gdzie został adiutantem naczelnika okręgu artyleryjskiego generała von Bruhla. W latach 1831-1834 odbywał on dłuższe podróże inspekcyjne po Syberii. Był nawet w Kiachcie na samej granicy mongolskiej. Podczas tych wędrówek poznał dobrze wieś syberyjską, jej warunki życia i zwyczaje. W Omsku poślubił córkę rosyjskiego generała pochodzenia francuskiego de Saint-Laurenta. W 1835 r. otrzymał urlop na wyjazd do Warszawy. Tam uzyskał stanowisko w urzędzie gubernialnym. W 1846 r. został nobilitowany. Zmarł w 1867 r.⁹.

----------------

    ¹ Por. np. L Tatomir, Pamiętniki o Sybirze, „Dziennik Literacki”. 1865, nr 79-84; Z. Librowicz, Polacy w Syberii, Kraków 1884; M. Janik, Literatura polska syberyjska, Lwów-Złoczow 1907; Dzieje Polaków na Syberii. Kraków 1928; F. Gross, Sybir, zesłanie, nauka, „Droga”. 1934, R. 13, nr 9; W. Pobóg Malinowski, Polacy na Syberii, .”Przegląd Współczesny”, 1936, R. 17; tenże, Syberia, [w:] Polska i Polacy w cywilizacjach świata, t. 1, Warszawa 1939; A. Kuczyński, Wkład Polaków w badaniach nad ludami Syberii i ich kulturą, „Lud”, 1967, t. 51; tenże, Syberyjskie szlaki, Wrocław 1972 i in.

    ² J. Umiński. Niebezpieczeństwo tatarskie w połowie XIII w. i papież Innocenty IV, Lwów 1922, s. 25-61; A. F. Grabski, Nowe świadectwo o Benedykcie Polaku i najeździe Tatarów w 1241 roku, „Śląski Kwartalnik Historyczny Sobótka”, 1968, t. 23, s. 7-13; M. Plezia, Historia Tartarorum, „Studia Żródłoznawcze”, 1971, t. 15, s. 167-172.

    ³ Maciej z Miechowa, Opis Sarmacyi Azjatyckiej i Europejskiej oraz tego co się w niej znajduje, Wrocław 1972. Por. też K. Buczek, Maciej z Miechowa jako geograf Europy wschodniej, [w:] Maciej z Miechowa 1457-1523, historyk, geograf, lekarz, organizator nauki, Wrocław 1960, s. 139-145.

    ⁴ A. Dłużyk-Kamieriski, Diariusz więzienia moskiewskiego, [w:] Warta - książka zbiorowa ofiarowana księdzu Franciszkowi Baiyńskiemu proboszczowi przy kościele św. Wojciecha w Poznaniu na jubileusz 50-letniego kapłaństwa w dniu 23 kwietna 1874 roku od jego przyjaciół i wielbicieli. Poznań 1874, s. 378-388; por. B. P. Polewoj, Zabytyj istocznik po etnografii Sibiri XVII wieka, O soczinienii Adama Kamienskogo-Dłużika, „Sowietskaja Etnografija”, 1965, nr 5, s. 122-129; tenże, O priebywanii w Rosii Adama Kamienskogo - awtora pierwogo polskogo soczinienija o Sibiri, [w:] Historia kontaktów polsko-rosyjskich w dziedzinie geologii i geografii. Monografie z dziejów nauki i techniki. Warszawa 1972, s. 82; tenże, Kamienskij-Dłużik w wostocznoj Sibiri i tstoczniki tego etnograficzeskich soobszczenij. Rezultaty dalniejszich archiwnych izyskanij, [w:] Historia kontaktów polsko-rosyjskich w dziedzinie etnografii. Konferencja naukowa - 19-20 września 1973 roku we Wrocławiu, Wrocław 1973, s. 39-42; Z. Jasiewicz, Pierwszy polski opis Syberii, „Poznaj Śwat", 1966, R. 14. nr 3, s. 33-35; A. Kuczyński, Pierwsza polska relacja o lulach Syberii, „Etnografia Polska”, 1968, t. 12, s. 173-187; S. Kałużyński, Najstarsza polska relacja z wędrówek na Syberię. [w:] Szkice z dziejów polskiej orientatistyki, t. 3, Warszawa 1969, s. 67-82 i in.

    ⁵ L. Sienicki, Dokument osobliwego miłosierdzia boskiego. Wilno 1754, s. 9-15. Na znaczenie tcj realcji dla etnografii autochtonicznej ludności Syberii zwrócił uwagę A. Kuczyński, Etnograficzny obraz Syberii w świetle osiemnastowiecznej relacji Ludwika Sienickiego, „Etnografia Polski”, 1970, t. 14, s. 75-102.

    ⁶ K. Lubicz Chojecki, Pamięć dzieł polskich, podróż i niepomyślny sukces Polaków. Warszawa 1789, s. 65-137; II wyd. anonimowe: Polak konfederat przez Moskwę na Syberyję oprowadzony. Kraków 1790.

    7 J. Kopeć, Dziennik podróży..., przez całą wzdłuż Azyją, Wrocław 1837; por. też M. Janik, Najpełnieiszy tekst pamiętnika Józefa Kopcia, „Kwartalnik Historyczny”, 1931, R. 45, s. 18-83. Na znaczenie tych pamiętników dla etnografii autochtonicznej ludności Syberii zwrócił uwagę A. Kuczyński, Wkład polskiego podróżnictwa do historii etnografa. Relacje Józefa Kopcia o ludach Syberii, „Etnografia Polski”, 1969, t. 13, s. 87-129.

    ⁸ PamiętniKt księdza Ciecierskiego, przeora Dominikanów wileńskich, zawierających jego i towarzyszów jego przygody, doznane na Sybrze w latach 1797-1801, Lwów 1865. O znaczeniu tych pamiętników dla etnografii autochtonicznych ludów Syberii: A. Kuczyński, Wkład polskich podróżników do historii etnografii. Pamiętnik Faustyna Ciecierskiego jako źródło etnogmficzne XVIII wieku, „Etnografia Polska”; por. też H. M. Małgowska, Warmiak na Syberii czyli dziwne losy Faustyna Gecierskiego, „Warmia i Mazury”, 1972, R. 18, nr 2, s. 13-14.

    ⁹ Z. Librowicz, op. cit., s. 150-151; Janik, Dzieje Polaków na Syberii, s. 170-171; W. Armon, Kobyłecki Józef, [w:] Polski słownik biograficzny, t. 13, Wrocław 1967-1968, s. 179. Ciekawe informacje o Kobyłeckim, z którym się spotkał w czasie pobytu w Tobolsku, podał K. Wo1icki, Wspomnieńia z czasów pobytu w cytadeli warszawskiej i na Syberii, Lwów 1876, s. 73-74.

    [Acta Universitatis Lodziensis. Zeszyty naukowe uniwersytetu Łodzkiego. Seria I. Nauki humanistyczno-społeczne. Folia Rossica. Nr. 16. Łódź. 1977. S. 69-71.]

    Antoni Kuczyński

                                POLSKA LITERATURA SYBERYJSKA DO XX WIEKU

               I PRÓBA OKREŚLENIA JEJ ROLI W STUDIACH ETNOGRAFICZNYCH

                                      NAD NARODAMI ZWIĄZKU RADZIECKIEGO

    Pierwsze polskie publikacje wspomnieniowe, zawierające informacje etnograficzne o ludach Syberi, pojawiły się w XVII stuleciu. Powszechnie przyjmuje się, że najwcześniejszym jest Dyaryusz A. Kamieńskiego-Dłużyka, pochodzący z drugiej połowy XVII wieku, który przeleżał w rękopisie ponad dwieście lat zanim został opublikowany. Później pojawiły się kolejne pamiętniki, a listę tę rozpoczyna Dokument L. Sienickiego, autora, który w drugiej połowie XVIII wieku zawędrował do dalekiej Jakucji⁹.

----------------

    ⁹ A Kuczyński, Pierwsza polska relacja o ludach Syberii, „Etnografia Polska”, t 12: 1968; tenże Etnograficzny obraz Syberii w świetle osiemnastowiecznej relacji Ludzka Sienickiego, „Etnografia Polska”, t. 14: 1970, z. 1; tenże, Opisamij Sibiri XVIII w. Materiały L. Senickogo o sibirskich aborigenach i ich kultura, „Sowietskaja Etnografija”, nr 1: 1972.

    [Lud. T. LXII. Poznań. 1978. S. 135.]

    И. Ласков

                                                Научный подвиг узников царизма.

    Витольд Армон. Польские исследователи культуры якутов. (На польском языке). Вроцлав-Варшава-Краков-Гданьск, 1977.

    ...В. Армон касается в своей монографии лишь тех соотечественников, которые оставили после себя какой-либо след в этнографической литературе о якутах. Таких ученых и наблюдателей он насчитывает 25. Из них 11 имен открыты для польского читателя лично В. Армоном...

    Первым поляком, оставившим письменное сообщение о своем пребывании в Якутии и якутах, был Адам Каменский-Длужик, попавший в русский плен в битве под Могилевом в 1660 году. Не будем пересказывать его мытарства. Для нас важнее то, что с января 1665 года по сентябрь 1667 года он находился в Якутске. В 1668 г. в результате обмена пленными Каменский-Длужик. получил возможность выехать на запад.

    О своей жизни в плену Каменский-Длужик оставил небольшое сочинение размером в 10 страниц. 2 страницы посвящены Якутии. Якутску и якутам. Кроме общего описания края, здесь можно найти сведения о питании, одежде и украшениях якутов, о скотоводстве (подробнее о сочинении Каменского-Длужика см: В. Ф. Иванов. Историко-этнографическое изучение Якутии» XVII-XVIII вв. М.. 1974. стр. 33-34).

    [Полярная звезда. № 2. Якутск. 1978. С. 104.]

            79.02.062 АРМОН В. ПОЛЬСКИЕ  ИССЛЕДОВАТЕЛИ  КУЛЬТУРЫ  ЯКУТОВ.

    ARMON W. Polscy badacze kultury Jakutów. – Wrocław e.a.: Ossolineum, 1977., - 177 s. (Pol. akad. nauk; Inst. historii nauki, oświaty i techniki, Monografie z dziejów nauki i techniki; T. 112). – Ind. nazw.: s. 171-176. Рез. на англ. и рус. яз.

    Реферируемая монография польского исследователя, сотрудника Ин-та истории науки, культуры и техники Польской академии наук Вительда Армона состоит из предисловия, вступления, девяти глав и заключения. Она посвящена вкладу польских путешественников, солдат, ссыльных повстанцев и др. в изучение истории, культуры и этнографии многих сибирских народов, и в первую очередь якутов. Хронологические рамки работы охватывают период времени с первой половины ХУII и. по начало XX в. Работа в целом носит историко-этнографический и историографический характер, поскольку основывается на архивных рукописных, неопубликованных и изданных трудах польских путешественников и исследователей Сибири...

    В первой главе, охватывающей период с первой половины - середины ХУII в. и вплоть до начала XIX в., автор рассказывает о судьбах поляков, по тем или иным причинам оказавшихся в России и попавших затем в Сибирь и в Якутию. После этого он переходит к анализу сообщений ранних польских путешественников по Сибири, писавших о якутах и других народах региона. В главе исследуются труды А. Каменьского-Длужика, Л. Сенницкого, И. Матушевича-Матушевского, И. Коптя и Т. Гречины, в разные годы ХУII-ХУIII вв. посетивших Сибирь.

    Л.Б. Андрюшина

    [Общественные науки за рубежом. Реферативный журнал. История. Серия 5. № 2. Москва. 1979. С. 199.]

    Witold Armon, Polscy badacze kultury Jakutów. Monografie z Dziejów Nauki i Techniki, tom CXII, Ossolineum, Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk 1977, ss. 177.

    Rozdział pierwszy książki zatytułowany Najdawniejsze relacje z pobytu Polaków w Jakucji (s. 17 - 29) wprowadza czytelnika w zamierzchłe dzieje podboju i kolonizacji Syberii przez Rosję. Autor pomija tutaj omówienie mechanizmu tego podboju, jego etapy i rezultaty, stąd dla nieobcznanego z tym problemem czytelnika trudno jest osądzić, jaka jest faktyczna rola Polaków w procesie przyswajania rozległych obszarów Syberii na tle rzeczywistego wkładu Rosji do tego dzieła. Ponadto w świetle najnowszych źródeł przesunąć należy już na początek XVI stulecia bardzo wyraźnie zaznaczony w rosyjskiej historiografii udział Polaków w poznawaniu Syberii i przyłączaniu jej do państwa moskiewskiego. Sprawy te pominął W. Armon w swej książce koncentrując się wyłącznie na tych relacjacł i wyprawach, które łączą się z ziemią jakucką. Mamy więc tutaj wyrwane z srer szego kontekstu informacje o tych Polakach, którzy znaleźli się w Jakucji już w początkach XVII stulecia i byli uczestnikami rosyjskich wypraw — A. Dobryński, S. Nawacki, Al. Sosnowski, chociaż nie pozostały po nich żadne relacje Do drugiej grupy Polaków piszących o Jakucji z autopsji zaliczył autor znanego już nam A. Kamieńskiego-Dłużyka, L. Sienickiego, J. Matuszewicza-Matuszowskiego, J. Kopcia. T. Hreczynę i innych, powołując się przy tym na bogatą literaturę przedmiotu. Uzupełniając te interesujące wiadomości, związane z początkami Polaków w Jakucji, do grona wymienionych przez W. Armona postaci dorzucić można jeszcze parę osób. Przykładowo wspomnieć należy o głośnej w historii Syberii rodzinie Kozyriewskich, która według odnalezionych ostatnio w archiwach rosyjskich źródel wywodziła się z Polski.

    Antoni Kuczyński

    [Lud. T. LXIII. Wroclaw-Poznań. 1979. S. 270.]

    Н. И. Плотникова

                                   ПОЛЬСКИЕ ИСТОРИКО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ

                                                 ИССЛЕДОВАНИЯ СИБИРИ

                                                   (Историографические обзор)

    История Сибири в польской исторической науке - тема, имеющая многовековую традицию, но при всей обилии литературы и источников, она осталась почти вне поля зрения нашей историографии. По ней нет ни одного обобщающего историографического труда и полной библиографии...

    Поляки же к изучению вклада своих соотечественников в научное исследование Сибири обратились уже во второй половине ХІХ в.

    В ряду наиболее ценных источников ХУII в. заметное место занимают записки Адама Каменского-Ллужика²⁴. Он был взят в плен в 1657 г. в результате поражения польских войск вблизи Могилева и отправлен в Сибирь. Путь к месту ссылки пролегал через Тюмень, Тобольск, Енисейск, Якутск и другие города. Кроме описании тяжелых испытаний плена, он дал краткую характеристику многим народностям, в частности сибирским татарам, ангарским и верхоленским эвенкам, якутам, охотским эвенкам, нивхам и др. Немало интересного рассказывает он об образе жизни русских поселенцев и их взаимоотношениях с нерусским населением, приводит факты из истории сибирских городов, торговле, зарождавшейся промышленности, первых попытках сельского хозяйства в условиях вечной мерзлоты, об охоте, рыбной ловле и других занятиях коренного населения. По словам Б. П. Полевого, это сочинение «конечно, менее подробно, чем знаменитый труд Н. Г.Спафария о его поездке через Сибирь в 1675-1677 гг. Важно отметить, что Адам Каменский-Длужик начал свое путешествие через Сибирь еще за 17 лет до Н. Г. Спафария, во-вторых, он побывал в местах, до которых Н. Г. Спафарий не доезжал, в-третьих, в его сочинении вопросам этнографии уделено больше внимания, чем в труде Н. Г. Спафария»²⁵.

                                                              Примечания:

    24 См. Полевой Б. П.  О пребывании в России Адама Каменского-Длужика - автора первого польского сочинения о Сибири. – В кн.: Historia kontaktów Polsko-Rosyjskich w dzedzinie geologii i geografii. Wrocław, 1972; его же: Адам Каменский-Длужик в Восточной Сибири и источники его географических сообщений. – В кн.: Historia kontaktów Polsko-Rosyjskich w dzedzinie etnografii. Wrocław, 1973.

    25 Полевой Б. П.  Забытый источник сведений по этнографии Сибири XУII века. (О сочинении Адама Каменского-Длужика). – «Советская этнография», 1965, № 5, с. 122.

    [Вопросы источниковедения и историографии истории досоветского периода. Сборник статей. Москва. 1979. С. 146-147; 153.]

                                                              ВВЕДЕНИЕ

    Проблемы источниковедения находятся в центре внимания и разрабатываются в институтах АН СССР, в высших учебных заведениях Москвы, Ленинграда, Украины, Белоруссии¹³, Прибалтики, Тамбова... и других городов...

    Большой интерес представляют также статьи В. Г. Трисмана об источниках в монографии голландского географа Н. К. Витсена «Северная и Восточная Татария», Б. П. Полевого о польском ссыльном А. Каменском-Длужике и его сочинении о народах Сибири XVII в. В этих работах есть упоминание и о народах Якутии.

-------------------------------------------

    ¹³. Чемерицкий В. А.  Белорусские летописи как памятники литературы (возникновение и литературная история первых сводов). Автореф. канд. дис. Минск, 1967; Вопросы архивоведения и источниковедения в БССР. Материалы научной конференции архивистов и историков, посвященной 50-летию архивного строительства в СССР. Минск, 1971; Улащик Н. Н. Очерки по археографии и источниковедению истории Белоруссии феодального периода. М., 1973.

    ²⁸. Полевой Б. П.  Забытый источник сведений по этнографии Сибири XVII века. (О сочинении Адама Каменского-Длужика). – СЭ, 1974, № 4, с. 122.

                                                                        Глава IV

                                                    НАРРАТИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ

    Среди разнообразных вндоп письменных ИСТОЧНИКОВ но истории Якутии XVII в, особое место занимают повествовательные источники, представленные трудами иностранцев.

    Немцы, французы, голландцы, шведы, поляки, хорваты, по самым разным причинам связавшие свою судьбу с Сибирью, явились первыми историографами народов Якутии (равно и Сибири). Они оставили нам свои «Истории», «Описания», «Путешествия», «Дневники», хронологически охватывающие всю вторую половину XVII в.

    В них, разумеется, немало неточностей, искажений в названиях местностей, городов, острогов, предметов, имен, что было обусловлено незнанием языка, недостаточностью информации. Вместе с тем историки найдут в них и немало полезных сведений по различным вопросам средневековой истории, материальной и духовной культуры народов Ленского края, их образа жизни, занятий, быта, верований и т. д. Поэтому труды иностранных писателей второй половины XVII в. должны занять достойное место в ряду письменных источников по истории народов Якутии.

    Весьма полезные сведения о некоторых сторонах жизни населения далекой окраины содержались уже в самом раннем иностранном известии об этом крае — сочинении неизвестного автора «Веschreibung der Reise auff Ziberien und weiter ins land, Orth und Stelle», обнаруженном в 1860 г. исследователем Я. К. Гротом в Копенгагенской библиотеке. Датировано оно 1666 г. Впервые эта рукопись в подлиннике и русском переводе опубликована М. П. Алексеевым в «Историческом Архиве» (1936, № 1, с. 97-194). Вторая со половина (в русском переводе) и комментарий к ней напечатаны также М. П. Алексеевым¹.

    Неизвестно, кому принадлежит данное описание поездки в Сибирь, подданным какой страны был его автор, зачем он поехал в Сибирь и в каких местах этой обширной страны он бывал. Известно только, что он в 1666 г. ехал из Москвы в Тобольск «в обществе 46 офицеров».

    Его «Описание» но размеру небольшое — тетрадь из 32 страниц. В Якутии он, видимо, но бывал, так как пишет, что из Тобольска на Лену ездят на собаках и «лошади там не употребляются», что главный город провинции называется «Луной». Однако он успел узнать (вероятно, из рассказов вторых, третьих лиц), что Ленский край уже тогда был превращен в место ссылки для «закоренелых преступников», что там водятся «лучшие соболи и черные лисицы», что хлеба там не растут, а доставляются из России.

    Более подробные известия о народах Якутии содержатся, в воспоминании поляка Адама Каменского-Длужика о его пребывании в плену в Сибири. Написано оно в конце 60-х гг. XVII в. и впервые опубликовано в 1874 г. в Познани ксендзом Н. Марианским². Последний копию этого сочинения обнаружил в Гембице в библиотеке ксендза Петра Кушинского в рукописной книге «Silva rerum», датируемой временем правления Августа III (1733-1763 гг.). Судьба подлинника неизвестна. Личность ссыльного поляка и его сочинение до недавнего времени также были не известны сибиреведам. Впервые к этой теме обратился советский историк Б. П. Полевой, в своих статьях восстановивший основные вехи его жизни и давший анализ его сочинению³.

    Оказалось, что А. Каменский-Длужик, артиллерист польских войск, с августа 1662 г. до весны 1668 г. находился в якутской ссылке⁴. Вначале побывал в различных местах края — в Жиганске, в верховьях Алдана и на Охотском побережье. С конца 1664 г. проживал в Якутске безвыездно. Исполнял обязанности «дворского» (надзирателя) в местной тюрьме⁵. Помилован после Андрусовского перемирия 1667 г. и в числе 37 ссыльных поляков в 1668 г. отправлен в Москву⁶.

    По возвращении да родину написал воспоминание об этом периоде своей жизни. Его внимание привлекали быт и хозяйство, нравы и обычаи многих народов Сибири — остяков (хантов), вогулов (манси), татар, тунгусов (эвенков), ламутов (эвенов), гиляков (нивхов), якутов и других. Некоторые подробности, приводимые здесь, совершенно новы и их нет в других описаниях Сибири XVII в.⁷

    В Якутии А. Каменский-Длужик выделил так называемую «Собачью страну», где собаки составляли главное богатство населения и где каждый двор имел их по нескольку десятков, а то и несколько сот голов. Их ценили там дороже соболей и других ценных зверей: «тот, кто имеет больше собак — тот наибольший господин». Вероятно, речь идет о приморских оседлых рыболовах и звероловах Северо-Восточной Сибири.

    Относительно якутов сведений больше. Здесь можно найти данные о скотоводстве и коневодстве, пушной и продовольственной охоте, рыболовстве, ремесле, пищевом режиме и верованиях, т.е. о многих сторонах хозяйственной и духовной жизни якутов XVII в. Причем некоторые сообщения автора вызывают особый интерес. Так, оказывается, что якуты держали больше коней и «более всего белых», т. е. они были, если верить ему, преимущественно коневодами. В пищу употребляли главным образом мясо и рыбу, ягоды разные, пили кумыс. Однако наиболее интересно сообщение о том, что якуты уже в середине XVII в. употребляли в пищу хлеб, правда, в «торжественных случаях». Довольно развито было ремесло. Известно им было и изготовление различных предметов из железа: «Железо собирают по ленским берегам кучами и оно хорошое как сталь». Ряд интересных подробностей содержит описание одежды якутов и их украшений, особенно женских. Оценил иностранец и месторасположение Якутска («на очень красивом веселом месте»), где некоторые из его жителей ужо тогда выращивали овощи (капусту, репу).

    Краткие и весьма сбивчивые сведения о Якутии мы находим в «Общем описании Сибири» капитана шведской службы Альбрехта Доббина (1073 г.), пробывшего в Сибири, неизвестно почему, долгие 17 лет⁸. Не совсем ясно, бывал ли он в Якутии, однако ему известна р. Лин (Лена), на которой якобы стояло 3 города — Лин (в устье), Налин и Якутский острог (неподалеку от Лина). По р. Лин жили «язычники маленького роста». Эта река впадает в «северное море», и по которой, оказывается, вниз ездить невозможно, так как «облака во время непогоды приближаются почти к самой воде».

    Здесь все перепутано, кроме одного — Лену в XVII в. действительно часто называли «рекой Лин»⁹. Но в то время на этой реке стоял один город — Якутский острог, и не в устье, а в среднем ее течении. А. Доббин, видимо, воспользовался сведениями случайных информаторов.

    Для якутоведов интерес представляет и труд Юрия Крижанича «Historia de Sibiriа» («История Сибири»). Ю. Крижанич, хорват по происхождению, католический священник, один из идеологов славянского единства, в 1659 г. прибыл в Москву с идеей унии католической церкви с православной. В Москве его встретили недоверчиво, деятельность его сочли подозрительной, и в январе 1661 г. он за какое-то «глупослово» был сослан в Сибирь, где находился 15 лет (в Тобольске с марта 1661 г. по март 1676 г.). Здесь он много работал, изучал географию Сибири, историю, быт и обычаи ее народов. До нас дошло около 10 его сочинений.

    «История Сибири» — одна из них. Рукопись ее (в двух списках на латинском языке) хранится в Ленинградской публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (№ 65 и 66). Опубликовала трижды с русским переводом¹⁰. Время написания работы до конца не выяснено. Исследователи указывают на 1680 или 1681 г.¹¹

    В предисловии автор подчеркивает¹², что в своей работе не касается того, «что до сих пор было описано другими», и говорит «лишь о том, чего сам был очевидцем и что удержала (его) слабая память». В этом сочинении содержится много исторических, географических и этнографических сведении о Сибири, которую он делил на «три климата», т.е. экономико-географические зоны. «Первый климат» — северный. Здесь нет земледелия, зато много соболей и лисиц, первосортной рыбы и оленей; «жители не знают другой пищи, кроме рыбы и оленьего мяса», в этом крае «москвитяне» представлены одними «стрельцами», служившими «для сбора царской подати». «Второй климат» — средний. Здесь много плодородной земли, строевого леса, есть города; главное занятие жителей — земледелие. «Третий климат» — степной, южный. Здесь живут скотоводы.

    Ленский край известен Ю. Крижаничу как край богатый, откуда «получаются лучшие шкуры соболей и черно-бурых лисиц». Он рассматривал ясак как примитивную и хищническую форму эксплуатации туземного населения Сибири и отмечал, что сборщики ясака задаривают бедняков «ничтожными подарками... и за это кроме подати получают от них собольи меха». Интересно сообщение о том, что воины Ленского и Нерчинского уездов утверждали, «что к востоку нет никакой твердой земли и что сказанные моря ничем друг от друга не отделены...». Следовательно, служилые люди острогов Восточной Сибири знали об историческом плавании С. Дежнева в 1648 г. и о наличии пролива между Азией и Америкой.

    Ю. Крижанич не раз встречался и беседовал с бывалыми русскими людьми, которые могли ответить на интересовавшие его вопросы. Он даже «лично видел того, кто первый воздвиг крепость на берегах Лены и обложил эту область податью именем своего царя». Поэтому сообщаемые им сведения вызывают особый интерес.

    Отрывочные известия (конец XVII в.) о Ленском крае мы также находим у Ж. Ф. Жербильона (1654-1707 гг.), французского иезуита, родом из Вердена (Северная Франция), в 1880 г. прибывшего в Пекин и оставшегося служить при императорском дворе Канси. Он, в частности, писал: «Берега реки Лены, которая находится значительно к востоку от роки Енисея, населены другим народом, который москвитяне называют якутами (jаkо); они там также построили город или острог, который назван Якутское (Jасоuskоie) по имени этих племен, и оттуда правят ими. Охота и рыбная ловля составляют все их занятия. Язык этой народности отличен от языка племен, живущих около Енисея, Оби и Иртыша»¹³.

    Георг Шлейсинг, уроженец Дрездена (или Мейссена), юрист по образованию, авантюрист по натуре, в 1684-1688 гг. находился в России (в Москве). Возвратившись на родину, оп написал книгу о Сибири под названием «Neuendecktes Sybirien, oder Siewerien, Wie es anitzo mit allen Städten und Flecken angebauet its» (Jena, 1690) — «Новооткрытая Сибирь в ее современном состоянии с ее городами и местечками». Впрочем, выходила она и под другими названиями. В этой книге, довольно запутанной и со многими ошибками, автор указал наряду с Леной (Stlena), где расположены города Каilе и Lарkloi, еще две роки — Колыму (Кеlim) и Оленек (Oleneek) — и счел нужным резюмировать: «...но так как там еще ничего не выстроеено, о них нечего сообщить достопримечательного»¹⁴.

    Филипп Авриль, французский иезуит, дважды посетил Россию (в 1687, 1688 гг.) с целью добиться разрешения па проезд в Китай (через Россию) и оба раза получил отказ. Во время пребывания в России и Польше он собирал сведения о Сибири и путях в Китай. Обработав собранные материалы, в 1692 г. он издал в Париже книгу «Vоуаgе en divers etats d’Europe et d’Asie...». Книга быстро приобрела известность и была переведена на голландский (1694 г.), русский (1698 г.) и немецкий (1705 г.) языки¹⁵.

    Ф. Авриль в своей книге посвятил несколько строк народам Восточной Сибири. Однако допустил ошибку, утверждая, что якуты и тунгусы имеют «одинаковую физиономию и один язык с калмыками». Любопытно отметить, что его интересовал вопрос, каким образом была заселена Америка. Он поддерживал мнение смоленского воеводы И. А. Мусина-Пушкина о том, что заселение Америки происходило с Азиатского материка. Развивая мысли последнего, он поставил вопрос о необходимости изучения языка живущих по обе стороны пролива, отделяющего Азию от Америки, и полагал, что «если бы открылось сходство в языке, то и сомнения в сходстве их более никакого не оставалось бы».

    Одновременно с книгой Ф. Авриля в 1092 г. вышла обширная работа бургомистра Амстердама Николая Корнелисзона Витсена (1641-1717 гг.) «Noord en Oost Tartarye». Н. К. Витсен в Москве находился в свите посланника Якова Бореля в 1664 г. в течение 4 мес¹⁶. Здесь он начал собирать материал о Восточной России, а продолжил эту работу в Голландии, занимаясь ею много лет. Он вел обширную переписку и получал массу сведений от разных лиц, в том числе от патриарха Никона, думного дьяка Сибирского приказа А. Виниуса, сибирских воевод И. Салтыкова и Ф. Головина, а также и от И. Мусина-Пушкина, Ю. Крижанича. Корреспондентские материалы к нему шли из самых различных мест России и даже из других стран — Индии, Персии, Грузии, Турции¹⁷. Кроме того, он воспользовался материалами и трудами Э. Идеса, Ю. Крижанича, Н. Спафария и других.

    Его обширный по объему труд переиздан в Амстердаме в 1705 и 1785 гг. Полный русский перевод выполнен В. Г. Трисман и в рукописи хранится в архиве Ленинградского отделения Института этнографии АН СССР.

    Книга Н. К. Витсена — собрание географических, лингвистических и других материалов о народах Западной и Восточной Сибири, Дальнего Востока, Средней Азии, Кавказа, Крыма, Средней Волги и таких зарубежных стран как Америка, Япония, Корея, Монголия, Персия.

    Сведения о северо-востоке Азии содержатся в главах «Тунгусия и прилегающие районы», «Сибирия» и «Путеводитель». Судя по содержанию, эти главы составлены на материалах сообщений тобольского воеводы И. Салтыкова, якутского сына боярского М. Мухоплева¹⁸, «камчатского Ермака» В. Атласова, польского путешественника Никифора¹⁹, Э. Идеса, Ю. Крижанича и других. Автор даут в каждой из глав краткий обзор природно-климатических условий, географического положения Якутского края. Имеются подробные сведения о путях сообщении (речных н сухопутных) от Якутска до зимовий на Яне, Индигирке, Алазее, Колыме, Анадыре. Реки же эти были богаты разнообразной рыбой (осетром, тайменем, муксуном, чиром, нельмой, налимом), а прилегающие к ним территории — дикими животными — оленями, лосями, лисицами. Население занималось там «только охотой за дичью и рыбной ловлей». Н. К. Витсен считал Ленский край «самым богатым и доходным во всей Сибири», который «приносит ежегодный доход не менее 7000 рублей ценными соболями и черными лисицами»²⁰.

    В этих главах имеются отрывочные данные о русских служилых. Н. К. Витсен, например, пишет, что гарнизон и Якутске состоит примерно из 2 тыс. чел.²¹, а в зимовьях, укрепленных земляными валами, «гарнизоны состоят из 10-12 русских, поставленных для надзора за местными жителями и для сбора дани» (т. е. ясака. — В. И.)²².

    Особенно интересны сведения о происхождении, древней истории, хозяйстве, обычаях, языке якутского народа²³. Так, якутов, по его данным, «считают одного происхождения» с бурятами, основываясь на родстве их языков. «Считают, — пишет он, — что эти народы (т. е. буряты и якуты. — В. И.) в древние времена из-за войн с калмыками из области Тобола или более отдаленных западных краев, были загнаны туда. Или же сами перешли туда ради большого простора»²⁴. В свою очередь о бурятах он придерживается того мнения, что они татарского происхождения. По-видимому, Н. К. Витсен собрал по этому вопросу и фольклорные материалы. Вероятно, они и послужили источником для переложения легенды из истории якутского народа, восходящей, очевидно, к Элляю и Омогою. «Они (якуты. — В. И.), напали, — сообщает он, — на бурят и украли у них скот и домашний скарб, поэтому буряты собрались, напали на них и многих убили и увезли в рабство. Якуты тогда убежали, бросили свои жилища и поселилась на истоках реки Лены, после чего они в лодках спустились вниз по реке до области тунгусов, где они построили постоянные жилища, в то время как тунгусы сами оставались жить в лесах. И это происходило больше двух столетий назад»²⁵. Следовательно, Н. К. Витсен па основе имеющихся материалов полагал, что прародина якутов находилась где-то на западе; затем они переселились в Прибайкалье, а оттуда после столкновении с бурятами вынуждены были переселиться па Среднюю Лену, вытеснив тунгусов. Последнее переселение произошло в XIII—XIV вв. В высказываниях голландского ученого мы видим первую серьезную попытку объяснения происхождения якутского народа и его древней истории.

    Есть сведения и о расселении якутов, которые «живут около города Якутска», на Амге, Яне, Индигирке и Алазее. Далее Н. К. Витсен отмечает, что «у якутов много лошадей и скота, а у тунгусов в этих местах нет скота». Он пишет также, что якуты — «хорошие всадники и у них много тысяч лошадей»²⁶. Вызывает интерес описание зимних и летних жилищ якутов. Они «живут, — сообщает Н. К. Витсен, — зимой в хижинах, которые они окружают или огораживают деревом и землей. Но летом они живут в палатках из зверинных шкур, связанных вместе березовой корой»²⁷. Вероятно, здесь имеются в виду распространенные в то время у якутов ровдужные и берестяные урасы. Однако скудность сведений не позволила Н. К. Витсену объяснить, чем была вызвана необходимость в летних жилищах, существенно отличавшихся от зимних.

    Впервые в литературе Н. К. Витсен обратил внимание и на якутские тотемистические верования: «Они (якуты. — В. И.) разделяются, — пишет он,— на три секты: первые верят в орла, вторые поклоняются лебедю, а третьи почитают и поклоняются ворону. Каждый из них тщательно остерегается убивать птицу своей веры, ибо они верят, что тот, кто убивает птицу, которой они поклоняются, вскоре должен умереть»²⁸. Действительно, каждый якутский род или племя имели своего тотема-покровителя, считавшегося священным предком. В XVII-XVIII вв. главными тотемами были орел, лебедь, ворон²⁹.

    Первым он описал и якутские шаманские камлания и жертвоприношения. Когда кто-нибудь болел или умирал, якуты «умоляли» шамана «заключить договор с дьяволом о том, сколько следует ему платить за здоровье или за уменьшение боли». «С распущенными волосами, — пишет Н. К. Витсен, — он во все горло кричит, ударяет в барабан, падает наземь и остается долгое время лежать замертво...». За облегчение от страданий больной обычно расплачивался скотом, «который жрец (шаман. — В. И.) вместе с народом режет и съедает. Шкуры по правилам веры вешают растянутыми на деревьях»³⁰.

    Большой интерес представляют имена существительные, числительные, а также молитва «отче наш» па якутском языке, данные в переводе «со славянского»³¹.

    Н. К. Витсен материалы о народах Сибири продолжал собирать и после выхода своей книги. В сентябре 1709 г. он, например, писал бургомистру г. Дефентера Хейсберту Куперу о том, что «я много узнал о жизни якутов. Большинство сведений о них получены мною после печатания моей «Татарии»³³. Однако судьба этих материалов неизвестна.

    Некоторые сведения о Восточной Сибири оставил Эбергард Избрант Идес (1657-1708 гг.).

    Во время поездки он собрал сведения о хозяйстве и быте народов Сибири. Сообщения Э. Идеса с отрывками его записок появились в печати уже в 1690-1697 гг. Впервые его записи опубликованы под редакцией Н. Витсена в Амстердаме Они переведены на английский (1706 г.), немецкий (1707 г.), французский (1727 г.) языки. Русский перевод (с французского) напечатан Н. И. Новиковым в 1789 г.³³ М. П. Алексеевым переведен отрывок о народах Восточной Сибири³⁴. Полный перевод записок сделан в последние годы историком М. И. Казаниным и издан недавно³⁵.

    В записках Э. Идеса выдвигается гипотеза о южном происхождении якутов. «Они (якуты. — В. И.) утверждают, — пишет Э. Идес, — что их предки происходят из Монгольской и Калмыцкой земель». В другом месте он сообщает, что «язык их наполовину совпадает с языком магометанских татар, живущих вокруг Тобольска и происходящих из Булгарии». Однако высказывается нелепая мысль, будто предков якутов из их первоначальной родины вытеснили русские. Любопытно также следующее свидетельство: «Когда в Якутске воевода правит не очень строго, то якуты причиняют друг другу всевозможный вред набегами, грабежами и другими насилиями». Вероятно, здесь речь идет об отголосках межплеменных междоусобиц.

    Автор касается и семейно-брачных отношений якутов. Он пишет, что мужчины «держат столько жен, сколько могут прокормить». Многоженство, видимо, было связало с материальным достатком. Он также кратко описывает древнеякутский ысыах: «Весной у них бывает праздник, во время которого они приносят своему богу в виде жертвы кумыс, или перегнанный из молока арак. Во время этого праздника сами они не пьют, а разводят большие костры в все время поливают их по направлению к востоку кумысом, или араком, что является их жертвоприношением». О веровании якутов он сообщает следующее: они «верят, что наверху, на небе, есть кто-то великий, давший им жизнь и дарующий им пищу, жен и детей».

    Э. Идее дает описание одежды якутов того времени: «Их верхняя одежда состоит из сшитых вместо разноцветных лоскутков меха, края же на ладонь шириной, повсюду оторочены белым оленьим мехом; скроена одежда почти также, как у ненцев, и открыта сзади и с боков».

    Вот как описываются погребальные обычаи у якутов: «Когда кто-либо из них умирает, то ближайшего родственника погребают вместе с ним в земле». Сведения о захоронениях с человеческими жертвами мы находим в устном народном творчество. Однако археологи пока еще не обнаружили захоронений подобного тина, относящихся к XVII в.

    Приведенные выше нарративные источники по истории Якутии XVII в. не стали еще объектом пристального внимании и обобщения. Между тем в них содержится много интересных и полезных сведений, дополняющих делопроизводственные, картографические и другие письменные материалы.

-------------------------------------

    ¹ Алексеев М. П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей. Иркутск, 1941, с. 336-372 (далее цитаты приводятся по этому издании).

    ² Kamienski-Dluzyk. Dyaryusz wierienia moskiewskiego miast i miejsc. – Warta, Poznan, 1874. S. 378-388.

    ³ Полевой Б. П. Забытый источник сведении по этнографии Сибири XVII века (о сочинении Адама Каменского-Длужика). — СЭ, 1965, № 5, с. 122-129; Он же. Еще раз о Каменском-Длужикe. — Там же, 1974, № 4, с. 116-120; Witold Armon. Polscy badacze kultury jakutow. Wroclaw-Warszawa-Krakow-Gdansk, 1977. S. 19-21.

    ⁴ 20 октября 1957 г. он попал в плен к русским недалеко от Могилева. В январе 1658 г. привезен в Москву. В феврале того же года с другими польскими пленными отправлен в Якутск, куда прибыл в августе 1662 г. (см.: Полевой Б. П. Еще раз о Каменском-Длужике, с. 118).

    ⁵ Полевой Б. П. Еще раз о Каменском-Длужике, с. 118.

    ⁶ Сафронов Ф. Г. Ссылка в Восточную Сибирь в XVII веке. Якутск, 1967, с. 84, 85.

    ⁷ Полного русского перевода воспоминаний нет. Здесь мы пользуемся переводами цитат, содержащимися в статьях Б. П. Полевого.

    ⁸ Алексеев М. П. Указ. соч., с. 390-400.

    ⁹ Якутия в XVII веке. Якутск, 1953, с. 12; История Якутской АССР, т. 2. М., 1957, с. 27.

    ¹⁰ Г. И. Спасским в «Сибирском вестнике» (Спб., ч. 17, кп.1-3; ч. 18, кн. 4), А. А. Титовым в сборнике документов «Сибирь в XVII веке» (М., 1890), М. П. Алексеевым (Указ. соч., с. 552-568).

    ¹¹ Белокуров С. А. Юрии Крижанич в России (по новым документам). М., 1901, с. 198; Алексеев М. П. Указ. соч.. с. 447.

    ¹² Алексеев М. П. Указ. соч., с. 555, 550, 564, 565.

    ¹² Алексеев М. П. Указ. соч., с. 480.

    ¹⁵ Там же, с. 498, 499.

    ¹⁵ Там же, с. 451-456.

    ¹⁶ Трисман В. Г. Русские источники и монографии Н. Витсена «Северная и Восточная Татария». — КСМЭ, М., 1951, вып. 13, с. 15-19.

    ¹⁷ Архив ЛОИЭ АН СССР, кн. 5, оп. 1, № 139 (142), л. 1.

    ¹⁸ Максим Мухонлев в качество приказного, толмача в течение многих лет служил в различных зимовьях, острожках Ленского края. Блестящий знаток почти всего Якутского уезда. В 1697 г. участвовал в составлении сводного чертежа «Якутского города с уезды». Лично был знаком с картографом С. У. Ремсзовым (см.: Полевой Б. Владимир Атласов — уроженец Якутска. — «Полярная звезда», Якутск, 1974, № 3, с. 127, 128).

    ¹⁹ Польским путешественником Никифором Н. К. Витсен, по-видимому, называет польского ссыльного Никифора Черниговского, который был взят в плен во время воины с Польшей из-за Украины. В Сибири он отличился тем, что летом 1665 г. под его руководством илимские крестьяне и верхоленские казаки убили воеводу Л. А. Обухова, захватили товары гостя Л. Гусельникова и других купцов. Восставшие ушли на Амур, где основали Албазин. Позднее Н. Черниговский был за заслуги прощен правительством, официально назначен «начальным» Албазинского острога (см.: Сафронов Ф. Г. Ссылка в Восточную Сибирь в XVII веке, с. 56, 63, 64, 84).

    ²⁰ Архив ЛОИЭ АН СССР, кн. 5, оп. 1, № 139 (142), с. 68-70.

    ²¹ Численность служилых явно преувеличена. Даже во всем уезде она не достигала тогда 1000 чел.

    ²² Архив ЛОИЭ АН СССР, кн. 5, оп. 1, № 139 (142), с. 44, 46.

    ²³ Более подробно об этом см.: Иванов В. Ф.  ПОИ см.: Известия И. К. Витсена о якутах. — «Изв. Сиб. отд. Ан СССР», 1972, № 6. Сер. обществ. наук, вып. 2, с. 54-59.

    ²⁴ Архив ЛОИЭ АН СССР, кн. 5, оп. 1, № 139 (142), л. 46, 303.

    ²⁵ Там же, л. 72.

    ²⁶ Архив ЛОИЭ АН СССР, кн. 5, оп. 1, № 139 (142), л. 68-70, 72, 98, 453.

    ²⁷ Там же, л. 72.

    ²⁸ Там же, л. 72, 73.

    ²⁹ Алексеев Н. А. Традиционные религиозные верования якутов XIX-XX веков. Автореф. канд. дис. М., 1907.

    ³⁰ Архив ЛОИЭ АН СССР, кн. 5, оп. 1, № 139 (142), л. 73.

    ³¹ Там же, л. 91-93.

    ³² Архив ЛОИЭ АН СССР, кн. 5, оп. 1, № 139 (142), прил. № 30-33

    ³³ Древняя Российская Вивлиофика. Изд. 2-е, т. 8, 1789, с. 300-475; т. 9, с. 381-461.

    ³⁴ Алексеев М. П. Указ. соч., с. 520-530.

    ³⁵ Избрант Идес и Адам Бранд. Записки о русском посольстве в Китай (1692-1695). М., 1967. Далее мы приводим цитаты поэтому изданию (с. 287, 288).

    [В. Ф. Иванов.  Письменные источники по истории Якутии XVII века. Новосибирск. 1979. С. 6, 10, 227-338.]