ЎЎЎ Душана Сільверблых. Паўстанец 1863 году Місь Янкоўскі ды Якуцкая вобласьць. Койданава. "Кальвіна". 2017.

    Міхал Матэвуш Янкоўскі – нар. 24 верасьня 1842 г. [у 1843 або 1840, ці 1844 у Калішскай губэрні /Słownik biologów polskich. Warszawa. 1987. S. 226-227/; у 1840 у Беларусі /Słabczyńcy W. i T.  Słownik podróżników Polskich. Warszawa. 1992. S. 154./] у в. Златарыя Тыкоцінскай акругі Ломжыцкага павету Аўгустоўскай губэрні Расейскай імпэрыі, “сын чыноўніка мытні Яна (нар. каля 1790 г.) і Альжбеты Вянцкоўскай (нар. каля 1802 г.), шляхціц Каралеўства Польскага, каталік, хрышчоны 25 верасьня 1942 г. ў Тыкоцінскім касьцёле” /Матвейчык Д.  Удзельнікі паўстаньня 1863-1864 гадоў. Біяграфічны слоўнік. (Паводле матэрыялаў Нацыянальнага Гістарычнага Архіва Беларусі). Мінск. 2016. С. 660./, належаў да гербу Навіна.

    Герб Навіна (Войня, Златагаленьчык, Завіша, Nowina, Woinia, Zlotogolenczyk, Zawiasa), У блакітным полі выява сярэбранага мяча над сярэбранай кацельнай дужкай; клейнод — над прылбіцай з каронай сагнутая ў калене залатая нага ў засьцерагальным узбраеньні. Першапачатковы колер поля чырвоны. Існуе варыянт герба з крыжам замест мяча. Герб вядомы з канца 13 ст., у ВКЛ — пасьля Гарадзельскай уніі 1413. Гербавая легенда гаворыць, што ў 1121 г. гэты герб быў нададзены польскім князем Баляславам III Крывавустым (1085 – 1138) аднаму ротмістру (бацька якога быў меднікам) за тое, што ў вайне з рускімі (іншыя крыніцы канкрэтызуюць - у бою з галічанамі) ён замест параненага пад каралём каня з небясьпекай жыцьця дастаў яму новага. Затым, калі ён патрапіў у палон у Чэхіі і быў закуты ў адну з Баляславам калоду, ён, каб разьвязаць завязі, не пашкадаваў сваёй нагі, адсек яе ў сябе і такім чынам вызваліў караля. Гэтымі падзеямі тлумачаць розныя назвы герба Навіна. Гэтым прыватнаўласьніцкім герба якім карысталіся больш за 200 родаў Беларусі, Украіны, Літвы і Польшчы, сярод якіх: Abulewicz, Akcyz, Axt, Bagnar, Bandoszewski, Barycki, Bejner, Baynarowicz, Beynar, Bilanowski, Bissiński, Błaszczyk, Bochrier, Bodzanek, Borkowski, Bognar, Börner, Bogusławski, Boynar, Boruta, Boznański, Brzoska, Brzostowski, Brzozy, Byk, Janota Bzowski, Chmielewski, Chrzanowski, Chrząstowski, Chwalibóg, Czerny, Dackiewicz, Dobrosołowski, Dobrosułowski, Dobrowolski, Stefaniak-Dobrowolski, Dominowski, Downar, Druszkowski, Dubasowski, Dulowski, Elbowicz, Enochowicz, Falibowski, Faliński, Frącewicz-Spokojski, Frykacz, Gabryszewski, Gałązka, Garbowiecki, Garczyński, Giebułtowski, Gierwielanieс, Gissowski, Gizbert-Studnicki, Giżewski, Giszowski, Glasenapp, Gliński, Gliszczyński, Glizmiński, Glezmierski, Głowacz, Goczałkowski, Gomor, Gośniewski, Grabkowski, Grabowiecki, Grabowski, Grajewski, Gulewicz, Gustyniak, Haniewicz, Hryszkiewicz, Huensche, Hulewicz, Ignatowicz, Ignatowski, Ikmanowski, Jankowski, Janikowski, Jasielewicz, Jaszkiewicz, Jelnicki, Jerzmanowski, Jezierski, Jeziorski, Janota Bzowski, Jenota, Juchnowski, Jurczycki, Kania-Wrzosowski, Kędzierzawski, Klimaszewski, Klępicki, Kobylski, Konarzewski, Konopacki, Konopielskі, Konopka, Kośla, Koraczycki, Koslicki, Kotlarz, Kowalewski, Kozakiewicz, Koziełło, Kozioł, Kożnicki, Krasuski, Krobicki, Krowicki, Krysztoporski, Krzysztoforski, Krzysztoporski, Krzępowski, Krzepowski, Kwasowski, Kwiatkowski, Labeński, Lasotowski, Legawski, Lestwicz, Lewicki, Lisowski, Łaganowski, Łagiewnicki, Łękawski, Łopieński, Łośniewski, Łuczycki, Łuszczewski, Łysak, Mackiewicz-Woysiecki, Makowski, Macharzyńskі v. Macherzyńskі, Mantul, Marszowski, Masłoniecki, Maszewski, Maszycki, Mecherzyński, Mełwieński, Michalski, Mielżyński, Miliński, Minocki, Miszewski, Młoszewski, Mninowski, Moczydłowski, Mściwujewski, Nabora, Nadbora, Naramski, Narębski, Niewieski, Niezabitowski, Nowakowski, Nowaliński, Nowicki, Nowiński, Nowokrzycki, Nowowiejski, Ochocki, Ochotnicki, Olszanowski (Wiktor Wittyg. Kraków, 1908.) Orlicki, Orlik, Orlikowski, Orzeszkowski, Pachołowiecki, Padniewski, Pasiński, Pawlikowski, Paziński, Perepecza, Piestrzecki, Pilat, Pilatowski, Pilchowski, Piłat, Piłaton-Ujejski, Pirocki, Pitowski, Pochocki, Podleski, Pomezańskі, Popowski, Pruski, Prządzewski, Przanowski, Przerembski, Przerębski, Przybylski, Przybysławski, Przysiecki, Pytkowski, Pytowski, Raciborski, Radło, Radwanowski, Rajski, Rampowski, Redzi, Rożnowski, Ryszkowski, Sapiński, Sawicki, Sawinicz, Schodzki, Sepieński, Sępiński, Sępowicz, Sitko, Skocki, Skowzgird, Slachciński, Sładkowski, Słodzki, Słomiński, Smagłowski, Sobonowski, Sokolnicki, Solikowski, Soroczyński, Sroczycki, Sroczyński, Starowieyski, Strzałkowski, Szczepkowski, Szczygielski, Szeligowski, Szlachta, Szupiński, Szwarc, Ślusarski, Świątecki, Świrczyński, Taszycki, Tkórzewski, Tomecki, Ujazdski, Wandrycz, Watowski, Wieski, Wilczkowski, Wilkowski, Witkowski, Wojciechowski, Wojecki, Wojutyński, Wolski, Woyna-Falewicz, Wygierżewski, Zaleski, Załęski, Zarczycki, Zarzycki, Zaszczyński, Zgłobicki, Zimnowski, Złotnicki, Zwęcki, Żarcicki, Żejmo, Żelkowski, Żeromski, Żołnowski.

    Адзначым таксама, што Тыкоцін быў заснаваны на пераломе XIV - XV ст. пры пераправе цераз раку Нараў, на шляху з Вільні ў Варшаву, у Падляшскім ваяводзтве Вялікага княства Літоўскага. У ходзе заключэньня Люблінскай уніі 1569 г. Тыкоцін разам з Падляшшам быў далучаны да Польскага каралеўства, пасьля 3-га падзелу Рэчы Паспалітай у 1795 г. Тыкоцін апынуўся ў складзе Прусіі, а з 1815 г. у Расійскай імпэрыі. Ад 1921 г. Тыкоцін у складзе міжваеннай Польскай Рэспублікі, ад 1939 г. у Беларускай ССР (СССР), у Беластоцкім раёне Беластоцкай вобласьці. У 1941-1944 гг. Тыкоцін у складзе Нямецкага Райху, а 16 жніўня 1945 г. улады СССР перадалі Тыкоцін Польскай Народнай Рэспубліцы. Зараз места Tykocin знаходзіцца ў Беластоцкім павеце Падляскага ваяводзтва Польшчы. За 12 км на захад ад Беластоку, у гміне Хорашч (Choroszcz), пры ўпадзеньні ракі Супрасьлі ў Нараў знаходзіцца вёска Златарыя (Złotoria).

    З узьнікненьнем у Расійскай імпэрыі Царства Польскага (1822-1850) на мяжы з ім быў заснаваны мытны кантроль, што надавала польскай шляхце і буржуазіі значную эканамічную самастойнасьць. У 1851 г., у сувязі з ліквідацыяй мытнай мяжы, сям’я Янкоўскіх, хутчэй за ўсё, пакінула Тыкоцін ды Златарыю.

    В 1859 г. Міхал Янкоўскі паступіў ў Горы-Горацкі земляробчы інстытут, які знаходзіўся ў Горацкім павеце, заснаваным у 1860 г. пасьля ліквідацыі Копыскага павету, Магілёўскай губэрні.

    Яшчэ напрыканцы 1862 г. у Горках сфармавалася падпольная студэнцкая арганізацыя пад кіраўніцтвам камітэта з 11 чалавек, у які ўваходзілі С. Віскоўскі, В. Дамарацкі, В. Антановіч, П. Казёл, К. Дзеконскі, Д. Кілдыш, С. Маргулец, Р. Чарвінскі, З. Міткевіч, Ф. Чудоўскі, С. Дымкевіч. Кожны чалец камітэта меў свае абавязкі і даручэньні. Кіраваў камітэтам С. Дымкевіч. Для распаўсюджваньня свайго ўплыву на сялян Горы-Горацкага маёнтка ён разам з іншымі студэнтамі адкрыў беларускую народную школу.

    Пасьля сьмерці С. Дымкевіча ў студзені 1863 г. камітэт узначаліў С. Віскоўскі, які па заданьні рэвалюцыйнай арганізацыі езьдзіў дзеля сувязі і каардынацыі дзеяньняў у Маскву і Пецярбург, адкуль прывёз “3 валізы са зброяй”.

    У сакавіку 1863 г. Віленскі рэвалюцыйны камітэт вырашыў пачаць паўстаньне на Магілёўшчыне. Кіраўніком яго і ваенным начальнікам Магілёўскага ваяводзтва быў прызначаны Людвік Зьвяждоўскі (Zwierzdowski), гербу Тапор (Topór).

    24 красавіка (6 траўня) 1863 г. каля гадзіны ночы атрад Л. Звяждоўскага ўвайшоў у Горкі, а аддзелам студэнта Стэфана Маргульца быў захоплены Горы-Горацкі земляробчы інстытут, які знаходзіўся за паўкілямэтра ад мястэчка.

    Міхал Янкоўскі “Пад час паўстаньня 24 красавіка 1863 г. “перайшоў на бок польскіх мяцежнікаў” пры захопе імі м. Горкі і ўвайшоў у склад атраду пад камандаваньнем Людвіка Зьвяждоўскага. Знаходзіўся пад судом у Магілёўскай ваенна-судовай камісіі”. /Матвейчык Д.  Удзельнікі паўстання 1863-1864 гадоў. Біяграфічны слоўнік. (Паводле матэрыялаў Нацыянальнага Гістарычнага Архіва Беларусі). Мінск. 2016. С. 660./

    Раніцай 24 красавіка 1963 г. на местачковым пляцы ў Горках з прамовай выступіў Зьвяждоўскі, які абвясьціў пра заканчэньне ўлады расійскага цара. Затым атрад паўстанцаў у 200 чалавек, рэквізаваўшы на інстытуцкай фэрме каней а ў казначэйстве грошы, накіраваўся ў бок Крычава, на дапамогу Яну Жукоўскаму, які павінен быў напасьці на Крычаў і захапіць разьмешчаную там артылерыю.

    Але даведаўшыся, што расейцы расьцерушылі атрад Жукоўскага, Зьвяждоўскі павярнуў на захад, пераправіўшыся праз раку Проню. Неўзабаве у Кульчыцкіх лясах, непадалёк ад Прапойска, атрад Зьвяждоўскага быў акружаны царскімі войскамі і праваслаўнымі сялянамі. 30 красавіка 1863 г. Зьвяждоўскі прыняў рашэньне распусьціць атрад і прабівацца на захад невялікімі групамі, але зрабіць гэта атрымалася толькі Зьвяждоўскім, астатнія, больш за 100 чалавек, здаліся расійскім уладам, спадзеючыся на амністыю. Яны былі пасаджаны ў магілёўскую турму, адкуль у траўні 1863 г. былі адпраўленыя дзеля дазнаньня ў Бабруйскую крэпасьць, а затым вернутыя ізноў у Магілёў.

    У чэрвені 1863 г. пачалося сьледзтва па справе паўстаньня ў Горках. У сакавіку 1864 г. адбыўся суд. 26 студэнтаў былі асуджаны на катаргу, 33 студэнта і выкладчыка высланы ва ўсходнія губэрні Расійскай імпэрыі. 24 чэрвеня 1864 г. было прынятае рашэньне пра перавод Горы-Горацкага земляробчага інстытута ў Санкт-Пецярбург, у будынак Ляснога інстытуту.

    За ўдзел у паўстаньні “Янкоўскі Міхаіл з Люблінскай губэрні” /Цытовіч С.  1863 год у Горы-Горках быўш. Магілеўскай губ. (падзеі паўстаньня). // Запіскі аддзелу гуманітарных навук. Кн. 8. Працы клясы гісторыі. Т. ІІІ. Менск. 1929. С. 328./ атрымаў “8 гадоў катаргі” /Цытовіч С. Г.  1863 год у Горы-Горках быўш. Магілеўскай губ. Падзеі паўстаньня. Адбітак з Прац Клясы Гісторыі Беларускае Акадэміі Навук, т. ІІІ. Менск. 1929. Менск. 1929. С. 112./ і неўзабаве апынуўся ў паселішчы Сівакова (Сівякова) у Забайкальскім краі.

    Вясною 1865 г. у Сівакова быў накіраваны Бенядзікт Тадэвуш Дыбоўскі. (11 траўня 1833, маёнтак Адамарын каля Маладэчна — 31 студзеня 1930, Львоў), які ў 1857 г. скончыў Дорпацкі (Тартускі) унівэрсытэт, навучаўся ў Брэславе (Уроцлаве) (1857-1858) і Бэрліне (1858-1860), ад 1862 г. прафэсар у Варшаўскім унівэрсытэце. За ўдзел у нацыянальна-вызвольным паўстаньні 1863-1864 гг. быў камісарам урада паўстанцаў у Беларусі і Літве, за што быў прысуджаны да павешаньня, якое ў выніку актыўнай кампаніі ў яго абарону з боку германскіх заолягаў і пасрэдніцтва Бісмарка, было заменена на 12 гадоў выгнаньня ў Сыбір, куды яму спадарожнічаў Віктар Гадлеўскі (30 сьнежня 1831, Багуты Вялікія Востраўскага павету Ломжынскай губэрні – 17 лістапада 1900, маёнтак Смалехі Востраўскага павету), які за удзел у паўстаньні атрымаў 12 гадоў катаргі.

    “Найперш навукоўца і ягоных старых знаёмых, якія знаходзіліся разам з ім ў Іркуцкай перасыльнай турме, - таксама ўдзельнікаў паўстаньня – Віктара Гадлеўскага і майстра па вырабу чучалаў швэйцарца Альфонса Парвекса, які працаваў ў мінулым пад Варшавай, накіравалі за Чыту на суднавэрф ў паселішча Сівакова на рацэ Інгода. Тут Б. Дыбоўскі валіў лес, пілаваў дрэвы, дапамагаў будаваць рачныя судны. Пазнаёміўся з удзельнікам паўстаньня на Магілёўшчыне, студэнтам земляробчага інстытута ў Горках Магілёўскай губэрні Міхаілам Янкоўскім, які хутка навучыўся цясьлярскай справе і удасканаліў будаўніцтва баржаў. Ён быў спрактыкаваным стралком і пад кіраўніцтвам Б. Дыбоўскага навучыўся прэпараваць птушак і грызуноў. У 1866 г. прыйшла вестка аб пераводзе катаржанаў на палажэньне ссыльнапасяленцаў. М. Янкоўскі адправіўся на поўнач – на залатыя капальні на рацэ Алёкма”. /Грицкевич В. П.  От Немана к берегам Тихого океана. Минск. 1986. С. 226./, даплыву ракі Лена ў Якуцкай вобласьці.

    Пра Янкоўскага Дыбоўскі ўспамінаў: “Не ведаю дакладна ані даты ягонага нараджэньня, ані месца, дзе ён нарадзіўся, ведаю толькі, што ў год нашага апошняга паўстаньня займаўся ён на агранамічных студыях ў Горках магілёўскай зямлі, знаўся з маімі далёкімі крэўнымі Славінскімі, якія жывуць у земскім магілёўскім паселішчы Талачыне. Упершыню я сустрэўся з Янкоўскім у Сіваковай, быў ён асуджаны да катаргі за “Горыгорацкае” паўстаньне, і прыбыў прама ў турму на Iнгодзе ў Забайкальлі, разьмешчанае каля места Чыты. Знаёмства наша адбылося на прымусовых працах. Я быў прызначаны да пілаваньня тоўстага лістоўнічнага бярвеньня, з якіх іншыя выраблялі так зв. “калкі”, служачыя для пабудовы “барж” або для будаўніцтва сплаўных караблёў па рэках Інгодзе, Шылцы і Aмуры. Я з Лявонам Дамброўскім знаходзіўся ў пары, і нам здавалася першапачаткова, што расьпілоўваньне зьяўляецца вельмі лёгкім да выкананьня, але калі прыступілі да яго, то зразумелі, што яго не адолеем. Янкоўскі, які абрабляў калкі, убачыўшы нашы карпатлівыя намаганьні, падышоў да мяне і прапанаваў сваю дапамогу. Я быў удзячны яму, і з тых часоў пачалося наша знаёмства, а затым і больш блізкія з ім адносіны. Падабалася мне ягоная любоў да справы, якой ён займаўся, ён палюбіў сякеру і цясьлярскі занятак, у працах пры баржах заняў паважнае становішча, ўводзіў розныя ўдасканаленьні ў мэтадах склейваньня дошак і г. д. У размовах, якія мы мелі паміж сабой, я даведаўся, што ён ведае Славінскіх і князя Крапоткіна, іхнага суседа у Магілёўшчыне, ён казаў мне з захапленьнем аб розных Крапоткінскіх поглядах — таму я таксама называў яго Крапотчыкам, і я думаў, можа, памылкова, што прынцыпы Крапоткіна аказвалі глыбокі ўплыў на навучальную Горыгорацкую установу. Калі я выехаў з Сіваковай да Чыты, а затым да Дарасуна, мы рассталіся надоўга, ён застаўся ў Сіваковай. Мы сустрэліся затым у Іркуцку, я застаў яго там, калі ён зьбіраўся да залатых капальняў на Лене. Я навучыў яго здымаць скуркі з птушак, і ён паабяцаў зьбіраць прадметы прыроды для варшаўскага музэю. Карэспандаваў з ім пастаянна, але працы на капальні не дазволілі яму заняцца птушкамі. У канчатковым выніку ўгаварыў яго, каб разам з намі паехаў на Амур і Усуры”. /Pamiętnik dra Benedykta Dybowskiego od roku 1862 zacząwszy do roku 1878. Lwów. 1930. S. 512-513./

    Пасьля таго як Дыбоўскі, знаходзячыся 4 гады ў паселішчы Култук, скончыў вывучэньне Байкалу, яму ды В. Гадлеўскаму “было дазволена паехаць вывучаць жывёльны сьвет стэпавай Давурыі. Дасьледчык выклапатаў таксама дазвол ўзяць з сабой Міхаіла Янкоўскага”. /Грицкевич В. П.  От Немана к берегам Тихого океана. Минск. 1986. С. 131./, хаця генэрал-губэрнатар Усходняй Сыбіры Мікалай Сінельнікаў зазначаў: “На паездку Дыбоўскага, Гадлеўскага і Янкоўскага я згодны. Па тым паважаньні, якое патлумачанае, хаця па зьвестках Галоўнага упраўленьня не бачна, каб Гадлеўскі і Янкоўскі ўладалі зьвесткамі для навуковых дасьледаваньняў”. /Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. Т. 1. История Сибири. Первоисточники. Вып. II. Новосибирск. MCMXCIII. C. 225./

    “Адсюль Б. Дыбоўскі і ягоныя сябры аправіліся ў Прыамур’е на пабудаванай імі самімі лодцы (яе сымбалічна назвалі “Надзеяй”)… Пасьля шасьці месяцаў плаваньня падарожнікі дасягнулі Благавешчанска. Там атрымалі бясплатныя білеты на праезд параплавам да Хабараўкі. Адсюль Б. Дыбоўскі і яго спадарожнікі выехалі у станіцу Казакевічаву; яна зрабілася базай іх далейшых экспэдыцыі па Усуры. Тут натуралісты сабралі калекцыю чучалаў птушак і зьвяроў ды прынялі удзел у паляваньні на тыгра. У станіцы яны правялі зіму 1873-1874 гг. Актыўна уключыліся сябры ў працу мясцовага гуртка перадавой інтэлігенцыі: “Ладаваліся лекцыі, мы прымалі ў іх удзел. Міхаіл (Янкоўскі) чытаў лекцыю аб залатых капальнях і далінах рэк Лены і Алёкмы…” /Грицкевич В. П.  От Немана к берегам Тихого океана. Минск. 1986. С. 131./

    На Амуры адбылося знаёмства Янкоўскага былым ссыльным Чаплееўскім, які ўпраўляў залатой капальняй на высьпе Аскольд, непадалёк ад Уладзівастока. Чаплееўскі зьяжджаў на радзіму і шукаў сабе замену. Янкоўскі пагадзіўся на новую пасаду, і ў 1874 году адправіўся ва Ўладзівасток. Увесну 1874 г., пасьля падпісаньня кантракту ва Ўладзівастоку, Янкоўскі робіцца ўпраўляючым залатой капальняй на высьпе Аскольд.

    У 1877 г. Міхаіл Янкоўскі пабраўся шлюбам з Вольгай Кузьняцовай.

    У 1879 г. Янкоўскаму былі вернутыя правы дваранства, пасьля чаго, разам з сябрам Фрыдольфам Гекам, ён у 1880 г. перасяляецца на паўвостраў Сідэмі, дзе набывае 321 дзесяціну зямлі і яшчэ 7375 дзесяцін бярэ у арэнду. Там ён будуе свой маёнтак, пачынае весьці сельскагаспадарчую дзейнасьць: разводзіць плямістых аленяў, засноўвае першую ў сьвеце плянтацыю жэньшэню, займаецца конегадоўляй.

    У 1909 г. М. Янкоўскі перанёс цяжкае запаленьне лёгкіх і выехаў на лячэньне у Сяміпалацінск, а затым у Сочы, дзе і памёр 10 кастрычніка 1912 г.

    Літаратура:

*    Maliszewski E.  Rok 1863 na kresash mohilewskich. Warszawa. 1920. S. 16, 31-32.

*    Talko-Hryncewicz J.  Polacy jako badacze Dalekiego Wschodu. // Przegląd Współczesny. T. IX. Kraków. 1924. S. 375.

*    Цытовіч С.  1863 год у Горы-Горках быўш. Магілеўскай губ. (падзеі паўстаньня). // Запіскі аддзелу гуманітарных навук. Кн. 8. Працы клясы гісторыі. Т. ІІІ. Менск. 1929. С. 328.

*    Цытовіч С. Г.  1863 год у Горы-Горках быўш. Магілеўскай губ. Падзеі паўстаньня. Адбітак з Прац Клясы Гісторыі Беларускае Акадэміі Навук, т. ІІІ. Менск. 1929. Менск. 1929. С. 112.

*    Pamiętnik dra Benedykta Dybowskiego od roku 1862 zacząwszy do roku 1878. Lwów. 1930. S. 89, 199-200, 288, 438, 457, 466, 512-523, 543, 578, 616.

*    Jankowski Michał. // Zieliński S.  Mały słownik pionierów polskich kolonjalnych i morskich. Podróżnicy, odkrywcy, zdobywcy, badacze, eksploratorzy, emigrańci-pamiętnikarze, działacze i pisarze migracyjni. Warszawa. 1933. S. 182-183.

*    Kuczyński A.  Syberyjskie szlaki. Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk. 1972. S. 314-315.

*    Янковский В.  Нэнуни-четырехглазый. Повесть. Ярославль. 1979. 239 с.

*    Исследователь сибирской фауны. // Грицкевич В. П.  От Немана к берегам Тихого океана. Минск. 1986. С. 226, 131.

*   K. K. [Krystyna Kowalska]  Jankowski Michal. // Słownik biologów polskich. Warszawa. 1987. S. 226-227.

*    Янковский В.  Полуостров. Владивосток. 1989. 185 с.

*    Jankowski Michal. // Słabczyńcy W. i T.  Słownik podróżników Polskich. Warszawa. 1992. S. 154-155.

*    Доклад Сибирского отдела Русского географического общества Н. П. Синельникову о научной экспедиции ссыльнопоселенцев Б. Дыбовского, В. Годлевского и М. Янковского от Байкала до устья Амура. 17 декабря 1871 г. Иркутск. // Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. Т. 1. История Сибири. Первоисточники. Вып. II. Новосибирск. MCMXCIII (1993). C. 223-225.

*    Jankowski Michał. // Kijas A.  Polacy w Rosji od XVII wieku do 1917 roku. Słownik biograficzny. Warszawa, Poznań. 2000. S. 124-125.

*    Кушнарева Т. К.  Янковские. // Записки клуба “Родовед”. Вып. 23. Владивосток. 2008. 216 с.

*    Лаптева К. И. Деятельность и судьба члена Географического общества Михаила Ивановича Янковского. Владивосток. 2009. 25 с. 
*    Янкоўскі Міхал. // Паўстанне 1863-1864 гадоў у Віцебскай, Магілёўскай і Мінскай губэрнях. Дакументы і матэрыялы Нацыянальнага гістарычнага архіва Беларусі. Мінск. 2014. С. 282, 490.  
*    Цытовіч С.  1863 год у Горы-Горках быўшай Магілеўскай губэрні. (Падзеі паўстаньня.) // Arche – Пачатак. № 3 (136). Мінск. 2015. С. 514.

*    Янкоўскі Міхал-Матэвуш (Янковский Михаил). // Матвейчык Д.  Удзельнікі паўстання 1863-1864 гадоў. Біяграфічны слоўнік. (Паводле матэрыялаў Нацыянальнага Гістарычнага Архіва Беларусі). Мінск. 2016. С. 660.

*    Міхаіл Янкоўскі. // Марціновіч А.  Гісторыя праз лёсы. Т. 11. Кн. 3. З любоўю да Айчыны. [Выпуск выдання ажыццёўлены па заказе і фінансавай падтрымцы Міністэрства інфармацыі Рэспублікі Беларусь.] Мінск. 2021. С. З21-340.

    Душана  Сільверблых,

    Койданава

                                                                          ДАДАТАК

                                                                     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                                                                       ВОССТАНИЕ

    В дверь комнаты постучали, не громко, но требовательно. Михаил оторвался от учебника и поднялся из-за стола. Старший их группы, студент Доморацкий, вошел быстро и решительно. Плотно прикрыл за собой дверь, приблизился и, глядя в глаза, жарко зашептал:

    — Началось! Только что прибыл уполномоченный Центрального Национального комитета. Он поручил передать, чтобы в два тридцать утра все были на площади со своим оружием. Готовься, я бегу предупреждать остальных...

    Доморацкий кошкой выскользнул за дверь, и Янковский снова остался один. Он провел рукой по густым каштановым волосам и машинально подошел к висевшему на стене зеркалу, В нем отразилось слегка побледневшее скуластое лицо с живыми чуть раскосы им глазами.

    «Началось!» Уж не приснилось ли ему? Нет, на полу еще заметны сырые отпечатки сапог Доморацкого.

    Они, польские, литовские и немало русских студентов, ждали этого момента целых сто дней и ночей. Вспыхнувшее одиннадцатого января восстание ширилось и катилось по непокорным землям Польши, Литвы и Белоруссии. Студенты Горецкого земледельческого института в Могилевской губернии очень долго оставались а стороне, хотя все это время незаметно собирали оружие, тайком тренировались в стрельбе и фехтовании...

    Михаил Янковский — один из четырнадцати сыновей потомственной шляхетской семьи. В родовом имении Янкувка в свинцовом чехле хранилась грамота, в ней пожелтевший пергамент рассказывал о славных делах предков. О том, что прапрадед рыцарь Тадеуш Новина в кровопролитной сече с закопанными в броню тевтонскими латниками спас от смерти польского короля Лячко, но сам потерял ногу. И в память об этом событии благодарный король пожаловал род гербом «Золотой наголенник»: па голубом поле —золотой шлем с тремя страусовыми перьями, символом храбрости. Под шлемом наголенник со шпорой и палаш, по-старопольски «Новина». Снизу эту композицию замыкала черно-золотая дуга лука. Род Новины слыл непревзойденными стрелками-лучниками.

    Дальше грамота рассказывала об участии предков в средневековых крестовых походах. Но то — предки. Сам Михаил оказался участником похода иного...

    Янковский постоял с минуту в раздумье, потом не торопясь снял со стены свою охотничью двустволку, досыпал пороховницу, вынул из сундука кожаный мешочек с отлитыми заранее пулями, начал укладываться. В два часа ночи направился к месту сбора.

    Было еще темно, но на площади толпилось уже довольно много людей. Кто-то негромко называл фамилии, подходившим раздавали оружие. Михаил получил заряженный пистолет и сунул его за пояс. Человек с пышными темными усами велел всем построиться. Капитан генерального штаба, недавний адъютант Виленского генерал-губернатора Людвиг Звеждовский (повстанческая кличка Топор) обратился к собравшимся:

    — Панове, из-за предательства и начавшихся арестов боевые действия пришлось начать значительно раньше намеченного срока. Это осложнило дело. Мы не успели как следует подготовить сельское население, не смогли собрать необходимого количества современного оружия. Помощь из-за границы задерживается: Австрия и Пруссия не решаются оказать содействие, боятся разгневать нашего тирана-царя...

    Все слушали, затаив дыхание. Чувствовали: сейчас решается их судьба, надвигается что-то огромное и неотвратимое. 
    — Однако немало деревень Северо-Западного края, — продолжал Топор, — примкнуло к восстанию. Люди сами куют в кузницах пики и косы в идут с ними в бой. Их так и зовут — «косинеры». А пока наша главная опора — шляхта [* В. И. Ленин, характеризуя Польское восстание 1863-1864 голов, в частности писал; «Пока народные массы России и большинства славянских стран спали еще непробудным сном, пока в этих странах не было самостоятельных, массовых, демократических движений, шляхетское освободительное движение в Польше приобретало гигантское, первостепенное значение с точки зрения демократии не только всероссийской, не только всеславянской, но и всеевропейской». (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 25, с. 297).], интеллигенция и мещане-ремесленники, но у них в основном лишь охотничьи ружья, шашки да пистолеты. Правда, кое-что из казенного оружия отбили в стычках с гарнизонами и полицией. На днях мы ждем пароход из Лондона. Он везет к берегам Литвы партию армейского оружия. Но за это оружие надо платить золотом. И вот Центральный Национальный комитет ставит перед нами задачу: завладеть институтом и казначейством. Мы должны захватить царское золото, чтобы им оплатить приобретенное за границей оружие. Задача ясна?

    — Ясно-о...

    — Тогда все, панове. Проверить и зарядить оружие!

    Топор разбил людей на два отряда. Один, под командой своего помощника Косы, послал на институт, второй повел па казначейство сам. В этой группе оказался и Михаил. Чуть светало, когда опи окружили кирпичное казенное здание. Но часовой не спал.

    — Стой, кто идет? Стой, стрелять буду! Звеждовский крикнул:

    — Солдаты, не стреляйте, послушайте. Мы пришли за царским золотом, оно нужно для вашей и нашей свободы. Сдавайтесь и выходите без оружия, вас не тронут...

    Но в ответ прозвучало хриплое — «огонь!» В окнах па мгновение вспыхнули желтые огоньки, грохнул залп. Охнув, замертво упал на землю стоявший рядом с командиром Доморацкий. Звеждовский скомандовал:

    — Пока перезаряжают, вперед, под стену!

    Михаил кинулся вперед и встал под окном казначейства, не зная, что делать дальше.

    — Стреляй в окно, или тебя убьют! — приказал Топор. Направив дуло в темный проем, Михаил разрядил пистолет.

    Несколько человек ворвались в здание, там послышались выстрелы, возня, стоны. Вскоре немногочисленная охрана капитулировала.

    Послышался треск разбиваемых сундуков. В дверях показались люди с маленькими, но тяжелыми, наполненными романовскими империалами, ящиками. Их по цепи передавали из рук в руки и грузили в отнятые у местечковых евреев конные повозки.

    Почти одновременно второй отряд овладел Горецким сельскохозяйственным институтом. Утром 23 апреля директор, пристав, урядники — все местное начальство сидело под арестом, и город полностью принадлежал повстанцам. Но это же утро стало роковым для восставших студентов.

    Звеждовский хорошо понимал: здесь он халиф на час, вот-вот нагрянут карательные части. Поспешно похоронили Доморацкого, дали салют над свежей могилой, и отряд быстро покинул город, спеша соединиться с главными силами, сдать захваченную казну.

    Двигались проселками и лесными тропами. Кадровый офицер знал, что за ними выслана погоня, и маневрировал. Впереди и сзади обоза шла разведка, кое-где ей удавалось связываться с надежными людьми, доставлять командиру устные и письменные донесения. А последние дни апреля — начало мая 1863 года совпали с тяжелыми потерями для Польского восстания. С каждым полученным донесением все более хмурым становился Топор. И однажды, шагая возле головной подводы, Михаил услышал обрывки его разговора с одним из старших студентов:

    Капитан парохода, которого мы считали своим, оказался предателем, царские шпики в Лондоне сумели его подкупить. Пароход в назначенное время в литовский порт не прибыл. Негодяй увел его, пока неизвестно куда...

    — Да-а, трудно нам будет без этого оружия!

    — Я только что получил еще более горькую весть. Под Биржами произошел кровопролитный бой и в нем попал под пулю наш главный руководитель — Доленга — Зигмунт Сераковский, мой старый друг. Пишут, остался жив, но раненый захвачен в плен. Теперь его казнят. Нас, бывших царских офицеров, в этом случав ждет одно: петля или расстрел…

    Звеждовский внезапно обернулся, поймал па себо, растерянный взгляд Михаила и жестко сказал:

    — Янковский, то, что ты сейчас услышал, держи за зубами. Никому ни слова. Нам не нужно упадочных настроений, на войне всякое случается. Вот выберемся к переправе через Проню, перемахнем реку и окажемся близко к своим. Нос не вешать! Понял?

    — Понял, пан капитан...

    — Ты не знаешь никакого капитана. Я для всех — друзей и врагов — Топор!

    В пути встречались хутора и поселки, но встречали отряд по-разному. Где выносили хлеб, молоко, махорку; напутствовали и благословляли, а где провожали взглядами исподлобья. Иные просто пугались: мы вас не видели... После таких встреч командир неизменно менял направление.

    Измученные многодневным переходом, студенты сразу оживились, когда впереди из-за леса сверкнула гладь реки, а на берегу замаячил целехонький паром.

    — Заводи повозки, разбирай шесты и весла!

    Река сносила осевший паром, но работали дружно, западный берег все ближе и ближе. Толчок — и лошади, телеги и люди уже засуетились на твердой пологой косе.

    — Руби плот, чтобы им не воспользовались царские слуги! — скомандовал Звеждовский, Застучали топоры, по их стук вдруг перекрыл молодой взволнованный голос:

    — Берегись, солдаты!

    Выбегая из леса, на противоположном берегу уже строилась в шеренгу воинская часть, разворачивались снятые с передков пушки конной батареи. Сверкнул офицерский клинок, раздались слова команды. Над цепью поплыли сизые клубочки дыма и, как рой невидимых стрижей, засвистели, защелкали по берегу, по телегам штуцерные пули и картечь!

    Вздыбилась, пронзительно заржала раненая лошадь. Вторая, завалившись, опрокинула возок с драгоценными ящиками. Вскрикнул раненый, схватился за простреленное плечо.

    — Ложись, падай за телеги, за лошадей! Студенты открыли ответную стрельбу, но пули их гладкоствольных ружей шлепались в воду, не достигая другого берега. Топор дал команду бросать обоз и уходить. Отряд быстро скрылся в лесу и до вечера успел порядочно удалиться от Прони. Однако, побывав на следующий день в разведке, капитан понял — они окружены, вырваться группой надежды нет.

    Звеждовский собрал всех уцелевших на лесной поляне. Он был бледен, по держался спокойно.

    — Я сам ходил па разведку, друзья, поэтому отвечаю за каждое свое слово. Лес буквально оцеплен пехотными патрулями и кавалерийскими разъездами. Выбраться всем отрядом невозможно. При сложившихся обстоятельствах я не имею права пытаться идти на прорыв, обрекать вас на гибель: силы слишком неравны. Нам, принявшим присягу и перешедшим на сторону восстание кадровым офицерам, пощады ждать не приходится. Я попытаюсь проскользнуть в одиночку. Бог знает, доведется ли нам еще встретиться в этой жизни...

    Топор слегка наклонил голову, но тут же расправил плечи и обвел всех ободряющим взглядом:

    — В первый день пасхи царь объявил манифест для всех, кто прекратит борьбу добровольно. Вам, молодым, следует воспользоваться этой амнистией, чтобы сохранить себя для будущего. Помните: впереди еще долгая, трудная борьба, но чем мы будем сплоченнее и тверже, — тем ближе победа! Сдавайтесь без оружия. Безоружных по закону судят не так строго. Сложите его в лесу, оно не стоит того, чтобы его прятать. И еще советую: па допросах делайте вид, что раскаиваетесь, что попали в отряд по недомыслию. Валите всю вину на меня, мне от этого уже ничего не прибавится... Главное же — берегите и не забывайте друг друга.

    Он с болью посмотрел на притихших молодых людей.

    — Не поминайте меня лихом, панове! Я сделал все, что мог, по нас предали. А вам спасибо, вы выдержали испытание, никто не проявил трусости или слабости. Так и держитесь дальше. Выше головы, наше время придет! Л теперь выберите мне пару надежных пистолетов — вам они больше не потребуются...

    Топор осмотрел оружие, спрятал его под курткой и — как отрубил, махнул рукой:

    — Прощайте!

    Круто повернулся и сразу скрылся в лесу. Звеждовскому удалось проскользнуть мимо патрулей и разъездов, соединиться со своими, стать командиром дивизии боевого корпуса повстанцев под командованием прославленного Босака. Он доблестно сражался за свободу, но в феврале 1864, тяжело раненый в бою под Кульчицей, попал в плен. А вскоре разделил участь Сераковского и большинства своих товарищей по руководству восстанием — был казнен на площади городка Ипатова (Опатова).

    Но только много позднее довелось Михаилу и его товарищам услышать о трагической судьбе своего воеводы.

    Сколько просидели молодые люди в оцепенении, опустив головы, — никто не смог бы ответить на этот вопрос. Некоторые украдкой вытирали рукавом глаза. Вывел всех из шока один из старших студентов Ян Кржистолович.

    — Будем выполнять приказ. Сложим все оружие здесь и разойдемся по нескольку человек, чтобы не выглядеть организованным отрядом...

    Он первым снял с себя саблю, поцеловал ее и, бросив на землю, отвернулся. Понурые, в глубоком молчании, все сложили в кучу ружья, сабли и пистолеты. Совсем недавно — беззаботные студенты, две недели — вольные повстанцы, сейчас они не знали, что ждет их завтра.

    — Рассчитайтесь по пять-шесть человек и разбредемся порознь, — Кржистолович обернулся и назвал фамилии студентов, с которыми был ближе знаком: — Янковский, Рабей, братья Лятосковичи, Ростковский... Ну и хватит. Советую всем ориентироваться на закатное солнце, так мы скорее выйдем из леса, к проезжей дороге...

    Вскоре эти шестеро действительно выбрались на тракт. Их заметили и окружили. Михаил не бросил свой пистолет, который, конечно, обнаружили, занесли в протокол, и это обстоятельство впоследствии усугубило его положение.

    Сначала их гнали пешком. Потом под конвоем на телеге доставили в Бобруйскую тюрьму и здесь сразу же разлучили. Царская амнистия осталась на бумаге, всех ожидало следствие.

                                                                * * *

    Михаил лежал на твердой койке, в сырой и вонючей тюремной камере, бессмысленно разглядывая засиженные насекомыми стены и потолок. Говорить с соседями не хотелось. Из головы не шли напутственные слова Топора: «Запирайтесь, оправдывайтесь, делайте вид, что раскаялись. Берегите себя для будущего»... Значит, нужно разыгрывать простачка, не впутывать товарищей.

    В коридоре послышались тяжелые шаги, кто-то снаружи уставился в «волчок». Потом лязгнул замок и на пороге выросла грузная фигура тюремного надзирателя.

    — Янковский! Собирайся. Без вещей, на допрос. Руки назад. По коридору вперед, шагом марш...

    Перед столом пожилого следователя — обшарпанный табурет.

    — Садитесь. Ваша фамилия, имя, отчество. Вероисповедание. Сколько лет?

    — Янковский Михаил, сын Яна. Католик. От роду двадцать один год.

    — Были ли на исповеди и причастии в этом году?

    — На исповеди святого причастия бывал ежегодно.

    — Гражданское состояние, где родились, где учились?

    — Дворянин Люблинской губернии Царства Польского, студент Горы-Горецкого земледельческого института...

    — Бывший. Запомните это раз и навсегда. А теперь расскажите с самого начала о своем преступном участии в мятежнической шайке и ограблении казначейства. Кто подбил на это дело? Помните — говорите только правду, не грешите, не усугубляйте свою вину перед богом и законом.

    «Доморацкий уже в могиле, о нем можно...»

    — Я знаю, что врать грешно, буду говорить только правду. Вечером 22 апреля однокурсник Доморацкий велел в два тридцать утра явиться на площадь.

    — Он вас заставил?

    Но тут совесть не позволила очернить покойника.

    — Нет, я пошел добровольно. На площади от начальника — его все звали Топор — получил оружие. Он послал нас на казначейство, по его команде стрелял и помогал выносить какие-то ящики...

    —Кто разбивал сундуки в подвале казначейства?

    — Было еще темно, лиц я не разглядел и не запомнил...

    В конце допроса чиновник спросил:

    — Что скажете в свое оправдание?

    — Я, как и мои товарищи, действовал не по произволу и не из собственной корысти: мы все исполняли команду, как солдаты!

    — Вот вам бланк протокола допроса. Вопросы мною заданы на левой, а свои ответы будете излагать по пунктам па правой стороне. Под ними и распишитесь. Когда потребуется, вызовем дополнительно.

    Мелким, но разборчивым почерком Михаил записал па казенных листах все свои показания и расписался.

    В течение лета его вызывали еще несколько раз, пытались запутать, но он неизменно повторял, что обо всем сообщил на допросе 22 мая и добавить к этому ничего не имеет.

    Наконец в сентябре состоялся суд. В небольшом темном зале впервые за долгие месяцы на скамье подсудимых снова встретились шестеро молодых шляхтичей. Все сильно изменились: похудели, пожелтели, на лицах лежала печать обреченности. Напротив них, за столом, восседали члены трибунала: презус, аудитор, заседатели — все военные.

    Коротко опросив юношей, седоусый презус — штабс-капитан — кивнул головой. Аудитор встал и торжественно зачитал постановление:

    — Его высокопревосходительство, командующий Виленским военным округом, генерал от инфантерии Муравьев, ознакомившись с материалами следствия, соизволил утвердить решение комиссии полевого суда, во высочайшему повелению учрежденной в городе Могилеве над мятежниками, бывшими дворянами и студентами… осужденными за вооруженное участие в действиях Горецкой мятежнической шайки и разграбление казначейства в Горках...

    Он откашлялся, обвел сидящих па скамье сверкнувшим из-под очков зловещим взглядом и продолжил:

    — Далее зачитываю его высокопревосходительства собственноручную конфирмацию по означенному делу:

    «По соображении со степенью вины каждого из подсудимых и более или менее деятельного участия в означенных преступлениях, определяю:

    Лишив всех означенных подсудимых дворянского достоинства и всех прав состояния, сослать на каторжные работы на сроки: Ивана Кржистоловича и Михаила Янковского — па восемь лет; Владимира Рабея — на шесть лет; Евгения Лятосковича, Иосифа Лятосковича и Эразма Ростковского — па четыре года. Имущество же всех этих подсудимых конфисковать в казну, а ежели имения к ним еще по дошли, — наложить запрещение на именно их родителей, с тем, чтобы когда части из оных, кои будут следовать им по наследству, были конфискованы. Город Вильно. Генерал от инфантерии Муравьев».

    Командующий войсками Северо-Западного края, наместник царя Муравьев недаром получил в пароде кличку «Вешатель». Мягких наказании он по признавал.

    Седоусый презус велел всем расписаться в ознакомлении с приговором и обернулся к начальнику охраны:

    — А теперь отведите всех в общую камеру.

    Вскоре гражданский губернатор Могилева рапортовал Муравьеву о том, что шестеро преступников отправлены с жандармами на лошадях до Смоленска, чтобы оттуда в «Тобольский Приказ о Ссыльных» они были направлены обыкновенным порядком... «О конфискации их имущества сделано должное распоряжение, о чем оп имеет честь уведомить его превосходительство господина командующего».

    Жизнь перелистнула еще одну мрачную страницу.

    Перед отправкой осужденных в Сибирь пани Елизавета Янковская — мать Михаила — добилась встречи с сыном. Грустные и подавленные сидели они на деревянной скамейке плохо освещенной комнаты свидании. По коридору за дверью шагал часовой.

    — У нас с отцом остается тринадцать сыновей и дочь, но от этого моя боль не легче... Ты всегда радовал нас своими способностями и энергией, но, боже мой, кто мог думать — куда приведет твои темперамент! Но ты пострадал за правду, мой мальчик. Обещай мне, что ты всегда будешь честным и твердым, куда бы тебя не забросила жизнь!

    — Это я вам обещаю, мама. И вы с отцом не очень беспокойтесь. Я все выдержу, мне кажется, к этому я себя подготовил. Сейчас для меня гораздо тяжелее другое: ужасно тяготит, что я, кажется, разорил всю семью! Нам ведь зачитали, что имения будут конфискованы.

    — Об этом ты не думай. Вы все уже почти взрослые, скоро большинство поступит на службу. Боюсь только, помогать тебе нам будет очень трудно. А пока возьми это...

    И, благословляя сына в неведомый страшный путь, пани Елизавета надела ему на палец старинный фамильный перстень и, обняв за шею, зашептала:

    — Не снимай его, пока все это не кончится. Ты ведь будешь без средств, я не знаю, чем мы сумеем тебя поддержать. Поэтому он может пригодиться, это дорогая вещь...

    Она отстранилась, посмотрела ему прямо в глаза и тихо добавила:

    — Под камнем заделана ампулка со смертельным ядом. Поэтому... если силы тебя совсем оставят, не давай никому над собой издеваться — сорви рубин зубами!

    Измученная женщина не могла продолжать. Опустила голову и вытянула из рукава платок. В ней боролись противоречивые чувства: беспредельная материнская жалость к сыну и мужество, чувство чести, То была их последняя встреча.

                                                                         СИБИРЬ

    Ненастным осенним днем двинулась из смоленской тюрьмы вереница заключенных. В цепях, в окружении конвойных шагали в колоннах арестантов вчерашние студенты. Миновали Москву, прошли сквозь владимирские Золотые ворота. Слегка передохнули, помылись в бане знаменитого централа, и дальше: Нижний Новгород — Казань — Тюмень... «Тобольский Приказ о Ссыльных» встретил лютыми морозами. Отсюда начинался великий сибирский этап, а по тем временам рекордно быстрым считалось, когда эти нескончаемые тысячи верст до Забайкалья преодолевали за полтора — два года.

    Но как медленно текли дни «того» года! Весна сменила зиму, наступило знойное лето, снова надвинулась слякотная осень, а колонны, редея, все двигались навстречу солнцу: то снежными, то пыльными, то топкими дорогами. Кто не выдержал — навсегда остался там, где не встал; недолго торчал у обочины деревянный крест, сгнивал и падал, и тогда уже ничто не напоминало о том, кто не одолел мучительного пути. Но все дальше месили снег и грязь, поднимали пыль сбитые и стоптанные сапоги и лапти оставшихся в живых... И среди них Михаил.

    Давно отстали все пять товарищей. Кто заболел в тюрьме, кто на пересылке; а с малыми сроками вообще отправляли поближе.

    Михаил, сжав зубы, перетерпел все: страшный долгий этап и не менее страшные нерчинские золотые рудники глубоко под землей.

    Летом их пригнали в станицу Сиваково.

    На берегу ослепительно сверкавшей реки Ингоды кипела работа: заключенные строили баржи. Сбросили серые бушлаты, засучили рукава грубых бязевых рубах. Слышался визг пил, стук молотков, удары топора. На берегу толпилось дородное начальство, дымила махоркой сонная охрана.

    Неузнаваемо обросший за эти годы густой темной бородой Михаил ловко работал острым топором. Потомок рыцарей оказался на редкость способным плотником, вкладывал в работу смекалку и даже некоторые усовершенствования, чем успел завоевать уважение товарищей, и авторитет у начальства.

    В это утро он заметил на берегу новичков. Двое тоже бородатых, но крайне не приспособленных к физическому труду интеллигентов бестолково дергали жалобно взвизгивавшую поперечную пилу. Она то прыгала, то ее заедало. И вдруг Михаил услышал восклицание на родном языке: один из интеллигентов помянул дьявола на чистейшем варшавском диалекте. Михаил улыбнулся, подошел.

    — Здравствуйте, панове, разрешите вам помочь.

    — О, пан земляк! Будьте ласковы, что-то у нас ничего не получается. Будь она проклята, эта пила и вообще все!

    — Сейчас наладим. Будем знакомы, — Михаил представился.

    Старший бородач протянул руку:

    — Очень приятно. Бенедикт Дыбовский. В недавнем прошлом натуралист, доктор биологии, а теперь — как видите... А это мой товарищ по несчастью, пан Леонид Домбровский.

    Битый каторжник, Янковский, незаметно огляделся.

    — На нас уже посматривает начальство. Так что становитесь, доктор, напротив, берите ручку пилы и начнем урок. Тяните на себя спокойно и ровно. Так. Нет, назад не толкайте, а отпускайте пилу свободно, теперь тяну я. Не нужно лишних усилий, не нужно нажима. А ну, пан Домбровский, становитесь на мое место!

    Когда прозвучала команда на перекур, присели па бревна отдохнуть, познакомились ближе. Стали вспоминать родину и нашли общих знакомых, в том числе вольнодумца князя Кропоткина, соседа Янковских по имению. Михаил признался: взгляды Кропоткина ему импонировали. Дыбовский рассказал, что за участие в восстании, за то, что на его квартире в Варшаве не раз собирались руководители Центрального Национального комитета, его едва не приговорили к смертной казни. Однако революционных идей он не разделял. И все же они подружились, хотя и ненадолго: вскоре их партии разлучили.

    Но всему наступает конец. Пришла и к ним половинчатая амнистия: политкаторжан отпускали на «вольное поселение» в пределах Восточной Сибири. Михаил вышел из ворот опостылевшего острога, оглянулся в с изумлением пошагал один, без конвоя. И вдруг, взбудораженный ветром и солнцем первой вольной весны, — сорвал с пальца тяготившее годами — как символ смерти — фамильное кольцо и швырнул его прочь! Сверкнув в воздухе красной искрой, драгоценный перстень исчез в глубоком сибирском сугробе. Через мгновение пожалел: последняя память о матери! Но было уже поздно.

    Михаил торопился. Скорее, скорее в Иркутск за документами, за направлением — куда угодно, но только к «новому месту жительства»! Пешком, на попутных санях добрался до столицы Восточной Спбирп и здесь, па пороге полиции, столкнулся с Дыбовским. Вместе вышли из губернского полицейского управления.

    — Ну-с, куда же вас направили, пан Михаил?

    — На Ленские золотые прииски, на Олекму, пан доктор, а вас?

    — Мне наконец разрешили заняться научной работой. При поддержке Географического общества начну изучать подводную жизнь Байкала. Но с вами связи терять не будем. Как прибудете на Олекму, сразу же сообщите адрес... Вы, конечно, слышали о недавнем героическом восстании на Кругобайкальской дороге? Предлагаю пойти поклониться братской могиле.

    Холмик — общая могила четырех расстрелянных руководителей мятежа политзаключенных — еще не зарос травой. Чьи-то заботливые руки не давали ему исчезнуть с лица земли. Сняв шапки, двое ссыльных долго молча стояли на месте казни, почтив память погибших товарищей.

    Вскоре они расстались надолго. Бенедикт Дыбовский стал первооткрывателем подводных организмов «Священного моря», а село Култук, где он жил, вечным памятником неутомимому ученому.

    Янковский устроился на золотом прииске на Олекме. На первые заработанные деньги купил старое кремневое ружье, порох, кусок свинца. Вечером, при коптилке, отковал три пули: на четвертую свинца не хватило и он пожалел истратить хотя бы одну на пристрелку. На заре надел лыжи и отправился в тайгу. Выследил огромного лося, подкрался, тщательно прицелился — трах!!! Но когда дым рассеялся, сохатого на месте не оказалось. Обескураженный, Михаил затесал толстую лиственницу, выстрелил в нее с упора и тоже не попал. Стало ясно — кремневка свой век отслужила. Он вернулся в поселок и со вздохом кинул фузею в сарай.

    С этого дня дал зарок, а впоследствии завещал сыновьям: никогда, ни при каких обстоятельствах не выходить на охоту с непристрелянным ружьем.

    Прошел год, второй, третий. Жизнь наладилась, появился достаток. Страстный охотник приобрел винчестер, двустволку, завел легавого пса Барса. Изредка приходили письма от Дыбовского, делившегося своими открытиями. Михаил отвечал, что устроился неплохо, живет в тепле, сыт, свободное время проводит на охоте. Это, конечно, не каторга. Но ему здесь тесно, все однообразие, а так хотелось бы поездить, посмотреть свет...

    И вдруг письмо от доктора. Он завершил работу на Байкале и предлагает принять участие в экспедиции па Дальний Восток. Дыбовский получил разрешение генерал-губернатора на троих: себя, Годлевского и Янковского. И хотя наместник в средствах отказал, его поддержал ответственный секретарь Географического общества Усольцев, выделил на организацию путешествия пятьсот рублей. Они с Годлевским на днях выезжают в Забайкалье и, если Михаил согласен, пусть догоняет их в Чите.

    Янковский не колебался ни минуты. Взял расчет и сел на первый уходивший вверх по Лене пароход. Добрался до Иркутска, получил у Усольцева пропуск, переправился через Байкал и прискакал на почтовых в Читу. Через несколько дней все встретились на барегу памятной Ингоды, в станице Сиваково, в избе потомственного забайкальского казака Силы Михайловича Ковалева.

    Дыбовский поставил перед собой цель подробно обследовать бассейн Амура и через Уссури пробраться к берегам Японского моря, в Приморский край. Но как преодолеть пространство в несколько тысяч верст с неизбежными препятствиями? Мысль о путешествии на лошадях отпадала. Лучше всего надежное, удобное судно. Но где его взять? В станице ничего подходящего но было.

    Дыбовский задумался, потом пытливо глянул на Янковского.

    — Вся надежда на вас, пан Михаил. Возьметесь построить ладью, которая будет служить нам и домом, возможно, на два-три года?

    — Попробую, пан доктор. Давайте завтра же отправимся искать нужный материал...

    В нескольких верстах от Сиваково осмотрели сосновую рощу, выбрали, спилили и сплавили в станицу огромную, почти без сучков, лесину. Закатили на козлы и распустили ее на доски и плахи, Михаил посидел вечер, составил чертеж. Потом заготовил из корня шпангоуты, наточил топор и взялся за дело.

    Работал с душой, с подъемом. Быстро загоревший, в полинявшей рубахе с закатанными рукавами, без шапки, со спиральками мелкой стружки в пышных каштановых шевелюре и бороде, он мастерил свое детище от зари до заката. Товарищи помогали, как могли: где поддержать, где перевернуть. Отзывчивые станичники несли кто гвозди, кто смолу, кто паклю. Их «Надежда», как ее окрестили, хорошела с каждым днем. Она вышла просторной и достаточно легкой, чтобы три человека могли управлять парусом, а когда нужно — гнать ее на шестах или на веслах. В ящике с песком оборудовали кухню, где можно на ходу разводить огонь, варить обед или чай. На специальных дугах в непогоду натягивался брезент, под ним получалась каюта. Из плотно связанного в пучки камыша Михаил сделал три спасательных пояса. Такой же, только более мощный пояс, охватил «Надежду» вдоль бортов, сделав ее непотопляемой.

    Ладью опробовали на воде и вытянули на катках па берег под погрузку, а наутро назначили выход в дальнее плаванье. Вечером все в последний раз сидели в просторной горнице Силы Ковалева и, поужинав, принялись за неизменный, со сливками, солоноватый забайкальский чай — сливан. Дыбовский не скрывал своей радости:

    — Наконец-то все готово и можно отправляться. Но, главное, какое судно получилось, а? На нем, если потребуется, пройдем хоть до Тихого океана! Молодец, пан Михал, моя вера в ваши способности полностью оправдалась.

    Янковский смущенно улыбнулся.

    — Мне и самому по душе наша «Надежда». И знаете, не покидает предчувствие — впереди ждет что-то необыкновенное!

    Годлевский только сдержанно кивнул. Они с Янковским успели уже не раз поспорить на политические темы и довольно резко расходились во взглядах. Пан Виктор называл Михаила марксистом и даже коммунистом.

    Сила Ковалев с шумом потягивал сливан. На темном от степного загара лице резко проступали глубокие морщины, кольцо в кольцо курчавилась слегка посеребрившаяся черная борода. Но очень молодо и твердо смотрели живые, как у кречета, зоркие глаза. Он согласно наклонил голову.

    — Лодка — красавица, что и говорить. Заглядение. Берегите свою «Надежду» пуще ока. Только ты, Бенедикт Иванович, запомни одно: народ здесь всякий, ухо нужно востро держать. Я не о станичниках, казаки парод добрый, не обидят. А поплывете дальше, у незнакомого берега на ночь не становитесь, на якоре надо ночевать, в сторонке. Ежели какой варнак с берега и сунется, на воде его ночью завсегда слыхать. А сами проспите — Барсик ваш взлает, предупредит...

    — Спасибо за совет, Сила Михайлович, но разве и теперь еще бывают случаи нападения на проезжих, грабеж?

    — Береженого бог бережет. Тут, паря, Забайкал сам знаешь. Беглому уголовнику черт не брат, он с голоду чего не натворит. За ним стража гоняется, а он и сам спуску не дает. Слыхал, поди, песню: «Славное море — священный Байкал»? Как там говорится: «Шилка и Нерчинск не страшны теперь, — пуля стрелка миновала». Вот и не забывайте про такие дела, смотрите в оба...

    Утром вся станица высыпала на берег провожать путешественников. «Надежду» дружно столкнули с катков и она, украшенная флагами, горделиво закачалась на речной волне. Бенедикт и Михаил сели на весла, Виктор примостился у руля, Барсик застыл на носу. Наступила торжественная минута.

    — Спасибо, друзья, за все! Счастливо оставаться! Прощайте!

    Дыбовский поднял над головой фуражку. Янковский оставил весло и — бах-бах! — дал салют из двустволки. Станичники скинули шапки, бабы замахали платками и над рекой раскатилось, как в хоре: «С бо-го-м!!!..»

    «Надежда» развернулась на быстрине, еще раз покрасовалась перед станицей и скрылась за поворотом.

    /Янковский В. Ю.  Нэнуни-четырехглазый. Повесть. Ярославль. 1979. С. 3-19./

    /Янковский В. Ю.  Полуостров. Повесть. Владивосток. 1989. С. 9-24./
 

                                                                                   Славному роду Михаила Ивановича

                                                                                   Янковского посвящается

                                                                        ЯНКОВСКИЕ

                                                       Поколенная роспись рода Янковских

                                                                                    I.

    1. Павел Янковский, род. ок. 176? г., поляк, дворянин, являлся обладателем сего достоинства от предков с 1673 г. Павел Янковский записан в Книге дворянства под буквой J под № 276 [1].

    Список использованных материалов:

    1.  Государственный архив в Калише (Польша).

    «Список дворянства Царства Польского», Варшава, 1851 г. (свидетельство № 6.782 Главного дневника 46.549).

                                                                                    II.

    2/1 Ян Янковский, род. ок. 1790 г. [8]. Поляк. Потомственный шляхтич Речи Посполитой. История древнего рода, написанная на пергаменте, хранившемся в свинцовом чехле, к сожалению, утерянном при бегстве семьи Михаила Ивановича Янковского из Приморья в Корею (1922 г.), гласила об участии предков в крестовых походах за освобождение от «неверных» Гроба Господня.

    Герб «Новина» своими корнями уходит в XI век. «В фондах музея им. В. К. Арсеньева, в архиве Виктории Янковской имеется несколько писем их польского родственника Николая Лучинского, потомка древней ветви семьи Новина-Лучинских.

    В одном из них печатным текстом на 2-х страницах он описывает принадлежность герба их знатному роду. Из письма... «Первые исторические упоминания о гербе Новина относятся к потомкам Беничны, матери св. Станислава, епископа Краковского кафедрального собора, в 1067 году убитого по приказу польского короля Болислава (из династии Пястов), возмущенного тем, что тот публично изобличал поведение короля.

    Потомки Беничны, носившие фамилию Новина, были записаны в историю документальной хроники Силезии и Польши как воины и преуспевающие владельцы земель.

    Рыцари Новина участвовали в победной битве в 1410 году (под Танинбергом).

    Новина, граф Доброгост упоминается как добродетель католической церкви, строитель монастырей и церквей.

    Рыцарь Тадеуш Новина спас жизнь польского короля, но потерял свою ногу. Благодарный король дал ему в качестве награды «золотую ногу» и титул «Златоголенщик». В память об этом в гербе «золотая нога» помещена над короной. Три страусиных пера украшают шлем — символ храбрости рыцарей Новина.

    Само имя Новина на старопольском «короткий меч». Его изобразили в верхней стороне щита золотом на голубом поле.

    В нижней части щита изображена дуга и лук, указывающие на происхождение семьи Новина, по традиции которой они были правителями (князьями) славянского колена Лукзани, знаменитых лучников.

    В шестнадцатом столетии некоторые семьи Новина эмигрировали из Силезии в Литву и Украину, используя имя Новина с дополнениями Лучинские, Янковские, Малиновские, Родзиевец.

    5-й Украинский гетман Хмельницкий был от Новина-Лучинских в 1648 году. В анналах Гродно (тогда Литва) о Новине-Янковских упоминается судейский титул - гл. судья.

    В 1785 году Екатерина II - русская императрица основала Почетную Хартию Рыцарей 6-ти степеней почетности, классифицируя с первой, наследуемой, и постепенно по степени знатности до 6 части «Книги почета», в которую могли быть занесены древние фамилии со знатными в корнями (не менее 450 лет). Все ветви Новины были занесены в 6-ю часть.

    После битвы под Полтавой в 1709 году много украинских и польских семей воевали на стороне шведского короля Карла XII и гетмана Мазепы. Орлик (Григорий) Новина был, как будто бы министром Мазепы и после его смерти был избран гетманом Украины. Поддержанный султаном и Французским королем, он развил очень активную политическую пропаганду против Петра I, который, безусловно, пытался заполучить персону Орлика, предлагая султану выкуп 1 млн дукатов за голову.

    Своего сына Филиппа Орлик Григорий послал во Францию, где был встречен с почетом французским королем Людовиком XIII. Граф Орлик Филипп был назначен полковником королевской гвардии, затем позже получил титул Маршала Франции и награжден Высшим Французским орденом «Lа Сrоiа Sаint Еsрrit». Очень удачно женился на баронессе, командовал французскими войсками в войне во Фландрии.

    В отделе гравюр в Национальной библиотеке в Париже есть гравюра той эпохи, отражающая битву при Бергене (Зум. Нидерланды) на которой Орлик сидит верхом на коне впереди французской армии с жезлом маршала. В нижнем углу гравюры есть подписи и среди них подпись «Граф Филипп Орлик де Лучинский в битве при Бергене». В этой битве он был ранен и вскоре умер.

    В Польском словаре знатных фамилий, который еще недавно (1969 г.) можно было найти во Франц. Национальной библиотеке, Орлик Новина обозначен как барон и граф Священной Римской империи. Ту же самую запись можно найти в других геральдических словарях.

    В архиве Министерства иностранных дел Франции (Париж) есть дневник Филиппа Орлик Новина, включающий много писем от его отца Григория. В одном из них Григорий пишет «... Это послание передали тебе шляхтич Лучинский из Волыни - наш родственник».

    Семья Новины была рассеяна по разный уголкам Польши и России. Причинами этого были войны и революции. Кроме того, многие из семейства Новина жили в Грозно, Волыни и австрийской Селезни. Это время различных потрясений в Польше многие члены семьи Новина погибли, так прадед Лучинский был убит в Грозно во время восстания 1831 г. Другие погибли в Сибири.

    Далее он перечисляет источники изложенных сведений в России - Публичная библиотека в Петербурге, Румянцевская библиотека в Москве; во Франции Архивы Министерства иностранных дел, в Национальной библиотеке в Париже находится Польский общий геральдический словарь; в Австрии много ценной информации о силезской знати, где есть упоминание об их общих родственниках Бурмистеров Новина Орлик, которые в 1938 году получили подтверждение титула графа от Великого князя Владимира Кирилловича.

    Он пишет, что для него важным открытием были публикации выдающегося украинского историка Элии Борщак (Франция, Украина).

    В провинциальном архиве Новгорода-Волынского имелась (1917 г.) брошюра знатных людей Новина. Это геральдический сборник, который содержит древо с именами потомков Тодеуша Новина, всех членов и ветвей этой семьи составляющий 20 поколений. Есть там Лучинские, Янковские, Залесские.

    Три ветви одного происхождения. Их общий предок Тадеуш из Силезии ХVI-ХVII век, символической ногой которого украшен их древний герб» [* Козько А. Д. Символы семьи Янковских... // Янковские чтения: материалы IV-V международных научно-практических конференций 1998-2000 гг. - Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2003. С. 29-31.] [1/4, 5, 6].

    Род Янковских получил дворянство в год победы польских войск над турками под Хоцимом (1673 г.): эта дата указана в правительственной грамоте, подтверждающей их сословную принадлежность. Грамота Герольдии королевства Польского на дворянское достоинство выдана 16/28 января 1843 г. на имя Яна Янковского о причислении его к дворянскому сословию под гербом Новина по Аугустовской губернии, в ней записано: «На основании статей 51.060 Закона о дворянстве в Царстве польском, принятого в году 1836, рассмотрев доводы, представленные г-ном Янковским Яном и сочтя таковые достаточными, на основании общего решения собрания департаментов Варшавского Правительствующего Сената от 22 сентября (4 октября года 1842, подтвердившего описание Герольдии, выдается настоящее Свидетельство в том, что г-н Янковский Ян герба Новина является дворянином Царства Польского вместе с потомством обоего пола в стране проживания или - с позволения правительства - в России, или при пребывании за границей, а также в том, что он является обладателем сего достоинства от предков с года 1673, каковое он доказал. Вследствие чего г-н Янковский Ян может быть вписан в Книгу потомственного дворянства как получивший сии достоинства еще до объявления вышеупомянутого Закона, о чем депутация дворянства Августовской губернии соответствующее уведомление получила». Ниже значится: «Настоящее свидетельство с подписью председателя и директора Канцелярии герольдии, скрепленное данною печатью, будет выдано г-ну Янковскому Яну». И далее: «...Составлено в Варшаве на заседании от 16/28 января» и следуют подписи «Член Правительства Сената Царства, Председатель Герольдии Действительный статский советник и сенатор (подпись неразборчива). Член Герольдии Директор канцелярии (подпись неразборчива) [9]. В «Списке дворянства Царства Польского с приложением кратких сведений о доказательствах дворянства», изданном в 1851 г. в Варшаве, значится Ян Янковский, сын Павла, Новина, год подтверждения дворянства - 1843 (источник - Общее собрание Варшавских департаментов Правительственного Сената, книга личного дворянства, С. 335-336). Этот документ подтверждает дворянство и то, что отцом Яна Янковского являлся Павел [13].

    Одно из имений рода, где жил Ян Янковский с семьей, по преданию - «Янкувка» Люблинского воеводства [7]. Место проживания Яна Янковского до 1830 г. не установлено. Документально зафиксировано по метрическим книгам римско-католического прихода города Тыкоцин проживание Яна семьей в Тыкоцинском уезде Аугустовской губернии Королевства Польского Российской империи с 1830 по 1848 г. В 1830 г. Ян Янковский с семьей проживал в деревне Нецецы (7 км западнее от города Тыкоцин), где Ян занимал должность стражника пограничной таможни. С 1833 до 1848 г. семья проживала в деревне Злотории (11 км восточнее города Тыкоцин). С 1833 по 1844 г. Ян занимал должность дозорного таможенной заставы (т.е. контрольного пункта на границе города, где взималась плата за въезд в него), в 1848 г. был ревизором заставы при таможенной палате Злотория [8, 11]. Эта деревня лежала на границе Царства Польского и Российской империи. На этой границе в период 1831-1851 годов находились польские таможенные управы, одна из которых располагалась в Злотории, у моста через реку Нарев. В 1851 г. таможенная граница между Царством Польским и Российской империей была упразднена [10, 12].

    Жена: Эльжбета (Елисавета) из рода Венцковских (Венцковска), род. в 1802 г. [8]. У них, по преданию, было пятнадцать детей, в том числе четырнадцать сынов и дочь — Виктория [2.2, 3]. Восстановлено пока рождение тринадцати детей: Альберт (23. 04. 1822 г.), Антоний (1824 г.), Войцех (?), Франчишек (1830 г.), Ян Непомусен (19. 05. 1833 г.), Каролина Эльжбета (4. 11. 1834 г.), Михалина Эльжбета (1. 10. 1836 г.), Феликс Леонард (8. 11. 1837 г.), Леопольд Клеменс (15. 11. 1838 г.), Казимеж (2. 03. 1840 г.), Михаил Матеуш (24. 09. 1842 г.), Виктория Мариана (6. 09. 1844 г.), Эльжбета (6. 06. 1848 г.). Наверняка, у Эльжбеты и Яна Янковских дети рождались между 1824 и 1829 г., и в дальнейшим, возможно, будет подтверждено семейное предание о пятнадцати детях Яна Янковского, но уже на сегодня известно, что дочь была не одна, а, по крайней мере, четыре.

    Список использованных материалов:

    1. Янковский В.

    Полуостров. - Владивосток: Дальневосточное книжное издательство, 1989. С. 8-15.

    2. Янковский В.

    Потомки Нэнуни: повести и рассказы. - М.: «Современник», 1986. Сноска 2.1. С. 23; сноска 2.2, С. 7-8.

    3. Личный архив Кушнаревой Т. К.

    Письмо В. Ю. Янковского от 17. 09. 98 г.

    4. Личный архив Янковского В.Ю.

    Письмо профессора Н. Н. Лучинского (Laredo, Texas) В. Ю. Янковской от 6. 09. 1969 г.

    5. Янковский В.

    От гроба Господня до гроба ГУЛАГа. - Ковров: ООО НПО «Маштекс», 2000. С. 182-184 (см. п. 4).

    6.

    Herby szlachty polskej. Wydawnictwa uniwersytetu warszawskiego i wydawnictwa alfa. – Warszawa, 1990. С. 108-109.

    7. Личный архив Кушнаревой Т. К.

    Письмо В. Ю. Янковского от 5. 05. 99 г.

    8. Государственный исторический архив Республики Беларусь

    Фонд 3286. Опись 2. Д. 1. Л. 161. Выписка из метрической книги о рождении Михала Матеуша Янковского 24. 09. 1842 г.

    9. Государственный исторический архив Республики Беларусь

    Фонд 3286. Опись 2. Д. 1. Л. 162. Грамота Герольдии на дворянское достоинство

    10. Личный архив Кушнаревой Т. К.

    Письмо РD Dr. Еugeniusz Nowak из Бонна от 7. 02. 2007 г.

    11. Личный архив Кушнаревой Т. К.

    Письмо РD Dr. Еugeniusz Nowak из Бонна от 8. 09. 2007 г.

    12. Личный архив Кушнаревой Т. К.

     Письмо РD Dr. Еugeniusz Nowak из Бонна от 3.11.2007 г.

    13. Государственный архив в Калише (Польша)

     «Список дворянства Царства Польского», Варшава, 1851 г. (свидетельство № 6.782 Главного дневника, 46.549).

                                                                                  III

    13/2. Михаил Иванович (Михал Матеуш), дворянин, род. 24. 09. 1842 г., умер 10.10.1912 г.

    Михаил Иванович родился в селении Злотории Тыкоцинского уезда Аугустовской губернии Королевства Польского Российской империи. Римско-католического вероисповедания. Крещен 25. 09. 1842 г. в Тыкоцинском костеле паном Петром Новаковским, заместителем Проща (ксендз - настоятель) в присутствии Антония Вашкевича, 77 лет, и Юзефа Рошко, 63-х лет, и двух госпитальных санитаров из города Тыкоцина. Родители: отец Ян Янковский благородного сословия, 52 лет, мать Эльжбета благородного сословия из рода Венцковских, 40 лет. Дитя оно при святом крещении нарекли именами Михал Матеуш. Крестные родители: вельможный пан Ян Добжан, бывший писарь таможни первого управления Злоторья, и вельможная пани Юлия Бартолевская. Присутствовали: пан Станислав Вальдерович и панна Анеля Бартолевская [32, 41].

--------------

    * Перевод, сделанный преподавателем Беларусского государственного университета В. В. Гричиком:

    162 Злотория. Произошло сие в городе Тыкоцине 25 сентября 1842 года в 10 часов утра. Явились Ян Янковский, благородного сословия, смотритель при таможне первого управления Злотории, в Злотории проживающий, 52-х лет, в присутствии Антония Вашкевия, 77-ми лет, а также Юзефа Рошко, 63-х лет, и двух госпитальных нищих (в XIX веке существовала традиция брать в свидетели нищих, чтобы новорожденному везло в жизни в денежном плане. Прим. - П. Сливиньски) из Тыкоцина и предъявил нам дитя мужеского полу, рожденное в Злотории предыдущим даем в двенадцатом часу ночи его супругою, благородной Эльжбетой из рода Венцковских, сорока лет от роду. Дитя оно при святом крещении, совершенном сегодняшним днем, наречено было именами Михаил и Матеуш, а крестными родителями его были Вельможный пан Ян Добжан, бывший писарь таможни первого управления Злотории и Вельможная панна Юлия Бартолевская. Присутствовали: пан Станислав Вальдерович и панна Анеля Бартолевская. Настоящий акт был явившимся прочитан явившимся отцом и ими только подписан был, ибо оба санитара писать не умеют. Пан Петр Новаковский...

--------------

 

    Михаил Иванович окончил гимназию в Люблине (семейное предание) и поступил в Горы-Горецкий земледельческий институт, являющийся одним из первых в России высших сельскохозяйственных учебных заведений. Директором Горы-Горецкого земледельческого института Горецкого уезда Могилевской губернии с 1860 г. был Р. Траутфеттер, талантливый и трудолюбивый человек.

    Его трудовая деятельность до этого времени была связана с Украиной. Он преподавал в Университете св. Владимира (в настоящее время Киевский государственный университет им. Шевченко), защитил диссертацию и получил степень доктора естественных наук, был директором Ботанического сада Киевского университета, неоднократно совершал научные экскурсии, являлся заведующим кафедрой ботаники, ректором университета.

    В 1859 г. Р. Траутфеттер был отстранен от выполнения обязанностей ректора как представитель консервативной партии университетских профессоров. В 1860 г. Р. Траутфеттер был назначен директором Горы-Горецкого земледельческой института. Министр М. Н. Муравьев и директор департамент сельского хозяйства П. А. Валуев надеялись, что Р. Траутфеттер как опытный руководитель и администратор сумеет уберечь студенческую молодежь от увлечения освободительными идеями, а как известный ученый-ботаник повысит авторитет института. Но, несмотря на высокий авторитет Р. Траутфеттера среди студентов и преподавателей, ожидания не оправдались. Отголоски польского мятежа (восстание 1863-1864 гг. докатились и до Горок. Р. Траутфеттер в январе 1963 г. не допустил вмешательства полицейской власти в дела института, оберегая свою независимость и защищая учащихся. Он отклонил предложенные могилевским губернатором мероприятия, заверив его, что институту не угрожает опасность восстания [39, 40]. В ночь на 24 апреля отряд повстанцев числом до 70 человек, к которому присоединились около 60 учащихся учебных заведений Горок, в числе которых был и Михаил Янковский, захватили город и Горы-Горецкий институт. [39]. Из Лондона должны были привезти оружие к берегам Литвы, за которое надо было платить золотом. Центральный Национальный комитет поставил задачу завладеть институтом и казначейством. В группе под руководством Топора (революционная кличка капитана российской армии Зигмунда (Людвиг [* Уточнение Павла Сливиньски.]) Звеждовского, уточнение В. Ю. Янковского) Михаил пошел на казначейство. Полиция пыталась их остановить, но они оказали сопротивление, используя оружие [37, 38]. Вторая группа уже захватила Горецкую высшую школу. Но пароход в назначенный срок не прибыл. Восставшим пришлось скрываться. На реке Прони они были обстреляны солдатами и ушли в лес под командованием капитана генерального штаба повстанца Звеждовского. Их окружили, арестовали в мае и доставили в Бобруйскую тюрьму. 22 мая Михаил Янковский дал показания.

    В Белорусском государственном архиве имеется поименный список лиц Горецкого уезда, уличенных в участии в восстании, в котором под № 83 значится Янковский Михаил, студент, и перед ним еще четыре фамилии, и для всех пятерых запись «участие в ограблении казначейства» [38]. В сентябре состоялся суд над мятежниками в г. Могилеве [1; 8]. Основными виновниками были признаны учащиеся и воспитанники, принимавшие участие в организации восстания (более 60 человек), а также администрация и педагоги института, допустившие беспорядки [39]. Летом 1863 г. Министерством государственных имуществ было принято решение о ликвидации Горы-Горецкого земледельческого института и объединении его с Санкт-Петербургским земледельческим институтом. «По конфирмации командующего Войсками Виленского Военного Округа Михаил Иванович Янковский лишен всех прав состояния и сослан в каторжную работу на Заводах на восемь лет. Распределен Тобольским приказом, 30 июня 1864 г., прибыл в Иркутск 25 ноября 1864 г., отправлен в Нерчинские Заводы 20 января 1865 г.; 25 февраля 1865 г. прибыл в Сиваковский Завод» [5]. Весной 1865 г. в поселок Сиваковка был направлен на каторжные работы как политический и профессор-адъюнкт зоологии и сравнительной анатомии Главной Школы Варшавы Бенедикт Дыбовский. В Сибири Дыбовский продолжает свои исследования. Как истинный ученый, он использует любую возможность для сбора коллекций фауны и флоры Сибири.

    Впоследствии Дыбовский приобретет мировую известность и будет преподавать в Львовском университете, за свою многогранную деятельность получит признание Российского правительства, чин советника и орден Св. Станислава [6.1]. Здесь и познакомился Янковский с Дыбовским, и это знакомство оказало большое влияние на дальнейшую жизнь Михаила Ивановича. На основании Высочайших повелений 16 апреля 1866 г. срок каторжных работ Янковскому был сокращен наполовину, и 25 сентября 1868 г. назначенный срок работ он закончил. Но по ошибке был выслан из Читы в числе преступников на работы. И только 12 ноября 1868 года, по личной просьбе Михаила Ивановича, он был причислен на поселение в Бадайскую волость Иркутского округа [3]. Дыбовский был направлен на строительство будущего курорта Дарасун. Он продолжал добиваться разрешения и выделения денег Сибирским (в н/в Восточно-Сибирским) отделением Географического общества для проведения экспедиции по изучению фауны и флоры Дальнего Востока. Ему разрешили. В эту экспедицию Дыбовский пригласил Михаила Янковского. Готовились к экспедиции тщательно. Михаил Иванович, поднаторевший в плотницком деле, смастерил лодку, Дыбовский и Годлевский подготовили все необходимое для сбора и сохранения коллекций фауны и флоры; инвентарь, провизию. Лодку назвали «Надежда» [6.1].

    Михаил Иванович Янковский участвовал в научной экспедиции с 1872 г. Под руководством профессора, доктора биологии Варшавского университета Б. И. Дыбовского изучал флору и фауну Забайкалья и Приамурья. В экспедиции принимал участие и зоолог В. А. Годлевский. В 1873 г. исследования были продолжены в долине р. Аргунь, а затем экспедиция спустилась вниз по Аргуни к Амуру. В течение двух лет, с двумя зимовками, они сплавлялись на весельной лодке «Надежда» по Амуру, от рек Шилка и Аргунь до устья Уссури [6.2]. Экспедиция финансировалась Русским Императорским географическим обществом. Были собраны богатые коллекции рыб, птиц и млекопитающих. Во время экспедиции Михаил Иванович проводил наблюдения, охотился и помогал собирать и сохранять коллекции различных животных, в том числе и птиц. Полученные навыки по сбору и сохранению коллекций позволили Янковскому в дальнейшем собрать уникальные коллекции, принесшие ему заслуженную известность не только в нашей стране, но и за ее пределами [6.2].

    В 1874 г. во Владивостоке Михаил Иванович нанимается управляющим золотым прииском. Подписав контракт с хозяином прииска Кустером, он уплывает на о. Аскольд на шхуне «Морская корова» известного китобоя, вольного шкипера финна Фридольфа Гека...

    В 1909 г. Михаил Иванович перенес тяжелое воспаление легких и для продолжения лечения выехал в Семипалатинск, а затем в Сочи. На протяжении нескольких лет М. И. к семье приезжал только осенью, но болезнь обострилась, и 10 октября 1912 г. Михаил Иванович Янковский умер в Сочи [11], похоронен на старом кладбище (ныне несохранившемся). В последний путь его проводила экономка Нюра, так ласково он называл Анну Ивановну Кузьмичеву (впоследствии Перминева).

    Имя М. И. Янковского увековечено в названии полуострова, где ранее было хозяйство Янковского [6.10]. В 1972 г. Сидеми переименовано в Безверхово. Там, в Безверхово, поставлен памятник пионеру Приморья Михаилу Ивановичу Янковскому. Бронзовая фигура высотой 2,5 метра установлена на плоскую гранитную плиту неправильной формы толщиной около 30 сантиметров. Чуть сзади на гранитной глыбе укреплена бронзовая доска со следующей эпитафией: «Он был дворянином в Польше, каторжником в Сибири и нашел приют и славу в Уссурийском крае. Содеянное им - пример будущим хозяевам земли». Впереди, на наклонной гранитной пластине, - надпись: «Янковский Михаил Иванович. 1842-1912». Открытие памятника состоялось 15 сентября 1991 года. На торжестве присутствовали внучка Янковского, поэтесса Виктория Янковская, прибывшая из США с сыном и своими внуками, ее браг Валерий Янковский из города Владимира - бывший политзаключенный, а ныне член Союза писателей России, прибывший вместе с сыном [6.5] Арсением и владимирским журналистом Н. Д. Лалакиным (В. Я.).

    Жена: со 2 мая 1877 г. Ольга Лукинична, урожденная Кузнецова (с 2. 05. 1877), род. в 1855 г. в г. Иркутске, в семье мещанина.

    Ольга Лукинична воспитывалась в доме своего дяди, зам. начальника Владивостокского порта, Иосифа Ивановича Куркутова. Жила в доме на положении родственницы-прислуги. После замужества приняла все тяготы жизни малообжитого края, стала настоящим помощником мужу. Жила с ним на Аскольде, затем на Сидеми. Была очень деятельным человеком, энергичной трудолюбивой [12]. На полуострове ей принадлежало 300 десятин земли по долине р. Сидеми [13]. Она внесла огромный вклад в сидеминское хозяйство. Подвижная, как ртуть, неутомимая, она заведовала всеми кладовыми, командовала многочисленной прислугой [17, 22].

    После восстановления Советской власти в Приморье осталась на Сидеми, затем в 1925 г. бежала на корейской шаланде в Корею, т.к. ее предупредили, что готовится ее арест. В Корею к детям сбежала на корейской парусной джонке. В Сейсине была главной по хозяйству [12, 23]. Умерла в 1932 г. Похоронена на общем корейском кладбище в Новине (Корея) [16, 17].

    Список использованных материалов:

    1. Янковский В.

    Полуостров. - Владивосток: Дальневосточное книжное издательство, 1989 г. С. 8-15.

    2. ПГО музей им. В. К. Арсеньева

    МПК 12716-16 Фото. Янковский Михаил Иванович в гробу и надпись: г. Сочи, 1912 г.

    3. Государственный архив Иркутской области

    Ф. С. 76-76 об.

    4. РГИА ДВ

    Ф. 244. Оп. 16, метрическая книга Владивостокской Успенской церкви за 1877 г. Ч. 11, Зап. 6.

    5. Государственный архив Иркутской области

    Ф. 24. Оп. 3, Св. (кор.) 2228. Ед. хр. 32. Л. 76  об.

    6. «Янковские чтения» (материалы конференций 1992, 1994, 1996 гг.)

    6.1. М. И. Ефимова. С 75-77

    6. 2. В. А. Нечаев. С. 16-20

    6.3. С. С. Харкевич, В.А. Недолужко. С 9-15

    6.4. А.Н. Петрук. С 24-27

    6.5. Б. А. Дьяченко. С. 5-8

    6.6. Д. Л. Бродянский. С. 21-23

    6.7. Н. Г. Мизь. С. 68

    6.8. И. И. Бабцева. С. 59-63

    6.9. Б. А. Дьяченко. С 64-67

    6.10. С. Ф. Крившенко. С 36-37

    7. Личный архив Дьяченко Б. А.

    Интервью с Валерием Юрьевичем Янковским, 1991 г. (магнитофонная запись).

    8. Альманах «Рубеж» №1 (863), 1992 г.

    Б. А. Дьяченко. С. 329-330.

    9. ПГО музей им. В. К. Арсеньева

    «Труды III Хабаровского съезда», МПК-10183-10 (фонд редкой книги). Прил. 15. С. 118-120

    10. Янковский В.

    Потомки Нэнуни: повести и рассказы. - М.: «Современник», 1986. С. 151.

    11. Архивный отдел Управления записи актов гражданского состояния администрации Краснодарского края от 30. 12. 98 г. № 933

    Архивная справка о смерти М. И. из документальных материалов фонда «Коллекция документов актов гражданского состояния церквей Черноморского округа»

    12. Личный архив Куншаревой Т. К.

    Письмо В. Ю. Янковского от 25. 02. 1999 г.

    13. РГИА ДВ

    Ф. 701. Оп. 1. Д 217. «Господину Генерал-Губернатору Восточной Сибири. Представление об отводе Янковскому удобных мест для развода коневодства»

    14. Мизь Н. Г.

    Журнал «Вестник». ДВО РАН. 1999. № 2. С. 92-99.

    15. РГИА ДВ

    Ф. 1. Оп. 5. Д. 755. Лл. 1, 4, 31, 33

    16. Личный архив Кушнаревой Т. К.

    Письмо В. Ю. Янковского от 18. 09. 2000 г.

    17. Янковский В.

    От гроба Господня до гроба ГУЛАГа. - Ковров: ООО НПО «Маштекс», 2000. С. 7 - третья сноска. С 20 - 1-я и 2-я сноски

    18. Личный архив Янковского В. Ю.

    Письмо профессора А.И. Куренцова (Владивосток) В. Ю. Янковскому от 2. 01. 1969 г.

    19. Личный архив Янковского В. Ю.

    Письмо орнитолога, профессора В. А. Нечаева (Владивосток) В. Ю. Янковскому от 23. 10. 1968 г.

    20. ПГО музей им. В. К. Арсеньева

    МПК 14308 Фото. Янковский Михаил Иванович - студент Горецкой высшей земледельческой школы. Июль 1859 г.

    21. ПГО музей им. В. К. Арсеньева

    МПК 12716-1 Фото. Янковский Михаил Иванович. Иркутск, 1892 г.

    22. ПГО музей им. В. К. Арсеньева

    МПК 13603-36. Фото Янковской Ольги Лукиничны у крыльца старого дома на Сидеми. 1920 г.

    23. ПГО музей им. В. К. Арсеньева

    НВ 7057-3 (ГАИО. Ф. 24. Оп. 3. Д. 32. Лл. 112, 120).

    24. Яворская Е. Д.

    Доклад на V Янковских чтениях. Доклад «Участие М. И. Янковского, М. Г. Шевелева, Ю. И. Бринера в общественном самоуправлении г. Владивостока».

    25. РГИА ДВ

    Ф. 28. Оп. 1. Д. 39. Л. 18.

    26. РГИА ДВ

    Ф. 28. Оп.1. Д. 185. Л. 269.

    27. Бородин И.

    Коллекторы и коллекции по флоре Сибири. - СПб., 1908. С. 157

    28. Янковский М.

    О гарантировании природных богатств от уничтожения и истощения // Труды III Хабаровского съезда местных деятелей Амурской и Приморской областей. - Хабаровск, 1895.

    29. А. И. Куренцов

    Животный мир Приамурья и Приморья. - Хабаровск: Хабаровское книжное издательство, 1959 г.

    30.

    Всеподданнейший отчет Приамурского генерал-губернатора Гродекова. 1898-1900 гг. - Хабаровск, 1901. С. 70.

    31. Государственный исторический архив Республики Беларусь

    Фонд 3286. Оп. 2. Д. 1. Л. 161. Выписка из метрической книги о рождении Михала Матеуша Янковского 24. 09. 1842 г.

    32.

    Газета «Приамурские вести», Хабаровск. 1898. Май. № 10. С. 13, 14.

    33. «Кожевенный за вод Янковского и К°»

    Газета «Приамурские вести», Хабаровск, 1897. Апр., 27.

    34. РГИА ДВ

    Ф. 1. Оп. 5. Д. 669. Л. 736. Прошение дворянина Михаила Ивановича Янковского к Его Превосходительству Военному Губернатору Приморской области

    35. ГАПК

   4.О-14. Обзор современного состояния садоводства в Южно-Уссурийском крае. Л. 11.

    36. Янковские чтения (материалы конференции 2003 г., не опубликованы)

    А. Антонов

    37. Государственный исторический архив Республики Беларусь

    Фонд 3286. «Материалы следственной комиссии по Горецкому уезду Могилевской губернии по делам о бывшем восстании...». Оп. 2. Д. 1. Л. 161 (метрическое свидетельство о рождении). Л. 2. Грамота геральдии

    38. Государственный исторический архив Республики Беларусь

    Фонд 3286. Опись 1. Д. 1. Лл. 51 об. 52. Поименный список лиц Горецкого уезда, уличенных в участии в восстании

    39. Джус М. А., кандидат биологических наук, ассистент кафедры ботаники БГУ

    Журнал. Биология: проблемы высказывания. 2005. № 2. С 38-43.

    40. Цитович С.Г.

    Горы-Горецкий земледельческий институт. - Горки: Изд-во БСХА, 1960. С. 274.

    41. Микрофильм американского «Генеалогического общества Юты, 1973» (Мормоны)

    Римско-католический приход Тыкоцин, Акты рождения 1841-1860, EНL INTL Film [949201]. Метрическая книга Тыкоцинского прихода за 1844 г. Запись С. 197. Акт № 162

    /Кушнарева Т. К.  Янковские. // Записки клуба “Родовед”. Вып. 23. Владивосток. 2008. С. 11-21, 25-32, 51-62./

                                                                         ВВЕДЕНИЕ

                                                                                      «Должны мы жить трудом своим,

                                                                                     Откинув дрязги, сплетни, лень:

                                                                                     В работе дорог каждый день.

                                                                                     Нам за примерами, как жить,

                                                                                     Не надо далеко ходить:

                                                                                     Здесь был Мякотин, был Дьячков,

                                                                                     Работал Буссе... Стариков

                                                                                     Мы многих знаем честный труд...

                                                                                     Пусть все, как братья, подадут

                                                                                     Друг другу руки и тогда -

                                                                                     Все для работы, для труда!

                                                                                     И клич: «В честь родины святой!» -

                                                                                     Не будет только звук пустой»,

                                                                                           (Павел Иванович Гомзяков)

    Начиная работу над рефератом мне еще нечего не было известно о людях, которые волею судьбы были собраны вместе на Далекой окраине России. Они занимались исследованиями и познаниями Амурского края. Невзирая на трудности и любые обстоятельства они на пустом месте основали и развили масштабную просветительскую организацию - Общество Изучения Амурского Края.

    Большой вклад по созданию первых научных коллекций, библиотеки, архива, внесли предприниматели и исследователи. Среди них почетное место занимает землевладелец Михаил Иванович Янковский. За одну человеческую жизнь он сделал так много, что его деятельность и научные открытия впоследствии получили мировую известность и были названы янковской культурой.

    Во время научно-исследовательской работы я поняла, как важно уметь идти к намеченной цели, верить в свои силы и не предавать своих друзей-единомышленников. Благодаря старшему брату, который уже несколько лет занимается краеведением, эта работа меня очень заинтересовала. Я рада, что мое знакомство с родным краем началось с изучения деятельности и судьбы выдающегося и удивительного человека Михаила Ивановича Янковского.

                                                                 Детство Янковского

    Михаил Иванович Янковский (Михал Матеуш Янович), дворянин, родился 24 сентября 1842 года, умер 10 октября 1912 года. Михаил Иванович родился в селении Злотории Тыкоцинского уезда Аугустовской губернии Королевства Польского Российской империи. Римско-католического вероисповедания. Крещен 25 сентября 1842 года в Тыкоцинском костеле паном Петром Новаковским. заместителем Проща (ксендз - настоятель) в присутствии Антония Вашкевича, 77 лет, и Юзефа Рошко, 63-х лет, и двух госпитальных санитаров из города Тыкоцина. Родители: отец Ян Янковский благородного сословия, 52 лет, мать Эльжбета благородного сословия из рода Венцковских, 40 лет. Дитя оное при святом крещении нарекли именами Михал Матеуш. Крестные родители: вельможный пан Ян Добжан, бывший писарь таможни первого управления Злоторья, и вельможная пани Юлия Барголевская. Присутствовали: пан Станислав Вальдерович и панна Анеля Барголевская.

    Перевод, сделанный преподавателем Беларусского государственного университета В. Б. Гричиком:

    «162 Злотория. Произошло сие в городе Тыкоцине 25 сентября 1842 года в 10 часов утра. Явились Ян Янковский, благородного сословия, смотритель при таможне первого управления Злотории, в Злотории проживающий, 52-х лет, в присутствии Антония Вашкевия, 77-ми лет, а также Юзефа Рошко, 63-х лет, и двух госпитальных нищих (в XIX веке существовала традиция брать в свидетели нищих, чтобы новорожденному везло в жизни в денежном плане. Прим. - П. Сливиньски) из Тыкоцина и предъявил нам дитя мужеского полу, рожденное в Злотории предыдущим днем в двенадцатом часу ночи его супругою, благородною Эльжбетой из рода Венцковских, сорока лет от роду. Дитя оное при святом крещении, совершенном сегодняшним днем, наречено было именами Михаил и Матеуш, а крестными родителями его были Вельможный пан Ян Добжан, бывший писарь таможни первого управления Злотории и Вельможная панна Юлия Бартолевская. Присутствовали: пан Станислав Вальдерович и панна Анеля Бартолевская. Насгоящий акт был явившимся прочитан явившимся отцом и ими только подписан был, ибо оба санитара писать не умеют. Пан Пегр Новаковский...»

                                                                   Польский мятеж

    Михаил Иванович окончил гимназию в Люблине (семейное предание) и поступил в Горы-Горецкнй земледельческий Институт, являющийся одним из первых в России высших сельскохозяйственных учебных заведений.

    Директором Горы-Горецкого земледельческого института Горецкого уезда Могилевской губернии с 1860 года был Р. Траутфеттер, талантливый и трудолюбивый человек. Министр М. Н. Муравьев и директор департамента сельского хозяйства П. А. Валуев надеялись, что Р. Траутфеттер как опытный руководитель и администратор сумеет уберечь студенческую молодежь от увлечения освободительными идеями, а как известный ученый-ботаник повысит авторитет института. Но, несмотря на высокий авторитет Р. Траутфеттера среди студентов и преподавателей, ожидания не оправдались. Отголоски польского мятежа (восстание 1863-1364 гг.) докатились и до Горок. Р. Траутфеттер в январе 1963 г. не допустил вмешательства полицейской власти в дела института, оберегая свою независимость и защищая учащихся. Он отклонил предложенные могилевским губернатором мероприятия, заверив его, что институту не угрожает опасность восстания. В ночь на 24 апреля отряд повстанцев числом до 70 человек, к которому присоединились около 60 учащихся учебных заведений Горок, в числе которых был и Михаил Янковский, захватили город и Горы-Горецкнй институт. Центральный Национальный комитет поставил задачу завладеть институтом и казначейством. В группе под руководством Топора (революционная кличка капитана российской армии Зигмунда (Людвиг) Звеждовского, уточнение В. Ю. Янковского) Михаил пошел на казначейство. Полиция пыталась их остановить, но они оказали сопротивление, используя оружие. Вторая группа уже захватила Горецкую высшую школу. Но пароход с оружием в назначенный срок не прибыл. Восставшим пришлось скрываться. На реке Прони они были обстреляны солдатами и ушли в лес под командованием капитана генерального штаба повстанца Звеждовского. Их окружили, арестовали в мае и доставили в Бобруйскую тюрьму. 22 мая Михаил Янковский дал показания.

    В Белорусском государственном архиве имеется поименный список лиц Горецкого уезда, уличенных в участии в восстании, в котором под № 83 значится Янковский Михаил, студент, и перед ним еще четыре фамилии, и для всех пятерых запись «участие в ограблении казначейства». В сентябре состоялся суд над мятежниками в городе Могилеве. Основными виновниками были признаны учащиеся и воспитанники, принимавшие участие в организации восстания (более 60 человек), а также администрация и педагоги института, допустившие беспорядки. Летом 1863 г. Министерством государственных имуществ было принято решение о ликвидации Горы-Горецкого земледельческого института и объединении его с Санкт-Петербургским земледельческим институтом. «По конфирмации командующего Войсками Виленского Военного Округа Михаил Иванович Янковский лишен всех прав состояния и сослан в каторжную работу на Заводах на восемь лет. Распределен Тобольским приказом, 30 июня 1864 г., прибыл в Иркутск 25 ноября 1864 года, отправлен в Нерчинские Заводы 20 января 1865 года; 25 февраля 1865 года прибыл в Сиваковский Завод».

    На основании Высочайших повелений 16 апреля 1866 г. срок каторжных работ Янковскому был сокращен наполовину, и 25 сентября 1868 г. назначенный срок работ он закончил. Но по ошибке был выслан из Читы в числе преступников на работы. И только 12 ноября 1868 года, по личной просьбе Михаила Ивановича, он был причислен на поселение в Бадайскую волость Иркутского округа.

                                                 Научные экспедиции М. И. Янковского

    Михаил Иванович Янковский участвовал в научной экспедиции с 1872 года. Под руководством профессора, доктора биологии Варшавского университета Б. И. Дыбовского изучал флору и фауну Забайкалья и Приамурья. В экспедиции принимал участие и зоолог В. А. Годлевский. В 1873 г. исследования были продолжены в долине р. Аргунь, а затем экспедиция спустилась вниз по Аргуни к Амуру. В течение двух лет, с двумя зимовками, они сплавлялись на весельной лодке «Надежда» по Амуру, от рек Шилка и Аргунь до устья Уссури. Экспедиция финансировалась Русским Императорским географическим обществом. Были собраны богатые коллекции рыб, птиц и млекопитающих. Во время экспедиции Михаил Иванович проводил наблюдения, охотился и помогал собирать и сохранять коллекции различных животных, в том числе и птиц. Полученные навыки по сбору и сохранению коллекций позволили Янковскому в дальнейшем собрать уникальные коллекции, принесшие ему заслуженную известность не только в нашей стране, но и за ее пределами.

    В 1874 году во Владивостоке Михаил Иванович нанимается управляющим золотым прииском. Подписав контракт с хозяином прииска Кустером. он уплывает на остров Аскольд на шхуне «Морская корова» известного китобоя, вольного шкипера финна Фридольфа Гека. Это плавание положило начало большой дружбе, на всю жизнь, этих двух великих людей.

    Янковский со знанием дела взялся за работу. Пригодился опыт, полученный на приисках Сибири. Улучшив организацию труда, дисциплину и контроль за добытым золотом, Михаил Иванович добился роста добычи золота. Кустер предложил перезаключить контракт на более выгодных условиях. Таким образом, он проработал на Аскольде пять лет. «Здесь в круг его научных интересов входят геология, метеорология, археология, зоология, ботаника, животноводство, растительность, охрана природы. В 1881 г. в статье «Остров Аскольд», опубликованной в издании Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества, он дает геологическую, орографическую, гидрогеологическую, ботаническую и зоологическую характеристики острова. Особое внимание уделено вопросам влияния добычи золота и охоты на его природу». Эта статья явилась первой комплексной характеристикой островной экосистемы, включающей природные и антропогенные процессы и факторы в их сложном взаимодействии и переплетении. Статья была удостоена серебряной медали Русского географического общества.

    На Аскольде Михаил Иванович производит агрономические наблюдения в прибрежной зоне Приморской области, где жили преимущественно корейцы. Он обратил внимание на то, что они традиционно выращивали кукурузу, чумизу, сою, а свои пашни располагали в распадках. Эти наблюдения ему пригодились позже на Сидеми...

                                                                    Заключение

    В 1909 г. Михаил Иванович перенес тяжелое воспаление легких и для продолжения лечения выехал в Семипалатинск, а затем в Сочи. На протяжении нескольких лет М. И. к семье приезжал только осенью, но болезнь обострилась, и 10 октября 1912 г. Михаил Иванович Янковский умер в Сочи, похоронен на старом кладбище (ныне несохранившемся).

    В последний путь его проводила экономка Нюра. так ласково он называл Анну Ивановну Кузьмичеву (впоследствии Перминева).

    В 1912 г. Михаил Иванович составил завещание "...на случай могущей постигнуть меня смерти, заблагорассудил изъявить свою волю в следующем: собственно мне принадлежащее благоприобретенное недвижимое имение "Конный хутор", со всеми, без исключения, имеющимися в нем строениями... а также землями как моими собственными, находящимися на полуострове «Янковского» и в долине речки Сидеми... так и арендуемыми мною от казны... после моей смерти должно оставаться нераздельным и составлять, как и при жизни моей, одно целое и своими доходами служить, по мере возможности, на пользу приютившего меня в молодости края, в коем родились мои дети, каковое имение должно служить фамильным гнездом, в коем каждый из детей моих мог бы иметь, в случае надобности, всегдашний приют»...

    Воистину говорится, что талантливый человек талантлив во всем. Достойным продолжателем дела отца стал его сын Юрий Михайлович Янковский. Он был очень инициативным, наблюдательным во всех делах. Познавал мир вокруг себя и записывал свои наблюдения. Бережно относился к природе, сохранял и улучшал ее. Храбрость, выносливость, умение переносить жизненные тяготы, огромное трудолюбие, способность выживать в любых условиях и продолжать созидательную деятельность явилась основным жизненным кредо Михаила Ивановича и его потомков.

    Судьба испытывала на прочность род Янковских - в течение многих десятилетий. Созданное Михаилом Ивановичем и его потомками отбиралось, уничтожалось. В 1922 г. часть семьи эмигрировала в Корею. Ольга Лукинична, ее дочь Галина (Анна), некоторые родственники остались в Сидеми. Но ненадолго. О. Л. Янковская, случайно узнав о своем готовящемся аресте, тайно бежала в Корею, Галина с мужем, как спецпоселенцы, были сосланы в Нарымскнй край.

    После окончания Второй Мировой войны в 1946 г. был арестован сын Михаила Ивановича - Юрий, главный наследователь уже несуществующего имения в Сидеми и хозяин Новины - нового, снова созданного на голом месте имения. «Новина умерла в течение одного дня. Двадцать лет ежедневного труда только на этой земле и все, что было накоплено и создано силами практически трех поколений, начиная с первопроходцев полуострова в 1880 году - все рухнуло в одночасье» - пишет В. Янковский, внук Михаила Ивановича, прошедший ГУЛАГ и ссылку.

                                                         Библиографический список

    1. Янковский Ю. М. Полвека охоты на тигров. - Владивосток, изд. «Уссури», 1990 г.,

    2. А. А. Хисамутдннов. Теrrа inсоgnitа или хроника русских путешествий по Приморью и Дальнему Востоку. - Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та. 1989 г.

    3. Ю.С. Аракчеев. В стране синих махаонов - Москва «детская литература» 1985 г.

    4. Т. К. Кушнарева. Янковские - Владивосток: Изд-во ВГУЭС 2008 г.

    5. Красная книга Приморского края - Владивосток 2005 г.

    6. А. А. Хисамутдинов. Общество изучения Амурского края: события, люди. - Владивосток: Изд-во ВГУЭС 2004 г.

    7. Источник: Груздев А. И. Береговая черта: Имя на карте: Мор. Топоним. словарь. - Владивосток: Дальнаука, 1996. - С. 44, 85; Приморский край: Крат. энцикл. справ. Владивосток: Изд-во ДВГУ, 1997. - С. 126; Березкина Н. И. Из истории Владивостокского коммерческого училища. 1908-1922 гг. Зап. ОИАК. - Владивосток. 1998. - Т. 32. - С. 68-69: фот.

    8. История села Безверхово. По материалам архива администрации Хасанского муниципального района.

    9. Большой энциклопедический словарь - Москва. 1998 г.

    10. В. Балязин «Тайны дома Романовых» - Москва Олма - Пресс 2006 год

    /Лаптева К. И. Деятельность и судьба члена Географического общества Михаила Ивановича Янковского. Владивосток. 2009. С. 3-9, 18-19, 25.

              692701, Приморский край, Хасанский район, п. Славянка, ул. Свободная, 2

                               14-19 июля приезжает правнук М. И. Янковского

    14-19 июля в Хасанский район приезжает правнук Михаила Ивановича Янковского Орр Петрович Чистяков (США).

    Встреча с ним состоится 18 июля в музее первопоселенцев в Безверхово. Также планируется встреча с О. П. Чистяковым и правнуком Фридольфа Гека Леонидом Юльевичем Васюкевичем в Районной библиотеке в п. Славянка.

    Справки по тел.: 46-4-99, 47-1-09.

    Михаил Иванович (Янович) Янковский (1842 – 1912) – предприниматель, натуралист и селекционер, представитель польского дворянского рода Новина-Янковских.

    В 1863 году, будучи студентом Горы-Горецкого земледельческого института, принял участие в польском народном восстании против самодержавия, которое было жестоко подавлено. Был приговорён к 8 годам каторги в Сибири с лишением всех дворянских прав (позже по царской амнистии срок каторги был сокращён).

    В 1868 году Михаил Янковский устроился на золотые прииски притока реки Лены Олёкмы. В 1872 г. отправляется на Дальний Восток в составе небольшой научной экспедиции. В 1874 г. становится управляющим золотым прииском на острове Аскольд, неподалеку от Владивостока.

    В 1879 г. Янковскому были возвращены права дворянства, после чего вместе с другом шкипером Фридольфом Геком он переселяется на полуостров Сидими, где им была основана сельскохозяйственная ферма и конный завод. Через годы племенной работы в Приморье и Приамурье появятся табуны лошадей генерированной им для особого дальневосточного климата и ландшафта породы. С первых дней своего пребывания на Сидими Янковский запретил отстрел оленей. А в 1908 г. он перегородил полуостров, и в парке оказалось порядка 700 оленей. Янковский не только создал самое большое стадо, но и серьезно занялся изучением биологии вида, достигнув таких результатов, которые и сейчас не всегда под силу даже крупным оленеводческим хозяйствам. И именно его стадо, насчитывавшее в 1916 году 300 голов, дало начало первому в стране специализированному совхозу. Не случайно эмблемой имения Янковских стало изображение головы оленя, помещенной в подкову.

    Михаил Иванович был и разносторонним естествоиспытателем. Он внёс значительный вклад в развитие науки как географ, энтомолог, орнитолог, археолог. Им была открыта стоянка доисторического человека, опубликованы статьи по географии и биологии Уссурийского края, были открыты новые виды насекомых, птиц и растений. Янковский был активным членом Общества изучения Амурского края. В 1889 г. он пожертвовал деньги на строительство здания музея во Владивостоке и впоследствии активно участвовал в формировании музейных коллекций.

    В 1906 году уехал во Владивосток, оставив имение жене и детям. Начал книготорговлю, участвовал в кожевенном предприятии фирмы “Жуклевич, Янковский и Ко”. Умер в Сочи.

    Имя Янковского носят несколько видов бабочек, растения, археологическая культура юга Приморья и особая, им выведенная порода лошадей, полуостров в заливе Петра Великого и гора на нем.

    В 1991 г. в бывшем имении Янковского Сидими (Безверхово) установлен памятник Михаилу Ивановичу, с надписью: “Он был дворянином в Польше, каторжником в Сибири, нашел приют и славу в Уссурийском крае. Содеянное им – пример будущим хозяевам земли”.

   1 июля, 2014

                                                    ПАЛЯЎНІЧЫЯ ЯНКОЎСКІЯ —

                                                   АБО ЗЬНІШЧАЛЬНІКІ ЗЬВЯРОЎ

 

 

    Алесь Марціновіч

                                                                  МІХАІЛ ЯНКОЎСКІ

        НЭНУНІ: ЛЕГЕНДА I ПРАЎДА

    Безумоўна, пра Ажэшку ты сёе-тое ведаў і да майго аповеду. Але не сумняваюся, нічога не чуў пра нэнуні. Прызнаюся шчыра: у няведанні доўгі час быў і я. Пакуль не пазнаёміўся з біяграфіяй Міхаіла Янкоўскага. Аказваецца, у нэнуні было чатыры вокі. Як у звычайнага чалавека — два спераду. Ды яшчэ два ззаду, на патыліцы. Па-карэйску нэнуні — чалавек з чатырма вачыма.

    Цябе ўжо цікавіць, а якое дачыненне нэнуні мае да Янкоўскага? Самае непасрэднае. Карэйцы былі ўпэўнены, што ён — гэта нэнуні. Яшчэ яны называлі Янкоўскага Мікау Іванычы. Па-беларуску - Міхаіл Іванавіч. Ці па-простаму — Міхаіл Іваныч.

    У далёкія краі яго адправілі адбываць пакаранне за ўдзел у паўстанні 1863-1864 гадоў. Як і іншыя выгнаннікі, ехаў у невядомасць. А там, дзе невядомасць, усякае магчыма.

    Гэта разумела і маці Міхаіла. Праводзячы яго, надзела яму на палец рубінавы пярсцёнак. Папрасіла:

    — Беражы яго, сыночак. Вельмі дарагі ён. Калі асабліва цяжка будзе, прадасі і неяк пратрымаешся.

    Пасля расплакалася горка, наўзрыд:

    — Міша, пад рубінам знаходзіцца маленькая ампулка... З атрутай яна. Калі не ўбачыш ніякага выйсця, сарві рубін вуснамі... Не пасаром наш род...

    Магчыма, гэта і легенда. Але ж і жыццё Янкоўскага такое, што мала чым розніцца ад яе.

        НЕКАЛЬКІ ПАВОЗАК... ЗОЛАТА

    Паходзіў ён з даўняга шляхецкага роду. Сям’я жыла ў маёнтку Янкуўка. Гэта ў Люблянскай губерні. Сёння Рэспубліка Польшча. Нарадзіўся 24 верасня 1842 года. Сваімі продкамі вельмі ганарыўся.

    Яго прапрадзед Тадэвуш Навіна быў вядомым рыцарам. Праславіўся ў барацьбе з тэўтонскімі рыцарамі. У час аднаго з баёў страціў нагу. Але выратаваў ад немінучай гібелі польскага караля Лячку.

    Міхаіл любіў зямлю, марыў працаваць на ёй. Таму і паступіў у Горы-Горацкі сельскагаспадарчы інстытут. Цяперашняя Беларуская сельскагаспадарчая акадэмія. Сярод студэнтаў і выкладчыкаў аказалася нямала ахвотных змагацца з самадзяржаўем. Ідэі свабоды былі блізкія і яму. Да паўстання далучыўся ў канцы красавіка 1863 года.

    У Горкі прыехаў спецыяльны ўпаўнаважаны Цэнтральнага нацыянальнага камітэта Людвік Звяждоўскі. Сваё прозвішча ён, праўда, не назваў. Прадставіўся Тапаром. Аднак большасць студэнтаў ведалі, хто гэта ў сапраўднасці.

    У дзве гадзіны на гарадской плошчы сабралася некалькі дзясяткаў чалавек. Побач стаялі скрынкі са зброяй. Ахвотных атрымаць яе было шмат. Давялося пастаяць у чарзе. Міхаілу дастаўся пісталет. Іншыя атрымалі хто пісталет, хто вінтоўку. Але ўсім зброі не хапіла. Звяждоўскі падзяліў прысутных на два атрады. Той, які ўзначаліў яго памочнік Касы, мусіў браць інстытут. Другі на чале з самім Звяждоўскім рушыў да казначэйства. У гэтым атрадзе быў і Янкоўскі.

    Раніцой 24 красавіка 1863 года Горкі знаходзіліся ў руках паўстанцаў. Пагрузілі грошы і зліткі золата ў павозкі. Іх узялі ў мясцовага насельніцтва. Накіраваліся туды, дзе, меркавалі, знаходзіліся галоўныя паўстанцкія сілы.

        ВЫЙСЦЕ - ЗДАЦЦА

    Прабіраліся ўдалечыні ад вялікіх дарог і населеных пунктаў. Не сумняваліся, што за імі ўжо ідуць карнікі. Але Звяждоўскі ведаў і тое, чаго не ведалі іншыя. З Лондана павінна была паступіць зброя. Аднак праз дзень пасля ўзяцця Горак да яго прыйшла сумная вестка. Капітан парахода, на якім збіраліся даставіць яе, аказаўся здраднікам.

    Пераправіўшыся праз Проню, на другім беразе напароліся на царскіх салдат. Давялося кідаць абоз і ратавацца. Ды многіх дагналі кулі. Нядоўга радаваліся і тыя, хто вырваўся наперад. У лесе знаходзілася шмат салдат і афіцэраў. I пяхота, і кавалерыйскія раз’езды. Засмучаны Звяждоўскі шчыра прызнаўся:

    — Супраціўляцца няма сэнсу. Гонар афіцэра не дазваляе мне здацца ў палон. Ды і афіцэраў, якія перайшлі на бок паўстанцаў, паводле імператарскага загаду, чакае смяротнае пакаранне. Тыя ж, хто добраахвотна спыніць барацьбу, падпадаюць пад амністыю. Таму развітваемся. Паспрабую ўратавацца адзін. Вы ж, не задумваючыся, складвайце зброю. I яшчэ... На следстве раскайвайцеся. А мяне не памінайце ліхам...

    Падышоў да кожнага, паціснуў руку:

    — Не адчайваецеся, яшчэ маладыя, усё ў вас наперадзе.

    Было бачна, што цяжка яму гаварыць. Не азіраючыся, ён пакрочыў у лясны гушчар. Астатнія разбіліся на невялікія трупы. Янкоўскі ўвайшоў у тую, якую ўзначаліў Ян Кржысталовіч. Набралася шэсць чалавек. Зброю, што мелі пры сабе, выкінулі. Гэтаксама зрабілі і ў іншых групах. А вось Міхаіл пісталет пакінуў. Пра што хутка пашкадаваў.

    Абняліся, пажадалі адзін аднаму поспеху. Потым група за групай, з некаторымі інтэрваламі заглыбіліся ў лес. Каб пасля выбрацца на дарогу. Не сумняваліся, што там напаткаюць царскіх салдат і афіцэраў. Так і сталася...

        ХТО РАНЕЙ, ХТО ПАЗНЕЙ

    Не паспелі агледзецца па баках, як некалькі чалавек кінуліся да іх. Пачалі абшукваць. У Міхаіла адразу знайшлі пісталет. Афіцэр узрадаваўся:

    — Спатрэбіцца як уліка.

    Усіх пад канвоем даставілі ў Бабруйскую турму. Пацягнуліся аднастайныя дні. На першы допыт Янкоўскага выклікалі толькі 22 мая 1863 года. Памятаючы наказ Звяждоўскага, прызнаўся, што за зброю ўзяўся па нявопытнасці. А яшчэ таму, што падбухторылі іншыя. Хто — не сказаў. Нікога не агаварыў і на іншых допытах.

    Суд адбыўся ў верасні. Янкоўскага і Кржысталовіча прыгаварылі да васьмі гадоў катаргі. Уладзіміра Рабея - да шасці. Яўгена Лятасковіча, Іосіфа Лятасковіча і Эразма Расткоўскага - да чатырох.

    Пазбавіўшы дваранскага звання, усіх праз некаторы час адправілі ў Смаленск. Там і адбылася ў Міхаіла апошняя сустрэча з маці. Далей канвойны шлях ішоў праз Маскву, Уладзімір, Ніжні Ноўгарад, Казань, Цюмень. Каб, як і прадпісвалася, дабрацца ў Табольскі Прыказ ссыльных.

    Смаленск пакінулі дажджлівым восеньскім днём. У Табольск трапілі ў самы разгар суровай зімы. Наперадзе чакаўся вялікі сібірскі этап. У лепшым выпадку ён займаў да двух гадоў. Звычайна да месца прызначэння прыбывалі не ўсе. Заставаліся ў безыменных магілах, наспех выкапаных на ўзбочыне тракту.

    Развітаўся са сваімі таварышамі і Янкоўскі. Адны, захварэўшы, трапілі ў перасыльную турму. Іншыя, маючы меншы, чым у яго тэрмін пакарання, ужо прыбылі да месца свайго зняволення. А ён праз нейкія паўтара гады, летам апынуўся ў станіцы Сівакова. Назва табе знаёмая? Канечне, гэта тое Сівакова, якое прапісалася і ў лёсе Бенядыкта Дыбоўскага.

    Прайшоў не адзін год, і яны сустрэліся. Хутка пасябравалі. Але неўзабаве Дыбоўскага вызвалілі. Янкоўскаму заставалася чакаць, калі прыйдзе і яго час.

        СНЕГ ПРАГЛЫНУЎ ПЯРСЦЁНАК

    Неаднойчы, калі яшчэ везлі ў гэтыя краі, хацелася раз і назаўсёды пакласці канец пакутам. У роспачы прыкладаў руку з пярсцёнкам да вуснаў. Заставалася зубамі сарваць рубін... Але ў апошняе імгненне спыняўся. Не рабіў гэтага і пазней. Калі ўжо адбываў катаргу. Раніцой звыкла з таварышамі па няволі спяшаўся на работу. Даўно пераканаўся, што пад вечар ад стомы будзе ледзьве валачы ногі. Ды ўсё адно радаваўся, што здолеў саўладаць з сабой. Не адважыўся на самагубства. Якім бы невыносна цяжкім астрожнае жыццё ні было, яно ўсё ж лепш, чым смерць.

    Аднак і збываць пярсцёнак не збіраўся. Ні ў каго з катаржан такіх грошай, каб заплаціць за яго, не знайшлося б. З канваірамі ж баяўся заводзіць гаворку. Забралі б, і паскардзіцца за самаўпраўства не было б на каго.

    Дзіву даваўся, як за увесь час пярсцёнак у яго ніхто сілком не зняў. Мабыць, таму, што стараўся менш насіць, а больш перазахоўваў. I нікому асабліва не расказваў пра свой талісман. Ведалі пра яго толькі самыя блізкія сябры.

    На волі пярсцёнак можна было б прадаць. Атрымаць за яго немалыя грошы. Але пра гэта падумаў пазней, калі пярсцёнка ўжо... не стала. Неяк у адчаі сарваў яго з пальца і шпурнуў. Калі апамятаваўся, было позна. Пярсцёнак праваліўся ў некалькіх метрах ад дарогі ў глыбокі снег. Колькі ні шукаў, так і не знайшоў. Магчыма, удалося б, калі б трымаўся цвёрда наст. Аднак зверху ляжаў свежы снег, якога так шмат выпала ноччу. Ён быццам праглынуў пярсцёнак.

    Асабліва і не перажываў. Што адбылося, тое адбылося. Трэба было як мага хутчэй — дзе пехам, а дзе на спадарожных санях дабрацца да Іркуцка. Каб пачаць новае жыццё...

        ПАДАРОЖЖА З «ВЫСОКАГА» ДАЗВОЛУ

    У Іркуцку накіраваўся ў губернскае паліцэйскае ўпраўленне атрымліваць афіцыйныя дакументы аб месцы «вольнага пасялення». I трэба ж — спаткаўся з Дыбоўскім. Бенядыкту Іванавічу, дзякуючы падтрымцы Геаграфічнага таварыства, дазволілі займацца вывучэннем падводнага жыцця Байкала. Прапанаваў працаваць разам. Аднак, калі высветлілася, што Янкоўскага накіроўваюць на Алёкмінскія залатыя прыіскі, уздыхнуў: «Далекавата...» Але тут жа і супакоіў:

    — Не падай духам, пастарайся абавязкова падаць пра сябе вестку.

    Толькі па прыездзе на прыіскі Янкоўскі забыўся пра дадзенае абяцанне. Пакуль уладкоўваўся на новым месцы, крыху наладзіў быт, прайшло нямала часу. Потым дзень за днём і тры гады мінула.

    Дыбоўскі сам падаў голас. Паведаміў, што рыхтуе экспедыцыю на Далёкі Усход. З дазволу генерал-губернатара ў ёй прымуць удзел сам, яго таварыш Віктар Гадлеўскі і... Янкоўскі. Апошняе стала асабліва прыемнай нечаканасцю. Знікалі магчымыя цяжкасці з пакіданнем Алёкмы. Хоць і быў на вольным пасяленні, аднавілі ў дваранстве, усё ж знаходзіўся пад наглядам паліцыі. У перамяшчэнні меў абмежаванні. З-за такога «высокага» дазволу гэтая праблема знікала.

    З Дыбоўскім сустрэліся ў добра знаёмай абодвум станіцы Сівакова. Бенядыкт Іванавіч падрабязна расказаў аб навуковай экспедыцыі. Марыў дабрацца да ўзбярэжжа Японскага мора. Збіраўся даследаваць Паўднёва-Усурыйскі край. Цяперашні Прыморскі край. Пагадзіліся, што лепш дабірацца водным шляхам. Самі зрабілі лодку. Назвалі яе “Надзеяй”.

    З надзеяй на навуковы поспех і пачалі падарожжа. Праўда, давялося няпроста. Лета 1873 года выдалася вельмі сухім. Рэкі абмялелі. Аднак да новага, 1874, года дабраліся ў станіцу Казакевічава, што за вялікім сялом Хабараўка. Цяперашні расійскі горада Хабараўск. У Казакевічава і зазімавалі. З нецярплівасцю чакалі вясну. Міхаіл Іванавіч і не здагадваўся, што яна цалкам перайначыць усё яго жыццё. Пачатак гэтым зменам паклаў адзін з зімовых дзён.

        КРАНУЎСЯ ЛЁД, СУСТРАКАЙ, АСКОЛЬД

    Вярнуўшыся з палявання, у пакоі заспеў незнаёмага мужчыну. Той прадставіўся Каэтанам Чапляеўскім. Дыбоўскі з Гадлеўскім дадалі, што ён — упраўляючы прыіска на востраве Аскольд. Гэта непадалёку ад Уладзівастока.

    — З’яўляўся ўпраўляючым, — удакладніў Чапляеўскі. — Я, як і вы, — ссыльны. Нядаўна атрымаў дазвол вярнуцца на радзіму.

    — Пан Каятан хоча, каб яго месца заняў прыстойны чалавек, — патлумачыў Дыбоўскі. — Я падумаў, што на гэтую кандыдатуру падыходзіш ты, Міхаіл Іванавіч. Не памыляюся?

    Янкоўскі, не вагаючыся, згадзіўся. Быў упэўнены, што на Аскольдзе можна быць самастойным. Калі спадабаецца, то і назаўсёды пусціць свае карані. Падшукае жонку, завядзе дзяцей...

    — У такім разе, — абрадаваўся Чапляеўскі, — дачакаемся першага парахода і ва Уладзівасток. Уладальнік прыіску Кусцер даў мне поўную свабоду дзеянняў.

    Лёд на Усуры крануўся праз некалькі дзён. Хутка прыйшоў першы параход. А ўжо з Уладзівастока, атрымаўшы згоду Кусцера, Чапляеўскі з Янкоўскім прыбылі на востраў Аскольд. Міхаіл Іванавіч пазнаёміўся з часова выконваючым абавязкі ўпраўляючага прыіска Бабіхам. Янкоўскаму ён спадабаўся. Міхаіл Іванавіч Бабіху — таксама.

    Бабіх расказаў пра жыццё на востраве:

    — Людзі ў нас у асноўным сумленныя і працавітыя. Толькі чалавекам дванаццаці ніякія законы не пісаны...

    — Няўжо іх нельга паставіць на месца?

    — Усе так запалоханы, што баяцца запярэчыць.

    — Я ж, — умяшаўся ў гаворку Чапляеўскі, — не паспеў ва ўсім як след разабрацца.

    — Тады разбяруся я, — рашуча заявіў Янкоўскі.

        ДОЎГІЯ КІПЦІ? ПАД СУД!

    Парадку на прыіску сапраўды не было. Частка здабытага золата не ўлічвалася. Акрамя таго, знішчаліся пятністыя алені. У іх адразалі вельмі каштоўныя рогі-панты, а тушы выкідвалі.

    — На самаўпраўстве будзе пастаўлены крыж, — запэўніў Міхаіл Іванавіч рабочых на агульным сходзе. — Вінаватых пачнем судзіць, а тых, хто падпявае ім, высылаць з вострава.

    Прайшло некалькі дзён, але ніякіх змен. Больш за тое, неяк на паляванні пачуў, як над галавой пранеслася куля. Ніякага сумнення — хацелі забіць. Абураны запрасіў да сябе двух старшын арцеляў. Прысутнічаў і Бабіх. Старшыны згадзіліся паказаць зачыншчыкаў беспарадкаў. Толькі прасілі, каб пра гэта ніхто не здагадаўся.

    Параілі звярнуць увагу на пальцы рабочых, якія вечарам гуляюць у карты. У тых, хто працуе, яны каструбаватыя, а ў гэтых акуратныя. I кіпці доўгія.

    — А як адрозніць самага галоўнага?

    — Станем ззаду яго і непрыкметна кіўнём галавой.

    Дванаццаць хунхузаў — так называлі мясцовых рабаўнікоў — арыштавалі і аддалі пад суд. Янкоўскі пачаў клапаціцца аб зберажэнні прыроды вострава. Стварыў паляўнічае таварыства. Статутам агаворваліся тэрміны палявання. Асабліва абараняліся аленіхі. Забарона на іх адстрэл спачатку дзейнічала на працягу года. Клапаціліся аб павёлічэнні пагалоўя гэтых каштоўных жывёлін. На Аскольд завезлі фазанаў, якія хутка прыжыліся.

    Праз тры гады, агавораных кантрактам, Кусцер прапанаваў дамову прадоўжыць. На гэтым настойваў і Бабіх. Але Янкоўскі захацеў усур’ёз заняцца... навуковай дзейнасцю. Падштурхнула яго да гэтага знаходжанне на востраве.

        САЛДАТ ЯК АБАРОНЦА-БРАТ

    Прырода Аскольда была багатай не столькі на жывёльны, колькі на раслінны свет. Асабліва шмат вадзілася розных матылькоў і птушак. Міхаіл Іванавіч знайшоў многія рэдкія віды. Нават такія, якіх навукоўцы не ведалі. Не думаючы аб гэтым, зрабіў шэраг адкрыццяў. Гэта пацвердзілі сусветна вядомыя навуковыя свяцілы, якім прапанаваў свае калекцыі.

 

 

    Сямнаццаці дасюль невядомым падвідам матылькоў прысвоілі імя Янкоўскага. Злавіў і адзінаццаць відаў птушак, пра існаванне якіх ва Усходняй Сібіры і на Далёкім Усходзе не здагадваліся. Цяпер захацеў вывесці новую пароду коней.

    Мясцовыя коні былі слабымі. Яны з’яўляліся гібрыдам прывезеных з Еўропы і мясцовых карэйскіх і маньчжурскіх. Вырашыў праз шматлікія скрыжоўванні атрымаць далёкаўсходняга каня. Для гэтага трэба было завесці лепшыя пароды з цэнтральнай часткі Расіі. Стварыць для іх адпаведныя ўмовы.

    У пошуку такога месца шмат дзён вывучаў узбярэжжа на поўдзень ад Уладзівастока. Насупраць яго, на другім баку Амурскага заліва ўбачыў бязлюдны паўвостраў. Наўкола было пустынна. Аб бераг біліся марскія хвалі. У бінокль бачыліся шматлікія горы з далінамі. Лепшае месца наўрад ці знойдзеш.

    Калі расказаў пра гэты паўвостраў Бабіху і прызнаўся, што хацеў бы пасяліцца менавіта там, Андрэй Пятровіч яго намер ухваліў:

    — Добра, што і да Уладзівастока недалёка.

    — Усяго ў нейкіх сарака вёрстах.

    — Гэта ж цудоўна, што горад побач, — запэўніў яго Бабіх.

    — Не разумею вас, шаноўны Андрэй Пятровіч, — Янкоўскі не здагадваўся, куды хіліць Бабіх. — Пераязджаць у горад не збіраюся.

    — А што разумець? Ва Уладзівастоку ёсць гарнізон, а ў гарнізоне салдаты.

    — Прычым тут гарнізон, салдаты? — яшчэ больш здзівіўся Янкоўскі.

    — На паўвостраве вы будзеце безабаронным...

    — Ад каго мне абараняцца?

    — Няўжо думаеце, што вас пакінуць у спакоі тыя ж хунхузы? Іншага зброду таксама хапае. Многія прывыклі беспакарана дзейнічаць у тамашніх мясцінах. Вы ж, я думаю, парадак на паўвостраве навядзеце...

    — Няўжо сумняваецеся?

    — Не сумняваюся, таму ўхваляю ваш намер. Калі будзеце ва Уладзівастоку афармляць неабходныя дакументы, папрасіце губернатара, у выпадку неабходнасці, прысылаць салдат.

        ДАПАМОЖА I ГЕК

    Маю на ўвазе не аднаго з герояў апавядання Аркадзя Гайдара “Чук і Гек”. А якога — хутка даведаешся.

    Прасіць губернатара Прыморскай вобласці аб дапамозе Міхаілу Іванавічу не давялося. Ён сам разумеў, якой небяспецы падвяргае сябе Янкоўскі, селячыся на гэтым паўвостраве:

    — Адно суцяшэнне, Міхаіл Іванавіч, што вы пэўны вопыт ужо маеце.

    — Вы пра што?

    — Давялося мне мець гаворку з Куцерам. Ён расказаў, як вы хутка пазбавіліся на Аскольдзе ад хунхузаў.

    — Калі тое было...

    — На жаль, мушу запэўніць вас, што з хунхузамі яшчэ неаднойчы сутыкнецеся.

    — Яны страшней за тыграў і ваўкоў? — усміхнуўся Янкоўскі.

    — Сустрэнецеся і з тыграмі, і з ваўкамі, — працягваў губернатар сур’ёзна. Але з імі і самі справіцеся. А каб разграміць хунхузаў, і наша дапамога спатрэбіцца. Калі што — звяртайцеся, салдат дам. Я і сам зацікаўлены, каб хутчэй навесці парадак. У памагатыя, пры неабходнасці, і Гека бярыце.

    Непадалёку ад гэтага паўвострава ў бухце Сідэмі жыў са сваёй сям’ёй вольны шкіпер Фрыдольф Гек.

    Да 1902 года ў Расіі шкіперамі называлі капітанаў парусных суднаў. Гек раней жыў на беразе Японскага мора паблізу Аскольда. У яго ўжо быў свой рахунак хунхузам. У ягоную адсутнасць яны напалі на яго дом і разарылі яго. Забілі жонку і тых, хто працаваў на яго гаспадарцы. Шасцігадовы прыёмны сын прапаў без вестак.

        УДАР НАЖОМ — ПАЛЬЦА НЯМА

    Аб жаданні вывесці далёкаўсходняга каня, Янкоўскаму давялося на доўгі час забыцца. Пачаліся больш пільныя клопаты, якія нельга было адкладваць. Трэба было трывала замацавацца на паўвостраве. Гэта заняло нямала часу. Не абышлося без памочнікаў. Як без тых, з кім паспеў пасябраваць яшчэ на пасадзе ўпраўляючага прыіскам. Так і новых. Добрай падмогай яму стаў і Гек.

    Паколькі на паўвостраве вырашыў жыць пастаянна, прыдбаў 321 дзесяціну зямлі. Больш сямі тысяч дзесяцін узяў у арэнду. Паступова з’яўляліся пабудова за пабудовай.

    Праз шмат гадоў у цэнтры з’явіўся трохпавярховы будынак. Ён быў узведзены на каменным фундаменце. Нагадваў сабой сярэдневяковы замак. З вежамі, байніцамі. З жалезнымі кратамі.

    Яшчэ на Аскольдзе Міхаіл Іванавіч абзавёўся сям’ёй. Але не пашанцавала. Жонка, нарадзіўшы сына, якога назвалі Аляксандрам, памерла. Другой жонкай стала 22-гадовая Вольга Кузняцова. Ва Уладзівастоку яна ў свайго дзядзькі была прыслугай. Круглая сірата, вызначалася мяккім і добрым характарам. А што не ўмела ні чытаць, ні пісаць — такой бяды.

    На некаторы час стаў яе настаўнікам. Жонка аказалася стараннай вучаніцай. Пазнаёміў яе і з азамі матэматыкі, Даў некалькі ўрокаў па гісторыі, геаграфіі. Усынавілі хлопчыка-сірату Андрэя Аграната. Потым з’явіліся свае дзеці: чатыры сыны і дзве дачкі.

    Вольга дапамагала весці метэаралагічныя назіранні, рабіць запісы. Хутка навучылася метка страляць. Не горш за Янкоўскага. У стральбе ж з ім мала хто мог паспаборнічаць. З першага стрэлу разбіваў падкінуты ў паветра невялікі камень. Аднойчы з-за неасцярожнасці са сваёй вінтоўкі раздрабіў сабе вялікі палец левай рукі. Выхапіўшы з ножнаў паляўнічы нож, сам адсек яго.

    — Добра яшчэ, што на левай руцэ. А хунхузы нікуды ад нас не падзенуцца. Усё адно не супакояцца.

        МАТЫЛЁК НА ІМЕНІ ВОЛЬГА

    Так было і на востраве Аскольд. Абрабавалі карэйскую вёску. Забралі свойскую жывёлу. Узялі некалькі старых у палон. Пра гэта Міхаілу Іванавічу паведаміў знаёмы карэец.

    — Збіраем усіх паляўнічых і пачынаем пераследаванне, — вочы Янкоўскага палалі агнём. — Ці мы іх, ці яны нас.

    Хунхузаў узялі ў кальцо. Многія бандыты і іх атаман загінулі. Жывыя здаліся ў палон. Пасля гэтага карэйцы і празвалі Янкоўскага нэнуні. Гэтая мянушка за ім замацавалася назаўсёды.

    Страляў з такім разлікам, каб кожная куля трапляла ў праціўніка. Не заўважыў, як апынуўся пад прыцэльным агнём. Паслаў кулю наўздагад, з-за пляча. І патрапіў...

    — У Мікау Іванычы — чатыры вокі, — карэйцы ад здзіўлення прыцмокнулі языкамі.

    Спрабавалі хунхузы завітваць і на паўвостраў. Але атрымлівалі належны адпор. Не давалі спакою тыгры, ваўкі. Асабліва чырвоныя — асобны від, вельмі хітры. З імі змагаўся і Янкоўскі, і яго сыны, якія падрасталі. Як некалі жонку, вучыў іх грамаце, розным навукам. А яшчэ прывіваў любоў да працы. На паўвостраве на дапамогу асабліва разлічваць не даводзілася.

    Вялі натуральную гаспадарку. Насілі саматужную вопратку, а заробленыя грошы старанна збіраліся. Міхаіл Іванавіч не развітваўся са сваёй галоўнай марай, дзеля якой і пакінуў Аскольд. Усур’ёз заняцца конегадоўляй.

    Пакуль жа па-ранейшаму шмат збіраў матылькоў. Пашанцавала злавіць два новых падвіды. Што стаў першаадкрывальнікам, упэўніўся, паслаўшы французскім даследчыкам. Яны збіраліся прысвоіць ім назву Янкоўскі.

    Але захацеў увекавечыць памяць сваёй жонкі. Тады ўважылі абодвух. Адзін з падвідаў стаў Дасіхіра Вольга. Другі — Зефірус Міхаіліс. Усяго ж найменне Янкоўскі атрымалі 17 відаў матылькоў. Знойдзена іх было да ста раней невядомых. Як начных, так і дзённых. Адкрыў і два новыя падвіды птушак — лебедзя і сарокі. Злавіў рэдкі від аўсянкі. Ён водзіцца толькі на крайнім поўдні Прымор’я. А яшчэ стаў... археолагам.

    Раскопкамі ўпершыню заняўся ў 1880 годзе. Зацікавіўся ракавіннымі кучамі ў бухце Нарва. Атрымаў багаты матэрыял аб жыцці першабытных людзей. Былі знойдзены вышліфаваныя каменныя сякеры, розныя вырабы. Косці хатняга быка і сабакі сведчылі аб тым, што ўжо тады пасяленцы прыручалі жывёл.

        БУДЗЕШ, КОНІК, ЗАЦУГЛЯНЫМ

    Коней разводзіў яшчэ да прывозу пародзістых. Выпрацаваў сваю сістэму прыручэння дзікіх. Звычайна гэта пачыналі прыкладна з трохгадовага ўзросту. Ён жа загадаў лавіць малых жарабятак. Каб не спалохаць іх, не арканілі, а падпільноўвалі ў табуне. Найбольш вопытныя і спрытныя “каўбоі” правай рукой моцна абдымалі жарабя за спіну. Левай прытрымлівалі яго. Канечне, яно ўсё адно палохалася. Спрабавала ўцячы. Але яго не адпускалі. Беглі поруч да таго часу, пакуль стомленае не спынялася. Пасля гэтага яму на галаву накідвалі вуздэчку.

    Злоўленых жарабят прывязвалі да жэрдак у спецыяльным загоне. Пакрысе яны супакойваліся. Пачыналі есці сена ці траву. Калі поўнасцю прывыкалі, іх адпускалі ў табун да іншых жарабят. Там яны гадаваліся да трох-чатырох гадоў. Пакуль не прыходзіў час іх аб’езджваць. Маладыя коні добра слухаліся. З даверам ставіліся да чалавека, ад якога ніколі не чулі грубых вокрыкаў. Забараняў Янкоўскі і біць іх.

    Слава пра коней, выгадаваных на паўвостраве, пайшла далёка. Многія ахвотна набывалі іх. Імі папаўняліся і вайсковыя часці. Попыт усё павялічваўся і павялічваўся. Для яго задавальнення пагалоўе табуноў хутка дайшло да некалькіх соцень. Кепска толькі, што коні было нізкарослымі. Асаблівыя прэтэнзіі прад’яўлялі горныя артылерысты. Выйсце бачылася ў прывозе пародзістых жарабкоў.

    Гэта патрабавала велізарных фінансавых выдаткаў. Таму Міхаіл Іванавіч адмовіўся ад завозу іх з Цэнтральнай Расіі. Спыніўся на томскай пародзе. Аднак для паездкі ў Томск патрабаваўся дазвол. Па-ранейшаму знаходзіўся пад наглядам паліцыі. Справу ўладзіў генерал-губернатар барон Андрэй Корф.

    Імператар памілаваў Янкоўскага сваім загадам ад 5 ліпеня 1890 года. Міхаіл Іванавіч загадзя прадаў многіх сваіх коней. Але атрыманых грошай на паездку ўсё адно не хапала. Давялося браць пазыку ў банку.

    Шлях туды і назад заняў дзесяць месяцаў. Доўжылася паездка з лістапада 1890 года да верасня 1891-га. На томскіх конезаводах Янкоўскі прыдбаў шэсць пародзістых жарабкоў. Трыццаць шэсць кабыл купіў у сялянскіх гаспадарках. З апошніх некалькі загінулі ў дарозе.

    Хоць яшчэ добра абышлося. На зваротным шляху неаднойчы падсцерагала небяспека. Асабліва рызыкавалі, перабіраючыся праз Селенгу. Ледзь ступілі на другі бераг, як ззаду раздаўся трэск і шум. Лёд скрануўся з месца. Яшчэ б нейкая хвіліна, і разам з коньмі апынуліся б на дне.

    Калі нарадзіліся першыя жарабяткі, Міхаіл Іванавіч радаваўся, як малое дзіця. Праз некалькі гадоў яны выглядалі значна вышэй за сваіх дзікіх суродзічаў. Так з’явіўся першы далёкаўсходні конь. Яго пазней назвалі канём Янкоўскага.

        КОРАНЬ, ЯКІ МОГ СТАЦЬ... ТЫГРАМ

    Стаў Міхаіл Іванавіч першапраходцам і пры вырошчванні жэньшэня. Да яго гэтым ніхто не займаўся. Жэньшэнь быў дзікарослай раслінай. Пра яго нямала чуў ад карэйцаў, з якімі сябраваў. Шмат расказвалі і паляўнічыя, якія ў лесе сустракаліся з тымі, хто займаўся пошукам жэньшэню. Менавіта пошукам, бо ў рукі ён лёгка “не даецца”. Чытаў пра жэньшэнь і ў кнігах. Як навуковых, так і папулярных.

    Паводле адной легенды, ён з’явіўся ад удару грому. Таму і здатны вылечваць розныя хваробы. Народы Усходняй Азіі здаўна карысталіся ім. Называлі яго і “цудам свету”, “боскай травой”. Дый “дарункам багоў”. А яшчэ “дарункам усіх траў”. Ёсць і такое паданне. Жэньшэнь — гэта хлопчык-пярэварацень. Ён можа ператварацца ў тыгра і іншых звяроў.

    Назву ж жэньшэнь у часы дынастыі Мін, у XVII стагоддзі, даў кітайскі фармаколаг Лі Шы Чжэнь. У перакладзе гучыць як “чалавек-корань”. Манчжурцы ж называлі жэньшэнь пан-цуй, альбо бан-цуй. Былі ўпэўнены, што ён ніколі не пакажацца на вочы злому, несумленнаму чалавеку.

    — Не пакажацца? — пачуўшы ўпершыню такое, Янкоўскі не паверыў у гэта.

    — Хаваецца ён, Мікау Іванычы, ад такога чалавека, — патлумачылі карэйцы.

    — Як хаваецца?

    — Пачне злы чалавек капаць вакол яго зямлю, каб не пашкодзіць корань, цэлым дастаць, а пан-цуй быў — і няма. Знік! Адна пустая шкурка засталася.

    Як жа здзівіўся, калі аднойчы ў тайзе ўпэўніўся, што гэта і сапраўды так.

    — Ідзі сюды! — паклікаў яго знаёмы карэец. — Такое пакажу...

    Ад хвалявання гэты карэец нават забыўся, што калі ўбачыш жэньшэнь, па павер’і трэба маўчаць. Ледзь не выкрыкнуў:

    — Глядзі, Мікау Іванычы...

    Янкоўскі прысеў, узіраючыся ў пажоўклую траву:

    — Быў пан-цуй, — працягваў карэец, — і няма. Засталася толькі пустая шкурка ад кораня.

    Разам пачалі асцярожна раскопваць зямлю. На глыбіні сантыметраў дзесяць і ўбачылі корань.

    — Ад мяне не ўцячэ, — узрадаваўся карэец.

    — Харошы ты чалавек, — пагадзіўся Мікалай Іванавіч.

    Ён доўга думаў над прычынай такога нечаканага знікнення жэньшэня. Аднак ніякага пэўнага адказу не знаходзіў.

        ЧАМУ Б НЕ ПРЫРУЧЫЦЬ ЯГО

    Думаю, што і ты зацікавіўся гэтым. То ведай: да ісціны наблізіліся толькі сучасныя даследчыкі. Прычына, відаць, у тым, што вельмі стары корань жэньшэня можа згніць. Надземная ж частка расліны застаецца. Але праз пэўны час яна апускаецца ў зямлю.

    Ты можаш запытацца, а чаму гэта адбываецца менавіта пры з’яўленні чалавека? Сапраўды чаму? Прасцей гэта вытлумачыць выпадковым супадзеннем. Хоць, бадай, праўдзівей іншае.

    Корань жэньшэня здатны скарачацца. З-за гэтага ўцягваецца ў зямлю. Праз некалькі гадоў можа апынуцца на глыбіні 10-12, а то і болей сантыметраў. Уражанне такое, што ён хаваецца.

    Вопытныя “пан-цуйшчыкі” старанна аберагаюць знойдзены жэньшэнь. Упэўніўшыся, што корань вялізны, “замыкаюць” яго. Расліну абвязваюць чырвонай стужкай даўжынёю 70-75 сантыметраў. На канцах яе прымацоўваюць па манеце. Каб стужка не слізгала па сцябліне і не перашкаджала пры выкопванні, яе вешаюць на рагулькі. Іх размяшчаюць на некаторай адлегласці ад сцябла.

    Міхаілу Іванавічу захацелася самому вырасціць гэтую загадкавую расліну. Ужо ведаў, што кітайцы мелі ў Прымор’і невялікія лясныя плантацыі. На іх дарошчвалі кволыя асобіны, выкапаныя ў лесе. Ён жа пайшоў іншым шляхам. Хоць і з цяжкасцю, знайшоў насенне жэньшэня. Калі з’явіліся парасткі, старанна даглядаў іх. Праз некалькі гадоў выкапаў першыя карані. Плантацыя праіснавала 12 гадоў.

    Не толькі паставіў на месца браканьераў, таёжных бандытаў. Прымаў і іншыя дзейсныя меры па зберажэнні флоры і фаўны. Напрыклад, па ўсёй Расіі восеньскі сезон у паляванні пачынаўся ў дзень святых Пятра і Паўла. Гэта адпавядала 29 чэрвеня паводле старога стылю. На паўвостраве толькі з 1 верасня. Парушальнікаў пазбаўлялі зброі, а некаторых высылалі на мацярык.

        ЛЕАПАРД САМСОН I НЕЧАКАНЫ ПАДАРУНАК

    У многіх у Прымор’і імя Янкоўскага паступова з’явілася на слыху.

    Яго маёнтак успрымаўся ўзорным. Сюды на кацерах і параходах наведваліся экскурсіі. Гаспадар жа пастаянна знаходзіў для сябе нейкі новы занятак. Аднак нязменным заставалася захапленне паляваннем. Гэтую любоў прывіў і сваім сынам.

    Палявалі на тыграў, леапардаў, мядзведзяў, дзікоў... Балазе мясцовыя лясы славіліся дзічынай. Але гэта быў не звычайны азарт, калі хочацца займець як мага больш трафеяў. Чучалы з задавальненнем набывалі многія музеі. І расійскія, і па ўсім свеце. Заказвалі яны і калекцыі мясцовых птушак, раслін, насякомых.

    Наведнікі ж, якія бывалі ў Міхаіла Іванавіча ў гасцях, маглі пазнаёміцца з леапардам Самсонам. Ён быў настолькі ручным, што нават незнаёмцаў не палохаўся. Дый чаго палохацца! Ці не штодня Самсон кантактаваў з... бацькам-тыграм. Сумняваешся, што ў леапарда бацькам можа быць тыгр?

    Бацькам-тыграм Янкоўскага называлі ягоныя дзеці. Ён жа пра іх з гонарам і захапленнем казаў — “тыгрыная кроў”. Калі ж з’яўлялася магчымасць заняцца чымсці новым, ахвотна далучаў іх да гэтага.

    Так было і пасля таго як да берага прычаліла карэйская шлюпка.

    Здзівіла ўжо яе нечаканае з’яўленне. Куды болей, што тыя, хто знаходзіўся на ёй, нічога не патлумачыўшы, выкінулі на зямлю агромністы пак. Падышоўшы, Янкоўскі прачытаў на ім сваё прозвішча. Гэта не магло не заінтрыгаваць. Калі ж раскрыў паклажу... У паку аказалася нечакалькі тысяч вінаградных цыбукоў шасці гатункаў. А яшчэ дзесяць упаковак прышчэпак розных гатункаў груш і яблынь.

    Міхаіл Іванавіч ужо спрабаваў выводзіць новыя гатункі. Аднак вялікага поспеху не дасягнуў. Галінкі для прышчэпак, заказаныя ў Еўропе ці Канадзе, сюды не маглі дайсці. У дарозе яны засохлі б. Прывозілі дрэвы ў гаршках, з каранямі. З іх і браў прышчэпкі. Але яны слаба прыжываліся. Гэты ж падарунак невядомага дабрадзея пераўзышоў усе чаканні. З 250 прышчэпак ужо на восьмы дзень многія пайшлі ў рост.

        ЗРОБЛЕНАЕ ПРЫКЛАД — ІНШЫМ

    У цёплыя дні Міхаіл Іванавіч любіў прагуляцца. Адышоўшыся ад маёнтка, часта спыняўся. Зачаравана ўзіраўся ў навакольныя краявіды. Прыгажосць даўно была да болю знаёмай. Ды кожным разам сузіранне яе прыносіла задавальненне і радасць. Нібы ўсё гэта бачыў упершыню. Радавала і тое, што прыжыліся многія назвы. Даў іх пасля таго як упадабаў гэты куток зямлі. Горы Просека, Абсерваторыя, Шасцісотная, рэчкі Рубікон, Змейка, бухта Нарва...

    Хоць гарадское жыццё асабліва і не вабіла, у 1906 годзе перабраўся ва Уладзівасток. Адкрыў уласную кнігарню. Пазней быў пераезд у Сяміпалацінск, пасля — у Сочы. Дыягнаставалі цяжкое запаленне лёгкіх. Урачы параілі памяняць сыры прыморскі клімат. Аднак пераезд не дапамог. У 1902 годзе памёр.

    На помніку яму ў прыморскім пасяленні Бязверхава (колішнім Сідэмі) напісана: “Ён быў дваранінам у Польшчы, катаржанінам у Сібіры, знайшоў прытулак і славу ва Усурыйскім краі. Зробленае ім — прыклад будучым гаспадарам зямлі”.

    Пасля смерці Міхаіла Іванавіча паўвостраў, на якім ён жыў, назвалі Янкоўскі. З яго імем звязана і назва адной з гор. У Прыморскім краі па-ранейшаму жыве легенда пра нэнуні, якому былі нястрашнымі ніякія ворагі.

        ПІЛЬНЕЙ ПРЫГЛЕДЗІМСЯ ДА КАРТЫ

    Вось і паставіў я апошнюю кропку ў гэтым томе сваёй аўтарскай серыі “Гісторыя праз лёсы”. Адразу задумаўся, а пра каго расказаць у першай кнізе дванаццатага тома. Людзей жа, якія заслугоўваюць удзячнай памяці, паважнага стаўлення да сябе, шмат. І тых, пра каго расказваецца ў кнігах, прысвечаных ім. Ёсць і такія, хто па розных прычынах згадваецца менш. Але без ведання іх жыцця, таго, што значнае зрабілі, гісторыя таксама няпоўная. Не толькі нашай краіны. Шмат хто працаваў далёка ад родных мясцін.

    У гэтым своеасаблівым пантэоне памяці і тыя, хто сам сабе паставіў помнік. Канечне, не як матэрыяльны аб’ект. Паклапаціліся аб гэтым наступнікі. “Занатавалі” імёны іх у розных геаграфічных назвах. Найчасцей у мясцінах, далёкіх ад Беларусі. Бо лёс закідваў іх у чужыя краі. Як і тых, пра каго раскажу ў кнізе “Імя на карце”. Яна першая ў апошнім, дванаццатым, томе серыі “Гісторыя праз лёсы”.

    [С. 321-340.]