Леў Уладзімеравіч Шчэрба -
нар. 20 лютага (3 сакавіка) 1880 г. у павятовым мястэчку Ігумен Мінскай губэрні
Расійскай імпэрыі.
Лявук Шчэрба пасьля
заканчэньня гімназіі у Кіеве з залатым мэдалём у 1898 г. паступіў на
прыродазнаўчы факультэт Кіеўскага ўнівэрсытэта. У 1899 г., пасьля пераезду
бацькоў у Пецярбург, перавёўся на гісторыка-філялягічны факультэт Пецярбурскага
ўнівэрсытэта, які скончыў у 1903 г. з залатым мэдалём.
У 1906-1908 гг. Шчэрба вывучаў граматыку, параўнальна-гістарычнае мовазнаўства і фанэтыку
ў Ляйпцыгу, Парыжы, Празе, дасьледаваў тасканскія і лужыцкія (у прыватнасьці,
мужакоўскі) дыялекты.
Ад 1909 г. Шчэрба
прыват-дацэнт Пецярбурскага ўнівэрсытэта. Таксама выкладаў на Вышэйшых жаночых
курсах, у Псыханэўралягічным інстытуце, на курсах для настаўнікаў глуханямых і
настаўнікаў замежных моў, чытаў курсы па ўводзінах у мовазнаўства, параўнальнай
граматыцы, фанэтыцы, рускай і стараславянскай моваў, латыні, старажытнагрэцкай,
выкладаў вымаўленьне францускай, ангельскай ды нямецкай моваў. Стварыў у Пецярбурскім
унівэрсытэце лябараторыю экспэрымэнтальнай фанэтыкі. У 1912 г. абараніў
магістэрскую дысэртацыю, а ў 1915 г. доктарскую. Ад 1916 г. прафэсар катэдры
параўнальнага мовазнаўства Петраградзкага ўнівэрсытэта.
Ад 1924 г. Шчэрба
чалец-карэспандэнт Расійскай акадэміі навук, ганаровы чалец Міжнароднай
асацыяцыі фанэтыстаў.
У 1917
г. якут Сямён Ноўгарадаў стварае новы якуцкі альфабэт на базе лацінкі, які
афіцыйна быў прыняты ўрадам Якуцкай ЯАССР у 1924 г. і з некаторымі зьменамі
дзейнічаў да канца 30-х гадоў. Задаўшыся мэтай стварыць новую нацыянальную
пісьменнасьць Ноўгарадаў паклаў у яе аснову міжнародную фанэтычную транскрыпцыю
“сыстэмы прафэсара Пасі, часткова
перапрацаваную прафэсарам Л. Шчэрбай”,
бо даступнасьць, і дасканаласьць гэтай транскрыпцыі выгодна адрозьнівалі яе ад
усіх іншых. Ноўгарадаўскі альфабэт утрымоўваў 33 літары, якія азначалі ўсе спэцыфічныя
гукі якуцкай мовы. Замест надрадковых знакаў для перадачы доўгіх галосных і
зычных, як гэта было прынятае ў Эдуарда Пякарскага, якуцкі лінгвіст
выкарыстоўваў знак двукроп’я.
У Ленінградзкім унівэрсытэце Леў
Шчэрба выкладаў да 1941 г. Затым жыў у Маскве. Ад 1943 г. акадэмік АН СССР. 21
лютага 1944 г. узнагароджаны ордэнам Працоўнага Чырвонага Сьцяга.
Памёр 26 сьнежня 1944 г. і
пахаваны на Ваганькаўскіх могілках.
Літаратура:
Коркина Е., Дмитриев С. Первый
якутский лингвист. // Новгородов С. А. Первые шаги якутской письменности.
Статьи и письма. Москва. 1977. С. 8.
* Щерба Лев Владимирович. // Булахов М.
Г. Восточнославянские языковеды.
Библиографический словарь. Т. 3. Минск. 1978. С. 285-302.
Зиндер Л. Р., Маслов Ю. С. Л. В.
Щерба — лингвист-теоретик и педагог. Ленинград. 1982. 104 с.
* Лингвист Семен Андреевич Новгородов.
Хаартыскалар, докумуоннар, ыстатыйалар. Дьокуускай. 2007. С. 119.
Мінэрва Праскура,
Койданава
ЩЕРБА Лев Владимирович (20. ІІ (5. ІІІ)
1880, м. Игумен Минской губ. ныне г. Червень Минской обл. БССР — 26. ХІІ. 1944,
Москва), выдающийся русский языковед и педагог. Род. в семье инженера-технолога.
В 1898 г. успешно закончил 2-ю Киевскую гимназию и поступил на естественный
фак-т Киевского ун-та, но в 1899 г. перевелся на ист.-филол. фак-т
Петербургского ун-та, который закончил в 1903 г. По рекомендации проф. И. А.
Бодуэна де Куртенэ Щ. был оставлен
при кафедре сравнительной грамматики и санскрита для подготовки к
профессорскому званию. Будучи магистрантом, Щ. вел педагогическую работу по русскому языку в 1-м кадетском
корпусе и Петербургском учительском ин-те. В 1906-1907 гг. находился в научной
командировке в Германии (Лейпциг) и Северной Италии, в 1907-1908 гг. посетил
сербо-лужичан и начал изучение мужаковского диалекта лужицкого языка. С конца
1907 до 1909 г. находился в Париже, где занимался фонетическими экспериментами
в лаборатории Ж.-П. Руссло (Коллеж де Франс). На обратном пути в Россию
некоторое время провел в Праге. По возвращении в 1909 г. в Петербург был избран
приват-доцентом ун-та. Затем он заведовал кабинетом экспериментальной фонетики
(был открыт по инициативе проф. С. К. Булича в 1899 г.). В 1912 г. защитил
магистерскую диссертацию «Русские гласные в качественном и количественном
отношении», в 1915 г — докторскую диссертацию «Восточнолужицкое наречие». В
1916 г. избран профессором Петроградского ун-та. Многие годы Щ. работал также в других учебных
заведениях и научно-исследовательских учреждениях, в частности на курсах
иностранных языков Бобрищевой-Пушкиной, Бестужевских женских курсах, в Ин-те
живого слова, Ин-те истории искусств, женской гимназии А. П. Шуйской. В 1920 г.
организовал при Петроградском ун-те Лингвистическое о-во. В 1921 г. принимал
участие в создании письменности языка коми, а позже был организатором и
руководителем курсов иностранных языков, вел педагогическую и
научно-исследовательскую работу в различных учреждениях Петрограда —
Ленинграда. В 1924 г. был избран чл.-кор. АН СССР. В 1927 г. вторично посетил
Париж, где выступил с докладами о русском языке. На протяжении 30-х годов Щ. усиленно разрабатывал проблемы
звукового строя, грамматики, стилистики, психологии речи, языковых контактов,
типологии родственных и разносистемных языков, привлекая данные как славянских,
так и других языков — латинского, греческого, литовского, санскритского,
французского, итальянского, немецкого, английского, иранского. В 1941 г. в
связи с войной Щ. вместе с научными
учреждениями Ленинграда эвакуировался в г. Нолинск Кировской обл., где
продолжал научную и педагогическую работу. В 1943 г. переехал в Москву. Здесь в
сентябре того же года он был избран действительным членом АН СССР. С этого
времени Щ., являясь сотрудником
Ин-та русского языка АН СССР, основное внимание уделял вопросам русистики и
преподаванию русского языка в средней и высшей школе. В марте 1944 г. Щ. был избран действительным членом АПН
РСФСР (позже — АПН СССР). Признанием научных заслуг Щ. было также избрание его
в состав членов ряда зарубежных научных обществ, в частности Международной
ассоциации фонетистов (в 1907 г.), Парижского ин-та по изучению славянских
языков, Парижского лингвистического о-ва, Парижской ассоциации преподавателей
современных языков, Словарного архива и др. На протяжении многих лет Щ. поддерживал научные связи с видными
учеными-филологами Западной Европы — Ж. Русело, А. Мейе, Ж. Вандриесом, К.
Бругманом, Л. Ельмслевом, К. Майером, Э. Майером, Л. Теньером. При активном
участии Щ. в Париже было учреждено
Об-во славянской филологии, сыгравшее важную роль как в практическом изучении
славянских языков, так и в установлении международных славистических контактов.
Разносторонняя лингвистическая деятельность
Щ. является одной из ярких страниц в истории отечественного и мирового
языкознания. Его научное наследство, содержащее множество ценнейших идей и
конкретных разработок наиболее актуальных проблем, заслуживает глубокого
изучения и дальнейшего развития. Лингвистов всегда будут интересовать
общеязыковедческие взгляды Щ., наиболее систематизированные в следующих
работах: Субъективный и объективный метод в фонетике (ИОРЯС АН, 1909, т. 14,
кн. 4, с. 196-204), О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в
языкознании (Изв. АН СССР, ООН, 1931, № 1, с. 113-129), К вопросу о «двуязычии»
(«Элэпцэ», 1930, на узб. яз.), О «диффузных» звуках (в кн.: ХБУ. Академику Н.
Я. Марру. М.-Л., 1935, с. 451-453), Фонетика французского языка. Очерк
французского произношения в сравнении с русским. Пособие для студентов фак-тов
иностранных языков (Л.-М., 1937, 256 с.; изд. 2-е, испр. и расшир. Л., 1939,
279 с.; изд. 3-е. М., 1948; изд. 4-е. М., 1953; изд. 5-е. М., 1955; изд. 6-е.
М., 1957; изд. 7-е. М., 1963), Очередные проблемы языковедения (Изв. АН СССР, ОЛЯ,
1945, т. 4, вып. 5, с. 173-186), (рец.) Петерсон М. Н. Введение в языкознание.
М., 1929 («Русский язык в советской школе», 1930, № 5, с. 196-200), О понятии
смешения языков (в кн.: Яфетический сб., [№] 4. Л., 1925, с. 1-19, на франц.
яз.; то же на русск. яз. в кн.: Щерба Л. В. Языковая система и речевая
деятельность. Л., 1974, с. 60-74), Новая грамматика (доклад, прочит. 29. IV.
1933 г. в НИИ языкознания при Ленингр. ун-те, опубликован впервые в кн.: Щерба
Л. В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974, с. 74-77).
В лингвистической концепции Щ. основное место занимает вопрос о
системе языка и научных аспектах его изучения. Так, в статье «О трояком аспекте
языковых явлений и об эксперименте в языкознании» (1931), которая является
развитием положений, сформулированных в докладе на заседании Лингвистической
секции в октябре 1927 г., выдвинуты следующие положения. Языковая система —
«это есть то, что объективно заложено в данном языковом материале и что
прояля-ется в индивидуальных речевых системах, возникающих под влиянием этого
языкового материала. Следовательно, в языковом материале и надо искать источник
единства языка внутри данной общественной группы» (цит. по кн.: Языковая
система и речевая деятельность. Л., 1974, с. 28). Под языковым материалом Щ.
подразумевал «процессы говорения и понимания» в широком социальном значении
функций говорения, т. е. речи. В связи с тем что некоторые лингвисты в данном
вопросе выдвигали на первый план индивидуальную речь как «психофизиологическое»
явление, Щ. особо подчеркивал
общественную сущность говорения-понимания, так как из него, а не из
непосредственного индивидуального опыта выводятся «все языковые величины, с
которыми мы оперируем в словаре и грамматике» (с. 26). Таким образом, «языковой
материал» в концепции Щ. — это
материализация системы языка, свойственная всему общественному коллективу, это
«не деятельность отдельных индивидов, а совокупность всего говоримого и
понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или другую эпоху жизни
данной общественной группы» (там же). Следовательно, в это понятие Щ. включает как устную речь коллектива,
так и отражение ее на письме, т. е. тексты (литература, рукописи, книги и т.
п.).
Поскольку в языкознании понятие
индивидуальной речи трактовалось по-разному, Щ. специально останавливается на вопросе об отношении речи индивида
к языковой системе в целом. Он отмечает, что речь отдельного лица, владеющего
данным языком, есть лишь частное проявление свойственной коллективу системы
языка. По справедливому мнению ученого, «в идеале она (индивидуальная
речь. — М. Б.)
может совпадать с ней, но на практике организации отдельных индивидов могут
чем-либо да отличаться от нее и друг от друга. Их, пожалуй, можно было бы
действительно называть «индивидуальными языками», если бы в подобном названии
не крылось глубокого внутреннего противоречия, ибо под языком мы разумеем
нечто, имеющее прежде всего социальную ценность. И действительно, если
индивидуальные отличия речевой организации того или иного индивида оказываются
слишком большими, то уж этим самым данный индивид выводится из общества, как,
например, мы это видим у сильно косноязычных, некоторых умалишенных и т. п.
Терминологически, может быть, лучше всего было бы говорить поэтому об
«индивидуальных речевых системах» (там же, с. 27-28).
В рассматриваемой работе Щ. попутно затрагивает и ряд других
теоретических вопросов (в частности, о «системе» в грамматике, фонетике и
словарном составе, о нормах языка, причинах развития «системы языка», о
социальной дифференциации речи и др.), сохраняющих актуальность и в наше время,
когда неизмеримо вырос интерес к проблемам общего языкознания на основе
углубленного исследования языка в самых различных аспектах.
Много ценных идей содержится в работе Щ. «Очередные проблемы языковедения»
(1945), где поставлен вопрос о сравнительном, собственно, типологическом
изучении языков как самих по себе, так и в связи с проблемами двуязычия.
Относясь с некоторым недоверием к прежнему сравнительно-историческому методу, Щ. формулирует задачу сравнительного
изучения систем языков прежде всего в синхроническом плане, особенно для
выяснения «взаимообусловленности отдельных элементов языковых структур» и
«зависимости изменений в знаковой стороне языка от изменений в структуре общества»
(цит. по кн.: Языковая система и речевая деятельность, с. 39-40). Изучение в
сравнительном аспекте структур разных языков Щ. считал «громадной лингвистической проблемой первоочередной
важности» (там же, с. 40), так как в современном мире благодаря усилению
межнациональных контактов непрерывно растет количество лиц, овладевающих
неродными языками. Вследствие этого в различных районах земного шара все более
массовым становится двуязычие и многоязычие, которое нуждается в глубоком
лингвистическом осмыслении. Щ.
высказывает некоторые соображения о двуязычии, которое возникает, по его
мнению, при изучении второго языка. Однако надо различать два типа двуязычия —
двуязычие чистое и двуязычие смешанное. Данные понятия ученый разъясняет
следующим образом: «Чистым оно (двуязычие) бывает, когда между ними (двумя языками, родным и неродным. — М. Б.) не
устанавливается никаких сравнений, никаких параллелей, когда перевод с одного
языка на другой, в сущности, невозможен для носителей подобного двуязычия и, во
всяком случае, крайне затруднен. Для того чтобы перевести какую-либо фразу с
одного языка на другой, приходится возвращаться к ситуации, ее вызвавшей, так
как нет никакой непосредственной связи между знаковыми сторонами данных двух
языков. Примером такого чистого двуязычия может служить сосуществование
русского и французского у нашей старой аристократии, получавшей французский
язык от гувернеров и гувернанток, ни слова не знавших по-русски.
Двуязычие будет смешанным в тех случаях,
когда второй язык изучается с постоянной оглядкой на первый, точнее — когда
второй язык усваивается через первый. Таким образом, смешанное двуязычие в той
или иной мере является нормальным случаем двуязычия, тогда как чистое может
возникать лишь в известных условиях. При смешанном двуязычии вновь усваиваемый
язык всегда претерпевает то или другое влияние первого языка, во всяком случае
в смысле категоризации явлений действительности» (там же, с. 40-41).
Критически излагая взгляды
западноевропейских лингвистов на проблемы взаимодействия языков, Щ. стремится выяснить соотношение
понятий «взаимодействие языков» и «смешение языков»; в последнем случае он с
психологической точки зрения рассматривает и вопрос о двуязычии (см. с. 68 и
др.).
Одним из важнейших условий овладения
языком, точнее системой языка, Щ.
считал полноценность, или совершенство научного описания грамматического строя,
фонетики и словарного состава языка. Ученый придавал исключительное
общественное значение прежде всего грамматике. Он писал: «Грамматика, которая
есть не что иное, как сборник правил речевого поведения, является важнейшей
книгой. Правила, составляющие ее содержание, должны быть точными и отвечать
языковой действительности; они должны руководить говорящими при составлении
фраз в соответствии с теми мыслями, которые эти говорящие хотят выразить»
(Очередные проблемы языковедения, с. 47-48).
Ученый резко критиковал тех лингвистов,
которые не желали видеть большого практического значения грамматики при
овладении системой языка. Грамматика, утверждал Щ., является образцом систематизированных и упорядоченных правил
пользования языком. «Если бы наш лингвистический опыт не был упорядочен у нас в
виде какой-то системы, которую мы и называем грамматикой, то мы были бы просто
понимающими попугаями, которые могут повторять и понимать только слышанное»
(там же, с. 48). Здесь подчеркивается, что грамматика является руководством и
для развития мыслительных категорий.
Глубоким смыслом наполнены высказывания Щ.
о сущности и задачах различных типов грамматик (исторической, описательной,
нормативной), о соотношении разделов языкознания (грамматики и фонетики,
грамматики и лексикологии и т. д.), о возможности построения семантической
грамматики для целого ряда языков, независимо от их строя.
Для теоретического языкознания важное
значение имеет статья Щ. «Новая
грамматика», в которой дана оценка старым грамматическим учениям и выдвинуты
задачи нового подхода к системе грамматики, основанного на принципе «от смысла
к форме». Чтобы в грамматике изучались именно грамматические законы,
необходимо, во-первых, преодолеть психологизм старого языкознания, так как, по
мнению Щ., первоосновой языка нельзя считать психологические явления;
во-вторых, следует избавиться от формального толкования грамматики, при котором
происходит «забвение смысла» речи ради ее формы. Конечно, Щ. не отрицал того, что при пассивном знании языка обычно идут от
формы к содержанию, но задача научного изучения языка сводится к определению «в
первую голову смысла данного выражения», что обусловлено синтаксическим
употреблением речевых средств. Из этого, однако, Щ. не делает заключения, что изучение грамматики надо начинать с
синтаксиса. Ученый вполне прав, говоря, что в данном вопросе нельзя смешивать
методологию, исследовательский путь и методику, порядок изложения предмета.
Исходя из того, что «наука должна
претворяться в практику» (с. 77), Щ.
указывает на необходимость такого изложения грамматических законов, при котором
грамматика становится действенным, активным средством изучения языка. «Ведущим
началом для активного усвоения языка должен быть смысл» (с. 77), хотя
«изложение грамматики от смысла к форме и нельзя провести до конца» (там же).
Одним из путей улучшения содержания грамматик должен быть историзм в
истолковании фактов. По справедливому мнению Щ., историзм сыграет важную роль, «выделяя отмершие, окаменелые
формы от живых, все вновь и вновь образуемых» (там же). Но Щ. понимал и то, что принцип историзма тоже нельзя последовательно
осуществить, так как не везде можно установить генезис грамматических явлений и
все этапы их развития.
С общелингвистической точки зрения большой
интерес представляют соображения Щ.
о двух аспектах изучения синтаксиса в зависимости от того, какую сторону
синтаксиса мы исследуем. Так, порядок слов, сочетания слов, фразовое ударение и
фразовую интонацию он считал выразительными средствами языка и относил их к так
называемому пассивному синтаксису. Все остальное, по теории Щ., относится к активному синтаксису,
который предполагает изучение самих способов и средств выражения мысли (см.
Избр. работы по языкознанию и фонетике, т. 1, с. 21-22).
Дискутируемый до настоящего времени вопрос
о частях речи также получил оригинальное освещение в трудах Щ. Отмечая произвольность и
субъективность многих классификаций этого порядка, Щ. указывал, что исследователь «должен разыскивать, какая
классификация особенно настойчиво навязывается самой языковой системой, или,
точнее... под какую общую категорию подводится то или иное лексическое значение
в каждом отдельном случае, или еще иначе, какие общие категории различаются в
данной языковой системе» (О частях речи в русском языке, с. 77). Как самый
существенный момент, Щ. подчеркивал
то, что эти общие категории должны иметь в языковой системе определенные
внешние выразители, т. е. формальные, звуковые и прочие признаки. В различных
языках эти признаки могут быть самыми разнообразными: «изменяемость» слов,
префиксы, суффиксы, окончания, фразовое ударение, интонация, порядок слов,
особые вспомогательные слова, синтаксическая связь и др.
В грамматическом учении Щ. видное место занимают вопросы,
связанные с выяснением таких синтаксических единиц, как синтагма и фраза. Они
трактуются ученым не в связи со структурно-грамматическими типами предложений,
а на основе понятия фонетико-смысловой целостности, т. е. как определенные
сегменты речи, характеризующиеся той или иной интонацией (или ударением) и
заключающие в себе некий относительно цельный смысл (см. об этом подробно в
статье В. В. Виноградова «Общелингвистические и грамматические взгляды акад..
Л. В. Щербы. — В кн.: Памяти акад. Л. В. Щербы. Л., 1951).
Большую роль сыграло учение Щ. о фонеме,
которое впервые было изложено им в магистерской диссертации «Русские гласные в
качественном и количественном отношении» (1912) и затем развито в других
работах, особенно в книге «Фонетика французского языка».
Щ.
разработал теорию фонемы, исходя из смыслоразличительной функции звуков речи.
Предварительно он определял фонему как «кратчайший элемент общих акустических
представлений данного языка, способный ассоциироваться в этом языке со
смысловыми представлениями» (Русские гласные.., с. 116, цит. по кн.: Языковая
система и речевая деятельность). Далее указывается, что фонема представляет
собой своеобразный звуко-тип, выделенный нашим сознанием из массы других звуков
речи. Этот звуко-тип способен объединять более частные звуковые оттенки, не
влияющие на целостность понимания слова всеми говорящими. По этому поводу Щ.
пишет, что при сосредоточении нашего внимания (в смысловых целях) на тех или других
элементах звуковых представлений целые группы оттенков возбуждают одинаковое,
«типовое представление».
Образование «типовых представлений», или
«фонем», по мнению Щ., регулируется
требованиями смысла, т. е. необходимостью отождествлять близкие оттенки или,
наоборот, дифференцировать их и противопоставлять друг другу.
Согласно учению Щ., фонемы теснейшим образом связаны с особенностями звукового
строя каждого отдельного языка, они «являются общими представлениями не в
логическом смысле, т. е. это не отвлеченные общие признаки группы частных
представлений, — это совершенно конкретное звуковое представление, которое
возникает у нас как результат процесса «ассимиляции», под влиянием довольно
различных впечатлений» (там же, с. 119).
Конкретные качества фонем зависят от
характера звукового строя того или иного языка и, бесспорно, соответствуют
определенным объективным звуковым оттенкам. Ученый замечает: «Говоря вообще,
фонемами являются те оттенки, которые находятся в наименьшей зависимости от окружающих
условий» (там же).
В то же время Щ. разрабатывает вопрос о возможных вариантах фонем. Особенно
детально этим вопросом он занимался в 30-х годах, когда готовил к печати книгу
«Фонетика французского языка». В ней фонема трактуется как звуковой тип,
служащий для дифференциации слов и форм, а вариант (оттенок) фонемы — как
различные частные звуковые реализации фонемы. Следовательно, на этом этапе
развития своей теории Щ. понимал
фонему как диалектическое единство общего и частного в звуковом строе языка.
Несомненной заслугой Щ. является разработка теории фонологических противопоставлений. В
названной книге он пишет, что «все фонемы каждого языка образуют единую систему
противоположностей, где каждый член определяется серией различных противоположений
как отдельных фонем, так и их групп» (цит. по 2-му изд. М.-Л., 1939, с. 18).
Не все идеи Щ. в области фонетики и
фонологии принимаются современными лингвистами, но его вклад в эту отрасль
языкознания был чрезвычайно весомым. Щ.
по праву считается главой ленинградской фонологической школы.
Много ценных общелингвистических соображений
высказано ученым в работах: Quelques mots sur les phonèmes consonnes composées (Mémoires de la Société de Linguistique de Paris,
1908, t. 15, p. 1-5), Court exposé de la prononciation russe (Supplément du Maître phonétique, 1911, novembre - décembre, 8 p.), Einige Bemerkungen zu Scerbas «Russische Vokale», veranlasst durch die Rezension von A. Thomson (Arch. î. si. Philol., Bd. 35, H. 3-4. Berlin, 1914, S. 563-574),
Notes sur la transcription phonétique. A l’occasion des propositions de la
conférence de Copenhague 1925 (Bulletin de la Société de Linguistique de Paris,
1928, t. 29, fasc. 1 (N 86), p. 1-23),
Üeber die fremden Sprachen (Wolgadeut-sches Schulblatt, 1928, N 3, S. 226-228),
Как надо изучать иностранные языки (М., 1929, 54 с.), К личным окончаниям в
латинском и других италийских диалектах (ЖМНП, 1908, с. 201-208), К вопросу о
транскрипции (ИОРЯС АН, 1911, т. 16, кн. 4, с. 161-181), О научном и
практическом значении говорящих машин (в кн.: Краткий обзор деятельности Пед.
музея военно-учеб. заведений за 1912/13 уч. год, вып. 3. Деятельность отд.
иностранных языков учебно-воспит. комитета музея. Пг., 1914, с. 107-111), О
разных стилях произношения и об идеальном фонетическом составе слов (Зап.
Неофилол. о-ва, вып. 8 (в честь проф. Ф. А. Брауна). Пг., 1915, с. 339—347),
Главные отличия французской звуковой системы от русской (в кн.: Краткий обзор
деятельности Пед. музея военно-учеб. заведений за 1913/14 уч. год, вып. 4.
Деятельность отд. иностранных языков учебно-воспит. комитета. Пг., 1916, с.
52—57, на франц. яз.), Sur la notion de mélange des langues (Яфетич. сб., [№] 4. Л., 1925, с. 1-19), О
практическом и общеобразовательном значении иностранных языков («Вопросы педагогики»,
1926, вып. 1, с. 99-105), К вопросу о новых языках в трудовой школе («Вопросы педагогики»,
1927, вып. 2, с. 82-87), Транскрипция иностранных слов и собственных имен и
фамилий (Изв. Комис. по русскому языку АН СССР, 1931, т. 1, с. 187-196), О взаимоотношениях
родного и иностранного языков (в кн.: Иностранный язык в средней школе. Методич.
сб. М., 1934, вып. 1, с. 30-34), О взаимоотношениях дисциплин, изучающих звуки
речи (в кн.: Методы исследования и воспитания слуха и ритма у глухонемых и тугоухих
детей. Под ред. проф. Фельдберга. М., 1936, с. 114-119), Транслитерация
латинскими буквами русских фамилий и географических названий (Изв. АН СССР,
ОЛЯ, 1940, № 3, с. 118-126), Общеобразовательное значение иностранных языков и
место их в системе школьных предметов («Сов. педагогика», 1942, № 5-6, с.
30-40), Разбор книги М. Е. Хватцева «Логопедия» («Недостатки речи у детей и их устранение»),
изд. 2-е, перераб. М., 1939 (в кн.: Учебно-воспит. работа в спец, школах. Бюл.
1-2. М., 1943, с. 41-48), К вопросу о постановке преподавания иностранных
языков в общеобразовательной средней школе («Сов. педагогика», 1943, № 11-12,
с. 4-8), Перспективы преподавания иностранных языков в школе (в кн.: Иностранный
язык в школе. М., 1944, с. 7-11), Гласные (Русск. энцикл., т. 5, с. 457),
Интонация (БСЭ, изд. 1-е, т. 29, с. 30), Фонетика (БСЭ, изд. 1-е, т. 58, с.
107-117), Особое мнение проф. Л. В. Щербы по вопросу о роли языков в средней
школе (в кн.: Материалы по реформе средней школы. Спб., 1915, с. 448-457), Об
иностранных языках («Красная газета», веч. вып., 1927, 10 дек. № 332), Новое об
ударении (Тр. юбилейной науч. сессии Ленингр. ун-та. Л., 1946, с. 70-71),
Преподавание иностранных языков в средней школе. Общие вопросы методики (М.,
1947, 96 с.), [Вступ. статья] (в кн.: Сунцов И. П. Вводный курс фонетики
немецкого языка. Киев, 1951), О задачах лингвистики; Что такое
словообразование; О дальше неделимых единицах языка (ВЯ, 1962, № 2, с. 98-101).
Глубокой по содержанию является работа Щ. «Опыт общей теории лексикографии»
(Изв. АН СССР, ОЛЯ, 1940, № 3, с. 89-117), где речь идет о значении и
трудностях составления различных типов словарей одного и того же языка пли
переводных словарей, преследующих те или иные практические и научные цели.
Среди лексикологических проблем Щ. на первое место всегда выдвигал
проблему семантики слова, ее разветвленность и особенности реализации в каждом
национальном языке. В предисловии к «Русско-французскому словарю» он писал:
«Всякое слово так многозначно, так диалектично и так способно в контексте
выражать все новые и новые смысловые оттенки, что надо большое искусство, чтобы
правильно и точно выражать свою мысль, не вызывая никаких кривотолков». И
далее: «Эта многогранность слова особенно ярко выступает при сравнении разных
языков друг с другом, так как благодаря различиям исторических условий их
развития она никогда в них не совпадает» (цит. по кн.: Языковая система и
речевая деятельность, с. 304).
Щ.
был общепризнанным знатоком истории и современного состояния славянских языков.
Фактически его научная деятельность начиналась с изучения фундаментальных
вопросов славистики, которым он посвятил магистерскую и докторскую диссертации.
Особенно серьезное значение имела докторская диссертация «Восточнолужицкое
наречие», т. 1 (Пг., 1915, XXIV, 194, 54 с., с ил., карт. — Отт. из Зап.
ист.-филол. фак-та Петрогр. ун-та, 1915, ч. 128). Она была посвящена учителю Щ.— И. А. Бодуэну де Куртенэ,
крупнейшему специалисту в области западно- и южнославянских языков. Несмотря на
небольшой объем, книга Щ. охватывает самые различные славистические вопросы. Во
введении говорится о локализации современных остатков мужаковского наречия и
других говоров лужичан на территории Германии, дается критический обзор
источников изучения лужицких языков, намечаются основные задачи исследований
живой речи лужичан в связи с необходимостью определения степени сохранности
системы славянской речи в иноязычном (немецком) окружении. В первой части книги
— «О фонемах» — автор подробно анализирует состав гласных и согласных фонем,
одновременно решая и общелингвистические проблемы, строение слога, характер
ударения и интонации, качественные и количественные модификации звуков,
построение фраз и другие вопросы. Во второй части книги — «О словах» —
рассматриваются способы обозначения новых понятий и их оттенков (автор приводит
любопытные примеры двойного называния понятий и предметов средствами родного
говора лужичан и словами немецкого языка); излагается система грамматических
форм и категорий, а также словообразование. В третьей части работы внимание
исследователя сконцентрировано на синтаксических явлениях, в четвертой
приводятся списки характерных лужицких слов и морфем, в пятой даны
сравнительно-исторические объяснения мужаковского вокализма, консонантизма,
ударения и интонации, отдельных морфологических явлений. Эта часть работы
представляет особый интерес для тех, кто занимается проблемами праславянского
языка и судьбой его элементов в позднейших славянских говорах. В конце книги
автор выясняет взаимоотношение лужицких говоров, затрагивая и вопрос об их
генезисе, определяет характер воздействия на них немецкого диалектного и
литературного языка, а также общие следствия двуязычия у лужичан в начале XX в.
Подробный и чрезвычайно аргументированный
разбор этого труда сделал в 1917 г. акад. А. А. Шахматов, подчеркнувший, что
после книги Е. Новикова (1849) русские ученые не занимались исследованием лужицких
языков и ничего самостоятельного в этой области не дали. В связи с этим
диссертация Щ. вызывает особый интерес как со стороны методов, так и со стороны
результатов исследования.
А. А. Шахматов писал: «Значение труда Л. В.
Щербы определяется в особенности его приемами научного исследования: автор
посетил местности, где говорят на описанном им (мужаковском) наречии, в 1907,
1908 и 1913 гг., основательно изучил это наречие на месте и применил к
тщательному исследованию его звуковой стороны экспериментальные наблюдения.
Запасшись большим и надежным материалом, автор расположил его так, чтобы дать
всестороннее, по возможности психологическое описание исследуемого говора»
(Заметки по истории звуков лужицких языков... Пг., 1917, с. 1-2).
После замечаний относительно интерпретации Щ. таких явлений лужицкого наречия, как
«протяжность» (т. е. длительность) гласных в сочетаниях с плавными согласными,
чередование фонем, эпентеза, рефлексация праславянских ъ, b, ě (ѣ), ę, ǫ, А. А. Шахматов дает общую оценку
достигнутых автором книги научных результатов, указывая, в частности, на то,
что в ней содержится весьма ценный фактический материал для суждений о двух
типах праславянских интонаций (восходящей и нисходящей), о сущности полногласия
и неполногласия, открытых и закрытых гласных, о качестве b, ъ перед j (например, в окончаниях прилагательных) и других
явлениях.
Рецензент соглашался с автором книги в том,
что мужаковское наречие с генетической точки зрения представляет собой не
переходный от верхнелужицкого к нижнелужицкому языку и не какой-либо смешанный
говор позднего исторического периода, а самостоятельное ответвление того общего
ствола, от которого пошли и другие лужицкие языки, но стволом этим надо
признать не праславянский язык, а восходящий к праславянскому общелужицкий
праязык (см. там же, с. 40). Конечно, это предположение нуждается в
дополнительной аргументации, но и в таком виде оно проливает свет на общую
проблему диалектной дифференциации праславянского языка в определенный период
его существования. Вот почему А. А. Шахматов, обладавший огромными познаниями в
области индоевропеистики и славистики, назвал эту книгу прекрасно исполненным
трудом, обогатившим славяноведение ценнейшим языковым материалом и весьма
важными теоретическими обобщениями. Несомненной заслугой Щ. он считал не только
тщательное описание фактов живой лужицкой речи, но и своеобразное их освещение,
совершенно новую постановку вопроса о происхождении мужаковского наречия и в
целом лужицких языков.
Щ.
оказал неоценимую услугу и современной славистике, предоставив в ее
распоряжение образцово записанные тексты лужицких говоров, подвергшихся за
последнее полстолетие очень сильному влиянию немецкого языка и утративших к
нашему времени значительную часть своих самобытных структурных черт.
При рассмотрении лужицкой лингвистической
проблемы необходимо учитывать также приложение к данной книге Щ. «Некоторые выводы из моих
диалектологических лужицких наблюдений» (Пг., 1915, 4 с.) и другие его работы.
Так, в уже называвшейся выше статье «О понятии смешения языков» Щ. касается вопроса лексического
взаимодействия языка лужичан и немцев, указывая, что у двуязычных лужичан
образуется лишь одна система ассоциаций при выражении соответствующих понятий.
Вот что пишет Щ. по этому поводу:
«...любое слово этих двуязычных лиц содержит три образа: семантический образ,
звуковой образ соответствующего немецкого слова и звуковой образ
соответствующего лужицкого слова, причем все вместе образуют такое же единство,
как и слово всякого другого языка. Говорящие, правда, сознают, что одна форма
лужицкая, а другая немецкая, но они очень легко переходят от одной к другой,
так что взаимные подстановки в тех случаях, когда одна из двух форм слабеет по
какой-либо причине, всегда остаются незамеченными» (цит. по кн.: Языковая
система и речевая деятельность, с. 68). Как видим, Щ. трактовал данный тип двуязычия прежде всего с психологической
точки зрения.
Отдельно укажем опубликованные Щ. «Критические заметки по поводу книги
д-ра Фринты о чешском произношении» (ИОРЯС АН, 1910, т. 15, кн. 1, с. 233-251).
Необходимо заметить, что славистические
интересы Щ. не ограничивались
областью западнославянских языков. Он показал себя как весьма эрудированный
специалист и по южнославянским языкам, опубликовав рецензию на работу И. А.
Бодуэна де Куртенэ «Материалы для южнославянской диалектологии и этнографии.
II. Образцы языка на говорах Терских славян северо-восточной Италии». Спб.,
1904 («Le Maître phonétique», 1908, N23, р. 5-6).
Как бы ни велики были заслуги Щ. в области общего,
сравнительно-исторического и славянского языкознания, нельзя пройти мимо его
замечательных работ о русском языке. Характерно, что он сказал новое слово
буквально обо всех сторонах родного ему русского языка. Вспомним, какое большое
внимание он уделял вопросам русского правописания. Еще в начале своей научной
деятельности Щ. подготовил
«Дополнения и поправки к «Русскому правописанию» Я. К. Грота со справочным
указателем к нему» (Спб., 1911, 46 с., на правах рукописи), впоследствии
активно участвовал в обсуждении различных орфографических проблем, а также
вопросов транскрипции и транслитерации, что получило освещение в его статьях и
заметках: Несколько слов по поводу «Предварительного сообщения орфографической
подкомиссии» (РФВ, 1905, т. 4. Пед. отд., с. 68-73), Безграмотность и ее причины
(«Вопросы педагогики», 1927, вып. 2, с. 82-87), К вопросу о реформе орфографии
(РЯСШ, 1930, № 5, с. 126-127), Транскрипция иностранных слов и собственных имен
и фамилий (Изв. Комис. по русскому языку АН СССР, 1931, т. 1, с. 187-196),
Транслитерация латинскими буквами русских фамилий и географических названий
(Изв. АН СССР, ОЛЯ, 1940, № 3, с. 118-126), Правописание иностранных слов (в
кн.: Орфографический справочник. М., 1936 (сост. Орфографии, комиссией при АН
СССР). Проект. М., 1936, с. 59-63) и др.
К работам по русской орфографии примыкают
работы, посвященные упорядочению правил пунктуации: Пунктуация (Лит. энцикл.,
т. 9. М., 1935, с. 366-370), Пунктуация (в кн.: Правила единой орфографии и
пунктуации, ч. 2 (Проект). Сост. комиссией, учрежденной Постановлением СНК СССР
от 10. VII. 1939 г. М, 1940, с. 77-114).
Чрезвычайно содержательными и оригинальными
являются работы Щ. по вопросам
русской фонетики, фонологии и орфоэпии. Еще в магистерской диссертации «Русские
гласные в качественном и количественном отношении» (Спб., 1912, III-XI, 155 с.,
табл. 4), полностью построенной на экспериментальных данных, Щ. показал себя блестящим фонетистом
широкого теоретического диапазона. Специфические черты русской фонетики Щ. выявляет не только путем тщательного
описания физиологических и акустических свойств, но и путем установления
фонологических признаков гласных. Важно и то, что автор здесь пользуется
типологическими приемами исследования, сопоставляя русские гласные с гласными
других языков, особенно французского, немецкого и английского. Несмотря на
большие успехи, достигнутые в области русской фонетики за последние годы, эта
монография остается классическим трудом, на выводы, сделанные Щ., постоянно ссылаются современные
русисты, а также специалисты по иностранным языкам и общему языкознанию.
Освещаемые в этой монографии вопросы
разъясняются также в ответе Щ.
рецензенту А. И. Томсону: Einige Bemerkungen zu Scerbas «Russische Vokale»,
veranlasst durch die Rezension von A. Thomson (Arch, f. sl. Philol., Bd. 35, H.
3-4. Berlin, 1914, S. 563-574).
Проблемы фонетики, фонологии и орфоэпии
русского языка излагаются также в работах: О разных стилях произношения и об
идеальном фонетическом составе слов (в кн.: Зап. Неофилол. о-ва, вып. 8 (в
честь проф. Ф. А. Брауна). Пг., 1915, с. 339—347), Главные отличия французской
звуковой системы от русской (в кн.: Краткий обзор деятельности Пед. музея
военно-учебных заведений за 1913/14 уч. год, вып. 4. Деятельность отд-ния
иностранных языков учебно-воспит. комитета. Пг., с. 52-57), Особенности
восприятия речи при радиопередаче (в кн.: Методы исследования и воспитания
слуха и ритма у глухонемых и тугоухих детей. Под ред. проф. Д. В. Фельдберга.
М., 1936, с. 114-119), О нормах образцового русского произношения (РЯШ, 1936, №
5, с. 105-107), Об образцовом русском произношении («Говорит СССР», 1936, № 3,
с. 37-38), Новое об ударении (Тр. юбилейной науч. сессии Ленингр. ун-та (1819-1944).
Л., 1946, с. 70-71), Фонетика французского языка. Очерк французского
произношения в сравнении с русским (Л.-М., 1937, 256 с.; изд. 7-е. М., 1963),
Фонетика (в кн.: Грамматика русского языка, т. 1. М., 1952, с. 49-100,
совместно с М. И. Матусевич), О дальше неделимых единицах языка (ВЯ, 1962, № 2,
с. 99-101) и др.
К числу важных грамматических работ Щ. о русском языке относятся его
доклады, статьи, заметки, разделы в учебных и нормативных трудах: О служебном и
самостоятельном значении грамматики как учебного предмета (Тр. 1-го съезда
преподавателей русского языка в военно-учебных заведениях. Спб., 1904, с. 14-27),
О частях речи в русском языке (в сб.: Русская речь. Новая серия, [вып.] 2. Л., 1928,
с. 5-27), Спорные вопросы русской грамматики (РЯШ, 1939, № 1, с. 10-21),
Таблицы склонения и и спряжения (в кн.: Бархударов С. Г. Русская грамматика, ч.
1. Морфология. Л., 1935, с. 88-103).
Кроме этого, Щ. был соавтором теоретического введения в большом нормативном
труде «Грамматика русского языка», т. 1 (М., 1952, с. 7-45, совместно с В. В.
Виноградовым) и редактором книг «Русская речь». Сб. статей, т. 1 (Пг., 1923,
243 с.), Русская речь. Новая серия, т. 1 (Л., 1927, 96 с.); т. 2 (Л, 1928, 83
с.); т. 3 (Л., 1928, 94 с.), Бархударов С. Г., Досычева Е. И. Грамматика
русского языка. Учебник для неполной средней и средней школы, ч. 1. Фонетика и
морфология (М., 1938, 223 с., отредактирована совместно с другими), ч. 2.
Синтаксис (М., 1938, 140 с.), Грамматика русского языка. Учебник для 5 и 6
классов семилетней и средней школы, ч. 1. Фонетика и морфология (изд. 5-е. М.,
1944, 207 с.), ч. 2. Синтаксис (М., 1944, 151 с.).
Среди оригинальных грамматических работ Щ. особый интерес вызывает
содержательная статья «О частях речи в русском языке», где автор подробно
разбирает дискуссионные еще и в наше время проблемы классификации слов на
грамматические разряды. В статье последовательно рассмотрены: «неясная и
туманная категория междометий» (по мнению Щ.,
эти своеобразные слова характеризуются тремя главными чертами —
эмоциональностью, отсутствием познавательных элементов и полной синтаксической
обособленностью); соотносительные категории знаменательных и служебных слов
(среди первых выделяются существительные, прилагательные, наречия, глаголы и
некоторые переходные типы слов, среди вторых — связки и частицы, причем к
последним отнесены предлоги и союзы сочинительные, противительные, слитные и
подчинительные, или относительные, слова).
Особой лексико-грамматической категорией Щ. считал «слова количественные». У них
«значением является отвлеченная идея числа, а формальным признаком —
своеобразный тип сочетания с существительным, к которому относится слово,
выражающее количество» (цит. по кн.: Языковая система и речевая деятельность,
с. 88). При таких словах (два, три, четыре, сто, тысяча) определяемое ставится
в родительном падеже множественного числа (т. е. здесь нет согласования, если
количественное слово стоит в именительном падеже), в косвенных же падежах
ожидаемое согласование в соответствующем падеже восстанавливается: двум книгам,
двумя книгами и т. д. На этом основании Щ. исключал количественные слова из
категорий прилагательных и существительных. В группу количественных слов Щ.
включал также ошибочно относимые к наречиям слова много, немного, мало,
сколько, несколько.
Пожалуй, впервые в нашей литературе Щ. дал в этой статье классификацию
слов, которые подводятся под понятие «категория состояния». Рассмотрев значение
и синтаксическое употребление таких словоформ, как нельзя, можно, надо, пора,
жаль, холодно, светло, весело, готов, должен, рад, печален, доволен, красен,
велик, мал, бодр, навеселе, наготове, настороже, замужем, начеку, в состоянии, без
памяти, без чувств, в сюртуке и других, Щ.
высказал предположение, что в современном русском языке явно обнаруживается
тенденция к образованию какой-то новой лексико-грамматической категории среди
частей речи. Средства ее выражения, по наблюдениям Щ., слишком разнообразны, она вырабатывается на разных путях и «не
получила еще, а может и никогда не получит, общей марки» (цит. по кн.: Языковая
система и речевая деятельность, с. 91), тем не менее ее нельзя отождествлять с
традиционными частями речи — наречиями, краткими прилагательными и
несклоняемыми существительными. Назвав условно такие словоформы категорией
состояния, Щ. дает им следующее
рабочее определение: «...это слова в соединении со связкой, не являющиеся,
однако, ни полными прилагательными, ни именительным падежом существительного;
они выражаются или неизменяемой формой, или формой существительного с
предлогом, или формами с родовыми окончаниями — нуль для мужского рода, -а для
женского рода, -о, -е (искренне) для среднего рода, — или формой творительного
падежа существительных (теряющей тогда свое нормальное, т. е. инструментальное,
значение» (там же). По справедливому замечанию Щ., эти слова «просто остаются
вне категорий», если не признавать за ними права объединения в особую
лексико-грамматическую категорию.
Часть трудов Щ. посвящена русскому литературному языку в целом, культуре устной
и письменной речи и языку и стилю художественной литературы: Литературный язык
и пути его развития (Применительно к русскому языку) («Сов. педагогика», 1942,
№ 3-4, с. 48-53), Современный русский литературный язык (РЯШ, 1939, № 4, с. 19-26),
Опыты лингвистического толкования стихотворений. I. «Воспоминание» Пушкина (в
кн.: Русская речь. Пг., 1923, с. 13-56, табл.), Опыты лингвистического
толкования стихотворений. II. «Сосна» Лермонтова в сравнении с ее немецким
прототипом (в кн.: Советское языкознание, т. 2 (Сб., посвящ. В. Ф. Шишмареву).
Л., 1936, с. 129-142), Культура языка
(«Журналист», 1925, № 2, с. 5-7) и др.
Щ.
разрабатывал не только теоретические проблемы русского языка. Всю свою жизнь он
был связан с практикой преподавания русского языка на всех этапах его школьного
и вузовского изучения. Как педагог, Щ.
не мог не заниматься и методическими вопросами, о чем свидетельствуют его
статьи, заметки, программы, доклады, выступления в прениях на совещаниях и
конференциях, а также рецензии на учебные пособия: К вопросу о летней школе («Пед.
мысль», 1922, № 3-4, с. 41-49), Новейшие течения в методике преподавания
родного языка (в кн.: Первый Всесоюзный тюркологический съезд. 26 февраля — 5
марта 1926 г. Баку, 1926, с. 339-344), Безграмотность и ее причины («Вопросы педагогики»,
1927, вып. 2, с. 82-87), К вопросу о новых языках в трудовой школе (там же, с.
204-206), Классификация ошибок в сочинениях учащихся («Вопросы педагогики»,
1929, вып. 5-6, с. 214-242), Трудности синтаксиса русского языка для русских
учащихся («Русский язык в советской школе», 1930, № 3, с. 74-85, совместно с
другими), О взаимоотношениях родного и иностранного языков (в кн.: Иностранный
язык в средней школе. Методич. сб. М., 1934, вып. 1, с. 30—34), Спорные вопросы
русской грамматики (РЯШ, 1939, № 1, с. 10—21), Особое мнение проф. Л. В. Щербы
по вопросу о роли языков в средней школе (в кн.: Материалы по реформе средней
школы. Спб., 1915, с. 448-457), Об языке и грамотности («Студенческая правда»,
1927, № 6), Мой метод занятий (там же, 1928, № 10, с. 4), Об идеально грамотном
человеке («Учит, газета», 1940, № 142, 3 ноября), Выступление по докладу Г. Т.
Синюхаева «К методике синтаксиса сложного предложения» (Тр. 1-го съезда
преподавателей русского языка в военно-учебных заведениях. Спб., 1904, с. 68-70),
Программа лекций по грамматике русского языка, читаемых в Спб. учительском
ин-те в 1905/06 уч. году. Спб., 1906, 7 с.), Филология как одна из основ общего
образования (в кн.: Первый Всероссийский съезд преподавателей русского языка
средней школы в Москве 27 дек. 1916 — 4 января 1917 г. М., 1917, с. 18),
Образовательное значение языка (в кн.: Родной язык в школе, кн. 1-я (2).
1919-1922. М.-Пг., 1923, с. 94), Формальное направление грамматики (там же, с.
95), Несколько слов по поводу орфографического словаря для начальной, неполной
средней и средней школы проф. Д. Н. Ушакова (1935, рукопись).
Во всех своих методических работах Щ. отстаивал прогрессивные принципы
изучения языка, основанные на сознательном и строго научном подходе к речевой
деятельности человека.
В научном наследстве Щ. большое место занимают лексикографические труды. Он был членом
авторского коллектива, составлявшего 9-й том (И — идеализироваться) нормативного
«Словаря русского языка» (М.-Л., 1935, 159 с.), При участии в составлении и под
общей редакцией Щ. в свет был
выпущен «Русско-французский словарь» (М., 1936, 11, 491 с., совместно с М. И.
Матусевич и М. Ф. Дусс; изд. 2-е, расшир. и перераб. М., 1939, 573 с.,
совместно с М. И. Матусевич; изд. 9-е. М., 1969), а также «Русско-французский
словарь для средней школы» (М., 1940, 431 с., совместно с М. И. Матусевич). Эти
труды Щ. сыграли важную роль в
развитии теории лексикографии и практическом преподавании русского и
французского языков в советских школах и вузах.
В заключение следует еще отметить, что Щ. проявлял живой интерес и к
деятельности Академии наук в области словарной работы. Так, в 1927 г. он
выступал на одном из заседаний Словарной комиссии, где дал сжатую и весьма
точную характеристику существующих словарей русского литературного языка и
выдвинул задачу создания как нормативного словаря, в котором были бы учтены все
изменения, происшедшие в русском языке за последнее время, так и словарей языка
писателей. При этом ученый нарисовал общую картину быстрого развития
лексического состава русского языка: «Словарь живого литературного языка не
представляет собой монолитной массы, раз навсегда или даже на некоторый период
времени зафиксированной. Наоборот, он все время находится в движении: создаются
новые слова, старые слова начинают употребляться в новых значениях, некоторые
слова исчезают из употребления, частью совсем, частью лишь в идеях или иных
своих значениях, активные слова становятся пассивными и обратно. Бывают эпохи,
когда этих изменений меньше и когда словарь данного языка представляется на
первый взгляд более или менее установившимся, и бывают эпохи, подобные переживаемой
нами, когда слова появляются и исчезают с калейдоскопической быстротой» (цит.
по кн.: Современная русская лексикология. М., 1966, с. 74). Этим
обстоятельством Щ. и обосновывает
необходимость подготовки нового нормативного словаря русского литературного
языка, а также других типов словарей, которые бы отражали все богатство
словарного состава современного русского языка.
Для
истории языкознания важное значение имеют статьи Щ., посвященные анализу деятельности видных отечественных и
зарубежных лингвистов, а также опубликованные им некрологи ученых: Методы
лингвистических работ А. А. Шахматова (ИОРЯС АН, 1920, т. 25, с. 94-99), В. Б.
Томашевский как ректор и ученый («Красная газета», [веч. вып.], 1927, 15 февр.,
№ 43), И. А. Бодуэн де Куртенэ и его значение в науке о языке (РЯСШ, 1929, № 6,
с. 63-71), И. А. Бодуэн де Куртенэ (Некролог) (Изв. по РЯС АН, 1930, т. 3, кн.
1, с. 311-326), И. А. Бодуэн де Куртенэ и его значение в науке о языке
(1845-1929) (РЯШ, 1940, № 4, с. 83-90), (Выступление на чествовании акад. И. И.
Мещанинова в связи с шестидесятилетием со дня рождения 7 дек. 1943 г.) («Вести.
АН СССР», 1944, № 1-2, с. 84-85) и др.
Некоторые
из лингвистических работ Щ.,
сохранившиеся в архивах, увидели свет только после смерти ученого. К ним
относятся и две статьи о языковедах: Ф. Ф. Фортунатов в истории науки о языке
(ВЯ, 1963, № 5, с. 89-93, публикация Н. А. Слюсаревой), Памяти А. Мейе (ВЯ,
1966, № 3, с. 97-104, публикация Ф. М. Березина).
Соч.: Избр. работы по русскому языку. М, 1957; Избр. работы по
языкознанию и фонетике, т. 1. Л., 1958; Языковая система и речевая
деятельность. Л., 1974, 412 с., библ. с. 413-418.
Лит.: Томсон А. И. По поводу статьи Л. В. Щербы «Субъективный и
объективный метод в фонетике». — ИОРЯС АН, т. 16, кн. 3, 1911, с. 143-150; Его
же. Щерба. Русские гласные в качественном и количественном отношениях (на нем.
яз.). Z. f. sl. Philol., 1913, Вd. 34; Его же. Отзыв о сочинении Л. В.
Щербы «Русские гласные в качественном и количественном отношении». Спб., 1915;
Шахматов А. А. Заметки по истории звуков лужицких языков. По поводу книги Л. В.
Щербы «Восточнолужицкое наречие», т. 1 (с приложением текстов). Пг., 1915. —
ИОРЯС АН, т. 21 (1916), кн. 2, с. 1-40; то же отд. отт. Пг., 1917, 40 с.;
Записка об ученых трудах Л. В. Щербы. — Изв. РАН. Серия 6, 1924, № 12-18, с.
513-515; Виноградов В. В. Л. В. Щерба (По случаю исполнившегося шестидесятилетия
со дня его рождения).— РЯШ, 1940, № 6, с. 85-86, совместно с С. И. Бернштейном
и др.; Его же. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М., 1947; изд. 2-е.
М., 1972, с. по указателю имен; Его же. Общелингвистические и грамматические
взгляды акад. Л. В. Щербы. — В кн.: Памяти акад. Льва Владимировича Щербы
(1880-1944). Сб. статей. Под ред. Б. А. Ларина и др: Л., 1951, с. 31-62; Его
же. Синтаксические взгляды и наблюдения академика Л. В. Щербы. — Учен. зап. Моск,
ун-та, вып. 150. Русский язык, 1952, с. 45-72; Его же. О некоторых
лингво-методических взглядах акад. Л. В. Щербы. Доклад, прочитанный на 1
Междунар. конф. преподавателей русск. яз. и лит-ры. — РЯЗР, 1970, № 2, с. 37-53;
Член-корреспондент АН СССР Л. В. Щерба. К 40-летию научной деятельности — Изв. АН
СССР, ОЛЯ, 1940, № 1, с. 113-114; Обнорский С. П. Памяти акад. Л. В. Щербы. —
Изв. АН СССР, ОЛЯ, 1945, вып. 3-4, с. 167-169; Его же. Памяти акад. Л. В.
Щербы. — «Сов. педагогика», 1945, № 1-2, с. 56-58; Библиография методических
работ Л. В. Щербы — ИЯШ, 1948, № 1, с. 123; Библиография советской
библиографии. М., 1952, [хронология, список трудов Л. В. Щербы за 1914-1947
гг., 14 назв.]; Памяти акад. Льва Владимировича Щербы (1880-1944). Сб. статей.
Л., 1951, 324 с, библ. с. 23-30 (109 назв.); Жирков Л. И. Л. В. Щерба как
экзаменатор. — Там же, с. 88-92; Истрина Е. С. Л. В. Щерба как лексиколог и
лексикограф. — Там же, с. 82-87; Зиндер Л. Р. Щерба и фонология. — Там же, с.
63-72; Ларин Б. А. Значение работ акад. Л. В. Щербы в русском языкознании — В
кн.: Диалектология, сб., вып. 3. Вологда, 1946; Матусевич М. И. Предисловие. — В
кн.: Щерба Л. В. Избр. работы по русскому языку. М., 1957, с. 3-9; Ее же.
Предисловие (совместно с Л. Р. Зиндером и Б. А. Лариным). — В кн.: Щерба Л. В.
Избр. работы по языкознанию и фонетике, т. 1. Л., 1958, с. 3-4; Ее же. Академик
Л. В. Щерба и его роль в развитии экспериментальной фонетики в СССР. — «Вести.
Ленингр. ун-та», 1969, № 8, с. 109-119, резюме на англ, яз.; Люсьен Теньер. О
русско-французском словаре Л. В. Щербы. — ВЯ, 1958, № 6, с. 41-43; Леонтьев А.
А. Из лингвистического наследства Л. В. Щербы [Публикация работ: О задачах
лингвистики; Что такое словообразование; О дальше неделимых единицах языка]. — ВЯ,
1962, с. 97-101; Слюсарева Н. А. Из истории языкознания [Публикация работы Л.
В. Щербы «Ф. Ф. Фортунатов в истории науки о языке»]. — ВЯ, 1963, № 5, с. 89-93;
Текучев А. В. Академик Л. В. Щерба в методике и о методике как науке (К
85-летию со дня рождения и 20-летию со дня смерти). — РЯШ, 1965, № 4, с. 84-88;
Из научного наследия [Публикация работы Л. В. Щербы «О словарях живого
литературного языка»]. — В кн.: Современная русская лексикология. М., 1966, с.
74-77; Мухин А. М. Л. В. Щерба и проблемы синтаксиса (К 30-летию доклада Л. В.
Щербы «О второстепенных членах предложения»). — НДВШ ФН, 1967, № 1, с. 44-55;
Зиндер Л. Р., Матусевич М. И. Лев Владимирович Щерба. — «Русская речь», 1968, №
5, с. 42-45, портр.; Бендукидзе С. М. Л. В. Щерба и его зарубежные коллеги (К
25-летию со дня смерти). — РЯШ, 1969, № 6, с. 94-98, портр.; Базилевич Л. И.,
Верещагин Е. М. Стилистические проблемы в научном наследии Л. В. Щербы. — «Сов.
славяновед.», 1970, № 1, с. 85-93; Буланин Л. Л. Фонетика современного русского
языка. М., 1970, passim; Теоретические проблемы советского языкознания. М.,
1968, с. по указателю имен; Бельчиков Ю. Из лингвистического наследия акад. Л.
В. Щербы [Публикация «Лекций Л. В. Щербы по русскому синтаксису»].— ВЯ, 1970, №
6, с. 84-94; Реформатский А. А. Из истории отечественной фонологии. Очерк.
Хрестоматия. М., 1970, с. по указателю имен; Матусевич М. И., Люлько Н. П. Л.
В. Щерба. — В кн.: Русское языкознание в Петербургском — Ленинградском ун-те.
Л., 1971, с. 102-119; Будагов Р. А. Академик Л. В. Щерба (1880-1944). — РЯЗР,
1972, № 2, с. 57-61; Его же. Академик Л. В. Щерба. — В кн.: Будагов Р. А. Человек
и его язык. М., 1974, с. 195-202; Кодухов В. И. Общее языкознание. М., 1974, с.
102-106 и др. (по указателю); Зиндер Л. Р., Матусевич М. И. Л. В. Щерба,
основные вехи его жизни и научного творчества. — В кн.: Щерба Л. В. Языковая
система и речевая деятельность. Л., 1974, с. 5-23; Березин Ф. М. История
лингвистических учений. М., 1975, с. по указателю имен; Бондарко Л. В.,
Николаева Т. М. Научное заседание памяти Л. В. Щербы. — «Сов. славяновед.»,
1975, № 4, с. 130-131; Носова И. К. Грамматическое учение Л. В. Щербы. — В кн.:
Русские языковеды. Под ред. В. Г. Руделева. Тамбов, 1975, с. 42-54; Матусевич
М. И. Л. В. Щерба как фонетик. — В кн.: Памяти академика Л. В. Щербы. Л., 1952,
с. 73-81; Щерба Д. Л. Лев Владимирович Щерба. — Там же, с. 7-22; Панов М. В.
Русская фонетика. М., 1967, с. 395-397 и др.; Лоя Я. В. История лингвистических
учений (Материалы к курсу лекций). М., 1968, с. 244-246; Березин Ф. М. Русское
языкознание конца XIX — начала XX в. М., 1976, с. по указателю имен.
/М. Г. Булахов.
Восточнославянские языковеды. Библиографический словарь. Т. 3. Минск. 1978. С.
285-302./
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz