Шмуль (Самуіл)
Камай (Комай) – рабочы, друкарскі наборшчык,
чалец сацыял-дэмакратычнай працоўнай арганізацыі ў губэрнскім месьце Вільня
Расійскай імпэрыі.
Арыштаваны ў Вільні, як наборшчык таемнай
друкарні. Быў зьняволены ў Петрапаўлаўскай крэпасьці, дзе правёў 1 год і 2 месяца
ў адзіночнай каморы ды восем месяцаў у лякарні для псыхічнахворых імя Сьв. Мікалая
Цудатворца. Затым яго саслалі на 8 гадоў ва Ўсходнюю Сыбір.
Адразу Камай быў паселены ў
с. Марха , паблізу м. Якуцк, але потым быў пераведзены ў акруговае места Сярэдне-Колымск
Калымскай акругі Якуцкай вобласьці, дзе ён вясной 1904 г. скончыў жыцьцё
самагубствам.
Літаратура:
* Д. Перрисъ. Піонеры Русской Революціи. С портретами. Переводъ Л. Данилова, Л. Истомина и Т. Бронъ. // Освободительная Библіотека. Первый Сборникъ. С.-Петербургъ. 1906. С. 134.
* Д. Перрисъ. Піонеры Русской Революціи. С портретами. Переводъ Л. Данилова, Л. Истомина и Т. Бронъ. // Освободительная Библіотека. Первый Сборникъ. С.-Петербургъ. 1906. С. 134.
* Цыперовичъ Г. За Полярнымъ Кругомъ. Десять лѣтъ ссылки въ
Колымскѣ. С.-Петербургъ. 1907. С. 160-168.
* Над могилой
Людвига Яновича. (Речь М. И. Губельман 10 марта 1917 г.). // Соціальдемократ. Орган Якутскаго Комитета Россійской Соціаль-Демократической
Рабочей партіи. Якутск. 24 марта 1917. С. 4-5./
* Бухбиндер Н.
А. Группа «Социал-Демократическая
Рабочая Библиотека» (По неизданным архивным Материалам. // Каторга и Ссылка.
Историко-революционный вестник. Кн. 31. № 2. Москва. 1927. С. 49-54./
Азіза Прынтар,
Койданава
В виде
приложения к собственной биографии Бройдо предоставил в мое распоряжение
следующие подробные сведения из жизни 11 лиц бывших вместе с ним в ссылке и
близко с ним знакомых. Я привожу этот материал в доказательство того, что я
отнюдь не останавливался на исключительных случаях, а также и того, что
революционеры последнего времени действуют не менее решительно, чем их
предшественники.
11. С.
Комай член социал-демократической рабочей организации. Арестован в Вильне,
как наборщик тайной типографии. После того как он просидел год и 2 месяца в
одиночном заключении в Петропавловской крепости, а восемь месяцев провел в
больнице для душевнобольных имени св. Николая Чудотворца, его сослали на 8 лет
в Колымск, где он себя отравил.
/Д. Перрисъ. Піонеры Русской Революціи. С портретами.
Переводъ Л. Данилова, Л. Истомина и Т. Бронъ. // Освободительная Библіотека.
Первый Сборникъ. С.-Петербургъ. 1906. С. 130, 134./
Н. А.
Бухбиндер.
Группа
«Социал-Демократическая Рабочая Библиотека».
(По неизданным архивным материалам).
I.
В
средине 90-х годов социал-демократия в большинстве своем находилась под
влиянием экономизма. Такие большие центры, как Петербург, Москва, Киев, Одесса
и ряд других городов, были завоеваны экономистами. Столь сильная тогда
организация, как «Бунд», была сторонницей экономизма.
Но
торжество экономизма было недолгим: очень скоро, спустя всего 2-3 года, в
социал-демократии образовалась «оппозиция», которая, отстаивая необходимость
политической агитации, начала борьбу с экономистами. В различных организациях,
в том числе и в «Бунде», образовался ряд кружков сторонников нового течения. К
ним примыкали как рабочие, так и интеллигенция. Группы «Социал-Демократическая
Рабочая Библиотека», «20-ти», «Рабочее Знамя» и «Социалист» явились
выразителями этих новых революционных настроений и стремлений.
В
последующем изложении, пользуясь архивными материалами и воспоминаниями
участников движения, мы хотим осветить малоизвестную деятельность группы
«Социал-Демократическая Рабочая Библиотека».
Организация «Социал-Демократическая Рабочая Библиотека» образовалась из
слияния двух социал-демократических групп — петербургской и виленской. Летом
1900 года студент-технолог, социал-демократ Мордух (Марк) Бройдо, работавший в
Петербурге в рабочих кружках и примыкавший к противникам экономистов, приехал в
Вильну на каникулы. Здесь он завязал связи с бундовской «оппозицией». Решено
было образовать новую организацию, которая поставила бы себе целью борьбу с
экономизмом. Свою деятельность инициаторы новой организации считали необходимым
ограничить исключительно печатной пропагандой.
Вернувшись в Петербург, М. Бройдо сорганизовал петербургскую часть
организации. В нее входили: М. Бройдо, курсистка Ева Львовна Гордон и
студент-технолог Соломон Львович Фрид. Впоследствии им оказывали содействие —
хранением литературы — студенты-технологи Вильгельм Клатт, Гамс и курсистка
высших женских курсов Александра Титова.
Кружки —
петербургский и виленский — из конспиративных соображений избегали письменных
сношений и ограничивались исключительно личными переговорами. Для выработки
плана работы они устроили несколько совещаний. В середине лета 1900 г. на
станции Свенцяны, Варшавской железной дороги, состоялось первое совещание. На
нем присутствовали: из Петербурга — М. Бройдо и Е. Гордон; из Вильны — Леон
Стоцик и Елена Боровская.
На этом
совещании выяснилось, что дело с постановкой типографии в Вильно подвигается
вперед вполне успешно, что в скором времени можно будет приступить к печатанию
брошюр политического направления. Виленцы взяли на себя постановку «техники», оборудование
типографии; петербургскому же кружку они предложили заняться финансовой и
литературной частями дела. Присутствовавшая на совещании Е. Л. Гордон в своих
воспоминаниях передает следующие интересные сведения о совещании: «Соглашение
было достигнуто быстро на следующих основаниях: образуется единая группа, часть
членов которой находится в Вильне, часть — в Петербурге. Платформа —
перенесение центра тяжести в своей агитационной деятельности с экономической на
политическую борьбу в рабочем движении. Группа ставит своей задачей агитацию и
пропаганду исключительно путем издания соответствующих брошюр. Во избежание
провала, члены группы лишаются права вести непосредственную устную агитацию
среди рабочих. Число членов группы остается ограниченным в пределах необходимых
работников для обслуживания литературой, финансовой и технической стороны
издательства. Серию предполагавшихся к изданию брошюр решено было назвать
«Рабочая Библиотека», а так как к изданию брошюр сводилась вся деятельность
группы, то и группа стала называть себя «Группой Рабочей Библиотеки».
Литературно-редакционную часть взяли на себя питерцы, а технически-типографскую
— виленцы. Однако, виленцы сохраняли за собой право задержать печатание
присланной брошюры, если бы по содержанию она не отвечала их взглядам» [* Е. Бройдо (Гордон),
«Группа «Социалист» и «Социал-Демократическая Библиотека». «Летопись
Революции», т. 1. с. 130-131. изд. Гржебина. Берлин.].
Вскоре
состоялось еще одно совещание — там же, на станции Свенцяны, на котором была
рассмотрена и одобрена к печати брошюра М. Бройдо «Наши задачи», носившая
программный характер.
Типографию, действительно, удалось вскоре поставить в Вильне. Для этой
цели двое рабочих — Камай и Роговой — сняли небольшую квартиру из двух комнат и
открыли в ней переплетную мастерскую. В первой комнате Роговой принимал
переплетные заказы от случайных заказчиков; во второй же комнате находилась
типография: здесь, в специально устроенном углублении, Камай набирал и печатал
на самодельном станке брошюры. Отпечатанная литература уносилась небольшими
партиями под видом переплетных заказов. Типография в конспиративном отношении
была обставлена очень хорошо, ни в ком — ни у соседей, ни у полиции — она не
вызывала подозрений и могла бы продержаться долгое время, если бы не
предательство Гуровича [* Е. Бройдо (Гордон), цит. статья; «Обзор важнейших дознаний,
производившихся в жанд. упр. за 1901 г.». Д. ист-.рев. арх. № 5, ч. 6, л. Н.,
1898 г., о. о.]
О личном
составе группы «Социал-Демократическая Рабочая Библиотека» в Петербурге сказано
выше; в Вильне же к ней примыкали Лейб Стоцик, Гинда Стоцик (урожд. Боровская),
Хася Липская, Шмуль Камай и Арон Роговой. Содействие виленцам оказывали Израиль
и Шося Цыпкины, Мордух Купер и Абрам Штих, хранившие у себя литературу.
Группа
«Социал-Демократическая Рабочая Библиотека» имела связь с целым рядом городов:
Москвой, Харьковом, Одессой, Кишиневом, Херсоном и Кавказом. Во все эти
местности посылалась из Вильны литература.
Группа
«Социал-Демократическая Рабочая Библиотека» имела с первых же шагов своей
деятельности большой успех. Это должен был признать и провокатор Гурович,
осведомлявший департамент полиции об этой организации. Вот что, например, он
писал в своем донесении от 30 октября 1900 г.: «В кружках программа встречена
всеми крайне сочувственно, опасаются только одного, чтобы по каким-либо
причинам издательство не прекратило своего существования на выпущенной
программе».
Деятельность группы все росла и развивалась; с сентября 1900 г. и по
январь 1901 г. она выпустила брошюры «Наши задачи» (Бройдо), «Революция 1848
года во Франции» (Гордон), «Чуднáя» (Короленко) и некоторые др.; по агентурным
сведениям, она предполагала приступить к изданию ежемесячного периодического
органа.
II.
Все
сведения о «Социал-Демократической Рабочей Библиотеке» в департамент полиции
поступали от провокатора М. И. Гуровича (кличка его была «Харьковцев»). Он
случайно натолкнулся на эту группу. Все сношения с обществом вел Бройдо.
Нуждаясь в литературном материале, Бройдо, по совету П. Струве, обратился к
Гуровичу, который слыл за «сочувствующего», оказывавшего различные услуги
революционным организациям. Как бывший редактор-издатель марксистского журнала
«Начало», Гурович имел многочисленные связи среди литераторов. Он обещал Бройдо
поддержку. С этого момента гибель группы «Соц.-Дем. Рабочая Библиотека» была
предрешена.
20
сентября 1900 г. Гурович донес в департамент полиции о том, что в Петербурге
«образовалась вновь группа из 7 человек, которая намеревается заняться изданием
два раза в неделю листка о текущих выдающихся событиях и созданием
революционной литературы для подготовления серьезных деятелей по рабочей
пропаганде. Эта группа заручилась уже содействием разных литераторов и
рассчитывает поставить, а, быть может, уже и поставила, маленькую типографию».
В дальнейших своих донесениях он сообщает, между прочим, следующие существенные
данные: «...члены группы хорошо и тесно связаны между собой и в расширении не
нуждаются и к нему не стремятся. По их мнению, на их обязанности лежало:
поставить типографию, создать организацию, обеспечить распространение, — все
это они сделали и теперь ни в чем не нуждаются, кроме литературного материала,
и вот в этом только случае им должны придти на помощь литераторы» [* Дело деп. пол. № 5, ч. 6,
л. Н., 1898 г., о. о., сообщение от 25 окт. 1900 г.]. «Организация
группы «Рабочей Б-ки» состоит из девяти человек... Группа хорошо
законспирирована, держится совершенно особняком от «Союза борьбы»,
существование которого она вообще считает фикцией. Члены организации не
принимают безусловно никакого участия в сношениях с рабочими, а также не
занимаются ни пропагандой, ни агитацией. Цель их создать соответственную для
того революционную литературу. С этой целью они сумели устроить типографию,
достаточную для печатания брошюр в 6-7 листов, и обеспечили себя средствами.
Получая рукописи, они немедленно переписывают их на пишущей машине и только в
таком виде отправляют в типографию. По напечатании заправилы развозят брошюры
по имеющимся кружковым связям, но сами не принимают лично участия в их
распространении. В сношениях друг с другом переписка совершенно исключена,
сносятся они между собою только лично, как бы дорого это ни стоило. По
конспиративным условиям они не признают иных способов сбора средств, как «сбор
по листкам в пользу типографии». Если дело пойдет хорошо, они мечтают при
издательстве выпускать и злободневные листки» [* Дело деп. пол. № 5, ч. 6, л. Н., 1898 г., о. о.,
сообщение от 30 окт. 1900 г.].
Из
приведенных отрывков донесений Гуровича видно, что он знал многое о группе «Р.
Б-ка». Департамент полиции очень интересовался личным составом группы и
местонахождением типографии. Несмотря на настойчивые требования начальника
особого отдела департамента полиции Ратаева, Гурович не давал полных и точных
сведений по этим двум интересовавшим его начальство вопросам. Бройдо, который
по поручению организации поддерживал сношения с Гуровичем, многое скрывал от
последнего. Однако, Гуровичу все же удалось добыть сведения, благодаря которым
департамент полиции напал на следы, приведшие его к местонахождению типографии.
Гурович сообщил, что «наиболее деятельным и интересным человеком» из этой
группы является студент-технолог Бройдо. За ним была установлена негласная
слежка, которая выяснила весь круг его знакомых. Между прочим, она вскрыла
департаменту полиции близость к Бройдо Е. Гордон и С. Фрида. Таким образом, в
сферу наблюдения полиции попала вся петербургская часть группы
«Социал-Демократическая Рабочая Библиотека».
11
декабря 1900 г. агенты проследили, что Бройдо отправил на варшавском вокзале
большой скоростью корзину весом в 18 фунтов по квитанции на предъявителя №
1140. Жандармерия вскрыла корзину, и там оказались домашние дамские вещи; в
кармане одного из платьев была положена рукопись мелким почерком на 27½ листах
под заглавием: «Коммунистический Манифест Маркса и Энгельса» и печатная брошюра
под заглавием «Приятный очерк» (вероятно, «Краткий очерк»). Корзина филерами
была вновь завязана и отправлена по назначению. Одновременно с тем начальник
СПб. охранного отделения Пирамидов отправил следующую шифрованную телеграмму
ген. Черкасову, начальнику Виленского жанд. упр.: «11 сего дек. отправлена из
С.-Пбурга в Вильно товаром большой скорости корзина 18 фунтов. Квитанция № 1140
на предъявителя. Благоволите установить личность получателя и учредить за ним
наблюдение. Обратите внимание адрес: «Островоротная улица, д. Залкинда, Стоцек»
[* Адрес этот попал к
Пирамидову благодаря тому, что сыщики проследили, как 10 дек. 1900 г. Бройдо
вместе с Гордон, выйдя от Фрида, послали телегр.: «Вильно, Островоротная ул.,
д. Залкинда, Стоцеку, завтра вышлю деньги». Д. № 5, ч. 6, л. Н, 1898 г., о.о.,
записка нач. С.-П.-Бургского охр. отдел. Пирамидов, от 11 декабря 1900 г., №
403».].
О
местонахождении типографии Гурович сообщил в департамент полиции, что она
находится вне Петербурга — «в каком-то небольшом еврейском городке, и, вернее,
не при книжном складе, а в переплетной и брошюровальной мастерской».
Предполагая, что типография находится в Двинске, Ратаев предложил Зубатову,
тогда начальнику Московского охранного отделения, послать туда не менее 4-5
«самых надежных и опытных филеров» из летучего отряда. В помощь им должны быть
посланы «2 филера СПб. охранного отделения, хорошо знающие Петербургских членов
наблюдаемой группы в лицо, при чем на обязанности этих людей будет лежать
исключительно наблюдение на вокзалах для указания приезжих из Петербурга
подозрительных лиц филерам летучего отряда в виду имеющихся указаний на связи с
Вильной; такой же филер и для тех же целей будет послан в Вильну на вокзал» [* Цит. дело деп. пол.,
отнош. зав. ос. от. Ратаева к Зубатову от 15 дек. 1900 г., № 3043.].
В Вильне
филерами были выслежены явившиеся на вокзал за получением корзины Л. и Г.
Стоцики. Дальнейшее негласное наблюдение за ними навели агентов на следы
типографии.
В ночь
на 30 января 1901 г. были арестованы в Петербурге и Вильне все лица, причастные
к группе «Социал-Демократическая Рабочая Библиотека».
Правительство жестоко расправилось с ними. После четырнадцатимесячного
одиночного заключения они в административном порядке были сосланы в Восточную
Сибирь: Бройдо, Фрид и Камай на 8 лет; Е. Гордон — на 3 года; Клатт был осужден
на 8 мес. тюрьмы; Л. и Г. Стоцики, выпущенные до объявления приговора под
надзор полиции, бежали за границу, в Париж. В ссылке пришлось особенно страдать
Камаю. Под влиянием тяжелых условий жизни он весною 1904 г. покончил жизнь
самоубийством. О последних годах жизни Камая находившийся с ним вместе в ссылке
Г. Цыперович в своих мемуарах рассказывает следующее:
«Самоубийство Камая должно быть отнесено на счет беспредельной
жестокости якутских и иных властей. Сначала Камай был сослан в один из улусов,
недалеко от Якутска. Больной и измученный, весь отравленный свинцом (он был по
профессии наборщик), с пораженными туберкулезом легкими, бедняга не мог
высидеть в своем заточении и позволил себе возмутительное нарушение закона: он
рискнул без разрешения администрации явиться из улуса в город. Его схватили и
отправили обратно в улус; но спустя короткое время беглец оказался снова в
Якутске. Тогда местные власти рассердились и, пользуясь последней свежей
инструкцией, отправили больного, замученного товарища в Средне-Колымск, откуда
вырваться было не так легко. Закон был спасен, преступление наказано, а
мартиролог колымских ссыльных увеличился еще одной жертвой самодержавного
произвола... Вскоре после приезда в Средне-Колымск Камай начал хандрить, и, очевидно,
тогда уже у него появилась мысль о самоубийстве. Сначала он принял сразу весь
запас снотворных порошков, выданный ему на руки из местной аптеки. Яд оказался
слишком слабым, и попытка не удалась. Спустя короткое время, Камай стрелял себе
в висок, но револьвер оказался слишком плохим, и покушавшийся отделался легкой
царапиной. Но и это не остановило его от задуманного шага. Добыв откуда-то
большой запас морфия и приняв такую дозу, которой хватило бы на трех человек,
он в тот же день скончался. Мы не хотели дать его трупу разложиться, открыли
окна (дело происходило зимой), и товарищ превратился в ледяную статую, которая
была затем похоронена на нашем кладбище» [* Г. Цыперович. За полярным кругом. Десять лет в Колымске.
Л. 1924 г. Стр. 142.]
/Каторга и Ссылка. Историко-революционный вестник. Кн. 31. №
2. Москва. 1927. С. 49-54./
Глава VIII.
ЖЕРТВЫ КОЛЫМСКОЙ ССЫЛКИ
Смерть
Гуковского поставила на очередь вопрос об устройстве кладбища для государственных.
Мы выбрали место за городом, на высоком берегу Колымы, и принялись за
устройство площадки, для чего пришлось срезать кочки и дренировать выбранный участок,
так как это место, как и вся вообще окрестность, была очень топка и насыщена
водой. По поводу ограды между нами возникли разногласия. Янович доказывал, что
ограду нужно сделать как можно просторнее.
— Трудно
предсказать, — говорил он, — как сложатся дальше обстоятельства, и не вырастут
ли рядом с могилой Гуковского вторая и третья...
Он приводил
этот аргумент, немного смущенно и в то же время загадочно улыбаясь; и эта
улыбка приводила нас всех в самое гнетущее состояние, словно мы видели, как над
измученным шлиссельбургским товарищем реет призрак надвигающейся смерти. Янович
был прав. Не прошло и двух лет, как рядом с могилой Гуковского появилась еще
одна, в которую мы опустили Калашникова. Кладбище оказалось достаточно просторным
для того, чтобы на нем поместился и третий могильный дерновый холм, придавивший
своей тяжестью похороненного здесь товарища, Камая.
Эта
жертва российских тюрем и ссылки так же, как и Гуковский, делал неоднократные
попытки к самоубийству, покуда не успокоилась навеки. Самоубийство Камая тоже
должно быть отнесено на счет беспредельной жестокости якутских и иных властей.
Сначала Камай был сослан в один из улусов, недалеко от Якутска. Больной и
измученный, весь отравленный. свинцом (он был по профессии наборщик), с
пораженными туберкулезом легкими, бедняга не мог высидеть в своем заточении и позволил
себе возмутительное нарушение закона: он рискнул без разрешения администрации
явиться из улуса в город. Его схватили и отправили обратно в улус; но спустя
короткое время беглец оказался снова в Якутске. Тогда местные власти
рассердились и, пользуясь последней свежей инструкцией [* Циркуляр 1903 года, угрожающий
ссыльным за самовольные отлучки переводом в северные округи Восточной Сибири —
Колымский и Верхоянский. В своей статье «Якутская область и ссылка» г.
Беренштам совершенно основательно замечает: «Этот циркуляр совершенно не
соответствовал (и) закону. В примечании к ст. 32 пол. о гласном полиц. надзоре
(свод законов., т. XIV; прилож. к уст. о предупр. и пресеч. прест.) говорится:
«За самовольную отлучку поднадзорных из места, назначенного им для жительства,
они подвергаются суду и наказанию, определенному в ст. 63 уст. о наказ.,
налагаемых мировыми судьями». А в 63-й ст. установлено наказание: арест не
свыше 3-х месяцев или денежное взыскание не свыше 300 рублей с возвращением
обратно отлучившегося»... Таким образом, наша администрация не нашла ничего
лучшего для борьбы с «незаконными» отлучками ссыльных, как произвольное
изменение закона посредством циркуляра!], отправили больного, замученного
товарища в Средне-Колымск, откуда вырваться было не так легко. Закон был спасен,
преступление наказано, а мартиролог колымских ссыльных увеличился еще одной
жертвой самодержавного произвола. Впрочем, не с одним только Камаем или, как я
выше указал, с шлиссельбуржцем Яновичем, которого начальство считало опаснейшим
врагом существующего порядка, проделывала администрация такие штуки. Я помню, как
Якутская полиция отправила в Средне-Колымск одного товарища, страдавшего
прободением прямой кишки. Несчастный должен был проехать свыше 3.000 верст верхом,
и это с болезнью, которая мешала ему сидеть даже при полном спокойствии. Полицейский
врач Вонгродский хорошо понимал, во что обойдется такое путешествие больному,
и, тем не менее, не принял никаких мер со своей стороны к тому, чтобы задержать
отправляемого впредь до его полного выздоровления. Впоследствии этому товарищу
делал операцию один из местных ссыльных простыми портняжными ножницами.
Шестнадцать раз наш самозваный доктор оперировал больного, и в конце концов
несчастный так и уехал из Колымска с искалеченным организмом
Вскоре
после приезда в Средне-Колымск Камай начал хандрить, и очевидно тогда уже у него
появилась мысль о самоубийстве. Сначала он принял сразу весь запас снотворных порошков,
выданный ему на руки из местной аптеки. Яд оказался слишком слабым, и попытка
не удалась. Спустя короткое время Камай пустил себе пулю в висок, но револьвер
оказался слишком плохим, и покушавшийся отделался легкой царапиной. Но и это не
остановило его от задуманного шага. Добыв откуда-то большой запас морфия и
приняв такую дозу, которой хватило бы на трех человек, он в тот же день
скончался. Мы не хотели дать его трупу разложиться, открыли окна (дело
происходило зимой), и товарищ превратился в ледяную статую, которая была затем
похоронена на нашем кладбище.
/Г. Цыперовичъ. За Полярнымъ
Кругомъ. Десять лѣтъ ссылки въ Колымскѣ. С.-Петербургъ. 1907. С. 160-168./
НАД
МОГИЛОЙ ЛЮДВИГА ЯНОВИЧА
(Речь М. И. Губельман 10 марта 1917 г.)
Товарищи!
Стою среди могил и читаю надписи на камнях: вот убитый Орлов, вот убитый
Подбельский, здесь — застрелившийся шлиссельбуржец Янович, там застрелившийся
Мартынов. Это все старые могилы,— а здесь — совсем недавние, свежие тоже
застрелившихся Комарницкого, Пащенко, Лиморенко. И разве не ясно теперь
всякому, что старое правительство безумно, бессмысленно расточало самое
светлое, самое великое в народе: все, что мыслило, все, что было способно к
творчеству новой жизни, губило оно. В холодные тундры, на дальний север
забрасывало оно нас, чтобы там в неизбывной тоске, среди несказанных душевных
мук отнять у нас силы жить. Мы здесь сегодня ликуем, Красные знамена свободы
развиваются над нами, а там, в Среднеколымске, еще сейчас живут товарищи и не
знают, что родина свободна, что спали оковы, они тоскуют, томятся и мысль о
смерти цепко держит их измученные души в когтях. И там везде рассеяны
безкрестные могилы убитых, застрелившихся. Когда Ив. Калашников, наш товарищ по
партии, будучи не в силах вынести оскорбления, надругательства над ним,
покончил жизнь самоубийством, за ним вослед пошел другой наш товарищ Григорий
Гуковский, член социал-демократической группы «Освобождения труда». Людвиг
Янович, хороня товарища, говорил, что надо оградку сделать пошире: нельзя
знать, не придется ли скоро еще кого-нибудь хоронить. И он был прав. Через
короткое время и третий наш товарищ рабочий Камай уснул навеки рядом с ним.
Товарищи! Только общими усилиями отстояли мы высылку товарища Гр. Ив.
Петровского в Среднеколымск. Кто знает? Быть может, и он лежал бы сейчас
мертвый, холодный и мы не услышали бы его искренних, нужных нам в эти дни слов,
не знали бы его среди нас в этом великом деле. Я верю, что это кончилось, что
этому ужасному нет возврата. Вот здесь могила Людвига Яновича, терновый венок
на его могиле, перевитый дубом и лаврами, мученический венец славы. Он, могучий
и сильный, не вынес и застрелился на могиле товарища Подбельского. Когда Веру
Николаевну Фигнер после 20 лет заточения в Шлиссельбургской крепости поселили в
заброшенном селении Архангельской губернии на покое, она вдруг почувствовала
себя такой одинокой, даже тюремных товарищей не было, не было Фроленко,
Лукашевича, Морозова. И Вера Николаевна в тоске по жизни, в тоске по близким,
однажды услышала об ужасной вести, об этой смерти товарища Людвига Яновича, она
упала на землю и рыдала в безумной тоске. А сестра ее, чтобы покончить с этим
ужасным, говорила ей: и Мартынов тоже застрелился в Якутске, и Поливанов
застрелился в Париже. Вера Николаевна рыдала и горький вопрос разрывал ее душу
на части: зачем? Зачем надо было жить эти 20 лет в каменном мешке крепостного
каземата, чтобы потом выйти на волю без воли, со связанными крыльями, снова
быть скованным, без дела, без применения своих творческих сил?
Я верю,
я знаю, я убежден, что нам не придется задавать себе этот вопрос. Мы знаем,
зачем мы живем. Не смерть зовет нас, а жизнь: красочная, яркая, светлая жизнь.
Солнце над нами взошло огневое, оно зовет нас к труду и борьбе, на уничтожение
всякого гнета, всякой несправедливости на земле, к светлому, царству труда!
Да
здравствует социализм!
/Соціальдемократ. Орган Якутскаго Комитета
Россійской Соціаль-Демократической Рабочей партіи. Якутск. 24 марта 1917. С.
4-5./
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz