Айзік Каплян – нар. у Гарадзенскай губэрні Расейскай імпэрыі, у
габрэйскай сям’і.
Ад
1899 г. прымаў удзел у габрэйскім руху, за што ў 1902 г. быў арыштаваны ў
Гародні ды высланы ў Аланецкую губэрню, адкуль неўзабаве зьдзейсьніў уцёкі.
Ізноў
быў арыштаваны ў Варшаве ды сасланы Ў Якуцкую вобласьць, адкуль уцёк, вярнуўся
ў Гародню ды зьехаў у Амэрыку.
Літаратура:
*
Лев А. Первые шаги еврейского
рабочего движения в г. Гродно. // Революционное движение среди евреев. Сб. 1.
Москва. 1930. С. 281.
Шкілэндзя Шкырочка,
Койданава
А. Лев
ПЕРВЫЕ ШАГИ ЕВРЕЙСКОГО
РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ В г. ГРОДНО.
I
О значении внутренней переписки царских
органов политического розыска, как источника для изучения истории
революционного движения, много говорить не приходится. Специальная цель этих
органов — «уловление крамолы» — предопределяла и результат их труда: им
удавалось установить связи и «пресечь» деятельность лиц, попавших в полосу их
наблюдения, но внутренние пружины «преступной деятельности» революционеров, вся
богатая внутренняя жизнь движения, за которым органы розыска неусыпно следили,
— все это было вне пределов их разумения. При огромных средствах, тратившихся в
царской России на политический розыск, органы охранки иногда могли заполучить в
свое распоряжение ценный фактический материал о революционном движении, но они
неизменно оказывались в тупике, как только им приходилось прибегать к
«соображению», к выяснению внутренней связи между явлениями, которые им
удавалось выяснить наблюдением и другими полицейскими мерами.
Из деятелей политического розыска
приходится особо выделить С. В. Зубатова, пытавшегося насадить в России
«полицейский социализм». Зубатов предпринял покушение на самую душу рабочего
движения: он тщился выхолостить движение, отводя его в русло голой
экономической борьбы. Начальник московской охранки, предпринявший столь же
смелую, сколь и неудачную попытку овладеть рабочим движением, естественно,
стремился быть в курсе внутренней жизни движения. В переписке с Л. Ратаевым,
тогда заведующим Особым отделом Департамента полиции, Зубатов, уделявший
исключительное внимание движению еврейских рабочих в Северо-Западном крае, дает
не непосредственные данные наблюдения, добытые подчиненным ему специальным
летучим отрядом филеров, а сводку агентурных сведений, нечто в роде «истории
еврейского рабочего движения», снабженной характеристиками отдельных деятелей.
Одной из таких сводок является и сообщение,
имеющееся в «деле Московского охранного отделения», о тайных еврейских
организациях на западе России (город Гродно) [* «Дело» М.О.О. № 355, т. X, 1900 г.].
Началом «Дела» явился запрос Л. Ратаева
Зубатову. Уведомленный о том, что в городе Гродно обнаружен
социал-демократический кружок, при чем на конспиративной квартире Л. Витендорфа
обнаружены «Программа деятельности революционных комитетов» (? — А. Л.), записная
книжка с адресами и расчетами, гектограф и множительный аппарат с оставшимся на
его доске оттиском воззвания на еврейском языке, Ратаев 29 марта 1900 г.
(отношением за № 706) запрашивает Зубатова «не находится ли... означенный
Гродненский социал-демократический кружок в связи с таковыми же кружками в
Вильне, Ковне и других городах Северо-Западного края?» Зубатов, сложная игра
которого требовала производства ликвидаций с особой осторожностью и
исключительно в «плановом порядке», отвечает на запрос (2 мая), что «связи
социал-демократического кружка в городе Гродне с такими же организациями в
других городах Северо-Западного края пока не установлены»...
В связи с обнаружением этого-то с.-д.
«кружка» Зубатов и сообщает Департаменту полиции любопытную сводку агентурных
сведений о революционном движении в Гродне. (В дальнейшем мы будем называть
этот документ «Сводкой». Подчеркнуто в цитатах везде нами).
II
Доисторический период гродненского движения
«Сводка» излагает следующим образом: «Революционное движение в городе Гродно
началось в 80-х гг. Сначала организации не было, а были лишь единичные
революционеры. Массовое же движение началось лишь в последнее пятилетие» (т.-е. в 1895-1900 гг. — А.
Л.).
Сообщение это, конечно, далеко от точности.
Революционный кружок в Гродне существовал уже в 70-х гг. прошлого века. В
кружок этот входили Айзик Слуцкий, Константин Бельский (гимназист), Давид и
Исаак Рутенштейны, Соломон Андресс, Мар-целий Янчевский, Нагорский, Шантырь и
некоторые другие [*
См. статью Н. Рухбиндера «Из истории еврейского социалистического движения в
70-х гг.» «Историко-революционный сборник» под ред. В. Невского, М. 1924 г.].
С упомянутым Янчевским сошлись и Гецов и С.
Гринфест, добывшие при его помощи шрифт для типографии «Черного Передела» в
Минске [* См. Л. Дейч
«Евреи в русском революционном движении».].
Наконец, в 1894 году гродненское губернское
жандармское управление обнаружило и ликвидировало с.-д. кружок Галюка [* См. «Обзор важнейших
дознаний», XVIII (за 1894 г.).].
Гораздо большими сведениями «Сводка»
располагает о работниках гродненского движения начала 90-х гг.: в числе
«патриархов» этого движения, «уже сошедших со сцены» (к
1900 году — А. Л.), она называет
Соловейчика, связавшегося в Швейцарии с группой «Освобождение Труда» [* Соловейчик, Рафаил
Соломонович. В Цюрихе в 1885 г. примкнул к сторонникам группы «Освобождение
Труда». По возвращении в Россию (в 1888 г.) пытался поставить с.-д. пропаганду,
для чего вошел в сношения с С. Дуговским, Г. Файнштейном и др. и получал
издания группы из-за границы. I/IV 1899 г. арестован в Гродне и затем переведен
в Петербург, где содержался в Трубецком бастионе Петропавловской крепости С.
дал откровенные показания, ухудшившие его положение, в августе 1890 г.
переведен в больницу для умалишенных. Покончил самоубийством.];
Розенблюма, работавшего в типографии группы, и Меера Жука («ярый террорист,
уехавший в Америку»).
Согласно «Сводке» «новая история
гродненского движения начинается в 1893-1894 гг., когда здесь начал пропаганду
Петр Шумов» («Петр Иванов», «Пейсах»), «революционер с социал-демократическим
оттенком», «умный, ловкий, фанатик идеи и хитрый, отчаянный инициатор, со всеми
замашками человека, занимающегося продолжительной подпольной работой»... «Шумов
начал пропаганду среди самой юной еврейской интеллигентной молодежи»... Эта
«новая история», о которой говорит «Сводка», есть также история пропаганды
среди интеллигенции. Больше того: кружок Галюка, насколько мы знаем, имел
кое-какие связи с рабочими, а через одного из своих членов (Мартина Берзина) —
и с крестьянами, в то время как последующие кружки до 1897 г., по-видимому,
занимались пропагандой исключительно среди еврейской интеллигенции.
Об этих пропагандистских кружках (до 1897
г.) «Сводка» говорит: «Под руководством Марии Лапиной [* Любопытна и характеристика Лапиной в «Сводке»: «Мария
Лапина — тип женщины-революционера. Это человек, живущий исключительно идеей,
ею только дышащий, за нее готовый идти на костер и высылку, и в то же время со
светлой душой и большим сердцем, она своей высокой нравственностью влияла на
всякого чуждого человека и подымала его до себя».] образовался первый
кружок интеллигентов. Кружок этот составили: Саша
Викер, Леля (Оля? — А. Л.) Викер [* Викер Ольга привлекалась
в 1898 г. по делу «Рабочего Знамени». В Якутске участвовала в вооруженном
протесте ссыльных против кутаисовских циркуляров (Романовское дело).
Эмигрировала в Париж, где прожила до Февральской революции. Вернулась в Россию
в 1917 г.], Теплицкий, Вениамин Лейзеров студент Калецкий, Гольда Кавеноки, Кейля Лапина, сестра Марии [* Впоследствии вышла замуж
за Петра Шумова.] Райца Файгенберг, Малиновская и два молодых человека —
Липник и Вольф [* Под
этой фамилией в Гродне работал белостокский рабочий столяр Соболь.]»...
«Представители этого кружка считали себя социал-демократами, но по существа это
были революционеры»...
Об этой терминологии, о противопоставлении
«социал-демократов» «революционерам» нам придется говорить ниже при
характеристики политической физиономии групп, действовавших в Гродне до 1900 г.
III
Согласно «Сводке» интеллигентские
пропагандистские кружки «собирались, читали нелегальную литературу... и
ограничивались сначала спорами. Так продолжалось до 1897 г.»...
«В половине 1897 года в Гродно приехал один
народоволец рабочий, кажется, ученик Хаима Гальперина, житель г. Белостока. В
очень непродолжительном времени он создал организацию почти в 250 человек.
Большое участие в этом принимали также двое рабочих, социал-демократы Залман и
Элька»... «Шумов, Вайс, Голда Кавеноки и
Кейля Лапина начали работать в массе»...
Что начало заметного рабочего движения в
Гродно относится именно к 1897 году, — это подтверждается и отчетом ЦК Бунда к
Парижскому конгрессу II Интернационала, где мы читаем: «Гродно. У нас рабочее
движение началось в 1897 году при содействии нескольких приезжих рабочих.
Некоторую роль сыграла и группа интеллигентов. Рабочие и интеллигенты перешли
сразу к широкой массовой агитации» [* Соответствующее место отчета перепечатано в вышедшем в
Польше сборнике «25 jor». «Варшава» 1920 г.]...
Переход от пропаганды к агитации был, стало
быть, в Гродно резче, чем в других местах (уж хотя бы по одному тому, что он
произошел позже), и естественно повлек за собой кризис, а отчасти раскол
движения. Кризис этот освещают по-своему, разумеется, и «Сводка», и упомянутый
«Отчет».
«Сводка» излагает переход от пропаганды к
агитации следующим образом: «Образовался комитет, главным образом, из
интеллигенции Но такое положение вещей длилось недолго; сознательные и умные
среди массы увидели скоро, что их ведут по какому-то скользкому пути и что
тактика их (? — А.
Л.) на практике совершенно никуда не годится. Они начали протестовать,
но комитет не желал уступать. Тогда один рабочий Лейзер резко выступил против
комитета, и среди рабочих образовался раскол»...
В «Отчете ЦК Бунда» мы, конечно, находим
нечто более членораздельное, но и он не вполне уясняет нам действительное
положите вещей в Гродне в 1897 году, хотя соответствующее место «Отчета» далеко
не лишено интереса, и мы поэтому приводим его целиком... «Агитационная
деятельность никакого успеха не имела. Она не имела влияния потому, что
предприниматели у нас мелкие собственники. Крупное производство не развито, и
агитация по необходимости должна приноровиться к каждой мастерской в
отдельности; к тому же рабочий еще держится с хозяином запанибрата и именно
поэтому широкая массовая агитация не только не принесла пользы, а, наоборот, еще
плохо повлияла на рабочих. Короткое время спустя интеллигенция предложила новую
тактику, состоявшую в том, чтобы вести пропаганду среди некоторых более
способных рабочих и усиленно развивать их. Интеллигенция объявила эту тактику
правильной, так как полагала, что ныне в Гродно экономическую борьбу вести
нельзя. Впоследствии вышло так, что и большая часть рабочих примкнула к новой
тактике интеллигенции. Но другие отделились и таким образом, образовали
оппозицию. Рабочие из оппозиции организовали стачечные кассы в нескольких цехах
(фахах — А. Л.).
Акимов-Махновец, который специально издал
историю евр. раб движения, а в 1905 г. объезжал «район Бунда» (Северо-Западный
край), тоже пытался описать историю движения в Гродне и в частности раскол
движения к концу 90-х гг. XIX века. Сторонник «экономизма», автор теории
«стадий», через которые будто бы непременно должно пройти воздействие с.-д. на
рабочие массы, Акимов-Махновец — весьма и весьма ненадежный свидетель в
освещении событий, но у него имеются ценные подробности, которые нельзя
игнорировать при попытке восстановить подлинную картину раскола гродненского
движения. Кроме того, чисто фактическая сторона повествования Акимова дает
ответ на ряд почти неразрешимых вопросов, выдвигаемых и «Сводкой», и бундовским
«Отчетом» Интернационалу (в части, относящейся к Гродно).
Выяснение действительной истории раскола
гродненского движения к концу 90-х гг. прошлого века требует решения следующих
вопросов: 1) когда (в каком году) произошел раскол; 2) в связи с чем (повод);
3) каков был социальный состав обеих групп. На все эти вопросы, «Сводка» и
«Отчет» дают различные, но одинаково неясные ответы.
По «Сводке» раскол последовал за началом
массового движения. В половине 1897 года в Гродно приехал белосточанин — «ефимовец»
и повел среди рабочих пропаганду на почве защиты их экономических интересов.
«Он через некоторое время уехал, но потом вскоре вернулся и уже тогда повел
совсем другие разговоры» (т.-е. и о политической борьбе с царизмом). Шумов,
Вайс [* В 1899 г.
Привлекался за участие в СПБ «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса»],
Кавеноки и Лапина начали работать в массе.
«Образовался комитет, главным образом, из интеллигенции. Но такое положение
вещей длилось недолго. Сознательные и умные среди массы... начали
протестовать»... «один рабочий Лейзер резко выступил против комитета, и среди
рабочих образовался раскол. Образовались две партии: одна —
социал-демократическая, т.-е. «бундовцы», стоящие на чисто-экономической
почве...; другая — революционеры... видящие все спасение в политическом
перевороте»...
«Через некоторое время» и «потом вскоре», —
это, конечно, не определяет момента раскола. Поводом к расколу выставлена
работа в массах, — агитация. Комитет — по «Сводке» — интеллигенция, а
«оппозиция» — рабочие; но среди перечисленных в «Сводке» оппозиционеров нет ни
одного рабочего...
В бундовском «Отчете» тоже нет более
точного определения момента раскола, а поводом к расколу выдвигается — не
переход от пропаганды, как в других городах «района Бунда», а обратный переход
от агитации к пропаганде; стачечные же кассы, согласно «Отчету», организовали
«рабочие из оппозиции»...
Новую нотку в эту разноголосицу вносит
Акимов-Махновец: «Когда осенью 1897 г. создался «Всеобщий еврейский рабочий
союз в России и Польше» (Бунд), в гродненской социал-демократической группе
возник вопрос о присоединении к «Всеобщему Союзу». После долгих обсуждений
программы и тактики Бунда часть членов с.-д. группы объявила себя комитетом
Бунда, другая же часть находила Бунд «экономической» организацией и основала
«Еврейский рабочий союз». О взглядах этого «Союза» трудно судить, потому что он
не оставил никаких программных заявлений; сначала он признал свою солидарность
с петербургской группой «Рабочего Знамени», с которой соединилась тогда и
белостокская группа оппозиции Бунда, носившая имя «Группа
рабочих-революционеров», а затем примкнула к «ППС»... «В тактическом отношении
переход от пропаганды к агитации совершился в 1898 г., когда началось массовое
стачечное движение» [*
В. Акимов „Строители будущего» «Образование» 1907 г. кн. 4.]...
IV
Итак, действительным поводом к расколу
гродненской с.-д. группы послужил вопрос о присоединении к Бунду. «Оппозиция»,
не пожелавшая войти в Бунд, образовала «Еврейский рабочий союз».
Программных заявлений «Союз» этот как будто
действительно не оставил; по крайней мере, в литературе не встречается ни
одного листка, воззвания и т. д. за подписью «Союза». Но косвенным указанием на
его политическую физиономию является его судьба: сначала это — «группа рабочих
революционеров» подобно белостокской, затем организация «русской с.-д. рабочей
партии «Рабочее Знамя» и, наконец, организация «ППС на Литве»... Уж одни эти
метаморфозы говорят об интеллигентском составе (и то, по крайней мере,
руководстве) этого «Рабочего союза». Фигурирующий в зубатовской «Сводке» список
членов «оппозиции» вполне подтверждает наше предположение.
Переход от пропаганды к агитации в Гродно,
очевидно, давался особенно трудно. Большую роль играли при этом, разумеется, те
объективные условия, на которые ссылается бундовский «Отчет» (экономическая
отсталость местности и, как следствие этого, отсталость рабочих), но эти же
условия были налицо и во многих других городах Северо-Западного края. Положение
в Гродно осложняло изобилие и разношерстность с.-д. интеллигенции, причастной к
пропаганде, но к агитации мало пригодной и, пожалуй, даже «лишней». Гродненскую
оппозицию отличает от виленской, минской и т. д., главным образом, ее состав:
гродненская оппозиция — не рабочая, а интеллигентская.
Когда вопрос о присоединении к Бунду
толкнул ряд интеллигентов в «оппозицию», оппозиционный «Еврейский рабочий союз»
мог не без успеха использовать против Бунда то недовольство переходом к
агитации, которое было довольно сильно среди некоторых «обынтеллигентившихся»
рабочих и в самом Бунде, и «экономизм» тогдашней бундовской агитации и,
наконец, даже самое организационное строение тогдашней бундовской группы,
напоминавшее скорее нелегальный профсовет, чем местный отдел политической
группировки.
Автор бундовского «Отчета», вполне
осведомленный, приписывает учреждение стачечных касс «рабочим из оппозиции»; у
Акимова же кассы фигурируют как бундовские. Очевидно, инициативу в создании
этих нелегальных ячеек профсоюзов проявили именно «рабочие из оппозиции», но их
«Союз» был организационно чересчур слаб, и экономическая борьба протекала под
флагом Бунда.
Моментом перехода к агитации является 1898
год — год первой стачки.
«Первую стачку, — рассказывает Акимов, — в
Гродне устроили столяры. Сюда приехал один сознательный столяр из Белостока и
вел очень усиленно пропаганду в своем фаху» [* В. Акимов «Строители будущего» «Образование» 1907 г. кн.
4.].
Именно у столяров широкая агитация имела
всего больше успеха. Стачка столяров охватила до 250 чел. [* «Еврейский рабочий», 1900
г. № 10, стр. 66.].
Зубатовская «Сводка» тоже считает
основоположником массовой агитации в Гродне белосточанина, которому удалось в
короткое время «создать организацию почти в 250 человек». Был ли он
«народовольцем», «учеником Хаима Гальперина» («ефимовцем»), как утверждает
«Сводка», — это весьма сомнительно; скорее всего это был акимовский
«сознательный столяр» [*
Соболь (Вольф).] инициатор первой в Гродне стачки — стачки столяров.
V
Каково было организационное строение обеих
групп?
Зубатовская «Сводка» отвечает на этот
вопрос следующим образом... «У бундовцев около 200 чел. Они организованы по
ремеслам»... «Комитета, утвержденного Центральным комитетом, нет, а есть, так
называемая, «Ремесленная сходка», кажется, представительница 15 ремесл. Затем
для экстренных случаев есть Центральная сходка, заведывающая конспиративными
делами, — это нечто в роде комитета. Никаких связей... с другими комитетами
нет»... «У бундовцев почти нет связи с интеллигентами, и касса их до жалости
пуста»...
Еще меньше «Сводка» может сказать об
«оппозиции», которую называет то «революционерами», то
«социалистами-революционерами» (sic!): «Во второй партии человек около 100»...
«Движение идет через одного посредника Боруха» [* Гец. За дешифрирование фамилий Геца и Соболя, как и за
другие указания, мы выражаем благодарность т. Фрайману.]... «Главные
заправилы — интеллигенты и денег у них хотя немного, но все же имеются»... В
литературе у них «полный достаток, и она все самая зажигательная».
Более подробные сведения о внутреннем
строении бундовской организации мы находим у Акимова-Махновца: «Среди рабочих
комитет организовал около десятка фаховых касс, состоящих из 10-12 человек
каждая. Фаховые сходки пополнялись кооптацией, но объявили себя действующими
именем своего фаха, а потому все, даже неорганизованные рабочие, обсуждали их
действия, и иногда под давлением их критики действий кассы приходилось изменять
ее состав [* Характер
подобной кассы в Гродно лучше всего уясняет соответствующее место бундовского
«Отчета». После забастовки (столяров — А. Л.) была организована касса, которая носила вполне
официальный характер, т.-е. о кассе знали все рабочие данного цеха, знало и
много мастеров...]... Каждая фаховая сходка избирала своего
представителя в центральную кассу, которая имела значение теперешней (писано в 1905 году — А.
Л.) агитаторской сходки; в нее же входили, как полноправные члены ее, и
члены комитета Бунда [*
Там же.]...
VI
Программные расхождения групп, боровшихся
за влияние в еврейской рабочей среде, Зубатов рассматривал под углом зрения
излюбленного им противопоставления экономической борьбы борьбе политической, и
тут он правильно подметил, что Бунд (до появления «независимщины») напирал,
главным образом, на стачки, а «оппозиция» тяготела к «политике», но детали
разногласий его мало занимали [* «Еврейский Рабочий», 1900, № 10, стр. 66.].
Ближе осветить отдельные пункты
расхождения, образовавшие непроходимую пропасть между обеими гродненскими
организациями, пытаются переданные в наше распоряжение неопубликованные
«Воспоминания» проф. Фраймана, участника движения рассматриваемого периода.
Беда только в том, что эти «Воспоминания» написаны спустя 30 лет, и в них,
помимо воли автора, проникли современные идеи и представления, внося «поправку
в историю»...
По мнению т. Фраймана пункты расхождения
обеих гродненских организаций конца 90-х гг. следующие: 1) оппозиция не
увлекалась «стачкизмом» подобно Бунду; 2) она была против организационного
обособления еврейского рабочего движения и 3) поддерживала отвергавшийся Бундом
лозунг «независимости Польши». Кроме этих серьезных тактических и программных
разногласий, ощущалась еще и общая разница революционной практики: 1)
«оппозиция» давала рабочим более солидное знание социалистического учения, чем
бундовская поверхностная агитация; 2) оппозиционеры не шлялись на «бирже» «без
толку» подобно бундовцам...
Разницу революционной практики обеих групп
т. Фрайман осветил всего вернее, но тут он оказался под влиянием старых
настроений. Сейчас не придется много распространяться о том, почему оппозиция,
в противоположность Бунду, уделяла много сил подготовке отдельных развитых
рабочих; она могла это делать, очевидно, лишь потому, что не имела доступа к
более широкой пролетарской массе. Значения же «биржи» т. Фрайман явно не
дооценивает: интеллигентская верхушка оппозиции (да и не одной только
оппозиции) в «бирже» не нуждалась, но рабочим (оппозиционерам не меньше, чем
бундовцам) она была нужна: «биржа» заменяла и клуб, и помещение парткомитета, а
поскольку она осуществляла явочным порядком право на улицу, она была
перманентной демонстрацией.
А при внимательном анализе перечисленных т.
Фрайманом пунктов расхождения можно без особого труда заметить — конечно,
невольное и, пожалуй, даже бессознательное — привнесение современных «дум» в
обрисовку «былого». Безусловно правильно переданным можно считать лишь первый
из указанных т. Фрайманом пунктов расхождения, — будущие «рабочезнаменцы»
действительно «не увлекались стачкизмом», — изложение же остальных двух пунктов
вызывает вполне законные сомнения. Верно, что бундовцы отвергали лозунг о
независимости Польши, а будущие члены «ППС на Литве» его отстаивали, но
отношение к этому лозунгу вряд ли могло явиться причиною (или даже поводом)
раскола еврейских рабочих в Гродно. А если оппозиция, как утверждает т.
Фрайман, была против организационного обособления еврейского рабочего движения,
тогда непонятно, почему она сама образовала национальную организацию —
«Еврейский рабочий союз» (Да и «ППС на Литве» была не общекраевой, а
национальной организацией).
Вопрос о действительных причинах раскола
гродненского движения конца 90-х гг. и о разногласиях между обеими группами
после раскола остается открытым до опубликования новых материалов.
VII
Как мы уже говорили, первой забастовкой в
Гродно была забастовка столяров. Происходила она летом 1898 года. В результате
забастовки, длившейся 2 недели, удалось добиться 12-часового рабочего дня (с
двухчасовым перерывом на обед). После забастовки рабочие объединились в кассу,
но касса просуществовала недолго и скоро распалась. А зимою 1898-1899 г.
предприниматели снова удлинили рабочий день. Летом 1898 г. у столяров снова
была организована касса, но в нее принимали уже не всех рабочих данного
ремесла, а с большим разбором. 25 столяров-мебельщиков снова забастовали,
выдвинув требование о восстановлении 12-часового рабочего дня. Бастовали 2
недели, и требование было удовлетворено.
Массовый характер приняло движение среди
дамских портних и портных, условия труда которых были чрезвычайно тяжелы, а
рабочий день непомерно длинный. «Обычно работали 15½ - 16½, а по четвергам — 18
часов; 2-3 недели перед праздниками работали прямо-таки денно и нощно»... В августе
1899 г. бросили работу в трех мастерских, выставив требование 12-часового
рабочего дня.
В последние дни еврейских осенних
праздников («Кущей) на собрании в лесу белошвейки также решили объявить стачку.
Обе стачки рабочие выиграли. Стачка дамских
портных и портних, окончившаяся победой рабочих, явилась сигналом к ряду других
и послужила толчком к стачке на табачной фабрике Шерешевского [* Данные о стачечном
движении заимствуем из уже упомянутого нами «Отчета».].
VIII
Стачка на табачной фабрике — первая, о
которой упоминает «Сводка»:
«В прошлом году (в
1899 — А. Л.) бундовцы устроили первую
большую стачку на фабрике Шерешевского. В этой стачке принимала большое участие
и оппозиция... Члены последней помогали деньгами и агитацией. Накануне стачки
Шумов и Кавеноки с завязанными лицами держали
вдохновляющие политические речи к нескольким сотням рабочих»...
Подробные сведения об этой стачке мы
находим в «Рабочем Деле» и в «Рабочей Мысли». Из корреспонденции «Рабочего
Дела» мы и заимствуем следующие данные о забастовке.
Бастовало все папиросное отделение табачной
ф-ки Шерешевского — 800 человек. Получали работницы по 3½ гроша за сотню
худшего сорта и по 2 коп. — лучшего сорта. Штраф и брак донимали в свою
очередь. Работницы, приходя на фабрику еще до 8 часов утра, должны были
оставаться там без пищи до трех часов, так как им не дозволялось на фабрике
даже съесть кусок хлеба. Забастовавшие работницы потребовали по 3 коп. за сотню
(в Варшаве платили 5-7 коп., в Петербурге у Шапшала 4 коп.). Фабриканты —
компаньоны Шерешевский и Руссото — наотрез отказались изменить что-либо в
условиях труда папиросниц и обратились для подавления стачки к властям.
В первый же день стачки было арестовано 15
работниц, но их скоро выпустили. Потом фабричный инспектор созвал стачечниц и,
грозя тюрьмой, предложил им вернуться на работу. Обратился к стачечницам со
строгим призывом вернуться на фабрику и губернатор, но рядом с объявлениями
губернатора появились и прокламации, одобряющие действия стачечниц.
«Прокламации быстро срывались, но все-таки народ успевал читать их»... Наконец,
были пущены в ход все меры административного воздействия. В 4 часа пополуночи
солдаты и жандармы арестовали 100 работниц и посадили их в тюрьму. Среди
арестованных находились подростки 14-15 лет и одна молодая женщина, только
недавно разрешившаяся от бремени, с грудным младенцем на руках.
Тем временем и местное «общество» стало
волноваться. Руссото, придя в синагогу, скоро заметил враждебность к нему всех
присутствующих. Он попытался было объясниться, но вызвал только взрыв
негодования. Публика из синагоги устроила за ним целое шествие по городу,
сопровождая его домой и крича ему вслед разные оскорбления... «Раввин и другие
видные представители города... образовали особый посреднический комитет, куда
пригласили и представительниц из работниц».
Фабриканты, под влиянием несокрушимой
энергии стачечнищ под влиянием общественного мнения и благодаря материальному
ущербу от стачки, стали склоняться к уступкам. Посреднический комитет заседал
целый день, в нем велись жаркие споры, и, наконец, стачечницы получили почти
полное удовлетворение своих требований. Заработная плата была повышена до 2½
коп.; «излишек» и несправедливые штрафы уничтожены; кроме того, обещано
устроить залу с буфетом, где работницы будут иметь возможность получать пищу по
умеренным ценам»... Работницы пришли на фабрику, но за работу не взялись до тех
пор, пока не явились из тюрьмы арестованные [* «Рабочее Дело», № 4-5, сентябрь 1899 г.].
От петербургского «Союза борьбы» было
получено 300 руб. [*
«Рабочая Мысль», № 8, февраль 1900 г.].
Через несколько дней после объявления
забастовки в папиросном отделении объявили стачку и работницы коробочного
отделения той же фабрики (100 чел.).
Бастовали с успехом и сапожники, требуя
12-часового рабочего дня.
IX
Стачечная волна в Гродно в 1900 году,
ослабела, но органы политического розыска по-прежнему зорко следили за
развивающимся профессиональным движением, а Зубатов даже попытался спекульнуть
на этом движении. Ниже мы приводим полностью любопытное отношение директора
Департамента полиции Зволянского (за № 2259 от 30/IХ 1900) к начальнику
Гродненского жандармского управления, являющееся несомненным отражением
зубатовских планов о приручении рабочего движения.
«По сведениям департамента в первых числах
октября ожидается стачка типографщиков гродненской типографии Лапина в виду
крайне тяжелых условий работы. По имеющимся данным никаких насильственных
действий при этом не предполагается, почему весьма желательно, если забастовка
последует, постараться внимательно разобрать дело, не прибегая к арестам, и
привести стороны к миролюбивому соглашению путем словесного воздействия, а не
репрессий. Доложите эту депешу губернатору для согласования образа действий.
Если типография в ведении фабричной инспекции, переговорите с инспектором. Быть
может даже, если это удобно по местным условиям, предварительным выяснением
положения и согласием хозяина на улучшение условий удастся предупредить
стачку».
Пером директора Департамента в данном
случае водил Зубатов. Опыт обостренной стачечной борьбы в Северо-Западном крае
убедил Зубатова в том, что одними репрессиями движения не подавить. И, всячески
отвращая рабочих от «политики», он вздумал рядом превентивных мер выбить почву
и из-под ног экономического движения. В Минске эту тактику позже применял не
без некоторого успеха Васильев: при помощи административного нажима он вводил
тот самый 12-часовой рабочий день, в борьбе за который с.-д. поднимали все
новые и новые слои рабочих. Ту же цель предупреждения стачки путем
предварительного выяснения и посильного удовлетворения (или обещания
удовлетворения) некоторых требований рабочих преследует и приведенное нами
обращение Зволянского. Но в Гродно условия были иные, чем в Минске, да и
Бекнев, нач. Гродненского жандармского управления, не похож был на Васильева.
Его ответ [* Текст
этого ответа мы также приводим полностью: «Вследствие телеграммы от 30
минувшего сентября, имею честь донести Департаменту полиции, что в
типо-литографии Лапина в г. Гродне ныне состоит 30 человек рабочих, работы
производятся по две смены, — дневную и ночную, — днем работают две трети
рабочих, а ночью одна преть. Типо-литография подчинена надзору фабричной
инспекции, существует с 1885 г. За все время ее существования между Лапиным и
его рабочими никаких пререканий не было Рабочие ведут себя хорошо, стачек и
забастовок не устраивали ни разу, и, насколько представилось возможным дознать
агентурой стачки в текущем месяце не предвидится. За настроением рабочих
гродненских типо-литографий мною учреждено строгое негласное наблюдение, и в
случае проявления среди рабочих сих заведений намерения к устройству стачки
мною будет донесено дополнительно».] свидетельствует о том, что он
отнюдь не был склонен принять на себя «посредническо-примирительные функции»
подобно Васильеву.
Но неудача ожидала и Зубатова, и
Департамент полиции — не только в малознакомой им области регулирования условий
труда, но и по линии непосредственного «пресечения и предупреждения».
«Вследствие предписания Департамента полиции об обыске, аресте и препровождении
в Москву» Якова Минделя [* Ныне редактор коммунистического ежемесячника в Нью-Йорке
«Der Hamer».] и некоего Мейше-Моти [* «Мейше-Мотя» (Шнипер) упоминается в письмах Марии
Вильбушевич Зубатову.], завязалась оживленная переписка между
Гродненским жандармским управлением, Ратаевым и Зубатовым. «Принимая во
внимание, что названный Миндель несомненно известен работающим в Гродне филерам
летучего отряда по наблюдению за Марией Вильбушевич», Ратаев просит Зубатова
«предписать филерам указать Минделя чинам Гродненского жандармского
управления». Но ведомственная конкуренция благоприятствовала разыскиваемым
больше, чем департаменту. Тов. Яков Миндель избежал ареста, а Мейше-Мотю
Шнипера, хотя он и был арестован и доставлен в Москву, пришлось освободить.
Однако, аресты ряда лиц, которых
приходилось освобождать, в виду нетождественности их с разыскиваемыми, получили
чересчур широкую огласку, и Департамент полиции увидел себя вынужденным в деле
розыска т. Минделя и Шнипера отказаться от услуг Гродненского жандармского
управления [*
Переписка о Минделе и Шнипере в «Делах» М.О.О. № 355 и 469, т. X, 1900 г.
Последнее «Дело» — специально о Шнипере.]...
Еврейское рабочее движение в Гродно с
самого возникновения своего пользовалось усиленным вниманием органов
политического розыска. Широкое стачечное движение на самом исходе XIX века
навело Зубатова на мысль о применении в Гродно тех методов, которые спустя
некоторое время практиковал в Минске его агент Васильев, но гродненская почва
этим замыслам не благоприятствовала.
Приложение 1*
[* Воззвания даны в переводе, произведенном по поручению
жандармского управления гродненским раввином Эпштейном, с еврейского.]
КО ВСЕМ ГРОДНЕНСКИМ
РАБОЧИМ И РАБОТНИЦАМ
Теперь, когда забастовка упаковщиц на
фабрике Шерешевского кончилась, мы можем спокойно говорить о том, чему нас
забастовка эта научила и что она нам дала. Мы видим, что на этот раз выиграл
фабрикант. То, что упаковщицы имеют теперь полчаса на завтрак и «цель» [* «Цель» (Zil) — норма,
урок.] их уменьшена, это почти ничего против требований предъявленных
ими; главные требования не исполнены. Но можем ли мы сказать, что забастовка
ничего не дала нам? Напротив, она для нас очень важна, она нас многому научила.
Правда, упаковщицы ничего не выиграли, но не в этом дело: забастовка для нас
очень важна тем что опять ясно доказала наше истинное положение. Теперь мы
понимаем еще лучше, чем после прошлогодней забастовки папиросниц, что фабрикант
для нас кровопийца, эксплуататор, а не благодетель, как раньше думали. Мы
видим, что ожидать от него, чтобы он сам по своему желанию улучшил наше горькое
положение, невозможно. Улучшить нашу жизнь можем только мы посредством
постоянной борьбы с фабрикантами; надеяться мы можем только на самих себя и на
рабочих других городов, которые также борются. Мы на этот раз ясно видели что
главное — это единство и сплоченность.
Упаковщицы боролись геройски. Большая часть
папиросниц сочувствующих и помогавших им, доказала этим, что они понимают, как
важно это для нас. Но нашлась малая часть бесстыжих работниц совершивших
величайшее преступление, которое рабочие могут совершить в отношении своих
братьев: они срывали забастовку, т.-е. пошли работать на место упаковщиц и тем
покрыли себя вечным позором. Но чего они добились для себя? Некоторым фабрикант
теперь указывает дверь конторы, других он садит за отдельный стол, как зверя.
Вот как поступает теперь фабрикант со своими телохранителями. Нет, мы, рабочие
не должны охранять фабриканта. Его достаточно охраняет полиция и жандармерия.
Вспомните, какую роль играли тут фабричный
инспектор с жандармским. Инспектор раньше обещал [удовлетворить]
некоторые требования, но после того, как Шерешевский увидел, что работницы
испугались, он отказался от своих слов. Жандармский сначала также обещал
постараться, чтобы они сошлись с фабрикантом, но как он увидел, что они хотят
идти на работу, переменил свои слова и даже заявил, что он с ними поступит по
закону. Мы уже знаем, что такое русские законы. Когда мы, рабочие, хотим
улучшить нашу жизнь, чувствовать себя людьми, учиться и собираться вместе и
обсудить наши интересы то всего этого нельзя. Вот русские законы. Русский закон
заодно с фабрикантом. Ему все можно, а нам все запрещено. Закон, полиция,
жандармерия и все правительство только за него, а за нас никто. Итак рабочие и
работницы должны сами себя защищать. Довольно нам быть в темноте, довольно нам
гнить в невежестве. Пробудитесь и объединитесь, не только рабочие фабрики
Шерешевского, но и всей Гродны, но и всей России и Польши и всех других стран,
которые страдают от русского правительства, в один стан, и тогда мы можем
победить нашего сильного врага — самодержавное правительство с его полицией и
жандармерией. И тогда мы получим человеческие права, будем в состоянии свободно
печатать, свободно собираться, и не будут ловить невинных людей и бросать их в
темный острог. Только правда и справедливость будут господствовать в мире.
Долой самодержавие правительство, да здравствует рабочее движение!
Гродненский рабочий
комитет.
Приложение 2.
КО ВСЕМ ГРОДНЕНСКИМ
РАБОТНИКАМ И РАБОТНИЦАМ
Тяжело и горько живется рабочему вообще и
везде, к какой нации он ни принадлежал бы: русский, немец, поляк и т. д.; но
хуже всех живется нашему рабочему-еврею в особенности. Мы, рабочие-евреи,
страдаем от капитала наравне со всеми рабочими. Мы должны продаваться в рабы
фабриканту и мастеру; трудиться с утра до поздней ночи, мучимые всю жизнь, вследствие
чего мы преждевременно делаемся стариками и едва ли получаем за это самую
малейшую потребность нашу. От этого мы получаем только бедность и горе. Мы
продаемся капиталу, чтобы получить бедность, ибо других средств у нас нет; в
противном же случае нам приходится умереть с голоду. Все это происходит потому,
что мы живем теперь в капиталистическом обществе, где каждый человек хватается
за богатство и говорит, что все принадлежит ему. Мы все, рабочие без различия
вероисповеданий, мучимы игом капитала. Но мы, рабочие-евреи в особенности,
вследствие существующего в России закона, который не везде позволяет нам
продаваться в рабы, не везде позволяет нам продаваться за кусок хлеба, так как
запрещает нам ехать в русские города вне черты оседлости. Нам дозволено жить
только в Литве и Польше, и то не как хочется; оттого у нас такая страшная
конкуренция. Правительство угрожает нам тюрьмой и т. п. и не позволяет нам
бороться с капиталом. Но мы, дорогие братья, не должны унывать и пасть духом.
Мы должны собраться с силами и поставить па
следующем: сократить рабочие часы; повысить жалованье, и чтобы с нами
обходились по-человечески. Это — наше улучшение, и ради этого мы, рабочие,
должны все как один сражаться подобно рабочим других городов России.
22 июля 1900 г.
Гродненский
с.-д. рабочий комитет.
Приложение 3.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
К ГРОДНЕНСКОЙ РАБОЧЕЙ МАССЕ
Плачевно, очень плачевно положение рабочих
вообще, в особенности плачевно положение еврейских рабочих, которые терпят как
рабочие, терпят еще как евреи. Плачевнее всего то, что мы, еврейские рабочие,
будучи всегда обременены работой из-за куска хлеба, постоянно неся иго
несметной банды капиталистов, не можем улучить свободного времени, дабы
обдумать наше плачевное положение. Мы не имеем даже времени обдумать, какими
средствами поправить его. Мы чувствуем страшные боли и не можем найти
исцеления. Как счастливо мы чувствуем себя в день 9 Аба, когда мы имеем
возможность свободно перед всеми поплакать. Мы, рабочие, плачем 9 Аба не о том,
что мы — евреи, но о том, что мы — рабочие. Посмотрите на Шерешевского, Руссото
и еще подобных им фабрикантов и мастеров; они, как евреи, тоже, может быть,
вздыхают в день 9 Аба, но их вздохи не равны нашим; они скорбят, что не могут
быть чиновниками, губернаторами, министрами и т. д.; мы же, рабочие, скорбим о
скудной плате, что мы получаем за нашу тяжелую работу, о безжалостных
поступках, ужасных притеснениях кровожадных фабрикантов и мастеров. Они имеют 9
Аба раз в год и то только для виду; мы же, рабочие, имеем настоящее 9 Аба много
раз в году. Не называется ли это 9 Аба, если даже в рабочее время мы не имеем
хлеба досыта? Кто говорит уже тогда, когда фабрикант или мастер подозревает нас
в чем-либо, отказывает совсем от работы и посылает нас по свету; иди, умри с
голода, вешайся, топись. Разве это не 9 Аба? Разве у нас не тогда 9 Аба, когда
наших кормильцев, братьев и детей отрывают от наших семейств и сдают в солдаты?
Не разрываются ли наши сердца, смотря, как посылают наших братьев и детей на
разные войны, как, например, теперь в Китай, где они должны проливать невинную
кровь, не улучшая свое положение ни на йоту. Не называется ли это 9 Аба, когда
сажают наших детей наравне с разбойниками в тюрьмы за то, что мы желаем жить
как люди и требуем за нашу тяжелую работу повышения жалованья, уменьшения
рабочего дня и лучшего обхождения? И в такое время как обходятся с нами? Вместо
того, чтобы помочь нам вздохнуть, как в день 9 Аба, посылают на нас фабрикант
Шерешевский и ему подобные целую банду полицейских и жандармов, которые заодно
с фабрикантами; они сажают нас в тюрьму, как самых больших преступников на
свете. Сколько несчастий и неприятностей вносят они в нашу семейную жизнь, как
это каждому известно из борьбы папиросниц! Вот какое 9 Аба, какие плачевные дни
мы переживаем во всякое время. Они вызывают в нас горькие слезы и сердце
раздирающие вздохи, но разве помогают нам эти слезы? Верно, нет. Наши
страдания—радость врагам; не посредством слез папиросницы Шерешевского, а также
гродненские рабочие нашей профессии мало-мальски улучшили свое положение.
Бороться — вот единственное средство,
которым мы можем себе помочь. Борьба против фабрикантов и мастеров —
единственное исцеление, которое может вылечить раны рабочего. Но чтобы
бороться, мы должны соединиться. Мы должны сделать крепкий союз, мы должны все
заключить одну стену, чтобы капиталист и полицейские не могли бы ворваться между
нами, как кровожадные волки в стадо овец. А потому, братья и сестры рабочие,
лучше соединиться; вместо того, чтобы проливать слезы, лучше смело и бодро
будем бороться за короткий рабочий день, за повышение платы, за лучшее
обхождение. Тогда все дни 9 Аба радостью отзовутся в наших бедных окровавленных
сердцах.
Да здравствует единство рабочих, да
здравствует борьба рабочих с капиталистами!
Гродно, 22 июля 1900 года.
Гродненский
с.-д. рабочий комитет.
Из старейших деятелей еврейского рабочего
движения назовем следующих:
1) Мейше-Мотя Шнипер, бывший ешиботник,
шапочник. Арестован и содержался под стражей в Москве в 1900 г. Вторично
арестован при провале Гродненского комитета Бунда в 1901 г. Покончил с собой в
Нью-Йорке в 1907 г.
2) Сроль и 3) Шае, активные работники среди
столяров. Арестованы в 1901 г. при упомянутом провале. Содержались под стражей,
а затем находились под гласным надзором полиции в Гродне. Скрылись в Америку.
4) Айзик Каплан.
Принимал участие в гродненском движении с 1899 г. Арестован в 1902 г. в Гродне,
выслан в Олонецкую губ., откуда бежал. В Варшаве вновь арестован и выслан в Якутскую область,
оттуда бежал, вернулся в Гродно и уехал в Америку.
5) Меер Бурда — «Меер Посадчик»,
впоследствии активный работник «Союза кожевников». Арестован в 1901 г. и
содержался год под стражей в Гродно. Бежал из гродненского сборного пункта,
переодетый в женское платье. Скрылся в Америку.
6) Ботвиник Исаак, вольноопределяющийся.
Разыскивался (вместе с т. Яковом Минделем) по приказу Департамента полиции в
1900 г.
7) Арье Блим — («Арье Посадчик», был
популярен среди кожевников Сморгони под именем «Алтер Белостокский»). Ныне член
компартии в Нью-Йорке.
8) Яков Миндель был арестован в 1901 г. на
станции Вильна и сослан в Сибирь, откуда бежал в Америку. Ныне — редактор ком.
ежемесячника «Дер Натер» в Нью-Йорке.
9) Фрадко, папиросница, ныне в Америке.
/Революционное
движение среди евреев. Сб. 1. Москва. 1930. С. 264-281./
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz