ЎЎЎ 2. Лёра Сажанка. Васіль і Тацьцяна Пранчышчавы ды Якутыя. Ч. 2. Койданава. "Кальвіна". 2016.

    Владимир Федоров

                                                                  МАРИЯ

                                                         Отрывок из поэмы

                      К 350-летию вхождения Якутии в состав Российского государства.

                               Светлой памяти участницы Великой Северной экспедиции,

                                    первой полярницы Марии Прончишевой посвящается.

                                                                        ***

    «Оная экспедиция самая дальняя и трудная и никогда прежде небывалая, что в такие неизвестные места отправляется...»

    (Из указа Анны Иоанновны о Великой Северной экспедиции. 1732 год.).

                                                         Небывалое дело —

                                                         «Пройти от Двины

                                                         До Китая

                                                         По свободным мерям,

                                                         И на карту поставить

                                                         Все в срок...»

                                                         И опять командор,

                                                         Добровольцев себе

                                                                                   набирая,

                                                         Отправляет обозы

                                                         В далекий

                                                                     Якутский острог.

                                                         Он их сызмальства

                                                                                         знает,

                                                         Кронштадтских своих

                                                         Лейтенантов,

                                                         Каждый смел и уверен,

                                                         Испытан в морях

                                                                                   до конца.

                                                         Пусть пока на груди

                                                         Не сияет у них

                                                                             аксельбантов.

                                                         Но зато не остыли

                                                         Еще молодые сердца.

                                                         Под любою бедой

                                                         Не сломается

                                                             Прончищев гордый,

                                                         И датчанин-земляк

                                                         Петр Ласиниус

                                                         Не подведет.

                                                         Прикажи, командор —

                                                         И суда поведут свои

                                                         К норду

                                                         Дмитрий Овцын

                                                                              и Лаптев —

                                                         Отменно надежный

                                                                                       народ.

                                                         Жить в Якутске

                                                                                  придется,

                                                         Пожалуй, немалые

                                                                                           годы.

                                                         Тут без милой супруги,

                                                         Как будто

                                                                         без правой руки.

                                                         Снова Беринг идет

                                                         Самолично проверить

                                                         Подводы:

                                                         Как на них увязали

                                                         Со скарбом семьи

                                                                                     сундуки.

                                                         Вот Василию проще,

                                                         Всего-то богатства —

                                                                                        Мария.

                                                         На двоих — рундучок,

                                                         Не успели обузы

                                                                                    нажить.

                                                         Ведь умеет же девок

                                                         Рожать лубяная

                                                                                      Россия,

                                                         Что при всей красоте

                                                         Не боятся скитальцев

                                                         Любить.

                                                         И пригожа, и статна,

                                                         И слов не бросает

                                                         Напрасно.

                                                         Порешила — и точка,

                                                         А можно б в столице

                                                                                пождать...

                                                         Ах, Мария, Мария,

                                                         Что ждет тебя.

                                                         Солнышко красно,

                                                         Попросила б цыганку

                                                         Себе напослед

                                                         Погадать.

                                                         ...Как огромна Россия,

                                                         А как она бедно одета:

                                                         Все солома на крышах,

                                                         Да серые стены

                                                                                   под ней.

                                                         И колесная песня

                                                         Плывет через пыльное

                                                                                          лето,

                                                         Обратившись со снегом

                                                         В разбойничий посвист

                                                         Саней.

                                                         Целый год простучит

                                                         По ухабам

                                                                           лихая дорога,

                                                         Но однажды под вечер,

                                                         Когда комарье

                                                                                   отгудит,

                                                         Вдруг вдали над рекой

                                                         Обозначатся башни

                                                                                     острога,

                                                         И Мария тихонько

                                                         Крестом этот вид

                                                         Осенит.

                                                         А Василий и Петр

                                                         Повернутся к топорному

                                                         Стуку

                                                         И, услышав, как

                                                                                  Шпанберг

                                                         На плотников

                                                                                  дико орет,

                                                         Успокоятся разом:

                                                         Коль он приложил

                                                                                    свою руку.

                                                         Значит, скоро их боты

                                                         Готовыми будут

                                                                                   в поход.

                                                                        ***

    «По обычаям, женщину не положено брать на борт военного судна, но матросы так привязались к юной и прекрасной жене командира, что в дни прощаний осмелились постучать в каюту Прончищева. «Василий Василич, может, возьмем? В Петербурге, ей-богу, никто не узнает!»

    (Из легенды, записанной Л. Шинкаревым).

    «30 нюня 1735 года. В 7 часов утра подняли якорь и пошли от Якутска».

    (Из журнала дубель-шлюпа «Якутск»).

                                                         Всколыхнув тишину

                                                         Дружным залпом своих

                                                         Фальконетов,

                                                         Распустив паруса,

                                                         И под ветром накренясь

                                                         На борт,

                                                         Уповая па счастье

                                                         И доброе теплое лето,

                                                         Заскользили «Якутск»

                                                         И «Иркутск»

                                                         Вниз по Лене на норд,

                                                         Растворялась вдали

                                                         Неродная, во все же

                                                                                    Россия.

                                                         Что их ждет впереди? —

                                                         Им никто бы ответить

                                                         Не смог.

                                                         И примолкли матросы,

                                                         И долго смотрела

                                                                                        Мария,

                                                         Как за белою дымкой

                                                         Скрывается тихо

                                                         Острог.

                                                         Только все-таки лучше

                                                         Сквозь грозы и беды —

                                                         Но рядом,

                                                         Даже если и сгинуть

                                                         Придется на трудном

                                                                                          пути.

                                                         Говорят, двадцать лет

                                                         Здесь Дежнева ждала

                                                         Абакаяда.

                                                         Как же сердце сумело

                                                         Такую разлуку снести?

                                                         Ну, а может,

                                                                              бог даст.

                                                         Обернется дорога

                                                                                      удачей,

                                                         И пройдет к Енисею

                                                          «Якутск» по студеным

                                                         Морям.

                                                         И на радостях, верно,

                                                         Мария тихонько

                                                                                   поплачет,

                                                         И наденет на встречу

                                                         Свой самый красивый

                                                         Наряд.

                                                         И обнимутся

                                                                             Прончищев

                                                         С Овцыным,

                                                         Как при прощанье,

                                                         Повелят пушкарям

                                                         Орудийный припас

                                                                               не беречь...

                                                         Жизнь, она ведь щедра

                                                         На печаль расставаний,

                                                         Чтобы были прекраснее

                                                         Радости встреч.

                                                                        ***

    «8 августа 1735 года. Увидели в 4 часа полудни бот «Иркутск» лейтенанта Ласиниуса по другу сторону Быковского мыса. В 1 час полуночи бот «Иркутск» поднял якорь и пошел в море...»

    (Из журнала дубель-шлюпа «Якутск»).

                                                         Разминулись

                                                                         с «Иркутском»,

                                                         Ему на восток

                                                                                по приказу,

                                                         А «Якутску» —

                                                                            на запад, —

                                                         Осеннее море не ждет...

                                                         Кто подумать бы мог —

                                                         Им не встретиться

                                                                                      больше

                                                         Ни разу,

                                                         И уже к рождеству

                                                         Сам Ласиниус

                                                         В землю сойдет.

                                                         Но пока он не ждет

                                                         Провиденья внезапной

                                                         Измены.

                                                         Он мечтает увидеть

                                                         Камчатских вулканов

                                                                                         гряду,

                                                         И «Иркутск», рассекая

                                                         Холодное кружево

                                                                                         пены,

                                                         Белоснежною чайкой

                                                         Летит, как на зов,

                                                         На беду.

                                                         Он уйдет недалече.

                                                         Туманом тяжелым

                                                                                  накрытый,

                                                         И «за снегом великим

                                                         И ветром противным»

                                                         Замрет.

                                                         И у малой речушки,

                                                         Судьбою и богом

                                                         Забытый,

                                                         Вмерзнет накрепко

                                                                                   грудью

                                                         В зеленый

                                                             безжалостный лед.

                                                         И поникнет датчанин,

                                                         Цингою свирепой

                                                         Скорежен,

                                                         И священник Дамаскин

                                                         Отпустит ему этот грех.

                                                         И поднимется крест

                                                         Из пропитанных солью

                                                         Валежин,

                                                         И, как черная птица,

                                                         Обхватит крылами

                                                                                       их всех,

                                                         И еще тридцать пять,

                                                         Еле вспухнувший рот

                                                                                   раздвигая.

                                                         Темной ночью

                                                                                    Дамаскин

                                                         В зимовье сыром

                                                                                        отпоет.

                                                         Слишком поздно

                                                                                       приедет

                                                         От Беринга к ним

                                                                                     Погадаев,

                                                         Слишком поздно

                                                                                     Василий

                                                         Припасы и помощь

                                                         Пришлет.

                                                         Это будет зимой,

                                                         А пока еще —

                                                                        осени краски.

                                                         Гулко хлопает парус,

                                                         И песня над морем

                                                                                     плывет.

                                                         Как зело распевают

                                                         И Ртищев, и статный

                                                                                   Дамаскин,

                                                         Будто знают —

                                                                              двоим им

                                                         Дано сей закончить

                                                         Поход.

                                                                        ***

    «13 августа 1735 года. Погода сумрачная, снег с мокротой. Подняли якорь и распустили фок и пошли в путь свой морем».

    (Из журнала дубель-шлюпа «Якутск»).

                                                         Неприветливо море,

                                                         Встречает их ветром

                                                         И снегом.

                                                         Белозубым оскалом

                                                         Кривятся

                                                                 холодные льды.

                                                         И смыкаются волны

                                                         С повисшим над реями

                                                         Небом.

                                                         И в дыхании стужи —

                                                         Дыхание близкой

                                                         Беды.

                                                         Как кричат в вышине

                                                         Запоздалые дикие гуси,

                                                         Улетая туда,

                                                         Где осталась родная

                                                                                       земля.

                                                         Будто криком зовут:

                                                         Полетим вместе с нами,

                                                         Маруся,

                                                         В край приветный,

                                                         Где ждут

                                                         Золотые тебя тополя.

                                                         И озябшей руной

                                                         Машет птицам она

                                                         На прощанье:

                                                         Передайте поклон

                                                         Моей матушке,

                                                                          милой Руси.

                                                         И звучит ей в ответ

                                                         Угасающий крик

                                                         Обещаньем,

                                                         И туманится тихо

                                                         Очей ее светлая синь.

                                                         На тринадцатый день

                                                          (Вновь знамением

                                                                            цифра витала)

                                                         Среди сопок угрюмых

                                                         Блеснул Оленек

                                                                                    вдалеке.

                                                         И понеже зима

                                                         Их уже по пятам

                                                                           настигала.

                                                         Порешили советом

                                                         Зимовкою стать

                                                                                 на реке.

                                                         Топоры застучали

                                                         В ниспосланном богом

                                                                                   селенье,

                                                         Что с великой опаской

                                                         Встречало служилых

                                                                                     сперва.

                                                         И усталый «Якутск»

                                                         Под снегами заснул

                                                         В отдаленье,

                                                         И о новых пришельцах

                                                         Помчалась по тундре

                                                         Молва.

                                                                        ***

    «13 ноября 1735 года. Солнце у нас сего числа не стало видать понеже зашло под горизонт. Мороз велик. Сияние звезд и ходили по небу кометы».

    (Из журнала дубель-шлюпа «Якутск»).

                                                         Вот и солнце ушло.

                                                         Беспросветная ночь

                                                                                одолела —

                                                         Чернотою ползет

                                                         Через лед в

                                                                        бесполезном

                                                         Окне.

                                                         В полутемном зимовье

                                                         Которая свечка сгорела,

                                                         Отплясав языками

                                                         На белой промерзшей

                                                         Стене.

                                                         На железной печурке

                                                         Нехитрый готовится

                                                                                          ужин,

                                                         Оторвавшись от карты,

                                                         Челюскин застыл,

                                                         Как во сне.

                                                         Ожидает Мария

                                                         С опасного промысла

                                                                                         мужа.

                                                         Ведь идти на медведя —

                                                         Не зайцев гонять

                                                                                     на гумне.

                                                         А иначе нельзя,

                                                         Скудный харч —

                                                         Всем болезням виною,

                                                         На крупе да воде

                                                         Как цингу

                                                         превозможешь саму?

                                                         И приносят стрелки

                                                         Не добычу в мешках

                                                         За спиною,

                                                         А продление жизни

                                                         Отряду

                                                                   И делу всему.

                                                         Как за добрые души

                                                         Якутам не скажешь

                                                                                  спасибо,

                                                         Сами терпят нужду,

                                                         А ведь делят

                                                                    по-братски улов.

                                                         И скользит завитками

                                                         На блюдо

                                                                     замерзшая рыба,

                                                         И Мария под локти

                                                         Подводит к столу

                                                         Рыбаков.

                                                         Долгой ночи под стать

                                                         Олонхо заунывная

                                                                                     песня,

                                                         Что поет у огня

                                                         Чаркой водки

                                                                           согревшись,

                                                         Якут.

                                                         И толмач переводит,

                                                         Как знатно по долам

                                                         И весям

                                                         Мчит Нюргун-богатырь

                                                         И вершит

                                                         Справедливый свой суд.

                                                         На земле рождество...

                                                         Где-то тройки да елки

                                                         С огнями,

                                                         А избушка у скал

                                                         Будто в нижний

                                                                         свалилася мир.

                                                         Тишь да темень вокруг,

                                                         В небе сполохи мчатся

                                                         Конями,

                                                         И весельем не плещет

                                                         Негромкий

                                                                   рождественский

                                                         Пир.

                                                         Но надежда горит,

                                                         И пристойные

                                                                   слышатся речи.

                                                         Что, мол, ждет

                                                                            поди Овцын,

                                                         Пройдя через Обь

                                                         В Енисей.

                                                         И ламутский гонец,

                                                         На оленях примчав

                                                                                    издалече.

                                                         Им толкует

                                                                             про стрежень

                                                         Реки Анабары своей.

                                                         Но опять в тишине

                                                         Проплывает по небу

                                                         Комета

                                                         И сгорает бесследно,

                                                         Лишь воздух студеный

                                                                                      дрожит.

                                                         И вздыхает Мария:

                                                         Сия означает примета,

                                                         Что под небом угасла

                                                         Еще одна буйная

                                                                                     жизнь.

                                                         И не знает она,

                                                         Что ей правду поведало

                                                         Небо,

                                                         Что за тысячу верст,

                                                         За далекою

                                                                           Леной-рекой

                                                         С тихим стоном в устах

                                                         Отбывает Ласиниус

                                                         В небыль,

                                                         И Дамаскин с надрывом

                                                         Поет ему вечный покой.

                                                         ...Кабы солнца теперь,

                                                         Истомились и сердце,

                                                         И тело...

                                                         Укрывая лицо

                                                         В материнский

                                                                     пуховый платок,

                                                         Под холодные звезды

                                                         Выходит Мария

                                                                                   несмело.

                                                         Поглядеть,

                                                                             как далече

                                                         Полоскою светит восток.

                                                                        ***

    «3 августа 1736 год. В начале 1 часа пополудни подняли якорь и пошли в поход. В море стоит еще лед».

    (Из журнала дубель-шлюпа «Якутск»).

                                                         Наконец-то открылось

                                                         Пред ними

                                                                        студеное море,

                                                         Закачали «Якутск»

                                                         Белопенные ночи и дни.

                                                         Снова штурман

                                                                                Челюскин

                                                         Над картою с

                                                                       Чекиным спорит,

                                                         И рисуют усердно

                                                         Невиданный берег они.

                                                         Снова мяса в котлах

                                                         Громоздятся

                                                                           духмяные горы,

                                                         Но от зимней цинги

                                                         Не оправились люди

                                                                                       вполне...

                                                         Где же он, этот мыс,

                                                         Самый северный мыс,

                                                         За которым

                                                         Повернет их дорога

                                                         На юг,

                                                         К енисейской волне?

                                                         Давит душу Марии:

                                                         Никак не видать

                                                         Поворота,

                                                         А Василий-то милый

                                                         На вахтах горит,

                                                         Как в огне.

                                                         Отдохнуть бы ему...

                                                         Не давала покоя забота,

                                                         И тихонько Мария

                                                         Молилась святым

                                                         При луне.

                                                         А наутро опять

                                                         Выходила веселой,

                                                                                  красивой,

                                                         Будто солнце в ладонях

                                                         По стылому шлюпу

                                                                                          несла.

                                                         И светлели лицом

                                                         И Челюскин,

                                                         И хворый Василий,

                                                         И матросы у снастей

                                                         Охотней вершили дела.

                                                         Только с каждой зарей

                                                         Все сильнее крепчали

                                                         Морозы,

                                                         И все уже сжималась

                                                         Полоска свободной

                                                                                         воды.

                                                         И из глаз выжимало

                                                         Метелью соленые

                                                                                        слезы,

                                                         И весенние планы

                                                         Опять обращалися

                                                                                        в дым.

                                                                        ***

    «30 августа 1736 года. За препятствием великих льдов, для того, что нас к енисейскому устью не пропустило понеже льды в море и далече в северу и от севера к востоку льды плотные и густые и обойти их невозможно того ради повернули назад...»

    (На журнала дубель-шлюпа «Якутск»).

                                                         Льды сжимались теснее,

                                                         И ветер отчаянно

                                                                                     жегся,

                                                         А когда безысходность

                                                         Терпеть уже

                                                                             не было сил,

                                                         — Знамо,

                                                                         баба на шлюпе... —

                                                         Промолвил один.

                                                                                     И осекся,

                                                         И глаза свои долу

                                                         Под взглядом ее

                                                         Опустил.

                                                         Баба...

                                                         Баба на шлюпе —

                                                         Скрипели

                                                             обмерзшие снасти.

                                                         Баба...

                                                               Баба на шлюпе —

                                                         Шпангоут стонал

                                                                                по ночам.

                                                          «Ну, а может, и впрямь

                                                         От меня эти злые

                                                                                напасти...» —

                                                         Задыхалась Мария,

                                                         Впадая

                                                                    в кручину-печаль.

                                                         И горела душа,

                                                         И катилися слезы

                                                                                    слепые.

                                                         И в промозглой каюте

                                                         Казалось еще

                                                                                холодней.

                                                         А когда забывалась.

                                                         Ей снились березы России,

                                                         И горячее солнце,

                                                         И зелень весенних

                                                         Полей...

                                                            1982

    Владимир Федоров

                                                                СОЗВЕЗДИЕ МАРИИ

                                               Романтическая пьеса-поэма в двух действиях

                                                                 Действующие лица

    ПОЭТ

    МАРИЯ — жена Василия Прончищева.

    ВАСИЛИЙ ПРОНЧИЩЕВ — командир отряда Великой Северной экспедиции, лейтенант.

    СЕМЕН ЧЕЛЮСКИН — штурман Великой Северной экспедиции.

    ВИТУС БЕРИНГ — командор Великой Северной экспедиции.

    МАРТЫН ШПАНБЕРГ — помощник Беринга, капитан.

    ДМИТРИЙ ОВЦЫН — командир отряда Великой Северной экспедиции, лейтенант.

    ПЕТР ЛАСИНИУС — командир отряда Великой Северной экспедиции, лейтенант.

    НИКИФОР ЧЕКИН — геодезист.

    МИЛЛЕР — ученый, академик, участник экспедиции.

    МАРФА — жена Беринга.

    ДАМАСКИН — иеромонах, священнослужитель экспедиции.

    ФОМИН — проводник-якут отряда Прончищева.

    АНДРЕЙ ПРАХОВ —

    АНТОН ФОФАНОВ — матросы отряда Прончищева.

    ИВАН ЗВЕРЕВ —

    ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ

    1-й ПИЛОТ

    2-й ПИЛОТ

                                                                     Театру от автора

    Все действующие лица пьесы — реальные исторические личности, но в большинстве случаев история оставила нам лишь их имена и фамилии. Пожалуй, лишь Витус Беринг требует определенного сценического облика, поскольку его описания и портреты достаточно известны. В двух словах: Беринг невысок ростом, грузен, флегматичен, обрусевший датчанин, он говорит с легким акцентом. Ласиниус — его земляк. Следует учесть, что все командиры отрядов и штурман Челюскин были молодыми и примерно одного возраста (до 30 лет). Беринг был почти вдвое старше их. О Прончищевой известно совсем немного — была дворянкой из-под Тулы и вышла замуж за Василия перед самой экспедицией.

    Основные события, описанные в пьесе, происходят в 1735-1736 годах, что полностью отвечает действительности, но из художественных соображений автор иногда позволял себе некоторое нарушение хронологии и совмещение времен.

    В первом действии пьесы офицеры одеты в военные мундиры петровского времени (флотские), матросы — в соответствующую форму. Во втором действии все в меховой одежде северян.

                                                               Действие первое

                                                                Картина первая

    На сцене полное затемнение, негромкое завывание метели. Внезапно его перебивает нарастающий рев самолетного двигателя, сопровождающийся световыми эффектами, символизирующими аварийную ситуацию. Искаженный радиопомехами голос что-то торопливо пытается сообщить в микрофон земле. Несколько ударов самолетных лыж о камни, скрежет переломленного шасси, звон разбитого стекла. Недолгая пауза, затем — перебивающие друг друга трели морзянки, перестук телетайпов, взволнованные разговоры в эфире. Голос диктора читает официальное сообщение ТАСС: «4 ноября 1980 года, выполняя рейс по маршруту мыс Челюскина — Усть-Оленек, в районе кряжа Прончищева, в условиях низкой видимости и магнитной бури, потерял ориентацию и совершил вынужденную посадку самолет Аэрофлота АН-2 с двумя членами экипажа и грузом на борту. Несмотря на сложные погодные условия, в предполагаемом районе посадки начаты поиски».

    На сцене — небольшой костерок, у которого пытаются согреться пилоты.

    2-й ПИЛОТ. И дернул же черт полететь! Ведь предупреждал же синоптик! Пре-ду-преж-дал! А ты: «С разведкой погоды... с разведкой погоды...» Вот и разведал на свою голову!

    1-й ПИЛОТ. Думал — проскочим... И полярники груз ждут, и праздник на носу... дома хотелось, по-людски встретить...

    2-й ПИЛОТ. Вот и встретишь теперь меж этих сопок... если в ящик не сыграешь... Загнемся тут, как тараканы на снегу!

    1-й ПИЛОТ. А ты раньше времени не каркай! Радуйся, что сесть сумели, в гору не воткнулись. Ветер стихнет — найдут.

    2-й ПИЛОТ. Как же, найдут! Только вот когда и что?! Будто не знаешь, что эти сопки вдоль всего побережья растащило. (Зло.) Кряж Прончищева, Кряж Прончищева!.. Да чтоб он провалился, этот Прончищев со своим кряжем! Понаоткрывали здесь на чью-то дурную голову!

    1-й ПИЛОТ. А причем здесь Прончищев?! Он-то тебе что сделал?

    2-й ПИЛОТ. Да притом, что скрючишься ты тут и поставят тебе последний адресок: «Кряж Прончищева...» (Со злой иронией.) Хорошо звучит!.. Купчишка проклятый!..

    1-й ПИЛОТ. Кто купчишка? Прончищев? А я слышал что...

    2-й ПИЛОТ (перебивая). Ты слышал, а я сам читал про... Шалаурова. Купец! И Санников со своей Землей — купец! Все они одна шайка-лейка, под себя гребли, за мехами да золотом пёрли!

    1-й ПИЛОТ. Может, скажешь, и Челюскин за мехами пёр?

    2-й ПИЛОТ. А тот военный. Царь приказал — и пошёл... А вот мне-то дураку кто приказывал?! Летал бы себе под Тулой, опрыскивал бы кукурузу, так нет, потащила нелегкая!..

    1-й ПИЛОТ. А тебе бы лучше и впрямь над кукурузой порхать...

    2-й ПИЛОТ (не слушая, о своем). Кряж Прончищева, кряж Прончищева... Раскатал губу купчишка, понаоставлял следов! Даже в честь бабенки своей, Машки, бухту назвать не забыл...

    1-й ПИЛОТ. Послушай ты... Ты хоть женщин-то не трогай!..

    2-й ПИЛОТ. Да по мне все они...

    1-й ПИЛОТ (внезапно что-то увидев в темноте). Смотри, крест...

    2-й ПИЛОТ. Где?.. (Заметно притихнув). Точно... крест...

    Летчики переглядываются и тихо направляются к кресту. Подойдя, начинают разглядывать еле видимую надпись.

    1-й ПИЛОТ (с трудом разбирая), «...ге-ро-ю и ге-ро-и-не Прон-чи-ще-вым...» (Обращаясь к первому пилоту.) Понял... им... «герою и героине». А ты, балаболка...

    2-й ПИЛОТ. Да написать-то все можно! И купца в герои вывести, и...

    Внезапная темнота и звуки музыки обрывают его. Через мгновение вверху вспыхивает созвездие Малой Медведицы. В нем своей яркостью выделяется Полярная звезда. Звучит тихая мелодия вальса. Вспыхнувший луч прожектора высвечивает Поэта. Он наш современник и одет соответственно — джинсы, свитер, можно — платок на шею. Поэт будет выступать как бы в двух ипостасях — собственно поэта, читающего свои стихи, и историка, изучающего старинные документы, вахтенный журнал дубель-шлюпа «Якуцк», царские указы и т. п. Впрочем, такое положение исследователя и современного комментатора не мешает ему при необходимости входить в само историческое действие.

    ПОЭТ.                                     Поклонясь на восток

                                                     И с плеча рубанувши рукою,

                                                     Уходили встреч солнца

                                                     Служилые люди Руси,

                                                     Чтоб в неведомых далях

                                                     Извечным своим непокоем

                                                     Молодецкую славу

                                                     Иль гибель Себе обрести.

                                                     Шли они на восход —

                                                     Не ясак положить иноверцам,

                                                     Не под властную руку

                                                     Оленный народ привести.

                                                     Их вела не корысть,

                                                     Затвердевшая каменно в сердце,

                                                     И надежда открыть

                                                     Неизвестные прежде пути...

    ...Тысяча семьсот тридцать второй год. «Онная экспедиция самая дальняя и трудная и никогда прежде небывалая, что в такие неизвестные места отправляется...» Из Указа Анны Иоанновны о Великой Северной экспедиции.

    Поэт исчезает. Громкость звучавшей музыки резко возрастает. Вспыхивает свет и мы оказываемся на балу, прощальном балу офицеров Великой Северной экспедиции в Петербурге. Офицеры с женами и друзьями. Многие танцуют, остальные оживленно о чем-то переговариваются. Незаметно присутствует Человек в черном, внимательно прислушивающийся к разговорам. В стороне от всех одиноко стоит Семен Челюскин. Начинают звучать слова вальса:

                                                     Вновь музыка поет,

                                                     Я прошу вас на танец, сударыня.

                                                     Вновь музыка поет,

                                                     Разрешите, я вам объясняюсь.

                                                     Завтра в дальний поход

                                                     Нас отправит рука государева,

                                                     Обещаю я вам,

                                                     Что назад непременно вернусь.

                                                     Я могу предложить

                                                     Вам пока только сердце горячее.

                                                     Только смелость и риск

                                                     Я могу вам пока предложить.

                                                     Но на свете прожить

                                                     Не сумею, наверно, иначе я.

                                                     Чтоб России моей,

                                                     Как и вашей любви, не служить

    Музыка приглушается, пары продолжают танцевать. Беринг подходит к одинокому Челюскину, кладет ему руку на плечо.

    БЕРИНГ. Что-то уж больно грустен ты сегодня, штурман. Не станцевал, голубчик, ни разу... Столицу покидать не хочется, али в фортуне нашей не уверен?.. Вон на Прончищевых глянь — весь вечер знай отплясывают. Как голубки тешутся. Бал-то последний, когда теперь доведется на паркете фигуры выделывать...

    ЧЕЛЮСКИН. В фортуну я верую... Только вот... Прончищевым — что, у них медовый месяц... любовь великая. (Вздыхает.) Мария с Василием до самого Якуцка едет... и ваша жена. А я — один... Коли беда какая, и всплакнуть будет некому...

    БЕРИНГ. Ну, голубчик, не надо такой ипохондрии. Радуйся, что свободен пока, что не успели окрутить красотки петербургские. Вот вернемся со славой, государыня чинами пожалует — будешь лучшим невестам смотры устраивать. Этот хомут с шеи никуда не уйдет!.. Ну, выше голову, штурман!

    ЧЕЛЮСКИН (бодрясь). А и впрямь, что я расклеился? На великое дело иду, самые близкие люди со мной — Дмитрий, Василий (делает паузу) Мария...

    БЕРИНГ (доверительно). Да если промеж нами, то я бы сто раз перекрестился, кабы моя Марфа с нами не увязалась. За тридцать годочков-то она вот где у меня сидит... (оглядываясь на жену, стучит ладонью по шее.) А ты «всплакнуть некому...» Радуйся, что некому. Охумутает такая — сам плакать станешь...

    ЧЕЛЮСКИН. Да что вы, господин командор, как можно о супруге своей так, о женщинах...

    БЕРИНГ. Можно, штурман, можно... Поживи с мое... (Пауза.) Нет, брат, свобода — дело первостатейное... (Оглянувшись на жену.) Вот в Первой Камчатской экспедиции без Марфы я был... так это... обратил одну в христианскую веру... Оченно даже...

    ЧЕЛЮСКИН. Как можно, господин командор!..

    БЕРИНГ (заметив подходящую к ним жену, резко переходя на деловой тон). А дела наши, штурман, неплохо идут. Ей богу неплохо! Мартын Шпанберг вчера донесение из Якуцка прислал, мол, для отрядов Прончищева и Ласиниуса два корабля заложил. Мартын-то — он мужик крутой, хватки немецкой... пока едем — ваши боты готовы будут. На Оби Овцына ждут, меня в Охоцке. Так что, дай бог, свершим дело — и Ост-Индию отыщем, и северный предел государства Российского определим. (Потирает; руки.) Опять же матушка-государыня всем нам двойное жалование назначила. А жениху ох как денежки нужны!

    МАРФА (подходя к Челюскину). Да что ты, Сенечка, кручинишься! На моего старого глянь — сияет чисто блюдо медное. Будто и не в поход собирается, а на воды какие...

    БЕРИНГ. На воды и есть, токмо на студеные...

    ЧЕЛЮСКИН. В поход-то и мне скорей хочется... не по том я... (Пауза.) А впрочем... (Изображает веселость.) Я уже весел, развеял мою ипохондрию господин командор...

    БЕРИНГ. Вот так-то оно лучше... (Хлопает Челюскина по плечу, выходит на середину зала, жестом останавливает музыку. Взмахом руки вызывает лакея, который вкатывает тележку-столик с бокалами и бутылками вина.) Командир отряда Василий Прончищев!

    ПРОНЧИЩЕВ. Я, господин командор! (Оставляет Марию и подходит к Берингу.)

    БЕРИНГ. Командир отряда Дмитрий Овцын!

    ОВЦЫН. Я, господин командор! (Подходит к Берингу.)

    БЕРИНГ. Командир отряда Петр Ласиниус!

    ЛАСИНИУС. Я, господин командор! (Подходит к Берингу.)

    БЕРИНГ. Господа лейтенанты, слушай первый приказ командора Великой Северной! Понеже экспедиция наша, как изволила указать государыня, никогда прежде небывалая, то и фортуна ей должна светить небывалая! А посему приказываю за фортуну ту наполнить кубки и осушить разом до дна! Прошу! (Приглашает жестом.)

    Лейтенаты разливают вино. Все подходят к столику, поднимают бокалы. «За фортуну!» «За удачу!» «За фортуну!»

                                                                        Картина вторая

    Из темноты появляется Поэт.

    ПОЭТ.                                    Как огромна Россия,

                                                     А как она бедно одета:

                                                     Все солома на крышах,

                                                     Да ветхие стены под ней.

                                                     И колесная песня

                                                     Плывет через пыльное лето,

                                                     Обратившись со снегом

                                                        А разбойничий посвист саней.

                                                     Целый год простучит

                                                     По ухабам лихая дорога,

                                                     Но однажды под вечер,

                                                     Когда комарье отгудит,

                                                     Вдруг вдали над рекой

                                                     Обозначится башня острога,

                                                     И Мария тихонько

                                                         Крестом этот вид осенит...

    На сцене — капитанский мостик плывущего по Лене корабля. На мостике стоят Мария и Василий Прончищевы.

    МАРИЯ. Ой, и впрямь не пригрезилось! Никак вправду Якуцк! Неужто добрались, Васенька?!

    ПРОНЧИЩЕВ. Добрались, добрались! (Радостно привлекает ее к себе).

    МАРИЯ (хлопая в ладоши). Якуцк! Якуцк! (Подражая команде боцмана.) Свистать всех наверх! Якуцк!

    На мостик торопливо поднимаются Челюскин, Ласиниус, Беринг и его жена. Миллер. Женщины радостно целуют друг дружку.

    МАРФА (Марии). Ведь надо же — целый год в пути. И добрались, Машенька, добрались! Теперь хоть устроимся по-людски, касаточка моя... Отдохнем чать...

    БЕРИНГ: А нам, чую, не до отдыха. Заждались, поди, нас тут! Дел накопилось... А. что добрались — слава богу!

    ЧЕЛЮСКИН (показывая Прончищеву на берег). Василий, смотри, корабли... Никак наши? И готовы почти!

    ПРОНЧИЩЕВ. Молодец, Мартын! Слышите? Такая глотка в России одна.

    Все прислушиваются. Издалека доносится голос Шпанберга, стук топоров, пение пил. Звуки становятся все громче.

    ШПАНБЕРГ. Што за прокляти семель! Што за ленивы руски мушик! Што за глупи якуски мушик! Бистро, бистро, шнеллер! О, майн гот! Што я буду скасать мой командор?!

    БЕРИНГ (подмигивая остальным, потирая руки). Старается помощничек, старается! И впрямь на одних зуботычинах сумел корабли построить!

    МИЛЛЕР. Вот теперь, господа, и я город вижу... Острог. И корабли...

    МАРИЯ (смеясь). Вас бы, господин Миллер, впередсмотрящим поставить! Мы бы тогда прямиком мимо Якуцка в море Студеное уплыли!

    МИЛЛЕР (несколько обиженно). Смейтесь, смейтесь... Но кое-что, сударыня, Миллер может разглядеть получше всех вас.

    БЕРИНГ. Небось, кухарок...

    МАРФА. Опять ты, старый!..

    МИЛЛЕР (обиженно). Попрошу, господин командор, к полномочному представителю Академии наук ее величества... попрошу...

    БЕРИНГ. Ну ладно, ладно... полномочный...

    МИЛЛЕР. Извольте птенцов по осени считать... Мысль научная не раз ока, шкиперского острей случалась...

    БЕРИНГ. Как же, остроглаз сыскался... Вот и смотрел бы сюда с Фонтанки!..

    МАРФА. Да полно браниться-то вам! Радоваться надо! Приехали жа! Целый год тащились! И вот, слава богу...

    Шум с берега становится слышнее, раздаются возгласы: «Приехали!», «Приехали!», «Командор приехал!» Все голоса перебивает Шпанберг.

    ШПАНБЕРГ. Каспадин командор! Каспада лейтнант! Ми рады приветствовать вас на якуски семель!

    Все начинают сходить с судна, их поочередно обнимает Шпанберг, встречают матросы, проводник Фомин, геодезист Чекин, иеромонах Дамаскин осеняет приехавших крестным знамением. Все направляются в город. На корабле на мгновение задерживаются Прончищевы. Мария внезапно грустнеет и прижимается к Василию.

    ПРОНЧИЩЕВ. Машенька, что с тобой? Тебе плохо?

    МАРИЯ. Плохо... Знаешь, Вася, о чем я теперь подумала?.. От Якуцка-то вы одни поплывете... А я как же? (Вопросительно смотрит ему в глаза.) Целый год рука об руку через лишения все... через Россию всю... Да у меня дороже тебя теперь никого на свете нет....

    ПРОНЧИЩЕВ. Тебе же, Машенька, устав флотский ведом и указ государев... Что наша любовь супротив их... Кабы волен я был по-своему решать...

    МАРИЯ. Не смогу я без тебя, сгину от тоски... Да и приглядит-то кто за тобой, ведь бок-то все колет... Вдруг с сердцем у тебя чего...

    ПРОНЧИЩЕВ. О хвори той не поминай, прослышат кто, — скажут похода испугался... Марфа Павловна останется здесь, и прочие жены... (Пауза.) И лишения в походе будут не в пример нонешним... И стужа ждет великая, и скудость, и мужичье вокруг грубое...

    МАРИЯ. Да с тобой рядом я бы все стерпела... А тут... Помру...

    ПРОНЧИЩЕВ. Кабы воля моя... Не надо теперь, Машенька, об этом. Не надо... Не скоро же еще... не скоро... (Обнимает Марию и они вместе уходят вслед за остальными.)

                                                                             Картина третья

    Дом Беринга в Якутске. Простая обстановка обычной русской избы. На последнее совещание перед отплытием командор собрал Шпанберга, Прончищева, Ласиниуса, Челюскина, Чекина, Миллера. Перед ними на столе или стене — карта, на которой между устьями северных рек береговая линия нанесена только приблизительными пунктирами. Все участники совещания слегка возбуждены, а Прончищев и Челюскин чуть опечалены.

    БЕРИНГ. Ну что, голубчики, слушай решение. Коли с чем не согласны — возражения приемлю. (Показывает на карте.) Дубель-шлюп лейтенанта Прончищева покрепче будет, ему и задача покрепче. Из устья Лены пойдет на вест, к енисейскому устью. Если бог фортуну пошлет, там и встретитесь с Овцыным, понеже у того путь из Оби в Енисей. Лейтенант Ласиниус на своем боте от устья Лены пойдет встреч солнца, на ост, а коли найдет проход между окраиной Российской и Ост-Индией, должон в Охоцке вояж свой завершить. Всем надлежит берегам и островам и фарватерам опись подробную сделать и мне с посыльным тотчас отправить. Господин Миллер (с иронией) изволит нонешнюю навигацию плавать по... архиву якуцкому... Ну, всякому свое...

    МИЛЛЕР. Не насмехайтесь, господин командор. В сием плавании надежду имею открыть многое, понеже в годы былые в краях якуцких случались мореходы достоинства не менее вашего, а отписки и рапорты их не изучены.

    БЕРИНГ. Ну давай, давай, выискивай. Вдруг и впрямь что полезное сыщешь... (Пауза.) Я покуда тоже в Якуцке буду, корабли-то мои в Охоцке еще не готовы, припасы, провиант подвести надо. Этим делом капитан Шпанберг займется, и Чириков ему в помощники. Все донесения жду сюда. (Пауза.) Против пропозиции оной возражений не имеете?

    ВСЕ. Нет, господин командор!

    БЕРИНГ. Вот и хорошо, голубчики.

    ПРОНЧИЩЕВ. Просьба есть, господин командор.

    БЕРИНГ. Слушаю.

    ПРОНЧИЩЕВ. Позвольте штурману Челюскину на моем корабле пойти. Мы ведь с навигацкой школы вместе...

    ЧЕЛЮСКИН. Позвольте, господин командор...

    БЕРИНГ. Уж больно хорош штурман. Для себя берег, да ладно, забирай. При мне все одно пока без дела будет!

    ПРОНЧИЩЕВ. Благодарствую, господин командор! (Жмет руку чуть повеселевшему Челюскину.)

    ЛАСИНИУС. А тогда мне геодезиста Чекина... Негоже земляка, господин командор, обижать...

    БЕРИНГ. Ладно, пользуйтесь стариковой щедростью. Люблю я вас всех, шельмецов. Бери Чекина, коли тот не супротив.

    ЧЕКИН. Конечно, господин командор. С радостью великой...

    БЕРИНГ (Ласиниусу). А заодно и Дамаскина бери. Он тоже в поход просится. Пусть рясу студеным ветром проветрит, а заодно раны душевные молодцам твоим врачевать будет. Мне-то, старику, его проповеди... (Машет рукой.)... Ну вот и все, голубчики... (Весь подбирается, начинает с пафосом.) Помните, что досталась нам честь высокая — завещание самого Петра-батюшки исполнить. И исполнить его должны достойно, не уронив флага российского. Великие ждут вас трудности, но помните, что идете на них не корысти ради, а Отечества для, и земля российская памятью вас вознаградит! (Переходит на дружеский тон.) Завтра корабли наши крестить будем. Дубель-щлюп Прончищева «Якуцком» наречем, а бот Ласиннуса — «Иркуцком». «Иркуцку» крестной матерью моя Марфа будет, а «Якуцку» (обращается к Прончищеву) твоя Мария. Не против, лейтенант?

    ПРОНЧИЩЕВ. За честь сочтем, господин командор...

    БЕРИНГ. Тогда готовь бутылку мадеры для форштевня!

    ШПАНБЕРГ. «Иркуцк» — карашо, «Якуцк» — карашо, мадера — тоже карашо! (Потирает довольно руки.)

    БЕРИНГ. До крестин все свободны! (Смотрит на Прончищева и Челюскина и видит, что те мнутся в нерешительности.) Ну, что еще у вас, голубчики? Выкладывайте!

    ПРОНЧИЩЕВ. Господин командор... Я... мы... О Марии...

    Он не успевает договорить, как входят матросы Андрей Прахов и Антон Фофанов. За ними незаметно проскальзывает Человек в черном. Матросы вытягиваются во фрунт и в голос начинают.

    МАТРОСЫ. С прошением мы, господин командор, от команды. Оно, конечно, баба на корабле — примета плохая, супротив всех уставов морских... Но она же заместо солнышка всем стала... Привыкли к ей. А уж как командир-то без ее станет... Позвольте Марие Павловне в поход...

    ШПАНБЕРГ (кричит на матросов). Этот глупи руски мужик сошель с ум! Шенщин на корабль есть большой беда! Прогоняйт их, каспадин командор! О этот дикий Россия!..

    Беринг растерянно смотрит на Прончищева, Челюскина и вдруг все понимает.

    БЕРИНГ (обращаясь к Прончищеву). Так это они вас, голубчиков, с прошением упредили?

    ПРОНЧИЩЕВ (виновато). Да. И мы хотели... я хотел... просить.

    БЕРИНГ. А уставы флотские тебе, голубчик, ведомы? Будь хоть корабль торговый, а то ведь военный. Во-ен-ный!.. Да, хорошо прошеньице! (Начинает ходить по комнате). Баба на корабле, баба, баба... А в Петербурге что скажут? Ить позволено-то было до Якуцка... Так, глядишь, и моя Марфа засобирается. (Хмыкает.) Да зачем она тебе там?! А коли беда?.. Зимовка?..

    ШПАНБЕРГ (с недоумением глядя на Прончищева). Никак нельзя, никак! Каспадин лейтнант, никак... Баба...

    МАТРОСЫ (Берингу). Господин командор, уж позвольте... Обережем...

    ЛАСИНИУС (как бы в пустоту). Устав уставом, да кто его тут...

    МИЛЛЕР. Как человек взглядов передовых, я бы позволил, но сможет ли сие хрупкое создание трудности перенести великие?.. И в Адмиралтействе, право слово, по головке не погладят... Стужа опять же, грязь, солдатня...

    ЧЕКИН (Берингу). В Петербурге-то промолчать можно...

    БЕРИНГ (продолжая размышлять про себя). Баба на корабле... Ба-ба... Опять же просят... Баба... А коли родить сподобится? Баба же...

    ЧЕЛЮСКИН (горячо). Не баба, господин командор, а женщина. Жен-щи-на! Для нас, для мужчин, она же во все века... (Опускает взгляд.) Да еще такая, как Мария... И любит она его больше жизни...

    БЕРИНГ (передразнивая). Жен-щи-на... Хм... Что-то ты уж больно горячо хлопочешь... Жен-щи-на... (задумывается). Любит... любит...

    Появляется Поэт. Следом за ним решительно врывается матрос Зверев, явно обозленный действиями своих товарищей-матросов. Он порывается что-то сказать Берингу, но Поэт опережает его.

    ПОЭТ (одухотворенно). Да, жен-щи-на... (Начинает читать. Все, замерев, слушают).

                                                     Мы ее безо лжи

                                                     Божеством называли,

                                                     Мы ее возносили

                                                     На все пьедесталы Земли.

                                                     Мы ее по ночам

                                                     При свече рисовали

                                                     И венки из сонетов

                                                     К ногам ее робко несли.

                                                     Мы сгорали в кострах,

                                                     Мы со шпагой в руках умирали.

                                                     Уходили в поход —

                                                     Горделивой богине назло.

                                                     Но с листов и полотен

                                                     Небесные лики сияли,

                                                     И бессильное время

                                                     Клонило пред нею чело.

                                                     И она оставалась

                                                     Такой же прекрасной и юной

                                                     И светилась сквозь годы

                                                     С холстов и горячих страниц,

                                                     Чтобы вдруг через вечность,

                                                     Холодною ночью безлунной

                                                     Кто-то рухнул с мольбою

                                                     Пред ней в исступлении ниц.

    К концу чтения чуть добреет жестокое лицо Шпанберга, Беринг начинает потихоньку кивать головой. Зверев, поняв, что уже ничего не изменить, зло машет рукой и уходит.

    БЕРИНГ (с отчаянной веселостью). Будь по-вашему, черт подери! Пусть плывет! Но чтоб в Петербурге — ни сном, ни духом! (грозит всем пальцем.)

    Прончищев, Челюскин, матросы начинают благодарить Беринга. В комнату стремительно вбегает Мария, кидается Берингу на шею.

    МАРИЯ (целуя Беринга). Спасибо, спасибо, командорчик наш миленький...

    Беринг смущенно топчется на месте, все остальные весело улыбаются. Затемнение.

                                                                      Картина четвертая

    Из темноты появляется Поэт. Читает вслух вахтенный журнал дубель-шлюпа.

    ПОЭТ. «30 июня 1735 года. В 7 утра подняли якорь и пошли обоими кораблями от Якуцка по Лене. В честь губернатора и горожан провожающих и в ознаменование успеха предприятия дан троекратный салют из фальконетов...»

    В темноте высвечивается Человек в черном. Он сидит за столом и пишет с явным злорадством донос, повторяя его слова вслух.

    ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. «30 июня 1735 года. Государыня-матушка Анна Ивановна, верный слуга нижайше сообщить спешу Вашему Императорскому Величеству и Адмиралтейств-коллегии, что командор Беринг хоть и отправил сего числа корабли в поход, но по ленности и неспособности своей сделал сие с промедлением и в ущерб интересу российского мореплавания. А сам в поход не пошел и остался в Якуцке даром жалованье твое получать. А еще распорядился командор тот противу уставу и воли озлобившихся матросов и солдат взять на шлюп особу женска полу Марию жену командира их Прончищева...»

    Человек в черном исчезает. На мостике корабля — Челюскин у штурвала и Мария.

    МАРИЯ (всматриваясь в берег). Ой, Сенечка, никак сохатый бежит!

    ЧЕЛЮСКИН. Он самый. В местах сих их, сказывают, тьма.

    МАРИЯ. Ой, и малец рядом! Пригоженький какой!

    ЧЕЛЮСКИН. И впрямь хороши...

    МАРИЯ. А намедни медведя видела. Вывалил к берегу, здоровенный, черный, зыркнул — аж мурашки по спине. Забоялась прямь...

    ЧЕЛЮСКИН. Ну, на шлюпе да с нашим воинством бояться тебе нечего...

    В это время под мостик, обрывая Челюскина, выскакивают несколько пьяных матросов с топорами в руках, один из них — Зверев. Матросы начинают зло, с руганью рубить днище корабля. Челюскин и Мария не видят их, но слышат крики и удары.

    МАРИЯ. Ой, Семен, что это?

    ЗВЕРЕВ. Так его, так! Шпангоут руби! Не уйдет, стерва!

    МАТРОСЫ. Круши его! В щепки кроши! Бей, братовья! Один конец! Бей!

    ЧЕЛЮСКИН (оценив ситуацию, кричит). Всех наверх! Брасопь паруса! Живо! (Обращаясь к Марии.) Держи штурвал, тяни на тот мыс!

    Челюскин хватает пистолет. Бежит вниз, но, опережая его, к пьяным матросам уже бегут Прончищев, Прахов, матрос Фофанов и другие. Зверев пьяно замахивается на Прончищева, но тот, опережая, бьет Зверева. Зверев падает, роняет топор.

    ЧЕЛЮСКИН (наставляя пистолеты на бунтарей). Стой! Застрелю, псы паршивые!

    На мгновение друг против друга застывают две группы озлобленных людей.

    МАРИЯ (с мостика, принимая решение на себя). Лечь в дрейф! Отдать кормовой якорь! (Бежит вниз, пытается пробиться к Василию).

    ПРОНЧИЩЕВ (перехватывает фузею у одного из матросов). Брось топоры!

    Пьяные матросы нехотя подчиняются, лежащий Зверев медленно поднимается, сплевывает кровь из зубов.

    ЗВЕРЕВ. Чё не стреляешь?! Стреляй! Один хрен через твою бабу всем погибель! Лучше разом сдохнуть!

    ПРОНЧИЩЕВ. Да я тебя, стервеца!.. Не просто пристрелю, — на мачте повешу!

    ЗВЕРЕВ. Вешай, не боюсь!

    ЧЕЛЮСКИН. Корабль едва не сгубили, гады!

    БУНТОВЩИКИ (уже не очень агрессивно). Все одно — погибель...

    МАТРОСЫ (из-за спины Прончищева). Потопли бы через их все. Зенки-то залили... Душегубы!

    ЗВЕРЕВ. Кому подпеваете?..

    ПРОНЧИЩЕВ. Молчать!

    ЧЕЛЮСКИН (Звереву). И кто тебя таким зверем уродил?! Не зря Зверевым прозываешься...

    ФОФАНОВ. Вот и скинуть его к зверью на берег...

    ПРАХОВ. На самого командира руку поднял...

    ПРОНЧИЩЕВ (успокаиваясь, отдав фузею). Вахте — по местам! (Пауза.) Прахов! Фофанов!

    ПРАХОВ. Я!

    ФОФАНОВ. Я!

    ПРОНЧИЩЕВ. Бунтовщиков под караул!

    ПРАХОВ. Есть!

    ФОФАНОВ. Есть! (Выполняют приказ.)

    Матросы уходят, остаются Прончищев, Челюскин, Мария.

    ПРОНЧИЩЕВ. Что делать будем? Один выход — ссадить. Не вешать же...

    ЧЕЛЮСКИН. Не ссадишь на берег, — смуту станут сеять... Только на берегу-то более никакого жилья не будет... А от Якуцка полтыщи верст отошли...

    ПРОНЧИЩЕВ. Вот пусть и идут в Якуцк по берегу...

    ЧЕЛЮСКИН. Вряд ли дойдут... И зима на носу. (Пауза). Жалко, люди все же...

    ПРОНЧИЩЕВ. А коли бы он меня топором... а коли бы корабль потопили... Не жалко?! Ничего, жить захотят — дойдут...

    МАРИЯ. Вася! Да ведь это же погибель верная, там же зверье, болота... Хоть и бунтари они...

    ПРОНЧИЩЕВ. А ты, Мария, не в свои дела не лезь! И так из-за тебя каша заварилась...

    МАРИЯ. Спасибо на добром слове... (Поворачивается и уходит).

    ЧЕЛЮСКИН (Прончищеву). Зачем ты ее так, Василий...

    ПРОНЧИЩЕВ. Сорвалось... А ссадить их таки придется... Другого выходу нет...

    ЧЕЛЮСКИН. Ну смотри, ты командир, — тебе и решать...

    ПРОНЧИЩЕВ (командует). Бунтовщиков — ко мне!

    Невидимые зрителю матросы несколько раз повторяют: «Бунтовщиков к командиру!» Фофанов и Прахов вводят их под ружьем.

    ПРОНЧИЩЕВ. Слушай приказ! За учинение бунта, порчу корабля, неистовые и нерегулярные слова приказываю матросов Ивана Зверева, Семена Кривина, Луку Зайцева, Фому Оглоблина списать на берег, дабы оные своим ходом шли до Якуцка, где явились с рапортом к командору Берингу! Ясно?

    БУНТОВЩИКИ (сломленно). Ясно, господин лейтенант...

    ЗВЕРЕВ (угрюмо). Может, хоть фузею дашь, командир? Али на прямую погибель шлешь?..

    ПРОНЧИЩЕВ. Фузею получишь, распоряжусь... И огневой припас получишь. (Командует). Вахта! Вельбот — на воду!

    Протрезвевшие бунтовщики понуро топчутся на месте, собираясь уходить. В этот момент входит Мария. Она в походной одежде, держит в руке сундучок.

    ПРОНЧИЩЕВ. А сей маскарад что значит?! Ты куда собралась!

    МАРИЯ. На берег! Коли из-за меня случилось, мне с ними и отвечать...

    ЧЕЛЮСКИН. Ты что, Машенька...

    ПРОНЧИЩЕВ. Ты это брось! Мы тут не в игры играем!

    МАРИЯ. А ты на меня не кричи! Я не твой матрос, я столбовая дворянка!

    ЧЕЛЮСКИН. Маша, успокойся, Машенька...

    ПРАХОВ (шепотом, изумленно). Неужто со злодеями этими?

    ПРОНЧИЩЕВ. Взял на свою голову... Прав был Беринг...

    ЧЕЛЮСКИН. Василий... Мария...

    МАРИЯ. А коли так, тем паче... (Направляется к вельботу, Челюскин пытается ее задержать).

    ПРОНЧИЩЕВ (матросам, зло). Что глаза-то лупите?! Черт бы вас всех!.. (Пауза). Отставить приказ! Поднять вельбот! Бунтовщиков в трюм на хлеб и воду! Ваше счастье, что я супротив экзекуций, а надо бы выпороть!..

    БУНТОВЩИКИ (кроме Зверева, радостно). Есть на хлеб и воду!

    ЗВЕРЕВ (в сторону). Благодетельница сыскалась... (Замолкает, получив тычок в бок от своих друзей).

    Матросы уходят. Мария, плача, возвращается в каюту.

    ПРОНЧИЩЕВ (Челюскину). Случаю сему, Семен, в журнал описания не давай... Дойдет, неровен час, до Адмиралтейства...

    ЧЕЛЮСКИН. Ясно дело...

    Затемнение. Из темноты возникает Человек в черном, пишет донос, повторяя вслух.

    ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. «Сим посланием тороплюсь известить вас, ваше превосходительство господин Бирон, что 3 августа сего 1735 года на дубель-шлюпе «Якуцк» приключился бунт нижних чинов, причиной коего стала взятая на шлюп противу устава жена командира их Прончищева. Бунт сей за малым не кончился гибелью корабля Ея Императорского Величества и отряда всего, а виновен в том Беринг и Прончищев и Челюскин с ним, кои требуют наказания примерного... С сим остаюсь верный раб ваш и Отечества...»

                                                                        Картина пятая

    Появляется Поэт, читает вахтенный журнал.

    «8 августа 1735 года. Увидели в четыре часа пополудни бот «Иркуцк» лейтенанта Ласиниуса по другу сторону Быковского мыса. Подняли якорь и распустили фок и пошли в путь свой морем...» Из журнала дубель-шлюпа «Якуцк».

    На сцене — капитанский мостик дубель-шлюпа «Якуцк», плывущего по Студеному морю. На мостике стоят Василий и Мария Прончищевы. Василий, держа в руках штурвал, напряженно вглядывается вперед. Идет мокрый снег. Время от времени раздаются удары льдин об обшивку судна.

    ПРОНЧИЩЕВ. Не пожаловала нас фортуна нонешним летом... Едва середина августа, а на море уж столь льда...

    МАРИЯ. Не кручинься, Васенька. Дай бог, подует ветер, разгонит льды. А там и солнышко еще проглянет. Август ведь...

    ПРОНЧИЩЕВ. Это под Тулой или в Петербурге август. А здесь... (Напряженно вглядывается вперед, резко крутит штурвал. Слышится удар льдины в корпус.) Так недолго и борт пропороть! (Оборачивается назад, кричит невидимому зрителям матросу.) Зверев, как там дощаники? Целы?

    ЗВЕРЕВ (мрачно). Целы, господин лейтенант, тащутся пока на канате. Да по такому льду не надолго их хватит...

    В небе раздается гогот невидимой за снегопадом гусиной стаи, приближающейся к кораблю.

    МАРИЯ (радостно). Ой, Васенька, гуси! Гуси летят! Гуси! (Счастливо всматривается в высоту.)

    ПРОНЧИЩЕВ (хмуро). Да... гуси. Только не в радость сие. Жди теперь холодов.

    МАРИЯ (гася счастливую улыбку). Без умысла я, Васенька... Живой глас среди льдов услыхала, вот и обрадовалась... Хорошо им, пожелали — взмахнули крыльями — и на юг, к солнышку... Сейчас бы матушке весточку с ними отправить...

    ПРОНЧИЩЕВ. Никак по дому соскучилась? Говорил же, оставайся с матушкой под Тулой, либо в Петербурге... А ведь мы и половины, пути не одолели ...

    МАРИЯ. Что ты, Васенька, и не соскучилась я вовсе. А если и соскучилась, то малость самую. Как же мне рядом с тобой скучать. Ты и тепло мое и солнышко. В разлуке я бы и не сдюжила. (Прижимается к Василию.)

    ПРОНЧИЩЕВ (шутливо). А было в Якуцк пешком не ушла...

    МАРИЯ. А чтоб любил больше, не обижал... (Пауза). Да я за тобой на край света пойду, милый. А и то сказать — почти до края дошла.

    ПРОНЧИЩЕВ. И впрямь, до края... (Внимательно, с заботой смотрит на Марию.) Не озябла? Снег, мокрота, а ты чуть не всю вахту со мной отстояла. Ох, вижу, озябла. (Делает строгое лицо). Матрос Прончищева, в каюту марш! Выполняй команду!

    МАРИЯ (шутливо вытягивается во фрунт). Так точно, господин лейтенант! (Начинает спускаться с мостика, но тут появляется Челюскин, который слышал конец их разговора.)

    ЧЕЛЮСКИН. Идите вместе. Я, Василий, тебя сменю. Все одно мне на вахту скоро заступать.

    ПРОНЧИЩЕВ. Ты, Машенька, иди, я сейчас. Нам с Семеном потолковать надо.

    Мария уходит. Челюскин берет штурвал. Прончищев дует на озябшие руки, обращается к Челюскину.

    ПРОНЧИЩЕВ. Что делать будем, Семен? По такой погоде далеко не уйдешь.

    ЧЕЛЮСКИН. На зимовку вставать надо. Место искать. Да вот куда вставать-то.

    ПРОНЧИЩЕВ. А Фомин-проводник на что?! (Оборачивается к громко приказывает.) Фомина — на мостик!

    Его команду несколько раз повторяют невидимые зрителям матросы. На мостик поднимается Фомин.

    ФОМИН (обращаясь к Прончищеву). Сачем свала, командира?

    ПРОНЧИЩЕВ. Видишь, брат, как зима обложила. Далеко не уйти. Надо место для зимовки искать...

    ФОМИН. Сачем далеко ходи? Билиско ходи будем. Река Оленек есть. Люди есть. Еще десять кес ходи — Оленек приходи.

    ЧЕЛЮСКИН (Прончищеву). Десять кес, говорит. По-нашему это... (Считает)... 54 мили. Должны успеть.

    ПРОНЧИЩЕВ. Должны. Надо успеть! (Обращается к Фомину.) Люди, говоришь, есть?

    ФОМИН. Есть мало-мало. Однако восемь люди будет. Рыбку ловить, сверь-убивать. Ты тоже сверь убивать, ружье много, порох много. Сима можно жить. Симовье строить. Оленек дерево приносить эльбях, навалом. Другой место ходи — люди нет, дерево нет, рыбка тоже нет. Оленек надо ходи.

    ЧЕЛЮСКИН (Прончищеву). А он истину глаголит. В Оленёке отстаиваться надо. Вишь, и люди там. Знать олени либо собаки ездовые есть. Донесение командору будет на чем послать.

    ПРОНЧИЩЕВ. Я тоже так мыслю. Встанем в Оленёке. Коли ветер посвежеет и в свою вахту до бухты Оленецкой дойдешь, — меня кликни. В реку с осторожностью великой входить надо. Фарватер неведом, мели, камни вдруг. Не погубить бы шлюпа. Кликни меня, а коли чего — разбуди. Голова хорошо, а две — лучше. Ну, я пошел...

    Прончищев покидает мостик, за ним спускается Никифор Фомин. Челюскин остается один. Медленно вращает штурвал. Льдины скребут об обшивку корабля.

    ЧЕЛЮСКИН (вслух, сам себе). Да, братец, и как тебя угораздило. Мало ли было вокруг барышень хороших, а влюбился в невесту лучшего друга, теперь супругу его законную. Кабы еще не Василию невестой была, попытал бы счастья... А Василий для меня сам дороже жизни... И любит она только его... Вон на какие тяготы пошла, это после Петербурга-то... Да другая бы... А я для нее дружок Сенечка... (Пауза.) И пускай милуются себе. О моей любви никому ведомо не будет. А коли сгинем во льдах сих — с собой ее унесу. Счастье в том уже, что рядом она, любушка моя...

                                                                    Картина шестая

    Из темноты возникает Поэт, читает запись из журнала дубель-шлюпа. «Якуцк».

    ПОЭТ. «Сего наступающего 1736 генваря при реке Оленёке при дубель-шлюпе в караульном доме жили и случившиеся случаи записывали... Пополуночи мороз великий, небо чисто, сияние луны и звезд и были от веста кометы и ходили по небу всю ночь». Из журнала дубель-шлюпа «Якуцк».

    На сцене — бесхитростная, спартанская обстановка избушки-зимовья. Грубо сколоченный стол, скамейки. Мерцает отблеском огня топящаяся железная печурка. На столе стоит несколько свечей, разложены дневники, не до черченная карта. Над ней склонился с пером в руках Семен Челюскин. Сосредоточенно вычерчивает линии берега и островов, что-то тихо напевая. Напротив сидит на скамье Мария, дошивает уже почти готовую меховую рукавицу.

    ЧЕЛЮСКИН. А ведь, Машенька, кое-чего мы свершили. Свершили. Хоть малую толику окраины державы нашей, да все же очертили. Теперь от Лены до Оленёка полное описание есть — и фарватера, и берегов, и бухты Оленецкой, и островов Крестяцких и прочих. Карта-то не хуже аглицких получается. Скажут потомки нам спасибо, скажут...

    МАРИЯ (отрываясь от шитья). Непременно скажут, Сенечка. И тебе, и Василию, и командиру, и прочим служивым...

    ЧЕЛЮСКИН. И тебе, Машенька...

    МАРИЯ (чуть грустно улыбаясь). А мне-то за что? Что от мужиного мундира даже уставом оторвать не сумели, что бунт сотворила, да заместо баласту на шлюпе была? За то?..

    ЧЕЛЮСКИН. Да что ты, Машенька, какой же ты нам балласт?! Ты же радость наша единственная в снегах и лишениях этих. Поглядишь на тебя — и душа оттаивает. Какая же ты нам тягость — и кухарничаешь, и шьешь, и порядок в зимовье на тебе держится. А поди не просто, дворянке же... и в лишениях таких, в скудости. А могла бы в столицах на балах веселиться, шимпинены аглицкие есть... Да геройство твое нисколь не менее нашего, как бы не боле...

    МАРИЯ (смущенно). Да ну тебя, Сенечка, не конфузь... Опять ты за свое... (Откладывает шитье, подходит к печурке, мешает варево в стоящем на ней котле.) Героиня — щи варить научилась...

    ЧЕЛЮСКИН (после некоторой паузы). Да я бы таким, как ты, Машенька, памятники в столицах ставил... И поставлю, только не в столицах, а на окраине российской. Хочешь, прямо теперь сей остров именем твоим нареку? Так и обозначу (склоняется над картой, ищет остров) остров Марии Прончищевой.

    МАРИЯ. Что ты, Сенечка, не надо! Где такое слыхано. Помнишь, в Петербурге нам капитан-то сказывал, как имя суженой своей острову им открытому дать пожелал. И что ему в Сенате светлейшем ответили? (Цитирует). «В прошении сим отказать, понеже именовать острова российские в честь баб не привстало!» Вот так, Сенечка, не пристало...

    ЧЕЛЮСКИН (отходя от стола с картой, грустно). Да, не пристало. (И тут же с веселой злостью, вызовом.) А я все одно нареку! Все одно!

    Распахивается дверь, входит Василий Прончищев, Он с мороза, озяб, но выглядит весело. Проходит к печке, протягивает над ней руки, оборачивается.

    ПРОНЧИЩЕВ (Челюскину, весело). Что это ты там нарекать собрался? В чью честь?

    ЧЕЛЮСКИН (несколько смущаясь). Да вот, в честь жены твоей... остров.

    ПРОНЧИЩЕВ (весело). Как командир я не против, да утвердит ли Адмиралтейство...

    ЧЕЛЮСКИН. Вот и мы с Марией про то вспомнили. А кабы воля моя, да еще крылов за спиной пару, так я бы не только до самой северной окраины долетел, но и до небес высоких. И отыскал бы там созвездие новое и в твою честь, Машенька, нарек бы его!

    МАРИЯ (смущенно). Ну, Сенечка, опять меня конфузишь. Знамо, завтра рождество христово и по указу Петра-батюшки подарки всем дарить велено, но уж больно щедр ты ныне. Да и зачем мне на небе созвездие, когда оно на земле у меня есть. Василий, ты, Димушка Овцын, командор наш разлюбезный... Ну, чем не созвездие Марии, как ты молвил. Один другого достойнее и любезнее. Промеж вас я только и свечусь...

    ПРОНЧИЩЕВ. Теперь давайте с небес на землю опустимся. Я свой подарок преподнесу. Жаль только, не втащить в зимовье. У входа лежит. Посему-то и весел я, друзья мои разлюбезные. Подарок сей — от моря Студеного, медведь белый. Поехали мы с матросами на бухту за льдом, а он из-за тороса и выйди. Ну, я приложился из фузеи и с первого раза сразил. Всей команде теперь на рождественский пир хватит. Еле на санях дотянули...

    МАРИЯ. Ой, Вася, а не страшно было? Зверь же! Можно я погляжу?!

    ПРОНЧИЩЕВ. Конечно, глянь.

    Мария выходит из зимовья. Челюскин порывается шагнуть за ней, но Прончищев молча останавливает его и обращается, уже очень серьезно.

    ПРОНЧИЩЕВ. Марии не к чему пока знать, а промеж нами скажу. В команде приметы цинготной болезни появились. Десны у матросов опухать стали, дух упал, речи нерегулярные слышатся. Иван Зверев опять недовольствует, воду мутит со своими дружками, других вкруг себя сбивают... Отодрать его давно надобно кошками! Выпросит у меня!

    ЧЕЛЮСКИН. Отдерешь — озлобится. Хуже будет. Надо как-то уразумить попробовать...

    ПРОНЧИЩЕВ. Горбатого могила исправит...

    ЧЕЛЮСКИН. Так-то оно так, но страх верность и прилежание не родит.

    ПРОНЧИЩЕВ. Ладно, погодим пока с кошками. Так вот, Беринг насчет цинготной болезни, предупреждал, мол, она от духу морского и дальнего пути в краях сих приключается. Зеленью, капустой квашеной либо ягодой какой остановить ее можно. А где сие сейчас сыскать?!

    ЧЕЛЮСКИН. Один купец в Якуцке баял, мол, якуты и ламуты от цинготной болезни рыбой сырой строганной спасаются.

    ПРОНЧИЩЕВ. С рыбой бы проще, да опять незадача. Сам видишь, у ловцов наших дела не идут — не умеют они из-подо льда ловить. У якутов бы рыбы в обмен подо что взять...

    ЧЕЛЮСКИН. Могут не дать. Они едва себе на прокорм добывают...

    ПРОНЧИЩЕВ. Тогда надо измышлять что-то, Семен, а не то и отряд погубим, и дело до конца не доведем.

    ЧЕЛЮСКИН. Да-а, забота привалила... (Слышит, как открывает дверь Мария, и замолкает.)

    МАРИЯ (возбужденно). Здоровый какой зверюга! И белый, чисто снег! Матросы его свежевать принялись. Ожили все, подобрели даже. Теперь, бают, обед рождественский справим.

    ПРОНЧИЩЕВ. Пусть разговеются. Я на радостях еще и по чарке водки приказал выдать. Столь на пшене да горохе отсидели.

    ЧЕЛЮСКИН. Да... Последнюю нерпу-то еще по осени съели...

    ПРОНЧИЩЕВ. Теперь, может, дела лучше пойдут. Коли один медведь появился — будут и прочие. На охоту ходить станем, отъедимся. А там и до лета дотянем, нерпа, морж пойдет, птица полетит...

    МАРИЯ. Ну, хватит разговоры говорить, ужинать пора. Убирай-ка, Семен, свою карту.

    Челюскин убирает со стола бумаги. Мария расставляет нехитрую посуду, ставит котелок. Семей и Василий подсаживаются к столу. В это время входит Фомин с мешком за плечами, за ним несколько якутов, жителей селения.

    ФОМИН (сбрасывая мешок на пол). Доробо, командира! Тебе гостинец таскал, бот, оленеский люди дабал. Твой семлянка месок, дуругой семлянка месок... Рыбка мало-мало. Рыбка строгай, кусай — сынга не болей. Рыбка не кусай — сынга болей. Оннако твой люди мала-мала сынга болей. Рыбка кусай! Эти кусай — другой приноси будем!

    Прончищев и Челюскин поднимаются из-за стола, подходят к гостям. Благодарно обнищают Фомина, вошедших с ним якутов.

    ПРОНЧИЩЕВ. Спасибо великое, люди добрые! И вам, и всем жителям оленецким... Самим же не хватает, а вот поди... Добрый человек завсегда другому на помощь придет, кем бы ни был — россиянином, якутом ли, ламутом...

    МАРИЯ. Да раздевайте вы их, к столу приглашайте. Проходите, люди добрые! (Ставит на стол еще кружки, миски).

    ПРОНЧИЩЕВ (подводя гостей к столу и обращаясь к Челюскину). Проследи завтра, Семен, чтобы выдали якутам из огневого припасу бочонок пороха, фузей пару да свинца пуд. Долг платежом красен!

    ФОМИН. Коросо, коросо, командира! Сибко радый оленеский люди будет. Сиверь стриляй, баба, ребятиска корми. Коросо!

    ПРОНЧИЩЕВ (Марии). Выдай-ка нам по сему случаю, женушка, по командирской чарке.

    МАРИЯ (ставя на стол бутыль с водкой). Вы тут пируйте, а я выйду, на сияние подивлюсь, уж больно сильно полыхает ныне.

    Мария накидывает шубу, выходит. Мужчины разливают водку, чокаются, пьют, закусывают.

    ФОМИН (неожиданно о чем-то вспомнив, хлопнув себя по лбу). Сапсем сабыл. Моя камень принеси. Анабара-река ламут нашел, моя привоси. Билистит сибко, солото оннако. (Достает кусок минерала золотистого цвета, протягивает Прончищеву.) Бот, билистит...

    Прончищев с Челюскиным берут поочередно камень, внимательно рассматривают, пожимают плечами.

    ПРОНЧИЩЕВ. Что, братец, плохие мы рудознатцы. Надо камень сей в Якуцк Берингу переслать, он профессору Гмелину покажет. Может, и вправду золото либо серебро в ем есть. На прирост могущества государства Российского пойдет. А тебе (обращается к Фомину) еще раз спасибо. И ламуту тому спасибо передай, коли увидишь. Пусть заедет — награду ему вручу первостатейную.

    ЧЕЛЮСКИН (Прончищеву). Вишь все как переменилось. Поперву-то они нас с опаской встретили. Как бы, мол, моровое поветрие не принесли али разора не учинили. А теперь — помощники первые, други надежные. (Оборачивается к Фомину.) Верно, братец?!

    ФОМИН. Берно, верно. Твоя берно говори. Твоя плохо не делай, оленеские, анабарские люди твоя люби, камень, рыбка принеси. Берно... да!

    ПРОНЧИЩЕВ (Фомину). А ты им всем толмачь, мол, зла мы супротив их не замышляем, в добре и согласии жить желаем.

    ФОМИН. Сеп, сеп... Сибко коросо огненный вода греет. Оннако петь буду.

    ЧЕЛЮСКИН. Спой, братец, спой!

    Фомин поудобнее усаживается, подпирает голову руками, устремляет взгляд и начинает петь олонхо. Во время его пения возникают видения из якутских сказаний, затем — современные им картины. Все задумчиво слушают.

    ЧЕЛЮСКИН. О чем пел, братец?

    ФОМИН. Скаска пел, себя пел, тебя пел, Беринк пел, другой люди пел твоя испидисия...

    ПРОНЧИЩЕВ (задумчиво). Да... как они, живы ли здоровы? Была ли фортуна им? Где теперь?

    ЧЕЛЮСКИН. Ласиниус-то, поди, подалее нас ушел... Коли пофартило, так и до Камчатки пробился. Поди, встреч теплу-то плыл...

    ПРОНЧИЩЕВ. Пожалуй, так... «Иркуцк» далече ушел...

    Все задумываются. Обстановка на сцене резко меняется. Звучит реквием. Появляется Поэт, а мы оказываемся в лагере Ласиниуса. Его команда гибнет от цынги. Сам Ласиниус в этот момент тяжело умирает. Иеромонах Дамаскин машет над ним кадилом и беззвучно читает молитву. Рядом с умирающим сидит геодезист Чекин.

    ПОЭТ.                                     Он уйдет недалече,

                                                     Туманом тяжелым накрытый,

                                                     И «за снегом великим

                                                     И ветром противным» замрет.

                                                     И у малой речушки,

                                                     Судьбою и богом забытый,

                                                     Вмерзнет накрепко грудью

                                                     В зеленый безжалостный лед.

                                                     И поникнет датчанин,

                                                     Цингою свирепой скорежен,

                                                     И священник Дамаскйн

                                                     Отпустит ему этот грех.

                                                     И поднимется крест

                                                     Из пропитанных солью валежин

                                                     И, как черная птица,

                                                     Крылами обхватит их всех...

   ЛАСИНИУС (в бреду). Господин командор, господин Беринг! Я не виноват..., Господин командор... льды... ветер... господин командор... Грета, Грета, я вернусь... я вместе с тобой... я... Гре... (Затихает.)

    ДАМАСКИН. Господи милосердный, прими душу раба своего Петра Ласиниуса...

    На сцене затемнение. Затем на небе вспыхивает полярное сияние, прожектор высвечивает Марию. Взгляд ее устремлен в небо. В это время срывается и падает звезда. Через мгновение — другая.

    МАРИЯ (восторженно). Красота-то какая!.. Ой, звезда упала... (Грустнеет.) Знать, жизнь чья-то оборвалась. Ой, еще... еще... Нехорошо что-то стало. Пойду-ка я в зимовейко.

    На сцене вновь зимовье, стол, за которым сидят гости и хозяева. Завидев Марию, Прончищев поднимается, идет навстречу.

    ПРОНЧИЩЕВ. Что-то долго ты? Не озябла? Стужа-то ноне великая. (Шутливо.) Милости просим за царский стол! (Помогает ей раздеться садит к столу.)

    МАРИЯ. Звезды падают, Васенька... одна за другой. Знать, живые души где-то гибнут... Вот и взгрустнулось мне.

    ПРОНЧИЩЕВ. Да что ты так, Машенька, под рождество... А коли звезды падают — желание загадать надо, непременно сбудется.

    МАРИЯ. Ой, а я и запамятовала. Право! Вот согреюсь чуть, выйду снова и непременно загадаю. А пока, раз уж праздник на подходе, пусть нам Сенечка песню споет, а мы подпоем. Ну, Сенечка!

    Семен Челюскин начинает петь. Мария и Василий ему подпевают.

                                                     Нас послала Россия

                                                     В студеные белые дали,

                                                     Нас послала Россия

                                                     Пределы ее очертить.

                                                     Мы в далеких походах

                                                     Немало невзгод повидали

                                                     И надежда не раз

                                                     Обрывалась, как тонкая нить.

                                                     Наш удел непростой,

                                                     Но другого с тобой нам не надо.

                                                     Мы с тобой никогда

                                                     Не закончим наш вечный поход.

                                                     И мы знаем, что нам

                                                     Будет самой высокой наградой

                                                     Наше имя на карте

                                                     У этих высоких широт.

                                                     Мы накроем друзей

                                                     Отогревшим андреевским стягом,

                                                     И в объятья свои

                                                     Примет их океан ледяной.

                                                     Ну а если случится

                                                     И нам тоже лечь с ними рядом,

                                                     То в надежные руки

                                                     Штурвал отдадим мы с тобой.

    Песня заканчивается, Мария снова выходит на улицу, ожидать падающую звезду. Мужчины продолжают разговор. Собственно, продолжают его Челюскин и Прончищев, а гости внимательно слушают, хотя понимают не все, курят трубки.

    ПРОНЧИЩЕВ. Я вот о чем подумал, экспедиция-то наша — государя Петра Великого замысел. Он же перед самой смертью Указ подписал. И пропозиции все, что у командора, его рукой писаны. Большой мысли и дела большого был человек...

    ЧЕЛЮСКИН. Да, хоть и крутоват... Мы-то всей судьбой своей ему обязаны. Не открой он школу навигацкую, не призови в оную недорослей, кто бы мы теперь были? Я — непременно стряпчим под Калугой, как покойный батюшка, а ты — помещиком под Тулой... Нет, недаром нас «петровыми птенцами» кличут.

    ПРОНЧИЩЕВ. У такого государя не зазорно в птенцах походить. Нынешняя-то государыня не в пример ему. Если и ночей не досыпает, то не от раденья за Россию... И науки все ее трудами захирели.

    ЧЕЛЮСКИН. А он, помнишь, как говаривал? «Оградя Отечество безопасностью от неприятеля, надлежит находить славу государеву через науки...»

    ПРОНЧИЩЕВ. Да что там, был государь! Пожить бы ему еще годков двадцать, навел бы порядок, поднял Россию. Так ведь в воду ледяную бросился, человека спасать. Какой еще царь бросится?..

    Разговор прерывает стремительно вбежавшая Мария.

    МАРИЯ (радостно). Загадала, загадала! Упала звездочка!

    ПРОНЧИЩЕВ. И что ты там загадала, радость наша?!

    МАРИЯ. Чтоб будущим летом с Димушкой Овцыным на Енисее встретиться, всем вместе в Петербург возвратиться, Димушке с Сенечкой невест хороших подыскать, а землякам Ласиниусу и Берингу на Камчатке обняться!

    ЧЕЛЮСКИН. И как же ты успела под одну звезду столь загадать?! Она же миг летит единый.

    МАРИЯ. А я быстро, Сенечка, быстро.

    ПРОНЧИЩЕВ. Дай бог, чтоб все сбылось. Дмитрий-то мог и прошлым летом в Енисей пробиться. На Обь-то он ранее нас прибыл, подготовку ранее начал, бот построил... Но летом ему все одно повелеко встречать нас на Енисее, либо встреч нам плыть.

    МАРИЯ. А сейчас, поди, на рождество с рапортом в Петербург умчал. Поздравления, награды принимает... По балам ходит. Счастливый... Ох и потанцевала бы я сейчас... Жуть как хочется!..

    Обстановка на сцене резко меняется. Звучит реквием. Мы оказываемся в пыточной камере тобольской тюрьмы. Обнаженный до пояса Дмитрий Овцын подвешен на дыбе. Грудь его исполосована кровавыми рубцами, оставленными плетью палача. Видны следы ожогов раскаленным железом. Овцын истерзан, но не сломлен. Смотрит на палачей с гордым презрением. Мы не видим палача и допрашивающего, их нет на сцене, слышны лишь голоса и звуки истязаний.

    ДОПРАШИВАЮЩИЙ (злорадно). Думал, коли ты из Оби в Енисей прошел и героем стал, то и Тайный Приказ тебе ни во что! О наградах возмечтал?! Вот и получай! У Тайного Приказа руки длинные! А ну, еще десяток!

    Раздаются звуки ударов плетью по телу. Овцын вздрагивает, стискивает зубы, но не кричит.

    ДОПРАШИВАЮЩИЙ. Нам все ведомо. И как ссыльные князья Долгорукие неистовые и поносные речи о государыне вели, и как ты при речах сих был и препятствий им не чинил, и как сам посмеивался. Все ведомо!.. Говори, что замышлял князь Иван супротив государыни?!

    ОБЦЫН. Ничего я тебе, холую, не скажу, окромя того, что вины за мной нету!! А ту сволочь, что донос написала, я все одно придушу, коли жив буду!

    ДОПРАШИВАЮЩИЙ (палачу). А ну, еще железа!

    Раздается шипение раскаленного железа. Овцын вздрагивает, корежится от боли, но молчит. Через несколько мгновений теряет сознание, голова его безжизненно повисает. Звучит реквием. Занавес.

                                                                   Действие второе

                                                                   Картина седьмая

    Дом Беринга в Якутске. У стола сидит жена Беринга Марфа, что-то вяжет, время от времени поглядывает на настенные часы. Часы бьют три раза, входит Беринг. Он с мороза, в шубе. Жена поднимается навстречу, командор целует ее в щеку.

    БЕРИНГ (предвкушая удовольствие). Что на обед у нас ныне, Марфушенька?

    МАРФА. Уха осетринная, да жаркое из лосятины. Пиво поспело.

    БЕРИНГ. Вот и славно! Вот и отлично! (Потирает довольно руки.) Что-что, а поесть господин командор всегда любил. О том и грудь сия наглядно ведает! (Довольно хлопает себя по животу.) Что будет со мной. Марфушенька, коли на необитаемый остров попаду? Ведь первым же сгину, а ли кого из младших чинов съем.

    МАРФА. Да бог с тобой, что ты этакое...

    БЕРИНГ. Шучу я, шучу...

    МАРФА. Чой-то больно весел... Новости добрые есть?

    БЕРИНГ. Есть, Марфуша, есть. Февраль месяц в караул заступил, солнце сегодня впервой выглянуло. Знать зиму-то пережили. Опять же обоз с провиантом из Иркуцку пришел, парусину подвезли...

    МАРФА. Про обоз-то ведаю. Посыльный уже приходил, пакеты тебе принес с царскими указами. Вон лежат. (Показывает.)

    БЕРИНГ. Ну, сие потом, обеда опосля. До обеда читать нонешние царские указы — только аппетит себе портить. Пусть погодят... А ты, Марфушенька, еще один прибор поставь, сегодня с нами Миллер обедать будет. (Пауза.) Задерживается что-то академик, а у меня уже под ложечкой сосет... Он все в архиве якуцком роется, о служилых людях прошлых лет сведенья ищет. Правда, немного пока нашел путного...

    МАРФА. А в навигацкой школе дела как?

    БЕРИНГ (оживленно). Распрекрасно, Марфуша. Думал я поперву, что недорослям якуцким арифметика Магницкого да тригонометрия не под силу будут, ан нет, грызут гранит науки с прилежанием и успехами первостатейными. И к чертежному делу зело способны. Вот выучим мореходов своих, на месте, не станет надобности из России требовать. И народ якуцкий вьюношей просвещенных получит. (Пауза.) Что, доброе дело я затеял, Марфушенька?

    МАРФА. Доброе, доброе... А вот что-то Миллер твой не идет. Может, обедать станем?

    БЕРИНГ. Пожалуй, что станем. Он человек точности немецкой, коли не подошел ко времени — знать не сумел, приключилось что-то. Да уж бог с ним. (Садится за стол, начинает есть, разговаривая с женой.)

    МАРФА. К купцу Семенову сегодня за сахаром ходила — чистый грабеж, Витуся. В Петербурге пуд сахару по семь рублев идет, а тут за полпуда двадцать содрал. Вот тебе и жалованье двойное...

    БЕРИНГ (возмущенно), Наживаются, мошенники! Знают, что боле ни у кого не купишь, вот и заламывают. Мы вот прошлый месяц при Тамгинском заводе ведро вина взяли, так пришлось тридцать рублей выложить, а в Архангельске, помню, бочка... (Заметив вопрошающий взгляд жены, понимает, что проговорился, неловко замолкает.) Я и говорю, чисто грабители... кхм... кхм...

    МАРФА (меняя тон). Вот, выходит, по каким надобностям ты завод железный инспектировать ездишь?

    БЕРИНГ. Да что ты, Марфушенька! Ну, было один раз, озябли зело... погрелись... чуть... А на заводе не бывать мне никак нельзя!

    МАРФА. Конечно, конечно! Где же «погреться» еще так можно вдали от глаз жениных...

    БЕРИНГ. «Погреться...» Да там вор на воре сидит! Понаслали воевод да начальства рудничного, каждый норовит хапануть поболее... Жулье проклятое... Правда, дело все одно прибыльное. Ты прикинь, али железо с екатеринбургских рудников возить, али под Якуцком лить. Наше-то железо в сорок копеек пуд обходится, а привозное — почти три рубля. Да жди его еще год... Не-е-т, завод на Тамге дело великое. Он нам экспедицию оснастить поможет, а апосля — и край весь Якуцкий. И прибыль в казну принесет немалую. Особенно, коли воевод гонять регулярно...

    МАРФА. Да вот оценят ли по заслугам труды-то твои?.. Хоть бы жалованье прибавили...

    БЕРИНГ. Не за жалованье мы здесь дела вершим, а державы для. Неси-ка, Марфушенька, пиво, а я пока указы погляжу. Теперь уж можно.

    Марфа выходит, Беринг берет в руки пакеты, раздумывает, какой открыть первым, наконец с неохотой разрывает один. Начинает читать. Появляется Марфа с кувшином в руках. Беринг резко вскакивает из-за стола. Марфа замирает с кувшином, прижав его к груди.

    БЕРИНГ (возмущенно жестикулируя и ходя по комнате). Ну и дура! Ну и дура! Вот что значит бабу на престол посадить! (Берет Указ, читает Марфе вслух.) «Понеже Витус Беринг в Якуцке второй год впусте живет и токмо корысти своей для и за дело не радеет и с места оное не движет, повелеваю лишить того Витуса Беринга двойного жалованья...» (Снова начинает возмущенно ходить по комнате.) Ну и дура! Ну и дура-баба!

    МАРФА (с испугом). Разве можно так. Витуся, про саму государыню! Разве можно... Охолонись, Витуся! А услышит кто... Очернили тебя наветчики, отпиши всю правду государыне... разберется, пожалует...

    БЕРИНГ. Пожалует эта дура! Уже пожаловала! Да как до ее башки не дойдет, что в края сии каждый пуд пшеницы, каждый аршин парусины через всю Россию везти надо. По году обозы идут! А на голом месте верфи заложить да корабля построить, это ей не с Бироном на балах скакать!.. «лишить жалованья...» Да пусть она им подавится, дура венценосная!

    МАРФА. Да не убивайся ты так, Витуся. И на обычном жалованье проживем, жили же...

    БЕРИНГ. Разве в жалованье дело... Вот она, благодарность за все труды мои, за все лишения. Сколь я только в Первой Камчатской натерпелся, мало живота всем нам не стоила. А ведь в другой раз в края сии пошел... (Опять вспоминает указ.) «...корысти своей для». Дура!

    Беринг подходит к столу, нервно разрывает второй пакет. Начинает читать и бессильно опускается на скамью. Видя такую реакцию, Марфа невольно выпускает из рук кувшин с пивом. Он падает, разбивается, пиво разливается по полу.

    БЕРИНГ (никак не прореагировав на разбитый кувшин, опущенным голосом). Тут еще почище. (Читает Указ.) «По розыску Тайной розыскных дел канцелярии, именем ее императорского величества, лейтенанта Дмитрия Овцына, якшавшегося с крамольными князьями Долгорукими, после экзекуции разжаловать в матросы до выслуги и сослать оного в Охоцк...» (Обращается к жене.) Что творится, что творится?! Человек подвиг беспримерный совершил, а его — под плети да в матросы... Ну дура, ну дура!.. Шлюха Биронова!

    Произнося последние слова, Беринг настороженно оглядывается по сторонам. Жена испуганно перекрещивает его. Раздается стук в дверь. Оба сжимаются, но входит Миллер. Он взволнован не меньше, чем Беринг, и поэтому не замечает волнения командора и его жены, разбитого кувшина, разлитого пива.

    МИЛЛЕР (взволнованно). Что я сыскал, господин командор! Что я сыскал! (Трясет перед глазами Беринга какой-то бумагой, начинает лихорадочно ее разворачивать.) В архиве сыскал...

    БЕРИНГ (мрачно). Ну давай, добивай...

    МИЛЛЕР (не замечая реплики). На восемьдесят лет ранее! На восемьдесят лет!

    БЕРИНГ (недоуменно). Что «на восемьдесят лет»?

    МИЛЛЕР. Вот, слушай! (Читает.) «С Ковымы-реки послан я, Семейка Дежнев, на нову реку на Анадыр для прииску новых неясачных земель... и носило меня. Семейку, по морю после покрова богородицы всюду неволею, и выбросило на берег в передний конец за Анадыр-реку...» (Повторяет.) За Анадыр-реку! Мыслишь?!

    БЕРИНГ. За Анадыр-реку... Стало быть, Семейка тот, почитай, век назад проплыл проливом меж Азией и Ост-Индией, а мы по сей день толкуем, есть ли пролив сей... Да, обошел нас Семейка...

    МИЛЛЕР. Что с отпиской делать?..

    Беринг молча садится за стол, стискивает голову руками. Сзади подходит Марфа, начинает его успокаивать, тихо гладя по волосам. Миллер только теперь понимает, что до него здесь уже что-то произошло. Замечает царские указы, «быстро хватает их, читает. Затемнение. Появляется Человек в черном, пишет.

    ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ, «...и по чванливости своей и гордыне тот Беринг отписок мореходов старых времен в архиве якуцком не читал и другим не велел и по незнанию тому или во вред экспедиции велел плыть Ласиниусу в Ост-Индию дальним путем с Лены, а не Колымы, и Ласиниус тот пропал без вести во льдах. А найдя отписку Семейки Дежнева о походе того в Анадыр морем восемьдесят лет назад, сговорились Беринг и Миллер об отписке той молчать, дабы в вину им сие поставлено не было, а отписку ту представить в Адмиралтейство после окончания экспедиции...»

    Затемнение.

                                                                    Картина восьмая

    Из темноты возникает Поэт, читает запись из судового журнала, затем — стихи.

    ПОЭТ. «Августа третьего дня 1738 года. Журнал морской. Следуем на дубель-шлюпе «Якуцк» от реки Оленёка к весту ширины северной 72 градуса 54 минуты и длины 34 градуса 55 минут уподобляя склонение компаса по одному румбу восточнее. В море стоит еще лед...»

                                                     Наконец-то открылось

                                                     Пред ними Студеное море.

                                                     Закачали «Якуцк»

                                                     Белопенные ночи и дни.

                                                     Снова штурман Челюскин

                                                     Над картою с Чекиным спорит

                                                     И рисуют усердно

                                                     Невиданный берег они.

                                                     Снова мяса в котлах

                                                     Громоздятся духмяные горы,

                                                     Но от зимней цинги

                                                     Не оправились люди вполне.

                                                     Где же он, этот мыс,

                                                     Самый Северный Мыс,

                                                     За которым

                                                     Повернет их дорога

                                                     На юг, к енисейской волне?!

    На сцене — капитанский мостик дубель-шлюпа. У штурвала стоит Прончищев, рядом — Челюскин. В руках у Челюскина судовой журнал, рядом на треноге — квадрант (старинный астрономический прибор для определения высоты светил над горизонтом).

    ЧЕЛЮСКИН. Василий, пора глубину мерить да пеленги брать.

    ПРОНЧИЩЕВ. Добро, ляжем в дрейф, хоть и жаль минуту каждую неходовую. Спешить, спешить надо... (Оборачивается назад, громко командует.) Обрасопить паруса! Лечь в дрейф! Прахов, лот в воду!

    ПРАХОВ (из-за сцены). Есть лот в воду! (Через мгновение.) Осемнадцать футов под килем!

    ЧЕЛЮСКИН (записывая). Осемнадцать футов. Не больно глубоко.

    ПРОНЧИЩЕВ. Да, мелко море Студеное. Добрый корабль и на милю к берегу не подойдет.

    ЧЕЛЮСКИН (наводит квадрант на солнце, считает, записывает). Семьдесят четыре градуса ширины... Знатное дело, солнце допоздна не заходит, хоть в полуночь кординаты исчисляй. Одна беда: берега будто блин ровны, глазу зацепиться не за что...

    ПРОНЧИЩЕВ. Ты уж поточней, поусердней, Семен, чтобы потом сраму не иметь за карту сию. Ведь другие пойдут следом нашим. (Смотрит в журнал.) Ну как у тебя, готово?

    ЧЕЛЮСКИН. Готово.

    ПРОНЧИЩЕВ (командует). Распустить фок! Вторая смена — на весла! (Челюскину.) Поспешать надо, с норду льды опять гонит.

    Раздаются редкие удары льдин об обшивку судна, скрип и плеск весел. «Якуцк» на полном ходу идет вперед. На мостик поднимаются Дамаскин и Чекин, блаженно вдыхают морской воздух.

    ПРОНЧИЩЕВ (обращаясь к ним). Что, подышать ветром морским поднялись? Как, сил-то прибывает?

    ДАМАСКИН. Божей милостью помалу. Оправимся должно вскорости.

    ЧЕКИН. Особливо на харче сием...

    ЧЕЛЮСКИН. Да, в рубашке вас матушки принесли. Из отряда Ласиниуса вшестером остались. Сколь душ-то, святой отец, на Хараулахе отпел?

    ДАМАСКИН. Тридцать семь, как одну... А командира, царствие ему небесное, почти наперед всех. Не приведи господь еще раз такую беду узреть. (Крестится.)

    ЧЕКИН. Слава богу, наш посыльный к вам добрался да помощь скорую прислали, а то бы и остальным в мерзлоте стыть. Я дак уж себя не чуял, в беспамятствин был...

    ДАМАСКИН. Истинно так.

    ПРОНЧИЩЕВ. Теперь, почитай, второй раз родились, и знать погибели на вас не будет. Век отживете.

    ДАМАСКИН. Дай-то бог... (Пауза.) Только уж больно далече во льды зашли-то, а мыса вашего все не видать...

    ЧЕКИН. Суметь бы потом вовремя назад, коли что...

    ПРОНЧИЩЕВ. Повернуть всегда сумеем, невелика доблесть.

    ЧЕКИН. Но и как «Иркуцк»... доблести мало...

    ДАМАСКИН. Не приведи господь.

    ЧЕЛЮСКИН. Опасения сии понятны после Хараулаха...

    ДАМАСКИН. В опасениях — предостережение господне...

    ПРОНЧИЩЕВ. Господь господом, а приказ приказом и долг перед Отечеством... (Пауза.) А вы бы ненароком не застудились, святой отец, после болезни-то...

    ДАМАСКИН. Сие верно... Может, и впрямь, Никифор, пойдем?

    Слышится удар льдины, потом еще. Начинает дуть ветер, пробрасывает снег. Озябшие Дамаскин и Чекин уходят с мостика.

    ЧЕЛЮСКИН. Святой отец, как в воду глядел. Опять льды сжимаются и приморозило, слышь, паруса-то звенят, застыли.

    ПРОНЧИЩЕВ. Приморозило. Но фортуну пытать пока можно. Будем биться до последнего, как государь Петр учил... (Пауза.) И где же сей Самый Северный Мыс лежит? Не должон же Таймыр бесконечно в море Студеное уходить?!

    ЧЕЛЮСКИН. Не должон. Все едино повернет когда-то к зюйду. А биться нам пристало до последнего. Прав ты.

    Снова удары льдин, снег. Челюскин и Прончищев напряженно вглядываются в снежную пелену. Начинает звучать песня. Во время ее звучания, обозначая смену суток, поочередно вспыхивают то красный диск солнца над кораблем, то созвездия Большой и Малой Медведиц в небе.

                                                     Как не легок, не прост путь,

                                                     Обжигают ветра грудь.

                                                     И предвестьем лихой беды

                                                     Надвигаются льды. Льды!

                                                                                      Льды! Льды!

                                                     Но иду я сквозь лед, снег.

                                                     Потому что я человек

                                                     И судьбой мне отпущен век

                                                     Для любви и борьбы!

                                                     Снова реи сковал лед,

                                                     Снова парус метель рвет.

                                                     Но пока мой корабль плывет,

                                                     Я кричу всем: вперед! Вперед!

                                                                                     Вперед! Вперед!

                                                     За спиною лежит Русь,

                                                     Прогоняйте, друзья, грусть.

                                                     Пусть вернемся не все, пусть.

                                                     Он на то и поход!

    На мостик поднимается Мария. В руке у нее — шерстяной шарф, только что связанный. Встав на цыпочки, она обматывает им шею Василия.

    МАРИЯ. Вот, носи. А то стоишь тут на ветру, под снегом цельными днями. Как, теплей стало?

    ПРОНЧИЩЕВ (обнимает Марию свободной рукой, не выпуская из другой штурвал.) Спасибо, Машенька, спасибо, мастерица моя. Знамо дело, теплей. (Полушутливо.) Теперь никакая стужа великая нипочем.

    Челюскин отходит в сторону, потупив взгляд.

    МАРИЯ (обернувшись к Челюскину). А теперь тебе, Сенечка, вязать стану. Ты ить у меня, после Васеньки, первый дружок... Тебе с двумя полосками вязать или с одной?

    ЧЕЛЮСКИН (чуть грустно). С одной, Машенька... С одной-единственной...

    МАРИЯ. Что ты так, Сенечка, грустно? Али нездоровиться?

    ЧЕЛЮСКИН. Да нет, здоров я, Машенька... так... вспомнилось...

    МАРИЯ. А ты не вспоминай такого...

    ЧЕЛЮСКИН. Постараюсь...

    МАРИЯ (обоим, ободряюще-шутливо). Носов не вешать! Так держать! (Серьезно.) Я теперь к гребцам спущусь, приободрю их чуть, устали ж, поди.

    ПРОНЧИЩЕВ. Умница моя... (Вслед.) На палубе осторожней — заледенела.

    ЧЕЛЮСКИН. Счастливый ты человек, Василий...

    Прончищев молча кивает головой. Мария уходит и тут же раздается ее голос. Ей отвечают матросы.

    МАРИЯ. Ну что, братцы, не притомились?

    МАТРОСЫ. Не притомились, хозяюшка. Дело привычное. Знай себе помахивай веселушком, будто перышком. Вон Иван-то Зверев свое, почитай, в дугу согнул, усердствует, ажно шлюп влево заносит! (Матросы смеются, Мария — тоже.)

    ЗВЕРЕВ (угрюмо). Чё зубы-то скалите! Незнамо еще, куда перышками-то машете! Как жамкнут льды!..

    ПРАХОВ. Не каркай, ворон! (Марии.) А ты не слушай его, хозяюшка. Зверев, он зверь и есть обнаковенный... Ты, хозяюшка, спой нам чего, полегше будет...

    МАРИЯ. Ну, коли просите... (Начинает петь, тихо выходит на палубу и к концу песни поднимается на мостик.)

                                                     Не видать на небе солнышка,

                                                     Белый снег кружит, кружит.

                                                     Где-то там моя сторонушка

                                                     За большой землей лежит.

                                                     Где-то там моя сторонушка,

                                                     Где-то матушка пождет,

                                                     И весною под оконышком

                                                     Там черемуха цветет.

                                                     Только что мне та черемуха

                                                     Без любимого дружка.

                                                     Только что мне та сторонушка,

                                                     Коли тут его рука.

                                                     Пусть не светит в небе солнышко,

                                                     Пусть снега метелят, пусть,

                                                     Я в родимую сторонушку

                                                     Только с миленьким вернусь.

    К концу песни подходит к Челюскину, заботливо запахивает ворот, потом идет к Василию, осторожно, чтобы не помешать управлять судном, прикладывает голову к его плечу.

    Затемнение. Скрежёт льда, скрип мачт, звон заледенелых парусов. Появляется Поэт, читает судовой журнал.

    ПОЭТ. «20 августа 1736 года. За препятствием великих льдов нас к устью енисейскому не пропускают. Понеже льды в море далече с норду и от норда к осту льды плотные и густые и обойти их також и промеж ими проходить с трудом великим возможно... И собрали командиры консилиум...

    Нос корабля. На нем Прончищев, Челюскин, Чекин. Челюскин отрывается от квадранта, закончив измерения. Чекин смотрит вперед в подзорную трубу. Льды скребут об обшивку судна, весла ударяют об лед.

    ЧЕЛЮСКИН. Семьдесят семь градусов двадцать девять минут. В такую ширину ни один корабль не заходил доныне. Первые мы. Первые, братцы... А поворота на зюйд так и не видать. (Обращается к Чекину.) Не видать, Никифор?

    ЧЕКИН. Не видать. А вот расселина меж льдов на нет исходит. И вокруг и дале льды великие. Нет, не пройти... Не пройти...

    ПРОНЧИЩЕВ. Как не пройти?! (Забирает трубу у Чекина и смотрит сам.) Велика еще расселина. Пойдем!

    ЧЕКИН. Загубишь корабль, Василий!

    ПРОНЧИЩЕВ. А не больно осторожен ты, Никифор? Хотя, ясно дело, пуганая ворона...

    ЧЕКИН. Ты дай-ка трубу Семену!

    ЧЕЛЮСКИН (посмотрев в трубу). Да... льды великие... и расселина неширока.

    ПРОНЧИЩЕВ. И ты, Семен... А как завещание государево?..

    ЧЕКИН. Поворачивать надо, а то как бы самим завещания писать не пришлось!

    ЧЕЛЮСКИН. Хоть и горько сие, но, похоже, нрав Никифор... Сколь сумели — прошли. И немало. Никто ить до нас не бывал тут... Гребцы измотались, снасть пообледенела. Корабль и людей спасать надо. Уцелеем — на другое лето фортуну попытаем, либо землей по зиме пойдем.

    ЧЕКИН. Верное слово. В ловушку бы ледяную не угодить! А вмерзнем коли — погибель всем верная. Почище, чем на Хараулахе!

    ПРОНЧИЩЕВ. Да что ты со своим Хараулахом раскаркался!.. Вот и оставался бы в Оленёке!.. (Пауза.) За исполнение приказа я на шлюпе ответствую! Мое и слово последнее... Можно еще идти!

    ЧЕЛЮСКИН. Жизни людские на тебе, Василий!

    ПРОНЧИЩЕВ. Ведаю!

    В этот момент неожиданно с кормы доносится крик вахтенного матроса: «Господин командир, льды сзади. Льды сзади пошли! Расселина закрывается!»

    ЧЕКИН. Говорил же!

    ЧЕЛЮСКИН. Быстрей, Василий!

    ПРОНЧИЩЕВ (глянув назад, мгновенно принимает решение, кричит). Гребцов на весла! Живо! Правое — вперед! Левым табань! Живо! (Бежит на мостик, к штурвалу, крутит его, разворачивая корабль.)

    Следом за Проичищевым па мостик взбегают Челюскин и Чекин. Раздаются удары весел о воду и лед, скрежет льдин, тяжелые выдохи гребцов: «И — раз! И — два!..»

    ЧЕЛЮСКИН. Уф, едва развернулись... Теперь бы ветру способного.

    ЧЕКИН. На веслах скоро не пойдешь, да еще ветру супротив, да сквозь льды...

    ПРОНЧИЩЕВ (командует). Фофанов, Зверев, Прахов — ко мне! (Матросы подбегают.) Взять багры, живо на нос и льдины, что поболее, от шлюпа отпихивать! Не ровен час — борт пропорем.

    МАТРОСЫ. Есть господин лейтенант! (Исполняют команду.)

    Матросы становятся на носу шлюпа, отталкивают льдины. Появляется Мария. Она останавливается позади матросов, озабоченно смотрит вперед. Матросы разговаривают между собой. Негромко звучит молитва невидимого нам Дамаскина.

    ПРАХОВ. Бог не выдаст, свинья не съест! Пройдем. Не такое обходилось.

    ФОФАНОВ. Ветру бы способного...

    ЗВЕРЕВ (угрюмо). Как же, жди, задует... Сами себе беду накликали. Выпросили... просители...

    ПРАХОВ. Ты опять про свое...

    ЗВЕРЕВ. Змея подколодная... Добренькой прикидывается... А все беды от ее!

    ФОФАНОВ. Ты это, Зверь, брось!

    ЗВЕРЕВ. А я нутром чую — от ее, от бабы! Огнем она гори!

    ФОФАНОВ. А кто тебе, гаду, руку травяным зельем вылечил. Не она?

    ЗВЕРЕВ. А я не просил ее, ведьму!

    ПРАХОВ. Прикуси язык-то, тута твоих дружков нет!

    ЗВЕРЕВ. Подыхать будете,— меня еще помянете!

    Мария слышит слова Зверева, замирает и сжимается, а потом, закрыв лицо руками, убегает в каюту, падает на рундук.

    Появляется Поэт, читает.

    ПОЭТ.                                     — Баба...

                                                     Баба на шлюпе,—

                                                     Скрипели обмерзшие снасти.

                                                     — Баба...

                                                     Баба на шлюпе,—

                                                     Шпангоут стонал по ночам.

                                                      «Ну а может, и впрямь

                                                     От меня эти злые напасти...» —

                                                     Задыхалась Мария,

                                                     И душу сжигала печаль.

                                                     И горела душа.

                                                     И катилися слезы слепые.

                                                     И в промозглой каютке

                                                     Давила за горло беда.

                                                     А когда забывалась —

                                                     Ей снились березы России,

                                                     Петербургское лето

                                                     И... мертвое судно во льдах...

    Обессиленная горем Мария засыпает, в это время раздаются радостные крики, которые будят ее. Кричат и командиры, и матросы. «Ветер!» «Ветер способный!» «Ветер!» «Спасены, ветер!» Мария соскакивает, бежит на мостик, тоже крича на бегу. На мостике — усталые, но ободренные удачей Челюскин, Прончищев, Чекин, Дамаскин.

    МАРИЯ. Ветер! Ветер!

    ПРОНЧИЩЕВ (командует). Распустить все паруса! С баграми — на нос!

    ДАМАСКИН. Услыхал господь мои молитвы.

    ЧЕЛЮСКИН (радостно). Лед, братцы, ветром лед крошит!

    ЧЕКИН. Спасены теперь, спасены...

    ПРОНЧИЩЕВ (без радости, тихо). Спасены...

    Произнеся это, Прончищев начинает медленно оседать на пол мостика. Его бросаются поднимать Чекин и Дамаскии. Челюскин подхватывает выпущенный Прончищевым крутящийся штурвал.

    МАРИЯ (испуганно). Васенька, Вася, что с тобой?!

    ЧЕКИН. Василий, ты что? Василий?

    ПРОНЧИЩЕВ (приходя в себя). Ничего, ничего... Я сейчас... Притомился чуть... Ничего, Машенька...

    ЧЕЛЮСКИН. Он же двое суток штурвал из рук не выпускал, никому не дал... В каюту его, в постель уложьте!

    Василий, морщась от боли, поддерживаемый Чекиным, Дамаскиным и Марией, спускается с мостика в каюту. Затемнение.

                                                                 Картина девятая

    Каюта Пропчищева на шлюпе. Больной Василий лежит в постели. Возле него — Мария. Она заботливо укрывает Василия, трогает лоб.

    МАРИЯ. Самую малость осталось потерпеть, Васенька. К устью Оленёка уж подошли, до зимовий — рукой подать. А там и тепло, и покой. Выхожу тебя... Самую малость осталось, Васенька...

     ПРОНЧИЩЕВ. Да и полегчало мне совсем. Бок отпустило и в очах светло. Впору вставать.

    МАРИЯ. И не помышляй о том. Семену оленецкий фарватер не хуже тебя ведом, проведет шлюп. И Чекин ему в помощники... Торопиться теперь некуда...

    ПРОНЧИЩЕВ. Вот это уж точно, некуда... Второй раз оконфузились, не прошли. Не знаю, как Берингу в очи глядеть стану...

    МАРИЯ. Опять ты о своем, Васенька! Какая же такая твоя вина в том! Льды же великие! Слава богу, живыми вернулись...

    ПРОНЧИЩЕВ. ...да бесславными...

    Неожиданно раздается скрежет днища о каменистую мель. Василий резко вскидывается, замирает, прислушиваясь. Мария — тоже. Почти сразу с палубы доносятся крики матросов: «Мель! Мель!» Судно, натужно скрипя веслами, сползает с трудом с мели назад. Раздается звук падающей в воду якорной цепи. Мария хочет выйти из каюты на палубу, но навстречу ей входит Челюскин.

    ЧЕЛЮСКИН. Ничего не смыслю! Фарватер сам промерял и на карту наносил. Не менее трех футов под килем было! Откуда мель взялась?! Чуть намертво не сели.

    ПРОНЧИЩЕВ. Мель? На главном протоке мель?

    ЧЕЛЮСКИН. На главном... Ничего не смыслю...

    ПРОНЧИЩЕВ. Да-а... А ветер откуда?

    ЧЕЛЮСКИН. С зюйда, с берега...

    ПРОНЧИЩЕВ. Он-то и согнал воду с устья и залива Олонецкого. В море согнал.

    ЧЕЛЮСКИН. А ведь верно... И ждать опасно, льды любой час погнать с Оленёка может. Утащат шлюп в море и изотрут.

    ПРОНЧИЩЕВ. Надо на ялботе плыть, други протоки мерять, может, еще где ход есть.

    ЧЕЛЮСКИН. Я счас. Чекина с собой возьму, да матросов на весла. (Собирается уходить.)

    ПРОНЧИЩЕВ (останавливая Челюскина). Постой, Семен! Я сам поеду. (Поднимается с постели.) Я лучше те протоки знаю...

    ЧЕЛЮСКИН. Да куда ты...

    МАРИЯ. Ты что, Васенька, едва отошел... Куда такой поедешь? Васенька...

    ПРОНЧИЩЕВ (Челюскину). Я тут отлеживался, а ты сутками на вахте стоял... Останешься. Корабль ото льдов беречь будешь. Людей с баграми поставь, плахами нос прикройте. Дамаскии пусть Андрею-покровителю свечу поболее поставит да молебен отслужит... Для крепости второй якорь брось. (Начинает собираться.)

    ЧЕЛЮСКИН. Василий, да ты едва на ногах-то стоишь!..

    МАРИЯ. Куда ты, Васенька...

    ПРОНЧИЩЕВ. Заладили. Пока жив — я командир шлюпа. (Пауза.) Штурман Челюскин, исполнять команду!

    ЧЕЛЮСКИН (тихо). Есть исполнять команду, господин лейтенант.

    ПРОНЧИЩЕВ. Не надо «господинов»... не обижайся, Семен. И ты, Машенька... долг мой...

    Челюскин и Прончнщев выходят на палубу, следом — Мария. На лице и в жестах ее — тревога за мужа.

    ПРОНЧИЩЕВ (командуя слабым голосом). Ялбот на воду! Чекин, Фомин — со мной! Хороших, Малыгин — на весла! (Пока ялбот готовится, Прончищев отводит Челюскина в сторону, негромко, чтобы не слышала Мария.) Ты, Семен, это... если что со мной... Мария на тебе останется...

    ЧЕЛЮСКИН. Да ты в своем уме, о таком говорить!..

    ПРОНЧИЩЕВ. А коли льды с Оленёка понесет?..

    ЧЕЛЮСКИН. Хорошо... но не бывать...

    ПРОНЧИЩЕВ (обрывая). Вот и порешили! (Громко, чтобы слышали.) Прав ты, Семен, крайний проток мерить надо!

    Озабоченные Семен и Мария остаются на палубе. Василий с матросами уходит и садится в невидимый нам ялбот. Скоро доносятся первые команды Прончищева.

    ПРОНЧИЩЕВ. Левым табань! Так держать! Наметку в воду! Сколь под килем? (Пауза.) Сколь? (Пауза.) Сколь? (Голос его звучит все тише, затихает и плеск весел уплывающего ялбота.)

    ЧЕЛЮСКИН (будто очнувшись). Левый якорь отдать! Прахов, Фофанов, Зверев — на нос! Всем прочим быть готову! (Оборачивается к Марии.) Ты иди, Машенька, в каюту, обойдется все. Там хоть теплей чуток. (Поднимается на мостик.)

    Мария не уходит, стоит на палубе, с тревогой смотрит в сторону уплывшего ялбота. Мимо нее проходят на нос шлюпа матросы с баграми. Зверев на ходу обжигает Марию ненавидящим взглядом. Она потупляет взор. Матросы становятся на носу, расталкивают редкие пока льдины. Начинают разговаривать между собой.

    ЗВЕРЕВ. Чо я баял?! По следу беда тащится. Уж было до зимовий дошли и сызнова все супротив нас! Из-за ее все...

    ПРАХОВ. Да прикрой глотку-то! Коли услышит... ей и без твоих речей тошно!

    ЗВЕРЕВ. И пущай слышит! На кой хрен не в свое бабье дело полезла?!

    ФОФАНОВ. Одного жалко — шибко добры у нас командиры, я б враз тебя кошками отодрал! Злобу-то повышиб-ба...

    ЗВЕРЕВ. Не больно-то страшусь я их, а вот ты меня поостерегись, защитничек! Можешь ненароком и за борт нырнуть!

    ФОФАНОВ. Сам сейчас нырнешь, сволочь.

    ЧЕЛЮСКИН (с мостика). Эй, на носу! Что за шум?! Прекратить!

    ФОФАНОВ. Твое счастье, да и руки марать не хочется...

    ЗВЕРЕВ. Ничо, ишшо встренемся!.. Да я ба за нее всех вас... и Беринга в первую голову. Добренький... позволил. Ему-то хрен ли в Якуцке на пуховиках со своей Марфой не тешиться... Боров толстый, тоже бабу с собой приволок! Вас-то, дураков, куда постуденее спровадил, а сам поди...

    Обстановка на сцене резко меняется. Мы оказываемся на необитаемом острове в Тихом океане, недалеко от Камчатки, куда был выброшен корабль Витуса Беринга на обратном пути из Америки. Впоследствии этот остров получит имя Беринга. Командор лежит в землянке на нарах. Он не поднимается уже много дней, опух от цинги, зарос бородой. Рядом с ним Дмитрий Овцын, тоже заросший, исхудавший. Идет уже четвертый месяц после кораблекрушения.

    БЕРИНГ (тихо). Помру я скоро, Димушка, помру... Сердцем чую. Ранее хоть есть хотелось, а теперь и сие прошло... Я вот что тебе скажу, ты на Русь всю за свой нонешний чин матросский зла не таи. Не Русь заслуг и чинов тебя лишила, а подлость человечья да дурь вельможная. Отечество не на них кончается и не на них держится. Русь-то велика... и справедлива. Каждый свое когда-то получит.

    ОВЦЫН. А я и не держу зла. А тебе, командор, во веки благодарен буду. Не побоялся ссыльного матроса в адъютанты взять. А кабы донос?

    БЕРИНГ. Оно конечно... Да ведь донос-то полгода, а то и год до Петербурга пройдет, да указ царский столь же оттуда. За сие время много воды утечет. Так оно и вышло. (Улыбается.) А на острове указ царский и вовсе нас не достанет... Ты не в унижениях живешь, и за мной догляд от человека близкого. Вы же все что сынки для меня.

    ОВЦЫН. Спасибо еще раз великое. (Сокрушенно.) Кабы мог чем помочь, кабы мог...

    БЕРИНГ. Не кручинься, Димушка, не кручинься. Послушай лучше старика. Едва снег сойдет, разбирайте корабль, понеже силой вашей его на воду не спустить, и стройте судно малое и плывите на вест. Чую я, Камчатка недалече... И еще, Димушка, Марфе моей не сказывайте, как я тут помирал. Мол, отошел легко и быстро... Жалостливая она у меня, Марфуша-то... А мне за тридцать лет ближе ее никого не стало...

    Звучит реквием. С неба срывается и падает звезда. Одновременно раздается властный голос Шпанберга, ставшего теперь старшим по званию в отряде.

    ШПАНБЕРГ. Старик умер. Теперь командор я! Матрос Овцын, шнель марш матросский семлянка свой место! Я научу тебе флотский устав! Прокляти саговорщик!..

    Овцын медленно поднимается, идет. Затемнение.

    Мы снова на палубе дубель-шлюпа «Якуцк». Ветер с берега не стихает. На небе — полярное сияние. Лед несет все сильнее, матросы расталкивают его баграми. Семен. Мария и Дамаскин с надеждой ждут ялбот. Наконец, раздается плеск весел, он приближается. За сценой слышится голос Чекина.

    ЧЕКИН. Прими конец! Помоги командиру!

    На сцене появляется Василий. Видно, что он идет через силу, превозмогая боль и усталость. За ним — Чекин, Фомин. Все они переживают неудачу.

     ЧЕЛЮСКИН (уже догадываясь о неудаче). Как, не сыскали?

    МАРИЯ. Не сыскали?

    ДАМАСКИН. Не сыскали?

    ПРОНЧИЩЕВ. Нет... нет прохода... Воду всю согнало но всем про... (Недоговорив, падает на руки Чекина и Фомина.)

    Звучит реквием. Затемнение. С неба срывается и падает звезда.

    Каюта Прончищева. Умерший Василий лежит на постели. Над ним склонилась Мария. Рядом еле слышно шепчет молитвы Дамаскин. Слышны вой ветра, удары льдин. Солнце и звезды сменяют друг друга, показывая, что корабль не может войти в реку уже несколько суток. Мария вспоминает живого Василия, их любовь, и на капитанском мостике возникают силуэты Василия и Марии. Василий что-то беззвучно шепчет ей на ухо, Мария заразительно смеется...

    Появляется Поэт, читает стихи.

                                                     Как свирепо ревет

                                                     Над рекой обезумевший ветер,

                                                     Не услышишь ни стонов,

                                                     Ни громкого плача жены

                                                     Чем измерить беду,

                                                     Коль теперь уже нету на свете

                                                     Человека, с которым,

                                                     Казалось, на век сведены.

                                                     Поднимися, Василий,

                                                     Взгляни, как Мария красива.

                                                     Ты так молод и статен,

                                                     Вам только бы жизнь начинать.

                                                     Как встречала бы вас

                                                     Синеокая ваша Россия,

                                                     Как бы вас привечала

                                                     Вдали поседевшая мать...

                                                     Как свирепо ревет

                                                     Над рекой обезумевший ветер...

    Поэт исчезает. Мария сидит над Василием, а их силуэта на мостике вдруг начинают разговаривать. Этот разговор — воспоминания Марии.

    ПРОНЧИЩЕВ (взволнованно). Машенька, мне вам сказать надобно... Машенька, я скоро в поход ухожу...

    МАРИЯ. А куда? Надолго?

    ПРОНЧИЩЕВ. К морю Студеному... надолго... Машенька... я... мне сказать надо вам...

    МАРИЯ. Что, Василий?..

    ПРОНЧИЩЕВ. Я... люблю вас, Машенька... Будьте моей женой...

    МАРИЯ. Я... Я тоже люблю...

    ПРОНЧИЩЕВ. Машенька!..

    МАРИЯ. Только я... вместе с тобой в поход пойду...

    ВАСИЛИИ. Ты согласна, согласна! Машенька! (Подхватывает ее на руки, кружится с ней.)

    Чей-то внезапный крик: «Ветер стих! Вода! Вода прибывает!» разрушает видение, силуэты с мостика исчезают. Раздаются удары весел, корабль входит в Оленек. Сидящая над Василием Мария на это никак не реагирует.

                                                                           Картина десятая

    Появляется Человек в черном, читает с листа донос.

    ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. «...пройдя малую часть пути и испугавшись льдов, повелел командир Прончищев повернуть назад и в бесславии вернулись они в Оленек, не исполнив приказа Ее Императорского Величества. И по незнанию фарватера и лоциям своим неверным стояли в устье Оленёка того несколько дён, и оный Прончищев умер там от простудной немочи. А команду на себя взял Челюскин, кой погубит все дело, понеже с младшими чинами как с ровней якшается и супротив телесных наказаний и дисциплины твердой и с Прончищевым был заодно, и с женой его заодно...»

    На сцене — берег Оленька. У могилы Василия Прончищева, выстроившись в ряд, стоят с фузеями Чекин, Фомин, все матросы, жители селения. Чуть в стороне — Мария, ее поддерживает Семен Челюскин. Недалеко от них читает по молитвеннику молитву Дамаскин. Звучит реквием.

    ЧЕЛЮСКИН (оставляя Марию). В память командира нашего, отдавшего жизнь свою во славу государства Российского и прироста его могущества... (взмахивает рукой) пли! Пли! Пли!

    Звучит троекратный залп. Мария бросается на могилу, начинает причитать.

    МАРИЯ. Вася, Васенька, да что же мне теперь делать-то! Как жить без тебя, Васенька, родимый ты мой!

    ЧЕЛЮСКИН (пытаясь поднять Марию). Маша... Машенька... Маша...

    МАРИЯ (сопротивляясь). Я тут, тут останусь! С ним! Васенька!

    ДАМАСКИН (шепчет, крестясь). Мария... Святая Мария... Святая.

    Челюскин почти силой отрывает ее от могилы, ведет в зимовье. Следом идут потрясенные этой картиной Чекин, Фомин, матросы, якуты-охотники. Сострадание написано даже на лице у Зверева, хотя он и эту смерть командира ставит в вину Марии.

    Затемнение. Появляется Поэт, читает. В это время на мостике опять возникают силуэты Марии и Василия.

    ПОЭТ.                                     Ей привидится ночью

                                                     Василий — веселый и смелый,

                                                     Будет гладить ей руки

                                                     И тихо с собой ее звать.

                                                     И она согласится,

                                                     Ну что ей останется сделать...

                                                     А назавтра с постели

                                                     Не сможет сама уже встать.

                                                     Семь мертвящих ночей

                                                     Откружатся вороньею стаей,

                                                     Семь мертвящих ночей

                                                     Вырвут крохи оставшихся сил.

                                                     И у всех на глазах

                                                     Невозвратно Мария растает,

                                                     Как свеча, у которой

                                                     Дамаскин молитвы творил...

    Поэт исчезает. В полной темноте раздается тройной залп. С неба срывается и падает звезда. Звучит молитва Дамаскина, реквием. Вспыхивает полярное сияние, и мы видим Семена Челюскина, одиноко стоящего уже над двумя могилами.

    ЧЕЛЮСКИН. Спите спокойно. Пусть сия земля студеная будет вам пухом... Василий, прости меня, Василий... но теперь уже можно... Василий... я любил жену твою... Мария, ты слышишь, Мария, я любил тебя! Более всего на свете любил. И не будет мне теперь радости без тебя ни в кои годы... Но я клянусь, клянусь вам обоим, что дойду, из сил последних доползу до Мыса Самого Северного, что сгубил вас. И нареку мыс сей именем твоим, Мария, Машенька! Клянусь!

    Затемнение.

                                                                    Картина одиннадцатая

    Появляется Поэт. Рассказывает.

    ПОЭТ. Прошло пять лет после смерти Прончищевых. Все эти годы отряд, командование над которым принял суровый и властный Дмитрий Лаптев, безуспешно пытался достигнуть Мыса Самого Северного. Когда после очередной неудачной попытки судно раздавило льдами, Семен Челюскин решил попытаться достигнуть мыса с суши... Март 1742 года...

    Поэт исчезает.

    На сцене затемнение, вверху — созвездие Большой и Малой Медведиц. В полной тишине слышится леденящий душу волчий вой. В темноте вспыхивают движущиеся зеленые огоньки волчьих глаз. Вспышка огня, грохот выстрела, визг раненого зверя. Волки исчезают. Сцена освещается настолько, чтобы у маленького костерка можно было разглядеть сидящих Челюскина. Прахова, Фофанова. К ним подсаживается с фузеей в руках Фомин, который только что стрелял в волков.

    ФОМИН. Сапсем броклятый болк одолел. Оннако никогда человек не бидел, не боится...

    ЗВЕРЕВ. Всякий страх зверюги потеряли, так и лезут. Кабы не фузеи да огонь — мигом бы порвали.

    ФОФАНОВ. Ишь как глазищи-то горят. А впереди-то все белый крутится, вожак, видать, седой ажно.

    ФОМИН. Старик так говори: черный шаман умирай — душа белый болк ходи. Шибко кусаган белый болк!

    ЧЕЛЮСКИН. Ничего, братцы, не робей. Фузеи есть, пороха в достатке. Оборонимся. Бог не выдаст — свинья индо волк — не съест!.. Как, передохнули чуть?

    ЗВЕРЕВ. Передохнешь рази с пустым животом!..

    ФОФАНОВ. Кабы теперь водяной бык мамон с моря вышел, да уложить его с фузеи. Вот мясца-то...

    ЧЕЛЮСКИН. Поди с фузеи-то и не возьмешь. Одна кожа евонная в пять дюймов толщиной. Ныне, старики сказывали якуцкие, бык-то сей токмо на самых глубоких местах в море Студеном остался. А тут мелкости все вдоль берегов. (Как бы спохватившись.) Да что за прок пустые мечтания разводить, тем паче, живого-то быка водяного никто не зрел.

    ФОМИН. Так, так. Мертвый бык мамон бидал. кости, скура бидел. Живой — сох, не бидел... да.

    ЗВЕРЕВ. А коли и вышел бы с моря, волчищи враз его...

    ЧЕЛЮСКИН. Будет, братцы. Мечтаниями харч не приумножить, сытее от их не станем. Идти надо. (Обращается к Фофанову.) Антон, твой черед бревно нести.

    Все тяжело поднимаются. Челюскин берет на плечо треногу для квадранта, Фофанов — бревно, которое нужно в качестве репера, Фомин и Зверев тянут мерную цепь.

    Матросы и проводник идут следом за Челюскиным. Звучит мелодия песни «Пусть не легок, не прост путь...» Красный диск солнца и звезды несколько раз сменяют друг друга, после снегопада сияет солнцем ослепительный весенний день. Временами раздается волчий вой, выстрелы. Бревно переходит от одного к другому. Наконец, несущий его последним Фофанов не выдерживает, падает.

    ФОФАНОВ (тяжело поднимаясь на руках). Все!.. Нету сил моих боле. Прости, господин штурман, но не могу я, не могу! Оставь здесь... оставь!

    ЗВЕРЕВ. Волкам на корм захотел?!

    ЧЕЛЮСКИН (поднимая Фофанова). Держись, Антон, держись. Чует сердце, недалече осталось. (Обращается к Звереву.) Пособи ему, Иван. (Взваливает бревно себе на плечо, на другое закидывает треногу. Покачиваясь, идет вперед, щурясь от горящего под солнцем снега.)

    ФОФАНОВ (испуганно шепчет, опираясь на Зверева). Свет... Свет застило. По очам — будто ножом. Ослеп я, ослеп вовсе, братцы. Погибель, видать, пришла.

    ЧЕЛЮСКИН (останавливаясь и тревожно глядя на Фофанова). Что с тобой, Антон?

    ФОФАНОВ. Ослеп, ослеп вовсе...

    ФОМИН (догадываясь). Синег, синег билисти сибко. Смотри нельзя синег. Тряпка класа вяжи надо.

    ЧЕЛЮСКИН (вспомнив). Слепота снеговая! Как же я запамятовал! (Звереву.) Иван, глаза ему завяжи. И сам поостерегись!

    Челюскин снова идет впереди, за ним тянет цепь Фомин. Завязав тряпицей глаза Фофанову, Зверев ведет его следом. Все постепенно отстают от Челюскина. Он останавливается, ставит столб в сугроб, поджидает остальных.

    ЧЕЛЮСКИН (обращаясь к спутникам). Репер пусть тут стоит. Всем привал, а я пройду малость еще. Чует сердце...

    ЗВЕРЕВ (Челюскину.) Поворачивать надо! Не выйдем назад, сил не достанет. Вон этот-то (показывает на Фофанова) совсем...

    ФОМИН. Оннако Уйбан правда гобори.

    ФОФАНОВ. Обо мне, командир, не думай. Брось коли чего...

    ЧЕЛЮСКИН. Все выйдем... Выйдем!.. Погодите тут малость, а я... (Берет цепь, уходит, утягивая ее за собой.)

    Челюскин идет через силу, пристально смотрит вперед, по вдруг резко прибавляет шаг, неверяще трет глаза, шепчет что-то, поначалу тихо, а потом все громче.

    ЧЕЛЮСКИН. Неужели к зюйду поворачивает? (Всматривается в береговую линию.) Не может быть... Неужель к зюйду... И впрямь к зюйду. (Закрывает лицо руками, трясет головой.) К зюйду... Дошли... дошел. (На мгновение замолкает, потом поворачивается назад, кричит.) Дошел! (Закрывает лицо руками, опускается на колени.)

    Появляется Человек в черном, читает письмо-донос.

    ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ, «...а тот Семен Челюскин до Мыса Самого Северного не дошел, понеже человеку нет никакой возможности туда дойти, и описание мыса измыслил и координаты его. Потому мысу тому имя его Челюскина, а тем паче Марии Прончищевой давать не надо, дабы обманщика не увековечить. Радею о том как верный слуга Отечества и престола...»

    Человек в черном исчезает, вновь слышится голос Челюскина.

    ЧЕЛЮСКИН. Я дошел, ты слышишь, Мария?! Не верь им! Я дошел!

    Неожиданно откуда-то издалека доносится голос Марии.

    МАРИЯ. Спасибо, спасибо, Сенечка!

    Челюскин вскакивает, замирает в ожидании чуда. И чудо происходит — появляется Мария. Она в белом вечернем платье, в котором была на прощальном балу в Петербурге. Мария останавливается на некотором расстоянии от Челюскина и еще раз повторяет свои слова. Челюскин, замерев, смотрит на нее. И тут следом за Марией появляются Василий, Ласиниус, Беринг, Овцын. Выходят и пилоты.

    ПРОНЧИЩЕВ. Поклон тебе низкий, Семен.

    БЕРИНГ. Утешил старика, голубчик.

    ЛАСИНИУС. Теперь душа успокоится...

    ОВЦЫН. Россия тебя не забудет...

    2-й ПИЛОТ. Простите меня... Вы герои... Настоящие герои... Простите... (оборачивается к 1-му пилоту, но тот жестом останавливает его.)

    Начинает звучать вальс, тот самый вальс, под который танцевали на прощальном балу в Петербурге все, кроме Челюскина. Он вопросительно смотрит на Василия, Марию. Василий ободряюще кивает головой. Челюскин, обросший, измотанный, оборванный, подходит к нарядной Марии, чуть смущенно приглашает ее на вальс, и они начинают танцевать. На середине вальса Челюскин останавливается, ведет Марию к Прончищеву. Звучит мелодия песни «Нас послала Россия...» Василий одной рукой обнимает Марию, другую кладет на плечо Челюскина. Все остальные участники экспедиции тоже подходят к ним, касаются друг друга руками. Челюскин смотрит на Прончищевых с чувством исполненного долга, забывая на миг о своей неразделенной и потерянной любви.

    Над сценой раздается громкое лебединое курлыканье. Появляется Поэт, смотрит в. небо, на воображаемых лебедей, провожает их взглядом, начинает читать стихи, переводя взгляд на Марию.

    ПОЭТ.                                     Две прекрасные птицы

                                                     С небес опускаются смело

                                                     И над бухтой Марии

                                                     Стремительный падают круг...

                                                     Говорят, по ночам

                                                     Кто-то видел здесь женщину

                                                     В белом,

                                                     Что являлась безмолвно,

                                                     Над яром обрывистым вдруг...

                                                     Успокойся, не надо,

                                                     О вас не забыла Россия,

                                                     И огнем вашим дерзким

                                                     Поныне мы ярко горим.

                                                     Преклоняю я лик

                                                     Пред твоею судьбою, Мария,

                                                     Преклоняю я лик

                                                     Пред высоким

                                                     Созвездьем

                                                     Твоим...

    Поэт подходит к Марии, становится перед ней на колено и целует ей руку.

    Занавес

    Владимир Федоров родился в 1951 году в Кобяйском районе. В настоящее время — сотрудник журнала «Полярная звезда». Участник VIII Всесоюзного совещания молодых писателей. Автор поэтических сборников «Звезда в снегу» (1982 г.) и «Автограф души» (1986 г.). Печатался в коллективных сборниках издательств «Молодая Гвардия» и «Современник». Пьеса «Созвездие Марии» — дебют автора в драматургии.

    /Полярная звезда. № 1. Якутск. 1987. С. 63-90./

    Літаратура:

    Спасский Г.  История плаваний Россиян из рек Сибирских в Ледовитое море. // Сибирский Вестник. Ч. 17. Санктпетербургъ. 1822. С. 66-78

    Врангель Ф. П.  Путешествіе по сѣвернымъ берегамъ Сибири и по Ледовитому морю, совершенное въ 1820, 1821, 1822, 1823 и 1824 г., экспедицiею, состоящею подъ начальствомъ флота лейтенанта Фердинанда Фонъ-Врангеля. Ч. 1. Санктпетербургъ. 1841. С. 52-57.

    Соколов А.  Опись берегов Ледовитого моря между рек Оленека и Индигирки и северных островов лейтенанта Анжу. // Записки Гидрографического департамента. Ч. VII. 1849. С. 182.

*    Соколовъ Ал.  Сѣверная экспедиція 1733-1743. Изъ IX ч. Записокъ Гидрографическаго Департамента. Санктпетербургъ. 1851. С. 92-97.

*    Ю. Ш.  Прончищевъ (Засилий). // Энциклопедическій словарь. Т. XXV. Издатели: Ф. А. Брокгаузъ (Лейпцигъ). И. А. Ефронъ (С.-Петербургъ.). С.-Петербургъ. 1898. С. 448.

*    Прончищевъ, лейт. 143, 144. // Приклонский В. Л.  Материалы для библиографии Якутской области. Иркутск. 1893. С. 8, V.

    Прончищев Василий. // Русский биографический словарь. 1910. Т. 15. С. 65.

*    Прончищевъ. // Якутскій край и его изслѣдователи. Вып. I. Краткій историческій очеркъ экспедицій въ Якутскую область. 1628-1913 г.г. Составилъ В. Н. Николаевъ. Якутскъ. 1913. С. 7-8, 83.

    Берг Л. С.  Вторая Камчатская экспедиция Беринга. // Якутия. Сборник статей. Ленинград. 1927. С. 29-35.

    Евгенов Н.И.  Экспедиция к устьям рек Лены и Оленека. // Труды комиссии по изучению Якутской Автономной Советской Социалистической Республики. Т. ІІІ. Ч. І. Ленинград. 1929. С. 94.

*    Василий Прончищев. // Русские географы и путешественники. Вып. 1. Под редакцией академиков А. С. Берга, А. А. Григорьева и члена-корреспондента Академии Наук СССР Н. Н. Баранского. Москва – Ленинград. 1948. Л. 5.

    Ефимов А.В.  Из истории великих русских географических открытий в Северном Ледовитом и Тихом океанах XVII - первая половина XVIII в. Москва. 1950.

*    Зарины Р. и Е.  Среди полярных льдов. М. Прончищева. [Первые женщины-путешественницы] // Вокруг света. № 3. Москва. 1951. С. 51-53.

    Василий Прончищев. Поэма. // Рождественский И. Д.  Стихи и поэмы. Красноярск. 1952. 271 с.

*    Слоним И.  Первые русские женщины-путешественницы. // Сталинская молодежь. Минск. 8 июля 1953. С. 3.

    Яников Г. В.  Василий Прончищев, Харитон Лаптев, Семен Челюскин // Русские мореплаватели. Москва. 1953. С. 81-98.

    Рассказы из истории русской науки и техники. Москва. 1957.

    Иванов Г.  Русские женщины – исследователи Якутии. // Социалистическая Якутия. Якутск. 14 мая 1958.

    Попов С.  Жизнь ставшая легендой. // Отечественные физико-географы и путешественники. Москва. 1959.

    Старокадомский Л. М.  Пять плаваний в Северном Ледовитом океане. 1910-1915. Москва. 1959. С. 137.

    Попов С.  Жизнь ставшая легендой. // Земля и люди на 1961. Москва. 1960. С. 189.

    Куриленко Г.  Подвиг во льдах. Первая в истории женщина – полярный мореплаватель. // Социалистическая Якутия. Якутск. 13 октября. 1960. С. 4.

*    Курыленка Г.  Подзвіг у ільдах. Да 225-годдзя з дня смерці рускага падарожніка Васіля Прончышчава. // Чырвоная змена. Мінск. 10 верасня 1961. С. 4.

*    Курыленка Г.  Подзвіг у ільдах. Нашы славутыя землякі. // Магілёўская праўда. Магілёў. 12 верасня 1961. С. 4.

    Мостахов С.  225 лет со дня смерти Прончищевых. // Эдэр коммунист. 24 сентября 1961.

    Василий Прончищев. Поэма. // Рождественский И. Д.  Сквозь годы. Стихи. Красноярск. 1961. 366 с.

*    Курыленка Г.  Нашы славутыя землякі. // Беларусь. № 3. Мінск. 1963. С. 26.

    Василий Прончищев. Поэма. // Рождественский И. Д. Стихи, поэмы. Новосибирск. 1965. 134 с.

    Степанов Ю.  Ледовая одиссея Марии Прончищевой (1733-1735). // Социалистическая Якутия. 10 октября 1968.

    Глушанков И.  Первый исследователь Таймыра. // Красноярский рабочий. 16 /18?/ сентября 1969.

    Гузиков В.  Сестры полярных мореходов. [Живые легенды] // Социалистическая Якутия. Якутск. 25 февраля 1970. С. 4.

    Василий Прончищев. Поэма. // Рождественский И. Д.  Избранное. Красноярск. 1971. 254 с.

Попов А.

    Попов А.  Наш земляк выдающийся мореплаватель В. В. Прончищев. // Знамя Ильича. Алексин. 20, 22, 23, 29 сентября 1972.

    Романов Д.  Подвиг Василия Прочищева. // Маяк Арктики. Тикси. 21, 26 февраля, 5 марта 1974.

    Романов Д. М.  Полярные колумбы: Туляки и калужане - герои Великой Северной экспедиции XVIII в. Тула. 1976.

*    Шинкарев Л.  Сибирь. Откуда она пошла и куда она идет. Факты размышления прогнозы. 2-е изд. Москва. 1978. С. 72-75.

    Попов С.  Жизнь ставшая легендой. // Социалистическая Якутия. Якутск. 22 марта 1979.

*    Василий Прончищев. Поэма. // Рождественский И. Д.  Я к Енисею прихожу, как к другу. Избранное. Красноярск. 1980. С. 146-156.

*    Голубев Г.  Потомкам для известия. // Вокруг света. № 12. Москва. 1981. С. 54-59.

*     Федоров В.  Мария. Отрывок из поэмы. // Молодежь Якутии. 17 июня 1982. С. 3.

    Мостахов С.  Сырдык тыыннарын толун ууран... // Хотугу сулус. № 6. 1982. С. 105-107.

    Артамонов В.  Мария Прончищева. // Маяк Арктики. Тикси. 26, 28, 30 мая, 4 июня 1982.

    Артамонов М.  Мария Прончищева катыла. // Артика маяга. Тиксии. Ыам ыйа 26, 28, 30 к; Бэс ыйа 4 к. 1982 с.

    Романов Д. М.  Колумбы Арктики. Тула. 1982. С. 87.

    Богданов В.  Марию звали Татьяной. // Известия. Москва. 31 июля 1983.

    Богданов В. В.  Марию звали Татьяной. // Советская Россия. Москва. 31 июля 1983.

    Попов С.  Кто была сподвижница Прончищева. // Социалистическая Якутия. 27 августа 1983.

    Попов С.  И так, она звалась Татьяной. // Неделя. Москва. 12-18 сентября 1983. С. 17.

    Попов С.  И так, она звалась Татьяной. // Маяк Арктики. Тикси. 22 октября 1983.

    Попов С.  Кто была сподвижница Прончищева. // Полярный круг. Москва. 1984. С. 265-271.

    Гусев В.  Полярная одиссея Марии Прончищевой. // Социалистическая Якутия. 6 сентября 1986.

    Гусев В.  Полярная одиссея Марии Прончищевой. // Заря Яны. Депутатский. 11 сентября 1986.

    Гусев В.  Мария Прончищева ыhыыта. // Дьааны сарданата. Депутатскай. Балаҕан ыйын 12 к. 1986.

    Гусев В. Ледяная одиссея Прочищевых. // Водный транспорт. Москва. 25 сентября 1986.

    Гусев В. Ледяная одиссея Прочищевых. // Морской флот. № 10. Москва. 1986.

*    Путь сквозь льды. // Грицкевич В. П.  От Немана к берегам Тихого Океана. Минск. 1986. С. 71-75.

    Деревянко А. П.  Ожившие древности. Рассказы археолога. Москва. 1986.

    Попов С.  Память живет в народе. // Социалистическая Якутия. Якутск. 13 февраля 1987.

*    Федоров В.  Созвездие Марии. Романтическая пьеса-поэма в двух действиях. // Полярная звезда. № 1. Якутск. 1987. С. 63-90.

*    Романов Д. «…и не ошибся в ожидании моем» // Вокруг Света. Москва. № 8. 1987. С. 4-9.

    Шишигин Е.  Первопроходцам Арктики. Открыт памятник Василию и Марии Прончищевым. // Социалистическая Якутия. Якутск. 27 сентября 1987. С. 4.

    Шишигин Е.  Хорсун айанньытарга, хоту сирэ чинчийээччилергэ. // Кыым. Балаҕан ыйын 30 к. 1987.

*    Кресты Великой Северной. // Попов С. В.  Морские имена Якутии. Очерки по топонимии морей Лаптевых и Восточно-Сибирского. Якутск. 1987. С. 24-28.

   275 лет со дня рождения (1713) Т. Ф. Прончищевой. // Тульский край. Памятные даты на 1988 год: Указатель литературы. Тула. 1987. С. 50.

*    Троицкий В.  Можно ли найти “Якуцк”? // Вокруг света. № 7. Москва. 1989. С. 18-20.

*    Троицкий В.  Памятные места Великой Северной экспедиции на Таймыре. // Полярный круг 1989. Москва. 1989. С. 410-416.

*    Богданов В.  Как Мария стала Татьяной. (История поиска биографических сведений о первой русской полярнице». // Полярный круг 1989. Москва. 1989. С. 82-92.

    Свадебное путешествие без возврата. // Голубев Г. Н.  Колумбы росские. Москва. 1989. С. 148-175.

*    Чукова Ю.  В памяти потомков. // Полярная звезда. № 2. 1990. С. 107-110.

*    Павлов А.  И Татьяна, и Мария? // Полярная звезда. № 2. Якутск. 1990. С. 111-113.

    Крутогоров Ю. А.  Куда ведёт Нептун. Историческая повесть. Москва. 1990. 272 с.

    Шереметьев П. Б.  290 лет со дня рождения (1702) В. В. Прончищева. // Тульский край. Памятные даты на 1992 год. Тула, 1991. С. 66-67.

*    Иванов Ю.  А женщина – женщиной будет... Армия в истории Отечества. // Во славу Родины. Минск. 4 марта 1992.

    Кандидов А.  Василий Прончищев - первооткрыватель Арктики. // Весть. Калуга. 11 августа 1993.

    Овчинников Ю.  Она звалась Татьяной. // Ленинец. Дубна. 14 сентября 1993.

    Сузюмов Е. М., Ципорухо М. И.  «Судно повернуло на Север...» // География. Прил. к газете «Первое сентября». № 9. 1994. C. 8.

*    Прончищевтар (7337) // Чолбон (Хотугу сулус) 1926-1992. Дьокуускай. 1994. С. 296, 328.

    Варфоломеев В.  Уходили в моря студеные. // Тула вечерняя. Тула. 14, 22, 29 февраля 1996.

    Кандидов А.  Прончищев Василий Васильевич (1702-1736). // Весть. Калуга. 20 апреля 1996. C. 10.

    Кандидов А.  Испытание цингой, торосами и заполярными морозами. // Весть. Калуга. 30 марта 1996.

*    Павлов А.  С именем «Якутск». // Якутск. № 2. Якутск. 1996. С. 19.

    Ермоленко М.  Она звалась Татьяной // Тульские известия. Тула. 1 августа 1996.

    Средь высоких снегов. // Вперед. 17 августа 1996.

    Васин С. В.  Гордость земли Тульской. Первая полярная путешественница. // Тула историческая: прошлое и настоящее: Тез. докл. науч.-практич. конф., посвященной 850-летию г. Тулы. Тула 1996. С. 50-51.

    Герасимова Т.  Женщины в Арктике. // Маяк Арктики. Тикси. 25 марта 1997. С. 3.

    Токарев В. Н.  Ценитель добра, противник зла. // Наука и жизнь. № 9. Москва. 1997. С. 78-85.

    Кандидов А.  Калужане в походе по «Студёному морю». // Весть. Калуга. 22 августа 1998. C. 10.

*    Забродин А.  Как звали Прончищеву? // Маяк Арктики. Тикси. 2 сентября 1998. С. 3.

    Давыдова М. И.  Русские женщины исследователи природы. // География в школе. № 4. 1998.

    Епишкин С.  Офицеры второй Камчатской. // Московская правда. Москва. 4 марта 1999. С. 4.

    Вронский Н.  Жаркий день на родине Прончищева. // Московская правда. Москва. 22 мая 1999. С. 7.

*    Якутские приключения Дмитрия Шпаро. // Якутия. Якутск. 6 июля 1999. С. 4.

    Вронский Н.  Герои Таймыра. // Московская правда. Москва. 10, 17, 24 июля, 7 августа 1999. С. 2.

*    Федоров В.  И так, она звалась Татьяной... // Якутия. Якутск. 10 июля 1999. С. 10.

    Шпаро Д.  Герои Таймыра. // Московская правда. Москва. 17 июля; 24 июля; 7 августа 1999. С. 2

    Вронский Н.  Вехи памяти на краю земли. // Московская правда. Москва. 13 июля 1999. С. 2.

    Венидиктов В.  Пионеры Севера. // Московская правда. Москва. 17 июля 1999. С. 2.

    Шпаро Д.  Программа Виктора Звягина. // Московская правда. Москва. 15 июля 1999. С. 4.

    Качаева И.  Тайна смерти лейтенанта и его жены. // Труд. 17 июля 1999. С. 6.

    Тоцкий К.  Военачальники приветствуют экспедицию. // Московская правда. Москва. 17 июля 1999. С. 2.

*    Федоров В.  Арктика раскрыла тайну?!. // Якутия. Якутск. 17 июля 1999. С. 3.

    Вронский Н.  Два Василия и две Марии. // Московская правда. Москва. 17 июля 1999. С. 2.

    Епишкин С.  День за днем. // Московская правда. Москва. 17 июля 1999. С. 2.

    Вронский Н.  Жаркий день на родине Прончищева // Московская правда. Москва. 22 июля 1999. С. 7.

    Старков В. Ф.  «Арктический поиск»: экспедиция Клуба «Приключение» и «Московской правды». // Московская правда. Москва. 22 июля, 24 июля. 1999. С. 1-2.

    Приключения в Якутии. // Культура. 22-28 июля 1999. С. 2.

    Жизнь, ставшая легендой. Оленекская тайна Василия и Татьяны Прончищевых. // Якутия. Якутск. 24 июля 1999. С. 6.

*    Николаев Н.  Директору клуба «Приключение» Д. И. Шпаро, Участникам историко-археографической экспедиции клуба «Приключение» и «Московской правды». // Якутия. Якутск. 24 июля 1999. С. 6.

*    Вронский Н.  Два Василия и две Марии. Памятник подвигу. // Якутия. Якутск. 24 июля 1999. С. 6.

*    Венидиктов В.  Пионеры Севера. История картины. // Якутия. Якутск. 24 июля 1999. С. 6.

*    Тоцкий К.  «Желаю успеха». // Якутия. Якутск. 24 июля 1999. С. 6.

    Экспедиция завершается. // Якутия. Якутск. 24 июля 1999.

    Шпаро Д. И.  У могилы Прончищевых // Московская правда. Москва. 27 июня 1999. С. 3.

*    Федоров  Арктический подвиг и его продолжение. Якутия. Якутск. 27 июля 1999. С. 1.

    Экспедиция завершилась // Московская правда. Москва. 28 июля 1999. С. 7.

    Голованиевская М.  Государственный путешественник Российской Федерации. // Коммерсантъ. 28 июля 1999. С. 6.

    Шпаро Д.  И подписали протокол... // Московская правда. Москва. 29 июля 1999. С. 2.

*    Федоров В.  Поведав тайну, они вновь нашли успокоение... // Якутия. Якутск. 31 июля 1999. С. 5.

    Хрусталева А.  Любви все полюсы покорны. // Учительская газета. 3 августа 1999. С. 5.

    Качаева И.  Василий и Татьяна. // Труд. 14 августа 1999. С. 6.

    Вронский Н.  Приключение ради созидания. // Московская правда. Москва. 16 декабря 1999. C. 6.

    Прончищев Василий // Русский биографический словарь. Т. 15. Репринтное воспроизведение изд. 1910 г. Москва. 1999. С. 65.

*    Паранчышчавы Васіль (1702-1736) і Таццяна (?-1736). // Географы і падарожнікі Беларусі. Альбом – атлас пад рэдакцыяй доктара геаграфічных навук В. А. Ярмоленкі. Мінск. 1999. Арк. 7.

    Корякина Т.  Үйэлэр өйдөбүнньүктэрэ. // Саха сирэ. Дьокуускай. Кулун тутар 14 к. 2000. С. 1.

    Шпаро Д.  Пусть герои будут среди нас! // Московская правда. Москва. 20 января 2000. С. 1, 8.

    Королева Л.  Ее звали Татьяной. // Тула вечерняя. Тула. 7 марта 2000. С. 4.

*    Шпаро Д.  Теперь мы знаем, какими они были. // Якутия. Якутск. 7 апреля 2000. С. 4.

    Паутова Л.  Историческая справка к вопросу о присвоении имени В.В. Прончищева одной из улиц г.Калуги. // Городской вестник. Прил. к газете «Весть». Калуга. 21 апреля 2000.

    Бурлак В.  Цветы для Марии. // Алфавит. № 49. 2000. C. 32-33.

    Тайна гибели Прончищевых. // Вокруг Света. Москва. № 10-12. 2000. С. 3.

*    Якутия. Хроника. Факты. События. 1632-1917 гг. Сост. А. А. Калашников. Якутск. 2000. С. 82-83.

    Дубна и Дубенцы. Сборник художественных и краеведческих материалов. Ред.-сост. В. И. Курилкин. Дубна. 2000.

*    Ярмоленка В.  Пранчышчаў Васіль. // Хто ёсць Хто сярод беларусаў свету. Энцыклапедычны даведнік. Ч. 1. Беларусы і ўраджэнцы Беларусі ў памежных краінах. Мінск. 2000. С. 244.

*    Богданов В. В.  Первая русская полярница // Природа. № 1. Москва. 2001. С. 92-96.

*    Боякова С. И.  Женщины в истории освоения Арктики. // Якутский архив. № 3. Якутск. 2001. С. 27-28.

    Вагнер Б.  Василий Прончищев (1702-1736): выдающиеся деятели морского флота. // Морской флот. Москва. № 5. 2001. C. 49-50.

    Шпаро Д.  Прекрасные лица бесстрашных людей. // Техника-молодежи. № 9. Москва. 2001.

    Мызников А.  Вспомним Низова и Великую северную экспедицию // Весть. Калуга. 28 сентября 2001. C. 3.

    Белковский А.  Мария по имени Татьяна. // Алфавит. № 39 (сентябрь). 2001. C. 19.

*    Богданов В. В.  История любви первой русской полярницы. // Военно-исторический журнал. № 10. Москва. 2001. С. 67-75.

    Старков В. Ф, Черносвитов П. Ю.  Василий и Татьяна Прончищевы - герои Второй Камчатской экспедиции. // Вопросы археологии, истории, культуры и природы Верхнего Поочья: Материалы IX конференции (Калуга, 21-23 марта 2001 г.). Ч. 1. Калуга. 2001. С. 186-190.

    Ёлкина И. И., Насырова Н. Ш., Станюкович А. К., 2001. Предметы из могилы Василия и Татьяны Прончищевых. Исследование и реставрация // Вопросы археологии, истории, культуры и природы Верхнего Поочья. Материалы IX конференции. Ч. I. Калуга. 2001.

*    Ширина Д. А.  Россия: научное исследование Арктики XVIII в. – 1917 г. Новосибирск. 2001. С. 18 

*    Ярмоленка В. А.  Прончышчаў Васіль Васілевіч. // Беларуская энцыклапедыя ў 18 тамах. Т. 13. Мінск. 2001. С. 39-40.

    Бесстрашный путешественник: Василий Васильевич Прончищев (1702-1736). // Знаменательные даты 2002. Универсальный иллюстрированный календарь для работников библиотек, любителей книги, науки и словесности. Москва. 2001. С. 584.

    Романов Д. М.  300 лет со дня рождения (1702) В. В. Прончищева. // Тульский край. Памятные даты на 2002 год. Тула. 2001. С. 124-127.

    Прошкин Б. П.  Повод для гордости и шефства. // Алексинские вести. Алексин. 12 февраля 2002.

*    Гаврилова М. К.  Полярные исследователи Василий и Мария (Татьяна) Прончищевы. // Наука и техника в Якутии. № 2. Якутск. 2002. С. 61-66.

    Семибратская Н., Якобсон Т.  Путешествие в неведомое. // Алексинские вести. Алексин. 12 марта 2002.

    Кандидов А. В.  Поднять паруса! 300-летию Василия Прончищева посвящается. // Калужские губернские ведомости. Калуга. № 28. 2002. C. 15.

    Кандидов А. В.  Штурман. // Калужские губернские ведомости. Калуга. № 29. 2002. C. 15.

    Гаррас Л. В.  Пионеры Севера. // Алексинские вести. Алексин. 25 июня 2002.

    Шпаро Д.  Тайна смерти Прончищева. // Московская правда. 10 августа 2002. С. 3.

    Кандидов А.  Штурманы флота Российского. 300 лет со дня рождения В.В.Прончищева. // Весть. Калуга. 6 декабря 2002. C. 13.

    Кандидов А.  Третий отряд штурмует Таймыр, или тайна лейтенанта Василия Прончищева. // Октябрь. Таруса. 3, 6, 10 декабря 2002.

    Полярный исследователь - В. В. Прончищев (1702-1736). (К 300-летию со дня рождения). Библиографический указатель литературы. Сост. Л. Н. Селиверстова. Алексин. 2002. 16 с.

*    Боякова С. И.  300 лет со дня рождения В. В. Прончищева, исследователя севера Якутии, участника «Великой Северной экспедиции». // Якутия 2002. Календарь знаменательных и памятных дат. Якутск. 2002. С. 128-129.

    Венидиктов В.  Обручальное кольцо Семена Дежнева? // Московская правда. Москва. 16 января 2003. C. 8.

    Гаврилова М. К.  Полярнай чинчийээччилэр Василий уонна Мария (Татьяна) Прончищевтар тустарынан. // Кыым. Дьокуускай. Тохсунньу 23 к. 2003. С. 16-17.

    Федоров А.  Затерянные во льдах. // Парламентская газета. Москва. 30 января 2003.

    Шпаро Д.  Герой российского флота. // Московская правда. Москва. 1 февраля 2003.

    Хабибуллин Т.  Любовь в условиях вечной мерзлоты. // Мир новостей. 11 февраля 2003. С. 23.

*    Федяева Т.  Злополучный Прончищев и его неустрашимая жена… // Женщина Плюс... № 1. Москва. 2003. С. 31-33.

*    Ермоленко В. Прончищев Василий Васильевич (1702-1736). // Геаграфія: праблемы выкладання. № 1. Мінск. 2003. 2-я вокл.

    Пичугина Т.  Полярные первопроходцы. // Литературная газета. Москва. 26 марта - 1 апреля 2003.

    Федяева Т.  «Злополучный Прончищев и его неустрашимая жена...» // Час пик. 4 апреля 2003.

    Пестова Н.  Подвиг любви бескорыстной. // Знамя. 26 апреля 2003. C. 6.

    Иванова А.  Память живет до тех пор, пока ее берегут потомки. // Алексинские вести. Алексин. 20 мая 2003.

    Иванова А.  Покорение полюса. // Алексинские вести. Алексин. 27 мая 2003.

    Cеркова А.  По следам первопроходцев. // Красная звезда. Москва. 7 июня 2003.

    Иванова А.  Память живет до тех пор, пока ее берегут потомки. // Тульские известия. Тула. 24 июня 2003. С. 3.

    Шпаро Д.  Герой Российского флота. // Октябрь. Таруса. 17 деккабря 2003.

   Шигин В.  Море братьев Лаптевых. // Морской сборник. № 4. 2003. C. 90-96.

    Антонов А.  Василий и Татьяна Прончищевы: Подвиг любви и долга. // Работница. № 9. 2003. C. 48-51.

*    Ярмоленка В.  Да невядомых берагоў (да 300-годдзя з дня нараджэння мараплаўцаў Васіля Пранчышчава). // Крыніца. Славянскі свет. № 11-12. Мінск. 2003. С. 54-58.

*    Баринов Е.  Возвращение Прончищевых. Облик знаменитых исследователей Сибири восстановлен через 267 лет. // Чудеса и приключения. № 12. Москва. 2003.  C. 50-53.

    Гулынина А., Семенихина И.  Первая полярная путешественница Татьяна Прончищева. // Материалы краеведческих чтений учащихся. Ч. 2. 2003.

    Хромов В. М.  Северные Колумбы: В. Прончищев. // Алексинская городская. № 18.  С. 5; № 19. С. 12. 2004.

    Закаблук, В.  Мореход Прончищев (1702-1736). //  Геаграфія: праблемы выкладання. № 2. 2004. Мінск. С. 61-62.

    Романов Д. М.  По следам Великой Северной экспедиции: туляки - первопроходцы Арктики. Щекино. 2004. 163 с.,

*    «По любви и собственной воле...» // Три женских портрета на фоне истории. // Мир женщины. № 2. Москва. 2005. С. 90-91.

*    Станюкович А. К.  Крест Прончищевых. Древности и Старина. № 4. Москва. 2005. С. 11-14.

    Пименов О.  По следам Прончищева и Чехова. // Знамя. 20 октября 2005. C. 3.

    Кандидов А.  Из рода Прончищевых. // Ферзиковские вести. Ферзиково. 14 марта 2006.

    Литвинов Д.  По следам Челюскина. // Молодой коммунар. 25 мая 2006. 

*    Татьяна Прончищева – первая полярная путешественница. // Данилова Т.  Богини далеких странствий. (Мир женщины). Москва. 2006. 5, 8-29. 

     Бальцер Б. Р.  С. И. Челюскин - колумб Арктики. // Тула. 2006. 92 с.

*    Кандидов А. В.  Тайна лейтенанта Василия Прончищева. 270-летию со дня гибели супругов Прончищевых. Якутск. 2006. 96 с.

    Прончищев.  // Кривов. С. И.  Краеведение. Курс лекций. Учебное пособие для студентов средних профессиональных учебных заведений. Москва. 2006.

    Сто великих мореплавателей. Автор-составитель Е. Н. Авадяева, Л. И. Зданович. [Переизд.]. Москва. 2006.

    Василий Васильевич Прончищев. // Калужские памятные даты на 2006 год. Калуга. 2006. С. 39.

*    Ярмоленка В. А.  Да невядомых берагоў. Да 305-годдзя з дня нараджэння мараплаўца Васіля Прончышчава. // Геаграфія: праблемы выкладання. № 2. Минск. 2007. С. 56-60.

    Кандидов А. В.  Тайна лейтенанта Прончищева. // Ферзиковские вести. Ферзиково. 15 мая 2007.

    Александрова А., Русские казаки-землепроходцы на Оленекской земле. // Юность Севера. Якутск.1 августа 2007. С. 6.

*    Любоўная драма каля палярных берагоў. // Марціновіч А.  Хто мы, адкуль мы... Гістарычныя эсэ, нарысы. Мінск. 2007. С. 39-60.

    Мерзляков А.  Романтики Севера. Судьба Василия и Татьяны Прончищевых. // Русские дороги в Америку. Новоуральск. /Кировград/ 2007. С. 84-91.

*    Гаврилова М. К.  Полярные исследователи Василий и Мария (Татьяна) Прончищевы. // Наука и техника в Якутии. Сборник статей. Новосибирск. 2007. С. 84-89.

    Историко-культурный атлас Якутия. Природа. История. Этнография. Современность. Москва. 2007 /Отпечатано в Венгрии/. Москва. 2007. С. 326, 780, 796, 866, 757.

*    Прончищев ВасилийВасильевич. // Попов Г. А.  Сочинения. Том III. История города Якутска 1632-1917. Якутск. 2007. С. 242-243.

*    Евстифеев А. Тайна гибели Прончищевых // Молодежь Якутии. Якутск. 24 января . 2008. С. 22-23.

*    Барыс С.  Беларусы даследуюць Зямлю (Беларускія прозвішчы на сусветнай карце. Беларускія даследчыкі і падарожнікі. Хроніка падарожжаў і даследаванняў Зямлі ўраджэнцамі Беларусі.). // Наша слова. Ліда. 12 сакавіка. 2008. С. 5-7.

    Селифонова М.  Туляки - покорители Арктики. // Рюкзачок знаний. № 3-4. 2008. С. 17-19.

    Холопов Ю.  Тайна лейтенанта Василия Прончищева. // Калужские губернские ведомости. Калуга. 10 июля 2008. C. 16.

    Гаррас Л.  Подвиг любви и долга. // Суббота в Алексине. Алексин. 23 июля. 2008.

    Кандидов А. В. Исследователь Крайнего Севера, мореплаватель Василий Прончищев. Калуга. 2008. 160 с.

    Обухов А.  Сподвижники Петра I — Семён Челюскин и Василий Прончищев. // Главная обязанность — служение государству! Калуга. 2008. C. 67-69.

    Кандидов А. В.  Тайна лейтенанта Василия Прончищева. // Калуга в шести веках. Материалы 6-й городской краеведческой конференции. Калуга. 2008. C. 217-224.

    Старков В. Ф., Епишкин С. М.  Историко-археологическая экспедиция. Василий и Татьяна Прончищевы // Таруса в исследованиях краеведов. Сборник докладов, сообщений, тезисов 2-й конференции (Таруса. 20-21 декабря 2001 г.). Калуга. 2008. C. 44-58.

*    Любоўная драма каля палярных берагоў. Васіль Прончышчаў // Марціновіч А.  Хто мы, адкуль мы... Гістарычныя эсэ, нарысы. У трох кнігах. Кн. 1. Мінск. 2008. С. 189-213.

    Светлова Т.  Татьяна умерла от тоски по мужу. // Калужский перекресток. Калуга. 21 января 2009. C. 9.

    Кротова Т.  Первая полярная исследовательница Татьяна Прончищева. // Якутск вечерний. Якутск. 5 июля 2009. С. 61.

    К неведомым берегам. // В. Ермоленко. Белорусы и Русский Север. Минск. 2009. С. 24-33.

    Герои Российского флота: арктическая миля // Единая Россия. 5, 12 февраля 2010. C. 16.

    Макаров Н. Имена туляков на карте мира. // Приокские зори. № 1. Тула. 2011. С. 242.

    Руденко В.  Полярный маршрут любви. Далекое - близкое. // Тульские известия. Тула. 14 октября 2011. С. 8.

    Берег Прончищева. По материалам М. К. Гавриловой. // Сокровища культуры Якутии. Москва. 2011. С. 151-154.

*    Лобач У.  Ад Нёмана за Вялікі Камень. // Звязда. Мінск. 13 мая 2013. С. 3.

    Селиверстова Л.  Первая в истории. // Алексинская городская. Алексин. 29 мая 2013. С. 7.

    Туляки-первопроходцы. // Алексинская городская. Алексин. 10 сентября 2014. С. 8.

*    Овчинников Д.  Дубенская полярница // Молодой коммунар. Тула. 21 июля 2015.

*    Овчинников Д.  Василий и Татьяна Прончищевы: Короткое счастье Великой Северной экспедиции // Родина. № 12. Москва. 2015. С. 19-20.

    Малышева А.  Имена туляков на карте мира. // Наследие и стратегия развития Тульской области: материалы VI областных краеведческих чтений, посвященных Году культуры в России, 28-31 октября 2014 г. Тула. 2015. С. 77-84.

*    Пестерев В.  Листая старые страницы... (О чём писала «Полярка» в Перестройку. Часть I, 1986-1988 гг.) // Полярная звезда. № 10. Якутск. 2016. С. 90.

*    Васіль Прончышчаў. // Марціновіч А.  Гісторыя праз лёсы. Т. 2. [Выпуск выдання ажыццёўлены па заказе і пры фінансавай падтрымцы Міністэрства інфармацыі Рэспублікі Беларусь] Мінск. 2016. С. 154-165.

    Лёра Сажанка,

    Койданава