ЎЎЎ Жэньня Шклоўская. Якуцкі манастыровец Мордух Фундамінскі. Койданава. "Кальвіна". 2019.

    Мордух (Мацьвей] Ісідаравіч Фундамінскі (Фандамінскі) – нар. ў 1866 г. у павятовым месьце Шклоў Магілёўскай губэрні Расейскай імпэрыі, ў габрэйскай сям’і купца.

    Вучыўся ў Пятроўскай земляробчай акадэміі. На прыканцы 1886 г. быў арыштаваны ў Маскве за прыналежнасьць да маскоўскай арганізацыі “Народная воля” ды быў у 1888 г. высланы на 8 гадоў пад галосны нагляд паліцыі ў Якуцкую вобласьць.

    За ўдзел у 1889 г. у г. зв. “манастыроўскім” узброеным супраціве сасланых супраць якуцкай абласной адміністрацыі быў паранены і асуджаны на 20 гадоў катаргі.

    У 1893 г. Геня Гурэвіч, таксама ўдзельніца “манастыроўскага” супраціву, у якім страціла свайго жаніха, выйшла на пасяленьне ў Чыту, адкуль паехала ў Акатуй да хворага Мордуха і пасьля пераводу яго ў турэмную лякарню ў Горным Зерэнтуі, пабралася з ім там шлюбам. Мела ад Мордуха дачку. Пасьля маніфэсту 1894 г. (амністыі “манастыроўцам”) жыла з ім у Чыце, потым у Іркуцку, дзе ў 1896 г. Фундамінскі памёр ад кішэчнага тубэркулёзу ў Іркуцкай лякарні.

    У хуткім часе Геня Гурэвіч выйшла замуж за рэвалюцыянэра Льва Уладзімеравіча Фрэйфельда.

    /Лейба Вульфавіч Фрэйфельд - нар. у 1863 г. у Паўлаградзкім павеце Кацярынаслаўскай губэрні Расійскай імпэрыі, у габрэйскай сям’і купца. У 1889 г. быў арыштаваны, за ўдзел у замаху на імпэратара Аляксандра ІІ і прыгавораны да сьмяротнага пакараньня замененага 10 гадамі катаргі, якую адбываў у Нерчынскіх катаржных турмах Забайкальскай вобласьці./

    У 1896 г. Геня пераехала з Фрэйфельдам у Адэсу. Пасьля арышту Фрэйфельда ў 1904 г., які ўступіў у партыю эсэраў, выехала за мяжу Расейскай імпэрыі, дзе працавала ў замежным “Чырвоным Крыжы”

    У 1907 г. Лэйба Фрэйфельд упаўнаважаны ЦК партыі эсэраў на Ўрале, у 1909-1910 гг. вядзе рэвалюцыйную працу ва Ўкраіне, Пецярбурзе, Маскве ды іншых гарадох. Ад 1911 г. у Швэйцарыі, дзе у 1914 г. скончыў мэдычны ўнівэрсытэт у Бэрне.

    Пасьля Лютаўскай рэвалюцыі Геня Гурэвіч-Фрэйфельд, разам з мужам і дачкой, вярнулася ў Расею у т. зв. “плямбіраваным вагоне”.

    Пасьля 1917 года жыла ў Маскве, працавала ў амбуляторыі. У 1920-1922 гадах жыла ў Аляксандраўску Кацярынаслаўскай губэрні. Ад 1922 г. ізноў у Маскве. Беспартыйная. Ад 1930 г. пэрсанальная пэнсіянэрка. Уваходзіла у Таварыства паліткатаржанаў і ссыльнапасяленцаў. Білет чальца № 71.

 

    Памерла Геня Гурэвіч-Фрэйфельд, ў 1955 г. і была пахаваная на Новадзявочых могілках у Маскве разам з мужам, які памер ў 1939 г. ды дачкою – Вольгай Львоўнай Даўгаполавай (1895-1973), якая склала “Карманный русско-французский словарь”. (Москва. 1960. 619 с.), які вытрымаў шмат выданьняў.

    Малодшы брат Мардуха - Ільля Ісідаравіч Фандамінскі, нарадзіўся ў 1880 г. у Маскве. Эсэр, масон і праваслаўны літаратар, ён быў вядомы пад літаратурным псэўданімам Бунакоў. Хрысьціўся на схіле гадоў у 1941 годзе у фашыстоўскім лягеры Камп’ень ва Францыі. Загінуў у 1942 г. у Асьвенціме. Канстанцінопальскай патрыярхіяй прылічаны да сьвятых пакутнікаў.

    Літаратура:

*    Вилюйцы. // Большая Энциклопедія. Словарь общедоступныхъ свѣдѣній по всѣм отраслямъ знанія. Подъ редакціей С. Н. Южакова. Т. XXI (Дополнительный). Аанрудъ – Менгеръ. С.-Петербургъ. 1908. С. 108.

*    Берман Л.  К 35-тилетию вооруженного сопротивления ссыльных в Якутске. // Из эпохи борьбы с царизмом. Киевское отделение Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Киев. 1924. С. 17.

*    К. Терешкович К.  М. И. Фундаминский. // Якутская трагедия - 22 марта (3 апреля) 1889 г. - Сборник Воспоминаний и Материалов. Под ред. М. А. Брагинского и К. М. Терешковича. О-во политических каторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1925. С. 148-153.

*    Якутская трагедия - 22 марта (3 апреля) 1889 г. - Сборник Воспоминаний и Материалов. Под ред. М. А. Брагинского и К. М. Терешковича. О-во политических каторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1925. С. 228.

*    Фундаминский Мордух Исидорович. // Кротов М. А.  Якутская ссылка 70-80-х годов. Исторический очерк по неизданным архивным материалам. Москва. 1925. С. 225.

*    Израэльсон А.  Скорбные страницы якутской ссылки. (Памяти погибших в Якутской области. // В якутской неволе. Из истории политической ссылки в Якутскую область. Сборник материалов и воспоминаний. Москва. 1927. С. 205.

*    Жуковский-Жук И.  Мартиролог Нерчинской каторги. // Кара и другие тюрьмы Нерчинской каторги. Сборник воспоминаний, документов и материалов. Москва. 1927. С. 279-280.

*    Терешкович К.  М. Р. Гоц о С. А. Пике и М. И. Фундаминском. // Каторга и ссылка. Историко-революционный вестник. Кн. 52. № 3. Москва. 1929. С. 69, 72-73.

*    Леонидов В. В.  Фондаминский (Фундаминский) Илья Исидорович (псевд.: Бунаков). // Литературная энциклопедия Русского Зарубежья 1918-1940. Писатели Русского Зарубежья. Москва. 1997. С. 411.

*    Фундаминский М. И. // Казарян П. Л.  Якутия в системе политической ссылки России 1826-1917 гг. Якутск. 1998. С. 375, 469.

*    За справядлівасьць і веды. // Карніловіч Э. А.  Імёны з небыцця. Мінск. 2003. С. 11-15.

*    Фундаминский Матвей Исидорович. // Корнилович Э. А.  Беларусь: созвездие политических имен. Историко-биографический справочник. Минск. 2009. С. 103-104.

*    Гуревич В.  В зубах у Зубатова. // Заметки по еврейской истории. № 6 (129). Июль. Ганновер. 2010.

*    Гуревич В.  На ледяном краю Ойкумены. // Заметки по еврейской истории. № 9 (132). Сентябрь. Ганновер. 2010.

*    Фундаминский Матвей Исидорович. // Корнилович Э. А.  Беларусь: созвездие политических имен. Историко-биографический справочник. Минск. 2010. С. 103-104.

    Жэньня Шклоўская,

    Койданава

    К. Терешкович

                                      М. Р. Гоц о С. А. Пике и М. И. Фундаминском

    В неизданной обширной автобиографии Михаила Рафаиловича Гоца, написанной им в 1893 г. в Алгачинской каторжной тюрьме, имеется немало характеристик его молодых друзей и товарищей. Необходимо отметить, что М. Р. Гоц был большим психологом: он обладал большой способностью угадывать тонкие душевные качества и движения, при чем его характеристики часто отличаются откровенностью и даже беспощадностью по отношению к внутренним недостаткам как своих друзей, так и своих собственных. Некоторые из характеристик его товарищей уже приведены в отрывке из его воспоминаний, который был напечатан в 1-ом сборнике «Труды народовольческого кружка при Обществе политкаторжан. Народная Воля после 1-го марта 1881 года». Ниже мы приводим характеристики двух его товарищей, принимавших вместе с ним участие в так называемой якутской трагедии. Эти характеристики С. А. Пика и М. И. Фундаминского относятся к моменту его первых встреч с ними. М. Р. Гоц пятнадцатилетним подростком, по его собственным словам, пеперижал Sturm und Drang — период увлечения Писаревым, когда он вместе со своими друзьями свергал все авторитеты, господствовавшие над его умом и душою, когда он находился в упоении впервые открывшейся перед ним полной внутренней свободы от предрассудков и предубеждений старого мира. Между прочим, он в это время задумал вместе со своими молодыми друзьями рукописный журнал под названием «Реалист», на обложке которого красовался длинный эпиграф из статьи Писарева, определявший, что такое «мыслящий реалист»...

    Теперь перейдем к характеристике, которую дал в своей автобиографии М. Р. Гоц другому соучастнику якутской трагедии, Матвею Исидоровичу Фундаминскому. Вот что рассказывает М. Р. Гоц о своих впечатлениях после первой встречи с ним.

    ...«Наконец, наиболее оригинальный, по крайней мере, по внешности, фигурой в нашем кружке был последний, присоединившийся к нам, Матвей Фундаминский. Он был нам так же заранее отрекомендован, как и Демосфен, но на этот раз рекомендация, исходя из более серьезного источника, более оправдалась. Уже несколько раз Терешкович [* Мой старший брат Осип Миронович. — Прим. К. М. Т.] упоминал, Что у него есть для «реалистов» такое приобретение, такое приобретение... и он только чмокал губами от полноты чувств. На наши расспросы он отвечал одним словом — «Лассаль». Знакомство с новоявленным Лассалем по обыкновенному, т.-е. по приведении его на общую квартиру, оказалось невозможным, и потому были отряжены от кружка для этой цели три депутата, которые должны были встретиться с Фундаминским в трактире. Когда мы вошли в трактирную залу, мы заметили в одном углу, за отдельным столиком, Терешковича и рядом с ним стройного, красивого мальчика с интеллигентными, изящными чертами лица, с несколько наивной серьезностью смотревшего на нас, когда мы подходили. С первого же взгляда мы были очарованы. Перед нами было нечто совсем оригинальное, не похожее на то, что мы привыкли видеть; таких «нигилистов» мы еще не встречали даже и в книгах. До сих пор мы точно, добросовестно следовали воспринятому «реальному» образцу — одевались неряшливо; не причесывались, аффектировали грубость. Если Рабинович и казался иногда более чистеньким, то вследствие чужой заботливости, сам же он мало заботился о своей внешности. Тут же нас сразу поразило соединение, замечательно гармоничное, всех нигилистических атрибутов с общим изяществом ансамбля. Фундаминский был в красной рубахе, цвет которой удивительно шел к его желтоватому, загорелому, но вместе нежному лицу; в высоких сапогах, но не грубых, аляповато сидевших, как у нас, а очень красивых, покрытых лаком; его длинные, прекрасные волосы представляли собой на фоне нигилистической растрепанности красивую, обрамлявшую его голову, корону. Может быть, другому мы не простили бы этого изящества, «аристократизма», но в данном случае мы были подготовлены заранее, мы знали, что встретим Лассаля, а ведь Лассаль говорил речи рабочим в белых перчатках. Нисколько не менее были мы очарованы его духовными качествами. Без малейшего принуждения, столь обычного при новых знакомствах, да еще на «смотринах», он сейчас же заговорил с нами, прекрасно владея разговором, свел его скоро на самые жгучие для нас темы и в умной, блестящей форме изложил свои взгляды, совершенно сходившиеся с нашими, потому что и он был большой поклонник и знаток Писарева. Мы провели прекрасный вечер и разошлись большими друзьями, обещая самым деятельным образом культивировать новое знакомство. Фундаминский присоединился к нашему кружку, но опять-таки самостоятельно. Он редко бывал на наших шумных собраниях у Рубинка, мало сходился с более негодными элементами, очевидно, по какому-то чутью разгадывая их, а может быть, отталкиваемый их чрезмерной грубостью. Он любил больше собирать тесный кружок на своей квартире, и этот кружок был ядром, который совершил потом общий переход от нигилизма к революционным идеям. Эти собрания у него остались в моей памяти, как самые хорошие моменты того времени. Они оживлялись и присутствием его сестры [* Елизаветы Исидоровны Фундаминской, ныне покойной.] почти его ровесницы, изящной, как он, милой и умной девушки, мало говорившей, но внимательно прислушивавшейся ко всем нашим горячим дебатам. Если на квартире Рубинка преобладали собеседования по разным житейским вопросам, то у Фундаминского больше внимания посвящалось науке и научным нашим занятиям»...

    /Каторга и ссылка. Историко-революционный вестник. Кн. 52. № 3. Москва. 1929. С. 69, 72-73./

    69) Гуревич, (Софья) Фрума-Фейга; адм.-сс. (1888-1889), мещ. Минск. губ., портниха, еврейка, 19 л. Прибыла в область сосланная административно на 4 г. по одному делу с женихом своим Пиком (принадлежность к партии «Нар. Воля»). Во время якутских событий 22 марта 1889 г. была заколота штыками солдат и вскоре умерла в больнице [«Былое» IX, 1906 г. Д. 93].

    /М. А. Кротов.  Якутская ссылка 70 - 80-х годов. Исторический очерк по неизданным архивным материалам. Москва. 1925. С. 177./

    70) Гуревич, Геня Янкелева; адм.-сс. (1889-1892), мещ. Минской губ., девица, 18 л. Сосланная административно в обл. на 3 г., через месяц после прибытия в Якутск оказалась в числе политических ссыльных, принимавших участие в «монастыревском восстании», за каковое была присуждена к 6 г. каторжн. работ. 22 марта 1889 г. в д. Монастырева была убита ее сестра Ф. Гуревич и казнен [* Поправка Зороастровой-Капгер.] жених. Находясь в Якутском тюремном замке, незадолго до отправки в Вилюйск. каторжную тюрьму, предназначенную для «монастыревцев», Г. Гуревич обратилась к губернатору с просьбой о переводе в женскую среднюю каторжную тюрьму, мотивируя ее теми тяжелыми воспоминаниями, которые были связаны для нее со всем, что напоминало ей потерю сестры и жениха — единственно близких ей людей. Она писала: «я не в состоянии дальше выносить эти постоянные напоминания: все окружающие меня или близкие знакомые, или друзья сестры и жениха одним видом своим вызывают ежеминутно воспоминания о них — это не дает мне ни минуты забытья, ни минуты спокойствия. Я уже не в силах переносить эту тяжелую душевную пытку. Одна надежда, что В. Превосходительство не оставите моей просьбы без внимания, и я буду поставлена в новые условия, где ни один человек не будет напоминать мне о моих утратах. Одна эта надежда поддерживает теперь меня. Мысль, что еще годы мне предстоит прожить среди людей, вызывающих тяжелые воспоминания, подавляет меня. Я знаю, что не в силах вынести этой пытки. Ваше Пр-во! Если есть возможность, умоляю, не оставьте моей просьбы без внимания, это — просьба человека, чующего свой страшный конец, это просьба утопающего о помощи». В просьбе ее было все-таки отказано — каторжные «монастыревцы», в том числе и Г. Гуревич, подлежали отправке в Вилюйск. тюрьму [Д. 57].

    /М. А. Кротов.  Якутская ссылка 70 - 80-х годов. Исторический очерк по неизданным архивным материалам. Москва. 1925. С. 177-178./

    239) Фундаминский, Мордух Исидорович; адм.-сс. (1888-1892), сын купца, студ. Петровской академии, холост, еврей. Арестованный в Москве в конце 1886 г. за принадлежность к московской организации «Народной Воли», в 1888 г. выслан на 8 л. под надзор полиции в Якутск. обл. По «монастыревскому делу» присужден к 20 г. каторжных работ. Умер от кишечного туберкулеза в Ирк. больнице после отбытия срока каторжн. работ [«Былое» — IX 1906. Д. 10].

    /М. А. Кротов.  Якутская ссылка 70 - 80-х годов. Исторический очерк по неизданным архивным материалам. Москва. 1925. С. 225./

                                                            ЯКУТСКАЯ ТРАГЕДИЯ

                                                                  (1889 г. - 1924 г.)

    ...Трудный и долгий путь из Якутска в Колымск и при прежних, более или менее сносных, условиях был сопряжен со многими серьезными опасностями; при новом же порядке, установленном Осташкиным, эти опасности усугублялись, особенно, если принять во внимание, что в числе назначенных к отправке были женщины и даже дети. Но еще больше возмутило нас это — самоуверенность и спокойствие, с каким местный помпадур превращал нас в объектов своих административных экспериментов, обязывавших нас, прежде всего, как революционеров, самым решительным образом протестовать против произвольных и бессмысленных распоряжений тупого бюрократа. В тот же день мы все собрались на совещание, чтобы обсудить создавшееся положение. Выступившие товарищи, отражая всеобщее настроение, сделали ряд заявлений, исполненных глубокого возмущения против распоряжений Осташкина, и призывали к протесту. Эти речи встретили сочувственный отклик у всех присутствовавших на собрании товарищей. Но какова должна быть форма этого протеста?

    На этот счет высказаны были разные мнения. Одни предлагали произвести покушение на Осташкина, другие массовый побег, вооруженное сопротивление и, наконец, просто пассивное сопротивление. Но хотя ни одна из предлагаемых форм протеста на этом собрании окончательно принята не была, но уже на этом первом совещании вооруженное сопротивление нашло горячих сторонников. Было принято лишь предложение одного товарища отправить к Осташкину депутата, который бы выяснил ему все опасности, сопряженные с новым порядком отправки в Колымск, и предложил бы ему отменить свои распоряжения. В качестве такого депутата отправился к Осташкину 19 марта Гоц. Привожу из докладной записки Осташкина департаменту полиции рассказ его о посещении его Гоцом:

    «19-го явился утром ко мне на квартиру админ.-ссыльный Мовша Гоц в качестве уполномоченного от прочих государственных ссыльных и требовал об отмене сделанного 16 марта распоряжения об усиленной отправке ссыльных в северные округа в течение марта и апреля. Гоцу я ответил, что сделанное распоряжение остается в своей силе и, обращаясь к благоразумию его и подлежавших отправке по назначению ссыльных, внушил ему убедить ссыльных подчиниться распоряжению начальства, основанному на предписаниях и указаниях высшего правительства. Гоц ушел, нагло заявив, что политические ссыльные не подчинятся распоряжению об усиленной отправке». Конечно, ответ Осташкина не способствовал нашему успокоению. Напротив того. Негодование все более нарастало и даже самые уравновешенные и сдержанные из товарищей стали терять душевное равновесие. После ответа Осташкина Гоцу мы, обсудив создавшееся положение, остановились на следующем решении. Подлежащие отправке 22 марта товарищи не оказывают никакого сопротивления при отправке. Но остальные товарищи, вооружившись, устраивают за городом засаду и, дождавшись увозимых под конвоем товарищей, выходят из засады, нападают на конвой, отбивают товарищей и везут их обратно в город. Принять участие в этом предприятии за малым исключением вызвались почти все присутствовавшие на собрании. План этот, сам по себе довольно фантастичный, впрочем, не был осуществлен.

    Между тем один из товарищей, подлежавших отправке в Колымск в первую же очередь, на основании новых правил, заявил Гоцу, что он решил во всяком случае оказать вооруженное сопротивление. Это заявление совершенно опрокидывало наш первоначальный план, и мы на следующий день снова собрались для обсуждения положения.

    Мы обменялись мнениями о форме протеста, при чем на голосование был поставлен только вопрос о вооруженном сопротивлении. Перед самым голосованием т. Гаусман попросил слова и в своей краткой, немногословной речи, попытался нарисовать картину, какая встает в его воображении непосредственно после вооруженного сопротивления, и просил подумать о тех многочисленных жертвах, которые неизбежно повлечет за собой вооруженное сопротивление. В виду этого, он просит товарищей отдать себе ясный отчет в неизбежных последствиях, раньше, чем принять окончательное решение. Хотя искренняя речь т. Гаусмана произвела на всех присутствующих глубокое впечатление, тем не менее последующее голосование дало в результате подавляющее большинство за вооруженное сопротивление, при 8 воздержавшихся и 1 голосе против.

    По настоянию Гаусмана, было, однако, решено сделать еще последнюю попытку легального характера: все собравшиеся подают Осташкину тождественные заявления, в которых подробно излагаются условия пути в Колымск и подчеркивается, что новый порядок отправки при данных физических и климатических условиях грозит жизни отправляемых, и поэтому просят об отмене новых правил отправки.

    На следующее утро мы часов в 12 собрались на квартире недалеко от областного правления и с тождественными заявлениями в руках, по одиночке, стали направляться друг за другом в областное правление. Первый же товарищ, явившийся туда со своим заявлением, встретил со стороны советника Добржинского, заведовавшего экспедицией ссыльных, отказ принять заявление. Товарищ стал настаивать на принятии заявления и на докладе такового сегодня же исполняющему должность губернатора. Пока происходили эти пререкания, стали подходить постепенно и другие товарищи. Добржинский растерялся и послал за полицмейстером.

    По приглашению полицмейстера мы вышли во двор и здесь, только по настойчивому нашему требованию, он согласился принять от нас наши заявления.

    Полицмейстера мы просили не позже завтрашнего дня сообщить нам резолюцию губернатора на наши заявления и привезти нам ответ на квартиру Ноткина в доме Монастырева, где мы все для этой цели соберемся. С этим полицмейстер согласился и обещал завтра же на эту квартиру привезти ответ губернатора.

    Между тем к нам доходили слухи, что начальство что-то предпринимает, что местной команде раздают боевые патроны. Опасаясь, чтобы ночью нас по одиночке не переарестовали, мы решили, не расходясь, ночь провести вместе на квартире Ноткина.

    Забегая несколько вперед, позволю себе процитировать дословно резолюцию Осташкина на наши заявления. Резолюция эта впервые стала мне известна из дела департамента полиции «о вооруженном сопротивлении политических ссыльных 22 марта 1889 г. в Якутске» за № 7732, хранящегося в историко-революционном архиве в Ленинграде. Резолюция эта гласит: «Заявления эти оставить без последствий, так как, если принятая мною законная мера отправки административно-ссыльных в северные округа, вызванная беспорядками, допускаемыми ссыльными при высылке из города, окажется по местным условиям неудобоисполнимою, то по получении об этом донесений подлежащих властей будет сделано распоряжение об изменении отправки государственных в северные округа, и так как одному из подавших заявление ссыльному Гоцу я уж лично объяснил, что распоряжение мое по настоящему делу они должны исполнить в точности и не принуждать принимать полицейские меры к проведению оного в действительное исполнение. За подачу же государственными настоящих заявлений скопом; за нарушение порядка благочиния в областном правлении; за самовольное сборище по общему уговору в здании областного правления, разогнанное увещаниями г. полицмейстера; за самовольную явку некоторых из ссыльных в город из мест водворения, не испросивши разрешения полиции, несмотря на неоднократное распоряжение губернатора, что они будут за это подвергнуты законному взысканию; за вмешательство в распоряжения губернатора об отправке государственных в северные округа таких административно-ссыльных, до которых очередь отправки еще не дошла и которые совсем не были предназначены к высылке в весеннее время, очевидно, сделанное с явною целью оказать противодействие губернаторским распоряжениям, несмотря на сделанное мною ссыльному Гоцу по этому предмету предупреждение, — виновные должны быть привлечены к ответственности, предусмотренной ст. 265-270 Ул. о нак.; всех явившихся в областное правление и подавших заявление заключить в тюремный замок впредь до особых моих распоряжений, назначив сегодня же формальное следствие о беспорядках для привлечения виновных к законной ответственности. Следующих к отправке 22 марта государственных отправить по назначению указанным мною порядком. Резолюцию эту объявить ссыльным в городском полицейском управлении, куда, при недостаточности команды, вызвать команду солдат для охранения порядка и приведения этого распоряжения в действительное исполнение. Об этом донести генерал-губернатору».

    22 марта (старого стиля) 1889 года, вместо ожидаемого полицмейстера, в одиннадцатом часу утра явился на квартиру полицейский надзиратель Олесов и пригласил нас всех в полицию для выслушания резолюции губернатора на наши заявления. Мы выразили свое крайнее недоумение на его предложение, указав, что полицмейстер накануне просил нас в полицию не являться, а обещал ответ губернатора привезти нам на квартиру Ноткина, куда мы все с этой целью и собрались. Олесов наших возражений не стал выслушивать, а крикнув: «значит, вы не идете» — бомбой вылетел из комнаты. Спустя минут 10-15 явилась в дом Монастырева команда солдат во главе с поручиком Карамзиным в сопровождении полицмейстера. Часть солдат осталась во дворе, часть же с Карамзиным вошла в комнату, где находились ссыльные. Карамзин потребовал, чтобы мы под конвоем отправились в полицию для выслушания резолюции губернатора на наши заявления. Мы снова сослались на обещание полицмейстера объявить нам резолюцию губернатора на квартире Ноткина. Карамзин ответил, что ему дано поручение привести нас под конвоем в полицию, и это распоряжение он должен исполнить. Начинаются переговоры с Карамзиным, которые ведет по преимуществу Л. М. Коган-Бернштейн. Мы выражаем желание отправиться в полицию, но просим удалить конвой, ибо мы не арестованы. Но тут влетает в комнату все время находившийся в коридоре полицмейстер и повышенным голосом бросает офицеру: «Что вы с ними разговариваете, исполняйте данное вам поручение!» — Карамзин тогда быстро для формы бросает нам вопрос: «идете, идете, идете?» и командует солдатам, предварительно что-то шепнув на ухо стоявшему возле него унтер-офицеру: «бери их!» С нашей стороны раздается несколько женских голосов: «идем, дайте одеться!», но солдаты сразу после команды двинулись на нас с прикладами и штыками. Все стоявшие в первом ряду были или оглушены прикладами, или поранены штыками. Поднялась невероятная суматоха. В этот момент вдруг грянули выстрелы. Комната наполнилась пороховым дымом. Из рассказов, которыми обменивались товарищи уже в Якутской тюрьме, могу установить следующее. Как только солдаты стали наседать на нас, Н. А. Зотов вскакивает на диван и, выхватив из кармана револьвер, стреляет в Карамзина и ранит его легко в ногу; одновременно Карамзин стреляет в Зотова, но дает промах. Солдаты в свою очередь, дав залп в комнате, выскакивают во двор, испуганные ответными выстрелами. Со двора солдаты открывают частый огонь по дому, окнам и входам. Часть товарищей, стоявших при начале наступления у двери, ведущей в задние комнаты, инстинктивно направляется в задние комнаты, направляясь к заднему выходу. П. Л. Муханов открывает закрытую дверь на заднем крыльце, кричит «сдаемся», но тут же падает, сраженный солдатской пулей. Крики «сдаемся», «перестаньте стрелять!», усиливаются, но солдаты продолжают свое дело, ни на что не обращая внимания. Наконец выстрелы замолкают, и некоторые из товарищей выходят во двор. В комнате стоит раздирающий душу стон раненых.

    Весть о том, что в государственных стреляют, взволновала весь город, и к дому Монастырева стала сбегаться публика. Вместе с другими прибежал и т. Подбельский. В это же время явились на место происшествия Осташкин и полицмейстер и, войдя во двор, остановились за цепью солдат. Узнав о прибытии виновника бойни, Гаусман и некоторые другие товарищи в страшно возбужденном состоянии бросаются к губернатору с криком: «Что вы наделали? Распорядитесь немедленно прислать врача для оказания медицинской помощи раненым!» Осташкин просил их успокоиться, уверяя, что за врачом немедленно будет послано. Т. Зотов замечает в комнате убитого тов. Пика, которому пуля попала в глаз. Вид убитого Пика, залитого кровью, приводит Зотова в сильное возбуждение, он выскакивает на крыльцо с револьвером в руке и дважды стреляет в Осташкина. Первая пуля, пробив пальто, ударилась в пуговицу вицмундира и слегка оцарапала кожу. Вторая пуля пролетела мимо цели, потому что Осташкин после первого выстрела поспешно убежал. Солдаты же после раздавшегося выстрела без всякой команды открыли стрельбу по дому со всех сторон.

    Когда стрельба прекратилась, ссыльные стали выходить во двор.

    При первой перестрелке убиты: Пик и Муханов, ранены: тяжело Л. М. Коган-Бернштейн, Минор, Софья Я. Гуревич, легко: Фундаминский, Осип Эстрович и Орлов. При второй перестрелке убиты: Шур, Ноткин, Подбельский; тяжело ранены Гоц и Зотов. Из тяжело раненых С. Я. Гуревич через час скончалась...

    М. Брамсон.

    /Якутская трагедия - 22 марта (3 апреля) 1889 г. - Сборник Воспоминаний и Материалов. Под ред. М. А. Брагинского и К. М. Терешковича. О-во политических каторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1925. С. 11-17./

                                                              ПРИЛОЖЕНИЕ 1.

                                    Документы по Якутскому делу 22 марта 1889 года*

    [* Печатая официальные документы, относящиеся к Якутской трагедии, мы должны подчеркнуть, что события изложены в них крайне тенденциозно, а отдельные моменты совершенно извращены. В особенности мы считаем необходимым опровергнуть несоответствующую действительности характеристику, данную в этих документах поведению наших товарищей-женщин. Мы категорически утверждаем, что наши товарищи-женщины, как и мы все, сознательно пошли на вооруженный протест против произвола царских чиновников и рука об руку с мужчинами делили опасности, связанные с этим протестом. В частности, отмечаем факт, до сих пор не оглашенный в печати. Это — поведение Анисьи Давидовны Болотиной, прозванной в нашей среде «казаком», — она упорно стреляла из револьвера и кончила стрельбу лишь тогда, когда исчерпала весь запас имевшихся у нее патронов.]

                                                         (Копия выписки из дела).

    По постановлению бывш. иркутского генерал-губернатора, ныне тов. мин. вн. д. генерал-лейтенанта графа Игнатьева, состоявшемуся 14 апр. 1889 года, преданы военному суду по законам военного времени при Якутской местн. команде государственные административно-ссыльные преступники: Лев Коган-Бернштейн, Альберт Гаусман, Николай Зотов, Моисей Брамсон, Иосиф Минор, Самуил Ратин, Мендель Уфлянд, Мовша Гоц, Иосиф Эстрович, Михаил Эстрович, Шендер Гуревич,, Матвей Фундаминский, Марк Брагинский, Михаил Орлов, Липман Берман, Кисиель (он же Константин) Терешкович, Борис Гейман, Сергей Капгер, Подбельский, Сара Коган-Бернштейн, Вера Гоц, Анисья Болотина, Паулина Перли, Роза Франк, Евгения Гуревич, Анастасия Шехтер и Анна Зороастрова, а также государственные ссыльные Исак Магат, Иосиф Резник и Николай Надеев за соглашение с целью противодействовать распоряжениям начальства и вооруженное затем сопротивление властям с убийством полицейского служителя, покушением на убийство и. д. Якутск. губерн. и нанесением ран офицеру и некоторым нижним чинам означенной местной команды. По военно-судному делу, поступившему 3 июля на конфирмацию, оказалось: по значительному скоплению госуд. ссыльных, преимущественно евреев, предназначенных к водворению в северных округах Верхоянском и Колымском, они, по тесноте помещения в местном тюремном замке, впредь до отправления по назначению, были временно размещены отчасти в самом городе, а некоторые по ближайшим к городу улусам. В виду скорого прибытия новых партий таких же ссыльных и медленности в отправке их в эти округа, которая, по местным условиям, производилась по 2-3 человека с таким же числом конвойных через 7-10 дней, и. д. Якутск, губернатора Осташкин в устранение происходивших от сего неудобств, частых самовольных отлучек вышеупомянутых ссыльных из улуса в город Якутск, где ими была самовольно устроена библиотека и читальня, а также уклонения их под разными предлогами от очередной отправки, 16 марта 1889 года сделал распоряжение по окружному и городскому полицейскому управлению об отправлении их в те округа усиленными партиями по четыре чел., через каждые семь дней, при чем обязал предназначенных к отправлению собирать накануне и, как пересыльных арестантов, заключать в тюремный замок, откуда и передать их конвоирам; в то же время предписал иметь строгое наблюдение за тем, чтобы отправляемые в северные округа госуд. ссыльные, во избежание излишнего требования от содержателей по тракту подвод, как это было замечено, на основании циркуляра главн. тюр. упр. от 10 окт. 1886 г. за № 1147, имели при себе каждый не более 5-ти пудов клади, излишнюю же тяжесть сверх 5-ти пудов ни в каком случае не дозволять им брать. К отправлению таким порядком госуд. ссыльных в гор. Верхоянск и Средне-Колымск в течение марта и апреля, как более удобного времени, предназначены были тогда же в Верхоянск: Гейман, Резник с семьей, Роза Франк, Болотина, Фрума Гуревич, Пик, Анастасия Шехтер, Евгения Гуревич, Михаил Орлов, Робсман и Винярский; в Средне-Колымск: Альберт Гаусман, с семейством, и Мовша Гоц, с женою Верою. Такое распоряжение и. д. як. губ. вызвало неудовольствие ссыльных, видевших в этой мере стеснения для себя и желавших отсрочить самую отправку их до весны, с вероятною целью, по дошедшим до губернатора сведениям, побега некоторых из них; поэтому сначала, 18 марта, явился к и. д. губ. Осташкину ссыльный Мовша Гоц, в качестве депутата от своих товарищей, с словесной просьбой об отмене этого распоряжения; когда губерн. объявил Гоцу, что распоряжение это будет оставлено в силе, несмотря ни на какое противодействие с их стороны, и велел передать об этом прочим ссыльным, то Гоц, уходя, возвышенным голосом сказал, что они, ссыльные, не исполнят этого распоряжения. Затем 21 марта, накануне отправки первой усиленной партии, во 2-м часу дня явились толпою в обл. правление 30 человек ссыльных с письменными заявлениями, требуя все в один голос принять от них заявления и немедленно представить их губернатору для отмены сделанных распоряжений об усиленной отправке в северные округа, которым подчиниться они не могут. На убеждения советника обл. правл., наведывающего делами экспедиции о ссыльных Добржинского о незаконности являться целою толпою в присутственное место с целью противодействовать распоряжениям начальства, с заявлениями, которых принять он не имеет права, ссыльные продолжали громко настаивать и, на предложение его удалиться из присутств. места, ответили, что не уйдут до тех пор, пока не будут доложены их заявления губернатору, при чем не дозволили даже затворить двери отделения, в котором он занимается. Вследствие чего советник Добржинский вынужден был послать за полицмейстером, который вскоре прибыл и, видя толпу ссыльных в возбужденном состоянии, отобрал от них, в видах успокоения, приготовленные ими заявления, обещаясь доложить их губернатору и объявить им резолюции по этим заявлениям. По выходе затем, по требованию полицмейстера из обл. правл., госуд. ссыльные стали доказывать ему правоту своих требований, говоря, что во всяком случае они не поедут по сделанным последним распоряжениям губернатора, что могут заставить их к тому только силою, при чем Иосиф Минор, потрясая рукою, сказал: «мы не шутим с начальством, вы знаете, г. полицмейстер, чем это пахнет?». По акту, составленному по сему случаю, явились толпою в Як. обл. пр.: Зотов, Коган Бернштейн, Резник, Пик, Муханов, Терешкович, Брамсон, Уфлянд, Ратин, Шур, Берман, Минор, Фундаминский, Иосиф Эстрович, Михаил Эстрович, Ноткин, Брагинский, Гуревич, Гаусман, Орлов, Мовша Гоц, Магат, Фрума Гуревич, Евгения Гуревич, Роза Франк, Анастасия Шехтер, Вера Гоц, Анисья Болотина и Паулина Перли, всего 30 чел., некоторые из них с этой целью пришли из улусов без разрешения. Отобранные от них заявления, по своему содержанию и оборотам речи, совершенно тождественны, некоторые писаны одним почерком; в заявлениях они просили об отмене сделанных за последнее время распоряжений и. д. губернатора с тем, чтобы отправлять их по-прежнему в северные округа по 2 челов. через каждые 10 дней, с правом брать с собою багажа не менее 10 пуд. на человека, при чем никого перед отправкой не арестовывать и на путевые издержки выдавать им деньги заблаговременно. По докладу означенных заявлений и. д. губ. Осташкин положил резолюцию: оставить заявления эти без последствий, а за подачу их по общему уговору, скопом, с нарушением порядка благочиния в обл. пр., а также за самовольную явку некоторых из них в город без всякого разрешения и вмешательство в распоряжения губернатора таких администрат.-ссыльных, до которых не дошла еще очередь отправки и которые вовсе не были назначены к высылке в весеннее время, что очевидно сделано было им с целью оказать противодействие распоряжениям губернатора, несмотря на сделанные по этому предмету предупреждения ссыльному Гоцу, являвшемуся перед тем к нему депутатом от своих товарищей, — виновных привлечь на основании 265-270 ст. Ул. о нак. к законной ответственности и, по объявлении им этой резолюции в гор. полиц. упр., заключить их в тюремный замок до окончания следствия по сему обстоятельству; назначенных к следованию в Верхоянск отправить ныне же по назначению из тюремного замка; для приведения в исполнение сего распоряжения и охранения порядка, в виду выраженной ими готовности к неповиновению, по недостаточности полицейской команды, вызвать в помощь полиции до 30 вооруженных нижних чинов из местной команды под начальством офицера, о чем тогда сообщено им начальнику этой команды капитану Важеву. Во исполнение сего як. полицм. полковник Сукачев, зная, что госуд.-ссыльные, подавшие заявления, собрались в квартире одного из них, Якова Ноткина, в доме мещанина Монастырева, командировал 22 марта, в 10 час. утра, полиц. надзирателя Олесова, с 50-десятником гор. казачьего полка Андреем Большевым пригласить их явиться к 11 часам в полиц. упр. для выслушания резолюции губернатора по заявлениям их. На подобный призыв госуд.-ссыльные категорически отказались идти, требуя объявления им означенной революции на квартире, где находятся они в сборе. По докладу об этом и. д. губ. Осташкин сделал распоряжение о доставке их в полиц. упр. с помощью отряда, вызванного из местной команды. Согласно этого распоряжения полицмейстер и начальник местной команды капитан Важев с помощником своим подпоручиком Карамзиным и 30 вооруженными нижними чинами отправились около 11 час. утра в квартиру Ноткина. Прибыв к дому Монастырева, как это видно из составленного акта, они нашли ворота запертыми, вследствие чего, для открытия доступа во двор, была выломана калитка, и в квартиру Ноткина послан был поручик Карамзин с предложением госуд.-ссыльным добровольно явиться в гор. полиц. упр. по распоряжению губернатора, на что они ответили отказом; по оцеплении затем квартиры нижними чинами полицмейстер и нач. команды капитан Важев вновь обратились к ссыльным с увещанием исполнить требование начальства. Ссыльные вначале выказали колебание, согласившись на убеждение идти в полиц. упр. только без конвоя, — многие, в особенности некоторые из женщин, и под конвоем; но в это время из среды их выступил вперед Лев Коган-Бернштейн и, взяв в руки стул, стал убеждать товарищей своих тоном, вызывающим и возбуждающим, не падать духом, говоря: «неужели вы боитесь, я сам служил в солдатах, силою с нами ничего не сделают и т. п.», после чего ссыльные решительно отказались исполнить предъявленные к ним требования. Видя такое упорство и бесполезность всех увещаний, начальник команды капитан Важев приказал подпоручику Карамзину и 10 чел. солдат войти с ним в комнату и выводить их во двор по несколько человек силою, если не пожелают идти добровольно. Когда подпоручик Карамзин вошел в комнаты с солдатами, и ссыльные на троекратное предложение его отказались также выходить, велел солдатам окружить стоявших в первых рядах и выводить их, тогда один из них (с большими волосами в серой поддевке), вскочив на диван, стал стрелять в тех солдат из револьвера; вслед затем последовали учащенные револьверные выстрелы в самого Карамзина и в окна по направлению к цепи остальных солдат; вследствие чего вошедшие с подпоруч. Карамзиным в комнаты солдаты, имея ружья незаряженными, выбежали оттуда, вслед за ними вышел подпор. Карамзин, раненый пулею в левую ногу, выше 4 вершков коленного сустава, в мягкие части на вылет, — между тем выстрелы со стороны госуд. ссыльных продолжались в окна и в отворенные двери по направлению стоявших на дворе солдат и полиц. служителей, тогда капитан Важев скомандовал солдатам, стоявшим в цепи, сделать выстрел в те окна, из которых производилась усиленная пальба ссыльных, после того выстрелы прекратились. Вскоре затем, по извещении полицмейстера о происходившем, прибыл на место и. д. губерн. Осташкин и, выйдя во двор дома Монастырева, обратился к некоторым бывшим тут же во дворе ссыльным с увещанием подчиниться требованиям полиции; один из них, как оказалось впоследствии, Ноткин, подойдя к нему близко, выстрелил в него 2 раза из револьвера почти в упор и ранил его в живот; полиц. служитель Хлебников схватил было стрелявшего, но тогда же последовало еще несколько выстрелов, направленных в уходившего и. д. губерн., а полиц. служ. Хлебникова смертельно ранили в живот, т.-е. пальба ссыльными возобновилась. Поэтому капит. Важев вновь скомандовал стрелять и тотчас прекратить эту стрельбу, когда ссыльные, выбрасывая свои револьверы в окна, стали кричать, что они сдаются. Взятые после того в доме Монастырева госуд. ссыльные: Константин Терешкович, Моисей Брамсон, Мендель Уфлянд, Самуил Ратин, Липман Берман, Альберт Гаусман, Шендер Гуревич, Марк Брагинский, Борис Гейман, Сергей Капгер, Михаил Эстрович, Роза Франк, Евгения Гуревич, Анастасия Шехтер, Анисья Болотина, Паулина Перли и Анна Зороастрова отправлены под стражу в местный тюремный замок. По отправлении их арестован Исаак Магат, подавший накануне заявление скопом, но не участвовавший в вооруженном сопротивлении, затем был задержан около дома Монастырева сс.-поселенец Николай Надеев, у которого в кармане найдено несколько револьверных патронов. В самом же доме, на месте, оказались: Муханов, Ноткин, Пик и Шур убитыми ружейными выстрелами, и тела их препровождены в анатомический покой; Фрума Гуревич, Лев Коган-Бернштейн, Подбельский, Зотов, Иосиф Минор, Мовша Гоц, Иосиф Эстрович, Фундаминский и Орлов ранеными, и поэтому отправлены в гражданскую больницу, вместе с Верой Гоц, находившейся при муже, из них Фрума Гуревич и Подбельский, тяжело раненые, вскоре умерли в больнице. Раны, нанесенные ссыльными подпоруч. Карамзину и рядовому Горловскому, отнесены к разряду легких; рана, полученная полиц. служителем Хлебниковым, в диаметре не более пули револьвера малого калибра, проходила через всю брюшную полость, от которой он в тот же день вечером и умер. У и. д. губерн. Осташкина по медицинскому освидетельствованию оказалась в правой стороне живота, немного ниже пупка, легкая контузия, произведенная револьверною пулею, пробившею в том месте ватное пальто, которое было на нем. При осмотре дома мещанина Монастырева, из которого взяты означенные ссыльные, кроме 4 револьверов разных систем, выброшенных ими в окна, найдены еще 6-ствольный револьвер большого калибра, заряженный 5 пулями [* 4 револьвера, выброшенные в окно, оказались купленными накануне 21 марта в г. Якутске, в лавке Захарова с сотнею при них патронов; при чем 2 из них Шендером Гуревичем, а другие 2 неизвестно кем из госуд. ссыльных.], кроме того много выстрелянных гильз и несколько револьверных патронов, 4 кобура и несколько жестяных ящиков также от револьверных патронов, двуствольное ружье без замков, ствол одноствольного ружья и записная книжка с 3-мя 5-рублевыми кред. билетами, при этом собрано 25 небольших разорванных клочков бумаги, валявшихся на полу с фамилиями госуд.-ссыльных, которые указывают на то, что между ними происходили какие-то выборы, так как на одном из этих клочков бумаги написано: «не могу никого выбрать, мало еще знаком с публикой. М. Эстрович». Затем при обыске в квартире Гаусмана и Брамсона оказались еще 2 револьвера. По предъявлении госуд. ссыльных, взятых в доме Монастырева, в том числе раненых и убитых, подпор. Карамзин, унт.-офицер Ризов, казак Ципандин, Винокуров и др. признали Николая Зотова, Льва Когана-Бернштейна и Альберта Гаусмана за тех, которые при взятии их для вывода из означенного дома, вскочив на диван, первые начали стрелять в солдат, хотевших оцепить некоторых из них, при чем подпор. Карамзин удостоверил, что после того видел Зотова стрелявшим с крыльца в уходившего и. д. губернатора после сделанного в него выстрела Ноткиным. Подсудимые, подавшие однородные заявления на имя Якутск. губерн. об отмене сделанных им распоряжений в отношении усиленной отправки их в Верхоянский и Колымский округа, за исключением Иосифа Резника, который по случаю отправки его 31 марта в Верхоянск не вызывался в суд, показали, что на подачу означенных заявлений общего соглашения между ними не было, многие из них собрались по этому случаю в обл. пр. случайно, где никакого шума и беспорядка не производили. В отношении оказанного ими вооруженного сопротивления в доме мещанина Монастырева задержанные в этом доме, отрицая факт какого-либо соглашения на это преступление, отозвались, что вначале не соглашались идти под конвоем по неимению письменного распоряжения об их арестовании, выстрелы некоторых ссыльных были непреднамеренные, а вызванные действиями административных лиц, главным образом полицмейстера; у кого было оружие и кто из них стрелял отвечать многие из них отказались; некоторые только показали, что оружия у них не было и кто имел его — не знают. Перед заключением следствия Николай Зотов, сознаваясь в том, что при виде насилия солдат и раздирающих криков женщин он выхватил из кармана револьвер и, вскочив на диван, сделал выстрел в подпор. Карамзина и солдат, между прочим, показал, что одновременно с его выстрелом раздались и другие выстрелы и со стороны солдат, и со стороны госуд. ссыльных; после того, увидав с крыльца и. д. губерн. Осташкина и будучи крайне возмущен убийством дорогих ему товарищей, умерших на его глазах, выстрелил в него, как виновника всех этих жертв, один раз, а когда он бросился бежать, стараясь скрыться за солдатами, сделал в него выстрел в другой раз и ушел сам обратно в комнаты. Из арестованных Борис Гейман, Сергей Капгер и Анна Зороастрова в подаче заявлений губерн. не участвовали, прибыли из улусов в Якутск по своим надобностям: Капгер 21 марта вечером, а Гейман и Зороастрова на другой день утром около 11 час. и, не зная о преступных деяниях своих товарищей, что подтвердилось и на суде, зашли в квартиру Ноткина, чтобы видеться с некоторыми из своих знакомых, и узнав в то же время, что они ожидают объявления какой-то резолюции губернатора, остались там, где и были вскоре взяты.

    О предварительном соглашении между ними на сопротивление начальству при них никакого разговора не было.

    Подсудимые Роза Франк и Анастасия Шехтер, по показаниям полицейского надзирателя Олесова и рядовых Маркова, Иксонова и др., перед самым началом сопротивления изъявляли намерение подчиниться требованиям начальства и уговаривали товарищей своих идти в полицейское управление под конвоем, но не достигли своей цели вследствие сделанного Коган-Бернштейном воззвания к неповиновению. Исаак Магат, подавший в числе других заявление на имя губернатора, с целью противодействовать распоряжениям начальства, во время оказанного сопротивления в квартире Ноткина не был, и арестован уже после этого. По статейным спискам из подсудимых православного вероисповедания: Николай Зотов, 26 лет, из дворян Таврической губ., Михаил Орлов, 25 лет, сын коллежского асессора, Сергей Капгер, 28 лет, из дворян Воронежской губ., и Анна Зароастрова, 26 лет, дочь священника. Вероисповедания иудейского: Альберт Гаусман, 29 лет, из мещан, Лев Коган-Бернштейн, 28 лет, сын купца, бывший студент петербургского университета, Сара Коган-Бернштейн, 28 лет, жена его, Шендер Гуревич, 22 лет, купеческий сын, Мендель Уфлянд, 27 лет, из мещан, Иосиф Эстрович, 22 лет, сын купца, Исаак Магат, 22 лет, бывший студент петербургского технологического института, Матвей Фундаминский, 22 лет, сын купца, Мовша Гоц, 23 лет, купеческий сын, Марк Брагинский, 25 лет, из мещан, Иосиф Минор, 27 лет, из мещан, Моисей Брамсон, 27 лет, из мещан, Самуил Ратин, 28 лет, из мещан, Борис Гейман, 23 лет, из мещан, Паулина Перли, 26 лет, мещанка, Анастасия Шехтер, 29 лет, мещанка, Анисья Болотина, 24 лет, мещанка, Роза Франк, 28 лет, дочь купца, Липман Берман, 20 лет, из мещан, Михаил Эстрович, 20 лет, сын купца, и Евгения Гуревич, 18 лет, мещанка. Все они сосланы административно в Сибирь по особым высочайшим повелениям, из них Николай Зотов и Михаил Орлов вначале высланы были в Тобольскую губернию, но за беспорядки и неповиновение властям в пути следования, по постановлению министра внутренних дел, отправлены в отдаленнейшие места Якутской области; кроме того Зотова, Орлова, Шендера Гуревича, Веру Гуревич и Кисиеля Терешковича за беспорядки, произведенные ими в числе других в Томске, согласно распоряжения тов. мин. вн. дел, предписано в октябре 1888 года разместить их по улусам Якутской области отдельно одного от другого. Анна Зороастрова выслана была под надзор полиции в Степное генерал-губернаторство и водворена в Семипалатинск, но затем разрешено ей переехать в Якутскую область, в место нахождения ссыльного Сергея Капгера, с которым пожелала вступить в брак; прибыла в ноябре 1888 года.

                                                                              Приговор.

    Военный суд, признав подсудимых государственных ссыльных:

    1) Льва Когана-Бернштейна, 2) Альберта Гаусмана, 3) Николая Зотова, 4) Марка Брагинского, 5) Моисея Брамсона, 6) Мовшу Гоца, 7) Шендера Гуревича, 8) Иосифа Минора, 9) Михаила Орлова, 10) Самуила Ратина, 11) Менделя Уфлянда, 12) Матвея Фундаминского, 13) Иосифа Эстровича, 14) Сару Коган-Бернштейн, 15) Анисью Болотину, 16) Веру Гоц, 17) Паулину Перли, 18) Бориса Геймана, 19) Сергея Капгера, 20) Анну Зороастрову, 21) Розу Франк, 22) Анастасию Шехтер, 23) Липмана Бермана, 24) Кисиеля Терешковича, 25) Михаила Эстровича и 26) Евгению Гуревич виновными в вооруженном сопротивлении исполнению распоряжений начальства, по предварительному между собою соглашению, с убийством при этом полицейского служителя Хлебникова, с покушением на убийство и. д. Якутского губернатора Осташкина, с нанесением ран подпоручику Карамзину и рядовому Горловскому, на основании 107 и 279 ст. XXII книги свода военн. постановлений 1869 года издания 2-го, 118 и 119 ст. уложения о наказ, уголовн. и исправ. издания 1885 года, приговорил: первых трех — Когана-Бернштейна, Гаусмана и Зотова, как зачинщиков в означенном преступлении, подвергнуть смертной казни через повешение; следующих затем 14 человек, как сообщников, по лишении всех прав состояния, сослать в каторжную работу без срока; Бориса Геймана, Сергея Капгера, Анну Зороастрову, во внимание того, что они не участвовали в соглашении со своими товарищами на составление заявления с целью противодействовать распоряжениям начальства и явились в квартиру Ноткина, где оказано было затем сопротивление, в самый день происшествия, незадолго перед самым сопротивлением, а Розу Франк и Анастасию Шехтер, во внимание того, что перед началом вооруженного сопротивления изъявили намерение подчиниться требованиям начальства и уговаривали товарищей своих идти в полицейское управление под конвоем, — по лишении всех прав состояния, сослать в каторжную работу на пятнадцать лет; остальных: Липмана Бермана, Кисиеля Терешковича, Михаила Эстровича и Евгению Гуревич, во внимание их несовершеннолетия менее 21 года, согл. 139 ст. ул. о нак., по лишении всех прав состояния сослать в каторжную работу на десять лет. Подсудимых Исаака Магата и Иосифа Резника, из которых последний за отправлением в Верхоянск в суд для допроса не вызывался, за соглашение в числе 30 человек на подачу заявлений с целью противодействовать распоряжениям начальства по отправлению ссыльных в северные округа Якутской обл., без всякого участия в самом сопротивлении по сему обстоятельству, на основании 111 ст. означенной XXII кн., по лишению всех прав состояния, сослать на поселение в отдаленнейшие места Якутской обл.; привлеченного к делу ссыльнопоселенца Николая Надеева, который не принимал никакого участия как в соглашении на подачу заявлений с целью противодействовать распоряжениям начальства, так и в сопротивлении, оказанном после того тому же начальству, а имел только патроны от собственного револьвера, оставшегося во время задержания его на квартире, от ответственности освободить. Суждение о Подбельском, Фруме Гуревич и о других, за смертью их, прекратить. Употребленные по делу издержки, по приведении их в известность, взыскать из имущества подсудимых, признанных виновными.

                                                                              Мнение.

    Открытое заявление, в числе восьми и более человек, с намерением оказать противодействие распоряжениям начальства, по закону 263 ст. ул. о нак. и 110 ст. XXII кн. свода военн. пост. 1869 г. издание 2-е, есть явное восстание против властей, правительством установленных, а не вооруженное сопротивление, которое может быть оказано в числе 2-х или более лиц, но менее восьми человек. Деяния подсудимых, подавших в числе 30 человек, по общему соглашению, однородные заявления об отмене сделанных 16 марта 1889 г. и. д. губ. Осташкиным распоряжений относительно отправки ссыльных согласно назначения в северные округа Якутской обл. усиленными партиями, которым подчиниться они не могут, хотя распоряжения эти касались немногих из них, а затем отказ тех же ссыльных подчиниться требованиям начальства явиться в полицейское управление для выслушания резолюции губернатора на упомянутые заявления, выражают явное восстание, с намерением воспротивиться начальству, которое сопровождалось убийством полицейского служителя Хлебникова, покушением на убийство и. д. губ. Осташкина и нанесением ран выстрелами из револьверов подпоручику Карамзину и рядовому Горловскому. В преступлении этом по обстоятельствам дела положительно изобличаются государственные ссыльные: Альберт Гаусман, Николай Зотов и Лев Коган- Бернштейн, как зачинщики, Моисей Брамсон, Иосиф Минор, Самуил Ратин, Мендель Уфлянд, Мовша Гоц, Иосиф Эстрович, Михаил Эстрович, Шендер Гуревич, Матвей Фундаминский, Марк Брагинский, Михаил Орлов, Липман Берман, Кисиель Терешкович, Сара Коган-Бернштейн, Вера Гоц, Анисья Болотина, Паулина Перли, Евгения Гуревич, Анастасия Шехтер и Роза Франк, как пособники, при чем последние двое — Шехтер и Франк — согласившись в числе других на подачу заявлений с целью противодействовать распоряжениям начальства, по приходе военного отряда, изъявили желание идти под конвоем в полицейское управление для выслушания резолюции и. д. губ. по этим же заявлениям и уговаривали даже товарищей подчиниться сему требованию. Виновность Исаака Магата, подавшего в числе других заявление и не бывшего на квартире Ноткина, где оказано сопротивление начальству, заключается только в преступном соглашении с целью противодействовать распоряжениям начальства. За вышеуказанные преступления, на основании 75, 110 и 111 ст. XXII кн. свода воен. пост. 1869 г. изд. 2-е, полагал бы: Льва Когана-Бернштейна, Альберта Гаусмана и Николая Зотова, как зачинщиков, по лишении всех прав состояния, подвергнуть смертной казни через повешение; на сообщников по обстоятельствам дела и по мере содействия их в самом исполнении преступления: Мовшу Гоца, ходившего перед тем депутатом к губернатору, Иосифа Минора, выразившегося, что с начальством они не шутят, Шендера Гуревича, купившего накануне два револьвера, и Михаила Орлова, неоднократно замеченного в неповиновении, за что по постановлению мин. вн. д. из Тобольской губернии выслан и отдаленные места Якутской обл., как наиболее выдающихся и означенном преступлении по своим действиям, по лишении всех прав состояния, сослать в каторжную работу без срока; Марка Брагинского, Моисея Брамсона, Самуила Ратина, Менделя Уфлянда, Матвея Фундаминского и Иосифа Эстровича, как менее выдающихся по своим действиям, сравнительно с предыдущими, по лишении всех прав состояния, сослать в каторжную работу на двадцать лет; Сару Коган-Бернштейн, Веру Гоц, Анисью Болотину и Паулину Перли, в виду выраженного ими вначале колебания и увлечения затем подсудимыми мужчинами, имеющими над ними по природе и по личным отношениям сильное влияние, по лишении всех прав состояния, сослать в каторжную работу на двенадцать лет, Кисиеля Терешковиуа, Липмана Бермана, Михаила Эстровича и Евгению Гуревич, по их несовершеннолетию, по лишении всех прав состояния, сослать в каторжную работу: Терешковича, как замеченного прежде вместе с Орловым и другими в беспорядках и неповиновении, на десять лет, Бермана и Эстровича на шесть лет; Евгению Гуревич, в виду ее увлечения другими и выраженного колебания, на четыре года; Анастасию Шехтер и Розу Франк, которые изъявили готовность идти в полицию под конвоем и уговаривали товарищей своих подчиниться этому требованию, по лишении всех прав состояния, сослать на поселение в отдаленные места Якутской области. Подсудимого Исаака Магата за соглашение в числе 30 человек на подачу заявлений с целью противодействовать распоряжениям начальства, окончившееся явным восстанием, в котором не принимал он участия, по лишении всех прав состояния сослать на поселение в отдаленнейшие места той же области. Что касается до Сергея Капгера, Анны Зороастровой и Бориса Геймана, которые никаких заявлений об отмене распоряжений губернатора не подавали, в город Якутск прибыли из улусов уже после того, без всякого оружия, Капгер 21-го марта, а Зороастрова и Гейман около 11 час. утра на следующий день и, не зная ничего о преступных намерениях своих товарищей, а также об отказе их идти по требованию надзирателя Олесова в полицейское управление, зашли в квартиру Ноткина для свидания с некоторыми из них почти перед самым прибытием военного отряда, посланного для привода подавших накануне заявления с целью противодействовать распоряжениям начальства и отказавшихся потом идти по требованию в полицейское управление для выслушания резолюции и. д. губернатора на упомянутые заявления, — являются упомянутые ссыльные участниками восстания без предварительного на то соглашения, так как по прибытии военного отряда не вышли из квартиры Ноткина по первому требованию и неоднократному убеждению подчиниться сему требованию начальства, за что, на основании 75 ст. XXII кн., согласно 12, 39 и 263 ст. улож. о нак. угол, и испр. по лишении всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ, Капгера и Зороастрову сослать на житье в отдаленные места Якутской обл., а Геймана, происходящего из мещан, вместо отдачи в исправительный арестантский отдел по третьей степени, на основании 77 ст. того же уложения, заключить в тюрьму гражданского ведомства на три года, с употреблением на самые тяжкие из установленных в сих местах заключения работы. Постановленный приговор о государственном ссыльном Иосифе Резнике, обвиняющемся в соглашении в числе других на подачу заявлений с целью противодействовать распоряжениям начальства, который, за отправлением по назначению в Верхоянск, в суд не вызывался, за нарушением в сем случае 296, 300 и 407 ст. II кн. военного угол. ул. изд. 1864 г., отменить и дело об этом ссыльном передать в надлежащее судебное место гражданского ведомства, которому предоставить сделать заключение об отобранных от государственных ссыльных деньгах, оружии и др. вещах. Изложенное мнение по событию вооруженного сопротивления и признанной судом по внутреннему своему убеждению виновности в сем преступлении подсудимых государственных административно-ссыльных, на основании 420 и 422 ст. II кн. военн. угол. уст. изд. 1864 года и особого высочайшего разрешения, сообщенного бывшему командующему войсками генерал-лейтенанту графу Игнатьеву, представляю на усмотрение вашего превосходительства.

    Подписал обер-аудитор Подкопаев.

                                                                         Конфирмация.

    Временно и. д. командующего войсками генерал-майор Веревкин на докладе положил следующую конфирмацию: На основании высоч. повеления, сообщенного бывшему командующему Иркутского военного округа генерал-лейтенанту графу Игнатьеву, в телеграмме главного прокурора, от 20 минувшего июня, определяю: 1) В отношении Когана-Бернштейна, Альберта Гаусмана, Николая Зотова, Мовши Гоц, Шендера (Александра) Гуревича, Иосифа Минора, Михаила Орлова, Константина Терешковича, Исаака Магата, Николая Надеева и умерших: Фрумы Гуревич, Ноткина, Пика, Муханова и Шура, а равно и издержек по делу, приговор суда утвердить. 2) Определенные судом бессрочные каторжные работы: Марку Брагинскому, Моисею Брамсону, Самуилу Ратину, Менделю Уфлянду, Матвею Фундаминскому, Иосифу Эстровичу, Саре Коган-Бернштейн, Вере Гоц, Анисье Болотиной, Паулине Перли по соображениям, изложенным в настоящем докладе и на основании пункта 6 ст. 134 улож. о нак. угол, и испр. и примечания к ст. 420 кн. II военн.-угол. уст. изд. 1864 г. заменить таковыми же работами на срок: первым шести — на двадцать лет, а остальным четырем — на пятнадцать лет. 3) Определенный судом десятилетний срок каторжных работ Липману Берману, Михаилу Эстровичу и Евгении Гуревич сократить первым двум — до восьми лет, а последней до шести лет, на основании соображений, изложенных в настоящем докладе, меньшей виновности по сравнению с Терешковичем и приведенных в предыдущем пункте законоположений. 4) Определенный судом пятнадцатилетний срок каторжных работ Розе Франк и Анастасии Шехтер сократить до четырех лет, в виду 6 и 9 пунктов приведенной конфирмации 134 ст., приведенного там же примечания к 420 ст. и на основании соображений, изложенных в докладе обер-аудитора. 5) Определенные судом наказания Борису Гейману, Анне Зороастровой и Сергею Капгеру заменить наказаниями согласно мнения обер-аудитора на основании 75 ст. XXII кн. свода военн. пост. 1869 г. изд. 2-ое и в виду того, что лица эти в подаче заявлений губернатору не участвовали, а в явном восстании, имевшем место на квартире Ноткина, по делу до них не относившемуся, сделались участниками без предварительного соглашения, явившись на квартиру случайно по своим личным делам, и 6) в отношении Иосифа Резника и об отобранных у госуд. ссыльных деньгах, вещах и оружии поступить согласно мнения обер-аудитора. Конфирмацию эту привести в исполнение ныне же установленным в законе порядком. Временно и. д. командующего войсками Иркутского военного округа генерал-майор Веревкин. 20-го Июля 1889 года. Верно: Обер-аудитор Подкопаев. (Дело департ. полиции за № 7732 часть I, V делопроизводство).

                            Доклад Осташкина Департ. Пол. о деле 22 марта 1889 г.

                                                         № 106, от 2 августа 1889 г.

                                                                                                                           Секретно.

    До 1887 года госуд. преступники, назначенные на водворение в Якутскую область под надзором полиции, высылались сюда по нескольку человек. С 1887 года преступники эти, преимущественно евреи, предназначенные к водворению в северные округа области, начали прибывать партиями. Когда партии этих ссыльных были небольшие, около 7-10 человек, и прибывали в Якутск в зимнее время, удобное для дальнейшей отправки ссыльных в Верхоянск и Ср.-Колымск, то они, впредь до отправки дальше по назначению, помещались в Якутском тюремном замке, выстроенном на 40 человек заключенных. По исключительным местным условиям госуд. преступники-евреи могут быть отправляемы на водворение в северные округа области только с ноября по 10 апреля, а в течение 3-х летних месяцев только до Верхоянска верхами по 2-3 человека с одним конвоиром-казаком на каждого человека, через 7-10 дней одна партия после другой; также и до Верхоянска в течение зимы; а летом только до Верхоянска одни мужчины верхами по одному и по 2 человека, через каждые 7 суток. Отправка поднадзорных в северные округа производилась областным начальством по правилам, изданным главн. тюремн. Управл. о порядке препровождения лиц, подлежащих высылке по делам политического свойства, но в особых отдельных случаях, во внимание к семейному положению госуд. ссыльных и в виду невыгодных экономических условий северных округов, делались отступления от этих правил, покуда ссыльные не стали злоупотреблять таким снисхождением. Семейным ссыльным дозволялось брать тяжести более 5 пудов на человека, с целью дать им возможность сделать в Якутске достаточный запас продовольствия, и им выдавалось на руки за несколько дней до отправления в Верхоянск и Ср.-Колымск, вперед за 2 месяца, пособие, по 18 рублей каждому поднадзорному, на приобретение продовольственных припасов сверх кормовых денег, причитающихся им по табели по числу нахождения в пути дней. На одежду и обувь выдавалось каждому поднадзорному на год вперед, т.-е. в начале года единовременно по 22 руб. 58 коп. С апреля 1888 г. госуд. преступники, преимущественно евреи, предназначенные главным начальником края в северные округа области, начали прибывать из Иркутска в Якутск большими партиями, в 11, 17 и 22 челов.; последняя партия в 17 человек прибыла в Якутск 25 февраля 1889 года. Госуд. ссыльных в этих партиях прибыло 70 человек. Они привезли с собою весьма много багажа в сундуках, чемоданах, ящиках и корзинах, весом гораздо более 10 пудов на каждого ссыльного. По причинам крайней тесноты Якутск. тюремн. замка, прибывавшие в Якутск госуд. ссыльные, считающиеся в разряде пересыльных арестантов, впредь до водворения на постоянное местожительство, сначала помещались при городской полиции, а затем в зданиях якутской местной команды, принадлежащих городу, а оттуда отправлялись объясненным выше порядком в Верхоянск и Ср.-Колымск. Для вновь прибывших партий не оказалось места и в этих зданиях. Поэтому госуд. ссыльные в числе 30 человек, впредь до наступления очереди отправки, временно поселены были областным начальством в инородческих улусах Якутск. округа, отстоящих от города от 12-70 верст. Проживать в самом городе на частных квартирах не было им дозволено в виду циркуляра министра вн. д., воспрещающего проживание поднадзорных в городах, где находятся средне-учебные заведения. Из 70 челов. госуд. преступников, прибывших в Якутск с апреля 1888 года по 25 февр. 1889 года, 5 человек, переведенных сюда из Сургута, Тобольской губ., подлежало водворению в гор. Вилюйск, а 65 челов. в Верхоянск и Ср.-Колымск. К 16 марта 1889 года указанным выше порядком было отправлено в Вилюйск 5 человек, а 31 челов. в северные округа обл. (Верхоянск и Ср.-Колымск). Осталось неотправленных в эти округа ссыльных евреев 34 человека. Из этого числа было 16 человек таких ссыльных, отправка которых по назначению отложена была до весны 1889 года, хотя многие из них прибыли в Якутск в течение 1888 года. Это были женщины, которым трудно было перенести путь в северн. округа среди зимы при 35° - 40° мороза, семейные ссыльные, выздоравливавшие, ожидавшие разрешения главного начальника края на вступление в брак и оставленные до получения сведений по предмету отношения к воинской повинности. После отправки таких 16 чел. осталось бы 18 челов., подлежавших отправке в северные округа, прибывших в Якутск в декабре 1888 г. и в январе, феврале 1889 года. Половину их, мужчин, предполагалось отправить в Верхоянск вьючным путем в течение лета 1889 года, а остальных — женщин и семейных — в течение будущей зимы. К марту 1889 года я имел от иркутского ген.-губернатора предписание о направлении в Якутскую область еще 40 человек госуд. преступников, преимущественно евреев, подлежащих водворению в северные округа по указанию генер.-губ. Государств, преступники, прибывшие в Якутск до декабря 1888 года и отправленные в северные округа до марта 1889 года, не обнаружили явного ослушания распоряжениям начальства при отправлении их в северные округа. Совсем другого духа оказались ссыльные, прибывшие в партиях в дек. 1888 года и в январе, феврале 1889 года и временно распределенные по улусам Якутского округа. Они, преимущественно евреи, во всем стали обнаруживать какой-то особенный преступный задор. Администр. ссыльный Марк Брагинский вел дневник за все время следования партии, в которой он шел от Нижн.-Новгорода до Якутска. В этот дневник он заносил все случаи противодействия ссыльных по пути требованиям начальства; все случаи ослушания ссыльных распоряжениям начальника конвоя и жандармам, препятствовавшим им иметь свидания по пути с поднадзорными, водворенными в Иркутской губ.; в дневник внесены также все случаи дебоширства пересылавшихся с конвоирами. Начальник конвоя, доставивший партию госуд. преступников в февр. 1889 года, представил два акта, составленных по пути от Иркутска, об оказанном ему противодействии и сопротивлении следовать по назначению ссыльными: Ноткиным, Шуром, Терешковичем, Эстровичем, Шендер Гуревичем, Генею Гуревич, Зотовым и Орловым. Офицер Попов вынужден был везти этих ссыльных одну станцию связанными — Зотов и Орлов первоначально водворены были в Тобольск. губ., откуда за беспорядки и неповиновение властям мин. вн. д. перевел их в отдаленнейшие места Якутск. обл. с продолжением срока надзора за ним на два года (отношение деп.- пол. Якутскому губерн. от 12 авг. 1888 г. за № 3303). На этом основании Зотов, Соколов и Орлов были назначены к водворению в Ср.-Колымск в Колымском улусе. Иркутский генер.-губ. в октябре 1888 г. на основании телеграммы г. тов. мин. вн. д. наведывающего полицией от 30 сентября, предписал Якутскому губернатору в виду беспорядков, произведенных в Томске высылаемыми в Вост. Сибирь Шендер и Генею Гуревич, Ноткиным, Терешковичем, Зотовым и Орловым, разместить их отдельно одного от другого по улусам Якутск. округа. С такими-то личностями пришлось иметь дело областному начальству при ограниченных средствах городской и окружной полиции. В городе Якутске дозволено было проживать временно госуд. ссыльным семейным, по болезни, Резнику и Когану-Бернштейну, также по болезни, Розе Франк и Болотиной; по предмету отнесения воинской повинности Соломонову и Эстровичу и Ноткину, предложившему Ирк. метеоролог. обсерватории свои услуги по устройству метеоролог. наблюдений на Кеньюряхе — на вершине Верхоянского хребта. Для необходимых приготовлений для устройства на Кеньюряхе метеорологической станции — с разрешения генерал-губернатора, — Соломонов и Ноткин наняли себе в г. Якутске квартиру в отдельном флигеле, с отдельным двором и хозяйственными службами, у домовладельца мещанина Монастырева. Государственные ссыльные, преимущественно евреи, временно водворенные в улусах Якутск. окр., стали нарушать существенные требования положения о полицейском надзоре. В течение февр. и марта мес. они начали ежедневно самовольно появляться в городе по несколько человек и находились здесь по несколько дней, обитая здесь по квартирам Соломонова, Ноткина, Резника, Когана-Бернштейна, Эстровича, Болотиной и Розы Франк. Высылаемые из Якутска полицией, они, через несколько времени, опять появлялись здесь в большем числе. Затем до меня дошли слухи, что ссыльные евреи, подлежавшие водворению на жительство в Верхоянский и Колымский округа на 5 и 8 лет, намереваются летом бежать из области. 28 февраля Якутский полицмейстер донес мне, что 27 февраля городскою полицией, при бытности тов. областного прокурора, в квартире Соломонова и Ноткина обнаружена библиотека и читальня, принявшая характер общедоступной, и что в этой библиотеке собираются многие поднадзорные, самовольно прибывающие в город.

    В библиотеке вывешено было объявление к посещающим библиотеку с правилами пользования книгами, журналами и газетами, и было установлено дежурство. При появлении полиции, собравшиеся в библиотеке ссыльные не допустили закрытия библиотеки. Полиция отобрала только каталоги (рукописные) бывшим в библиотеке и читальне книгам и журналам. Из этих каталогов усмотрено, что для общего пользования на квартиру Ноткина и Соломонова собрано было принадлежащих разным ссыльным несколько сот книг, из коих много было книг и брошюр русского и заграничного издания, запрещенных к обращению. Продолжая самовольно появляться в городе, государств. ссыльные в большом числе собирались на квартире Ноткина и Соломонова в дни 1-го и 2-го марта, где обсуждали действия правительства и распоряжения областного начальства. Имея на глазах удавшийся побег государств, преступника Николая Паули, задержанного в Петербурге, Федоровой и Кашинцева, появившихся в Париже, покушение на побег Майнова, Михалевича и Терещенкова, и в ожидании прибытия в область еще до 40 государств. ссыльных, я счел своим священным долгом положить конец всем допускаемым поднадзорными нарушениям закона. В этих видах по соглашению с Якутск. окружным исправником, с 16 марта распорядился об усиленной отправке в Верхоянск и Ср.-Колымск, в течение времени с 22 марта по 15 апреля, по санному пути следующих поднадзорных, прибывших в Якутск еще в 1888 году, и отправка которых в северные округа была отложена до весны 1889 г. по разным причинам: 1) Эвеля Робсмана, 2) Эдуарда Винярского, 3) Бориса Геймана, 4) Иосифа Резника, с семейством, 5) Розы Франк, 6) Анисьи Болотиной, 7) Соломона Пика, 8) Фрумы Гуревич, 9) Мовши Гоц, 10) жены его Веры, бывшей Гасох, 11) Анастасии Шехтер, 12) Паулины Перли, 13) Моисея Брамсона с семейством, 14) Альберта Гаусмана с семейством и 15) Липмана Бермана. На оставлении всех этих ссыльных временно в Якутском округе до весны 1889 года областное начальство имело разрешение г. генерал-губернатора.

    Отправку этих ссыльных в северные округа я предписал Якутским городской и окружной полициям произвести с 22 марта по 10 или 15 апреля следующим порядком: через каждые 7 дней отправлять по 4 человека с одним конвоиром-казаком на каждого человека; по правилам о пересылаемых вместо водворения ссыльных отправлять их не из частных квартир в городе, а накануне отправки собирать поднадзорных в полиц. гор. упр. и отправлять в дорогу оттуда или из тюремного замка. Чиновники гор. полиции заявляли мне, что при отправке ссыльных из частных их квартир они задерживают подолгу почтовых лошадей, всячески оттягивая выезд из города, и позволяют себе с чинами полиции унизительное и оскорбительное обращение.

    Состоящих на очереди к отправке и сказывающихся больными помещать для излечения в тюремную больницу. В дорогу разрешить брать с собою отнюдь не более 5 пудов на каждого ссыльного; в случае неимения собственной теплой одежды и обуви выдавать таковую казенную арестантскую. По расчету дней пути выдавать каждому вперед кормовые деньги по положению и 22 р. 58 коп. каждому на одежду и обувь.

    Выдачу же, кроме кормовых, еще на 2 месяца вперед прекратить, по неимению на это у областного начальства надлежащего разрешения и по неассигнованию еще в марте кредита на пособие государственным. Ограничение веса багажа 5 пудами по указанию правил о порядке препровождения лиц, подлежащих высылке по делам политического свойства, и прекращение выдачи вперед за 2 месяца пособия я признал необходимым потому, что снисходительностью в этом отношении, в отдельных случаях, ранее ссыльные явно злоупотребляли. Багаж состоял у них, кроме запасов продовольствия и привезенных ими из России книг целыми ящиками, из железных вещей и разных других товаров. Один ссыльный повез в Средне-Колымск якорь в 2½ пуда весом. Выдаваемое вперед за 2 месяца пособие употреблялось на приобретение вещей и товаров для барышничества на месте водворения.

    Верхоянский окружной исправник доносил о том, что госуд. ссыльные обременяют содержателей станций большим количеством багажа, состоящим из книг, железных вещей и товаров, требуя для каждой партии из 2-3 ссыльных по 7-10 пар оленей с нартами. На это жаловались областн. правлению и содержатели станций по Верхоянскому и Колымскому тракту. В выдаче вперед в дорогу пособия за 2 месяца было отказано ссыльным еще и по той причине, что многие из них, вскоре по прибытии в Якутск, получили из России от родственников своих единовременно достаточные суммы, каждый по 25, 40, 50 и 100 р. Деньги от родственников и посылки с платьем и бельем получили: Гоц, Минор, Гаусман, Брамсон, Ноткин, Шур, Соломонов, Коган-Бернштейн, Брагинский, Фундаминский, Эстрович, Робсман и Гуревич.

    Впоследствии найдена рукопись Брагинского, в которой делается упрек «товарищам ссыльным-политикам» в том, что они занимаются барышничеством, в котором заподозрило их областное начальство.

    О такой усиленной отправке ссыльных в течение марта и апреля я донес г. генерал-губернатору от 18 марта 1889 года. Для своевременного заготовления по тракту лошадей и оленей и для устранения всяких препятствий к безостановочному и благополучному проследованию партии 18 марта послан был вперед нарочный. Отправку оставшихся остальных 18 ссыльных, прибывших в Якутск в дек. 88 г. и в январе и феврале 1889 года предполагалось произвести: мужчин верхами в Верхоянск в течение лета 1889 г., а женщин и семейных — будущей зимой. До сего времени они были поселены в Якутский округ. 19 марта явился утром ко мне на квартиру административно-ссыльный Мовша Гоц, в качестве уполномоченного от прочих госуд. ссыльных и требовал об отмене сделанного 16 марта распоряжения об усиленной отправке ссыльных в северные округа в течение марта и апреля.

    Гоцу я ответил, что сделанное распоряжение остается в своей силе и, обращаясь к благоразумию его и подлежащих отправке по назначению ссыльных, внушал ему убедить ссыльных подчиниться распоряжению начальства, основанному на предписаниях и указаниях высшего правительства.

    Гоц ушел, нагло заявив, что политические ссыльные не подчинятся распоряжению об усиленной отправке. Освобожденный с мая 1888 г. от гласного надзора полиции бывший административно-ссыльный дворянин Мельников подал мне 20 марта письменное заявление о том, что госуд. преступникам неудобно будет следовать в Верхоянск и Колымск усиленным способом потому, что на станциях содержится только по 3 пары лошадей и оленей, что для лошадей и оленей трудно добывать подножный корм, что люди могут заболеть в дороге, что им трудно найти по дороге продовольствие и что посылать партии необходимо через большие промежутки времени — одну партию после другой через 10 дней или даже 2 недели. Указав Мельникову на неуместность подобного его вмешательства, я оставил его заявление без последствий. Все это делалось и заявлялось ссыльными и их адвокатом Мельниковым в то время, когда в руках у ссыльных (Когана-Бернштейна, Гаусмана, Минора, Брагинского), как впоследствии оказалось, имелись письма от прибывших уже и поселившихся в Верхоянске и Ср.-Колымске государств. преступников, что февраль, март и апрель самое удобное время для следования в северные округа семейных людей, для женщин и слабых здоровьем. — 21 марта в 1½ часа дня в Якутск, областное правление явились государственные преступники целой толпой в 30 человек: Резник, Фрума Гуревич, Пик, Зотов, Муханов, Терешкович, Брамсон, Уфлянд, Ратин, Роза Франк, Геня Гуревич, Шур, Берман, Шендер Гуревич, Анисья Болотина, Анастасия Шехтер, Минор, Иосиф Эстрович, Магат, Фундаминский, Гаусман, Вера Гоц, Мовша Гоц, Ноткин, Брагинский, Паулина Перли, Михель Эстрович, Орлов, Лев Коган-Бернштейн и Сара Коган-Бернштейн. Они привели с собою собаку и столпились в коридоре у помещения, занимаемого экспедицией о ссыльных (2-ое отделение областн. правления). Они в один голос потребовали от вышедшего к ним советника областного правления, наведывающего экспедицией о ссыльных, чтобы он принял от них 30 письменных заявлений на имя Якутского губернатора об отмене усиленной отправки ссыльных в северные округа в течение марта и апреля месяцев, они требовали, чтобы эти их заявления сегодня же были у губернатора и чтобы им сегодня же было объявлено решение или резолюция губернатора. На замечание советника о том, что целой толпой нельзя являться в присутственное место и подавать прошение скопищем; на предложение сейчас же разойтись и подать заявление лично губернатору, так как сегодня у него для посетителей день приемный, они отказались это исполнить и воспрепятствовали вахмистру запереть дверь из коридора в помещение экспедиции. Тогда приглашен был в правление полицмейстер. Прибывший около 2-х часов дня полицмейстер потребовал от толпы государств. преступников, чтобы они немедленно разошлись, они отказались это исполнить, требуя, чтобы от них приняты были заявления и поданы сегодня губернатору, на каковые заявления они сегодня же будут ждать ответа от губернатора. Полицмейстер отобрал от каждого по заявлению, вывел толпу во двор области, правления и убедил их разойтись. Уходя со двора, обращаясь к полицмейстеру, Минор сказал: «Мы ведь не шутим; знаете, чем это пахнет?» Отобранные от ссыльных заявления полицмейстер представил мне, доложив о происшедшем. 21 марта вторник был приемный день для просителей, но никто из государств. ссыльных ко мне не явился и никаких просьб не подавал. О происшедшем 21 марта был составлен акт, переданный мною г. областному прокурору для производства через судебного следователя следствия о появлении толпы госуд. ссыльных в областном правлении, о самовольной отлучке многих ссыльных в город из улусов и об оказанном им упорстве подчиниться законным распоряжениям начальства. По рассмотрении мною представленных полицмейстером 30-ти заявлений они оказались все одного содержания и содержали в себе требование об отмене сделанных мною распоряжений об усиленной отправке госуд. ссыльных в назначенные для них северные округа порядком, изложенным выше. По рассмотрении заявлений этих ссыльных, я еще более убедился, что цель и намерение ссыльных есть чем только можно оттянуть до лета отправку их в Верхоянск и Колымск и чтобы летом бежать. В тот же день, 21 марта, через полицмейстера подававшие заявления госуд. ссыльные были извещены, что о резолюции моей по их заявлениям им будет объявлено полицией 22 марта. Передав через полицмейстера резолюцию мою на их заявления, при сем в копии прилагаемую, я поручил полицмейстеру собрать всех подавших заявление ссыльных в городск. полиц. управл. утром 22 марта, объявить им там резолюцию, задержать их, препроводить в Якутский тюремный замок, содержать их там под стражею, впредь до производства следствия о появлении ссыльных толпою в обл. правл., о самовольной отлучке в город из округа и о неподчинении распоряжениям начальства; а ссыльных, назначенных в очередь к следованию в Верхоянск, отправить 22 марта прямо из тюремного замка. — По всему было видно, что ни одному из этих распоряжений ссыльные, сопротивлявшиеся конвою в Енисейской губернии, при следовании по главному сибирскому тракту, и в Верхоленском округе Иркутской губернии, добровольно не подчинятся. — Поэтому по соглашению с области, прокурором, начальником местной команды и полицмейстером, я письменно просил 21 марта начальника Якутской местной команды отрядить на 22 марта 30 человек вооруженных нижних чинов под командой офицера для содействия городской полиции на случай сопротивления госуд. ссыльных подчиниться требованиям правительства и распоряжениям областного начальства об отправлении ссыльных в северные округа. Отряд воинских чинов с офицером прибыл в Якутск. гор. полиц. упр. в 10 час. утра. Городская полиция к этому времени узнала, что госуд. ссыльные, подавшие 30 заявлений, собрались на квартире одного из них, Якова Ноткина, где была открыта библиотека и читальня, где они и ожидают объявления резолюции губернатора на вчерашние их заявления. Полицмейстер двукратно посылал полицейского надзирателя и городовых с требованием, чтобы Ноткин и прочие, подавшие 30 заявлений ссыльные явились до 11 час. в гор. полиц. упр. для выслушания резолюции губернатора. Исполнить это ссыльные отказались, заявив, что они требуют, чтобы резолюция губернатора была им объявлена здесь, на квартире Ноткина, где они для этого и собрались. Тогда, около 11 час. утра, полицмейстер с начальником Якутской местной команды, с офицером и отрядом нижних чинов отправились и прибыли к квартире, где собрались госуд. преступники. — Полицмейстер с начальником местной команды стали увещевать ссыльных подчиниться требованиям начальства и отправиться в полицейское управление для выслушания распоряжения губернатора; сначала ссыльные согласились выйти из квартиры и отправиться в полицию, но после возбуждения со стороны ссыльного Лейбы Когана-Бернштейна, сказавшего, обращаясь к полицмейстеру и офицерам: «Что тут церемониться? видали мы их!», ссыльные сделали в представителей власти несколько выстрелов из револьверов.

    Полицмейстер явился ко мне на квартиру и доложил, что государственные не слушаются и начали стрелять. Прибыв с полицмейстером на место происшествий, я выстрелов не застал и не слышал их. Войдя во двор квартиры Ноткина и остановившись здесь, я увидел суетившуюся ссыльную еврейку и несколько ссыльных; ссыльной и ссыльным я начал говорить, чтобы все успокоились и подчинились требованиям начальства; в это время один ссыльный выстрелил в меня в упор из револьвера и затем последовали другие 2 выстрела, сделанные другими ссыльными. Продолжавшееся вооруженное сопротивление госуд. ссыльных, засевших в доме, нанятом под квартиру Ноткина, и новые выстрелы с их стороны вынудили военный отряд стрелять в ссыльных в отворенные двери и окна. Несколько ссыльных убито на месте, несколько ранено опасно и легко. Ссыльными ранен тяжело в ногу Якутск. местной команды подпоручик Карамзин, двое нижних чинов и полицейский служитель, к вечеру умерший. После 2-х залпов военного отряда сопротивление кончилось; все они, находившиеся в одном доме, задержаны, обысканы, оружие от них отобрано, ссыльные заключены в тюремный замок, раненые помещены в больницу; обо всем происшедшем составлен акт, который передан судебному следователю для производства формального следствия под наблюдением прокурора.

    Представив копию с акта, постановленного 22 марта, я об этом донес подробно эстафетой г. генерал-губернатору и телеграфировал г. министру вн. дел. Произведенными 22 марта беспорядками госуд. ссыльные достигли того, что назначенная в этот день к отправке в Верхоянск партия осталась невыбывшею по назначению. — 22 марта убиты на месте вооруженного сопротивления следующие госуд. ссыльные: Муханов, Пик, Ноткин и Шур; смертельно ранены и умерли в тюремной больнице Подбельский и Фрума Гуревич; ранены были, ныне выздоровевшие и содержащиеся в тюремном замке: Зотов, Минор, Лев Коган-Бернштейн, Мовша Гоц, Михель Эстрович, Орлов и Фундаминский; арестованы на месте происшествия и содержатся в тюремном замке ссыльные, участвовавшие в вооруженном сопротивлении властям: Терешкович, Брамсон, Уфлянд, Ратин, Роза Франк, Геня Гуревич, Берман, Шендер Гуревич, Анастасия Шехтер, Гаусман, Болотина, Паулина Перли, Зороастрова, Брагинский, Капгер, Гейман, Иосиф Эстрович, Айзик Магат, Сара Коган-Бернштейн и Вера Гоц (б. Гассох).

    Виновные в вооруженном сопротивлении властям иркутским ген.-губ. и команд. войск. Иркутск, воен. окр. преданы военно-полевому суду. Военно-судная комиссия, окончив на месте в июне свои действия, военно-судное дело и приговор свой представила на конфирмацию г. команд. войск. Иркутск, воен. окр. — После арестования госуд. преступников полиция закрыла устроенную ими библиотеку и читальню и произвела тщательный осмотр как квартиры Ноткина, так и временных квартир в городе прочих арестованных ссыльных. Результат от осмотра квартир ссыльных получился следующий. В квартире Ноткина многих книг уже не оказалось, они развезены были по квартирам других ссыльных. В квартире Пика найдены были вырезанные на аспидной дощечке фальшивые печати правительственных учреждений и фальшивые паспорта, которые приложены были к следственному делу. В квартире Фундаминского найдена представленная мною г. ген.-губ., печатанная в России в «социалистической типографии» изд. 1888 г., брошюра под заглавием: «Вопросы для уяснения и выработки социально-революционной программы в России».

    В квартире Уфлянда и Шура, найдены представленные г. ген.-губ-ру: 1) женевского издания, «Самоуправление» — орган социалистов-революционеров и брошюра «Карл Маркс. Введение к критике философии права Гегеля, с предисловием П. Л. Лаврова»; 2) весьма преступного содержания приветствие — «Из Якутска. От русских ссыльных социалистов-революционеров гражданам Французской Республики»; 3) программа деятельности социалистов-федералистов и 4) рукописи: Наставление, как должна вести себя «тюремная вольница», обращение к товарищам о необходимости подачи государю императору протеста от «Русской политической ссылки в Сибири» и проект самого протеста. Подлинные эти 3 рукописи переданы мною области, прокурору в виду закона 19 мая 1871 г. о производстве дознаний о государственных преступлениях, а списки с них представил департаменту полиции и г. генерал-губернатору.

    В бумагах Подбельского найден, за подписью водворенных в Вилюйске государственных преступников: Майнова, Михалевича, Терещенкова, Яковлева, Гуревича, Дибобеса, Молдавского и Вадзинского — «адрес из Вилюйска от ссыльных социалистов-революционеров гражданам Французской Республики». Адрес этот передан мною областному прокурору в виду закона от 19 мая 1871 г.

    Наконец в бумагах Зотова, Минора, Брагинского, Брамсона и Гаусмана найдены подробные списки госуд. ссыльных, водворенных в разных местностях Западной и Восточной Сибири. — По арестовании 22-го марта государств. преступников после прекращения вооруженного сопротивления, вся корреспонденция арестованных подчинена контролю на основании изданных главным тюремн. управлением правил о порядке содержания в тюрьмах политических арестантов. Результаты контроля корреспонденции арестованных получились следующие: оказалось, что они состоят в переписке с госуд. ссыльными, водворенными в Иркутской и Енисейской губ., а также в Тобольской губ. и местностях степного генерал-губернаторства. В переписке этой заключались советы продолжать преступную пропаганду в местах ссылки; сообщались разные истории и случаи удачного противодействия властям и высказывалась уверенность в скором успехе в борьбе против существующего в России государственного строя. Подлинные письма этих ссыльных представлены мною частью в департ. полиции, как имеющие отношение до государственных ссыльных в других частях Сибири, частью г. генерал-губернатору, как, имеющие отношение до ссыльных этого ген.-губернаторства. — С июня месяца, с разрешения мин. вн. дел, переданного областному начальству г. генерал-губернатором, подчинена контролю корреспонденция всех водворенных в области административно-ссыльных и прибывших с ними жен. Контроль над корреспонденцией их дал следующие результаты. Обнаружено, что до 16 поднадзорных, во избежание удержания части денег в казну на пополнение выдаваемого им пособия на содержание, получают из России деньги от родственников (в суммах от 10 до 150 р. за раз) не на свое имя, а на адрес свободных от гласного надзора жен государственных ссыльных — через Веру Свитыч и Ревекку Гаусман. — Двум ссыльным родственники обещали устроить кредит у Якутских купцов до 300-600 р. с уплатой денег впоследствии их доверенным в России. — Обо всем вышеизложенном имею честь уведомить департамент полиции, в ответ на телеграмму от 3 июля за № 1936. И. д. губернатора вице-губернатор Осташкин. (Дело д-та полиц. за № 7732, 1-ая часть V делопроизводства).

    /Якутская трагедия - 22 марта (3 апреля) 1889 г. - Сборник Воспоминаний и Материалов. Под ред. М. А. Брагинского и К. М. Терешковича. О-во политических каторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1925. С. 188-203, 210-223, 228./

    В. Бик

                                         К МАТЕРИАЛАМ О ЯКУТСКОЙ ТРАГЕДИИ

                                                                   22 марта 1889 г.

    В своем недавно вышедшем труде «Якутская ссылка 70 - 80-х г.г.» тов. М. Кротов с достаточной полнотой использовал архивные материалы о кровавой расправе царских опричников над политическими ссыльными 22 марта 1889 г., оставшейся неотомщенной в ту мрачную эпоху царствования Александра III и сильнейшего кризиса народничества.

    В историко-революционном отделе Архива Якутии имеется письмо полит.-ссыльного В. Ф. Костюрина к его товарищу по Карийской каторге, Юрию Тархову, посвященное истории «монастыревской бойни», до сих пор целиком не опубликованное. Правда, нового оно не вносит в написанную уже историю одного из гнуснейших преступлений царизма, и в своем труде т. Кротов отчасти использовал его (в главе «Монастыревская история»); но напечатанное в целом письмо В. Ф. Костюрина, как показание современника этой бойни, знавшего подробности ее от товарищей по ссылке, представляет несомненную историко-революционную ценность.

    Дальше Якутска письмо Костюрина не пошло и очутилось в руках непосредственного виновника кровавой трагедии, и. д. губернатора Осташкина. Чрезвычайно характерно, как этот последний скрыл от следственной власти уличающий его документ (Не забудем, что, по свидетельству одного из авторов изданного обществом политкаторжан в 1924 г. сборника воспоминаний о Якутской трагедии, т. Брамсона, производивший следствие по делу «монастыревцев» судебный следователь Меликов проявил достаточную объективность).

    Обратимся к документам.

    В отношении на имя якут. обл. прокурора [* Дело Якут. Обл. Упр. — О государ. преступнике Викторе Костюрине.], датированном 3 июня 1889 г., Осташкин пишет:

    «Якутский полицеймейстер, от 31 мая за № 107, представил ко мне переданное ему якутским исправником и адресованное в Забайкальскую область Юрию Тархову письмо, писанное находящимся в ссылке в Якутском округе Виктором Костюриным.

    Так как письмо это содержит в себе описание обстоятельств вооруженного сопротивления государственных ссыльных 22 марта с. г., то таковое имею честь препроводить вашему высокородию.

    И. д. губернатора (подписи нет).

    Начальник отделения Добржинский».

    Оставив без подписи вышеприведенное отношение, Осташкин перечеркивает его крест-накрест и тут же сбоку, на полях, кладет такую резолюцию:

    «За окончанием следствия [* Курсив мой. В. Б.], письмо приобщить к переписке. П. О. [* Письмо приобщено к упомянутому выше личному делу В. Ф. Костюрина.]».

    Итак, получив письмо Костюрина 31 мая, Осташкин продержал его под сукном до 3 июня включительно, чтобы, сославшись на окончание следствия, устранить этот неприятный для него документ от приобщения к следственному делу. Правда, как явствует из отношения обл. прокурора к Осташкину от 1 июня 1889 г. [* Дело Я.О.У. — О произведенном 22 марта 1889 г. в г. Якутске государственными ссыльными вооруженном сопротивлении. Лист дела 205. Отметим, кстати, что тов. Кротов допустил ошибку, указывая, что следственное дело о «монастыревцах» было передано военно-судной комиссии 21 мая. Отношением, датированным этим днем, Осташкин предлагал лишь обл. прокурору передать следств. дело «прибывшему сего (21 мая — В. Б.) числа председателю военно-судной комиссии», прося уведомить его (Осташкина) «об исполнении сего». И только в отношений от 1 июня за № 992 обл. прокурор, информируя в последний раз Осташкина о положении след. дела (дополнительные допросы подсудимых и свидетелей обвинения, очные ставки), уведомлял Осташкина о передаче след. дела в.-судной комиссии: «Сообщая о вышеизложенном вашему превосходительству, имею честь присовокупить, что следственное дело о беспорядках 21 и 22 марта вместе с сим (курсив мой — В. Б.) отсылается н военно-судную комиссию».], следственное дело о «монастыревцах» того же 1 июня было передано им военно-судной комиссии, но это обстоятельство не аннулирует нашего утверждения о преднамеренном сокрытии Осташкиным от следствия убийственных для него показаний письма Костюрина.. Это ясно уже по одному тому, что как раз в день получения письма Костюрина, 31 же мая, Осташкин направил обл. прокурору выписки из переписки и бумаг «монастыревцев», найденных в их квартирах полицией «после ареста преступников 22 марта». Указывая, что в этих выписках «заключаются сведения, характеризующие поведение и направление этих ссыльных в месте ссылки, образ их жизни и занятий» [* Ibid. Лист дела 200.], Осташкин писал прокурору:

    «Содержащиеся в переписке и бумагах сведения могут заменить повальный обыск государственных ссыльных, поэтому, в виду 310 ст., ч. 2, том XV закона о судопр. о преступл. и преступн., выписки из частной переписки и из бумаг государственных ссыльных имею честь препроводить к вашему высокоблагородию для приобщения к следственному делу [* Курсив мой. В. Б.]. Далее следует перечисление выписок: 1) «выписи из писем, полученных арестованными 22 марта ссыльными от ссыльных других округов Якутск. обл. и других частей Сибири», 2) «заметки из записной книжки Марка Брагинского о бывших с ними, ссыльными, происшествиях во время следования в ссылку от Н.-Новгорода до Якутска», 3) «список с рукописи Лейбы Коган-Бернштейна «Из Якутска от русских социалистов-революционеров приветствие гражданам Французской республики» и др.

    Так устранил царский сатрап от приобщения к следственному материалу документ, обличавший его подлую, провокационную роль в кровавой Якутской трагедии 22 марта 1889 года.

    В заключение нельзя не отметить характерных ноток письма Костюрина, диссонирующих с обычным представлением о революционере, как о борце против различных видов гнета царизма, в том числе, конечно, и национального. Откровенно скользящий в письме Костюрина антисемитизм (выражение: «жидки») кладет определенный штрих на внутреннее содержание этого бывшего карийца.

                                       Письмо В. Ф. Костюрина к Юрию Тархову (1)

                                     Чурапча, Батурусского улуса. 24 апреля 1889 года

    Юрий, я, брат, перед тобой виноват — письмо твое я давно получил и даже, как можешь видеть по конверту, написал было тебе и запечатал письмо, но потом случилось у нас в городе нечто такое, что пришлось письмо вскрыть, вынуть и уничтожить, а нового-то написать я не собрался. В уничтоженном письме я прохаживался насчет «жидков», которых послали сюда около 50 человек для отправки в Колыму, но после истории 22 марта мне стало неловко от всех тех шуточек, которые я отпускал на их счет, и я письмо уничтожил.

    Вряд ли ты знаешь подробно, что случилось у нас, а потому я изложу тебе по порядку. Был у нас губернатор Светлицкий, милейший человек — джентльмен в полном смысле слова; его здесь все любили — и обыватели, и наша братия, — такого порядочного человека здесь, вероятно, никогда не бывало (2). При нем колымчан отправляли по два, человека через две недели, чтоб они не нагоняли друг друга в дороге и не мешали бы друг другу добраться благополучно до места назначения, так как станции там одна от другой верстах в 200 и более, а посредине через верст 70 или 80 только поварни, т.-е. просто сруб без камелька, где можно с грехом пополам переночевать. Жителей — никаких, если не считать нескольких юрт возле станций. По дороге никакой провизии достать нельзя, кроме оленей, если попадутся, поэтому запасаться надо провизией на целый месяц пути; в виду этого Светлицкий разрешал брать по 10 пудов клади. Прислано было сюда для отправки в Колыму более 40 человек, часть уже уехала и человек 25 осталось еще. Переводят Светлицкого в Иркутск, губернаторское место занимает «Осташкин» — помнишь, тот, что приезжал на Кару производить следствие по делу иркутского побега Попко еtс? Хорошо. Он объявляет, что теперь будут отправлять иначе, а именно — по 4 человека сразу и два (3) раза в неделю и клади 5 пудов на человека. Колымчане пишут прошения об отмене этого распоряжения, указывая на распутицу, которая застигнет их в дороге, и на другие неудобства такой скоропалительной отправки. Несут они свои прошения в областное правление (они все временно проживали в городе на частных квартирах). Им говорят — «соберитесь завтра вместе, губернатор вам завтра даст ответ». Они собираются все на одной квартире, и на другой день туда, действительно, является к ним полицеймейстер (4) с военной командой и объявляет, чтоб они шли под конвоем в полицию, где им будет объявлен ответ губернатора, и что там первые подлежащие отправке будут задержаны и отправлены в тюрьму, откуда уж будут отвезены дальше. Наши стали возражать, что губернатор обещал им дать ответ на этой квартире, а не в полиции, и что, наконец, нет надобности в конвое, они могут пойти в полицию и без конвоя. Завязался спор, обе стороны настаивают на своем; тогда полицеймейстер объявляет начальнику военной команды: «Что с ними разговаривать, взять их силой!». Офицер, держа в обеих руках по револьверу, с несколькими солдатами входит в квартиру. Когда солдаты захотели пустить в ход приклады, Пик выстрелил из револьвера, кто-то еще выстрелил, солдаты дали залп в комнаты и выскочили на двор. После первого залпа оказались убитыми Пик, Гуревич Софья, (ее закололи штыками — три штыка всадили в нее, — собственно, она была тяжело ранена и только в больнице уже умерла), были ранены Гоц пулей в грудь навылет и еще кто-то. Был такой дым, такая сумятица, что даже сами участники не помнят, кто когда был ранен, так как было несколько залпов. В это время подъезжает Осташкин к дому; из дверей его выбегает жена Брамсона (принявшая в дыму кого-то из раненых за своего мужа) и с криком: «вы убили моего мужа, убейте и меня!» — падает в обморок. Подбельский, который на шум выстрелов прибежал из лавки (5), где он был конторщиком (кончился срок его ссылки, и он собирался уезжать в Россию и в лавку поступил, чтобы заработать денег на дорогу, подошел к Осташкину и начал что-то говорить, но, увидя падающую Брамсон, бросился к ней и стал ее поднимать; кто-то выбегает из дома и стреляет в Осташкина (6); солдаты дают залп в окна дома, и какой-то подлец почти в упор выстрелил в Подбельского, поднимавшего жену Брамсона, и разнес ему череп. Осташкин сейчас же уехал, отдав приказ стрелять, пока не сдадутся.

    Солдаты дали несколько залпов — выпустили 150 патронов, изрешетили весь дом, и в конце концов оказались убитыми, кроме Пика и Софьи Гуревич, Муханов, Подбельский, Шур и Ноткин, ранены — Гоц (пулей в грудь навылет), Минор (через ключицу пуля прошла в рот и вышибла один зуб и отшибла кусочек языка), Бернштейн (прострелена мошонка), Орлов, Зотов (эти пересылавшиеся в Вилюйск сургутяне — довольно легко), Фундаминский и Эстрович — штыками легко. Зароастрова была лишь оцарапана штыком, — юбка ее, впрочем, была прострелена в нескольких местах; царапина была настолько легкая, что она даже в больницу не попала; у Гасох платок прострелен был, у других барынь (7) и мужчин оказались пальто и шубы прострелены или проткнуты штыками. И теперь все они — я фамилий всех не помню, пишу на память, кажется, не вру — Гаусман, Брамсон, Капгер, Зароастрова, Франк Роза, Гейман, Болотина, Берман, Уфлянд, Магат, Терешкович, Эстрович (их две), Евгения Гуревич, Перли (женщина), Брагинский и Ратин сидят в тюрьме (8), а Минор с женой (Настасья Шехтер), Гоц с женой (Гасох), Бернштейн с женой, Зотов, Орлов и Фундаминский — в больнице тюремной. Жена Брамсона, Гаусмана, а также Надеев (наш кариец бывший) и Макар Попов, пришедшие на квартиру после свалки, выпущены перед пасхой.

    Теперь их всех обвиняют в подаче прошения скопом и в вооруженном сопротивлении властям; пока идет предварительное дознание, и каким судом их судить будут — неизвестно. Бернштейн вряд ли выживет, остальные раненые почти поправились.

    Я был в городе в конце марта с Ростей (9), Малеванным и еще двумя-тремя из наших, бывших в то время в городе, похоронили убитых Подбельского и Муханова, тела которых были выданы жене Подбельского, Катерине Сарандович, а тела евреев были выпрошены еврейским городским обществом — они (молодцы, право) послали раввина просить Осташкина о разрешении выдать им тела убитых, они хотели схоронить на свой счет, мы уж потом возвратили им издержки.

    Пока никаких подробностей обвинения неизвестно. Если что узнаю, сообщу.

    Мой поклон Леонтию. Не знаешь ли ты, кто из Кары к нам идет?

    Ну, пока до следующего письма. Крепко жму твою руку.

    Виктор.

    О себе ничего не пишу, потому что все по-старому.

    Дочка вот только растет, скоро ходить будет.

                                                                         Примечания.

    1. Георгий Александрович Тархов — уроженец Нижегородской губ., дворянин, окончил Константиновское артиллерийское училище. Арестован 15 июня 1879 г. Приговором Петербургского в.-окр. суда 18 ноября 1879 г. осужден на 10 лет крепости по известному процессу Леона Мирского. — Сведения эти взяты из найденного автором среди бумаг недавно умершего карийца И. Ф. Зубжицкого списка заключенных карийской каторжной тюрьмы. — Адресовано письмо В. Ф. Костюриным в деревню Усть-Клю, Читинского окр. Заб. обл., где Тархов отбывал поселение после выхода с Кары.

    2. Как губернатор, Светлицкий, действительно, представлял нечасто встречавшийся по тому времени тип приличного администратора, чуждого солдафонства. В издававшейся в то время в Томске газ. «Сибирский Вестник», в № 49 от 3 мая 1889 г. (приобщен к делу о «монастыревцах»), в корреспонденции из Иркутска (от 11 апреля 1889 г.), передающей о происшедшей в Якутске кровавой трагедии, дается такая характеристика Светлицкому:

    «В частных письмах, полученных из Якутска, высказывается одинаково, что будь на месте по-прежнему г. Светлицкий, ничего подобного не случилось бы, так как Константина Николаевича все любили и глубоко уважали, и хотя он был строг, но всегда справедлив и стоял твердо на законной почве».

    3. Здесь допущена Костюриным неточность: по распоряжению Осташкина, подлежавшие водворению в северных округах ссыльные должны были отправляться еженедельно по 4 человека.

    4. Сухачев. Это был ограниченный человек, типичный держиморда. Как передавали автору старожилы Якутска, умер он в начале 1893 года от сифилиса.

    5. Торговой фирмы Громовой.

    6. Пуля революционера настигла этого верного слугу царизма лишь спустя 15½ лет. Он был расстрелян в революцию 1905 г. в Туркестане, где занимал какой-то административный пост.

    7. По-видимому, среди политических ссыльных того времени это выражение было общепринято и не носило свойственного ему специфического привкуса. По крайней мере, в дневнике М. Брагинского (л. 89 дела о «монастыревцах») под датой 22 августа (1888 г.) имеются след, строки: «... от 4 до 10 августа — однообразное пребывание в Иркутской тюрьме. Пререкания 2-й группы с тюремной администрацией. Вопрос о свиданиях с барынями (курсив мой — В. Б.).

    8. Пропущен Ш. С. Гуревич.

    9. Ростислав Андреевич Стеблин-Каменский.

    /Каторга и ссылка. Историко-революционный вестник. Кн. 24. № 3. Москва. 1926. С. 196, 198-201./

                                                                    ПЕРСОНАЛИИ

    Осташкин Павел Петрович — вице-губернатор (27.08.1888 — 1894), надворный советник; и.о. губернатора Якутской обл. (с февр. по май 1889); 1889 — член Временного комитета попечения о бедных; действуя от имени губернатора К. Н. Светлицкого, подавил вооружённое сопротивление политссыльных, отказавшихся следовать по этапу, т.н. «Монастырёвская трагедия» (22. 03. 1889). 07. 08. 1889 — трёх организаторов бунта приговорили к повешенью (Н. Л. Зотов, Л. М. Коган-Бернштейн, А. Л. Гаусман), 23-х — к каторге, 2-х — к ссылке; П. П. Осташкин был пожалован в статские советники; 1892 — не допустил распространения на Якутию «Правил о местностях, объявляемых на военном положении»; выезжал для осмотра залежей каменн. угля в Борогонский улус на предмет промышл. освоения; 31. 03. 1894 - 1917 — председатель Обл. правления Семиреченского ген.-губернаторства; курировал постройку кафедр, соборного храма в г. Верном (Алма-Ата, ныне Алматы) (Туркестанские епархиальные ведомости. 1907. № 18. 15 сент. С. 431-438; 100 лет Якутской ссылки. С. 168-173).

    /Попов Г. А.  Сочинения. Том III. История города Якутска. 1632-1917. Якутск. 2007. С. 237./

    Бик Виктор Ильич, 1888 г.р., уроженец г. Балаганска Иркутской области, еврей. Гр-н СССР, инструктор отдела комплектации Якутской национальной библиотеки, проживал в г. Якутске. Арестован 17. 10. 38 УГБ НКВД ЯАССР по ст.ст. 58-2, 58-11 УК РСФСР. Постановлением УГБ НКВД ЯАССР от 21. 03. 39 дело прекращено на основании ст. 204 УПК РСФСР. Заключением Прокуратуры РС(Я) от 24. 04. 2000 по Закону РФ от 18. 10. 91 реабилитирован. Дело № 1468-р.

    /Книга Памяти. Книга – мемориал о реабилитированных жертвах политических репрессий 1920 - 1950-х годов. Том первый. Якутск. 2002. С 29-30./

    Вилюйцы, под этим собирательным именем известна группа политических ссыльных, членов различных революционных кружков и организаций, преимущественно народовольческого направления, впоследствии осужденных по Якутскому делу 22 марта 1889 и заключенных для отбывания наказания в вилюйской тюрьме, в которой некогда содержался Н. Г. Чернышевский. Приговоренные по различным политическим делам к административной ссылке в  отдаленнейшие округа Якутской области (Средне-Колымский и Верхоянский) на различные сроки (от 3-х до 10 лет), все эти политические ссыльные постепенно съехались в 1889 в г. Якутск, оттуда предназначались к дальнейшей отправке в Средне-Колымск и Верхоянск. Вступивший в это время в отправление обязанностей якутского губернатора Осташкин решил немедленно отправить прибывших ссыльных по месту назначения, применив при этом такие условия, которые грозили отправляемым опасностью для их здоровья и жизни. Никакие доводы со стороны ссыльных, считавших эти условия неприемлемыми, на администрацию не действовали, и Осташкин, настаивая на своем решении, прибег к помощи вооруженной силы. Произошло известное избиение политических 22 марта 1889; 6 человек было убито, а оставшиеся в живых были затем преданы военному суду по обвинению в вооруженном сопротивлении властям Трое из судившихся были повешены, остальные приговорены к каторжным работам на различные сроки. Вот имена жертв этой кровавой расправы: А. Л. Гаусман, Н. Л. Зотов, Л. М. Коган-Бернштейн (см. эти имена), повешены; О. Минор, М. Гоц, М. Орлов, М. Брагинский, М. Фундаминский (см. эти имена), А. Гуревич (род. в 1868; образование получил в московской гимназии и в заграничном политехникуме; был сослан административно на 5 лет; после амнистии 1905 возвратился в Россию; вторично арестован и выслан в Архангельскую губ. в 1906), М. Брамсон (род. в 1861; окончил курс спб. университета со степенью кандидата естественных наук; был сослан на 5 л.), М. Уфланд (студент-медик харьковского университета, сосланный на 7 л.), С. Ратин (студент-медик харьковского университета, сосланный на 6 л.), О. Эстрович (фармацевт, сослан па 4 г.), Вера Гассох-Гоц (по окончании гимназии, поступила на фельдшерские курсы в Спб., сослана на 5 л.), Полина Перли-Брагинская (училась в гимназии, сослана па 5 л.), А. Болотина (училась в московском училище живописи, сослана на 5 л.), Наталия Коган-Бернштейн (жена казненного, акушерка-фельдшерица, сослана па 5 л.). Поименованные лица были приговорены к бессрочной каторге, замененной всем (за исключением 4-х) каторжными работами на 20 и 15 л. К меньшим срокам каторжных работ были приговорены: К. Терешкович (род. в 1869, образование получил в московской гимназии, сослана на 6 л.) Л. Берман (учился в гимназии, сослан на 3 г.), Евгения Гуревич-Фрейфельд (выслана на 3 г.) и М. Эстрович (учился в гимназии, сослан на 5 л.). Роза Франк- Якубович (слушательница женск. медицинских курсов, выслана на 3 г.) и Анастасия Шехтер-Минор (см. это слово). Остальным каторга была заменена: С. Кангеру (студент Петровской академии, сосланный на 5 л.), Анне Зороастровой-Кангер (слушательница высших женских курсов в Спб.), Могату (студент технологического института) — ссылкой на поселение; Борису Гейману (учился в гимпазии; молодой начинавший поэт. Г. по выходе из тюрьмы, совершенно расстроившей его здоровье, уехал в Париж, где вскоре умер) — заключением втюрьме на 4 года. Убиты в день 22 марта: Ноткин (студент технологического института, сосланный на 5 л.; вначале был ранен штыком, затем поражен пулею), Пик (сосланный на 10 л.), Муханов (студент-петровец, сосланный на 5 л.), Софья Гуревич-Пик (сосланная на 3 г.), Шур (студент университета, сосланный на 5 л., обладал заметным поэтическим дарованием). — О деле 22 марта 1889 и его участниках см.: Вл. Бурцев, «За сто лѣтъ» (Лондон, 1897); Л. Мельшин «Двѣ трагедіи» («Современныя Записки», 1906); Вилюец, «Якутская трагедія 22 марта 1889 г.» («Русская Мысль», 1906, № 2); О. Минор, «Якутская драма 22 марта 1889 г.» («Былое», 1906, № 9).

    /Большая Энциклопедиія. Словарь общедоступныхъ свѣдѣній по всѣм отраслямъ знанія. Подъ редакціей С. Н. Южакова. Т. XXI (Дополнительный). Аанрудъ – Менгеръ. С.-Петербургъ. 1908. С. 108./

                                                    МОНАСТЫРЕВСКАЯ ИСТОРИЯ

    Этот замок был выстроен в 60 г.г. для содержания в нем высланных в Сибирь за мятеж 1863 г. польских повстанцев. Затем с конца 1871 г. по сентябрь 1883 г. в нем жил один Н. Г. Чернышевский, после выезда которого замок пустовал. Правда, в 1887 г. в него предполагали перевести из Карийской тюрьмы Ел. Ковальскую, С. Богомолец и Е. Россикову «ввиду оказываемого ими вредного влияния на других заключенных и дерзкого поведения», завели по этому поводу переписку, но тем и кончили [* Д. 355.].

    Вилюйская тюрьма представляла из себя одноэтажное деревянное здание, расположенное в соверн. части г. Вилюйска у реки, длиной в 9 саж., шириной в 7 и высотой в 2 с. У наружной входной двери — бревенчатое крыльцо в три ступеньки с досчатой площадкой; входная дверь в одно полотнище (3 х 1¼ арш.), по обе стороны двери — по одному окну. Капитальными стенами здание разделено на 6 комнат (с особой дверью в каждую) и коридор, выбеленные всюду алебастром, за исключением одной комнаты, стены которой были обтянуты обоями, потолок же обтянут ланкортом. Эту камеру занимал Чернышевский, и отделка ее была произведена в 1881 г., когда — ввиду предстоявшей побелки всего здания — он просил его комнату нс белить, т. к. известковая пыль, постоянно летающая в воздухе, могла в значительной мере ухудшить его и без того слабое зрение.

    Невдалеке от тюрьмы стояли баня и кухня. Все эти строения были огорожены палями, двор имел в длину 25 с. 1 арш. и в ширину — 19 саж. С западн. стороны (в сторону реки) имелись ворота (3 арш. выс. и 4:—шир.). Влево от острога, также окруженные забором, стояли казармы для конвойной к-ды (см. прилагаемый снимок) [* Д. 346.].

    Теперь в 1889 г., предполагая поселить в Вил. остроге осужденных на каторжные работы «монастыревцев», выяснили, что ему угрожает опасность со стороны р. Вилюя, т. к. песчаный, ничем не укрепленный берег, ежегодно размывался водой. Если в 1881 г. острог отстоял от Вилюя более чем на сто сажен, в июне 1888 г. уже на 18, то в 1889 г. он был от берега всего лишь в 12 саж.

    Посылая исправнику на первоначальный ремонт зданий 400 р., стекла и пр., одновременно предлагали выяснить, насколько необходим перенос острога в другое место, дальше от реки. В случае крайней нужды, перенос решили произвести в 1890 г., и в это время каторжные должны были жить в специально выстроенных для них юртах.

    Перед отправкой «монастыревцев» в Вилюйск из этого округа должны были переселить в Якутский всех полит, ссыльных, что и было сделано осенью 1889 г.

    Отправка «монастырсвцев» производилась 9, 16, 23 и 30 дек. 1889 г. партиями по 5 чел. при 5 конвоирах каждый раз.

    В конце января 1890 г. в Вилюйск приезжал губ-тор. Он нашел, что как самый острог, так и вес здания «соответствуют своему назначению, тюрьма вообще тепла и удобна», а ссыльнокаторжные в числе 19 чел. «продовольствуются пищею из свежих продуктов и ни в чем недостатка не ощущают. Никаких претензий не заявили, только просили: 1) о предоставлении им улучшенной пищи и медицинской помощи в случае болезни, 2) об освещении камер в ночное время и 3) о разрешении им заниматься работами вне стен тюрьмы, ввиду того, что они занимаются в наст. время очисткою одного тюремного двора и камер и вообще по тюремному хозяйству, мастерства же никто не знает и между тем свободного времени много» (Д. 352).

    При этом они указывали на огородничество, как на наиболее доступное и полезное для них занятие. Первую и вторую просьбу удовлетворил губорн. своей властью, а о последней запросил высшую администрацию. Завязалась длинная переписка. В результате ее было разрешено устроить огород недалеко от острога, выпуская на работы одновременно не более 4 заключенных с конвоем и надзирателем, которые должны были наблюдать, чтобы работающие не уходили за изгородь огорода и не сносились с посторонними лицами.

    В августе 1890 г. для земледельческих работ «монастыревцев» были куплены соха и борона. Для чтения заключенным выписывали 1 экз. сжемесячн. иллюстрированн. журнала «Воскресенье». Вся корреспонденция и письма, приходившие на имя арестантов, подвергались строгой цензуре, деньги же шли в доход казны на покрытие судебных издержек.

    В мае 1891 г. ирк. ген.-губ-тор, боясь, что «монастыревцы» находились слишком в хороших условиях, не соответствующих «тяжести совершенного ими 22/III - 1889 г. преступления — по условиям производимых ими работ, тюремной дисциплины и вообще содержания их в тюрьме» [* Д. 373.], — запросил губернатора, не признает ли тот «полезным» перевести их в другое место. Запросили исправника. Тот ответил, что:

    «1. Содержащиеся в Вил. тюремн. замке ссыльнокаторжные за гос. преступление занимаются след. работами: огородничеством, моют полы тюрьмы, топят печи, носят для этого дрова, чистят двор и помойные ямы, пекут для себя хлебы, варят пищу, шьют арестантскую одежду, стирают белье и вообще заботятся посредством собственного труда о чистоте как в самом замке, так и во дворе оного.

    2. Содержащиеся в тюрьме каторжные, все без исключения, ведут себя безукоризненно во всех отношениях.

    3. Принимая во внимание совершенную неспособность содержащихся в здешней тюрьме лиц к каким-либо физическим работам, собственно из перечисленных выше, выполнение ими тюремной дисциплины и вообще содержание их в тюрьме», — исходя из всего этого, он находил, что нет смысла переводить их в другое место Однако, по мнению губ-тора, их все-таки нужно было перевести в другое «более удобное место» [* Д. 373.].

    По его справке, в 1889 г. на отправку 20 «монастыревцев» из Якутска в Вилюйск было потрачено 980 р. 14 коп., (теперь же на расходы по отправке 18 оставшихся (С. О. Коган-Бернштейн была освобождена, а С. Ратин, изъявивший желание дать показания жандармам, был увезен в Иркутск) от Вилюйска до Иркутска требовалось 9.328 руб. 46 коп.

    Как выяснилось из переписки по этому вопросу, мысль о переводе исходила из М.В.Д., которое, заменив Вилюйскую тюрьму Акатуевской Забайк. обл., решило поставить «монастыревцев» в условия, «более соответственные тяжести совершенного ими преступления».

    Из Вилюйска в Якутск их перевезли в короткое время с 12 марта по 10 апр. 1892 г. В первой партии отправили Уфлянда, Брамсона, Фундаминского и Е. Гуревич (прибыли в Якутск 20 марта).

    Вторая, прибывшая в Якутск 28 марта, состояла из О. и М. Эстровичей, Брагинского и П. Перли.

    Третья (в пути с 26 марта по 3 апр.) — из Ш. Гуревич, В. и М. Гоц, А. Болотиной, четвертая (выбыла 2 и прибыла 10 апр.) — из Орлова, Берман, Минор и Терешковича и последняя, прибывшая в Якутск 18 апр., — из А. Шехтер и Р. Франк, которые — вследствие применения к ним манифеста — были оставлены в области.

    28 мая 1892 г. в Якутск пришел пароход «Витим», на котором вскоре и были отправлены в Иркутск 16 «монастыревцев» при 12 конвоирах; помещены они были в люке баржи, которую и повез этот пароход.

    Было получено распоряжение отправить каторжан-мужчин в оковах и с бритой головой, но по чьему-то недосмотру их отправили не только без бритья половины головы, но некоторых даже и в собственной одежде [* Там же. Отправленные в Акатуевскую тюрьму Забайк. обл. «монастыревцы» проработали там около трех лет, затем дело их было пересмотрено, все они переведены в разряд «житейцев» сроком на 10 лет, считая с августа 1889 г. и в 1899 г. оставшиеся в живых выехали в Россию. По наст. время живы М. Брамсон, П. Перли-Брагинская, Брагинский, Н. О. Коган-Бернштейн, Е. Я. Гуревич, М. Эстрович, О. Эстрович, О. Минор, А. Шехтер, С. Ратин, В. Гоц (Гассох), А. Болотина, Л. Берман, А. Зароастрова, М. Орлов.]. На этом и заканчивается для Якутии история «монастыревцев»...

    /М. А. Кротов.  Якутская ссылка 70 - 80-х годов. Исторический очерк по неизданным архивным материалам. Москва. 1925. С. 136-139./

                                                                               *

                                                          ПАМЯТИ ТРЕХ ДРУЗЕЙ

                                                            2. М. И. Фундаминский

    Во многих отношениях полную противоположность личности М. Р. Гоца представлял другой выдающийся московский революционер-народоволец середины 80-х годов, Матвей Исидорович Фундаминский. Высокий, стройный брюнет, с на редкость красивыми глазами, со строго правильными чертами лица и с густой иссиня-черной шевелюрой; — он представлял из себя образец культурности, как во внешности, в одежде, так и в манерах, отличаясь в то же время энергией и живостью движений. Почти всегда серьезный, редко улыбающийся, с печатью глубокого раздумья на лице, он как будто провидел свою, так рано оборвавшуюся, страдальческую жизнь.

    Вырос М. И. в зажиточной семье, и для расцвета его богато одаренной натуры, казалось, представлялись все возможности. Все отношения в семье были проникнуты культурностью и интеллигентностью. Но вместе с культурой отцом М. И. были завезены с Запада, куда он часто ездил по торговым делам, также и свободная мысль, свободное слово, продукты русского свободного печатного станка. Эти семена революции пали на благоприятную почву еще в лице старшего брата М. И., очень рано умершего, а от него революционная бацилла, естественно, перенеслась и на самого М. И.

    Познакомился я с ним очень рано, приблизительно в то же время, как и с М. Р. Гоцом, около 1881 г. или 1882 года. Помню отчетливо квартиру Фундаминских, в доме Сычева, на Софийской набережной, а также комнату М. И. в ней. Комната большая, изящно и в то же время просто обставленная, с большим библиотечным шкафом, полным книг. Также, как и М. Р., я и М. И. часто навещал, получая в общении с этими моими старшими товарищами-друзьями (оба были старше меня на два года) высокое духовное наслаждение. Но настроение, с которым я уходил от того и другого, бывало часто диаметрально противоположным. Тогда как у М. Р. я впитывал в себя веру в близкое торжество наших идеалов, упорство в работе над осуществлением этих идеалов, беззаветную преданность делу революции и социализма, от М. И., я, должен признаться, часто уходил, зараженный скептицизмом насчет ближайших перспектив нашей революции. Особенно заметен стал скептический тон в его беседах со мной к концу его, так рано прерванной, революционной работы, перед его арестом в 1886 г. Помню, впоследствии, в Акатуйской каторжной тюрьме, в 1893 году, М. И. в своем отзыве о рукописном сборнике стихотворений П. Ф. Якубовича, под названием «Крест и идеал», вышучивал романтизм последнего по поводу «поколения, проклятого богом», воспетого в указанном сборнике. Но, мне кажется, именно на М. И. особенно сказалась печать того, что Якубович называл «поколением, проклятым богом», поколением революционеров, начавших работу уже в разгар реакции свинцового царствования Александра III, когда все крупные силы «Народной Воли» были разгромлены, а попытки организации нового центра подавлялись в самом зародыше; казалось, безрассветная ночь надвинулась на несчастную страну. М. И., с его нежной, чуткой, физической и духовной организацией болезненнее всех реагировал на такого рода положение дел. И, без сомнения, уже тогда, под влиянием своих острых переживаний, а также в связи с пережитой им тогда болезнью-плевритом в тяжелой форме, он стал прибегать к морфию для облегчения своих мук. Однако, поста революционного он не покидал до конца. Напротив, именно за год до ареста он особенно выдвинулся на революционном поприще. Он был приглашен в созданный тогда в Москве новый центр «Народной Воли» (из названных мне потом уже в тюрьме лиц, вошедших в этот центр, помню известного впоследствии статистика Григорьева). Этим центром он был командирован летом 1886 года в Париж, для переговоров с П. Л. Лавровым и Львом Тихомировым. Кстати, помню, с каким благоговением, по возвращении из-за границы, он отзывался в разговоре со мной о личности Августа Бебеля, с которым он виделся при проезде через Берлин, причем показывал мне, полученную от последнего на память, его фотографию с соответственной надписью. Помню еще, что в рассказе о его переговорах с Тихомировым он отмечал, какой душевный перелом вызвала в последнем смерть любимого сына. Этим переломом М. И. объяснял перемену взглядов Тихомирова на террор. Насколько помню, по словам М. И., Тихомиров тогда выступил в парижском центре «Народной Воли» с докладом, в котором резко-отрицательно отзывался о прежних методах борьбы партии Народной Воли. Уже в тюрьме в 1888 г. мы узнали о ренегатстве Тихомирова и о выпущенной им брошюре «Почему я перестал быть революционером».

    Месяца через два-три по возвращении из-за границы, М. И. был арестован. Но, хотя он и был привлечен по делу «об обнаруженном в Москве народовольческом кружке и двух летучих типографиях», в котором одним из главных обвиняемых был М. Р. Гоц, тем не менее о М. И. велось еще особое дело, сохранившееся в Московском историко-революционном архиве — «дело о лице, ездившем летом 1886 г. в Париж от имени группы народовольцев для переговоров с главарями народовольческой эмиграции». Охранному отделению, как это видно из дела, не стоило большого труда установить, что этим лицом был именно М. И., благодаря содействию такого ценного осведомителя и секретного агента, как С. В. Зубатов, вращавшийся еще в то время в революционных кругах. Интересно отметить, что М. И. очень рано раскусил эту личность и, несмотря на все подходы к нему со стороны Зубатова в последнее время перед арестом, наотрез отказывался от общения с ним.

    После двух почти лет предварительного заключения сначала в московских тюрьмах, а затем в петербургском Доме предварительного заключения, он был приговорен административным порядком к ссылке в отдаленные места Якутской области на 10 лет, и летом 1888 г. был отправлен этапным порядком в г. Якутск и там прожил некоторое время на воле в ожидании дальнейшей отправки в Средне-Колымск. Я прибыл в Якутск несколько позже и застал М. И. очень бодрым: царивший тогда в Якутске либеральный режим губернатора Светлицкого представлял возможность отдохнуть от тяжелых тюремных и этапных переживаний. Но не долго продолжался этот мягкий режим. Сверху был дан приказ новому губернатору Осташкину подтянуть политических ссыльных, и грянула Якутская бойня. М. И. был в этой истории ранен штыком в живот и некоторое время пролежал в тюремной больнице.

    В Вилюйске, где мы пробыли первые несколько лет в каторге, в тюрьме, специально построенной для содержания Н. Г. Чернышевского и польских повстанцев Огрызко и Дворжачек, М. И. занялся, как и многие другие, восполнением своих знаний и, помню, усердно изучал любимую им высшую математику, с начатками которой он ознакомился, еще будучи в 1-м Московском реальном училище. Кстати, я забыл упомянуть, что по окончании среднего образования в указанном реальном училище, он поступил в Петровскую земледельческую академию и был арестован в возрасте 20-ти лет, когда находился на 2-м курсе академии. Уже в Москве он обнаружил склонность к точным наукам и естествознанию, в частности, он был в восторге от лекций покойного Тимирязева, слушателем которого он был. Он часто высказывался тогда в том духе, что честный интеллигент должен выбрать один из двух путей — либо посвятить себя целиком науке, истинной, плодотворной, обогащающей человечество, либо всю душу отдать делу революции. Сам он выбрал последний путь, но мне представляется, что при иных, более благоприятных политических условиях, он охотно променял бы этот путь на научное поприще и, думается, на этом поприще, при его глубоком и остром уме, он оставил бы заметные следы. Кстати, он не только обладал острым умом, но и острым языком. Так, помню в Вилюйске, после того, как у него вышла размолвка с его старым другом М. Р. Гоцом, он, преподнося мне свою фотографию с надписью «одному из немногих староверных друзей», выразился при этом о М. Р.: «что, вот, мол, единственно у кого есть вера, да не та», намекая на жену Гоца, Веру Самойловну. В этой остроте сказался его собственный скепсис, его падающая вера в близкую победу революции.

    М. И. болезненнее всех переносил все тягости, сопряженные с нашей подневольной жизнью. Однако, он редко выдавал свои болезненные ощущения. Но иногда последние прорывались у него в довольно оригинальной форме. Помню, при совместном нашем путешествии из Якутска в Вилюйск, при лютых морозах в 50 и больше градусов, он, греясь однажды у камелька якутской юрты, воскликнул: «черт возьми, почему это русское правительство не приняло предложения американского правительства о продаже ему Камчатки (такое предложение, действительно, в то время было сделано), да я бы охотно в придачу отдал бы американцам и эту гиблую и мерзлую страну Якутию».

    Кроме высшей математики, М. И. изучил в Вилюйске, помимо французского и немецкого языков, с которыми он ознакомился в реальном училище, еще английский, итальянский и испанский. Однако, болезнь кишечника, приобретенная им во время странствий по тюрьмам, все более прогрессировала, и во внимание к этому обстоятельству в Вилюйской тюрьме ему была выделена отдельная комната (тюремной больницы у нас в Вилюйске не было), и мы освободили его от всяких работ, которые несли мы, остальные тюремные сидельцы. По переводе нас в 1882 году в Акатуевскую каторжную тюрьму, М. И. был помещен в тюремную больницу, откуда и не выходил до приезда его невесты, Е. Я. Гуревич, только что окончившей на Каре свой каторжный срок по нашему же делу. Ей удалось выхлопотать перевод М. И. в Горный Зерентуй, где находились более солидные медицинские силы. Там он вскоре был выпущен в, так называемую, «вольную команду». Горный Зерентуй был тогда центром Нерчинской каторги, начальником которой был весьма любезный по отношению к политическим полковник Томилин, и у нас там создались довольно благоприятные условия жизни. Никаких работ мы там не отбывали, хотя по закону они и полагались; устраивались мы на вольных квартирах в деревне Горный Зерентуй, лежащей тут же близ тюрьмы. Занимался каждый, кто чем хотел. Помню квартирку М. И. в крестьянской избе, в которой он устроился со своей молодой женой. М. И. сумел и тут, в этой, отдаленной от культурных центров, глухой деревушке создать себе уютный уголок. Он казался счастливым, в особенности после рождения дочери. Здоровье его тоже как будто окрепло, он продолжал заниматься тут своими любимыми науками. И когда я в 1894 году, отбыв свой срок каторжных работ, уезжал в г. Баргузин, который мне был назначен местом поселения, строй жизни М. И. мне представлялся сложившимся вполне нормально. Но, увы, не прошло и двух лет, как его организм, подтачиваемый болезнью, усилившейся отчасти благодаря тяжелым личным переживаниям, не выдержал. Он заболел тяжелой формой туберкулеза кишечника и, пробыв некоторое время в гор. Чите, переехал в Иркутск и там был помещен в городскую больницу. После тяжелых мучений он в марте 1896 г. скончался, имея всего от роду 30 лет. Передавали, что перед смертью он глотал морфий уже целыми пригоршнями.

    Умер он, не дождавшись зари освобождения русского народа, интересам которого он отдал свою жизнь. Тогда начинали лишь едва поблескивать предрассветные зарницы грядущей революции.

    К. Терешкович.

    /Якутская трагедия - 22 марта (3 апреля) 1889 г. - Сборник Воспоминаний и Материалов. Под ред. М. А. Брагинского и К. М. Терешковича. О-во политических каторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1925. С. 148-153, 228./

    227) Терешкович, Кисиель Меерович; адм.-сс. (1889-1892), сын купца, мещ. Волынкой губ., еврей, 20-21 г. Прибыл в область на 5 лет под гл. надзор полиции. Через месяц после прибытия принял участие в «монастыревском деле» (22/III 1889 г. в Якутске), за что был присужден к 10 г. каторжных работ, каковые до 1892 г. отбывал в Вилюйском остроге, а затем был переведен (с остальными каторжанами-монастыревцами) в Забайкальск. обл. [Д. 56].

    /М. А. Кротов.  Якутская ссылка 70 - 80-х годов. Исторический очерк по неизданным архивным материалам. Москва. 1925. С. 223./

    А. Израэльсон

                                        СКОРБНЫЕ СТРАНИЦЫ ЯКУТСКОЙ ССЫЛКИ

                                                  (Памяти погибших в Якутской области)

                                                                   80-е и 90-е годы

    36. Фундаминский, Матвей Исидорович, адм.-сс. (1888-1892 гг.). Арестован в Москве за «принадлежность к организации «Народная Воля». В Якутске принял участие в т. н. «Якутской трагедии», получил 20 лет каторги. Умер в 1896 г. от кишечного туберкулеза.

    /В якутской неволе. Из истории политической ссылки в Якутскую область. Сборник материалов и воспоминаний. Москва. 1927. С. 205./

    И. Жуковский-Жук

                                                   МАРТИРОЛОГ НЕРЧИНСКОЙ КАТОРГИ

    Фондаминский, Матвей Исидорович – род. в 1966 г. в м. Шклове, Мог. губ., в евр. куп. семье. Образование получил в Моск. реальном уч. и Петр. ак. Член партии «Народная Воля». Арест. в Москве в 1886 г. по указ. Зубатова. В 1888 г. выслан админ. в Якут. обл. на 10 лет. Участв. 22 марта 1889 г. в вооруж. сопрот. полит. ссыльных в доме Монастырева. Судился военным судом. Пригов. к 20 годам кат., которую отбывал в Вилюйске и Акатуе. На посел. вышел в 1895 г. Умер в 1896 г.

    /Кара и другие тюрьмы Нерчинской каторги. Сборник воспоминаний, документов и материалов. Москва. 1927. С. 279-280./

    Гуревич (по первому мужу — Фундаминская, по второму мужу — Фрейфельд), Геня (Евгения) Янкелевна (Яковлевна), еврейка, дочь ремесленника, мещанка гор. Борисова (Минск. губ.). Род. 21 ноября 1871 г. в Москве. Окончила городск. уч-ще в Москве. Ушла из дому 14-ти лет и для права жительства в Москве фиктивно прописалась работницей в Московск. швейной мастерской. После ареста ее старшей сестры Софии (Фрумы) в 1886 г. начала регулярно обслуживать тюрьму и проч.; была арестована; через несколько дней освобождена из-под ареста с отобранием подписки о невыезде из Москвы. Исполняла технические поручения московск. народовольческ. кружка; хранила литературу; по агентурн. наблюдениям, в ее квартиру неоднократно привозили тяжелые тюки К. Терешкович, Г. Э. Аппельберг и Н. Д. Болотин (подозревалась в хранении типографск. шрифта). Выданная Л. Меньшиковым, арестована 5 мая 1887 г. Содержалась под стражей до 24 авг. 1887 г. Привлечена к дознанию при Московск. ж. у. по делу московск. резолюц. кружка, организованного студентами Петровск. Земледельческ. ак-мии (дело К. Терешковича и друг.). По освобождении из-под стражи отдана на поруки отцу, но препровождена этапным порядком под надзор полиции по месту приписки в гор. Борисов. Вскоре переехала в Минск, где вращалась среди политически ссыльных (Евг. Ад. Гурвич, Белох и друг.). По выс. пов. от 27 июля 1888 г. выслана в распоряжение Иркутск. ген.-губ-ра для водворения на жительство в местностях вверенного ему края под. гласн. надзор полиции на три года. В авг. 1888 г. арестована в Минске, отправлена в Москву и в конце авг. 1883 г. из Московск. центральн. пересыльн. тюрьмы отправлена в Вост. Сибирь. Предназначалась для отправки в Колымск. округ (Якутск. обл.). Прибыла 25 февр. 1889 г. в Якутск. Была невестой Ник. Льв. Зотова. Приняла участие вместе с другими в вооружен, сопротивлении Якутск. ссыльных 22 марта 1889 г. («Якутск. трагедия»), вовремя которого были убиты ее сестра, С. Гуревич вместе с мужем С. А. Пиком, и за участие в котором был повешен ее жених Н. Л. Зотов. Арестована 22 марта 1889 г. и заключена в Якутск. тюрьму. По постановлению Иркутск. ген.-губ-ра от 14 апр. 1889 г. предана воен. суду по законам воен. времени. Судилась воен. судом с 7 по 13 июля 1887 г. при Якутск, местн. команде; признана виновной в вооружен. сопротивлении и приговорена, принимая во внимание ее несовершеннолетие, к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжн. работы на 10 лет. По конфирмации приговора командующим войсками Иркутск. воен. округа от 20 июля 1889 г. срок каторжн. работ сокращен до шести лет. Незадолго до отправки в Вилюйск. каторжн. тюрьму, находясь в Якутск. тюремн. замке, обратилась к губ-ру с просьбой о переводе в женск. среднюю каторжн. тюрьму, мотивируя просьбу теми тяжелыми воспоминаниями, которые были связаны со всем, что напоминало ей потерю сестры и жениха. Просьба ее была отклонена и она в самом нач. 1890 г. отправлена в Вилюйск. острог для отбывания каторжных работ.

    Весною 1892 г. отправлена из Вилюйска через Якутск, куда прибыла 20 марта 1892 г., на Кару, где перечислена в разряд сосланных на житье и отбывала назначенный ей срок в вольной команде. В 1893 г. отправлена на поселение в Читу, откуда тотчас уехала в Акатуй к больному М. И. Фундаминскому. Добившись перевода Фундаминского в Горнозерентуйск. больницу для того, чтобы ухаживать за ним, повенчалась в тюремн. больнице. После выпуска М. Фундаминского в вольн. команду при Горном Зерентуе жила вместе с ним до манифеста 1894 г.; затем жила с ним сначала в Чите, а потом — в Иркутске, где М. Фундаминский умер в 1896 г. Вскоре вышла замуж за Л. В. Фрейфельда и в 1898 г. переехала с ним в Одессу, где квартира их была местом встреч подпольщиков с-ров. Вместе с мужем вошла в парт, с-ров. После ареста Л. В. Фрейфельда в 1904 г. уехала за границу, где пробыла до 1917 г., работая в заграничном «Красн. Кресте». После революции 1917 г. жила в Москве: работала в амбулатории. В 1920-1922 гг. жила в Александровой (Екатеринославск. губ.). С 1922 г. живет в Москве; с 1920 г. — персональная пенсионерка и член Всесоюзного Общ-ва политкаторжан.

    Из автобиографии и личной анкеты Евг. Як. Гуревич-Фрейфельд (Личн. дело Всесоюзн. Общ-ва политкаторжан № 71). — Сообщение Л. А. Кузнецова. — МЮ 1887, № 10077. — Обзор XII, 48, 49, 130. — Ведомость XIII, 57-58; XIV, 46. — Бурцев, За сто лет, II, 135. — Больш. энциклопедия, XXI. — Политическ. каторга и ссылка, 147.

    Е. Гуревич-Фрейфельд, Памяти С. Як. Гуревич. Сборн. «Якутская трагедия», 122-124. — Е. Гуревич-Фрейфельд, Из далекого прошлого. «Кат. и Сс.» 1926, III (24), 166-168.

    Л. Дейч, Роль евреев в русск. революц. движении (Ук.). — Его же, 16 лет в Сибири, 352. — М. Кротов, Якутск, ссылка 70 - 80-х г.г., стр. 131, 133, 138, 177-178. — М. Брамсон, Якутская трагедия. Сборн. «Якутск. трагедия», стр. 23, 24, 26, 27. Избиение политическ. ссыльных в Якутске. Там же, 33. — М. Брагинский, Якутская драма. Там же, 50. — Письма осужден, якутян. VIII. Письмо Е. Я. Гуревич к В. Я. Яковлеву. Там же, 80-83. — Документы по Якутск. делу 22 марта 1889 г. Там же, 188, 191, 193, 197, 198, 200, 201, 202, 217. — М. Брагинский, Политическ. каторга в Якутск, области. Сборн. «В Якутск, неволе», 94, 109. — А. Прибылева-Корба, «Нар. Воля». Воспоминания, 221. — Участники народовольческ. движения. Сборн. «Народовольцы» III, 295.

    Избиение политическ. ссыльных в Якутске. «Социал-демократ» I (1890), 69, 71. — Хроника. «С родины на родину» I (1893), 9; II (1893), 96-97; IV (1894), 224. — Письма якутцев. «С родины на родину» III (1893), 150-152. — О. Минор, Якутская драма 22 марта 1889 г. «Был.» 1906, IX, 144. — Письма осужденных якутян. «Был.» 1907, IX, 155-157. — Г. Осмоловский, Карийцы. «Мин. Годы» 1908, VII, 153. — Л. Берман, К 35-летию вооружен, сопротивления ссыльных в Якутске. «Из эпохи борьбы с царизмом» I (1924), 9, 11. — А. Макаревский, Политическ. ссылка 1888 г. «Пути Рев.» 1926, II-III (5-6), 137. — М. Орлов, А. С. Гуревич на поселении в Забайкальск, обл. «Кат. и Сс.» 1929, IV (53), 172, 174. — Д. Махлин, Якутская трагедия 1889 г. и подпольная печать. «Кат. и Сс.» 1929, III (52), 27.

    /Деятели революционного движения в России. Био-библиографический словарь. Т. III. Восьмидесятые годы. Вып. 2. Москва. 1934. Стлб. 1029-1031./

                                                   ЗА СПРАВЯДЛІВАСЬЦЬ І ВЕДЫ

    “Мне застаецца ўпамянуць пра Мацьвея Ісідаравіча Фундамінскага — арыгінальнага, адукаванага чалавека, які шмат папрацаваў у радах «Народнай волі» ў час свайго студэнцтва. Таленавіты прамоўца, ён скараў сваіх слухачоў глыбінёй філязофскай думкі, бляскам дасьціпнасьці і гумару”, — так пісаў аб сваім сябру вядомы нарадаволец Восіп Мінор. Як і многія іншыя, ён разумеў маральны доўг перад нашчадкамі — расказаць усю праўду аб бескарысьлівых людзях, якія выступалі за абарону прыгнечанага народа. Толькі яму, загнанаму царызмам у ссылку, а потым у эміграцыю, выканаць свой намер не ўдалося.

    Яшчэ адзін беларускі рэвалюцыянэр нарадаволец Канстанцін Церашковіч апісвае зьнешнасьць Мацьвея Фундамінскага: “Высокі, стройны брунэт, з на рэдкасьць прыгожымі вачыма, са строга правільнымі рысамі твару і з густой сінявата-чорнай шавялюрай, ён прадстаўляў сабой узор культурнасьці як па зьнешнасьці, у адзеньні, так і ў манерах, вызначаючыся ў той жа час энэргіяй і жвавасьцю ў руках. Амаль заўсёды сур’ёзны, рэдка ўсьміхаўся, з пячаткай глыбокага роздуму на твары, ён як быццам прадбачыў сваё так рана абарванае пакутніцкае жыцьцё”.

    Што ж гэта за асоба, аб якой так паважліва пішуць абодва аўтары, падкрэсьліваючы яго высокую адукаванасьць і культуру?

    Мацьвей Ісідаравіч Фундаменскі нарадзіўся ў Шклове ў сям’і купца ў 1866 годзе. У чыстым горадзе на Дняпры заможна прайшло яго дзяцінства. Першапачатковыя веды хлопчык атрымаў ад бацькоў, а таксама ад сувязі з людзьмі і маляўнічай прыродай. Усё тут абуджала дзіцячы розум, разьвівала інтарэс да жыцьця і кніг, а навучальных устаноў не хапала. І бацька адвёз свайго ўжо дарослага сына ў Маскву ў першае рэальнае вучылішча. Там Мацьвей аб многім даведаўся, палюбіў правазнаўства, гісторыю, але больш за ўсё матэматыку і мовы. Ён так захапіўся працэсам пазнаваньня, што ўжо не прадстаўляў свайго жыцьця без вучобы.

    Кончыўшы вучылішча, Фундамінскі адразу ж паступіў у Пятроўскую земляробчую акадэмію, дзе ў яго праявілася схільнасьць да прыродазнаўства. Ён быў у захапленьні ад лекцый па біялёгіі, якія чытаў вядомы К. А. Ціміразеў, заўзяты змагар за ідэі саюза, навукі і дэмакратыі. Сумленьне прафэсара не мірылася са старымі парадкамі, і ён пераконваў студэнтаў, што сумленны інтэлігент павінен выбраць адзін з двух шляхоў — або цалкам прысьвяціць сябе навуцы, якая абагачае чалавецтва, або ўсю душу аддаць справе вызваленьня грамадзян.

    Студэнты спрачаліся аб грамадзкім ідэале, захапляліся вальнадумствам. А некаторыя былі заражаны скептыцызмам і нявер’ем. Мацьвею Фундамінскаму, які ўвабраў у сябе ўсю разнастайнасьць думак, трэба было выбіраць свой шлях. І ён выбраў яго — уступіў у маскоўскі нарадавольскі гурток, якім кіраваў таленавіты Міхаіл Гоц. Пачатак яго палітычнай дзейнасьці супаў з узмацненьнем рэакцыі, зьвязанай з прыходам на прастол новага цара — Аляксандра III. Баючыся яднаньня стыхійнай барацьбы сялянства з палітычнай барацьбой рэвалюцыйных народнікаў, царызм зрабіў стаўку на масавыя рэпрэсіі. Нарадавольцаў арыштоўвалі, вешалі, расстрэльвалі, гнаілі ў турмах. Але сьмельчакі, якія паверылі ў магчымасьць палітычнай свабоды грамадзян, не адступалі і не сьпяшаліся мяняць сваіх перакананьняў.

    У 1883 годзе паліцэйскія ўлады разграмілі асноўныя арганізацыі “Народнай волі”. Аднак дзьверы кватэры Фундамінскага на Сафійскай набярэжнай для яго аднадумцаў не зачыніліся. У яго мэбляваным пакоі з вялікай кніжнай шафай зьбіраліся Міхаіл Гоц, Канстанцін Церашковіч і іншыя.

    У Маскве была рашучая спроба адрадзіць сваю арганізацыю, і нават стварылі новы цэнтар “Народнай волі”. Як найбольш адукаванаму, ведаючаму пяць эўрапейскіх моў, Мацьвею Фундамінскаму гэты цэнтар даручыў зьезьдзіць у Францыю. І летам 1886 года ён прыбыў у Парыж для перагавораў з рускімі рэвалюцыянэрамі аб адраджэньні нарадавольскай арганізацыі, гутарыў з Пятром Лаўровым, Львом Ціхаміравым. Глыбока ўразіла яго сустрэча з Аляксеем Мікалаевічам Бахам, які ўжо ў той час праявіў сябе моцным спэцыялістам у вобласьці біялягічнай хіміі, а ў савецкі час стаў вучоным з сусьветным імем, абгрунтаваўшы тэорыю акісьленьня. Праз гады А. М. Бах у сваіх “Запісках нарадавольца” (1929) расказаў, як у Парыж прыяжджаў пасланец маскоўскага гурту Мацьвей Фундамінскі з запіскай, у якой абмяркоўваўся стан партыі «Народнай волі» і прапаноўваліся меры для яе адраджэньня.

    Ні Лаўроў, ні Ціхаміраў, якія зьмянілі свае погляды, не пажадалі адказваць на запіску. Па просьбе Фундамінскага на яе адказаў не менш буйны інтэлектуал... У прыватнасьці Бах.

    Па дарозе дамоў Фундамінскі прыпыніўся ў Бэрліне, дзе сустрэўся з Аўгустам Бебелем, вядомым дзеячам Германскай сацыял-дэмакратычнай партыі, атрымаў ад яго фатаграфію з надпісам. Вярнуўшыся ў Расію, з якой глыбокай пашанай і з якой гордасьцю расказваў ён аб усіх сустрэчах маскоўскім таварышам, якія спрабавалі што-небудзь зрабіць і нават стварылі дзьве “лятучыя” друкарні.

    Але правал аказаўся непазьбежным. Праз два месяцы пасьля вяртаньня з-за мяжы Мацьвей Фундамінскі, Міхаіл Гоц, Канстанцін Церашковіч і іншыя былі арыштаваны паліцыяй і заключаны ў маскоўскую турму. Фундамінскаму была прыпісана яшчэ і асобная справа, якая цяпер захоўваецца ў Маскоўскім гістарычным архіве, — “справа аб асобе, што езьдзіла летам 1886 года ў Парыж ад імя групы нарадавольцаў для перамоў з завадатарамі нарадавольскай эміграцыі”. Яна стала вядома дзякуючы тайнаму паведамляльніку С. В. Зубатаву, які ў той час круціўся сярод маскоўскай моладзі.

    “Мы ішлі за вызваленьне, за працу, за народ. Наш выклік — справядлівасьць і веды. Сябе асудзілі на бадзяньне», — гучыць у “Студэнцкай марсэльезе”, напісанай філёзафам і эканамістам А. А. Багданавым. Быў асуджаны на бадзяньне па турмах і студэнт другога курса Пятроўскай земляробчай акадэміі М. Фундамінскі. З маскоўскіх турмаў яго перавезьлі ў пецярбурскі дом папярэдняга зьняволеньня. Колькі смутку і пакут перажыў ён, колькі горкіх дум перадумаў. I толькі праз два гады, 6 красавіка 1888 г., не, не судом, а ў адміністрацыйным парадку Мацьвей Фундамінскі быў высланы на дзесяць гадоў у аддаленыя месцы Якуцкай губэрні.

    Арыштаваных адправілі зьнясільваючым этапам. Паўгода Мацьвей Фундамінскі знаходзіўся ў дарозе, і толькі ў студзені 1889 года на санях быў прывезены ў Якуцк, дзе яму трэба было чакаць далейшай адпраўкі ў Сярэдне-Калымск. Туды, за 2300 вёрст, па засьнежанай тундры адпраўлялі па два чалавекі з прамежкамі ў 15-20 дзён. У сувязі з гэтым Фундамінскі быў выпушчаны з турмы, і ён некалькі дзён упіваўся адноснай воляй.

    Віцэ-губэрнатар Асташкін вырашыў зьмяніць умовы адпраўкі палітссыльных у Сярэдне-Калымск і Верхаянск, урэзаць і без таго жабрацкую грашовую дапамогу. Зразумела, гэта беззаконнасьць не магла не выклікаць справядлівага абурэньня і пратэсту ў ссыльных. Некаторыя з іх, узброіўшыся пісталетамі і стрэльбамі, сабраліся ў доме Манастырова. 22 сакавіка 1889 года разыгралася страшэнная якуцкая трагедыя, аб якой хутка пачулі ў Мінску і Магілёве, Лёндане і Нью-Ёрку.

     Добры па натуры Мацвей Фундамінскі ішоў «пратэставаць» без нянавісьці ў вачах. Яму захацелася дапамагчы сабе і людзям, не дапусьціць самаўпраўства чыноўніка. І не мог ён, яшчэ зялёны і не спакушаны, падумаць, што ўсё можа так дрэнна закончыцца.

    Віцэ-губэрнатар кіўнуў на дом, дзе заселі арыштанты, атрад паліцыі і салдат і ўчыніў крывавую расправу. Вось як запісаў яе сьведка: «Калі густы парахавы дым, які напоўніў пасьля залпу ўсе пакоі, расьсеяўся, мы, уцалелыя ад салдацкіх куль і штыкоў, кінуліся на дапамогу параненым. Але не адны толькі параненыя былі сярод нас. У кутку, каля задняй сьцяны, прыхінуўшыся да яе сьпінай, сядзеў бязьдыханы Аркадзій Пік з прастрэленай галавой. У суседнім пакоі ў страшэнных перадсьмяротных пакутах памірала яго жонка Соф’я Гурэвіч, у якой штыком быў распораты жывот. Крыкі жаху і праклёнаў у адрас катаў зьмяшаліся са стогнамі параненых. Куляй паранены былі і Мінор, і Арлоў, штыкамі, асабліва цяжка, быў паранены Мацьвей Фундамінскі, атрымаўшы некалькі глыбокіх колатых ран».

    А хутка з Іркуцка прыбыла судовая камісія, якая вырашыла канфлікт па законах ваеннага часу. Яна прад’явіла абвінавачваньне па 279-му артыкулу і прыгаварыла М. І. Фундамінскага да бестэрміновай катаржнай работы, праўда, замененай потым на 20 гадоў. Напярэдадні 1890 года, у дзікую сьцюжу, ён быў адпраўлены з Якуцка ў Вілюйск, забытую богам і людзьмі вёсачку. Там яго пасялілі ў маленькай турме, у якой са снежня 1871 па 1872 год пакутаваў вялікі рускі пісьменьнік і дэмакрат М. Г. Чарнышэўскі. У адзіночнай камэры наш зямляк старанна вывучаў вышэйшую матэматыку, а таксама францускую, нямецкую, італьянскую мовы — гэта пазбаўляла яго ад горкіх дум. Раны паступова загойваліся, але сябры вызвалілі Фундамінскага ад усялякіх работ, якія неабходна было выконваць вязьням. Толькі праўду кажуць: адна хвароба — не хвароба. Мацьвея ўсё больш непакоіла цяжкая хвароба кішэчніка, якую ён набыў у час блуканьняў па турмах. Хворы не рады і залатому ложку, а тут халодны тапчан і пратухлыя анучы. Таму хварэў і на запаленьне лёгкіх.

    Вясной 1882 года Фундамінскага перавялі ў Акатуйскую катаржную турму, што каля возера Байкал. Яго зьмясьцілі ў турэмную бальніцу, дзе ён з сумам і надзеяй чакаў прыезду сваёй нявесты Яўгеніі Гурэвіч — нарадаволкі, якая адбыла свой тэрмін ссылкі на Карах. I яна, акрыленая духам, з усьмешкай на твары прыехала да свайго сябра, які меў патрэбу ў яе падтрымцы. А ёй і самой падтрымка была вельмі дарэчы — схуднелая, бледная, з жывым болем у сэрцы па забітай сястры Соф’і ў час якуцкай бойні. Адразу ж пасьля радасных хвілін сустрэчы з Мацьвеем Яўгенія засьпяшалася да начальства, каб прасіць аб пераводзе хворага Фундамінскага ў Горны Зерантуй, дзе было хоць крышачку лепшае мэдыцынскае абслугоўваньне. І гэта ёй удалося.

    Фундамінскага выпусьцілі ў «вольную каманду», і ён пасяліўся ў кватэры сялянскай хаты разам з Яўгеніяй, якая стала яго жонкай. Здароўе яго быццам бы палепшылася, і ён штодзённа займаўся сваімі навукамі, марыў пабываць на Шклоўшчыне. А ўжо калі ў іх нарадзілася дачка, жыхары глухой вёсачкі гаварылі, што іх навасёлаў не абышло шчасьце.

    А між тым цяжкія перажываньні, пакуты духу не пакідалі Фундамінскага. Праз два гады ён захварэў тубэркулёзам кішэчніка. Жэня перавезла Мацьвея ў горад Чыту, потым — у Іркуцк, дзе яго паклалі ў гарадзкую бальніцу. Ён і яна спадзяваліся на выздараўленьне, але ж не заўсёды надзеі збываюцца. Пасьля цяжкіх пакут у сакавіку 1896 года Мацьвей Фундамінскі памёр у 30-гадовым узросьце.

    ...Прайшло сто гадоў, як ён пахаваны ў далёкім Іркуцку. Зразумела, мы не ведаем, хто даглядае яго магілу і ці даглядае ўвогуле. Колькі іх, нашых людзей, — шукальнікаў, пахаваных у чужых землях, засталося ў невядомасьці. Дык няўжо ж цяпер, калі многае ўскладнілася, а ў ацэнках нават заблыталася, у самы раз канчаткова забыць пра Мацьвея Фундамінскага, аднаго з высакародных ахвяр процістаяньня?

    /Карніловіч Э. А.  Імёны з небыцця. Мінск. 2003. С. 11-15./

    ФОНДАМИ́НСКИЙ (Фундаминский) Илья Исидорович (псевд.: Бунаков) (1880, Москва — 19. XI. 1942, концлагерь, Германия) — публицист, общественно-полит. деятель. Род. в ортодоксальной состоят, евр. семье. Большое влияние на него оказала судьба старшего брата Матвея (1866-96), участника рев. движения, отправленного в ссылку и раненного во время вооруж. выступления в Якутске. Еще в дет. годы сложился кружок друзей, в к-рый, кроме Ф., входили М. Вишняк, В. Зензинов, А. Р. Гоц, а также будущая жена Ф. Амалия Гавронская. Как вспоминал Зензинов, Ф. был «стройный и высокий юноша, красавец, немного, пожалуй, артистической наружности... В нем вообще было нечто врожденно-художественное, пылкое, увлекательное» (Зензинов В. М. Памяти И. И. Фондаминского-Бунакова // НЖ. — 1948. — № 18. — С. 299). В 1900 Ф. вместе с сестрой Раисой и Абрамом Гоцем уехал в Германию, где поступил в Гейдельбергский ун-т. Там сложился кружок «молодых эсеров» (Ф., Зензинов, Гоц, Н. Д. Авксентьев). Весной 1902 во время возвращения из Германии был арестован на границе за помощь в деле транспортировки рев. лит-ры, однако довольно быстро выпущен. Вскоре Ф. женился на Амалии Гавронской (двоюродной сестре М. Цетлина) и уехал в Европу, путешествовал по Италии. Там он изучал иск-во, там же выполнял поручения ЦК партии эсеров, а вскоре и сам стал чл. ЦК. Незадолго до отъезда придумал себе псевд. Бунаков по вывеске большого бакалейного магазина на Маросейке (Москва). Во время дек. вооруженного восстания был в Москве, в эсеровском штабе. После подавления мятежа вместе с В. Рудневым и М. Вишняком выехал в Финляндию.

    Еще до ареста в 1906 Ф. стал проявлять интерес к религ. проблемам, заходя в ред. журн. «Новый путь» к З. Гиппиус и Д. Мережковскому. С 1906 по 1917 Ф. прожил в эмиграции, во Франции часто вместе с Б. Савинковым бывал у Мережковских, занимался рев. организац. работой. С нач. первой мировой войны стал на позиции «оборонцев» и вместе с Г. В. Плехановым и Н. Д. Авксентьевым был одним из изд. журн. «Призыв». В февр. 1917 вернулся в Петроград. В апр. 1917 Ф. становится тов. пред. Исполкома совета крест. деп., затем — комиссаром Времен, правительства на Черноморском флоте, от к-рого был избран в Учредит. собр.; после его разгона оказался на нелегальном положении. Пытался вместе с М. В. Вишняком пробраться в Поволжье, но не сумел, вернулся в Петроград и в 1918 через Одессу и Константинополь выехал во Францию.

    Здесь проявился талант Ф. как организатора, издателя. Привлекали и его душевные качества. «Первое, что поражало и покоряло в Фондаминском, была его редкая доброта... Совершенно неслыханной в кругу русской идеологической интеллигенции была его терпимость к чужим убеждениям, даже самым далеким, даже самым враждебным» (Федотов Г. П.  И. И. Фондаминский в эмиграции // НЖ. — 1948. — № 18. — С. 318). «Он устраивал какие-то кружки, куда приглашал поэтов, священников и философов, издавал религиозный журнал «Новый град», руководил какими-то собраниями... Книжки Смоленского, Кузнецовой, Ладинского и других были выпущены в издательстве «Современных записок» на деньги, собранные Фондаминским, и он сам продавал их направо и налево» (Берберова Я. Курсив мой. — Нью-Йорк, 1983. — Т. 1. — С. 346-347).

    Одним из гл. дел Ф. в эмиграции стало изд. журн. «СЗ». «Он сделался, можно сказать, «одержим» интересами журнала. «Современные записки» стали для него как бы целью в себе и высшей ценностью» (Вишняк М. В. «Совр. записки»: Восп. ред. — СПб., 1993. — С.74). Ф. организовывал публ. разл. авторов, причем часто противоположных убеждений, уговорить к-рых выступать в одном журн. было нелегко. С первых номеров в «СЗ» стали появляться его историко-филос. очерки «Пути России». Ф. поддержал идею «противоположности» России Европе, Россию относил к сфере Востока. Моек. царство было для него высшим раскрытием рус. идеи в истории России, а самодержавие — единств. пригодным для России режимом. За 20 лет существования «СЗ» вышло 17 очерков Ф. «Пути России». «Почему Запад и Россия стоят друг перед другом лицом к лицу? И почему преимущество на стороне России? — Потому что Россия и Запад — два разных мира с самобытными и противоположными стихиями и потому, что стихия России чище и праведнее» (СЗ. — 1940. — № 70. — С. 192). Ф. часто посещал собр. «Зеленой лампы», принимал участие в «воскресеньях» на квартире Мережковских, устраивал вечера «СЗ» у себя на квартире. В 1930 был одним из организаторов «Лиги правосл. культуры», в 1931 вместе с Г. Федотовым и Ф. Степуном приступил к изд. религ. журн. «Новый град». В предисл. к первому номеру редакторы писали: «Демократия оказалась бессильной создать твердую власть... Из скептического и эстетического декаданса довоенных десятилетий вырастает мощное религиозное движение... Лишь христианство не эклектически, а целостно утверждает равенство целого и части, личности и мира, Церкви и человеческой души» (Новый град. — 1931. — № 1. — С. 3, 7). С 1931 по 1939 вышло 14 номеров этого изд., отстаивавшего христ. ценности и протестовавшего против зап. либерализма.

    В 1935 Ф. потерял жену и долго не мог войти в привычную жизнь. В 1935 вместе с Н. Бердяевым и матерью Марией (Е. Кузьминой-Караваевой) стал одним из основателей объединения «Православное дело» — орг-ции, к-рой предстояло заниматься прежде всего конкретными делами — помощью больным и престарелым. В том же 1935 Ф. организовал лит. объединение писателей и поэтов «Круг», собиравшихся на квартире у Ф. и устраивавших диспуты на религ. и лит. темы. «Ценность Фондаминского стала понятна только теперь. Такие люди необходимы для возникновения культурного центра с положительной иерархией и руководящим общественным мнением» (Яновский В. Поля Елисейские. — СПб., 1993. — С. 77).

    С нач. войны над Ф. как евреем нависла опасность. Летом 1940 он уехал на юг Франции. Но осенью 1940 вернулся в Париж, предпочитая остаться со своими друзьями, с матерью Марией. Арестован в Париже 22 июня 1941. Сначала был заключен в лагерь Компьен; только там, в одном из бараков, ставшем самодельной часовней, принял крещение. В авг. 1942 Ф. был отправлен в Германию, где и погиб в Освенциме. Архив Ф.: ГАРФ. Ф. Р6212.

    Лит.: Памяти Амалии Осиповны Фондаминской. — Париж, 1937.

    Дэвис Д. Переписка ред. журн. «Совр. записки» // Рос. лит-ведч. журн. — 1994. — № 4.

    В. В. Леонидов

    /Литературная энциклопедия Русского Зарубежья 1918-1940. Писатели Русского Зарубежья. Москва. 1997. С. 411-413./

    ФУНДАМИНСКИЙ Матвей Исидорович (1866 г., г. Шклов Могилевской губ. - 15. 03. 1896 г.) - революционер-народоволец, студент. Из семьи купца. Окончил 1-е Московское реальное училище, учился на 2-м курсе Петровской земледельческой академии. Владел пятью иностранными языками, проявил способности к математике и естествознанию. С 1884 г. член московской революционной нелегальной организации «Народная воля». Летом 1886 г. ездил в Париж для переговоров о возрождении народовольческой организации, беседовал с П. Л. Лавровым, А. Н. Бахом. В декабре 1886 г. арестован в Москве за принадлежность к революционной организации и посажен тюрьму, в которой просидел полтора года. Летом 1888 г. административно выслан на 10 лет в Якутск, где 22 марта 1889 г. участвовал в вооруженном сопротивлении политссыльных в доме Монастырева, был тяжело ранен. Военный суд приговорил его к 20 годам каторги, которую отбывал в Вилюйске, Атакуе, Горном Зерентуе. В 1895 г. вышел на вольное поселение. Через год в Иркутской больнице умер от кишечного туберкулеза.

    Лит.:

    Бах А. Н. Записки народовольца. М., 1929. С. 51.

    В якутской неволе. Сборник воспоминаний и материалов. М., 1927. С. 16, 94.

    Вилюец. Якутская трагедия 1889 г. // Русская мысль. 1906. № 3. С. 61, 73.

    Кара и другие тюрьмы Нерчинской каторги. Сборник воспоминаний. М., 1927. С. 280.

    Карніловіч Э. А. За справядлівасць і веды // Карніловіч Э. А. Імёны з небыцця. Мн., 2003. С. 11-15.

    Каторга и ссылка. 1930. № 6. С. 51, 60.

    Минор О. С. Якутская драма 22 марта 1889 г. // Былое. 1906. № 9. С. 140, 144, 148.

    Якутская трагедия. Сборник воспоминаний и материалов. М., 1925. С. 17, 32, 45, 188.

    /Корнилович Э. А.  Беларусь: созвездие политических имен. Историко-биографический справочник. Минск. 2009. С. 103-104./

    /Корнилович Э. А.  Беларусь: созвездие политических имен. Историко-биографический справочник. Минск. 2010. С. 103-104./