ЎЎЎ Акуліна Манастырова. Шчодралюбная Геня Гурэвіч-Фундамінская-Фрэйфельд ды Якуцкая вобласьць. Койданава. "Кальвіна". 2014.

    Геня (Аўгіньня) Янкелеўна (Якаўлеўна) Гурэвіч (па першаму мужу Фундамінская, па другому Фрэйфельд) – нар. 21 лістапада 1871 г. у габрэйскай сям’і рамесьнікаў у Маскве, паходзіла з мяшчанаў павятовага места Барысаў Менскай губэрні Расейскай імпэрыі.

    Атрымала хатнюю адукацыю, скончыла гарадзкую вучэльню ў Маскве Сышла з хаты ў 14 гадоў і дзеля жыхарства ў Маскве фіктыўна прапісалася работніцай ў Маскоўскай швачнай майстэрні. Існавала на выпадковыя заробкі. За прыналежнасьць у 1886-1887 гг. да Маскоўскай арганізацыі партыі “Народная воля” кароткатэрмінова арыштоўвалася у Маскве ў 1887 г.

    5 траўня 1887 года была ізноў арыштаваная па дазнаньню пры Маскоўскім жандарскім упраўленьні па справе маскоўскага рэвалюцыйнага гуртка, які арганізавалі студэнты Пятроўскай земляробчай акадэміі. Утрымоўвалася пад вартай да 24 жніўня 1887 года, калі была аддадзена на парукі бацьку і адпраўленая па месцу прапіскі ў места Барысаў.

    У хуткі часе перабралася ў Менск, дзе ізноў улезла ў нарадавольскія справы. Арыштаваная ў Менску і была адпраўленая ў Маскву. Па высачэйшаму загаду ад 27 ліпеня 1888 г. высланая ў распараджэньне Іркуцкага генэрал-губэрнатара дзеля ўсяленьня пад галосны нагляд паліцыі на 3 гады. Месцам выгнаньня ёй прызначылі Калымскую акругу Якуцкай вобласьці.

    У Якуцк дастаўленая 25 лютага 1889 года. Праз месяц пасьля прыбыцьця ў Якуцк апынулася ў ліку палітычных сасланых, якія прымалі ўдзел у г. зв. “манастыроўскім супраціву”, за які была засуджаная да 6 гадоў катаргі. Прынамсі, 22 сакавіка 1889 г. у доме Манастырова была забітая яе сястра Гурэвіч Фрума-Фейга са сваім жаніхом Салямонам Пікам ды пакараны сьмерцю праз павешаньне ейны жаніх Мікалай Зотаў.

    /Мікалай Львовіч Зотаў нар. у 1862 г. у м. Судак Таўрычаскай губэрні Расійскай імпэрыі, у дваранскай сям’і чыноўніка. Па заканчэньні Севастопальскай рэальнай вучэльні паступіў у Пятроўскую земляробчую акадэмію. У 1886 г. быў арыштаваны і сасланы у Заходнюю Сыбір, у м. Турынск Табольскай губэрні. У 1888 г. “за супраціўленьне ўладам” быў прызначаны на выгнаньне ў найаддаленые месцы Якуцкай вобласьці, у акруговае места Сярэдне-Калымск. Прыняў удзел у “манастыроўскім супраціве” 1889 г., і як псыхічна неўраўнаважаны, першым пачаў страляць з рэвальвэру ў прадстаўнікоў адміністрацыйнай ўлады Якуцкая вобласьці ды параніў падпаручніка Карамзіна; таксама страляў ў віцэ-губэрнатара Асташкіна, які прыбыў да хаты Манастырова, дзе сабраліся пратэстоўцы супраць іхняга адпраўленьня ў Верхаянскую ды Калымскую акругі. 7 жніўня 1889 г., па прыгавору суда, быў пакараны сьмерцю праз павешаньне./

    22 сакавіка 1889 г. Геня Гурэвіч была арыштаваная і зьняволеная ў Якуцкую турму. Судзілася вайсковым судом ад 7 па 13 ліпеня 1889 года пры Якуцкай мясцовай камандзе і прысуджаная да катаржных працаў да 10 гадоў. Па канфірмацыі прысуду камандуючым войскамі Іркуцкай ваеннай акругі ад 20 ліпеня 1889 г. тэрмін катаржных працаў быў скарочаны да 6 гадоў.

    Знаходзячыся ў Якуцкім турэмным замку, незадоўга да адпраўкі ў Вілюйскую катаржную турму, прызначаную для “манастыроўцаў” яна зьвярнулася да губэрнатара з просьбаю аб пераводзе яе ў жаночую сярэднюю катаржную турму, матывуючы сваё прашэньне цяжкімі ўспамінамі, зьвязанымі са сьмерцю сястры і жаніха – адзіна блізкіх для яе людзей. Прынамсі яна пісала: “Я не ў стане далей выносіць гэтыя пастаянныя напамінаньні; усе акаляючыя мяне, ці то блізкія знаёмыя, або сябры сястры і жаніха, адным выглядам сваім вызываюць штохвілінна ўспаміны аб іх – гэта не дае мне ні хвіліны забыцьця, ні хвіліны спакою. Я ўжо не ў сілах пераносіць гэтую цяжкую душэўную пакуту. Адна надзея, што В. Правасхадзіцельства не пакіне маёй просьбы без увагі, і я буду паселеная ў новыя ўмовы, дзе ні адзін чалавек не будзе напамінаць мне аб маіх стратах. Адна гэтая надзея падтрымлівае зараз мяне. Думка, што яшчэ гады мне трэба пражыць сярод людзей, якія выклікаюць цяжкія ўспаміны, прыгнятае мяне. Я ведаю, што не ў сілах вынесьці гэтай пакуты. Ваша Правасхадзіцельства! Калі ёсьць магчымасьць, умаляю, не пакіньце маёй просьбы без увагі, гэта – просьба чалавека, які адчувае свой страшны канец, гэта просьба тапельца аб дапамозе”.

    У просьбе ёй было адмоўлена. Яе, як і іншых “манастыроўцаў”, напачатку 1890 г. адправілі у Вілюйскі астрог. Вясною 1892 г. яна была адпраўленая з Вілюйска праз Якуцк, куды дастаўленая 20 сакавіка 1892 года, на Кару, дзе была прылічаная ў разрад сасланых на жыцьцё і адбывала тэрмін у вольнай камандзе.

    На пасяленьне выйшла ў 1893 г. і была паселеная ў Чыце, адкуль уехала ў Акатуй да хворага Мордуха Фундамінскага.

    /Мордух (Мардухай, Мацьвей) Ісідаравіч [Ізраілевіч] Фундамінскі (Фандамінскі) – нар. ў 1866 г. ў м. Шклоў Магілёўскай губэрні Расійскай імпэрыі, ў габрэйскай сям’і купца. Вучыўся ў Пятроўскай земляробчай акадэміі ў Маскве. Арыштаваны напрыканцы 1886 г. за прыналежнасьць да маскоўскай арганізацыі “Народная воля” і быў у 1888 г. высланы на 8 гадоў пад галосны нагляд паліцыі ў Якуцкую вобласьць. За ўдзел у г. зв. “манастыроўскім” узброеным супраціве сасланых быў асуджаны на 20 г. катаргі./

    Пасьля пераводу Фундамінскага ў турэмную лякарню ў Горным Зерэнтуі, Геня Гурэвіч пабралася з ім там шлюбам ды нарадзіла дачку. Пасьля маніфэсту 1894 г. (амністыі “манастыроўцам”) жыла з ім у м. Чыта Забайкальскай вобласьці, потым у губэрнскім месьце Іркуцк, дзе Фундамінскі памёр ад кішэчнага тубэркулёзу ў 1896 г. у Іркуцкай лякарні

    У хуткім часе Геня Фундамінская выйшла замуж за Льва Фрэйфельда.

    /Лейба (Леў) Вульфавіч (Уладзімеравіч) Фрэйфельд - нар. у 1863 г. у Паўлаградзкім павеце Кацярынаслаўскай губэрні, у габрэйскай сям’і купца. У 1889 г. быў арыштаваны, за ўдзел у замаху на імпэратара Аляксандра ІІ і прыгавораны да сьмяротнага пакараньня замененага 10 гадамі катаргі, якую адбываў у Нерчынскіх катаржных турмах Забайкальскай вобласьці./

    У 1896 г. Геня пераехала з Фрэйфельдам ды дачкой у Адэсу. Пасьля арышту Фрэйфельда ў 1904 г., які зрабіўся сябрам у партыі эсэраў, выехала за мяжы Расейскай імпэрыі, дзе працавала ў замежным “Чырвоным Крыжы”.

    У 1907 г. Лэйба Фрэйфельд упаўнаважаны ЦК партыі эсэраў на Ўрале ў Расійскай імпэрыі, у 1909-1910 гг. вядзе рэвалюцыйную працу ва Ўкраіне, Пецярбурзе, Маскве ды іншых гарадох. Ад 1911 г. у Швэйцарыі, дзе у 1914 г. скончыў мэдычны ўнівэрсытэт у Бэрне.

    Пасьля Лютаўскай рэвалюцыі Геня Гурэвіч-Фрэйфель, разам з мужам ды дачкой, вярнулася ў Расею у т. зв. “плямбіраваным вагоне”.

    Пасьля 1917 г. жыла ў Маскве, працавала ў амбуляторыі. У 1920-1922 гг. жыла ў Аляксандраўску Кацярынаслаўскай губэрні. Ад 1922 г. ізноў у Маскве. Беспартыйная. Ад 1930 г. пэрсанальная пансіянэрка. Уваходзіла у Таварыства паліткатаржанаў і ссыльнапасяленцаў. Білет чальца № 71.

    Памерла Геня ў 1955 г. і пахавана на Новадзявочых могілках у Маскве разам з мужам, які памер ў 1939 г. ды дачкою – Вольгай Львоўнай Даўгаполавай (1895–1973), якая склала “Карманный русско-французский словарь”. (Москва. 1960. 619 с.), які вытрымаў шмат выданьняў. 
    Літаратура:

*    Вилюйцы. // Большая Энциклопедія. Словарь общедоступныхъ свѣдѣній по всѣм отраслямъ знанія. Подъ редакціей С. Н. Южакова. Т. XXI (Дополнительный). Аанрудъ – Менгеръ. С.-Петербургъ. 1908. С. 108.

*    Берман Л.  К 35-тилетию вооруженного сопротивления ссыльных в Якутске. // Из эпохи борьбы с царизмом. Киевское отделение Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Киев. 1924. С. 9, 11.

*    Гуревич Геня Янкелева. // Кротов М. А.  Якутская ссылка 70-80-х годов. Исторический очерк по неизданным архивным материалам. Москва. 1925. С. 131, 133, 138, 177-178.

    Махлин Д.  Якутская трагедия 1889 г. и подпольная печать. // Каторга и Ссылка. Историко-революционный вестник. Кн. 52. № 3. Москва. 1929. С. 27.

*    Гуревич Фрейфель Евгения Яковлевна. // Политическая каторга и ссылка. Биографический справочник членов о-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1929. С. 147.

*    «Вилюйцы». // Большая советская энциклопедия. Главный редактор О. Ю. Шмидт. Т. 11. Москва. 1930. Стлб. 36.

*    Гуревич Фрейфель Евгения Яковлевна. // Политическая каторга и ссылка. Биографический справочник членов о-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1934. С. 175.

*    Гуревич Ф. Ф. // Казарян П. Л.  Якутия в системе политической ссылки России 1826-1917 гг. Якутск. 1998. С. 375, 460.

*    Гуревич В.  На ледяном краю Ойкумены. // Заметки по еврейской истории. № 9 (132). Сентябрь. Ганновер 2010.

    Акуліна Манастырова,

    Койданава

                                                          ИЗ  ДАЛЁКОГО  ПРОШЛОГО

    В 1888 г. партию политических заключенных отравляли из Московской Бутырской тюрьмы в ссылку — в Якутскую область.

    Было нас человек тридцать. Если память мне не изменяет, то вот имена всех, кто был в этой партии: Е. Лазарев, О. Никольская, Нестеров, М. Эстрович, И. Эстрович, Ю. Эстрович, А. Гуревич с женою (добровольно следовавшей за мужем), Терешкович, А. Гуревич, М. Сосновский. Е. Гуревич, Уфлянд, Ратин, Р. Скудина, А. Скудина. Ожигов, Батин, Шестаков, Беркович, Маркович и Хавкин.

    Дорогой к нам присоединили еще нескольких человек: Н. Зотова (казненного впоследствии по делу Якутского протеста 1889 г.). М. Орлова, Соколова (покончившего самоубийством), Георгиевского с женою и двумя детьми и Филата Егорова с женою и тремя или четырьмя маленькими детьми.

    Путь был далекий, тяжелый. Двигались мы медленно. День шли, а ночь проводили на этапе. Через день — дневка тоже на этапе. И так пробирались мы изо дня в день в течение 7-8 месяцев, пока не добрались до Якутска.

    Всюду по ленскому тракту жили ссыльные товарищи, которые встречали проходящие партии политиков. Встречи по дороге с товарищами доставляли нам большую радость и скрашивали наш тяжелый путь. Начальству наши встречи с ссыльными не особенно нравились, и офицер, сопровождавший партию, принимал всякие меры, чтобы воспрепятствовать этому. Где-то, — кажется, недалеко от Олекминска, — жила целая группа ссыльных, среди которых у нас были старые друзья, и нам хотелось, конечно, повидаться с ними. Кроме того, мы были уже достаточно издерганы и устали от всех прелестей этапного путешествия в жестокие сибирские морозы.

    Мы мечтали, приехав на остановку, провести там некоторое время, отдохнуть и повидать друзей по ссылке.

    Офицер же, сопровождавший нашу партию, мыслил на этот счет иначе: он всю дорогу старался препятствовать нашим встречам с товарищами, ссылаясь на то, что у него имеется инструкция, запрещающая эти встречи. От Иркутска нас везли на тройках по два человека в повозке с двумя конвойными солдатами.

    В хвосте партии ехал наш офицер.

    Подъезжая к остановке, мы заявили ему, что хотим здесь ночевать, тем более, что среди нас были семейные с маленькими детьми, которым особенно тяжело было ехать ночью в трескучий мороз.

    Офицер обещал исполнить нашу просьбу.

    Но когда мы подъехали к этапу, наши тройки вдруг бешено подхватили нас и помчали во весь дух через город.

    Стало ясно, что офицер обманул нас. Он хотел с быстротою молнии промчать нас через город, чтобы не дать возможности повидаться со ссыльными. Тогда мы, недолго думая, начали на всем ходу выскакивать из повозок, рискуя сломать себе головы. Конвой, сопровождавший нас, растерялся и тоже выскочил вслед за нами. Мы все выскочили и опрокинули повозки.

    Подбежал офицер и стал уговаривать нас ехать дальше. Во время этих переговоров начали подходить ссыльные товарищи. Они тоже убеждали офицера сделать здесь остановку, но он и слушать об этом не хотел.

    Мы были иззябшие, голодные... А тут все больше подходят ссыльные, с которыми так хотелось повидаться и поговорить!.. Но их не подпускали к нам близко. Переговоры с офицером ни к чему не привели.

    Нас, рабов божиих, повели в земскую избу, привели понятых мужиков, и офицер заявил, что, если мы не подчинимся его требованию сейчас же ехать дальше, то нас повезут силой. И вот тут-то разыгралась возмутительная картина. Офицер отдал приказ:

    — «Взять силой!».

    Солдаты и понятые бросились на нас, как дикие звери. Началась свалка. Связывали руки и ноги толстыми веревками (при этом избивали).

    Вместе с нами шел рабочий, Филат Егоров, с женою и несколькими маленькими детьми. Жена его была здоровая, высокая женщина. Когда она увидала, что вяжут и избивают ее мужа, она, как тигрица, набросилась на солдат; но те отбросили ее от себя с такой силой, что она ударилась о противоположную стенку комнаты. Дети, видя, как расправляются с их родителями, подняли страшный крик и плач, но это нисколько не смутило исполнителей офицерских приказаний, и они продолжали свое гнусное дело.

    Связанных (толстые веревки до крови врезывались в тело), избитых, в разодранной одежде выносили на руках, бросали в повозки и везли в таком виде до следующей остановки (35-40 верст).

    Евгения Гуревич-Фрейфельд.

    /Каторга и Ссылка. Историко-Революционный вестник. Кн. 24. № 3. Партия «Народная Воля». Москва. 1926. С. 166-168./

    69) Гуревич, (Софья) Фрума-Фейга; адм.-сс. (1888-1889), мещ. Минск. губ., портниха, еврейка, 19 л. Прибыла в область сосланная административно на 4 г. по одному делу с женихом своим Пиком (принадлежность к партии «Нар. Воля»). Во время якутских событий 22 марта 1889 г. была заколота штыками солдат и вскоре умерла в больнице [«Былое» IX, 1906 г. Д. 93].

    /М. А. Кротов.  Якутская ссылка 70 - 80-х годов. Исторический очерк по неизданным архивным материалам. Москва. 1925. С. 177./

    70) Гуревич, Геня Янкелева; адм.-сс. (1889-1892), мещ. Минской губ., девица, 18 л. Сосланная административно в обл. на 3 г., через месяц после прибытия в Якутск оказалась в числе политических ссыльных, принимавших участие в «монастыревском восстании», за каковое была присуждена к 6 г. каторжн. работ. 22 марта 1889 г. в д. Монастырева была убита ее сестра Ф. Гуревич и казнен [* Поправка Зороастровой-Капгер.] жених. Находясь в Якутском тюремном замке, незадолго до отправки в Вилюйск. каторжную тюрьму, предназначенную для «монастыревцев», Г. Гуревич обратилась к губернатору с просьбой о переводе в женскую среднюю каторжную тюрьму, мотивируя ее теми тяжелыми воспоминаниями, которые были связаны для нее со всем, что напоминало ей потерю сестры и жениха — единственно близких ей людей. Она писала: «я не в состоянии дальше выносить эти постоянные напоминания: все окружающие меня или близкие знакомые, или друзья сестры и жениха одним видом своим вызывают ежеминутно воспоминания о них — это не дает мне ни минуты забытья, ни минуты спокойствия. Я уже не в силах переносить эту тяжелую душевную пытку. Одна надежда, что В. Превосходительство не оставите моей просьбы без внимания, и я буду поставлена в новые условия, где ни один человек не будет напоминать мне о моих утратах. Одна эта надежда поддерживает теперь меня. Мысль, что еще годы мне предстоит прожить среди людей, вызывающих тяжелые воспоминания, подавляет меня. Я знаю, что не в силах вынести этой пытки. Ваше Пр-во! Если есть возможность, умоляю, не оставьте моей просьбы без внимания, это — просьба человека, чующего свой страшный конец, это просьба утопающего о помощи». В просьбе ее было все-таки отказано — каторжные «монастыревцы», в том числе и Г. Гуревич, подлежали отправке в Вилюйск. тюрьму [Д. 57].

    /М. А. Кротов.  Якутская ссылка 70 - 80-х годов. Исторический очерк по неизданным архивным материалам. Москва. 1925. С. 177-178./

    97) Зотов, Николай Львович; адм.-сс. (1889-1889), двор. Таврическ. губ., холост, 26 л. По делу обвиненного в государственн. преступлении б. студ. Петровской академии Капгера, 17/VI 1887 г. Зотов был выслан на 5 лет под надзор полиции в Тобольск, губ., а за беспорядки и неповиновение властям в 1888 г. срок ссылки продлили ему на 2 г. и перевели в Якутскую обл. Прибыв в Якутск в февр. 1889 г., 22/III 1889 г. принял участие в «монастыревском восстании». Суд признал его одним из тех, кто первыми открыли по солдатам стрельбу, а по показанию некоторых свидетелей — он стрелял в и. д. губернатора Осташкина, за что был приговорен к смертной казни через повешение. Приговор был приведен в исполнение 7/VIII того же года [«Былое» 1906 г., Якутская трагедия. Д. 40].

    /М. А. Кротов.  Якутская ссылка 70 - 80-х годов. Исторический очерк по неизданным архивным материалам. Москва. 1925. С. 185-186./

    239) Фундаминский, Мордух Исидорович; адм.-сс. (1888-1892), сын купца, студ. Петровской академии, холост, еврей. Арестованный в Москве в конце 1886 г. за принадлежность к московской организации «Народной Воли», в 1888 г. выслан на 8 л. под надзор полиции в Якутск. обл. По «монасткревскому делу» присужден к 20 г. каторжных работ. Умер от кишечного туберкулеза в Ирк. больнице после отбытия срока каторжн. работ [«Былое» — IX 1906. Д. 10].

    /М. А. Кротов.  Якутская ссылка 70 - 80-х годов. Исторический очерк по неизданным архивным материалам. Москва. 1925. С. 225./

                                                              ЯКУТСКАЯ ТРАГЕДИЯ

                                                                    (1889 г. — 1924 г.)

    ...Трудный и долгий путь из Якутска в Колымск и при прежних, более или менее сносных, условиях был сопряжен со многими серьезными опасностями; при новом же порядке, установленном Осташкиным, эти опасности усугублялись, особенно, если принять во внимание, что в числе назначенных к отправке были женщины и даже дети. Но еще больше возмутило нас это — самоуверенность и спокойствие, с каким местный помпадур превращал нас в объектов своих административных экспериментов, обязывавших нас, прежде всего, как революционеров, самым решительным образом протестовать против произвольных и бессмысленных распоряжений тупого бюрократа. В тот же день мы все собрались на совещание, чтобы обсудить создавшееся положение. Выступившие товарищи, отражая всеобщее настроение, сделали ряд заявлений, исполненных глубокого возмущения против распоряжений Осташкина, и призывали к протесту. Эти речи встретили сочувственный отклик у всех присутствовавших на собрании товарищей. Но какова должна быть форма этого протеста?

    На этот счет высказаны были разные мнения. Одни предлагали произвести покушение на Осташкина, другие массовый побег, вооруженное сопротивление и, наконец, просто пассивное сопротивление. Но хотя ни одна из предлагаемых форм протеста на этом собрании окончательно принята не была, но уже на этом первом совещании вооруженное сопротивление нашло горячих сторонников. Было принято лишь предложение одного товарища отправить к Осташкину депутата, который бы выяснил ему все опасности, сопряженные с новым порядком отправки в Колымск, и предложил бы ему отменить свои распоряжения. В качестве такого депутата отправился к Осташкину 19 марта Гоц. Привожу из докладной записки Осташкина департаменту полиции рассказ его о посещении его Гоцом:

    «19-го явился утром ко мне на квартиру админ.-ссыльный Мовша Гоц в качестве уполномоченного от прочих государственных ссыльных и требовал об отмене сделанного 16 марта распоряжения об усиленной отправке ссыльных в северные округа в течение марта и апреля. Гоцу я ответил, что сделанное распоряжение остается в своей силе и, обращаясь к благоразумию его и подлежавших отправке по назначению ссыльных, внушил ему убедить ссыльных подчиниться распоряжению начальства, основанному на предписаниях и указаниях высшего правительства. Гоц ушел, нагло заявив, что политические ссыльные не подчинятся распоряжению об усиленной отправке». Конечно, ответ Осташкина не способствовал нашему успокоению. Напротив того. Негодование все более нарастало и даже самые уравновешенные и сдержанные из товарищей стали терять душевное равновесие. После ответа Осташкина Гоцу мы, обсудив создавшееся положение, остановились на следующем решении. Подлежащие отправке 22 марта товарищи не оказывают никакого сопротивления при отправке. Но остальные товарищи, вооружившись, устраивают за городом засаду и, дождавшись увозимых под конвоем товарищей, выходят из засады, нападают на конвой, отбивают товарищей и везут их обратно в город. Принять участие в этом предприятии за малым исключением вызвались почти все присутствовавшие на собрании. План этот, сам по себе довольно фантастичный, впрочем, не был осуществлен.

    Между тем один из товарищей, подлежавших отправке в Колымск в первую же очередь, на основании новых правил, заявил Гоцу, что он решил во всяком случае оказать вооруженное сопротивление. Это заявление совершенно опрокидывало наш первоначальный план, и мы на следующий день снова собрались для обсуждения положения.

    Мы обменялись мнениями о форме протеста, при чем на голосование был поставлен только вопрос о вооруженном сопротивлении. Перед самым голосованием т. Гаусман попросил слова и в своей краткой, немногословной речи, попытался нарисовать картину, какая встает в его воображении непосредственно после вооруженного сопротивления, и просил подумать о тех многочисленных жертвах, которые неизбежно повлечет за собой вооруженное сопротивление. В виду этого, он просит товарищей отдать себе ясный отчет в неизбежных последствиях, раньше, чем принять окончательное решение. Хотя искренняя речь т. Гаусмана произвела на всех присутствующих глубокое впечатление, тем не менее последующее голосование дало в результате подавляющее большинство за вооруженное сопротивление, при 8 воздержавшихся и 1 голосе против.

    По настоянию Гаусмана, было, однако, решено сделать еще последнюю попытку легального характера: все собравшиеся подают Осташкину тождественные заявления, в которых подробно излагаются условия пути в Колымск и подчеркивается, что новый порядок отправки при данных физических и климатических условиях грозит жизни отправляемых, и поэтому просят об отмене новых правил отправки.

    На следующее утро мы часов в 12 собрались на квартире недалеко от областного правления и с тождественными заявлениями в руках, по одиночке, стали направляться друг за другом в областное правление. Первый же товарищ, явившийся туда со своим заявлением, встретил со стороны советника Добржинского, заведовавшего экспедицией ссыльных, отказ принять заявление. Товарищ стал настаивать на принятии заявления и на докладе такового сегодня же исполняющему должность губернатора. Пока происходили эти пререкания, стали подходить постепенно и другие товарищи. Добржинский растерялся и послал за полицмейстером.

    По приглашению полицмейстера мы вышли во двор и здесь, только по настойчивому нашему требованию, он согласился принять от нас наши заявления.

    Полицмейстера мы просили не позже завтрашнего дня сообщить нам резолюцию губернатора на наши заявления и привезти нам ответ на квартиру Ноткина в доме Монастырева, где мы все для этой цели соберемся. С этим полицмейстер согласился и обещал завтра же на эту квартиру привезти ответ губернатора.

    Между тем к нам доходили слухи, что начальство что-то предпринимает, что местной команде раздают боевые патроны. Опасаясь, чтобы ночью нас по одиночке не переарестовали, мы решили, не расходясь, ночь провести вместе на квартире Ноткина.

    Забегая несколько вперед, позволю себе процитировать дословно резолюцию Осташкина на наши заявления. Резолюция эта впервые стала мне известна из дела департамента полиции «о вооруженном сопротивлении политических ссыльных 22 марта 1889 г. в Якутске» за № 7732, хранящегося в историко-революционном архиве в Ленинграде. Резолюция эта гласит: «Заявления эти оставить без последствий, так как, если принятая мною законная мера отправки административно-ссыльных в северные округа, вызванная беспорядками, допускаемыми ссыльными при высылке из города, окажется по местным условиям неудобоисполнимою, то по получении об этом донесений подлежащих властей будет сделано распоряжение об изменении отправки государственных в северные округа, и так как одному из подавших заявление ссыльному Гоцу я уж лично объяснил, что распоряжение мое по настоящему делу они должны исполнить в точности и не принуждать принимать полицейские меры к проведению оного в действительное исполнение. За подачу же государственными настоящих заявлений скопом; за нарушение порядка благочиния в областном правлении; за самовольное сборище по общему уговору в здании областного правления, разогнанное увещаниями г. полицмейстера; за самовольную явку некоторых из ссыльных в город из мест водворения, не испросивши разрешения полиции, несмотря на неоднократное распоряжение губернатора, что они будут за это подвергнуты законному взысканию; за вмешательство в распоряжения губернатора об отправке государственных в северные округа таких административно-ссыльных, до которых очередь отправки еще не дошла и которые совсем не были предназначены к высылке в весеннее время, очевидно, сделанное с явною целью оказать противодействие губернаторским распоряжениям, несмотря на сделанное мною ссыльному Гоцу по этому предмету предупреждение, — виновные должны быть привлечены к ответственности, предусмотренной ст. 265-270 Ул. о нак.; всех явившихся в областное правление и подавших заявление заключить в тюремный замок впредь до особых моих распоряжений, назначив сегодня же формальное следствие о беспорядках для привлечения виновных к законной ответственности. Следующих к отправке 22 марта государственных отправить по назначению указанным мною порядком. Резолюцию эту объявить ссыльным в городском полицейском управлении, куда, при недостаточности команды, вызвать команду солдат для охранения порядка и приведения этого распоряжения в действительное исполнение. Об этом донести генерал-губернатору».

    22 марта (старого стиля) 1889 года, вместо ожидаемого полицмейстера, в одиннадцатом часу утра явился на квартиру полицейский надзиратель Олесов и пригласил нас всех в полицию для выслушания резолюции губернатора на наши заявления. Мы выразили свое крайнее недоумение на его предложение, указав, что полицмейстер накануне просил нас в полицию не являться, а обещал ответ губернатора привезти нам на квартиру Ноткина, куда мы все с этой целью и собрались. Олесов наших возражений не стал выслушивать, а крикнув: «значит, вы не идете» — бомбой вылетел из комнаты. Спустя минут 10-15 явилась в дом Монастырева команда солдат во главе с поручиком Карамзиным в сопровождении полицмейстера. Часть солдат осталась во дворе, часть же с Карамзиным вошла в комнату, где находились ссыльные. Карамзин потребовал, чтобы мы под конвоем отправились в полицию для выслушания резолюции губернатора на наши заявления. Мы снова сослались на обещание полицмейстера объявить нам резолюцию губернатора на квартире Ноткина. Карамзин ответил, что ему дано поручение привести нас под конвоем в полицию, и это распоряжение он должен исполнить. Начинаются переговоры с Карамзиным, которые ведет по преимуществу Л. М. Коган-Бернштейн. Мы выражаем желание отправиться в полицию, но просим удалить конвой, ибо мы не арестованы. Но тут влетает в комнату все время находившийся в коридоре полицмейстер и повышенным голосом бросает офицеру: «Что вы с ними разговариваете, исполняйте данное вам поручение!» — Карамзин тогда быстро для формы бросает нам вопрос: «идете, идете, идете?» и командует солдатам, предварительно что-то шепнув на ухо стоявшему возле него унтер-офицеру: «бери их!» С нашей стороны раздается несколько женских голосов: «идем, дайте одеться!», но солдаты сразу после команды двинулись на нас с прикладами и штыками. Все стоявшие в первом ряду были или оглушены прикладами, или поранены штыками. Поднялась невероятная суматоха. В этот момент вдруг грянули выстрелы. Комната наполнилась пороховым дымом. Из рассказов, которыми обменивались товарищи уже в Якутской тюрьме, могу установить следующее. Как только солдаты стали наседать на нас, Н. А. Зотов вскакивает на диван и, выхватив из кармана револьвер, стреляет в Карамзина и ранит его легко в ногу; одновременно Карамзин стреляет в Зотова, но дает промах. Солдаты в свою очередь, дав залп в комнате, выскакивают во двор, испуганные ответными выстрелами. Со двора солдаты открывают частый огонь по дому, окнам и входам. Часть товарищей, стоявших при начале наступления у двери, ведущей в задние комнаты, инстинктивно направляется в задние комнаты, направляясь к заднему выходу. П. Л. Муханов открывает закрытую дверь на заднем крыльце, кричит «сдаемся», но тут же падает, сраженный солдатской пулей. Крики «сдаемся», «перестаньте стрелять!», усиливаются, но солдаты продолжают свое дело, ни на что не обращая внимания. Наконец выстрелы замолкают, и некоторые из товарищей выходят во двор. В комнате стоит раздирающий душу стон раненых.

    Весть о том, что в государственных стреляют, взволновала весь город, и к дому Монастырева стала сбегаться публика. Вместе с другими прибежал и т. Подбельский. В это же время явились на место происшествия Осташкин и полицмейстер и, войдя во двор, остановились за цепью солдат. Узнав о прибытии виновника бойни, Гаусман и некоторые другие товарищи в страшно возбужденном состоянии бросаются к губернатору с криком: «Что вы наделали? Распорядитесь немедленно прислать врача для оказания медицинской помощи раненым!» Осташкин просил их успокоиться, уверяя, что за врачом немедленно будет послано. Т. Зотов замечает в комнате убитого тов. Пика, которому пуля попала в глаз. Вид убитого Пика, залитого кровью, приводит Зотова в сильное возбуждение, он выскакивает на крыльцо с револьвером в руке и дважды стреляет в Осташкина. Первая пуля, пробив пальто, ударилась в пуговицу вицмундира и слегка оцарапала кожу. Вторая пуля пролетела мимо цели, потому что Осташкин после первого выстрела поспешно убежал. Солдаты же после раздавшегося выстрела без всякой команды открыли стрельбу по дому со всех сторон.

    Когда стрельба прекратилась, ссыльные стали выходить во двор.

    При первой перестрелке убиты: Пик и Муханов, ранены: тяжело Л. М. Коган-Бернштейн, Минор, Софья Я. Гуревич, легко: Фундаминский, Осип Эстрович и Орлов. При второй перестрелке убиты: Шур, Ноткин, Подбельский; тяжело ранены Гоц и Зотов. Из тяжело раненых С. Я. Гуревич через час скончалась...

    М. Брамсон.

    /Якутская трагедия - 22 марта (3 апреля) 1889 г. - Сборник Воспоминаний и Материалов. Под ред. М. А. Брагинского и К. М. Терешковича. О-во политических каторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1925. С. 11-17./

                                                              ПРИЛОЖЕНИЕ 1.

                                    Документы по Якутскому делу 22 марта 1889 года*

    [* Печатая официальные документы, относящиеся к Якутской трагедии, мы должны подчеркнуть, что события изложены в них крайне тенденциозно, а отдельные моменты совершенно извращены. В особенности мы считаем необходимым опровергнуть несоответствующую действительности характеристику, данную в этих документах поведению наших товарищей-женщин. Мы категорически утверждаем, что наши товарищи-женщины, как и мы все, сознательно пошли на вооруженный протест против произвола царских чиновников и рука об руку с мужчинами делили опасности, связанные с этим протестом. В частности, отмечаем факт, до сих пор не оглашенный в печати. Это — поведение Анисьи Давидовны Болотиной, прозванной в нашей среде «казаком», — она упорно стреляла из револьвера и кончила стрельбу лишь тогда, когда исчерпала весь запас имевшихся у нее патронов.***]

                                                                                     *

    *** Тут мусіць таварышы, дадаючы заўвагу да афіцыйнага дакумэнту, пэўна нешта наблыталі, бо:

    «...Однако, хмель хмелем, а в решающий миг, когда полицеймейстер уже вызвал команду, бравый офицер Карамзин уже встал у дверей, а солдаты с ружьями выстроились за ним, дрогнули сердца и жуть охватила всех до единого. «Стрельни, попробуй, и что куча битого мяса наполнит людную комнату!»... С револьверами в карманах и с мучительным недоумением на лицах, в общей давке, толкотне, смутном гуле и сумятице, отдельные лица, как щепки в потоке, передвигались со всеми к дверям. Минуй этот миг без крови, — ее бы и не было. Но это Добро минуче, а Лихо тут так ужь тут; Позади толпы, над ее головами, блеснуло. Офицер у двери упал. Солдаты враз навели ружья вверх и в небольшой комнате грохнуло, точно потолок свалился. Пик, успевший дать свой роковой выстрел с диванчика у задней стены, выронив револьвер из разжавшейся руки, рухнул на пол с размозженным черепом. Смерть протянула костлявую руку к Софье Гуревич. Та ринулась на ее призыв через шарахнувшуюся толпу и оказалась перед солдатами. Подхватив с пола раненого командира, они бегом понесли его к выходу и лестницей во двор. Гуревич гналась за ними, неумело нажимая собачку. Револьвер брал вверх и пули неслись в потолок, но треска было много. Солдат Ризов, не выдержав, на бегу сделал полный оборот назад и с размаха просадил ее штыком почти насквозь. Она свалилась с громким воплем, но умерла не сразу и долго мучилась, сама в сознании, но других своим видом чуть не сводя с ума.

    Это было началом, а там пошло все так, как предсказывал накануне Гаусман. Опущенный солдатами на снег, Карамзин быстро пришел в себя, вскочил на ноги и принял команду. Часть своего войска он расставил цепью против крыльца, а другую часть цепью же вдоль улицы, против окон, и начался с двух сторон обстрел, а из дома отстреливанье.

    Двумя часами позже из ворот дома двинулась к тюремной мертвецкой вереница дровней с трупами убитых, а другая вереница направилась к тюремной больнице с ранеными. За ними, окруженная сильным конвоем, зашагала по кровавому следу кучка уцелевших в самую тюрьму—ждать суда и расправы.

    И. И. Майнов (Саратовец).

    /Былое. № 20. Петроград. 1922. С. 161-162./
 

                                     ПО ПОВОДУ ВОСПОМИНАНИЙ И. И. МАЙНОВА

    В № 20 журнала «Былое» за 1922 г. И. И. Майнов посвятил особую главу своих воспоминаний, печатающихся под общим заглавием «На закате народовольчества», — Якутской истории 22 марта 1889 г.

    Более 30-ти лет прошло со времени этого памятного трагического дня — период достаточный, чтобы отнестись с возможной объективностью к разыгравшимся тогда кровавым событиям и к трагической судьбе многих ее участников.

    Этому требованию, к сожалению, И. И. Майнов далеко не удовлетворяет. Мы, конечно, не забываем, что очерки Майнова, написанные живо, даже слишком живо, почти фельетонно, сказали бы мы, принадлежат к тому роду самой по себе очень ценной и интересной, мемуарной литературы, к авторам которых не приходится предъявлять тех строгих требований, с какими обыкновенно подходят к холодным летописцам, бесстрастно регистрирующим и исследующим события той или иной эпохи. Наоборот, тот отпечаток субъективизма, чисто личных переживаний, который лежит на такого рода писаниях авторов, бывших, подобно И. И. Майнову, деятельными участниками изображаемых исторических эпох, придает этой литературе особую ценность и жизненность «человеческого документа», имеющего немаловажное историческое значение для ознакомления с характером эпохи, о которой она повествует.

    Казалось бы, что уже самое заглавие очерков: «На закате народовольчества» обязывало автора, старого революционера, хотя и не принимавшего непосредственного участия в мартовской истории, к более историчному, так сказать, подходу к описываемым им событиям, к более осмысленной их оценке, в определенной исторической перспективе и в связи с общей политической и революционной обстановкой тогдашней России.

    Вторая половина и особенно конец 1880-х годов были действительно временем «заката народовольчества», упадка старого революционного движения, на смену которому не появились еще нарождавшиеся только тогда новые силы русской революции в форме широкого организованного движения. Живые же обломки прежних разбитых революционных организаций, хранивших традиции народовольчества в эти мрачные годы реакции, находились в плену у правительства и целыми партиями одна за другою сплавлялись в Западную и Восточную Сибирь.

    К 1888-1889 г. г. в Якутске скопилось значительное число изъятых из жизни молодых революционеров. Среди них находились и будущие участники Якутской трагедии. Большинство из них были предназначены к ссылке в Верхоянск и Средне-Колымск. Путешествие в эти отдаленнейшие пустынные места Якутской области было сопряжено с невероятными трудностями и лишениями. Между тем, вступивший как раз в это время в исполнение обязанностей якутского губернатора Осташкин отменил прежний льготный порядок, допускавшийся в виду невероятных трудностей путешествия для ссылаемых в Колымск и Верхоянск. Переговоры ссыльных с губернатором, настаивавших на сохранении прежнего порядка, ни к чему не привели. Товарищи, хорошо знакомые с условиями переезда из Якутска в Колымск, уверяли, что новые правила, установленные Осташкиным, грозили ссыльным серьезной опасностью не только их здоровью, но и жизни. После долгих совещаний группа ссыльных, предназначенная к ссылке в Колымск, решила не подчиняться новым распоряжениям якутского губернатора и, в случае применения к ним насильственных мер, оказать вооруженный отпор. Была ли, однако, самозащита единственным мотивом этого героического решения? Нет. Уже на предварительных совещаниях ссыльных непосредственно интересовавший их вопрос был перенесен в общеполитическую плоскость. Для ссыльных было очевидно, что новая политика якутской администрации была лишь частным проявлением общей системы репрессий центрального правительства, и, останавливаясь на решении оказать вооруженное сопротивление, революционеры оценивали его не только как акт самозащиты, но и как серьезный революционный акт принципиального значения. Они горячо верили, что их вооруженный протест даст толчок ослабленным революционным организациям в России, поднимет революционный энтузиазм в расстроенных рядах борцов, заставит их вновь сплотиться и с удвоенной силон возобновить натиск на крепость самодержавия. Помимо того, ссыльные были убеждены, что их выступление громким эхом разнесется по отдаленным концам всего мира и вызовет новый взрыв негодования против самодержавия не только в широких кругах русского общества, но и в европейском общественном мнении. И надо признать, что эти ожидания молодых энтузиастов, в известной мере, оправдались, хотя за это им и пришлось заплатить дорогою ценой.

    Таковы в немногих словах ближайшие поводы и мотивы разыгравшейся 22 марта 1889 года в Якутске трагедии.

    Между тем в исследовании и оценке событий и в характеристике группы участников мартовской истории И. И. Майнов подходит к делу несколько по-обывательски или, в лучшем случае, как профессиональный следователь, для которого важнее всего установить «зачинщиков», «пособников» и просто участников. Такого рода подход неизбежно должен был привести автора воспоминаний к совершенно неправильному освещению событий, глубоко неправильной их оценке и даже к прямо неверному изложению фактов, явившемуся, вероятно, в результате недостаточной его осведомленности.

    «В кругу колымчан, — пишет И. И. Майнов, — более всего волновались и ужасались (перед опасностью предстоявшего пути в Колымск) именно те скромные обитатели каких-то юго-западных городков, которых Департаменту полиции пришла охота сделать козлами отпущения за грехи саратовцев и тамбовцев. Проводя теплые южные вечера под акациями своих городских бульварчиков, ну, думали они разве о головоломных спусках на оленьей нарте с какого-то Верхоянского хребта, о двухмесячном пути в тундре, о ночлегах в поварнях... и о том, главное, что всё это предстоит проделывать вот именно им, ему, Самуилу, и ей, Сонечке, свыкшимся кто с милым Почепом, кто с тихими Прилуками, а кто и с великолепным Елисаветградом?..» (стр. 153-154).

    Приведенная нами выписка, может быть, и делает честь художественному вымыслу автора, может быть, и способствует фельетонному оживлению его повествования, но ничего общего с действительностью не имеет.

    Из 33-х участников «мартовской истории», частью расстрелянных и повешенных, частью осужденных военным судом, 19 были студенты и студентки высших учебных заведений (московских, петербургских, харьковских), один подучил образование на двух факультетах (Гаусман), один закончил университетское образование со степенью кандидата (Брамсон), трое окончили гимназии и получили среднее медицинское образование, остальные восемь с гимназическим или домашним образованием, из коих трое не достигли еще совершеннолетия.

    Таким образом, если бы в числе участников мартовской истории даже и были уроженцы «милого Почепа» и «тихих Прилук», то, очевидно, не «под акациями их городских бульварчиков» складывался их духовный облик революционных борцов, а в напряженной атмосфере тех центров умственной и политической жизни, какими всегда являлись при старом режиме наши столицы и другие крупные университетские города. В огромном большинстве это были типичные представители революционной учащейся молодежи, в той или иной мере идейно связанные с традициями Народной Воли и занимавшиеся практической работой в различных подпольных организациях.

    Продолжая свою характеристику еврейской революционной молодежи, специально направлявшейся в Якутск, И. И. Майнов вскоре оставляет тон беллетриста и начинает говорить уже в тоне сурового судьи. Считая чуть ли не главным «зачинщиком» кровавых событий 22 марта С. А. Пика, автор воспоминаний заявляет, что последний пользовался некоторым авторитетом среди «лиц наиболее юных и наиболее далеких от действительной прикосновенности к революционному движению русского общества. На таких, — поясняет автор, — самый арест, тюрьма, допросы, а затем неожиданный приговор — административная высылка года на четыре в западную Сибирь подействовали оглушающим образом» (стр. 157).

    Мы не знаем, о ком собственно здесь говорит автор. Но если все эти разглагольствования направлены против участников Якутской истории, то, как уже видно хотя бы из приведенных нами выше статистических данных, они совершенно извращают истинный их облик. Но автор, очевидно, имеет в виду именно участников истории 22 марта, и потому мы, товарищи так трагически погибших дорогих и близких нам людей, считаем своим долгом самым энергичным образом протестовать против этой вопиюще несправедливой характеристики.

    Не будем останавливаться на других заявлениях автора воспоминаний, вызывающих возражения и принципиального характера, как, например, его аргументация против предложения Пика о выражении русскими товарищами публичного протеста против применения правительством исключительных мер репрессии к политическим ссыльным еврейского происхождения. Можно было, конечно, оспаривать форму, предложенную Пиком для выражения этого протеста; по существу же, самое предложение нельзя было не признать предметом, во всяком случае заслуживающим серьезного внимания и обсуждения. Но возражения, приводимые И. И. Майновым против предложения Пика, столь неожиданны, что они были бы более уместны в устах завзятого обывателя, чем под пером старого революционера.

    Повторяем, все неудачные и прямо неверные характеристики и в общем совершенно неправильное освещение событий 22 марта в воспоминаниях И. И. Майнова явились неотвратимым последствием крайне неудачного подхода к вопросу, а отчасти и далеко неточной информации о действительно происходившем в день 22 марта и на совещаниях, ему предшествовавших.

    Выше мы упомянули о фактических неточностях, допущенных автором воспоминаний. Указанием на некоторые из них мы и закончим нашу заметку.

    1) Муханов, хотя действительно и был против вооруженного сопротивления, но со сторонниками последнего не мог вести борьбы и в город прибыл лишь утром 22 марта, когда дело уже шло к роковой развязке.

    2) Софья Гуревич не гналась за солдатами с револьвером в руке. Она в самом же начале, когда раздалась команда: «Бери их», была растерзана штыками.

    3) Л. М. Коган-Бернштейн не стрелял. Он был ранен в самом начале столкновения с солдатами и не оставался лежать на полу в комнате, где это столкновение произошло, а был перенесен некоторыми товарищами в другую комнату и никаких речей не произносил.

    М. Брагинский.

    П. И. Перли-Брагинская.

    М. В. Брамсон.

    Н. О. Коган-Бернштейн.

    К. М. Терешкович.

    Е. Я. Фрейфель-Гуревич.

    /Былое. № 20. Петроград. 1922. С. 135-141, 153-162./

                                                                              *

                                                         (Копия выписки из дела).

    По постановлению бывш. иркутского генерал-губернатора, ныне тов. мин. вн. д. генерал-лейтенанта графа Игнатьева, состоявшемуся 14 апр. 1889 года, преданы военному суду по законам военного времени при Якутской местн. команде государственные административно-ссыльные преступники: Лев Коган-Бернштейн, Альберт Гаусман, Николай Зотов, Моисей Брамсон, Иосиф Минор, Самуил Ратин, Мендель Уфлянд, Мовша Гоц, Иосиф Эстрович, Михаил Эстрович, Шендер Гуревич,, Матвей Фундаминский, Марк Брагинский, Михаил Орлов, Липман Берман, Кисиель (он же Константин) Терешкович, Борис Гейман, Сергей Капгер, Подбельский, Сара Коган-Бернштейн, Вера Гоц, Анисья Болотина, Паулина Перли, Роза Франк, Евгения Гуревич, Анастасия Шехтер и Анна Зороастрова, а также государственные ссыльные Исак Магат, Иосиф Резник и Николай Надеев за соглашение с целью противодействовать распоряжениям начальства и вооруженное затем сопротивление властям с убийством полицейского служителя, покушением на убийство и. д. Якутск. губерн. и нанесением ран офицеру и некоторым нижним чинам означенной местной команды. По военно-судному делу, поступившему 3 июля на конфирмацию, оказалось: по значительному скоплению госуд. ссыльных, преимущественно евреев, предназначенных к водворению в северных округах Верхоянском и Колымском, они, по тесноте помещения в местном тюремном замке, впредь до отправления по назначению, были временно размещены отчасти в самом городе, а некоторые по ближайшим к городу улусам. В виду скорого прибытия новых партий таких же ссыльных и медленности в отправке их в эти округа, которая, по местным условиям, производилась по 2-3 человека с таким же числом конвойных через 7-10 дней, и. д. Якутск, губернатора Осташкин в устранение происходивших от сего неудобств, частых самовольных отлучек вышеупомянутых ссыльных из улуса в город Якутск, где ими была самовольно устроена библиотека и читальня, а также уклонения их под разными предлогами от очередной отправки, 16 марта 1889 года сделал распоряжение по окружному и городскому полицейскому управлению об отправлении их в те округа усиленными партиями по четыре чел., через каждые семь дней, при чем обязал предназначенных к отправлению собирать накануне и, как пересыльных арестантов, заключать в тюремный замок, откуда и передать их конвоирам; в то же время предписал иметь строгое наблюдение за тем, чтобы отправляемые в северные округа госуд. ссыльные, во избежание излишнего требования от содержателей по тракту подвод, как это было замечено, на основании циркуляра главн. тюр. упр. от 10 окт. 1886 г. за № 1147, имели при себе каждый не более 5-ти пудов клади, излишнюю же тяжесть сверх 5-ти пудов ни в каком случае не дозволять им брать. К отправлению таким порядком госуд. ссыльных в гор. Верхоянск и Средне-Колымск в течение марта и апреля, как более удобного времени, предназначены были тогда же в Верхоянск: Гейман, Резник с семьей, Роза Франк, Болотина, Фрума Гуревич, Пик, Анастасия Шехтер, Евгения Гуревич, Михаил Орлов, Робсман и Винярский; в Средне-Колымск: Альберт Гаусман, с семейством, и Мовша Гоц, с женою Верою. Такое распоряжение и. д. як. губ. вызвало неудовольствие ссыльных, видевших в этой мере стеснения для себя и желавших отсрочить самую отправку их до весны, с вероятною целью, по дошедшим до губернатора сведениям, побега некоторых из них; поэтому сначала, 18 марта, явился к и. д. губ. Осташкину ссыльный Мовша Гоц, в качестве депутата от своих товарищей, с словесной просьбой об отмене этого распоряжения; когда губерн. объявил Гоцу, что распоряжение это будет оставлено в силе, несмотря ни на какое противодействие с их стороны, и велел передать об этом прочим ссыльным, то Гоц, уходя, возвышенным голосом сказал, что они, ссыльные, не исполнят этого распоряжения. Затем 21 марта, накануне отправки первой усиленной партии, во 2-м часу дня явились толпою в обл. правление 30 человек ссыльных с письменными заявлениями, требуя все в один голос принять от них заявления и немедленно представить их губернатору для отмены сделанных распоряжений об усиленной отправке в северные округа, которым подчиниться они не могут. На убеждения советника обл. правл., наведывающего делами экспедиции о ссыльных Добржинского о незаконности являться целою толпою в присутственное место с целью противодействовать распоряжениям начальства, с заявлениями, которых принять он не имеет права, ссыльные продолжали громко настаивать и, на предложение его удалиться из присутств. места, ответили, что не уйдут до тех пор, пока не будут доложены их заявления губернатору, при чем не дозволили даже затворить двери отделения, в котором он занимается. Вследствие чего советник Добржинский вынужден был послать за полицмейстером, который вскоре прибыл и, видя толпу ссыльных в возбужденном состоянии, отобрал от них, в видах успокоения, приготовленные ими заявления, обещаясь доложить их губернатору и объявить им резолюции по этим заявлениям. По выходе затем, по требованию полицмейстера из обл. правл., госуд. ссыльные стали доказывать ему правоту своих требований, говоря, что во всяком случае они не поедут по сделанным последним распоряжениям губернатора, что могут заставить их к тому только силою, при чем Иосиф Минор, потрясая рукою, сказал: «мы не шутим с начальством, вы знаете, г. полицмейстер, чем это пахнет?». По акту, составленному по сему случаю, явились толпою в Як. обл. пр.: Зотов, Коган Бернштейн, Резник, Пик, Муханов, Терешкович, Брамсон, Уфлянд, Ратин, Шур, Берман, Минор, Фундаминский, Иосиф Эстрович, Михаил Эстрович, Ноткин, Брагинский, Гуревич, Гаусман, Орлов, Мовша Гоц, Магат, Фрума Гуревич, Евгения Гуревич, Роза Франк, Анастасия Шехтер, Вера Гоц, Анисья Болотина и Паулина Перли, всего 30 чел., некоторые из них с этой целью пришли из улусов без разрешения. Отобранные от них заявления, по своему содержанию и оборотам речи, совершенно тождественны, некоторые писаны одним почерком; в заявлениях они просили об отмене сделанных за последнее время распоряжений и. д. губернатора с тем, чтобы отправлять их по-прежнему в северные округа по 2 челов. через каждые 10 дней, с правом брать с собою багажа не менее 10 пуд. на человека, при чем никого перед отправкой не арестовывать и на путевые издержки выдавать им деньги заблаговременно. По докладу означенных заявлений и. д. губ. Осташкин положил резолюцию: оставить заявления эти без последствий, а за подачу их по общему уговору, скопом, с нарушением порядка благочиния в обл. пр., а также за самовольную явку некоторых из них в город без всякого разрешения и вмешательство в распоряжения губернатора таких администрат.-ссыльных, до которых не дошла еще очередь отправки и которые вовсе не были назначены к высылке в весеннее время, что очевидно сделано было им с целью оказать противодействие распоряжениям губернатора, несмотря на сделанные по этому предмету предупреждения ссыльному Гоцу, являвшемуся перед тем к нему депутатом от своих товарищей, — виновных привлечь на основании 265-270 ст. Ул. о нак. к законной ответственности и, по объявлении им этой резолюции в гор. полиц. упр., заключить их в тюремный замок до окончания следствия по сему обстоятельству; назначенных к следованию в Верхоянск отправить ныне же по назначению из тюремного замка; для приведения в исполнение сего распоряжения и охранения порядка, в виду выраженной ими готовности к неповиновению, по недостаточности полицейской команды, вызвать в помощь полиции до 30 вооруженных нижних чинов из местной команды под начальством офицера, о чем тогда сообщено им начальнику этой команды капитану Важеву. Во исполнение сего як. полицм. полковник Сукачев, зная, что госуд.-ссыльные, подавшие заявления, собрались в квартире одного из них, Якова Ноткина, в доме мещанина Монастырева, командировал 22 марта, в 10 час. утра, полиц. надзирателя Олесова, с 50-десятником гор. казачьего полка Андреем Большевым пригласить их явиться к 11 часам в полиц. упр. для выслушания резолюции губернатора по заявлениям их. На подобный призыв госуд.-ссыльные категорически отказались идти, требуя объявления им означенной революции на квартире, где находятся они в сборе. По докладу об этом и. д. губ. Осташкин сделал распоряжение о доставке их в полиц. упр. с помощью отряда, вызванного из местной команды. Согласно этого распоряжения полицмейстер и начальник местной команды капитан Важев с помощником своим подпоручиком Карамзиным и 30 вооруженными нижними чинами отправились около 11 час. утра в квартиру Ноткина. Прибыв к дому Монастырева, как это видно из составленного акта, они нашли ворота запертыми, вследствие чего, для открытия доступа во двор, была выломана калитка, и в квартиру Ноткина послан был поручик Карамзин с предложением госуд.-ссыльным добровольно явиться в гор. полиц. упр. по распоряжению губернатора, на что они ответили отказом; по оцеплении затем квартиры нижними чинами полицмейстер и нач. команды капитан Важев вновь обратились к ссыльным с увещанием исполнить требование начальства. Ссыльные вначале выказали колебание, согласившись на убеждение идти в полиц. упр. только без конвоя, — многие, в особенности некоторые из женщин, и под конвоем; но в это время из среды их выступил вперед Лев Коган-Бернштейн и, взяв в руки стул, стал убеждать товарищей своих тоном, вызывающим и возбуждающим, не падать духом, говоря: «неужели вы боитесь, я сам служил в солдатах, силою с нами ничего не сделают и т. п.», после чего ссыльные решительно отказались исполнить предъявленные к ним требования. Видя такое упорство и бесполезность всех увещаний, начальник команды капитан Важев приказал подпоручику Карамзину и 10 чел. солдат войти с ним в комнату и выводить их во двор по несколько человек силою, если не пожелают идти добровольно. Когда подпоручик Карамзин вошел в комнаты с солдатами, и ссыльные на троекратное предложение его отказались также выходить, велел солдатам окружить стоявших в первых рядах и выводить их, тогда один из них (с большими волосами в серой поддевке), вскочив на диван, стал стрелять в тех солдат из револьвера; вслед затем последовали учащенные револьверные выстрелы в самого Карамзина и в окна по направлению к цепи остальных солдат; вследствие чего вошедшие с подпоруч. Карамзиным в комнаты солдаты, имея ружья незаряженными, выбежали оттуда, вслед за ними вышел подпор. Карамзин, раненый пулею в левую ногу, выше 4 вершков коленного сустава, в мягкие части на вылет, — между тем выстрелы со стороны госуд. ссыльных продолжались в окна и в отворенные двери по направлению стоявших на дворе солдат и полиц. служителей, тогда капитан Важев скомандовал солдатам, стоявшим в цепи, сделать выстрел в те окна, из которых производилась усиленная пальба ссыльных, после того выстрелы прекратились. Вскоре затем, по извещении полицмейстера о происходившем, прибыл на место и. д. губерн. Осташкин и, выйдя во двор дома Монастырева, обратился к некоторым бывшим тут же во дворе ссыльным с увещанием подчиниться требованиям полиции; один из них, как оказалось впоследствии, Ноткин, подойдя к нему близко, выстрелил в него 2 раза из револьвера почти в упор и ранил его в живот; полиц. служитель Хлебников схватил было стрелявшего, но тогда же последовало еще несколько выстрелов, направленных в уходившего и. д. губерн., а полиц. служ. Хлебникова смертельно ранили в живот, т.-е. пальба ссыльными возобновилась. Поэтому капит. Важев вновь скомандовал стрелять и тотчас прекратить эту стрельбу, когда ссыльные, выбрасывая свои револьверы в окна, стали кричать, что они сдаются. Взятые после того в доме Монастырева госуд. ссыльные: Константин Терешкович, Моисей Брамсон, Мендель Уфлянд, Самуил Ратин, Липман Берман, Альберт Гаусман, Шендер Гуревич, Марк Брагинский, Борис Гейман, Сергей Капгер, Михаил Эстрович, Роза Франк, Евгения Гуревич, Анастасия Шехтер, Анисья Болотина, Паулина Перли и Анна Зороастрова отправлены под стражу в местный тюремный замок. По отправлении их арестован Исаак Магат, подавший накануне заявление скопом, но не участвовавший в вооруженном сопротивлении, затем был задержан около дома Монастырева сс.-поселенец Николай Надеев, у которого в кармане найдено несколько револьверных патронов. В самом же доме, на месте, оказались: Муханов, Ноткин, Пик и Шур убитыми ружейными выстрелами, и тела их препровождены в анатомический покой; Фрума Гуревич, Лев Коган-Бернштейн, Подбельский, Зотов, Иосиф Минор, Мовша Гоц, Иосиф Эстрович, Фундаминский и Орлов ранеными, и поэтому отправлены в гражданскую больницу, вместе с Верой Гоц, находившейся при муже, из них Фрума Гуревич и Подбельский, тяжело раненые, вскоре умерли в больнице. Раны, нанесенные ссыльными подпоруч. Карамзину и рядовому Горловскому, отнесены к разряду легких; рана, полученная полиц. служителем Хлебниковым, в диаметре не более пули револьвера малого калибра, проходила через всю брюшную полость, от которой он в тот же день вечером и умер. У и. д. губерн. Осташкина по медицинскому освидетельствованию оказалась в правой стороне живота, немного ниже пупка, легкая контузия, произведенная револьверною пулею, пробившею в том месте ватное пальто, которое было на нем. При осмотре дома мещанина Монастырева, из которого взяты означенные ссыльные, кроме 4 револьверов разных систем, выброшенных ими в окна, найдены еще 6-ствольный револьвер большого калибра, заряженный 5 пулями [* 4 револьвера, выброшенные в окно, оказались купленными накануне 21 марта в г. Якутске, в лавке Захарова с сотнею при них патронов; при чем 2 из них Шендером Гуревичем, а другие 2 неизвестно кем из госуд. ссыльных.], кроме того много выстрелянных гильз и несколько револьверных патронов, 4 кобура и несколько жестяных ящиков также от револьверных патронов, двуствольное ружье без замков, ствол одноствольного ружья и записная книжка с 3-мя 5-рублевыми кред. билетами, при этом собрано 25 небольших разорванных клочков бумаги, валявшихся на полу с фамилиями госуд.-ссыльных, которые указывают на то, что между ними происходили какие-то выборы, так как на одном из этих клочков бумаги написано: «не могу никого выбрать, мало еще знаком с публикой. М. Эстрович». Затем при обыске в квартире Гаусмана и Брамсона оказались еще 2 револьвера. По предъявлении госуд. ссыльных, взятых в доме Монастырева, в том числе раненых и убитых, подпор. Карамзин, унт.-офицер Ризов, казак Ципандин, Винокуров и др. признали Николая Зотова, Льва Когана-Бернштейна и Альберта Гаусмана за тех, которые при взятии их для вывода из означенного дома, вскочив на диван, первые начали стрелять в солдат, хотевших оцепить некоторых из них, при чем подпор. Карамзин удостоверил, что после того видел Зотова стрелявшим с крыльца в уходившего и. д. губернатора после сделанного в него выстрела Ноткиным. Подсудимые, подавшие однородные заявления на имя Якутск. губерн. об отмене сделанных им распоряжений в отношении усиленной отправки их в Верхоянский и Колымский округа, за исключением Иосифа Резника, который по случаю отправки его 31 марта в Верхоянск не вызывался в суд, показали, что на подачу означенных заявлений общего соглашения между ними не было, многие из них собрались по этому случаю в обл. пр. случайно, где никакого шума и беспорядка не производили. В отношении оказанного ими вооруженного сопротивления в доме мещанина Монастырева задержанные в этом доме, отрицая факт какого-либо соглашения на это преступление, отозвались, что вначале не соглашались идти под конвоем по неимению письменного распоряжения об их арестовании, выстрелы некоторых ссыльных были непреднамеренные, а вызванные действиями административных лиц, главным образом полицмейстера; у кого было оружие и кто из них стрелял отвечать многие из них отказались; некоторые только показали, что оружия у них не было и кто имел его — не знают. Перед заключением следствия Николай Зотов, сознаваясь в том, что при виде насилия солдат и раздирающих криков женщин он выхватил из кармана револьвер и, вскочив на диван, сделал выстрел в подпор. Карамзина и солдат, между прочим, показал, что одновременно с его выстрелом раздались и другие выстрелы и со стороны солдат, и со стороны госуд. ссыльных; после того, увидав с крыльца и. д. губерн. Осташкина и будучи крайне возмущен убийством дорогих ему товарищей, умерших на его глазах, выстрелил в него, как виновника всех этих жертв, один раз, а когда он бросился бежать, стараясь скрыться за солдатами, сделал в него выстрел в другой раз и ушел сам обратно в комнаты. Из арестованных Борис Гейман, Сергей Капгер и Анна Зороастрова в подаче заявлений губерн. не участвовали, прибыли из улусов в Якутск по своим надобностям: Капгер 21 марта вечером, а Гейман и Зороастрова на другой день утром около 11 час. и, не зная о преступных деяниях своих товарищей, что подтвердилось и на суде, зашли в квартиру Ноткина, чтобы видеться с некоторыми из своих знакомых, и узнав в то же время, что они ожидают объявления какой-то резолюции губернатора, остались там, где и были вскоре взяты.

    О предварительном соглашении между ними на сопротивление начальству при них никакого разговора не было.

    Подсудимые Роза Франк и Анастасия Шехтер, по показаниям полицейского надзирателя Олесова и рядовых Маркова, Иксонова и др., перед самым началом сопротивления изъявляли намерение подчиниться требованиям начальства и уговаривали товарищей своих идти в полицейское управление под конвоем, но не достигли своей цели вследствие сделанного Коган-Бернштейном воззвания к неповиновению. Исаак Магат, подавший в числе других заявление на имя губернатора, с целью противодействовать распоряжениям начальства, во время оказанного сопротивления в квартире Ноткина не был, и арестован уже после этого. По статейным спискам из подсудимых православного вероисповедания: Николай Зотов, 26 лет, из дворян Таврической губ., Михаил Орлов, 25 лет, сын коллежского асессора, Сергей Капгер, 28 лет, из дворян Воронежской губ., и Анна Зароастрова, 26 лет, дочь священника. Вероисповедания иудейского: Альберт Гаусман, 29 лет, из мещан, Лев Коган-Бернштейн, 28 лет, сын купца, бывший студент петербургского университета, Сара Коган-Бернштейн, 28 лет, жена его, Шендер Гуревич, 22 лет, купеческий сын, Мендель Уфлянд, 27 лет, из мещан, Иосиф Эстрович, 22 лет, сын купца, Исаак Магат, 22 лет, бывший студент петербургского технологического института, Матвей Фундаминский, 22 лет, сын купца, Мовша Гоц, 23 лет, купеческий сын, Марк Брагинский, 25 лет, из мещан, Иосиф Минор, 27 лет, из мещан, Моисей Брамсон, 27 лет, из мещан, Самуил Ратин, 28 лет, из мещан, Борис Гейман, 23 лет, из мещан, Паулина Перли, 26 лет, мещанка, Анастасия Шехтер, 29 лет, мещанка, Анисья Болотина, 24 лет, мещанка, Роза Франк, 28 лет, дочь купца, Липман Берман, 20 лет, из мещан, Михаил Эстрович, 20 лет, сын купца, и Евгения Гуревич, 18 лет, мещанка. Все они сосланы административно в Сибирь по особым высочайшим повелениям, из них Николай Зотов и Михаил Орлов вначале высланы были в Тобольскую губернию, но за беспорядки и неповиновение властям в пути следования, по постановлению министра внутренних дел, отправлены в отдаленнейшие места Якутской области; кроме того Зотова, Орлова, Шендера Гуревича, Веру Гуревич и Кисиеля Терешковича за беспорядки, произведенные ими в числе других в Томске, согласно распоряжения тов. мин. вн. дел, предписано в октябре 1888 года разместить их по улусам Якутской области отдельно одного от другого. Анна Зороастрова выслана была под надзор полиции в Степное генерал-губернаторство и водворена в Семипалатинск, но затем разрешено ей переехать в Якутскую область, в место нахождения ссыльного Сергея Капгера, с которым пожелала вступить в брак; прибыла в ноябре 1888 года.

                                                                              Приговор.

    Военный суд, признав подсудимых государственных ссыльных:

    1) Льва Когана-Бернштейна, 2) Альберта Гаусмана, 3) Николая Зотова, 4) Марка Брагинского, 5) Моисея Брамсона, 6) Мовшу Гоца, 7) Шендера Гуревича, 8) Иосифа Минора, 9) Михаила Орлова, 10) Самуила Ратина, 11) Менделя Уфлянда, 12) Матвея Фундаминского, 13) Иосифа Эстровича, 14) Сару Коган-Бернштейн, 15) Анисью Болотину, 16) Веру Гоц, 17) Паулину Перли, 18) Бориса Геймана, 19) Сергея Капгера, 20) Анну Зороастрову, 21) Розу Франк, 22) Анастасию Шехтер, 23) Липмана Бермана, 24) Кисиеля Терешковича, 25) Михаила Эстровича и 26) Евгению Гуревич виновными в вооруженном сопротивлении исполнению распоряжений начальства, по предварительному между собою соглашению, с убийством при этом полицейского служителя Хлебникова, с покушением на убийство и. д. Якутского губернатора Осташкина, с нанесением ран подпоручику Карамзину и рядовому Горловскому, на основании 107 и 279 ст. XXII книги свода военн. постановлений 1869 года издания 2-го, 118 и 119 ст. уложения о наказ, уголовн. и исправ. издания 1885 года, приговорил: первых трех — Когана-Бернштейна, Гаусмана и Зотова, как зачинщиков в означенном преступлении, подвергнуть смертной казни через повешение; следующих затем 14 человек, как сообщников, по лишении всех прав состояния, сослать в каторжную работу без срока; Бориса Геймана, Сергея Капгера, Анну Зороастрову, во внимание того, что они не участвовали в соглашении со своими товарищами на составление заявления с целью противодействовать распоряжениям начальства и явились в квартиру Ноткина, где оказано было затем сопротивление, в самый день происшествия, незадолго перед самым сопротивлением, а Розу Франк и Анастасию Шехтер, во внимание того, что перед началом вооруженного сопротивления изъявили намерение подчиниться требованиям начальства и уговаривали товарищей своих идти в полицейское управление под конвоем, — по лишении всех прав состояния, сослать в каторжную работу на пятнадцать лет; остальных: Липмана Бермана, Кисиеля Терешковича, Михаила Эстровича и Евгению Гуревич, во внимание их несовершеннолетия менее 21 года, согл. 139 ст. ул. о нак., по лишении всех прав состояния сослать в каторжную работу на десять лет. Подсудимых Исаака Магата и Иосифа Резника, из которых последний за отправлением в Верхоянск в суд для допроса не вызывался, за соглашение в числе 30 человек на подачу заявлений с целью противодействовать распоряжениям начальства по отправлению ссыльных в северные округа Якутской обл., без всякого участия в самом сопротивлении по сему обстоятельству, на основании 111 ст. означенной XXII кн., по лишению всех прав состояния, сослать на поселение в отдаленнейшие места Якутской обл.; привлеченного к делу ссыльнопоселенца Николая Надеева, который не принимал никакого участия как в соглашении на подачу заявлений с целью противодействовать распоряжениям начальства, так и в сопротивлении, оказанном после того тому же начальству, а имел только патроны от собственного револьвера, оставшегося во время задержания его на квартире, от ответственности освободить. Суждение о Подбельском, Фруме Гуревич и о других, за смертью их, прекратить. Употребленные по делу издержки, по приведении их в известность, взыскать из имущества подсудимых, признанных виновными.

                                                                              Мнение.

    Открытое заявление, в числе восьми и более человек, с намерением оказать противодействие распоряжениям начальства, по закону 263 ст. ул. о нак. и 110 ст. XXII кн. свода военн. пост. 1869 г. издание 2-е, есть явное восстание против властей, правительством установленных, а не вооруженное сопротивление, которое может быть оказано в числе 2-х или более лиц, но менее восьми человек. Деяния подсудимых, подавших в числе 30 человек, по общему соглашению, однородные заявления об отмене сделанных 16 марта 1889 г. и. д. губ. Осташкиным распоряжений относительно отправки ссыльных согласно назначения в северные округа Якутской обл. усиленными партиями, которым подчиниться они не могут, хотя распоряжения эти касались немногих из них, а затем отказ тех же ссыльных подчиниться требованиям начальства явиться в полицейское управление для выслушания резолюции губернатора на упомянутые заявления, выражают явное восстание, с намерением воспротивиться начальству, которое сопровождалось убийством полицейского служителя Хлебникова, покушением на убийство и. д. губ. Осташкина и нанесением ран выстрелами из револьверов подпоручику Карамзину и рядовому Горловскому. В преступлении этом по обстоятельствам дела положительно изобличаются государственные ссыльные: Альберт Гаусман, Николай Зотов и Лев Коган- Бернштейн, как зачинщики, Моисей Брамсон, Иосиф Минор, Самуил Ратин, Мендель Уфлянд, Мовша Гоц, Иосиф Эстрович, Михаил Эстрович, Шендер Гуревич, Матвей Фундаминский, Марк Брагинский, Михаил Орлов, Липман Берман, Кисиель Терешкович, Сара Коган-Бернштейн, Вера Гоц, Анисья Болотина, Паулина Перли, Евгения Гуревич, Анастасия Шехтер и Роза Франк, как пособники, при чем последние двое — Шехтер и Франк — согласившись в числе других на подачу заявлений с целью противодействовать распоряжениям начальства, по приходе военного отряда, изъявили желание идти под конвоем в полицейское управление для выслушания резолюции и. д. губ. по этим же заявлениям и уговаривали даже товарищей подчиниться сему требованию. Виновность Исаака Магата, подавшего в числе других заявление и не бывшего на квартире Ноткина, где оказано сопротивление начальству, заключается только в преступном соглашении с целью противодействовать распоряжениям начальства. За вышеуказанные преступления, на основании 75, 110 и 111 ст. XXII кн. свода воен. пост. 1869 г. изд. 2-е, полагал бы: Льва Когана-Бернштейна, Альберта Гаусмана и Николая Зотова, как зачинщиков, по лишении всех прав состояния, подвергнуть смертной казни через повешение; на сообщников по обстоятельствам дела и по мере содействия их в самом исполнении преступления: Мовшу Гоца, ходившего перед тем депутатом к губернатору, Иосифа Минора, выразившегося, что с начальством они не шутят, Шендера Гуревича, купившего накануне два револьвера, и Михаила Орлова, неоднократно замеченного в неповиновении, за что по постановлению мин. вн. д. из Тобольской губернии выслан и отдаленные места Якутской обл., как наиболее выдающихся и означенном преступлении по своим действиям, по лишении всех прав состояния, сослать в каторжную работу без срока; Марка Брагинского, Моисея Брамсона, Самуила Ратина, Менделя Уфлянда, Матвея Фундаминского и Иосифа Эстровича, как менее выдающихся по своим действиям, сравнительно с предыдущими, по лишении всех прав состояния, сослать в каторжную работу на двадцать лет; Сару Коган-Бернштейн, Веру Гоц, Анисью Болотину и Паулину Перли, в виду выраженного ими вначале колебания и увлечения затем подсудимыми мужчинами, имеющими над ними по природе и по личным отношениям сильное влияние, по лишении всех прав состояния, сослать в каторжную работу на двенадцать лет, Кисиеля Терешковиуа, Липмана Бермана, Михаила Эстровича и Евгению Гуревич, по их несовершеннолетию, по лишении всех прав состояния, сослать в каторжную работу: Терешковича, как замеченного прежде вместе с Орловым и другими в беспорядках и неповиновении, на десять лет, Бермана и Эстровича на шесть лет; Евгению Гуревич, в виду ее увлечения другими и выраженного колебания, на четыре года; Анастасию Шехтер и Розу Франк, которые изъявили готовность идти в полицию под конвоем и уговаривали товарищей своих подчиниться этому требованию, по лишении всех прав состояния, сослать на поселение в отдаленные места Якутской области. Подсудимого Исаака Магата за соглашение в числе 30 человек на подачу заявлений с целью противодействовать распоряжениям начальства, окончившееся явным восстанием, в котором не принимал он участия, по лишении всех прав состояния сослать на поселение в отдаленнейшие места той же области. Что касается до Сергея Капгера, Анны Зороастровой и Бориса Геймана, которые никаких заявлений об отмене распоряжений губернатора не подавали, в город Якутск прибыли из улусов уже после того, без всякого оружия, Капгер 21-го марта, а Зороастрова и Гейман около 11 час. утра на следующий день и, не зная ничего о преступных намерениях своих товарищей, а также об отказе их идти по требованию надзирателя Олесова в полицейское управление, зашли в квартиру Ноткина для свидания с некоторыми из них почти перед самым прибытием военного отряда, посланного для привода подавших накануне заявления с целью противодействовать распоряжениям начальства и отказавшихся потом идти по требованию в полицейское управление для выслушания резолюции и. д. губернатора на упомянутые заявления, — являются упомянутые ссыльные участниками восстания без предварительного на то соглашения, так как по прибытии военного отряда не вышли из квартиры Ноткина по первому требованию и неоднократному убеждению подчиниться сему требованию начальства, за что, на основании 75 ст. XXII кн., согласно 12, 39 и 263 ст. улож. о нак. угол, и испр. по лишении всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ, Капгера и Зороастрову сослать на житье в отдаленные места Якутской обл., а Геймана, происходящего из мещан, вместо отдачи в исправительный арестантский отдел по третьей степени, на основании 77 ст. того же уложения, заключить в тюрьму гражданского ведомства на три года, с употреблением на самые тяжкие из установленных в сих местах заключения работы. Постановленный приговор о государственном ссыльном Иосифе Резнике, обвиняющемся в соглашении в числе других на подачу заявлений с целью противодействовать распоряжениям начальства, который, за отправлением по назначению в Верхоянск, в суд не вызывался, за нарушением в сем случае 296, 300 и 407 ст. II кн. военного угол. ул. изд. 1864 г., отменить и дело об этом ссыльном передать в надлежащее судебное место гражданского ведомства, которому предоставить сделать заключение об отобранных от государственных ссыльных деньгах, оружии и др. вещах. Изложенное мнение по событию вооруженного сопротивления и признанной судом по внутреннему своему убеждению виновности в сем преступлении подсудимых государственных административно-ссыльных, на основании 420 и 422 ст. II кн. военн. угол. уст. изд. 1864 года и особого высочайшего разрешения, сообщенного бывшему командующему войсками генерал-лейтенанту графу Игнатьеву, представляю на усмотрение вашего превосходительства.

    Подписал обер-аудитор Подкопаев.

                                                                         Конфирмация.

    Временно и. д. командующего войсками генерал-майор Веревкин на докладе положил следующую конфирмацию: На основании высоч. повеления, сообщенного бывшему командующему Иркутского военного округа генерал-лейтенанту графу Игнатьеву, в телеграмме главного прокурора, от 20 минувшего июня, определяю: 1) В отношении Когана-Бернштейна, Альберта Гаусмана, Николая Зотова, Мовши Гоц, Шендера (Александра) Гуревича, Иосифа Минора, Михаила Орлова, Константина Терешковича, Исаака Магата, Николая Надеева и умерших: Фрумы Гуревич, Ноткина, Пика, Муханова и Шура, а равно и издержек по делу, приговор суда утвердить. 2) Определенные судом бессрочные каторжные работы: Марку Брагинскому, Моисею Брамсону, Самуилу Ратину, Менделю Уфлянду, Матвею Фундаминскому, Иосифу Эстровичу, Саре Коган-Бернштейн, Вере Гоц, Анисье Болотиной, Паулине Перли по соображениям, изложенным в настоящем докладе и на основании пункта 6 ст. 134 улож. о нак. угол, и испр. и примечания к ст. 420 кн. II военн.-угол. уст. изд. 1864 г. заменить таковыми же работами на срок: первым шести — на двадцать лет, а остальным четырем — на пятнадцать лет. 3) Определенный судом десятилетний срок каторжных работ Липману Берману, Михаилу Эстровичу и Евгении Гуревич сократить первым двум — до восьми лет, а последней до шести лет, на основании соображений, изложенных в настоящем докладе, меньшей виновности по сравнению с Терешковичем и приведенных в предыдущем пункте законоположений. 4) Определенный судом пятнадцатилетний срок каторжных работ Розе Франк и Анастасии Шехтер сократить до четырех лет, в виду 6 и 9 пунктов приведенной конфирмации 134 ст., приведенного там же примечания к 420 ст. и на основании соображений, изложенных в докладе обер-аудитора. 5) Определенные судом наказания Борису Гейману, Анне Зороастровой и Сергею Капгеру заменить наказаниями согласно мнения обер-аудитора на основании 75 ст. XXII кн. свода военн. пост. 1869 г. изд. 2-ое и в виду того, что лица эти в подаче заявлений губернатору не участвовали, а в явном восстании, имевшем место на квартире Ноткина, по делу до них не относившемуся, сделались участниками без предварительного соглашения, явившись на квартиру случайно по своим личным делам, и 6) в отношении Иосифа Резника и об отобранных у госуд. ссыльных деньгах, вещах и оружии поступить согласно мнения обер-аудитора. Конфирмацию эту привести в исполнение ныне же установленным в законе порядком. Временно и. д. командующего войсками Иркутского военного округа генерал-майор Веревкин. 20-го Июля 1889 года. Верно: Обер-аудитор Подкопаев. (Дело департ. полиции за № 7732 часть I, V делопроизводство).

                            Доклад Осташкина Департ. Пол. о деле 22 марта 1889 г.

                                                         № 106, от 2 августа 1889 г.

                                                                                                                           Секретно.

    До 1887 года госуд. преступники, назначенные на водворение в Якутскую область под надзором полиции, высылались сюда по нескольку человек. С 1887 года преступники эти, преимущественно евреи, предназначенные к водворению в северные округа области, начали прибывать партиями. Когда партии этих ссыльных были небольшие, около 7-10 человек, и прибывали в Якутск в зимнее время, удобное для дальнейшей отправки ссыльных в Верхоянск и Ср.-Колымск, то они, впредь до отправки дальше по назначению, помещались в Якутском тюремном замке, выстроенном на 40 человек заключенных. По исключительным местным условиям госуд. преступники-евреи могут быть отправляемы на водворение в северные округа области только с ноября по 10 апреля, а в течение 3-х летних месяцев только до Верхоянска верхами по 2-3 человека с одним конвоиром-казаком на каждого человека, через 7-10 дней одна партия после другой; также и до Верхоянска в течение зимы; а летом только до Верхоянска одни мужчины верхами по одному и по 2 человека, через каждые 7 суток. Отправка поднадзорных в северные округа производилась областным начальством по правилам, изданным главн. тюремн. Управл. о порядке препровождения лиц, подлежащих высылке по делам политического свойства, но в особых отдельных случаях, во внимание к семейному положению госуд. ссыльных и в виду невыгодных экономических условий северных округов, делались отступления от этих правил, покуда ссыльные не стали злоупотреблять таким снисхождением. Семейным ссыльным дозволялось брать тяжести более 5 пудов на человека, с целью дать им возможность сделать в Якутске достаточный запас продовольствия, и им выдавалось на руки за несколько дней до отправления в Верхоянск и Ср.-Колымск, вперед за 2 месяца, пособие, по 18 рублей каждому поднадзорному, на приобретение продовольственных припасов сверх кормовых денег, причитающихся им по табели по числу нахождения в пути дней. На одежду и обувь выдавалось каждому поднадзорному на год вперед, т.-е. в начале года единовременно по 22 руб. 58 коп. С апреля 1888 г. госуд. преступники, преимущественно евреи, предназначенные главным начальником края в северные округа области, начали прибывать из Иркутска в Якутск большими партиями, в 11, 17 и 22 челов.; последняя партия в 17 человек прибыла в Якутск 25 февраля 1889 года. Госуд. ссыльных в этих партиях прибыло 70 человек. Они привезли с собою весьма много багажа в сундуках, чемоданах, ящиках и корзинах, весом гораздо более 10 пудов на каждого ссыльного. По причинам крайней тесноты Якутск. тюремн. замка, прибывавшие в Якутск госуд. ссыльные, считающиеся в разряде пересыльных арестантов, впредь до водворения на постоянное местожительство, сначала помещались при городской полиции, а затем в зданиях якутской местной команды, принадлежащих городу, а оттуда отправлялись объясненным выше порядком в Верхоянск и Ср.-Колымск. Для вновь прибывших партий не оказалось места и в этих зданиях. Поэтому госуд. ссыльные в числе 30 человек, впредь до наступления очереди отправки, временно поселены были областным начальством в инородческих улусах Якутск. округа, отстоящих от города от 12-70 верст. Проживать в самом городе на частных квартирах не было им дозволено в виду циркуляра министра вн. д., воспрещающего проживание поднадзорных в городах, где находятся средне-учебные заведения. Из 70 челов. госуд. преступников, прибывших в Якутск с апреля 1888 года по 25 февр. 1889 года, 5 человек, переведенных сюда из Сургута, Тобольской губ., подлежало водворению в гор. Вилюйск, а 65 челов. в Верхоянск и Ср.-Колымск. К 16 марта 1889 года указанным выше порядком было отправлено в Вилюйск 5 человек, а 31 челов. в северные округа обл. (Верхоянск и Ср.-Колымск). Осталось неотправленных в эти округа ссыльных евреев 34 человека. Из этого числа было 16 человек таких ссыльных, отправка которых по назначению отложена была до весны 1889 года, хотя многие из них прибыли в Якутск в течение 1888 года. Это были женщины, которым трудно было перенести путь в северн. округа среди зимы при 35° - 40° мороза, семейные ссыльные, выздоравливавшие, ожидавшие разрешения главного начальника края на вступление в брак и оставленные до получения сведений по предмету отношения к воинской повинности. После отправки таких 16 чел. осталось бы 18 челов., подлежавших отправке в северные округа, прибывших в Якутск в декабре 1888 г. и в январе, феврале 1889 года. Половину их, мужчин, предполагалось отправить в Верхоянск вьючным путем в течение лета 1889 года, а остальных — женщин и семейных — в течение будущей зимы. К марту 1889 года я имел от иркутского ген.-губернатора предписание о направлении в Якутскую область еще 40 человек госуд. преступников, преимущественно евреев, подлежащих водворению в северные округа по указанию генер.-губ. Государств, преступники, прибывшие в Якутск до декабря 1888 года и отправленные в северные округа до марта 1889 года, не обнаружили явного ослушания распоряжениям начальства при отправлении их в северные округа. Совсем другого духа оказались ссыльные, прибывшие в партиях в дек. 1888 года и в январе, феврале 1889 года и временно распределенные по улусам Якутского округа. Они, преимущественно евреи, во всем стали обнаруживать какой-то особенный преступный задор. Администр. ссыльный Марк Брагинский вел дневник за все время следования партии, в которой он шел от Нижн.-Новгорода до Якутска. В этот дневник он заносил все случаи противодействия ссыльных по пути требованиям начальства; все случаи ослушания ссыльных распоряжениям начальника конвоя и жандармам, препятствовавшим им иметь свидания по пути с поднадзорными, водворенными в Иркутской губ.; в дневник внесены также все случаи дебоширства пересылавшихся с конвоирами. Начальник конвоя, доставивший партию госуд. преступников в февр. 1889 года, представил два акта, составленных по пути от Иркутска, об оказанном ему противодействии и сопротивлении следовать по назначению ссыльными: Ноткиным, Шуром, Терешковичем, Эстровичем, Шендер Гуревичем, Генею Гуревич, Зотовым и Орловым. Офицер Попов вынужден был везти этих ссыльных одну станцию связанными — Зотов и Орлов первоначально водворены были в Тобольск. губ., откуда за беспорядки и неповиновение властям мин. вн. д. перевел их в отдаленнейшие места Якутск. обл. с продолжением срока надзора за ним на два года (отношение деп.- пол. Якутскому губерн. от 12 авг. 1888 г. за № 3303). На этом основании Зотов, Соколов и Орлов были назначены к водворению в Ср.-Колымск в Колымском улусе. Иркутский генер.-губ. в октябре 1888 г. на основании телеграммы г. тов. мин. вн. д. наведывающего полицией от 30 сентября, предписал Якутскому губернатору в виду беспорядков, произведенных в Томске высылаемыми в Вост. Сибирь Шендер и Генею Гуревич, Ноткиным, Терешковичем, Зотовым и Орловым, разместить их отдельно одного от другого по улусам Якутск. округа. С такими-то личностями пришлось иметь дело областному начальству при ограниченных средствах городской и окружной полиции. В городе Якутске дозволено было проживать временно госуд. ссыльным семейным, по болезни, Резнику и Когану-Бернштейну, также по болезни, Розе Франк и Болотиной; по предмету отнесения воинской повинности Соломонову и Эстровичу и Ноткину, предложившему Ирк. метеоролог. обсерватории свои услуги по устройству метеоролог. наблюдений на Кеньюряхе — на вершине Верхоянского хребта. Для необходимых приготовлений для устройства на Кеньюряхе метеорологической станции — с разрешения генерал-губернатора, — Соломонов и Ноткин наняли себе в г. Якутске квартиру в отдельном флигеле, с отдельным двором и хозяйственными службами, у домовладельца мещанина Монастырева. Государственные ссыльные, преимущественно евреи, временно водворенные в улусах Якутск. окр., стали нарушать существенные требования положения о полицейском надзоре. В течение февр. и марта мес. они начали ежедневно самовольно появляться в городе по несколько человек и находились здесь по несколько дней, обитая здесь по квартирам Соломонова, Ноткина, Резника, Когана-Бернштейна, Эстровича, Болотиной и Розы Франк. Высылаемые из Якутска полицией, они, через несколько времени, опять появлялись здесь в большем числе. Затем до меня дошли слухи, что ссыльные евреи, подлежавшие водворению на жительство в Верхоянский и Колымский округа на 5 и 8 лет, намереваются летом бежать из области. 28 февраля Якутский полицмейстер донес мне, что 27 февраля городскою полицией, при бытности тов. областного прокурора, в квартире Соломонова и Ноткина обнаружена библиотека и читальня, принявшая характер общедоступной, и что в этой библиотеке собираются многие поднадзорные, самовольно прибывающие в город.

    В библиотеке вывешено было объявление к посещающим библиотеку с правилами пользования книгами, журналами и газетами, и было установлено дежурство. При появлении полиции, собравшиеся в библиотеке ссыльные не допустили закрытия библиотеки. Полиция отобрала только каталоги (рукописные) бывшим в библиотеке и читальне книгам и журналам. Из этих каталогов усмотрено, что для общего пользования на квартиру Ноткина и Соломонова собрано было принадлежащих разным ссыльным несколько сот книг, из коих много было книг и брошюр русского и заграничного издания, запрещенных к обращению. Продолжая самовольно появляться в городе, государств. ссыльные в большом числе собирались на квартире Ноткина и Соломонова в дни 1-го и 2-го марта, где обсуждали действия правительства и распоряжения областного начальства. Имея на глазах удавшийся побег государств, преступника Николая Паули, задержанного в Петербурге, Федоровой и Кашинцева, появившихся в Париже, покушение на побег Майнова, Михалевича и Терещенкова, и в ожидании прибытия в область еще до 40 государств. ссыльных, я счел своим священным долгом положить конец всем допускаемым поднадзорными нарушениям закона. В этих видах по соглашению с Якутск. окружным исправником, с 16 марта распорядился об усиленной отправке в Верхоянск и Ср.-Колымск, в течение времени с 22 марта по 15 апреля, по санному пути следующих поднадзорных, прибывших в Якутск еще в 1888 году, и отправка которых в северные округа была отложена до весны 1889 г. по разным причинам: 1) Эвеля Робсмана, 2) Эдуарда Винярского, 3) Бориса Геймана, 4) Иосифа Резника, с семейством, 5) Розы Франк, 6) Анисьи Болотиной, 7) Соломона Пика, 8) Фрумы Гуревич, 9) Мовши Гоц, 10) жены его Веры, бывшей Гасох, 11) Анастасии Шехтер, 12) Паулины Перли, 13) Моисея Брамсона с семейством, 14) Альберта Гаусмана с семейством и 15) Липмана Бермана. На оставлении всех этих ссыльных временно в Якутском округе до весны 1889 года областное начальство имело разрешение г. генерал-губернатора.

    Отправку этих ссыльных в северные округа я предписал Якутским городской и окружной полициям произвести с 22 марта по 10 или 15 апреля следующим порядком: через каждые 7 дней отправлять по 4 человека с одним конвоиром-казаком на каждого человека; по правилам о пересылаемых вместо водворения ссыльных отправлять их не из частных квартир в городе, а накануне отправки собирать поднадзорных в полиц. гор. упр. и отправлять в дорогу оттуда или из тюремного замка. Чиновники гор. полиции заявляли мне, что при отправке ссыльных из частных их квартир они задерживают подолгу почтовых лошадей, всячески оттягивая выезд из города, и позволяют себе с чинами полиции унизительное и оскорбительное обращение.

    Состоящих на очереди к отправке и сказывающихся больными помещать для излечения в тюремную больницу. В дорогу разрешить брать с собою отнюдь не более 5 пудов на каждого ссыльного; в случае неимения собственной теплой одежды и обуви выдавать таковую казенную арестантскую. По расчету дней пути выдавать каждому вперед кормовые деньги по положению и 22 р. 58 коп. каждому на одежду и обувь.

    Выдачу же, кроме кормовых, еще на 2 месяца вперед прекратить, по неимению на это у областного начальства надлежащего разрешения и по неассигнованию еще в марте кредита на пособие государственным. Ограничение веса багажа 5 пудами по указанию правил о порядке препровождения лиц, подлежащих высылке по делам политического свойства, и прекращение выдачи вперед за 2 месяца пособия я признал необходимым потому, что снисходительностью в этом отношении, в отдельных случаях, ранее ссыльные явно злоупотребляли. Багаж состоял у них, кроме запасов продовольствия и привезенных ими из России книг целыми ящиками, из железных вещей и разных других товаров. Один ссыльный повез в Средне-Колымск якорь в 2½ пуда весом. Выдаваемое вперед за 2 месяца пособие употреблялось на приобретение вещей и товаров для барышничества на месте водворения.

    Верхоянский окружной исправник доносил о том, что госуд. ссыльные обременяют содержателей станций большим количеством багажа, состоящим из книг, железных вещей и товаров, требуя для каждой партии из 2-3 ссыльных по 7-10 пар оленей с нартами. На это жаловались областн. правлению и содержатели станций по Верхоянскому и Колымскому тракту. В выдаче вперед в дорогу пособия за 2 месяца было отказано ссыльным еще и по той причине, что многие из них, вскоре по прибытии в Якутск, получили из России от родственников своих единовременно достаточные суммы, каждый по 25, 40, 50 и 100 р. Деньги от родственников и посылки с платьем и бельем получили: Гоц, Минор, Гаусман, Брамсон, Ноткин, Шур, Соломонов, Коган-Бернштейн, Брагинский, Фундаминский, Эстрович, Робсман и Гуревич.

    Впоследствии найдена рукопись Брагинского, в которой делается упрек «товарищам ссыльным-политикам» в том, что они занимаются барышничеством, в котором заподозрило их областное начальство.

    О такой усиленной отправке ссыльных в течение марта и апреля я донес г. генерал-губернатору от 18 марта 1889 года. Для своевременного заготовления по тракту лошадей и оленей и для устранения всяких препятствий к безостановочному и благополучному проследованию партии 18 марта послан был вперед нарочный. Отправку оставшихся остальных 18 ссыльных, прибывших в Якутск в дек. 88 г. и в январе и феврале 1889 года предполагалось произвести: мужчин верхами в Верхоянск в течение лета 1889 г., а женщин и семейных — будущей зимой. До сего времени они были поселены в Якутский округ. 19 марта явился утром ко мне на квартиру административно-ссыльный Мовша Гоц, в качестве уполномоченного от прочих госуд. ссыльных и требовал об отмене сделанного 16 марта распоряжения об усиленной отправке ссыльных в северные округа в течение марта и апреля.

    Гоцу я ответил, что сделанное распоряжение остается в своей силе и, обращаясь к благоразумию его и подлежащих отправке по назначению ссыльных, внушал ему убедить ссыльных подчиниться распоряжению начальства, основанному на предписаниях и указаниях высшего правительства.

    Гоц ушел, нагло заявив, что политические ссыльные не подчинятся распоряжению об усиленной отправке. Освобожденный с мая 1888 г. от гласного надзора полиции бывший административно-ссыльный дворянин Мельников подал мне 20 марта письменное заявление о том, что госуд. преступникам неудобно будет следовать в Верхоянск и Колымск усиленным способом потому, что на станциях содержится только по 3 пары лошадей и оленей, что для лошадей и оленей трудно добывать подножный корм, что люди могут заболеть в дороге, что им трудно найти по дороге продовольствие и что посылать партии необходимо через большие промежутки времени — одну партию после другой через 10 дней или даже 2 недели. Указав Мельникову на неуместность подобного его вмешательства, я оставил его заявление без последствий. Все это делалось и заявлялось ссыльными и их адвокатом Мельниковым в то время, когда в руках у ссыльных (Когана-Бернштейна, Гаусмана, Минора, Брагинского), как впоследствии оказалось, имелись письма от прибывших уже и поселившихся в Верхоянске и Ср.-Колымске государств. преступников, что февраль, март и апрель самое удобное время для следования в северные округа семейных людей, для женщин и слабых здоровьем. — 21 марта в 1½ часа дня в Якутск, областное правление явились государственные преступники целой толпой в 30 человек: Резник, Фрума Гуревич, Пик, Зотов, Муханов, Терешкович, Брамсон, Уфлянд, Ратин, Роза Франк, Геня Гуревич, Шур, Берман, Шендер Гуревич, Анисья Болотина, Анастасия Шехтер, Минор, Иосиф Эстрович, Магат, Фундаминский, Гаусман, Вера Гоц, Мовша Гоц, Ноткин, Брагинский, Паулина Перли, Михель Эстрович, Орлов, Лев Коган-Бернштейн и Сара Коган-Бернштейн. Они привели с собою собаку и столпились в коридоре у помещения, занимаемого экспедицией о ссыльных (2-ое отделение областн. правления). Они в один голос потребовали от вышедшего к ним советника областного правления, наведывающего экспедицией о ссыльных, чтобы он принял от них 30 письменных заявлений на имя Якутского губернатора об отмене усиленной отправки ссыльных в северные округа в течение марта и апреля месяцев, они требовали, чтобы эти их заявления сегодня же были у губернатора и чтобы им сегодня же было объявлено решение или резолюция губернатора. На замечание советника о том, что целой толпой нельзя являться в присутственное место и подавать прошение скопищем; на предложение сейчас же разойтись и подать заявление лично губернатору, так как сегодня у него для посетителей день приемный, они отказались это исполнить и воспрепятствовали вахмистру запереть дверь из коридора в помещение экспедиции. Тогда приглашен был в правление полицмейстер. Прибывший около 2-х часов дня полицмейстер потребовал от толпы государств. преступников, чтобы они немедленно разошлись, они отказались это исполнить, требуя, чтобы от них приняты были заявления и поданы сегодня губернатору, на каковые заявления они сегодня же будут ждать ответа от губернатора. Полицмейстер отобрал от каждого по заявлению, вывел толпу во двор области, правления и убедил их разойтись. Уходя со двора, обращаясь к полицмейстеру, Минор сказал: «Мы ведь не шутим; знаете, чем это пахнет?» Отобранные от ссыльных заявления полицмейстер представил мне, доложив о происшедшем. 21 марта вторник был приемный день для просителей, но никто из государств. ссыльных ко мне не явился и никаких просьб не подавал. О происшедшем 21 марта был составлен акт, переданный мною г. областному прокурору для производства через судебного следователя следствия о появлении толпы госуд. ссыльных в областном правлении, о самовольной отлучке многих ссыльных в город из улусов и об оказанном им упорстве подчиниться законным распоряжениям начальства. По рассмотрении мною представленных полицмейстером 30-ти заявлений они оказались все одного содержания и содержали в себе требование об отмене сделанных мною распоряжений об усиленной отправке госуд. ссыльных в назначенные для них северные округа порядком, изложенным выше. По рассмотрении заявлений этих ссыльных, я еще более убедился, что цель и намерение ссыльных есть чем только можно оттянуть до лета отправку их в Верхоянск и Колымск и чтобы летом бежать. В тот же день, 21 марта, через полицмейстера подававшие заявления госуд. ссыльные были извещены, что о резолюции моей по их заявлениям им будет объявлено полицией 22 марта. Передав через полицмейстера резолюцию мою на их заявления, при сем в копии прилагаемую, я поручил полицмейстеру собрать всех подавших заявление ссыльных в городск. полиц. управл. утром 22 марта, объявить им там резолюцию, задержать их, препроводить в Якутский тюремный замок, содержать их там под стражею, впредь до производства следствия о появлении ссыльных толпою в обл. правл., о самовольной отлучке в город из округа и о неподчинении распоряжениям начальства; а ссыльных, назначенных в очередь к следованию в Верхоянск, отправить 22 марта прямо из тюремного замка. — По всему было видно, что ни одному из этих распоряжений ссыльные, сопротивлявшиеся конвою в Енисейской губернии, при следовании по главному сибирскому тракту, и в Верхоленском округе Иркутской губернии, добровольно не подчинятся. — Поэтому по соглашению с области, прокурором, начальником местной команды и полицмейстером, я письменно просил 21 марта начальника Якутской местной команды отрядить на 22 марта 30 человек вооруженных нижних чинов под командой офицера для содействия городской полиции на случай сопротивления госуд. ссыльных подчиниться требованиям правительства и распоряжениям областного начальства об отправлении ссыльных в северные округа. Отряд воинских чинов с офицером прибыл в Якутск. гор. полиц. упр. в 10 час. утра. Городская полиция к этому времени узнала, что госуд. ссыльные, подавшие 30 заявлений, собрались на квартире одного из них, Якова Ноткина, где была открыта библиотека и читальня, где они и ожидают объявления резолюции губернатора на вчерашние их заявления. Полицмейстер двукратно посылал полицейского надзирателя и городовых с требованием, чтобы Ноткин и прочие, подавшие 30 заявлений ссыльные явились до 11 час. в гор. полиц. упр. для выслушания резолюции губернатора. Исполнить это ссыльные отказались, заявив, что они требуют, чтобы резолюция губернатора была им объявлена здесь, на квартире Ноткина, где они для этого и собрались. Тогда, около 11 час. утра, полицмейстер с начальником Якутской местной команды, с офицером и отрядом нижних чинов отправились и прибыли к квартире, где собрались госуд. преступники. — Полицмейстер с начальником местной команды стали увещевать ссыльных подчиниться требованиям начальства и отправиться в полицейское управление для выслушания распоряжения губернатора; сначала ссыльные согласились выйти из квартиры и отправиться в полицию, но после возбуждения со стороны ссыльного Лейбы Когана-Бернштейна, сказавшего, обращаясь к полицмейстеру и офицерам: «Что тут церемониться? видали мы их!», ссыльные сделали в представителей власти несколько выстрелов из револьверов.

    Полицмейстер явился ко мне на квартиру и доложил, что государственные не слушаются и начали стрелять. Прибыв с полицмейстером на место происшествий, я выстрелов не застал и не слышал их. Войдя во двор квартиры Ноткина и остановившись здесь, я увидел суетившуюся ссыльную еврейку и несколько ссыльных; ссыльной и ссыльным я начал говорить, чтобы все успокоились и подчинились требованиям начальства; в это время один ссыльный выстрелил в меня в упор из револьвера и затем последовали другие 2 выстрела, сделанные другими ссыльными. Продолжавшееся вооруженное сопротивление госуд. ссыльных, засевших в доме, нанятом под квартиру Ноткина, и новые выстрелы с их стороны вынудили военный отряд стрелять в ссыльных в отворенные двери и окна. Несколько ссыльных убито на месте, несколько ранено опасно и легко. Ссыльными ранен тяжело в ногу Якутск. местной команды подпоручик Карамзин, двое нижних чинов и полицейский служитель, к вечеру умерший. После 2-х залпов военного отряда сопротивление кончилось; все они, находившиеся в одном доме, задержаны, обысканы, оружие от них отобрано, ссыльные заключены в тюремный замок, раненые помещены в больницу; обо всем происшедшем составлен акт, который передан судебному следователю для производства формального следствия под наблюдением прокурора.

    Представив копию с акта, постановленного 22 марта, я об этом донес подробно эстафетой г. генерал-губернатору и телеграфировал г. министру вн. дел. Произведенными 22 марта беспорядками госуд. ссыльные достигли того, что назначенная в этот день к отправке в Верхоянск партия осталась невыбывшею по назначению. — 22 марта убиты на месте вооруженного сопротивления следующие госуд. ссыльные: Муханов, Пик, Ноткин и Шур; смертельно ранены и умерли в тюремной больнице Подбельский и Фрума Гуревич; ранены были, ныне выздоровевшие и содержащиеся в тюремном замке: Зотов, Минор, Лев Коган-Бернштейн, Мовша Гоц, Михель Эстрович, Орлов и Фундаминский; арестованы на месте происшествия и содержатся в тюремном замке ссыльные, участвовавшие в вооруженном сопротивлении властям: Терешкович, Брамсон, Уфлянд, Ратин, Роза Франк, Геня Гуревич, Берман, Шендер Гуревич, Анастасия Шехтер, Гаусман, Болотина, Паулина Перли, Зороастрова, Брагинский, Капгер, Гейман, Иосиф Эстрович, Айзик Магат, Сара Коган-Бернштейн и Вера Гоц (б. Гассох).

    Виновные в вооруженном сопротивлении властям иркутским ген.-губ. и команд. войск. Иркутск, воен. окр. преданы военно-полевому суду. Военно-судная комиссия, окончив на месте в июне свои действия, военно-судное дело и приговор свой представила на конфирмацию г. команд. войск. Иркутск, воен. окр. — После арестования госуд. преступников полиция закрыла устроенную ими библиотеку и читальню и произвела тщательный осмотр как квартиры Ноткина, так и временных квартир в городе прочих арестованных ссыльных. Результат от осмотра квартир ссыльных получился следующий. В квартире Ноткина многих книг уже не оказалось, они развезены были по квартирам других ссыльных. В квартире Пика найдены были вырезанные на аспидной дощечке фальшивые печати правительственных учреждений и фальшивые паспорта, которые приложены были к следственному делу. В квартире Фундаминского найдена представленная мною г. ген.-губ., печатанная в России в «социалистической типографии» изд. 1888 г., брошюра под заглавием: «Вопросы для уяснения и выработки социально-революционной программы в России».

    В квартире Уфлянда и Шура, найдены представленные г. ген.-губ-ру: 1) женевского издания, «Самоуправление» — орган социалистов-революционеров и брошюра «Карл Маркс. Введение к критике философии права Гегеля, с предисловием П. Л. Лаврова»; 2) весьма преступного содержания приветствие — «Из Якутска. От русских ссыльных социалистов-революционеров гражданам Французской Республики»; 3) программа деятельности социалистов-федералистов и 4) рукописи: Наставление, как должна вести себя «тюремная вольница», обращение к товарищам о необходимости подачи государю императору протеста от «Русской политической ссылки в Сибири» и проект самого протеста. Подлинные эти 3 рукописи переданы мною области, прокурору в виду закона 19 мая 1871 г. о производстве дознаний о государственных преступлениях, а списки с них представил департаменту полиции и г. генерал-губернатору.

    В бумагах Подбельского найден, за подписью водворенных в Вилюйске государственных преступников: Майнова, Михалевича, Терещенкова, Яковлева, Гуревича, Дибобеса, Молдавского и Вадзинского — «адрес из Вилюйска от ссыльных социалистов-революционеров гражданам Французской Республики». Адрес этот передан мною областному прокурору в виду закона от 19 мая 1871 г.

    Наконец в бумагах Зотова, Минора, Брагинского, Брамсона и Гаусмана найдены подробные списки госуд. ссыльных, водворенных в разных местностях Западной и Восточной Сибири. — По арестовании 22-го марта государств. преступников после прекращения вооруженного сопротивления, вся корреспонденция арестованных подчинена контролю на основании изданных главным тюремн. управлением правил о порядке содержания в тюрьмах политических арестантов. Результаты контроля корреспонденции арестованных получились следующие: оказалось, что они состоят в переписке с госуд. ссыльными, водворенными в Иркутской и Енисейской губ., а также в Тобольской губ. и местностях степного генерал-губернаторства. В переписке этой заключались советы продолжать преступную пропаганду в местах ссылки; сообщались разные истории и случаи удачного противодействия властям и высказывалась уверенность в скором успехе в борьбе против существующего в России государственного строя. Подлинные письма этих ссыльных представлены мною частью в департ. полиции, как имеющие отношение до государственных ссыльных в других частях Сибири, частью г. генерал-губернатору, как, имеющие отношение до ссыльных этого ген.-губернаторства. — С июня месяца, с разрешения мин. вн. дел, переданного областному начальству г. генерал-губернатором, подчинена контролю корреспонденция всех водворенных в области административно-ссыльных и прибывших с ними жен. Контроль над корреспонденцией их дал следующие результаты. Обнаружено, что до 16 поднадзорных, во избежание удержания части денег в казну на пополнение выдаваемого им пособия на содержание, получают из России деньги от родственников (в суммах от 10 до 150 р. за раз) не на свое имя, а на адрес свободных от гласного надзора жен государственных ссыльных — через Веру Свитыч и Ревекку Гаусман. — Двум ссыльным родственники обещали устроить кредит у Якутских купцов до 300-600 р. с уплатой денег впоследствии их доверенным в России. — Обо всем вышеизложенном имею честь уведомить департамент полиции, в ответ на телеграмму от 3 июля за № 1936. И. д. губернатора вице-губернатор Осташкин. (Дело д-та полиц. за № 7732, 1-ая часть V делопроизводства).

    /Якутская трагедия - 22 марта (3 апреля) 1889 г. - Сборник Воспоминаний и Материалов. Под ред. М. А. Брагинского и К. М. Терешковича. О-во политических каторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1925. С. 188-203, 210-223, 228./

                                                                      ТРИ КАЗНИ*

    [* Первоначально было напечатано в «Агит-Роста» в 1919 году по случаю исполнившегося 30-летия со дня казни.]

                                                       1. Николай Львович Зотов.

    Из трех казненных наших товарищей Н. Л. Зотов был самый молодой. Он родился в 1865 году. Обстановка, в которой он развивался, как бы заранее предназначала его на подвиг революционной борьбы. Суровое воспитание с ранних пор выработали из него юношу, неустрашимого среди опасностей и настойчивого в преследовании своих целей. Студент Петровской (ныне Тимирязевской) академии, Зотов вскоре примкнул к студенческим революционным организациям, отдавая все свои недюжинные силы неустанной подпольной работе. Деятельность его была разнообразна. Но за какое бы дело он ни брался, он всюду вносил много боевого темперамента, который вообще был присущ революционной молодежи его поколения. Ни от какой революционной работы Зотов никогда не отказывался. Вдохновляемый идеалами революционного социализма, заклятый враг самодержавия, Зотов постоянно жил в напряженной атмосфере революционной борьбы и, несмотря на все превратности ее, ни на минуту не терял ни своего бодрого настроения, ни своей непоколебимой веры в грядущее торжество защищаемого им дела.

    Недолго, однако, продолжалась революционная деятельность Зотова. Выслеженный царской полицией, он вскоре попал и тюрьму, а оттуда в Сибирь.

    Но ни тюрьма, ни ссылка не сломили закаленного в опасностях молодого борца. Его неукротимая энергия находила себе исход в нередких в то время столкновениях с агентами правительства, как в тюрьмах, так и в ссылке. Неустрашимый рыцарь революционной чести, Зотов никогда не оставлял без надлежащего отпора даже малейших попыток власти оскорбить достоинство пленных революционеров. При этом во всех случаях подобных столкновений он всегда был в первых рядах, всегда появлялся на самых опасных постах.

    С тою же смелостью и решительностью действовал Зотов и в трагический день 22-го марта (3 апреля) 1889 г. в Якутске. Уже на предварительных совещаниях он выступал одним из самых горячих защитников идеи вооруженного протеста. При этом особенно его возмущала антисемитская политика, начинавшая в то время проводиться правительством по отношению к товарищам-евреям, которых, как уже было указано, независимо от срока ссылки, обязательно гнали к Северному полюсу.

    Ни от себя, ни от товарищей Зотов не скрывал неизбежности кровавых последствий назревавшего столкновения.

    Когда на место бойни прибыл главный ее виновник, Осташкин, Зотов, весь охваченный гневом и местью, быстро направляется навстречу губернатору и стреляет в него почти в упор. Пуля, скользнув по пуговице шинели, не причинила губернатору никакого вреда. Ружейным залпом, последовавшим в ответ на выстрел в губернатора был ранен и сам Зотов. Но, такова была сила его возбуждения, что вначале он даже не почувствовал раны, хотя она и была довольно серьезна. Рану Зотова залечили, а затем его вместе с остальными оставшимися в живых товарищами предали военному суду, который вынес ему вместе с Коган-Бернштейном и Гаусманом смертный приговор.

    Перед казнью, под глухие удары топора, доносившиеся до обреченных с места, на котором воздвигались для них три виселицы, Зотов писал родным и друзьям прощальные письма. Отца он молил простить его за причиненное горе и постараться мужественно перенести его. Могиле любимой матери он шлет прощальный привет, родным — поцелуй. Еще за час перед казнью он пишет своей невесте, что ночью видит зловещие фигуры, укрепляющие при свете фонарей столбы для виселиц. Присланного ему священника он вежливо отослал обратно, заявив ему, что за гранью этой жизни он ничего больше не ждет. До последнего вздоха он был мысленно с теми, кто оставался после него здесь, на земле. «Я умираю, — писал он, — очень и очень легко, с сознанием правоты, с чувством силы в груди. Мне только страшно за остающихся в живых дорогих людей... Я ни о чем другом, как только об этом, и думать не могу... Вошел конвой — торопливо заканчивает он письмо — принесли казенную одежду, и я уже переоделся. Сижу в парусиновой рубахе, и мне страшно холодно. Не думайте, что рука дрожит от волнения. Прощайте, прощайте, дорогие»...

    Он завещал товарищам, чтобы они под свежим впечатлением пережитых ужасом, разгласили всеми способами и общими усилиями этот колоссальный пример жестокости, самоуправства, бесчеловечности... «Пишите во все концы нашей матушки и мачехи и за границу и Кенанам всяким», завещал он нам. «Над этим стоит поработать. Это единственное, чем мы можем искупить потери этой расправы».

    В последнюю минуту на эшафоте Зотов остался таким же мужественным и непоколебимым революционером, каким прожил свою недолгую жизнь.

    М. Брагинский (Вилюец)

    /Якутская трагедия - 22 марта (3 апреля) 1889 г. - Сборник Воспоминаний и Материалов. Под ред. М. А. Брагинского и К. М. Терешковича. О-во политических каторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1925. С. 65-67./

                                                 ПИСЬМА ОСУЖДЕННЫХ ЯКУТЯН

                                                                                  VIII

                                                  Письмо Е. Я. Гуревич к В. Я. Яковлеву.

    3-го января 1890 г.

    Простите, дорогой Василий Яковлевич, что не отвечала Вам на Вашу последнюю записку. Обстоятельства так сложились, что не могла этого сделать до сих пор. Теперь же сажусь писать Вам, дорогой Василий Яковлевич, а в голове у меня одна мысль: сумею ли я написать Вам толково о последних минутах нашего дорогого страдальца Львовича. Я думаю, что не сумею сделать этого хорошо, потому что трудно говорить об этом, не касаясь чисто личных сторон, а касаться таких сторон слишком щекотливо, и я не хотела бы этого. Но все, что возможно будет, я, конечно, напишу. Что сказать Вам, дорогой, о себе? Всю настоящую жизнь можно выразить одним словом — надежда... Протянет ли только она?.. Как дорого я дала бы теперь за каждый момент, проведенный не здесь, где все мертво, а там, в России, среди живых людей... Что с могилой Львовича? Неужели она до сих пор не отыскана? Я никак не могу примириться с этим. Если же она отыскана, то не забудьте, что Львович просил не ставить ему памятника, а поставить крест. Ну, прощайте, дорогой, горячо, горячо обнимаю Вас, всей душой.

    Ваша Евгения Гуревич.

    Вот все, что я могу написать Вам о Львовиче: 5-го августа, часов в 11 утра, его перевели на гауптвахту. Через несколько часов меня позвали к нему на свидание, как страшно он переменился за эти несколько часов! Лицо осунулось, глаза страшно впали, и мне даже показалось, что он поседел, но был бодр и замечательно спокоен. Он говорил, что он совершенно спокоен, что он даже не может и думать теперь о казни, потому что самые тяжелые и страшные минуты он уже пережил, — это когда его переводили из тюрьмы на гауптвахту, и он не знал, куда и зачем его переводят (он не знал, что в тот день пришла конфирмация), но когда его вывели за ворота, и он увидел строй солдат, который окружил его, то подумал, что его ведут прямо на эшафот, а когда его ввели на гауптвахту, он подумал, что его хотят казнить в здании гауптвахты. Но через несколько минут явился к нему Важев (начальник якутской конвойной команды) и спросил его, не нужно ли ему чего, и если что-нибудь будет нужно, то чтоб он обращался к нему. Львович стал расспрашивать, когда пришла конфирмация, где был конфирмирован приговор и когда будет казнь, но тот на все эти вопросы отвечал, что он ничего не знает и не знает даже, пришла ли конфирмация, а если она и пришла, то вряд ли смертные приговоры утверждены. Но Коля доказывал ему, что смертные приговоры утверждены и что напрасно старается скрывать это от него, что ему гораздо легче знать истину, но тот так и ушел, ничего не сказавши. Ему было страшно тяжело, когда он узнал, что и Бернштейн на гауптвахте; он не может допустить, чтобы его, больного, с постелью могли понести на казнь; он думал раньше, что если даже приговор Бернштейна будет утвержден, то во всяком случае он не будет приведен в исполнение до его окончательного выздоровления. Но теперь было очевидно, что не только утвержден приговор Бернштейна, но что и теперь же его приведут в исполнение... Львович говорил, что он умирает очень легко, с сознанием своей правоты...

    Я пробыла у него до 8 часов вечера. На следующий день нам опять разрешили свидание, и часов в 9 утра я была уже у него. При свидании у нас был помощник смотрителя; он был немного пьян и пустился в разговоры. Коля слушал его, шутил и смеялся с ним так искренно, что трудно было сказать, что это человек, который с часу на час ждет своей казни. Он расспрашивал помощника, когда будет казнь и в каком месте. Он все боялся, что казнь может быть во дворе тюрьмы, где мы тогда сидели. Он попросил меня почитать Короленко, так как эта книга была связана для нас со многими дорогими воспоминаниями...

    Часов в 12 ночи его выпускали на задний двор, и когда он вошел обратно, то сказал мне, что видел, как ставят при фонарях столбы, что, вероятно, часа в 4-5 утра будет казнь. Часа в 3 утра принесли казенную одежду, и его стали переодевать. Когда его переодевали, он был ужасен. Лицо у него было ужасно мученическое, но это только на несколько моментов. Когда он был уже одет, он подошел ко мне, с улыбкой говоря: «я уже готов и чувствую себя очень спокойно, светло даже, и смогу, вероятно, даже сам надеть петлю». И с этого момента я его не узнавала. Он как будто ушел из этого мира и был где-то там, где все такое же чистое, светлое, как он сам; и выражение у него было такое же светлое и святое. Мне кажется, что невозможно передать словами выражение этого лица в те моменты; надо было видеть, чтобы понять это чистое, светлое выражение...

    Скоро явился конвой. Он попросил, чтобы ему дали окончить письмо к родным; ему позволили, но когда он писал, его ужасно торопили, говоря, что все уже готово, и его ждут. Он кончил писать, выпил стакан воды; мы простились и направились вместе к выходу... Уходя, он вспомнил, что забыл сделать надпись на книге, которую оставил мне на память, и вернулся, чтобы сделать это; когда мы вышли в коридор, там уже был расставлен конвой в два ряда, и посредине стоял Гаусман... Я не стану говорить о их встрече: я не нахожу таких слов, в которых бы можно было передать это. Здесь в последний раз я простилась с Колей и Гаусманом и направилась в комнату Бернштейна, но как раз в этот момент Льва Матвеевича выносили на кровати. Он полулежал и что-то громко говорил; лицо у него было ужасно возбужденное. Что он говорил, я не могла разобрать... Я бросилась к нему проститься и больше не видела их...

    /Якутская трагедия - 22 марта (3 апреля) 1889 г. - Сборник Воспоминаний и Материалов. Под ред. М. А. Брагинского и К. М. Терешковича. О-во политических каторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1925. С. 80-83./

                                             ПАМЯТИ СОФЬИ ЯКОВЛЕВНЫ ГУРЕВИЧ

    Софья Яковлевна родилась в Москве в 1869 г. В 1882 или 1883 г. окончила городское четырехклассное училище и позже поступила вольнослушательницей на высшие женские (Лубянские) курсы. В революционную среду она попала очень рано. Стремясь к знанию и желая быть полезной родине, но не находя отклика на эти стремления в своей семье, она порывает с родительским домом и оставляет его навсегда. Ей было тогда 17 лет. Она ушла из дома, не имея паспорта и ни гроша денег. Ей пришлось в течение года скрываться и жить на нелегальном положении. Жизнь была полна тревог и лишений. Но эти трудности жизни не сломили Софьи Яковлевны, а, наоборот, закалили ее. Материальные лишения не пугали ее; она умела урезывать свои потребности до крайности. Сама терпя лишения, она делилась последним куском с другими.

    Софья Яковлевна была натурой цельной и, несмотря на свои юные годы, чрезвычайно стойкой и неспособной на компромиссы со своею совестью. Чтобы покончить с нелегальным положением, у нее был только один выход — выйти фиктивно замуж и, таким образом, получить паспорт. Что она и сделала.

    Она повенчалась с одним студентом; он дал ей паспорт, — и молодые супруги разошлись в разные стороны, чтобы никогда больше не встречаться.

    Во второй половине 80-х годов в Москве было много нелегальных кружков. То были большею частью кружки самообразования, саморазвития. Молодежь стремилась туда, чтобы пополнить свои знания. Читали запрещенные издания. Увлекались политической экономией и рабочим вопросом. Тут же знакомились с революционной литературой. Эта же молодежь обслуживала тюрьмы, где томились политические заключенные; устраивали вечеринки и собирали деньги на всякие революционные надобности, печатали (имелись свои гектографы) и распространяли революционную литературу.

    В одном из таких кружков, где была Софья Яковлевна, был и С. А. Пик (впоследствии муж Софьи Яковлевны), погибший вместе с нею в 1889 г. Были там также Б. Эдельман, покончивший самоубийством в Верхоянске, когда узнал о Якутской драме и гибели своих друзей. Был еще в этом кружке Ив. Вас. Сотников (ныне тоже покойный). Никого из участников этого кружка, кажется, не осталось в живых. Софью Як. и ее друзей предал известный провокатор Сергей Зубатов, игравший в то время видную роль в московских кружках. Он сам организовывал кружки, направлял молодежь на революционную работу и потом предавал эту молодежь охранке. Софья Як. была арестована в 1886 г. После полутора лет одиночного заключения она была отправлена в отдаленнейшие места Якутской области на пять лет. Прибывши в Якутск после долгих мытарств (в пути она болела тифом), она целый год прожила там, в ожидании дальнейшей отправки. Но не суждено ей было добраться до места назначения. 22-го марта 1889 г. разыгралась кровавая Якутская бойня, участницей и жертвой которой стала Софья Яковлевна.

    Как известно, вновь назначенный к этому времени губернатор, нисколько не считаясь с исключительными трудностями переезда политических ссыльных из Якутска в Колымск, еще ухудшил эти условия своими новыми распоряжениями и правилами. В виду этого ссыльные, после безуспешных попыток добиться мирным путем отмены неприемлемых для них новых правил для дальнейшего следования ссыльных в Верхоянск и Колымск, постановили не подчиняться новым распоряжениям губернатора Осташкина, и если будут отправлять насильно, то оказать вооруженный отпор. В первую группу была назначена Софья Як. с мужем (С. А. Пик). Они оба решили не подчиняться распоряжениям губернатора не потому, что их пугали материальные лишения — голод и холод, а потому, говорила Софья Яковл., что нельзя мириться с таким произволом, с таким шельмованием человеческой личности. Нельзя было позволить так издеваться над ссыльными, тем более, что было ясно, что политика Осташкина была проявлением общей системы правительства. Нужно было поднять свой голос, крикнуть на весь мир о тех ужасах, которые творились в застенках русских тюрем и в ссылке.

    Софья Як. и Пик решили, если их попытаются отправить насильно, покончить с собою.

    И в роковое утро 22-го марта (ст. ст.), когда Софья Як. пошла на квартиру, где должны были собраться все ссыльные, чтобы выслушать окончательный ответ губернатора, она шла с таким чувством, как будто знала, что идет на верную смерть. Она переоделась во все чистое, простилась с близкими... Она не ошиблась... Вместо ответа, губернатор Осташкин прислал роту солдат с заряженными ружьями.

    Солдаты окружили дом со всех сторон, — и начался обстрел.

    И когда уже было достаточное число убитых и раненых ссыльных, — солдаты ворвались в дом и стали действовать штыками.

    Софью Яковлевну, уже раненую и умирающую, озверевшие солдаты подняли на штыки и буквально растерзали ее...

    Е. Гуревич-Фрейфельд.

    /Якутская трагедия - 22 марта (3 апреля) 1889 г. - Сборник Воспоминаний и Материалов. Под ред. М. А. Брагинского и К. М. Терешковича. О-во политических каторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1925. С. 122-124./

                                                          ПАМЯТИ ТРЕХ ДРУЗЕЙ

                                                             2. М. И. Фундаминский.

    Во многих отношениях полную противоположность личности М. Р. Гоца представлял другой выдающийся московский революционер-народоволец середины 80-х годов, Матвей Исидорович Фундаминский. Высокий, стройный брюнет, с на редкость красивыми глазами, со строго правильными чертами лица и с густой иссиня-черной шевелюрой; — он представлял из себя образец культурности, как во внешности, в одежде, так и в манерах, отличаясь в то же время энергией и живостью движений. Почти всегда серьезный, редко улыбающийся, с печатью глубокого раздумья на лице, он как будто провидел свою, так рано оборвавшуюся, страдальческую жизнь.

    Вырос М. И. в зажиточной семье, и для расцвета его богато одаренной натуры, казалось, представлялись все возможности. Все отношения в семье были проникнуты культурностью и интеллигентностью. Но вместе с культурой отцом М. И. были завезены с Запада, куда он часто ездил по торговым делам, также и свободная мысль, свободное слово, продукты русского свободного печатного станка. Эти семена революции пали на благоприятную почву еще в лице старшего брата М. И., очень рано умершего, а от него революционная бацилла, естественно, перенеслась и на самого М. И.

    Познакомился я с ним очень рано, приблизительно в то же время, как и с М. Р. Гоцом, около 1881 г. или 1882 года. Помню отчетливо квартиру Фундаминских, в доме Сычева, на Софийской набережной, а также комнату М. И. в ней. Комната большая, изящно и в то же время просто обставленная, с большим библиотечным шкафом, полным книг. Также, как и М. Р., я и М. И. часто навещал, получая в общении с этими моими старшими товарищами-друзьями (оба были старше меня на два года) высокое духовное наслаждение. Но настроение, с которым я уходил от того и другого, бывало часто диаметрально противоположным. Тогда как у М. Р. я впитывал в себя веру в близкое торжество наших идеалов, упорство в работе над осуществлением этих идеалов, беззаветную преданность делу революции и социализма, от М. И., я, должен признаться, часто уходил, зараженный скептицизмом насчет ближайших перспектив нашей революции. Особенно заметен стал скептический тон в его беседах со мной к концу его, так рано прерванной, революционной работы, перед его арестом в 1886 г. Помню, впоследствии, в Акатуйской каторжной тюрьме, в 1893 году, М. И. в своем отзыве о рукописном сборнике стихотворений П. Ф. Якубовича, под названием «Крест и идеал», вышучивал романтизм последнего по поводу «поколения, проклятого богом», воспетого в указанном сборнике. Но, мне кажется, именно на М. И. особенно сказалась печать того, что Якубович называл «поколением, проклятым богом», поколением революционеров, начавших работу уже в разгар реакции свинцового царствования Александра III, когда все крупные силы «Народной Воли» были разгромлены, а попытки организации нового центра подавлялись в самом зародыше; казалось, безрассветная ночь надвинулась на несчастную страну. М. И., с его нежной, чуткой, физической и духовной организацией болезненнее всех реагировал на такого рода положение дел. И, без сомнения, уже тогда, под влиянием своих острых переживаний, а также в связи с пережитой им тогда болезнью-плевритом в тяжелой форме, он стал прибегать к морфию для облегчения своих мук. Однако, поста революционного он не покидал до конца. Напротив, именно за год до ареста он особенно выдвинулся на революционном поприще. Он был приглашен в созданный тогда в Москве новый центр «Народной Воли» (из названных мне потом уже в тюрьме лиц, вошедших в этот центр, помню известного впоследствии статистика Григорьева). Этим центром он был командирован летом 1886 года в Париж, для переговоров с П. Л. Лавровым и Львом Тихомировым. Кстати, помню, с каким благоговением, по возвращении из-за границы, он отзывался в разговоре со мной о личности Августа Бебеля, с которым он виделся при проезде через Берлин, причем показывал мне, полученную от последнего на память, его фотографию с соответственной надписью. Помню еще, что в рассказе о его переговорах с Тихомировым он отмечал, какой душевный перелом вызвала в последнем смерть любимого сына. Этим переломом М. И. объяснял перемену взглядов Тихомирова на террор. Насколько помню, по словам М. И., Тихомиров тогда выступил в парижском центре «Народной Воли» с докладом, в котором резко-отрицательно отзывался о прежних методах борьбы партии Народной Воли. Уже в тюрьме в 1888 г. мы узнали о ренегатстве Тихомирова и о выпущенной им брошюре «Почему я перестал быть революционером».

    Месяца через два-три по возвращении из-за границы, М. И. был арестован. Но, хотя он и был привлечен по делу «об обнаруженном в Москве народовольческом кружке и двух летучих типографиях», в котором одним из главных обвиняемых был М. Р. Гоц, тем не менее о М. И. велось еще особое дело, сохранившееся в Московском историко-революционном архиве — «дело о лице, ездившем летом 1886 г. в Париж от имени группы народовольцев для переговоров с главарями народовольческой эмиграции». Охранному отделению, как это видно из дела, не стоило большого труда установить, что этим лицом был именно М. И., благодаря содействию такого ценного осведомителя и секретного агента, как С. В. Зубатов, вращавшийся еще в то время в революционных кругах. Интересно отметить, что М. И. очень рано раскусил эту личность и, несмотря на все подходы к нему со стороны Зубатова в последнее время перед арестом, наотрез отказывался от общения с ним.

    После двух почти лет предварительного заключения сначала в московских тюрьмах, а затем в петербургском Доме предварительного заключения, он был приговорен административным порядком к ссылке в отдаленные места Якутской области на 10 лет, и летом 1888 г. был отправлен этапным порядком в г. Якутск и там прожил некоторое время на воле в ожидании дальнейшей отправки в Средне-Колымск. Я прибыл в Якутск несколько позже и застал М. И. очень бодрым: царивший тогда в Якутске либеральный режим губернатора Светлицкого представлял возможность отдохнуть от тяжелых тюремных и этапных переживаний. Но не долго продолжался этот мягкий режим. Сверху был дан приказ новому губернатору Осташкину подтянуть политических ссыльных, и грянула Якутская бойня. М. И. был в этой истории ранен штыком в живот и некоторое время пролежал в тюремной больнице.

    В Вилюйске, где мы пробыли первые несколько лет в каторге, в тюрьме, специально построенной для содержания Н. Г. Чернышевского и польских повстанцев Огрызко и Дворжачек, М. И. занялся, как и многие другие, восполнением своих знаний и, помню, усердно изучал любимую им высшую математику, с начатками которой он ознакомился, еще будучи в 1-м Московском реальном училище. Кстати, я забыл упомянуть, что по окончании среднего образования в указанном реальном училище, он поступил в Петровскую земледельческую академию и был арестован в возрасте 20-ти лет, когда находился на 2-м курсе академии. Уже в Москве он обнаружил склонность к точным наукам и естествознанию, в частности, он был в восторге от лекций покойного Тимирязева, слушателем которого он был. Он часто высказывался тогда в том духе, что честный интеллигент должен выбрать один из двух путей — либо посвятить себя целиком науке, истинной, плодотворной, обогащающей человечество, либо всю душу отдать делу революции. Сам он выбрал последний путь, но мне представляется, что при иных, более благоприятных политических условиях, он охотно променял бы этот путь на научное поприще и, думается, на этом поприще, при его глубоком и остром уме, он оставил бы заметные следы. Кстати, он не только обладал острым умом, но и острым языком. Так, помню в Вилюйске, после того, как у него вышла размолвка с его старым другом М. Р. Гоцом, он, преподнося мне свою фотографию с надписью «одному из немногих староверных друзей», выразился при этом о М. Р.: «что, вот, мол, единственно у кого есть вера, да не та», намекая на жену Гоца, Веру Самойловну. В этой остроте сказался его собственный скепсис, его падающая вера в близкую победу революции.

    М. И. болезненнее всех переносил все тягости, сопряженные с нашей подневольной жизнью. Однако, он редко выдавал свои болезненные ощущения. Но иногда последние прорывались у него в довольно оригинальной форме. Помню, при совместном нашем путешествии из Якутска в Вилюйск, при лютых морозах в 50 и больше градусов, он, греясь однажды у камелька якутской юрты, воскликнул: «черт возьми, почему это русское правительство не приняло предложения американского правительства о продаже ему Камчатки (такое предложение, действительно, в то время было сделано), да я бы охотно в придачу отдал бы американцам и эту гиблую и мерзлую страну Якутию».

    Кроме высшей математики, М. И. изучил в Вилюйске, помимо французского и немецкого языков, с которыми он ознакомился в реальном училище, еще английский, итальянский и испанский. Однако, болезнь кишечника, приобретенная им во время странствий по тюрьмам, все более прогрессировала, и во внимание к этому обстоятельству в Вилюйской тюрьме ему была выделена отдельная комната (тюремной больницы у нас в Вилюйске не было), и мы освободили его от всяких работ, которые несли мы, остальные тюремные сидельцы. По переводе нас в 1882 году в Акатуевскую каторжную тюрьму, М. И. был помещен в тюремную больницу, откуда и не выходил до приезда его невесты, Е. Я. Гуревич, только что окончившей на Каре свой каторжный срок по нашему же делу. Ей удалось выхлопотать перевод М. И. в Горный Зерентуй, где находились более солидные медицинские силы. Там он вскоре был выпущен в, так называемую, «вольную команду». Горный Зерентуй был тогда центром Нерчинской каторги, начальником которой был весьма любезный по отношению к политическим полковник Томилин, и у нас там создались довольно благоприятные условия жизни. Никаких работ мы там не отбывали, хотя по закону они и полагались; устраивались мы на вольных квартирах в деревне Горный Зерентуй, лежащей тут же близ тюрьмы. Занимался каждый, кто чем хотел. Помню квартирку М. И. в крестьянской избе, в которой он устроился со своей молодой женой. М. И. сумел и тут, в этой, отдаленной от культурных центров, глухой деревушке создать себе уютный уголок. Он казался счастливым, в особенности после рождения дочери. Здоровье его тоже как будто окрепло, он продолжал заниматься тут своими любимыми науками. И когда я в 1894 году, отбыв свой срок каторжных работ, уезжал в г. Баргузин, который мне был назначен местом поселения, строй жизни М. И. мне представлялся сложившимся вполне нормально. Но, увы, не прошло и двух лет, как его организм, подтачиваемый болезнью, усилившейся отчасти благодаря тяжелым личным переживаниям, не выдержал. Он заболел тяжелой формой туберкулеза кишечника и, пробыв некоторое время в гор. Чите, переехал в Иркутск и там был помещен в городскую больницу. После тяжелых мучений он в марте 1896 г. скончался, имея всего от роду 30 лет. Передавали, что перед смертью он глотал морфий уже целыми пригоршнями.

    Умер он, не дождавшись зари освобождения русского народа, интересам которого он отдал свою жизнь. Тогда начинали лишь едва поблескивать предрассветные зарницы грядущей революции.

    К. Терешкович

    /Якутская трагедия - 22 марта (3 апреля) 1889 г. - Сборник Воспоминаний и Материалов. Под ред. М. А. Брагинского и К. М. Терешковича. О-во политических каторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1925. С. 148-153./

    И. Жуковский-Жук

                                                                     ПРИМЕЧАНИЯ

    85) Гуревич (по мужу Фрейфельд), Евгения Яковлевна — род. в 1871 г. в Москве, в семье ремесленника. В рев. движ. с 1886 г. в партии «Народная Воля». Была выслана в Якут. обл. в 1887 г. За участие в вооруж. сопрот. в 1889 г. пригов. к 10 годам кат., сокращ. на 6 лет, заключение отбывала в Вилюйске, на Каре и в Горном Зерентуе. На посел. была в Якутской обл. Член О-ва политкат.

    86) Фрейфельд, Лев Владимирович — род. в 1863 г. в Павлоградском у., Екатериносл. губ., в семье купца; врач, в рев. движ. участв. в 1880 г. в партии «Народная Воля». 3 раза ссылался администр. в Арханг., Пермскую и Тобольскую губ. Судился в 1889 г. по процессу Софии Гинсбург. Приговор, к 10 г. кат. Заключение отбывал в Акатуе и Зерентуе. Всего в заключении пробыл 9 лет. На поселении был в Забайкк. обл. После каторги принадлежал к п. с.-р. В настоящее время член О-ва политкат.

    /Кара и другие тюрьмы Нерчинской каторги. Сборник воспоминаний, документов и материалов. Москва. 1927. С. 299./

    Гуревич-Фрейфельд, Евгения Яковлевна; еврейка, дочь ремесленника; род. в 1871 г. в Москве; образов. домашнее. За принадлежность в 1886-87 г. к Московск. организ. «Народная Воля» краткосрочно арестовывалась в 1887 г. в Москве; вторично в 1888 г. в Минске; отправлена на 3 г. администр. в Якутск. обл.; в 1889 г. осуждена в Якутске за участие в первом Якутск. вооруж. протесте на 6 л. каторжных работ. Каторгу отб. в Вилюйск. и Карийск. тюрьмах. На посел. вышла в 1893 г. в Забайк. обл. Пенсионерка. Беспарт. Чл. бил. № 71.

    /Политическая каторга и ссылка. Биографический справочник членов О-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1929. С. 631./

    Гуревич-Фрейфельд, Евгения Яковлевна — еврейка, дочь ремесл., существ. случ. зараб.; род. 21 нояб. 1871 г. в Москве; образ, домашнее. За принадл. в 1886-87 г. к Моск. орг. партии «Народн. воли» краткосрочно арест. в Москве в 1887 г., вторично арест. в 1888 г. в Минске и сослана админ. на 3 г. в Якутск, обл. В 1889 г. осужд. в Якутске за уч. в первом Якутском протесте на 6 л. каторги. Наказ. отб. в Вилюйск. и Карийск. тюрьмах. На посел. водвор. в 1893 г. в Чите, Заб. обл. Через 10 л. возврат. в Одессу. Беспарт. Пенсионер. Чл. бил. О-ва № 71.

    /Политическая каторга и ссылка. Биографический справочник членов О-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1934. С. 175./

    Фрейфельд, Лев Владимирович — еврей, сын купца, врач; род. в 1863 г. в с. Артельном, Екатериносл. губ.; учился в Харьк. ун-те. В 1880-84 гг. работ, в Мариуполе, Полтаве в кружках партии «Народной воли», хранил типографию. В следующие годы, будучи студ., продолжал работу в Харькове пропагандистом. Арест, там же 25 марта 1889 г., отправлен в Петропавл. креп. и 31 сент. 1890 г. Особ. прис. правит. сената осужд. по 243, 249 ст.ст. УН по делу Софьи Гинзбург (подгот. покуш. на Александра III) к смертной казни, замененной 10 г. каторги. Наказ, отб. в Акатуе и Горн. Зерентуе. На посел. водвор. в Забайк. обл., где продолж. пропаганду. В 1904 г. по возвращ. из сс. поехал в Одессу и работ. в ПСР — вел работу местную и центральную. В 1905 г. в «Потемкинские дни» арест. и сослан в Пермск. губ., откуда бежал в окт. того же года. После общей амнистии снова приехал в Одессу и продолжал работу в ПСР. В 1906 г. снова арест, и сослан в Архангельск; в дек. бежал, перешел на нелег. полож. и был командир. на Урал уполиомоч. ЦК партии под кличкой «Михаил Михайлович». В 1907 г. при возвращ. из Финляндии был задержан в поезде близ Вологды и перевезен в Петербург. Зимой в 1908 г. сослан в Тобольск. губ.; в марте бежал и в Екатеринбурге продолж. работу уполномоч. ЦК. В конце того же года выехал за границу. После обнаружения провокации Азефа был направлен ЦК для руководящей работы в Россию. В 1909-1910 гг. под кличкой «Григорий Григорьевич» работ. на Украине, Петербурге, Москве и др. городах. В 1911 г. уехал за границу. В 1914 г. получил диплом врача в Берне и работ. ассист. в гор. б-це в Бадене, близ Цюриха, не отрываясь от участия в деят. загран. центра ПСР. В 1917 г. вернулся из эмиграции. Беспарт. Пенсионер. Чл. бил. О-ва № 961.

    /Политическая каторга и ссылка. Биографический справочник членов О-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1934. С. 673./

    Гуревич, София Яковлевна (Фрума-Фейга Янкелевна), еврейка, дочь ремесленника, мещанка гор. Борисова (Минск, губ.), сестра Евг. Як. Гуревич-Фрейфельд. Род. в 1869 г. в Москве. В 1882 г. или 1883 г. окончила городск. 4-классн. уч-ще в Москве и поступила вольнослушательницей на высш. женск. (Лубянск.) курсы. Ушла из дома 17 лет и, не имея паспорта, в течение года жила на нелегальн. положении в Москве. В 1885 г. входила в московск. народовольческ. кружок, организованный инженером А. Александровым вместе с С. А. Пиком, впоследствии ее мужем. Принимала участие в гектографировании на квартире Н. Губаревой брошюр и в их распространении. Принимала участие в денежных сборах в пользу политических ссыльных. Выдана С. Зубатовым. При обыске у нее обнаружена библиотека (около 400 названий) «тенденциозного» содержания. Арестована в Москве 12 марта 1886 г. Привлечена к дознанию при Московск. ж. у. по делу Н. Губаревой, С. Пика и друг. Содержалась сначала в арестном помещении при полицейских частях в Москве, а затем была переведена в Московск. центральн. пересыльн. тюрьму. Обыскана в тюрьме 50 марта 1887 г. по делу о сношениях с другими арестантами и с волею. Привлечена к дознанию в 1887 г. по этому делу при Московск. ж. у.; допрошена в дополнение к показаниям по ее основному делу. Согласно отношению м-ва вн. дел от 22 авг. 1887 г. дело о сношениях арестантов прекращено. По выс. пов. от 16 июля 1887 г. по первому делу выслана в Вост. Сибирь под гласн. надзор полиции на 4 года. В 1888 г. прибыла в Якутск, где прожила около года в ожидании дальнейшей отправки. Назначена была в Средне-Колымск. Вместе с мужем С. А. Пиком приняла участие 22 марта 1889 г. в вооруженном сопротивлении Якутск. ссыльных («Якутская трагедия»). При вооруженном сопротивлении была ранена и в тот же день скончалась от ран в Якутск. больнице.

    Сообщение Л. А. Кузнецова. — МЮ 1886, №№ 10101 и 10291; 1887, №№ 9948 и 9988. — Обзор XI, 53; XII, 178. — Ведомость XII, 21-23. — Бурцев, За сто лет, II, 134. — Болын. энциклопедия, XXI.

    Е. Гуревич-Фрейфельд, Памяти С. Я. Гуревич. Сборн. «Якутск. трагедия», 122-124. — А. Зороастрова-Капгер, К сороковой годовщине смерти С. Я. Гуревич. «Кат. и Сс.» 1929, III (52), 65-66.

    Процесс 21-го, стр. 49. — С. Степняк-Кравчинский, Царь-чурбан, 21. — М. Кротов, Якутская ссылка 70 - 80-х г.г., стр. 130-131, 177. — М. Брамсон, Якутская трагедия. Сборн. «Якутск, трагедия». 17. — Избиение политическ. ссыльных в Якутске. Там же, 31. — М. Брагинский, Якутская драма. Там же, 42, 45, 50. — А. Капгер, Памяти С. А. Пика. Там же, 125. — Документы по Якутск, делу 22 марта 1889 г. Там же, 189, 191, 194, 217. — Л. Меньщиков, Охрана и революция, I, 19, 385. — А. Израильсон, Скорбные страницы Якутск. ссылки. Сборн. «В Якутск. неволе», 204. — Участники народовольческ. движения. Сборн. «Народовольцы» III, 295.

    Хроника революц. борьбы. «Листок Нар. Воли» II (1886) (Литература парт. «Нар. Воля». Ук.). — Хроника. «Вестник Нар. Воли» V (1886), 150. — Избиение политическ. ссыльных в Якутске. «Соц.-Демократ» I (1890), 69-70. — Хроника. «С родины на родину» I (1893), 5. — О. Минор, Пятнадцатилетний юбилей. «Рев. Россия» 1904, № 47 (20 мая), стр. 26, 27. — М. Р. Гоц, С. В. Зубатов. «Был.» 1906, IX, 66. — О. Минор, Якутская драма 22 марта 1889 г. «Был.» 1906, IX, 140. — В. Тан, Колымск. иудея, «Еврейск. Летоп.» III (1924), 179. — И. И. Майнов На закате народовольчества. «Был.» XVIII, 110, 116; XX (1922),            155-157, 161. — По поводу воспоминаний И. И. Майнова. «Был.» XXII (1923), 319. — Л. Берман, К 35-тилетию вооружен, сопротивления ссыльных в Якутске. Сборн. «Из эпохи борьбы с царизмом» I (1924), 6, 9. — Зороастрова-Капгер, Ошибка. «Кат. и Сс.» 1925, V (18), 292-296. — о. Б и к, К материалам о Якутск, трагедии. «Кат. и Сс.» 1926, III (24), 199, 200. — Д. Махлин, Якутская трагедия 1889 г. и подпольн. печать. «Кат. и Сс.» 1929, III (52), 20, 23, 27, 36.

    /Деятели революционного движения в России. Био-библиографический словарь. Т. III. Восьмидесятые годы. Вып. 2. Москва. 1934. Стлб. 1039-1040./

    Гуревич (по первому мужу — Фундаминская, по второму мужу — Фрейфельд), Геня (Евгения) Янкелевна (Яковлевна), еврейка, дочь ремесленника, мещанка гор. Борисова (Минск. губ.). Род. 21 ноября 1871 г. в Москве. Окончила городск. уч-ще в Москве. Ушла из дому 14-ти лет и для права жительства в Москве фиктивно прописалась работницей в Московск. швейной мастерской. После ареста ее старшей сестры Софии (Фрумы) в 1886 г. начала регулярно обслуживать тюрьму и проч.; была арестована; через несколько дней освобождена из-под ареста с отобранием подписки о невыезде из Москвы. Исполняла технические поручения московск. народовольческ. кружка; хранила литературу; по агентурн. наблюдениям, в ее квартиру неоднократно привозили тяжелые тюки К. Терешкович, Г. Э. Аппельберг и Н. Д. Болотин (подозревалась в хранении типографск. шрифта). Выданная Л. Меньшиковым, арестована 5 мая 1887 г. Содержалась под стражей до 24 авг. 1887 г. Привлечена к дознанию при Московск. ж. у. по делу московск. резолюц. кружка, организованного студентами Петровск. Земледельческ. ак-мии (дело К. Терешковича и друг.). По освобождении из-под стражи отдана на поруки отцу, но препровождена этапным порядком под надзор полиции по месту приписки в гор. Борисов. Вскоре переехала в Минск, где вращалась среди политически ссыльных (Евг. Ад. Гурвич, Белох и друг.). По выс. пов. от 27 июля 1888 г. выслана в распоряжение Иркутск. ген.-губ-ра для водворения на жительство в местностях вверенного ему края под. гласн. надзор полиции на три года. В авг. 1888 г. арестована в Минске, отправлена в Москву и в конце авг. 1883 г. из Московск. центральн. пересыльн. тюрьмы отправлена в Вост. Сибирь. Предназначалась для отправки в Колымск. округ (Якутск. обл.). Прибыла 25 февр. 1889 г. в Якутск. Была невестой Ник. Льв. Зотова. Приняла участие вместе с другими в вооружен, сопротивлении Якутск. ссыльных 22 марта 1889 г. («Якутск. трагедия»), вовремя которого были убиты ее сестра, С. Гуревич вместе с мужем С. А. Пиком, и за участие в котором был повешен ее жених Н. Л. Зотов. Арестована 22 марта 1889 г. и заключена в Якутск. тюрьму. По постановлению Иркутск. ген.-губ-ра от 14 апр. 1889 г. предана воен. суду по законам воен. времени. Судилась воен. судом с 7 по 13 июля 1887 г. при Якутск, местн. команде; признана виновной в вооружен. сопротивлении и приговорена, принимая во внимание ее несовершеннолетие, к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжн. работы на 10 лет. По конфирмации приговора командующим войсками Иркутск. воен. округа от 20 июля 1889 г. срок каторжн. работ сокращен до шести лет. Незадолго до отправки в Вилюйск. каторжн. тюрьму, находясь в Якутск. тюремн. замке, обратилась к губ-ру с просьбой о переводе в женск. среднюю каторжн. тюрьму, мотивируя просьбу теми тяжелыми воспоминаниями, которые были связаны со всем, что напоминало ей потерю сестры и жениха. Просьба ее была отклонена и она в самом нач. 1890 г. отправлена в Вилюйск. острог для отбывания каторжных работ.

    Весною 1892 г. отправлена из Вилюйска через Якутск, куда прибыла 20 марта 1892 г., на Кару, где перечислена в разряд сосланных на житье и отбывала назначенный ей срок в вольной команде. В 1893 г. отправлена на поселение в Читу, откуда тотчас уехала в Акатуй к больному М. И. Фундаминскому. Добившись перевода Фундаминского в Горнозерентуйск. больницу для того, чтобы ухаживать за ним, повенчалась в тюремн. больнице. После выпуска М. Фундаминского в вольн. команду при Горном Зерентуе жила вместе с ним до манифеста 1894 г.; затем жила с ним сначала в Чите, а потом — в Иркутске, где М. Фундаминский умер в 1896 г. Вскоре вышла замуж за Л. В. Фрейфельда и в 1898 г. переехала с ним в Одессу, где квартира их была местом встреч подпольщиков с-ров. Вместе с мужем вошла в парт, с-ров. После ареста Л. В. Фрейфельда в 1904 г. уехала за границу, где пробыла до 1917 г., работая в заграничном «Красн. Кресте». После революции 1917 г. жила в Москве: работала в амбулатории. В 1920-1922 гг. жила в Александровой (Екатеринославск. губ.). С 1922 г. живет в Москве; с 1920 г. — персональная пенсионерка и член Всесоюзного Общ-ва политкаторжан.

    Из автобиографии и личной анкеты Евг. Як. Гуревич-Фрейфельд (Личн. дело Всесоюзн. Общ-ва политкаторжан № 71). — Сообщение Л. А. Кузнецова. — МЮ 1887, № 10077. — Обзор XII, 48, 49, 130. — Ведомость XIII, 57-58; XIV, 46. — Бурцев, За сто лет, II, 135. — Больш. энциклопедия, XXI. — Политическ. каторга и ссылка, 147.

    Е. Гуревич-Фрейфельд, Памяти С. Як. Гуревич. Сборн. «Якутская трагедия», 122-124. — Е. Гуревич-Фрейфельд, Из далекого прошлого. «Кат. и Сс.» 1926, III (24), 166-168.

    Л. Дейч, Роль евреев в русск. революц. движении (Ук.). — Его же, 16 лет в Сибири, 352. — М. Кротов, Якутск, ссылка 70 - 80-х г.г., стр. 131, 133, 138, 177-178. — М. Брамсон, Якутская трагедия. Сборн. «Якутск. трагедия», стр. 23, 24, 26, 27. Избиение политическ. ссыльных в Якутске. Там же, 33. — М. Брагинский, Якутская драма. Там же, 50. — Письма осужден, якутян. VIII. Письмо Е. Я. Гуревич к В. Я. Яковлеву. Там же, 80-83. — Документы по Якутск. делу 22 марта 1889 г. Там же, 188, 191, 193, 197, 198, 200, 201, 202, 217. — М. Брагинский, Политическ. каторга в Якутск, области. Сборн. «В Якутск, неволе», 94, 109. — А. Прибылева-Корба, «Нар. Воля». Воспоминания, 221. — Участники народовольческ. движения. Сборн. «Народовольцы» III, 295.

    Избиение политическ. ссыльных в Якутске. «Социал-демократ» I (1890), 69, 71. — Хроника. «С родины на родину» I (1893), 9; II (1893), 96-97; IV (1894), 224. — Письма якутцев. «С родины на родину» III (1893), 150-152. — О. Минор, Якутская драма 22 марта 1889 г. «Был.» 1906, IX, 144. — Письма осужденных якутян. «Был.» 1907, IX, 155-157. — Г. Осмоловский, Карийцы. «Мин. Годы» 1908, VII, 153. — Л. Берман, К 35-летию вооружен, сопротивления ссыльных в Якутске. «Из эпохи борьбы с царизмом» I (1924), 9, 11. — А. Макаревский, Политическ. ссылка 1888 г. «Пути Рев.» 1926, II-III (5-6), 137. — М. Орлов, А. С. Гуревич на поселении в Забайкальск, обл. «Кат. и Сс.» 1929, IV (53), 172, 174. — Д. Махлин, Якутская трагедия 1889 г. и подпольная печать. «Кат. и Сс.» 1929, III (52), 27.

    /Деятели революционного движения в России. Био-библиографический словарь. Т. III. Восьмидесятые годы. Вып. 2. Москва. 1934. Стлб. 1029-1031./

    Зотов, Николай Львович, дворянин Таврической губ., сын чиновника. Род. в 1862 в м. Судаке, Феодосийск. у. Таврическ, губ. Учился до 4-го класса в симферопольск. гимназии, а затем в севастопольск. реальн. уч-ще.

    Будучи гимназистом, бывал у И. М. Дзвонкевича, где встречался с Н. Колодкевичем, Тригони, П. Теллаловым и др. народовольцами; пытался организовать ученические кружки. В Севастополе был связан с учителем-народовольцем И. Н. Телепневым и входил в ученический революц. кружок, члены которого вели пропаганду среди учащихся, матросов и адмиралтейских рабочих. По окончании в 1883 реальн. уч-ща поступил в Петровск. земледельческую ак-мию. Будучи студентом, являлся видным деятелем народовольческого кружка студентов-петровцев (В. Фролов, М. Соломонов и др.). В дек. 1885 присутствовал на сходке студентов Петровской ак-мии, на которой Б. Оржих читал вновь вышедший номер 11-12 «Нар. Воли». Выдан С. Зубатовым. Обыскан и арестован в апр. 1886 и привлечен к дознанию при Московск. ж. у. по делу о московск. революц. кружке (дело С. Капгера и др.). При обыске в его совместной с Фроловым квартире найдены принадлежности литографии и гектографа и листок для сбора пожертвований в пользу «Нар. Воли». Содержался в Моск. пересыльн. тюрьме («Бутырки»), где 22 окт. 1886 принял участие в тюремных беспорядках и голодовке. Увезен в Петербург, где 12 ноября т. г. заключен в Трубецкой бастион Петропавловск, крепости, а оттуда 23 янв. 1887 переведен в ДПЗ. По выс. пов. от 17 июня 1887 выслан в Зап. Сибирь под гласн. надзор на 5 лет. Отправлен из Петербурга в Сибирь 21 июля 1887. Водворен в Туринске, Тобольск. губ., откуда осенью т. г. переведен в Сургут, той же губ. Участвовал в организации побега из Сургута полит, ссыльных Лебедева и Лазаревича и в подаче ссыльными заявления-протеста Тобольск. губернатору, вследствие чего по распоряжению губернатора был переведен за это в Пелым. По дороге туда отбыл двухмесячное тюремное заключение в Туринск. тюрьме на основании распоряжения министра вн. дел. По постановлению Особ. совещания от 30 июля 1888 «за сопротивление властям» выслан в отдаленнейшие места Якутск. обл. с продлением срока гласн. надзора на 2 г. Отправлен в Якутск. обл. осенью 1888, в февр. 1889 прибыл в Якутск. Предназначался к высылке в Средне-Колымск. или Колымск. улус. Участвовал в совещаниях якутских полит. ссыльных по вопросу о протесте против условий высылки, на которых выступал убежденным сторонником вооруженного протеста. Являлся одним из самых видных участников вооруженного сопротивления, оказанного ссыльными в Якутске 22 марта 1889. При нападении солдат на ссыльных в доме Монастырева, дал первый со стороны ссыльных револьверный выстрел и ранил подпоручика Карамзина, а по прибытии якутского вице-губернатора Осташкина стрелял в него два раза; был ранен. После ареста в тот же день помещен в больницу, откуда затем переведен в Якутск. тюрьму. Судился военно-судебной комиссией в Якутске 6-13 июня 1889 по делу о вооруженном сопротивлении и приговорен к лишению всех прав состояния и к смертной казни через повешение. Согласно высоч. повелению приговор утвержден 20 июля т. г. и. д. командующего войсками Иркутск. военного окр. Повешен в Якутске в ограде тюрьмы 7 авг. 1889 вместе с Л. Коган-Бернштейном и А. Гаусманом.

    Сообщение Л. А. Кузнецова.— МЮ 1886, №№ 10305 и 10161; 1887, № 10076. — ДП III, 1885, № 989; 1889, № 1328; V, 1883, № 4257, ч. 3. — Обзор XII, 177. — Список 1884-1887 гг., лл. 73, 78. — Список поднадз. 1888, стр. 100; 1889, стр. 96.

    В. Бурцев, За сто лет, II, 135. — В. Бурцев, Календарь (Ук.). — Больш. энциклопедия т. 71. — Словарь Граната, т. 40, стр. 408 (автобиография Н. М. Саловой). — МСЭ. т. III.

    Письма осужденных якутян (предсмертные письма Н. Л. Зотова). Сб. «Якутск. трагедия», 77-80 (то же:. «Социал-Демократ» I, 1890, стр. 72-73; Бурцев, За сто лет, I, стр. 232, 233; «Был.» 1906, IX, 153-155, и в кн. «Последние речи и письма казненных борцов за свободу России» 1918, стр. 35-38). — М. Брагинский, Три казни, I. Н. Л. Зотов. Сб. «Якутск, трагедия», 65-67. — Е. Дзвонкевич-Вагнер, Н. Л. Зотов. Сб. «Якутская трагедия». 105-107. — Е. Зотова, Памяти Н. Л. Зотова (Воспоминания сестры). «Кат. и сс.» 1929, VIII-IX (57-58). 249-255. — М. Орлов, Воспоминания о Н. Л. Зотове. «Кат. исс.» 1929, VIII-IX (57-58), 255-256.

    Процесс 21-го, стр. 49. — Альбом борцов за свободу, 62-64. — С. Степняке-Кравчинский, Царь-чурбан, царь-цапля, 124-126, 128, 131. — М. Поляков, На краю света, 83, 93. — М. Кротов, Якутск, ссылка, 130-134. 139, 185-186. — М. Брагинский, Якутская драма. Сб. «Якутск, трагедия», 45-47, 50, 54, 60-64. — М. Брамсон, Якутская трагедия. Сб. «Якутская трагедия», 16-20, 23-24, 26-27. — Документы по якутскому делу 22 марта 1889. Сб. «Якутская трагедия», 188, 191, 194, 200, 202-203, 212-213, 217, 221-2212. — Избиение политических ссыльных в Якутске. Сб. «Якутская трагедия», 32, 33 (перепеч. из «Социал-Демократа» I, 1890, стр. 69-71). — Письма осужденных якутян (письмо Е. Гуревич). Сб. «Якутская трагедия», 81-83 (то же в «Был.» 1906, IX, 156, 157). — В. Бурцев, Воспоминания, I (Ук.). — А. Израэльсон. Скорбные страницы Якутской ссылки. Сб. «В якутской неволе», 204. — Л. Лойко, От «Земли и Воли», 74, 75. — Б. Оржих, В рядах «Нар. Воли». Сб. «Народовольцы» III (Ук.). — Участники народовольческого движения. Сб. «Народовольцы» III, 298.

    Хроника революц. борьбы. «Листок Нар. Воли» III (1886) (литература партии «Нар. Воля» , 283). — Хроника революц. борьбы. «Вестник Пар. Воли» V, 151. — Хроника борьбы с самодержавием. «Своб. Россия» 1889, №1, стр. 63. — [Хроника] «С родины на родину» I, 1893, стр. 3, 15. — Письма якутцев. «С родины на родину» III (1893), стр. 150-152. — О. Минор, 15-летний юбилей. «Революц. Россия» 1904, № 47, стр. 26, 27. — Вилюец |М. Брагинский], Якутская трагедия 1889 г. «Русск. Мысль» 1906, III, отд. 2, стр. 61-62, 65-66, 69, 72-77. — О. Минор, Якутская драма 22 марта 1889 г. «Был.» 1906, IX, 131, 139, 141, 144-147. — Л. Мельшин [П. Якубовичк], Vае victis. «Соврем. Записки» 1906, № 1, стр. 6-9. — Саратовец [И. Майнов], На закате народовольчества, 1917, V-VI (27-28), 48, 51, 75; 1922, «Был.» XVIII, 116-118. — Л. Берман, К 35-летию вооруженного сопротивления ссыльных в Якутске 22 марта 1889 г. «Из эпохи борьбы с царизмом» I, 1924, стр. 8-9, 11-12. — О. Ковалик, Революционеры-народники в каторге и ссылке. «Кат. и сс.» 1924, IV (II), 164. — Тан, Колымская Иудея. «Еврейск. Летопись» III, 1924, стр. 196. — В. Б и к, К материалам о якутской трагедии 22 марта 1889 г. «Кат. и сс.» 1926 III (24), 200. — Е. Гуревич-Фрейфельд, Из далекого прошлого. «Кат. и сс.» 1926, III (24). 16. — А. Макаревский, Политическая ссылка 1888 г., «Пути Рев.» 1926, II-III (5-6), 137. — Н. Осипович, Об А. С.. Гуревиче. «Канд. Звон» IV, 1926, стр. 145, 146. — М. Поляков, Воспоминания о Колымской ссылке. «Кат.и сс.»1928, Х (47), 117. —А. Зороастрова-Капгер, По поводу... «Кат. и сс.» 1929, IV (53), 114. — Д. Махлин, Якутск. трагедия 1889 и подпольная печать. «Кат. и сс.» 1929, III (52), 20, 27, 32, 33, 36, 37. — М. Орлов, А. С. Гуревич на поселении в Забайкалья. «Кат. и сс.» 1929, IV (53), 171-172, 174. — Сургутянин, Сто лет сургутской ссылки. «Кат. и сс.» 1929, XII (61), 96, 101, 103-104, 115. — М. Теодорович, Две годовщины. «Кат. и сс.» 1929, III (52), 17. — Е. Фрейфельд, Памяти друга Н. О. Коган-Бернштейн. «Кат. и сс.» 1929, III (52), 67-68.-С. Швецов, К предыстории якутской бойни. «Кат. и сс.» 1929, IV (53), 124. — Г. Клинг, По тюрьмам и этапам. «Кат. и сс.» 1930, VIII-XI (69-70), 177, 178. — М. Орлов, В Пелымской ссылке. «Кат. и сс.» 1930, XI (72), 115, 116, 119-126, 128, 130, 132-134, 136-137. — Г. Лурье, Еще о «Журнале полит, ссылки» и о предыстории 1889 г. «Кат. и Сс.» 1932, III (88), 143, 156.

    /Деятели революционного движения в России. Био-библиографический словарь. Т. III. Восьмидесятые годы. Вып. 2. Москва. 1934. Стлб. 1559-1562./

    «МОНАСТЫРЕВСКАЯ ТРАГЕДИЯ» — кровавая трагедия, разыгравшаяся в Якутске, в доме якута Монастырева 22 марта 1889 г.

    Вице-губернатор Осташкин, исполнявший обязанности губернатора, установил драконовские правила препровождения ссыльных народовольцев в Верхоянский и Колымский округа. Первыми эти правила должны были испытать ссыльные, которым начало этапа из Якутска было назначено на 22 марта, а их было свыше 30 чел., в т. ч. более 10 женщин и детей. При этом вес багажа, который каждому из них разрешалось брать на два месяца пути, ограничился пятью пудами.

    Отменялась выдача казенного пособия на два месяца вперед. Ссыльные сочли, что подчинение этому нелепому приказу «равносильно добровольному самоубийству» и 19 марта послали к вице-губернатору уполномоченного с требованием отменить жестокие правила, но тот был непреклонен. Тогда 21 марта ссыльные заявили об отказе выехать на север. Осташкин это оценил как «антиправительственное выступление», приказал ссыльных до отправки заключить в тюрьму. Утром 22 марта к дому Монастырева, в котором помещалась библиотека политических ссыльных и происходили их сборы вице-губернатор отправил полицейского надзирателя с требованием всем протестующим явиться в полицейское управление. Ссыльные ответили отказом. Тогда Осташкин на их усмирение снарядил полицмейстера и 30 солдат воинской команды с двумя офицерами. Началась схватка. Пошли в ход приклады и штыки. Прогремели выстрелы. Появились раненые с обеих сторон. Прибывший Осташкин был встречен пулей. По дому солдаты выпустили до 750 пуль. Погибло 6 и было ранено 10 ссыльных. Оставшихся в живых «монастыревцев» предали военному суду.

    Суд, 21 мая прибывший из Иркутска, произвел спешное следствие. Затем 6-13 июня провел свои заседания, не допустив даже защитников и вынес жестокий приговор: трое (Н. Л. Зотов, А. Л. Гаусман, Л. М. Коган-Бернштейн) были приговорены к смертной казни через повешение, 14 чел. к ссылке на каторжные работы без срока, 5 чел. — на 15 лет, 4 чел. — на 10 лет и 2 чел. к ссылке в отдаленнейшие места Якутской области. Командующий войсками Иркутского военного округа генерал-майор Веревкин утвердил смертные приговоры, несколько изменив только наказания остальным.

    7 августа во дворе тюрьмы состоялась казнь. С Н. Зотовым прощалась невеста, с Л. Коганом-Бернштейном — жена и маленький сын, с А. Гаусманом — жена и пятилетняя дочка. Л. Когана-Бернштейна, тяжелораненого, к виселице поднесли на кровати и повесили с постели — случай, не известный в истории казней.

    Весть о дикой расправе над ссыльными и ужасной бойне облетела Россию, сообщения о ней появились в европейских и американских газетах. Прогрессивная общественность мира выступила с резким протестом против произвола и дикости царских властей, заклеймила их позором.

    Лит.: Кротов М. Два вооруженных протеста якутских политических ссыльных. Якутск, 1974.

    /Энциклопедия Якутии. Т. 1. Главный редактор Ф. Г. Сафронов, доктор исторических наук, профессор, Заслуженный деятель науки РСФСР и Якутской АССР. Москва. 2000. С. 181./