ЎЎЎ 9. Уршуля Джакуская. Адам Рыгор Каменскі Длужык у працах розных аўтараў. Ч. 9. 2000-2004. Койданава. "Кальвіна". 2014.

     В. Пазднякоў.

    Мартыралёг. Маракоў Л.  Вынішчэнне: Рэпрэсаваныя беларускія літаратары. Даведнік. Мінск. Літаратурна-мастацкі фонд “Нёман”, 2000. Наклад 50 ас.

    Каштоўнасьць новай кнігі Леаніда Маракова бясспрэчная. Гэта каталёг зьвестак пра рэпрэсаваных (у большасьці ўжо нежывых) беларускіх літаратараў зь максымальна сьціслай, але каштоўнай інфармацыяй: жанр дзейнасьці літаратара, дата яго нараджэньня, даты арыштаў, дата сьмерці, месца сьмерці (або пражываньня). На жаль, няма графы “месца пахаваньня”. Ёмісты першапачатковы сьпіс літаратараў пасьля ў кнізе паўтораны яшчэ тры разы: паводле датаў нараджэньня, паводле датаў арыштаў, паводле датаў сьмерці. Для чытача такі чацьвярны паўтор зручны, значыць, апраўданы.

    Як вынікае з прадмовы, мэтай кнігі было паказаць адвечна варожае стаўленьне ўладаў (расейскіх царскай і савецкай, польскай і нямецкай) да беларускага друкаванага слова і яго стваральнікаў. Так бы мовіць, паэт у Беларусі — большы за паэта, гэта — палітычны злачынец. У часе працы над выданьнем аўтар вырашыў не абмяжоўвацца нашым стагодзьдзем, але захапіць і ХІХ ст. Тэрмін «беларускія літаратары» трактуецца вельмі шырока: гэта рознапляменная інтэлігенцыя, што пацярпела за пісаньне тэкстаў у Беларусі. Ёсьць тут жыдоўскія пісьменьнікі, гісторыкі Павел Горын, Уладзімер Пічэта, Віталь Сярбента, дырыжор і кампазытар Уладзімер Тэраўскі, дзеяч дысыдэнцкага руху Міхась Кукабака, мітрапаліт Мэльхісэдэк, кардынал Казімір Сьвёнтак, географ Ян Чэрскі і іншыя. Ці сапраўды іх можна назваць літаратарамі? Гэтыя акалічнасьці трэба ўлічваць пры падвядзеньні статыстыкі вайны супраць беларускага слова і думкі ў ХХ ст.

    Калі аўтар вырашыў прывесьці зьвесткі пра рэпрэсіі ў ХІХ стагодзьдзі, дык, можа, варта было ісьці і глыбей — у XVIII, XVII, XVI ст. і г.д. Першую ахвяру паказаць цяжка. Магчыма, ім быў мітрапаліт Герасім, спалены князем Сьвідрыгайлам у 1435-м. XVI ст. азмрочылася расправай над публіцыстам Іванам Перасьветавым. Беларус, ён асьмеліўся даваць парады цару Івану Жахліваму і прапаў, як у ваду ўпаў. Крывавае XVIІ ст. забрала жыцьці царкоўніка Апанаса Філіповіча і бязбожніка Казіміра Лышчынскага. Гэтыя пацярпелі ад “сваіх”, а Адам Длужык-Каменскі (паводле некаторых зьвестак — беларус) — ад маскалёў. Ён стаў першым “падарожнікам” не па сваёй волі па Сібіру, які апісаў гэтую зямлю ў мэмуарах. Сумную традыцыю працягнуў у XVIІІ ст. Юзаф Копаць, касьцюшкаўскі паўстанец, які, дзякуючы ўсходняму суседу, добра азнаёміўся зь зямлёй Камчаткай і даў першае яе апісаньні.

    [Наша Ніва. № 21. Мінск. 2000. С. 8.]

                                 3. LIETUVOS ISTORIJA: BENDRI VEIKALAI

                                                      3.2. Tyrinėjimai:

                                                    b) Lietuvos istorija

    601. Dwa polskie pamiętniki z Syberii XVII i XVIII wiek / opracowanie zbior. pod red. nauk. Antoniego Kuczyńskiego, Wrocław; Warszawa: Pol. Tow. Ludoznawcze; Stow. „Wspólnota Polska”, 1996, 191, [3] p.

    Turinyje: Adam Kamieński Dłużyk. Diariusz więzienia moskiewskiego, miast i miejsc, p. 8–95. Ludwik Sienicki. Dokument osobliwego miłosierdzia Boskiego, p. 97–194.

    [Lietuvos istorijos bibliografija 1996. Sudarė Irena Tumelytė. Vilnius. 2000.]

 

    KAMIEŃSKI-DŁUŻYK Adam,

    ur. w l. 30. XVII w., zm. po 1672, uczestnik wojen polsko-rosyjskich, jeniec, pamiętnikarz. Do niewoli moskiewskiej dostał się pod Basią w październiku 1660. Wraz z innymi jeńcami odesłano go do Mohylewa, następnie do Moskwy, a stamtąd na wschód. W marcu 1661 przybył do Tobolska. W kilka miesięcy później z grupą zesłańców przeznaczonych do służby administracyjnej znalazł się w Jeniscjsku. W czerwcu 1662 był w twierdzy ilimskiej, a potem z miejscowości Ust’-Kuta rzeką Leną popłynął do Jakucka. Spędził tam blisko 4 lata, pełniąc służbę dozorcy, a od stycznia 1666 nadzorcy więziennego. Bardzo prawdopodobne, że w Jakucku poznał znanych rosyjskich podróżników-odkrywców - Siemiona Dieżniewa i Michaiła Staduchina, których opowieści mógł później w swoich relacjach wykorzystać. Sporo informacji geograficznych, nie zawsze jednak precyzyjnych, uzyskał także od więźniów. Zgodnie z warunkami traktatu andruszowskiego (1667) odzyskał wolność. Z Jakucka przez Tobolsk ruszył w kierunku Moskwy, gdzie wraz z poselstwem wojewody chełmińskiego Jana Gnińskiego, wrócił do Polski. Możliwe, że z inspiracji tego ostatniego przystąpił do spisywania swego pamiętnika zatytułowanego Diariusz więzienia moskiewskiego miast i miejsc, który wydany został dopiero po blisko 200 latach w księdze zbiorowej Warta, ofiarowanej proboszczowi kościoła Św. Wojciecha w Poznaniu, ks. Franciszkowi Bażyńskiemu. Możliwe, że już w XVII w. rękopis diariusza trafił do Wielkopolski, gdzie później sporządzono jego odpis stanowiący podstawę edycji. Brak oryginału źródła powoduje, że dość licznymi błędami i pomyłkami w tekście nie zawsze można obciążyć autora. Niezależnie jednak od namiętności, jakie budzą jego podróże i koleje losu, jedno nie ulega wątpliwości, że w literaturze polskiej jest on najstarszym znanym opisem ludów zamieszkujących Syberię Wschodnią. Jego autor był pierwszym, który pisał o Jakutach, a jednym z pierwszych traktujących o Wogułach, Ostiakach, Tunguzach, Czukczach i Tatarach. Z badań Borysa Polewoja wynika, że wiadomość o śmierci K. w Nieświeżu 29 stycznia 1657 jest nieprawdziwa, gdyż wówczas jeszcze przebywał na Syberii.

    WEP; W. i T. Słabczyńscy, Słownik podróżników polskich; Z. Jasiewicz, Pierwszy polski opis Syberii, „Poznaj Świat” 1966, nr 3; S. Kałużyński, Najstarsza polska relacja z wędrówek po Syberii, w: Szkice z dziejów polskiej orientalistyki, Warszawa 1969; W. Armon, Polscy badacze kultury Jakutów, A. Kuczyński, Udział Polaków w poznaniu Syberii w XVII wieku na tle staropolskich wiadomości o ludach Rosji, «Etnografia Polska», t. 23, 1979, z. 1; W. Kietlicz-Wojnacki, Polskie osiągnięcia naukowe; B. P. Polewoj, W poszukiwaniu nowych danych o Diariuszu Adama Dlużyka Kamieńskiego, „Lud”, t. 77, 1994; B. Walczak-Sroczyńska, Rosja europejska i Syberia w opinii pierwszego polskiego pamiętnikarza-zeslańca, w: Polsko-wschodnioslowiańskie powiązania kulturowe, literackie i językowe. I. Literatura i kultura, Olsztyn 1994; A. Kuczyński, B. Polewoj, Z. J. Wójcik, Adam Kamieński Dlużyk i jego Diariusz więzienia moskiewskiego, miast i miejsc z około 1672, w: Adam Kamieński Dłużyk, Diariusz więzienia moskiewskiego, miast i miejsc, Wrocław 1997; F. Nowiński, Świat Polaków na Syberii Wschodniej.

    [Artur Kijas. Polacy w Rosji od XVII wieku do 1917. Słownik biograficzny. Warszawa, Poznań. 2000. S. 142-143.]

    KAWIECZYŃSKI (Kawęczyński) Andrzej,

    ur. w 1619 w woj. nowogródzkim, zm. 29 stycznia 1667 w Nieświeżu, jezuita, zesłaniec, pamiętnikarz. W 1. 1638-1641 studiował filozofię w Akademii Wileńskiej. Po jej ukończeniu był nauczycielem gimnazjów w Pułtusku, Łomży, Orszy i Polocku. W 1. 1652-1654 został kaznodzieją w Jekimaniu w pow. polockim, a następnie z-cą rektora kolegium jezuickiego w Nowogródku (1655). Wówczas to trafił do rosyjskiej niewoli. Blisko 3 lata przebywał w Moskwie, gdzie zorganizował ośrodek katolickiego duszpasterstwa i prowadził dysputy z prawosławnymi. Na początku 1660 zesłano go do Tobolska, a po kilku miesiącach przeniesiono do Narymu n. Obem do pracy w kamieniołomach. Spędził tam kolejne 3 lata. W II połowie 1664 w wyniku starań posłów polskich w Moskwie wrócił do kraju. W czasie pobytu na Syberii pisał pamiętnik, jeden z najstarszych w piśmiennictwie polskim dotyczących tej krainy. Rzekomo miał on być zdeponowany w archiwum prowincji litewskiej oo. jezuitów przy kościele Sw. Kazimierza w Wilnie. Los jego pozostaje jednak nieznany. Badacz rosyjski Borys Polewoj przypuszcza, że kopia pamiętnika trafić mogła także do archiwum watykańskiego.

    PSB; W. i T. Słabczyńscy, Słownik podróżników polskich; Encyklopedia wiedzy o jezuitach na ziemiach polskich i Litwy: 1564-1995, Kraków 1996; M. Janik, Dzieje Polaków na Syberii; B. P. Polevoj, Pol’skie sočinenija XVII v. o Sibiri i rol’ poljakov v istorii rannich ruskich geografičeskich otkritij v Severnoj i Vostočnoj Azii, w: Russko-pol’skie svjazi v oblasti nauk o zemle.

    [Artur Kijas.  Polacy w Rosji od XVII wieku do 1917. Słownik biograficzny. Warszawa. 2000. S. 148.]

    SIENICKI Ludwik,

    ur. w 1677 na ziemi chełmskiej w woj. bełzkim, zm. w styczniu 1757 w Rosieniach na Żmudzi, pułkownik wojsk polskich, zesłaniec, pamiętnikarz... W Jakucji przebywał do 1722. Z niewoli został zwolniony w następstwie interwencji poselstwa polskiego, które przybyło do Petersburga na czele z wojewodą mazowieckim Stanisławem Chomętowskim. W drodze powrotnej z zesłania zdecydował się na konwersję i przejście na katolicyzm. Osiadł w Wielkim Księstwie Litewskim. W latach 40. XVIII w. sprowadził na Żmudź pijarów i osadził ich w Rosieniach. Blisko 11-letni pobyt na Syberii zaowocował interesującymi obserwacjami geograficznymi i etnograficznymi na temat Buriatów, Jakutów, Czukczów i Kamczadałów. Jego relacja Dokument osobliwego miłoserdzia Boskiego ze wspomnieniem o mniej znanych Moskiewskiego Państwa krainach, wydana w Wilnie w drukarni franciszkanów w 1754, należy do najdawniejszych opisów Syberii w pamiętnikarstwie polskim. Po Diariuszu Adama Kamieńskiego-Dłużyka jest drugim w kolejności opisem ziem zauralskich.

    M. Janik, Dzieje Polaków na Syberii; A. Kuczyński, Etnograficzny obraz Syberii w świetle osiemnastowiecznej relacji Ludwika Sienickiego, «Etnografia Polska», t. 14, 1960, z. 1; tenże, Syberyjskie szlaki, Wrocław 1972; S. Kałużyński, Polskie badania nad Jakutami i ich kulturą, w: Szkice z dziejów polskiej orienlalistyki, t. 2, Warszawa 1966; W. Armon, Polscy badacze kultury Jakutów; W. Kietlicz-Wojnacki, Polskie osiągnięcia naukowe; W. Krigseisen, Ewangelicy polscy i litewscy w epoce saskiej (1696-1763). Sytuacja prawna, organizacyjna i stosunki międzywyznaniowe, Warszawa 1996; A. Kuczyński, B. Rok, Ludwik Sienicki - żołnierz, zesłaniec, konwertyta, pamiętnikarz, w: L. Sienicki, Dokument osobliwego miłońerdzia Boskiego ze wspomnieniem o mniej znanych Moskiewskiego Państwa krainach, pod red. A. Kuczyńskiego, Wrocław 1997.

    [Artur Kijas.  Polacy w Rosji od XVII wieku do 1917. Słownik biograficzny. Warszawa. 2000. S. 318.]

                                                           ТАМ,  ДЗЕ  ЖЫЛА  ЛІТВА

    Трэба яшчэ ўлічваць, што практычна усе прыведзеныя - гэта паралелі са словамі сучаснай летувіскай літаратурнай мовы. Даўней жа, калі суседнія пермскія гаворкі яшчэ існавалі, мабыць, у мове летувіскіх продкаў пярмізмаў было яшчэ болей. Разуменне гэтага дазваляе вытлумачыць нарэшце загадку, якую загадаў нам Адам Каменскі-Длужык. Гэты беларускі шляхціц трапіў у расейскі палон у 1660 годзе. Па хуткім часе палонны быў адпраўлены ў выгнанне, у Якуцію. I вось, праязджаючы праз землі зыранаў /комі/, ён запісаў у сваім “Дыярыюшу”: “Język /зыранаў/ poszedł na żmudzkі”. У выніку даследчыкі “Дыярыюша” аж да гэтага часу паціскаюць плячмі, як, напрыклад, В. Грыцкевіч: “А. Каменский нашел, что язык зырян похож на жмудский, т.е. на литовский /.../ Зырянский язык с литовским, безусловно, не имеет ничего общего, это язык финно-угорской группы, а литовский - летто-литовской группы” /В. П. Грицкевич.  От Немана к берегам Тихого океана. Мн., 1986, с. 49/. Але ясна, што калі у зыранскай ды жамойцкай мовах было дастаткова шмат агульных словаў, то слухач цалкам мог адчуць, што адна poszedła на другую.

    Але чаму А. Каменскі-Длужык не напісаў, што зыранская мова падобная да літоўскай? У нас жа атрымліваецца, дзякуючы аналізу ліцвінскіх імёнаў ды гідраніміі летапіснай літвы, што яна была да пермскіх куды бліжэйшая, чым балцкая мова жамойці! Прычына тая, што да гэтага часу /сярэдзіна ХVІІ стагоддзя/ мова летапіснай літвы ўжо даўно знікла, а сучасная летувіская /“літоўская”/ тады называлася жамойцкай.

    [Іван Ласкоў.  Летапісная літва: сваяцтва і лёс. Кніга-пошук. Койданава-Амма-Якуцк. 2000. С. 140.]

    КАМЕНСКИЙ (ДЛУЖИК КАМЕНСКИЙ) Адам - польский шляхтич, ссыльный.

    Будучи рыцарем кавалерии Речи Посполитой, К. в октябре 1660 г. попал в русский плен и этапирован в Сибирь. В 1964-1668 гг. в Якутске был тюремным надзирателем. В 1668 г. по обмену племенными вернулся к себе, в Оршу. Составил записки о сибирских народах: коми, вогулах, татарах, тунгусах, якутах, гиляках, чукчах. Эти описания - одни из самых ранних.

    Соч.: Kamienski-Dlyzuk. Dyaryusz wiezienia moskiewkiego miast i miejsc. – Poznan, 1874, s. 378-388; Коршунау А. Ф. «Дыярыуш» Адама Каменскага Длужыка. — Беларуская лiтiаратура и лiтiаратуразнуства. Мiнск, 1974, вып. 2, с. 183-207.

    Лит.: Полевой Б. П. Забытый источник сведений по этнографии Сибири 17 в. О сочинении Адама Каменского-Длужика. — Сов. Этнография, 1965, с. 122-129; Он же. Еще раз о Каменском-Длужике. — Там же, 1974, № 4, с. 116—119; Грицкевич В. П. От Немана к берегам Тихого океана. Минск, 1986, с. 47—52.

    [Энциклопедия Якутии. Т. 1. Москва. 2000. С. 331.]

                                                             ЧАСТЬ  ВТОРАЯ

                                                    3. Обнаружение японца Денбея

    Вскоре до Атласова дошел слух, что имеется у ительменов на реке Нани вблизи реки Ичи «полоненик», которого «называли они, камчадалы... русаком»! Атласов потребовал от ительменов доставить его к себе, и «камчадалы, боясь государской грозы, того полоненика привезли» (32). Он был не русским, а выходцем с далекого юга. Атласов рассказывал: «И сказался тот полоненик ему, Володимеру, он де Узакинского государства, а то де государство под Индейским царством. Шли де они из Узакинского государства в Индию на 12 бусах, а в бусах де у них было — у иных хлеб, у иных вино и всякая ценная посуда. И у них де на одной бусе дерево сломило и отнесло их в море и носило 6 месяцев и выкинуло к берегу 12 человек и взяли де их 3 человек, курильские народа мужики, а остальные де подле того же морскому носу в стругу угребли вперед, а где девались — того он им не сказал. И товарищи де ево 2 человека, живучи у курилов, померли, потому что они к их корму не привычны: кормятца де они, курилы, гнилою рыбою и кореньем» (33).

    Так был обнаружен на Камчатке японец Денбей, уроженец Осаки, который попал в тайфун при переезде в «Енду», т.е. Иеддо (Токио), «который стоит на взорье, расстоянием от Ассака с 700 верст» (34).

Долгое время Денбей считался самым первым японцем, попавшим в Россию. Поэтому многие историки как в нашей стране, так и Японии часто начинали историю ранних русско-японских отношений с 1697 г. В качестве примера укажем, например, хотя бы широко известную монографию Э. Я. Файнберг «Русско-японские отношения в 1697-1875 гг.» (М. 1960). Но еще на рубеже XIX-XX вв. в Ватикане были впервые обнаружены документы о появлении в России на Волге японца с Филиппинских островов еще во времена смуты в начале XVII в. (35). По одним сведениям, он был заточен в монастырь, по другим — казнен в Ниижнем Новгороде ( 36).

---------------

    35. Достоверность этого сообщения вызывает у нас серьезные сомнения. По архивным документам Сибири удалось во всех деталях восстановить историю пребывания в России в 1660-1674 гг. Адама Каменского-Длужика, автора самого раннего описания Сибири на польском языке. Об этом см.: Poiewoj B. P.  W poszukiwaniu nowych danych o DIARIUSZU Adama Kamienskiego-Dluzyka // Lud. T. LXXVII za rok 1994. S. 235-257. В русских документах XVII в. пока не найдено ни одного документа, подтвердившего версию о пребывании в России в смутное время японца Николая с Филиппинских островов.

    Борис Петрович Полевой, доктор исторических наук, почетный член Русского географического общества, председатель отделения истории географического общества, председатель отделения истории географических знании, лауреат трех наград общества (в том числе Семена Дежнева 1992 г.), специалист по истории отечественного Дальнего Востока.

    «Новое об открытии Камчатки» - книга монографического плана, она содержит множество новых данных особой ценности по истории открытия и присоединения в XVII - начале XVIII вв. Северо-Восточных земель. Такая книга, своего рода небольшая энциклопедия, посвященная ранней истории Камчатки.

    [Б. П. Полевой. Новое об Открытии Камчатки. Москва. 2000. С. 172, 244, 254.]

                      Б. С. Шостакович

    Иркутский государственный университет

                      МЕЖДУНАРОДНЫЕ АСПЕКТЫ ИСТОРИИ ПОЛЯКОВ В СИБИРИ

                                            КАК ИСЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ПРОБЛЕМА.

                                        (На примерах из эпохи до рубежа XVIII-XIX вв.)

    …Можно наблюдать неоднократные свидетельства стремления русских властей привлечь польских пленных на «службу Москве», что выражалось в принесении новоявленными подданными соответствующей присяги и переходе их в православную конфессию. Известны случаи как принятия подобного предложения с последующей адаптацией недавних иностранцев в новом для них статусе сибирских чиновников или представителей военной администрации, так и обратные примеры, сопровождавшиеся либо продлением ссылки, либо возвратом из плена. ⁴

--------------------

    4. См., в частности, по данному поводу: Полевой Б.П. Адам Каменский-Длужик в Восточной Сибири и источники его этнографических cooбщений (итоги дальнейших архивных разысканий) // Historia kontaktow polsko-rosyjskich w dziedzinie etnografii. Wroclaw i in., 1976. S. 143 — 145.

    [Восточносибирский регионализм: социокультурный, экономический, политический и международный аспекты. Материалы международной научной конференции г. Иркутск, 10-12 апреля 2000 г. Конференция организована при поддержке Фонда им. Фридриха Эберта (Германия). Под редакцией д.и.н., профессора Г.Н. Новикова. Москва 2001. С. 32.]

    Антоний Кучинский

                                                ПОЛЯКИ В ИСТОРИИ СИБИРИ

                                   И ЗАПИСКИ АДАМА КАМЕНСКОГО-ДЛУЖИКА

    В российской историографии как прежде, так и в наши дни неоднократно подчеркивалось, что начало польско-сибирских связей восходит к очень далеким временам. Известно, что после того, как под конец XVI в. русские пересекли Урал, начался медленный процесс включения обширных сибирских территорий в состав русского государства. Механизм этого чрезвычайно сложного процесса описан в многочисленных трудах, а в донесениях первых покорителей Сибири появляются и сообщения о поляках, которые в составе пробивавшихся на восток казачьих отрядов добирались даже до далекой Камчатки и Курильских островов.

    История этих связей запутанна и любопытна, нередко прямо-таки загадочна и вызывает удивление и уважение к этим первооткрывателям Сибири, чьи имена и фамилии зачастую оставались неизвестными. Все они, без сомнения, были людьми необыкновенными: отправляясь в составе казачьих отрядов «осваивать сибирские земли», приходилось не только противостоять трудным географическим условиям — сносить суровый климат, переправляться через большие реки, покорять неизвестные горы, идти по бездорожью и т.д., — но и преодолевать сопротивление туземных народов, защищавших свою извечную территорию. Известно, что по пути на восток надо было наводить переправы, строить мосты, прокладывать пути сообщения и основывать поселения, которые со временем превращались в сибирские города, такие, как Тобольск, Тюмень, Красноярск, Иркутск, Якутск или Охотск.

     Времена первопроходцев не были ни прекрасными, ни легкими. Местное население не раз оказывало сопротивление экспансии, превращавшей его в подневольное, лишенное своей земли. Эта экспансия нарушала устоявшийся ритм жизни коренных жителей Сибири; зачастую подвергалось профанации то, что было для них священным: их заставляли верить в чужого Бога — я имею тут ввиду экспансию православия, — уничтожали места их культов, насмехались над шаманскими обрядами и другими проявлениями их духовной культуры, проникнутой элементами анимизма и тотемизма. Разрушалась традиционная система бытия сибирских племен, а в их жизнь, несомненно, проникало множество новых форм, чуждых их культуре. Среди прежде непроходимой тайги возникали поселения пришельцев, с коренных жителей взимали дань пушниной, так называемый ясак. Это не могло не повлиять на сокращение численности пушного зверя. Пришельцы вели широкомасштабный промысел драгоценных лисьих и собольих шкурок, стремясь добыть как можно больше этого «сибирского золота», чем способствовали снижению уровня жизни коренного населения.

    В этой весьма непростой истории первоначального покорения Сибири есть и частица польских судеб. Случалось, что жители восточных территорий Речи Посполитой сами определяли себе такую миссию и принимали предложение служить московским властителям. В этом они видели путь к более полной самореализации, богатству и жизненной устойчивости. Несомненно, однако, что большинство этих «польских и литовских людей», которые с самого начала покорения Сибири стали частью ее истории, составляли прежде всего те, кто попал в плен в ходе многочисленных русско-польских войн XVII века. Пленных чаще всего включали в состав казачьих отрядов, отправляемых за Урал, и в этом можно усмотреть мудрость русских властителей и их действий. Бежать из Сибири в то время было практически невозможно. За пленными не требовалось особого надзора, а будучи опытными солдатами, разбиравшимися в топографии, возведении фортификаций и военном деле, они могли весьма пригодиться в процессе покорения Сибири. Некоторые из них выделялись из обшей солдатской массы и со временем достигали более высоких постов в армии. Они осуществляли надзор за речными переправами, становились командирами отрядов и даже основателями поселений, которые со временем превращались в города как, например, Красноярск, который, согласно сибирским преданиям, был основан Анджеем Дубенским.

    Это — отличительная черта тех времен, и хотя в мирных договорах по завершении войн между Речью Посполитой и Московией предусматривалось возвращение пленных из Сибири, не всем удалось вернуться на родину. Многие затерялись на бескрайних просторах сибирской земли. Многие умерли в неволе, другие приросли к этой земле, навсегда связали с ней свою судьбу, женились, создав там, за Уралом, польско-русские семейные кланы, и по прошествии лет привычно называли себя сибиряками. Со всей определенностью можно сказать, что среди тех семей, чьи предки когда-то поселились в Сибири, есть и такие, польские корни которых уходят в ХVII-ХVIII века. Незаметно для других, да и для себя самих они утратили постепенно само ощущение своих отдаленных связей с польской землей.

    Такие факты, несомненно, еще не раз будут всплывать в ходе кропотливых архивных изысканий. Известно, например, что в XVII в. среди «польских и литовских людей», записанных в реестры казачьих войск в Сибири и среди ее гражданских жителей были поляки, в том числе «новокрешенные» и «дети боярские». Польские фамилии встречаются в тот период и у жителей Томска, важного центра, откуда отправлялись разные исследовательские экспедиции. Например, томский «чужеземец» Петр Собанский принимал участие в подобных экспедициях. В Томске, как свидетельствуют старинные русские летописи, еще в 1626 г. проживало 19 человек «из Литвы», в том числе Ян Йодловский, Лаврентий Бжицкий, Ян Краснопольский, а в Тобольске находились Евстахий Михалевскнй, Павел Рыхлевский. Самсон Новацкий. Фамилия последнего появляется также в связи с экспедицией в район Нижней Тунгуски. Для пополнения этой фактографии добавим, что в 1645-1650 гг. среди примерно ста пленных, высланных в Енисейск и Красноярск, тоже были поляки. Русские сибирские предания сохранили много других польских фамилий, связанных с изучением Сибири. В 1623 г «ссыльный литвин» Ян Плешевский, командуя отрядом из 50 казаков, добрался до верхнего течения Ангары, а Мацей Сосновский в середине 1664 г. был сослан в Якутск. Исследования якутского историка Ф. Сафронова помогли установить, что в 1668 г. в Якутии тоже находились пленные из Польши, которым велено было поступить на службу с соответствующим жалованьем. Среди них были Александр Хлевинский, Кшиштоф Тетровский, Франтишек Кшижановский. В якутских документах фигурируют также Влодзимеж Боровский, Михал Санацкий и Войцех Грудский. По другим сведениям, собранным из разных русских источников, известно, что в 60-е годы XVII в. в Илимскс служило несколько десятков польско-литовских граждан, попавших в плен во время войны 1654-1667 годов. Пленные были представителями различных общественных слоев: шляхты, ремесленников и мещан. Наиболее отличившиеся занимали различные административные и военные должности, другие служили в казачьих отрядах простыми солдатами. Многие пленные, высланные в тот период из Москвы, так и не добрались до Илимска. погибнув во время тяжкого пути. Другие же согласились поступить на пожизненную службу в Сибири и получили дворянские звания (детей боярских) как, например, Ян Свирский, которому выплачивалось жалованье в рублях, а также хлебом, овсом и солью. После подписания Андрусовского мира (1667) Илимск покинули 17 человек, в том числе Казимеж Абрамович, Александр Ятковский, Стефан Богушевич, Войцех Колпаковский, Петр Островский. Другие находившиеся там поляки приняли предложение поступить на царскую службу в Сибири.

    Итак, мы видим, что начало польских связей с Сибирью — один из составных элементов весьма запутанных польско-русских отношений. Полных и достаточно достоверных документов того времени сохранилось немного, а первое описание Сибири, составленное поляком во второй половине XVII в., называется «Записки о московской тюрьме, городах и селениях Адама Каменского-Длужика». Автор попал в плен в 1660 г. и вместе с партией других пленных был отправлен за Урал. Он исколесил огромные просторы сибирской земли, пережил много приключений и многое повидал. Судьба ссыльного забросила его в далекий Якутск, а по пути туда он встречал других поляков, оказавшихся в плену в Сибири. В наши дни на ценность этого документа как источника указал ученый из Санкт-Петербурга, специализирующийся в истории Сибири, видный знаток подобных проблем Борис Полевой. Он же отыскал в российских архивах любопытные данные, дополнившие сведения автора «Записок» о жизни в Сибири, а также упорядочил сведения, содержащиеся в данном источнике и дал четкую оценку его важности для истории зауральских земель и местных племен. В сотрудничестве с польскими учеными он осуществил новое, критическое издание этого богатого сюжетами описания А. Каменского-Длужика, получившее положительную оценку в научной критике.

    Сибирь предстает на страницах «Записок» не только как край изгнания и место ссылки автора — описание ее содержит много важных фактов, относящихся к категории «страна и люди». Начнем, пожалуй, с того пути, который прошел ссыльный А. Каменский-Длужик. После пленения (в 1660 г.) у реки Баси на границе Черниговщины и Смоленщины, А. Каменского-Длужика привезли в Москву, а оттуда отправили за Урал «на службу в сибирских городах». Дорога вела через Троице-Сергиев монастырь, расположенный к северу от Москвы, Переславль-Залссский, Ростов, Ярославль, а затем, после переправы через Волгу, — через Вологду, Тотьму и дальше по Сухоне до Великого Устюга, Сольвычегодска и Соликамска. Преодолев скалистые вершины Урала, автор «Записок» прибыл в Верхотурье, откуда отправился с партией других пленных в Туринск (до 1600 г. Епанчин), потом в Тюмень и Тобольск. После длительной остановки в Тобольске его отправили с партией, состоявшей из 30 ссыльных, к берегам Лены. Путь вел по Иртышу до Самаровского Яма (ныне часть Ханты-Мансийска), дальше вверх по Оби до Сургута, Нарыма и Кетска, оттуда на судне они плыли вверх по реке Кете до Маковского острога, а затем по суше добрались до Енисейска, в котором А. Каменский-Длужик провел зиму. Дальше он отправился ссыльным трактом по Енисею, «реке быстрой и страшной», как он отметил в своих записках. После Илимска его путь продолжался по суше и рекам, прежде всего по Лене, и привел его в Якутск. В Якутске он пробыл 1664-1668 гг, служил там надзирателем в местной тюрьме. Этот факт он скрыл в своих «Записках», полагая, очевидно, такой род службы постыдным. И тут подтверждается старая пословица: «Что написано пером, того не вырубишь топором». Ибо проведенный Б. Полевым тщательный анализ сохранившихся сибирских документов недвусмысленно подтвердил, что наш историограф исполнял эту службу. Среди записей якутской приказной избы от 1665 г. сохранилась написанная рукой А. Каменского расписка в получении им платы солью: «Я в якутской крепости на службе (...) получил полностью от царской казны соляное жалованье». Другие источники свидетельствуют также о том, что в Якутске он встретился с известными русскими путешественниками, изучавшими Сибирь. — Семеном Дежневым и Михаилом Стадухиным. Есть и неопровержимые доказательства того, что А. Каменский путешествовал по северо-восточным районам Азии.

    Описание Сибири на страницах «Записок» соответствует этапам путешествия их автора из Москвы в Якутск. Описывая географическое пространство, автор, наряду со сведениями личного характера, сообщает также о том, как выглядят сибирские города, реки, горы и народы. Ему удалось создать любопытную картину этого края. Он пишет о хантах и манси, дает характеристику их духовной культуры, упоминает о культе медведя и других анимистических верованиях. Автор рассказывает об их одежде, еде, основах хозяйственной деятельности, о транспорте и связи. Такие же сведения он дает и о тунгусах, которые «на лету бьют из луков птицу, смело идут на зверя и легко валят медведя (...). Эти тунгусы — народ очень стойкий и к холоду, и к голоду, ведь зимой из-за сильных морозов им трудно добывать пищу и охотиться на зверя». Переходя к другим сторонам жизни тунгусов в те времена, автор упоминает и о том, что умерших они хоронят на помостах, сооружаемых на деревьях.

    Однако больше всего сведений автор приводит о якутах, об их одежде и повседневных занятиях, о разведении скота и лошадей, об охоте на пушного зверя. По его словам, якуты «лошадей табуны весьма большие держат, а белых больше всего. Скота у них тоже довольно. Быков разводят очень крупных (...), ходят в оленьих шкурах тонких, в собольих башлыках». В целом это описание не вызывает сомнений в фактической достоверности, однако, кое-что требует некоторого дополнения. Так, например, он упоминает, что якуты собирают железо «по берегам Лены в форме комьев, да такое доброе, словно сталь». Имеется в виду железная руда, которой богаты некоторые районы по берегам Лены, и действительно, руда эта так насыщена железом, что, разогрев ее на огне, сразу же можно ковать из нее орудия. Кузнечное дело у якутов было на крайне примитивном уровне, тем не менее играло весьма важную роль в системе домашнего хозяйства. Якуты делали разные орудия — ножи, топоры, наконечники для стрел, некоторые элементы домашней мебели и т.п. Те сведения, которые можно почерпнуть из «Записок», совершенно ясно свидетельствуют о том, что якуты, как, впрочем, и другие сибирские племена, жили в согласии с природой и составляли ее неотъемлемую часть. Если оценивать этнографические сведения А. Каменского, то их достоверность подтверждается многими русскими источниками того периода, как и многие его наблюдения социального и экономического порядка, касающиеся первоначального периода русской колонизации Сибири.

     Эту беглую характеристику фактографического содержания данного исторического источника следует дополнить хотя бы кратким упоминанием об описании географических пространств. Автор остался под впечатлением огромного масштаба сибирской земли, ее рек, лесов и гор. Например, о Лене он пишет, что река эта «очень большая с очень красивыми берегами, глубокая, прекрасная, тихая, недаром Москва зовет ее Матерью. Вокруг нее очень красивые реки, горы и кедровые деревья и много зверя. Там живет много казаков, которые на ее берегах разводят скот и лошадей, а пищи у них довольно». В «Записках» есть также описание других сибирских рек — Иртыша, Енисея, Оби, Томи, Индигирки. Есть и краткое описание сибирских городов. По словам А.Каменского, в Тюмени «крепостные стены вокруг города и ворот двое», Тобольск же представляется ему важным административным центром Сибири, подобным «во всем Москве, только каменных стен мало. Церквей более десятка». Говоря о Тобольске, автор отмечает, что в его окрестностях много поляков, которым «всегда приходится сражаться с калмыками». Во время своих скитаний в ссылке А. Каменский и в других местах Сибири встречал соотечественников, которые служили в армии и нередко добровольно принимали русское подданство.

    В целом следует отметить, что наш историограф представил картину необъятной сибирской земли конца XVII в. с ее весьма разнообразным ландшафтом, насыщенную этнографическими, историче­скими и географическими реалиями. Это первое польское описание Сибири, весьма ценное как источник. Ибо, с одной стороны, он описывает территорию за Уралом в период первоначальной русской колонизации, чем прекрасно дополняет русские источники того периода, описывающие Сибирь с ее коренными племенами них культурой, а с другой — по праву занимает достойное место среди старопольских литературных памятников, касающихся Сибири Ценность этого источника отмечали как российские, так и польские ученые, а в 1997 г. во Вроцлаве вышло критическое издание, подготовленное вышеупомянутым Б. Полевым в сотрудничестве с польским историком З. Вуйциком и автором этих строк.

     /Новая Польша. № 5 Варшава. 2001. С. 66-69./

            КАМЕНСКI Адам Рыгор (Каменскi-Длужык, Длужык-Каменскi; ? - 27. 1. 1667)

    Письменнiк-мемуарыст. З аршанскай шляхты. Аўтар унікальнага па змесце «Дыярыуша», апублікаванага ў 1874 А. Марыянскiм па копіі, зробленай у Гембiцах (Польшча) у прыватнай бібліятэцы ксяндза П. Кушынскага нейкім шляхціцам Панінскім. Тэкст «Дыярыуша» выяўляе ў К. добра адукаванага чалавека, здольнага апавядальніка з вострай і тонкай назіральнасцю, рамантычнай узнёсласцю і адначасова з цвярозым, гаспадарскім поглядам на жыццё. Як вiдаць з мемуараў, у час руска-польскай вайны 1654-67 у канцы 1657 К. трапіў у рускі палон. 3-пад Шклова Магілёўскага ваяв. ён адпраўлены пад канвоем у Якуцк, адтуль у Запаляр’е i Прымор’е. Быў там зборшчыкам ясака (падатку) сярод мясцовага насельніцтва. З павагай ставіўся да тамашніх народаў, асабліва да прыангарскіх тунгусаў.

    «Дыярыуш» — самы ранні з усіх вядомых пісьмовых помнікаў пра Сібір (калі не лічыць, відаць, ужо страчанага апісання гэтага рэгіёна, зробленага ў 1655 навагрудскім езуітам Кавячынскім). К. пачаў сваё вымушанае падарожжа па сібірскіх землях на 17 гадоў раней, чым перакладчык рускага пасольства ў Кітаі Н. Спафарый. «Дыярыуш» адрозніваецца ад апісання Спафарыя не толькі ў геаграфічным і этнаграфічным плане, але і большай вобразнасцю, глыбінёй асэнсавання рэчаіснасці, што надае яму характар мастацкага твора. «Дыярыуш» з поўным правам можна назваць энцыклапедыяй ведаў пра Сібір 17 ст. Аўтара цікавіла ўсё: адлегласць паміж населенымі пунктамі, навакольная фауна i флора, заняткі мясцовага насельніцтва, яго побыт і звычаі, эканамічны стан, размяшчэнне гарадоў i мястэчак, здабыча солі і яе кошт, багацці рэк і лясоў. Побач з апісаннем побыту сібірскіх абарыгенаў твор змяшчае і цікавыя звесткі пра лад жыцця рускіх пасяленцаў Заходняй і Усходняй Сібіры, цікавыя характарыстыкі многіх сібірскіх гарадоў і апорных абарончых пунктаў, так званых астрогаў. Усё гэта робіць «Дыярыуш» каштоўным помнікам мемуарнай літаратуры 2-й паловы 17 ст., у якім упершыню пытанні геаграфіі і этнаграфіі Сібіры сталі прадметам мастацкага апавядання.

    Тв.: Бел. пер. — Дыярыуш маскоўскага палону з апісаннем гарадоў і мясцовасцей // Беларуская літаратура і літаратуразнаўства. Мн., 1974. Вып. 2.

    Літ.: Коршунаў А. Ф. «Дыярыуш» Адама Каменскага Длужыка // Беларуская літаратура і літаратуразнаўства. Мн., 1974. Вып. 2.

    [Асветнікі зямлі Беларускай. Х – пачатак ХХ ст. Энцыклапедычны даведнік. Мінск. 2001. С. 202.]

                                                                                WSTĘP

    Polska literatura syberyjska — zwłaszcza w ostatnich latach — cieszy się coraz większym zainteresowaniem zarówno badaczy, jak i czytelników. Od lat dziewięćdziesiątych Polskie Towarzystwo Ludoznawcze publikuje w serii „Biblioteki Zesłańca” wiele prac poświęconych dziejom Polaków na Syberii, Dalekim Wschodzie, Kazachstanie i innych rejonach byłego Związku Radzieckiego. Oprócz tak zwanej literatury łagrowej, wznawia dziewiętnastowieczne wspomnienia syberyjskie, a nawet doczekaliśmy się reprintowych wydań monografii: z 1884 roku Zygmunta Librowicza Polacy w Syberii (Wrocław 1993) oraz z 1928 roku Michała Janika Dzieje Polaków na Syberii (Wrocław 1991)...

    Należy też wspomnieć o wydaniu w ostatnich latach przez Antoniego Kuczyńskiego i Zbigniewa Wójcika relacji z pobytu na Syberii Karola Lubicz Chojeckiego, Józefa Kopcia, a nawet siedemnastowiecznego pamiętnika Adama Kamieńskiego Dłużyka oraz pamiętnika z Syberii z początków osiemnastego wieku Ludwika Sienickiego^* [^* [J. Kopeć], Dziennik podróży [...], brygadiera wojsk polskich, z rękopisu Biblioteki Czartoryskich opracowali i wydali A. Kuczyński i Z. Wójcik, Warszawa - Wrocław 1997; Karol Lubicz Chojecki, Pamięć dzieł polskich. Podróż i niepomyślny sukces Polaków, na podstawie pierwodruku z 1789 roku wydali oraz przypisami i komentarzami opatrzyli A. Kuczyński i Z. Wójcik, Bagno – Warszawa - Wrocław 1997; Dwa polskie pamiętniki z Syberii XVII i XVIII wiek. Opracowanie zbiorowe pod red. A. Kuczyńskiego, Warszawa - Wrocław 1996.]. Opracowania tych tekstów łączy wspólny cel poszukiwania historycznej prawdy, śledzenie wiarygodności relacji, a przez to uznanie tych tekstów za źródła nie tylko etnograficzne, ale i historyczne...

    Zaginione dzisiaj wspomnienia i notaty Jozafata Ochockiego możemy odtworzyć jedynie na podstawie wyjątków zrobionych przez jego bratanka, Jana Duklana Ochockiego, a wydanych przez Józefa Ignacego Kraszewskiego (Wilno 1794). W naszej pracy wykorzystamy jednak późniejsze wydanie, będące przedrukiem, choć nieco rozszerzonym, gdyż wcześniejsze było mocno ocenzurowane. Stąd sięgamy do wydania Pamiętników Jana Duklana Ochockiego z 1910 roku, z serii Biblioteka Dziel Wyborowych. Wspomnienia Jozafata Ochockiego znajdują się tam w części drugiej, tomie czwartym i piątym. Jeśli natomiast chodzi o Pamiętnik księdza Ciecierskiego przeora dominikanów wileńskich, to oprzemy się na wydaniu Augusta Bielowskiego z 1865 roku, opartym na zachowanym odpisie. Augustowi Bielowskiemu pomagał również Lucjan Tatomir, dzieląc rękopis na rozdziały, wprowadzając akapity, skracając niekiedy zbyt rozbudowane „lamentacje”. Oprócz tego wykorzystamy także rękopis Józefa Załuskiego, mimo że dotyczy jego zesłania do Kaługi, a nie na Syberię, a także pierwsze polskie wspomnienia syberyjskiego zesłania Adama Kamieńskiego Dłużyka Diariusz więzienia moskiewskiego miast i miejsc, opracowane współcześnie przez Antoniego Kuczyńskiego (Warszawa - Wrocław 1996).

                                                                         Rozdział I

           RODOWÓD OSIEMNASTOWIECZNYCH PAMIĘTNIKARZY SYBERYJSKICH –

                                          PIERWSZYCH ZESŁAŃCÓW POLITYCZNYCH

    Ponura sława Syberii sięga czasów jej podboju przez Rosję w XVI wieku. Ale jeszcze w tych czasach nie wiązano ściśle zesłania z Syberią. Dopiero w siedemnastym stuleciu staje się ona krajem wygnania i karnych zsyłek znacznej liczby Rosjan, Polaków, Niemców i innych* [* F. Nowiński, Polacy na Syberii Wschodniej. Zesłańcy polityczni w okresie międzypowstaniowym, Gdańsk 1995, s. 21. Zob. też: E. Kaczyńska, Syberia: największe więzienie świata (1815-1914), Warszawa 1991, s. 14.]. Początkowo zesłania służyły kolonizacji, z czasem zaś przeistoczyły się w przymusowe roboty, nasilił się też ich represyjny charakter. Jak twierdzi Elżbieta Kaczyńska: „Od połowy XVII wieku zesłanie stało się karą i łaską: karą samodzielną za wiele czynów, łaską w przypadku skazania na śmierć. [...] w wielu przypadkach oznaczało banicję”* [* E. Kaczyńska, op. cit., s. 15.]. Później stało się równoznaczne z karą wykonywania katorżniczych prac, co doprowadziło do postawienia w zbliżonym położeniu różnych kategorii ludzi: winnych, podejrzanych, niewygodnych, ciężkich przestępców i drobnych, przypadkowych złodziei czy zbiegłych chłopów. Na Syberię odsyłano również jeńców wojennych, których „obracano przymusowo w kozaków”. W takim charakterze znaleźli się pierwsi Polacy. Obrazuje to jedyny zachowany z tego okresu polski pamiętnik syberyjski Adama Kamieńskiego Dłużyka* [* A. Kamieński Dłużyk, Diariusz więzienia moskiewskiego, miast i miejsc, [w:] Warta. Książka zbiorowa ofiarowana księdzu Franciszkowi Bażyńskiemu, proboszczowi przy kościele św. Wojciecha w Poznaniu na jubileusz 50-letniego kapłaństwa w dniu 23 kwietnia 1874 roku od jego przyjaciół i wielbicieli, Poznań 1874; por.: A. Kamieński Dłużyk, Diariusz więzienia moskiewskiego, miast i miejsc, z pierwodruku wydali oraz przypisami i komentarzami opatrzyli A. Kuczyński, B. Polewoj, Z. J. Wójcik, [w:] Dwa polskie pamiętniki z Syberii. XVII i XVIII wiek, pod red. A. Kuczyńskiego, Warszawa - Wrocław 1996, s. 5-95.], który dostał się do niewoli moskiewskiej podcżas starć wojsk litewsko-koronnych z rosyjskimi, nad rzeką Basią, koło Mohylowa białoruskiego w październiku 1660 roku. Kamieńskiego wcielono do oddziałów stacjonujących w Jakucku, skąd wyprawiano się na północno-wschodnie krańce Syberii i Daleki Wschód...

    Pierwszym znanym syberyjskim pamiętnikiem z XVIII wieku był Dokument... Ludwika Sienickiego, opublikowany w Wilnie w drukarni franciszkanów w 1754 roku. Wcześniejszy, siedemnastowieczny Diariusz więzienia moskiewskiego, miast i miejsc... Adama Kamieńskiego Dłużyka po raz pierwszy wydany był z rękopisu w Poznaniu w 1874 roku, nie miał więc w osiemnastym wieku w formie rękopiśmiennej szerokiego grona odbiorców...

                                                                         Rozdział II

                                ZRÓŻNICOWANE SPOSOBY POSTRZEGANIA SYBERII

                                         PRZEZ PAMIĘTNIKARZY – ZESŁAŃCÓW

    Nadużycia, „łapówkarstwo”, korupcję zauważył na Syberii już w drugiej połowie siedemnastego wieku Adam Kamieński Dłużyk. Opisał on, w jaki sposób wojewoda Kajgorodka pobierał cło od towarów wywożonych z Syberii:

    „To miasteczko [Kajgorodek - A. R.] niewielkie i zameczek bardzo ladajacki, a przecie zostaje na nim i ma się dobrze, bo prawo ma takie: choćby nie wiem kto jechał z Sybira, wojewodali,  kniaź, bojarzyn, dumny, nawet i brat carski, tedy wolno jemu j trząść i rewidować wozy, a co jest nad hramotę carską, to zabiera wszystko na cara i żonę. Nawet do koszuli rozbiera, ale kiedy mu ! zatkają gębę, to też przepuszcza i kwity daje. Ten Kajgorodek j największy bicz na wojewodów sybirskich, i niewiele miałby pożytku, gdyby tylko zamku pilnował”* [* A. Kamieński Dłużyk, Diariusz więzienia moskiewskiego, miast i miejsc, [w:] Dwa polskie pamiętniki z Syberii XVII i XVIII wieku, ..., s. 18. Wszystkie następne cytaty pochodzą z tego wydania. W nawiasie kwadratowym, po cytacie, podajemy nazwisko autora i numer strony.]...

    W siedemnastowiecznym opisie tego miasta, sporządzonym przez Adama Kamieńskiego Dłużyka, odnajdujemy podobne spostrzeżenia. Kamieński określa położenie Tobolska, które „ma miast dwa: jedno na górze bardzo wysokiej, a drugie ha dole”, a leży nad „wielkimi i strasznymi” rzekami „Irtyszczem i Tobolskiem”, „których u nas w Polszczę nie ma”. Poza tym zauważa podobieństwo do Moskwy: „Owo zgoła miasto podobne we wszystkim Moskwie, tylko że murów mało. Cerkwi więcej dziesiątka”. Ten pierwszy polski syberyjski pamiętnikarz zwrócił też uwagę na zatrudnienie mieszkańców miasta przy zbieraniu soli z jeziora Jamysz, bogactwo mieszkających tam Tatarów, na cenę żywności w Tobolsku, który „chleba dosyć ma i niedrogo; ryb niesłychaną wielość, bywa po sto jaziów na kopiejkę” [Kamieński, s. 23-24].

                                                                      BIBLIOGRAFIA

                                                                                Źródła

                                                                        B. Drukowane

    Kamieński-Dłużyk A., Diariusz więzienia moskiewskiego, miast i miejsc, z pierwodruku wydali i oprać. A. Kuczyński, B. Polewoj, Z. J. Wójcik, [w:] Dwa polskie pamiętniki z Syberii. XVII i XVIII wiek, oprać, zbiór., pod red. A. Kuczyńskiego, Warszawa - Wrocław 1996, s. 12-39.

                                                                   INDEKS NAZWISK

    Kamieński Dłużyk Adam 7, 11, 15-16, 42, 88, 98.

    [Agata Roczko.  Pamiętniki polskich zesłańców na Szberię w XVIII. Olsztyn. 2001. S. 7; 11; 15-16; 42; 88; 98; 212.]

                                   ZWIĄZKI  POLSKO - JAKUCKIE  DAWNIEJ  I  DZIŚ

    Antoni Kuczyński

                       MIĘDZY  JAKUCJĄ  A  POLSKĄ – PRZESTRZEŃ  I  PAMIĘĆ

                                                                      Wstęp

                                                                           a

    Pierwszy polski opis jakuckiej ziemi i kultury jej mieszkańców pochodzi z końca XVII stulecia. Jego autorem był Adam Kamieński-Dłużyk, diariusz którego, znany od XIX wieku, ukazał się ostatnio w nowej edycji opracowanej przez A. Kuczyńskiego, B. Polewoja, Z. Wójcika (A. Kamieński-Dłużyk, Diariusz więzienia moskiewskiego, miast i miejsc. Z pierwodruku wydali oraz przypisami i komentarzami opatrzyli A. Kuczyński, B. Polewoj, Z. Wójcik, Wrocław 1997)...

    O kulturze Jakutów mamy we współczesnej polskiej literaturze interesujące studium Sławoja Szynkiewicza pt. Herosi tajgi. Mity, legendy, obyczaje Jakutów, Warsza-wa 1984, a także historyczne i orientalistyczne prace Stanisława Kałużyńskiego - np. Edward Piekarski i Wacław Sieroszewski jako badacze wierzeń Jakutów „Euhemer”, 1964: 3; Polskie badania nad Jakutami i ich kulturą, „Szkice z dziejów polskiej orien-talistyki”, 1966: 2; Najstarsza polska relacja z wędrówek na Syberię, „Szkice z dziejów polskiej orientalistyki", 1969: 3. Jakuckie tematy przewijają się też w książce Antonie­go Kuczyńskiego pt. Syberyjskie szlaki, Wrocław 1971, w której po raz pierwszy w literaturze polskiej zwrócono uwagę na staropolskie źródła dotyczące jakuckiej kultury, m.in. na diariusz A. Kamieńskiego-Dłużyka, wspomnienia L. Sienickiego oraz dziennik wygnańczy J. Kopcia. Tematyce tej poświęcił on też monograficzne artykuły: Pierwsza polska relacja o ludach Syberii, „Etnografia Polska”, 1968: 12; Etnograficzny obraz Syberii w świetle osiemnastowiecznej relacji Ludwika Sienickiego, „Etnografia Polska”, 1970: 14, z. 1; Opisanie Sibiri XVIII w. Materiały L. Sienickogo o sibirskich aborigenach i ich kulturie, „Sowietskaja Etnografija”, 1972: 1; Wkład polskich podróżników do historii etnografii. Relacja Józefa Kopcia o ludach Syberii, „Etnografia Polska”, 1969: 14, w których zarysowana jest także kwestia związków polsko-jakuckich sięgających XVII i XVIII stulecia. Także na stronach kolejnych książek A. Kuczyńskiego zatytułowanych Ludy dalekie a bliskie. Antologia polskich relacji o ludach Syberii, Wrocław 1989; Syberia. Czterysta lat polskiej diaspory. Antologia kulturowo-historyczna, Wrocław 1993 i Polskie opisanie świata. Studia z dziejów poznania kultur ludowych i plemiennych, tom 1. Azja i Afryka, Wrocław 1994 znaleźć można liczne wątki polsko-jakuckie. Ze wspomnianym powyżej opisem Jakutów autorstwa A. Kamieńskiego Dłużyka łączy się ciekawa historia, tym razem już współczesna. Oto bowiem w sporze zauważalnym obecnie wśród badaczy jakuckich i rosyjskich na temat kolonializmu czy pokojowego włączenia Jakucji w skład rosyjskiego imperium, wspomniana relacja polskiego zesłańca o Jakutach przedrukowana została na tytułowej stronie gazety jakuckiej „Wodnik”, będącej organem zarządu żeglugi rzecznej w tym kraju mająca dowodzić, iż naród ten przed zetknięciem się z przybyszami z głębi Rosji - rosyjskimi i kozackimi osadnikami, reprezentował poziom arktycznego dzikusa. Rezonans tych sprzeczności w patrzeniu na aborygenów Jakucji ma już odbicie w literaturze, w której w jednej strony kumulują się opinie deprecjonujące tubylcze kultury sprzed impaktu rosyjskiej cywilizacji i prawosławia, z drugiej zaś poglądy dowodzące, iż wpływy rosyjskie spowodowały znaczny proces depopulacji i akulturacji⁶. Przypominam sobie jak przed laty w Pietropawłowsku Kamczackim prowadziłem rozmowy na ten temat z jakuckim historykiem Fiedotem Safronowem, którego poglądy związane z opanowywaniem Syberii przez Rosjan, a tym samym i Jakucji daleko odbiegały od powszechnie uznawanych w nauce radzieckiej, dowodzących, iż był to proces pokojowy pozwalający na likwidację zacofania kulturowego i gospodarczego ludów z nad Leny...

    Realizacja tego zamierzenia zmusza do penetracji polskiego zasobu źródłowego, nie może się to jednak obyć bez współpracy z badaczami jakuckimi, bowiem archiwa jakuckie kryją jeszcze wiele ważnych i cennych informacji z tego zakresu. Tytułem przykładu przywołać tu należy nowe fakty dotyczące A. Kamieńskiego Dłużyka, autora pierwszego polskiego opisu Syberii, które w toku żmudnych poszukiwań udało się ustalić B. Polewojowi, współautorowi wspomnianej powyżej współczesnej edycji Diariusza więzienia moskiewskiego.... Przygotowywane krytyczne opracowanie polskich relacji o Jakucji wymaga pracochłonnych, wręcz benedyktyńskich poszukiwań archiwalno-bibliograficznych oraz prac tekstologiczno-edytorskich. Sądzę, że zanim ów kompetentny zbiór udostępniony zostanie w całości drukiem już na tym etapie współpracy polsko-jakuckiej możliwe jest publikowanie tych tekstów w czasopiśmie „Jakutskij archiw”, z jasnymi komentarzami, dowodami i wnioskami. Takie przedsięwzięcie wydawnicze wypełni pewną lukę informacyjną, wynikającą nie tylko z dotychczasowej nieznajomości tych źródeł badaczom jakuckim, ale także z trudnej do tej pory dostępności do nich. Kto rzeczy świadom, ten wie, że są to nad wyraz interesujące zapisy utrwalone przez polskich zesłańców dotyczące etnografii, folkloru, religii, szamanizmu, zwyczajów i obyczajów odnoszących się do etnosów zamieszkujących Jakucję. Źródłowe zapisy wzbogacą te problemy niejednym konkretem o poważnym znaczeniu poznawczym, dziesiątkami detali, drobnych realiów i faktów, co niewątpliwie przyczyni się do właściwej oceny tych źródłowych przekazów. Powstanie też w ten sposób swoisty pomnik o edytorskim charakterze dotyczący związków polsko-jakuckich. Materiały te odczytane na nowo, po latach, z innej już perspektywy dziejowej, doskonale świadczyć też będą o tradycjach polskiego opisywania świata, którego częścią jest odległa Jakucja.

    Antoni Kuczyński

                           BETWEEN YAKUTIA AND POLAND: SPACE AND MEMORY

                                                               SUMMARY

    The long tradition of Polish-Yakut relations goes back to the 17th century and belongs to a larger issue of the Polish presence in Siberia. It is also inscribed in general subordination of this vast land to the Russian empire. Already in the 17th century Polish prisoners of the Polish-Moscow war participated in the colonization as members of the Cossack's troops sent behind the Ural. Consequently, there are numerous names of Polish exiles preserved in the Siberian tradition, whereas, Russian sources refer to them simply as Lithuanians or Poles. The first Polish description of Yakutia dates back to the end of the 17th century (Adam Kamieński Dłużyk). It was followed by the 18th-century accounts of Yakut culture written by Ludwik Sienicki and Józef Kopec. In the 20th century numerous Polish exiles actively participated in the geographical and ethnographic exploration of the land on the Lena: Wacław Sieroszewski, Jan Czerski, Aleksander Czekanowski, Eedward Piekarski, Mikołaj Witaszewski, and others. The Polish contribution to the growth of Yakutia is treated there as part of the Yakut national heritage, whereas, intense studies of these issues, undertaken in Yakutia, reveal more and more about the Polish presence on the Lena.

    Translated by Justyna Deszcz

-----------

    ⁶ P. Trzciński, Kolonializm czy pokojowe włączenie. Głosy w dyskusji w Republice Sacha (Jakzcja), [w:] Wielka Syberia Małych Narodów, pod red. E. Nowickiej, Warzawa 2000, s. 167-184.

    [Z kraju nad Leną. Związki polsko-jakuckie dawniej i dziś. Wrocław. 2001. S. 105-107, 115, 122.]

                                   ZWIĄZKI  POLSKO - JAKUCKIE  DAWNIEJ  I  DZIŚ

    Zbigniew J. W. Wójcik

             POLSCY  PRZYRODNICY  ZESŁAŃCY  NA  BEZDROŻACH  ZIEM  SACHA

    Wśród republik azjatyckiej części Federacji Rosyjskiej bodaj tylko Sacha (Jakucja) traktuje tzw. problem polski jako część składową własnego dziedzictwa kultury. Znalazło to m.in. wyraz w reedycji największego dzieła Wacława Sieroszewskiego Jakuty. Opyl etnograficzeskogo issledowanija (1992; pierwodruk w Petersburgu w 1896, a pierwsza polska edycja pt. Dwanaście lat w kraju Jakutów - 1900), tłumaczeniu na język rosyjski książki Witolda Armona Polscy badacze kultury Jakutów (2000; wydanie polskie we Wrocławiu w 1977 r.), organizacji specjalnych sesji naukowych uwieńczonych drukiem zbioru wygłoszonych referatów (Poljaki w Jakutii, Jakuck 1998; Ssylnyje poljaki w Jakutii, Jakuck 1999), a także oryginalnych studiach historycznych (np. P. L. Kazarian, Czislennost' i sostaw uczastnikow polskogo wosstanija 1863-1864 gg. w jakutskoj ssyłkie, Jakuck 1998).

    Z drugiej strony w Polsce od dawna istniało zainteresowanie różnymi zagadnieniami dotyczącymi Jakucji. Zajmowali się tym zrazu zesłańcy (m.in. Adam Kamieński Dłużyk - XVII w.; Ludwik Sienicki - XVIII w.; Józef Kopeć - XVIII i początek XIX w.; Aleksander Czekanowski, Jan Czerski, Feliks Kon, Wacław Sieroszewski, Edward Piekarski - XIX-XX w.), a później pasjonaci problematyki odwiedzający Jakucję do­browolnie (m.in. Władysław Kotwicz, Stanisław Kałużyński, Antoni Kuczyński, Alfred Jahn). Liczba naszych publikacji naukowych o różnych problemach związanych z Jakucją z pewnością mogłyby się złożyć na obszerny tom bibliograficzny...

    Na XVII-wiecznych jeńcach z wojsk Rzeczypospolitej, zagnanych na ziemie Jakucji, największe wrażenie robiły niespotykane dotychczas krajobrazy. Adam Kamieński Dłużyk, gdy w 1662 r. przepływał przez wąwóz Szczoki na Lenie na południe od Jakucka nic omieszkał opisać tego cudu natury, nie wyłączając charakterystyki przełomu rzeki oraz tamtejszego ptactwa³. Nie zawsze jednak podawał ściśle w swym pamiętniku zaobserwowane fenomeny. Służył przecież przymusowo w oddziałach kozackich, a to nie sprzyjało - tak jak np. w przypadku Ludwika Sienickiego - obserwacjom przyrody i tamtejszego ludu.

------------------

    ³ Por. A. Kamieński Dłużyk, Diariusz więzienia moskiewskiego, miast i miejsc, opr. A. Kuczyński, B. Polewoj, Z. J. Wójcik, Wrocław 1997, s. 32-33.

    [Z kraju nad Leną. Związki polsko-jakuckie dawniej i dziś. Wrocław. 2001. S. 124.]

                    Николаевна П. Л.

    /Заозерный архитектурно-художественный лицей/

                                                        СЛАВЯНЕ В СИБИРИ:

                      К ИСТОРИИ ВОПРОСА О КУЛЬТУРНОМ ВЗАИМОДЕЙСТВИИ

                                                  (XVII - начало XVIII в.)

    ....Поляк Адам Каменский-Длужик, отбыв в середине XVII века якутскую ссылку, по возвращении домой написал книгу о своем пребывании в Сибири, о жизни и обычаях ее аборигенного и русского населения.

    [Славяне и Сибирь. Сохранение культурного наследия. (Материалы научно-практического семинара 17 декабря 1999 г. Томск.) /Заозерный архитектурно-художественный лицей, 2002; Томский государственный университет, 2002/ Томск. 2002. С. ?]

    Х. Ч. Алишина

                   ЭТНИЧЕСКИЙ  СОСТАВ  ТАТАР  ПО  ДАННЫМ  ТОПОНИМИИ

    Проживавшие на территории Тюменской области татарские племена и роды не имели письменности, поэтому нам мало известно об их истории и этническом составе. Для решения этнографических и исторических вопросов необходимо привлекать лингвистические данные, в первую очередь реликтовые слова из языка прежних жителей, сохранившиеся в виде географических названий.

    Многие видные востоковеды в своих исследованиях по истории, этнографии, языку сибирских татар привлекали топонимический, фольклорный, археологический материалы. Подводя итоги своим изысканиям, они, прежде всего, отмечали смешанный характер тоболо-иртышских татар. Так, Н. А. Аристов пишет о приходе в XV и XVI веках на Тобол и Иртыш ногайцев и казахов, торговых сартов и таджиков из Мавераннахра, казанских татар (1). А. Г. Юшков отмечает следы монголов (20). Катанов Н. Ф. считает, что в формировании западносибирских татар приняли участие ногаи, кара-кыпчаки, хотаны, иштяки, среднеазиатские шейхи. О заболотных и ачаирских татарах он пишет, что это потомки остяков, принявших мусульманскую религию (6). Г. Ф. Миллер в своих научных трудах всю территорию за Уральским хребтом называет Великой Татарией, а самих татар «главнейшим народом Сибири» (9).

    В трудах дореволюционных историков почти все нерусские народы именовались татарами, как тюркоязычные, так и некоторые другие (например, буряты - «братские татары»). Татары еще в XIX веке предпочитали называть себя мусульманами. «Татаризация» сибирских татар приняла активный характер с массовым переселением волго-уральских татар в Западную Сибирь. Окончательное письменное закрепление этнонима «татары» произошло после революции с образованием СССР и паспортной системы с обязательной графой «национальность».

    История татарского народа исключительно сложна. Комплексные исследования историков и этнографов свидетельствуют, что в формировании сибирских татар приняли участие древние тюрки, монгольские, тюркские, угорские, самодийские племена и народности.

    К приходу русских сибирские татары занимали территорию бассейна Туры, Тобола (почти до впадения Тавды), Ницы, Исети, Пыжмы и притоков этих рек. Отдельные группы тюменских татар жили на территории Урала и даже Приуралья вплоть до рек Уфы и Чусовой. В то время у тоболо-иртышских татар по исследованиям Н. А. Томилова насчитывалось до семидесяти укрепленных поселений. Среди городков тюменских татар в конце XVI века известны были Чимги-тура, укрепление на холме Цымырлы у устья Туры, «заставной Кучумов городок Тарханский», Явлу-тура, городище на месте Кургана («Царево городище»), городок есаула Алышая на Тоболе вниз от устья Туры. На р. Туре Епанчины юрты, близ Чимги-туры поселения князьков Маитмаса, Каскара, Барбара. Чем далее на запад, тем реже встречались населенные пункты татар, расположенные в ряде мест чересполосно с мансийскими поселениями (15).

    В XVII веке туринские татары проживали (череполосно) в волостях Япанчиной, Енбаевой, Кокузовой, Индричеевой, Исясовой, Тюритиевой, Куртумовой, Байгариной, Санкиной, Нагаевой, Тентюковой, Ермолаевой, Колмаковой, Кичюбаевой, Зензяровой и Илчибаевой (15). Фактически эти волости были отдельными юртами. Лишь по данным ревизии 1795 года эти населенные пункты названы в одной объединенной Куртумовой волости, хотя даже в ее составе юрты Епанчины от других обозначены все-таки волостью, пишет Н. А. Томилов (15).

    В конце XVI - начале XVII вв. эти татары интенсивно контактировали с башкирами Пышминской, Исетской и соседней Терсяцкой волостей Тюменского округа. Позднее башкир стали называть ялуторовскими татарами. IV и V ревизии 1782, 1795 гг. отметили в составе ялуторовских татар юрт Сингульских, Н. Ингал, В. Ингал, Асланинских, Атьяловских, Заборных (Сунгуровских), Кошелевских (Кашегал), Озернинских, Осиновских, Ревдинских, Чечкинских Ялуторовского округа, Авазбакеевских и Кулюкских Тобольского округа.

    Основную часть тюменских татар в XVII веке составляли татары волостей Каскаринской, Шакчинской, Искинской, Кинырской, Иленской Тюменского округа и Лобутанской, Калыманской волостей Тобольского округа, а также тюменские служилые татары.

    Племенные названия сибирских татар сохранились в названиях населенных пунктов, в легендах, в прозвищах. Проблема этнонимов и микроэтнонимов волновала умы многих ученых прошлого. В частности, сохранились специально написанные научные статьи В. В. Радлова, Н. Ф. Катанова с перечнем названий племен и родов тюрков Сибири (6,14).

    Ученый-лингвист, тюрколог Василий Васильевич Радлов, представитель классической школы востоковедения, первый из ученых записал живую речь западносибирских татар и опубликовал эти материалы в 1872 году в Санкт-Петербурге (13). Наряду с изучением языков он занимался организацией этнографических экспедиций, будучи директором Музея антропологии и этнографии Академии наук и возглавляя «Русский комитет для изучения Средней и Восточной Азии в историческом, лингвистическом и этнографическом отношениях». Многие этнонимы, выявленные нами и приведенные ниже, имеют аналоги в «Этнографическом обзоре турецких племен Сибири и Монголии» В. В. Радлова.

    БАЙГАРА - д. Байгара, Тб., тат. название Пэйек. Род большого племени саянцев под названием байгарай отмечает Радлов В. В.

    АБА – д. Абаул, Вг. Аба - род племени сагаев, которые относились к абаканским татарам (Радлов).

    АК - прилагательное «белый». Слово акъ встречается во многих этнонимах, описанных В. В. Радловым, в качестве определения. Вообще, кроме акъ в этнонимах употребляются еще три цветовых прилагательных - сары - желтый, светлый, белый, кара - черный, кызыл - красный. Со словом ак существовали названия таких родов: ак чистар (йышлар) - абаканские татары, ак-коль (кул) - саянцы, ак-томат (тумат) - телеуты, ак къолы (къуйлы) - каракалпаки. В чистом виде «радловский» этноним ак-коль имеется в татарском названии д. Дулепино Ярковского района - Акъкул. С определением ак - белый на юге Тюменской области мы записали восемь топонимов - Большие и Малые Акияры, Тм., д.Белая, Тб., яр Ак-каш, Яр., Ак-балчык, Вг., Аксас, Ял., Ак-су, Ял., д. Белая Дуброва, Нт.

    АСАН - оз. Асанкул, Вг., покос асан, Вг., холм Асан-тубэ, Яр. По Радлву, асан - народность, жившая собственно на Алтае. Вот как Радлов В. В. записал это племя - «торт-ас (асаны?)» Другой исследователь Б. О. Долгих «Расселение народов Сибири в XVII в.» создал карту, где асаны расположены по соседству с аринцами и чулымскими татарами (3).

    АВАТ - название одного из тюркских племен, записанное Г. А. Гейбуллаевым (2). В Тюменской области лексема ават нашла отражение в гидрониме оз. Уват, д. Ойконимах М. Уват, Уват. Соответствие гласных А - У, из современных тюркских языков сохранившееся в чувашском, говорит в пользу древности указанных онимов. Здесь наблюдается даже чередование А - Ы -У, т.к. вагайские татары, живущие по берегам оз. Уват, называют его Ыват....

    БАЛТА - название одного из тюркских племен (2). В Тюменском районе протекает речонка Балта, а на берегу стояла деревня Балта. Сейчас речку называют Балдой, деревню – Мичурино.

    БИКЭТИН - это племя, по данным Р. Г. Кузеева, относят к потомкам угров, которые были тюркизированы в Западной Сибири. После тюркизации их уже относят к башкирам (16). В с. Чикча есть улица под названием Пигэтин, Тм., д. Бегитино, Вт.

    ИШТЭК - д. Истяцкая, Вг., Истяцкая инородческая волость, Тб., XIX в. Как считает В. Н. Шишонко, иштяк - человек, не платящий дани. Произошло от слова остяк» (19). Тумашева Д. Г. пишет: «Этноним иштяк имеется в родовых названиях айлинской группы башкир. Этноним иштяк был известен и некоторым древнебашкирским племенам: усерганам, тамьянцам, каракалпакам. Иштяками называли в Сибири и татар».

    ИАКИШ - д. Якуши, Тм., бол. Акуш, Вик. Йакиш - Лебединские татары Северного Алтая (Радлов). Баскаков Н. А., видный тюрколог современности, тоже отметил этот этноним: «Акуш - лебедь - название родоплеменного объединения половцев» (21).

    ЙАЛАН, ЙЫЛАН: Къучайлан, Тб., офиц. д. Епанчино, д. Йалан йар, Вг., офиц. Елань яр, д. Елань, Тм., Еланские 1 юрты, Вг., Еланские 11 юрты, Вг., Еланские юрты на р. Бабасанке, Вг., д. Елань, Тб., Д. Елань Вг., д. Еланская, Вт., д. Красная Елань, Радлов В. В. указывает, «йалан - название племени татар Северного Алтая» (14). «Йылан, еланцы - этноним башкир», - утверждает Р. Х. Халикова (17). Среди родовых этнонимов нижнебельских и северных башкир Р. Г. Кузеев отмечает ряд древних наименований: карга, йылан, тугыз (8).

    ЙУРМЫ - д. Юрмы, Вг., тат. Йурмы, д. Юрминка, Ар.

    «К одному из ранних компонентов башкирского этноса, сформировавшемуся в этнической среде булгаро-угорских племен, Р. Г. Кузеев относит родоплеменные образования «юрмы», «юрматы», «гайна - тархан». Этнотопонимы «Юрмы», «Юрминка» можно соотнести с башкирскими этнонимами «юрми, юрмы, юрматы», имеющими явно угорское происхождение». В 1 томе «Истории Сибири», посвященном древней Сибири, читаем: «В историко-этнографическом плане наиболее трудным является вопрос об удельном весе тюркских (волжско-булгарских) или угорских (древнемадьярских) элементов в выделенном пласте... В то же время нет оснований отрицать возможность и вероятность участия на ранних этапах башкирского этногенеза угорского (древнемадьярского) компонента. Лесостепные угры VI-VIII в.в., воспринявшие в южных районах элементы культуры тюркских племен, оставили свои следы в Северо-Восточном Казахстане, в Павлодарском Прииртышье, а также в районе Тюмени, где лесостепное население сосуществовало с лесным. Есть основание полагать, что угры лесостепей Западной Сибири относились к древним мадьярам» (5).

    ЙАУСПЫ, ЙАВЫСПЫ - д.Йавыспы, Тм., офиц. д. Есаулы. Старожилы д. Чикча Тюменского района, находящейся в двух км от д. Есаулы, рассказали нам: «Йавыспынын поронкъо исеме Ясхалби - Древнее название деревни Иавыспы - Ясхалби».

    В XIX веке существовала Эскалбинская инородческая волость Тобольского округа, юрты Эскалбинские (внутри этой волости) стояли на р. Иртыш. В ю. Эскалбинских в 1897 году было 26 хозяйств, проживало 68 мужчин и 49 женчин коренных татар, в том числе 2 бухарца (10). Позднее ю. Эскалбинские были присоединены к Кугаевской волости. В современном справочнике административно-территориального деления Тюменской области населенных пунктов с корневой основой «эскалби» нет.

    Д. Г. Тумашева в своей статье приводит мнение Н. А. Томилова об этнониме «эсколба, ясколба»: «Возможно, что Ясколба - это в прошлом название племени или какой-то родоплеменной группы, обосновавшейся в Заболотье. Аналогии этому термину нам почти не известны. Близкое название есть у нижнебельских башкир (род Эске-Елан), определенное сходство обнаруживается и с названием одного из подразделений волжских булгар - ЭСКЕЛОВ - кочевников, расселившихся первоначально (еще во времена Ибн-Фадлана) в левобережье Волги» (16). Здесь мы не можем не отметить, что в Нижнетавдинском районе нами зафиксировано два топонима: речка Эске (рус. Иска), д. Эскель (офиц. д. Ср. Тарманы), образованных, видимо, от упомянутого этнонима «эскел». Продолжая тему «ясколбинцев» Тумашева Д. Г. пишет: «В языковом отношении заболотные, или ясколбинские татары являются носителями особого говора тоболо-иртышского диалекта, в котором явно прослеживаются черты взаимодействия с угорскими и самодейскими языками. В то же время говор сохраняет огузские черты: отрицательную форму на -МАР при общетюркской -МАЗ/-МАС от настоящего-будущего времени на -Р. Форма на -МАР имеет полное спряжение в гагаузском языке, частичное в тюркменском  и азербайжанском, сохранилась также в чувашском отрицании -МАР, отмечена в говоре пермских татар. Эти огузские черты заболотного говора могли быть унаследованы сибирскими тюрками в период продвижения с востока на запад огузских племен (известных под именем узов и печегенов) через Урал и Волгу в Восточную Европу в X веке. В Кунгурской летописи среди тех,, с кем пришлось сразиться Ермаку, упоминается имя Печенег: «... и Печенега княжца убиша» (16).

    ИНТЭР - д. Индери, Вг., рч. Индерка, Вг. Племя ИНЗер входило в крупное родоплеменное объединение катай восточных башкир (8).

    КЪЭЙНЭ, ГЪЭЙНЭ - д. Къайнавыл, Тм., офиц. д. Березово. Сейчас этого населенного пункта нет. «Гэйнэ» является одним из племенных названий башкир», считают Р. Г. Кузеев, а вслед за ним и Ф. Г. Хисамитдинова (18).

    КЪАЛА - д. Кьала, Яр., офиц. д. Тарханы. «Кала - род племени «кара-киргизы» (Радлов).

    КАЛМАК - с. Калмакское, Арм., д. Калманка, Вик., рч. Калмаклар йелга, Яр., д. Калмаклар, Яр., офиц. ю. Исеневские, сейчас нет, д. Калмаклылар, Тб., офиц. д. Авазбакеево.

    КАН - один из родов алтайских татар (Радлов). В записях XIX века читаем: «Юрты Кандуба (или Мало-Карагайские, или Макли) на р.Иртыш, 40 хозяйств, 230 жителей в 1897 г.»; «юрты Кантаурым или Большеесаульские, или Уразметовские, Калымская волость, на озере Аусак - калым. В 1897 году было 16 хозяйств, 71 житель» (11).

    КАРА - букв, черный: с. Черное, Вг., д. Карасуль, Иш., д. Карагужева, Упор., д. Черная, Упор., д. Карабаш, Ял., покос Къаратым-топ, Яр., оз. Кара-су, Ял., о.Черный, Ял., Къара йугэ къыр, Яр., о. Карамышак, Ял., д. Черноярка, Нт. Определение КАРА в прошлом широко употреблялось в этнонимии: каракалпаки, карагасы, кара чогды, кара чистар, кара шор, черные калмаки, кара койлы, кара сирак, кара сэнгир, кара, кара-киргизы (Радлов).

    КАРГА - букв, ворона: с. Каргалы, Вик. Карга - широко распространенный тюркский этноним. Бытует и в Башкирии, и в Азербайджане, и в Якутии, и на Алтае.

    КАРМАК - д. Кармацкая, Ар., д. Кармаки, Тм. В «Путеводителе по Тюменской области» говорится: «Д. Кармаки» - самый крупный населнный пункт на этом отрезке Московского тракта - село Успенка. Лет 200 назад оно называлось КАРМАКИ или КАРМАЦКОЕ, по имени речки» (4).

    Известно, что в старину существовали племена ак-калмаков и кара-калмаков. Не исключено, КАРМАК - стяженная форма этнонима кара-калмак. Архивные данные подтверждают нашу догадку: «С приходом русских в Сибирь временно были прерваны традиционные торговые связи ее коренного населения со среднеазиатскими купцами, а через них и с Китаем. Но уже в 1595 году бухарские караваны появились в Таре и Тобольске. В Тобольске был базар, где русские и бухарцы имели 52 лавки и 23 палатки. Стоял посольский или Калмыцкий двор» (7). А вот еще один документ о проживании калмаков в Тюмени: «К 1835 году 7-ю ревизиею в числе 5 душ причислены были к ним Тобольскою Приказною Палатою Каракалмацкого рода татары, но земли на них также не было отведено и все эти татары в числе 20 душ в настоящее время числятся в юртах Ново-Шабабинских, а имеют земли в даче юрт Матмасовских не более 2 десятин на душу... (12).

    Таким образом, КАЛМАК и КАРМАК - широко распространенные на юге Тюменской области этнотопонимы. Различие, можно предположить, заключается в следующем: когда речь идет о белых калмаках, употреблялся этноним КАЛМАК, по отношению к черным калмакам сохранилась стяженная форма КАРАКАЛМАК - КАРМАК.

    КАСКАР - рч. Каскарка, Тм., д. Малая Каскарка, Тм., тат. д. Оштубэ, Большая Каскарка, Тм., тат. д. Къаскъара. Этноним «каскар», возможно, относится к родоплеменной структуре казахских жузов (16).

    КАТАЙ - д. Катангуй, Вг., с. Катай, Вик., улица Кътай урам, Ис. «Этноним «катай», «кытай», «ктай» представлен у многих тюркских народов: казахов, каракалпаков, узбеков, ногайцев. КАТАЙцы составляют одно из крупных родоплеменных объединений, входивших в состав северовосточных башкир» (16).

    КАТЫШ - рч. Катышка, Гол., д. Катышка, переименована в с. Голыманово. Во время экспедиции 1986 г. в с. Матуши Яркоского района мы записали микроэтноним КЪАТЫШлар, бытующий у татар этой деревни.

    КЕРЕИТ - ул. Кирэйит, д. Ср. Тарманы, Нт. Этноним «кираит» восходит к древнему племени КЕРАИТОВ, имевшему тюрко-монгольское происхождение и представлявшему собой в Х-ХІІІ в.в. сильное раннефеодальное государство, после разгрома Чингиз-ханом значительная часть кераитов бежала вниз по Иртышу, оседая там, где это было возможно. Сибирские летописи связывают с кераитами Он-хана, положившего начало Тайбугину роду в Сибири. Другие источники отождествляют хана Она, или Он-Сома, с исторически известным лицом Он-ханом, государем кераитов, который был побежден Чингис-ханом (16).

    Родоплеменное подразделение КЕРЕЙ/ГЕРЕЙ, который восходит к древним кераитам, вошло в состав многих кыпчакских и других тюркских этнических образований, в частности, оно отмечено у башкир, казахов, каракалпаков. Близок к гэрэй-кыпчакам был также башкирский род карагай-кыпчак. Здесь мы уже вышли на этноним КАРАГАЙ, имеющий параллели в тюменской топонимии: д. Б. и М. Карагай, Вг., Къарагъай авыл, офиц. д. Юртобор, Яр., д. Кошкарагай в Ишимском районе.

    КЭШТЫМ -д. Къыштунны, офиц. Кыштырла, Тм. В. В. Радлов среди «шорских татар» зафиксировал племя кэштым.

    КОСАЙ - рч. Къушай йылгъа, Тм. Косай - этноним кыпчакского происождения, относится к родоплеменной структуре казахских жузов (16).

    КОБЯК - Кувэк, Кубэк, д. Кобяк, Вг. Кобяк - этноним кыпчакского происхождения, относящийся к одному из казахских племен (16).

    КОЗГЫН - покос Козгьин йалан, Вг., Козгъын, офиц. д. Сузгун, Тб. Племя «кузгун» входило в состав родоплеменного объединения «ктай».

     КУКРЭНТЕ - д. Кукрэнте, офиц. д. Чебурга, Тб., ул. Кукрэнте в д. Чикча Тюменского района.

    КЫЗЫЛ - остров Кызыл цыбыкъ, Ял., оз. Къызылбай, Тм., д. Къысыл-гъаш, офиц. д. Карбаны, Яр., ю. Кысылтаевские, Ял., д. Къысылбай, офиц. д. Кызылбаево, Тб., д. Красная, З-Ук. Определение «кызыл» (красный) являлось и самостоятельным этнонимом, и входило в состав тюркских этнонимов: кызылбаши, кызыльцы, кызыл-кая, «Кызылысмесь телеутов (ср. род калаак), других татарских племен и енисейских остяков (ср. род шу), - пишет Радлов В. В. (14).

    КЫРК - покос Кырк бил, Тм. По Радлову В. В. «кырк - это название одного из кыпчакских племен» (14).

    МЭЗЕН -уроч. Мэсен йугэ, Яр., уроч. Мэсэн къыуакъ, Яр., д. Мезенка, Иш., п. Мезенский, Нт., с. Мизоново, Иш., с. Армизонское.

    МУРКУТ - с. Беркут, Ял. В «Этнографическом обзоре» В. В. Радлова упоминается три тюркских племени Алтая и Средней Азии под названием «муркут».

    ОдИНА - урам «Утинэ» в д. В-Ингал, ис, д. Одинарская, Вг., с. Одино, Вик., д. Одина, Гол., с. Одино, Упор., д. Одина, Юрг. Топоформант «один» получил большое распространение на юге Тюменской области. Иваненко А. С., автор «Путеводителя по Тюменской области», пишет: «Деревня миролюбива в Исетском районе раньше имела название Одина. Так прежде называли деревни - однодворки переселенцев из Европейской России, расположенные на островках среди болот в гуще болот» (4). Это мнение заслуживает доверия, возвращая нас к временам присоединения Сибири к России. Известно, что на рубежах новообретенных «землиц» стояли служилые люди. Зачастую это были выходцы с Поволжья, потомки ордынцев, знавшие татарский язык и принявшие православие. А что, если сами поселения гораздо древнее эпохи 15-16 веков? Например, в татарской деревне Верхний Ингал Исетского района, входящей в зону археологических исследований раннего железного века под руководством Матвеевой Н. П., есть местечко Утинэ. Это было древнейшее место поселения на песчаном грунте. И, наконец, последнее. Академик Д. Г. Тумашева словоформу «адина» возводит к персидскому источнику (16).

    САГАЙ - уроч. Сагайский угол, Тм., ю. «Тегенские (Сагай) на оз. Тегенском, Кашегальская волость, Тобольский округ, 21 хозяйство, 57 мужчин, 49женчин» (11). Сагаи - племя абаканских татар (14).

    САРТ - д. Сартово, Нт. Сарт - «один из родов теленгутского племени телеутов, т.е. алтайцев» (4).

    САТЫЛГАН - д. Сатылгъан, офиц. д. Медянки Татарские, Тб. «Сатылган - род казахского жуза, имеет кыпчакское происхождение (16).

    САЛАИР - рч. Салаирка, Тм., ю. Салаирские, д. Салаирка, Тм. «Джалаир - оседлые татары русского Туркестана» (14). «Предполагают, что небольшая группа жалаиров, казахов Большой Орды, в ХV-ХVI в.в. очутилось в Сибири» (16).

    СЛИН - оз. Саинкуль, Яр., оз. Иссаинкуль, Ял. «Саин - род сагайского племени абаканцев» (14).

    Сеит - о. Сеют, Ял. (1850), д. Сеиты, Яр. (тат., Сэйит), «ю. Сеитовские на рч. Казбаевке» (11). Сеит - казахский род кипчакского происхождения (16).

    СУИР - р. Суерь, д. Суерка, Упор., оз. Суйер, д. Б. Чечкино, Яр. «Суир - этноним башкирского племени» (18).

    ТАГАП - рч. Тагаб (в записи Патканова, 1888), Вг. По Радлову, тагап - одно из родов шорских татар.

    ТАНКЫТ - микроэтноним «танкъытлар» нам удалось зафиксировать в д. Мотуши Ярковского района. Танкъыт, тангут - древнетюркский этноним (16).

    ТуКСАН -оз. Тукъсан. Вг. Туксан - казахский этноним (16).

    ТУМАТ - Тумат, офиц. д. Томаты, Яр., бор Тумат къарагъай. Ял. Ак-тамат - род алтайских татар (14). Якутский исследователь Сюлбэ Б. пишет о том, что племя или племена под именем «тумат» были известны с древних времен. В монгольском «Сокровенном сказании» туматы вместе с хори составляют хори-туматское племя, оказавшее серьезное сопротивление монголам. Рашид-ад-дин сообщает, что племя тумат жило в пределах страны кыргызов и было чрезвычайно воинственным племенем. То же самое сообщает Абуль-гази. Родоплеменное название «тумат» встречается у якутов, у монголов, алтайцев, тувинцев, узбеков, эвенков. Судьбу туматского племени связывают с завоеваниями Чингиз-хана. Так, в «Истории Тувы» сказано: «Область расселения туматов простиралась к северо-западу от Селенги, включала окрестности Косогола достигала Восточных Саян. После восстания в 1218 году туматы были расспеределены между приверженцами Чингис-хана. В Результате они оказались распыленными на огромной территории (22).

    ТЫУАН - рч. Дуван, д. Муллаши, Тм. Племя «куан-дуан» В. В. Радлов приводит как среднеазиатское (14). Исследовательница Ф. Г. Хисамитдинова считает, что дыуан - это башкирский этноним (18).

    ТОКУЗ - ю. Токузские (1897), - д. Тукуз, Вг. (тат. Тугъысы, Тугъыс Этноним «токуз/тогуз» широко представлен в структуре кыпчакских и других тюркских племен: встречается у казахов Среднего жуза, узбекского племени «кунграт», башкирского племени АИ; отмечен В. В. Радловым в составе северных алтайцев. Этнонимы «токуз» и «отуз» ассоциируются с «тогуз - огузами» и югуз - татарами» архонских надписей», - пишет Тумашева Д. Г. (16).

    УКИ - д. Уки, Уват., д. Кошуки, Вг. Уки - одно из древнетюркских племен.

    УТЕШ, УТЯШ - с. Утешево, Тм., п. Утешевский, Тм., были ю. Утяшевские на р. Тавде (Калым - аул). В ревизских сказках Калымской волости 1816 года встречаются антропонимы Утяш Исеньяров, Утяш Сафаров и Сабарбак Утяшев - жители Тарханских юрт. Оним Утяш восходит к финно-угорскому Атяш/Атяж, обозначавшему мужское имя.

    БАШКОРТ - по сведениям С. Патканова, на территории юга Тюменской области существовали юрты Фашхурда (1897) - 17 хозяйств, 51 мужчина, 39 женщин, в том числе 6 бухарцев, а также оз. Фашхурда.

    ЧЭВЭШ - яр Чевэш къаш, Яр., Чувашов мыс, Тб., «Чабаш - род племени кумандинцев татар Северного Алтая» (14).

    ЧИРМЕШ - д. Червишево, Тм., Это крупная деревня, населенная русскими и расположенная по Ирбитскому тракту в 30 км от Тюмени. У татар соседней деревни Б. Акияры удалось выяснить, что в старые времени это была территория акиярцев. Первым поселенцем был Чирмеш, потому и сейчас между собой татары именуют эту деревню Чирмешкэ. Чермисами до 1918 года называли марийцев.

    ЧУНГИС - название татарского городка Чинги-тора, Чемге-тора, находившегося на месте современной Тюмени. «Чунгис - род племени ач-кэштимов татар собственного Алтая.» (14).

    Касаясь вопроса о происхождении иртышских татар, В. В. Радлов отмечал: «Татары, которые проживают на среднем Иртыше и его притоках, Таре, Тоболе, Туре, Ишиме, представляют смешанный народ из сибирских татар с пришельцами из Средней Азии и Восточной России» (14). Далее он продолжает: «В соответствии с их происхождением их язык представляет комплекс особенностей и наречий». /Все/ эти этнические группы - близкие родственники алтайских телеутов» (14).

    В названиях населенных пунктов, где проживают сибирские татары Тюменской области, сохранились названия родов «алтайских племен» из «Этнографического обзора турецких племен Сибири и Монголии» В. В. Радлова: каш, саган, кызыльцы, асан, карга, калмак, оба, тогуз, ялан, байгара, ак коль, кала, джалаир и др..

    Ценнейшими источниками сведений по истории, этнографии Сибири XVII века являются для нас воспоминания пленных офицеров, отбывавших ссылку в Тобольске...

    ...20 октября 1657 года русский военначальник Юрий Долгорукий нанес поражение польским войскам на р. Басе вблизи Могилева. У одной из пушек русские обнаружили прикованного цепью артиллериста. Это был Адам Каменский (Длужик), взятый в плен и отправленный в Сибирь.

    «Находясь в Тобольске, Каменский интересовался жизнью местных татар. Вот что писал он в своих воспоминаниях: «Эти татары пользуются многими вольностями и сеют себе хлеб, а именно полбу и пшеницу, и овес. Рожь сеют мало... Бывают также татары-охотники, держат птиц, кречетов, которых кормят рыбою. Есть и косматые борзые. Коней имеют очень хороших, на которых догоняют лисиц и арапниками бьют. Чернобурых лисиц отдают в царскую казну, продавать их никому не разрешается. Есть у них и очень хорошие панцыри - шугаи очень хорошей формы, и фазаньи перья, и огненные ружья.» Каменский указывал, что в Тобольске у татар были верблюды, на которых они ходили «в Бухары» и даже «в Дауры».

    Во время плавания по Оби Каменский сталкивается с группой остяков, у которых заметил ярко выраженные тотемические представления: они «верят в лебедей, в журавлей, в уток и называют их богами»: «А в которую птицу верят, ее не едят, только общипав на дерево сажают и им молятся и кланяются» (23).

    Возможно такая вера имела место и у сибирских татар, так как среди записанных нами 80 микроэтнонимов многие повторяют названия животных, птиц, насекомых. Приведем отдельные примеры: къурас (петух) - д. Янтык, Тм., уртэк (утка) - д. Матуши, Яр., къаргъа (ворона) - д. Верхний Ингал, Ис, къоскъон (ворон) - дер. Тукуз, Вг., иэукэ (галка) - д. Тукуз, Вг., осан (тетерев) - д. Куртюганы, Яр., къымрыскъа (муравей) - д. Матуши Яр., цигерткэ (кузнечик) - Янтык, Тм., айу (медведь) - д. Матуши, Яр., д. Тарханы, Яр., буре (волк) - д. Матуши, Тарханы, Б. Чечкино, Юртобор, Яр., угез (бык) - д. Казанка, Вг., цуцка (свинья) - д. Казанка, Баишевские юрты Вг.

    В ХVII-ХIХ в.в. среди сибирских татар существовало сословное деление, что нашло отражение в сохранившихся до наших дней микроэтнонимах: сартлар - потомки торговых бухарцев, других выходцев из Средней Азии; цасакълылар - ясачные, коренные татары, имевшие права на землю; йамошлолар - служилые татары, отбывавшие 25-летнюю повинность; къасакълар - казаки, разновидность служилых татар. Некоторые микроэтнонимы свидетельствуют о наличии поволжско-приуральского компонента в этническом составе татар: кряшен, мишар, типтэр, пусилыцик (поселенец), чувалыцик (чувал - вид печи), чукаи и др..

--------------

    1. Аристов Н. А.  Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей // Живая старина. -СПб., 1897. -вып. IV.

    2. Гейбуллаев Г. А.  О некоторых азербайжанских этнотопонимах // Советская этнография, 1985. -№ 3.

    3. Долгих Б. О.  Расселение народов Сибири в XVII в. // Советская этнография, 1952. -№ 3.

    4. Иваненко А. С.  Путеводитель по Тюменской области. -Свердловск: Средне - Ур. кн. изд-во, 1984. -160 с.

    5. История Сибири с древнейших времен до наших дней. В 5-ти томах. -Л.: Наука, 1968. -т.1,11.

    6. Катанов Н. Ф.  Этнографический обзор турецко-татарских племен. -Казань, 1894.

    7. Кочедамов В. И.  Тобольск. -Тюмень, 1963. -с.62.

    8. Кузев Р. Г.  Происхождение башкирского народа. Этнический состав, история расселения. -М., 1974.

    9. Миллер Г. Ф.  История Сибири. -М. -Л., 1937. -т.1.

    10. Патканов С. К.  Материалы для изучения экономического быта государственных крестьян и инородцев Западной Сибири. -СПб., 1888. -Вып.1.

    11. Патканов С. К.  Статистические данные, показывающие племенной состав населения Сибири, язык и роды инородцев на основании данных специальной разработки материала переписи 1897 г. -СПб., 1911-12 г.г.

    12. Проект распределения земель 7 волостей Тюменского округа: Тугулымской, Успенской, Каменской, Троицкой, Богандинской, Червишевской, Городовой и части Кашегальской (инородной) в 1859 г. -ГАТО, ф. И-49, оп.1, ед. хр.2.

    13. Радлов В. В.  Образцы народной литературы тюркских племен: В 10-ти т. -ч. IV. Наречия барабинских, тарских, тобольских и тюменских татар. -СПб., 1872, XV -411 с.

    14. Радлов В. В. Этнографический обзор турецких племен Сибири и Монголии. -Иркутск, 1923. -23 с.

    15. Томилов Н. А.  Этническая история тюркоязычного населения Западно-Сибирской равнины в конце XVI -начале XX в. -Омск, 1981.

    16. Тумашева Д. Г.  Этнические связи западносибирских татар (по материалам топономии и антропонимии) // Советская тюркология. -1987. -№ 2. -с. 38-51.

    17. Халикова Р. Х.  Личные имена и топонимы в шеджере и актовых памятниках башкир ХVIII-ХIХ в.в. // Вопросы топонимики Башкирии. -Уфа, 1981. -с. 15-30.

    18. Хисамитдинова Ф. Г.  Лексико-семантическая классификация названий населенных пунктов // Вопросы топонимики Башкирии. -Уфа, 1981. -С.29.

    19. Шишонко В. Н.  Пермская летопись. -Пермь, 1881-1889.

    20. Юшков А. Г.  Сибирские татары // Тобольские губ. ведомости, 1861. -№ 35-45.

    21. Баскаков Н. А.  Имена половцев и названия половецких племен в русских летописях // Тюркская ономастика. -Алма-Ата: Наука, 1984. -с. 13-33.

    22. Багдарыын Сюлбэ. Топонимика Якутии. -Якутск: Якутское кн. из-во, 1985. -144 с.

    23. Полевой Б. П.  Забытый источник сведений по этнографии Сибири XVII в. (о сочинении Адама Каменского Длужика // Советская этнография, 1965. -№ 5. -с. 122-129.

    [Сибирские татары. Сборник статей. Казань. 2002. С. 189-204.]

    Валерий Ермоленко,

    доктор географических наук,

    представитель Беларуси в INHIGEO (Лиссабон) –

    Всемирной комиссии по истории наук о Земле

                                                                БЕЛОРУСЫ —

                      ОСНОВОПОЛОЖНИКИ  ЭТНОГРАФИИ  НАРОДОВ  СИБИРИ

                                   (к 325-летию со дня рождения Людвика Сеницкого)

    Этнографическое исследование Сибири начиналось не только трудами русских авторов XIX века, но и сообщениями просвещенных и дерзновенных ссыльных белорусов XVII-XVIII веков, опубликовавших свои наблюдения в виде «Дневников».

    Людвик Павлович Сеницкий родился 2. 2. 1677 года на Могилевщине и принадлежал к шляхетскому роду герба Бонча от XV века. Образование получил в евангелистской школе в Вильно. В начале 1700-х занимал должности администратора Могилевской экономии и вице-губернатора г. Быхова. Во время Северной (русско-шведской) войны 1700-1721 годов в звании полковника командовал Белорусской дивизией на стороне шведов. В 1707 году возглавил оборону Быхова, попал в русский плен и после долгого пребывания в московской тюрьме был сослан в Тобольск (1709) и оттуда в Якутск, где пробыл до 1722 года...

    Скончался Л. П. Сеницкий 24. 1. 1757 г.; место захоронения до сих пор не известно. Его «Документ» в Польше переиздавался неоднократно (последний раз в 1996 году под редакцией профессора А. Кучинского). Массовый читатель Беларуси абсолютно ничего не знает о своем замечательном соотечественнике — «Документ» Сеницкого ни разу не издавался на белорусском языке. Можно ли в связи с этим удивляться, что в Польше его считают поляком, а его эпистолярное наследие — достоянием польского народа!

    В свое время оршанский шляхтич Адам Каменский-Длужик (1635 — после 1672) посвятил Сибири «Дияриуш», но если его записки не публиковались целых два столетия, то воспоминания Сеницкого получили распространение еще в XVIII веке.

    Каменский-Длужик, попав в русский плен (октябрь 1660), вскоре был отправлен из Москвы в Сибирь для принудительной службы в Сибирском войске и в Якутске оказался к середине августа 1662 года. Беспокойная служба в казацких отрядах дала ему возможность посетить бассейн Амура, долину Индигирки и побережье Северного Ледовитого океана и Охотского моря. В начале 1672 года он вернулся в Оршу (по обмену пленными в результате Андрусовского перемирия между Москвой и Речью Посполитой) и у себя на родине составил «Сибирский дневник», который впервые был опубликован в Польше лишь спустя 200 лет - «Dyaryusz więzienia moskiewskiego, miast i miejsc, spisany przez Adama Kamieńskiego» в книге ксендза А. Марианского «Warta» (Познань, 1874), а еще через 100 лет частично переведен на белорусский язык (Минск, 1974); на русском языке не издавался.

    «Дневник» Каменского-Длужика содержит интересные этнографические сведения о сибирских народах — вогулах (манси), остяках (ханты), тунгусах (эвенках) и, главным образом, о якутах. Он описывает их внешний облик и одежду, устройство и убранство жилищ, верования и ритуалы. Более подробно, чем Сеницкий, рассказывает о жизни тунгусов Приангарской тайги — о том, как они охотятся и разводят оленей, какие у них народные игры, как якуты передвигаются на нартах с упряжкой собак (на Ангаре при благоприятном ветре они устанавливают парус и быстро катятся по гладкому льду). Эти люди, по сведениям автора, очень любят собак, имея их по нескольку десятков и сотен — «на собаках ездят, собак едят, в собачьих шкурах ходят». В отличие от Сеницкого, Каменский-Длужик подробно описывает непривычное для него явление прилива и отлива на берегу Охотского моря, в устье р. Ламы: «В ту реку Ламу прибывает часов двенадцать море, а убывает также двенадцать часов. Остаются воды в долинах, во рвах, и большое количество морских рыб и раков, удивительно больших; достаточно на одного человека 6 или 7 раков, чтобы наесться. Мы их варили и пекли». Впервые описывает и такую особенность Заполярья, как вечная мерзлота — «там ни одна вещь не уродит, потому что земля оттаивает не больше, чем на локоть». И впервые дает своеобразное описание полярной ночи — «солнца и в день и в ночь не видать, всегда темно, только месяц есть, который ночью светит сильнее солнца».

    Описывая постройки в сибирских и уральских городах (крепости, церкви, солеварни, жилые дома), Каменский приводит важные сведения, отсутствующие в русских источниках. Так, до недавнего времени первые каменные постройки в Тобольске датировались рубежом XVII—XVIII веков; Каменский же утверждает, что он видел в Тобольске «каменные постройки», а это уже 1660-е годы. Из подобных сведений следует, что по книге Каменского можно сделать полезные выводы для современной истории Сибири. «Сибирский дневник» Адама Каменского-Длужика имеет особую ценность — он составлен на начальном этапе славянского освоения Сибири. Позднейшие исследования (Полевой Б. П., 1975) подтверждают высокую добросовестность автора «Сибирского дневника» в этнографическом описании сибирских народов...

    Ссыльные белорусы «другой волны изгнания» — конца XIX века — внесли более существенный вклад в изучение этнографии сибирских народов. Среди них: Э. К. Пекарский (1858-1934) — автор многотомного «Словаря якутского языка», почетный академик АН СССР (1931); В. И. Иохельсон (1855-1937) — исследователь народов Крайнего Севера (эскимосов, алеутов, айнов, гиляков, камчадалов, коряков, чукчей и юкагиров), с экспедиционными исследованиями в полевых условиях на Колыме, Камчатке, Аляске и островах северной части Тихого океана; Ф. Я. Кон (1864-1941) — первый исследователь этнографии народов Тувы и пр.

    Но Адам Каменский-Длужик, Людвик Сеницкий и Юзеф Копать были Первыми и в этом их непреходящее значение в изучении истории и этнографии народов Сибири...

    Таким образом, труды ссыльных белорусов имеют исключительно важное, можно сказать, первостепенное значение в изучении истории и этнографии народов Сибири. Об этом нелишне еще раз напомнить в связи с 325-летием со дня рождения Людвика Павловича Сеницкого.

    [Гісторыя: праблемы выкладання. № 1. Мінск. 2003. С. 43-44.]

    Леонид Лыч

                                                          ИСПЫТАНИЕ  СИБИРЬЮ

    Существуют предположения, что на землях Восточной Сибири белорусы впервые появились в XVI веке. В этот период между Литовским и Московским княжествами велись непрерывные кровопролитные войны, в результате которых в руки и одной и другой стороны попадало немало пленных. Насильственно оторванных от родного очага белорусов, которых в те времена называли преимущественно литвинами, очень часто поселяли в самых отдаленных уголках России, в том числе и в Сибири, откуда практически не было никакой возможности вернуться домой. Сибирь становилась для них местом постоянного проживания. В белорусских семьях этого необжитого края появлялись дети, внуки, правнуки, в памяти которых со временем терялась уже всякая связь с далекой прародиной.

    Кое-кто из литвинов-белорусов ступал на сибирскую землю и в роли завоевателя. Известно, что в Московии высоко ценили воинское мастерство, смелость ратных людей Княжества Литовского и всячески старались использовать их в своих интересах. И многие литвины охотно и верно служили новым хозяевам. Еще большее желание выступить в такой роли изъявляли те выходцы из ВКЛ, которые по каким-то соображениям добровольно бежали в Московское государство. Поэтому нет ничего удивительного, что в составе отряда Ермака, который в 1581 году отправился на завоевание Сибири, были и воины-литвины, большей частью плененные во время Ливонской войны (1558-1582). По свидетельству В. П. Грицкевича, в 1593 году, из поволжских городов Казани и Тетюшей была послана на Урал тысяча пленных из Великого княжества Литовского, поступивших на казачью службу. Направили их строить Тарский городок на Иртыше.

    Еще более кровопролитные войны Московское государство и Речь Посполитая, в состав которой после подписания в 1569 году Люблинской унии входило и Великое княжество Литовское, вели в XVII столетии. Особой жестокостью отличалась война 1654-1667 гг., в результате которой численность населения Беларуси сократилась наполовину, в том числе и за счет принудительного угона в Россию. К примеру, из древнего Полоцка были вывезены почти все жители.

    Неоднократно сталкиваясь с массовыми попытками угнанных в плен воинов и мирных жителей Беларуси любой ценой вернуться на родину, московские власти старались посылать их как можно дальше на восток, откуда не так просто было найти дорогу обратно. Словом, тем белорусам, кто не по своей воле оказался в Московском государстве, очень тяжело было не попасть в Сибирь. Попав в чужие края, литвины-белорусы долго не забывали о своей родине. Если приходилось жить компактно, они пользовались между собой родным языком, сохраняли обычаи и нравы старших поколений. Не удивительно, что терминами с основой на «литвин» были названы в Сибири некоторые природные географические объекты, населенные пункты.

    В Сибирь власти стремились направлять образованных по тем временам людей, от которых ожидали активного участия в исследовании и хозяйственном использовании природных богатств этого края. Таких людей было немало в расположённой близко к центральным и западным европейским странам Беларуси. Во многих европейских университетах обучалась талантливая молодежь из Беларуси. По окончании учебы абсолютное большинство юношей возвращалось в родные места. Если же возникала серьезная угроза извне, образованные люди, может быть, как никакая иная категория населения, с оружием в руках самоотверженно защищали независимость своего государства — Великого княжества Литовского. Периодические массовые потери в войнах наиболее этнически сознательной части белорусского народа, как говорят, аукается по сей день.

    1660 году в одном из сражений в русский плен попал высокообразованный оршанский шляхтич Адам Каменский (Длужик-Каменский), уроженец древнебелорусского города Несвижа. В 1661 г. А. Каменский «был в Тобольске, зиму 1661-1662 г. провел в Енисейске, затем в составе воинского отряда прошел по Енисею, Ангаре и Лене до Якутска, в котором с 1664 по 1668 гг. жил безвыездно и служил надзирателем при тюрьме. Как и всякого патриота, А. Каменского никогда не покидало желание вернуться на родину. В порядке взаимообмена пленными между Русским государством и Речью Посполитой в результате подписания в 1667 году Андросовского перемирия ему посчастливилось осуществить заветную мечту. Вернувшись в Оршу, он занялся составлением «Дыяруша» («Дневника»). Написан он на польском языке, но с многочисленными белорусизмами. Впервые «Дыяруш» на языке оригинала издал в 1874 году в Познани ксендз А. Марыянский. Ровно через сто лет этот труд в переводе А. Ф. Коршунова на белорусский язык появился на страницах альманаха «Беларуская літаратура і літаратуразнаўства». «Дыяруш» является самым ранним из всех известных и дошедших до нашего времени памятников о Сибири. В нем помещены географические и этнографические сведения, описаны богатства рек и лесов, флора и фауна, занятия, быт и обычаи местного населения — русских поселенцев, народов коми, манси, ханты, эвенков, якутов.

    Путешествие А. Каменского по Сибири было не из легких. Так, во время плавания по Амуру, по свидетельству автора «Дыяруша», погибло 35 человек, среди которых Горошко, Тамаш Сталковский, Крыштоф Солтан, Маневский, — эти фамилии дают право отнести их к выходцам из Великого княжества Литовского. Несомненно, родом отсюда был и названный в «Дыяруше» крещеный татарин, поскольку принадлежал к хоругви пана Чернецкого.

    Желание вырваться из сибирской неволи и вернуться на родину нарастало. А. Каменского не радует даже вручение царской грамоты о назначении на должность сотника, что позволяло значительно улучшить материальное благосостояние. Зато вскоре сильно обрадовала другая царская грамота, в которой предлагалось вернуться в Москву. Эта приятная новость застигла его в Якутске. Отсюда и начался обратный путь на запад, который так описан в «Дыяруше»: «...мы приехали в Тобольск, когда там был воеводой Петр Иванович Годунов. Этот нас задержал и ни в каком случае не хотел отпускать в Москву. В Тобольске мы прожили недель шесть. По причине великого горя и голода вынуждены тут некоторые иные остаться на царское имя и перекреститься (из католиков, униатов в православные. — Л. Л.), поскольку там принято считать за большую услугу царю, если воевода перекрестит кого в свою веру или приневолит остаться на царской службе. Так некоторые и подались на службу к нему.

    А я, хотя и был в тяжелом состоянии, решил, однако, не поддаваться на искушение и ждать более счастливой оказии, чтобы вырваться в Москву. И дождался».

    [Нёман. № 3. Минск. 2003. С. 133-134.]

     Игорь Захаренко

          (Минск)

                               ЭТАПЫ  РАЗВИТИЯ  ОТЕЧЕСТВЕННОГО  ВОСТОКОВЕДЕНИЯ

    На территории Беларуси было создано одно из ранних дошедших до нас описаний Сибири. Его автор — оршанский шляхтич Адам Каменский. Взятый в плен в 1657 г. в период русско-польской войны, он вместе с другими военнопленными был отправлен в Сибирь. По Сибири его путь лежал через Тюмень, Тобольск, Сургут, Нарым, Енисейск, Илимский острог и далее по Лене — в Якутск. В сочинении Адама Каменского дается краткая характеристика многим народностям Сибири. Документально установлено, что в 1666 г. А. Г. Каменский лично встречался с Семеном Дежнёвым и Михаилом Стадухиным и знал, что от Лены до Амура существует водный путь. Эти известия А. Г. Каменского важны для науки и имеют большую историческую ценность.

     [Беларусь-Японія 日本・ベラルーシ Belarus-Japan: Матэрыялы Другіх міжнародных чытанняў, прысвечаных памяці Іосіфа Гашкевіча, Мінск-Астравец, 9-10 кастрычніка 2002 г. /Беларусіка = Albaruthenica. Кн. 25/ Мінск. 2003. С. 103.]

                                                  АДАМ КАМЕНСКІ-ДЛУЖЫК.

                                                                  ДЫЯРЫУШ

    Адам Каменскі-Длужык (? - 1667), у беларускамоўнай агаласоўцы Доўжык, паходаіў, відаць, з Заходняй Беларусі (па слушным меркаванні А. Ф. Коршунава, — ураджэнец якойсьці Каменкі), магчыма, з-пад Нясвіжа, бо пахаваны “на сваёй пажаданай айчызне” і менавіта ў Нясвіжы. Захоплены ў палон у час Маскоўскай вайны, Длужык, як і многія яго паплечнікі па палону, быў скарыстаны маскоўцамі як землепраходзец і зборшчык ясака (даніны) на землях Сібіры і Далёкага Усходу, па якіх яны блукалі тры с паловай гады. У час гэтага пакутлівага вандравання цікаўны беларус паспяваў рабіць нейкія запісы, апрацаваныя ім ужо пасля вяртання на Радзіму.

    “Дыярыуш” Каменскага-Длужыка — самы старэйшы з захаваных да нашага часу пісьмовых помнікаў з апісаннем Сібіры і Далёкага Усходу. У прыватнасці, Длужык пабываў там і апісаў тое, што ўбачыў, на 17 год раней за Мікалая Спафарыя. Прычым нататкі беларускага вандроўніка — дакладныя і сціслыя — даюць болей інфармацыі пра жыццё тагачасных абарыгенаў, чым славутыя запісы маскоўскага эрудыта. Пад пяром Длужыка этнаграфічна-геаграфічныя нататкі набываюць характар яркага мастацкага апавядання. Добра адукаваны і дасведчаны ў многіх галінах Каменскі-Длужык паўстае яшчэ і вопытным апавядальнікам, якога вызначаюць вострая і тонкая назіральнасць, цвярозы погляд на жыцце, што непасрэдна адбіваецца і на характары яго аповеду — сціслага, дынамічнага, вельмі ёмістага і вобразнага, не пазбаўленага, дзе трэба, дасціпнай іроніі і самаіроніі, ды часам у непасрэдным суседстве з ёй — здзіўляючай рамантычнай узнёсласці.

    Напісаны ён быў на польскай мове, якая, аднак, стракаціць русізмамі і беларусізмамі, чаго ніколі б не дапусціў у сваім творы карэнны паляк, што яшчэ раз пацвярджае беларускае паходжанне пісьменніка. Арыгінал твора не захаваўся. У 1874 г. “Дыярыуш” быў выдадзены на польскай мове паводле аднаго з позніх і папсаваных яго спісаў. У 1974 г. А. Коршунаў зрабіў з гэтага выдання пераклад-рэканструкцыю і тым самым увёў “Дыярыуш” Адама Каменскага-Длужыка ў навуковы ўжытак.

    Друкуецца ў перакладзе А. Коршунава з асобнымі папраўкамі і скарачэннямі па выданні: Коршунаў А. Ф. “Дыярыуш” Адама Каменскага-Длужыка // Беларуская літаратура і літаратуразнаўства. Вып. 2. Мн., 1974.

    Л. В. Ляўшун.

    Рэдпадрыхтоўка

                                         ДЫЯРЫУШ  МАСКОЎСКАГА  ПАЛОНУ

                                   З  АПІСАННЕМ  ГАРАДОЎ  I  МЯСЦОВАСЦЯЎ

    Схоплены я быў 20 кастрычніка 1657 г. у цяжкім становішчы, калі вялі бітву супраць кн. Юрыя Даўгарукага паміж Басяю¹ і Ухламі², і прыкаваны да гарматы, прасядзеў там на холадзе ад серады да нядзелі ў вялікім голадзе, пакуль войска яго каралеўскай міласьці не адступіла за Басю да Чарэі³. Потым нас раздалі стралецкім начальнікам (...). Галодныя і ў вялікай нэндзы сядзелі мы там тыдняў 9, і, калі б не літасць магілёўскіх мяшчан, якія падкармлівалі нас, мы перамерлі б.

    У студзені нас павязлі ў Маскву, 400 чалавек і 200 гармат (...). Правялі нас міма царскіх палацаў па двары прыказа, а разам з намі тыя гарматы, 3 харугвы і 7 карнетаў. У прыказе нас адрэкамендавалі і кожнага запісалі пайменна (...). Потым 9 лютага (...) паведамілі нам прыемную навіну, што гасудар пажалаваў нас на абмен. Мы вельмі ўзрадаваліся і паверылі гэтаму. Аднак радасць была заўчаснай, бо яны, узяўшы нас, перавялі ў Сібірскі прыказ і пасадзілі там, так што мы на працягу тыдня і свету не бачылі. Аж толькі раніцай 17 лютага нам было загадана як мага хутчэй падрыхтавацца ў дарогу да Літвы. Мы ўзрадаваліся і, пабраўшы свае ўбогія манаткі, пайшлі да фурманак (...). Папрыкрывалі нас рагожкамі, а потым паехалі ў Троіцкі манастыр, які знаходзіцца міль за 12 ад Масквы. Там нас закавалі ў кайданы (...). Замест радасці і абмену там было шмат слёз і наракання на вялікую нэндзу і няволю (...).

    Далей Длужык апавядае пра шлях у Сібір, коратка апісваючы гарады і мясціны, праз якія яны праязджалі: Пераяслаў, Растоў, Яраслаўль.

    У Яраслаўлі пераяжджалі Волгу, якая там у шырыню ад берага да берага будзе 12000 сажаняў⁴. У тым Яраслаўлі шмат самых розных купцоў і рамеснікаў. Там вырабляюць самую найлепшую і недарагую чырвоную юхту⁵, а таксама мноства прыгожых і тонкіх палотнаў і лямцу, якія досыць танна каштуюць. Там многа хлеба, рыбы, мяса і наогул усякага харчавання, апрача садавіны, якой няма (...).

    Далейшы шлях ляжаў праз Тоцьму (горад ў Валагодскай вобласці), Волагду.

    У Волагдзе пастаянна жыве рэвізор, а па-маскоўску сышчык, пры якім знаходзіцца некалькі сотняў конных стральцоў; ён ловіць там разбойнікаў і па рознаму карае іх: адных вешае, а другім адсякае рукі і ногі, або адразае нос, вушы, губы, аднак там яшчэ досыць многа свавольства (...).

    Далей праз Вялікі Усцюг палонныя даехалі да Кайгарадка (у рэспубліцы Комі).

    Гэта невялікае мястэчка і маленькі лядашчы замак. Аднак там знаходзіцца ваявода і няблага сябе адчувае, бо мае такое права: хто б сюды ні прыяжджаў з Сібіры — хай сабе ваявода, князь, баярын, думны саветнік, ці нават сам царскі брат — кожнага яму дазволена трэсці і рэвізаваць вазы. А ўсё, што знойдзе зверх царскай граматы, тое забірае на імя цара і царыцы. Абшукае кожнага да самай кашулі. Але, калі яму заткнуць губы, то прапусціць без рэвізіі і выдасць квіткі (...).

    Адтуль пачынаецца Пермія, а Масква яе называе Зыраны, людзі якой карыстаюцца дзівоснай моваю. Вера ў іх руская [тут у сэнсе: праваслаўная]. Кажуць, што іх хрысціў святы Стафан⁶. Народ спрытны, менавіта ў лясах і на вадзе; да таго ж — выдатныя стралкі з лука. Мова іх крыху падобная на жмудзьскую⁷. Зямля камяністая, скалы ды горы высокія. Адны лясы, чыстага поля мала. Люд злы, бязлітасны, пераначаваць ніколі не пусціць, а на іншаземцаў дзівяцца як на вялікае цуда. Калі збіраюцца на падзіўленне, то даюць міласціну, хто што можа, а больш за ўсё рыбы, бо хлеба самі мала маюць (...).

    Ад Кайгарадка палонных павезлі да Солі Вычагорскай (Архангельская вобласць), потым — да Солі Камскай (Салікамск у Пермскай вобласці), Верхняй Туры (Свярдлоўская вобласць).

    Міль 120 ехалі днём і ноччу. У хатах не бывалі. Спыняліся толькі ў станах, спецыяльна пабудаваных для начлегу і харчавання — так будкі якіясьці. А скалы там такія высокія, што, здаецца, пад самыя нябёсы. Па адной гары ехалі міль 5. Вазніцы там наймалі нас, хто мог ісці пешкам, таму плацілі за дзень 30 кап. і больш.

    У сярэдзіне пушчы напаткалі людзей, якіх называюць вагуламі⁸. Гэта язычнікі, яны Бога не ведаюць, бо ў патаемных месцах у лесе пакланяюцца сваім шайтанам (...). Тых шайтанаў яны багата аздабляюць, вешаюць на іх сабалёў, срэбра і ўсялякі посуд, які купляюць у маскоўскіх людзей. А потым тыя людзі абдзіраюць іх шайтанаў і з таго багацеюць. Але ім гэтая здабыча рэдка калі прыносіць карысць, бо вагулы наводзяць на іх такія чары, ад якіх яны вар’яцеюць і гінуць (...). Жывуць (вагулы) з палявання, але харчуюцца і хлебам, які купляюць у маскоўскіх людзей за аленевыя і ласіныя шкуры.

    Калі вагулы ўпалююць мядзведзя, то плачуць над ім і прыгаворваюць, што не мы тваёй смерці прычына, а наш лук. Потым яго з’ядаюць і моляцца галаве мядзведзя, якая заўсёды стаіць у куце іх качэўя, накрытая пасудзінай, а вакол яе навешана розная вопратка (...).

    З Верхняй Туры палонных павезлі праз Апоцін, Цюмень да Табольска.

    У Табольску мы знаходзіліся ад Вербнай нядзелі⁹ аж да св. Івана¹⁰. Потым на св. Івана нас разаслалі на 15 лодках да розных месц: у Сургут, Бярозава, Нарым і Кецк. А нас чалавек 30 на р. Лену ў Якуцію. Селі мы ў лодкі (...), развіталіся паміж сабою, і было там шмат наракання. Плылі па Іртышы да зямлі Яўскага яму¹¹ цэлы тыдзень (...).

    Там спаткаліся з дзіўнымі людзьмі, якія называюць сябе асцякамі¹². Гэтыя ні аруць, ні сеюць, харчуюцца толькі рыбаю ды птушкамі, якіх там надзвычай многа, асабліва лебядзяў, гусей, качак, а ў нас тут няма.

    Самі тыя асцякі ходзяць у рыб’іх скурах і абутак з яе носяць, а кажухі на гусіным і лебядзіным пуху. Жывуць яны па астравах. На зіму яны вэндзяць розную рыбу, а тлушч з яе збіраюць у посуд з бярозавай кары. Нарыхтоўваюць яго цэбры па два. П’юць яны гэты тлушч толькі цёплым і па цэлай кварце, што для нас было вялікім дзівам. Рыбалоўныя сеткі асцякі плятуць з крапівы, а некаторыя з іх нават і кашулі вырабляюць з яе. Ядуць яны якіясьці ядавітыя грыбы бэдлікі, накшталт нашых мухамораў, і так упіваюцца імі, горш чым гарэлкай. Гэта ў іх самы найлепшы банкет. Харчуюцца хлебам. Яго яны абменьваюць на рыбу, якой там надзвычай багата, бо за любую, але толькі белую анучку альбо за іголку даюць такога асятра, якога селянін панесці не зможа. І самі нам давалі рыбы як нявольнікам (...).

    Далей шлях пралягаў па Абі да Сургута, потым Нарыма і Кецка, адкуль накіраваліся ў Томск, пасля прыплылі ў Енісейск, дзе і засталіся на зімоўку.

    Горад той мнагалюдны і багата купцоў. Тавараў у ім шмат. Вёскі жывуць у дастатку. На збожжа там ураджаі вялікія і хлеб не дорага каштуе, нават надзвычай танна, бо за пуд жыта плацяць па 2 кап., а за пуд мукі — па 3 кап. (...).

    Праз тыдзень пасля Вялікадня (1659 г.) палонныя рушылі далей — па Енісеі, потым па р. Ілім.

    Вось тут мы спаткаліся з голымі людзьмі, твары якіх былі так расфарбаваныя ў розныя колеры, што немагчыма было адрозніць мужчын ад жанчын. Называюць яны сябе тунгусамі¹³ (...). Тунгусы — народ лёгкі, спрытны, стралкі з лука нечуваныя. Зімою і летам вандруюць ад ракі да ракі шукаючы ежы, а ядуць яе напалову сырую. З забітага звера смокчуць цёплую кроў. У забітай лані яны выпатрошваюць цялё і паядаюць яго, — нічога, нават самага дробнага не пакідаюць. Жонак тунгусы маюць па 9, а страляюць яны з лука не горш за мужчын (...). Птушак тунгусы страляюць з лука на ляту. Яны смела ідуць на звера і асабліва лёгка на — мядзведзя, не патрабуючы дапамогі. Тых жа, хто заб’е мядзведзя не адзін, а ў кампаніі з іншымі, яны лічаць баязліўцамі і імі не размаўляюць.

    Памерлых тунгусы не закопваюць у зямлю, бо яна, па іх уяўленнях, іх не прымае, а ставяць на дрэвах, і толькі па пэўных месцах (...).

    З Енісейска тунгусы ездзяць па рэчцы на нартах (...) у запрэжцы 4 сабак. А калі вецер, нарты бягуць пад ветразем (...). На лыжнях нарты ляцяць, як страла. Калі ж сабакі адстануць, а вецер добры, то дагоняць свайго гаспадара толькі праз тры дні (...).

    У Ілім мы прыйшлі на Ўзнясенне Маткі Боскай¹⁴. Гэтае мястэчка стаіць над аднайменнаю ракой. Хлеба ў Іліме хапае, а рыбы і звера малавата (...), за локаць¹⁵ палатна плоцяць ад 2,5 да 3 злотых, а за іголку па 9 грошаў. Увогуле месца беднае, а камароў і машкары там процьма, таму цела шмаруюць дзёгцем, нават коней мажуць і быдла. У тым Іліме надзвычайна хораша прыняў і частаваў сам ваявода. Тры дні мы хадзілі да яго на абеды, а потым ён даў нам фурманку, і мы зноў ішлі пушчаю міль 26 па агідных каменных скалах і высокіх гарах. Яшчэ ваявода даў кожнаму з нас па сетцы ад машкары, а яго жонка — па белай хустачцы і па шалі накшталт ручніка. Даў нам на дарогу па 2 пуды мукі і сухароў і некалькі кускоў сада. Вельмі ўжо ласкава паставіўся да нас ваявода, бо сам быў палонным некалькі год у Польшчы (...).

    Далей палонныя плылі па сібірскіх рэках да Якуцка, куды патрапілі напярэдадні Пакрова ў 1659 г.

    Ляжыць гэты горад над самаю Ленаю ў вельмі вясёлым, але галодным месцы, бо там нічога не родзіць, апрача капусты, і тая без галовак, а рэпа рэдка калі ўдаецца (...). Ваявода якуцкі таксама мае даходы (...), але яны не прыносяць яму карысці: або памрэ, або звар’яцее, (бо) на ваяводства туды пасылаюць тых, у каго ўжо няма носа¹⁶. Нічога добрага — гінуць і душой і цслам (...).

    Далей шлях вандроўнікаў ляжаў па Лене праз Жыганск - умацаваны пункт на левым беразе Лены за Палярным кругам, заснаваны ў 1632 г. рускімі землепраходцамі — да самага мора (хутчэй за ўсё — Ахоцкага, але Длужык не згадвае яго назву).

    Там над морам вялікія горы і дзікія людзі, якія надзвычай любяць сабак і трымаюць іх па некалькі дзесяткаў і сотняў. У іх той самы вялікі пан, у каго найбольш сабак. На сабаках яны ездзяць, сабак ядуць, у сабачых шкурах ходзяць і сабак у пасаг дачкам даруюць (..), і сабак яны цэняць даражэй за собаляў або іншых цудоўных звяркоў. Народ бедны, нічога іншага не мае, апрача сабак (...).

    Зайшоўшы ў Астрожак (пазнейшы Ахоцк), што на беразе Ахоцкага мора ля вусця р. Ламы, палонныя накіраваліся па моры да р. Індзігіркі, а адтуль праз пасяленні ніўхаў — на р. Амур.

    Край той надзвачый багаты, прыгожы і цёплы, але нам там не далі доўга пажывіцца (...), мусілі мы ўсё пакідаць і пехатою ўцякаць цераз горы ў цяжкім становішчы, галодныя і занепакоеныя. Толькі душою і целам мы вярнуліся на Ламу.

    Было той бяды тры гады с палавінаю, пакуль мы валачыліся па пушчах, па рэчках і моры, мала калі паспытаючы хлеба, харчуючыся толькі зверыною ды рыбаю. А бялізны і знаку не мелі на сабе, апрача аленевых шкур. Апрача неба ды зямлі, нічога не бачылі (...).

    Потым вандроўнікі зноў вярнуліся ў Жыганск, адкуль ім было прыказана па вясне ісці морам на р. Амур.

    Аднак літасцівы Бог ператварыў наш смутак у радасць, бо праз тыдні 4 да нас прыйшла новая царская грамата, паводле якой нам, нарэшце, было загадана вярнуцца ў Маскву (...).

    Палонныя дабраліся да Якуцка, адтуль — да Табольска.

    Там быў ваявода Пётр Іванавіч Гадуноў. Гэты нас затрымаў і ні ў якім выпадку не хацеў адпускаць у Маскву. У Табольску мы пражылі тыдняў 6. З прычыны вялікага гора і голаду мусілі тут некаторыя іншыя застацца на царскае імя і перахрысціцііа, бо там прынята лічыць за вялікую паслугу цару, калі ваявода перахрысціць каго ў сваю веру, або прыняволіць застацца на царскай службе (...). А я, хоць і быў у цяжкім становішчы, вырашыў аднак не паддавацца на спакусу і чакаць больш шчаслівай аказіі, каб вырвацца ў Маскву. I дачакаўся (...).

    Гэты мой “Дыярыуш” напісаны непасрэдна мною самім, і нічога фальшывага ў ім няма, бо я пісаў толькі тое, што бачыў сваімі вачыма. Пад якім і падпісваюся ўласнаю рукою: Адам Каменскі-Длужык.

-----------------------------------------------------------------------

    ¹ Бася — правы прыток ракі Проні; працякае па тэрыторыі Горацкага, Шклоўскага і Чавускага раёнаў Магілёўскай вобласці.

    ² Рака ці населены пункт, незразумсла.

    ³ Населены пункт у Чашніцкім раёне Віцебскай вобласці.

    ⁴ Сажань — старажытная мера даўжыні, роўная 2,134 м. Такім чынам, шырыня Волгі каля Яраслаўля, па свсдчанні Длужыка, — больш за 5 км.

    ⁵ Юхта — спецыяльна апрацаваная скура для абутку і рымарскіх вырабаў.

    ⁶ Гаворка ідзе пра Стафана Пермскага, хрысціцеля комі-зыранаў, чыё жыціе напісаў у XIV ст. знакаміты Епіфан Прамудры.

    ⁷ Так называецца адзін з літоўскіх дыялектаў.

    ⁸ Маюцца на ўвазе продкі сучасных мансі.

    ⁹ Апошняя нядзеля перад Вялікаднем. Па кантэксце твора зразумела, што Длужык быў католікам (ці уніятам) па сваім всравызнанні, але маскоўская адміністрацыя і насельніцтва сібірскіх гарадоў трымаліся праваслаўнага абраду. Таму пісьменнік прыводзіць даты царкоўных свят (як і самыя святы, шмат з якіх католікі не адзначаюць) адпаведна мясцовай традыцыі.

    ¹⁰ Святкуецца 7 ліпеня.

    ¹¹ Цюменская вобласць, тэрыторыя Ханты-Мансійскай акругі.

    ¹² Продкі сучасных хантаў.

    ¹³ Продкі сучасных эвенкаў.

    ¹⁴ Адзначаецца 14 мая.

    ¹⁵ Мера даўжыні, хісталася ад 370 да 555 мм (сібірскі локаць).

    ¹⁶ Г. зн. з вельмі запушчанай формай сіфіліса.

    [Анталогія даўняй беларускай літаратуры ХІ - першая палова ХVIII стагоддзя. Мінск. 2003. С. 808-813, 996.]

                                               ДРУГОЙ ВЗГЛЯД НА ИСТОРИЮ ЯКУТИИ

    Освоение Якутии Российским государством было событием, имевшим громадное историческое значение. В числе первых землепроходцев шли промышленные и служилые люди. Всем известны имена Петра Бекетова, основавшего Якутск, и Семена Дежнева — знаменитого морехода, открывшего пролив между Азией и Америкой. Сохранились многочисленные русские документы и описания, зафиксировавшие эти важнейшие исторические события. Но среди русских землепроходцев были представители и других пародов, таких же “иноверцев» и «иноземцев», как и якуты. В казачьих отрядах, в частности, были татары и остяки. Некоторые из них сочувствовали якутам и быстро находили с ними общий язык. Так, например, в 1642 г.. когда произошли драматичные события, связанные с переписью первого якутского воеводы Петра Головина, остяк Ивашко, служивший в Якутском остроге, говорил в частной беседе нерюктейскому князцу Тетко Киринееву, что «в их земле отстяцкой» также проводили перепись населения и там тоже, к сожалению, произошли вооруженные столкновения. В лексиконе русских грамот, отписок и челобитных встречаются нерусские слова: башлык (так называли главных в отрядах ясачных сборщиков), орда (этот термин использовался для обозначения якутских поселении или вооруженных отрядов), кыштым (данное слово по-тюркски означало зависимое население) и т.п. Имена некоторых служилых людей, участвовавших в «приискивании Якутской землицы», — Еналейя Бехтеярова, Парфена Ходырева, Елисея Турунтаева, Богдашки Астрахана. Коземки Балагана, Алексея Бедарена — говорят об их татарском происхождении. Близость татарского языка, которым, по-видимому, владели некоторые казаки, с якутским снимала определённые барьеры чисто психологического характера между землепроходцами и местным населением. Не зря П. Ходырев — один из первых приказчиков Якутского острога — так быстро освоил якутский язык. Возможно, в XVII в. заключена загадка происхождения отдельных якутских слов с тюркской основой, например: бурдук (мука), арыгы (вино) и т.д.

    Были в казачьих отрядах и поляки. Например, Самсон Навацкий, Антон Добрынский. Они руководили отдельными отрядами, впервые проникшими в Якутию. В основной своей массе это были поляки, попавшие в плен во время русско-польских войн и сосланные в Сибирь. Так, получивший титул сына боярского Самсон Навацкий оказался в плену в 1621 г., а в 1628 г. был направлен с отрядом казаков на Нижнюю Тунгуску, как пишет современный польский исследователь А. Кучинский, «с целью лучшего познания расположенных там земель» и для сбора ясака с тамошних эвенков. От них он и узнал впервые о существовании якутов. По согласованию с воеводой А. Ф. Палицыным, в 1630-1631 гг. им был отправлен в Якутию отряд во главе с тобольским служилым человеком Антоном Добрынским. В Тобольске, по данным якутского историка В. Н. Иванова, тот оказался еще в 1620 г. в составе группы ссыльных поляков, литовцев и немцев. Таким образом, Антон Добрынский является одним из первых землепроходцев, побывавших в Якутии. Весь XVII в, насыщен событиями русско-польских войн, поэтому количество военнопленных, высланных в Сибирь, не уменьшалось. Некоторые из них, к счастью, были образованными людьми и оставили после себя интересные записи, повествующие о культуре коренных жителей Сибири, в том числе и Якутии.

    Например, артиллерист польских войск Адам Каменский-Длужик, пожалуй, самым первым не только из поляков, но и из европейцев написал этнографическое по характеру сочинение о народах Сибири. Пленённый 20 октября 1660 г. в битве над рекой Басей недалеко от Могилева, он с августа 1662 г. по весну 1668 г. находился в якутской ссылке. «Вначале побывал в различных местах края — в Жиганске, в верховьях Алдана и на Охотском побережье. С конца 1664 г. проживал в Якутске безвыездно. С января 1665-го по сентябрь 1667 г. исполнял обязанности дворского (надзирателя) в местной тюрьме. Помилован после Андрусовского перемирия 1667 г. и в числе 37 ссыльных поляков в 1668 г. отправлен в Москву».

    Сразу же по возвращении на родину написал «Дневник» — воспоминания и наблюдения о быте, хозяйстве, обычаях остяков (хантов), вогулов (манси), татар, тунгусов (эвенков), ламутов (эвенов), гиляков (нивхов), якутов и др. Больше всего сведений даётся о якутах, их занятиях, пище, одежде, оружии. По его мнению, якуты больше разводили коней и, что самое интересное, уже тогда употребляли в пищу хлеб, но только в «торжественных случаях». Воспоминания А. Каменского-Длужика впервые были опубликованы в 1874 г. в Познани ксендзом Н. Марианским. Современный польский исследователь Витольд Армон пишет, что это было «первым польским и по-польски написанным сочинением» о якутах.

    К 1680 г. относится челобитная грамота ясачных якутов с просьбой о назначении в Верхневилюйское зимовье ясачным сборщиком Ивана Крыжановского, потому что он «соболиную казну собирает без недобору и служилых людей и их якутов и тунгусов не обидит и не грабит и налог не чинит». По-видимому, речь идет о поляке Яне Кжижановском, взятом в плен в 1655 г. и сосланном в Сибирь, где был зачислен на русскую службу в чине сына боярского. Или это может быть один из его сыновей, оказавшийся в ссылке вместе с отцом. Краевед И. Г. Березкин писал, что просьба якутов была продиктована и тем обстоятельством, что И. Крыжановский был грамотен.

    Известно, что якутские воеводы, в частности, И. Голенищев-Кутузов, охотно писали по-польски. В деловой переписке Якутской воеводской канцелярии сохранились документы, написанные на этом языке. Названного воеводу учил польскому языку литвин (так называли в тогдашней России поляков) Сарзинко (Ортюшко) Крупецкой. Этот «иноземец», как написано в одном из документов, был польским шляхтичем, т.е. дворянином...

    Таким образом, в колонизации Якутии принимали участие представители разных народов. Якуты с самых первых лет колонизации встретились с людьми, представлявшими различные этнические культуры. Соприкосновение с ними дало плодотворные результаты. Задолго до знаменитых исследователей Якутии В. Л. Серошсвского и Э. К. Пекарского появились труды по этнографии якутов и соседних народов, написанные поляками. Интерес представляет взгляд на историю и этнографию народов Якутии глазами разных по своей этнокультурной принадлежности наблюдателей и исследователей. Особенно ценны источники, относящиеся к XVII в. Не исключено, что упомянутые руководители первых экспедиций, направленных в Якутию, вели какие-то записи, а может быть, и написали сочинения, подобные «Дневнику» Л. Каменского, которые еще предстоит найти.

    [А. А. Борисов.  Якутские исторические этюды. Якутск. 2003. С. 47-50.]

                                 ДЗЕВЯЦЬ  СТАГОДДЗЯЎ  ГІСТОРЫІ  ЛІТАРАТУРЫ

    У Інстытуце літаратуры імя Янкi Купалы Нацыянальнай ака-дэміі навук Беларусі падрыхтавана і выдадзена “Анталогія даўняй беларускай літаратуры”, дзе ў параўнанні з ранейшай “Хрэстаматыяй”, складзенай Аляксандрам Коршунавым, намнога паўней прадстаўлена прыгожае пісьменства ХІ-ХVIII стагоддзяў. Яна сведчыць, што духоўная культура гэтага перыяду мае значныя здабыткі.

    Аўтарскі калектыў на чале з Вячаславам Чамярыцкім па-новаму падышоў да помнікаў літаратуры, кіраваўся не сацыялагічнымі схемамі, а мастацкімі крытэрыямі. Упершыню мяжа паміж даўняй і новай літаратурамі пралягае не ў канцы, а ў сярэдзіне XVIII стагоддзя, калі завяршылася эпоха барока і запанавалі ідэі Асветніцтва.

    Пра дасягненні складальнікаў ішла гаворка на прэзентацыі “Анталогіі”, якая адбылася ў Дзяржаўным музеі гісторыі беларускай літаратуры. Пачала абмеркаванне дырэктар музея Лідзія Макарэвіч. Аб цяжкасцях у здабыванні даўніх тэкстаў расказаў Сяргей Гаранін. Дырэктар выдавецтва “Беларуская навука” Людміла Пятрова ацаніла выхад кнігі як значную культурную падзею. Былі і крытычныя галасы, пажаданні. На недакладнасці ў звестках пра Адама Длужыка-Каменскага ўказаў беларусіст з Якуцка Алесь Баркоўскі.

    На думку прамоўцаў, “Анталогія” павінна выклікаць цікавасць у беларускай дыяспары, асабліва ў студэнтаў.

    Алесь Бразгуноў,

    старшыня суполкі ГА

“МАБ” Інстытута літаратуры НАНБ.

     [Голас Радзімы. Мінск. 18-25 сакавіка 2004. С. 10.]

                                             ПЕРВЫЕ  ИНОСТРАНЦЫ  В  ЯКУТИИ

     Самым первым иностранцем, посетившим Якутию, считается шляхтич Адам Каменский-Длужик. 20 октября 1657 г. он попал в плен и был сослан в Сибирь. Жил в Якутске, Жиганске, на Охотском побережье. Вернулся в Польшу через десять лет. Им были написаны воспоминания о пребывании в Сибири, которые опубликовали в 1874 г. (то есть, через 200 лет) в Познани, поэтому рукописи эти долгое время оставались вне поля зрения историков.

    Якутам Каменский отводил значительное место. «Якуты имеют большие табуны коней и более всего белых. Скота у них достаточно. Разводят очень больших быков, носы у которых проколоты, как у медведей. Есть у них также и коровы. А едят они коней... пьют и молоко кобылье».

    [Якутия: рекорды, самое первое, самое-самое. (Сост. Ариадна Борисова, обозреватель газеты «Якутия») Якутск. 2004. С. 72.]