Евстафий /Eustachy/, сын Яна /Иванов/
Вильконецкий /Wilkoniecki/ – род. в 1846 /1847, 1841/ г., в
Ковенской губернии Российской империи. «Wieś Woble, świecka gmina
chłopska». /Казарян П. Польские повстанцы на Северо-Востоке Сибири:
общее и особенное в их ссылке. // Powstanie
styczniowe 1863-1864. Walka i uczestnicy. Represje i wygnanie.
Historiografia i tradycja. Kielce. 2005. S. 121./
«Вильконецкий
Евстафий Иванов. Холост. Из бывших писарей Тельшевского уезда, за самовольную
отлучку с места службы, по званию волостного писаря, бытность в мятежнической
шайке и участие в отобрании от жителей продовольственных припасов, Вильконецкий
по Конфирмации Командующего войсками Виленского военного округа лишен всех прав
состояния и сослан в каторжную работу на заводах на 6 лет, а имущество какое у
него окажется направить в казну...
21 год.
Росту 2 ар. 4 вер., волосы светло русые, глаза голубые, лицо продолговатое, нос
большой, рот обыкновенный, вероисповедания католического.
31
марта 1867 года Намского улуса во 2-й Модутский наслег». /НА РС(Я). Ф.
12и. Оп. 5. Д. 1. Л. 7 (об)./
«Вильконецкий
Евстафий. Из крестьян Тельшевского уезда Сядского сельского общества д. Воболи.
27 лет [1874]...
По
Конфирмации Командующего войсками Виленского военного округа лишен всех прав
состояния и сослан в каторжную работу на заводах на 6 лет, по освобождении от
работ сослан на поселение.
В
Якутск прибыл 31 марта 1867 года» /НА РС(Я). Ф. 12. Оп. 1. Д. 2200. Л. 213 (об)./
«Намский
улус. Вильконецкий Евстафий Иванович. 31 марта 1867 г. 2-й Модутский наслег.
Прибыл в ссылку с семьей. Переведен в г. Якутск.» /Степанова Н.
С. Пребывание польских повстанцев в улусах Якутии. // Якутский архив. № 2.
Якутск. 2001. С. 23./
«В 1867 .
политическим ссыльным М. Кочеровскому и Е. Вильконецкому были выданы арестантская
одежда и обувь, соответственно на 8 руб. 57, 5 коп. и 7 руб, с предписанием
взыскать с них эту сумму» [НА РС(Я). Ф. 12. Оп. 12. Д. 86. Л. 57-58.]. /Казарян П.
Л. Якутия в системе политической ссылке
России 1826-1917 гг. Якутск. 1998. С. 246./
«3 февраля
1868 г. получил разрешение якутского губернатора на временное жительство в
резиденции собственников приисков золота Олекминского округа - селение Мача». / Казарян П. Польские повстанцы на Северо-Востоке Сибири:
общее и особенное в их ссылке. // Powstanie
styczniowe 1863-1864. Walka i uczestnicy. Represje i wygnanie.
Historiografia i tradycja. Kielce. 2005. S. 121./
«Его Высокоблагородию Господину Исправнику
Якутского Окружного Полицейского Управления
Политического преступника Евстафия Вильконецкого,
причисленного к Намскому улусу ко 2-му Модутскому наслегу
Докладная записка
Проживая я в городе Якутске, занимался ведением папиросной фабрики купца
Николая Евгеньевича Верховинского и деланием той же работы купцу Исидору
Федоровичу Соловьеву. По причине так неожиданной и торопливой высылки меня в улус,
принужден я был оставить Божьей воли, большое количество недоконченных папирос,
купцов Верховинского и Соловьева, без всякого расчета и при том еще своих
собственных тоже недоконченной работы, которые невозможно было взять с собой по
причине повреждения по дороге, как ровно и свое собственное обзаведение
хозяйственное, приобретенное каждодневным трудом. И так должен я теперь
лишиться моего полуторогодового усердного труда нечувствуя про себя ни малейшей
вины. Не имея и не находя здесь положительно никакого затруднения для проживания
своего и для обеспечения к жизни на пред осмеливаюсь обратится к Вашему
Высокоблагородию с всепокорнейшею просьбою, прося Вашего покровительства и ходатайства
о дозволении мне проживания в г. Якутске для продолжения моего затруднения.
Ваше Высокоблагородие!
Не откажите Вашей милости.
Евстафий Вильконецкий
1870 г.
Апреля 24 дня
2
Модутский» /НА РС(Я). Ф. 15. Оп. 22. Д. 9. Л. 24./
«Его Высокоблагородию
Господину Якутскому Окружному
Исправнику
Политического ссыльного
Евстафия Вильконецкого,
в
Намском улусе во 2-м Модутскому наслеге проживающего.
По
настоящее время не получая ни одной резолюции на поданные мною Докладные
записки, крайностью своего положения – голодовки вынужден пока еще душа в теле
молит сожаления для улучшения моего быта, ибо последние дни мои средства тем
заточением счерпнуты и я заставлен собирать милостыню для поддержания своей
жизни.
И так
как нет мне возможности пользоваться Высочайшим дарованием 1866 года, которое
представляет дозволение жительства в городах и право государственного
поселянина, как пользуется прочие подлежащие; я лишенный возможности к труду
для своего существования обращаюсь к Вашему Высокоблагородию, как ближайшему
своему начальнику с покорнейшей просьбою войти в мое критическое положение и из
милости и человеколюбивого сожаления исходатайствовать выдачи мне оного пособия
по 2 пуда ржаной муки в месяц, назначенного Правительством проживающим в
здешних селениях политическим преступникам ибо уже пятый месяц как не получаю.
Если я
имел бы дозволение проживания в городе, я могу своими трудами приобретать
достаточное для себя пропитание и без сего пособия. Я готов бы во всякое время
отправиться и на золотые промыслы, если имел бы хотя малейшие средства для совершения
этого пути 900-ти верст – но как у меня нет насущного куска сухого хлеба, для
пропитания себя здесь, то тем труднее найти оного в дороге, еще не имея ничего
ввиду. По этому позвольте мне покорнейше просить Вашего Высокоблагородия об исходотайствовании
в заимообразный долг 50 руб. сер. на узаконенный процент из Благотворительного
либо другого Капитала – долг который обязался бы уплатить из заработков своих.
Ваше
Высокоблагородие надеясь на Ваше сожаление что не оставите без участия и
резолюции и избавите меня от сего ничтожного положения собирания милостыни;
буду с нетерпением ожидать.
Евстафий Вильконецкий
1871
года
Марта
28 дня
2-й
Модутский». / НА РС(Я). Ф. 15. Оп. 18. Д. 7. Л. 258./
В «1868-1976» гг. выезжал
из Якутского округа в Олекминский округ /Казарян П. Л. Олекминская политическая ссылка 1826-1917 гг.
/2-е изд./ Якутск. 1996. С. 207./ Якутской области, для работ на золотых
промыслах.
«С 60-х гг. известна частная библиотека,
насчитывавшая до 7 тыс. книг. Принадлежала она купцу А. Я. Шестакову, затем
перешла к Вильконецкому» [Якутские епархиальные ведомости. 1888. №. 8.]. /Библиотеки. // Попов Г. А. Сочинения. Т. III. История Города Якутска
1632-1917. Якутск. 2007. С. 139./
«Вильконецкий (Вильконицкий) Е. И. — приказчик
купца Михаила Алексеевича Шестакова, владельца первой публичной библиотеки в
Якутске, организованной в 1870 г. М. А. Шестаков продал свою библиотеку купцу
Фёдору Соловьёву, который обанкротился, и в 1875 г. библиотеку купил Е. И.
Вильконецкий. Новый владелец характеризовался как человек малообразованный,
который, «ожидая от библиотеки быстрой коммерческой прибыли, распродавал книги
по частям, а новых не покупал вовсе». В таких условиях библиотека имела от 25
до 30 ежемесячных подписчиков, плативших 1 рубль в месяц. В начале 80-х гг. XIX
в. Е. И. Вильконецкий закрыл библиотеку. Книги, оставшиеся от некогда богатого
фонда, были свалены в амбаре. /Персоналии. // Попов Г. А. Сочинения. Т. III. История Города Якутска
1632-1917. Якутск. 2007. С. 202./
Женился
Евстафий Вильконецкий на Павлине Борсук, уроженке Минской губернии, сестре
ссыльного повстанца в Якутскую область Яна Борсука.
«Тысяча
восемьсот семьдесят восьмого года декабря месяца 17 дня... Якутске окрещен
младенец по имени Станислав настоятелем сей же Церкви Христофором Шверницким.
Политических ссыльных... всемилостиво прощенного Евстафия и Паулины,
урожденной Борсук, Вильконецких законных супругов сын родившийся 10 февраля
сего года в 10½ по полудни в г. Якутске.
Восприемниками были Иван Борсук
с Просковиею Котковскою в присутствии Статского Советника Афанасия Хацкевича и
Иосифа Заострожского». /НГАРБ. Ф. 1781. Метрические экстракты Иркутской Римско-Католической
церкви. Воп. 36. Сп. 127. Арк. 18./
«Вильконецкий
Евстафий 40 лет. [1881] Из крестьян Тельшевского уезда Ковенской
губернии, Сядского сельского общества, деревни Воболи... прибыл в Якутск 30
марта 1867 года с его слов:
По
подозрению на участие в мятеже приговорен на 6 лет на заводы; по Величайшему
Манифесту 1865 г. освобожден от работ с ссылкою на поселение в Якутскую
область; 13 мая 1871 года Высочайшее возвращены прежние права; 9 января 1874 г.
по Высочайшему повелению дарованы права на поступление в государственную службу
и снят надзор; в 1878 г. последовало разрешение о выезде в Российские губернии.
Вероисповедания Римско-Католического, женат, имеет сына, который находится
при нем, торговля в Якутске». НА РС(Я). Ф. 12. Оп. 1. Д. 2200. Л. 32 (об)./
«Был
полицейским надзирателем в Якутске. Женился, имел сына. В другой половине 70-х
годов занимался торговлей. В 1878 г. получил разрешение на выезд в Европейскую
Россию». /Казарян П. Польские повстанцы на Северо-Востоке Сибири:
общее и особенное в их ссылке. // Powstanie
styczniowe 1863-1864. Walka i uczestnicy. Represje i wygnanie.
Historiografia i tradycja. Kielce. 2005. S. 121./
22 января 1892 года во время объезда по приходу для исполнения духовных треб по обряду
Римско-Католической Церкви в городе Якутске был окрещен младенец по имени Антон
викарным Иркутской Римско-Католической Церкви Иосифом Розгой с совершением
обрядов таинства. Мещан Михаила и Теодоры урожденной Венцковской, Громадзинских
законных супругов сын, родившийся 15 января 1891 года в г. Якутске.
Восприемниками были Еустахий Вильконецкий с Кристиною Дыбовской». /НГА Беларусі. Метрические экстракты
Иркутской Римско-Католической церкви. Ф. 1781. Воп. 36. Спр. 137. Арк. 3 адв./
«ОСКОРБЛЕНИЕ
ДЕЙСТВИЕМ
(Из жизни в Якутской ссылке).
Предлагаемый вниманию читателей
эпизод, действующим лицом которого мне пришлось быть, представляет, думается,
известный бытовой интерес. Незадолго перед тем — действие происходит в
1900-1901 г.г. — в Якутске были введены «новые» судебные учреждения, т.-е.
судебные учреждения «эпохи великих реформ», так сильно полинявшие в последующие
царствования. Среди новых судебных деятелей, сменивших дореформенных «юристов»,
лишенных не только юридического, но и общего образования, наряду с лицами,
готовыми исполнять малейшие предначертания начальства, попадались и люди независимые
и иногда даже идейно близкие к ссыльным и нисколько не склонные подслуживаться
полиции.
Когда осенью 1899 года прибыла
в Якутск партия ссыльных, в составе которой я находился, якутский губернатор В.
Н. Скрипицын был в отпуску, а его обязанности исполнял вице-губернатор А. К.
Миллер, бывший чиновник департамента государственной полиции. По исконным
традициям российской бюрократии вице-губернатор всегда находился в оппозиции
губернатору. Не представлял исключения из этого правила и г. Миллер. Мелкий
департаментский чиновник, попавший по протекции на должность вице-губернатора,
он питал честолюбивую мысль проскочить в губернаторы. Надо сказать, что у
губернатора В. Н. Скрипицына наладились хорошие отношения с ссылкой. Вот это-то
обстоятельство и решил использовать Миллер, играя на том, что г. Скрипицын
«распустил» ссылку. «Подтянуть» ссылку и тем создать себе репутацию «твердого»
администратора являлось заветным желанием нашего помпадура. С первых же дней
прибытия нашей партии началась «миллериада». Первое недоразумение произошло
из-за задержки полагавшегося ссыльным двенадцатирублевого месячного пособия. А.
А. Ергин и я были делегированы для объяснений. После того, как А. А. Ергин дал
понять и. д. губернатора, что мы не отвечаем за последствия в случае невыдачи
пособия, деньги нашлись. Месяца через два, при содействии доктора Л. М.
Пурвера, бежал из Якутска Ю. М. Нахамкес (Стеклов), живший в одном дворе с и.
д. губернатора. Этот побег из-под носа у начальства, не брезговавшего всеми
мерами надзора до личного подслушиванья у окон включительно, заставил
начальство усугубить служебное рвение, чтобы себя реабилитировать. Начались
обходы надзирателем государственных ссыльных с требованиями расписаться в
книге, что находишься налицо... Многие отказывались расписываться или делали
юмористические примечания. Попадались и собственноручные пометки в книге
надзирателя такого рола: «Г. Зубжицкий не только отказался расписаться, но и
обругал надзирателя неприличными словами».
Г. Миллер, внося в управление
областью навыки департамента полиции, завел в Якутске и свою агентуру, действия
которой не прекратились и по возвращении из отпуска губернатора. Сорвавшись на
побеге Ю. М. Нахамкеса, вице-губернатор искал реванша.
Я поселился к осени 1900 года в
одном таинственном доме. Кто-то когда-то там застрелился, и молва о привидениях
мешала домовладельцу найти квартирантов. Эта молва и помогла мне за дешевую
цену снять очень хорошую меблированную квартиру. Между тем, справедливость
молвы как будто бы находила себе подтверждение в странных шорохах при обрывании
ставен и т. д. Реальное объяснение этих как будто бы нереальных явлений не
заставило себя ждать. Надо сказать, что у нас были назначены журфиксы, на
которые приходили товарищи по ссылке. Со мною вместе жил Э. К. Пекарский!
Однажды, возвратившись от больного, я узнаю, что Э. К. Пекарским задержан
какой-то мальчик, подслушивавший в коридоре и дававший сбивчивые ответы при
расспросе. Выяснилось, что мальчика подослал некий г. Вильконецкий,
относительно которого говорили, что он состоит на службе у вице-губернатора. У
нас явилась юмористическая мысль заставить явную полицию составить протокол на
агента вице-губернатора. Когда это не удалось, я нанес г. Вильконецкому
оскорбление действием плюнул в лысину — для того, чтобы довести дело до
судебного разбирательства и в суде по возможности вывести на свежую воду
главного вдохновителя «привидений». Протокол таки был составлен. Но, имея
основания опасаться, что ему не будет дан ход, я подал заявление о происшедшем
мировому судье, в котором писал:
«16-го числа около 5 часов
пополудни в дом, занимаемый мною и Э. К. Пекарским, явился неслышно с чёрного
хода, какой-то неизветный нам мальчик и остановился в темной передней.
Присутствие мальчика было замечено ребенком г-на Пекарского. На разговор
последнего с мальчиком вышел бывший у нас в гостях П. В. Оленин, на вопрос
которого, что ему нужно, мальчик дал крайне неопределенный ответ, что ему нужно
знать, как зовут живущую здесь квартирантку, — русскую или якутку, он не знает,
а что ему собрать эти сведения поручил человек ему неизвестный; кроме того, —
что этот неизвестный сидит у них в соседнем ренсковом погребе. Тогда г. Оленин
оставив мальчика на попечение г. Пекарского, отправился ж неизвестному
господину, которого действительно застал в квартире хозяйки погреба. Хозяйка сказала
г. Оленину, что ее сына послал этот господин. На вопрос г. Оленина, какую
женщину и зачем спрашивает этот господин и кто он сам такой, неизвестный не
пожелал ответить. Когда, по возвращении г. Оленина, между ним и г. Пекарским, в
виду таинственности всего происшедшего, зашла речь о необходимости свести
мальчика в полицию для составления протокола о происшедшем, мальчик заявил, что
был послан в дом служащим в больнице
Вильконецким, который велел ему узнать, как зовут живущую в этом доме русскую
женщину, но запретил говорить, кто именно его послал с этим поручением. В это время
я приехал домой от больного и, узнав о случившемся, сейчас же отправился с г.
Олениным в ренсковый погреб, где уже г. Вильконецкого не оказалось: он поспешил
уехал, не дождавшись даже возвращения своего посланного. Подозревая здесь какое-то
непонятное намерение со стороны г-на Вильконецкого, который со мною лично
знаком и всякого рода сведения мог бы получить непосредственно, не прибегая ни
к каким таинственного рода приемам, я пригласил полицейского надзирателя г.
Олесова. Г. Олесов, находя поведение мальчика и г. Вильконецкого странным, взял
мальчика в полицию с тем, чтобы вызвать туда г. Вильконецкого и составить
протокол о происшедшем. По пути г. Олесов с г. Пекарским заезжал к матери
мальчика, от которой услыхал нелестный о г. Вильконецком отзыв: хозяйка нашла
возможным назвать его «мерзавцем» и прибавила, что, если писать протокол, то писать,
по ее мнению, надо на Вильконецкого. По прибытии в полицию вместе с г.
Пекарским, г. Олесов вызвал повесткой г. Вильконецкого. Я также явился в
полицию, а вслед за мною и мать задержанного мальчика. Прибывший вскоре
Вильконецкий дал г. Олесову объяснение, удовлетворившее последнего, несмотря на
явную несообразность, и г. Олесов, не находя «состава преступления» наотрез
отказался составить протокол. Я и г. Пекарский, прося составить протокол, имели
в виду путем привлечения г. Вильконецкого к ответственности выяснить истинные
мотивы его таинственного поведения, приличествующего разве только шпиону. Не
добившись составления протокола в указанном выше смысле, г. Пекарский, на
половину которого именно и забрался мальчик, просил составить протокол по этому
поводу. Г. Олесов, обнаруживший сначала некоторое колебание, отказался от
составления протокола и в последнем смысле.
При этом выяснилось, что, несмотря
на отрицание г. Вильконецкого, мальчик упорно настаивал на том, что Вильконецкий
запретил говорить, кто его послал, ссылаясь при этом, как на свидетеля, на
работника своей матери. Фамилия мальчика и его матери — Венцковские [Казимира
Вецковская повстанка 1863 г. из Ковенской губернии. - В. Р.]. В конце
концов протокол был составлен, но только не по обвинению г-на Вильконецкого или
подосланного им с какими-то неизвестными целями мальчика, а по обвинению меня в
нанесении г-ну Вильконецкому оскорбления действием, к которому я вынужден был
прибегнуть, как к единственному оставшемуся мне средству заставить г. Вильконецкогого,
хотя бы и в качестве обвинителя, разъяснить на суде свои загадочные намерения
по отношению ко мне. Таинственность повеления г-на Вильконецкого дает мне повод
сомневаться даже в своей личной безопасности и, чтобы довести до сведения суда
о его поведении, я прибегнул к известному действию не с целью оскорбить г.
Вильконецкого, а лишь с целью воздействовать на полицию и поставить ее,
наконец, в необходимость составить протокол, в котором, конечно, должны быть
изложены и причины, приведшие нас в полицию. В виду этого покорнейше прошу, по
получении составленного 16-го числа сего месяца протокола по делу о нанесении
мною оскорбления действием г-ну Вильконецкому, вызвать всех упомянутых в
настоящем заявлении лиц и сверх того присутствующих тут же при всех перипетиях
наших переговоров с г.г. Вильконецким и Олесовым секретаря якутского окружного
полицейского управления г. Студенцова и служащего писцом в городской полиции г.
Зедгенидова, которые, со своей стороны, могут подтвердить истинные мотивы совершенного
мною проступка, и рассмотреть дело по совокупности с изложенными мною
обстоятельствами, естественным результатом каковых явился составленный уже в
мое отсутствие г. полицейским надзирателем протокол.
«Буде же, что мне не
представляется невозможным, никакого протокола к Вам не поступит, я все-таки
прошу в целях ограждения моей личности возбудить следствие на основании
настоящего моего заявления».
27 ноября 1900 г. мировой судья
Асс рассмотрел дело по обвинению меня по 287 ст. Улож. о нак. В своем приговоре
он прежде всего остановился на вопросе о том, может ли камера полицейского
надзирателя считаться присутственным местом. Он нашел, что хотя эта камера по
устройству своему и не совсем соответствует правилам, установленным в законе
для присутственных мест, однако, поскольку она предназначается «для приема
просителей, являющихся к надлежащей власти для заявлений официального характера
и по вызовам полицейской власти», постольку она, вопреки утверждению
обвиняемого, должна быть признана присутственным местом. Обращаясь к
фактической стороне дела, мировой судья нашел, что «после данного Вильконецким
объяснения, правдоподобность коего подтверждалась на суде представленной им
квитанционной книгой, у обвиняемого не было ни разумного повода, ни основания
не верить этому объяснению, тем более, что иного более разумного (курсив
мой. К.-Я.) объяснения поступку Вильконецкого он сам дать не мог, оставаясь все
время на почве догадок и нелепых предположений. При таких обстоятельствах поступок
Катин-Ярцева, как человека, принадлежащего к интеллигентной среде, и от
которого требуется поэтому более обдуманности, сдержанности в действиях,
представляет собою проявление особой дерзости и явного неуважения к
присутственному месту и не может быть оправдан той целью, какую он приводит в
своем объяснении, так как, если у Катин-Ярцева зародилось сомнение в добросовестности
поступка Вильконецкого, он мог после отказа Полицейского Надзирателя составить
протокол, обратиться или с жалобой на незаконный отказ, или с прошением о
расследовании действий Вильконецкого, насколько в них заключаются признаки
проступка или преступления, к содействию Судебной Власти, но отказ этот не
давал ему право самовольно обидеть (курсив мой. К.-Я.) таким грубым
образом человека, не дававшего ему к тому какого-либо повода». Признавая на
основании изложенных соображений меня виновным в оскорблении Вильконецкого
действием в присутственном месте судья, руководствуясь 287 ст. Улож. о
Наказаниях, приговорил меня к тюремному заключению на пять месяцев.
Следует заметить, что в
Восточной Сибири компетенция мировых судей по сравнению с Европейской Россией
была расширена, что давало возможность мировому судье в известных пределах
судить и выносить приговоры и по некоторым статьям Уложения о Наказаниях,
подсудность по которым по сю сторону Урала принадлежала Окружным Судам.
Мировой судья Асс принадлежал к
явным слугам администрации и своим приговором как бы сказал: fесi quod potui (я сделал, что мог). Натяжка в применении 287 ст. уложения была слишком
очевидна. Мое намерение разоблачить в суде вице-губернатора не было достигнуто.
Оставалось использовать апелляционную инстанцию. Как известно, апелляции на
приговор мировых судей подавались в съезд мировых судей. В городе Якутске в
качестве такового фигурировал Окружный Суд. Прежде всего надлежало позаботиться
о поручительстве, так как такой крупной суммы, как двести рублей для залога, ни
у меня, ни у моих друзей не имелось. Обязавшись представить к следующему дню
поручителя, я отправился к Д. И. Меликову, единственному присяжному поверенному
г. Якутска. Весьма колоритная фигура Д. И. Меликова, прошедшего разнообразную
карьеру в гор. Якутске, где он был когда-то и советником областного правления, и
и. д. вице-губернатора, и прокурором дореформенного суда, и подрядчиком, и,
наконец, присяжным поверенным при новых судебных установлениях, стоила бы того,
чтобы на ней подробнее остановиться, но это слишком далеко отвлекло бы нас от
нашей темы. «Отец города», как с шутливым добродушием называли Д. И. Меликова
якутяне, принял меня приветливо, немедленно согласился взять на поруки и принял
на себя ведение дела в Окружном Суде, категорически отказавшись от всякого
гонорара. Отчасти, чтобы избавить своего адвоката от лишней работы, а главное с
определенной целью уязвить г. Миллера, я решил апелляционную жалобу написать
сам. Заручившись словом некоторых солидных по положению обывателей,
согласившихся в случае привлечения меня по новому делу, подтвердить на суде
факт подслушивания под окнами, в чем практиковался, может быть, по старой привычке
вице-губернатор, я вооружился сенатскими решениями, изданными Таганцевым, и приступил
к составлению апелляционной жалобы. Жалоба преследовала следующие задачи:
доказать неприменимость к делу ст. 287 Уложения и отсутствие в моих действиях
оскорбления вообще при всей видимости такового с подходящим случаю намеком на г.
вице-губернатора Миллера. Так как апелляционная жалоба читалась публично в
открытом заседании Окружного Суда, то огласка была полная.
В жалобе я подробно мотивировал,
почему камера полицейского надзирателя не может считаться присутственным
местом, и указывал на то, что мировой судья отказал в вызове некоторых из
указанных мною свидетелей, а затем, опровергая указания мирового судьи на то,
что у меня не было разумных оснований заподозрить правдоподобность данных
Вильконецким объяснений, я писал:
«Я полагал, что г. мировой судья
не удовлетворится объяснением, которое удовлетворило полицейского надзирателя,
а меня и до сих пор нисколько не удовлетворяет. Представленная г-ном
Вильконецким квитанционная книга подтверждает совершенно обратное его объяснению:
именно те «неясные догадки и предположения», «на почве» которых я «все время оставался»
по мнению г-на мирового судьи. Г-н Вильконецкий объяснил, что ему нужно было
узнать имя и отчество живущей в нашей квартире г-жи Писаревой для того, чтобы
вручить ей квитанцию во взносе одного рубля в пользу больницы. Между тем в
квитанционной книге, где полученное пожертвование помечено 3-м августа, ее
имени и отчества нет, стало быть не было и надобности для написания квитанции,
тем более в ноябре месяце. Трудно предположить на основании всего поведения
г-на Вильконецкого в настоящем деле, чтобы из чувства какой-то
особой вежливости он думал, не ограничиваясь необходимым, фамилией, включить в
квитанцию имя и отчество; тем более, что он этого и не сделал. Наконец, он мог
узнать имя и отчество г-жи Писаревой и менее окольными путями, раз ему известна
ее фамилия и место жительства. Да и со мной он был знаком, и его визит в мою
квартиру не внушил бы мне подозрения, и я бы действительно не имел «ни
разумного повода, ни основания не верить его объяснению». Но этого мало. В то
время как сам г-н Вильконецкий заявляет, что ему нужно было узнать имя и
отчество г-жи Писаревой, свидетели со стороны обвинения утверждают, что он
посылал мальчика Венцковского узнать имя и фамилию проживающей в занимаемом
мною доме, да еще запретил мальчику говорить, кто его послал. Г-н же
Вильконецкий, который, надо полагать, для пущей «вежливости» хотел исправить
«ошибку» в квитанционной книге, оказался так невежлив, что даже не извинился в
столь неосмотрительно причиненном всему нашему дому беспокойстве. Все ото,
конечно, заставляет с подозрительностью относиться к чистоте его намерений, и я
беру на себя смелость с большей. чем раньше, уверенностью повторить сказанное
уже в моем заявлении на имя г-на мирового судьи, что такое повеление
приличествует разве только шпиону или вообще человеку непорядочному. В своем
заключительном слове я обратил внимание г-на мирового судьи, как на причину
моего страстного желания добиться объяснения таинственных манипуляций г-на
Вильконецкого, на некоторые сопутствующие обстоятельства, как-то: таинственный
хруст под окнами нашей квартиры, замеченный в некоторые вечера; подслушанный
нашим домохозяином разговор двух неизвестных; личность, выслеживавшую г-на
Пекарского, живущего в одном со мной доме. Даже в некотором роде официальное
положение не является достаточной гарантией чистоты намерений, как показывает
покушение на убийство и ограбление Ковальского. Конечно, я бы не имел ничего
против, если бы сам г-н вице-губернатор сделал мне честь прогуливаться под
моими окнами, как он это делал во время замещения им должности губернатора под
окнами других лиц. Но личность г-на Вильконецкого не может мне внушать
подобного безусловного доверия. Щадя его, и так уже оплеванного, я не коснулся
на суде его характеристики. Еще до занятия им должности смотрителя больницы он
сидел в тюрьме за кражу. Известно, благодаря кому он держался на своем месте до
последнего времени [Понятный для тогдашних якутян намек на вице -
губернатора Миллера.]. Я не могу ссылаться на слухи, но слухи,
недостаточные для полной доказательности, нс могут не производить некоторого
субъективного действия. Так или иначе, но я не мог отрешиться от мысли, что
Вильконецкий принадлежит к категории людей, о которых я говорил выше. У меня
было только подозрение, но я знал, что под видом разведок о благонадежности
творятся разные свои делишки, а с этой стороны, как я надеюсь, ясно, что
особого доверия г-н Вильконецкий не внушает. Вот почему, не имея достаточных
данных, чтобы привлечь г-на Вильконецкого к законной ответственности,
вынужденный оставаться «на почве неясных догадок и предположений», как угодно
было выразиться г-ну мировому судье, увидевши, что последнее средство к
выяснению дела темного и таинственного из моих рук ускользает, так как
обещанный протокол составлять отказываются, я вынужден был, к своему
прискорбию, плюнуть в лысину г-ну Вильконецкому, чтобы он, хоть как обвинитель,
на суде высказал правду, думая, что уже сама Камера Суда, где, конечно, ему не поспешат
предложить, стул, будет ему импонировать, и он не решится говорить неправду, из
моих неясных догадок сложится нечто ясное и определенное.
«Г. мировой судья находит, что
я грубым очень образом оскорбил г. Вильконецкого. Оскорбление есть, конечно,
постольку оскорбление, поскольку сам оскорбляемый его чувствует. Г-н же
Вильконецкий так спокойно отер голову и так непринужденно продолжал сидеть на
стуле, как будто и плюнули-то не в него, а куда-нибудь в сторону».
На основании всех этих
соображений я просил Якутский Окружной Суд пересмотреть дело, приговор мирового
судьи отменить и признать меня в проступке, предусмотренном 287-й статьей
Уложения о Наказаниях невиновным.
В Якутском окружном суде дело
мое разбиралось 12 января 1901 года. Одним из наиболее ярких моментов процесса
было показание Э. К. Пекарского. Надо было видеть физиономии слушателей,
столпившихся в зале, когда Э. К. начал свое показание: «Еще в бытность мою в Батурусском
улусе до меня стали доходить слухи, что Вильконецкий состоит агентом вице-губернатора
Миллера».
И. д. прокурора Архангельский,
видевший в моем процессе удобный случай выдвинуться, начал свое заключение
весьма патетически: «мы видим в обвиняемом представителя идей свободы,
братства, равенства... И что же? Через его апелляционную жалобу красной нитью
проходит стремление к поруганию человеческой личности». Соглашаясь с указанием
жалобы на неприменимость 287 ст. Улож. о нак., он усматривал в моих деяниях
проступок, предусмотренный 135 ст. Уст. о нак., т. е. нанесение оскорбления в
публичном месте (а не присутственном). В заключение он заявил ходатайство о
выдаче ему копии апелляционной жалобы, так как «в ней допущены оскорбительные
выражения по адресу администрации».
В своем последнем слове я
сказал приблизительно следующее:
«Прокурор в своем слове
обвиняет меня в том, что будто бы я плюнул на лысину Вильконецкого с заранее
обдуманным намерением, но я, с своей стороны, категорически отвергаю такие
предположения и ставлю на вид то обстоятельство, что, когда Вильконецкий
приехал в полицию, я поздоровался с ним. Начался разбор дела, я добивался
правосудия, просил составить протокол и мне во всем было отказано; тогда только
я подошел к Вильконецкому и плюнул ему на лысину с целью выяснить все те
обстоятельства на суде, которые натолкнули Вильконецкого на это, так как он
человек не внушающий доверия и подозрительный».
Окружный Суд приговор мирового
судьи отменил; и, соглашаясь с заключением прокурора, он признал меня виновным
не по 287 ст. Улож. о нак., а по 135 ст. Уст. о нак., и «принимая во внимание,
что, как выяснилось из обстоятельств дела, в момент совершения преступления,
обвиняемый был крайне раздражен предшествовавшим поведением Вильконецкого, а
также и отказом полицейского надзирателя Олесова составить протокол». Окружный
Суд постановил подвергнуть меня домашнему аресту на четыре дня, т. е.
приговорил к низшей мере наказания.
Как мне потом передавал один из
членов суда, прокурор, прежде чем исполнить свое намерение — привлечь меня к
ответственности по новому делу, о чем он заявил в судебном заседании, обратился
с частным письмом к прокурору Судебной Палаты. В этом письме он излагал, что
предполагал привлечь меня по 286 ст. Улож. о нак., но так как в городе
известно, что вице-губернатор действительно подслушивал под окнами, то,
опасаясь уронить престиж администрации гласным обсуждением этого щекотливого
обстоятельства, он от дальнейшего преследования отказался. Прокурор Судебной
Палаты одобрил благоразумное решение своего подчиненного. Ст. 286 говорила об
«оскорблении должностного лица в бумаге, поданной в присутственное место». Этот
полуневольный пробел со стороны прокурора был восполнен кассационной жалобой
частного обвинителя. Заметим, что в Сибири кассационной инстанцией для съезда
мировых судей являлась, вместо Сената, Иркутская Судебная Палата.
Вильконецкий в своей жалобе,
между прочим, писал:
«Апелляционный отзыв
обвиняемого Катин-Ярцева по закону подходит под общее понятие прошений,
подаваемых в присутственные места и должностным лицам и в силу 266 Уст. Граж. Судопр.
не должен заключать в себе укорительных и позорящих честь другого лица
выражений, и прошения, где допущены подобного рода выражения, должны быть
возвращены просителю; между тем, в нарушение коренного по сему закона Окружным
Судом, принят апелляционный отзыв Катин-Ярцева и такому делу дан ход в публичном
заседании, несмотря на то, что в отзыве этом не только допущены выражения, явно
и публично позорящие мою честь, как лица частного, но также и как
должностного, причем даже задета честь и неприкосновенного ни в чем к делу
администратора, почему отзыв обвиняемого Окружным Судом должен бы быть
возвращен и тем более еще, что обвиняемый Катин-Ярцев принадлежит к
категории государственных ссыльных, для которых, естественно, выставление действий
администрации в неблаговидном виде желательно» (Курсив везде мой).
19 мая 1901 г. жалоба
Вильконецкого разбиралась в Иркутской судебной палате. Палата оставила ее без
последствий. В частности, что касается указания Вильконецкого на оскорбительный
для администрации характер моей апелляционной жалобы, то Палата нашла, что
«ссылка кассатора на помещение Катин-Ярцевым в апелляционной жалобе
оскорбительных выражений оправдывается содержанием этой жалобы и может вызвать
ответственность ее автора в установленном порядке, но не лишает силы
постановленного Окружным Судом в апелляционном порядке приговора».
Летом 1901 года, я ожидании
эпидемии, Якутск усиленно чистил свои обывательские дворы, представлявшие собою
настоящие авгиевы конюшни. Я работал в санитарной комиссии. Однажды захожу в
полицию по санитарным делам. — «А ведь приговор вступил в законную силу», с
приятной улыбкой сообщает мне полицейский надзиратель Климовский: «Следует вам
свой домашний арест отбыть». — «Отлично». — «Только вы извините, придется к вам
на квартиру городового прислать». — «Ну, что же, присылайте». Полицейский
надзиратель почесывает затылок: «Да как его и пришлешь-то: такой-то городовой
сидит под арестом за пьянство, такой-то уволен за дебош, как подумаешь, так и
прислать-то некого». — «Знаете ли, можно ведь и без городового, но как бы с
городовым» подаю я мысль. — «Вот, вот, именно так и придется». — «Ну, а если
меня к больному вызовут». — «Ну, что же, не можете же вы отказаться».
Так идиллически закончилось мое
маленькое дело. Якутская ссылка видала и крупные времена. Уже по окончании моей
ссылки разыгралась трагическая «романовская» история, в свое время описанная ее
участниками. Но если даже на войне под гром орудий и на фоне всеобщего
разрушения разыгрываются и комические эпизоды, то тем более в революционной
борьбе, а особенно в ссылке; здесь, где так сильно давал себя чувствовать
«быт», существовала почва и для соответствующих бытовых картин.
Как ни незначительно было мое
дело само по себе, для Якутска оно являлось целым событием. Г. Миллер поста
якутского губернатора так и не получил, а спустя некоторое время его из Якутска
убрали. Якутский обыватель увидел, что даже и на легальной почве возможна
борьба с администрацией, и от многих обывателей я получил выражения сочувствия.
В. Катин-Ярцев
/Каторга и Ссылка. Историко-революционный
вестник. Кн. 13. № 6. Москва. 1924. С. 179-189./
«Полицейский
чиновник Станислав Вильконецкий (Вильканкий) из Якутска. На верхнем снимке он
как полицейский надзиратель; 3 сентября (очевидно, по старому стилю) 1902 года.
На нижнем снимке – в
качестве якутского уездного исправника; 1910 год. Фото из фондов музея МВД по
Республике Саха (Якутия)». /http://i041.radikal.ru/1107/3b/ac41ce3f765d.jpg/
Служащие Якутской городской и окружной полиции:
(Слева направо I ряд) Чепалов Н. Е., Валь
И. Т., Крафт И. И. - губернатор Якутской области, Душнин и Васильев. (II ряд)
Горанов Н. Н., Вильконецкий, Охлопков, Литвинцев, Литвинцев
«Андрей Константинович
Ширман окончил в 1873 году Медико-Хирургическую академию, служил лекарем в
Тенгизском и других полках, участвовал в походах против горцев Терской области
и Дагестана. Ширман был женат и имел двоих дочерей. Как и многие еврейские
врачи, Ширман крестился, что позволило ему сделать карьеру: стать статским
советником, доктором медицины, кавалером многих орденов. Его же жена и дочери
остались в иудейской вере. В 1916 году на Ширмана подал жалобу окружной
исправник Вильконицкий, что Ширман не торопился оказать помощь раненому. На что
Ширман отвечал, что Вильконицкий грубо обращался с Ширманом. как писал Ширман,
Вильконицкий выразился словами, начинающимися с буквы «ж» и «пусть убирается в
п...у» [ЦГА РС(Я). Ф. 12. Оп. 2. Д. 10927.]. /Гройсман А.
Евреи в Якутии. Ч. I. Община. Якутск. 1995. С. 30./
19 февраля 1919 г. «бывший полицейский Вильконецкий» был расстрелян в числе прочих
13 человек большевистской властью, месте с Антоном
Громадзинским. «Обращение к гражданам»
с сообщением о расстреле подписал начальник Военно-революционного штаба Харитон Афанасьевич Гладунов (бывший
уголовник-фальшивомонетчик), уроженец д. Семеновка Руденской волости Гомельского
уезда Могилевской губернии. Персональную ответственность взял на себя наспех организованный
«ревтрибунал» в составе Богдана Мельхиоровича Чижика, сына командира повстанческого отряда в Минской
губернии. [ПАЯО, ф. 2, оп. 1, д. 3, л. 11].
«Вильконецкие
(Вильконицкие) – известен Евстафий Вильконецкий, род. ок. 1846 г.; находился
под надзором полиции с 30. 03. 1867 г. «за участие в отобрании с насилием от
жителей продовольствия для мятежников, лишён всех прав состояния с конфискацией
имущества и сослан на каторжные работы в заводах сроком на 6 лет». Проживал во
2-м Модутском наслеге Намского улуса; по Манифесту от 16. 04. 1866 г. был
освобожден от заводских работ и назначен на поселение в Якутскую область. Известны
Е. И. Вилконецкий и С. Е. Вильконецкий, также олёкминский окружной исправник Вильконицкий
(1916) и Вильконецкий - полицейский г. Якутска (расстрелян 19. 02. 1920 г. по
решению Якутского военно-революционного штаба)» [(Адрес-календарь
Якутской области. 1905 г.; Захарова Т.В. История библиотек Якутии (XVII в.—1920
г.). Якутск: Изд-во ЯНЦ СО РАН, 2004. С. 77-83).]. /Персоналии.
// Попов Г. А. Сочинения. Т. III.
История Города Якутска 1632-1917. Якутск. 2007. С. 202-203./
***********
Литература:
* Отчетъ о состояніи публичной библіотеки съ
апрѣля 1886 по 1888 годъ, составленный г. Москвинымъ. // Якутскія епархіальныя
вѣдомости. Якутскъ. 16 апрѣля 1888. С. 7.
* Катин Ярцев В. Оскорбление действием. (Из жизни в Якутской
ссылке). // Каторга и Ссылка. Кн. 13. № 3. Москва. 1924. С. 179-189.
* Гройсман А. Евреи в Якутии. Ч. I. Община.
Якутск. 1995. С. 30.
* Казарян П.
Л. Олекминская политическая ссылка
1826-1917 гг. Якутск. 1995. С. 207, 468.
* Казарян
П. Л. Олекминская политическая ссылка
1826-1917 гг. /2-е изд./ Якутск. 1996. С. 207, 468.
* Макаров
И. Г. Польские мятежники - в Якутской
ссылке. // Поляки в Якутии. Материалы научно-практической конференции. Якутск,
19 сентября 1997 года. Якутск 1998. С. 24.
* Казарян П. Л.
Якутия в системе политической ссылке России 1826-1917 гг. Якутск. 1998. С. 246,
360, 459.
* Казарян
П. Л. Численность и состав участников
польского восстания 1863-1864 гг. в якутской ссылке. Якутск. 1999. С. 25.
* Степанова
Н. С. Обзор документов НАРС(Я) о
ссыльных поляках участниках польского освободительного восстания 1863-1864 гг.
// Россия и Польша. Историко-культурные контакты. (Сибирский феномен). Якутск. 1999. С. 123.
* Степанова Н. С. Пребывание польских
повстанцев в улусах Якутии. // Якутский архив. № 2. Якутск. 2001. С. 23.
* Kazarian P. Zesłańcy z okresu powstania styczniowego
okregu olekmińskim (Jukucja) na podztawie materiałów z archiwów syberyjskich.
// Wrocławskie Studia Wschodnie. Wrocław. Nr. 7. 2003. S. 239.
* Казарян П.
Польские повстанцы на Северо-Востоке Сибири: общее и особенное в их
ссылке. // Powstanie styczniowe
1863-1864. Walka i uczestnicy. Represje i wygnanie.
Historiografia i tradycja. Kielce. 2005. S. 121.
* Макаров И. Г.
Уголовная, религиозная и политическая ссылка в Якутии. Вторая половина
ХІХ века. Новосибирск. 2005. С. 53.
* Библиотеки. // Попов Г. А. Сочинения. Т. III. История Города Якутска
1632-1917. Якутск. 2007. С. 139.
* Вильконецкий
(Вильконицкий) Е. И. // Попов Г. А.
Сочинения. Т. III. История Города Якутска 1632-1917. Якутск. 2007. С. 202.
* Вильконецкие (Вильконицкие). //
Попов Г. А. Сочинения. Т. III. История
Города Якутска 1632-1917. Якутск. 2007. С. 202-203.
Вобля Рубэройд,
Койданава
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz