ЎЎЎ Ягор Аляксееў. Прызначаныя або Іван Ласкоў супроць М. Амосава ды П. Аюнскага. Койданава. "Кальвіна". 2020.

                                                        I. АММОСОВ И ОЙУНСКИЙ

    Март 1917 год. Головокружительные события февральской революции. Два друга, Максим Аммосов и Платон Слепцов, еще не принявший псевдоним Ойунский, заканчивали учительскую семинарию, жили вместе в домике Чуохаанти. С ними вместе в этом же домике квартировался политссыльный меньшевик Г. О. Охнянский — один из авторитетных и уважаемых ораторов, да и как человек весьма подготовленный, честный и большой организатор, проявивший свой талант в дни Февральской революции в Якутии.

    Максиму исполнилось тогда полных 19 лет и два месяца, а Платону — 23 года и тоже два месяца. 4 марта на собрании представителей якутского народа выступили широко известные якутские интеллигенты, патриоты, настроенные радикально, желающие от всей души счастья, благополучия, настоящей человеческой жизни своему народу. Один из них Вас. Вас. Никифоров, организовавший под влиянием революции 1905-1907 гг. «Союз якутов», добивавшийся самоуправления якутов в рамках Российского государства, испытал «прелести» царской тюрьмы, поэтому у него были все основания предупреждать собравшихся не увлекаться, быть осторожными, ибо ныне видна лицевая сторона событий, а вот оборотной стороны медали пока обозреть трудно. Вот тогда молодом и горячий Максим попросил слово и попытался возразить, но не очень убедительно, вторым поднялся Платон, которому удалось все же выступить удачно и призвать собравшихся поддержать революцию без всякой оговорки... (1).

    С тех пор молодые революционеры Максим и Платон до конца своей трагической гибели занялись общественно-политической деятельностью, а Платон Алексеевич, к тому же еще — литературной и научной. Оба переписывались, обменивались самыми сокровенными мыслями и движениями тайн души. Оба они были верными друзьями. О трогательной дружбе двух выдающихся сыновей якутского народа написано много. А вот о взаимном «предательстве» написано впервые.

    И. А. Ласков: «С политической стороны Ойунский мне всегда был известен как человек антисоветских, националистических убеждений. Во всей нашей контрреволюционной националистической работе... Ойунский принимал активное участие». Автор приводит текст из показаний Аммосова об Ойунском с изъятием непоправившихся строк. Далее: «Донской мне говорил, что Ойунский полностью в курсе дела шпионской деятельности в пользу Японии его — Донского». Еще Ласков пишет: «Кто знает, может, и вправду Ойунский пошел в суд по просьбе Аммосова. Ведь среди нэпманов — клиентов Донского был некий Цугель — вероятно, родственник Аммосова по жене. Не случайно же Аммосов после суда развил бурную деятельность в Москве и спас-таки Донского приговоренного к расстрелу». (2).

    Как говорится, комментарии излишни. Аммосов и Ойунский были «контрреволюционерами, националистами и шпионами иностранного государства» с начала 1920-х годов. Когда пришло время расплачиваться, то разоруженцы, — цитирую И. Ласкова, пытавшиеся откупиться ценой чужих мук, были похожи на скорпионов, жалящих собственный хвост. Называя в качестве «контры» как можно больше людей, иной раз совсем невиновных, меньше всего они думали о том, что оклеветанные будут    показывать против их самих. Так было, например, с Аммосовым. Вряд ли он думал, закладывая Ойунского, что от него НКВД получит такие показания». «По указаниям  Аммосова, я, будучи Пред. ЯЦИКа, сохранил от репрессии повстанцев 1921-1925 гг. и применил к ним амнистию (...).

    В начале  1934 г. Аммосов дал мне директиву о проведении диверсионно-вредительской работы на отдельных ведущих предприятиях, а  также в колхозах и совхозах и усилить работу по созданию боевых повстанческо-террористических групп». (3)

    Цитата с пропусками И. Ласковым взята из показаний П. А. Ойунского.

    Амнистия повстанцев 1921-1922 годов и участников пепеляевского вторжения (1924), т. н. «тунгусского восстания» (1925 г.), была правдой. Она была одним из элементов новой военно-политической линии, принятой и осуществляемой с середины марта 1922 года, которая санкционировалась правительством России и ЦК РКП(б) и его Сиббюро. Это неоспоримо.

    Главный вопрос — Ойунский и Аммосов «признались» в чудовищных политических преступлениях — в национализме, т. е. ненависти к русским и другим народам страны, активной и сознательной службе интересам якутских тойонов, кулаков и купцов, в измене своей Родине — в шпионаже в пользу японских империалистов. Таковы показания Аммосова и Ойуиского в предварительных следствиях. Спрашивается: они же были ликвидированы совершенно справедливо, какая же пощада могла быть к ним со стороны той власти, которая доверяла им и выдвигала их на высокую партийную и государственную должность?

                                   2. ОСНОВНОЙ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ВОПРОС

    И. Ласков: «Естественно, что особую ценность представлял и «сам источник показаний». Этим и объясняются странности, которыми сопровождается следствие по делу Ойунского». (Подч. мною — Е. А.) (4) . Особо подчеркивая эти слова Ивана Антоновича, смысл которых легко можно уловить, сравнивая со знаменитой в кавычках «теорией» грозного прокурора — иезуита Вышинекого Андрея Януарьевича. Нечеловеческие истязания в стенах следственной тюрьмы т. н. политзаключенных и признание ими своей «вины», оговоры на товарищей оправдывались признанием обвиняемого, как о решающем доказательстве вины при рассмотрении дел о государственных преступлениях, начиная с 1934 года. Сталин тогда лично дал директиву о применении пыток по отношению к «врагам народа», в юриспруденции теоретически ее обосновал Вышинский. С тех пор страшные пытки, истязания, издевательства, избиения ни в чем неповинных людей работниками НКВД стали повседневной практикой.

    Громкие политические процессы шли во всех крупных городах страны. Громкие тем, что рабочие и крестьяне под диктовку партийных функционеров, принимали решения о ликвидации «вредителей, изменников, шпионов, диверсантов, террористов» в 1936 году Каменева, Зиновьева и многих других, 11 нюня 1937 года по делу так называемых судебных процессов группы «военных заговорщиков» — Тухачевского и других, группы «буржуазных националистов» Грузии Мдивани, Окуджава и т. д. Политические процессы прошли над троцкистами, зиновьевцами, эсерами, меньшевиками, националистами всех республик.

    Вот стенограмма открытого судебного процесса Верховного Суда СССР под названием «Судебный отчет по делу антисоветского правотроцкистского блока», рассмотренному военной коллегией Верховного суда СССР 2-13 марта 1938 г.». Книга опубликована в 1938 г. в Москве как стенографический отчет из зала суда для массового читателя. На суде председательствовал армвоенюрист В. В. Ульрих, корвоенюрист И. О. Матулевич, диввоенюрист Б. И. Иевлев, секретарь — военный юрист Л. Л. Батнср, государственный обвинитель - А. Я. Вышинский, прокурор Союза ССР. На суде предстали 21 обвиняемый во главе с Н. И. Бухариным, которого при жизни Ленина называли «любимцем партии» и А. И. Рыковым — заместителем Ленина в Совете Народных Комиссаров, после смерти Ленина ставшего председателем СНК.

    По данным прессы того времени на суде присутствовали представители общественности, корреспонденты, в том числе иностранной прессы.

    Допрос ведет Вышинский и делает резюме: «Вы, (Бухарин), будучи не только членом Коммунистической партии, но и членом ЦК, организовывали террористические акты против  руководителей партии?

    Бухарин: Совершенно верно», (5)

    «Рыков:  Стал вопрос, как согласовать силы  контрреволюции для осуществления «дворцового перепорота». Был создан центр для этой задачи с привлечением туда троцкистов и зиновьевцев: Каменева, Пятакова, затем Енукидзе; туда же вошли я, Бухарин и Томский. Мы должны были скомпактовать все силы вокруг этого центра, причем с этим центром была связана военная группа Тухачевского и группа Якира». (6)

    «Вышинский: Я спрашиваю, у вас был план ареста в 1918 году товарища Сталина?

    Бухарин: Был план ареста Ленина. Сталина и Свердлова...

    Вышинский: А насчет убийства товарищей Ленина, Сталина и Свердлова?

    Бухарин: Ни в коем случае».

    Суд по ходатайству Вышинского решил вызвать в качестве свидетелей арестованных, находящихся в предварительном следствии, бывшего секретаря ЦК партии В. Н. Яковлеву, бывших членов ЦК Н. Н. Осинского. В. И Манцева, членов ЦК – левых эсеров Карелина и Камкова. (7)

    «Вышинский: Вы подтверждаете перед судом, что Бухарин вамм тоже говорил о политической целесообразности и необходимости убийства Ленина, как главы государства, Сталина и Свердлова, как руководителей партии и правительства?

    Яковлева: Бухарин говорил об этом». (8)

    Тот самый Акмаль Икрамов, которого якобы, как пишет Ласков, «разоблачил» Аммосов, как «националиста», сказал о себе на суде: «На путь антисоветских действии я вступил в 1928 году. Правда, еще в сентябре 1918 года я вступил в легальную молодежную организацию националистического типа. До апреля или мая 1919 года я состоял членом этой организации. К троцкистской оппозиции я примкнул в 1923 году.

    В 1928 году я фактически был одним из руководителей контрреволюционной организации, которая по существу явилась национал-фашистской».

    В заключительном слове Икрамов сказал: «Полностью признавая все преступления, совершенные мною и совершенные националистической организацией в Узбекистане, которой я руководил, признавая свои преступления, как участника «правотроцкистского блока», я все, что знал, раскрыл, всех участников преступления назвал и сам себя разоружил». (9)

    Это страшная и трагическая комедия, называемая судом, на первый взгляд, кажется абсолютно правдоподобной, события и факты, приводимые в суде кажутся доказуемыми. Но они были получены путем истязания с беспощадным цинизмом, издевательства и надругательства над людьми. О чем на XX съезде партии в 1956 году Хрущев говорил: «Теперь, когда расследованы дела в отношении некоторых из этих мнимых «шпионов» и «вредителей», установлено, что эти дела являются фальсифицированными, признания многих арестованных людей, обвиненных во вражеской деятельности, были получены путем жестоких, бесчеловечных истязаний». (10)

    Хрущев приводил пример с кандидатом в члены Политбюро ЦК Эйхе. Ему переломили позвоночник, который зарос плохо, следователь пользовался этим, причинял невыносимые боли и он вынужден был подписывать то, что предлагали пли переписывать то, что энкавэдэшники заранее писали. Он заявил суду, что его истязали, после этого он стал писать «всякую чушь». Другой член Политбюро ЦК Рудзутак говорил в суде: «Методы следствия таковы, что заставляют выдумывать и оговаривать ни в чем не повинных людей, не говоря уже о самом подследственном». Хрущев приводил ложные показания члена партии с 1906 года Д. С. Розенблюма, который был арестован в 1937 году и подвергнут жестоким истязаниям. Затем его привели в кабинет начальника Ленинградского управления НКВД Заковского, который поставил ему условие: будешь заучивать в течение 4-5 месяцев, и может быть полгода, составленный им фальшивый документ о «Ленинградском центре» контрреволюционной организации с его несколькими филиалами. Процесс должен быть открытым. «Все это время будешь готовиться, чтобы не подвести следствие и себя. От хода и исхода суда будет зависеть дальнейшая твоя участь. Сдрефишь и начнешь фальшивить — пеняй на себя. Выдержишь сохранишь кочан (голову). Кормить и одевать будем до смерти за казенный счет». (10а)

    Методы, которыми добивались самооговорок и ложных показаний по адресу ни в чем не повинных людей: истязание, методы фальсификации показаний — подсказывание, диктовка, подписание заранее приготовленных самими же энкавэдэшниками протоколов допроса, переписывание заранее ими приготовленного текста показаний обвиняемых, открытая, наглая и циничная механика искуственного создания ложных контрреволюционных дел как с Д. С. Розенблюмом.

    Хрущев говорил: «Еще более широко практиковалась фальсификации следственных дел в областях». И это была сущая правда

                       3. ПОКАЗАНИЯ ГРИГОРИЯ ИВАНОВИЧА ИВАНОВА И ДРУГИХ

    Иванов Григорий Иванович родился 25 января 1898 года в с. Урицкое Олекминского района, образование не оконченное высшее, работал на ответственных государственных и партийных должностях, а затем в правительстве  Якутской АССР. НКВД арестовал его 26 июля 1938 года. 8 сентября 1941 года «за принадлежность к контрреволюционной организации заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на восемь лет, считая срок с 26 июля 1938 г.» (11), Президиум Верховного Суда Якутской АССР 9 апреля 1956 года, основываясь на протесте прокурора республики и руководствуясь Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 августа 1955 года, отменил постановление особого совещания при НКВД от 8 сентября, «как неправильное и дело в уголовном порядке за отсутствием состава преступления прекратить.

    Иванова Григория Ивановича полностью реабилитировать.» (12)

    Следователи НКВД в течение 1938-1941 года собрали компрометирующие материалы в нескольких томах на Иванова, в том числе показания заключенных и собственные его признания, протоколы допросов, различного характера заявлений самого Иванова.

    24 сентября 1956 г., т.е. через пять месяцев после полной реабилитации, Г. И. Иванов вновь был вызван в КГБ. На этот раз он дал собственноручное показание о том, каким методом получали от заключенных показания в 1937-1940 годах. Свое показание он начал: «Я, Иванов Григорий Иванович, будучи предупрежденным об ответственности за ложные показании постановлением 95 УК РСФСР, на заданные мне в КГБ при Совете Министров ЯАССР вопросы, показал следующее».

    И бывший узник ГУЛАГа Г. И. Иванов раскрыл ужасающие методы допроса, на основе которого заключенные давали ложные признания и оговоры на товарищей. В изучении и понимании спорных вопросов, затронутых И. Ласковым, эти показания имеют исключительно важное значение.

    Начнем по порядку. В деле Иванова много и даже очень много допросов и показаний. В одном из допросов от 20 сентября 1938 г. Иванов в составе руководящего центра контрреволюционной организации Якутии называет Шараборина X. П., Ойунского П. А., Лисс Ю. М., Окоемова Н. Н., Аржакова С. М., Халмакшеева В. С, Семенова Г. Т., Жиркова И. Н., Новгородова Л. И., Габышева А. Г. и себя, Иванова. Всего 11 человек. Из них только один не арестован — Афанасий Иннокентьевич Новгородов — директор Института языка и культуры после ареста Ойунского. Как члены организации названы 69 человек, в т.ч. Павлов Георгий, Ефремов С., Доброклонский Николай - руководящий работник наркомата внутренних дел, Кочнев П. П.. Пенчуков — быв. начальник управления связи, Тумарча — бывш. зав. финчастью «Холбос», Абабурко — бывш. нач. торговой конторы Якутского территориального управления ГУСМП и другие. Дополнительно назван бывший работник института языка и культуры Ксенофонтов Г. В. «Контрреволюционеры» намеревались перебросить из центра 9 бывших работников Якутии Аммосова, Барахова, братьев Донских, Васильева, Попова и др. «Контрреволюционная организация» имела тесную связь с бывшим председателем СНК РСФСР Сулимовым, бывшим управляющим Главзолото СССР Серебряковым и М. К. Аммосовым. Связь с центром осуществлялась через Шараборина. При отсутствий самого Иванова, Аржакова, Окоемова и Ойунского, Серебряков и Сулимов передавали через Шараборина директиву. Она в следственном деле взята в кавычках. «Широкого разворота событий по созданию повстанческих отрядов в районах Якутии и города и активизации диверсионной и вредительской работы во всех областях народного хозяйства Якутской республики.

    При этом Шараборин нам сообщил, что усиление работы требуется в связи с предстоящими международными осложнениями и намерением Японии в скором времени напасть на Советский Союз». (13)

    Документ составлен правдоподобно. Каждый лист подписан Ивановым, никаких следов принуждения, будто допрашиваемый свои показания дает с покаянной нотой, уточняет, дополняет вспоминает и т.д.

    В действительности эти наговоры на друзей и товарищей, самооговоры, разоблачения следователи добивались путем бесчеловечных истязаний, издевательства, беспрерывных побоев, различных форм пыток. Если у них это не получалось, то они просто фальсифицировали документы, заставляли переписывать, написанные ими же показания, диктовали.

    Об этой страшной практике энкавэдэшников, о зверствах, о методе и способе добычи показаний тот же Григорий Иванович Иванов свидетельствовал 24 сентября 1956 года. — через 16-17 лег после испытанных им самим бесчеловечных пыток и издевательств.

    Моральное подавление и физическое истязание. «Во-первых, я потерял свое имя и фамилию и ко мне обращались не иначе как «ей... в рот «...»..., сос», при чем это обращение сопровождалось самой гнусной и похабной бранью.

    Во-вторых, садиться мне не разрешалось, и я с 9 часов утра до 4 часов следующего дня должен был стоять па ногах и лицом к стене.

    В третьих, в камеру меня приводили в 5 часу, а в 6 часов объявляли подъем, и если после шести часов пробовал сидя прикрыть глаза, то подвергался побоям со стороны охраны внутренней тюрьмы.

    Это положение продолжалось 10-12 дней, при чем за это время у меня распухли ноги, і я от изнеможения падал, в этом случае подвергался пинкам и кулачной расправе».

    Иванов добился визита к Дорофееву — наркому внутренних дел, которого лично хорошо знал и считал раньше скромным, честным и справедливым человеком. Он заявил Иванову, что показание придется ему дать, а в его заявлении о нарушении революционной законности он не верит.

    После этого визита следователи Петров и Миневич заявили, что его в камеру не пустят, «покуда не напишу показаний, и с этого момента прекратили ему выдачу пайка, лишили сна и самое главное — воды, поставили на стойку, и если я, стоя засыпал, то избивали, следователи менялись через каждые два-три часа, и без сна, без воды простоял 5 суток, за это время неоднократно от усталости падал и каждый раз меня поднимали пинками и подзатыльниками. За шесть дней я потерял сознание и очнулся в подвале со скрученными руками, без рубашки и обуви, в трусиках, в грязи образовавшейся в подвале из-за отсутствия параши». На второй день пребывания в подвале Г. И. Иванов согласился дать требуемое следователями показание. «Таким образом, после 25-дневных моральных и физических пыток появились вымышленные показания, как против себя, так и против других работников — людей преданных партии Ленина» (14)

    После этого до ноября месяца 1938 г. особенных происшествий в жизни признавшегося Иванова не было. В ноябре из Москвы приехала комиссия народного комиссариата внутренних дел в составе Виницкого и Разина. Многие заключенные, в том числе Иванов, дали заявление с отказом от своих прежних ложных показании. Виницкий и Разин во всю демонстрировали московский метод допроса.

    После заявления Иванова об отказе, его вызвали в кабинет Дорофеева. Были там Виницкий и Разин. «Почему я не показал о существовании к-р правотроцкистского центра и его руководителе Певзняке». На мое заявление, что я не знаю ни о каком к-р центре, Виницкий выхватил со стола наручники, стал избивать ими приговаривая: «ты у меня еще не это покажешь». После этого меня раздели до белья, повели в подвал, одели наручники по давно испытанному методу, со скрученными назад руками». Все это происходило в кабинете наркома НКВД республики и они добивались ложных показаний о Певзняке — первом секретаре Якутского обкома ВКП(б)» (15).

    Иванов: «Два дня я бегал как сумасшедший по подвалу, чтобы не замерзнуть, подвал в это время совершенно не отапливался и температура была ниже нуля. На исходе второго дня я поп'росил, чтобы меня вызвали. Вызвал Виницкий, я ему заявил, что свое заявление беру обратно. И он па это — это ерунда, то что надписал у Петрова. Это меня не устраивает и ты будешь давать показания па Певзняка, на Дорофеева и других работников Якутского наркомвнутотдела, ибо они здесь в Якутске, якобы прикрывают к-р организацию, и в этой организации состоит Дорофеев и другие работники, что они обещали снабжать оружием. Я категорически отказывался давать такие показания. Тогда Виницкий пригласил Разина и они вдвоем избивали железными прутьями, наручниками, плевали в лицо, выворачивали ноздри, по-ихнему делать компот, кричали через трубку в ухо (граммофон), просовывали в задний проход железо и т.д.». Тогда Иванов согласился подписать показание. (16) Так они добились подписания Ивановым угодного им показания.

    Московские следователи инструктировали как мучить людей. Они прошли школу Ежова и Берия. Бутырская внутренняя тюрьма, через которую проходили жертвы сталинских репрессий, буквально стонала, кричала от истязании энкавэдэшников. Эти же методы демонстрировали здесь в якутской тюрьме московские посланцы. «Нельзя не умолчать о следующем факте. С приездом Виницкого, Разина крики, вопли, рыдания людей, содержащихся в подвале, явственно были слышны, особенно в ноябре в камерах внутренней тюрьмы», — писал Иванов. (17)

    Энкавэдэшники истязали и мучили людей, чтобы они давали угодные им показания. «В эти же дни мне Петров и Миневич стали зачитывать показания, имеющие в НКВД против меня, и других работников Якутии, показания Аммосова, Гуляева (из Казахстана), Барахова, Шараборина (с Москвы), Левина, Куприянова и др. (с. Алдана). А если я указывал на абсурдность этих показаний, часто ссылаясь на решение ЦК партии, Совнаркома Союза, Обкома Якутии, то получал град ругательств и ухудшение режима за «запирательство».

    Следователи готовили тех, которые соглашались давать показания. Подследственный читал компрометирующие материалы, в основном это были показания замученных и истерзанных людей, давали инструктаж о том, каким образом писать, кого включать зарание подсовывая готовый список. К неподдавшимся подсаживали других «раскаивающихся» заключенных, например, ему (Иванову) знаменитого провокатора Левина И. М., к С. М. Аржанову — Лебедкина, А. Г. Габышеву — Куприянова, П. П. Кочневу — Рысакова, Кузьмину — Белого, и т.д. Левин уговаривал Иванова давать ложные показания, он сам, якобы, пытался покончить с собой три раза, но из этого ничего не вышло, теперь «он решил писать и подписывать любые показания, как бы они не были баснословны и что за это пока его хорошо кормят и не пытают».

    О первом вынужденном признании Г. И. Иванова было сказано: «После этого заявления, — продолжает Иванов, — мне принесли поесть, принесли мою постель в кабинет Петрова, и он предложил лечь в его кабинете, покуда он пишет. На другой день Петров меня разбудил, покормил, причем передал мне написанное им, как бы мои собственноручные показания и предложил сначала все это переписать карандашом, он просмотрит и изложит как протокол дознания. К его писанию в «члены к-р организации» я внес по своей инициативе Клубовского, зная что он тесть Петрова, за это он сделал мне выговор и зачеркнул его. Таким образом после 25-дневных моральных и физических пыток, появились мои вымышленные показания как против себя, так и против других работников, людей, преданных партии Ленина». (18)

    Рысаков Николай Гаврильевич — инженер-металлург с высшим образованием, арестованный в Алдане, 22 декабря 1937 года, по списку, данному ему следователем Мавленко, написал фамилию 80 человек, в том числе 35 человек не арестованных к тому времени. Под 33 номером значился поэт С. Р. Кулачиков-Эллэй. (19)

    Очень широко практиковалась провокационная работа заключенных, «пересадка», «подсадка» полностью «расколовшихся» для обработки не признающих свою вину или недостаточно «расколовшихся» заключенных. (19а)

    Иван Петрович Лебедкин, 12 арестованный 23 декабря 1937 года на Алдане, инженер, 14 января 1940 писал: «Для камерной провокационной работы после своего признания был привлечен и я. По заданию Вилинова я лично, не исключая однокамерников Рысакова, Быкова и Белого обрабатывал в разное время на дачу признательных показаний Прокопьева С. Г., Миронова Н. Г. и Полынского Т. Г.». Далее он писал, что после переброски их из Алдана в Якутск для обработки членов «центральной группы якутских буржуазных националистов» алданцы Карпенко и Раковский обрабатывали Певзняка, Лесников — Габышева А. Г. и Байкалова, Рысаков — Конева, Левин — Суханова, Габышева и других, Куприянов — того же Габышева (брат его Петр Габышев уже был расстрелян), Еникеева, Белый — Байкалова и др. (20) Особенно в этой провокационной работе отличался Левин Израил — Израил Менделевич, арестованный Алданским отделением НКВД в декабре 1937 г. В одно время он тоже получил задание следить и обрабатывать Ойунского П. А. Об этом ниже.

    Вот небольшом отрывок из инструктажа Мавленко, данный им Лебедкину:

    Мавленко: «Аржаков признался, но не полностью. Расскажи ему все алданские дела и свое дело, скажите ему, что бесцельно запираться — все равно он вынужден будет признаться, но под его влияние не поддавайся». Тогда Лебедкин спросил следователя: «Могу ли я сказать Аржакову о принимаемом к несознавшимся режиме, на что Мавленко мне ответил, что Аржаков и сам об этом хорошо знает». (21) Следователь Мавленко имеет в виду страшные бесчеловечные пытки, принимаемых и примененных в тюрьме к заключенным вообще, в частности С. М. Аржакову.

    Выводы:

    1. Все показания, арестованных в годы сталинских репрессий были получены в результате применения нечеловеческих пыток, избиений и издевательств, которых отважились выдержать единицы. Например, в якутской тюрьме Илья Николаевич Прядезников, который скончался под пыткой палачей в 7 ч. 30 м. вечера 11 января 1939 г. (22), и печально известной в знаменитой Лефортовской тюрьме (филиал Бутырской тюрьмы) в Москве, где пытали не дающих показания — Александр Васильевич Горбатов — участник двух мировых войн, впоследствии генерал армии.

    2. Очень широко применялась коллективная провокация заключенных. Провокаторы ознакамливали неподдающихся с материалами следствия, в которых содержались оговоры на них, доказывали бесполезность сопротивления, давали инструктаж как писать и что отражать в своих показаниях, уговаривали выполнить все, что требуют следователи.

    3. Следователи получали от заключенных показания, которые устраивали их для «разоблачения» контрреволюционных, буржуазно-националистических, террористических, шпионских, троцкистских, правотроцкистских и тому прочих антисоветских организации. При этом они сами писали показания и давали переписывать жертве или диктовали им, вносили исправления. И это «творчество» называлось собственноручным показанием подследственного. А допрос напечатанный на машине был всецело состряпан ими (следователями), от заключенного требовались только подписи на каждой странице.

    4. В технике допроса и фальсификации показаний заключенных инструктировало и обучало главное управление НКВД. В якутской тюрьме для этой цели из наркомата внутренних дел СССР в ноябре 1938 г. были командированы Виницкий и Разин, которые сами проводили ряд показательных допросов с применением жесточайшей пытки. «С приездом Виницкого, Разина крики, вопли, рыдания людей, содержащихся в подвале, явственно были слышны, в особенности в ноябре в камерах внутренней тюрьмы». Недаром следователи Мавленко и Иванов арестованному второй раз 8 мая 1939 г. Израилу Ароновичу Эстеркессу с большой уверенностью и хвастовством заявили: «У нас не пишущих нет, у нас сейчас пишут все» (Из показания Эстеркесс по делу Вилинова и Мавленко 30 декабря 1939 года. (23-24)

    5. Исследователь, писатель, журналист, имея перед собой фальсифицированные документы, обязан знать их происхождение и обстоятельство возникновения, относиться к ним с величайшей осторожностью и критичностью, искать документы, которые каким-то образом показали бы их подлинную цену, задаться вопросом: насколько объективно отражены события, изучаемые вопросы и исторические процессы. А документы периода сталинских репрессий, которые непосредственно касаются оценки жизни и поведения узников сталинских тюрем, требуют выводов, обобщений, оценок, характеристик только на основе сопоставления, тщательного анализа всех обстоятельств, учета конкретно-исторической обстановки того времени.

                                                         4. ПОДГОТОВКА К АРЕСТУ

    16 декабря 1930 г. секретный агент но кличке «якут» из Ленинграда, вероятно, по требованию своих хозяев, дал характеристику трем лицам: М. К. Аммосову, А. И. Новгородову, и Н. И. Спиридонову — Текки-Одулок. Он считает Новгородова человеком неграмотным и безопасным, а Н. И. Спиридонова опасным авантюристом, бывшим вором, который благодаря поддержке профессоров антисоветчиков Тан-Богораза и др. учился в Ленинградском университете. А на Аммосова агент дает развернутую характеристику как сторонника «кулацкой ориентации и покровительства (бесшабашного) бандитизма — главарей банд ряд лет». Аммосов со своими соратниками добился 100% амнистии участников антисоветского восстания 1921-1922 гг. «не исключая белых офицеров, кои сдались живыми». Участники пепеляевской авантюры «снова получают амнистию с благословения Аммосова и др.». Участники т.н. «тунгусского восстания» против Советской власти 1925 г. — «с ведома и благословения Аммосова» большая часть бойцов банды вовлекаются в нацроту (красная часть). Аммосов защищал участников «ксенофонтовщины», но благодаря комиссии ЦК. «банды и все пособники (вся головка) ликвидирована по настоящему. Бюро обкома распущено, аппарат ЦИК освежен».

    Вывод агента: «Таким образом, 1921-1922 гг. с благословения якутского правительства во главе с Аммосовым и другими в Якутской АССР были заложены корни крупного антисоветского блока на долгие годы».

    Агент жалуется, что Аммосов в Москве пытается скомпрометировать новое руководство и оправдать старое. Он далее писал: «Аммосов в ЦК ВКП(б) работает в качестве инструктора, близок тт. Ярославским, Орджоникидзе, через них имеет влияние на ход событий в ЯАССР». (25) И эти агентурные данные были получены задолго до ареста Аммосова Киргизским управлением НКВД.

    Заявление бывшего кандидата в члены Якутского обкома ВКП(б) (с мая 1925 г. по ноябрь 1926 г.), с 1928 по 1931 г. члена обкома Якутского ЦИКа, с 1933 по 1937 г. — Зейского обкома ВКП(б) ДВКрая Кремнева (Иванова) Афанасия Ивановича о правооппортунистической, буржуазно-националистической деятельности Аммосова, Васильева, Барахова и др. датирована 22 маем 1937 года и его показания о том же подшиты в деле Аммосова, как материалы, уличающие Аммосова в контрреволюционной деятельности и получены Киргизским НКВД 28 мая 1937 года.

    От заместителя по политчасти Аламединской МТС М. Т. Арутюняна в комиссию партийного контроля поступило заявление, в котором сообщалось, что шофер Юрий Сущевский, будучи шофером в гараже СНК, «возил Аммосова в Токман к жене Тухачевского, которая живет в Токмане». (26) Этот факт стал известен и бывшему секретарю Кагановского райкома партии Малышеву, который написал в партколлегию Дудорову донос. В своем заявлении он писал, что он 6 ноября поставил этот вопрос Аммосову, который отказался, а сам Малышев не успел спросить шофера. «И если это подтвердится, то я считаю, что Аммосов маскирующийся враг, все ошибки в Киргизии не случайны, что вообще это не ошибки, а определенная тактика». (27)

    Нарком НКВД Лоцманов в Москву НКВД Литвину 5 октября 1937 года |телеграфирует о связях Аммосова с троцкистами и контрреволюционными буржуазными националистами и просит «данный материал или его копию выслать мне». (28) 5 октября 1937 г. в Ленинград в управлении НКВД Шапиро просит «распорядится арестованного 7 отделением III отдела японского агента писателя Текки-Одулок о его связях с бывшими партийными работниками Якутии, ныне первым секретарем ЦК партии Киргизии Аммосовым, повторяю Аммосовым. Результаты телеграфируйте. Лоцманов». (28а) Затем до ареста Аммосова еще три раза телеграфировал в Ленинград, запрашивая компрометирующие материалы. Зам. наркома Окунев 29 октября телеграфировал в Якутск «официально допросить Кремнева (о) связи Аммосова (с) троцкистами Альперович, Корпаевым (фамилия Карпеля искажена — Е. А.) вопросу его покровительства националистов». (29) Затем были телеграммы в Киргизию, Казахстан, Якутию, Москву с просьбой выслать материалы о контрреволюционной деятельности Аммосова. Из этих данных видно, что снятие с должности первого секретаря ЦК и исключение из состава бюро ЦК 7 ноября было тщательно подготовлено НКВД Киргизии. Аммосов давно, выражаясь терминологией, находился на крючке. Необходимо было только одно — придумать беспроигрышную политическую акцию.

    Знал ли эти материалы И. Ласков? Конечно. Они все подшиты в том же первом томе, откуда он выбирал для своей статьи материалы. Мало того, автор сообщает заведомо неправду. «В Киргизии же в тот момент (до ареста) первого секретаря Аммосова не тронули. Значит, его в сознательном покровительстве «врагов» не подозревали, не было таких сигналов наверх и из НКВД Киргизии». (30)

    До отъезда из Киргизии бывшего наркома Четвертакова после статьи в «Правде» (статья опубликована 13 сентября) 4 отдел УГБ НКВД старший лейтенант Авдеев составил справку о деятельности М. К. Аммосова в борьбе с буржуазными националистами в Киргизии. Справка состоит из нескольких пунктов под грифом «совершенно секретно».

    1. Аммосов на I съезде, где он был избран первым секретарем ЦК партии Киргизии выступил с защитой Булинбаева (позже исправлено па фамилию Ахмед Довлетов, вероятно Булинбаев был псевдоним), арестованного «органами НКВД за участие в к-р националистической уйгурской организации».

    2. При постановке вопроса об арестах бывшим «наркомом т. Четвертаковым к-р организации «СТП» (Социалистическая Туранская партия) Аммосов всячески тормозил эти аресты: «Аммосов не давал согласия на арест руководителя «СТП» Тыныстанова, звонил Четвертакову, «намереваясь предотвратить арест Тыныстанова».

    3. На I съезде Аммосов пытался провести контрреволюционеров Айтматова и Жаломанова и др., которые арестованы как буржуазные националисты, причем «Айтматова рекомендовал на пост третьего секретаря ПК партии Киргизии».

    4. В конце 1936 г. на Фрунзенском городском активе обсуждался вопрос о бывшем секретаре обкома Киргизии (до 1 съезда Киргизская партийная организация называлась обкомом партии) Белоцком, исключенном как троцкист. После принятия решения Аммосов «дважды ставил вопрос и добился отмены этого решения постановлением актива». (31)

    В НКВД о первом секретаре Аммосове имелось определенное мнение как о защитнике «националистов и контрреволюционеров». Еще страшный компромат на Аммосова имеется в письме Четвертакова на имя Ежова, с которым читатели ознакомятся ниже. И. Ласков прекрасно знал все эти документы, но подбор документов производился им с заданной целью. Это, конечно, не дело. Главное управление государственной безопасности НКВД СССР само вело дело Ойунского П. А. В их руках были показания московских заключенных из Якутии Барахова, братьев Донских, Гаврилова, Ксенофонтова, Попова Александра, Карпеля, Альперовича, «матерого буржуазного националиста, шпиона» Аммосова, в которых Ойунский числился вторым после Аммосова или третьим после Аммосова, Барахова. Ойунский был обречен, впрочем также как его друг М. К. Аммосов. Они не вписывались в ту систему, которая окончательно утвердилась в результате сталинских репрессий второй половины 30-х годов.

    Зам. начальника 3-го отделения Главного управления ГБ НКВД СССР майор Поссов 15 января 1938 г. телеграфировал из Москвы во Фрунзе капитану Иванову, «сообщаю: Аммосова допросите подробно об Ойунском — японском шпионаже, выслав срочно протокол допроса». (31) Телеграмма поступила во Фрунзе 16 января. 17 января капитан Иванов из Фрунзе телеграфировал на имя майора Поссова о том, что он сообщает, что протокол допроса Аммосова о шпионской и контрреволюционной деятельности Ойунского Платона Алексеевича выслан. И с большим огорчением информировал: «Показания, правда, слабенькие, но ничего другого Аммосов о нем не дает». Суть участия Ойунского в шпионской деятельности, по показаниям Аммосова, заключалась в том, что он «поддерживал тесную связь по этой части с 1935 года». (32) Необходимо в данном случае особое внимание обратить на дату: 15, 16, 17 января 1938 года. Ойунский был арестован Иркутским управлением государственной безопасности НКВД 3 февраля 1938 года, за 18 дней до ареста Москва получает данные о шпионаже Ойунского. Москва сама готовила арест Ойунского в дни работы первой сессии первого созыва Верховного Совета, где Ойунский участвовал в качестве депутата Совета национальностей. Сессия завершила работу 19 января 1938 г., т.е. за четыре дня до окончания сессии Ойунского уличали в шпионаже в пользу Японии.

    Все же, почему московские  энкавэдэшники не арестовали Ойунского в Москве? Ведь все компроматы были ими собраны. Что им помешало или это простая оплошность — самому Богу известно. А сам Ойунский предчувствовал ли предстоящий арест. Ответить на этот вопрос тоже сложно. Судя по тому как жена Ойунского Акулина Николаевна перевела на покупку очень крупную сумму по тем временам, а именно 5 тысяч рублей, и покупку ценных вещей, произведенную Ойунским на эти деньги, и подарки жене, родственникам и детям, то хочется сказать, что он и не предполагал о предстоящем аресте, во всяком случае, в Москве или по пути. Однако, судя по опубликованному интервью в «Пионерской правде» от 12 января 1938 года, где себя назвал «сыном народа», никогда не изменял интересам народа, всегда был «верен партии и народу», то чувствуются прощальные нотки со своим народом. Впричем, все это предположения и догадки.

    Итак, Аммосов и Ойунский подошли к последней черте, вернее их подвели туда. Арест был заранее запланированный, связанный с самым мощным и грозным НКВД, самой свирепой политической реакцией, перемалыванием личностей, преданных народу и партии, которая у них существовала в идеале, но превратившейся в то время в кровавый орган тирании и ничем не ограниченной личной диктатуры самого нечестного, двуличного, жесточайшего деспота, в то же время демагога, крючковато-хитрым змеиным умом человека, называемого Сталиным. Люди, даже погибая от рук его палачей, с упоением произносили его имя, молились, чтобы он услышал их мольбу.

                                                                        5. АРЕСТ

    Все было готово к аресту и объявлению Аммосова и Ойунского «врагами народа». Аммосова надо было устранить от занимаемой должности, исключить из партии, убедить народ в его «предательстве, двурушничестве, троцкизме» и прочих политических преступлениях. В отношении Ойунского все было проще. Его можно было бы несколько месяцев спрятать от глаз. Человек потерялся без суда и следствия. Родные и близкие целых пять месяцев не располагали никакими данными, мучаются, гадают что с ним случилось. Человек поехал на первую сессию Верховного Совета и не вернулся домой, совершенно исчез. А потом в июне 1938 года первый секретарь обкома партии Певзняк на многолюдном митинге на стадионе объявляет, что Ойунский враг народа.

    Великая дата. Страна отмечает 20-летие Октябрьской революции. Под руководством «гениального» Сталина в стране за этот короткий исторический отрезок времени «построен» социализм. Но это только фасад, которого отлично режиссировал сам Сталин. Праздник 7 ноября. И в столице Киргизии на Красной площади ликовал народ. Проходили колонны за колонной. К демонстрации первый секретарь Киргизии Аммосов вместо лозунга: «Долой фашизм!», крикнул «Долой коммунизм!».

    Документы: свидетельство наркома НКВД Лоцманова, возможно, представителя КПК по Киргизии Иванова И. И. и половина стоящих на трибуне людей. Обычно тогда стояли члены, кандидаты в бюро ЦК т.е. самые высокопоставленные лица и возможно командующие военных округов и крупных военных частей. После демонстрации 7 ноября немедленно было созвано внеочередное бюро, которое вывело из состава бюро и устранило с должности первого секретаря М. К. Аммосова. В тот же вечер Аммосов телеграфировал Сталину. Вот полный текст: «Мною сегодня на самом конце демонстрации, когда проходила последняя грузовая машина с демонстрантами, допущен к-р оговор. Когда подряд повторял лозунг долой фашизм, да здравствует коммунизм, то на третий раз перепутал слова и вышел контрреволюционный лозунг, но сразу же исправился, крикнул — повторил правильно лозунг. Половина товарищей стоящих со мной на трибуне не расслышали, ибо раздавались громкие крики ура со стороны быстро мчавшихся машин. Обсудили на бюро и вынесли решение о моем снятии, должность секретаря поручено второму секретарю, уполномоченному КП выяснить вопрос (о) моей партийности. Прошу отозвать (в) связи с создавшимся положением. Необходимо прислать ответственного представителя ЦККА. Аммосов». (33) Дошла ли телеграмма до адресата — неизвестно. Текст телеграммы подшит в уголовном деле Аммосова. Казалось бы, нет разговора. Сам Аммосов после заседания бюро сразу же отбивает телеграмму не кому-либо, а Сталину, самому Генеральному секретарю с признанием своей ошибки.

    Экстренное бюро ЦК КП(б) Киргизии, обсудив поведение первого секретаря вынесло следующее решение. Приводится оно полностью, т.к. оно раскрывает многие тайны.

    «§1. О первом секретаре КПб) Киргизии т. Аммосове.

    7 ноября с. г. во время проведения трудящейся демонстрации, посвященной 20-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, с правительственной трибуны первым секретарем ЦК КП(б) Киргизии Аммосовым был брошен контрреволюционный лозунг, услышанный также по радио по всему г. Фрунзе.

    На созванном через голову Аммосова бюро ЦК он первоначально дал антипартийное объяснение этому факту, сведя его к обычной оговорке.

    Бюро ЦК расценивает этот факт со стороны Аммосова не случайным.

    На протяжении всей работы в Киргизии т. Аммосов несмотря на предупреждение ЦК ВКП(б) и лично т. Сталина, центрального органа «Правда» и 3 Пленума ЦК КП(б) Киргизии, в связи с допущенными им грубейшими политическими ошибками, выразившимися в гнилой либеральной линии его в борьбе с буржуазными националистами и врагами народа, не сделал для себя никаких выводов, вместо исправления по большевистски своих ошибок проявил недопустимую для большевика растерянность и не возглавил дальнейшую работу по окончательному разгрому врагов народа, не мобилизовал парторганизацию Киргизии на ликвидацию последствий вредительства в республике.

    Бюро ЦК КП(б) Киргизии, выражая тов. Аммосову политическое недоверие, постановляет:

    — Снять Аммосова с работы первого секретаря ЦК и исключить из состава бюро ЦК КП(б) Киргизии.

    — Просить уполномоченного КПК по Киргизии расследовать и разобрать вопрос о партийности тов. Аммосова.

    — Снять кандидатуру Аммосова в депутаты Верховного Совета Союза ССР.

    — Обязанности первого секретаря ЦК Киргизии временно возложить тов. Кенебаеву.

    — Просить ЦК ВКП(б) утвердить данное решение и командировать нового товарища в качестве первого секретаря ЦК КП(б) Киргизии.

    — Учитывая серьезность обстановки сложившейся в Киргизии парторганизации, просить ЦК ВКП(б) о посылке для оказания помощи представителя ЦК ВКП(б)». (34)

    В тот же день 7 ноября Лоцманов телеграфом докладывал Ежову и его заместителю комкору Фриновскому о том, что разбор дела Аммосова кончился в 20 часов вечера, Аммосов устранен от должности первого секретаря, бюро ЦК Киргизии просит «выслать первого секретаря, также ответственного представителя ЦК ВКП(б) в связи (с) серьезным положением парторганизации Киргизии. (35)

    Совокупность рассмотренных документов, порожденных 7 ноября, приводит к мысли, что лозунг, который произнес на демонстрации, был только поводом к снятию его с поста первого секретаря. Настоящая причина, как это указывается в постановлении бюро, гнилое либеральное отношение к «врагам народа» на протяжении всей работы в Киргизии, не умение мобилизовать парторганизацию в борьбе с вредителями, растерянность. Затем к этому припишут очень много политических ошибок и сознательных действий, как «врага народа, партии и шпиона». Все это сделают до ареста — до 16 ноября. Судя по тому, как велась слежка и сбор компромата на первого секретаря до 7 ноября, и участии в нем самого главного управления госбезопасности наркома Ежова, провокация была заранее запланированная политическая акция, которую удалось осуществить наркому НКВД Киргизии Лоцманову. «Услышала лозунг половина стоящих на трибуне». В день празднования на трибуне стояли представители Контрольной партийной комиссии при ЦК ВКП(б) Иванов и ГУ госбезопасности НКВД. Они-то вместе с Лоцмановым услышали, но несмотря на это несколько членов бюро на трибуне осмелились не услышать. Вспомнил об этом спустя 62 года писатель С. Липкин и даже увидел у Аммосова от испуга как «поднялись» волосы. Самому Богу известно из каких соображений или расчета писатель решил написать еще одну очередную клевету на Аммосова.

    Всякий исследователь, исходя из чрезвычайно быстро развернувшихся событий того дня, вполне логично поставить вопрос: действительно ли был брошен Аммосовым лозунг «Долой коммунизм!». Добросовестный исследователь будет рассуждать по следующей логике.

    Первое. Протоколы бюро не велись, так что, кто что сказал восстановить сейчас просто невозможно. И после демонстрации сразу собрали бюро через голову первого секретаря, т.е. не получив от него согласия. Однако он вынужден был присутствовать. Это значит, что заранее с некоторыми членами бюро была договоренность о созыве чрезвычайного бюро после демонстрации. Выступают с сообщением три лица и «убеждают» членов бюро в том, что Аммосов произнес контрреволюционный лозунг. Кто они такие? Лоцманов — нарком НКВД, представитель главного управления госбезопасности НКВД — человек Ежова, приехавший на помощь, Иванов — представитель КПК при ЦК ВКП(б). При этих условиях любой член бюро может сказать, что он «действительно услышал» лозунг, брошенный Аммосовым.

    Второе. Телеграмма Аммосова Сталину 7 ноября. Принято партийное решение, а член партии должен беспрекословно выполнять его, тем более он под давлением очевидцев сам «признал» это. Тут действовал пресловутый принцип демократического централизма: выполнение решений партийной организации — закон для каждого члена партии, тем более если это решение бюро ЦК партии. Таким образом, Аммосов никак не мог отрицать в телеграмме Сталину, приписанную ему постановлением бюро контрреволюционный лозунг. Он в последующих других документах, написанных до ареста, пытается объяснить «оговоркой» с его стороны в следствие чрезмерной усталости и нервным возбуждением.

    Третье. Имеются три документа, анализ которых раскрывает завесу над этим загадочным вопросом. Первый документ, которого как неопровержимый факт приводит в статье И. Ласков. В действительности же документ работает против автора. Документ составлен начальником 8 отделения ЦГБ НКВД Гришиной, вероятно, начальником отделения по наблюдению и контролю переписками граждан, передач радио. Интересно, в этот день дежурила сама начальница, а не ее сотрудники, вместе с ней один дежурный в радиоузле, вероятно, следил за техническим состоянием Она первым пунктом жалуется на радиокомитет, который не согласовал ни с кем программу радиопередач и к тому же директор радиоузла не контролировал. (35) Никого не было в радиоузле кроме двух лиц: начальника одного из отделов госбезопасности и угодного им человека. Записи передач, как вещественное доказательство, бюро не было представлены, было только письменное свидетельство сотрудника Лоцманова Гришиной.

    Вторая группа документов. В уголовном деле Аммосова сохранились протоколы партийных активов, партсобраний, проведенных с 11 до 16 ноября, где единодушно поддерживая решение ЦК Киргизии, требовали «немедленного изгнания» из партии, ареста как врага народа и шпиона Аммосова. Участники собрания обвиняли Аммосова в том, что он не разоблачил «врагов народа»,  не обезвреживал буржуазных националистов и вредителей, сознательно их защищал и т.д. Но ни в одном выступлении не был упомянут столь «возмутительный» контрреволюционный лозунг «Долой коммунизм!», лично услышанный по радио участниками этих собраний. (36) 11-12 ноября прошел Фрунзенский партактив, такие же собрания прошли в Ворошиловградском, Куршавском, Узгенском районах. Партсобрание Сталинградского района требовало «исключения из рядов партии, привлечения к судебной ответственности за антипартийные действия, прикрывательство врагов народа, в пособничестве им и развал работы. Аммосов не только не оправдал доверия ЦК ВКП(б) и 3-го пленума ЦК КП(б) Киргизии, но и углубил свои прежние антипартийные действия, не организовал и не возглавил борьбу по ликвидации последствий вредительства и окончательного разгрома врагов народа — буржуазно-контрреволюционных националистов, троцкистско-бухаринских охвостьев и иных вредителей. Аммосов после пленума продолжал вести как двурушник». (37)

    Третьи группа документов.

    После смерти Сталина и расстрела Берия жена М. К. Аммосова Раиса Израиловна Цугель 4 апреля 1954 года обратилась к Н. С. Хрущеву с письмом о реабилитации своего мужа, старого члена партии М. К. Аммосова. В нем имеются следующие строки: «В чем он обвинялся, я не знаю и до сих пор. В 1940 г. моей дочери сказали в органах НКВД, что он осужден на 10 лет без права переписки, когда он умрет, то сообщим. Никаких сообщений мы не получали». (38) НКВД оставался верен себе: лгать беспардонно. Заявление Р. И. Цугель дали ход и она 27 января 1955 года отнесла очередное заявление о реабилитации своего мужа, где содержится чрезвычайно интересная информация по данному сюжету. Она писала, что между Аммосовым и Лоцмановым были «неоднократные столкновения» за «применение аппаратом последнего недопустимых советским законом методов следствия». «В этой связи Аммосов М. К. даже решил выехать в Москву в ЦК ВКП(б), который дал разрешение на указанный выезд после проведения ноябрьских праздников». В связи с этим надо учесть два обстоятельства; все переговоры Аммосова контролировались той же Гришиной и они немедленно ложились на стол Лоцманова и в случае выезда в Москву Аммосова мог разыграться не на шутку скандал не в пользу Лоцманова. После демонстрации 7 ноября по требованию Лоцманова состоялось, как пишет Р. И. Цугель, внеочередное заседание бюро ЦК Киргизии, где «по информации того же Лоцманова по поводу лозунга, якобы неправильно произнесенного Аммосовым с трибуны во время прохождения трудящихся и услышанного только Лоцмановым (все другие члены бюро ЦК его слышали в редакции доклада Лоцманова) — (подч. мною — Е. А.) — Аммосов был снят с поста первого секретаря ЦК Киргизии (протоколы бюро ЦК от 7/ХI и по данному вопросу, очевидно, в партархиве Киргизии имеются». (39)

    О провокационной акции по поводу лозунга Аммосов после состоявшегося решения бюро ЦК КП(б) Киргизии мог делиться в истинном положении только со своей женой. И она обнародовала это в письме к военному прокурору 27 января 1955 г.

    Еще надо учесть два обстоятельства: в уголовном деле этот лозунг позже не стал фигурировать, несмотря на то, что существовала грозная статья уголовного кодекса об антисоветской пропаганде (ст. 58-10) и даже ее не было в обвинительном заключении на основе, которого арестовали Аммосова. Оно заполнено днем ареста Аммосова — 16 ноября. Второе обстоятельство: Лоцманов и следователь Иванов, который вел следствия, за избиение Аммосова и председателя СНК Киргизии Исакеева и фальсификацию их дела, были приговорены к высшей мере наказания. Со сноской и формулировкой данного документа читатели ознакомятся ниже.

    Совокупность рассмотренных документов приводит к выводу, что т. н. контрреволюционный лозунг, произнесенный Аммосовым 7  ноября, был заранее запланированным коварным приемом, разработанным Лоцмановым при самом ближайшем участии Союзного НКВД и ЦК ВКП(б), и возможно при участии самого Сталина. Сталин вроде бы обещал выслать самолет в 10 часов вечера 16 ноября, а в 4 часа дня Аммосова арестовали. Возникают вопросы: почему Аммосова сразу не вызвали (с 8 по 13 ноября) в Москву? Ведь 14 ноября исключили его из партии, шла бешеная устная и печатная компания против первого секретаря. Разве нужен был исключенный из партии 14 ноября — простой человек, подозреваемый в страшных политических преступлениях Сталину и ЦК ВКП(б). В таком случае чего стоило обещание Сталина выслать Аммосову самолет в 10 часов вечера в день его ареста 16 ноября?! Нет. Сталин наслаждался, представляя как один из его бывших секретарей Центрального комитета партии метался, ища пощады от него. Исследователей психологии Сталина и его душевного состояния не удивляют беспредельное коварство Сталина по отношению к своим очередным жертвам.

    После снятия с должности первого секретаря до ареста Аммосова ведомство Лоцманова, ГУ ГБ НКВД СССР в Москве развернули кипучую деятельность по разоблачению Аммосова. Тут и агентурные данные, телеграммы в Якутск, Алма-Ату, в Москву, всевозможные переписки, требования, просьбы выслать компрометирующие материалы как врага народа, троцкиста, буржуазного националиста, шпиона Аммосова. Из этой массы документов читатели могут ознакомиться только с одним — телеграммой Лоцманова Ежову и его заместителю комкору Фриновскому от 15 ноября, за день до ареста Аммосова.

    «Дополнение моей телеграммы. Сегодня получил следующий ответ Ленинграда мой запрос: показаниям Спиридонова (крупный японский шпион) Аммосов изобличается как участник якутской контрреволюционной националистической организации. Этой почвой был связан японской разведкой. Вчера Аммосов исключен из партии. Завтра намеревается выехать. Срочно прошу санкцию его арест. Может скрыться». (40)

    Желаемая санкция была получена и оставалось только выполнить НКВД Киргизии одну простую формальность — вывести обвинительное заключение, на основе которого должны были арестовать Аммосова. Оно было принято 16 ноября: «Достаточно изобличается к том, что он является агентом иностранной разведки» и т.д Постановили: «Гр. Аммосова Максима Кировича в качестве обвиняемого по ст.ст. 58-4 и 58-6 УК РСФСР»... содержать под стражей». (41) Не подозревается, а «достаточно изобличается» и вот, во что бы то ни стало надо было «изобличать» его любыми средствами и способами, а эти способы уже к тому времени применялись с достаточной эффективностью и успехом.

    Итак, Аммосов был арестован, как уже сказано, в 4 часа дня 16 ноября 1937 года.

    Если подготовка к аресту Аммосова требовала значительного усилия и времени, то арест Ойунского был проще, только удивляет одно: почему же его не арестовали после сессии в Москве. А вот датировка первого и возможно последующих показаний явно были фальсифицированы органами НКВД — мастерами выдумки на всякие замыслы и фальсификации документов.

    Зам. наркома НКВД комкор Фриновский 2 февраля дал распоряжение Иркутскому НКВД арестовать Ойунского. Текста самой телеграммы нет, но есть постановление об аресте Ойунского НКВД в Иркутской области от 3 февраля 1938 г. Обвинительная статья уголовного кодекса не проставлена, там прочерк, «избрать содержание под стражей по 1-й категории, направить его этапом в распоряжение 4 отдела ГУГБ НКВД СССР». Подпись под документом особоуполномоченного управления Иркутского НКВД ст. лейтенанта госбезопасности Шевелева. (42) Арестован был Ойунский в центральной гостинице г. Иркутска. Ордер на арест выписан 4 февраля. Вероятнее всего, узнав о приезде депутатов из первой сессии Верховного Совета, начальник управления мог дать 3 февраля устное распоряжение об аресте Ойунского Шевелеву, а ордер выписал 4-го — в день отправки Ойунского в Москву.

    В этом совершенно ясном эпизоде И. Ласков допускает две серьезные неточности и на этой основе бросает тень в адрес всех депутатов, которые «проглядели» арест Ойунского в вагоне и второе содержание арестованного. По первой категории содержали преступников, подлежащих к высшей мере наказания, по второй — отправляемых в лагеря, а по третьей — в ссылку. Ойунского, подозреваемого, а затем «уличенного» к наказанию, подлежащему к расстрелу автор с кощунством, присущим следователям сталинских репрессий пишет: «В Якутск из Москвы Ойунский был отправлен «особым конвоем в отдельном вагоне-зека». Какое это было большое облегчение поймет лишь тот, кто читал воспоминания несчастных, которых перевозили в битком набитых теплушках». (43) В Москву из Иркутска увезли Ойунского таким же способом. Аммосова из Фрунзе привезли тоже отдельным вагоном. Вагон Ойунского прибыл в Москву 13 февраля. Ойунскому было предъявлено обвинение на следующий день после приезда в Москву, т.е. 14 февраля по четырем статьям 58 п. 1 — измена Родине, мера пресечения — расстрел, 58-11 — организация всякого рода вооруженного восстания — ВМН, по статьям 58-6, 58-7 то же самое — расстрел (44). И вот этого человека, которого изобличали в преступлениях по четырем статьям, присуждающих к расстрелу, Ласков пишет: «Поэтому, исходя из практики НКВД, можно предположить, что у подручных Ежова был план отпустить поэта, сделав из него осведомителя». (45) Не страшны слова показаний, которые были добыты энкавэдэшниками путем страшных истязаний Аммосова и Ойунского, порочащих друг друга, а страшны выдумки, обобщения, оскорбления в адрес замученных и четырежды приговоренных к расстрелу ни в чем неповинных людей.

    И. Ласков выудил, так сказать, все что мог для политической компрометации Ойунского от даты письма Ойунского наркому Ежову. Дата документа проставлена 3.II-1938 года — днем ареста. Он приводит весь текст заявления и делает следующие выводы: «Таким способом, думалось ему, (будто бы ему приходилось быть в положении Ойунского — Е. А.), он убивает сразу трех зайцев: снижает собственную вину, отмеживается «от подпольной организации и одновременно разоблачает ее, за что полагалось снисхождение». (45). Нет необходимости останавливаться на некоторых оскорбительных, колючих и прочих выпадах И. Ласкова в адрес Ойунского.

    Добросовестный исследователь обязан был искать и другие источники, зная фальсификацию следователями документов, диктовку их зарание ими же заготовленных текстов. Заставить писать Ойунского, проставить дату по своему для следователей — дело пустяковое. Исследователь в данном конкретном случае должен поставить вопрос: Ойунскому не предъявлено обвинение, он не знает в чем его обвиняют.

    Иркутскому отделу незачем было снимать допрос, ибо им тоже не было ничего известно. Далее Шевелев производил вместе с комендантом тюрьмы Ю. Поповым личный обыск. Все это было занесено в протокол обыска, отобрано 8 различного рода личного документа, купленные из московских магазинов драгоценности, детские платья, ботинки, деньги в сумме 1872 р. 98 коп., часы, очки, запонки и четыре письма, в том числе Тихонову Г. П., Романову П. П. и два письма от двух москвичей-якутов. Они «перепровождаются» особым конвоем для опасного преступника Ойунского. (46) Нигде не указано, что первое признание Ойунского в виде заявления Ежову присылается конвоем, тогда как перечень документов, писем, вещей занесена в описи и переданы конвою, копия самому арестованному Ойунскому.

    Самый главный документ, который проливает свет над этой проблемой, собственноручное показание Г. И. Иванова от 24 сентября 1956 года КГБ Якутской АССР о методах допроса и получения признания от заключенных. В начале данной статьи отводилось значительное место в связи с важностью документа Г. И. Иванов, очень хорошо знавший Ойунского, писал: «Ойунского Платона Алексеевича встретил у следователя, следователь не возражал, чтобы мы переговорили. Он рассказал, что на путь ложных показаний он встал в Москве Наркомвнутделе, что ему там много пришлось пережить, что он был на грани смерти, и был вынужден подписать ложные показания на себя и других, что после подписания лечили в больнице НКВД и в Якутск привезли использовать как свидетеля. Он также умер в тюрьме». (47) (Подчеркнуто мною — Е. А.).

    Протокол очной ставки между Ойунским и Ивановым сохранился. Очная ставка состоялась 8 августа 1939 г. с 12 ч 10 м. до 15 ч. 40 м. (Архив МБ, д. 2319-р, т. 1, лл. 260-265).

    Ойунский был реабилитирован 15 декабря 1955 года, а свои показания Иванов дал 24 сентября 1956 года, тогда никто не знал, что Ойунский вынужденные ложные показания давал «находясь на грани смерти», в обстановке избиения и издевательства (ему там пришлось «много пережить»), И только после того, как он дал ложные показания, его положили в тюремную больницу.

    4 декабря 1938 г. зам. начальника санчасти Бутырской тюрьмы военврач 2 ранга Розовский написал представление зам. главного тюремного управления НКВД: «Арестованный Бутырской тюрьмы НКВД СССР Слепцов-Ойунский 45 лет страдает туберкулезом легких и явлениями цинги.

    Нуждается в усиленном питании».

    Зам. нач. главн. управления тюрьмы в свою очередь 11 декабря написал: «Направляется справка зам. нач. санчасти Бутырской тюрьмы ГУГБ о состоянии здоровья арестованного Слепцова-Ойунского Платона Алексеевича числящегося во 2 отделении ГУГБ, по принадлежности». 15 декабря зам. 2-м и 4-м отделами направили «на текущий счет» Ойунского 50 рублей. Эти деньги поступили начальнику Бутырской тюрьмы 17 декабря 1938 года. (48) И это трактуется Ласковым до обидного превратно, как будто Ойунский находился под «крылышком у НКВД». Действительно, как пишут авторы книги «Центральное дело», Ойунского считали «особо важным заключенным» для использования в разоблачении якутского буржуазно-националистического, троцкистско-бухаринского центра и во что бы ни стало его надо было живым доставить в Якутск. О том какие он давал сведения в Якутске о заключенных читатели найдут в следующем разделе.

    Сейчас самый главный вопрос: Ойунский не давал никаких сведений в Иркутске 3 февраля. Это очередная фальсификация следователей, он проставил дату под их диктовкой и весь текст мог быть продиктован ими. На листке пролита вода, левая его сторона замазана, но буквы отчетливо видны. Как известно заключенных, водой не баловали, вода могла быть и слезой Ойунского.

    Когда поступил в больницу Ойунский не известно, в санчасти тюрьмы решили подкормить и поставить его на ноги.

    Итак, Аммосов и Ойунский изобличены по четырем статьям, каждый из которых приговаривал к расстрелу, их считали особо опасными преступниками. НКВД добился от них чудовищного овинения своих друзей, самооговора путем страшных пыток, издевательств, истязаний и неслыханного морального террора.

                                 6.  АММОСОВ, ОЙУНСКИЙ И ЭНКАВЭДЭШНИКИ

    И. Ласков пытается представить Аммосова и Ойунского — людьми, давшими порочащие самих себя и товарищей показания, мол, никто их не пытал, наоборот НКВД относился заботливо и предупредительно.

    1. «Выходит их (киргизских «буржуазных националистов» — Е. А.) вовсе и не Аммосов спасал, а своими средствами энкавэдэшник Четвертаков». Об аресте председателя Совнаркома Киргизии Щербакова: «Аммосов, выходит, и без конкретных данных настаивал на аресте». (49)

    2. «...он вышел без потерь благодаря тому, что поставил под удар их коллегу — бывшего наркома Четвертакова». (50)

    3. «Аммосов же на посту своем сохранился и совместно с новым наркомом Лоцмановым приступил к настоящему прочесыванию кадров». (51)

    4. Четыре письма Аммосова из тюрьмы наркому Лоцманову, причины возникновения которых Ласков объясняет легковесно и оскорбительно: «...Не привык отчитываться в виде капитана НКВД». И это несмотря на то, что Лоцманов наложил резолюцию: «Вызвать ко мне после дачи показаний о шпионской и к-р (контрреволюционной) деятельности». Тут, сразу проглядывается мстительный и злобный человек, который хотел бы насладиться униженным и доведенным до отчаянного состояния вчерашнего первого секретаря, который осмеливался не ослушаться его — всесильного наркома. «...Лоцманов не относился к Аммосову плохо, как считают И. Николаев и И. Ушницкий».

    «Лоцманов — человек во Фрунзе новый, с которым с Аммосовым не было никаких столкновений. Во-вторых, нелепо думать будто бы в НКВД били всех подряд. Выбивали «улики» тогда, когда не было иного способа их добыть, в случае с Аммосовым «компромат» шел сам».

    5. Во Фрунзе показаний от Аммосова не добивались пыткой. В противном случае «в НКВД СССР он мог бы подать на эти пытки жалобу, а заодно отказаться от вырванных признаний». (52)

    И. Ласков с особенным остервенением и предвзятым нехорошим замыслом пытается доказать о тесном сотрудничестве Ойунского с НКВД. У него вторая публикация названа «Под крылышком НКВД».

    В статье было сказано «об отдельной привилегированной камере «вагон-зека» при перевозке Ойунского, о перечислении ему 50 рублей по ходатайству врача санчасти тюрьмы для усиления умирающего Ойунского, о «задумке» подручных Ежова использовать его, как секретного агента. Все это несостоятельные выводы и догадки И. Ласкова.

    Необоснованными являются и комментарии Ласкова к воспоминаниям жены Ойунского — А. Н. Борисовой-Ойунской. Иван Антонович неужели всерьез думает, что грозный для заключенных следователь Мавленко будет кричать и бить Ойунского при жене. Мавленко Юрий Петрович — человек неглупый, Не молодой (ему было за 40 лет) и другие сотрудники хотели выглядеть за пределами своих кабинетов и камер тюрьмы вполне респектабельными: если угодно «заботливыми», «добренькими», «милыми» и кем только угодно в глазах посторонних. Это был не только их личный престиж, но и реклама для фирмы. Ласков, причисляя и по своему комментируя документ, вынес страшное обвинение Ойунскому: «Поэтому можно сказать без обиняков, что все приведенные факты свидетельствуют о тесном сотрудничестве Ойунского с органами НКВД: предоставляемые ему поблажки платой за постоянную готовность помочь следствию и хорошую память на бесчисленных врагов». (53). (Подч. мною Е. А.).

    Во всем надо обстоятельно разобраться, причем объективно на основе критического изучения документов НКВД и других материалов, сдерживая эмоцию. Хотя, по правде говоря, прочитывая статьи и выводы в них, сравнивая факты в статьях Ласкова и «уголовных делах» Аммосова и Ойунского и других материалах, трудно воздержаться от крика возмущения и душевной боли, от стыда по отношению к исследователям, использующих нечестно многим недоступные материалы и документы.

                                                                   а) АММОСОВ

    Сотрудничество Аммосова с НКВД и его борьбу с киргизскими «буржуазными националистами и контрреволюционерами И. Ласков черпает в основном, из двух документов: из письма бывшего наркома НКВД Киргизии Четвертакова Ежову, написанного после снятия с должности в результате обсуждения статьи в «Правде» от 13 сентября 1937 г. «Гнилая политика ЦК КП(б) Киргизии». Копия письма Четвертакова сохранилась в уголовном деле Аммосова. (54) Второй документ: объяснение М. К. Аммосова о своих якобы ошибках по работе в Киргизии и о своей 20-летней партийной работе уполномоченному КПК по Киргизии И. И. Иванову. Она написана им после снятия с должности первого секретаря и исключения его из состава ЦК. Датировано — 11 ноября 1937 года. Вероятно от него потребовали объяснение в связи с рассмотрением его партийности. (55)

    После статьи в «Правде» в течение четырех вечеров обсуждалось на партийном собрании НКВД деятельность Четвертакова и он был снят с должности как затянувший дело разоблачения врагов народа. Аммосов, выступил на собрании, сказал будто бы он (Четвертаков) «не принимал мер к аресту Щербакова, несмотря на его совет». Отведя эту «критику» Аммосова бывший нарком Четвертаков писал: «Щербаков (зам. пред. СНК) был арестован в момент приезда тов. Лоцманова, которому я рассказал о положении с делом Щербакова. Я спрашивал тов. Лоцманова: «Есть ли у него что-либо нового из Москвы в отношении Щербакова в связи с допросами Абдрахманова и других». Тов. Лоцманов посоветовал Щербакова арестовать. Постановление об аресте Щербакова было подписано мною».

    У Ласкова выходит: Аммосов настаивал, а Четвертаков защищал, более того из этого одного только факта (действительно ли Амосов советовал арестовать Щербакова — надо это еще доказать) автор считает: «не Аммосов спасал, а своими средствами — энкавэдэшник Четвертаков» и называет фамилию спасенных Четвертаковым киргизских деятелей Рыскулова, Юлдашева, Дударева, Джиенбаева, Исакеева.

    Как было в действительности отношение Аммосова с предлагаемыми Четвертаковым кандидатурами на арест «врагов народа» и «националистов»?

    М. К. Аммосов в Киргизию приехал после участия в февральско-мартовском (1937 г.) Пленуме, открыто провозгласившего политику массового террора и репрессий. 22 марта он избираете исполняющим обязанности первого секретаря Киргизского обкома партии. До него был Белоцкий, восстановление которого в партию добился Аммосов. Тогда исключения из партии по политическим мотивам было равноценно аресту.

    1. Аммосов задавал вопрос о председателе СНК Исакееве, секретаре областного комитета партии Джиенбаеве, Эссенеманове, пред. ЦИКа Уразбекове и др. наркому НКВД Киргизии Четвертакову. Тот ответил: «Насколько мне известно по их прошлой всякого рода группировочной деятельности, эти люди — не наши». Аммосов тогда сказал: «Это неправильная установка и неправильная линия отношения к националам». «В этом, де, мол, корень ошибок Белоцкого и что это нужно немедленно исправить и оказать им полное доверие». Так писал в своем письме Ежову бывший нарком Киргизии Четвертаков.

    Лучше надо предоставить слово самому наркому по вопросу как боролся Аммосов с НКВД за честь и достоинство людей, в особенности деятелей Киргизской республики, обвиняемых тогда в политических преступлениях.

    2. «Как только я получил протокол допроса Абдрахманова, с его содержанием я познакомил тов. Аммосова. Последний, после ознакомления, заявил мне: «ну, в его положении он может наговаривать на кого угодно». Я был несколько удивлен таким заявлением тов. Аммосова, который вместо того, чтобы потребовать от меня немедленной проверки показаний Абдрахманова, сделал такую «мобилизующую оценку».

    3. На 9-ом Пленуме обкома КП(б) Киргизии, тов. Аммосов, зачитывая резолюцию февральского Пленума ЦК о работе НКВД, я подошел и сказал ему, что «мне кажется, что те места резолюции о том, какие меры должны быть приняты в деятельнольности органов НКВД по борьбе с врагами, зачитывать не нужно, т. к. в зале сидят люди, которые в ближайшее время будут репрессированы». Тов. Аммосов па это возразил и заявил, что «теперь о НКВД можно говорить все что угодно».

    4. В качестве переводчика своего доклада на 1-м съезде тов. Аммосова предупредил и напомнил ему, что Алиев фигурирует в показаниях Абдрахманова и что он в ближайшее время будет разоблачен. На это мне тов. Аммосов ответил, что «это ничего не значит».

    5. Подбирая кандидатуру на пост 3-го секретаря ЦК, тов. Аммосов спросил моего совета, что он на этот пост имеет намерение выдвинуть быв. секретаря ОК, ныне находящегося на учебе в Москве Айтматова. Я ему ответил, что буду категорически возражать, т. к. знаю, Айтматов — националист и тут привел ему факт — переписку Айтматова с Абдрахмановым националистического содержания. Однако это не остановила тов. Аммосова выдвинуть кандидатуру Айтматова в члены ЦК КП(б) Киргизии, и, несмотря на отводы и протесты по кандидатуре Айтматова, тов. Аммосов дважды выступал на съезде с его защитой, стараясь протащить его в состав ЦК и только после того как на съезде была нами опубликована переписка Айтматова с Абдрахмановым, кандидатура Айтматова была провалена, причем Аммосов мне сделал выговор о недопустимом поведении, что без его ведома выступают и публикуют материалы и потребовал от меня дать ему копию письма Айтматова, что я и сделал».

    Далее Четвертаков писал, что после ареста членов социалистической туранской партии (СТП) Сульфиваева, Тыныстанова, Бабаханова, он ознакомил Аммосова с показаниями этих арестованных о контрреволюционной и буржуазно-националистической деятельности Исакесва, Джеинбаева, Эссенеманова и др. Аммосов сказал ему «Учти, в их положении они будут мстить». Из этого бывший нарком сделал вывод: «надо искать причины покровительственного отношения тов. Аммосова к националистам».

    6. В целях ареста Тыныстанова Четвертаков три раза ходил к Аммосову. Он его описывает несколько даже курьезно. «Эта «волынка» тянулась полтора месяца».

    7. На основании показаний аттестованных нарком настаивал арестовать НКЗдрава Шорукова и Наркомзема Темирбекова. «Тов. Аммосов опять ответил мне «подождите» и провел их исключения из партии без моего участия, без рассмотрения материалов, имеющихся в отношении них.

    Бывший секретарь Голодко в беседе со мной сообщил мне, что Аммосов крайне недоволен моими требованиями об арестах».

    Здесь надо прибавить приведенную официальную справку НКВД о покровительстве Аммосовым киргизских «буржуазных националистов», постановление бюро ЦК КП(б) Киргизии о том, что «на протяжении всей работы в Киргизии» Аммосов покровительствовал буржуазным националистам. В статье газеты «Советский Киргизтан» сказано: «Он не только возглавил борьбу по окончательному разгрому и выкорчевыванию буржуазно-националистического охвостья, но наоборот тормозил разоблачение вражеской фашистской агентуры, ничего конкретного не делал по ликвидации вредительства, усыплял деятельность партийных организаций и разоружал их в борьбе с врагами народа».  (Эти и другие страшные обвинения через печать публиковались с середины сентября). Дата статьи, в которой содержатся эти слова — 10 ноября, за 6 дней до ареста.

    О звериной ненависти Лоцманова к Аммосову были приведены много документов. И он, и следователь Аммосова Иванов после были расстреляны. О чем в справке, подписанной 10 июня 1988 г. ст. оперуполномоченным 1 отделения 5 отдела КГБ Киргизской ССР майором К. Абдуевым на запрос из Якутска о дальнейшей судьбе Лоцманова, сказано: «За нарушение революционной законности, применение запрещенных методов следствия в отношении Аммосова М. К. — б. первого секретаря ЦК КП Киргизии и Исакеева Б. Д. — б. председателя СНК Киргизской ССР и фальсификацию дел нарком внутренних дел республики Лоцманов и начальник отдела Иванов осуждены к высшей мере наказания, начальник отделения Куберский был осужден на 10 лет ИТЛ». (56) Вот каким оказался Лоцманов, который по словам Ласкова «пытался как-то помочь Аммосову», человек, который «никакого зла не мог питать к Аммосову». Лоцманов, Иванов, Куберский «выбивали» «улики» тогда когда у них иного способа не было, а Аммосов на себя «компромат» давил добровольно, «компромат шел сам». (57) Более оскверняющего память замученных в стенках НКВД ни в чем неповинных людей придумать невозможно.

    Перевод из тюрьмы Киргизии в Москву И. Ласков трактует примерно так: ехал Аммосов туда признавать до конца, окончательно «разоружаться» и ссылается на заявление Аммосова Ежову, датированного 28 марта 1938 г. Следователи могли продиктовать Аммосову заявление на имя Ежова позже, тем более Аммосов 3 декабря 1937 г. из тюрьмы г. Фрунзе писал заявление, в котором говорил, что «мне предъявлено совершенно чудовищное необоснованное обвинение в предательстве, к-р работе вплоть до шпионажа». Он эти обвинения считал «абсолютно необоснованными», «неверными и я их категорически отвергаю». (58)

    И. Ласков, произвольно интерпретируя т. н. заявление Аммосова Ежову от 28 марта, свойственной ему только легкостью и сознавая полную свою безнаказанность, отвергает с ходу показание, поданное В. С. Синеглазовой в адрес главной военной прокуратуры 7 февраля 1955 г. следующего содержания: старший следователь Мотевосов, применял пытки, по отношению Аммосова и других для подтверждения их «троцкистской и шпионской» деятельности. Не имея основания такого рода обвинения, «я категорически отказала». На одном из допросов следователь Мотевосов заявил: «Вы пытаетесь представить их кристально чистыми большевиками. Аммосов тоже полтора года не давал показания о своей преступной деятельности, но после того, как пролежал 16 суток голый в цементном полу осознал свои преступления и теперь сидит и пишет целые тома». Он действительно показал мне объемистую папку с почерком Аммосова, но что было написано в этих документах, я не читала». (59)

    М. К. Аммосова допрашивали в «Лефортовке», куда направляли из Бутырской главной тюрьмы наиболее непослушных, не поддающихся к обработке. О чем писали многие бывшие узники «Лефортовки». Далее. С начала 1954 года началось изучение следственного дела Аммосова по заявлению жены Аммосова — Р. И. Цугель комиссией военной прокуратуры с подполковником юстиции Ерома. Комиссия изучила все показания Аммосова, собрала большое количество архивного документа, показания Кремнева А. И., Спиридонова Н. И. (Текки Одулок), Габышева А. Г., Барахова И. Н., Ойунского П. А., Донского С. Н., Гуляева П. Н., Аблязева З. Н., Чимпулатова А. Б., Засыпкиной В. П.; Иванова Г. И. и многих других, получила письменное объяснение от Д. С. Жирковой, В. С. Синеглазовой, Н. Н. Захаренко, Г. И. Петровского, причем характеристика получена от Петровского 22 декабря 1955 г. Если использовать термин архивистов, то комиссия «перелопатила» большое количество документального и иного материала и пришла к выводу, что «Приговор военной коллегии Верховного суда от 28 июля 1938 г. в отношении Аммосова М. К., по вновь открывшимся обстоятельствам отменить, а дело о нем за отсутствием состава преступления прекратить». Причем, на третьей странице заключения комиссии приводится как установленный факт приведенное выше показание В. С. Синеглазовой и юристами высокого класса сделано заключение: «При этих обстоятельствах так называемые признательные показания Аммосова, данные в ходе следствия и подтвержденные в суде, не могут служить доказательством по делу».

    Документ подписан подполковником Ерома — военным прокурором отдела ГВП и ст. пом. главного военного прокурора полковником юстиции Артемьевым 8 марта 1956 года. На основе этого представления военная коллегия Верховного Суда СССР полностью реабилитировала М. К. Аммосова 28 апреля 1956 года.

    Таким образом, в 1956 г. даже юристы высокого класса не оспаривали достоверность показания Синеглазовой. И главное, И. Ласков пытается ревизировать следственное дело военной прокуратуры по реабилитации ни в чем неповинных людей, осужденных сталинской репрессией. Подобная попытка — это, верояно первое печатное слово на территории бывшего СССР.

    Приводится документ подтверждающий показание В. С. Синеглазовой и страшный по своему содержанию. Документ составлен бывшим членом КПК при ЦК ВКП(б) Васильевым Степаном Васильевичем 13 января 1943 года. Он был арестован 21 февраля 1939 года, позже всех якутян, арестованных в Москве, Киргизии, Казахстане, Ленинграде и даже в Якутске по делу «Якутской центральной буржуазно-националистической, троцкистско-бухаринской организации». Он, будучи членом комиссии партийного контроля, имел доступ во все тюрьмы, военные заводы и иные секретные учреждения. Васильев писал 13 января 1943 года из лагеря заключенных из Канин Носа Коми АССР Емельяну Ярославскому о том, что ежовские провокаторы добывали у заключенных угодные им показания путем применения страшной пытки. «Многие из этих показаний Вам известны. Но мне известно, каким путем они добыты. Аммосов М. К. свои клеветнические показания на себя и на других, в т.ч. на меня «дал» в 1-й половине 1938 года в Лефортовской тюрьме (г. Москва) в результате неслыханного избиения, инквизиции (после каждого допроса приводили в камеру в бессознательном состоянии, два месяца совершенно не ходил). Большевик-сталинец Аммосов не выдержал физические страдания, телесные муки и оклеветал себя, других и меня. Донской С. Н. 1-й убит на допросе, как заявил мне следователь, не успев подписать свои «показания». Вам известны показания Барахова И. од. Он потерпел ту же участь». (61)

    Ласков даже последние минуты жизни Аммосова, вопреки всем догматам правоверных христиан, ну, как бы мягко выразиться, замазал дегтем. Он пишет: «У Аммосова был последний шанс отказаться от всех своих «признаний» на суде, как делали делали другие. Жизнь это не спасало, но по крайней мере в какой то степени очищало душу: ведь оговаривая себя, приходилось оговаривать других». (62) Попы перед казнью прощали грехи даже страшным грешникам, наш автор окончательно предает Аммосова к анафеме. О, ужас! Надо же впитать в себя такую сильную ненависть Аммосову.

    В начале статьи приводились факты судебного процесса (ведь суд был «открытым») над т. н. «антисоветским» правотроцкистским блоком». Все 21 человек подсудимых в заключительном слде признали виновными и просили, если это возможно, даровать жизнь. Аммосова «судили» закрытым судом, председательствовал тот же Ульрих и два дивизионных военных юриста. Дело Аммосова рассмотрено в течение 20 минут, где Аммосов якобы сказал: «Теперь он осознал свои преступления и просит суд дать возможность любым трудом искупить свою вину». (63) Судили его по четырем статьям 58-1А, 58-7, 58-8, 58-11, каждая из которых приговаривала осужденных к расстрелу. Протокол заполнялся на заранее заготовленной, типографским способом напечатанной, форме. В тот же день, 28 июля 1938 года, в Москве по ул. 25 лет Октября, в доме № 23 приговор был приведен в исполнение по отношению 45 осужденных к расстрелу Военной коллегией Верховного суда В. В. Ульрихом. В тот же год 28 июля представление на расстрел представил сам председатель военной коллегии |Верховного суда Союза ССР, армвоенюрист Ульрих 57 приговоренным к расстрелу. Акт об исполнении расстрела был представлен в тот же день. Аммосов Максим Кирович в списке расстрелянных включен вторым.

    В связи с этим необходимо провести простой математический подсчет, если каждому отводилось по 20 минут, то военная коллегия заседала без всякого перерыва в течение 19 часов. Не слишком ли большой объем для этих «товарищей»?! Они заполняли стандартные ответы на бланке, подписывали и делу конец, а тех, которых считали необходимым отправить в ИТЛ со всеми приготовлениями (просмотр документа, привод и увод из суда подсудимого), судили за 20 минут, как это пишут в воспоминаниях бывшие узники ГУЛАГА.

    «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом, таким будите судимы, и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». (Нагорная проповедь — «Новый завет»).

                                                                    б) ОЙУНСКИЙ

    П. А. Ойунскому еще больше досталось от И. Ласкова. Ойунского без обиняков надо признать «человеком НКВД», хотели его «отпустить из Москвы» и использовать в качестве секретного агента, жил он под крылышком НКВД и т.д. Цитаты приведены были выше. И даже в НКВД «туберкулезному Ойунскому долго не давали умереть». (64) Продолжая логику Ласкова прямо таки срывается фраза: «Было бы, лучше если бы туберкулезный Ойунский умер раньше». Пожелать смерти человеку раньше положенного срока — большой грех. Люди недобрые, злые, желающие людям несчастье, жестокие, коварные обычно умирают рано. Эта народна мудрость, только заговоренные из них могут жить долго, но говорят их смерть бывает ужасная.

    П.А. Ойунский в Москве давал самооговор на себя и на свои товарищей, находясь на «грани смерти» и что он там испыта страшные муки пыток, истязаний и избиений, которые выражен при присутствии следователя следующими словами: «там мно~ пришлось пережить». Протокол очной ставки, как было сказано между Ойунским к Ивановым сохранился. Оба подтвердили сво «принадлежность» к буржуазно-националистической и тому пр чей контрреволюционной организации.

    Одним из последних допросов в Москве, который состоялся в течение четырех дней, с 5 до 8 января 1939 года, вероятно после лечения в санчасти, начинается так: «Вопрос: Вы арестованы, как активный участник антисоветской, националистической организации в Якутии. Признаете ли себя в этом виновным? Ответ: Да, признаю себя виновным в том, что я до дня ареста являлся одним из руководящих участников антисоветской националистической организации в Якутии, по указанию которой вел диверсионно-вредительскую и повстанческую деятельность на территории Якутскской АССР. Вопрос: Это не все, Ойунский. Следствии известно, что вы на протяжении ряда лет, вели также шпионскую работу в пользу одной из иностранных разведок. Верно ли это?». (66) Ничего себе «агент» НКВД Ойунский, если судить по тону допроса московского следователя.

    31 января Москва отправляет Ойунского в Якутск как особо опасного преступника по первой категории.

    В Якутске, по представлениям И. Ласкова, Ойунский ничего не делал, «в Якутске с него не было снято ни одного допроса!» И даже по отношению к следователям, в частности грозного Мавленко, у Ойунского появляются командирские потки о том, что за чем его жене не представляют работу и тут-то он должен был «вытаращить глаза» всемогущий Мавленко, но тот заискивающе говорит: «Почему вы не сказали мне». А может Ойунский несколько раз до этого обращался, а ему с наглостью свойственной энкавэдэшникам, отвечали, что жена ваша давным давно работает. Но дело не в этом. Ласков подгоняет все материалы под заранее им выдуманной цели. В действительности Ойунского в Якутске допрашивали много раз, мучили и пытали!

    Прокуратура Якутской АССР с 1955 г. начала заниматься изучением дел, репрессированных в период сталинщины. В показании Заздравного Василия Михайловича 28 ноября 1955 г. сказано, что сам нарком Некрасов, следователь Иванов, начальник внутренней тюрьмы били арестованных. Некрасов избивал Певзняка, Аржакова. «Это обстоятельство я знаю потому, что указанных лиц выводил из тюрьмы и принимал их лично». (67) В то же время в Прокуратуру Якутской АССР поступило показание Московского Ивана Ивановича, проживающего по улице Дзержинского, 23, кв. 5 г. Якутска. Он окончил в 1936 году национальную военную школу, с тех пор он работал надзирателем во внутренней тюрьме, в день подачи заявления он находился на этой же работе. Он видел Байкалова К. К., которого допрашивали ночью. «С допроса шел неуверенно, шатался, на ногах держался некрепко», Певзняк болел, он видел «ушиб в области холки», происхождение которого он не знал. О П. А. Ойунском сказано следующее: «Видел Ойунского, писателя, он тоже неоднократно допрашивался в ночное время, приходил утром в 6 часов, днем ему спать не давали. Этот прием повторялся несколько раз. Он болел и когда даже много начал кашлять, то по распоряжению того же Бахненко, постель убиралась и Ойунский оставался на голом полу». (68) Действительно нет протоколов допроса Ойунского в Якутске — почему НКВД решил изъять их из дела — неизвестно.

    В 1939 г. были арестованы молодые якутские интеллигенты И. М. Романов, Н. М. Заболоцкий, Д. В. Пермяков, Т. И. Поскачин, Г. В. Студенцев.

    При многочисленных допросах под страшным избиением и пыткой, также под диктовку следователей они писали, порочащие показания и на себя, и на других, в том числе на Ойунского. Поскачин Григорий Илларионович в показаниях от 28 октября 1938 г. говорил, что он по просьбе Ойунского из кассы Наркомпроса отнес 2 тыс.рублей перед его отъездом на первую сессию Верховного Совета СССР. Они выпили и посидели до 1 ночи. Далее показал, что по его просьбе он назвал «неизвестных членов контрреволюционной организации: Местникова Тараса Павловича, Новикова Владимира Михайловича, Романова Ивана Михайловича, Слепцова Николая Иннокентьевича, Местникова Василия Васильевича». (69) На суде, который состоялся 14 апреля 1939 г., тот же Поскачин сказал «Я с Ойунским связь не держал и не имел, был только первый раз в жизни в квартире Ойунского, когда он уехал в Москву, по доверенности получил 2000 рубл. и передал его жене, вот и вся моя дружба с Ойунским». (70) И. М. Романов на том же суде об Ойунском говорил: «Ойунского я до 1933 года не знал, а узнал его по приезду в Якутск в 1935 году как работника искусств ЯАССР, но с ним в дружеских или других отношениях не был». Далее «Показания мои на предварительном следствии даны под диктовкой следователя Искибаева, и он же их отредактировал, а я их подписывал, по их вынуждению и под давлением следователя Искибаева». (71)

    На этом суде Ойунского не вызвали в качестве свидетеля, хотя были допрошены 17 чел., многие из которых были заключенными.

    У следователей на то были веские причины. Дмитрий Кононович Сивцев-Суорун Омоллон был арестован НКВД 2 ноября 1938 г., как «буржуазный националист», «шпион» и «вредитель».

    По его делу П. А. Ойунский был допрошен помощником II отделения и II отдела УГБ НКВД ЯАССР Кругловым. Допрос начат в 21 ч. 15мин. закончен 22 часа 10 мин. 23 февраля.

    «Вопрос: Следствие располагает данными, что Сивцев Д. К. Вам известен, как участник буржуазно-националистической к-р организации. Подтверждаете ли это?

    Ответ: Нет, не подтверждаю.

    Вопрос: Арестованные участники к-р организации Местников Т. П., Романов дали показания, что им известен Сивцев как участник к-р организации именно через вас. Следствие требует дачи правдивого показания по этому вопросу.

    Ответ: Мне никто не говорил, что Сивцев является участником этой организации, не знаю». (72)

    В кассационной жалобе от 13 августа 1939 г. Тарас Павлович Местников писал: «Ярый враг народа и шпион Ойунский суду показал, что мне он никаких заданий не давал, что он меня не вербовал, но я то слышал от Жиркова, что будто я состою в к-р организации, поэтому думал, что я являюсь врагом и со мной он говорил о постановке в театре произведений «возвеличивающих прошлое Якутии».

    Действительно разговоры с Ойунским о постановке его проиведений были, в этом отношении на меня нажимал обком ВКП(б) ЯЦИК, комитет по делам искусств. Возможно Ойунский имел враждебное отношение, но его признание, что он меня не вербовал и не давал мне заданий — полностью меня реабилитирует». (73)

    Тарас Павлович Местников — один из выдающихся деятелей искусств республики — понял, что Ойунский его спасает, но вынужден был считать его «ярым националистом и шпионом», и не было никаких просветов для спасения самого Ойунского. Этими эпитетами он ничего не прибавлял и не дополнял.

    Мучители Ойунского и многих других, следователи Вилинов Абрам Яковлевич 1892 года рождения и Мавленко Юлий Петрович 1896 г. рождения, «за практику извращений методов следствия» были арестованы. Ойунского в живых не было. По их делу в качестве свидетелей было привлечено 132 человека, большинство которых составляли заключенные. Многие написали о зверстввах следователей Мавленко, Вилинова, Иванова и о их коварстве, о провокаторах. Никто из них ни единым словом не написал об Ойунском как о агенте НКВД. Наоборот бывший член Верховного Суда Емсльянов Иван Дмитриевич 20 января 1941 года по уголовному делу следователей показал: «В июне 1939 г. раза два меня вызывали на очные ставки с Ойунским и Пономаревым. Очные эти ставки производил Демин.

    Так как еще в сентябре 1938 г. следователь Ощепков при допросах зачитывал мне показания Ойунского, который и в числ завербованных им в к-р организацию называл и меня, поэтому я его считал признавшимся, а также будучи информированным тогда следователем, что на всех названных мною лиц, в том числе и на Пономарева, в НКВД имеется достаточно материалов, я на очной ставке с Ойунским, боясь репрессий, подтвердил, что действительно завербован в к-р организацию Ойунским, но последний это категорически отказал». «В отношении Ойунского, Пономарева, а также и в отношении остальных названных выше мною лиц я заведомо дал следствию ложные клеветнические утверждения исключительно из-за боязни репрессии». (74)

    На многие вопросы вместе с приведенными документами арестованных проливает письменное показание Левина И.-И. М. об Ойунском в связи со следствием дела Мавленко и Вилинова. Поскольку автор показания представляет редкий тип провокатора, ставший таковым не по своей воле, но отправивший многих к расстрелу, есть необходимость немного остановиться на его личности. Левин был одним из руководителей «Якутзолото», с 1897 года рождения, уроженец Винницкой области, участник гражданской войны, 13 лет работал в Якутии, член обкома ВКП(б), КК РКИ и член Якутского правительства, жил и работал в Алдане. О первом секретаре обкома партии он показал: «...Певзняк не разоблачал меня, а наоборот часто спрашивал у меня совета и проводил их в жизнь». Нечего говорить — хороший был советник у первого секретаря Якутского обкома ВКП(б), который обманным путем пробрался в партию, чтобы лучше и легче бороться с партией и рабочим классом. Советник, который является активным врагом народа, изменником Родины, шпионом, диверсантом и террористом усиленно подготовлявшим в 1937 году террористический акт над членом Политбюро, соратником великого Сталина Кагановичем. Лазарем Моисеевичем. Советник с двадцатилетним стажем активной борьбы с партией и советской властью. (75) В 1940 г. Левин был осужден судом на 20 лет, когда стал вопрос о реабилитации в 1956 г., по предложению комиссии прокуратуры республики. Верховный суд Якутской АССР привлек его по другой статье уголовного кодекса — за провокаторскую работу, ставшую причиною арестов и расстрелов более 200 ни в чем не повинных граждан.

    В ходе следствия уголовных дел Вилинова и Мавленко Левин 6 декабря 1940 г. показывал: «Я много вреда причинил государству, давая ложные показания на большое количество людей по обвинению их в к-р деятельности в Якутии и на Алдане... Я дал согласие и подписывал протоколы, а также писал показания по заказу Вилинова и Мавленко, после того как они, Вилинов и Мавленко, длительное время применяли нечеловеческие меры воздействия... Меня били в течение 49 дней...» Он перечисляет очень много фамилий, которых продиктовал Вилинов как врагов народа «Больше не помню фамилий, диктовал мне и других и вот всех их я оговорил ничего о них не зная, не зная представления о какой-либо их к-р деятельности. Писал о них по установке и схеме продиктованной Вилиновым...» К нему в камеру приводили или его самого садили в камеру к заключенным, чтобы он их обрабатывал. Он в этом деле достиг большого искусства. В своих показаниях он перечисляет фамилии тех, которых обработал. Это Бояров, Пономарев, Даниил Попов, Роман Попов, Байкалов, Бубякин, Неустроев, Львов, Ковынин. Меркулов. Местников Т. П., Стародуб, Кузьмин, Халмакшеев, Зызо, Аввакумов, Суханов, Габышев, Саввин. Куприянов Яков Николаевич, Емельянов и др.

    По списку под номером 16 у Левина проходит П. А. Ойунский. О нем в показаниях Левина написано: «Ойунский — бывший директор института языка и культуры, бывший член Верховного Совета, его посадили ко мне, чтобы я информировал Мавленко каково у него настроение, поддерживать настроение, чтобы не откаывался. Он умер от чахотки в тюремной больнице, где лежал 2-3-дня». (76)

    Следователи действительно боялись суда над Ойунским, который категорически отказал дать показание об участии в контрреволюционной организации И. Д. Емельянова, Т. П. Местникова, Д. К. Сивцева, о которых раньше (кроме Д. К. Сивцева) считал участниками контрреволюционной организации. Уничтожение его показаний в Якутске тоже становится понятным с этой позиции. Якутские следователи в результате допроса прибавили Ойунскому еще одну статью 58-2. Таким образом, его должны были судить по пяти статьям, т.е. он превзошел одной статьей своего друга М. К. Аммосова.

    П. А. Ойунский умер от туберкулеза легких в больнице якутской тюрьмы 31 октября 1939 г. в 10 часов вечера. Мертвые молчат. Но у И. Ласкова они оживают. «До суда Ойунский не дожил. А его показания продолжали действовать и после его смерти. Мертвый топил живого». (77) Какая беспощадность и жестокость по отношению замученного человека, которого наше поколение не видело и не слышало его живого голоса. Откуда же, все это?!

    Иногда думается, что нужен ли был следователям живой Ойунский в свете приведенных документов, особенно после прощупывания настроения Ойунского Левиным?! Не получает ли документальное подтверждение уверенность Дмитрия Васильевича Кустурова, высказанная в его замечательной книге на якутском языке «Последние дни П. А. Ойунского» (Якутск 1993) о том, что Платон Алексеевич на суде отказался бы от всех своих прежних клеветннческих показании на себя и на друзей, на товарищей и знакомых. НКВД не хотел, чтобы Ойунский предстал перед судом, возможно, и поэтому садили больного, надрывающегося кашлем, на голый холодный цементный пол, не давали спать после изнурительных допросов.

    Что касается версии о том, что мертвый Ойунский «топил живых», то задумайтесь над показанием И. Д. Емельянова от 20 января 1941 г. после смерти Ойунского, как бы извиняющимся тоном перед светлой памятью, говорил, что он в отношении Ойунского дал заведомо «ложные клеветнические утверждения исключительно из-за боязни репрессии». Были и среди заключенных такие смельчаки, которые и в тех страшных условиях не хотели осквернить имя великого сына якутского народа. Ради этого они добровольно шли на истязание. Второй секретарь Таттинского райкома партии Семен Яковлевич Эртюков в своих показаниях по делу Вилинова и Мавленко в январе 1941 года писал, что 14 сентября 1938 года вызвал его следователь Демин и предложил «мне подписать приготовленный им протокол в форме вопросов и ответов с включением в этот протокол членов к-р организаций, всех тех лиц, которых я указал в своем списке, прибавив самостоятельно от себя, что завербован в к-р организацию Ойунским и что я готовил вооруженное восстание.

    Я с этим не согласился, указывая, что в списке указал, что завербован Поповым Данилом — первым секретарем райкома партии и не  согласился, поэтому отказался подписать протокол. Тогда Демин дал мне бумаги и велел мне написать свои предложения и как только я закончил свою писанину, в которой я указывал, что я завербован не Ойунским, а Поповым Данилом, то Демин начал меня избивать кулаками, нанося удары в лицо (два удара) и несколько ударов в грудь и в живот, после этого я согласился протокол подписать с одним лишь изменением — вместо Ойунского моим вербовщиком записал Попова, но с оставлением в протоколе вооруженного восстания в Якутии, в полдготовке которого инкриминировалось и мне обвинение». (78)

    Пели ли «Реквием» по Ойунскому? Николай Максимович Заболоцкий. который был осужден на 15 лет лишения свободы, вместе с Иваном Михайловичем Романовым и Поскачнным Григорием Иннокентьевичем в заборе тюрьмы увидели возвращающегося с очередного допроса отощавшего, с лицом белее бумаги П. А Ойунского. Долго они смотрели друг на друга с любовью и лаской, разговаривали глазами, смотрели что они тоже прошли сквозь огонь, воду и медные трубы. Вскоре они услышали о смерти Ойунского. Эта весть, считал писатель одним из черных дней в стенах тюремного заключения (79). Для кого как? Для одного писателя — смерть Ойунского «самый черный день», для другого — вместе с энкавэдэшниками тех страшных лет — день смерти писателя, смерть еще одного «контрреволюционера, националиста, шпиона, доносчика НКВД».

    Кстати несколько слов о Николае Максимовиче Заболоцком и его кассационной жалобе, в котором имеются такие, строки: Кулаковский, Софронов, Неустроев умерли «советскими людьми, которые в свое время давали на основе критического реализма ярчайшую картину колониального режима, деспотизма и гнета местных феодалов и одновременно показывали бесправное положение трудового народа в условиях господств царизма (произведения Никифорова, Софронова, Кулаковского и др.), мы, лично я, считаем прогрессивными». (80) Это он писал в тех условиях когда Никифорова, Кулаковского, Софронова, Неустроева считали идеологами якутского буржуазного национализма, контрреволюционерами, шпионами, учителями «современных разоблаченных врагов народа». Вот настоящая мерка совестливого, честнейшего, гуманного, истинного писателя-правдолюбца и борца за честь и достоинство братьев по перу.

                                                          7. ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

    Закончено рассмотрение основных направлений статей И Ласкова. Вне поля зрения остались некоторые положения, как например, М. К. Аммосов вместе с А. А. Андреевым — членом Политбюро, «снимали» первого секретаря КП(б) Узбекистана Акмаля Икрамова, отношение Сталина к Аммосову, его письма, телеграммы Сталину и т.д. Если действительно Аммосов принимал участи в снятии Икрамова. то удивляться этому не приходится. Член Политбюро С. В. Косиор. В. Я. Чубарь разоблачали как врагов народа Каменева. Зиновьева, Рудзутака, маршал Блюхер — Тухачевского. Вскоре сами были уничтожены. Это был «наработанный» и безотказный прием механики сталинских репрессий. Но в утверждения Ласкова верится с трудом. В телеграмме Сталину и Бурмистенко от 23 сентября 1937 года после выхода статьи в «Правде» от 13 сентября Аммосов писал, что идет соревнование в деле исключения из партии, провокационные выступления с политическим обвинением, указанием просил своих прекратить это дело, и он включил фразу, что он, основываясь на своей беседе с Андреевым в Ташкенте, на бюро «сделал заявление» о своих ошибках. Если Ласков основывается только на этом документе, то ему придется доказать свое утверждение фактами, а не догадками. В одном из донесений в это время писалось, что Аммосов ездил на юг Киргизии, долго ехал вдоль границы и агент резюмировал, что это не с проста. Может быть они ездили смотреть границы. Эти и другие вопросы надо исследовать, вырывать отдельные фразы из общего контекста документов — самый распространенный метод любой субъективной писанины. Для того, чтобы вынести более правильное суждение по какому-либо конкретному сюжету, вопросу, теме надо рассматривать весь комплекс документов и материалов, порою взаимоисключающих.

    Я все время задавался вопросами: кто они — Аммосов и Ойунский для нашего якутского народа, для каждого из нас? Вписываются ли они в современную нашу жизнь? Почему Ойунского должны защищать, а Аммосова оставлять на задворках. Кто такой И. Ласков? Что за газета «Молодежь Якутии»? Что за силовой государственный орган в прошлом и в настоящем под названиями Чека, ГПУ, НКВД, КГБ и ныне МБ (Министерство безопасности)? Хочу по этим вопросам высказать свое мнение лапидарно не как специалист-историк, а как гражданин Республики и самый рядовой человек.

    1. Аммосов и Ойунский были людьми громадного общественно-политического заряда и духовной мощи. Они воспитали свою душу на самых благородных и гуманистических идеях коммунистического учения и каждый из них на своих участках деятельности честно и бескорыстно трудились. Идеалом их жизни была забота о благе трудового народа, процветание страны. Аммосов человек с великим государственным умом и великим организаторским талантом, был аналитиком, интернационалистом, патриотом своего родного народа. Ойунский, обладая выдающимся государственным умом, был великим писателем, тружеником, талантливым научным работником, ум его работал как часовой механизм. Это значит — строго равномерно, логично до тех пор пока не исчерпает до дна поставленную цель. Поэтому в их лице якутский народ видит идеал своих сыновей, детей, идеал будущего якута.

    От того, что они оба были коммунистами, считали себя верными ленинцами, сталинцами — кому было плохо от этого?! Они могли быть великими демократами, кадетами, республиканцами и в этом качестве трудились бы также, как в том качестве как коммунисты, оставили бы глубокий след в сознании, кому было бы плохо?! Что они сделали плохое, будучи коммунистами? Расстреливали людей — нет. У нас в Якутии после преодоления ужасного «военного коммунизма» делили людей по классовому принципу? Нет. Заблудших, обманутых, сознательных, убежденных противников советской власти и идеи коммунизма преследовали или нет? Не было этого. Поголовно всех реабилитировали и даже эмигрировавших за границу участников восстания 1921-23 годов. За что они сами расплачивались в 1937-1939 гг. Во многих документах НКВД, поэтому Аммосова считали «матерым буржуазным националистом и шпионом», а за ним непременно называлась фамилия Ойунского.

    Поэтому осквернение памяти этих двух великих сыновей нашего народа каждый сознательный якутянин-патриот воспринимает как оскорбление и надругательство над своим личным достоинством и честью.

    2. Иван Антонович Ласков — писатель, очеркист на исторические сюжеты. Каюсь, его художественные произведения не читал, а вот статьи, возможно, с малыми пропусками, читаю постоянно и удивляюсь: не нахожу ни одной серьезной статьи, где он показал бы деятелей Якутии, прежде всего братьев по перу, с положительной стороны. Интерпретации его на исторические сюжеты, пусть это будет о происхождении якутского народа, гражданская война в Якутии — недаром он хочет видеть как объективную историю гражданской войны, опубликованными показания Ойунского и Аммосова, выбитых у них в застенках   НКВД — крайне субъективны. Мне просто неприятно, когда я читаю у Ласкова что «власть в НКВД сменилась, место Ежова занял более либеральный Берия». Виницкий и Разин — посланцы главного управления государственной безопасности НКВД, с приездом которых в камерах повсюду были слышны стоны, крики пытаемых, прямо заявили, что они «посланцы Берия». А после них нарком Некрасов заявлял, что он выдвинут на пост, наркома Якутии «по рекомендации Берия» и, что он, Некрасов, «работал у Берия в Грузии инструктором». Это из показаний Г. И. Иванова. «Прочитав отклик-возмущение библиотекарей отдела национальной и краеведческой литературы Национальной библиотеки Республики под заголовком «Кто новый Берия?», про себя подумал — очень удачное название. Там имеются такие совершенно правильные строки: «Тогда повторно придется заклеймить и осудить всех жертв репрессий. Кто новый Берия, господин Ласков?». Вопрос, содержащий методологический характер, поставлен совершенно верно.

    Супруга Ласкова, Валентина Гаврильева — якутка, писательница, полуфантастические и приключенческие рассказы и повести которой читаю с удовольствием. Якуты почитают и уважают хороших родственников, зятья но нашему обычаю должны считаться с семейными традициями, высоко держать честь и достоинство данного родственного клана, тем более, если зять переселяется в семью своей супруги. В данном случае, любить из большого клана родственников только одну, а остальных презирать — это ужасно. Полная несовместимость. Что делать?

    3. «Молодежь Якутии», вот уже четвертый или пятый год пишет только негативное о наших лучших людях, о писателях, ученых, государственных деятелях. Русская аудитория республики только и читает очень неприятное о якутах, об их истории, образе жизни, культуры и об Ойунском, Аммосове, Сем. и Софр. Даниловых, о Башарине, В. Н. и М. С. Иванов, Федосееве и многих других. Зачем? Почему? Кому это надо? Лучше ли газету сделать читабельным за счет не этих, а за счет передачи интересных материалов об экзотике нашей жизни и быта прошлого и настоящего. Ведь этого у нас достаточно. Конечно, если не считать всенародный летний праздник «ысыах», обыкновенным «деревенским хороводом».

    И вот я думаю. Вдруг появится такая газета на якутском языке, которая начнет поносить налево и направо Пушкина, Толстого, Достоевского, Шолохова и других писателей, великих государственных мужей России Ярослава Мудрого, Александра Невского, Дмитрия Донского, Петра Великого, великих ученых Ломоносова, Менделеева, Курчатова, Королева, то что бы зародилось в душе читателя-якута о русском народе?

    История распорядилась так, что нам жить вместе, трудиться и умирать на этой якутской земле. Не лучше ли попытаться впитать чувство взаимного уважения, терпимости, благородного отношения друг к другу, чувство искренней дружбы и товарищества. Оно па грешной земле, в особенности в нашей России, стало дефицитом на современном этапе. Только мир и согласие между нашими народами республики принесет всем нам спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.

    4. С возникновением государства, как его глаза и уши появляется секретная служба: агенты, доносчики, которые следят затем, что происходит внутри данного государства и за его пределами. Советское правительство первым делом до основания разрушило тайную полицию, лишилось веками накопленного опыта борьбы с противниками существовавшей власти и главное — классных специалистов.

    20 декабря 1917 г. Советское государство было вынуждено создать ВЧК, на местах — ЧК по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем. Она сразу же стала внушительной политической силой, ввиду особого положения — правом вершить над судьбами людей и секретности всей ее деятельности. Этот карательный государственный орган часто превышал свои полномочия, в особенности после убийства из-за угла ряда руководителей нового государства и ранения Ленина, а затем — в годы гражданской войны. К концу 1920 года правительство стало беспощадно карать нарушителей революционной законности и «красных» террористов. По предложению главного чекиста Дзержинского в стране введена отмена смертной казни.

    Начиная с конца 1923 года, реорганизованная в ГПУ (Главное политическое управление), возвращалось к методам и средствам периода военного коммунизма и стало грозным оружием в руках Сталина, в его борьбе за власть против своих политических оппонентов. С конца 20-х годов ГПУ переходит к массовому физическому террору, установляемого в стране личной диктатуры одного человека, завершившего государственный переворот репрессиями 1935-1941 годов. С этого времени до хрущевского оглушительного удара по престижу органов государственной безопасности внутренняя полиция имела прямое подчинение Сталину. Она по приказу диктатора могла арестовать, расстреливать кого угодно: членов Политбюро и секретарей ЦК партии и правительства, в том числе главных энкавэдэшников, первых секретарей ЦК, краев, областей партии, не говоря о чиновниках любого ранга. Фактическая политическая и судебная власть находилась в руках диктатора и исполнителей его воли — энкавэдэшников. Были уничтожены все члены Политбюро ЦК ленинского периода, кроме Фрунзе, все заместители Ленина по Совнаркому, из пяти маршалов довоенного времени — трое, два наркома НКВД, более 70 процентов первых секретарей ЦК, секретарей крайкомов и обкомов, множество ученых, писателей, артистов и т. д. Аммосов и Ойунский попали под эту адскую машину уничтожения личностей, как люди, могущие представлять опасность для созданной в стране диктатуры.

    После нанесенного на XX съезде ощутимого удара по престижу этого тайного всесильного органа, энкавэдэшники стали зависимыми от воли генсека, первых секретарей республиканского краевого, областного комитетов партии. Если в стране установится диктатура одной личности, то органы безопасности верой и правдой будут охранять, защищать диктатора, служить для утверждення его власти.

    Архив Комитета государственной безопасности считался особо важным секретным объектом. В 1991 году правительство открыло доступ к некоторым документам. Лично я весною и летом того же года имел возможность работать над документами 20-х годов, изучал материалы о т.н. заговорах против Советской власти. В документах очень много противоречивого и сложного. Поэтому кроме двух-трех статей, пока ничего не опубликовал. Я в одно время, только по отдельным кабинетам, работал с И. А. Ласковым, который изучал «уголовные дела» Аммосова и Ойунского. Тогда начальником архива был подполковник Аскольд Евгеньевич Суровецкий. Ныне я, следуя по стопам Ивана Антоновича, изучал материалы, связанные с именами Аммосова и Ойунского. В этом 1993 г. к правилам доступа к архивам Министерства безопасности (МБ) внесены новые коррективы.

    Новым начальником архива МБ Республики Саха (Якутия) стал подполковник Анатолий Иванович Карамзин. Пользуясь случаем, приношу ему, полковнику Афанасию Павловичу Кириллину, свою благодарность за корректное отношение во время моей работы.

    В заключении хочется сказать что, опасно выплескивать эмоции за край недозволенного, ибо речь идет об очень серьезных вещах. Надо иметь ввиду добрые отношения между народами, мир и спокойствие превыше всего. В особенности в наше время с недоброжелателями нужно разговаривать только языком точно выверенных фактов. И они всегда бывают самыми убедительными аргументами.

                                                                      Приложение 1

                                        СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНОЕ ПРЕДПИСАНИЕ

                           НАРОДНОГО КОМИССАРИАТА ВНУТРЕННИХ  ДЕЛ  СССР

                                                               от 19 декабря 1938 г.

                                                                                                                              Сов. секретно

    гор. ЯКУТСК. НАРКОМУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ ЯКУТСКОЙ АССР КАПИТАНУ ГОСУД. БЕЗОПАСНОСТИ — тов. ДОРОФЕЕВУ.

    гор. ХАБАРОВСК. НАЧ. УНКВД ПО ХАБАРОВСКОМУ КРАЮ КОМБРИГУ — тов. НИКИШЕВУ.

    гор. ИРКУТСК. НАЧ. УНКВД ПО ИРКУТСКОЙ ОБЛАСТИ СТ. МАЙОРУ ГОСУД. БЕЗОПАСНОСТИ — тов. МАЛЫШЕВУ.

    гор. МАГАДАН. НАЧ. УНКВД ПО ДАЛЬСТРОЮ — СТ. ЛЕЙТЕНАНТУ ГОС. БЕЗОПАСНОСТИ — тов. СПЕРАНСКОМУ.

    В феврале 1938 года 2-м Отделом ГУГБ НКВД СССР было ликвидировано агентурное дело «Моряки» по группе якутских буржуазных националистов из числа бывших ответственных работников Якутии.

    По делу арестованы: Аммосов М. К. — быв. пред. СНК ЯАССР, до ареста секретарь ЦК КП(б) Киргизии; Барахов И. Н. быв. секретарь Якутского Обкома ВКП(б), до ареста зам. зав. сектором сельхозотдела ЦК ВКП(б); Слепцов-Ойунский П. А. — якутский писатель, быв. председатель ЦИК ЯАССР, до арест директор Якутского Института языка и письменности, депутат Верховного Совета СССР; Ксенофонтов Г. В. — один из основателей партии «якутских Федералистов» в 1917 году, до ареста научный работник — этнограф; Гаврилов К. О. — быв. кооперативный работник и один из основателей националистического подполья в Якутии, до ареста ст. экономист «Золотопродснаба» в Москве; Яковлев П. Д. — быв. руководитель «областного правительства» повстанцев, белоэмигрант, в 1924 году переброшенные японской разведкой из Харбина в СССР и другие.

    Следствием по делу установлено, что националистическое движение в Якутии берет свое начало с 1905 года, когда демократические элементы из якутской тойонатской интеллигенции, под влиянием революционных событий 1905 года в России образовали кружки, главным образом среди учащейся молодежи и вели пропаганду национально-освободительных идей против русского самодержавного национального гнета.

    После февральской революции 1917 года, наиболее активные элементы, выделившиеся из состава национальных кружков в лице Ксенофонтова Г. В., Широких А. Д., Гаврилова К. О. и др. создали националистическую организацию под названием «Трудовой Союз федералистов» ставившую задачу — отделение Якутии от России под протекторат Японии на правах «самостоятельной» Якутской буржуазно-демократической республики. В ходе борьбы за осуществление этих задач «федералисты» на протяжении всей гражданской войны в Якутии — в блоке с правыми эсерами вели активную борьбу против большевиков. В целях широкой пропаганды и массах буржуазно-националистических идей и вовлечения новых членов в организацию, «Федералисты» создали массовую организацию, называемую обществом «Саха-Аймах» («якутское племя»).

    С установлением советской власти в Якутии в конце 1919 г. и в начале 1920 г. «Федералисты» образовали активно действующее антисоветское националистическое подполье, действовавшее в Якутии до последнего времени.

    В период 1920-21 г.г. эта антисоветская националистическая организация неоднократно пыталась совершить буржуазный переворот посредством подготавливаемых заговоров и убедившись в безуспешности этой тактики приступила к планомерной подготовке широкого повстанческого движения против советской власти.

    В соответствии с планом восстания руководящим центром антисоветской националистической организации в конце 1921 года был послан в Японию Яковлев П. Д. для переговоров с японской военщиной о вооруженной помощи повстанцам. Однако, по пути в Японию, в 1922 году Яковлев столкнулся с фактом уже широко развернувшегося повстанческого движения по всей Якутии под руководством одного из активных участников организации Ефимова и вместе с последним в с. Нелькан возглавил созданное им «областное правительство» повстанцев.

    Вскоре после этого от имени «правительства» повстанцев была организована делегация в составе: его — Яковлева, Ефимова и Никифорова, которая выехав в Токио, заключила соглашение с представителями японского правительства об условиях японского протектората над Якутией. Результатом этого соглашения явилось известное вооруженное выступление белояпонцев в 1923 году из Охотска на Якутск под командой белогвардейского генерала Пепеляева, разгромленное тогда же силами Красной армии. В 1922 году в состав антисоветской националистической организации вошла группа буржуазных националистов, членов партии — двурушников, занимавших тогда ответственные посты в партийно-советском аппарате республики: Аммосов М. К., Барахов И. Н., Ойунский П. А., Винокуров И. Н., которые и возглавили антисоветскую националистическую деятельность организации.

    В целях создания массовой повстанческой базы тогда же было организовано по опыту работы «Саха-Аймах» общество «Саха Омук» («якутская нация»), через которое организация широко развернула прояпонскую пропаганду и подготовку кадров для антисоветского националистического подполья.

    Таким образом, после разгрома антисоветского восстания 1922 года, возглавляемого Ефимовым и Яковлевым, а также пепеляевской авантюры 1923 года, организация, пополнившись новыми участниками из числа изменников и предателей, проникших в двурушнических целях в ряды РКП(б) — продолжала подготовку нового восстания против советской власти. Причем, упомянутая выше делегация «областного правительства» повстанцев в лице Ефимова, Яковлева и Никифорова, оставшись в эмиграции, ввиду разгрома восстания в Якутии, и пополнившись новыми белоэмигрантами из числа якутских купцов-тойонов Кушнарева, Сивцевых В. и И., Кузьмина Г. и др., — обосновалась в Харбине и заложила основы прочных связей антисоветского националистического подполья в Якутии с японскими разведывательными органами.

    В 1924 году, с поручением от Гаврилова К. О. из Москвы выехал в Харбин к Ефимову для получения директив японской разведки Ксенофонтов П. В., который перед отъездом также имел договоренность с Бараховым о том, что он возглавит готовившееся антисоветское восстание в Якутии. Получив в Харбине конкретные задания от японской разведки по организации восстания в Якутии, Ксенофонтов по приезде в Якутск приступил к практическому выполнению этих директив. Вслед за Ксенофонтовым был переброшен японской разведкой из Харбина в Якутск также для активизации повстанческой подрывной деятельности организации Яковлев П. Д. В результате этого в 1927-28 гг. состоялось новое вооруженное восстание под руководством Ксенофонтова, закончившееся полным разгромом повстанцев и частичной ликвидацией антисоветского националистического подполья в Якутии.

    Несомненно, что и Булунское восстание 1930-1931 годов также вдохновлено этой организацией.

    В связи с этим руководящие участники подполья, оставшиеся неразоблаченными: Аммосов, Барахов, Донской и др. 1928 г. были сняты с руководящей работы партийно-советского аппарата за правонационалистическую практику в работе и выехав в Москву продолжали отсюда руководить антисоветским подпольем в Якутии до последнего времени. Следствием по этому делу установлено, что все программные политические и тактические установки в работе антисоветского подполья в Якутии вырабатывались московской руководящей группой организации в составе: Аммосова, Барахова, Донского 1-го и Винокурова.

    В соответствии с установками, получаемыми от московской группы, антисоветская националистическая организация в Якутии широко развернула диверсионно-вредительскую работу по всем линиям народного хозяйства Якутии и подготавливала новое восстание к моменту нападения Японии на СССР.

    Показаниями арестованных установлено наличие разветвленной сети повстанческой низовки в Таттинском, Мегино-Кангаласском, Намском, Орджоникидзевском, Амгинском, Усть-Алданском и северных районах.

    Установлено также, что руководство организации до последнего времени было связано с японскими разведывательными органами через Ксенофонтова Г. В., Донского, Аммосова, Яковлева, Гаврилова и Потапова. Эти лица, по заданиям японской разведки разновременно создали шпионские гнезда в Якутии, Иркутске, Москве и в других местах Союза.

    В 1932 году в состав антисоветской националистической организации влились также участники действовавшей параллельно антисоветской троцкистской организации СОКа: Льников, Потапов, Серафим, Варфоломеев, и другие.

    В руководящий центр антисоветской националистической организации в Якутске входили разновременно до последнего времени: Шараборин X. (арестован в 1937 году), Слепцов-Ойунский (арестован в 1938 году). Широких А. Д. (умер в 1935 году) и др.

    Вследствие неудовлетворительной работы по созданию квалифицированной агентуры и невысокого уровня оперативно-следственной работы, аппарат НКВД Якутской АССР не справился с возложенной на него задачей своевременного вскрытия и разгрома антисоветского националистического подполья в Якутии.

    Наметившийся за последнее время, в связи с нашими телеграфными ориентировками, перелом в оперативно-следственной работе НКВД ЯАССР, еще не обеспечивает решительного разгрома действующего антисоветского националистического подполья. Кроме того, поступающие в чрезвычайно скудных размерах материалы следствия, а также отдельные законченные следственные дела для рассмотрения на Особое Совещание НКВД, свидетельствуют о том, что следствие ведется на исключительно низком политическом и оперативном уровне (см. дело на Сокольникова, Васильева, Савина, протоколы допроса Попова Григория Андреевича от 8-25 июня. 1938 года и др.).

    Основание: Фонд секретного делопроизводства МБ РС (Я), дело № 4 за 1939, лл. 1-7.

    Из публикуемого документа видно, что главное управление государственной безопасности НКВД СССР разработало политическое дело под кодовым названием «Моряки».

    Одними из первых жертв этого чудовищного плана были М. К. Аммосов, И. Н. Барахов, П. А. Ойунский и др., при чем эти три деятеля Якутии перечисляются в этом документе в приведенной нами последовательности. Управление государственной безопасности НКВД СССР в феврале 1938 г. заявило о ликвидации разработанного ими агентурного дела под кодовым названием «Моряки». В это время НКВД арестовал М, К. Аммосова, Ис. Н. Барахова, П. А. Ойунского, Г. В. Ксенофонтова, К. О. Гаврилова, Донского С. Н. 1-го, Шараборина, Потапова, Варфоломеева и др., но еще на свободе находились Певзняк, Аржаков, Иванов, Окоемов, Бояров, Назаров и мн. другие. Все они, как видно из документа, разработанного в недрах НКВД СССР задолго до ареста были обречены. Они должны были быть уничтожены. Вывод о том, что уничтожение якутских деятелей во главе с Аммосовым, Бараховым, Ойунским было запланировано задолго до их ареста подтверждается этим документом.

                                                                      Приложение 2

                                          СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНАЯ СПЕЦСПРАВКА

                             КАРАГАНДИНСКОГО ОБЛАСТНОГО УПРАВЛЕНИЯ НКВД

                                                      Аммосову М. К. от  12 июня 1936 г.

                                                                                                СОВ. СЕКРЕТНО.

                                       СЕКРЕТАРЮ КАРАГАНДИНСКОГО ОБКОМА ВКП(б)

                                                                                               тов. АММОСОВУ М. К.

                                                                       СПЕЦСПРАВКА

                                  О ТРОЦКИСТСКО-ЗИНОВЬЕВСКИХ КАЭР ПРОЯВЛЕНИЯХ

                                                                             ПО ОБЛАСТИ

    Карагандинским Областным Управлением НКВД проведено ряд дел групповых и одиночных по троцкистско-зиновьевской контрреволюции.

    Проведенным расследованием по этим делам установлено, что каэр троцкистско-зиновьевские элементы своей задачей на данном периоде времени ставили: консолидация каэр троцкистско-зиновьевских кадров, воспитание их в духе борьбы и ненависти к существующему строю, обработке в каэр троцкистско-зиновьевском духе членов партии и комсомольцев, а также и б/п населения, пропагандировании каэр троцкистско-зиновьевских взглядов и прививание ненависти к руководству ВКП(б), особенно к тов. СТАЛИНУ, среди местного населения, блокировании со всякими каэр элементами, не гнушаясь ни кулаками, ни белогвардейцами и т. п.

    Характерны в этом отношении следующие дела:

    1. ГОРОД АКМОЛИНСК. — На днях нами закончено следственное дело на 24 человека, из них: 11 человек ссыльных троцкистов. Следствием по делу установлено, что в гор. Акмолинске в 1935 г. для отбывания ссылки прибыла группа троцкистов, которая под руководством троцкистов: ИОФФЕ и БУХТИК развернула каэр деятельность среди местного населения, устраивала нелегальные каэр сборища, на которых разбирались вопросы политики Партии, как внешнего, так и международного значения, которым давалась каэр троцкистская трактовка и оценка, проводилась вербовка троцкистских кадров из среды местного населения путем предварительной каэр обработки таковых; велась систематическая каэр троцкистская агитация, высказывались каэр террористические настроения в связи с убийством тов. КИРОВА: данная каэр группа проводила свою каэр вербовочную деятельность из среды военнослужащих Акмолинских воинских частей.

    Для иллюстрации приводим выдержки из показаний обвиняемых из среды местного населения; завербованных в каэр троцкистскую группу;

    а) ПОКАЗАНИЯ ОБВИНЯЕМОГО ФЕДОТОВА:

    «...Признаю, что действительно был вовлечен в каэр троцкистскую группу. Вовлекли меня в ее — ИОФФЕ, БУХТИК и КОНЕВСКИЙ, которые предварительно меня обработали, путем ведения антисоветских бесед, которыми прививали ненависть к руководству ВКП(б)».

    б) ПОКАЗАНИЯ ОБВИНЯЕМОГО ПОТЕХИНА:

    «...Я ранее скрывал свое участие в каэр троцкистской группе. Признаю, что я действительно состоял членом каэр группы, которую возглавлял ИОФФЕ. В группу я был втянут ИОФФЕ, БУХТИК через посредничество ВАСИЛЬЕВА. Я систематически участвовал на сборищах группы, где велись суждения по вопросам политики партии и правительства, которым давалась каэр оценка. На этих сборищах прививалась ненависть к руководству ВКП(б)...»

    в) ПОКАЗАНИЯ ОБВИНЯЕМОГО ИВАНОВА Б. С.:

    «...Признаю, что состоял членом каэр троцкистской группы, в которую я был втянут БУХТИК...»

    г) ПОКАЗАНИЯ ОБВИНЯЕМОГО КАЦ:

    «...Я полностью признаю себя виновным в предъявленном мне обвинении. Действительно я вместе с РАКОНД посещал квартиру СЕМЕНОВА, где встречался с троцкистами и принимал участие в антисоветских беседах...»

    Указанная каэр троцкистская группа обработала в каэр троцкистском духе командира (завхоза) Акмолинского железно-дорожного полка, который нами арестован и при предъявлении ему обвинения — ПОКАЗАЛ:

    «...Должен признать, что обработка меня со стороны троцкиста ШАХБАЗЯНА оказала на меня влияние и поэтому я пытался скрыть на следствии каэр связи с троцкистами. Я признаю себя виновным в том, что был так же связан с троцкистами ИОФФЕ и др. Эти лица меня спрашивали о составе Красной армии. О каэр связях с троцкистами и ведения ими каэр агитации я не поставил в известность свое командование...»

    Каэр троцкистская группировка через своего представителя ссыльного троцкиста БУХТИК проводила каэр троцкистскую обработку курсантов-комсомольцев на КЖДС:

    «...Среди курсантов БУХТИК рассказывал каэр анекдоты против вождей партии и правительства, говорил он это среди курсантов систематически».

    (Из показаний свид. САВИНКОВА)

    «...Я среди  курсантов поднял вопрос о прочитанном мной из политграмоты о том, как тяжело жилось до революции, в этот разговор вмешался БУХТИК и начал доказывать, что до революции при царе жилось не хуже, чем теперь и даже лучше».  

    (Из показаний свид. ДЫННИКОВА)

    2. ГОРОД КАРАГАНДА: — В городе Караганде арестован активный троцкист Левинсон, работавший до ареста начальником транспортного отдела треста «КАРУГОЛЬ», в качестве однодельца с ним привлечен член партии ИВАНОВ С. В. Следствием по делу установлено, что ЛЕВИНСОН будучи в прошлом активным троцкистом формально отошел от троцкизма, а на деле вел активную каэр троцкистскую деятельность в Караганде, выразившуюся в том, что он проводил каэр троцкистскую агитацию, восхвалял ТРОЦКОГО, высказывал террористические настроения, связанные с убийством тов. КИРОВА. Наряду с этим он проводил подрывную — вредительскую деятельность в системе «КАРУГОЛЬ». ИВАНОВ вместо того, чтобы разоблачить каэр деятельность ЛЕВИНСОНА покрывал его. ИВАНОВ показывает:

    «...После убийства тов. КИРОВА, ЛЕВИНСОН взял под защиту контрреволюционеров троцкистов-зиновьевцев, выступая против Соввласти на подрыв правительственных и партийных сообщений...»

    Следствие по этому делу еще не закончено.

    3. ГОРОД ПЕТРОПАВЛОВСК: — В городе П-Павловске была вскрыта и арестована каэр троцкистская группа в количестве 10 чел. Организатором и идейным вдохновителем этой каэр группы являеется ссыльный троцкист КРОЛЬ. Следствием по делу установлено, что в программу действий данной каэр группы входило — консолидация троцкистских кадров, как в гор. П-Павловске, так и за пределами его, обработка в каэр троцкистском духе лиц связанных по службе, квартире с участниками каэр группы. Они даже не гнушались обрабатывать кулаков; систематически нелегально собирались для обсуждения вопросов политики партии и Советского Правительства, которым давалась каэр троцкистская трактовка. После убийства тов. КИРОВА они высказывали террористические настроения. Организовали нелегальную кассу взаимопомощи. Все участники каэр группы уже осуждены.

    В части вербовки лиц из среды местного населения характерно показание комсомольца БЕРЕЖНОГО:

    «...БЛОХ обрабатывал меня в духе своей идеологии, доказывал мне неправильность политики ВКП(б) по ряду вопросов...»

    «...КРОЛЬ, БАЛМАШНОВ, БЛОХ и др. обрабатывали меня и моих родных в каэр троцкистском духе...»

    (Из показаний свид. НОВАК Ольги)

    Пользуясь недостаточной бдительностью руководителей учреждений, где они работали, члены каэр группы вели систематическую каэр агитацию. Для характеристики приводим следующие показания:

    «...Во время подписки на заем второй пятилетки, когда к БЛОХ обратились, чтобы он подписался на заем, БЛОХ ответил: Я против этих займов борюсь и на заем подписываться не буду...»

    (Из показаний свид. ЧЕРПАКОВА)

    «...Перед Октябрьскими праздниками, я не зная, что КРОЛЬ является ссыльным, обратилась к нему с просьбой написать статью в стенгазету на что он ответил «Писать я умею и с удовольствием бы написал, по теперешнему положению, нужно писать так, чтобы хвалить СТАЛИНА, хоть он и недостоин этого, поэтому я писать в стенгазету не буду...»

    (Из показаний свид. БЕЛОВОЙ).

    Кроме этого нами проведено ряд дел в процессе проверки пар. документов на троцкистов одиночек. Всего нами привлечено за каэр троцкистскую деятельность — 10 одиночек, в том числе 6 чел. из числа направленных ЦК Партии из Ленинграда и Москвы в начале 1935 г., которые прибыв в нашу область, возобновили каэр троцкистскую деятельность, вели каэр агитацию, а также и занимались вредительством. Для иллюстрации приводим, взятые на выдержку, дела.

    1. СЛЕТОВ Николай Ильич — прибыл из Ленинграда, работал в Спасской МТС, вел каэр зиновьевскую агитацию среди рабочих, также вел соответствующую работу, направленную на срыв ремонта тракторов и не выхода рабочих на работу.

    2. СТУДЕНКИН Сергей Елизарович — прибыл из Ленинграда, работал экономистом овцеводтреста в гор. П-Павловске, вел каэр агитацию, занимался дискредитацией ответственных работников обкома ВКП(б). При обыске у него обнаружено ряд каэр троцкистских документов, защищал соц. чуждые элементы.

    3. ЛЕВИЦКИЙ Виктор Петрович — прибыл из Ленинграда, работал зав. автобазой Кокчетавского района, умышленно заражал хлеб клещем, занимался мошенничеством. По его делу привлечено еще ряд работников автобазы и элеватора.

    Нач. КОУ НКВД — майор

    Государственной безопасности            (ГИЛЬМАН)

    Нач. СПО — лейтенант

    Государственной безопасности            (МЕДНИКОВ)

    Основание: ф. Архив МБ РС(Я), д. 3186-р, лл. 147-152.

    Каэр тоже самое к-р, т. е. контрреволюция.

    На документе нет никаких резолюций М. К. Аммосова. Начальники НКВД не получили одобрения со стороны первого секретаря Карагандинского обкома ВКП (б), о чем свидетельствует следующий публикуемый документ.

                                                                      Приложение 3.

                    ПИСЬМО НАРОДНОГО КОМИССАРА НКВД КАЗАХСКОЙ ССР

                                    НАРОДНОМУ КОМИССАРУ КИРГИЗСКОЙ ССР

                                                                от 21 февраля 1938 г.

            НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ КИРГИЗСКОЙ ССР —

                                               ПОЛКОВНИКУ тов. ЛОЦМАНОВУ

    УВАЖАЕМЫЙ ТОВ. ЛОЦМАНОВ.

    Арестованный Вами АММОСОВ долгое время работтал в Казахстане секретарем Обкома Западно-Казахстанского, затем Северо-Казахстанского.

    В этих областях нами вскрыты и ликвидированы крупные к-р правотроцкистские организации, действававшие в контакте с националистической организацией.

    Арестовано большое количество участников этих контрреволюционных организаций.

    Все сознавшиеся руководящие участники контрреволюционных организаций указывают на АММОСОВА, как на главного организатора.

    Если для Вас АММОСОВ не представляв большом значения для развертывания Вашего следствия, то я просил бы Вас передать АММОСОВА нам для выявления всех его организационных связей по Казахстану, о которых он нам должен дать показания. —

    НАРОДНЫЙ КОМИССАР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ Каз. ССР

    КОМИССАР ГОСУД. БЕЗОПАСНОСТИ 1-го РАНГА    (РЕДЕНС)

    21 фев. 1938 г.

    гор. Алма-Ата.

    Основание: Архив МБ, д. 3186-р, Т. 2 (д. 3), лл. 119.

    Эти документы показывают, что М. К. Аммосов в Казахстане боролся против сталинской репрессии.

                                                                      Приложение 4

                                      ИЗВЛЕЧЕНИЕ ИЗ ПИСЬМА ЧЕТВЕРТАКОВА ЕЖОВУ

    Сотрудники ЧК, ГПУ, НКВД и КГБ не ставили инициалы. Вероятно, этим самым подчеркивали, что они являются представителями официальной власти, подобно к тому, что Сталин отвечал только на обращение «тов. Сталин». И вторая отличительная особенность документов, составленных ими, является то, что авторы «забывали» проставить дату.

    Четвертаков — народный комиссар НКВД Киргизии, где работал с октября 1934 г. в качестве помощника начальника ГПУ, с апреля 1936 г. был назначен начальником управления НКВД, с 5 декабря 1936 г. до 20 сентября 1937 года — наркомом НКВД Киргизии. После выхода статьи в «Правде» от 13 сентябри 1937 г. «Гнилая политика ЦК КП(б) Киргизии» был снят с должности, на по место назначили посланца из Москвы Лоцманова.

    Публикуемый документ является письмом Четвертакова наркому НКВД СССР Ежову. Он не проставил свои инициалы, в документе нет даты, но судя по содержанию, он составлен в 20-х числах октября 1937 года, является копией с подлинника и имеется в «уголовном деле» Аммосова. Там же есть несколько документов, составленных самим бывшим наркомом. Во многих документах упоминается его фамилия, но инициала нет.

    Подлинный текст публикуемого документа состоит из 11 страниц машинописи.

                                                          «Дорогой товарищ, Ежов!

    Согласно Вашего приказа, я отозван в распоряжение ОК НКВД СССР...

    Во Фрунзе я приехал в конце апреля 1936 года. Секретарем обкома ВКП(б) в то время был Белоцкий...

    22-го сентября специальным письмом на имя бывш. зам. НКВД Прокофьева я написал о действиях Белоцкого и др. Спустя некоторое время, в Киргизию приехал инструктор ЦК ВКП(б) тов. Герцман, который после двухнедельного пребывания в Киргизской парторганизации, перед отъездом зашел ко мне. и в беседе со мной сказал, что письмо посланное мною о Белоцком и др., было направлено в ЦК (он так и сказал: «направлено тов. Ежовым» для проверки, что им Герцманом все проверено и моя сигнализация соответствует полной действительности (копию письма прилагаю).

    Исключительно по моей инициативе разоблачена его жена Лордкипанидзе (имеет ввиду жену Белоцкого Е. А.) — быв. зав. промышленно-транспортным отделом ОК, бывший член бюро ОК. Все это явилось решающим в разоблачении Белоцкого...

    О связи с Юлдашевым и Эссенемановым. Оба они были членами Бюро ЦК. Эссенеманов при Белоцком был выведен из состава членов Бюро Обкома. С приездом тов. Аммосова, последний, доказывая, что это ошибка, принял все меры к тому, чтобы Эссенеманова вернуть в состав Бюро ЦК.

    Как с Юлдашевым, так и с Эссенемановым я встречался исключительно в момент заседания Бюро ЦК. Никаких личных отношении ни с тем, ни с другим у меня не было.

    Тов. Аммосов, выступая на собрании нашей парторганизации, в своем выступлении сказал о том, что я не принимал мер к аресту Щербакова, несмотря на его совет. Вот как обстояло дело с Щербаковым на самом деле:

    В показаниях арестованного в Оренбурге Абрахманова есть указание в том, что Абдрахманов привлек к к-р работе Щербакова — бывш. в то время зам. пред. СНК. Никаких конкретных указаний Абдрахманов не сделал. Я неоднократно обращался в Оренбург с просьбой тщательно допросить Абдрахманова о Щербакове, ответа я не получил. Мною был командирован в Оренбург оперработник Удодов для того, чтобы на месте допросить Абдрахманова о конкретных фактах к-р работы Щербакова. Оперработник вернулся и никаких новых данных, ни одного конкретного факта по Щербакову не привез. После этого, я обратился в Москву к т. Минаеву с просьбой дать распоряжение Оренбургу, чтобы они тщательно допросили Абдрахманова по Щербакову, а результаты допроса выслали бы мне. Такое распоряжение от т. Минаева последовало Оренбургу и в копии мне.

    На месте в аппарате НКВД я давал неоднократные задания 3 и 4-му Отделам о сборе всех материалов по IЦербакову. О всех принятых мною оперативных мерах в отношении Щербакова я ставил в известность Аммосова.

    Щербаков был арестован в момент приезда тов. Лоцманова, которому я рассказал о положении дела Щербакова. Я спрашивал тов. Лоцманова: «есть ли у него что-либо нового из Москвы в отношении Щербакова в связи с допросами Абдрахманова и др.». тов. Лоцманов посоветовал Щербакова арестовать. Постановление об аресте Щербакова было подписано мною.

    Тов. Аммосов этим заявлением в отношении Щербакова старается набросить тень и изобразить это дело, как «сознательное» покровительство с моей стороны Щербакову. Это — неверно. Если и тянул с арестом Щербакова, то только лишь потому, что в отношении его не было никаких конкретных данных, за исключением одной обшей фразы Абдрахманова.

    Больше того, в беседе с тов. Аммосовым я говорил о Щербакове, как о человеке сомнительном, называя его подозрительным по связям с правыми. Делал я этот вывод исключительно потому, что Щербаков был большим другом бывш. секретаря обкома Шахрая, а последний вел дружбу с Бухариным.

    Тов. Ежов! Как бы плохо не работали в Киргизии, я это прекрасно понимаю, но я об этом хочу сказать правдиво, что я в меру моих сил и способностей принимал все меры к тому, чтобы сделать наш орган боеспособным в борьбе с врагами.

    Я не хочу прятаться за «объективными» причинами, но должен сказать правду, что качество аппарата (в том числе и мое, как руководителя) не соответствовало в полной мере тем требованиям, которые предъявлялись моментом борьбы с врагами.

    Состояние органа НКВД Киргизии к моменту моего приема характеризовалось полным оперативным развалом. Это подтверждают целый ряд коммунистов, оперативных работников. Здесь занимались исключительно мелкими делишками и первый период моей работы мне пришлось очень много времени уделить на то, чтобы повернуть работу всего органа с к-р. За 100-200 кг пшеницы недостающей в колхозе, по 11 м-цев сидели арестованные председатели колхозов, члены правлений колхоза и т. д. Никакой санкции от прокурора не испрашивалось, был настоящий произвол.

    Получив установку в Москве о борьбе с троцкистами, я, по приезде в Киргизию, стал организовывать работу по выявлению и разгрому троцкистов. В течение года нам удалось изъять более 160 чел. исключительно по этим признакам преступления к-р троцкизма.

    Я этим самым не хочу сказать, что это какие-то мои особые успехи, но я хочу этим только сказать, что мною сделано во много раз больше, чем было сделано до меня.

    После получения показания Абдрахманова в мае м-це, я понял и соответствующим образом оценил деятельность к-р националистов в Киргизии. Мною были приняты все меры к тому, чтобы вскрыть практическую к-р деятельность националистов. Уже в самое последнее время — июль, август нам удалось нащупать существование разветвленной к-р националистической организации в районах Киргизии. Были произведены аресты, были получены первые признания об организованной к-р деятельности националистов. На основе всех имеющихся данных как агентурных, так и следственных — мною были арестованы в июле, августе более 10 чел. членов «социал-туранской партии», в том числе: Наркомпрос Алиев, Наркомздрав Шоруков. Наркомхоз Темирбеков, бывшие наркомы: Эрдинеев, Саадаев, Тыныстанов, Чонтакиев и др., и тем самым было положено начало разгрому к-р националистов в Киргизии, и этим самым подготавливался удар по главным организаторам к-р.

    О всех моих действиях, о результатах я систематически сообщал Секретарю ЦК тов. Аммосову. Теперь тов. Аммосов пытается образить все дело таким образом, что гнилая линия в отношении к-р националистов была связана с тем, что я не помогал и он ничего не знал. Об этой его лжи я сделал соответствующее выступление у себя в парторганизации, отвечая на вопросы некоторых товарищей. Это же я повторил ему лично и об этом я лично выступал на пленумах ЦК.

    Вот некоторые факты:

    В 1-й же день приезда тов. Аммосова в Киргизию, я имел с ним беседу. На его вопрос: наши ли люди Исакеев — Пред. СНК, Джиенбаев — тогда Секретарь ОК, Эссенеманов — НАРЗем, Уразбекев — Пред. ЦИКа и др. я ему ответил, что «насколько мне известно по их прошлой всякого рода группировочной деятельности, эти люди — не наши», тов. Аммосов мне возразил, заявив, что «это — неправильная установка и неправильная линия отношения и национализм», «в этом, де-мол, корень ошибок Белоцкого и что это нужно немедленно исправлять и оказывать им полное доверие».

    2-е) Как только я получил протокол допроса Абдрахманова, с его содержанием я познакомил тов. Аммосова. Последний после ознакомления, заявил мне: «ну, в его положении он может наговаривать на кого угодно». Я был невольно удивлен таким заявлением тов. Аммосова, который, вместо того, чтобы потребовать от меня немедленной проверки показаний Абрахманова, сделал  такую «мобилизующую» оценку.

   3-е). На 9-м Пленуме Обкома ВКП(б) Киргизии тов. Аммосов зачитывал резолюцию февральского Пленума ЦК о работе НКВД Я подошел к тов. Аммосову и сказал ему, что «мне кажется, что те места резолюции, где говорится о том, какие меры должны быть приняты в деятельности органов НКВД по борьбе с врагами, зачитывать не нужно, т. к. в зале сидят люди, которые в ближайшее время будут репрессированы». Тов. Аммосов на это возразил и заявил, что «теперь об НКВД можно говорить все, что угодно».

    4-е) В качестве переводчика своего доклада на 1-м Съезде тов. Аммосов избрал бывшего Наркомпроса Алиева. Я тов. Аммосова предупредил и напомнил ему, что Алиев фигурирует в показаниях Абдрахманова и что он в ближайшее время будет разоблачен. На это мне тов. Аммосов ответил, что «это ничего не значит».

    5-е) Подбирая кандидатуру на пост 3-го Секретаря ЦК, тов. Аммосов спросил моего совета, что он на этот пост имеет намерение выдвинуть быв. секретаря ОК, ныне находящегося на учебе в Москве Айтматова. Я ему ответил, что я буду категорически возражать, т.к. знаю, что Айтматов — националист и тут же привел ему факт — переписку Айтматова с Абдрахмановым националистического содержания. Однако, это не остановило тов. Аммосова выдвинуть кандидатуру Айтматова в члены ЦК КП(б) Киргизии и, несмотря на отводы и протесты в отношении Айтматова тов. Аммосов дважды выступал на съезде с его защитой, стараясь протащить его в состав ЦК, и только после того, как на съезде была нами опубликована переписка Айтматова с Абдрахмановым кандидатура Айтматова была провалена, причем Аммосов мне сделал выговор о недопустимом поведении, что без его ведома выступают и опубликовывают материалы, и потребовал от меня дать ему копию письма Айтматова, что я и сделал.

    После ареста членов «СТП» (соц. туран. партии), я систематически докладывал тов. Аммосову протоколы показаний (Сульфиваева, Тыныстанова, Бабаханова и ряд др.), где говорилось о практической к-р деятельности «СТП» и ее участников. В этих протоколах назывались, как к-р националисты, Исакеев, Джеинбаев, Эссенеманов и др. ответственные работники Киргизии. Тов Аммосов, возвращая мне у себя в кабинете папку с протоколами допросов, бросил мне фразу «учти, в их положении они будут мстить». Если покровительственное поведение тов. Аммосова в отношении к-р националистов в первый период его работы в Киргизии заставляло меня считать, что это исходит из того, что тов. Аммосов человек новый и еще обстановку не изучил, то уже такого рода заявление, как последнее, меня насторожило и заставило искать истинные причины такого отношения тов. Аммосова к националистам.

    6-е) После ознакомления тов. Аммосова с протоколом показания Абдрахманова, я просил Аммосова разрешить мне арестовать Тыныстанова, тов. Аммосов мне ответил отказом, заявил, что надо подождать. Вскоре я принес ему заявление Текеева (участника «СТП») о том, что Тыныстанов националист. Тов. Аммосов снова отказался рассматривать вопрос об исключении его из партии и ареста. В третий раз я принес тов. Аммосову данные о к-р националистических разговорах Тыныстанова в момент его поездки в Балыкчинский р-н, тов. Аммосов также не согласился на его арест, заявив мне, что нужно еще подождать и только после настойчивого требования и указания о том, что разоблачение к-р националистов надо начать с Тыныстанова, использовав для этого показания Абдрахманова и что через несколько дней собирается Пленум ЦК, который должен видеть нашу работу по к-р националистам, как об этом записано в резолюции 1-го съезда КП(б) Киргизии — тов. Аммосов дал согласие на арест Тыныстанова. Эта «волынка» тянулась полтора месяца.

    Безусловно, здесь виновен и я, что не проявил своевременно настойчивости. Между прочим, даже после того, как тов. Аммосов согласился дать санкцию на арест, после моего ухода от него, он позвонил мне по телефону и задал еще вопрос, что «может быть еще подождем)».

    7-е) На основании показаний арестованных участников «СТП» я перед тов. Аммосовым ставил вопрос об аресте НКЗдрава Шорукова и Наркомхоза Темирбекова, тов. Аммосов опять ответил мне «подождите» и провел их исключение из партии без моего участия, без рассмотрения материалов, имеющихся в отношении их.

    Бывший Секретарь Горкома Голодко в беседе со мной сообщил мне, что тов. Аммосов крайне недоволен моими требованиями об арестах.

    Несмотря на то, что мною были начаты аресты участников «СТП» и что получаемые материалы от арестованных ясно определяли, что дело разоблачения к-р деятельности националистов в Киргизии будет вестись благодаря арестам и признаниям арестованных, тов. Аммосов стал на путь создания комиссии по рассмотрению материалов на к-р националистов. Одна из комиссий была организована под его председательством. На этой комиссии должны были быть рассмотрены все материалы на к-р националистов и, несмотря на то, что тов. Аммосов знал от меня по протоколам показаний арестованных о тех или иных участниках к-р организаций, он на первом же заседании комиссии, при рассмотрении материалов, беспрерывно делал заявления: «на них ничего нет». Когда речь зашла о бывш. Наркомземе Эссенеманове тов. Аммосов сделал заявление: «никаких данных о нем нет». «По всем данным, он нигде не принимал участия в националистических группировках», а т. к. о протоколах показаний арестованных знал он только один, я ему бросил вопрос: «а протокол», на это тов. Аммосов ответил: «один протокол показаний еще ничего не дает».

    1-го или 2-го сентября на заседании Бюро, после решения вопроса о том, что Джеинбаев не может дальше оставаться на посту 2-го секретаря ЦК, тов. Аммосов сделал предложение назначит его наркомземом. И, после того, как тов. Аммосову из протоколов показаний арестованных было ясно видно, что Джеинбаев называется, как один из участников к-р организации, я выступил с возражением, правда, не приводя никаких фактов (т. к. Джеинбаев присутствовал тут же) и внес предложение этого вопроса сейчас не решать. Предложение это было принято. Однако, на следующем заседании Бюро, без моего участия, тов. Аммосов проводит его наркомземом.

    Меня обвиняют в затяжке с разоблачением к-р националистов, но я со всей откровенностью заявляю, что осторожный характер оперативных мероприятий, проводимых мною, исходил из того, что я имел много уроков, когда поспешность вредила делу. Я совершенно не хотел создавать преждевременного шума, считая это вредом.

    В моем распоряжении было только начало, ведущее к вскрытию всей националистической к-р деятельности в Киргизии. О них кроме аппарата НКВД и тов. Аммосова, никто не знал. Теперь же тов. Аммосов прилагает все силы к тому, чтобы сделать из меня, по его буквальному выражению, «главного виновника» в затяжке и неразоблачении в течение 15 лет к-р националистов в Киргизии.

    Мои ошибки, что мы затянули разгром к-р националистов мне совершенно ясны, я их не только признаю, но делаю все необходимые выводы. Но, дорогой товарищ Ежов, здесь во Фрунзе, не разбирая объективно существа ошибок, их причины, при явно пристрастном ко мне отношении со стороны тов. Аммосова, меня заведомо, не имея никаких оснований объявляют «врагом», «двурушником». Целый ряд товарищей выступает сейчас со всякого рода обвинениями. Фактов никто не называет. Но этого достаточно, чтобы создать «страшное» впечатление обо мне».

    Основание: Архив МБ РС(Я), д. 3186-р, т. 2 ( д. 3), лл. 296-305.

    Выделенные места из письма Четвертакова подчеркнуты простым карандашом работниками НКВД.

                                                                      Приложение 5

                                     ПИСЬМО С. В. ВАСИЛЬЕВА ЕМ. ЯРОСЛАВСКОМУ

                                                                                                                       Копия с копии

                                                   Уважаемый тов. ЯРОСЛАВСКИЙ!

    Пишу Вам 2-е письмо. Не знаю, получили ли 1-е мое письмо?

    Пишу Вам потому, что Вы являетесь моим первым учителем духовным отцом, старшим товарищем, который сделал много для моего воспитания, политического роста, достал из глубокого дна общественной жизни и поднял на самую высокую ступень общественной лестницы. Надеюсь, что Вы меня должны понять.

    Я жертва неслыханной клеветы и провокации. Я наказан за то, что был правдив перед ЦК ВКП(б). Вам известно, что по запросу ЦК ВКП (б) в 1936 году я дал письменную справку о троцкистском прошлом Кремнева. По моей справке Кремнев тогда быт исключен из партии. Вам известно, что в связи с этим Кременев подал тогда клеветническое заявление на меня. Вы были участником разбора клеветнических заявлении Кремнева в КПК при ЦК ВКП(б) в 1937 году и в 1938 г. Вам известны решения КПК при ЦК ВКП(б). Так вот, тов. Ярославский, я наказан за то, что разоблачил троцкиста Кремнева. сказав правду в ЦК ВКП(б). Не парадоксально ли?

    Если возьмете т.н. дело Васильева С. В., то оно начинается с клеветнических показаний Кремнева от ноября 1937 года. Содержание Вам их известно. Предъявить одно клеветническое показание Кремнева, известное и разоблаченное КПК при ЦК ВКП(б), было очевидно не совсем удобно, поэтому потребовались другие «материалы», якобы подкрепляющие показания Кремнева . Это показание людей, арестованных в 1937 и 1938 гг. Причем подбор людей был сделан не но признакам знакомства, или по местной работы, а по национальному признаку. Ежовские провокаторы, подобрав клевету Кремнева, должны были попытаться сделать из меня якутского националиста?! С этой целью у арестованных в тот период якутов добивались клеветнических показания на меня. Многие из этих показании Вам известны. Но неизвестно, быть может, каким путем они добыты. Но Вы должны это знать. Аммосов М. К. свои клеветнические показания на себя и на других, в т. ч. на меня «дал» в 1-й половине 1938 года в Лефортовской тюрьме (г. Москва) в результате неслыханного избиения, истязанияя, инквизиции (после каждого допроса приводили в камеру в бессознательном состоянии) два месяца совершенно не ходил. (Большевик-сталинец Аммосов не выдержал физические страдания, телесные муки и оклеветал себя, других и меня. Донской С. Н. 1-й убит на допросе, как заявил мне следователь, не успев подписать свои «показания». Вам известны показания Барахова И. Н. Он потерпел ту же участь. Но Вы обратите на следующее: Барахов в своих показаниях говорил, что в 1925-26 гг. в Якутске, в результате длительной, обработки, завербовал меня в право-нац. организацию. Да, я действительно с X. 1925 года по IV. 1927 года работал в Якутске пред. ОБКК ВКП(б), но тогда Барахова в Якутске не было. Он жил и учился в гор. Москве и со мной не виделся (расстояние 10 тыс. км.). Вот Вам версия о моей вербовке в право-нац. к-р организацию.

    Меня обвиняют, что я принимал участие в формировании повстанческих кадров в Якутии в 1927-28 гг. Так и пишут! Вам и ЦК ВКП(б) известно, что я в 1927-28 гг. будучи врид. перед СНК Якутии, ликвидировал бандитское выступление (бандиты были расстреляны и осуждены).

    Моя трагедия состоит в том, что я вот уже 4-й год не могу добиться самой простой вещи, чтобы кто-либо из ответственных представителей партии и власти выслушал меня. Во все-время истории существовало правило — прежде чем наказать преступника выслушать его. Я не преступник, я большевик, честный сын своей партии и Родины, верный ученик своего учителя. Но я не могу добиться того, что добивались во все времена преступники. Не парадоксально ли? Я не прошу милости. Ибо я не преступник. Но я прошу справедливого подхода ко мне. Я требую Ленинско-Сталинской правды обо мне. Я требую восстановления моего честного гражданского и большевистского имени. Я требую освобождения меня из лагеря и разрешения мне участвовать в Отечественной койне против немецкого фашизма.

    Прилагаю при сем заявление на имя Л. П. Берия. Прошу Вас, тов. Ярославский, помочь мне вырваться из плена клеветы и провокации.

    Коли найдется возможным, прошу мою просьбу довести до Великого Сталина.

    Быв. член КПК при ЦК ВКП(б) С. Васильев.

    Адрес: Коми АССР, Кожвинский р-н, Канин Нос п/я 274/1 2-й лазарет, лекпому Васильеву С. В.

    13. 1—43 г.

    СПРАВКА: Копия настоящего документа находится в арх. след. деле № 981170 на Васильева. Дело хранится в УАО КГБ СССР.

    Верно: пом. пр-ра ЯАССР юрист 1 класса (Кривошапкин)

    Основание: Филиал национального архива РС(Я), ф. 2970, оп. 29, д. 49, лл. 7-8.

                                                                      Приложение 6

                                                       ИСПОЛНЕНИЕ ПРИГОВОРА

                                      ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР.

                                                                                     СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.

                                                           КОМЕНДАНТУ НКВД СССР

    Приведите в исполнение приговоры Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР от 28 июля с. г. в отношении осужденных к высшей мере уголовного наказания — расстрелу:

                   1.

                   2. Аммосова Максима Кировича

                   3.

                   4.

                   5.

                   6.

                   7.

                   8.

                   9.

                   10.

                   11.

                   12.

                   13.

                   14.

                   15.

                   16.

                   17.

                   18.

                   19.

                   20.

                   21.

                   22.

                   23.

                   24.

                   25.

                   26.

                   27.

                   28.

                   29.

                   30.

                   32.

                   32.

                   33.

                   34.

                   35.

                   36.

                   37.

                   38.

                   39.

                   40.

                   41.

                   42.

                   43.

                   44.

                   45.

                   46.

                   47.

                   48.

                   49.

                   50.

                   51.

                   52.

                   53.

                   54.

                   55.

                   56.

                   57.

    Всего в отношении пятидесяти семи осужденных. —

    Председатель военной коллегии

    Верховного суда Союза ССР Армвоенюрист

    Приговор к расстрелу в отношении сорока пяти осужденных: указанных в этом документе приведены в исполнении 28/VIII-38 г. в г. Москве.

    Зам. прокурора СССР

    Зам. нач. 1-го спец. отд. НКВД СССР

    Комендант НКВД СССР

    Основание: Архив МБ РС(Я), ф. 3186-р, т. 3 (д. 2.) лл. 218-219.

    Председателем военной коллегии Верховного суда Союза ССР был армвоенюрист В. В. Ульрих.

                                                                      Приложение 7

                    ЗАКЛЮЧЕНИЕ ВОЕННОГО ПРОКУРОРА ПО ДЕЛУ М. К. АММОСОВА

                                                                  от 17 марта 1956 г.

                        УТВЕРЖДАЮ:

    ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ПРОКУРОР СССР

                  ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЙ

    ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СОВЕТНИК

                          ЮСТИЦИИ

                         Р. РУДЕНКО

                    17 марта 1956 года

                        В ВОЕННУЮ КОЛЛЕГИЮ ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА ССР

                                                               ЗАКЛЮЧЕНИЕ

                             (в порядке ст. 378 УПК РСФСР) по делу АММОСОВА М. К.

    7 марта 1956 года, гор. Москва.

    Военный прокурор отдела Главной Военной Прокуратуры подполковник юстиции Ерома, рассмотрев жалобу гр-ки ЦУГЕЛЬ Р. И., материалы дополнительной проверки и архивно-следственное дело № 967473 на осужденного 28 июля 1938 г. Военной Коллегией Верховного Суда СССР по ст.ст. 58-1-а, 58-8 и 58-11 УК РСФСР к расстрелу, с конфискацией имущества —

    АММОСОВА Максима Кировича, 1897 года рождении, уроженца Намского района, Якутской АССР, якута, состоявщего членом КПСС с 1917 года, исключенного из партии в связи с данным делом, женатого, с незаконченным высшим образованием, ранее не судимого, работавшего председателем СНК Якутской АССР, секретарем Казахстанского, а затем Карагандинского обкомов КПСС, а перед арестом первым секретарем ЦК КП(б) Киргизии.

                                                                      УСТАНОВИЛ:

    АММОСОВ признан судом виновным в том, что он с 1922 г. являлся одним из руководителей контрреволюционной националистической организации в Якутии, ставившей своей целью отторжение Якутии от Советского Союза. В том же 1922 году он был привлечен для шпионской работы в пользу японской разведки, которой до 1928 года передавал различные сведения. Кроме того, в 1934 году установил организационные связи с руководителями контрреволюционной организации в Казахстане Кулумбетовым, Ескараевым и Мирзояном, с которыми проводил вредительскую работу в совхозах, колхозах и на железнодорожном транспорте в Северо-Казахстанской и Карагандинской областях. (л.д. 195-196)

    Приговор по данному делу основан на показаниях Аммосова, а также на показаниях Кремнева А. И., Спиридонова Н. И., Габышева Н. Г., Барахова И. Н., Ойунского П. А., Донского С. Н., Гуляева П. Н., Аблязина З. Н., Чимбулатова А. Б., Засыпкиной В. П. и Иванова В. И., копии и выписки из протоколов допроса которых приобщены к делу.

    Допрошенный на предварительном следствии Аммосов показал, что в 1922 году он вошел в состав антисоветской националистической организации в Якутии, а с 1934 года являлся активным участником антисоветского подполья в Казахстане. Был связан с Ксенофонтовым Г. В, Широких А. Д., Гавриловым К. О. и Донским С. Н., которые на нелегальных сборищах ставили вопрос об отторжении Якутии от Советского Союза и передачи ее под протекторат Японии.

    В 1922 году Донской привлек его для шпионской работы в пользу японских разведорганов, через которого он передавал японской разведке сведения, касающиеся положения в Якутии, состоянии ее хозяйства и о богатстве ее недров.

    После объявления Якутии автономной республикой в состав ее правительства вошли следующие участники антисоветской организации: Ойунский-Слепцов П. А. — председатель ЦИК, Донской С. Н. — зам. председателя ЦИК и наркомзем, Барахов И. Н. — председатель СНК, Донской С. Н. (младший) — наркомпрос, Широких А. Д. — предглавсуда, Семенов А. А. — наркомфин, Гаврилов К. О. — пред. Союза кооперативов, он — Аммосов —  как секретарь обкома партии и другие.

    В 1928-34 годах, находясь на работе в Москве, он путем переписки поддерживал связь с участниками антисоветской организации в Якутии. Во время работы в Якутии и Казахстане лично был связан по антисоветской работе с Мирзояном, Шарабориным, Ескараевым, Кулумбетовым и другими, завербовал в антисоветскую организацию Иванова Е. Г., Аблязина З. Н., Атанова М. Е. и Сергина, а также знал, что участниками антисоветской организации являются Гуляев и другие — всего 74 человека. (л.д. 8-25, 51-120)

    В судебном заседании Военной Коллегии Верховного Суда СССР, которое с вынесением и оглашением приговора длилось всего лишь 20 минут, АММОСОВ, как это записано в протоколе, виновным себя признал и подтвердил показания, данные им на предварительном следствии. (л.д. 194 т. 2)

    Проведенной в настоящее время проверкой данного дела в прядке ст.ст. 373 и 377 УПК РСФСР установлено, что приговор в отношении Аммосова подлежит отмене, а дело прекращению по следующим основаниям:

    Как видно из материалов дела, основанием к возбуждению уголовного дела против Аммосова явился его антисоветский выкрик с правительственной трибуны 7 ноября 1937 г. во время демонстрации трудящихся в гор. Фрунзе. Приветствуя трудящихся, как объяснил Аммосов в своих письмах в ЦК КПСС и И. В. Сталину, — он произнеся несколько раз слова «долой фашизм», оговорился и произнес фразу «долой коммунизм». В тот же день — 7. ХI. 38 г. решением бюро ЦК КП(б) Киргизии Аммосов был снят с работы первого секретаря ЦК КП(б) Киргизии, а 16. XI. 38 г. арестован НКВД Киргизии (л.д. 31, т. 2). Данный поступок Аммосова был рассмотрен в партийном порядке, а органами следствия и судом он не был вменен в вину Аммосову.

    Аммосов, в ходе предварительного следствия, в неоднократных письмах на имя И. В. Сталина категорически отрицал обвинение его в антисоветской деятельности. (л.д. 12-13, 42-47. т. 2).

    Синеглазова В. С., знавшая Аммосова по совместной работе, в своем отзыве о нем сообщила, что в 1938 году следователь Матевосов, вынуждая от нее ложные показания на Аммосова и других лиц, хвастливо заявлял ей:

    «Вы пытаетесь представить их кристально чистыми большевиками. Аммосов тоже полтора года не давал показаний о своей преступной деятельности, но после того, как полежал 16 суток голый на цементном полу, осознал свои преступления и теперь сидит и пишет целые тома». (л.д. 310 т. 4)

    При этих обстоятельствах так называемые признательные показания Аммосова, данные в ходе следствия и подтвержденные в суде. не могут служить доказательством по делу.

    Изучением архивно-следственных дел на Барахова И. Н., Шараборина X. П., Габышева А. Г., Донского С. Н., Ескараева и других лиц, которых Аммосов в своих показаниях на предварительном следствии называл участниками антисоветской организации, и с отдельными из которых он якобы поддерживал контрреволюционные связи, установлено, что по показаниям Донского. Рыскулова Т. Р., Кулумбетова У. Д., Ескараева С., Хаджаева Ф. У., Мирзояна Л. И., Рыкова А. И.. Кулинича Г. К., Любченко С. Ф., Капарова К., Конюхова В. С., Фазылова К., Акбердина Б., Туранова З. Д., Прядезникова И. Н., Васильева И. Ф., Захаренка Н. Н., Семеновой Н. П. и Семенова А. А. — Аммосов не проходит. (л.д. 84, 100-102, 126-137, 156-157, 192-193, 289 т. 3 229-232, 265 т. 4)

    Широких А. Д. к уголовной ответственности не привлекался и умер в 1932 г., а  уголовное дело в отношении Слепцова-Ойунского П. А. прекращено органами следствия в 1939 году, за смертью, арестованного. (л.д. 87-99 т. З).

    Чимбулатов в своих показаниях сослался на Сергина, Атанова и Аблязина, которые не подтвердили его показаний о причастности Аммосова к антисоветской организации. (л.д. 183 т.З, 275-276 т. 4)

    В процессе проверки также не нашли подтверждение показания Аммосова о том, что он был привлечен Донским С. Н.-первым для шпионской работы в пользу японских разведорганов и о том, что имел прямое отношение к организации ксенофонтовских повстанческих групп в 1927 г., ставивших своей задачей отторжение Якутии от Советского Союза.

    Ознакомлением с архивно-следственным делом на Донского С. Н.-первого, установлено, что он на предварительном следствии в 1930 году не признавал себя виновным в антисоветской деятельности и не давал никаких показаний в отношении Аммосова. Будучи вторично арестованным 15. 2. 38 г. и, находясь под следствием, он умер 5. 6. 38 г., не подписав ни одного протокола допроса.

    Причем, данных о вербовке Донским Аммосова в деле нет. Сведений на Донского, как на японского агента в УАО КГБ при Совете Министров Як. АССР не имеется.

    По материалам уголовного дела № 145873 на Ксенофонтова П. В. и других 83 человек и по делу № 515926 на Слепцова М. П. и других 28 человек, осужденных в 1928 году за организацию и участие в вооруженном восстании в Якутии в 1927 году, Аммосов не проходит. (л.д. 271-278 т.4)

    Шараборин X. П., как установлено проверкой в 1955-57 г., не являлся участником антисоветской организации и уголовное дело в отношении его направлено в Военную Коллегию Верховного Суда СССР для прекращения, за отсутствием состава преступления. (л.д. 71-72 т.З)

    Показания Барахова П. Н. и Гаврилова К. О., данные ими на предварительном следствии, о причастности Аммосова к антисоветской националистической организации «Саха Омук» —(якутская нация) не заслуживают доверия. Как установлено проверкой, «Саха-Омук» являлось не антисоветским, а культурно-просветительным обществом, участие в котором коммунистов и комсомольцев, согласно решения Якутского обкома партии, являлось обязательным. (л.д. 37-41, т. 4)

    Допрошенные на предварительном следствии свидетели Кремнев А. И., Спиридонов Н. И. и Катенов Г. В. недали показаний об участии Аммосова в антисоветской организации. (л.д 130-140, 40-43, 103-105, т. 2)

    Не подтвердилось в процессе проверки показания Аммосова и о том, что якобы участники антисоветской организации Курманалин и Джулдыбаев в 1935-37 годах, по его указанию подожгли животноводческую базу в совхозе, в результате чего сгорел скот сено.

    Допрошенный 2. XI. 55 г. Тажибаев М. показал, что имевший место в 1939 году пожар на ферме в совхозе возник в результате неосторожного обращения с огнем со стороны Сукуровой, и он, как управляющий этой фермой, был привлечен к уголовной ответственности. (л.д. 252-253)

    Бывший секретарь Есильского райкома партии Курманалин Е. К. и секретарь Атбасарского райкома партии Джулдыбаев А. Т., по делу Аммосова не допрашивались и привлекались ли они к уголовной ответственности, не известно. (л.д. 236-237, 239, 242, 246-247, т. 4)

    Знавшие по совместной работе Аммосова Жиркова Д. С., Синеглазова В. С., Захаренко и Петровский Г. И. дали о нем положительный отзыв.

    Так, Захаренко указывает, что в своей большой практическиой работе Аммосов неизменно проводил генеральную линию партии и ни в каких антипартийных группировках но участвовал. (л.д. 307, т. 4)

    Петровский Г. П. указал, что Аммосов вступил в партию в дни Февральской революции 1917 года и был одним из лучших активных большевиков, являлся принципиальным руководителем партийного и Советского строительства. (л.д. 309, т. 4).

    В материалах уголовного дела не содержится никаких доказательств, кроме показаний Аммосова, о его якобы вредительской деятельности в Северо-Казахстанской, Карагандинской и    Якутской АССР.

    Не добыто таких доказательств и в процессе проверки дела.

    Обвинение по ст.ст. 58-7, 58-8 и 58-1«а» УК РСФСР на предварительном следствии Аммосову не предъявлялось.

    Таким образом, в ходе дополнительной проверки данного дела установлены новые, ранее неизвестные суду обстоятельства, свидетельствующие о необоснованности осуждения Аммосова.

    На основании  изложенного и в соответствии со ст. 387 УПК РСФСР —

                                                                       ПОЛАГАЛ БЫ:

    Материалы дополнительной проверки и архивно-следственное дело № 967973 на Аммосова Максима Кировича внести на смотрение Военной Коллегии Верховного Суда СССР с предложением: Приговор Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 28 июля 1938 г. в отношении Аммосова М. К. по вновь открывшимся обстоятельствам отменить, а дело о нем за отсутствием состава преступления прекратить.

    Приложение: дело в 2 томах и материалы дополнительной проверки в 2 томах от н/вх. № 0144919 и наши вх. №№ 0131038, 06489 и м.б. 47844, и наш вх. 0110687.

    Военный прокурор отдела ГВП

    Подполковник юстиции    (ЕРОМА)

    СОГЛАСЕН: ст. пом. Главного Военного Прокурора

    полковник юстиции           (АРТЕМЬЕВ)

    8 марта 1956 года

    Основание: Архив МБ РС(Я), д. 3186-р, т. 1(д. 3) лл. 198-203.

                                                                      Приложение 8

                    ОПРЕДЕЛЕНИЕ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ  ВЕРХОВНОГО  СУДА СССР

                                                                      Приложение 9

                                                    АНКЕТА АРЕСТОВАННОГО

                                СЛЕПЦОВА-ОЙУНСКОГО ПЛАТОНА АЛЕКСЕЕВИЧА

                                                                      Приложение 10

                                  ПРОТОКОЛ ЛИЧНОГО ОБЫСКА П. А. ОЙУНСКОГО

                                                                      ПРОТОКОЛ

                         личного обыска гр-на Слепцова-Ойунского Платона Алексеевича

                                                3 февраля 1938 года. Гор. Иркутск.

    Я, особоуполномоченный УНКВД по Иркутской области ст. лейтенант гос. безоп. Шевелев, в присутствии коменданта УНКВД по Иркутской области мл. лейтенанта гос. безопас. тов. Попова, сего числа произвел личный обыск задержанного на основании распоряжения зам. наркома НКВД СССР тов. Фриновского гр-на Слепцова-Ойунского Платона Алексеевича.

    При обыске изъято следующее:

    1. Партийный билет ВКП(б) на имя Слепцова-Ойунского Платона Алексеевича № 1264940.

    2. Билет члена Якутского ОК ВКП(б) № 13.

    3. Билет члена ЦИК ЯАССР № 32.

    4. Профсоюзный членский билет № 0167574.

    5. Удостоверение личности научно-исследовательского института языка и культуры № 01-7.

    6. Удостоверение личности депутата Верховного Совета Союза СССР № 509.

    7. Учетная профсоюзная карточка на имя Ойунского П. А.

    8. Пропуск депутата Верховного Совета СССР № 446.

    9. Письмо на имя Тихонова Гавриила Павловича

    10. Письмо на имя Романова Петра Петровича

    11. Денег в сумме Одна тысяча восемьсот семьдесят два р. 98 к.

    12. Часы белого металла № 492861 с серебряной позолоченной цепочкой — ручной.

    13. Часы металлические черные № 1671.

    14. Письмо на имя П. А. Ойунского

    15. Письмо Колесова на имя П. А. Ойунского.

    16. Проект, разработанный комитетом нового алфавита при ЦИК ЯАССР с записями на него.

    17. Разных записок 5 штук.

    18. Разных квитанций на сдачу денег и купленные вещи 10 шт.

    19. Фотокарточек личности Ойунского П. Л. 14 штук.

    20. Подтяжки

    21. Очки роговые в металлическом чехле.

    22. Галстук 1 шт.

    23. Платок шелковый 1 и гребенка роговая.

    Претензий на неправильности обыска не заявлено.

    Обыск произвели: подписи

    Копию протокола обыска получил Ойунский.

    Основание: Архив МБ РС(Я), д. 125-р, т. 1, л. 4.

                                                                      Приложение 11

                            ПИСЬМО УПРАВЛЕНИЯ НКВД ПО ИРКУТСКОЙ ОБЛАСТИ

                                            НАЧАЛЬНИКУ 4 ОТДЕЛА ГУГБНКВД СССР

                                                                      Приложение 12

              ЗАЯВЛЕНИЕ П. А. ОЙУНСКОГО НАЧАЛЬНИКУ БУТЫРСКОЙ ТЮРЬМЫ

                                                                      Приложение 13

                               ПОСТАНОВЛЕНИЕ ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ ГБ НКВД

                ОБ ИЗБРАНИИ МЕРЫ ПРЕСЕЧЕНИЯ И ПРЕДЪЯВЛЕНИЯ ОБВИНЕНИЯ

                                                                ОЙУНСКОМУ П. А.

                                                                      Приложение 14

                                            НАЧАЛО ДОПРОСА П. А. ОЙУНСКОГО

                                                               ОТ 21 НОЯБРЯ 1938 г.

    Вопрос: Вы на допросе от 14/ХI не дали развернутых показаний о правотроцкистской организации в Якутии, действовавшей в блоке с вашей антисоветской националистической организацией. Вы теперь намерены дать по этому вопросу правдивые показания?

    Ответ: Да, я теперь решил правдиво рассказать все что мне известно о блоке нашей организации с правыми и троцкистами.

    Вопрос: В таком случае, расскажите, когда и при каких обстоятельствах вам стало известно о существовании правотроцкистского подполья в Якутии?

    Ответ: Вскоре после моего возвращения в 1935 году из Москвы на работу в Якутск, Шараборин, информируя меня о состоянии антисоветской работы нашей организации и т.д.

    Основание: Архив МБ РС(Я), д. 125-р, т.

    Можно из этого предположить, что Ойунский первые свои «признания» в НКВД в Москве сделал 14 ноября 1938 года.

    Основание: Архив МБ РС(Я), д. 125-р, т. 1, л. 41

                                                                      Приложение 15

                                          ПИСЬМО ЗАМ. НАЧАЛЬНИКА 2 ОТДЕЛА

                                                      О СОСТОЯНИИ ЗДОРОВЬЯ

                              «ОСОБО ВАЖНОГО АРЕСТОВАННОГО» ОЙУНСКОГО

                                                                                                                В. Срочно.

                         НАЧ. ГЛАВНОГО ТЮРЕМНОГО УПРАВЛЕНИЯ НКВД СССР —

                                                ПОЛКОВНИКУ — тов. БОЧКОВУ.

    В связи с болезнью нашего особо важного арестованного Слепцова-Ойунского Платона Алексеевича, просим срочно перенести его из Внутренней тюрьмы в Бутырскую больницу и установить за ним особое врачебное наблюдение.

    В случае необходимости дополнительного питания деньги будут переведены на его текущий счет.

    Зам. нач. 2 отдела ГУГБ —

    Капитан Гос. Безопасности:    (Федотов)

    Основание: Архив МБ РС(Я), д. 125-р, т. 1, л. 19.

                                                                      Приложение 16

                                      СПРАВКА ВОЕНВРАЧА БУТЫРСКОЙ ТЮРЬМЫ

                                            О СОСТОЯНИИ ЗДОРОВЬЯ ОЙУНСКОГО

                                                                            СПРАВКА.

    Арестованный Бутырской тюрьмы НКВД СССР Слепцов-Ойунский Платон Алексеевич, 45 лет, страдает туберкулезом легких и явлениями цинги.

    Нуждается в усиленном питании.

    4/XII. 1938 года.

    Зам. нач. санчасти Бутырской т-мы НКВД СССР

    Военврач 2 ранга    (РОЗОВСКИЙ)

    Основание: Архив МБ РС(Я), ф. 125-р, т. 1, л. 17.

                                                                      Приложение 17

                                        ПРЕДПИСАНИЕ ОБ УСИЛЕНИИ ПИТАНИЯ

                                                АРЕСТОВАННОГО ОЙУНСКОГО П. А.

    НАЧ. БУТЫРСКОЙ ТЮРЬМЫ НКВД СССР

    МАЙОРУ ГОС. БЕЗОПАСНОСТИ

    тов. ПУСТЫНСКОМУ

    Направляя при этом деньги в сумме пятидесяти (50) рублей, прошу зачислить на текущий счет содержащегося в Бутырской больнице арестованного Слепцова-Ойунского Платона Алексеевича и израсходовать по предписанию врача на усиление питания Слепцова-Ойунского.

    Зам. нач. 2 отдела ГУГБ

    Капитан Гос. Безопасности      ФЕДОТОВ

    Зам. нач. 4 отделения 2 отдела

    Лейтенант Гос. Безопасности    ЛАПШОВ

    Основание: Архив МБ РС(Я), д. 125-р, т. 1, л. 18.

                                                                      Приложение 18

                               РАПОРТ ЗАМ. НАРКОМА ЯАССР ДОРОФЕЕВА БЕРИИ

                       НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР

                     КОМИССАРУ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ 1 РАНГА —

                                                                         тов. БЕРИЯ.

                                                                            РАПОРТ.

    В процессе ведения следственного дела по вскрытой в Якутии антисоветской националистической организации выявляется необходимость перевода арестованного Слепцова-Ойунского из Московской тюрьмы в Якутскую.

    Перевод вызывается следующими обстоятельствами: Ойунский долгое время проводил вредительскую работу в области культурного строительства.

    Антисоветская националистическая линия в замаскированном виде протаскивалась Ойунеким и его сообщниками во всех областях культурной работы, начиная от подбора людей.

    Ойунский будет изобличен множеством документов и вынужден будет рассказать полностью о всей своей подрывной работе, а это в значительной степени облегчит областной партийной организации ликвидировать последствия вредительства.

    Дальше Ойунский нужен будет для уточнения принадлежности отдельных лиц к к-р националистической организации, особенно к повстанческим отрядам, в формировании которых он принимал активное участие.

    Необходим Ойунский и при проведении ряда очных ставок.

    Исходя из указанных соображений прошу вашего распоряжения о переводе Слепцова-Ойунского в Якутскую тюрьму.

    Зам. Наркома по ЯАССР:    (ДОРОФЕЕВ)

    «    » января 1939 года.

    Основание: фонд секретного делопроизводства МБ РС(Я), архивное дело № 4 за 1939, лл. 90-91.

                                                                      Приложение 19

                               ПОСТАНОВЛЕНИЕ ОБ ОТПРАВКЕ ОЙУНСКОГО П. А.

                                                        ИЗ МОСКВЫ В ЯКУТСК

                                                               ПОСТАНОВЛЕНИЕ

    Гор. Москва 27 января 1939 года, я, оперуполномоченный 4 отд. 2 отдела ГУГБ НКВД — Лейтенант Гос. Безопасности — Булатов, рассмотрел следственное дело арестованного Слепцова-Ойунского П. А. за № 17501 и его собственноручные показания.

                                                                         НАШЕЛ:

    Ввиду того, что Слепцов-Ойунский П. А., отправляется особым конвоем в тюрьму НКВД города Якутска поэтому —

                                                                     ПОСТАНОВИЛ:

    Следственное дело за № 17501 и один том собственноручных показаний передать в 1 Спецотдел для направления этих материалов в НКВД ЯАССР.

    Оперуполн. 4 отд. 2 отдела ГУГБ

    Лейтенант Госуд. Безопасности:    (БУЛАТОВ)

    «СОГЛАСЕН» Нач. 4 отд. 2 отдела ГУГБ НКВД

    Лейтенант госуд. Безопасности           (ИЛЬИН)

    Основание: Архив МБ РС(Я), д. 125-р, т. 1, л. 27.

                                                                      Приложение 20

                                ПРЕДПИСАНИЕ СЛЕДСТВЕННОЙ ЧАСТИ НКВД СССР

                                                            НАРКОМУ НКВД ЯАССР

                                                                    от 31 января 1939 г.

    Основание: Архив МБ РС(Я), д. 125-р, т. 1, л. 28.

                                                                      Приложение 21.

                   ОЗНАКОМЛЕНИЕ ОБВИНЯЕМОГО ОЙУНСКОГО П. А. С ДЕЛОМ

                                                                            ТАБЕЛЬ

                             ОЗНАКОМЛЕНИЯ ОБВИНЯЕМОГО ОЙУЙСКОГО П  А С ДЕЛОМ

    1. Прочитал т. № 4 следдело 10-11/IX. 39 г. Ойунский

    2. Прочитал том № 2 следдело 11/IX-39 г. Ойунский

    3. Прочитал том № 3 следдело 11/IX-39 г. Ойунский

    4. Прочитал том № 3 следдело 11-12/IX-39 г. Ойунский

    5. Прочитал том № 11 следдело 13/IX-39 г. Ойунский

    6. Прочитал том № 14 следдело 13/IX-39 г. Ойунский

    7. Прочитал том № 6 следдело 13/IX-39 г. Ойунский

    8. Прочитал том № 17 следдело 13/IX-39 г. Ойунский

    9. Прочитал том № 10 следдело 13/IX-39 г. Ойунский

    10. Прочитал том № 7 следдело 13-14/IX-39 г. Ойунский

    11. Прочитал том № 9 следдело 14/IX-39 г. Ойунский

    12. Прочитал том № 19 следдело 14/IX-39 г. Ойунский

    13. Прочитал том № 1 следдело 14/IX-39 г. Ойунский

    14. Прочитал том № 15 следдело 14/IX-39 г. Ойунский

    15. Прочитал том № 22 следдело 14/ IX г. Ойунский

    16. Прочитал том № 8 следдело 14/IX-39 г. Ойунский

    17. Прочитал том № 12 следдело 15/IX-39 г. Ойунский

    18. Прочитал том № 18 следдело 15/IX-39 г. Ойунский

    19. Прочитал том № 16 следдело 16/IX-39 г. Ойунский

    20. Прочитал том № 21 следдело 17/IX-39 г. Ойунский

    21. Прочитал том № 20 следдело 17/IX-39 г. Ойунский

    22. Прочитал том № 25 следдело 17/IX-39 г. Ойунский

    23. Прочитал том № 28 следдело 17/IX-39 г. Ойунский

    24. Прочитал том № 30 следдело 17/IX-39 г. Ойунский

        Продолжение ознакомления со следственным делом

                            обвиняемого Ойунского

    25. Прочитал том № 29 следдело 17/IX-39 г. Ойунский

    26. Прочитал том № 13 следдело 18/IX-39 г. Ойунский

    27. Прочитал том № 26 следдело 18/IX-39 г. Ойунский

    28. Прочитал том № 23 следдело 19/IX-39 г. Ойунский

    29. Прочитал том № 23 следдело 19/IX-39 г. Ойунский

    30. Прочитал том № 27 следдело 19/IX-39 г. Ойунский

    31. Прочитал том № ак       7                            Ойунский

                                                                                 Ойунский

    Основание: Архив МБ РС(Я), д. 125-р, т. 3, лл. 133-135.

                                                                      Приложение- 22

                           ОСВИДЕТЕЛЬСТВОВАНИЕ О СМЕРТИ ОЙУНСКОГО П. А.

                                                                                 АКТ

    1939 года 1 ноября мы, нижеподписавшиеся нач. санчасти Якутской тюрьмы Карычева, фельдшер наблюдающий за станционером Бекренев, дежурный фельдшер по больнице Филонова составили настоящий акт о нижеследующем.

    Следственный з/к. Слепцов-Ойунский Платон Алексеевич 1893 года рождения, находящийся на лечении в больнице Якутской тюрьмы с 5/Х-39 года по поводу туберкулеза активной формы 31 октября с.г. в 22 часа умер от упадка сердечной деятельности.

    О чем и составили настоящий акт.

    Нач. санчасти Карычева.

    Фельдшер наб. за ст. Бекренев

    Дежурный фельдшер Филонова

   Верно: нач. канц. Дмитриев

    Основание: Архив МБ РС(Я), д. 125-р, т. 3, л. 156.

                                                                      Приложение 23

                                         ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПРОКУРАТУРЫ ЯАССР

                                            О РЕАБИЛИТАЦИИ П. А. ОЙУНСКОГО

                   «УТВЕРЖДАЮ»

      ПРОКУРОР ЯКУТСКОЙ АССР

    ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СОВЕТНИК

              ЮСТИЦИИ 3 КЛАССА

                       (ШЛЕПАКОВ)

                15 декабря 1955 года.

                                                               ПОСТАНОВЛЕНИЕ

    15 декабря 1955 года.

    город Якутск

    Пом. Прокурора Якутской АССР, юрист 1 класса Кривошапкин, рассмотрев прекращенное за смертью обвиняемого дело ОЙУНСКОГО (Слепцова) Платона Алексеевича по ст.ст. 58-1«а», 58-2, 58-6, 58-7, 58-11 УК РСФСР, —

                                                                            НАШЕЛ:

    Ойунский Платон Алексеевич, 1893 года рождения, уроженец Ойун-Усовского наслега, Таттинского района, Якутской АССР, быв. член ВКП(б) с 1918 года по 1938 г., исключен в связи с настоящим делом, до ареста работал директором Якутского Научно-исследовательского института языка и культуры, а также председателем правления Союза советских писателей Якутии, был депутатом Верховного Совета СССР первого созыва.

    Ойунский П. А. арестован 3 февраля 1938 года, в городе Иркутске по распоряжению НКВД СССР от 2 февраля 1938 года Как видно по материалам дела санкция Президиума Верховного Совета СССР и Прокурора на арест Ойунского органами НКВД испрошена и получена не была.

    Ойунскому П. А. инкриминировано обвинение в том, что он являлся одним из руководителей антисоветской националистической организации, существовавшей в Якутии, ставившей целью свержение советской власти и восстановление капиталистического строя, под протекторатом Японии.

    Ойунский, в целях осуществления указанной задачи, проводил вредительскую подрывную работу в системе народного хозяйства ЯАССР, собирал и передал шпионские сведения в пользу японских разведывательных органов, а также вел работу по подготовке вооруженного восстания против Советской власти.

    В связи с этим Ойунский П. А. был привлечен к уголовной ответственности по ст.ст. 58-1«а», 58-2, 58-6, 58-7, 58-11 УК РСФСР.

    Ойунский П. А., находясь в больнице якутской тюрьмы, 31 октября 1939 года умер от туберкулеза легких, ввиду чего 3 декабря 1939 года уголовное дело в отношении его было прекращено за смертью обвиняемого.

    Изучением материалов дела, а также проверкой произведенной Прокуратурой Якутской АССР установлено, что арест и привлечение Ойунского П. А, являются необоснованными, по следующим основаниям:

                                                                                  I

    Участие Ойунского в контрреволюционной буржуазно-националистической организации, по показаниям которого существовала в Якутии, материалами дела не установлено.

    Ойунский по этому вопросу дал противоречивые показания, например, в собственноручных показаниях, данных в Москве, говоря о своей беседе с Софроновым А. И. в 1935 году, где Софронов якобы сообщил ему о существовании в Якутии контрреволюционной организации, работающей по директивам Аммосова М. К. указал:

    «Ушел от Софронова в тяжелом, подавленном состоянии, сказав подумаю. Я думал, что якутская контрреволюционная националистическая организация, пользуясь тем, что наша группа вступила с ней в политический блок, провоцирует нас на тяжелое преступление против партии и Советской власти, против Родины и своего народа. Я не верил тому, что Аммосов, Барахов, Васильев, имеющие доверие ЦК ВКП(б) и стоящие на ответственных постах партийной работы, могут пойти на соглашение с кучкой контрреволюционной интеллигенции». (см. том собственноручных показаний Ойунского л.д. 23) Характерно, что только по этим мотивам приведенные выше показания Ойунского П. А. рукой следователя вычеркнуто синим карандашей и не включено в протокол показании Ойунского П. А.

    Более того, деятельность быв. руководящих работников Якутской АССР Аммосова М. К., Барахова И. Н., Васильева С. В., Ойунского П. А. по национальному вопросу, которую Ойунский П. А. выдает как контрреволюционную, проверялось специальной комиссией ЦК и обсуждалось в ЦК ВКП(б).

    ЦК ВКП(б) указал, что со стороны Обкома было допущено ряд политических ошибок, использованных различными тойонатскими буржуазно-кулацкими и белогвардейскими элементами. (см. «Известия ЦК ВКП(б)» № 25 [2462 22. VIII. 1938]).

    Выводы, сделанные Ойунским П. А. в своих показаниях о том, что культурно-просветительное общество «Саха-Омук» было центром Якутской антисоветской националистической организации и по существу являлось контрреволюционной организацией не соответствует исторической действительности.

    Тот факт, что из числа членов общества «Саха-Омук» некоторые оказались буржуазными националистами и врагами народа, не может служить основанием считать его в целом контрреволюционной организацией.

    Необходимо также отметить, что признательное показание Ойунского П. А. не находит своего подкрепления в показаниях других лиц: Аржакова, Назарова, Аммосова и Ксенофонтова, которые, или вообще отрицают, или дали противоречивые показания. Вопрос об основательности показания Ойунского по отношению Широких А. Д., Софронова А. И. проверить в настоящее время невозможно, ввиду их смерти.

    Уголовное дело на Аммосова М. К. пересматривается Главном военной Прокуратурой СССР.

    Кроме того вся практическая деятельность Ойунского П. А. на посту Председателя Революционного комитета по Якутии до 1922 года, председателя ЯЦИК и на других ответственных советских и партийных работах по установлению и укреплению советской власти, ликвидации бандитизма в Якутии, его общественно-литературная работа показывают его, как человека преданного делу партии и советского народа.

                                                                               II.

    Материалами дела, а также проверкой, произведенной Прокуратурой Якутской АССР, не подтверждено обвинение Ойунского П. А. в том, что быв. руководящие работники Якутии Аммосов, Барахов и Ойунский, организовали в целях свержения советской васти в Якутии и реставрации капиталистического строя, вооруженное выступление против советской власти белогвардейских банд во главе Артемьева. Оросина и Ксенофонтова.

    Вооруженные выступления против Советской власти Артемьева, Оросина и Ксенофонтова и др., на деле являлись выступлением контрреволюционных элементов, однако причастность Ойунского к этим контрреволюционным выступлениям не установлено.

    Наоборот, факты показывают, что Ойунский П. А. будучи в те годы пред. Ревкома по Якутии, а затем пред. ЯЦИК, был одним из организаторов по ликвидации бандитизма, во главе которого стояли Артемьев, Оросин, Ксенофонтов и др.

    Обвинение Ойунского в том, что он, совместно с Аммосовым и Бараховым, в помощь Пепеляеву организовал добровольческий отряд в составе 300 человек из числа б. белобандитов является несостоятельным.

    Нарревдоты (Народно-революционные добровольческие отряды) организовались по постановлению Президиума ЯкОблБюро РКП, принятого по докладу Аммосова «О военном положении в связи с авантюрой Пепеляева».

    Причем Нарревдоты организовывались не из кучки б участников бандитизма, а из широкого слоя Якутского населения, вступивших в отряды по призыву революционного Комитета ЯАССР, подписанного Бараховым. (см. фонд 11 дело 4 л.д. 17 и 25 партархива)

    В 1923 г. пепеляевская авантюра была ликвидирована успешно.

    После этого неправдоподобность показания Ойунского П. А. о том, что пепеляевская авантюра была организована и поддерживалась им — Ойунским, Аммосовым, Бараховым, якобы являющимися руководителями существовавшей в Якутии контрреволюционной организации, является очевидной.

    Также совершенно неосновательно вменено Ойунскому П. А. обвинение в применении метода ликвидации бандитизма в Якутии в 1920-27 гг. и амнистирование б. участников бандитизма, добровольно сложивших оружие.

    Установлено, что политика мирной ликвидации бандитизма, одобренная рядом постановлений Якутской Областной парторганизации и постановлением политбюро ЦК ВКП(б) от 4 мая 1925 года, на деле оправдавшая себя, применялась при ликвидации банды Михайлова в 1922 году, тунгусского восстания Артемьева в 1925 году, Ксенофонтовского восстания в 1927 году.

    Главари же банддвижений Ксенофонтов, Артемьев, Михайлов были расстреляны, а другие: Оросин, Оторов, Сивцев, Давыдов и др. осуждены судом.

                                                                                  III.

    Амнистия б. участников бандитизма, добровольно сдавшихся Советским властям впервые применялась постановлением ВЦИК в 1922 году, в связи с провозглашением автономии Якутии. В дальнейшем в этом деле деятельность быв. руководящих работников Якутии, в том числе Ойунского, регламентировалась в духе директивы Президиума ВЦИК от 18 октября 1922 года, подписанного товарищем Калининым М. И., в котором сказано:

    «Карающая рука Рабоче-Крестьянского правительства никогда не опустится на головы тех, кто искренне сознал все свои прежние промахи перед народом и стремится вступить в великую семью трудящихся».

    Показание Ойунского П. А. о том, что он в 1935 голу узнал от Шараборина о существовании в ряде районах филиала контрреволюционной организации и о их составе и о том, что он лично руководил контрреволюционной деятельностью филиала, существовавших в Таттинском и Намском районах, материалами дела и произведенной проверкой не подтверждаются.

    Эти показания Ойунского являются ни чем иным, как самооговором.

    Действительно, НКВД ЯАССР арестовало 32 быв. руководящих работников Таттинского района и 3-х руководящих работников Намского района. Однако все они были в 1940 г. реабилитированы и восстановлены в правах. Также освобождены из-под стражи лица, арестованные органами НКВД ЯАССР в Оржоникидзевском, Амгинском, Мегино-Кангаласском, Алданском и др. районах. Таким образом, показания о существовании филиалов к-р организации в районах не соответствуют исторической действительности.

                                                                         IV.

    «Шпионская деятельность» Ойунского П. А. в пользу японских разведывательных органов подтверждается только признанием самого обвиняемого.

    Ойунский показал, что шпионскую деятельность стал проводить по установке и согласии Аммосова М. К. Последний, будучи опрошенным 16 января 1938 года в НКВД Киргизии заявил, что он с Ойунским на почве шпионской деятельности в пользу Японии связан не был.

    Показание Ойунского в части того, что он передавал шпионские материалы Донскому-1, который был связан с японским шпионом Бахсыровым А. Л. также не подтверждается.

    Бахсыров А. Л. арестованный в г. Иркутске в 1938 году свою шпионскую деятельность не признал.

    В своих показаниях шпионской работе других лиц Ойунский П. А. ссылается на Софронова А. И.

    Ввиду смерти Софронова перепроверить это обстоятельство не представляется возможным.

    Однако имеющиеся материалы показывают, что это показание Ойунского является не состоятельным. В числе шпионов были совершенно неосновательно включены Суханов В. Н. и Габышев П. Г., которые получили полную реабилитацию.

                                                                              V.

    Практическая вредительская деятельность Ойунского П. А. следствием не проверялась, она материалами дела не установлена.

    Сохранение в якутском языке «чуждых терминов» нельзя рассматривать контрреволюционным преступлением, направленным на свержение существующего строя.

    Признательное показание Ойунского П. А. о том, что он проводил широкую вредительскую работу на культурном фронте, в частности в своих произведениях «Минувшие времена», «Прошедшие дни и годы» и «Столетний план» протаскивал троцкистские идеи, является неправильным.

    Изучением перевода на русский язык указанных произведений установлено, что в них не содержится ни троцкистских, ни других контрреволюционных идей.

                                                                              VI.

    Показание Ойунского П. А. в части принадлежности быв. секретаря ОК ВКП(б) Певзняк П. М. к контрреволюционной организации и его практической антисоветской деятельности являются неправдоподобным по следующим основаниям:

    1. Быв. Секретарь ЦК ВКП(б) Постышев П. П., по словам Ойунского, завербовавший Певзняк П. М. в контрреволюционную организацию, в настоящее время реабилитирован.

   2. Певзняк П. М. свое участие в к-р организации категорически отрицает, хотя он ранее об этом давал показания. В настоящее время Певзняк П. М. полностью реабилитирован, дело о нем прекращено за отсутствием состава преступления.

    Показания же Ойунского П. А. о принадлежности к к-р организации большого количества лиц, не только вызывает серьезное сомнение в его основательности, но они неправильны. В числе членов контрреволюционной организации были включены и лица, которые вообще не арестовывались НКВД (Сюльский С. С, Емельянов Н. С.) и лица, реабилитированные позже (Местников Т. П., Романов И. М., Кочнев П. П., Пономарев А. А. и др.).

    Аржаков С. М., Иванов Г. И., Кочнев П. П., Понамарев А. А., Назаров А., Варфоломеев Н. С. и др., изобличавшие Ойунского П. А. как участника и одного из руководителей контрреволюционной организации, в последствии от своих показаний отказались, заявив, что подобные показания они давали под влиянием незаконного метода следствия в органах НКВД, примененного к каждому из них.

    Установлено, что незаконные методы следствия в органах НКВД Якутской АССР в отношении указанных арестованных действительно допускались.

    Таким образом, обвинения Ойунскому П. А. объективными данными не подтвердились.

    Кроме того установлены неоспоримые факты, свидетельствующие о сложившейся ненормальной обстановке, об отсутствии объективности в расследовании дела Ойунского П. А.

    На основании вышеизложенного и руководствуясь ст.4 п «5» УПК РСФСР —

                                                                  ПОСТАНОВИЛ:

    1. Постановление НКВД Якутской АССР от 3 декабря 1939 года по делу Ойунского П. А. отменить, как незаконное.

    2. Уголовное дело по обвинению Ойунского (Слепцова) Платона Алексеевича по ст.ст. 58-1«а», 58-2, 58-6, 58-7, 58-11 УК РСФСР прекратить за отсутствием состава преступления.

    3. Архивно-прекращенное дело Ойунского П. А. сдать в архив КГБ при Совете Министров Якутской АССР.

    Пом. Прокурора Якутской АССР по спецделам

    Юрист 1 класса пп     (КРИ ВОШАПКИН)

    Копия с копии верно:

    Следователь следственного отдела ГБ при СМ ЯАССР

    ст. лейтенант —                 (ВИНОКУРОВ)

    Основание: Архив МБ РС (Я), д. 125-р, т. 5, лл. 8-13.

                                                                 *************

                                                   ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

    1. Ойунский П. Л.  Айымньылар Соч. — Т 7. — С. 14-15.

    2. «Молодежь Якутии». 1993, 9 июля.

    3. Там же, 16 июля

    4. Там же.

    5. Судебный отчет по делу антисоветского «правотроцкистского блока», рассмотренному военной коллегией Верховного суда Союза ССР 2-13 марта 1938 г. М. 1938 — С. 102.

    6. Там же. С. 104.

    7. Там же. С. 185.

    8. Там же. С. 208.

    9. Там же. С. 367.

    10. Доклад секретаря ЦК КПСС П. С. Хрущева XX Съезду КПСС 25 февраля 1956 г. // Известия ЦК КПСС, № 3 (290), 1989 — С. 141, 142. 143.

    10а. Там же. С. 142-143

    11. Архив Министерства Безопасности Республики Саха (Якутия) В дальн: Архив МБ РС(Я), д. 702-р, л. 361

    12. Там же, л. 377

    13—14. Там же, лл. 68 79, 83.

    15. Там же, д. 2142-р, л. 132.

    16. Там же, лл. 134-135.

    17. Там же, л. 136.

    18. Там же, лл. 136, 137.

    19. Там же, л. 135.

    19а. Там же, д. 1406, т. 3, л. 252.

    20. Там же, л. 125, 130.

    21. Там же, л. 130.

    22. Там же, д. 702, л. 122. 23-24.

    23. Там же, ф. 1406 т. 3, л. 301.

    25. Там же, 3186-р, т. 2. лл. 265-272.

    26. Там же, л. 275.

    27. Там же, л. 274.

    28. Там же, т. 2, л. 88.

    28а. Там же, л. 80.

    29. Там же, л. 86.

    30. «Молодежь Якутии»,   1993, 4 июля.

    31. Архив МБ РС(Я), д. 3186-р. т. 2, л. 78.

    32. Там же, лл. 100-101.

    33. Там же, т. 221.

    34. Там же, л. 50.

    35. Там же, л. 96.

    36-37. Там же, т. 2, лл. 281-281.

    38. Там же, л. 4.

    39. Там же, л. 11.

    40. Там же, л. 99.

    41. Там же, т. 1, л. 6.

    42. Архив МБ РС(Я), д. 125-р, т. 1, л. 1.

    43. «Молодежь Якутии», 1993, 16 нюля.

    44. Там же, 16 июля.

    45. Там же, 9 июля.

    46. Архив МБ РС(Я), д. 125-р, лл. 4- 6.

    47. Там же, д. 2142-р, л. 142.

    48. Там же, д. 125-р, т. 1, лл. 16-18.

    49. «Молодежь Якутии». 1993, 11 июня.

    50. Там же, 25 июня.

    51. Там же, 11 июня.

    52. Там же, 25 июня.

    53. Там же, 16 июля.

    54. Архив МБ РС(Я), д. 3186-р, т. лл. 296-306.

    55. Там же, лл. 224-235.

    56. Там же, т. 1, л. 86.

    57. «Молодежь Якутии», 1993, 25 июля.

    58. Архив МБ РС(Я). д. 3186, т. 1, л. 131.

    59. Там же, т. 3, л. 310.

    60. Там же, т. 1. л. 203.

    61. Филиал Национального архива РС(Я), ф.2970, оп.29, д.49, л.7.

    62. «Молодежь Якутии», 1993 г. 25 июня.

    63. Архив МБ РС(Я), д. 3186-р, л. 194.

    64. «Молодежь Якутии», 1993. 16 июля.

    65-66. Архив РС(Я), д. 125-р, т.4, лл. 1-2.

    67. Там же, д. 2320-р, т. 3. л. 6.

    68. Там же, лл. 8-9.

    69. Там же, д. 1268-р, т. 5. л. 11.

    70. Там же, т. 3, л. 552.

    71. Там же, л. 516.

    72. Там же, д 1484-р, л. 175.

    73. Там же, д. 1582-р, лл. 292-293.

    74. Там же, д. 1406, л. 274.

    75. Там же, д. 125-р, т. 2, л.6.

    76. Там же, д. 1406, т. 3, лл. 307, 310 311, 319.

    77. «Молодежь Якутии», 1993, 23 июня.

    78. Архив МБ РС(Я), д. 1406, лл. 300-301.

    79. Заболоцкий Н. М. Кини кэриэhэ (Им завешано) //Дабаан (Подъем). Якутск, 1965 — С. 194

    80. Архив МБ РС (Я), д. 1268-р, л. 590.

                                            Ушел из жизни известный якутский ученый

    Ушел из жизни Алексеев Егор Егорович, доктор исторических наук, заслуженный деятель науки РС(Я) (1992); лауреат Государственной премии РС(Я) им. А. Е. Кулаковского (1995), почетный гражданин Намского, Таттинского, Верхневилюйского, Нюрбинского улусов, академик Академии духовности РС(Я).

    Егор Егорович родился в Мегежекском наслеге Нюрбинского улуса Якутской АССР. В 1957 г. окончил Московский Институт культуры, в 1963 – Якутский государственный университет.

    Свою трудовую деятельность Егор Егорович начал в 1957 году, когда стал инспектором Министерства культуры ЯАССР, в 1958-м он перешел научным сотрудником в Центральный государственный архив Якутской АССР. С 1960 г. он связал свою деятельность с Якутским государственным университетом. Ему довелось работать и профессионально расти под руководством видных ученых Георгия Прокопьевича Башарина, Ивана Михайловича Романова, Авксентия Егоровича Мординова и других. В 1960–1964 гг. Егор Егорович – старший лаборант кафедры истории СССР, в 1964–1965 гг. – аспирант ЯГУ, в 1965–1988 гг. – старший преподаватель и доцент.

    В 1989 г. Егор Егорович перешел на научную работу старшим научным сотрудником в отдел межнациональных отношений и этносоциальных процессов Института языка, литературы и истории Якутского филиала Сибирского отделения Академии наук СССР. В 1999–2004 гг. он был ведущим научным и главным научным сотрудником отдела истории института, С 2004 г. находился на заслуженном отдыхе.

    В 1966 г. Егор Егорович защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата исторических наук по теме: «Роль В. И. Ленина в установлении и упрочении Советской власти в Якутии». Данное исследование вызвало бурную дискуссию, поскольку автор затронул актуальную проблему, связанную с причинами возникновения Гражданской войны и репрессиями представителей интеллигенции в ходе «красного террора».

    В 1999 году Егор Егорович защитил докторскую диссертацию по новаторской и сложной теме: «Национальный вопрос в Республике Саха (Якутия) 1917–1941 гг.». В ней впервые многие запутанные и дисскусионные вопросы в общественно-политической и культурной жизни республики разрешались с точки зрения национальных отношений, а не преподносились лишь, как итог развития экономики.

    В последующем по этой теме Егор Егорович опубликовал ряд монографий и брошюр «История национального вопроса в Якутии – 1917-1941 г.», (Якутск, 1998); «Федеративный центр и автономии» (Якутск, 2000); «Изучение национального вопроса и защита чести и достоинство якутской интеллигенции» (Уфа, 1999); «Национальный вопрос в Республике Саха (Якутия)» (Казань, 1999); «Осмысление правды» (Якутск, 2004). Эти труды имели неоценимое значение при выработке политики Республики Саха (Якутии) в области развития государственности, местного самоуправления, национальных отношений, взаимоотношений с федеративным центром, реабилитацией жертв политических репрессий и т.д.

    Егор Егорович был ведущим специалистом в области изучения истории национальных отношений и государственного строительства не только в Якутии, но и среди других национальных регионов Сибири. Его 30 научных монографий, книг, брошюр и более 400 научных и научно-популярных статей всегда вызывали живой интерес не только среди научной, но и широкой общественности, вызывали появление резких рецензий и отзывов оппонентов.

    Егор Егорович рассматривал историю республики сквозь призму истории ее выдающихся государственных, политических и духовных лидеров. Он не был подвержен сиюминутным соображениям конъюнктурного плана. Егор Егорович стремился объективно и честно дать исторический портрет Алексея Кулаковского в период господства партийной идеологии. Благодаря его принципиальной и твердой позиции удалось пересмотреть ошибочное постановление Якутского обкома ВКП(б) от 6 февраля 1952 г., огульно обвинявшее якутскую интеллигенцию во главе с проф. Г.П. Башариным в буржуазном национализме.

    В последующем в годы перестройки и реформ 1990-х гг. именно принципиальность и твердость Егора Егоровича не позволили в отличие от других регионов низвергнуть с пьедестала, односторонне и предвзято оценить жизнедеятельность видных партийных и советских руководителей Якутии Максима Аммосова, Платона Ойунского, Исидора Барахова, Степана Васильева, Ильи Винокурова, Владимира Павлова.

    Особое место в научном творчестве Егора Егоровича занимало исследование неоднозначных личностей, руководителей страны В. И. Ленина и И. В. Сталина. Его труды «Роль В. И. Ленина в установлении и упрочении Советской власти в Якутии» (Якутск, 1962); «По пути полного укрепления власти самих трудящихся (Роль В. И. Ленина в исторических судьбах народов Якутии)» (Якутск, 1970); «Кривда и правда о Ленине» (Якутск, 1993) не были написаны схоластически и не были оторваны от реалий Якутии. Поэтому они вызывали живой интерес и многочисленные критические рецензии, как в советское, так и в постсоветское время. В частности выводы Егора Егоровича о том, что Ленин в самые трудные и ответственные моменты побеждал в многочисленных и постоянных внутрипартийных дискуссиях не угрозами и карательными мерами, а своими яркими доводами, диалектикой и глубоким интеллектом в отличие от Сталина полностью согласуется с мнением ведущих зарубежных историков.

    Исследование архивов ФСБ позволило Егору Егоровичу впервые предпринять успешную попытку в своих книгах «Признаю виновным: Служба безопасности Республики Саха», «Тайная война», «Обреченные» и других охарактеризовать деятельность органов госбезопасности республики в годы сталинского террора и политическую реабилитацию представителей национальной интеллигенции. Следует заметить, что при этом автор не пошел по пути огульной критики всех сотрудников секретной службы, а попытался честно охарактеризовать их деятельность персонально.

    Характерной чертой Егора Егоровича являлась его активная жизненная позиция. Он неутомимо стремился публиковаться и тем самым пропагандировать свои научные идеи среди многонационального народа республике в печати, часто выступал по радио и телевидению, выезжал в улусы, был членом Общественно-консультативного совета при Президенте Республики Саха (Якутия), лектором общества «Знание», членом редколлегий журналов «Чолбон», «Илин», «Якутский архив», «Календаря знаменательных и памятных дат».

    Прощай дорогой наш Егор Егорович! Пусть земля будет пухом, Ваше имя останется навсегда в памяти многонационального народа республики, а Ваши идеи найдут достойных последователей!

    Егор АНТОНОВ

                                              Проект распоряжения Правительства РС(Я)

                                   «Об увековечении памяти Алексеева Егора Егоровича»

                                                                           ПРОЕКТ

                                 ПРАВИТЕЛЬСТВО РЕСПУБЛИКИ САХА (ЯКУТИЯ)

                                                              Р А С П О Р Я Ж Е Н И Е

от _____________2010 года № ______

                                   Об увековечении памяти Алексеева Егора Егоровича

    Учитывая значительный вклад доктора исторических наук, заслуженного деятеля науки Республики Саха (Якутия), лауреата Государственной премии Республики Саха (Якутия) им. А.Е.Кулаковского, доктора исторических наук Алексеева Егора Егоровича в развитие исторической науки в Республике Саха (Якутия), в восстановление исторической справедливости в отношении выдающихся государственных и общественных деятелей Республики Саха (Якутия) - основателей ЯАССР:

    1. Утвердить план и смету расходов мероприятий по увековечению памяти Алексеева Е.Е. согласно приложению к настоящему распоряжению.

    2. Министерствам и ведомствам Республики Саха (Якутия) предусмотреть финансовые средства на мероприятия по увековечению памяти Алексеева Е.Е. в соответствии с утвержденным планом и сметой расходов.

    3. Рекомендовать ФГОУ ВПО «Северо-Восточный федеральный университет им. М. К. Аммосова», предприятиям и организациям Республики Саха (Якутия) принять долевое участие в финансировании мероприятий по увековечению памяти Алексеева Е. Е.

    4. Контроль исполнения настоящего распоряжения оставляю за собой.

     Председатель Правительства

     Республики Саха (Якутия) Г. Данчикова

                                                   ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

                к проекту распоряжения Правительства Республики Саха (Якутия)

                                          «Об увековечении памяти Алексеева Е.Е.»

    Проект распоряжения Правительства РС(Я) вносится Министерством науки и профессионального образования РС(Я) в целях организации и проведения мероприятий по увековечению памяти д.и.н., заслуженного деятеля науки РС(Я), лауреата Государственной премии РС(Я) им. А. Е. Кулаковского, почетного гражданина Намского, Таттинского, Верхневилюйского, Нюрбинского районов, действительного члена Академии духовности РС(Я).

    Труды Е.Е.Алексеева, посвященные национальному вопросу имели неоценимое значение при выработке политики республики в области развития государственности, местного самоуправления, национальных отношений, взаимоотношений с федеративным центром, реабилитации жертв политических репрессий и т.д.

    В последующем в годы перестройки и реформ 1990-х гг. именно принципиальная позиция Е.Е.Алексеева не позволили предвзято оценить жизнедеятельность видных партийных и советских руководителей Якутии Максима Аммосова, Платона Ойунского, Исидора Барахова, Степана Васильева, Ильи Винокурова, Владимира Павлова.

    Исследование архивов ФСБ позволило Е.Е.Алексееву впервые предпринять успешную попытку в своих книгах «Признаю виновным: Служба безопасности Республики Саха», «Тайная война», «Обреченные» и других охарактеризовать деятельность органов госбезопасности республики в годы сталинского террора и политическую реабилитацию представителей национальной интеллигенции.

    Для организации похорон Алексеева Е. Е. распоряжением Правительства РС(Я) от 25. 10. 2010 г. № 1147-р была создана правительственная комиссия во главе с министром науки и профессионального образования РС(Я) Ю. С. Куприяновым.

    Распоряжением Правительства РС(Я) утверждается план и смета мероприятий по увековечению памяти Е.Е.Алексеева в 2011 году.

Расходы на проведение мероприятий предусмотрены за счет средств министерств и ведомств РС(Я) в рамках плановых ассигнований на 2011 год, а также за счет средств предприятий и организаций.

     Министр Ю.С.Куприянов

                                                                                * * *

                                                       ИВАН АНТОНОВИЧ ЛАСКОВ

               (19 июня 1941, Гомель, БССР [СССР] - 29 июня 1994, Якутск. [РС(Я) РФ])

    Иван Антонович Ласков - поэт, писатель, переводчик, критик, историк, автор «угро-финской» концепции происхождения белорусов. Награжден Почетной Грамотой Президиума Верховного Совета ЯАССР. Член СП СССР с 1973 г. [Также член СП ЯАССР и БССР]

    В три годы Иван самостоятельно научился читать, но ввиду материальных затруднений пошел в школу только в восемь лет. В 1952 г., после окончания 3-го класса, самостоятельно сдал экзамены за 4-й класс и был сразу переведен в 5-й. Еще из Беразяков, в которых жил до 1952 г., Ласков присылал свои корреспонденции в русскоязычную газету пионеров БССР «Зорька», хотя стихотворения и не печатали, но на письма отвечали. По инициативе редактора газеты Анастасии Феоктистовны Мазуровой Ивана в 1952 г. отправили во Всесоюзный пионерский лагерь «Артек» имени В. И Ленина, где он проучился с ноября 1953 г. по март 1953 г. Затем воспитывался в Могилевском специальном детском доме № 1, потом в школе № 2 г. Могилева, которую закончил в 1958 г. с золотой медалью.

    Поступил на химический факультет Белорусского государственного университета, который закончил в 1964 г. и при распределении пожелал поехать в г. Дзержинск Горьковской области, где работал в Дзержинском филиале Государственного научно-исследовательского института промышленной и санитарной очистки газов. В июне 1966 г. уволился и вернулся в Минск. Работал литсотрудником газеты «Зорька», на Белорусском радио. С 1966 г. обучался на отделении перевода в Литературном институте имени А. М. Горького в Москве. В 1971 г., после окончания института с красным дипломом, переехал в Якутскую АССР, на родину своей жены, якутской писательницы Валентины Николаевны Гаврильевой.

    С сентября 1971 г. по февраль 1972 г. работал в газете «Молодежь Якутии», сначала учетчиком писем, затем заведующим отделом рабочей молодежи. От февраля 1972 г. до лета 1977 г. работал в Якутском книжном издательстве старшим редакторам отдела массово-политической литературы. С лета 1977 г. работал старшим литературным редакторам журнала «Полярная звезда», с 1993 г. - заведующий отделам критики и науки журнала «Полярная звезда».

    За полемические статьи про отцов-основателей ЯАССР весной 1993 г. был уволен с работы и ошельмован представителями якутской «интеллигенции». Перебивался случайными заработками. Последнее место работы - заведующий отделом прозы и публицистики в двуязычном детском журнале «Колокольчик» - «Чуораанчык», который возглавлял Рафаэль Багатаевский.

    29 июня 1994 г. Иван Антонович Ласков был найден мертвым «в лесу у Племхоза», пригороде Якутска по Вилюйскому тракту за Птицефабрикой.

    Иосафа Краснапольская,

    Койданава