ЎЎЎ 2. Уладзімір Юдзін. З аленямі па калымскай тайзе. Ч. 2. Койданава. "Кальвіна". 2019.

    Владимир Юдин

                                          С ОЛЕНЯМИ ПО КОЛЫМСКОЙ ТАЙГЕ

    Север меня приворожил еще в студенческие годы, когда со строительным отрядом работал во время летних каникул в Нижневартовске, Норильске, Коми АССР, на Ямале. Новые люди, новые обители западали в память, манили к себе. Помимо того, журналистика семидесятых - с громом литавр в честь всяких побед и юбилеев, с многословным пустозвонством - меня в особенности не обольщала. Так родилось желание поехать на Колыму.

    Пробыл я там почти четыре годы - работал плотником на строительстве Колымской ГЭС, помощникам бурового мастера в экспедиции, оленеводом. Приключений набралась под завязку: и в реке чуть не утонул, и замерзал, и стреляли в меня... Полудикое животное пасти научился, горного барана приручил... И везде встречал своих земляков. Это были наилучшие годы в моей жизни...

    Вездеход ловко взлетел на один из пригорков на правом берегу реки, и перед глазами большой дугой распахнулась таежная опушка. С левой стороны, при лесном ручейке, примостился временный лагерь бригады оленеводов: две палатки у самой воды, на бережке, третья - чуть подальше, а вокруг - пустые и чем-то нагруженные нарты, беспорядочно разбросанные дрова, закоптевшие кастрюли.

    К нам из лаем бросилась несколько собак, однако голос они подали скорее по обязанности, чтобы сообщить хозяевам про гостей. Вскоре собаки унялись и спокойно разбрелись в разные стороны. Более нас никто не встретил. Лагерь словно вымер. Тишина. Только вода журчит в ручье. Видимо, хорошо подустали пастухи за день, если даже вездехода не услышали.

    Главный зоотехник совхоза Анатолий Немытов отпахнул край палатки. С водителем вездехода Павлом Редькиным мы вошли следом за начальником. В полумраке справа от входа увидели деревянный ящик с крышкой, слева на камнях стояла металлическая печурка с трубой, выведенной наружу через дырку в полотнище. Половину помещения занимала «спальня» - брошенные на ветви лиственницы задубевшие оленьи шкуры и ватные одеяла. В уголке напротив печки лежала стопка книг и журналов; блеснул, отразив луч света, транзиторный радиоприемник.

    Немытов потряс за плечо мужчину в спортивном трико, который лежал на постели:

    - Принимай гостей, хозяин!

    Таежник шевельнулся, открыл глаза и, узнав главного зоотехника, виновно улыбнулся:

    - Сильно крепко спал. Весь день за олешками бегал, устал много, - и, легко вскочив на ноги, вежливо поздоровался с каждым.

    Невысокий, худощавый человек годов под пятьдесят, с бронзовым лицом, узкими щелками глаз и продолговатым приплюснутым носом, со всклокоченными седоватыми волосами - так выглядел бригадир оленеводов Михаил Александров, эвен по национальности.

    - Хорошо ехали? - запросил хозяин.

    - Нормально, Миша, - кивнул Редькин, садясь на постель.

    Мы примостились рядом.

    Бригадир принес охапку дров, разжег печку, поставил сверху кастрюлю и чайник.

    - А Васильевна с Таней на дежурстве? - поинтересовался Немытов.

    - Да, пасут. Толик, почему пастуха не привез?

    - Вот, сидит. Знакомься.

    Эвен недоверчиво взглянул по меня:

    - Олешков пас?

    - Не доводилось.

    - Собачка есть?

    - Нет.

    Даже и жестом бригадир не выдал своего разочарования. Он вынул с ящика круглый каравай хлеба домашней выпечки, сахар, чай, достал оттуда и железные миски с кружками. Расставил все на крышке, положил ее опять на ящик - получился стол.

    - Садитесь, есть будем.

    Редькин и я сели на чурбаны. Немытов принес помидоры, водку и устроился на торбе с комбикормом.

    - Мне капельку, - попросил Александров.

    - Что, Васильевны боишься? - хохотнул Немытов. - Ладно. Нам больше достанется.

    Выпили и налегли на вареную оленину.

    - Смотри, як есть надо, - с вежливой улыбкой обратился ко мне бригадир.

    Надкусив кусок, он ловко, у самых губ, отхватил мясо охотничьим ножом. Я попробовал повторить процедуру и едва не зацепил нижнюю губу. Хозяин рассмеялся:

    - Спешить не надо.

    Подкрепившись, легли отдохнуть. Только бригадир остался сидеть:

    - Печку буду смотреть, чтобы тепло держалось.

    Разбудили меня удивительные звуки, нечто вроде свиного хрюканья, что волной накатывались на стоянку. Загудела земля. Собаки подняли дружный лай. Я взглянул на часы - десять утра. Рядом храпел Немытов. В печурке потрескивали дрова. Я встал и вышел из палатки.

    Из густого приречного кустарника лавиною выходил табун, направляясь к лежбищу неподалеку от лагеря. Олени были разношерстные, худые, в некоторых аж ребра выпирали. Только десятка три крупных быков с кожаными ошейниками выделялись упитанностью: наверное, это были рабочие олени. За стадом на серо-бурых быках ехали верхом Васильевна, жена бригадира, и Таня, ее дочь, ветеринарный фельдшер бригады. На женщинах были ватные телогрейки и брюки, заправленные в резиновые сапоги. Заметив вездеход, женщины полками подогнали оленей, и те, широко выбрасывая ноги, побежали к палатке.

    Васильевна поправила платок, и, помогая себе палкой, осторожно слезла из седла. Таня же птицей слетела на землю, спрятала под желтую шапочку густо-черные волосы. От быстрого движения красивое лицо метиски порозовело, черные глаза горели любопытством.

    Женщины сняли с оленей седла, положили на нарты. Таня вынесла из палатки миску комбикорма, высыпала на землю - быки проворно зашевелили толстыми губами, подбирая лакомство. К ним начали подбегать более близкие олени, но уже было поздно.

    Вышли из палаток другие члены бригады. Женщина подобрала с земли охапки дров и снова вернулась в палатку. На берегу ручья обливался водою до пояса дородный пастух. Я обратил внимание на его испещренную шрамами спину.

    - Кто это его так? - спросил я у Немытова, который тоже вышел на площадку перед палатками.

    - А, это Коля Мисник. С медведем боролся. Пойдемте также ополоснемся.

    Ледяная вода как рукой сняла остатки дорожной утомленности и какую-то скованность от непривычно твердой постели.

    А возле палатки нас уже ждал бригадир:

    - Толик, будешь пыжик считать?

    - Это можно, - начальственно почтительно согласился Немытов.

    Александров отпахнул кусок брезента с нарты - под ним слоями лежали красивые, с золотистым отливом шкурки. Я невольно залюбовался мехом, про который раньше доводилось только слышать.

    - Володька, хочешь себе? - улыбнулся эвен.

    - Еще бы! - поняв его слова как шутка, ответил я.

    Однако бригадир выбрал три лучшие шкурки и продолжил мне:

    - Бери!

    На магаданском рынке, слышал я, одна такая шнурка стоит рублей семьдесят, потому, смутившись, поинтересовался:

    - Сколько в совхозе берут за пыжик?

    - Около трех рублей, - ответил Немытов.

    - Нет, это мой подарок Володьку, - решительно возразил бригадир. - Бросай в рюкзак, потом Мария выделает.

    - Мария?..

    - Чумработница наша.

    - Спасибо за подарок, Михаил!.. А что делает в вас чумработница?

    - Шьет и ремонтирует одежду из меха, обувь. Хлеб печет...

    В это время от палатки, в которой мы отдыхали, послышалась песня: герой уговаривал девушку познакомиться с ним. Что же, Таня, давай знакомиться!

    Девушка сидела на нарте около своей палатки и перебирала пластинки в красиво расшитом бисером камусовом¹ мешочке. Рядом стоял проигрыватель.

    - Можно взглянуть на диски?

    - Смотри.

    В основном это были шлягеры, которым суждено умереть раньше, чем автор получит за их гонорар. Я поставил на проигрыватель «Одинокую» в исполнения Магомаева.

    Таня заносчиво вскинула голову:

    - Я не одинокая!

    - А не грустно тут?

    - В тайге всегда красиво: тихо, воздух чистый, красота вокруг... А ты оленей пасти приехал? Сначала тяжело будет, но потом привыкнешь. В нас Мисник и Эстиков тоже русские.

    - А ты?

    - Я всегда в тайге. Техникум закончила, оленей лечу, как и отец. Он русский был, в реке утонул. Течение сильное, вода холодная, пастухи наш плавать не умеют... Ты сильный?

    - Не знаю, Таня. Поживем - увидим.

    Немытов повел меня к русским пастухам. У входа в палатку встретили две лайки: одна с черными пятнами на боках, вторая рыжая. Собаки обнюхали нас и отвернулись. Из палатки несло пригорелою рыбою.

    - Есть тут кто живой? - отпахнул покров Немытов.

    - Не закрывай, Толик, пусть проветриться, послышался из палатки чей-то басовитый голос.

    Пастушеское жилье мало чем отличалось от бригадирского, разве что более запущенное было, как у всех холостяков. На печке, завернутые в бумагу, пеклись несколько рыбин - от них и несло удушливой гарью.

    - Знакомьтесь, парни. Это Володя, новый пастух. Из Минска приехал.

    - О, земляк! - Николай Мисник сильно пожал руку, хлопнул по плечу. - Я из Могилева, детдомовец. До армии в Минске Чижовку строил. Как она там?

    - Растет. Как на дрожжах.

    - Десять годов не был в Беларуси. Даже... как это? - он заговорил по-белорусски. - Родную мову забыў.

    - Ты совсем неплохо разговариваешь.

    - Потом лучше познакомимся. А теперь, пожалуйста, садитесь к столу.

    У Николая крупное откровенное лицо, короткий нос с горбинкою, синие глаза светятся вежливостью и добротой - сразу видно: искренний и простой человек.

    Анатолий Эстиков - полная противоположность: какой-то несуразный, ноги кривые, птичье лицо с невыразительными, бесцветными глазами.

    Не успел главный зоотехник вытащить из кармана водку, как Анатолий проворно поставил на стол вареную оленину, запеченную рыбу, хлеб, кружки. Надрезав ножом спинку рыбы, снял с нее обгорелую бумагу вместе с кожей, посолил розоватое мясо и услужливо падал Немытову.

    С безразличным видом проглотив водку и взяв по кусочку хлеба, пастухи задымили беломоринами. Я же, хотя и был не голодный, съел аж три рыбы - они оказались очень вкусные.

    - Чудесная рыба. Как называется?

    - Мальма. Вчера натаскал в озерце, - не без гордости ответил Анатолий.

    Николай начал расспрашивать Немытова про совхозные новости, про знакомых оленеводов. Анатолий изредка вставлял в разговор язвительные, но достаточно остроумные реплики.

    - Ну, так как вы тут? - Немытов откинулся назад, выпятив грудь.

    - В особенности хвалиться нечем, сам видел: более половины стада - что гармошки, под ветром клонятся. Не могли перед отелом комбикорма подбросить для важенок²? - с обидою сказал Николай.

    - Понимаешь, сразу два вездехода полетели. Но Миша же сказал, что потерь нет - только рысь шесть штук задрала.

    - Зато інканы³ дохнут, как мухи. Не успеваем пыжик снимать. - В голосе Николая почувствовались искренняя скорбь, обеспокоенность.

    - Ничего, скоро трава повылазит, тальник зазеленеет. Только пасите хорошо. Так что, повторим? - Немытов опять взялся за бутылку, стараясь остановить неприятый для него разговор.

    А за палаткой усиливался ветер. Вздрагивала, аж звенела натянутая палатка.

    - Чтобы не сорвало... Надо камнем привалить, - забеспокоился Николай.

    - Да, черт ее не возьмет, - беспечно махнул рукою Анатолий.

    Николай все же встал, бросил в печку окурок:

    - Вы сидите, а я взгляну.

    Я вышел следом. В тайге все гудело и трещало. Испуганные собаки попрятались под нартами. Николай нашел на берегу ручья большой камень и с трудом выворотил его из земли. Я взялся за второй. Не успели мы придавить край полотнища, как сильный порыв ветра поднял палатку над землей и поволок к кустарнику. Все произошло так быстро, что Немытов и Анатолий даже не сообразили, что случилось, и только пьяно поглядывали по сторонам. Рисунок был трагикомичный. Николай расхохотался:

    - Подъем, парни!

    Кое-как мы опять натянули полотнище на две распорки из жердей, скрепленных вверху продолговатым шестом-матерью. Николай поставил на место печку. Я собрал разбросанную одежду. Немытов с Эстиковым опять подсели к столу.

    - Кончайте пить. Дежурить скоро, - строго бросил Николай.

    - Ерунда, проветриться, - отмахнулся Анатолий.

    - Можно к вам? - в проеме палатки внезапно показался силач-парень. Силу его подчеркивал свитер, который плотно облегал грудь и плечи. На боку у оленевода висел охотничий нож в камусовом чехле. Гость стеснительно переступал с ноги на ногу и с какой-то виновностью поглядывал на Немытова.

   - Знакомься, земляк. Это Алексей Слепцов - пастух, которых поискать!

    - Садись, Алексей. Выпьем за удачу, - Анатолий падал таежнику кружку.

    Алексей протянул руку, но тут же, смутившись, отказался:

    - Спасибо, не буду. Помогите олешка на забой поймать.

    - Хорошо, - отозвался Николай.

    - Глянь ты, от водки отказался, - удивился Анатолий.

    - Брось ты человека на выпивку подбивать - завязал же он.

    - Ха, насильно его из ложечки пою, - Анатолий вскинул руки над головой, придал лица обиженный вид.

    Пастухи надели куртки, натянули кирзачи на ноги и вышли из палатки. Взяв с нарт мауты - арканы, сплетенные тройным жгутом из полосок оленьих шкур, направились к стаду. Там похаживал уже Алексей, высматривая хорошего оленя.

    - Долго Алексею придется искать упитанного олешка, - грустно улыбнулся Редькин.

    В эту минуту Алексей, подзывая к себе пастухов, показал им на телушку темно-бурой масти. Спрятав за спины мауты, таежники, низко пригнувшись, цепочкой выдвинулись вперед. Неожиданно Анатолий резка вскинул руку, удавка аркана взлетела вверх и, описав дугу метров двадцать, упала на голову телушки. Олениха испугано сиганула вбок - удавка скользнула по шее и упала на землю. Анатолий неспешно сворачивал в петли свой маут. Один за другим бросили арканы Алексей и Николай, однако телушке каждый раз удавалось увернуться.

    - Были бы у немичанки⁴ рога - Алексей уже свежевал бы ее - сказал Редькин. - Да олени еще в апреле брасили свою прелесть.

    Хуже всех бросал маут Анатолий: то ли пьянка не давала, то ли неопытность. Немытов, Редзкин и я подворачивали к пастухам табунки животных с бесноватою от страха немичанкой. Все стойбище наполнилось криками возбужденных мужчин, лаем собак, жалостливым мычанием инканов, которые растеряли матерей, топотом копыт. Пастухи устали, нервничали, бегали из стороны в сторону, покрикивали на загонщиков. И тут появилась Васильевна с мелкокалиберной винтовкой.

    - Водку пить умеете, мясо есть - тоже. А почему мозги как у олешка?

    Отыскав взорам телушку с темными от пота боками, с клочьями пены на морде, женщина вскинула винтовку и, почти не целясь, нажала на курок. Немичанка упала. Пастухи смущено заулыбались. Алексей перерезал телушке горло, выпустил кровь. Николай помог ему вскинуть тушу на нарту и подтянуть поближе к палатке.

    Успокоившись, пастухи начали собираться на смену, Положили в посконную суму пачку чая, сахар, консервную жестянку с проволочной скобкой. Николай повесил на шею бинокль, Анатолий взял карабин.

    На дворе в ноги Николаю бросилась белая лайка - он любовно потормошил ее за уши. Анатолий безразлично взглянул на своего рыжего Бича и закурил. Олени в это время начали разбредаться в разные стороны.

    - Белка, там! - падал команду Николай, показав на верховье ручья, куда уже направилась часть стада.

    Белка возбужденно визгнула и стремительно бросилась к ручью, прыгнула в воду, вылезла на другой берег и, даже не отряхиваясь, бросилась заворачивать стадо. Вскоре олени повернули назад, Белка побежала следом, осмотрелась, увидела несколько оленей, которые направлялись к лесу, - и за ними. Услышав лай, олени повернули назад и под наблюдением Белки пришли снова на стоянку.

    - Молодец, Белка! - похвалил Николай свою помощницу.

    Собранные Белкой в табун, олени пошли вниз по течению, забирая немного влево, к таежному выступу. В лагере стало тихо. Меня удивило, что женщины не пошли отдыхать после ночного дежурства: Васильевна повела в тайгу чалыма⁵ на поводке, Таня поласкала в ручье постиранное белье. Мария, Алексеева жена, по-мужски ловко рубила на дрова толстую сухую лиственницу, а сам Алексей, разделав убитую немичанку, разбирался с мясом.

    - Володька, иди свеженины возьми, - крикнул он, увидев меня.

    Свеженина - окорок и несколько ребер - было около пуда. Я смутился, не зная, одалживают мне столько или у таежников вообще так принято. Но спрашивать не решился.

    - Печенки хочешь?

    «Полакомится жареной печенкой с луком было бы неплохо, но нельзя же злоупотреблять щедростью таежника», - подумал я, а вслух сказал:

    - Нет, не надо, спасибо.

    - Бери, ешь, - Алексей отхватил от еще теплой печенки большой кусок и падал его на ноже.

    - Как - сразу и есть? - я невразумительно взглянул на пастуха.

    - Смотри, - Алексей отрезал ломтик и бросил себе в рот. - Ешь так - всегда здоровый будешь, живот никогда не заболеет.

    Как это - есть сырую, с запахом теплой крови печенку, и еще недосоленную?! Что делать? Откажусь от угощения - обижу хозяина. Ну, что будет, то и будет. Поежившись, начал жевать...

    В полдень опять поднялся сильный, порывистый ветер. Подминая под себя вершины хребта, с запада на ложбину надвигалась угрожающе-темная туча. Стемнело. Завыли, забеспокоились собаки. Вдруг сыпанул крупный град, за ним повалил снег, а еще через несколько минут пошел дождь. И вот уже опять взблеснуло солнце, пестуя ласковыми лучами омытые деревья, траву. Весь этот пестрый хоровод - за какие-то пятнадцать минут! Ну и чудеса!

    - Привыкай, братка земляк! Это цветочки. Осенью и зимою не такой увидишь.

    - Когда удержится в тайге, - загадочно промолвил Анатолий.

    - Держись, братка ты мой, и все будет хорошо! - Николай кулаком рубанул воздух.

    Под солнцем исчезали последние снежные пятнышки в ложбине, когда в нашу палатку зашел бригадир.

    - Володька, с Толиком будет пасти, - распорядился он.

    Хотя внутренне я уже был готов к дежурству, но в этот момент растерялся: пасти стадо без собаки, и еще не имея никакого воображения про эту работу!

    - Коля, объясни хотя бы суть моих обязанностей, - попросил я Мисника.

    - Проще не бывает, - привстал с постели Эстиков. - Побегут олешки - начинай махать курткой над головой или свисти как можно громче. Не поможет - ноги в руки и вдогонку.

    С самого начала между мной и Анатолием зародилась какая-то отчужденность. Мои промашки радовали его. И вот теперь надо выправляться на дежурство именно с ним!

    Табун взял направление к верховью Улахана. Анатолий шел слева, отворачивая оленей от леса. Я подгонял важенок с инканами, слабейших оленей. Стадо начало разбредаться, часть оленей потянулась к реке.

    - Не пускай туда! - приказал Анатолий.

    Я бросился наперехват, но поздновато: десятка три оленей были уже на левом берегу. Отвернув голенища болотников и прощупывая палкою дно, я перебрался на другой берег. Перегнал назад беглецов и заметил еще один табунок. Ноги в руки, как говорил Анатолий, - и за ним. Пока управился с этими неслухами, увидел большую ватагу аж в тайге: олени поняли, что пастух без собаки, и делали что хотели. Бросился туда, а в это время сзади еще ватажка откололась от общей группы и поспешила в лес...

    Как одержимый, носился я по левобережью, да силы были неровные - моя линия защиты стремительно отодвигалась к тайге... Два часа безостановочной беготни, а тут еще Анатолий как сквозь землю провалился. Где-то у подошвы хребта я заметил несколько светловатых точек - там, около этих оленей, наверное, был и Анатолий. Выходит, надеяться я мог только на свои силы. Да они уже были на исходе. Вконец усталый, я споткнулся на бегу и упал животом в лужу.

    Все, хватит! Сел на кочку, вылил воду из сапога, выкрутил портянку, глянул в одну сторону, во вторую, закурил сигарету и зажмурился от приятной теплоты. Ласково пригревало солнышко, теплый ветерок обдувал вспотевшее лицо, в тайге пела птица... Черт с ними, с этими упрямыми оленями, пусть за ними кто-нибудь другой побегает, а я себе найду работу...

    Однако что же это получается? Сам рвался в тайгу, а теперь что - сразу сдался? Какими же глазами придется смотреть на Николая, на других таежников? Обидно, что на первом испытании сломался. Но для каждого человека, видимо, существует своя граница - и я уже достиг ее. Ну, ладно, но ведь к некоторым людям  приходит и шестое дыхание. Як найти его? Где взять силы? Нет, если я сейчас не встану, грош мне цена. Надо же в конце концов быть мужчиной!

    Сидя на кочке, я оперся на палку и, со стоном от боли в спине, тяжело оторвался от земли. Потер спину, ноги, поприседал пару раз, и перед глазами поплыли лица таежников с загадочными ухмылками. Стоп! А не проверочку ли они настроили новичку? Действительно, это же нелогично: оставить двухтысячный табун на неопытного горожанина. Наверное, наблюдают сейчас в бинокль за журналистом-романтиком и снисходительно посмеиваются. Ну, товарищи оленеводы, мы еще посмотрим! Я почувствовал, как злость придала мне силы, и опять началась бешеная беготня наперегонки с оленями.

    Вдруг появился Анатолий. Без собаки.

    - А где Бич?

    - В самоволке. Ну, как наша работа?

    - И не спрашивайся. Олени всегда так бесятся?

    - Всякое бывает. Сегодня их черноголовка привлекла, - он показал на растение, похожее на стебель кукурузы с початком.

    Вдвоем мы быстро собрали стадо и повели к стоянке. Перебрались на правый берег Улахана, поднялись на пригорок, Анатолий осмотрел пастбище в бинокль и выругался:

    - Голов десять оленей осталось. Глянь! - и падал бинокль.

    На опушке действительно кучкой лежало с десяток животных.

    - Что делать, Толя?

    - Кому-то придется возвращаться. Удержишь стадо?

    - Не уверен.

    - Тогда с богом.

    До табунка было километра три. Я обошел его, оттеснив от тайги, и погнал к реке. Сначала все было хорошо. На правом берегу две немичанки повернули к общему стаду, и я успокоился. Но мулхан⁶ упрямо шел вперед, и за им потянулись остальные. Трижды я обгонял оленей, пытаясь завернуть их влево, - впустую, мулхан вырывался вперед, за ним бежали остальные. Не помогали ни палка, ни окрики. Я бесновался от беспомощности. Кается, имел бы карабин - застрелил бы упрямую скотину.

    В это время олени вошли в тайгу и набросились на ягель. Лагерь был уже совсем рядом, а я ничего не мог сделать. С раздутыми животами, еле переставляя ноги, олени упрямо следовали за мулханам. Я опять пустил в ход полку...

    Наконец впереди блеснула просветлинка, мы приблизились к ручью. Продравшись через кустарник, олени сами повернули влево, к стоянке. От Улахана подходило и все стадо...

    Николай в палатке что-то разогревал на печурке, готовил ужин. Не раздеваясь, я бросился на постель.

    - Глотни-ка, братка земляк, чифиру, не бойся, - Николай падал мне кружку.

    От крепко заваренного чая аж стянула все во рту.

    - Ну и дрянь!

    - Вот и хорошо, что не понравился. Закуси сахаром. Чифиром увлекаться не стоит - не заметишь, как «мотор» посадишь. Что, досталось?

    - Было такое...

    - Умойся в ручье и будем ужинать.

    - Не хочу ничего.

    - Да брось ты, будь мужиком! Вставай!

    За густой стеной плакучей ивы я разделся догола и камнем бросился в воду.

    Ледяная ванна придала живости. Выпрыгнув на берег, я начал бегать, чтобы немного согреться, и почувствовал, как тупая одеревенелость покидает меня.

    Николай с Анатолием уже ждали за столом.

    - Ну, садись, братка земляк, отметим твой экзамен.

    - Так это был экзамен?

    - Не обижайся, такой в нас обычай. В тайге всякое случается, должен знать, с кем дело имеешь. Когда что случиться, надо быть уверенным, что напарник в беде не оставит. Подожди немного, притрешься в тайге - пряникам тебя отсюда не выманишь, как и меня из Толиком.

    - А давно тут?

    - Шестой год. После дембеля надумал заработать на кооператив в Минске. Подался в Нагорный дома штукатурить. Получилось. Уже вещи в чемодан складывал. А тут бывший директор совхоза Оганесян начал просить: помоги осенний забой оленей провести. Ну, думою, уважу человека, заодно на оленей посмотрю, на работу пастушескую. Посмотрел - и прирос к тайге, - рассмеялся Николай.

    - Садись, Володька. Хорошо олешков смотрел. Крепкие ноги имеешь. А голова разумная? - плутовато-любезно улыбнулась женщина.

    - Разве для пастуха одних ног мало?

    - Совсем мало. Почему мулхан в стадо не пошел, а? Ой, тяжело олешков пасти!

    - А без собаки и совсем невозможно, - забросил я удочку.

    - Мама, отдайте яму Догора, - поняла намек Таня.

    - Пусть берет.

    - Догор - по-якутски «друга». Его я приметил еще в первый день: очень похожий на молодого волка, только белый воротничок на шее, Дагор подкрадывался к нарте со свежатиной. Заметив меня, собака поджала хвост, виновно потупилась и побежала. А через несколько минут на стоянке послышался злой крик Алексея: Догор умудрился-таки украсть высоко подвешенный на лиственнице кусок мяса. Пастух с карабином в руках бросился на поиски вороватого «пастушонка», но того и след простыл. Разъяренный Алексей вскочил в бригадирскую палатку:

    - Почему не привязываете шакала? Стрелять его буду!

    - Стреляй, - спокойно ответила Васильевна.

    Пастух успокоился: в гневе он забыл про неписаный закон тайги - собаку убить вправе только сам хозяин или кто другой по его просьбе...

    На поводке я привел Догора к себе. Не успел привязать к нарте - собака спряталась под нею.

    Породы он хорошей, но запущен. Пыталась Васильевна учить его, и не получилось, она и бросила, Ну, а когда собака не работает, так и достаются ему одни объедки. Вот Догор и ищет, где что плохо лежит, - рассказал мне Николай. - Не горюй - из него хороший помощник может получиться.

    - Писал, видимо, про талантливых учителей, которые из тяжелых подростков делают пай-мальчиков? Интересно повидать, как это у тебя с Догором получится, - язвительно заметил Алексей, лежа, как всегда, на постели с журналом в руках и гоняющий радиоволны на «Спидоле».

    - Бича будешь кормить?

    - Перебьется.

    За самовольно оставленное стадо Бича лишили еды, вдобавок Алексей сильно отлупил его.

    Я занес Догору кастрюлю из супом. Он не вылезал из-под нарты, испуганно-настороженна следя за мной.

    - Иди ко мне, Догор, не бойся.

    - В ответ - оскаленные зубы и злостное рычание. Голодный, а есть отказывается? По-видимому, с характером. Дождавшись, когда я отойду, Догор вылез из тайника и приблизился к кастрюле, подозрительно поглядывая в мою сторону.

    Утром повторилась то же самое. Подошел Николай:

    - Не поддается? Быть такого не может, чтобы разумная собака не откликнулась на заботу и хорошие отношения. Имей терпение.

    А Догор по-прежнему отсиживался под нартой. Вынес как-то ему хороший кусок вареной оленины, присел рядом:

    - Пойдешь ко мне, Догор? Бери, ешь.

    Запах мяса раздразнил собаку: не спуская с меня настороженных глаз, он выполз из-под нарты. Держа угощение в левой руке, правой я потянулся к Догору, чтобы приласкать:

    - Молодец, Догор! Бя...

    Неожиданно на лайке вздыбилась шерсть, послышался злобное рычание, и у самой моей ладони щелкнули острые клыки. Обида на собаку вспыхнула и потухла: упрямец, сразу не перевоспитаешь. А может, и вообще не поддастся. Но, впрочем, что это за собака, которая первому встречному будет руки лизать?

    - Ешь, Догор, не бойся. Хватит упрямиться, - я бросил мясо ему под ноги.

    - Уговариваешь? Ну-ну, великий дрессировщик, - ухмыльнулся Анатолий, который остановился рядом.

    Догор рванулся к пастуху, злобно залаял. А если не поводок?..

    Собака неделю выдерживала характер. Я уже думал, что доведется нам попрощаться, и вдруг на восьмой день, утром, чуть дотронувшись к еде, Догор обрадовано визгнул, прыгнул, уперся мне в грудь передними лапами, закрутил хвостом. Я привлек собаку к себе, погладил, потормошил - он с признательностью лизнул меня в лицо.

    В полночь мы с Алексеем повели стадо в тайгу. Раз за разом показывал я Догору на непослушных оленей, которые отрывались от стада, но мой помощник только невразумительно посматривал в глаза, не понимая, чего хочет хозяин. Так и протаскались до рассвета.

    Табун рассыпался по правобережным пригоркам. Две Алексеевы лайки поочередно перенимали оленей, которые пытались уйти в тайгу. Собаки ловко и честно исполняли свои обязанности. Я не выдержал и погладил по спине одного, похвалил:

    - Молодец, Шарик!

    Неожиданно Догор оттолкнул Шарика, уперся лапами мне в грудь, заскулил, выпрашивая ласку.

    - Молодец, Север! - я демонстративно погладил вторую Алексееву собаку, угостил сахаром.

    Казалось, Догор помешается от ревности, а я не обращал на его внимания.

    Вскоре еще один табунок оленей направился к тайге. Следом за Шариком, без моей команды, побежал и Догор. Собаки вместе переняли беглецов, по примеру искушенной оленегонки залаял и Догор - испуганные олени повернули назад. Возвратились и лайки. Догор любознательно посматривал на меня: ну, что теперь хозяин скажешь? Я чуть не задушил его от радости, щедро угостил припрятанными на такой случай пряниками и сахарам.

    В концы смены Догор самостоятельно заворачивал оленей, что на полкилометра отходили от стада. Потом вместе с Шариком и Севером он выследил на лиственнице белку, сообщив про это радостным лаем.

    Через два дня я отправился с Догором на охоту. Тайга встретила непривычною тишиной, густым ароматам хвои и серого ягеля. Одну за другой Дагор выследил двух белок, но мы шли все дальше и дальше. Путь перегораживали то глухой овраг, то завалы деревьев; пришлось обходить огромные кучи каменьев, густые заросли кустарника. Какая-то тревога, невнятное предчувствие беды принуждали меня держать карабин наготове. А Догор беззаботно бежал впереди, как бы добровольно взяв на себя обязанности лесного разведчика.

    Только я надумал, позвав Догора, повернуть назад, как нечто огромно-серое обрушилась с лиственницы, за которой только что спрятался мой разведчик. Я бросился туда, раздвинул ветви и растерялся: мой Догор боролся с рысью!

    Нападала лесная кошка, а собака ловко увертывалась от ее клыков. Вот нахальная хищница опять бросилась на лайку - и вдруг, неуловимым движениям опередив рысь, мой Догор сжал зубы на кошачьей морде. Рысь завертела головой, пытаясь освободиться; ее острые когти терзали собачью грудь.

    Я вскинул карабин, но, боясь попасть в Догора, выстрелил в воздуха. От неожиданности оба животных отпрыгнули в стороны, и в той же миг рысь стремительно исчезла в кустарнике.

    Обливаясь кровью, тяжело дыша, Догор виновными глазами посматривал на меня.

    - Потерпи, Догор, сейчас перевяжу, - я нетерпеливо рванул подол рубашки. Но лайка жалостливо заскулила и, лизнув руку, побежала от меня. - Куда?! Назад, Догор!

    Стало не по себе, охватил страх: ну вот, тайга уже отвадила от охоты Николая и Алексея, теперь, кажется, я получил первое предупреждение. С карабином наготове, оглядываясь по сторонам, я пошел назад.

    Первым на стоянке встретился Михаил.

    - А где Догор?

    - С рысью воевал, а теперь в тайгу побежал.

    - С рысью?! - Михаил аж подпрыгнул на месте. - Где?

    - Там, - я показал по хребет.

    - Завтра вместе пойдем туда олешек пасти.

    - Без Догора? Нет, Миша.

    - Догор лечиться побежал, травку есть. Не волнуйся, скоро придет. Николай с Анатолием собирались на дежурство. Молчком выслушали мой рассказ и распоряжение бригадира.

    - Миша как услышит про рысь, так все бросает и спешит в тайгу. И что за прихоть? - передернул плечами Анатолий.

    - Пойдешь, земляк?

    - Страшновато без собаки. Не знаю...

    - Да, не было бы Догора - не обошлось бы... - заметил Анатолий. - Рысь обычно хватает за шею. По-видимому, вышла на охоту, расслышав твои шаги, спряталась на дереве, и собака помешала.

    - Не переживай, вернется твой Догор, - Николай хлопнул меня по плечу.

    Чуть свет я проснулся от прикосновения чего-то теплого и шероховатого. Открыл глаза - на постели приплясывал Догор!

    - Догор! - я обнял его, прижав к груди, на глаза навалились слезы.

    После обеда мы с Михаилом пошли со стадом туда, где вчера произошла встреча с рысью. Догора я привязал к нартам: пусть отдохнет, силы опять наберется. Он, бедный, вырывался из поводка, завывал, лаял и скулил, выпрашивая разрешение на то, чтобы быть вместе.

    - Нет, Догор, побудь сегодня дома.

    На левом берегу Улахана что-то неожиданно толканула меня в ноги - это был Догор с концом перегрызенной веревки на ошейнике. Опять до слез растрогала преданность собаки.

    - Однако Васильевну не слушался. Догор тебя любит. Почему? - широко улыбаясь, спросил Михаил.

    - А сам ты как думаешь?

    - Моя баба кричит много, ссориться. Собака ласку любит.

    Михаилов Барбос был в наморднике из алюминиевой проволоки. Подбегая к инканам, собака разъяренно тыкалась намордником в их ноги, скаля зубы. По-видимому, некогда Васильевна или сам Михаил кормили собаку сырым мясом, вот теперь и расплачиваются: весной Барбос загубил трех инканов.

    Олени добрели до тайги, нахватались ягелю, теперь отдыхали. Только «чифиристы», как всегда, рвались вперед. Мы оставили стадо и пошли вслед за «чифиристами»: Михаил - с левой, я - с правой стороны. Если рысь не оставила свои охотничью угодья, так вскоре встретится с оленями. И вот она, эта минута: где-то спереди послышались треск, шум, раздалось эхо недалекого выстрела.

    - Стреляй, Володька! - услышал я голос Михаила.

    Я побежал навстречу бесноватым от страха оленям и увидел на полянке перед собой раненую рысь. Стрелять было неудобно, однако я успел дать два выстрела, пока хищница не исчезла в чащи.

    Прибежал запыхавшийся Михаил:

    - Где рысь? Пойдемте искать!

    По еле заметным пятнам криви на ягеле, пригнувшись к земле, выслеживая след, Михаил пошел впереди. Я шел почти рядом, еле сдерживая Догора. Злобно встопорщенный, рычал Барбос.

    Рысь лежала на каменистой площадке посреди стланику, из пасти у ее пузырями выходила кровь. Михаил пнул хищницу ногою, резко обернулся и, сгорбленный, быстро пошел назад, к стаду...

    Когда я вышел из тайги, Михаил уже сидел у костра. Неподалеку залег на отдых табун. Несколько минут мы молчали, Однако я знал уже, что костер в тайге рано или поздно заставляет человека раскрыться, поделиться самым заветным. Вскоре и Михаил заговорил:

    - Думаешь, почему рысь искал? - голос у него сорвался. - Она мать маю убила?

    - Как - убила?

    - Давно было, плохо помню. Ночью олешки убежали в тайгу - мать с отцом искать пошли. Мать крепко устала, уснула под деревом, а рысь ей голову отгрызла... Отца бандиты зарезали, один я остался. Голодал много, болеть начал - совсем плохо стало. Потом колхоз создали, русские помогали нам. Сейчас хорошо живу, все есть...

    Некстати начали вставать и разбредаться олени! Пока собрали стадо и навели порядок, немало времени прошло. Опять сошлись с Михаилом, но не было уже костра.

    ...Нещадно припекало июльское солнце, над землей - ни одного дуновения ветра. Олени, сбившись плотной группой у подошвы горного хребта, крутились на места по стрелке часов, как заведенные. Я невразумительно посматривал, не понимая, что происходит.

    Из леса вышли Николай с Анатолием - собирали сухой хворост на костер.

    - Коля, что это с оленями?

    - Старший пастух объявился, - озабочено ответил он.

    Старшим пастухом таежники называют оводов. Перед летовкой олени линяют. Из-под покрытой легким пушком кожи вылезают личинки оводов, отложенные прошлым летом. У них быстро вырастают крылья, и, подчиняясь инстинкту, молодые оводы накидываются на беззащитных олешек, чтобы, прокусив кожу, опять отложить под нее личинки. В безветренном месте оленям, не обработанных противооводными препаратами, оставалось только плотно прижиматься друг к другу, спасая бока и спины от укусов крылатых хищников. Однако стаи наглых оводов делали свое дело, доводя до изнеможения оленей-мучеников. Страшное зрелище.

    Сворачиваясь в клубок, табун медленно спускался с террасы к Улахану, прикрытого стеной ивняка. Над оленями тучей вились оводы. «Чифиристы» направились было в заросли, но, атакованные комарами, повернули назад. Трудное было это дежурство. И ничем мы не могли помочь бедным олешкам. Только вечером, когда оводы попрятались, мы завели стадо на таежные источники, и там олени вдоволь нахватались ягелю.

    - Буду ночью пасти один, а ты - днем. Справишься - неожиданно предложил Алексей.

    Меня тронуло доверие истинного оленевода. В больших стадах новичка первые месяцы не допускают к дежурству.

    - А как на это Михаил посмотрит?

    Алексей махнул рукой.

    Николай с Анатолием ночью пасли вдвоем, днем - по одному, Михаил с Васильевной - всегда вместе.

    Прошло две недели нашей жизни на стоянке-душегубке, как говорил Алексей. Действительно - в лагере, заслоненном от ветра с одной стороны хребтом, со второго - густыми приречными кустарниками, господствовала летняя духота. Начался падеж оленей. А перегонять табун в верховье Мальдяка, которое сквозили ветры и где было много ягеля, бригадир не отваживался, боясь, что олени начнут перебегать в соседнее стадо. Вся надежда была, что приедет некто из руководителей совхоза и решит, куда подаваться.

    И вот однажды вечером к бригадирскому жилью подкатил вездеход Редькина. Николай из палатки через бинокль наблюдал за приезжающими, а Анатолий, ожидая выпивки, начал готовить закусь.

    - И кто же это осчастливил нас? - не сдержал интереса Анатолий, - Алексеевы и бугровы дети на каникулы приехали. О, и Немытов появился!

    Через полчаса к нам зашел Немытов, выставил водку. Анатолий юлой закрутился около стола.

    - Заждались мы, - заметил Николай, садясь рядом с главным зоотехником.

    - Десять бригад на шее висит, двадцать тысяч оленей. На Мальдяку вас искал. Завтра туда перекочуем.

    - Вот, давно бы так! - радостно улыбнулся Николай.

    Спасаясь от духоты и комаров, я устроился на ночь под сараем из двух простыней. Рядом прилег Догор. В тот вечер уснул я мгновенно. Проснулся от резкой боли в животе. Глянул - сарая нет, звезды мерцают над головой, а рядом с мною - Анатолий с карабином:

    - Вставай, корреспондент,- и тычет стволом в грудь.

    - Что случилось?

    - Подъем! Разговор есть, - пьяно ворочая языком, ответил пастух.

    Я вскочил, остатки сна слетели с глаз. Дело, кажется, приобретало серьезный поворот: пьяный Эстиков задумал поиздеваться.

    - Толик, брось шутить! - как можно спокойнее попросил я.

    - На колени, корреспондент! Считаю до трех. Раз! - он поднял карабин.

    ВУ меня опустились руки, голова стала пустая-пустая.

    - Два!

    Вполглаза я успел заметить Догора, который прыгнул на грудь пьяному Анатолию, и в той же момент послышался выстрел - пуля свистнула около моего правого уха. И тут я словно очнулся. Через секунду был уже возле Эстикова, который пытался сбросить с себя собаку, и сильным ударам в живот принудил его, глухо ойкнув, выпустить карабин.

    Из палатки выбежал Николай:

    - Кто стрелял?

    - Что случилось? - послышался голос Алексея от его палатки.

    - Случайный выстрел, - ответил я, а у самого зуб на зуб не попадал.

   - А ну пошли, стрелок! - понял все Николай.

    За шиворот он потянул Анатолия к ручью, прихватив по дороге маут. Около кустарника бросил пьяного на землю, сильно связав руки и ноги.

    - Коля, не свирепствуй! - взмолился Эстиков.

    - Ты мне еще здесь скулить будешь?! Я тебе пасть быстро заткну! - Он снял с себя рубашку и запихнул кляп Анатолию в рот. Дав еще раз по шее, сказал напоследок: - Проспись. Утром поговорим.

    Утром Николай развязал Эстикова. Тот немного обмылся в ручье и с виновным видом стал на пороге палатки. Мерзко было смотреть на его распухшее лицо, на покусанные комарами руки. Мы с Николаем молча сидели на постели.

    - Виноват, парни. Простите, - хрипло покаялся он, не подымая глаз.

    - Решай, братка земляк...

    В эту минуту я понял, как тяжело, видимо, судьям провозглашать приговор. Но у судей на каждый случай есть соответствующая статья кодекса, а передо мной стоял товарищ, с которым жил под одной крышей, ел из одного котла... И вместе из тем - он же стрелял в меня! Если бы не Догор... Пастух умеет метко стрелять.

    - Прости, Володя! Пьяная фигня. Попугать хотел. Ей-богу, случайно на курок нажал.

    - Ты что - действительно был уверен, что я перед тобой на колени стану?

    - Не помню.

    - Помнишь! Но сам подумай: ты вот Бича ежедневно бьешь, а он свое делает. А я же человек, не животное.

    - Хочешь правду? - вдруг с вызовом сказал Анатолий, взглянув на меня.

    - Говори.

    - Тебе все легко дается. Доверили одному стадо пасти. Собака есть, умнее чем человек. Барашка приручил. Рысь застрелил. Бригадный любимчик...

    - Подожди-подожди. А ты мое первое дежурство припомни, когда я подыхал на пастбище, а ты наблюдал за мной и радовался. Было?

    Воцарилась удручающая тишина.

    - Ну, что задумал, земляк? - вывел меня из раздумья голос Николая.

    - Поразузнай у Александрова, кто погонит стадо на Мальдяк, - кинул я Анатолию.

    Он невразумительно вскинул глаза:

    - Пожалел Эстикова?

    - Сам себя пожалей!

    Пастух резка повернулся и вышел из палатки.

    - Все правильно, братка земляк. Это по-нашенски. Давай перекусим, и надо готовиться к странствованию.

    Вернулся Анатолий:

    - Гордись, Володя, или грусти: один поведешь стадо.

    - Километров пять наберется. Когда начнут ложиться на землю инканы и больные олени, не обращай внимания, потом сами придут, - посоветовал Николай.

    Без приключений табун перешел Улахан повыше устья Мальдяка и пригорками, что тянулись слева от ручья, пошел к дальней стороне леса. Мелькнула мысль вести оленей вдоль ручья, однако они дружно шли вперед, и я решил не трогать стадо. Первые километры одолели спокойно. А потом начало сбываться Николаево предсказание: легли на землю сразу два инкана. С высунутым языком еле валок ноги Догор. Я пожалел, что не состриг с его густую, длинную шерсть, как сделал Алексей с Севером.

    Впереди блеснуло небольшое озерцо. Олени дружно полезли в воду, спасаясь от зноя и оводов. Залезли в воду и мы с Догором, но теплая, как парное молоко, вода не дала облегчения. Прошло минут пятнадцать - надо гнать стадо дальше. Однако заставить оленей вылезти из воды было нелегко - они не обращали внимания на мой свист и лай Догора. Тогда я стал бросать в воду комки земли - это напугало оленей, и они начали выбираться на берег...

    Стадо медленно тащилось с пригорка на пригорок. Один за одним ложились на землю телята, затем отказался идти старый бык. Слева послышалось гудение - где-то в верховья Мальдяка шел вездеход. Подумалось: может, кто-то из пастухов решил помочь? Но - напрасная надежда.

    Я автоматически переставлял ноги, вконец измученный жарой. Олени уже даже на оводов не обращали внимания, только топали и топали копытами. Сдавалось, еще сотня шагов - и упаду. Нет, надо что бы то ни было поворачивать табун к ручью.

    - Догор!

    Услышав мой голос, собака с трудом поднялась с кочки, приблизилась к мне. Я понял, что рассчитывать могу только на себя. Довелось собрать в кулак последние силы, догнать передних оленей и, размахивая курткой, а порой и лупя палкой по спине, повернуть стадо влево.

    Наконец показался Мальдяк - с протоками, редким кустарником. На правобережье поблескивала наледь. За ручьем была привольная, широкая долина. Не раздеваясь, я плюхнулся животом в холодную воду, ниже по течению довольно плескался Догор. Олени прогоняли усталость, улегшись на наледь.

    Вдруг откуда-то вынырнул бригадир:

    - Однако надо угонять олешков с наледи - воспаление легких схватят... Почему не пошел ручьем? - добавил с мягким укорам.

    - Дал маха.

    - Иди домой, отдохни.

    Стоянку опять разбили на берегу ручья, недалеко от леса. Место выбрали удачное: здесь всегда дул ветер, рядом были дрова, вода, плантации ягеля в тайге.

    В один из вечеров Таня пригласила меня на уху. Ее младшие братья пристроились с мисками на постели, Васильевна и Таня ели стоя, мы с Михаилом - за столом. Вдруг у младшего, Сергея, миска обернулась, горячая уха залила ноги, и мальчуган застонал от боли.

    Васильевна что-то зло крикнула по-эвенски. Оба мальчугана недоуменно посмотрели на мать, ничего не понимая.

    Плохо знали родной язык и дети Слепцовых - Вова и Люба. Бывало, в нечастом разговоре по-эвенски путали слова и взрослые. Однажды Васильевна сказала, смеясь, Тани про меня.

    - Повторите, пожалуйста, - попросил я женщину.

    - Гургулей хусли, - отчетливо выговорила она. - Побрей бороду.

    - А как сказать - подстриги меня?

    - Ондатить хусли мину.

    Позже, увидев на дворе Марию, которая стригла мужа, который присел на нарту, я попросил:

    - Мария, андатить хусли мину.

    - Что сказал, Володька?

    Я по слогам повторил предложение, и только тогда Мария поняла меня.

    Незнание родного языка объясняться обособленным образом жизни эвенов и орочей, их немногочисленностью, процессом ассимиляции этих народностей с русскими и якутами.

    ...Бригада наша начала напоминать команду корабля, которая попала в шторм и мечтает скорей прийти в порт и разбежаться в разные стороны. Таким «портом» был Эликан, где находился убойный пункт. Время тянулось медленно и однообразно, поэтому однажды я надумался снова отправиться на охоту. Плечи покрыл простыней, все-таки маскировка на случай встречи с баранами. Догор бежал сзади: хитрый - понимает, что по моим следам полегче идти. Перешли ручей, миновали опушку, поднялись на горное плато - огромную тарелку с краями-кручами. В центры, между редким кустарником и камнями-валунами темнело небольшое озеро.

    Из-за валуна я в бинокль осмотрел окрестность: кое-где из-под снега чернели камни, черные вершины, словно присели под тяжестью синего неба. Хотел уже опустить бинокль - но неожиданно увидел с десяток баранов на одной из вершин. Осмотрев плато, они направились к озерцу.

    - Ча, Догор! - упокоил я собаку, потом осторожно пополз наперерез табунку, к северному берегу озера. Разделяло нас метров триста. Корба⁷ вперился в нашу сторону, ощущая нечто подозрительное. Подкрадываться по открытой местности не было смысла. Решил пустить Догора влева, чтобы отрезать баранам путь к горной вершине.

    - Беги туда, - показал Догору рукой. - Только тихо.

    Бараны поздно заметили собаку, бросились в мою сторону и попали под выстрелы: упал один, потом закрутился на места второй.

    В это время Догор с разбега врезался в табунок и погнался за инканом, но к собаке бросился вожак и рогами нанес страшный удар: бедный Догор взлетел в воздух, перевернулся и камнем упал на землю. Испуганные бараны следом за корбой бросились в горы.

    - Сюда, Догор! Назад! - растерянно закричал я.

    Догор лежал на боку, стараясь встать, со рта у него струей лилась кровь. Я осторожно, дрожащими руками ощупал бедолагу - у него была раздроблена правая лопатка и перебит хребет...

    Не помню, сколько я просидел с мертвым Догором на коленях. Из оцепенения меня вывел недалекий выстрел. Темнело. Кругом сумрачно высились горные вершины, стояла тишина. Меня охватил страх, захотелось скорей очутиться в лагери. Я взял мертвого Догора и побежал на выстрел. Навстречу шел Николай с ружьем.

    - Что случилось, бра... - и умолк, увидев в меня на руках Догора.

    Домой мы возвращались, когда уже совсем стемнело. Я положил Догора на нарту, сел рядом. Николай насильно затащил меня в палатку, заставил выпить горячего чая. Анатолий выключил приемник.

    - В тайге всякое бывает, Володя. Не переживай... Когда пойдет Бич на дежурство - бери, - сочувственно сказал он.

    Догора я похоронил на склоне сопки, выкопав в каменистой ложбине ямку: на дно положил несколько ветвей лиственницы, сверху все забросал камнями и привалил несколькими большими булыжниками, чтобы не добрались росомахи.

    Вечером зашел к нам в палатку Алексей и, ничего не говоря, положил мне на калени щенка - точную копию Догора. Три недели назад ощенилась Белка, и Николай на днях отдал одного щенка Алексею. Совсем недавно Слепцов давал мне за Догора двух чалымов, а теперь отдает щенка, который должен был заменить ему старого Шарика.

    - Бери, Володька, такого Догора. Это подарок тебе. - сказал искренне, с доброй улыбкой.

    - Спасибо, Алексей. Не нужен он мне.

    - Однако плохо говоришь, Нельзя отказываться от подарка. Догор голодный, ему есть надо. Знаешь, как кормить?

    Алексей накрошил в миску хлеба, меленько порезал кусок вареного мяса, добавил ложку сухих сливок, немножко чайной заварки и развел все это охлажденной кипяченой водой, Падал мне миску:

    - Ты хозяин щенка - корми сам. Собачка должна знать одного хозяина.

    Догор быстро опорожнил миску, лизнул мне руку и заскулил, застонал, выпрашивая ласку.

    - Умный будет, как отец, - довольно улыбнулся Алексей.

    Забота о щенке немного притупила боль потери.

    Перед полуднем мы повели на убойный пункт партию оленей. Васильевна ехала спереди на учику⁸, остальные группой шли следом. Мы с Михаилом подгоняли последних оленей. Дорога тянулась лесистой низиной с наледями, камнями, поваленными деревьями. Через час открылась поляна, на ней - деревянная загородка в виде треугольника. Васильевна открыла ворота, заехала в загородку, слезла с оленя. Через несколько минут в загородке было уже все стадо. Михаил захлопнул ворота. Александровы привязали к забору ездовых оленей, остальных загнали в узкий коридор. Оттуда рабочие заводили по одному животному в длинный сарай. Смотреть, как убивают оленей, глуша кувалдой по голове и перерезая затем горло, было неприятно.

    С другой стороны сарая, под навесом, висели на крючьях освежеванные туши. Здесь я встретил главного ветеринарного врача района Бориса Савченко, который определял сортность: в зависимости от упитанности оленей он ставил клейма - пятиугольные, круглые или треугольные.

    - Борис, не жмись, - тронул я его за руку.

    - Надо было пасти хорошо, - в его жестах, в интонации угадывался Немытов.

    - А как наша продукция выглядит?

    - По правде сказать, такого еще на забое не видел: преимущественно идет первым сортам, высшего - как говорят, кот наплакал. Даже капиталистам не будет чего продать, - грустно пошутил ветврач.

    Туши, в которых жира было на два пальца, рабочие аккуратно заворачивали в целлофан и складывали в бортовой «Урал» - это шло на экспорт. Остальные бросали в грязный кузов самосвала.

    Четырнадцатого ноября мы завели на убойный пункт последних оленей. Подвели итоги: бригада недосчиталась двести девять оленей, средний вес составил шестьдесят шесть килограммов. Такого в совхозе еще не было...

    Я начал готовиться к отъезду. Попрощался с Александровыми и Слепцовыми. Николай с Анатолием приготовили прощальный ужин. Мы сели за стол, ощущая неловкость. Словно спеша, молча выпили и, почти ничем не закусив, закурили, боясь поднять глаза.

    - Коля, налей еще. А то сидим, как... - сказал Анатолий.

    - Давай, братка ты мой, за пастухов? Когда что не так было - не обижайся: мы люди простые.

    - Все нормально, парни. Ну, что вам пожелать? Пусть охраняет вас судьба от горя-руководителей, от хищников, от горных рек и всяких несчастий! Спасибо вам!

    - Зря едешь, - Николай положил руку мне на колено. - Но если что - приезжай! Примем из дорогой душой. Не позабудь про статью - а вдруг поможет.

    - Обязательно напишу! А куда посылать газету?

    - Шли на поселок - дойдет... А вообще обидно: могли бы еще нормально поработать...

    - Не держи, Володька, зла: жизнь, сам понимаешь, на доброте держится... Зря с тайгой прощаешься, - Анатолий потер виски. - Твоя жар-птица - в твоих руках.

    - Ты о чем? - я поставил на стол кружку с горячим чаем.

    - Да вот мысль одна прорезалась. Ты, скажем, собираешься раздраконить в газете наше горе-начальство. Хорошо, напечатают статью. Но уберут ли команду Шурина из совхоза - вот вопрос. После того, как на Колыму приезжал Косыгин, всех на сверхплановом проценте золота заклинило. Кому теперь олени нужны? Тем более что Шурин с Максименко считаются в районе гостеприимными хозяевами. А вот вторая сторона медали. Прочитают твою статью руководители, к которым ты пойдешь проситься на работу, - как думаешь, обрадуются они журналисту-критикану?

    - Толик, а про жар-птицу... - напомнил Николай.

    - Теперь про нее. Падеж оленей можно падать в газете и под другим соусом; мол, недостаточно пастбищ, областное управление плохо обеспечивает хозяйство комбикормом, заброшена политико-воспитательная работа и так далее. И Шурин отблагодарит тебе: возьмет в контору, сделает бригадирам и в качества главного советника приставить к тебе Алексея. Автоматом решиться и семейный вопрос - Таня же давно по табу сохнет.

    - Интересная перспектива, но... Ты лучше расскажи про свою жар-птицу, - возвратил я Анатолия к началу разговора.

    - Каждый по-своему с ума сходит: один человек держит в руках дохлого воробья и считает его сказочным фениксом, второй долго ищет птицу-сказку и в конце концов удовлетворяется воробьем. Все мираж, чушь. Есть только девственная тайга, которую обожествляют настоящие оленеводы. А мы - Коля, ты и я - заблудшие ребята, что нашли тут спокойствие от жизненной грязи. Так что, Володя, когда подрежут тебе крылья, возвращайся сюда... Выпьем за тайгу и пастухов?

    - Надо было бы Алексея пригласить, а то не очень хорошо получается, - заметил Николай. - Вместе ноги били...

    - Коля, дай я тебя поцелую, золотая душа, - Анатолий ткнулся губами в щеку Николая. - Пойду за Алексеем, а то начинаю таять от сентиментальности.

    - И проветришься немного, - бросил вслед Николай и опять оборотился ко мне: - Такие вот дела, братка ты мой. Как-то грустно стало. Жаль, что этак все получилась.

    - Все будет хорошо, Микола, ведь есть ты, Алексей, другие хорошие люди.

    Вошел Алексей, за ним - Анатолий. Николай налил всем водки.

    - Алексей, у нас тост за тайгу и пастухов.

    - Однако хороший тост. Я совсем мало выпью - как говорят русские, из уважения к вам, - он сделал небольшой глоток.

    - Парни, предлагаю выпить за хороших, мужественных, чудесных людей - эвенов!

    Встали все: белорус Николай Мисник, эвен Алексей Слепцов и я, русский, поддержав тост карела Анатолия Эстикова.

    - Парни, а что за застолье без песни? Давай-ка, братка ты мой, нашу белорусскую! - и Николай затянул, похлопывая в такт руками по коленям «Касіў Ясь канюшыну...».

    Я подхватил песню, не удержался и Анатолий. Алексей «аккомпанировал», хлопая в ладони. Припомнилась далекая Беларусь: перед глазами «нарисовались» карта республики, Минское море, Нарочь, Беловежская пуща, Ленинский проспект в Минске...

    Вскоре после отъезда из тайги я послал пастухам фотографии, металлический запарник, мелкокалиберные патроны, бисер, газету со статьей «Были миллионерами - стали должниками». Шурина и Немытова сняли с работы.

    На последние мои два письма Николай не ответил: возможно, ответы не успевали за мной во время странствований по Колыме. Потом я возвратился в Минск.

    ...Декабрьским вечерам в квартире робко звякнул колокольчик. Я открыл дверь - на пороге стоял мужчина в куртке из оленьего меха, в беличьей шапке, торбасах, Крупное лицо почти до глаз прятала длинная русая борода. Неужели это?..

    - Заелся, братка ты мой, своих не узнаешь, - дрожащим голосом выговорил... Мисник.

    - Коля?! - мы крепко обнялись. - Откуда ты?

    - Дома был, в Могилеве. Понимаешь, письмо получил от школьников: пишут, что отыскали могилу моих родителей... Они же партизанили, отряд прорывался из окружения и... Считался без рода-племени - и вдруг... Чуть не задушил пацанов от радости...

    - Рад за тебя. Проходи, раздевайся. Ванну примешь?

   - Можно.

    Я приготовил ужин. Николай успел посидеть на диване, в стуле, потом устроился на корточках, наконец смущено сказал:

    - Совсем отвык от цивилизации. Думал, оглохну в самолете... Брось ты химичить: давай магазинную строганину с холодильника и селедку - это для меня более привычно.

    Припомнились рассуждения Тани про зверя в клетке. Чтобы немного помочь Николаю, сделал подобие стола из табуретов, сами сели на ковер.

    - Открой окно, братка ты мой: дышать нечем.

    - А после ванны не простудишься?

    - Обижаешь таежника... А может, возьмем все это и маханем куда-нибудь в лес?

    На улицы мы поймали такси и поехали по Могилевскому шоссе за город. На опчакском перекрестке машина повернула направо и остановилась на опушке. Получив от Николая четвертную, водитель пообещал вернуться в пять часов утра... и не приехал. Мы разложили костер, уселись на поваленное дерево, разложили на газете закусь...

    - За встречу, Коля! - я почувствовал необычную легкость, вроде кто-то невидимый снимал с меня напряжение, унимал боль в сердце, которая начинала тревожить в последнее время. Появилась боязнь сказать что-то лишнее...

    - Ну, как живешь, братка?

    - Не знаю... - я пожал плечами. - Расскажи про себя.

    - Что тебя интересует? Ага, спасибо от пастухов за статью. Оганесян у нас директор, поставил хозяйство на ноги. Тебя хотел увидеть.

    - А твои успехи?

    - Женился на дочке Громова. Сыну уже три годы. Бригадирствую с прошлого года. Неудобно хвалиться... орденом наградили.

    - Поздравляю. За это, как говорил Эстиков сам бог велел бы...

    - Нет Толика, погиб... Выпил лишнего с заезжими геологами и надумался показывать класс езды на учике, как в цирке... И на скаку - головой о камень...

    - Жаль его... А как остальные пастухи?

    - Алексей тоже бригадир, с сыном пасет нагульное стадо. В авторитете - сдал на забой оленей средним весом семьдесят четыре килограмма. Дочь, Люба, в техникуме учиться на ветеринара. Михаил с Васильевной на пенсии, живут то в тайге, то на усадьбе. Таня - в третьем стаде, замужем, дочку родила. Борис Савченко в Магадане, на повышении. Редькин получил новый вездеход. Вроде, все... Не тянет в тайгу?

    - Тянет...

    - Теперь не узнал бы Нагорного. Оганесян снес все бараки и хибарки. Двухэтажные строения снаружи оштукатурили, побелили. Тротуары положили. Теплицу на гектар завели. Приехал бы, может, на какую неделю? Если с деньгами...

    - Не в этом дело, Коля.

    - Черт вас поймет, умников. Как вы живете? Я человек простой, может, чего не понимаю...

    В полдень Николай полетел домой, на Колыму.

                                                                   ПРИМЕЧАНИЯ:

    1). Камус - шкура с ног оленя.

    2). Важанка - олениха (эвенск.).

    3). Инкан - теленок.

    4). Немичанка - годовалая телушка

    5). Чалым - ездовой олень.

    6). Мулхан - двухлетний бык.

    7). Корба - вожак в стаде.

    8). Учик - верховой олень.

    /Уладзімір Юдзін.  З аленямі па калымскай тайзе. // Полымя. Мінск. № 12. 1989. С. 173-188./

    В 1971 году после окончания БГУ, журналист Владимир Юдин уехал на Колыму, где работал четыре года: пас оленей, плотничал в Магадане. Сейчас живет в Минске. Материалы того времени легли в основу документальной повести «С оленями по Колыме» отрывок из которой мы предлагаем читателям.

                                                                               ********

    Владимир Юдин

                                                             С ОЛЕНЯМИ ПО КОЛЫМЕ

                                                                   (отрывок из повести)

    ...Ранним июньским утром я покидал лагерь, обнаружив в себе странную перемену – появилась уверенность, тверже стала походка, высоко поднята грудь. Поправил ремень карабина и нож в чехле на брючном ремне, сосредоточился. Что же со мной произошло? Никак проснулся дух предков - добытчиков пищи? После города, где тебя толкают на каждом шагу, а машины не дают прохода, в тайге почувствовал какую-то раскрепощенность: вооружен, с собакой, иду добывать мясо, которое в бригаде на исходе. Но рассчитывать ли мне, дилетанту, на удачу?..

    Долина полоскалась в синеве воздуха. Зеленела трава, распускалась лиственница. По перекату перебрался на левый берег реки Улахана, обернулся - лайки не было.

    - Дагор?

    Пес отозвался беспомощным лаем с того берега. Он метался по суше, не решаясь войти в воду. Наконец осмелел, но подхваченный течением, с визгом выскочил назад. Я вернулся, перенес его. На завтра, вспомнив совет эвена, пастуха Николая, протащил Дагора брюхом по воде от берега к берегу, и страх перед рекой у пса пропал.

    Ручей рассекал террасу между северной тайгой и Улаханом. Он вытекал из заболоченной лощины, врезавшейся клином в лес. Недавно здесь Анатолий наткнулся на дикого оленя. Следуя его наставлениям, подался вправо, к таежному выступу, чтобы оттуда вести наблюдения за болотцем. Между золотистыми стволами лиственниц пробивался редкий подлесок и стланик, желто-зелеными пятнами простирались плантации ягеля. Угнетающе действовала тишина. Мысленно перенесся в леса Беларуси - одурманивающий букет запахов цветущих трав и кустарников, оживленные голоса птиц, жужжание шмелей, ос... Зайдешь в лес - начинаешь мурлыкать песенки, насвистывать бравурные марши, забываются мирские заботы, жизнь кажется не такой уж бессмысленной... Колымская же тайга встретила меня подозрительно и настороженно, как бы предупреждая, что ухо надо держать востро.

    Дагор зигзагами шнырял впереди, выполняя роль разведчика, и это несколько успокаивало. Держа направление к дому, я пересек ручей с мшистыми берегами, почти смирившись с неудачным выходом на охоту, что ж, первый блин комом... Дагор вдруг замер, вытянул шею, вопросительно оглянулся.

    - Ча! Ко мне, - вполголоса произнес я и пригнулся.

    Озираясь, к ручью пробирался двухлетний бык-мулхан. Я залюбовался грациозными, танцующими шагами, изящными формами туловища - не чета стадным животным. Красивый зверь! Но осенью, во время оленьих свадеб, он случается, заявиться в табун - и зазевайся пастухи - уведет две-три сотни голов. У него вкуснее мясо, чем у стадных оленей, прочная шерсть и кожа. Добыча дикаря котируется выше, чем рыси, дикого барана, росомахи. Эх, завалить бы этого красавца!

    Маскируясь за кустарниками и валунами, по-пластунски я пополз к опушке, придерживая за ошейник рвущегося Дагора. На выходе из леса мулхан завертел головой – нет ли опасности! До него было саженей сто. Я установил прицельную рамку карабина, прижал ствол к поваленному дереву, задержав дыхание, прицелился под левую лопатку, плавно нажал спуск: громыхнул выстрел, дикарь сиганул в сторону, вскинув передние ноги для прыжка, и осунулся. Попытался удержать равновесие, но зашатался, упал,

    - Ура! Вот это удача, - не удержался я от радости.

    Неумело принялся освежевывать тушу: с ног снял мех, очень ценный, который называется камус, надрезал кожу на груди и стал снимать шкуру. Дагор было кинулся к внутренностям.

    - Ча! - остановил я его. Отведав сырого мяса, не исключено, что собака станет рвать телят.

    На радостях запамятовал развести костер, и теперь спешно таскал дрова для сигнала пастухам, мол, приезжайте за добычей. Подкрепились с Дагором запеченными шашлыками. Я напился чая, подбросил в огонь дров, прилег и задремал. Очнулся от злобного лая; кто-то приближался - пастух с упряжкой или хищник? Схватил оружие, всматриваясь в серую ночь. Показался Николай, ведя двух оленей-чалымов в упряжке:

    - С дикарем поздравлять, братка мой?

    - Пофартило.

    - Везет салагам. Я лишь на втором году отличился.

    Он выпряг быков, отвел на ягель, привязал к дереву. Я испек мясо, заварил в банке чай.

    - Прошу! - пригласил я пастуха, чувствуя себя героем.

    Потом мы увязали тушу мулхана веревками на нарте и тронулись. До стоянки было километра четыре. Уже на полпути быки выбились из сил.

    - Молодые, не втянуты, да и по-черному... по земле тяжело тащить груз. Будь туша домашнего оленя, доехали бы без остановок, - вздохнул Николай.

    - Дикарь тяжелее?

    - Раза в полтора: пасется на воле, свободный. Потому хорошие пастухи и держат стадо широко, меньше гоняют. Оленеводство, братка мой, целая наука: к осени дотумкаешь, что к чему.

    С рассветом подошли к Улахану, дважды давая передых чалымам.

    ...Стоянка спала. Гавкнула собака Алексея, и вновь все стихло.

    В полдень я разделил мясо и на правах добытчика разнес по жилищам. Странно: Михаил и Алексей не проявили должного интереса к моей охоте. Мало того; даже не поблагодарили за оленину!.. Оказывается, дележка добычи - одно из правил таежной жизни, обычная взаимовыручка.

    - Везучий; в первый выход уложил дикаря - такого не слышал, - раз вел руками Анатолий. - Пойдешь еще?

    - Раз пошло везение...

    ... В ближайший день на восходе солнца я отправился на охоту, держа направление к северо-западным склонам хребта. Тайга встретила нас безмятежной тишиной, обволакивающим ароматом хвои и ягеля. Неожиданно залаял Дагор, обнаружив белку дымчатого цвета: лай показался настолько оглушительным, что я вздрогнул:

    - Ча, Дагор, зверя распугаешь.

    Отбежав, пес закрутился под лиственницей, тихонько визжа: с вершины нас рассматривал зверек темной масти. Я хлопнул в ладони - распустив откуда-то взявшиеся крылья, он спланировал на соседнее дерево, пролетев метров семь. Вот, оказывается, какая белка-летяга!

    - Пошли, Дагор.

    И тут же лайка нашла крупную белку, рыжеватой окраски - шамана, которая грабит гнезда промысловых белок, и таежники уничтожают их. Я сшиб разбойницу камнем - у самой земли. Дагор схватил оглушенного зверька, поднес мне.

    - Молодец! Умница!

    Белку я закинул, чем вызвал недоумение собаки.

    - Не нужна она, и перестань их искать - понял?

    Пес понимающе завилял хвостом. Неужели понял? По крайней мере, зверьков уже не находил.

    /Паляўнічы і рыбалоў Беларусі. Мінск. № 8. 16-30 красавіка 1993. С. 3./

    Владимир Юдин

                                                             С ОЛЕНЯМИ ПО КОЛЫМЕ

                                                                   (отрывок из повести)

    На пути вставали овраги, завалы деревьев, нагромождение валунов, заросли стланика. С каждой минутой охватывало все большее беспокойство, взял карабин на изготовку. Возникла мысль окликнуть лайку и поскорее убираться домой, как вдруг с лиственницы что-то огромное серое свалилось в густой стланик, где скрылся Дагор. Послышалось злобное рычание, шум схватки. Я бросился в кустарник, раздвинул ветки и на мгновение растерялся. Дагор дрался с рысью!

    Нападала лесная кошка - пес ловко увертывался от страшных клыков, видимо, сознавал, что ему не одолеть врага. Я вскинул ружье - хищница метнулась к собаке - та отпрянула и неуловимым движением вцепилась ей в пасть. Рысь мотала головой, пыталась освободиться от собачьих зубов, когтями рвала Дагору грудь. Судорожно пытался поймать на мушку зверя, но из-за боязни попасть в лайку не стрелял. Пришлось пальнуть в воздух: рысь вырвалась, нырнула в кусты. С передних лопаток и шеи собаки стекала кровь. Бедняжка! Чем же тебе помочь?

    - Потерпи, маленький, сейчас перевяжу...

    Я сорвал куртку и рубашку, рванул майку - пес лизнул руку, жалостливо заскулил и исчез в зарослях.

    - Назад, Дагор! Ко мне! - кинулся я за ним.

    Не отозвался... убежал умирать... Нет, Дагор!.. Стало страшно. Тайга, кажется, сделала мне первое предупреждение.

    Первым в лагере мне встретился Михаил. По моему виду он догадался о случившемся, спросил:

    - Где Дагор?

    - С рысью дрался, видать, убежал...

    - Где рысь! - эвен аж подпрыгнул от новости.

    - Там...

    - Завтра погоним туда олешек пасти вместе.

    - Без Дагора?

    - Лечиться побежал, травку кушать. Скоро придет, не переживай.

    - Миша, не обманываешь?..

    - Эвены никогда не обманывают! - обиделся он.

    - Прости, пожалуйста, я... я...

    -Успокойся, придет собачка.

    Николай и Анатолий готовились к дежурству. Молча выслушали мой рассказ о вылазке в тайгу и распоряжении бригадира.

    - Миша услышит о рыси - бросает дела и уходит на поиск. Не пойму, чем ему она насолила, - дернулся Анатолий.

    - Пойдешь, братка мой?

    - Боязно без собаки, не знаю...

    - Да, не будь Дагора – туго пришлось бы. Рысь мстит клыками в загривок. Вышла на промысел, услышала шаги, спряталась на дереве - и прыгнула на собаку.

    - Не вешай нос, вернется Дагор, - Николай одобряюще хлопнул меня по плечу.

    - Твои слова, да Богу в уши...

    - Под утро проснулся от прикосновения к лицу шершавого и горячего, частого дыхания - на постели вытанцовывал Дагор!

    - Дагор, дружище! - я крепко и бережно обнял его, ощутив в глазах какое-то пощипывание.

    Михаил направил стадо к месту стычки с рысью. Я уговаривал себя держаться мужчиной, успокаивая, что все обойдется: у меня карабин и нож. А Дагора оставил дома, привязав к нарте: пусть восстановит силы.

    На террасе кто-то толкнулся мне в ноги - это прыгал Дагор с огрызком веревки на ошейнике!

    - Васильевну не слушался - тебя любит. Почему? - спросил с простодушно-хитрой улыбкой Михаил.

    - Сам как думаешь?

    - Моя баба кричит много, ругается. Собачки ласку любят.

    Олени достигли тайги, наелись ягеля. Мы оставили залегший табун, сопровождали пару десятков неугомонных доходяг: Михаил присматривал левый край табунка, я - правый. Если рысь не оставила свои охотничьи угодья, то скоро на нее нарвутся животные. И это произошло: спереди раздались шум, треск, гулкое эхо выстрела.

    - Бей, Володька!

    Я помчался навстречу встревоженным оленям, разминулся с ними и в стороне, на полянке, увидел ковыляющую рысь, подраненную Михаилом. «А, разбойница, получай же!» - и выпалил два раза – хищница скрылась.

    Показался запыхавшийся бригадир:

    - Где рысь? Пошли искать!

    По едва заметным пятнам крови на ягеле и земле, эвен начал искать лесную кошку...

    Рысь лежала на каменистой площадке, из полуоткрытой пасти пузырилась кровь. Михаил пнул ее ногой, круто повернулся, ссутулился и поплелся к стаду. «Чем ему насолила рысь?» - пришел на память вопрос Анатолия. Почему-то я уверовал: убивает не потому, что нападает на оленей - что-то таится другое. Более важное связанное у него с хищниками. Но что?..

    /Паляўнічы і рыбалоў Беларусі. Мінск. № 9. 7-20 мая 1993. С. 3./