ЎЎЎ 4. Цыліна Краснаполка. Публістытычныя нататкі Івана Ласкова 1993 году ў Якуцку. Ч. 4. Койданава. "Кальвіна". 2019.

    Иван Антонович Ласков – род. 19 июня 1941 г. в областном городе Гомель БССР (СССР).

    С 1966 г. обучался на отделении перевода в Литературном институте имени А. М. Горького в Москве. В 1971 г., после окончания института с красным дипломом, переехал в Якутскую АССР, на родину своей жены, якутской писательницы Валентины Николаевны Гаврильевой.

    С сентября 1971 г. по февраль 1972 г. работал в газете «Молодежь Якутии», сначала учетчиком писем, затем заведующим отделом рабочей молодежи. От февраля 1972 г. до лета 1977 г. работал в Якутском книжном издательстве старшим редакторам отдела массово-политической литературы. С лета 1977 г. работал старшим литературным редакторам журнала «Полярная звезда», с 1993 г. - заведующий отделам критики и науки журнала «Полярная звезда». За полемические статьи про отцов-основателей ЯАССР весной 1993 г. был уволен с работы и ошельмован представителями якутской «интеллигенции». Работал сотрудником детского журнала «Колокольчик» (Якутск), одновременно работая преподавателем ЯГУ (вне штата) и зав. отделом связей с общественностью Якутского аэрогеодезического предприятия. Награжден Почетной Грамотой Президиума Верховного Совета ЯАССР. Член СП СССР с 1973 г. 29 июня 1994 г. Иван Антонович Ласков был найден мертвым «в лесу у Племхоза», пригороде Якутска по Вилюйскому тракту за Птицефабрикой.

    Юстына Ленская,

    Койданава

                                               ИСТОРИЧЕСКАЙ ЧАЧХЫ ДИЭН ТУГУЙ?

                                                              Саха сирин 1937-1939 сыллар

    Саха сирин 1937-1939 сыллардааҕы историятын туһунан, кэлин сылларга историческай чахчыларга олоҕурбут оройуон уонна республика бэчээтигэр матырыйааллар бэчээттэннилэр.

    Журналистар Николаев Иван Игнатьевич, Ущницкай Иван Петрович, Кустуров Дмитрий Васильевич репрессия ыар тыыныгар сыһыаннаах кинигэлэри суруйдулар. (Николаев И. И., Ушницкий И. П. Центральное дело. Хроника сталинских репрессий в Якутии). — Якутск: Кн. изд-во. 1990; Кустуров Д. В. “Репрессия ыар тыына”. Бэчээтгэтээччи: Таатга оройуонун дьаһалтата. Тахсыьҥын эппиэттээччи Халыев Т.Т. — Нам; Оройуоннааҕы типографията, 1993; Кустуров Д. В. “П. А. Ойуунускай тиһэх күннэрэ”: докумуоҥҥа олоҕурбут уус-уран очерк. — Дьокуускай: “Илин” сурунаал таһаарыыта, 1993).

    Автордар архив докумуоннарыгар олоҕуран, Ойуунускай Платон Алексеевич, Аммосов Максим Кирович, Баишев Гавриил Васильевич, Ксенофонтов Павел Васильевич, Никифоров Василий Васильевич, Шараборин Христофор Прокопьевич, Габышев Петр Гаврильевич, Гуляев Петр Николаевич, Дексиляков Алексей Михайлович уонна да атыттар тустарынан суруйбуттарын Саха Республикатын общественноһа сэҥээрбитэ.

    Суруйааччы Ласков Иван Антонович 1937-1939 сыллардааҕы репрессия кэмин хабан, Ойуунускай Платон Алексеевич уонна Аммосов Максим Кирович тустарынан “Молодежь Якутии” (Кылайбынай редактор Тамара Шамшурина) хаһыат 1993 сыл бэс уонна от ыйдарынааҕы нүөмэрдэригэр суруйда.

    Автор Ласков Иван Антонович суруйуута төһө историческай кырдьыктааҕый? Хардата быһаччы маннык: чахчы чинчийээччи эбитэ буоллар, И. А. Ласков итинник оруо маһы ортотунан уорбалааһыннаах уонна баһааҕырдыылаах түмүктээһиннэри Ойуунускайдаах Аммосов ааттарыгар суруйуо суох этэ!

    Дьон-сэргэ ортотугар, ордук бэчээккэ кырдьыктаахтык кэпсиир оннугар, историческай чахчы ис дьиҥнээх далааһынын, бириэмэтин, итиэннэ ханнык ньыманан, туох иһин оҥоһуллубутун, үрдүттэн үмүрү тардан ахтыбыта, көтүмэхтик кэпсээбитэ, быстахтык быһыыламмыта уонна тутахтык туттубута өтө көстөр.

    Ласков И. А. бэйэтин санаатын көнөтүнэн суруйбут буоллаҕына, онуоха ким да туора туруон сатаммат. Онтон кини “Молодежь Якутии” хаһыакка суруйуута маннык санааҕа тиэрдэр. Маҥнайгытынан, Ойуунускайдаах Аммосов тустарынан толору дааннайдарынан ырыппатах; иккиһинэн, архивнай докумуоннары историческай чахчы быһыытынан кырдьыктааҕынан көрдөрбөтөх; үсүһүнэн Ойуунускайдаах Аммосов 50-с сыллардаахха реабилитацияламмыттарын сүрүн болҕомтоҕо ылбатах.

    1. Ойуунускайдаах Аммосов тустарынан толору дааннайдарынан ырыппатах: Бириэмэтэ 1937-1939 сыллар. Дойду үрдүнэн ис өттүгэр уонна бэйэ дьонун ортотугар хааннаах хара балыырдаах репрессия ыытыллыбыта. Саха сиригэр тыһыынчанан киһи хаайыллыбыта. Олор олоҕо суох Ис дьыала Наркомун Комиссариатын сотрудниктарынан тутуллан, балар күһэйиилэринэн — сокуоҥҥа сөбө суох ньыманан — күүс өттүнэн, буруйдааһын оҥоһуллубут.

    Саха сиригэр 1937-1939 сыллардааҕы репрессия докумуоннарын кырдьыктааҕынан ырытан баран общественность билиитигэр-көрүүтүгэр иһитиннэрии туһугар чэпчэкитэ суох сорук буолар. Холобура: Ойуунускай П. А. тус бэйэтигэр сыһыаннаах 6 томнаах (Саха Республикатын Куттал суох буолуутун министерствота, 125-Р N-дээх) архивнай дьыалата, кини тутуллуутун-хабыллыытын уонна доппуруостаныытын туһунан балайда сиһилии докумуоннардаах. Онтон өссө Платон Алексеевич маҥнай утаа доппуруоста-ныытыгар барыта 26 киһиэхэ холбуу дьыала оҥоһуллубутун, итиэннэ кэлин туспа тыырыллыбытын болҕомтоҕо чинчийээччи ылыахтаах.

    Аммосов Максим Кирович (967473 N-дээх архивнай дьыала, өссө 1115 N-дээх), Аржаков Степан Максимович (13764-Р N-дээх), Бояров Алексей Федотович (87918-3 N-дээх), Варфоломеев Николай Спиридонович (57746 N-дээх), Габышев Александр Гаврильсвич (50773-11 N-дэ-эх), Певзняк Павел Матвеевич (69000 И-дээх), Емельянов Иван Дмитриевич (1628-Р N-дээх), Иванов-Кралин Алексей Евсеевич (1579-Р N-дээх), Кривошапкин-Субуруускай Николай Дмитриевич (2356-Р N-дээх) уонна да атыттар дьыалаларын билсиһэн эрэ баран, Ойуунускайдаах Аммосов доппуруостаныыларын көрдөрүүлэрэ төһө кырдьыктааҕын туһунан, онуоха сиэрдээх санаа этиллэрэ сөптөөх.

    Ласков И. А. дьайыытын бу өртүнэн ыллахха, Ойуунускайдаах Аммосов тустарынан кэлтэччи баһааҕырдыылаах түмүктэри кини толору дааннайдары ырыппакка эрэ оҥортуур.

    2. Архивнай докумуоннары историческай чахчы быһыытынан кырдьыктаахтык көрдөрбөтөх: “Ойуунускай П. А. доппуруостаммыт докумуоннара. 1938-1939 сыллар: историческай чахчылар” диэн матырыйаал “Кыым” хаһыат 1993 сыл бэс ыйын 17 кунугэр бэчээттэммитэ. Онно Платон Алексеевич 1938 сыл олунньу 3 күнүгэр Иркутскай куорат Киин гостиницатыгар туппуттарыттан саҕалаан, Москва уонна Дьокуускай куораттарга Ис дьыала Народнай Комиссариаттарын сотрудниктарыттан кимнээх доппуру; остаабыттарын, итиэннэ 1939 сыл алтынньы 31 күнүгэр кини сырдык тыына Дьокуускай ис түрмэтигэр быстыбытын тустарынан архивнай докумуоннарга олоҕуран суруллубута.

    Ласков И. А. суруйар: “...В Якутск из Москвы Ойунский был отправлен ”особым конвоем, в отдельной камере вагонзака”. (“Драма поэта” “Молодежь Якутии” Якутск, 1993 г. 16 июля).

    Дьиҥнээх докумуон: “Наркому ВД ЯАССР г. Якутск. 1-й спецотдел. 1939 г. 31-го января. N 26/8307 г. Москва. Нач. Бутырской тюрьмы НКВД о направлении арестованного Слепцова-Ойунского П. А. Особым конвоем, в отдельной камере вагонзака, изолированного от всех арестованных, в Ваше распоряжение. Пом. начальника 1-го спецотдела НКВД ССР старший лейтенант государственной безопасности Герцовский, начальник 3-го отделения старший лейтенант госбезопасности Королев”.

    Манна ахтыллар вагон — эмиэ хаайыылаахгары уонна доппуруостанааччылары таһар аналлаах вагон, ханнык да пассажирскай буолбатах. Онон Ойуунускай П. А. кытаанах кэтэбилгэ киирэн, туспа тутуллан Москваттан Дьокуускайга диэри аҕалыллыбытын, Ласков И. А. иэҕэн таһааран, бэрт чуолкай этиилээх докумуону, сэтэрээбитэ сиэргэ баппат суруйуу буоларын ааһан, кими да итэҕэппэт!

    Ласков И. А. Ойуунускайдаах Аммосов тустарынан суруйуутун утаран, “Сахаада” уонна “Кыым” хаһыаттар суруйдулар. Журналист Кустуров Д. В. “Саха сирэ” хаһыат 1993 сыл атырдьах ыйын 3, 4 уонна 5 күннэригэр ылыннарыылаах матырыйаалы бэчээттэттэ.

    Историк Ксенофоҥгов Г. В. туһунан Иван Антонович ахтар: “...что Ксенофонтов ”живет под Москвой, в Дмитрове". Кто знает: не назови эту точку Ойунский — и глядишь, не нашли бы ученого, пролетела бы мимо гроза”. (“Молодежь Якутии”, 1993 г. 16 июля).

    Москва куоракка олорбут уонна үлэлээбит профсссор Крлесов Георгий Георгиевич 1938 сыл муус устар 19 күнүгэр тугуллубут уонна 8 сыл үлэнэн коннөрүнэр лааҕырга, кырдьыктаах дьыалата күөмчүлэнэн хаайыллыбыт (18608 N-дээх архивнай дьыала — Д. Г.).

    Онтон Ксенофонтов Гавриил Васильсвич эмиэ ити сыл муус устар 22 күнүгэр репрессияламмыт, ССРС Верховнай Суутун Байыаннай коллсгиятынан, РСФСР ХК 58-с ыстатыйатын 1-гы “А”, 8-с уонна 11-с пууннарынан буруйдаммыт, итиэннэ 1938 сыл атырдьах ыйын 28 күнүгэр Москва куорат түрмэтигэр түбэһэн, ытылларга бириигэбэрдэммит. Онон Ласков И. А. архивнай докумуоннары кэҥэтэн чинчийбэтэх, биир тылынан эттэххэ, научнай этика сиэрин-майгытын тутуспатах.

    3. Ойуунускайдаах Аммосов 50-с сыллардаахха реабилитацияламмыттарын сүрүн болҕомтоҕо ылбатах: Манна даҕатан этэн аһардахха, Ксенофонтов Гавриил Васильевич, Донской Семен Николаевич (биитэ), Донской Семен Николаевич (инитэ), Гаврилов Кузьма Осипович, Колесов Георгий Георгиевич, Шараборин Христофор Прокопьевич, итиэннэ Ойуунускай Платон Алексеевич, Аммосов Максим Кирович 1956 уонна 1957 сыллардаахха ССРС Верховнай Суутун коллегиятын быһаарыытынан, бары реабилитацияламмытгара. Онон бу докумуоннар хайаан даҕаны чинчийээччи сүрүн болҕомтотун тардыах тустаахтар.

    Ойуунускайдаах Аммосов доппуруостаммыт докумуоннара үйэ аҥарыттан ордук кэм ааспытын кэнниттэн, юридическай эрэ өттүнэн буолбакка, историческай чахчы быһыытынан 1937-1939 сыллардааҕы политическай быһыы-майгы (процесс) курдук көрүллэн ырытыллыахтаах. Оннук эбит буоллаҕына, Платон Алексеевич оччотооҕу көрдөрүүлэрэ Ис дьыала Народнай Комиссариатын сорох сотрудниктарын күһэйиилэринэн толотторуллубута бигэргэтиллэр. Ойуунускайдаах Аммосов ханнык да көрдөрүүлэринэн, кими да ыраас өйдөрүнэн уган биэрбэтэхтэрэ. Дьиҥэ, күүс бөҕө күөнтээн, кыһалҕа бөҕө күһэйэн, муҥ-сор бөҕө муҥур уһуктарыгар тиэрдэн, көрдөрүү биэрэргэ күһэллибиттэр!

    Ойуунускай П. А. көрдөрүүлэрин тексин тылын-өһүн уонна аҕалтаабыт дааннайдарын ырытан-сыныйан баран, маннык түмүккэ кэлиэххэ сөп: маҥнайгытынан, оччотооҕу суут-сокуон сотрудниктара эрэ туттар тыллардаах уонна терминнэрдээх. Холобура: 1. “...усиление в среде отдельных групп националистической интеллигенции японофильских настроений” (Саха Републикатын Куттал суох буолуутун министерствота, 125-Р N-дээх архивнай дьыала, 3-с том, 58-с илиис). 2. Тэҥнээ: “...пров. контрреволюционную японофильскую агитацию среди населения”. Чекальдин Семен Дмитриевич (Амма оройуона,      Соморсун нэһилиэгэ, “Октябрь” колхоз) көрдөрүүтүгэр итинник термин туттуллубут. (Саха Республикатын Куттал суох буолуутун министерствота, 1264-Р N-дээх архивнай дьыала, 1-гы том, 18-с илиис).

    Иккиһинэн, дьон аата-суола үксэ араспаанньата, аата уонна аҕатын аата толорутук бэриллибит. Ол эрдэттэн анкета дааннайдарын бэлэмнээн уһултаран ылбыкка тэҥнээх. Холобура: 1. “Иванов Григорий Иванович. До лета 1937 года — председатель Госплана и зам. предсадателя СНК Якутской АССР. Сын кулака. Имел связь с троцкистами, как и Шараборин Х. П. Брат Иванова Г. И. — Кремнев (в прошлом Иванов) — троцкист, исключен из рядов ВКП(б), как активный троцкист”. (125-Р N-дээх архивнай дьыала, 3-с nом, 91-с илиис).

    2. “Яковлев Захар Андреевич ... имеет связь по шпионажу через Иркутск (в лице Кириллина, Бахсырова А. Л., Николаева В. Г.) с якутскими эмигрантами, находящимися в Харбине, как-то: с Никифоровым, Кушнаревым, Швецовым и т.д., которые имеют связь с японскимй торговыми фирмами и организациями”. (125-Р N-дээх дьыала, 3-с том, 104-с илиис).

    Үсүһүнэн, суут уонна силиэстийэ эрэ үлэһиттэрин тутгар этиилэрдээх чахчылардаах: 1. (Ген. Пепеляев в целях сохранения данной тайны писал в своем дневнике, что его посетил на пути японский военный в штатском плаще с предложением помощи, от которой он (Пепеляев А. Н.), якобы отказался). (125-Р N-дээх дьыала, 3-с тома, 85-с илийс).

    2. “Проникновение японских шпионов на алданскую золотую промышленность (арест якута Кириллина). Там же много старателей и торговцев — китайцев и корейцев” (бу дьыала, 3-с том, 59-с илиис).

    3. “4. Белобандит по прозвище ”Часы Харах" ("Глаза, как часовые стрелки"). (Эмиэ бу дьыала, 3-с том, 86-с илиис).

    Ойуунускай доппуруостаммыт докумуоннарыттан итинник холобурдары элбэҕи аҕалыахха сөп. Хаһан баҕарар историческай чахчы көстөрүн туһугар, элбэх эрэй, үтүмэн үлэ уонна кsлбайар кырдьык сүрүн тирэх буолар!

    Дмитрий Гаврильев,

    суруйааччы.

    Амма. 1993 сыл

    /Саха сирэ. Дьокуускай. № 160. Атырдьах ыйын 24 к. 1993. С 7./

                                              ИСТОРИЧЕСКАЙ ЧАЧХЫ ДИЭН ТУГУЙ?

                                                           Саха сирин 1937-1939 сыллар

    [ ... ]

    Дмитрий Гаврильев,

    суруйааччы.

    Амма.

    /Татта. Ытык Кюэль. № 100. Атырдьах ыйын 26 к. 1993. С. 4./

                                                       ИҺЭ ИСТЭЭХ ХОЛУННАРЫЫ

    “Молодежь Якутии” хаһыакка Иван Ласков ыстатыйаларын ситимэ бэчээттэнэ турарыттан киһи кэлэйэр даҕаны, абарар даҕаны: М. К. Аммосов, П. А.Ойуунускай курдук саха ытык дьонун сиргэ-буорга тэпсэр, кэрээнэ суох баһааҕырдар ыстатыйалар тахса тураллара, мин саныахпар, иһэ истээх, чопчу сыаллаах, соруктаах.

    Бастатан туран, М. К.Аммосов, П. А. Ойуунускай НКВДНнан тутуллаат да тута, туох да күһэйиитэ, муҥнааһына суох баҕа өттүлэринэн, кэмсинэн туран буруйдарын билиммиттэрэ диэн, дьоҥҥо-сэргэҕэ, норуокка бүтүннүүтүгэр кинилэр кырдьык буржуазнай националістар, үспүйүөннэр, норуот өстөөхтөрө этилэр диэн өйдөбүлү соҥноон, кинилэри хаттаан эккирэтэр, репрессиялыыр соруктаах оҥоһуллар.

    Иккиһинэн, тугу баҕарар чэпчэкитик ылынымтыа, эрэнимтиэ ыччат хаһыатыгар бэчээттэнэн үүнэр көлүөнэ өйүн-санаатын бутуйар, чиччигирдэр, ыччаты аҕа көлүөнэҕэ утары туруорар.

    Үсүһүнэн, саха баар эрэ ытыктыыр, чулуу дьонун баһааҕырдан, кинилэр үтүө ааттарыгар хараҥа күлүк түһэрэн, саха омугу бүтүннүү хараардар, самнарар-тэпсэр, нуучча уо.д.а. омуктар киниэхэ убаастабылларын намтатар, куорҕаллыыр.

    Төрдүһүнэн, республика уһулуччулаах. салайааччыларын националист этилэр диэн дакаастааһын сорох бүгүҥҥү күннээх хабааттыылары кытта дьүөрэлэһэр. Россияҕа саҥа Конституция барылын дьүүллэһэр кэмҥэ норуоттар бэйэлэрин бэйэлэрэ дьаһанар бэрээдэктэрин билиммэт, республикалар суверенитеттарын сарбыйа сатыыр тардыһыылар күүһүрдүлэр. Маннык быһыыга-майгыга республика урукку да, билиҥҥи да салайааччылара националистар диэн дакаастыыр ити хабааттыыларга улаханнык көмөлөһүөх этэ.

    Ол иһин бадахтаах, этиллэр ыстатыйалары сэргэ “Молодежь Якутии” хаһыакка Эдуард Волков “Кто подставил президента?” диэн республика Президенин. күлүүэлэк оҥостор, ыстатыйата таҕыста. Конституционнай сүбэ мунньах хаамыытыгар республика суверенитетыгар суоһааһыннар үөскээбиттэриттэн “Известия” хаһыакка Президент М. Николаев “К унитарному государству возврата не будет” диэн саамай сөптөөх, принципиальнай ыстатыйаны таһаарбытын, Эдуард Волков аанньа ахтыбатах тыллаах-өстөөх эрээри Президени дириҥник баһааҕырдар үөҕүүлэринэн көрүстэ. Ону тэҥэ Президени нуучча уонна саха икки ардыгар иирсээни таһаарыыга, радикал-национализмҥа, мелкодержавнай шовинизмҥа, норуоттар уонна киһи бырааптарын утарыта туруорууга кэрээнэ суох буруйдуур.

    Көрүҥ: Иван Ласков М. К. Аммосов уонна П. А. Ойуунускай националист этилэрэ диэн дакаастыыр, онтон Эдуард Волков Николаев М. Е. радикал-национйлист диэн бигэргэтэр. Ити барыта холбоһон республика суверенитетыгар сарбаҥнааһыҥҥа төрүтү үөскэтэр буолбатах дуо?!

    “Молодежь Якутии” — республика ыччатын хаһыата. Мин өйдүүрбүнэн, кини республика барҕарарын, чэлгийэ сайдарын туһугар дьулуһуохтаах, ыччаты үтүөҕэ, сырдыкка, дьоһуннаахха угуйуохтаах Онтон кини, үөһэ ахтыллыбыт түбэлтэттэн көстөрүн курдук, адьас утарыны оҥорор. Хаһааҥҥа диэри бу салҕана туруой?

    Рум Ушницкай,

    Нам сэл.

    /Кыым. Дьокуускай. № 160. Атырдьах ыйын 25 к. 1993. С. 2./

                                                               ОБРЕЧЕННЫЕ

                     (по поводу статей И. Ласкова о М. К. Аммосове и П. А. Ойунском)

                                                           I. Аммосов и Ойунский

    Март, 1917 год. Головокружительные события Февральской революции. Два друга Максим Аммосов и Платон Слепцов, еще не принявший псевдоним Ойунский, заканчивали учительскую семинарию, жили вместе в домике Чуохаанчи. С ними вместе в этом же домике квартировался политссыльный меньшевик Г. О. Охнянский - один из авторитетных и уважаемых ораторов, да и как человек весьма подготовленный, честный и большой организатор, проявивший свой талант в дни Февральской революции в Якутии.

    Максиму исполнилось тогда полных 19 лет и два месяца, а Платону – 23 года и тоже два месяца. 4 марта на собрании представителей якутского народа выступили широко известные якутские интеллигенты, патриоты, настроенные радикально, желающие от всей души счастья, благополучия, настоящей человеческой жизни своему народу. Один из них, Василий Васильевич Никифоров, организовавший под влиянием революции 1905-1907 г.г. «Союз якутов», добивавшийся самоуправления якутов в рамках Российского государства, испытал «прелести» царской тюрьмы. Поэтому у него были все основания предупреждать собравшихся не увлекаться, быть осторожными, ибо ныне видна лицевая сторона событий, а вот оборотной стороны медали пока обозреть трудно. Вот тогда молодой и горячий Максим попросил слово и попытался возразить, но не очень убедительно, вторым поднялся Платон, которому удалось все же выступить удачно и призвать собравшихся поддержать революцию без всякой оговорки...

    С тех пор молодые революционеры Максим и Платон до конца своей трагической жизни занялись общественно-политической деятельностью, а Платон Алексеевич к тому же еще литературной и научной. Оба переписывались, обменивались самыми сокровенными мыслями, движениями и тайнами своей души. Оба они были верными друзьями. О трогательной дружбе двух выдающихся сыновей якутского народа написано много. А вот о взаимном «предательстве» написано впервые.

    И. А. Ласков: «С политической стороны Ойунский мне всегда был известен как человек антисоветских, националистических убеждений. Во всей нашей контрреволюционной националистической работе... Ойунский принимал активное участие». Автор приводит текст из показаний Аммосова об Ойунском с изъятием непонравившихся строк. Далее: «Донской мне говорил, что Ойунский полностью в курсе дела шпионской деятельности в пользу Японии его — Донского». Еще Ласков пишет: «Кто знает, может, и вправду Ойунский пошел в суд по просьбе Аммосова. Ведь среди нэпманов — клиентов Донского, был некий Цугель — вероятно, родственник Аммосова по жене. Не случайно же Аммосов после суда развил бурную деятельность в Москве и спас-таки Донского, приговоренного к расстрелу».

    Как говорится, комментарии излишни. Аммосов и Ойунский были «контрреволюционерами, националистами и шпионами иностранного государства» с начала 1920-х годов. Цитирую И. Ласкова: «Когда пришло время расплачиваться, то разоруженцы, пытавшиеся откупиться ценой чужих мук, были похожи на скорпионов, жалящих собственный хвост. Называя в качестве «контры» как можно больше людей, иной раз совсем невиновных, меньше всего они думали о том, что оклеветанные будут показывать против них самих. Так было, например, с Аммосовым. Вряд ли он думал, закладывая Ойунского, что от того НКВД получит такие показания. «По указаниям Аммосова, я, будучи Председателем ЯЦИКа, сохранил от репрессий повстанцев 1921-1925 г.г. и применил к ним амнистию...

    В начале 1934 г. Аммосов дал мне директиву о проведении диверсионно-вредительской работы на отдельных ведущих предприятиях, а также в колхозах и совхозах и усилить работу по созданию боевых повстанческо-террористических групп». (Цитата с пропусками И. Ласковым взята из показаний П. А. Ойунского).

    Амнистия повстанцев 1921-1922 годов и участников пепеляевского вторжения (1923), так называемого «тунгусского восстания» (1925 г.) была правдой. Она была одним из элементов новой военно-политической линии, принятой и осуществляемой с середины марта 1922 года, которая санкционировалась Правительством России и ЦК РКП(б) и его Сиббюро. Это неоспоримо.

    Главный вопрос — Ойунский и Аммосов «признались» в чудовищных политических преступлениях — в национализме, т.е. в ненависти к русским и другим народам страны, активной и сознательной службе интересам якутских тойонов, кулаков и купцов, в измене своей Родине — в шпионаже в пользу японских империалистов. Таковы показания Аммосова и Ойунского в предварительных следствиях. Спрашивается: они же были ликвидированы совершенно справедливо, какая же пощада могла быть к ним со стороны той власти, которая доверяла им, выдвигала их на высокую партийную и государственную должность?

                                                 2. Основной методологический вопрос

    И. Ласков: «Естественно, что особую ценность представлял и сам источник показаний. Этим и объясняются странности, которыми сопровождается следствие по делу Ойунского».

    Особо подчеркиваю эти слова Ивана Антоновича, смысл которых легко можно уловить, сравнивая со знаменитой в кавычках «теорией» грозного прокурора — иезуита Вышинского Эдуарда Януарьевича. Нечеловеческие истязания в стенках следственной тюрьмы так называемых политзаключенных и признание ими своей «вины», оговоры на товарищей оправдывались признанием обвиняемого, как о решающем доказательстве вины при рассмотрении дел о государственных преступлениях, начиная с 1934 года. Сталин тогда лично дал директиву о применении пыток по отношению к «врагам народа», в юриспруденции теоретически ее обосновал Вышинский. С тех пор страшные пытки, истязания, издевательства, избиения ни в чем не повинных людей работниками НКВД стали повседневной практикой.

    Громкие политические процессы шли во всех крупных городах страны. Громкие тем, что рабочие и крестьяне под диктовку партийных функционеров, принимали решения о ликвидации «вредителей, изменников, шпионов, диверсантов, террористов» 1936 года над Каменевым, Зиновьевым и многими другими, 11 июня 1937 года по делу так называемых судебных процессов группы «военных заговорщиков» - Тухачевского и других, группы «буржуазных националисгов» Грузии Мдивани, Окуджава и т.д. Политические процессы прошли над троцкистами, зиновьевцами, эсерами, меньшевиками, националистами всех республик.

    Вот стенограмма открытого судебного процесса Верховного Суда СССР под названием «Судебный отчет по делу антисоветского «право-троцкистского блока», рассмотренному военной коллегией Верховного Суда СССР 2-13 марта 1938 г.» Книга опубликована в 1938 г. в Москве как стенографический отчет из зала суда для массового читателя. На суде председательствовал армвоенюрист В. В. Ульрих, корвоенюрист И. О. Матулевич, диввоенюрист Б. И. Иевлев, секретарь военный юрист А. А. Батнер, государственный обвинитель А. Я. Вышинский — прокурор Союза ССР. На суде предстали 21 обвиняемый во главе с Н. И. Бухариным, которого при жизни Ленина называли «любимцем партии», А. И. Рыковым — заместителем Ленина в Совете Народных Комиссаров, после смерти Ленина ставшего председателем СНК.

    По данным прессы того времени, на суде присутствовали представители общественности, корреспонденты, в том числе иностранной прессы.

    Допрос ведет Вышинский и делает резюме: Вы, (Бухарин), будучи не только членом Коммунистической партии, но и членом ЦК, организовывали террористические акты против руководителей партии?

    Бухарин: Совершенно верно.

    Рыков: Стал вопрос, как согласовать силы контрреволюции для осуществления «дворцового переворота». Был создан центр для этой задачи с привлечением туда троцкистов и зиновьевцев: Каменева, Пятакова, затем Енукидзе. Туда же вошли я, Бухарин и Томский. Мы должны были скомпактовать все силы вокруг этого центра, причем с этим центром была связана военная группа Тухачевского и группа Якира.

    Вышинский: Я спрашиваю, у вас был план ареста в 1918 году товарища Сталина?

    Бухарин: Был план ареста Ленина, Сталина и Свердлова...

    Вышинский: А насчет убийства товарищей Ленина, Сталина и Свердлова?

    Бухарин: Ни в крем случае.

    Суд по ходатайству Вышинского решил вызвать в качестве свидетелей арестованных и находящихся в предварительном следствии бывшего секретаря ЦК партии В. Н. Яковлеву, бывших членов ЦК Н. Н. Осинского, В. Н. Манцева, членов ЦК левых эсеров Карелина и Камкова.

    Вышинский: Вы подтверждаете перед судом, что Бухарин вам тоже говорил о политической целесообразности и необходимости убийства Ленина, как главы государства, Сталина и Свердлова, как руководителей партии и правительства?

    Яковлева: Бухарин говорил об этом.

    Тот самый Акмаль Икрамов, которого якобы, как пишет Ласков, «разоблачал» Аммосов как «националиста», сказал о себе на суде: «На путь антисоветских действий я вступил в 1928 году. Правда, еще в сентябре 1918 года я вступил в легальную молодежную организацию националистического типа. До апреля или мая 1919 года я состоял членом этой организации. К троцкистской оппозиции я примкнул в 1923 году. В 1928 году я фактически был одним из руководителей контрреволюционной организации, которая по существу явилась национал-фашистской».

    В заключительном слове Икрамов сказал: «Полностью признавая все преступления, совершенные мною и совершенные националистической организацией в Узбекистане, которой я руководил, признавая свои преступления, как участника «право-троцкистского блока», я все, что знал, раскрыл всех участников преступления, назвал и сам себя разоружил».

    Это страшная и трагическая комедия, называемая судом, на первый взгляд, кажется абсолютно правдоподобной. События и факты, приводимые в суде, кажутся доказуемыми. Но они были получены путем истязания с беспощадным цинизмом, издевательства и надругательства над людьми. О чем на XX съезде партии в 1956 году Хрущев говорил: «Теперь, когда расследованы дела в отношении некоторых из этих мнимых «шпионов» и «вредителей», установлено, что эти дела являются фальсифицированными, признания многих арестованных людей, обвиненных во вражеской деятельности, были получены путем жестоких, бесчеловечных истязаний».

    Хрущев приводил пример с кандидатом в члены Политбюро ЦК Эйхе. Ему переломили позвоночник, который зарос плохо, следователь пользовался этим, причинял невыносимые боли, и он вынужден был подписывать то, что предлагали или переписывать то, что энкаведешники заранее писали. Он заявил суду, что его истязали, после этого он стал писать «всякую чушь».

    Другой член Политбюро ЦК Рудзутак говорил в суде: «Методы следствия таковы, что заставляют выдумывать и оговаривать ни в чем не повинных людей, не говоря уже о самом подследственном». Хрущев приводил ложные показания члена партии с 1906 года Д. С. Розенблюма, который был арестован в 1937 году и подвергнут жестоким истязаниям. Затем его привели в кабинет начальника Ленинградского управления НКВД Заковского, который поставил ему условие: будешь заучивать в течение четырех-пяти месяцев, и может быть, полгода, составленный им фальшивый документ о «Ленинградском центре» контрреволюционной организации с его несколькими филиалами. Процесс должен быть открытым. «Все это время будешь готовиться, чтобы не подвести следствие и себя. От его хода и исхода суда будет зависеть дальнейшая твоя участь. Сдрейфишь и начнешь фальшивить — пеняй на себя. Выдержишь — сохранишь кочан (голову). Кормить и одевать будем до смерти за казенный счет». (10а)

    Методы, которыми добивались самооговорок и ложных показаний по адресу ни в чем не повинных людей — истязание, методы фальсификации показаний — подсказывание, диктовка, подписание заранее приготовленных самими же энкавэдешниками протокола допроса, переписывание заранее ими приготовленного текста показаний обвиняемых, открытая, наглая и циничная механика искусственного создания ложных контрреволюционных дел — как с Д. С. Розенблюмом.

    Хрущев говорил: «Еще более широко практиковалась фальсификация следственных дел в областях». И это была сущая правда.

                                 3. Показания Григория Ивановича Иванова и других

    Иванов Григорий Иванович родился 25 января 1898 года в с. Урицкое Олекминского района, образование неоконченное высшее, работал на ответственных государственных и партийных должностях, а затем в Правительстве Якутской АССР. НКВД арестовал его 26 июля 1938 года. В материалах Архива Министерства безопасности Республики Саха (Якутия) читаем: «Постановлением особого совещания при НКВД от 8 сентября 1941 года «за принадлежность к контрреволюционной организации заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на восемь лет, считая срок с 26 июля 1938 г., Президиум Верховного Суда Якутской АССР, 9 апреля 1956 года, основываясь на протесте прокурора республики и руководствуясь Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 августа 1955 года, отменил постановление особого совещания при НКВД от 8 сентября, как неправильное и дело в уголовном порядке за отсутствием состава преступления прекратить. Иванова Григория Ивановича полностью реабилитировать».

    Следователи НКВД в течение 1938-1941 годов собрали компрометирующие материалы в нескольких томах на Иванова, в том числе показания заключенных и собственные его признания, протоколы допросов, различного характера заявлений самого Иванова.

    24 сентября 1956 г., т.е. через пять месяцев после полной реабилитации, Г. И. Иванов вновь был вызван в КГБ. На этот раз он дал собственноручное показание о том, каким методом получали от заключенных показания в 1937-1940 годы. Свое показание он начал: «Я, Иванов Григорий Иванович, будучи предупрежден об ответственности за ложные показания постановлением 95 УК РСФСР, на заданные мне в КГБ при Совете Министров ЯАССР вопросы, показал следующее...» И бывший узник ГУЛАГа Григорий Иванов раскрыл ужасающие методы допроса, на основе которого заключенные давали ложные признания, и оговоры на товарищей. В изучении и понимании спорных вопросов, затронутых И. Ласковым, эти показания имеют исключительно важное значение.

    Начнем по порядку. В деле Иванова много и даже очень много допросов и показаний. В одном из допросов от 20 сентября 1938 г. Иванов в составе руководящего центра контрреволюционной организации Якутии называет Х. П. Шараборина, П. А. Ойунского, Ю. М. Лисс, Н. Н. Окоемова, С. М. Аржакова, В. С. Халмашкеева, Г. Т. Семенова, Н. Н. Жиркова, А. И. Новгородова, А. Г. Габышева и себя, Иванова. Всего 11 человек. Из них только один не арестован — Афанасий Иннокентьевич Новгородов — директор Института языка и культуры (после ареста Ойунского). Как члены организации названы 69 человек, в т.ч. Павлов, Ефремов, Доброклонский — руководящий работник наркомата внутренних дел, П. Кочнев, Пинчуков — бывший начальник управления связи, Тумарча — бывший зав. финчастью «Холбос», Абабурко — бывш. нач. торговой конторы Якутского территориального управления ГУСМП и другие. Дополнительно назван бывший — работник института языка и культуры Г. В. Ксенофонтов.

    «Контрреволюционеры» намеревались перебросить из центра 9 бывших работников Якутии Аммосова, Барахова, братьев Донских, Васильева, Попова и др. «Контрреволюционная организация» имела тесную связь с бывшим председателем СНК РСФСР Сулимовым, бывшим управляющим «Главзолото» СССР Серебряковым и М. К. Аммосовым. Связь с центром осуществлялась через Шараборина. При отсутствии его самого, Аржакова, Окоемова и Ойунского, Серебряков и Сулимов передали через Шараборина директиву. В следственном деле она взята в кавычки: «Широкого разворота событий по созданию повстанческих отрядов в районах Якутии и города и активизации диверсионной и вредительской работы во всех областях народного хозяйства Якутской республики».

    При этом Шараборин нам сообщил, что усиление работы требуется в связи с предстоящими международными осложнениями и намерением Японии в скором времени напасть на Советский Союз».

    Документ составлен правдоподобно. Каждый лист подписан Ивановым, никаких следов принуждения, будто допрашиваемый свои показания дает с покаянной нотой, уточняет, дополняет, вспоминает и т.д.

    В действительности этих наговоров на друзей и товарищей, самооговоров, разоблачений следователи добивались путем бесчеловечных истязаний, издевательств, беспрерывных побоев, различных форм пыток. Если у них это не получалось, то они просто фальсифицировали документы, заставляли переписывать, написанные ими же показания, диктовали.

    Об этой страшной практике энкавэдэшников, о зверствах, о методе и способе добычи показаний тот же Григорий Иванович Иванов 24 сентября 1956 года — через 16-17 лет после испытанных им самим бесчеловечных пыток и издевательств, свидетельствовал: «Во-первых, я потерял свое имя и фамилию и ко мне обращались не иначе как «эй, ... в рот», «...сос», при чем это обращение сопровождалось самой гнусной и похабной бранью.

    Во-вторых, садиться мне не разрешалось, и я с 9 часов утра до 4 часов следующего дня должен был стоять на ногах и лицом к стене.

    В-третьих, в камеру меня приводили в пятом часу, а в шесть часов объявляли подъем, и если после шести часов пробовал сидя прикрыть глаза, то подвергался побоям со стороны охраны внутренней тюрьмы. Так продолжалось 10-12 дней, за это время у меня распухли ноги, от изнеможения я падал, и в этом случае подвергался пинкам и кулачной расправе».

    Иванов добился визита к Дорофееву — наркому внутренних дел, которого лично хорошо знал и считал раньше скромным, честным и справедливым человеком. Он заявил Иванову, что показание придется ему дать, а о нарушении революционной законности в его заявлении он не верил.

    После этого визита следователи Петров и Миневич заявили, что его в камеру не пустят, «покуда не напишу показаний, с этого момента прекратили выдачу пайка, лишили сна и самое главное, воды, поставили на стойку, и если я, стоя, засыпал, то избивали, следователи менялись через каждые два-три часа, и я без сна, без воды простоял пять суток, за это время неоднократно от усталости падал и каждый раз меня поднимали пинками и подзатыльниками. За шесть дней я потерял сознание и очнулся в подвале со скрученными руками, без рубашки и обуви, в трусиках, в грязи образовавшейся в подвале из-за отсутствия параши».

    На второй день пребывания в подвале Г. И. Иванов согласился дать требуемое следователям показание. «Таким образом, после 25-дневных моральных и физических пыток появились вымышленные показания как против себя, так и против других работников — людей, преданных партии Ленина» (из Архива МБ РС(Я)).

    После этого до ноября 1938 г. особенных происшествий в жизни признавшегося Иванова не было. В ноябре из Москвы приехала комиссия народного комиссариата внутренних дел в составе Виницкого и Разина. Многие заключенные, в том числе Иванов, дали заявление с отказом от своих прежних ложных показаний. Виницкий и Разин вовсю демонстрировали московский метод допроса.

    После заявления Иванова об отказе, его вызвали в кабинет Дорофеева. Были там Виницкий и Разин. «Почему я не показал о существовании контрреволюционного право-троцкистского центра и его руководителе Певзняке, — писал Иванов. — На мое заявление, что я не знаю ни о каком контрреволюционном центре, Виницкий выхватил со стола наручники, стал избивать ими, приговаривая: «ты у меня еще не это покажешь». После этого меня раздели до белья, повели в подвал, одели наручники по давно испытанному методу, со скрученными назад руками». Все это происходило в кабинете наркома НКВД республики и они добивались ложных показаний о Певзняке — первом секретаре Якутского обкома ВКП(б).

    Г. Иванов: «Два дня я бегал, как сумасшедший по подвалу, чтобы не замерзнуть, подвал в это время совершенно не отапливался и температура была ниже нуля. На исходе второго дня я попросил, чтобы меня вызвали. Вызвал Виницкий, я ему заявил, что свое заявление беру обратно. И он на это: «Ерунда, то что ты написал у Петрова. Это меня не устраивает, и ты будешь давать показания на Певзняка, на Дорофеева и других работников Якутского Наркомвнутотдела, ибо они здесь в Якутске, якобы прикрывают контрреволюционную организацию, и в этой организации состоит Дорофеев и другие работники, что они обещали снабжать оружием. Я категорически отказывался давать такие показания. Тогда Виницкий пригласил Разина, и они вдвоем избивали железными прутьями, наручниками, плевали в лицо, выворачивали ноздри (по-ихнему это делать компот), кричали через трубку в ухо (граммофон), просовывали в задний проход железо и т.д. «Тогда Иванов согласился подписать показание. Так они добились подписания Ивановым угодного им показания.

    Московские следователи инструктировали, как мучить людей. Они прошли школу Ежова и Берия. Бутырская внутренняя тюрьма, через которую проходили жертвы сталинских репрессий, буквально стонала, кричала от истязаний энкэвэдэшников. Эти же методы демонстрировали здесь, в Якутской тюрьме московские посланцы. «Нельзя не умолчать о следующем факте. С приездом Виницкого, Разина крики, вопли, рыдания людей, содержащихся в подвале, явственно были слышны, особенно в ноябре, в камерах внутренней тюрьмы», — писал Иванов.

    Энкавэдишники истязали и мучили людей, чтобы они давали угодные им показания. «В эти же дни Петров и Миневич стали мне зачитывать показания, имеющиеся в НКВД против меня и других работников Якутии, показания Аммосова, Гуляева из Казахстана (Барахова, Шараборина) из Москвы, (Левина, Куприянова и др.) из Алдана. А если я указывал на абсурдность этих показаний, часто ссылаясь на решение ЦК партии, Совнаркома Союза, Обкома Якутии, то получал град ругательств и ухудшение режима за «запирательство».

    Следователи готовили тех, которые соглашались давать показания. Последственный читал компрометирующие материалы, в основном это были показания замученных и истерзанных людей. Давали инструктаж о том, каким образом писать, кого включать, заранее подсовывая готовый список. К неподдавшимся подсаживали других «раскаивающихся» заключенных, например, к нему, Иванову — знаменитого провокатора И. М. Левина к С. М. Аржакову — Лебедкина, А. Н. Габышеву — П. П. Куприянова, Кочневу — Рысакова, Кузьмину — Белого, и т.д. Левин уговаривал Иванова давать ложные показания, он сам, якобы, пытался покончить с собой три раза, но из этого ничего не вышло, теперь «он решил писать и подписывать любые показания: как бы они не были баснословны и что за это пока его хорошо кормят и не пытают».

    ... «После этого заявления, — продолжает Иванов, — мне принесли поесть, принесли мою постель в кабинет Петрова, и он предложил лечь в его кабинете, покуда он пишет. На другой день Петров меня разбудил, покормил, причем передал мне написанное им, как бы мои собственноручные показания и предложил сначала все это переписать карандашом, он просмотрит и изложит как протокол дознания. К его писанию в «члены контрреволюционной организации» я внес по своей инициативе Клубовского, зная, что он тесть Петрова, за это он сделал мне выговор и зачеркнул его. Таким образом, после 25-дневных моральных и физических пыток, появились, мои вымышленные показания, как против себя, так и против других работников, людей, преданных партии Ленина».

    Рысаков Николай Гаврилович — инженер-металлург с высшим образованием, арестованный в Алдане, 22 декабря 1937 года, по списку, данному ему следователем Мавленко, написал фамилии 80 человек, в том числе 35 человек — не арестованных к тому времени. Под 33 номером значился поэт С. Р. Кулачиков-Элляй.

    Очень широко практиковалась провокационная работа заключенных: «пересадка», «подсадка» полностью «расколовшихся» для обработки непризнающих свою вину или недостаточно «расколовшихся» заключенных.

    Иван Петрович Лебедкин, арестованный 23 декабря 1937 года на Алдане, инженер, 14 января 1940 года писал: «Для камерной провокационной работы после своего признания был привлечен и я. По заданию Вилинова я лично, не исключая однокамерников Рысакова, Быкова и Белого обрабатывал в разное время на дачу признательных показаний С. Г. Прокопьева, Н. Г. Миронова и Т. Г. Полынского. «Далее он писал, что после переброски их из Алдана в Якутск для обработки членов центральной группы якутских буржуазных националистов алданцы Карпенко и Раковский обрабатывали Певзняка, Лесников — Габышева А. Г., Байкалова, Рысаков — Конева, Левин — Суханова, Габышева и других. Особенно в этой провокационной работе отличался Израил-Израил Менделевич Левин, арестованный Алданским отделением НКВД в декабре 1937 г. В одно время он тоже получил задание следить и обрабатывать П. А. Ойунского. Об этом ниже.

    Вот небольшой отрывок из инструктажа Мавленко, данный им Лебедкину:

    Мавленко. «Аржаков признался, но не полностью. Расскажи ему все алданские дела и свое дело, скажи ему, что бесцельно запираться — все равно он вынужден будет признаться, но под его влияние не поддавайся». Тогда Лебедкин спросил следователя: «Могу ли я сказать Аржакову о принимаемом к несознавшимся режиме, на что Мавленко ответил, что Аржаков и сам об этом хорошо знает». Следователь Мавленко имеет в виду страшные бесчеловечные пытки, применяемых и примененных в тюрьме к заключенным вообще, в частности к С. М. Аржакову.

                                                                      Выводы:

    1. Все показания арестованных в годы сталинских репрессий были получены в результате нечеловеческих пыток, избиений и издевательств, которые отважились выдержать единицы. Например, в якутской тюрьме скончался Илья Николаевия Прядезников под пыткой палачей в 7 ч. 30 м. вечера 11 января 1939 г. В печально известной знаменитой Лефортовской тюрьме (филиал Бутырской тюрьмы) в Москве, — участник двух мировых войн, впоследствии генерал армии Александр Васильевич Горбатов.

    2. Очень широко применялась коллективная провокация заключенных, провокаторы ознакамливали неподдающихся с материалами следствия, в которых содержались оговоры на них, доказывали бесполезность сопротивления, давали инструктаж, как писать и что отражать в своих показаниях, уговаривали выполнить все, что требуют следователи.

    3. Следователи получали от заключенных показания, которые устраивали их для «разоблачения» контрреволюционных, буржуазно-националистических, террористических, шпионских, троцкистских, право-троцкистских и тому подобных антисоветских организаций. При этом они сами писали показания и давали переписывать жертве или диктовали им, вносили исправления. И это «творчество» называлось собственноручным показанием подследственного. А допрос, напечатанный на машинке, был всецело состряпан ими (следователями), от заключенного требовались только подписи на каждой странице.

    4. По технике допроса и фальсификации показаний заключенных инструктировало и обучало главное управление НКВД. В якутской тюрьме для этой цели из наркомата внутренних дел в ноябре 1938 г. были командированы Виницкий и Разин, которые сами проводили ряд показательных допросов с применением жесточайшей пытки. Недаром следователи Мавленко и Иванов арестованному второй раз 8 мая 1939 г. Израилу Ароновичу Эстеркесу с большой уверенностью и хвастовством заявили: «У нас непишущих нет, у нас сейчас пишут все» (Из показания Эстеркеса по делу Вилинова и Мавленко, 30 декабря 1939 года).

    5. Исследователь, писатель, журналист, имея перед собой фальсифицированные документы, обязан знать их происхождение и обстоятельства возникновения, относится к ним величайшей осторожностью и критичностью, искать документы, которые каким-то образом показали бы их подлинную цену, задаться вопросом: насколько объективно отражены те события, изучаемые вопросы и исторические процессы. А документы периода сталинских репрессий, которые непосредственно касаются оценки жизни и поведения узников сталинских тюрем, требуют выводов, обобщений, оценок, характеристик только на основе сопоставления, тщательного анализа всех обстоятельств, учета конкретно-исторической обстановки того времени.

                                                           4. Подготовка ареста

    16 декабря 1930 г. секретный агент по кличке «якут» из Ленинграда, вероятно по требованию своих хозяев, дал характеристику трем лицам: М. К. Аммосову, А. И. Новгородову и Н. И. Спиридонову — Текки-Одудок. Он считает Новгородова человеком неграмотным и безопасным, а Н. И. Спиридонова опасным авантюристом, бывшим вором, который благодаря поддержке профессоров-антисоветчиков Тан Богораза и др. учился в Ленинградском университете. А на Аммосова агент дает развернутую характеристику как на сторонника «кулацкой ориентации и покровительства (бесшабашного) бандитизма главарей банд ряд лет». Аммосов со своими соратниками добился стопроцентной амнистии участников антисоветского восстания 1921-1922 г.г., «не исключая белых офицеров, кои сдались живыми». Участники пепеляевской авантюры «снова получают амнистию с благословения Аммосова и др.».

    Участники «тунгусского восстания» (большая часть бойцов банды) против Советской власти 1925 г. «с ведома и благословения Аммосова» вовлекаются в нацроту (красная часть). Аммосов защищал участников «ксенофонтовщины», но благодаря комиссии ЦК «банды и все пособники (вся головка) ликвидированы по-настоящему. Бюро обкома распущено, аппарат ЦИК освежен».

    Вывод агента: «Таким образом, 1921-1922 г.г. с благословения якутского правительства во главе с Аммосовым и другими, в Якутской АССР были заложены корни крупного антисоветского блока на долгие годы».

    Агент жалуется, что Аммосов в Москве пытается скомпрометировать новое руководство и оправдать старое. Он далее писал: «Аммосов в ЦК ВКП(б) работает в качестве инструктора, близок с тт. Ярославским, Орджоникидзе, через них имеет влияние на ход событий в ЯАССР». И эти агентурные данные были получены задолго до ареста Аммосова Киргизским управлением НКВД.

    Заявление бывшего кандидата в члены Якутского обкома ВКП(б) (с мая 1925 г. по ноябрь 1926 г.), с 1928 по 1931 г. члена обкома Якутского ЦИКа, с 1933 по 1937 г.— Зейского обкома ВКП(б) ДВКрая Кремнева (Иванова) Афанасия Ивановича о право-оппортунистической буржуазно-националистической деятельности Аммосова, Васильева, Барахова и др. датирована 22 мая 1937 года и его показания о том же подшиты в деле Аммосова, как материалы, уличающие Аммосова в контрреволюционной деятельности и получены Киргизским НКВД 28 мая 1937 года.

    В комиссию партийного контроля поступило заявление от заместителя по политчасти Аламединской МТС М. Т. Арутюняна в котором сообщалось, что шофер Юрий Сушевский, работая шофером в гараже СНК, «возил Аммосова в Токлеан к жене Тухачевского, которая живет в Токмане». Этот факт стал известен и бывшему секретарю Каганского райкома партии Малышеву, который написал в партколлегию Дудрову донос. В своем заявлении он писал, что 6 ноября он поставил этот вопрос Аммосову, который отказался, а сам Малышев не успел спросить шофера. «И если это подтвердится, то я считаю, что Аммосов маскирующийся враг, все ошибки в Киргизии не случайны, что вообще это не ошибки, а определенная тактика».

    Нарком НКВД Лоцманов телеграфирует 5 октября 1937 в Москву НКВД Литвину о связях Аммосова с троцкистами и контрреволюционными буржуазными националистами и просит «данный материал или его копию выслать мне» (Архив МБ РС(Я)). 5 октября 1937 г. в Ленинградском управлении НКВД Шапиро просит «распорядиться относительно арестованного 7 отделением III отдела японского агента, писателя Текки-Одулок о его связях с бывшими партийными работниками Якутии, ныне первым секретарем ЦК партии Киргизии Аммосовым, повторяю Аммосовым. Результаты телеграфируйте. Лоцманов». Затем до ареста Аммосова еще три раза телеграфировал в Ленинград, запрашивая компрометирующие материалы. Зам. наркома Окунев 29 октября телеграфировал в Якутск «официально допросить Кремнева (о) связи Аммосова (с) троцкистами Альперович, Корпаевым (фамилия Карпеля искажена — Е. А.) вопросу его покровительства националистов». Затем были телеграммы в Киргизию, Казахстан, Якутию, Москву с просьбой выслать материалы о контрреволюционной деятельности Аммосова. Из этих данных видно, что снятие с должности первого секретаря ЦК и вывод из состава бюро ЦК 7 ноября были тщательно подготовлены НКВД Киргизии. Аммосов давно, выражаясь их терминологией, находился на крючке. Необходимо было только одно — придумать беспроигрышную политическую акцию.

    Знал ли материалы И. Ласков? Конечно. Они все подшиты в том же первом томе, откуда он выбирал для своей статьи материалы. Мало того, автор сообщает заведомо неправду. «В Киргизии же в тот момент (до ареста) первого секретаря Аммосова не тронули. Значит, его в сознательном покровительстве «врага» не подозревали, не было таких сигналов наверх и из НКВД Киргизии».

    До отъезда из Киргизии бывшего наркома Четвертакова в 20-х числах сентября после статьи в «Правде» (статья опубликована 13 сентября) старший лейтенант 4 отдела УГБ НКВД Авдеев составил справку о деятельности М. К. Аммосова в борьбе с буржуазными националистами в Киргизии. Справка состоит из нескольких пунктов под грифом «совершенно секретно».

    1. Аммосов на I съезде (где он был избран первым секретарем ЦК компартии Киргизии) выступил с защитой Булинбаева позже исправлено на фамилию Ахмед Довлетов, вероятно Булинбаев был псевдоним, арестованного «органами НКВД за участие в контрреволюционной националистической уйгурской организации».

    2. При постановке вопроса об арестах бывшим «наркомом т. Четвертаковым контрреволюционной организации «СТП» (Социалистическая Туранская партия) Аммосов всячески тормозил эти аресты». Аммосов не давал согласия на арест руководителя «СТП» Тыныстанова, звонил Четвертакову, «намереваясь предотвратить арест Тыныстанова».

    3. На I съезде Аммосов пытался провести ряд контрреволюционеров Айтматова, Жаломанова и др., которые арестованы как буржуазные националисты, причем «Айтматова рекомендовал на пост третьего секретаря ЦК партии Киргизии».

    4. В конце 1936 г. на Фрунзенском городском активе обсуждался вопрос о бывшем секретаре Киргизии (до I съезда Киргизская партийная организация называлась обкомом партии) Белоцком, исключенном как троцкист. После принятия решения Аммосов «дважды ставил вопрос и добился отмены этого решения постановления актива» (31).

    В НКВД о первом секретаре Аммосове имелось определенное мнение как о защитнике «националистов и контрреволюционеров». Еще страшный компромат на Аммосова имеется в письме Четвертакова на имя Ежова, с которым читатели ознакомятся ниже.

    И. Ласков прекрасно знал все эти документы, но подбор документов производился им с заданной целью. Это, конечно, не дело.

    Главное управление государственной безопасности НКВД СССР само вело дело П. А. Ойунского. В их руках были показания московских заключенных из Якутии: Барахова, братьев Донских, Гаврилова, Ксенофонтова, Попова Александра, Карпеля, Альперовича, «матерого буржуазного националиста, шпиона» Аммосова, в которых Ойунский числился вторым после Аммосова или третьим после Аммосова, Барахова. Ойунский был обречен, впрочем также как его друг М. К. Аммосов. Они не вписывались в ту систему, которая окончательно утвердилась в результате сталинских репрессий второй половины 30-х годов.

    Зам. начальника 3-го отделения Главного управления ГБ НКВД СССР майор Поссов 15 января 1938 г. телеграфировал из Москвы во Фрунзе капитану Иванову: «Сообщаю: Аммосова допросите подробно об Ойунском — японском шпионе, выслав срочно протокол допроса». Телеграмма поступила во Фрунзе 16 января. 17 января капитан Иванов из Фрунзе телеграфировал на имя майора Поссова о том, что он сообщает, что протокол допроса Аммосова о шпионской и контрреволюционной деятельности Ойунского Платона Алексеевича выслан. И с большим огорчением информировал: «Показания, правда, слабенькие, но ничего другого Аммосов о нем не дает». Суть участия Ойунского в шпионской деятельности, по показаниям Аммосова, заключалась в том, что он «поддерживал тесную связь по этой части с 1935 года».

    Необходимо в данном случае особое внимание обратить на дату: 15, 16, 17 января 1938 года. Ойунский был арестован Иркутским управлением государственной безопасности НКВД 3 февраля 1938 года, за 18 дней до ареста Москва получает данные о шпионаже Ойунского. Москва сама готовила арест Ойунского в дни работы первой сессии первого созыва Верховного Совета, где Ойунский участвовал в качестве депутата Совета национальностей. Сессия завершила работу 19 января 1938 г., т.е. за четыре дня до окончания сессии Ойунского уличали в шпионаже в пользу Японии.

    Все же, почему московские энкэвэдэшники не арестовали Ойунского в Москве? Ведь все компроматы были ими собраны. Что-то им помешало или это простая оплошность — самому Богу известно. А сам Ойунский? Предчувствовал ли он предстоящий арест. Ответить на этот вопрос тоже сложно. Судя по тому как жена Ойунского Акулина Николаевна перевела ему на покупки ценных вещей и подарков детям и родственникам очень крупную сумму по тем временам, (5 тысяч рублей), то думается, что об аресте он и не предполагал, во всяком случае, находясь в Москве или по пути домой. Однако, судя по опубликованному интервью в «Пионерской правде» от 12 января 1938 года, где он себя назвал «сыном народа», никогда не изменял интересам народа, всегда был «верен партии и народу»,чувствуются прощальные нотки со своим народом. Впрочем, все это предположения и догадки...

    Итак, Аммосов и Ойунский подошли к последней черте, вернее их подвели туда. Арест был заранее запланированный, связанный с самым мощным и грозным НКВД. Самой свирепой политической реакцией, перемалыванием личностей, преданных народу и партии, которая у них существовала в идеале, но превратившейся в то время в кровавый орган тирании и ничем не ограниченной личной диктатуры самого нечестного, двуличного, жесточайшего деспота, в то же время демагога, крючковато-хитрым змеиным умом человека, называемого Сталиным. Люди, даже погибая от рук его палачей, с упоением произносили его имя, молились, чтобы он их услышал.

                                                                      5. Арест

    Все было готово к аресту и объявлению Аммосова и Ойунского «врагами народа». Аммосова надо было устранить от занимаемой должности, исключить из партии, убедить народ в его «предательстве, двурушничестве, троцкизме» и прочих политических преступлениях. В отношении Ойунского все было проще. Его можно было на несколько месяцев спрятать от глаз. Человек потерялся без суда и следствия. Родные и близкие целых пять месяцев не располагали никакими данными, мучались, гадали, что с ним случилось. Человек поехал на первую сессию Верховного Совета и не вернулся домой, бесследно исчез. А потом в июне 1938 года первый секретарь обкома партии Певзняк на многолюдном митинге, на стадионе объявляет, что Ойунский враг народа.

    Великая дата. Страна отмечает 20-летие Октябрьской революции. Под руководством «гениального» Сталина в стране за этот короткий исторический отрезок времени «построен» социализм. Но это только фасад, который отлично срежиссировал сам Сталин. Праздник 7 ноября. И в столице Киргизии, на Красной площади ликовал народ. Проходили колонны за колонной. К концу демонстрации первый секретарь Киргизии Аммосов вместо лозунга: «Долой фашизм!», крикнул: «Долой коммунизм!».

    Документы: свидетельство наркома НКВД Лоцманова, возможно, представитель КПК по Киргизии И. И. Иванов и половина стоящих на трибуне людей. Обычно тогда стояли члены, кандидаты в бюро ЦК, т.е. самые выокопоставленные лица и возможно командующие военных округов и крупных военных частей. После демонстрации 7 ноября немедленно было созвано внеочередное бюро, которое вывело из состава бюро и устранило от должности первого секретаря М. К. Аммосова. В тот же вечер Аммосов телеграфировал Сталину. Вот полный текст: «Мною сегодня на самом конце демонстрации, когда проходила последняя грузовая машина с демонстрантами, допущен контрреволюционный оговор. Когда подряд повторял лозунг долой фашизм, да здравствует коммунизм, то на третий раз перепутал слова вышел контрреволюционный лозунг, но сразу же исправился, крикнул — повторил правильно лозунг. Половина товарищей, стоящих со мной на трибуне не расслышали, ибо раздавались громкие крики «ура» со стороны быстро мчавшихся машин. Обсудили на бюро и вынесли решение о моем снятии, должность секретаря поручено второму секретарю, уполномоченному КП выяснить вопрос (о) моей партийности. Прошу отозвать (в) связи с создавшимся положением. Необходимо прислать ответственного представителя ЦККА. Аммосов». Дошла ли телеграмма до адресата — неизвестно. Текст телеграммы подшит в уголовном деле Аммосова. Казалось бы, нет разговора. Сам Аммосов после заседания бюро сразу же отбивает телеграмму не кому-либо, а Сталину, самому Генеральному секретарю с признанием своей ошибки.

   Экстренное бюро ЦК КП(б) Киргизии, обсудив поведение первого секретаря, вынесло следующее решение. Приводится оно полностью, т.к. оно раскрывает многие тайны.

    1. О первом секретаре КП (б) Киргизии т. Аммосове.

    7 ноября с.г. во время проведения трудящейся демонстрации, посвященной 20-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, с правительственной трибуны первым секретарем ЦК КП(б) Киргизии Аммосовым был брошен контрреволюционный лозунг, услышанный также по радио по всему гор. Фрунзе.

    На созванном через голову Аммосова бюро ЦК он первоначально дал антипартийное объяснение этому факту, сведя его к обычной оговорке.

    Бюро ЦК расценивает этот факт со стороны Аммосова не случайным.

    На протяжении всей своей работы в Киргизии т. Аммосов, несмотря на предупреждение ЦК ВКП(б) и лично т. Сталина, центрального органа «Правда» и 3 Пленума ЦК КП(б) Киргизии, в связи с допущенными им грубейшими политическими ошибками, выразившимися в гнилой либеральной линии его в борьбе с буржуазными националистами и врагами народа, не сделал для себя никаких выводов, вместо исправления по-большевистски своих ошибок проявил недопустимую для большевика растерянность и не возглавил дальнейшую работу по окончательному разгрому врагов народа, не мобилизовал парторганизацию Киргизии на ликвидацию последствий вредительства в республике.

    Бюро ЦК КП(б) Киргизии, выражая тов. Аммосову политическое недоверие, постановляет:

    — Снять Аммосова с работы первого секретаря ЦК и исключить из состава бюро ЦК КП(б) Киргизии.

    — Просить уполномоченного КПК по Киргизии расследовать и разобрать вопрос о партийности тов. Аммосова.

    — Снять кандидатуру Аммосова в депутаты Верховного Совета Союза ССР.

    — Обязанности первого секретаря ЦК Киргизии временно возложить на тов. Кенебаеву.

    — Просить ЦК ВКП(б) утвердить данное решение и командировать нового товарища в качестве первого секретаря ЦК КП(б) Киргизии.

    — Учитывая серьезность обстановки, сложившейся в Киргизской парторганизации, просить ЦК ВКП(б) о посылке для оказания помощи представителя ЦК ВКП(б).

    В тот же день, 7 ноября, Лоцманов телеграфом докладывал Ежову и его заместителю комкору Фриновскому о том, что разбор дела Аммосова кончился в 20 часов вечера, Аммосов устранен от должности первого секретаря, бюро ЦК Киргизии просит выслать первого секретаря, также ответственного представителя ЦК ВКП(б) в связи с серьезным положением в парторганизации Киргизии.

    Совокупность рассмотренных документов, порожденных 7 ноября, приводит к мысли, что лозунг, который произнес на демонстрации, был только поводом к снятию его с поста первого секретаря. Настоящая причина, как это указывается в постановлении бюро — гнилое либеральное отношение к «врагам народа» на протяжении всей работы в Киргизии, неумение мобилизовать парторганизацию в борьбе с вредителями, растерянность. Затем к этому припишут очень много политических ошибок и сознательных действий, как «врага народа, партии и шпиона». Все это сделают до ареста — до 16 ноября.

    Судя по тому, как велись слежка и сбор компромата на первого секретаря до 7 ноября и участия в нем самого главного управления госбезопасности наркомата Ежова, провокация была заранее запланированной политической акцией, которую удалось осуществить наркому НКВД Киргизии Лоцманову.

    «Услышала лозунг половина стоящих на трибуне». В день празднования на трибуне стояли представители Контрольной партийной комиссии при ЦК ВКП(б) Иванов и ГУ госбезопасности НКВД. Они-то вместе с Лоцмановым услышали, но, несмотря на это, несколько членов бюро на трибуне осмелились не услышать. Вспомнил об этом спустя 62 года писатель С. Липкин и даже увидел как у Аммосова от испуга «поднялись» волосы. Самому Богу известно, из каких соображений или расчета писатель решил написать еще одну очередную клевету на Аммосова.

    Всякий исследователь, исходя из чрезвычайно быстро развернувшихся событий того дня, вполне логично задает вопрос: действительно ли был брошен Аммосовым лозунг «Долой коммунизм!». Добросовестный исследователь будет рассуждать по следующей логике.

    Первое. Протоколы бюро не велись, так что кто что сказал восстановить сейчас просто невозможно. И после демонстрации сразу собрали бюро через голову первого секретаря, т.е. не получив от него согласия. Однако он вынужден был присутствовать. Это значит, что заранее с некоторыми членами бюро была договоренность о созыве чрезвычайного бюро после демонстрации. Выступают с сообщением три лица и «убеждают» членов бюро в том, что Аммосов произнес контрреволюционный лозунг. Кто они такие? Лоцманов — нарком НКВД, представитель главного управления госбезопасности НКВД — человек Ежова, приехавший на помощь, Иванов — представитель КПК при ЦК ВКП(б). При этих условиях любой член бюро может сказать, что он «действительно услышал» лозунг, брошенный Аммосовым.

    Второе. Телеграмма Аммосова Сталину 7 ноября. Принято партийное решение, а член партии должен беспрекословно выполнять его, тем более он под давлением очевидцев сам «признал» это. Тут действовал пресловутый принцип демократического централизма: выполнение решений партийной организации — закон для каждого члена партии, тем более, если это решение бюро ЦК партии. Таким образом, Аммосов никак не мог отрицать в телеграмме Сталину приписанный ему постановлением бюро контрреволюционный лозунг. Он в последующих других документах, написанных до ареста, пытается объяснять «оговоркой» с его стороны вследствие чрезмерной усталости и нервного возбуждения.

    Третье. Имеются три документа, анализ которых раскрывает завесу над этим загадочным вопросом. Первый документ, который как неопровержимый факт приводит в статье И. Ласков. В действительности же документ работает против автора. Документ составлен начальником 8 отделения ЦГБ НКВД Гришиной, вероятно, начальником отделения по наблюдению и контролю за переписками граждан, передач радио.

    Интересно, что в этот день дежурила сама начальница, а не ее сотрудники, вместе с ней один дежурный в радиоузле, вероятно, следил за техническим состоянием.^; Она первым пунктом жалуется на радиокомитет, который не согласовал ни с кем программу радиопередач и к тому же директор радиоузла не контролировал. Никого не было в радиоузле кроме двух лиц: начальника одного из отделов госбезопасности и угодного им человека. Записи передач, как вещественного доказательства, на бюро не было представлено, было только письменное свидетельство сотрудника Лоцманова — Гришиной.

    Вторая группа документов. В уголовном деле Аммосова сохранились протоколы партийных активов, партсобраний, проведенных с 11 до 16 ноября, где единодушно поддерживая решения бюро ЦК Киргизии, требовали «немедленного изгнания» из партии, ареста как врага народа и шпиона Аммосова. Участники собрания обвиняли Аммосова в том, что он не разоблачил «врагов народа», не обезвреживал буржуазных националистов и вредителей, сознательно их защищал и т.д. Но ни в одном выступлении не был упомянут столь «возмутительный» контрреволюционный лозунг «Долой коммунизм!», лично услышанный по радио участниками этих собраний.

    11-12 ноября прошел Фрунзенский партактив, такие собрания прошли в Ворошиловградском, Куршавском, Узгенском районах. Партсобрание Сталинградского района требовало «исключения из рядов партии, привлечения к судебной ответственности за антипартийные действия, прикрывательства врагов народа, в пособничестве им и развал работы. Аммосов не только не оправдал доверия ЦК ВКП(б) и 3-го пленума ЦК ВКП(б) Киргизии, но и углубил свои прежние антипартийные действия, не организовал и не возглавил борьбу по ликвидации последствий вредительства и окончательного разгрома врагов народа — буржуазно-контрреволюционных националистов, троцкистко-бухаринских охвостьев и иных вредителей. Аммосов после пленума продолжал вести себя как двурушник».

    После смерти Сталина и расстрела Берия жена М. К. Аммосова Раиса Израиловна Цугель 4 апреля 1954 года обратилась к Н. С. Хрущеву с письмом о реабилитации своего мужа, старого члена партии М. К. Аммосова. В нем имеются следующие строки: «В чем он обвинялся, я не знаю и до сих пор. В 1940 г. моей дочери сказали в органах НКВД, что он осужден на 10 лет без права переписки, когда он умрет, то сообщим. Никаких сообщений мы не получали». НКВД оставался верен себе: лгать беспардонно. Заявлению Р. И. Цугель дали ход и она 27 января 1955 года отнесла очередное заявление о реабилитации своего мужа, где содержится чрезвычайно интересная информация по данному сюжету. Она писала, что между Аммосовым и Лоцмановым были «неоднократные столкновения» за «применение аппаратом последнего недопустимых советским законом методов следствия». «В этой связи Аммосов М. К. даже решил выехать в Москву в ЦК ВКП(б), который дал разрешение на указанный выезд после ноябрьских праздников». В связи с этим надо учесть два обстоятельства: все переговоры Аммосова контролировались той же Гришиной и они немедленно ложились на стол Лоцманова, и в случае выезда в Москву Аммосова мог разыграться не на шутку скандал не в пользу Лоцманова. После демонстрации 7 ноября по требованию Лоцманова состоялось, как пишет Р. И. Цугель, внеочередное заседание бюро ЦК Киргизии, где «по информации того же Лоцманова по поводу лозунга, якобы неправильно произнесенного Аммосовым с трибуны во время прохождения трудящихся и услышанного только Лоцмановым (все другие члены бюро ЦК его слышали в редакции доклада Лоцманова) — Аммосов был снят с поста первого секретаря ЦК Киргизии (протоколы бюро ЦК от 7/ХІ и по данному вопросу, очевидно, в партархиве Киргизии имеются».

    О провокационной акции по поводу лозунга Аммосова после состоявшегося решения бюро ЦК КП(б) Киргизии мог делиться об истинном положении только со своей женой. И она обнародовала это в письме к военному прокурору 27 января 1955 г.

    Еще надо учесть два обстоятельства: в уголовном деле этот лозунг позже перестал фигурировать, несмотря на то, что существовала грозная статья уголовного кодекса об антисоветской пропаганде (58-10). Ее не было даже в обвинительном заключении на основе которого арестовали Аммосова. Оно заполнено в день ареста Аммосова — 16 ноября.

    Второе обстоятельство: Лоцманов и следователь Иванов, который вел следствие по избиению Аммосова и председателя СНК Киргизии Исакеева и фальсификация их дела были приговорены высшей мере наказания (со сноской и формулировкой данного документа читатели ознакомятся ниже).

    Совокупность рассмотренных документов приводит к выводу, что «контрреволюционный лозунг», произнесенный Аммосовым 7 ноября, был заранее запланированным коварным приемом, разработанным Лоцмановым при самом ближайшем участии Союзного НКВД и ЦК ВКП(б), и возможно при участии самого Сталина. Сталин вроде бы обещал выслать самолет в 10 часов вечера 16 ноября, а в 4 часа дня Аммосова арестовали. Возникают вопросы: почему Аммосова сразу не вызвали с 8 по 13 ноября в Москву? Ведь 14 ноября его исключили из партии, шла бешеная устная и печатная компания против первого секретаря. Разве нужен был исключенный из партии 14 ноября — простой человек, подозреваемый в страшных политических преступлениях Сталину и ЦК ВКП(б)? В таком случае чего стоило обещание Сталина выслать Аммосову самолет в 10 часов вечера, в день его ареста 16 ноября?! Нет. Сталин наслаждался, представляя как один из его бывших секретарей Центрального комитета партии метался, ища пощады от него. Исследователей психологии Сталина и его душевного состояния не удивляет беспредельное коварство Сталина по отношению к своим очередным жертвам.

    После снятия с должности первого секретаря до ареста Аммосова ведомство Лоцманова, ГУ г/б НКВД СССР в Москве развернули кипучую деятельность по разоблачению Аммосова. Тут и агентурные данные, телеграммы в Якутск, Алма-Ату, в Москву, всевозможные переписки, требования, просьбы выслать компрометирующие материалы как врага народа, троцкиста, буржуазного националиста, шпиона Аммосова. Из этой массы документов читатели могут ознакомиться только с одним — телеграммой Лоцманова Ежову и его заместителю комкору Фриновскому от 15 ноября, за день до ареста Аммосова. «Дополнение моей телеграммы. Сегодня получил следующий ответ Ленинграда на мой запрос: показаниям Спиридонова (крупный японский шпион) Аммосов изобличается как участник якутской контрреволюционной националистической организации. Этой почвой был связан с японской разведкой. Вчера Аммосов исключен из партии. Завтра намереваются выехать. Срочно прошу санкцию на его арест. Может скрыться».

    Желаемая санкция была получена и оставалось только выполнить НКВД Киргизии одну простую формальность — вынести обвинительное заключение, на основе которого должны были арестовать Аммосова. Оно было принято 16 ноября: «Достаточно изобличается в том, что является агентом иностранной разведки» и т.д. Постановили: «Гр. Аммосова Максима Кировича в качестве обвиняемого по ст. 58-4 и 58-6 УК РСФСР» ... содержать под стражей. Не подозревается, «достаточно изобличается» — и вот, во что бы то ни стало надо было изобличить его любыми средствами и способами, а эти способы уже к тому времени применялись с достаточной эффективностью и успехом.

    Итак, Аммосов был арестован, как уже было сказано, в 4 часа дня 16 ноября 1937 года.

    Если подготовка к аресту Аммосова требовала значительного усилия и времени, то арест Ойунского был проще, только удивляет одно: почему же его не арестовали после сессии в Москве? А вот датировка первого и возможно последующих показаний явно были фальсифицированы органами НКВД — мастерами выдумки на всякие коварные замыслы и фальсификации документов.

    Зам. наркома НКВД комкор Фриновский 2 февраля дал распоряжение Иркутскому НКВД арестовать Ойунского. Текста самой телеграммы нет, но есть постановление об аресте Ойунского НКВД в Иркутской области от 3 февраля 1938 г. Обвинительная статья уголовного кодекса не проставлена, там прочерк, «избрать содержание под стражей по 1-й категории, направить его этапом в распоряжение 4 отдела ГУГБ НКВД СССР». Подпись под документом особоуполномоченного управления Иркутского НКВД ст. лейтенанта госбезопасности Шевелева. Арестован был Ойунский в центральной гостинице г. Иркутска. Ордер на арест выписан 4 февраля. Вероятнее всего, узнав о приезде депутатов первой сессии Верховного Совета, начальник управления мог дать 3 февраля устное распоряжение об аресте Ойунского Шевелеву, а ордер выписал 4-го — в день отправки Ойунского в Москву.

    В этом совершенно ясном эпизоде И. Ласков допускает две серьезные неточности и на этой основе бросает тень в адрес всех депутатов, которые «проглядели» арест Ойунского в вагоне и второе содержание арестованного. По первой категории содержали преступников, подлежащих к высшей мере наказания, по второй — отправляемых, в лагеря, а по третьей — в ссылку. Ойунского подозреваемого, а затем «уличенного» к наказанию, подлежащему к расстрелу, автор с кощунством, присущим следователям сталинских репрессий пишет: «В Якутск из Москвы Ойунский был отправлен особым конвоем в отдельном вагон-зека». Какое это было большое облегчение, поймет лишь тот, кто читал воспоминания несчастных, которых перевозили в битком набитых теплушках. В Москву из Иркутска Ойунского увезли таким же способом. Аммосова из Фрунзе привезли тоже отдельным вагоном. Вагон Ойунского прибыл в Москву 13 февраля. Ойунскому было предъявлено обвинение на следующий день после приезда в Москву, т.е. 14 февраля по четырем статьям 58 п. 1 — измена Родине, мера пресечения — расстрел, 58-ІІ — организация всякого рода вооруженного восстания — ВМН, по статьям 58-6. 58-7 то же самое — расстрел. И вот про этого человека, которого изобиличали в преступлениях по четырем статьям, присужденного к расстрелу Ласков пишет: «... Поэтому, исходя из практики НКВД, можно предположить, что у подручных Ежова был план отпустить поэта, сделав из него осведомителя». Не страшны слова, которые были добыты энкэвэдэшниками путем страшных истязаний Аммосова и Ойунского показаний, порочащих друг друга, а страшны выдумки, обобщения, оскорбления в адрес замученных и четырежды приговоренных к расстрелу ни в чем не повинных людей.

    И. Ласков выудил, так сказать, все что мог для политической компрометации Ойунского от даты письма Ойунского наркому Ежову. Дата документа проставлена 3/11-1938 года — днем ареста. Он приводит весь текст заявления и делает следующие выводы: «Таким способом, думалось ему, (будто бы ему приходилось быть в положении Ойунского П. А.), он убивает сразу трех зайцев: снижает собственную вину, отмежевывается «от подпольной организации и одновременно разоблачает ее, за что полагалось снисхождение». Нет необходимости останавливаться на некоторых оскорбительных, колючих и прочих выпадах И. Ласкова в адрес Ойунского.

    Добросовестный исследователь обязан был искать и другие источники, зная фальсификации следователей документов, диктовку их заранее ими же заготовленных текстов. Заставить писать Ойунского проставить дату по-своему для следователей — дело пустяковое. Исследователь в данном конкретном случае должен поставить вопрос: Ойунскому не предъявлено обвинение, он не знает, в чем его обвиняют.

    Иркутскому отделу незачем было снимать допрос, ибо им тоже не было ничего известно. Далее Шевелев производил вместе с комендантом тюрьмы Ю. Поповым личный обыск. Все это было занесено в протокол обыска, отобрано восемь различного рода личных документов, купленные в московских магазинах драгоценности, детские платья, ботинки, деньги в сумме 1872 р., 98 коп., часы, очки, запонки и четыре письма, в том числе Тихонову Г. П., Романову П. П. и два письма от двух москвичей-якутов. Они «препровождаются» особым конвоем для опасного преступника Ойунского. Нигде не указано, что первое признание Ойунского в виде заявления Ежову присылается конвоем, тогда как перечень документов, писем, вещей занесены в описи и переданы конвою.

    Самый главный документ, который проливает свет над этой проблемой — собственноручное показание Г. И. Иванова от 24 сентября 1956 года КГБ Якутской АССР о методах допроса и получения признания от заключенных.

    В начале данной статьи значительное место отводилось в связи с важностью документа. Г. И. Иванов, очень хорошо знавший Ойунского, писал: «Ойунского Платона Алексеевича встретил у следователя, следователь не возражал, чтобы мы переговорили. Он рассказал, что на путь ложных показаний он стал в Москве в Наркомвнутотделе, что ему там много пришлось пережить, что он был на грани смерти и был вынужден подписать ложные показания на себя и других, что после подписания лечили в больнице НКВД и в Якутск привезли использовать как свидетеля. Он также умер в тюрьме».

    Протокол очной ставки между Ойунским и Ивановым сохранился. Очная ставка состоялась 8 августа 1939 г. с 12 ч. 10 м. до 15 ч. 40 м. (Архив МБ, д. 2319, т.1, лл. 260-265).

    Ойунский был реабилитирован 15 декабря 1955 года, а свои показания Иванов дал 24 сентября 1956 года, тогда никто не знал, что Ойунский вынужденные ложные показания давал «находясь на грани смерти» в обстановке «избиения и издевательства» (ему там пришлось «много пережить»). И только после того как он давал ложные показания его положили в тюремную больницу.

    4 декабря 1938 г. зам. начальника санчасти Бутырской тюрьмы военврач 2 ранга Розовский написал представление зам. главного тюремного управления НКВД: «Арестованный Бутырской тюрьмы НКВД СССР Спепцов-Ойунский 45 лет страдает туберкулезом легких и явлениями цинги. Нуждается в усиленном питании».

    Зам. нач. главн. управления тюрьмы в свою очередь 11 декабря написал: «Направляется справка зам. нач. санчасти Бутырской тюрьмы ГУГБ о состоянии здоровья арестованного Слепцова-Ойунского Платона Алексеевича, числящегося во 2 отделении ГУГБ, по принадлежности. 15 декабря зам. 2-м и 4-м отделами направили «на текущий счет» Ойунского 50 рублей. Эти деньги поступили начальнику Бутырской тюрьмы 17 декабря 1938 года и это трактуется Ласковым до обидного превратно, как будто Ойунский, находился под «крылышком у НКВД». Действительно, как пишут авторы книги «Центральное дело» Ойунского считали «особо важным заключенным» для использования в разоблачении якутского буржуазно-националистического, троцкистско-бухаринского центра и во что бы то ни стало его надо было живым доставить в Якутск. О том, какие он давал сведения в Якутске о заключенных читатели найдут в следующем разделе.

    Сейчас самый главный вопрос: Ойунский не давал никаких сведений в Иркутске 3 февраля. Это очередная фальсификация следователей, он проставил дату под их диктовкой и весь текст мог быть продиктован ими. На листке пролита вода, левая его сторона замазана, но буквы отчетливо видны. Как известно, заключенных водой не баловали, вода могла быть и слезой Ойунского.

    Когда поступил в больницу Ойунский — неизвестно, в санчасти тюрьмы решили подкормить и поставить его на ноги.

    Итак, Аммосов и Ойунский изобличены по четырем статьям, каждая из которых приговаривала к расстрелу, их считали особо опасными преступниками, НКВД добился чудовищного обвинения своих друзей, самооговора путем страшных пыток, издевательства, истязаний и неслыханного морального террора.

                                               6. Аммосов, Ойунский и энкэвэдэшники

    И.Ласков пытается представить Аммосова и Ойунского людьми, давшими порочащие самих себя и товарищей показания, никто их не пытал, наоборот НКВД относился заботливо и предупредительно:

    1. «Выходит их, «киргизских буржуазных националистов», вовсе и не Аммосов спасал, а своими средствами энкэвэдэшник Четвертаков». Об аресте председателя Совнаркома Киргизии Щербакова: «Аммосов, выходит, и без конкретных данных настаивал на аресте».

    2. «... он вышел без потерь благодаря тому, что поставил под удар их коллегу — бывшего наркома Четвертакова».

    3. «Аммосов же на посту своем сохранился и совместно с новым наркомом Лоцмановым приступил к настоящему прочесыванию кадров».

    4. Четыре письма Аммосова из тюрьмы наркому Лоцманову, причины возникновения которых Ласков объясняет легковесно и оскорбительно: «... Не привык отчитываться в виде капитана НКВД». И это несмотря на то, что Лоцманов наложил резолюцию: «Вызвать ко мне после дачи показаний о шпионской и контрреволюционной деятельности». Тут сразу проглядывается мстительный и злобный человек, который хотел бы насладиться униженным и доведенным до отчаянного состояния вчерашним первым секретарем который осмеливался не ослушаться его — всесильного наркома. «... Лоцманов не относился к Аммосову плохо, как считают И. Николаев и И. Ушницкий».

    «... Лоцманов — человек во Фрунзе новый, с которым у Аммосова не было никаких столкновений. Во-вторых, нелепо думать, будто бы в НКВД били всех подряд. Выбивали «улики» тогда, когда не было иного способа их добыть. В случае с Аммосовым «компромат» шел сам».

    5. Во Фрунзе показаний от Аммосова не добивались пыткой. В противном случае он мог бы подать на эти пытки жалобу в НКВД СССР, а заодно отказываться от вырванных «признаний».

    И. Ласков с особенным остервенением в предвзятом тоне пытается доказать факты о тесном сотрудничестве Ойунского с НКВД. Вторая его публикация названа «Под крылышком НКВД».

    В статье было сказано «об отдельной привилегированной камере «вагон-зака» при перевозке Ойунского, о перечислении ему 50 рублей по ходатайству врача санчасти тюрьмы для умирающего Ойунского, о «задумке» подручных Ежовым использовать его, как секретного агента. Все это несостоятельные выводы и догадки И. Ласкова.

    Необоснованными являются и комментарии Ласкова к воспоминаниям жены Ойунского — А. Н. Ойунской-Борисовой. Неужели Иван Антонович всерьез думает, что грозный для заключенных следователь Мавленко будет кричать и бить Ойунского при жене. Мавленко Юрий Петрович — человек неглупый, немолодой (ему было за 40 лет), и другие сотрудники хотели выглядеть за пределами своих кабинетов и камер тюрьмы вполне респектабельными: если угодно «заботливыми», «добренькими», «милыми» и кем только угодно в глазах посторонних. Это был не только их личный престиж, но и реклама для «фирмы».

    Ласков, по-своему комментируя документ, вынес страшное обвинение Ойунскому: «Поэтому можно сказать без обиняков, что все приведенные факты свидетельствуют о тесном сотрудничестве Ойунского с органами НКВД: предоставляемые ему поблажки платой за постоянную готовность помочь следствию и хорошую память на бесчисленных «врагов».

    Во всем надо обстоятельно разобраться, причем объективно и на основе критического изучения документов НКВД и других материалов, сдерживая эмоции. Хотя, по правде говоря, читая статьи и выводы в них, сравнивая факты в статьях Ласкова и в уголовных делах Аммосова и Ойунского и других материалах, трудно воздержаться от крика возмущения и душевной боли, от стыда за исследователей, использующих нечестно многим недоступные материалы и документы.

                                                                        Аммосов

    Сотрудничество Аммосова с НКВД и его борьбу с киргизскими «буржуазными националистами и контрреволюционерами», И. Ласков черпает, в основном, из двух документов: из письма бывшего наркома НКВД Киргизии Четвертакова Ежову, написанного после снятия с должности в результате обсуждения статьи в «Правде» от 13 сентября 1937 г. «Гнилая политика ЦК КП(б) Киргизии» (Копия письма Четвертакова сохранилась в уголовном деле Аммосова). Второй документ: объяснение М. К. Аммосова о своих, якобы, ошибках по работе в Киргизии и о своей 20-летней партийной работе уполномоченному КПК по Киргизии И. И. Иванову. Они написаны им после снятия с должности первого секретаря и вывода его из состава ЦК. Датировано 11 ноября 1937 года. Вероятно от него потребовали объяснение в связи с рассмотрением его партийности.

    После статьи в «Правде» в течение четырех вечеров на партийном собрании НКВД обсуждалась деятельность Четвертакова, и он был снят с должности, как затянувший дело разоблачения врагов народа. Аммосов выступил на собрании, сказал будто бы он (Четвертаков) «не принимал мер к аресту Щербакова, несмотря на его совет». Отведя эту «критику» Аммосова, бывший нарком Четвертаков писал: «Щербаков (зам. пред. СНК) был арестован в момент приезда тов. Лоцманова, которому я рассказал о положении с делом Щербакова. Я спрашивал тов. Лоцманова: «Есть ли у него что-либо нового из Москвы в отношении Щербакова в связи с допросами Абдрахманова и других». Тов.Лоцманов посоветовал Щербакова арестовать. Постановление об аресте Щербакова было подписано мною».

    У Ласкова выходит: Аммосов настаивал, а Четвертаков защищал. Более того, из одного только этого факта (действительно ли Аммосов советовал арестовать Щербакова — надо еще доказать) автор считает: «не Аммосов спасал, а своими средствами энкэвэдэшник Четвертаков» и называет фамилию спасенных Четвертаковым киргизских деятелей Рыскулова, Юлдашева, Дударева, Джиенбаева, Исакеева.

    Каким было в действительности отношение Аммосова с предлагаемыми Четвертаковым кандидатурами на арест «врагов народа» и «националистов»?

    М. К. Аммосов в Киргизию приехал после участия на февральско-мартовском (1937 г.) Пленуме, открыто провозгласившего политику массового террора и репрессий. 22 марта он избирается исполняющим обязанности первого секретаря Киргизского обкома партии. До него был Белоцкий, восстановление которого в партию добился Аммосов. Тогда исключения из партии по политическим мотивам было равноценно аресту.

    1. Аммосов задавал вопрос о председателе СНК Исакееве, секретаре областного комитета партии Джиенбаеве, наркомземе Эссеменеманове, пред. ЦИКа Уразбекове и др. наркому НКВД Киргизии Четвертакову. Тот ответил: «Насколько мне известно по их прошлой всякого рода группировочной деятельности, эти люди — не наши. Аммосов тогда сказал: «Это неправильная установка и неправильная линия отношения к националам». В этом, де, мол, корень ошибок Белоцкого, и что это нужно немедленно исправить и оказать им полное доверие». Так писал в своем письме Ежову бывший нарком Киргизии Четвертаков.

    Лучше надо предоставить слово самому наркому по вопросу как боролся Аммосов с НКВД за честь и достоинство людей, в особенности деятелей Киргизской республики, обвиняемых тогда в политических преступлениях.

    2. Как только я получил протокол допроса Абдрахманова, с его содержанием познакомил тов. Аммосова. Последний, после ознакомления, заявил мне: «ну, в его положении он может наговаривать на кого угодно». Я был несколько удивлен таким заявлением тов. Аммосова, который вместо того, чтобы потребовать от меня немедленной проверки показаний Абдрахманова, сделал такую «мобилизующую» оценку.

    3. На 9-ом Пленуме обкома КП(б) Киргизии, тов. Аммосов, зачитывал резолюцию февральского Пленума ЦК о работе НКВД. Я подошел и сказал ему: «Мне, кажется, что те места резолюции о том, какие меры должны быть приняты в деятельности органов НКВД по борьбе с врагами, зачитывать не нужно, т.к. в зале сидят люди, которые в ближайшее время будут репрессированы».

    Тов.Аммосов на это возразил и заявил, что «теперь о НКВД можно говорить все что угодно».

    4. Переводчик доклада на 1-м съезде предупредил тов. Аммосова и напомнил ему, что Алиев фигурирует в показаниях Абдрахманова и что он в ближайшее время будет разоблачен. На это мне тов. Аммосов ответил, что «это ничего не значит».

    5. Подбирая кандидатуру на пост 3-го секретаря ЦК, тов. Аммосов спросил моего совета, что он на этот пост имеет намерение выдвинуть быв. секретаря ОК, ныне находящегося на учебе в Москве Айтматова. Я ему ответил, что буду категорически возражать, т.к. знаю, что Айтматов — националист и тут перевел ему факт — переписку Айтматова с Абдрахмановым националистического содержания. Однако это не остановило тов. Аммосова выдвинуть кандидатуру Айтматова в члены ЦК КП(б) Киргизии, и, несмотря на отводы и протесты по кандидатуре Айтматова, тов. Аммосов дважды выступал на съезде с его защитой, стараясь протащить его в Состав ЦК и только после того как на съезде нами была опубликована переписка Айтматова с Абдрахмановым, кандидатура Айтматова была провалена, причем Аммосов мне сделал выговор о недопустимом поведении, что без его ведома выступают и публикуют материалы и потребовал от меня дать ему копию письма Айтматова, что я и сделал».

    Далее Четвертаков писал, что после ареста членов социалистической туранской партии (СТП) Сульфиваева, Тыныстанова, Бабаханова, он ознакомил Аммосова с показаниями об этих арестованных о контрреволюционной и буржуазно-националистической деятельности Исакеева, Джиенбаева, Эссеменеманова и др. Аммосов сказал ему: «Учти, в их положении они будут мстить». Из этого бывший нарком делал вывод: надо искать причины покровительственного «отношения тов. Аммосова к националистам».

    6. В целях ареста Тыныстанова, Четвертаков три раза ходил к Аммосову. Он его описывает несколько даже курьезно. «Эта «волынка» тянулась полтора месяца».

    7. На основании показаний арестованных нарком настаивал арестовать НКЗдрава Шорукова и наркомзема Темирбекова. «Тов. Аммосов опять ответил мне «подождите» и провел их исключения из партии без моего участия, без рассмотрения материалов, имеющихся в отношении их.

    Бывший секретарь горкома Голодко в беседе со мной сообщил, что Аммосов крайне недоволен моими требованиями об арестах».

    Здесь надо прибавить приведенную официальную справку НКВД о покровительстве Аммосовым киргизских буржуазных националистов», постановление бюро ЦК КП(б) Киргизии о том, что «на протяжении всей своей работы в Киргизии» Аммосов покровительствовал буржуазным националистам. В статье газеты «Советский Киргизтан» сказано: «Он нетолько возглавил борьбу по окончательному разгрому и выкорчевыванию буржуазно-националистического охвостья, но, наоборот тормозил разоблачение вражеской фашистской агентуры, ничего конкретного не делал по ликвидации вредительства, усыплял бдительность партийных организаций и разоружал их в борьбе с врагами народа». (Эти и другие страшные обвинения через печать публиковались с середины сентября). Дата статьи, в которой содержатся, эти слова — 10 ноября, за 6 дней до ареста.

    О звериной ненависти Лоцманова к Аммосову были приведены много документов. И он, и следователь Аммосова Иванов после были расстреляны. О чем в справке, подписанной 10 июня 1988 г. ст. оперуполномоченным I отделения 5 отдела КГБ Киргизской ССР майором К. Абдуевым на запрос из Якутска о дальнейшей судьбе Лоцманова, сказано: «За нарушение революционной законности, применение запрещенных методов следствия в отношении Аммо-сова М.К.

    б) первого секретаря ЦК КП Киргизии и Исакеева Б.Д.

    б) председателя СНК Киргизской ССР и фальсификацию дел нарком внутренних дел республики Лоцманов и начальник отдела Иванов осуждены к высшей мере наказания. Начальник отделения Куберский был осужден на 10 лет ИТЛ». Вот каким оказался Лоцманов, который, по словам Ласкова, «пытался как-то помочь Аммосову», человек, который «никакого зла не мог питать к Аммосову», Лоцманов, Иванов, Куберский «выбивали улики» тогда, когда у них иного способа не было, а Аммосов на себя «компромат» давал добровольно, «компромат шел сам». Более оскверняющего память замученных в стенках НКВД ни в чем неповинных людей придумать невозможно.

    Перевод из тюрьмы Киргизии в Москву И. Ласков трактует примерно так: ехал Аммосов туда признавать до конца, окончательно «разоружаться» и ссылается на заявление Аммосова Ежову, датированное 28 марта 1938 г. Следователи могли продиктовать Аммосову заявление на имя Ежова позже, тем более, Аммосов 3 декабря 1937 г. из тюрьмы Фрунзе писал заявление, в котором говорил, что «мне предъявлено совершенно чудовищное, необоснованное обвинение в предательстве, контрреволюционной работе, вплоть до шпионажа». Это обвинение он считал «абсолютно необоснованным», «неверным и я его категорически отвергаю».

    И. Ласков, произвольно интерпретируя так называемое заявление Аммосова Ежову от 28 марта, со свойственной ему только легкостью и сознавая полную свою безнаказанность, отвергает с ходу показание, поданное В. С. Синеглазовой в адрес главной военной прокуратуры 7 февраля 1955 г. следующего содержания: старший следователь Мотевосов применял пытки по отношению Аммосова и других для подтверждения их «троцкистской и шпионской» деятельности. Не имея основания к такого рода обвинениям, «я категорически отказала». На одном из допросов следователь Мотевосов заявил: «Вы пытаетесь представить их кристально чистыми большевиками. Аммосов тоже полтора года не давал показания о своей преступной деятельности, но после того, как пролежал 16 суток голый на цементном полу, осознал свои преступления и теперь сидит и пишет целые тома». Он действительно показал мне объемистую папку с почерком Аммосова, но что было написано в этих документах, я не читала».

    М. К. Аммосова допрашивали в «Лефортовке», куда направляли из Бутырской главной тюрьмы наиболее непослушных, не поддающихся обработке. О чем писали многие бывшие узники «Лефортовки». Далее. С начала 1954 года началось изучение следственного дела Аммосова по заявлению жены Аммосова — Р. И. Цугель комиссией военной прокуратуры с подполковником юстиции Ерома. Комиссия изучила все показания Аммосова, собрала большое количество архивных документов, показания Кремнева А. И., Спиридонова Н. И. (Текки Одулок, Габышева А. Г., Барахова И. Н., Ойунского П. А., Донского С. Н., Гуляева П. Н., Аблязина З. Н., Чимпулатова А. Б., Засыпкиной В. П., Иванова Г. И. и многих других, получила письменное объяснение от Д. С. Дирковой, В. С. Синеглазовой, Н. Н. Захаренко, Г. И. Петровского, (причем характеристика получена от Петровского 22 декабря 1955 г.). Если использовать термин архивистов, то комиссия «перелопатила» большое количество документального и иного материала и пришла к выводу, что «Приговор военной коллегии Верховного суда от 28 июля 1938 г. в отношении Аммосова М. К. по вновь открывшимся обстоятельствам отменить, а дело о нем за отсутствием состава преступления прекратить». Причем, на третьей странице заключения комиссии приводится как установленный приведенный выше факт показание В. С. Синеглазовой и юристами высокого класса сделано заключение: «При этих обстоятельствах так называемые признательные показания Аммосова, данные в ходе следствия и подтвержденные в суде, не могут служить доказательством по делу».

    Документ подписан подполковником Ерома — военным прокурором отдела ГВП и ст. главного военного прокурора полковником юстиции Артемьевым 8 марта 1956 года. На основе этого представления военная коллегия Верховного Суда СССР полностью реабилитировала М. К. Аммосова 28 апреля 1956 года.

    Таким образом, в 1956 г. даже юристы высокого класса не оспаривали достоверность показания Синеглазовой. И главное, И. Ласков пытается ревизировать следственное дело военной прокуратуры по реабилитации, ни в чем неповинных, осужденных в годы сталинских репрессий. Подобная попытка — это, вероятно, первое печатное слово на территории бывшего Советского Союза.

    Приводится документ, подтверждающий показание В. С. Синеглазовой и страшный по своему содержанию. Документ составлен бывшим членом КПК при ЦК ВКП(б) Васильевым Степаном Васильевичем 13 января 1943 года. Он был арестован 21 февраля 1939 года, позже всех якутян, арестованных в Москве, Киргизии, Казахстане, Ленинграде и даже в Якутске по делу «Якутской центральной буржуазно-националистической, троцкистско-бухаринской организации». Будучи членом комиссии партийного контроля, он имел доступ во все тюрьмы, военные заводы и иные секретные учреждения. Васильев писал 13 января 1943 года из лагеря заключенных из Канин носа Коми АССР Емельяну Ярославскому о том, что ежовские провокаторы добывали у заключенных угодные им показания путем применения страшной пытки. «Многие из этих показаний Вам известны. Но мне известно, каким путем они добыты. Аммосов М. К. свои клеветнические показания на себя и на других, в т.ч. на меня «дал» в первой половине 1938 года в Лефортовской тюрьме (г. Москва) в результате неслыханного избиения, истязания, инквизиции (после каждого допроса его приводили в камеру в бессознательном состоянии, два месяца он совершенно не ходил). Большевик-сталинец Аммосов не выдержал физические страдания, телесные муки и оклеветал себя, других и меня. Донской С. Н. 1-й убит на допросе, как заявил мне следователь, не успев подписать свои «показания». Вам известны показания Барахова И. Н. Он потерпел ту же участь».

    Ласков даже последние минуты жизни Аммосова, вопреки всем догматам правоверных христиан, ну, как бы мягко выразиться, замазал дегтем. Он пишет: «У Аммосова был последний шанс отказаться от всех своих «признаний» на суде, как то делали другие. Жизнь это не спасало, но по крайней мере в какой-то степени очищало душу: ведь оговаривая себя, приходилось оговаривать и других». Попы перед казнью прощали грехи даже страшным грешникам, наш автор окончательно предает Аммосова анафеме. О, ужас! Надо же впитать в себя такую сильную ненависть к Аммосову.

    В начале статьи приводились факты судебного процесса (ведь суд был «открытым») над «антисоветским» правотроцкистским блоком. Всего 21 человек подсудимых в заключительном слове признавали себя виновными и просили, если это возможно, даровать жизнь. Аммосова «судили» закрытым судом, председательствовал тот же Ульрих и два дивизионных военных юриста. Дело Аммосова рассмотрено в течение 20 минут, где Аммосов якобы сказал: «Теперь он осознал свои преступления и просит суд дать возможность любым трудом искупить свою вину». Судили его по четырем статьям 58-1А, 58-7, 58-8, 58-11, каждая из которых приговаривала осужденных к расстрелу. Протокол заполнялся на заранее заготовленной, типографским способом напечатанной форме. В тот же день, 28 июля 1938 года в Москве по ул. 25 лет Октября, в доме N 23 приговор был приведен в исполнение по отношению 45 осужденных к расстрелу Военной коллегией Верховного суда В. В. Ульрихом. В тот же день, 28 июля представление на расстрел дал сам председатель военной коллегий Верховного суда Союза ССР армвоенюрист Ульрих на 57 приговоренных к расстрелу. Акт об исполнении расстрела был представлен в тот же день. Аммосов Максим Кирович в списке расстрелянных включен вторым...

    В связи с этим необходимо провести простой математический подсчет. Если каждому осужденному отводилось по 20 минут, то военная коллегия заседала без всякого перерыва в течение 19 часов. Не слишком ли большой объем для этих «товарищей»?! Они заполняли стандартные ответы на бланке, подписывали к делу конец, а тех, которых считали необходимым отправить в ИТЛ со всеми приготовлениями (просмотр документа, привод и увод из суда подсудимого) — судили за 20 минут, как это пишут в воспоминаниях бывшие узники ГУЛАГа.

    «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы, и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (так гласит Нагорная проповедь. «Новый завет»).

    П. А. Ойунскому больше досталось от И.Ласкова. Ойунского без обиняков надо признать «человеком НКВД», хотели его «отпустить из Москвы» и использовать в качестве секретного агента, жил он |под крылышком НКВД и т.д. Цитаты приведены были выше. И даже НКВД «туберкулезному Ойунскому долго не давали умереть». Продолжая логику Ласкова, прямо-таки срывается фраза: «Лучше бы раньше умер туберкулезный Ойунский». Пожелать смерти человеку раньше положенного срока — большой грех. Люди недобрые, злые, желающие людям несчастие, жестокие, коварные обычно умирают рано. Это народная мудрость, только заговоренные из таких могут жить долго, но говорят, их смерть бывает ужасная.

    П. А. Ойунский в Москве давал самооговор на себя и на своих товарищей, находясь на «грани смерти» и что он там испытал страшные муки пыток, истязаний, избиений, которые выражены в присутствии свидетеля следующими словами: «там много пришлось пережить». Протокол очной ставки, как было сказано Ойунским и Ивановым, сохранился. Оба подтвердили свою «принадлежность» к буржуазно-националистической и тому подобной контрреволюционной организации».

    Одним из последних допросов в Москве, который состоялся в течение четырех дней, с 5 по 8 января 1939 года, вероятно, после лечения в санчасти, начинается так: «Вопрос: Вы арестованы, как активный участник антисоветской, националистической организации в Якутии. Признаете ли себя в этом виновным? Ответ: Да, признаю себя виновным в том, что я до дня ареста являлся одним из руководящих участников антисоветской националистической организации в Якутии, по указанию которой вел диверсионно-вредительскую и повстанческую деятельность на территории Якутской АССР. Вопрос: Это не все, Ойунский. Следствию известно, что Вы на протяжении ряда лет вели также шпионскую работу в пользу одной из иностранных разведок. Верно ли это?». Ничего себе, «агент» НКВД Ойунский, если судить по тону допроса московского следователя.

    31 января Москва отправляет Ойунского в Якутск как особо опасного преступника по первой категории.

    В Якутске, по представлениям И.Ласкова, Ойунский ничего не делал, «в Якутске с него не было снято ни одного допроса!». И даже по отношению к следователям, в частности, грозного Мавленко, у Ойунского появляются командирские нотки о том, почему его жене не предоставляют работу и тут-то должен был «вытаращить глаза» всемогущий Мавленко, но тот заискивающе говорит: «Почему вы не сказали мне». А может, Ойунский несколько раз до этого обращался, а ему с наглостью, свойственной энкэвэдэшникам, отвечали, что жена ваша давным-давно работает. Но дело не в этом. Ласков подгоняет все материалы к заранее им выдуманной цели. В действительности Ойунского в Якутске допрашивали много раз, мучили и пытали!

    Прокуратура Якутской АССР с 1955 г. начала заниматься и изучением дел репрессированных в период сталинщины. В показании Заздравного Василия Михайловича 28 ноября 1955 г. сказано, что сам нарком Некрасов, следователь Иванов, начальник внутренней тюрьмы били арестованных. Некрасов избивал Певзняка, Аржакова. «Это обстоятельство я знаю потому, что указанных лиц выводили из тюрьмы и принимал их лично». В то же время в Прокуратуру Якутской АССР поступило показание Московского Ивана Ивановича, проживающего по улице Дзержинского 23, кв. 5 г. Якутска. Он окончил в 1936 году национальную военную школу, в день подачи заявления он находился на этой же работе. Он видел Байкалова К. К., которого допрашивали ночью. «С допроса шел неуверенно, шатался, на ногах держался некрепко», Певзняк болел, он видел «ушиб в области холки», происхождение которого он не знал. О П. А. Ойунском сказано следующее: «Видел Ойунского, писателя, он также неоднократно допрашивался в ночное время, приходил утром в 6 часов, днем ему спать не давали. Этот прием повторялся несколько раз. Он болел и когда даже много начал кашлять, то по распоряжению тогоже Бахненко, постель убиралась и Ойунский оставался на голом полу».

    Действительно, нет протоколов допроса Ойунского в Якутске. Почему НКВД решил изъять их из дела — неизвестно.

    В 1939 году были арестованы молодые якутские интеллигенты М. М. Романов, Н. М. Заболоцкий, Д. В. Пермяков, Т. И. Поскачин, Г. В. Студенцев.

    ... При многочисленных допросах под страшным избиением и пыткой, под диктовку следователей они писали порочащие показания и на себя и на других, в том числе на Ойунского. Поскачин Георгий Илларионович в показаниях от 28 октября 1938 г. говорил, что он по просьбе Ойунского из кассы Наркомпроса отнес 2 тыс. рублей перед его отъездом на первую сессию Верховного Совета СССР. Они выпили и посидели до часу ночи. Далее показал, что по его просьбе он назвал «неизвестных членов контрреволюционной организации Местникова Тараса Павловича, Новикова Владимира Михайловича, Романова Ивана Михайловича, Слепцова Николая Иннокентьевича, Местникова Василия Васильевича». На суде, которой состоялся 14 апреля 1939 г., тот же Поскачин сказал: «С Ойунским я связь не держал и не имел, был только первый раз в жизни в квартире Ойунского, когда он уезжал в Москву, по доверенности получил 2000 рубл. и передал его жене, вот и вся моя дружба с Ойунским».

    И. М. Романов на том же суде об Ойунском говорил: «Ойунского я до 1933 года не знал, а узнал его по приезду в Якутск, в 1935 году как работника искусств ЯАССР, но с ним дружеских или других отношений не было». Далее «Показания мои на предварительном следствии написаны под диктовку следователя Исхибаева, и он же их отредактировал, а я их подписывал, по их вынуждению и под давлением следователя Исхибаева».

    На этом суде Ойунского не вызвали в качестве свидетеля, хотя на суде были допрошены 17 человек, многие из которых были заключенные.

    У следователей на то были причины. Дмитрий Кононович Сивцев-Суорун Омоллон был арестован НКВД 2 ноября 1938 г., как «буржуазный националист», «шпион» и «вредитель». По его делу П А. Ойунский был допрошен помощником II отделения и II отдела УГБ НКВД ЯАССР Кругловым. Допрос начат в 21 ч. 15 мин., закончен в 22 часа 10 мин. 23 февраля.

    «Вопрос: Следствие располагает данными, что Сивцев Д. К. Вам известен как участник буржуазно-националистической контрреволюционной организации. Подтверждаете ли это?

    Ответ: Нет, не подтверждаю.

    Вопрос: Арестованные участники контрреволюционной организации Местников Т. П., Романов дали показания, что им известен Сивцев как участник контрреволюционной организации именно через Вас. Следствие требует дачи правдивого показания по этому вопросу.

    Ответ: Мне никто не говорил, что Сивцев является участником буржуазно-националистической контрреволюционной организации и Сивцева Д. К. как участника этой организации не знаю».

    В кассационной жалобе от 13 августа 1939 г. Тарас Павлович Местников писал: «Ярый враг народа и шпион Ойунский суду показал, что мне он никаких заданий не давал, что он меня не вербовал, но я-то слышал от Жиркова, что будто я состою в контрреволюционной организации, поэтому думал, что я являюсь врагом и со мной он говорил о постановке в театре произведений, «возвеличивающих прошлое Якутии».

    Действительно разговоры с Ойунским о постановке его произведений были, в этом отношении на меня нажимал обком ВКП(б), ЯЦИК, комитет по делам искусств. Возможно, Ойунский имел враждебное отношение, но его признание, что он меня не вербовал и не давал мне заданий — полностью меня реабилитирует».

    Тарас Павлович Местников — один из выдающихся деятелей искусств республики понял, что Ойунский его спасает, но вынужден был считать его «ярым националистом и шпионом», ибо не было никаких просветов для спасения самого Ойунского. Этими эпитетами он ничего не прибавляет и не дополняет.

    Мучители Ойунского и многих других, следователи Вилинов Абрам Яковлевич, 1892 года рождения, и Мавленко Юлий Петрович, 1896 г. рождения «за практику извращений методов следствия» были арестованы. Ойунского в живых не было. По их делу в качестве свидетелей были привлечены 132 человека, большинство из которых составляли заключенные. Многие написали о зверствах следователей Мавленко, Вилинова, Иванова и о их коварстве, о провокаторах. Никто из них ни единым словом не написал об Ойунском как об агенте НКВД. Наоборот, бывший член Верховного Суда Емельянов Иван Дмитриевич 20 января 1941 года по уголовному делу следователей показал: В июне 1939 г. раза два меня вызвали на очные ставки с Ойунским и Пономаревым. Очные эти ставки производил Демин.

    Так как еще в сентябре 1938 г. допрашивавший меня следователь Ощепков зачитывал мне показания Ойунского, который в числе завербованных им в контрреволюционную организацию называл меня, и я его считал признававшимся, а также будучи информированным тогда следователем, что на всех названных мною лиц, и том числе и на Пономарева в НКВД имеется достаточно материалов, на очной ставке с Ойунским, боясь репрессий, я подтвердил, что действительно завербован в контрреволюционную организацию Ойунским, но последний это категорически отрицал». «В отношении Ойунского, Пономарева, а также и в отношении остальных названных выше мною лиц я заведомо дал следствию ложные клеветнические утверждения исключительно из-за боязни репрессии».

    На многие вопросы вместе с приведенными документами арестованных проливает свет письменное показание И. М. Левина об Ойунском в связи со следствием дела Мавленко и Вилинова. Поскольку автор показания представляет редкий тип провокатора, ставший таковым не по своей воле, но отправивший многих к расстрелу, есть необходимость немного остановиться на его личности. Левин был |одним из руководителей «Якутзолото», 1887 года рождения, уроженец Винницкой области, участник гражданской войны, 18 лет работал в Якутии, член обкома ВКП(б), РКИ и член Якутского правительства, жил и работал на Алдане. О первом секретаре обкома партии он показал: «... Певзняк не разоблачал меня, а наоборот, часто спрашивал у меня совета и проводил их в жизнь. Нечего говорить — хороший был советник у первого секретаря Якутского обкома ВКП(б), который обманным путем пробрался в партию, чтобы лучше и легче бороться с партией и рабочим классом. Советник, который является активным врагом народа, изменником Родины, шпионом, диверсантом и террористом, усиленно подготовлявшим в 1937 году террористический акт над членом Политбюро, соратником великого Сталина Кагановичем Лазарем Моисеевичем. Советник с двадцатилетним стажем активной борьбы с партией и советской властью». В 1940 г. Левин был осужден судом на 20 лет, когда стал вопрос о реабилитации, в 1956 г. по предложению комиссии Прокуратуры республики, Верховный суд Якутской АССР привлек его по другой статье уголовного кодекса — за провокаторскую работу, ставшую причиною арестов и расстрелов более 200 ни в чем неповинных граждан.

    В ходе следствия уголовных дел Вилинова и Мавленко Левин 6 декабря 1940 г. показывал: «Я много вреда причинил государству, давая ложные показания о большом количестве людей по обвинению их в контрреволюционной деятельности в Якутии и на Алдане... Я дал согласие и подписывал протоколы, а также писал показания по заказу Вилинова и Мавленко, после того как они длительное время применяли нечеловеческие меры воздействия... Меня били в течение 49 дней...» Он перечисляет очень много фамилий, людей, которые продиктовал Вилинов как врагов народа. «Больше не помню фамилий, диктовал мне и других и вот всех их я оговорил, ничего о них не зная, не зная представления о какой-либо их контрреволюционной деятельности. Писал о них по установке и схеме, продиктованной Вилиновым...» К нему в камеру приводили или его самого садили в камеру к заключенным, чтобы он их обрабатывал. Он в этом деле достиг большого искусства. В своих показаниях он перечисляет фамилии тех, которых он обработал. Это Бояров, Пономарев, Данил Попов, Роман Попов, Байкалов, Бубякин, Неустроев, Львов, Ковынин, Меркулов, Местников Т. П., Стародуб, Кузьмин, Халмашкеев, Зызо, Аввакумов, Суханов, Габышев, Саввин, Яков Николаевич Куприянов, Емельянов и др.

    По списку под номером 16 у Левина проходит П. А. Ойунский. О нем в показаниях Левина написано: «Ойунский — бывший директор института языка и культуры, бывший член Верховного Совета, его посадили ко мне, чтобы я информировал Мавленко, каково у него настроение, поддерживать настроение, чтобы не отказывался. Он умер от чахотки в тюремной больнице, где лежал 2-3 дня».

    Следователи действительно боялись суда над Ойунским, который категорически отказал дать показание об участии в контрреволюционной организации И. Д. Емельянова, Т. П. Местникова, Д. К. Сивцева, которых раньше (кроме Д. К. Сивцева) считал участниками контрреволюционной организации. Уничтожение его показаний в Якутске тоже становится понятным с этой позиции. Якутские следователи в результате допроса прибавили Ойунскому еще одну статью 58-2. Таким образом, его должны были судить по пяти статьям, т.е. он превзошел одной статьей своего друга М. К. Аммосода.

    П. А. Ойунский умер от туберкулеза легких в больнице Якутской тюрьмы 1 октября 1939 г. в 10 часов вечера. Мертвые молчат. Но у И. Ласкова они оживают. «До суда Ойунский не дожил, — пишет он. — А его показания продолжали действовать и после его смерти. Мертвый топил живого». Какая беспощадность и жестокость по отношению к замученному человеку, которого наше поколение не видело и даже не слышало его живого голоса. Откуда же все это?!

    Иногда думается, что нужен ли был следователям живой Ойунский в свете приведенных документов, особенно после прощупывания настроения Ойунского Левиным?! Не получает ли документальное подтверждение уверенность Дмитрия Васильевича Кустурова, высказанная в его замечательной книге на якутском языке «Последние дни П. А. Ойунского» (Якутск, 1993) в том, что Платон Алексеевич на суде отказался бы от всех своих прежних клеветнических показаний на себя и на друзей, товарищей и знакомых. НКВД не хотел, чтобы Ойунский предстал перед судом, возможно, и поэтому садили больного, надрывающегося кашлем, на голый цементный холодный пол, не давали спать после изнурительных допросов.

    Что касается версии о том, что мертвый Ойунский «топил живых», то задумайтесь над показанием И. Д. Емельянова от 20 января 1941 г. после смерти Ойунского. Как бы извиняющимся тоном перед светлой памятью, он говорил, что в отношении Ойунского дал заведомо «ложные клеветнические утверждения исключительно из-за боязни репрессии». Были и среди заключенных такие смельчаки, которые и в тех страшных условиях не хотели осквернить имя великого сына якутского народа. Ради этого они добровольно шли на истязания.

    Второй секретарь Таттинского райкома партии Семен Яковлевич Эртюков в своих показаниях по делу Виницкого и Мавленко в январе 1941 года писал, что 14 сентября 1939 года его вызвал следователь Демин и предложил подписать приготовленный им протокол в форме вопросов и ответов с включением в этот протокол членами контрреволюционной организации всех тех лиц, которых я указал в своем списке, прибавив самостоятельно от себя, что завербован в контрреволюционную организацию Ойунским и что я готовил вооруженное восстание.

    Я с этим, не согласился, указывая, что завербован Поповым Данилом — первым секретарем райкома партии и поэтому отказался подписать протокол. Тогда Демин дал мне бумаги и велел мне написать свои предложения, и как только я закончил свою писанину, в которой указывал, что я завербован не Ойунским, а Поповым Данилом, то Демин начал меня избивать кулаками, нанося удары в лицо (два удара) и несколько ударов в грудь и в живот, после этого я согласился протокол подписать с одним лишь изменением — вместо Ойунского моим вербовщиком записал Попова, но с оставлением в протоколе вооруженного восстания в Якутии, в подготовке которого инкриминировалось и мне обвинение».

    Пели ли «Реквием» по Ойунскому? Николай Максимович Заболоцкий, который был осужден на 15 лет лишения свободы, вместе с Иваном Михайловичем Романовым и Поскачиным Григорием Иннокентьевичем через забор тюрьмы увидели возвращающегося с очередного допроса, отощавшего, с лицом белее бумаги П. А. Ойунского. Долго они смотрели друг на друга, разговаривали глазами, смотрели с любовью и лаской и, что они тоже прошли сквозь огонь, воду и медные трубы. Вскоре они услышали весть о смерти Ойунского. Этот день писатель считал одним из черных дней в стенах тюремного заключения. Для кого как? Для писателя смерть Ойунского «самый черный день», для другого вместе с энкэвэдэшниками тех страшных лет — день смерти еще одного «контрреволюционера, националиста, шпиона, доносчика НКВД».

    Кстати, несколько слов о Николае Максимовиче Заболоцком и его кассационной жалобе, в которой есть такие строки: Кулаковский, Софронов, Неустроев умерли «советскими людьми, которые в свое время давали на основе критического реализма ярчайшую картину колониальному режиму, деспотизму и гнету местных феодалов и одновременно показывали бесправное положение трудового народа в условиях господства царизма (произведения Никифорова, Софронова, Кулаковского и др.) мы, лично я, считаем прогрессивными». Это он писал в тех условиях когда Никифорова, Кулаковского, Софронова, Неустроева считали идеологами якутского буржуазного национализма, контрреволюционерами, шпионами, учителями «современных разоблаченных врагов народа». Вот настоящая мерка совестливого, честнейшего, гуманного истинного писателя-правдолюбца и борца за честь и достоинство братьев по перу.

                                                                  7. Вместо заключения

    Закончено рассмотрение основных направлений статей И. А. Ласкова. Вне поля зрения остались некоторые положения, как например, М. К. Аммосов вместе с А. А. Андреевым — членом Политбюро, снимали первого секретаря КП(б) Узбекистана Акмаля Икрамова, отношение Сталина к Аммосову, его письма, телеграммы Сталину и т.д. Если действительно Аммосов принимал участие в снятии Икрамова, то удивляться этому не приходится. Члены Политбюро С. В. Косиор, В. Я. Чубарь разоблачали как врагов народа Каменева, Зиновьева, Рудзутака, маршала Блюхер-Тухачевского. Вскоре сами были уничтожены. Это был «наработанный» и безотказный прием механики сталинских репрессий. Но в утверждения Ласкова верится с трудом. В телеграмме Сталину и Бурмистенко от 23 сентября 1937 года после выхода статьи в «Правде» от 13 сентября Аммосов писал, что идет соревнование в деле исключения из партии, провокационные выступления с политическим обвинением, просил в своих указаниях прекратить это дело, и он включил фразу: Основываясь на своей беседе с Андреевым в Ташкенте, на бюро он «сделал заявление» о своих ошибках. Если И. Ласков основывается только на этом документе, то ему придется доказать свое утверждение фактами, а не догадками.

    В одном из донесений в это время писалось, что Аммосов ездил на юг Киргизии и долго ехал вдоль границы и агент резюмировал, что это неспроста. Может быть они ездили смотреть границы. Эти и другие вопросы надо исследовать, вырывать отдельные фразы из общего контекста документов — самый распространенный метод любой субъективной писанины. Для того, чтобы вынести более правильное суждение по какому-либо конкретному сюжету, вопросу, теме, надо рассматривать весь комплекс порою взаимоисключающих документов и материалов.

    Я все время задавался вопросами: кто они — Аммосов и Ойунский для нашего якутского народа, для каждого из нас? Вписываются ли они в современную нашу жизнь? Почему Ойунского должны защищать, а Аммосова оставлять на задворках? Кто такой И. Ласков? Что за газета «Молодежь Якутии»? Что за силовой государственный орган в прошлом и в настоящем под названиями Чека, ГПУ, НКВД, КГБ (ныне Министерство безопасности)? Хочу по этим вопросам высказать свое мнение лапидарно, не как специалист-историк, а как гражданин республики и самый рядовой человек.

    1. Аммосов и Ойунский были людьми громадного общественно-политического заряда и духовной мощи. Они воспитали свою душу на самых благородных и гуманистических идеях коммунистического учения и каждый из них на своих участках деятельности честно и бескорыстно трудился. Идеалом их жизни была забота о благе трудового народа, процветание страны. Аммосов — человек с великим государственным умом и великим организаторским талантом, был аналитиком, интернационалистом, патриотом своего народа. Ойунский, обладая выдающимся государственным умом, был великим писателем, тружеником, талантливым научным работником. Ум его работал как часовой механизм. Это значит — строго равномерно, логично до тех пор, пока не исчерпает до дна поставленную цель. Поэтому в их лице якутский народ видит идеал своих сыновей, детей, идеал будущего якута.

    От того, что они оба были коммунистами, считали себя верными ленинцами, сталинцами — кому было плохо от этого?! Они могли быть великими демократами, кадетами, республиканцами, и в этом качестве трудились бы также, как и в качестве коммунистов, оставили бы глубокий след в сознании, кому было бы плохо?! Что они сделали плохое будучи коммунистами? Расстреливали людей — нет. У нас в Якутии после преодоления ужасного «военного коммунизма» делили людей по классовому принципу? — Нет. Заблудших, обманутых, сознательных, убежденных противников советской власти и идеи коммунизма преследовали? — Нет. Не было этого. Поголовно всех реабилитировали, и даже эмигрировавших за границу участников восстания 1921-23 годов, за что они сами расплачивались в 1937-1939 г.г. Во многих документах НКВД неспроста Аммосова считали «матерым буржуазным националистом и шпионом», а за ним непременно называлась фамилия Ойунского.

    Поэтому осквернение памяти этих двух великих сыновей нашего народа каждый сознательный якутянин-патриот воспринимает как оскорбление и надругательство над своим личным достоинством и честью.

    2. Иван Антонович Ласков — писатель, очеркист на исторические сюжеты. Каюсь, его художественные произведения не читал, а вот статьи, возможно, с малыми пропусками, читаю постоянно, и удивляюсь, не нахожу ни одной серьезной статьи, где он показал бы деятелей Якутии, прежде всего братьев по перу, с положительной стороны. Интерпретации свои на исторические сюжеты (пусть это будет о происхождении якутского народа, гражданская война в Якутии), он хочет видеть как объективную историю гражданской войны, опубликовав показания Ойунского и Аммосова, выбитые у них в застенках НКВД.

    Меня шокирует, когда я читаю у Ласкова, что «власть в НКВД сменилась, место Ежова занял более либеральный Берия». Виницкий и Разин — посланцы главного управления государственной безопасности НКВД, с приездом которых в камерах повсюду были слышны стоны, крики пытаемых, прямо заявляли, что они «посланцы Берия». А после них нарком Некрасов заявлял, что он выдвинут на пост наркома Якутии «по рекомендации Берия» и что он, Некрасов, «работал у Берия в Грузии инструктором». Это из показаний Г. И. Иванова. Прочитав отклик-возмущение библиотекарей отдела национальной и краеведческой литературы Национальной библиотеки республики под заголовком «Кто новый Берия?» про себя подумал — очень удачное название. Там имеются такие совершенно правильные строки: «Тогда повторно придется заклеймить и осудить всех жертв репрессий. Кто новый Берия, господин Ласков?». Вопрос, содержащий методологический характер поставлен совершенно верно.

    Супруга Ивана Антоновича Ласкова — якутка, писательница, полуфантастические и приключенческие рассказы и повести которой читаю с удовольствием. Якуты почитают и уважают хороших родственников. Зятья, по нашему обычаю, должны считаться с семейными традициями, высоко держать честь и достоинство родственного клана, тем более, если зять переселяется в семью своей супруги. В данном случае любить из большого клана родственников только одну, а остальных презирать — это ужасно. Полная несовместимость. Что делать?

    3. «Молодежь Якутии», вот уже четвертый год, пишет только негативное о наших лучших людях, о писателях, ученых, государственных деятелях. Русская аудитория республики только и читает очень неприятное о якутах, об их истории, образе жизни, культуре. Об Ойунском, Аммосове, Семене и Софроне Даниловых, о Башарине, В. Н. и М. С. Ивановых, Федосееве и многих других. Зачем? Почему? Кому это надо? Не лучше ли газету сделать читабельной за счет не этих, а за счет публикаций интересных материалов об экзотике нашей жизни и быта прошлого и настоящего. Ведь этого у нас достаточно. Конечно, если не считать всенародный летний праздник «ысыах» обыкновенным деревенским хороводом.

    И вот я думаю. Вдруг появится такая газета на якутском языке, которая начнет поносить налево и направо Пушкина, Толстого, Достоевского, Шолохова и других писателей, великих государственных мужей России Ярослава Мудрого, Александра Невского, Дмитрия Донского, Петра Великого, великих ученых Ломоносова, Менделеева, Курчатова, Королева... Что тогда зародится в душе читателя-якута о русском народе?

    История распорядилась так, что нам жить вместе, трудиться и умирать — на этой якутской земле. Не лучше ли попытаться впитать чувства взаимного уважения, терпимости, благородного отношения друг к другу, чувства искренней дружбы и товарищества, Они на грешной земле, в особенности в нашей России, стали на современном этапе дефицитом. Только мир и согласие между нашими народами республики принесут всем нам спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.

    4. С возникновением государства, как его глаза и уши, появляются секретная служба, агенты, доносчики, которые следят за тем, что происходит внутри данного государства и за его пределами. Советское правительство первым делом до основания разрушило тайную полицию, лишилось веками накопленного опыта борьбы с противниками существующей власти и главное — классных специалистов.

    20 декабря 1917 г. Советское государство было вынуждено создать ВЧК, на местах — ЧК, по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем. Она сразу же стала внушительной политической силой, ввиду особого положения — правом вершить судьбами людей и секретности всей ее деятельности. Этот карательный государственный орган часто превышал свои полномочия, в особенности после убийства из-за угла ряда руководителей нового государства и ранения Ленина, а затем — в годы гражданской войны. К концу 1920 года правительство стало беспощадно карать нарушителей революционной законности и «красных» террористов. По предложению главного чекиста Дзержинского в стране была введена отмена смертной казни.

    Начиная с конца 1923 года, реорганизованное ГПУ (Главное политическое управление) возвращалось к методам и средствам периода военного коммунизма и стало грозным оружием в руках Сталина в его борьбе за власть против своих политических оппонентов. С конца 20-х годов ГПУ переходит к массовому физическому террору, установленному в стране диктатурой одного человека, завершившего государственный переворот репрессиями 1935-1941 годов. С этого времени до хрущевского оглушительного удара по престижу органов государственной безопасности внутренняя полиция имела прямое подчинение Сталину. По приказу диктатора она могла арестовать, расстрелять кого угодно: членов Политбюро и секретарей ЦК партии и правительства, в том числе главных энкэвэдэшников, первых секретарей ЦК, краев, областей партии, не говоря о чиновниках любого ранга.

    Фактическая политическая и судебная власть находилась в руках диктатора и исполнителей его воли — энкэвэдэшников. Были уничтожены все члены Политбюро ЦК ленинского периода, кроме Фрунзе, все заместители Ленина по Совнаркому, из пяти маршалов довоенного времени — трое, два наркома НКВД, более 70 процентов первых секретарей ЦК, секретарей крайкомов и обкомов, множество ученых, писателей, артистов и т.д. Аммосов и Ойунский попали в жерло этой адской машины уничтожения личностей, как люди, потенциально представляющие опасность для создания в стране диктатуры.

    После нанесенном на XX съезде партии ощутимого удара по престижу этого тайного всесильного органа, энкэвэдэшники стали зависимыми от воли генсека, первых секретарей республиканского, краевого, областного комитетов партии. Если в стране установится диктатура одной личности, то органы безопасности верой и правдой будут охранять, защищать диктатора, служить для утверждения его власти.

    Архив Комитета государственной безопасности считался особо важным секретным объектом. В 1991 году правительство открыло доступ к некоторым документам. Лично я весною и летом того же года имел возможность работать над документами 20-х годов, изучал материалы о так называемых заговорах против советской власти. В документах очень много противоречивого и сложного. Поэтому, кроме двух-трех статей, пока ничего не опубликовал. В одно и то же время, только в отдельных кабинетах, я работал с И. А. Ласковым, который изучал «уголовное дело» Аммосова и Ойунского. Тогда начальником архива был подполковник Аскольд Евгеньевич Суровецкий. Ныне, следуя по стопам Ивана Антоновича, я изучал материалы, связанные с именами Аммосова и Ойунского. В этом, 1993 г., в правила доступа к архивам Министерства безопасности внесены новые коррективы. Новым начальником архива МБ Республики Саха (Якутия) стал подполковник Анатолий Иванович Карамзин. Пользуясь случаем, приношу ему свою благодарность за корректное отношение во время моей работы.

    В заключение хочется сказать, что опасно выплескивать эмоции через край, ибо речь идет об очень серьезных вещах. Надо всегда помнить, что добрые отношения между народами, мир и спокойствие — превыше всего. В особенности, в наше время с недоброжелателями нужно разговаривать, ссылаясь только на точно выверенные факты. А они всегда бывают самым убедительным аргументом.

    В публикации использованы: «Айымньылар» (соч. П. А. Ойунский, т. 7), материалы Архива Министерства безопасности Республики Саха (Якутия), газет «Известия» (N 3 (290) 1989 г.), «Молодежь Якутии» (4, 9, 16, 25 июля 1993 г.), «Им завещано», Н. М. Заболоцкий (Якутск, 1965 г.).

    Егор Алексеев,

    ст. научный сотрудник ИЯЛИ ЯНЦ РАН.

    /Советы Якутии. Якутск. № 168. 3 сентября (С. 4-5); № 169. 4 сентября (С. 4-6); № 171. 8 сентября (С. 4-5); № 172 9 сентября (С. 4-5) 1993./

                                             ТААС МЭЙИИ – КАМЕННЫЕ МОЗГИ

    В последнее время просто радуют очень серьезные исследовательские опусы писателя Ивана Ласкова. Да, сильно пишет мужик! И очень хорошо знает жизнь, особенно северян. Не только якутов, юкагиров, шахтеров, речников, хорошо разбирается в жизни осетров и ершей. |

    В своей критической статье на повесть Николая Лугинова «Таас тумус» — «каменный клюв» И. Ласков пишет: «На берегу Лены, в десяти километрах от крупного рыбацкого поселка, стоящего также на берегу, расположен склад товаров и торговый ларек. Почему он находится именно здесь, где его , легко разграбить, а не в поселке — неизвестно». Силен критик: не в бровь, а в глаз!

    Действительно, неизвестно, почему бывают мелкие и глубокие места у реки. Почему легко разграбить склад и ларек, но никто не грабит. Неизвестно, почему мы, якуты, и другие северные народы, аж, до 60-х годов амбары и дома на замок не закрывали. Просто в голове не укладывается!

    «Окрестные жители приезжают сюда на лодках за ... мебелью. Какую мебель увезти на лодке, автор не думает», — продолжает Ласков. Конечно, зачем ему думать, ему бы только написать. А если все-таки подумать, так хорошая привозная стенка, если, конечно, таковая имеется на складе ларька, весит порядка 200 килограммов, а лодка может увезти не больше 500...

    «Автору явно невдомек, что в плохую погоду на моторных лодках вообще за товарами не отправляются», — раскручивает далее критик. Это же ясно, как день. В плохую погоду товары никому не нужны. Товары нужны людям только в ясную погоду. В одной хорошей песне поется: «Полгода плохая погода, полгода — совсем никуда». Если полгода плохая погода, то людям полгода никакие товары не нужны? Нет, Николай Лугинов явно не слышал этой песни! Жители наших северных районов, конечно же, ее знают, и в плохую погоду вовсю плавают по своим нуждам. Плавают и в дождь, и в снег, и в ветер, и в град. А вот за товарами — «не отправляются». Никогда.

    ... И просто возмутительно ведут себя рыбы, от ерша до осетра, ведь ясно же, что нельзя им попасть в одну сеть! «И как это довольно большая щука посмела намотать на себя почти половину сети и вдобавок намертво вцепиться зубами в этот клубок». Ведь ей же известно, что это не понравится кое-кому. Непонятно и поведение осетра, посмевшего не перевернуть лодку, простите, «ветку» Тойбола, ведь ему же тоже известно, что «ветка» крайне неустойчива». Да, здесь «нелепица на нелепице». Мне очень импонирует знание И. Ласкова поведения не только ершей, окуней, но и более серьезной рыбы — осетра. Только вот смущает одно обстоятельство: большая рыба может попасться на мелкоячеистую сеть, а маленькая в большую ячею — нет. Ну, ничего, «промашка вышла». Видно, автор повести никогда не чистил ни ершей, ни окуней (мы-то с Иваном Антоновичем в этом деле собаку съели). На рожок ершей сажают с чешуей, обычно через рот. С детства помню вкус вот так зажаренного ерша «величиной с мизинец». Объедение! Запах!

    Но вот опять огорчение. Как это автор посмел не по правилам обвалить шахту! Ну, никак нельзя обваливаться шахтам, если их не берет даже кирка (!). И как это мужчины «сразу берутся за кирку?». Положение отчаянное, тут нужно пустить мощную землеройную технику. Особенно хороши мощные тракторы фирмы «Хитачи» с огромным клювом, американский бульдозер «Катерпиллер». Не нравится мне все это!

    Опять же не по правилам, Одон становится капитаном. В годы войны ему нужно было заканчивать институт водного транспорта или мореходку, по крайней мере, речное училище. А вот поди ж ты!

    Николай Лугинов не знает, что (как пишет Ласков): «... на фронт ушли сотни ленских речников. Четверым из них присвоено звание Героя Советского Союза». Очень досадное незнание истории! Зная Н. Лугинов об этом, пятым героем был бы Одон Догдоев! И был бы у юкагиров свой герой!

    А дальше — больше. Н. Лугинов не знает действий речников. Перед тем, как спустить трап, речники «расшаркиваются», как в светском рауте. Капитан Одон должен держать длинную, возвышенную речь, выполнить ритуал приставания к берегу (обязательно). И только потом направить свое «большое судно, которое и по морю ходит, к незнакомому берегу реки». (На которой он вырос, набирался знаний, мужал ежегодно). Как говорится, Лугинов совсем потерял «фарватер». Как это он не знает, что люди, выросшие на реке, не знают ее берегов.

    ... Ну, никак не могут набраться уму-разуму рабочий рыбозавода Тойбол и его жена Даайыс и упорно не желают переселиться в поселок. У Даайыс так нет больше никаких забот, как только «отвлечься от горя», и только потому она каждый день ходит «за две версты от дома». И уж совсем непонятно, как она посмела не брать декретный отпуск по беременности, который Минздрав и Правительство СССР установят через энное количество лет спустя после описанных в повести событий? Могли же эти дуры-роженицы в те годы работать до самых схваток, а через три дня после родов шли колоть дрова, доить коров, долбить уголь, солить рыбу?

    Вот какая «нехорошая» Даайыс! Она потом даже умрет, чтобы угодить автору. Не лучше и Тойбол: у жены на носу роды, а он оставляет ее одну, отправляясь на другой берег Лены на охоту, чтобы запастись на зиму мясом.

    И вообще, надо было бы запретить нашим диким оленям мигрировать в сентябре (ведь их мясо не замерзнет, потому не сохранится). Тем более, Даайыс предстоят роды... К тому же этот Тойбол такой дурак, что не догадается засушить оленье мясо. А сушеное мясо, между прочим, такой деликатес! Вы никогда не пробовали, дорогой Иван Анатольевич? Советую.

    Автор повести, конечно же, об этом не подумал. И зачем ему понадобилось «расправляться» с женщиной «вдали от людей»? (Для развития сюжета?). И эти изверги-речники, тем более Одон Догдоев! Мало того, причалив к берегу во время родов Даайыс, решили принять у нее роды на борту судна. Без врача, без акушерки. Да еще эти «преступники» прихватили с собой ребенка умершей, непреминув завернуть его в какую-то тельняшку. Ну, ни в какие рамки!

    Между прочим, такое же «преступление» совершил старик Мэкчиргэ сорок три года назад, когда восемнадцатилетний фельдшер не смог принять меня. Только, в отличие от Даайыс, моя мама, к счастью, не умерла от потери крови...

    Думаю, только вы, уважаемый Иван Антонович, единственный знаток северной жизни. А вот Лугиновы и прочие другие якутские писатели ее, нашу северную жизнь, не знают.

    «Нет, знание жизни — отнюдь не мелочь для писателя, — утверждаете вы. — Фальшивые детали быта, труда, поведения делают фальшивыми и характер, сюжет — все произведение в целом».

    Вы всегда и во всем правдивы, не терпите фальши. Вот и Ойунский, оказывается, умер фальшиво... Вами проделана огромнейшая работа. Более того, фундаментальный труд в области литературной критики. По-моему, ваш последний опус «о трех ершах» войдет в анналы мировой литературной критики и даже потянет на разные премии («где-нибудь в Алжире», может, и получите их).

    А что до Ерша, то у него, кроме названия — хаахынай, есть еще и кликуха — таас мэйии, что в переводе на русский означает «каменные мозги». Слово таас по-якутски, помимо камня, означает и стекло (прозрачное). Так что у нашей рыбешки Ерша еще и Прозрачные Мозги. Это вы хорошо поддели Николая Лугинова, с ершами. У нас с вами общие помыслы — во все вносить ясность. Наши помыслы прозрачны, как мозги у Ерша.

    Так кого же следующего будем «ершить»? Может быть, Суорун Омоллона, а может, Ивана Гоголева? Впрочем, какая разница, вы начните только, а уж я подтянусь...

    Александр Бурцев.

     /Советы Якутии. Якутск. № 173. 10 сентября 1993. С. 5./

                                     ОЙУНСКИЙ  ВСЕГДА  ОСТАНЕТСЯ  ОЙУНСКИМ

    ... Мы много сегодня знаем о частной жизни гениальных талантов — Пушкине, Толстом, Есенине, Маяковском. Узнали о их «грехах», ошибках, проступках. Но нами это просто не воспринимается, мы не обращаем внимания на такие «мелочи», поскольку сделанное этими людьми гораздо чище, выше, по масштабу огромней, и они сами давно уже частицы всего народа. И поэтому, видимо, ни один «доброжелатель» не пытается вытаскивать их на свет божий, подчеркнуть нехорошее, выпячивать интимное, высмотреть нечто сквозь лупу. Попытался это сделать только И. Ласков, написав об П. Ойунском. Я никогда не видел Ласкова, не слышал его голоса, не читал его произведений, много ли их у него, не знаю, какие они по качеству, таланту. Ошибается ли он когда-нибудь вообще, или нет? Как выглядит; богатырского роста или среднего? Словом, вообще о нем не знаю, кроме ряда статей, опубликованных об М. Аммосове и П. Ойунском.

    Народ не отдаст своего Ойунского, не дожившего до своего пятидесятилетия, но успевшего оставить столько бессмертных творений, своего первого ученого, основоположника современной якутской литературы, испытавшего столько мук, смерть родных и близких на своем коротком веку.

    Имел ли право, просмотрев из 30 томов следственного дела П. Ойунского всего три, И. Ласков делать циничные выводы о великом человеке? Это первое.

    Во-вторых, сейчас многим известно, как подписывались «признания» такими физически и духовно здоровыми людьми, как Тухачевский, Бухарин и многие тысячи людей. Из якутян только двое — К. Байкалов и Н. Субурусский, физически очень крепкие люди, долго сопротивлялись, но в конце концов тоже «сдались». Т. Местников сначала «признался» во всем, а на суде начисто опроверг свои «показания» — остался жив. Доживи Ойунский до суда — неизвестно, как бы обернулась ситуация. Но обычно таких людей как он до суда не доводили. Находясь год с лишним под следствием, Платон Алексеевич, как пишет Ласков «в улучшенных условиях», при последней встрече с женой А. Н. Борисовой-Ойунской от бессилия и болезней еле держался на ногах, был без очков, без зубов и волос.

    При одной встрече с другим подследственным, который с обидой упрекал Платона Алексеевича за «показания», у того вырвалась фраза: «Если бы вы знали, что значит, когда допрашивает сам Ежов».

    Как бы вел себя сам И. Ласков, находясь в положении, в котором оказались Тухачевский, Бухарин, Аммосов, Ойунский и тысячи других людей?

    Судя по всему, он категоричен:

    — Я бы выдержал, должен был выдержать — и все!

    В конце, как постоянный читатель «Молодежки», могу с твердой уверенностью заверить всех защитников П. А. Ойунского в том, что народ не воспримет доводы И. Ласкова, они неубедительны, тенденциозны и односторонни. На земле всегда больше убежденных инакомыслящих, имеющих четкие цели и задачи, и есть просто непонимающие сути дела людей. Какой из них И. Ласков, читатель сам сделает выводы. А Ойунский всегда останется Ойунским.

    Иван Бурцев.

    /Эхо недели. Якутск. № 39. 25 сентября 1993. С. 3./

                                         “НАЦИОНАЛИЗМ – ПОНЯТИЕ ХОРОШЕЕ”

                                                    (Вольные думы без комментариев

    Уххан-Николаев Иван Николаевич, 38 лет, поэт и писатель Якутии, член Союза журналистов Российской Федерации, лауреат республиканской премии «Золотое перо», заместитель председателя национально-демократического движения «Саха кэскилэ», председатель национально-демократической партии «Ил», член меджлиса международной Туранской народно-демократической партии. В 1993 г. в Анталии (Турция) на международном курултае награжден медалью «За мир и солидарность между тюркскими народами».

    — Прежде всего я должен сказать, что в последние годы «Молодежь Якутии», на мой взгляд, стала говорить на великорусском, шовинистическом жаргоне, с привкусом издевки, глядя на республику и на народ, давший ей имя, свысока. Это касается предмета политики, из которого «Молодежь Якутии» делает свою политику. Конкретно я имею в виду этнографические этюды «незаменимого» Сомоготто и исторические исследования «правдоискателя» Ласковаи отдельные коментарии Тараҕай Бөрө (Лысого волка). Я не против, что газета дает им возможность высказаться. Это даже хорошо. Я хочу подчеркнуть, что истина одна, а правду делает каждый по-своему. Истина как мать родная, а правда, мягко говоря, как девчонка легкого поведения. Выжимая из исторической истины угодную себе правду, некоторые писатели, ученые и другие авторы через газету «Молодежь Якутии» делают свою политику, подавая ее изголодавшимся по острым ощущениям мозгам читателей в виде неудобоваримого угощения. А в остальном в «Молодежи Якутии» материалы выходят читаемые, они мне нравятся, нравятся и некоторые журналисты: как они работают и работали, нравится оформление газеты.

    Я, как журналист и общественник, тоже стараюсь делать свою правду, вернее, правду таких же людей, как и я. Правда моя питает свои корни от корней древа жизни тюрка-саха. Недаром с древних времен предки саха вопрошали каждого: «Откуда твоя кровь, от кого твой пуп?» Чтобы ответить на этот с виду простой, но глубоко философский вопрос, надо было знать свою родословную до седьмого-девятого колена и историю своих предков. Отсюда и мудрое изречение: истина — в крови! Значит, и правда должна опираться на истинность в крови. То есть у каждого народа есть свои кровные истина и правда.

    На этой трижды проклятой, трижды заклятой срединной земле все проклятья происходят от несовместимости и  противоречия истин и правд отдельных людей, народов и наций, а заклятья — от их совместимости и согласия. В общечеловеческом масштабе есть только одно универсальное мерило — человечность. Оно подходит ко всем людям, независимо от цвета кожи, возраста, мировоззрение и т. д. Каждая отдельно взятая истина или правда составляют неотъемлемую часть всечеловеческого разума и человечности. Поэтому она и есть всечеловеческая истина и правда. Значит, моя истина и правда должны в конце концов заключаться в человечности.

    С этой точки зрения надо подходить и к понятию демократии. То, что демократия где-то существует, — это истина. Но мы, не видя, не слыша, и, главное, не чувствуя эту истину-демократию, стараемся делать демократию каждый по-своему. Я всегда говорил, что демократия демократии рознь. Я имею в виду российскую великорусскую, шовинистическую демократию и демократию национальную или, если хотите, националистическую, которая требует свои права и свободы. Истинная демократия может быть только в свободной стране, где народ действительно претворил в жизнь право на самоопределение, волеизъявление. Только после этого может восторжествовать право отдельного человека: без прав нации не может быть прав человека. Мы сейчас находимся на пути к демократии, мы ищем, требуем свои законные права. Требуют их все малые и малочисленные народы, закабаленные царской Россией, а потом зараженные «красной чумой», депортированные народы и нации. Когда говорят, что теперь мы живем в демократическом, правовом государстве, мне становится дурно. О какой демократии и праве можно говорить, глядя на то, что теперь происходит в Москве?!

    По-моему мнению, причина всех разногласий вокруг Конституции и Федеративного договора заключается в том, что идея построения Российской Федерации не имеет основы. Живя в так называемой псевдофедерации, я не воспринимаю такого понятия как «Россия». В моем восприятии понятие «Россия» ассоциируется с понятием «империя». А понятие «империя» несовместимо с понятием «федерация». Для того, чтобы организовать федерацию (вернее, конфедерацию), должна быть республика, дающая этой федерации название, — республика Русь! А мы хотим построить какую-то непонятную «федерацию», ни на что не опираясь. Я очень хочу, чтобы русский народ заимел свою истинную государственность, а не строил ее на территориях чужих народов. В этом плане я не вижу будущее Республики Саха в составе «федерации», а вижу его в мирном конфедеративном союзе с республикой Русь и другими суверенными государствами. При этом судьба живущих в Республике Саха русских, которые станут гражданами Республики Саха, будет процветающей, такой же, как у других граждан республики. Двойного гражданства быть не должно. И не должно быть специальных льгот для приезжающих и уезжающих из республики. Богатств республики всем хватит для мирной жизни. А пока нашу республику никак нельзя назвать суверенным государством. Находясь в чьем-то составе и имея так называемый «суверенитет», но не имея многих прав и свобод (не буду их перечислять, она не тянет на понятие государства. Мы лишь на пути к своей государственности.

    За эти мои взгляды и убеждения, которые я сейчас излагаю, меня называли и называют националистом. Я отвечаю на это, что национализм — понятие хорошее. Националист — это патриот, это человек, имеющий свое национальное Я, не растворившийся среди других, не маргинал, не манкурт. Истинный националист будет гордится своей культурой, своей историей, своим народом. Только человек, познавший свое национальное Я, может уважать другое национальное Я. Когда появится дружба и согласие между разными национальными Я, тогда возникнет истинный интернационализм, а не так, как раньше, когда, говоря об интернационализьме, хотели у всех стереть национальное лицо. Национальная безликость приводит к вырождению нации. Когда под националистом понимают человека, ненавидящего все чужое, признающего только свое, то я с этим не согласен. Такой человек не националист, а фашист. Все должны быть в какой-то мере и в хорошем смысле националистами. Кроме того, национализм - это идеология национально-освободительного движения. А борьба за свои права и свободу всегда была, есть и будет. Давши свободу - сам приобретешь ее. Не тот неправ, кто требует свободы, а неправ тот, кто не дает свободу. А свобода никому даром не дается. За нее надо бороться!

    Завершая, я желаю всем читателям «Молодежи Якутии», что бы они, уважая свое Я, уважали и другое Я. Тем самым мы все обретем мир и согласие.

    Материал подготовил Спиридон Татарінов.

                                                                  ------------------------

                 УХХАН

                                                                 Я - САХА

                                                    С поводьями за плечами

                                                    Я — кровный родич Айыы!

                                                    С поводьями за спиною

                                                    Я — сын солнечной стороны!

                                                    Триедина моя Кут-душа,

                                                    Я — добрый-почтенный Саха!

                                                    Я Саха —

                                                    Тем, что есть у меня

                                                    Родина — мать — земля!

                                                    Я Саха —

                                                    Тем, что есть на земле народ,

                                                    Именуемый, как и я.

                                                    Тем, что жив на земле язык

                                                    Заповедного олонхо!

                                                    Моя правда —

                                                    о моей крови!

                                                    День прошедший

                                                    и будущий день —

                                                    в крови!

                                                    Красота и чудесность моя —

                                                     в крови!

                                                    Я сам чудо!

                                                    И сам красота!

                                                    Я Саха —

                                                    Тем, что предков обычаи живы!

                                                    Я Саха —

                                                    Тем, что древняя вера жива!

                                                    Я Саха —

                                                    И свободой Саха,

                                                    И поправшею смерть

                                                    Негасимой мудростью

                                                    Рода Айыы аймага!

                                                    С поводьями за плечами

                                                    Я — кровный родич Айыы!

                                                    С поводьями за спиною

                                                    Я — сын солнечной стороны!

                                                    Триедина моя Кут-душа,

                                                    Я — добрый-почтенный Саха!

    /Сахаада. Якутскай. № 42 Алтынньы 21 к. 1993. С. 10./

                                       КИНИГЭ УОННА КИНИ АВТОРЫН ТУҺУНАН

    Саха журналистикатыгар Дмитрий Васильевич Кустуров курдук киэнник биллэр, ааҕааччыларыгар биһирэтэр, коллегаларыгар ытыктанар киһи ахсааннаах.

    Дмитрий Кустуров 1929 сыллаахха уруккута Таатта оройуонун (билигин - Томпо) Кириэс-Халдьаайытыгар төрөөбутэ. Хаһыакка үлэтин 1949 сылтан саҕалаабыта. Билигин “Саха сирэ” хаһыат политиканы ырытааччытынан улэлиир.

    1963-1964 сылларга, архивтарга элбэхтик үлэлээн, аатырбыт снайпер Ф. М. Охлопков туһунан үгүс докумуону хомуйбута, бэчээттэппитэ, Геройга түһэриллэрин туруорсубута. Ол түмүгэр 1965 сыллаахха Федор Охлопков Советскай Союз Геройа буолбута.

    Дмитрий Васильевич - көнө, аһаҕас санаалаах, Саха сирин норуоттарын дьылҕаларын иһин ис сүрэҕинэн ыалдьар журналист. Онтун иһин улахакнык тэмтэритиллэн турар.

    Билигин биһиги бары Саха сиригэр айылҕаны урусхаллаан, төрүт омуктар үгэс буолбут олохторун-дьаһахтарын үлтү түөрэйэн туран промышленноһы (ордук алмааһы хостооһуну) сайыннарыы туохха-туохха тиэрдибитин биллибит, өйдөөтүбүт.

    Онтон Дмитрий Кустуров ону өссө оччолорго, уруй-айхал мунутаабыт кэмигэр өйдөөн, мунчааран, ол кутун-сүрүн ыар баттыга буолбут санаатын биир киһилиин кэпсэтиигэ мүччү ыһыктарбыттааҕа.

    Анарааныта сонно тута донуос суруйан хачыгыраппыт. Обком, биллэн турар, өрө үллэ түспүт, “проявление национализма” диэн буруйу сүктэрэн, 1971 сыллаахха партиятыттан таһаарбыта.

    Ол түмүгэр тоҕус сыл журналистика эйгэтиттэн тэйитиллибитэ. Оннооҕор тутууга крановщигынан үлэлиирин да обком бобо сылдьыбыттаада.

    Дмитрий Васильевич ол онтон кырдьыгы туруорсар майгытын булгуруппатаҕа.

    1988 сыллаахха, биһиэхэ аһаҕастык кэпсэтии бэрт ыараханнык күөдьүйэн эрэр кэмигэр, кини “Таатта дьыалата” диэн улахан ыстатыйа суруйбута. “Кыымна” куттанан таһаарбатахтара, “Эдэр коммунистка” редакторы солбуйааччы, хорсун позициялаах А. Н. Жирков көмөтүнэн (кини баар буолан, Иван Ушницкайдыын НКВД донуосчута И. Андросов, НКВД суостаах-суодаллаах силиэдэбэтэлэ И. Ахчагныров о.д.а. тустарынан суруйбут матырыйаалларбыт “Эдэр коммунистка” тахсан тураллар), ону да улаханнык кылгатыллан, тахсыбыта.

    Таатта үтүө аатын чөлүгэр түһэрии ол ыстатыйаттан ыла саҕаламмыта.

    Кэлин “Көтүрүллэрэ уолдьаспыт уураах” диэн матырыйаала тахсыбыта, онно обком 1954 сыллааҕы Тааттаны бүтүннүү национализмна буруйдуур, самнарар уурааҕын көтүрэрн модьуйбута.

    Билигин “Репрессия ыар тыына” диэн урут тахсыбыт ыстатыйаларыттан таныллыбыт кинигэтэ тахсаары турар...

    Дмитрий Кустуровы ааҕааччылар билиммиттэрэ ыраатта эрээри, бас-көс дьон олус өр билиммэккэ, туората олорбута.

    Оннооҕор, уларыта тутуу үгэннээн турар кэмигэр, 1990 сыллаахха, Ярославскай аатынан рсспублика журналистикаҕа саамай үрдүкү бириэмийэтигэр түһэриллибитигэр, обком “урут партияттан уһуллан турар” диэн туорайдаһан, “кыһыл көмүс бөрүөнү” эрэ биэрбиттээхтэрэ. Онтон журналистар үгүстэрэ өһүргэммиттэрэ, уруккулуу кырдьыгы тууйуу политиката салҕанан бара турарын курдук сыаналаабыттара.

    Биир сылынан Дмитрий Васильевичка Ярославскай бириэмийэтэ дьэ тиксибитигэр элбэх ааҕааччы, журналист үөрбүтэ.

    Бу кинигэ бэчээккэ таҕыстаҕына “Илин” сурунаал редакцията Дмитрий Кустуровы Саха Республикатын журналистикаҕа государственнай бириэмийэтигэр түһэрэр санаалаах. Кинигэ ааҕааччылара биһигини өйөөн, суруктары биһиэхэ аадырыстаан (677022, Якутскай куорат, Правительство дьиэтэ, 227-с кабинет) ыытаргытыгар көрдөһөбүт.

    Дмитрий Кустуров П. А. Ойуунускай силиэстийэлэммит дьыалатын үөрэтиини 1988 сылтан саҕалаабыта. Тугу булбутун мэлдьи көрдөрөрө, биһиги Иван Ушницкайдыын рспрсссиялар темаларын үөрэтэр үлэбитигэр элбэх сүбэ-ама биэрбитэ. Ойуунускайга сыһыаннаах тугу булбуппутун эмиэ киниэхэ биэрэн иһэр этибит. Саха омук уһулуччулаах уола Платон Ойуунускай тиһэх күннэрин туһунан суруйар толору кыахтаах, бырааптаах киһи Дмитрий Васильевич эрэ буолар диэн Иван Ушницкайдыын сүбэлэһэн, убайбыт суолун быһа хаампатахпыт, урутуу сатаабатахпыт, ыстатыйаларбытыгар, “Центральное дело” диэн кинигэбитигэр Ойуунускай дьыалатын инэн-тонон сырдаппатахпыт.

    Дмитрий Кустуров бу кинигэтэ История кырдьыгын толору тутуһан, арыйан суруллубут диэн бэйэм да, Иван Ушницкай да ааттариттан кэрэһилиибин. Биир эрэ түгэҥҥэ Дмитрий Васильевичтыын сөбүлэспэппин быһыылаах. 1938 сыл олунньу 3 күнүгэр Платон Алексеевич “буруйун билинэр” суругу суруйбутдиэн олох итэҕэйбэппин. Сүүстэн тахса эҥин-араас дьыаланы үөрэтэн баран, НКВД “билиниилэр” бэриллибит даталарын талбытынан туруортарарын үчүгэйдик билэбин. Онон ити сурук 1938 сыл олунньу 3 күнүгэр буолбакка, хойутуу суруллубут диэн санаалаахпын.

    Дмитрий Кустуров онорор түмүктэрэ сөптөөхтөрүн бигэргэтэн, биир холобуру адалыам этэ.

    “Совершенно сскретно” диэн грифтээх биир докумуону аахпыттаахпын, ол онно Саха сиринээҕи КГБ салалтата XX съсзд иннинэ буолбут КГБ партийнай тэрилтэтин мунньаҕар билинэн турар: П. А. Ойуунускай буруйа суоҕун чуолкайдык кэрэһэлиир, урукку көрдөрүүлэрин киэр илгэр ис хоһоонноох суругу өлүөн инниинэ суруйбута диэн. (Ити мунньах боротокуолла урукку партийнай архивка сытар этэ).

    Ити курдук кэлин П. А. Ойуунускай дьыалатыттан сүппүт. Ким, тоҕо суох онорбута өйдөнөр - КГБ буруйун саптынар. Ааһа баран, КГБ үлэһиттэрэ (ордук А. Е. Суровецкайы быһаччы ааттыыбын) Иван Ласков энин курдук дьону бассыыбайдаммыт дьыалаларынан хааччыйан, П. А. Ойуунускай, М. К. Аммосов сырдык ааттарын хараардар матырыйааллары олох соторутааыта суруйарыгар көмөлөһөн умса-төннө түспүттэрэ. Ол саҕана биир эдэр поэт “в архивах НКВД нет правды” диэн сөпкө этэн турардаах. ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ-МБР архинтарыгар кырдьык суох, История, норуот кырдьыга - туспа.

    Дмитрий Кустуров кинигэтэ История кырдьыга мэлдьи өрөгөйдүүрүн биир туоһута буолар.

    Иван Николаев,

    журналист, Саха комсомолун

    бириэмийэтин лауреата.

    /Д. В. Кустуров.  П. А. Ойуунускай тиһэх күннэрэ. Докумуоҥҥа олоҕурбут уус-уран очерк. Дьокуускай. 1993. С. 52-53./