Иван Антонович Ласков – род. 19 июня 1941
г. в областном городе Гомель БССР (СССР).
С 1966 г.
обучался на отделении перевода в Литературном институте имени А. М. Горького в
Москве. В 1971 г., после окончания института с красным дипломом, переехал в
Якутскую АССР, на родину своей жены, якутской писательницы Валентины Николаевны
Гаврильевой.
С сентября 1971
г. по февраль 1972 г. работал в газете «Молодежь Якутии», сначала учетчиком
писем, затем заведующим отделом рабочей молодежи. От февраля 1972 г. до лета
1977 г. работал в Якутском книжном издательстве старшим редакторам отдела
массово-политической литературы. С лета 1977 г. работал старшим литературным
редакторам журнала «Полярная звезда», с 1993 г. - заведующий отделам критики и
науки журнала «Полярная звезда». За полемические статьи про отцов-основателей
ЯАССР весной 1993 г. был уволен с работы и ошельмован представителями якутской
«интеллигенции». Работал сотрудником детского журнала «Колокольчик»
(Якутск), одновременно работая преподавателем ЯГУ (вне штата) и зав. отделом
связей с общественностью Якутского аэрогеодезического предприятия. Награжден
Почетной Грамотой Президиума Верховного Совета ЯАССР. Член СП СССР с 1973 г. 29 июня 1994 г. Иван Антонович Ласков
был найден мертвым «в лесу у Племхоза», пригороде Якутска по Вилюйскому тракту
за Птицефабрикой.
Юстына Ленская,
Койданава
ЛИТЕРАТУРНЫЙ БАЛЛАСТ
Недавно
«Литературная Россия» в лице первого заместителя главного редактора Вячеслава
Огрызко критически проехалась по писательскому сообществу республики. Статья
(отрывок из которого мы публикуем ниже) называется «Прирастем ли Сибирью?..»
(«ЛР» № 29,19.07.2002 г.) и посвящена обзору и анализу писательских дел всей
Сибири, но есть в ней и обидные, полагаем, для местных писателей строки.
Интересно, что в прошлом году руководство фонда САПИ как только не ублажало
редакцию этой литературной газеты. В надежде прослыть на всю Россию-матушку
высокоинтеллектуальным господином Федот Тумусов печатал там свои статьи,
переполненные великих дум за судьбу всей страны, катал литераторов на вертолете
по Северам, устраивал на Земле Олонхо выездные редколлегии... И вот, надо полагать,
ознакомившись после тех поездок с состоянием писательских дел в Якутии,
московские литературные журналисты и отблагодарили... Хотя, может быть, не
стоить драматизировать? Может быть, у нас и впрямь мало достойных писателей, а
так, один балласт?..
«Хоть сегодня везде и всюду пишут о том,
что роль литературы в жизни общества за последние 10-15 лет резко сузилась (а
это увы так и есть), тем не менее практически каждый год выходит по два-три
новых справочника, отражающих литпроцесс в регионах.
Я не буду сейчас говорить за всю Россию.
Остановлюсь только на Сибири.
Литература в Сибири развивается более трех
с половиной столетий... Можно представить, сколько за это время сибирская земля
явила миру писателей. По некоторым оценкам, порядка четырех тысяч человек.
Каково?
...Да, я не упомянул еще два издания
справочника «Писатели земли Олонхо» (выпуски 1995-го и 2000 годов). Во-первых,
есть вопрос: куда теперь относить Якутию - к Восточной Сибири или Дальнему
Востоку? Но если серьезно: справочник этот по своей информативной насыщенности
чрезвычайно скуден. Первое его издание вообще напоминает сувенирный альбом,
напечатанный на мелованной бумаге и снабженный цветными иллюстрациями. Только
вот справочных материалов в нем - кот наплакал.
Непонятна и структура этой книги. Я не имею
ничего против того, что словарь открывается разделом «Основоположники якутской
литературы». Зачинатели новых традиций есть зачинатели. И очень хорошо, что
именно они вынесены во главу угла справочника. Но возникает другой вопрос:
словарь посвящен не одной конкретной литературе, а целому региону, в котором
художественным словом увлекаются не только якуты, но и эвены, эвенки, юкагиры и
русские. Поэтому здесь более уместен был бы раздел основоположников литератур
народов Якутии. Кстати, при переиздании это замечание составители Д. Кириллин,
В. Павлова и С. Шевков отчасти учли, включив в этот раздел материалы о эвене Н.
Тарабукине и юкагире Н. Спиридонове (Тэки Одулоке), но забыв зачинателей
эвенкийской литературы. А ведь тут можно было упомянуть еще и тех авторов, кто
начинал прокладывать на земле Олонхо и традиции русской литературы.
Дальше составители поместили раздел
«Народные писатели Якутии». Но справедливо ли такое деление? Не анахронизм ли
это? Ведь кто обычно решал, является ли тот или иной кудесник слова народным
писателем? Разве это читатели определяли? Нет, это всегда решала власть. А она
зачастую исходила из весьма сомнительных критериев и учитывала в первую очередь
не популярность автора или художественные достоинства книги, о то, насколько
пишущий человек лоялен к начальству. Кстати, вы заметили, что за всю историю
существования официального звания «Народный писатель Якутии» таковыми власти
республики всегда объявляли только представителей титульной национальности. Ни
разу этого звания не удостаивались ни русские литераторы, ни эвенки, ни эвены,
ни юкагиры. А ведь творчество, например, юкагира Семена Курилова в свое время
получило признание не только в Якутии, а во всем мире.
Вызывает вопросы и название третьего
раздела: «Члены Союза писателей России и РС(Я)». Дело в том, что после 1991
года в Якутии вместо одного стало два Союза писателей, и разделение произошло
не столько по идеологическим соображениям, как в Москве, не на «патриотов» и
«демократов», а несколько по другим критериям. Часть литераторов проявила
недовольство тем, что, начиная с 1961 года, у руля писательской организации
стояли представители одной фамилии: сначала Семен Данилов, а после его смерти в
1978 году лидером был назначен брат Семена - Софрон Данилов. На закате
перестройки при очередных перевыборах вновь победу под давлением властей
одержал писатель из Горного улуса - Савва Тарасов. И тогда группа якутских
писателей - выходцев из Вилюя в знак протеста решила создать новый союз
писателей. Но составители справочника вот таким неуклюжим названием раздела
всех литераторов скопом зачислили в один союз.
Я уже не говорю о том, как в словаре скупо
представлены судьбы писателей. Вот читаю я справку об Иване Ласкове. Да,
указаны даты жизни. Но ни слова нет о трагедии художника. Я ведь я помню, какой
резонанс на Севере вызвали его публикации на излете перестройки о Платоне
Ойунском и некоторых его подвижниках. Он первый озвучил версию, что в деле
Ойунского не все было так однозначно. По его версии, чекисты имели в 1930-е
годы кое-какие основания для ареста автора драмы «Красный шаман». Но что-либо
доказать Ласков не успел: в конце 1994 года в пригороде Якутска его тело нашли
бездыханным.
Увы, практически все недочеты первого
издания спустя пять лет составители повторили во втором издании справочника.
Изменились лишь цифры. Если в первом издании было представлено 164 литератора,
то во втором - 203. То есть в промежутке между двумя изданиями, всего за пять
лет в Якутии в Союзы писателей приняли еще 39 человек. Но, судя по справочнику,
приняли в основном балласт. Ну как можно всерьез анализировать сочинения
Дмитрия Зверева, известного разве только скучными статьями о своем отце,
пропагандистские очерки Петра Максимова, творения песенника-целителя Ивана Ефр.
Иванова и гипнотизера Владимира Кондакова или газетные заметки про авиацию
Ивана Негенбли. Ведь к художественной литературе их книжечки, по большому
счету, никакого отношения не имеют...
Вячеслав Огрызко».
/«Московский
Комсомолец» в Якутии. Якутск. № 33. 15-22 августа 2002. С. 15./
«ШАМАНСКИЙ»
Корреспондент
одного малотиражного издания недавно осчастливил немногочисленных своих
читателей доводами о необходимости переименования пл. Орджоникидзе в пл.
Ойуунского. С щенячьим восторгом он сообщил, что вице-президент провёл
совещание о ходе выполнения торжественных мероприятий посвященных «некруглой»
дате (вместо 110-летия у корреспондента, почему-то, написано: «125-летия»)
рождения советского и коммунистического деятеля Платона Слепцова - одного из
деятелей новейшей истории Якутии периода красного террора и сталинского
тоталитаризма. Нисколько не стесняясь, не считаясь с мнением широкой
общественности («политического болота»!), не согласной с переименованием и
указывающей на поспешность и даже на провокационность такого рода решения,
корреспондент радостно верещит: «Переименование неизбежно»!
Ой, ли? Почему
«неизбежно»? В чём «необратимая неизбежность»? Наверное, она состоит в
обличительном посыле: «Большевики, - мы цитируем, - так переписали историю, так
переименовали всё и вся согласно коммунистическим канонам... что промыли
мозги». Совершенно верно. Более того, наша местная историография тоже внесла
свою вескую лепту. А теперь, очевидно, мозговые извилины надо перемывать
заново? Уж не стиральным ли порошком в корыте очередной исторической
фальсификации?
В порыве
патриотического экстаза корреспондент газеты договорился до того, что «плохого»
коммуниста Серго надо бы вымарать из исторической памяти только потому, что он
оказывается «плохой грузин» ни много ни мало – «коммунистический оккупант» (!).
Кто по тем или иным причинам не согласен с таким «промыванием мозгов», зачислен
малограмотным корреспондентом в стан тех, кто, цитируем, «всеми силами пытается
противостоять «якутизации».
Эка, братец,
хватил! Любите вы за пресловутый «нацвопрос» хвататься, когда знаний или
аргументов не хватает.
Напротив, многими
здравомыслящими людьми, в том числе и из числа якутской интеллигенции,
отмечено, что рекомендуемая неугомонными почитателями Ойуунского
переименовательская тематика состоит в процедуре «замены шила на мыло».
Сравнивая двух страстотерпцев коммунистического режима, мы должны признать, что
«святость святости - рознь» (особенно, когда речь идет о воинственных
безбожниках или шаманистах). Но поверим же корреспонденту: большей «святостью»,
вероятно, обладает не тот, прах которого лежит у Кремлёвской стены. А тот, кто
скоропостижно скончался от туберкулёза в пенициарном заведении г. Якутска под
аккомпанемент «Реквиема», будто бы исполняемого самодеятельным ансамблем
узников якутской темницы, неуж-то, более достойная кандидатура?
Давайте более
пристально посмотрим на нашего фигуранта - Платона Слепцова (Ойунского). Увы,
нет ни одной мало-мальски внятной не мифологизированной книжки про этого
«святого» деятеля. Советская историография безмятежно спала и ничего-то она
толком нам не оставила в качестве пищи для размышления, чтобы хоть как-то
исправить наше невежество касательно сталинских репрессий 30-х гг. в Якутии.
Вот почему пробираться сквозь мрак неведения невероятно сложно. За весь период
совдепии мы толком не удосужились выучить биографические святцы «буревестников»
соцпереворота, орудующих в Ленском крае.
Вряд ли имеет
смысл доказывать самоотверженную преданность П. Ойуунского в деле апологетики
Советской власти. Или стыдиться этого факта. Ещё как замешан - и в мыслях, и в
делах, ибо был видным советским и партийным деятелем.
Но главное -
стихи. Вот, например, замещая должность Председателя СНК, за несколько дней до
своего снятия с должности П. А. Слепцов (Ойуунский), находясь в командировке в
Москве, пишет на якутском языке стихи. У нас они завалялись в вольном переводе
С. Р. Кулачикова. Произведение под названием «Власть - Советам!». Процитируем
строки: «Пусть знает мир: настал расплаты час, час мщенья всем вампирам-богачам
за пролитую ими кровь рабов, за вздыбленные горы тел, костей, за неё - встал с
оружием, чтоб мстить крестьянин, пролетарий монолит».
Далее 9 раз по
тексту призыв-припев, или, лучше сказать, «алгыс»: «Ликуйте и славьте: «Власть
- Советам!».
Особенно
незабываемое впечатление производят
слова поэта, цитируем: «В крови, в сердцах рабочих и крестьян веками
вскормленную месть - борьбу теорией страстной остро наточив, Стальной Великий
Вождь наш - большевик! Во дни, когда восстанья час пробил крылатый клич свой
миру возвестив! Уж девять лет огнём труда горим, Советов власть вздымаем и
крепим. Её мы на одной шестой земли, как бубна звон, заставили греметь. Пусть с
кличем: «Кто кого побьёт в борьбе!» - мир угнетенных грянет на земле. Ликуйте и
славьте «Власть - Советам!» - вот поэтическое и политическое кредо подлинного
большевика-ленинца. Из песни, как говорится, слов не выкинешь. Вот почему не
следует стыдиться искренних мировоззренческих установок Платона Слепцова
(Ойуунского). И упрекать Орджоникидзе «дедушкой Лениным» - нет никаких
оснований. В этом отношении и Орджоникидзе, и Ойуунский - близнецы-братья
(независимо от нац. принадлежности). Ничем не отличались доктринально. Посему
негоже некоторым начинающим корреспондентам тыкать в адрес противников
переименования такой своей белибердой.
■
■ ■
Платон
Алексеевич Слепцов (псевдоним Ойуунский, от «ойуун», т.е. «шаман»,
«Шаманский»). Уроженец Боторусского (Таттинского) улуса - 11.11.1893 г.р.
Родители - из бедняков-хамначчитов. Умер 31.10.1939 г. от туберкулеза в
застенках НКВД. В период нач. 20-х конец 30-х гг. приобрёл в регионе некоторое
признание как сочинитель: поэт, прозаик, драматург. Под влиянием своего
родственника Пантелея Слепцова - боторусского сказителя-олонхосута - ещё в
детстве Платоша увлёкся фольклором, что впоследствии определило круг его
этнолингвистических и филологических интересов, а также возвышенное стремление
к социальной справедливости, превратившее юного мечтателя в революционера. В
1935 г. - защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата филологии.
В некоторых поздних (хотя и весьма спорных) интерпретациях необоснованно
квалифицируется - ни много ни мало - как «основоположник» якутской советской
литературы. В своём творчестве привнёс архаические элементы мифологизации,
новаторски им заимствованные из «Олонхо» (эпос саха-этноса), а также
безудержной идеализации и неомифологизации советского тоталитарного режима.
Поработать в рамках нового творческого метода «соцреализма» (1935) не смог,
вернее, не успел. Хотя - доктринально (как марксист ленинец) и интуитивно (как
художник) - тяготел к восторженному воспеванию и безудержному прославлению
коммунистических идеологем.
П. Слопцов
(Ойуунский) пытался соперничать с более известным «литератором-попутчиком» - А.
Е. Кулаковским (автором популярного футурологического дореволюционною
произведения «Сновидения шамана», 1910): интуитивно чувствуя «социальный
заказ», он противопоставил своё апологетическое прореволюционное сочинение
«Красный шаман» («Кыhыл ойуун»): в консервативную форму древнего эпического
жанра, дилетантски попытался привнести счастливую сказку о коммунизме. Другие
ого произведения: «Нюргун Боотур Стремительный» - попытка монументальной
нетрадиционной реконструкции саха-эпоса; слабая в сюжетом отношении пьеса
«Кудагса Великий» (народное предание) - о суициде народного героя, вступившего,
вопреки авторитетной воле шамана, в сговор с злыми духами; большой цикл
просовдеповских стихов. Например, «Вся власть - Советам!», «Благословение
отца», «Песня о прекрасном будущем», стихотворение «Оппозистан Боотур» -
конъюнктурная апологетика коммунистических деятелей (Маркса, Энгельса, Ленина)
и остервенелая критика-пасквиль с бескомпромиссным осуждением
«троцкистско-бухаринского блока» и т.д.
После
социалистического переворота П. Слепцов попал в обойму советских и партийных
деятелей пореволюционной Якутии. Подобно тому, как мотылёк летит на огонь
костра, так же и поэт восторженно тянется к революции. В нашем случае произошла
более сложная метаморфоза: поэт стал большим начальником. Вряд ли это
способствовало расцвету его таланта. Он - один из практических апологетов
сталинской концепции автономизации - наряду с иными партаппаратчиками (Е.
Ярославский, М. Аммосов, И. Барахов и прочие).
Надо отметить,
что в биографии «выдающегося писателя и государственного деятеля Якутии» масса
«белых пятен». А главное - нет всестороннего, отслеживаемого по источникам,
анализа деятельности Ойуунского на этих постах (за исключений голословных
«заклинаний» о будировании им и его товарищами сталинской идеи автономизации -
да и то, без особых детальных подробностей).
Не ясен вклад
Ойунского в дело коллективизации. Как он боролся с кулацко-байскими элементами
и боролся ли? Известно, что во исполнение сталинских идей коллективизации земельный
передел в Якутии начался еще в 1924 г. Платон Алексеевич в то время замещал
ключевую должность Председателя СНК ЯАССР (апр. 1922 -1926 г.)
Топил ли
Ойунский В. В. Дьякова (секретаря Як. Обкома партии) совместно со своим другом
М. К. Аммосовым? Или тайно сочувствовал «новой оппозиции», «всплывшей на XV
съезде партии, и по поводу чего Аммосов устроил маленькую истерию. Историк г-жа
Л. Т. Иванова правильно отмечает, что тогдашний лидер Дьяков В. В., секретарь
Як. ОК РКП (б) «не был согласен с линией партии, проявлял колебание по
внутрипартийным вопросам». Дьяков был смещен с должности (13 сент. 1926 – май
1928). Его преемником стал Аржаков.
По оценке Л. Т.
Ивановой, «земельная реформа 1929 г. коренным образом изменила
социально-экономические отношения в деревне». Огромную роль играли Советы по
раскулачиванию. А какова во всем этом роль Ойуунского? Стоял ли он в стороне от
«ожесточенной классовой борьбы» в Якутии. Болел ли за улусную бедноту, осуждая
байско-кулаческий элемент? Как тут показал себя на этом поприще тов. Ойуунский?
В дело проведения земельной реформы были втянуты самые широкие массы.
Ойуунский, разумеется, не был простым «попутчиком». Скорее всего, напротив,
вдохновлял и направлял этот процесс по уничтожению кулацкого элемента как класса.
Тойонско-байский элемент был блокирован?
В 1929 г. (июнь
- ноябрь) Якутская парторганизация провела партийную чистку, избавляя свои ряды
от «чуждых элементов». Мы знаем, что чистка была инспирирована из Москвы
докладом Е. М. Ярославского «О чистке и проверке членов и кандидатов ВКП(б)» на
XVI партконференции. Кто входил в состав проверочных комиссий. Участвовал ли в
этих комиссиях Ойуунский?
■ ■ ■
Поклонники
Ойуунского пускаются во все тяжкие, чтобы «присвоить» ему какие-нибудь всё
новые и новые «выдающиеся заслуги». Например, в перерывах между классовыми
боями, партийными чистками и взаимной номенклатурной и окололитературной
грызней, он, оказывается, «сумел создать базу для дальнейшего развития
письменности». Но мы не столь наивны и знаем, что сии «заслуги» принадлежат
совершенно другим людям.
Если говорить о
дореволюционном периоде, то первым на якутском языке стал писать сын русского
православного священнослужителя Афанасий Уваровский: его «Воспоминание» - самое
первое литературное произведение на языке саха. Тот же Уваровский, впервые
сделавший запись богатырского эпоса «Многострадальный, многогрешный муж
одинокий». Или его последователь фолклорист-исследователь Иван Худяков,
изучающий эпос вилюйских якутов в 2-й пол. XIX в. Или Бётлингк, впервые
разработавший на основе кириллицы особый якутский алфавит, написавший трактат
«О языке якутов». Начало книгопечатания, книгоиздательского дела положили
православные священнослужители Д. Д. Хитров (отец Дионисий) и Д. Д. Попов
(1861) «Краткая грамматика якутского языка» (1858), Э. Пекарский «Словарь
якутскою языка».
Первые учебники
якутского языка тоже были созданы до революции. Наиболее солидной в смысле
академичности - являлось иркутское издание «Якутской грамматики» (1900).
Именно до
революции произошёл мощнейший всплеск общественно-литературных и
культурно-просветительских организаций и печатных изданий: «Общество
просвещения» (1905-06), «Сырдык» («Свет», 1907), «Кружок любителей якутской
литературы» (1910), журнал «Саха Сангата» («Голос Якута», 1912-13),
«Возрождение якутов» (1914-16), «Саха аймах» (1917-20) и т.д. То есть создание
якутской письменности, задел по изучению якутского языка, этнологическая работа
с фольклорными источниками, создание на якутском языке художественных
произведений в различных жанрах, книгоиздательское дело - всё это сделано
задолго до появления на свет божий «основоположника» якутской литературы.
Напротив, в
начале 1925 г. Ойуунский и его сторонники из Якутского ОК РКП(б) под видом
реорганизации фактически взяли курс на упразднение культурно-просветительского
общества «Саха Омук». Трудно сказать, какими мотивами руководствовался
Ойуунский, будучи сам членом правления этой организации. Вероятно, он пытался
захватить лидерство и создать новую структуру «под себя»: используя
«административный ресурс», инспирировал полемику в местной прессе. Выслушав
наукообразные прожекты по реорганизации «Саха Омук» в некое НИИ типа
современного Института гуманитарных исследований, члены общества вежливо
отказали партийному боссу: «Товарищ начальник, занимайся партийно-советским
строительством, а к нам не лезь - сами разберёмся, как нам жить и как нам
быть!». Тогда обиженный Ойуунский перешел на язык банального политического
прессинга. Решил взять омуковцев «на испуг», недвусмысленно намекая на
«перерождение» членов общества. В период «диктатуры пролетариата» подобные
обвинения не являлись пустым звуком. Цитируем слова Ойуунского: «Бывшие богачи,
белобандиты хотят подрыва Советской власти, прикрываясь обществом «Саха Омук»,
проникают в те или иные учреждения. Компартия отныне будет говорить о будущем с
трудовым народом непосредственно, не нуждаясь в посредничестве якутской
интеллигенции, которая норовит сказать: мы здесь, поговори сначала с нами».
К счастью,
высокомерная позиция Ойуунского в отношении к местной творческой интеллигенции
не получила поддержки большинства Якутского ОК РКП(б), но все-таки бросила тень
подозрения на благонадёжность, лояльность интеллигенции режиму. 31 марта 1925
г. бюро Обкома партии и ВЛКСМ рассмотрело вопрос, отвергнуло огульные обвинения
в адрес интеллигенции, но, «на всякий случай», приняло решение: «Коммунистам не
принимать участия в деятельности «Саха Омук» и отозвать своих представителей»
(Парт. Архив Як. ОК КПСС. Ф 3. Оп 3. Д. 463, Л. 59). Лишь вмешательство
инспектора ЦК РКП(б) исправило опасный перекос. Обкомовским товарищам
московские кураторы объяснили на пальцах: «Интеллигенция в специфических
условиях Якутии имеет громадное значение». «Надо, напротив, углублять связь
партии с интеллигенцией».
Впрочем, если
быть объективным, можно признать, что через несколько лет, Ойуунский был
удовлетворён Постановлением бюро ЯОК ВКП(б) от 02.06.28 г. о ликвидации
общества «Саха Омук». Оказался «прав» именно он, т.к. вроде бы было доказано,
что часть омуковцев поддержала движение ксенофонтовцев и их многомудрого и
интеллигентного лидера П. Ксенофонтова, опрометчиво приглашенного в Якутию М.
К. Аммосовым (потом это ему тоже припомнят).
Действительно,
события развивались стремительно. «Переломным» в судьбах якутской литературы
стал 1929-й год. Осень 1927 г. - покончено с вооруженным выступлением «Партии
конституционных фодералистов» во главе со «свихнувшимся белобандитом Павлом
Ксенофонтовым», как метко и образно охарактеризовал его П. Ойуунский. В мае
1928, когда произошел самороспуск общества «Саха Омук», и в начале 1928 г.,
когда были арестованы и высланы за пределы Якутии те «супротивные омуковцы»,
которых ЯОК ВКП(б), СНК и ОГПУ заподозрили в причастности к «конфедералитам»,
среди них был и соперник П. Ойуунского - А. Софронов, один из талантливых
руководителей общества и журнала «Чолбон». Наверное, Ойуунский именно тогда
понял, что может претендовать на роль вожака «пролетарско-колхозных» писателей.
Важно
подчеркнуть, что, благодаря амбициям Ойуунского, в общественном сознании
местных интеллектуальных сообществ отложился опасный и неприятный осадок: с
подачи Ойуунского и К, обкомовцев подстрекали к тому, чтобы чохом всю
национальную интеллигенцию обвинить в антисоветизме. Капризные демарши
Ойуунского позволяют понять, как он сам себя идентифицировал: становится
очевидным, что себя он к интеллигентам никогда не причислял. Даже не мог
помыслить об этом. Скорее всего, его можно отнести к маргиналам
люмпенского-хамначчитского толка, но лишь по духу. Однако новый его социальный
статус - принадлежность к коммунистической номенклатуре и коммунистическому
вероучению - поднимал его над «массами», из коих он вышел, но куда он уже не
мог, да и не хотел вернуться. Отсюда - глубочайший психологический разлад. Как
поэт улусно-хамначчитской голытьбы, он не мог быть признан «своим»: слишком
высоко взлетел «якутский буревестник» по должностной лестнице. В приличном же
обществе, т.е. среди образованных и культурных слоев, он тоже был нежелательным
чужаком, временщиком, выскочкой, «белой вороной». Оставалось одно - идти с
партией и Советами «в ногу», а также стать «пролетарским» писателем, всех
«перепролетарить», «перекоммунистить», компостируя мозги комсомолятам в
многочисленных литкружках – «Сайдыы» («Саморазвитие»), «Кысыл Сулус» («Красная
Звезда»), «Саха кэскилэ» («Якутская будущность») и (что важно!) - в «Чолбоне»,
новом (с 1926 г.) литературно-художественном журнале общества «Саха Омук», с
членами которых» он безнадёжно испортил отношения, впоследствии переросшие и
личную вражду и соперничество.
■ ■ ■
Если бы коллеге
Ойуунского, известному литератору В. Леонтьеву сказали, что Ойуунский -
«основоположник», то, наверное, он бы чрезвычайно удивился, т.к. творчество
Ойунского в грош не ставил. Ознакомившись с поэмой Ойуунского «Красный Шаман»,
В. Леонтьев вынужден был признать, что это произведение «не заслуживает никакой
оценки», ибо бывают шаманы «белые» и «чёрные», а «красного» шамана не было и в
прошлом. Наверняка не будет и в будущем». Далее, как представитель
«воинствующих безбожников», В. Леонтьев ставил на вид заблуждающемуся «атеисту»
тов. Ойунскому: «Шаман по природе своей должен противиться идеалам трудового
народа».
Известный
писатель Н. Мординов, имея ввиду «шаманические опыты» Ойуунского, с некоторым
раздражением отмечал: «Выражать новое пролетарское содержание посредством
старых прадедовских завываний-мотивов - это всё равно, что петь «Интернационал»
на церковный мотив» («Соц. Якутия», 09.06.33 г.). Развивая ту же мысль, но уже
в другом месте, он подчёркивал: «Законсервированная форма сказок и народных
песен прошлого узка для полного выражения социалистического содержания»
(«Советская Якутия», 1934, №4).
В свою очередь,
Ойуунский, который, наверняка люто завидовал литературному таланту Алексея
Кулаковского, оказавшись в Москве, на I съезде Союза Писателей СССР, не мог
отказать себе в удовольствии «потоптать» и «замочить» конкурента: «Вся якутская
литература до 1928 года (напомним, дата разгрома «ксенофонтовщины» и разгона
культурно-просветительского общества «Саха Омук» - прим. В. С.) - это (не
падайте в обморок, господа!) ... «буржуазно- националистическая литература»,
особенно - «Сновидение шамана».
Ойуунский не
зря старался - ведь он как аппаратчик был очень чуток к политической
конъюнктуре и, наверняка, согласовал вопрос. Нужно было как-то убедить
товарищей, что Кулаковский «по идеологии - певец феодального строя, выступающий
за народ из реакционно-националистических побуждений» («Кыым», 02.10.34 г.). И,
действительно, свершилось: «золотые слова» были впервые произнесены устами
ближайшего сотоварища Ойуунского - секретаря ЯОК ВКП(б) тов. Н. Н. Окоёмова,
который, выступая с докладом «К итогам Всесоюзного съезда советских писателей»,
не моргнув глазом, произнес самое заветное, самое важное, самое волшебное, а
именно он сказал: «Товарищи! Отцом якутской художественной литературы является
тов. П. А. Ойуунский».
На минуту весь
зал застыл в потрясённом молчании, а потом, как бы опомнившись, разразился
бурными и продолжительными аплодисментами. Вот та, хронологическая точка
отсчёта (23 сентября 1934 г., 14 час. 37 минут по якутскому времени), с которой
была предпринята попытка властей канонизировать Платона Ойуунского ещё при
жизни. В якутской литературе появился «живой классик»! Впоследствии этот
сомнительный ярлык «на величие, непогрешимость и святость» сотрудники отдела
агитации и пропаганды скорректировали в 50-х гг., уточнив, что, хотя и
«отец-основатель», но только «советского» периода. Конечно же, и такая
уточняющая формулировка была и остается уязвимой, но всё-таки более грамотной.
Как ни крути, а простой народ не может без поводыря, нуждается в непогрешимом
кумире, идоле.
Были ли у
Ойуунского конкуренты на звание «отца» и «основоположника» якутской советской
литературы? Конечно. Взять хотя бы Николая Мординова. Подобно тому, как у
Горького в романе «Мать» показан облик «настоящего коммуниста», так же и в
повести Н. Е. Мординова «На отдыхе», как верно отмечали критики, «впервые в
якутской прозе дан живой и обстоятельный портрет коммуниста». Историки якутской
литературы отмечали: «Повестью Мординова якутская проза показала, что коммунист
силён и притягателен не только своей идейно-политической устремленностью, но и
душевной теплотой, обаянием, человечностью... Создан единый, целостный образ
большевика». К сожалению, Мординов опоздал. На несколько лет. Повесть вышла
лишь в 1936 году.
Впрочем, помимо Ойуунского, в те
пост-пролеткультовско-рапповские годы было много известных писателей в регионе,
пытающихся работать в рамках нового метода «социалистического реализма»,
предполагающего высокую коммунистическую идейность и национальный (шире -
народный) колорит: критик Н. Окоёмов, прозаик Ин. Немцев, Н. Осколков, Л.
Вощенэ, поэт С. Кулачиков и многие другие - всех не перечислишь.
Ойуунский
как-то безнадёжно терялся в общей массе разномастных по степени таланта поэтов,
соинителей, литкорров, собкорров, заколдованных романтикой и перспективами
счастливого коммунистического будущего. Ойуунского знали не столь как подающего
надежды беллетриста, сколь как советского высокопоставленного чиновника,
глашатая и трубадура новых нарождающихся порядков. Малоизвестность Ойуунского
как художника объяснялась, на наш взгляд, также и тем обстоятельством, что он
сочинительствовал на якутском, не решаясь и очень стесняясь экспериментировать
на языке великого А. С. Пушкина.
И лишь
впоследствии, начиная с 50-х гг. XX столетия, имя Ойуунского как поэта
литературные критики искусственно стали выдвигать на первый план,
противопоставляя даже таким родоначальникам местной художественной литературы,
как А. Е Кулаковский, А. И. Софронов, Н. Д. Неустроев, на коих, как известно,
начались гонения, связанные с «несвоевременной» публикацией историка Г. П.
Башарина «Три якутских реалиста-просветителя», которые поначалу расценивались
сотрудниками ЯОК КПСС как «националистические». Совершенно логично, что отдел
агитации и пропаганды ЯО КПСС (в лице тов. Бордонского впоследствии ставшего
секретарем Бурятского ОК КПСС и защитившего диссертацию на учёную степень
доктора наук) нуждался в некоем противовесе «буржуазным классикам»: требовался
настоящий «пролетарский писатель».
Кандидатура
Ойуунского оказалась как нельзя кстати. Собственно, в этом и заключается
«тайна» его неожиданной посмертной канонизации. Соответственно, начались
муссированные переводы на русский язык, получившие полное выражение в
интерпретациях известных русских писателей, для которых перевод с подстрочником
явился настоящим Клондайком, т.е. способом подзаработать, так сказать, «на
халяву». Этот литературный промысел хорошо оплачивался в рамках «национальной
по форме и социалистической по содержанию» советской литературы.
Виктор Скрипин
Продолжение следует.
/”Московский
Комсомолец” в Якутии. Якутск. № 15. 9-16 апреля 2003. С. 12-13./
Продолжение
Начало см. в №
15
ЛОЖНЫЕ
КУМИРЫ
Жил такой поэт
в Якутии – Иван Антонович Ласков (19.06.1941-29.06.1994). Автор сих строк
познакомился с Иваном Ласковым в 80-х годах. Общее впечатление от общения с
этим человеком - искренность, доброжелательность, стремление идти в своих
исследованиях до самого предела, докопаться до истины. Но невероятный педантизм
отличал Ивана, когда речь заходила о фактах. До сих пор у меня лежит черновой
вариант рукописи Ласкова, посвященный обстоятельному критическому анализу
завиральной брошюры под названием «Центральное дело. Хроника сталинских
репрессий в Якутии» (авторы - И. Николаев, И Ушницкий. Якутск, 1990). В отличие
от поверхностного мифообразного сочинения соавторствующих, такой авторитетный
прозаик, как Иван Ласков, скрупулёзно, по архивным источникам КГБ-ФСБ, изучил и
«уголовное дело Ойуунского» одного из фигурантов по делу о «шпионаже» в пользу
Японии. В итоге, Ласков не оставил камня на камне от вольных фантазий И.
Николаева и И. Ушницкого. Но, когда речь зашла до публикации его исследования в
журнале «Полярная Звезда», на тогдашнего редактора начались настоящие «накаты»:
«передовая общественность» и местная интеллигенция превратились в «ходоков»,
замучили редколлегию своими негодующими жалобами на «врага народа» И. Ласкова,
осмелившегося покуситься на «священную ауру» исторического деятеля. Ещё бы,
Ласков незашоренными глазами посмотрел на жертву сталинского режима и сделал
вывод: «арестованных, которые бы до конца не признавали своей «вины», было
очень мало». В отличие от Мартемьяна Рютина, выдвинувшего «антисталинскую
платформу», достойно державшегося на допросах под пытками, открыто называвшего
Сталина «агентом-провокатором», «могильщиком революции», остальные «идейные»
господа-товарищи легко кололись на допросах, т.к. понимали главную установку
партии: если партия прикажет: «Предай» - предай! Если партия прикажет: «Солги»
- солги! Если партия прикажет: «Убей» - убей! Были, впрочем, и такие, кто
хорошо знал психологию товарища Кобы и делал себе контрольный выстрел в висок.
Например, Г. К. Орджоникидзе - легендарный нарком тяжпрома. Он сумел нажать на
курок своего револьвера. Рыдающий Коба, спешно приехал на квартиру «друга» и,
теребя ус, проникновенно произнёс: «Серго с больным сердцем работал на износ, и
сердце не выдержало». Правильный диагноз! Сладострастно, с улыбочкой, посмотрев
на жену Орджоникидзе, вкрадчиво и похотливо прошептал ей на ухо: «Никому ни
слова о подробностях смерти нашего Серго. Ничего, кроме официального сообщения.
Ты ведь меня знаешь, сучка? Ведь ты хорошая девочка? Будешь болтать - язык
отрежу!»
Остальные
товарищи, как впоследствии свидетельствовал Н. С. Хрущев, «никак не могли
освободиться от идеи, что Сталин - друг каждого, отец народа, гений и прочее.
Невозможно было сразу представить, что Сталин - изверг и убийца. Мы находились
в плену этой версии: не бог виноват, а угодники, которые плохо докладывали
богу, и поэтому бог насылает град, гром и другие бедствия. Узнают люди, что
партия виновна, наступит партии конец. Мы делали всё, чтобы выгородить Сталина,
хотя выгораживали преступника, убийцу, ибо ещё не освободились от преклонения
перед Сталиным».
■ ■ ■
В конце концов,
Ласкову удалось опубликовать серию статей о «Деле Ойуунского» в газете
«Молодежь Якутии» под названием «Драма поэта» («МЯ» от 09.01 и 23.07.93 г.).
Самое «невыносимое» для местной общественности заключалось в том, что образ
Ойуунского «вытанцовывался» в исследовании Ласкова вовсе не в радужных слюнявых
тонах. Автор противопоставил мифам об Ойуунском голые факты, почерпнутые им из
архивных первоисточников. Казалось бы, выявление несовпадений между
устоявшимися мифами и конкретными фактами должны только радовать. Если есть
противоречия, как гласит универсальный закон единства и борьбы
противоположностей, значит, имеется предпосылка к качественно новому знанию об
изучаемом явлении. К сожалению, реакция части общества была сугубо
отрицательной, болезненной. Публика заверещала: «Руки прочь от Ойуунского!».
Многим не понравилось, что наконец-то «страшная» правда обнаружилась. Было
сделано всё, чтобы закрыть исследователю рот. Долго бойкотировали его рукопись
с результатами исследований. Грозили всевозможными карами. А потом случилась
трагедия: при странных обстоятельствах бездыханное тело поэта обнаружили близ
Якутска в сосновой роще.
Иван Ласков
пишет: «Долгие годы якутская интеллигенция гадает: кто «заложил» Ойунского? До
сих пор ходит сплетня, будто бы это сделал видный поэт, для того якобы, чтобы,
устранив основоположника якутской советской литературы, самому стать
основоположником, «живым классиком» (Ласков деликатно не упоминает имя этого
«живого классика», лишь намекает: «Кому нужно, тот сам поймёт»). Что же касается
отношений Ойунского и Аммосова, то они характеризуются не иначе как «большая
дружба»...
Согласно И.
Ласкову, миф о «дружбе» не совсем соответствует действительности, цитируем: «27
декабря 1937 г. Аммосов в собственноручных показаниях писал: «Считаю, что
сознательными проводниками прояпонской политики являлись: Барахов И. Н.,
Винокуров И. Н., Бояров А. Ф., Иванов С., Ойуунский П.». На следующий день
фамилия «Ойуунский» в телеграмме НКВД Киргизии ушла в Москву. А 15 января 1938
г. из Москвы во г. Фрунзе пришло распоряжение специально передопросить Аммосова
насчёт нового потенциального фигуранта П. Ойуунского. Передопрос тут же
состоялся. В сущности, это был не допрос - Аммосов просто написал аккуратным
убористым почерком абсолютно всё, что мог знать, об Ойуунском. В протоколе,
составленном на базе этих собственноручных показаний, значится: «Во всей нашей
контрреволюционной националистической работе, которую я и другие участники
нашей контрреволюционной организации проводили на всём протяжении времени, до
моего отъезда из Якутии, т.е. до 1928-1929 гг., Ойуунский принимал активное
участие. Ойуунский же являлся главным инициатором и проводником в жизнь нашей
контрреволюционной линии на проведение в правительство
буржуазно-националистической интеллигенции и других контрреволюционных
мероприятий... Хорошо помню, что в 1926 году в одной из бесед со мной Донской
мне говорил, что Ойуунский полностью в курсе дела шпионской деятельности в
пользу Японии его - Донского, Семенова и др. - и что сам Ойунский также являлся
агентом японских разведывательных органов и свою правонационалистическую
деятельность вёл по заданиям японского штаба. Протокол тут же ушел в Москву. И
3 февраля 1938 г. Ойуунского арестовали».
Далее - самое
интересное! - Иван Ласков отмечает: Ойуунским, «был установлен печальный рекорд
- он начал давать показания ещё до первого допроса. Уже в Иркутске, где он был
арестован по заданию НКВД СССР, в тот же день - 3 февраля 1938 г. Ойуунский
покаянно и доверительно написал письмо кровавому коротышке, главному палачу
тов. Н. И. Ежову: «Дорогой Николай Иванович! С искренним раскаянием подаю на
Ваше имя данное заявление о своём участии в организации контрреволюционного
движения».
Ласков
специально делает логическое ударение: «Подчёркиваю - «ещё до первого допроса»
Ойуунский стал «колоться», т.к. в обязанность иркутских энкавэдистов не входил
допрос тов. Ойуунского, они должны были лишь арестовать его и доставить в
Москву, в НКВД. Таким образом, Ойунский экстренно использовал несколько
«спасительных» часов, проведённых в Иркутском управлении НКВД для того, чтобы
обдумать и добровольно написать покаянное письмо Н. И. Ежову.
И. Ласков
отмечает важную деталь: «Ойуунский в тот день не мог знать, что в далёком г.
Фрунзе Максимом Аммосовым уже даны показания, в коих Ойуунский назван
«контрреволюционером и шпионом». В Москве Ойунским (на протяжении с 3 по 21
февраля 1938 г.) на многих лиц давались подробные показания, «топящие»
характеристики. Такова, например, оценка якутского этнолога Г. В. Ксенофонтова.
Причем с указанием, где тот находился: «Живёт под Москвой, в Дмитрове». Кто
знает, не назови тов. Ойуунский это убежище - и прошла бы гроза мимо учёного?
Такие случаи бывали! Ойуунский сигнализирует: «В редакции журнала «Советская
Якутия» работал Андреевский, распространявший антисоветские анекдоты», «Иванов
Г. И. - зампред СНК ЯАССР - скрывал у себя своего брата (бывшего троцкиста)»,
«О Синеглазовой мне известно, что она жена активного троцкиста Альперовича. У
неё на Сергеляхской даче мы (Иосиф Альперович, Исай Карпель и я) иногда
собирались и вели контрреволюционные разговоры. Синеглазова при этих разговорах
присутствовала и по существу солидаризировалась с нашими высказываниями».
Как отмечает И.
Ласков, после таких «свидетельских» показаний вышеупомянутые и многие другие
жертвы, на которых указал Платон Ойуунский, были арестованы и в дальнейшем
расстреляны. «Андриевскому повезло: он умер в тюрьме». Синеглазовой повезло еще
больше: ей удалось выжить в нечеловеческих условиях ГУЛАГа.
Как известно из
«Центрального дела», чекисты инкриминировали Аммосову, Барахову, Карпелю и
прочим, включая самого Ойуунского, «шпионаж» в пользу Японии. Почему фантазия
следователей НКВД остановилась на Японии? Почему и на какой стадии «следствия»
всплыла хитроумная версия именно о «Стране восходящего Солнца»?
■ ■ ■
Мы можем
выдвинуть лишь одну из версий. Фигура Веры Синеглазовой в этом отношении, как
представляется, ключевая. Когда Ойуунский давал показания против г-жи
Синеглазовой (жены «троцкиста» Альперовича), он уже наверно знал, что муж
Верочки, Иосиф Борисович Альперович (ранее - в феврале 1921 г. завколлегией
якутского ГубЧК) как партвыдвиженец, рекомендованный самим Орджоникидзе в
качестве одного из руководителей строительства знаменитого Магнитогорского
металлургического комбината был в феврале 1935 г. приговорен на 5 лет лишения
свободы по приговору ОСО НКВД СССР. Но вряд ли он мог знать, что дело этого
«троцкиста-вредителя» было пересмотрено, и уже в 1937 (5 ноября) Иосиф
Альперович, отмотав срок в Магаданских и Карагандинских лагерях, был расстрелян
в Челябинске.
Посмотрим, кто
же такая Синеглазова, «жена активного троцкиста». Вера Семеновна Синеглазова,
30.09.1902 г.р., русская, уроженка г. Якутска. Училась в Якутской женской
гимназии. В 1917 г. вступила в организацию юных соц. демократов (большевиков),
организованную Е. Ярославским и Г. Орджоникидзе. Самостоятельно жить и работать
начала с 15 лет. В 17 лет избрана секретарем, затем председателем союза
чернорабочих. В 1918 г. вступила в отряд Красной гвардии, где была принята в
ВКП(б), при отступлении из г.Якутска оставлена на подпольную работу. В 1919 г.
арестована (вместе с товарищами П. Ойуунским и М.Аммосовым) карательным отрядом
и выдворена за пределы Якутии (в г. Киренск) под конвоем бывшего
ссыльнопоселенца, эсера Л. С. Геллерта (кстати, впоследствии - управляющий
Якутской областью, начальник военно-революционного штаба красной армии в
Якутии: 15 дек. 1919 - 28 дек. 1919). Во время
восстания против Колчака работала в штабе партизанских войск (близ Иркутска),
затем избрана комиссаром 1-го Иркутского полка, организованного из партизанских
бандформирований. Весной 1920 г. с отрядом А. Рыдзинского выехала в Якутию для
восстановления Советской власти. Из Якутии командирована в Свердловск в высший,
партийный университет. В 1921 т. направлена в Вилюйск на партработу. Во время
белоповстанческого движения направлена комиссаром войск уезда. После ликвидации
белогвардейских отрядов, находилась в Якутске, где занимала руководящие посты.
В 1923-1925 г. училась на медфаке 2-го МТУ. Прервала учение по болезни, выехала
в Якутск.
И самое
главное, на что очевидно обратили внимание чекисты, когда допросили П.
Ойуунского: в 1927 г. по разнарядке ЦК ВКП(б) Вера Синеглазова поступила в
Московский институт востоковедения. То есть «японский» след был «найден»!
Воспитанница С. Орджоникидзе, была очень дружна с женой Орджоникидзе. В 1931 г.
окончила по японскому сектору торгово-экономическое отделение. 1930-1931 гг. -
на практике в Токио в полпредстве, в аппарате атташе. По возвращении работала
референтом в Коминтерне, преподавателем университета Востока и научным
сотрудником АН СССР. Член ВКП(б) с 1918 по 1938. Показания Ойуунского были
роковыми для судьбы Веры Семеновны. В 1938 г. её арестовали в Москве. Осуждена
15.08.1939 г. ОСО НКВД СССР на 8 лег по ст. 58-10, 11 УК. Срок отбывала в
ТемЛаге. Освобождена в 1946. Работала медсестрой в детской больнице в г. Киржач
Московской обл. Но 11.12.1948 г. вновь арестована. 20.05.1949 г. ОСО МГБ СССР
осуждена к ссылке на поселение. 30.05.1949 г. прибыла в с. Почет Абанского р-на
КК. Работала дезинфектором. Лишь 28.09.1954 г. освобождена от спецпоселения.
Личное дело № 4994, арх. № Р-829 в архиве УВД КК. В Якутск В. С. Синеглазова
приезжала в 1967 г. В своих воспоминаниях она деликатно молчала, когда речь
заходила о роли П. Ойунского в ее судьбе. Скончалась она в 1976 г.
Почему
Ойуунского привезли в Якутск, зачем? Смысл поездки, по версии Ласкова, состоял
в том, чтобы Ойуунский неопровержимо подтвердил на очных ставках свои
«чистосердечные» показания против тех «соратников», которых он ранее потянул за
собой. Цитируем: «Едва ли не половина арестованных сидела по показаниям
Ойуунского».
Наконец, Ласков
пишет: «Дело Ойуунского заканчивается дополнительной «Справкой», в которой
прямо сказано: «От данных показаний на следствии не отказывался». Казалось бы,
итоговая черта подведена, дело «успешно инспирировано». Но, вероятно, у тов.
Ойуунского всё-таки имелась капля отчаянной надежды на спасение и снисхождение.
Вот почему, когда Платона Алексеевича Ойуунского 19 сентября 1939 г. пригласили
в кабинет следователя НКВД тов. Круглова, чтобы официально уведомить об
окончании следствия, Ойуунский, которого никто за язык уже не тянул, как бы
спохватившись, сделал ошеломляющее, а вернее - шокирующее «видавших виды»
энкавэдэшников! - заявление-оговор против руководства ЯАССР, т.е. фактически
«взвалил на действующих лидеров республики ещё одну вину» и, в частности, «сигнализировал»,
цитируем: «В конце 1935 г. при второй встрече с Шарабориным Х. П. (председатель
СНК ЯАССР - прим. В. С.) по делам контрреволюционной организации, Шараборин
сообщил мне через Певзняка П. М. (т.е. секретаря Якутского ОК ВКП(б) - прим. В.
С.), что якутским контрреволюционным центром получена директива о создании
террористической группы из членов Якутской антисоветской организации,
деятельность которой будет сосредоточена в Москве по подготовке
террористических актов над членами Политбюро ЦК ВКП(б) и Советского
правительства, что этой частью деятельности также занимается член
контрреволюционного центра Певзняк П. М., что они подыскивают подходящих людей
в состав террористической группы».
В самом деле,
упомянутый П. М. Певзняк, ещё в 1934 г., проведя 2-й пленум Якутского ОК ВКП(б)
и во исполнение задач 2-й пятилетки, а также директив 10-й Якутской
облпартконференции, обязывал «бюро обкома, райпарткомы и каждого члена партии
перестроить работу», вести «решительную борьбу с оппортунистическими элементами
и классовым врагом на каждом участке» («Социалистическая Якутия», 20 марта
1934, № 65). Призывать-то призывал, а сам, если хотя бы на мгновение поверить
сенсационным показаниям П. А. Ойуунского, вёл «контрреволюционную» работу.
Заявление П. А. Ойуунского произвело в НКВД эффект разорвавшейся бомбы. Ещё бы,
тот самый принципиальный тов. Певзняк, который ещё недавно на каждой планёрке в
Якутском обкоме учинял разносы и призывал ближайших коллег «крепить
бдительность в беспощадной борьбе с классовыми врагами, оппортунистами,
противниками социалистического строительства и служил всегда истинным примером
ленинско-сталинской непримиримости в борьбе за правое дело диктатуры
пролетариата» оказался, на поверку, тайно замаскировавшимся
«перерожденцем-контриком»!
Комментируя сие
«чистосердечное признание», И. Ласков с грустью отмечает: «Это заявление нельзя
объяснить ничем иным, кроме как желанием любой ценой затянуть следствие,
отсрочить суд и приговор». Но возможна и другая неутешительная версия:
очевидно, инициативный оговор, если он действительно имел место в отношении
Певзняка и Шараборина, можно объяснить «реваншистскими» мотивами тонкой
чувствительной натуры уязвлённого поэта; «Хотите топить меня, а сами надеетесь
выйти сухими из воды? Нет, тогда и я всех вас, гадов, утоплю!». Так оно,
вероятно, и произошло: Певзняка и Шараборина, невзирая на их огромный
политический вес; и авторитет в Якутии, смешали с лагерной пылью, а, скорее
всею, каждый из них получил контрольный выстрел в затылок. Почему же, спрашивается,
наша «пытливая» историография не сделала ровным счётом ничего, чтобы хотя бы
вскользь поинтересоваться участью этих «не маленьких» людей в нашей республики?
Не потому ли, что искренность заявления П. А. Ойуунского, заставившего онеметь
от удивившего искушенного палача, как Круглов, не вызывала у наших историков
(особенно из ИЯЛИ - ИГИ) ни каких сомнений? Почему архивариусы не занимались
исследованиями по выяснению судьбы видных партийно-политических деятелей нашей
республики? А может быть, и занимались - втайне? Так плотно занимались, что
теперь менее политизированные исследователи недоумевают: «Куда же
запропастились архивные источники 20-х, 30-х, 40-х годов?»
■ ■ ■
Поклонникам
Ойуунского следует определиться: если Ойуунский обладает большей «святостью»,
то, соответственно, меньшей «святостью» обладает его протагонист Аммосов. Оба,
если верить исследованию Ивана Ласкова, капитулировали перед НКВД и действовали
по указке этой карательной организации. Оба очень быстро стали давать
«признательные» показания друг против друга, заодно оговорив несколько десятков
ни в чем неповинных людей. В сравнении с ними, которых с пол-оборота сломали в
застенках НКВД заплечных дел мастера, «крепким орешком» оказался только Серго
Орджоникидзе. Он не стал дожидаться, когда за ним придут сталинские палачи, а
сразу пустил себе пулю в висок. Согласитесь, поступок мужественного человека.
Понимая свою обреченность, Славный Рыцарь Революции, Великий Интернационалист -
Сын Советского Народа, Зачинатель Советской Власти в Якутии, Легендарный тов.
Серго, не позволил сделать из себя жалкого, трясущегося за свою шкуру сексота.
Он ушёл из жизни как настоящий мужчина, как гордый и бесстрашный орёл. Спрашивается,
кто по высшим общечеловеческим канонам белее свят? Почему на площади имени
Серго Орджоникидзе должен стоять памятник Ойуунскому? Заслужил ли тов.
Ойуунский (Шаманский) такую высокую честь?
Впрочем, было
бы и логично, и закономерно не вдаваться в бесплодную полемику с зомбированными
фанатами творчества и деятельности поэта, опубликовать просто-напросто все
архивные материалы НКВД по делу Ойуунского. Уверен, что такое захватывающее
прочтение ранее никогда неопубликованных документов, куда бы также вошли
революционные агитки и речи против пепеляевцев, колчаковцев, «буржуазных
националистов-ксенофонтовцев», «кулаков-тойонов», «вредителей» и т.д. и т.п. -
послужили бы откровением. Мы бы много почерпнули нового. Вот это был бы не
одинокий каменный истукан, сиротливо притулившийся у фонтана, нелепо
инсталлированный на всеобщее обозрение на чужой площади, а по-настоящему
исторический и литературный Памятник, который бы по достоинству увековечил
противоречивую судьбу и имя местного беллетриста и советского деятеля, пусть и
спасовавшего перед карательными органами - с кем не бывает? Сводную книжку
этого уголовного дела Слепцова (Ойуунского) можно было бы выполнить на
мелованной бумаге и с роскошным золотым тиснением. Поверьте, наш народ не столь
глуп, не столь наивен. Прочитал бы он самостоятельно и разобрался без помощи
фальсификаторов: кто прав, а кто не прав, кто «свят», а кто не свят.
И ещё, хотелось
бы добавить в заключение. Очень странно, что Ойуунского пытаются
отдистантировать от коммунистического и советского истеблишмента, окуклить
этого искреннего трубадура революции и неутомимого певца красного террора в
белые одежды «великомученика». Мы знаем Ойуунского как добросовестного
переписчика распевных олонхосутских алгысов и как подающего надежды автора
некоторых модернизированных вариаций на тему мифологического эпоса. Между тем
мы совершенно не знакомы с Ойуунским как самым радикальным мифологизатором
коммунистического пантеона - Маркса, Энгельса, Ленина, Троцкого и Сталина.
Чтобы убедиться в том, не надо никаких бесплодных полемик (они пока ещё
преждевременны), достаточно переопубликовать его по-юношески восторженное
стишки - например, такое произведение, как «Оппозистан Боотур». Наш
заключительный вывод: прежде чем ставить кому-то памятник, надо бы для начала
знать, кого мы пытаемся канонизировать? Противоречивая и трагическая фигура
Ойуунского, на наш взгляд, требует, если не деканонизации, то уж
беспристрастного изучения - в любом случае.
Виктор Скрипин
/”Московский
Комсомолец” в Якутии. Якутск. № 16. 16-23 апреля 2003. С. 12-13./
А. А. Калашников
ИЗ ПАМЯТИ НАРОДА НЕ
ВЫЧЕРКНУТ...
27 апреля — День образования республики.
Выступая в этот день на открытии Республиканского музея истории
государственности Республики Саха (Якутия) имени М. К. Аммосова, президент В.
А. Штыров сказал следующее: «Сейчас есть попытки низвержения Платона Ойунского,
основанные на сомнительных документах. Я хочу сказать, что с очернения истории
начался развал государства. Если так и далее будет продолжаться, то у нас могут
быть трудности. Максим Аммосов, Платон Ойунский — это выдающиеся люди. И к
защите этих людей должно подключиться общество...» (1).
Целиком поддерживая нашего президента, я
как гражданин не могу оставаться безучастным, когда в печати появляются
публикации, порочащие имя одного из славных сынов народа саха — Платона
Алексеевича Ойунского, народного поэта, писателя, ученого-лингвиста,
выдающегося государственного и общественного деятеля, организатора-трибуна,
борца за счастье родного народа. Обо всем этом было немало сказано в год, когда
республика отмечала 100-летие со дня его рождения. Надеюсь, немало будет
сказано и в 2003 г., который указом президента объявлен Годом П. А. Ойунского.
Как известно, Платон Ойунский был арестован
органами НКВД 3 февраля 1938 г. во время кратковременного пребывания в
Иркутске, когда он, будучи депутатом Верховного Совета СССР, возвращался домой
с первой сессии высшего органа страны. В тот же день Ойунский якобы до начала
допроса написал заявление на имя наркома внутренних дел Ежова о том, что он
являлся одним из руководителей антисоветской националистической организации,
существовавшей в Якутии и ставившей своей целью восстановление
капиталистического строя и создание «государства под протекторатом Японии».
Внимательный исследователь, изучив в
совокупности материалы по делу П. А. Ойунского и его соратников М. К. Аммосова,
И. Н. Барахова, С. В. Васильева, С. М. Аржакова и других жертв сталинских
репрессий, придет к следующим выводам:
1. П. А. Ойунский — депутат Верховного
Совета СССР арестован 3 февраля 1938 г. без санкции Верховного Совета СССР и
прокурора и заключен в Бутырскую тюрьму.
2. Ордер на арест П. А. Ойунского выписан
не 3 февраля, а в день его отправки в Москву, т.е. 4 февраля.
3. Нужные следователям НКВД показания
(имеется в виду заявление П. А. Ойунского от 3.02.1938 г. на имя наркома
внутренних дел Н. И. Ежова) «выбиты» с помощью чудовищных пыток и истязаний
Ойунского не 3 февраля 1938 г. и не в Иркутске, а после того, как он был
доставлен в Бутырскую тюрьму, так как иркутские энкавэдэшники не получали
никакого распоряжения допрашивать арестованного. Им было поручено лишь
задержать его и доставить в Москву. В этом отношении И. А. Ласков прав, когда
он пишет: «Им (энкавэдэшникам — А. К.) даже не было известно, за что и почему они
должны арестовать проезжающего депутата» (2).
Следовательно, дата в заявлении П. А. Ойунского проставлена, как, впрочем, написано
и само заявление, под диктовку допрашивающего следователя НКВД, или же оно
переписано заключенным с заранее заготовленного следователями текста документа.
По моему мнению, слишком наивно воспринимал ныне покойный, Царство ему
Небесное, И. А. Ласков содержание документов из следственного дела П. А.
Ойунского и слишком поспешно делал выводы о его поведении в те трагические дни.
Господин же В. Скрипин в статье «Ложные
кумиры» (3), по сути, повторяет высказывания И.
А. Ласкова. Кстати, публикация серии статей Ласкова «Драма поэта» получила
крайне негативную оценку на расширенном заседании правления Союза писателей
Якутии 27 июля 1993 г. (4) Известный
ученый-историк Е. Е. Алексеев также дал отповедь этим публикациям в ряде
номеров газеты «Советы Якутии» (5). Видимо,
господин Скрипиц статей Алексеева не читал, к тому же толком не разобрался в
публикациях И. А. Ласкова, иначе трудно объяснить, чем вызвана очередная
попытка очернить память П. А. Ойунского, память тех, кто стал жертвой
сталинских репрессий.
Думаю, дочь Платона Алексеевича Ойунского,
Сардана Платоновна, имеет полное право предъявить судебный иск не только
господину В. Скрипину, но и редакции газеты «Московский комсомолец в Якутии»,
опрометчиво опубликовавшей вышеназванную статью, в которой автор с кощунством,
присущим палачам из НКВД, снова пытается навесить на Ойунского ярлык «врага
народа», вычеркнуть его из памяти народа саха.
Суд над П. А. Ойунским не состоялся, потому
что если бы он состоялся, «добытые» следователями «признания» Ойунского лопнули
бы как мыльный пузырь, а это было ой как нежелательно для заплечных дел
мастеров из НКВД. Можно нисколько не сомневаться в том, что П. А. Ойунский,
человек сильный духом, преданный своему народу, при малейшей возможности отверг
бы выбитые из него «признательные показания» и предъявленные ему обвинения. Кто
знает, чем бы это закончилось для следователей НКВД, многие из которых,
впрочем, получили справедливое наказание за преступные деяния против своего
народа.
Следует обратить особое внимание на то, что
многие документы из дела Ойунского изъяты, а листы перенумерованы аж трижды.
Нетрудно догадаться, что изъятие из следственных дел компрометирующих
документов, доказывающих незаконные действия в отношении ни в чем не повинных
граждан, — дело рук следователей НКВД.
После смерти в тюремной больнице НКВД 31
октября 1938 г. П. А. Ойунский был посмертно реабилитирован дважды:
Постановлением Прокуратуры ЯАССР от 15 декабря 1955 г. о прекращении уголовного
дела за отсутствием состава преступления (6) и
Постановлением бюро Якутского обкома КПСС от 20 декабря 1955 г. о посмертном
восстановлении его в правах члена Союза писателей СССР.
Последнее постановление обкома партии
принято на основании заключения комиссии Якутского обкома КПСС от 12 декабря
1955 г., текст которого и дополнение к нему в виде письма секретарю Якутского
обкома КПСС С. З. Борисову, приведенные ниже, впервые публикуются для широкой
аудитории.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
1. Якутия. — 2003. — 28 апр.
2. И. А. Ласков. Драма поэта // Молодежь
Якутии. - 1993. - 9, 23 июня.
3. В.Скрипин. Ложные кумиры // Московский
комсомолец в Якутии. - 2003. - 16, 23 апреля.
4. Советы Якутии. - 1993. - 31 июля.
5. Е. Алексеев. Обреченные // Советы
Якутии. - 1993. - 3, 4, 8 и 9 сентября.
6. Книга Памяти. Книга-мемориал о
реабилитированных жертвах политических репрессий 1920 - 1950-х гг. - Якутск,
2002. - С. 159.
/Якутский архив. №
2. Якутск. 2003. С. 12-13, 30./
НАШИ... «ЧЁРНЫЕ ПЯТНА» СОВЕТСКОЙ
ИСТОРИОГРАФИИ ЯКУТИИ
Удивительно устроено сознание обывателя.
Стоит немного покритиковать «неприкасаемых» местных бонз - сразу негодующие
окрики: «Руки прочь от наших кумиров!». Публика безнадёжна: трудно ей прожить
без «идеалов», без ложных кумиров.
Между тем демифологизация роли, места и
значения некоторых исторических деятелей неизбежна и необратима. Она зависит от
уровня и качества исследований. К сожалению, по милости кликушеской
республиканской историографии, коя все уши прожужжала: «Аммосов, Ойуунский,
Барахов - наши...», - мы, в сущности-то, ничего ровным счётом и не знаем об сих
обожаемых деятелях.
Историку Г. П. Башарину принадлежит ценное
замечание: «В 50-х годах началось разоблачение „героев” кровавой политики
культа личности». К сожалению, процесс осмысления не был достаточно глубоким.
Всё свелось к так называемой реабилитации в рамках марксистской методологии и
социалистической апологетики. Автоматически признав, что жертвы террора не
повинны в оговорах, самодоносах, ложных показаниях, почитав беспристрастные
исследования Ивана Ласкова, впервые рассказавшего о том, что Аммосов,
Ойуунский, Барахов «кололись» с полоборота, мы успокоились и согласились с тем,
что террору невозможно противостоять. Совершенно верно. Но почему
успокоительный тезис: «Кололись все!» - стал абсолютной индульгенцией? Неужели
он снимает проблему обстоятельного (без истерик и кликушества) изучения
деятельности «героев» кровавой политики? Ведь ни для кого не секрет, что одни и
те же лица были поначалу «героями», совершали «геройства», а лишь потом сами же
становились жертвами? Революция, по меткому определению К. Маркса, «пожирала
своих детей». Любое прерывание естественно-исторического процесса (т.е.
социальная революция) карается возмездием - таков закон.
Остроактуален и ждёт своего исследования
вопрос: можно ли признать (или опровергнуть) тезис, согласно которому Максим
Аммосов, Платон Ойуунский, Исидор Барахов и прочие руководящие товарищи также
(не) являлись подлинными «героями» сталинщины? Парадоксально, но факт:
историография внесла весомый вклад в игнорирование чрезвычайно важных
(сознательно замалчиваемых?) эпизодов в революционной работе «героев» и
«кумиров»...
Виктор Скрипин
/“Московский Комсомолец”
в Якутии. Якутск. № 21. 21-22 мая 2003. С. 10./
ЭТО – ИДЕОЛОГИЯ РЕВАНЩИЗМА
Недавно мне предложили написать
коллективное обращение в защиту П. А. Ойунского, которое бы подписали видные
писатели, ученые, деятели искусства, журналисты. Разумеется, я отказался. Этим
обращением мы только унижаем величие нашего П. А. Ойунского. Ойунский не
нуждается в защите от Скрипина. Масштабы личностей - абсолютно разные. Да и
«аргументация» Скрипина не заслуживает даже внимательного чтения (я вообще не
стал читать ту статейку, которая так возмутила некоторых).
Но что стоит за появлением «публицистики»
Скрипина?
На первый взгляд - заурядное повторение
тезисов И. А. Ласкова десятилетней давности. А также желание Скрипина стать
объектом всеобщего внимания (вероятно, в качестве компенсации каких-то его
личных комплексов).
Но если вникнуть - кто и какая идеология
стоит за статьей Скрипина?
ОГПУ уничтожило цвет якутской интеллигенции
- А. И. Софронова, В. В. Ксенофонтова, П. В. Ксенофонтова и многих в ходе
расстрелов и ссылок 1922-1928 годов.
НКВД уничтожил М. К. Аммосова, П. А.
Ойунского и многих в ходе репрессий 1937-1939 годов.
КГБ преследовал Г. П. Башарина, М. С.
Иванова, И. Е. Федосеева и многих в ходе многократных кампаний. |
По характеру своей работы помощником
президента республики знаю, с каким недоверием относились российские спецслужбы
к руководителям
Якутии - не только к М. Е. Николаеву, но и к русскому В. М. Власову. Василий
Михайлович недавно в интервью «НВ» признался, что каждый месяц находили «жучки»
в его кабинете, но умолчал, естественно, кто их ставил. «Жучки» регулярно
находили и у М. Е. Николаева. Постоянно проводились мероприятия по обеспечению
режима секретности - но разве скроешь что от
ФСБ?
Идеология уничтожения и подавления и в 1922
году, и в последующее время была одинаковой - республика не должна иметь
авторитетных и инициативных лидеров, самостоятельно мыслящую интеллигенцию.
Это было, конечно, всеобщей политикой
советского тоталитаризма. Именно КГБ, отвечавший за сохранение тоталитарного
режима, был носителем этой идеологии подавления.
Совсем неслучайно именно в 1993 году, когда
в России начали оживляться надежды на коммунистический реванш (помните, каким
был тот год, закончившийся танковыми залпами прямой наводкой по Белому Дому на
Краснопресненской набережной?), носители той идеологии из бывшего КГБ дали И.
А. Ласкову материалы на М. К. Аммосова и П. А. Ойунского.
Я очень хорошо знал Ивана Антоновича.
Тогдашние сотрудники журналов «Хотугу сулус» и «Полярная звезда» помнят, как я,
еще будучи студентом ЯГУ, по четыре-пять часов сидел с И. А. Ласковым и вел
долгие споры. Он мне говорил, что даже сотрудники КГБ прибегают к его
консультациям. Может, просто похвастался, не знаю.
Иван Антонович был сложной личностью с
неудавшейся личной жизнью, считавший себя непризнанным и гонимым. Это был тот
еще сгусток нереализованных комплексов.
Реваншисты из бывшего КГБ не ошиблись,
выбрав его в качестве своего орудия. Иван Антонович почувствовал, что может
рассчитаться с «не признавшими и не принявшими его якутами» за все свои
действительные и выдуманные обиды.
Это желание у него было так сильно, что он
не смог понять простую и очевидную истину, что в архивах НКВД нет правды.
После 1993 года в Якутском управлении ФСБ
начальниками были А. П. Кириллин и С. С. Анастатов, которые не поощряли
реваншизм своих подчиненных.
В начале этого года в той же газете,
которая чуть позднее опубликовала статью про П. А. Ойунского, вышла огромная
статья против С. С. Анастатова, после которой он был снят. Был очевиден
источник - заказчиками выступили некоторые сотрудники ФСБ.
Реваншистские настроения в недрах бывшего
КГБ стали опять усиливаться после прихода В. В. Путина к власти. Приняв
закономерный процесс усиления политического единства страны как некий тайный
сигнал к возобновлению прежней идеологии подавления окраин советской империи,
эти реваншисты начали старую войну. Методика ведения психологической войны
давно отработана - сначала нужно повести огонь по лидерам, ниспровергать
кумиров нации только так ломается дух нации. На этот раз своим орудием они
также выбрали человека, считающего себя непризнанным и гонимым. Не могу открыто
сказать (хотя имел много разговоров с сотрудниками ФСБ), является ли Скрипин,
как и И. А. Ласков, «консультантом» ФСБ, но могу напомнить, что во времена СССР
наибольшее число «стукачей» КГБ было среди марксистско-ленинских философов, а
Скрипин - философ.
Но время идеологии реванша и жаждущих
реванша ушло. Реванш - возврат к прошлому. А Россия уже не вернется к
тоталитаризму.
Иван Николаев
/Московский Комсомолец в Якутии. Якутск. № 21.
21-22 мая 2003. С. 11./
ТАЙНЫ ИСТОРИИ
Что происходит, когда к оценке фактов
прошлого
подходят с позиции политики
Чем значительнее роль той или иной личности
в истории, тем больше тайн вокруг нее, в том числе и рукотворных. И сколько бы
истин относительно происходившего в далеком прошлом ни изрекали, ни одна не
может быть в последней инстанции.
Интерес людей к истории неиссякаем. Запомнившаяся
многим невиданная до той поры популярность газеты «Молодежь Якутии» (в первой
половине 90-х годов) была вызвана не только смелыми публикациями на
политические темы, которые были тогда у всех на устах, по и открывавшимися ею
«белыми пятнами истории». Писали о тех, чьи имена до этого произносили шепотом,
а то и вовсе забыли.
Рассказывали о событиях дней минувших, но совсем не то, что писалось раньше в
школьных учебниках. Материалами на исторические темы зачитывались, как
детективами. Особенно теми, в которых местные известные писатели, революционные
деятели представали в неожиданном для всех свете.
Но историческая тема, насколько интересна, настолько и
коварна.
Редакции обычно неохотно печатают
благодарственные письма в адрес медиков. Не потому, что плохо к тем относятся.
Опубликуешь одно такое письмо, потом не сможешь отбиться от нескольких десятков
читателей, желающих через газету поблагодарить своих врачевателей (а чем они
хуже того, чье письмо уже опубликовано?!). Так и получилось в «Молодежке» с
материалами на темы об истории республики, взаимоотношениях между
представителями местной интеллигенции. Вслед за появившимися первыми статьями, вызвавшими бурную реакцию
читателей, в редакцию косяком потянулись другие авторы, словно желающие выговориться
разом за все ранее прожитые годы.
Но поскольку у каждого была своя
интерпретация исторических событий, публикации на эту тему все чаще стали
оборачиваться скандалами для редакции. Именно в тот период у тех, кто
интересовался историей, появилась возможность свободного доступа в архивы. Но
это были, как правило, не профессионалы историки, а любители. Поэтому и стали
появляться целые циклы разоблачительных материалов (уже не только в нашей
газете), основанных на реальных документах, но, как сейчас понимаешь,
трактуемых произвольно. Многие герои были реальны, а самое главное еще жили и
здравствовали, поэтому и естественной была их реакция это клевета! Ситуация
становилась все более взрывоопасной, и надо было, как говорится, рубить концы.
Помню, в мой редакторский кабинет зашел знакомый и по-дружески посоветовал с этим делом
завязывать: «Писатели у тебя в итоге так передерутся, что у кого-то сердце не
выдержит, а ты останешься виноватой...»
Публикации писателя Ивана Ласкова, в
отличие от других, не были однодневками, за ними стоял долгий многолетний труд
пытливого и дотошного человека, по крупицам собиравшего материалы. Словно
чувствуя, что жить осталось мало, он спешил опубликовать в газете, в редакции
которой когда-то начался его путь в творчество, результаты своих долгих
литературно-исторических исследований. Именно он был автором шокировавших тогда
многих материалов о Максиме Аммосове, Платоне Ойунском. Помню, в ответ писатели
прислали коллективное протестное письмо, которое мы опубликовали, и на этом все
успокоилось. Но долгие шесть лет потом и мне, и двум нашим нештатным авторам
жизнь портил другой герой материалов Ивана Ласкова, вскоре скоропостижно
умершего. Им оказался известный местный плагиатор, которого разоблачил Ласков.
Тот был еще и опытным сутягой.
Фемида, оглушенная собранными им многочисленными премиями, затыкала уши, а писатель в перерывах между
многочисленными судебными заседаниями пугал
нас, что будто обладает магический шаманской силой. Вспоминаю, как, сидя во
время одного из судебных заседаний напротив меня, он гримасничал, изображая,
что насылает злых духов. Но те, видимо,
отказывались ему подчиняться. И
он, уже не надеясь на них, слал
во все инстанции грозные заявления,
«журналистские запросы» - если их все
издать, получится солидный том. Так что я на себе испытала,
какой может быть цена публикаций
на исторические темы, о местной
интеллигенции, из отдельных представителей которой хотят сотворить кумиров на
все времена.
В этом году в республике поднялась новая
волна интереса к теме истории. На этот раз ее разрезает другом корабль -
редакция газеты «Московский Комсомолец» в Якутии»,
твердый курс которой не может не вызывать уважения. Хотя и далеко не со всем можно согласится с
авторами отдельных публикаций. Но они на это и не претендуют.
Формальным
поводом для волнений, разбудивших интерес
общества к истории, послужило
желание отдельных местных политиков
начать переименование улиц и площадей Якутска. За
вспыхнувшими дискуссиями, нередко выливающимися
в обычные перепалки, не заметили, как выпустили джина из бутылки. В этих
спорах нет ни правых, ни виноватых.
Власть, принимая одну сторону, автоматически наносит обиду другой. Как
взвесить, не ошибаясь, например, роль в истории республики Орджоникидзе и
Ойунского? Да практически никак, имея в виду полную не изученность периода в
истории, когда они жили и были сами у власти. Значит, остается подходить к
решению вопроса по принципу «наш - не наш». Каков неизбежный результат,
понятно, и это наносит обиду представителям всех тех национальностей, которые
живут в республике с постоянным клеймом «пришлых», хотя многие и родились
здесь. Сколько бы не делали для республики, какие бы заслуги не имели, все
равно, получается, их роль второстепенна.
Этому посвящена и статья Ивана Ласкова,
опубликованная еще в 1989 году в белорусском журнале «Полымя» -
«Отцы-основатели» и перепечатанная в последнем номере «МК» в Якутии». Приведу
небольшой отрывок.
«Сложилось так, что еще и под конец XIX столетия якутский
народ в подавляющей массе оставался неграмотным, и всестороннее изучение
якутской культуры взяли на себя политические ссыльные, представители совеем других народов. Благодаря
их заинтересованности, таланту, энергии, якутоведение сделало такие успехи, что
для собственно якутских исследователей, которые пришли позже, мало что и осталось для
изучения. Понятно, большая часть современных якутов глубоко благодарна
иноплеменным энтузиастам, которые создали не основание, а само здание
якутоведения. Но есть и такая часть якутской интеллигенции, которая
воспринимает их имена с досадой. В том, что якутоведение было создано не
якутами, им видится какой-то ущерб для якутского достоинства...
...Так, Серошевского тот самый Башарин называет даже «идеологом польскими фашизма» (Башарин Г. П., «Обозрение историографии дореволюционной Якутии», Якутск,
1965, с. 11). То же самое и с Пекарским. Если нельзя придраться к «Словарю», то
хоть дискредитировать автора.
...Пекарский будто бы и не забыт и
признано, что им собрано диалектной лексики значительно больше, чем
Кулаковским, но Кулаковский почему-то объявляется предшественником Пекарского в
этом деле, хотя обратился к собиранию якутской лексики на 20-30 лет позже
Пекарского, а его единственная работа по диалектологии была написана только в
1925 году...»
Подобное, о чем писал Ласков более десяти
лет назад, происходит, когда к оценке исторических событий, явлений подходят,
основываясь не на научных методах, а с точки зрения политики. Об истории, к
сожалению, сегодня вспоминают лишь накануне очередных юбилеев, на празднование
которых тратятся огромные средства, устраиваются помпезные мероприятия с
приглашением множества гостей. А что мы знаем о том, что славим?! Историки и
теперь молчат, как и в конце 80-х, когда разразился кризис в общественных
науках. По-моему, онпродолжается до сих пор. Журналисты, писатели, люди других
профессии, в том числе и не гуманитарных, в вопросах истории, подчеркиваю,
непрофессионалы, поэтому их публикации могут рассматриваться лишь как
субъективная точка зрения, которая имеет право на существование. Они просто
пытаются заполнить давно образовавшийся вакуум.
Кандидат экономических наук Николай Попов
пишет в «МК» в Якутии»: «Наука в
Якутии развивается крайне медленно, вяло и инертно. Давно не было подъема,
особенно в последние двадцать-тридцать лет. Поэтому и трудно ощутить наличие
кризиса науки. Она в Якутии носит перманентный характер. Особенно отстают
исторические и экономические науки. Здесь много не специалистов, не
профессионалов...» Проблема, на его взгляд, еще и в том, что молодые
исследователи не работают в архивах (а как без них?), а ученые - представители
старшего поколения «по-прежнему воспринимают события через призму впитавшихся в них
идеологических догм».
По мнению Николая Попова, до сих пор нет
правдивых публикаций ни об Аммосове, ни об Ойунском. «Взять того же М. Аммосова. Вокруг него
накопилось много лжи, видны попытки создать ложный культ личности. Не принимал
Ленин Аммосова в апреле 1921 года. Дальше его приемной он не прошел. Но Софрон
Данилов в пьесе «От имени якутов» показал беседу Аммосова с Лениным. За это С.
Данилов получил звание лауреата премии Горького. Эту сцену художник Ким изобразил в
картине. Об этом также писал доцент Д. Макаров. Эти утверждения лживы, такова
партийность литературы, науки, живописи. Таков соцреализм... Наука должна выйти
из кризиса. Нужно изучать архивы Якутска, Иркутска, Москвы, Омска, Новосибирска,
Петербурга. Тут не надо быть академиками, надо быть специалистами, причем
работоспособными, желающими правдиво и объективно рассказать о тех днях».
Политические подходы к оценке роли личности в истории, воздавание
почестей одним и предание забвению других - все это вызывает негативные чувства
в обществе, не способствует взаимопониманию между представителями разных
национальностей. Не нам судить тех, кто дал имя Орджоникидзе центральной
площади Якутска. Это данность, с которой надо считаться. Ведь еще неизвестно,
что скажут о днях сегодняшних, о тех, кто сегодня вершит власть, определяет,
кого казнить, а кого миловать, наши потомки. Нынешнее молодое поколение растет
свободным от идеологических догм, национальных пут. Появятся и у нас свои
профессиональные историки, которые приступят к кропотливому изучению
пройденного республикой. Их открытия впереди Поэтому не будем спешить, делая
скоропалительные выводы, устраивать войну памятников, не давая покоя душам
давно умерших людей.
Тамара Шамшурина
/Панорама
Якутии. Якутск. № 6. Июнь. 2003. С. 7-8./
ПОЭТ
«Потомки наши, презирайте нас,
Клеймите нас позором, - всё прощаю.
Но то, о чём кричу я вам сейчас
Я завещаю вам, да – завещаю».
(Иван Ласков)
25 июля 1987г.
мы целый день просидели у меня дома с поэтом Иваном Ласковым. Говорили по
душам. Тот день отложился в памяти еще и потому, что Иван в дарственных книгах
«Хромец» и сборнике рассказов «Ивановы» оставил свои надписи: «На добрую память
о случайном, но приятном знакомстве», поставив дату. Он, помнится, читал тогда
стихи, много и крамольно говорил о политике и политиках. Но, в сущности-то,
откровенно говоря, лично мне - с примитивных низин своего тогдашнего
максимализма - было наплевать: «Да мало ли у нас на Руси и в Якутии поэтов?!».
Как самостоятельного мыслителя я его понимал: светлый, роскошный, незашоренный
предрассудками ум. Как поэта - не воспринимал никак. Но только потому, что
слишком уж поздно удосужился внимательно ознакомиться с его произведениями. И
столь высокомерное и дилетантское непросвещенное отношение моё к поэту Ивану Ласкову радикальным образом
переменилось - стоило только открыть его произведения и углубиться в
захватывающее чтение.
Закономерен скептический вопрос: так кто же он такой, этот Иван Ласков?
Может быть, он и вообще не достоин того, чтобы мы о нём сегодня вспоминали? Ну
уж нет! Ласков Иван Антонович (19.06.1941 - 29.06.1994 гг.) - уникальный
якутский и (бело-) русский поэт, прозаик, драматург, литературный критик,
историк, переводчик якутских, польских, белорусских, русских прозаиков и
поэтов. Потрясающий талант, невероятной судьбы человек. Член Союза писателей
России с 1973, а также член СП Белоруссии и ЯАССР. Родился в городишке Гомеле в
самую неудобную и страшную годину: через несколько дней после его рождения
началась Великая Отечественная война. Родители его, наверное, погибли (о том мы
ничего не знаем доподлинно). То, что маленький Иванко уцелел в годы страшного
фашистского геноцида, - само по себе невероятное чудо. Воспитывался в детском
доме. Первые его, пока ещё сырые, литературные произведения (стихи), получившие
некоторую известность (из-за того, что были напечатаны в белорусских изданиях),
датируются, кажется, 1956 г. - годом «хрущевской оттепели».
В 1964 г. Иван Ласков окончил химфак
Минского университета. В 1971 г. завершил обучение в знаменитом Литинституте
им. А. М. Горького - кузнице маститой писательской братии. Работал научным
сотрудником НИИОГАЗа (Горьковской обл.). Будучи молодым учёным-химиком,
посвятил первоначальные свои произведения таинственной амальгаме научной
романтики и духовного дерзновения. Задел был изрядный. С самого начала Иван
заявил о себе как ясный аналитический ум (парадоксально, но факт!) и как поэт.
Далее шёл интенсивный духовный и душевный поиск. Поэт-гуманитарий
пересилил-таки в себе учёного. Сначала он из института уходит на Белорусское
радио. Потом - делает всё более дерзкие поэтические опыты в минском
еженедельнике «Зорька»: «Нам 17. Мы играем Шопена в четыре руки. Мы измучены
дружбой и тяжбой любви!». Для него - поэта-историка - было присуще обостренное
чувство хроноса (времени то бишь). Цитируем: «Времечко припомнится, все мы
постареем, все мы облысеем, все мы подурнеем. Собираемся вместе на праздничный
обед, Вспоминать мы будем, как нам было вместе 18 лет!».
Во время учёбы в Москве случилась
значительное событие для поэта - любовь! Прекрасная, как сама Туйаарыма Куо,
девушка-красавица Валентина (впоследствии - известный прозаик) из далёкой
заснеженной Якутии полностью изменила и преобразила прежнюю ранее безалаберную,
бездомно-неустроенную жизнь поэта. Он прозрел и обрёл свою вторую Родину.
Поначалу приехал в Якутию на практику на летний семестр, но так и остался,
породнившись навеки с якутским народом, очарованный величественной красотой
прекрасной земли Олонхо. Впоследствии, в писательских кругах к нему прочно
приклеилась полушутливая кличка «Якутский зять». Поначалу, Иван работал в
газете «Молодежь Якутии». На фоне полного подцензурного дерьма, вопиющей
серости и посредственности, в официозной прессе тогдашней Якутии выделялась
своим (хотя и умеренным) свободомыслием, именно - «Молодежка».
Как вспоминает известный поэт Алексей
Михайлов (бывший шеф-редактор газеты «Молодежь Якутии»), «тридцатилетний Иван
Ласков появился в «Молодёжке» в 1971 г., когда редактором был Леонид Левин, а
коллектив состоял из совсем молодых тогда девчат и ребят: Женя Кузьмина, Люда
Левина, Тося Селезнева, Лариса Утяшева, Боря Васильев, Эдик Волков, Юра Карпов,
Галя и Дима Киселевы, Гена Мухин, Саша Петров, Валера Скрябин и Света Слепцова.
В редакции - атмосфера несуетливого соучастия, доброго зубоскальства, посиделки
за дешевым портвейном - всё это сближало. Ничего ещё не нажито, в том числе и
врагов, терять и жалеть нечего, молодость вечна, как синее небо над нами...»
(«МЯ», 26.08.94 г.).
После «Молодёжки» Ласков некоторое время
трудился редактором в «ЯкКнижИздате», редактировал рукописи, работал с очень
серьёзными прозаиками и поэтами: именно благодаря ему многие начинающие авторы
состоялись как творческие личности, а их произведения стали радостными
событиями общественной, политической и культурной жизни. Потом - плодотворная и
насыщенная творческими успехами деятельность в редакции журнала «Полярная
звезда». Последнее место работы Ласкова - завотделом прозы и публицистики в
журнале «Колокольчик», возглавляемом Рафаэлем Богатаевским.
Иван Ласков, помимо собственного
творчества, бескорыстно и самоотверженно занимался популяризацией произведений
местных самых талантливых беллетристов, с удовольствием переводил их с
якутского на русский язык. Например, именно с его помощью те якутяне, которые
так и не овладели языком саха, получили, наконец-то, возможность познакомиться
с творчеством многих талантливых якутских писателей. Так, например, у одной
только Валентины Гаврильевой Иван Ласков перевёл на русский язык такие
произведения, как «Страна Уот Джулустана», повесть «Любовь осенью», «О великом
путешествии оранжевого Серёги, мудрейшего Ибрагима и хитроумного охотника
Сэмэна-Большая голова». Им же, Иваном Ласковым, переведена на русский повесть
уважаемого и известнейшего писателя - Николая Якутского «Из тьмы», а также
роман А. Сыромятниковой «Кыыс Хотун».
Увы, на сайте Якутской республиканской
библиотеки им. А. С. Пушкина в рубрике «Якутские писатели» об Иване Ласкове
сказано до обидного мало и скупо. Такая простота, как говорится, «хуже
воровства», ибо может сложиться у иных ошибочное представление, будто он
ничего-то, толком, не создал, не написал, не опубликовал. Прочитав завершающую
сентенцию на библиотечном сайте об том, что Иван Ласков-де «был награжден
Почетной грамотой», у читателя может сложиться впечатление, что сей беллетрист
даже никакого внимания не заслуживает. Подумаешь, «грамоткой наградили» - и,
неужели, это - всё?
Напротив, Ласков оставил богатейшее
литературное наследство. Тут нам придётся сделать, быть может, утомительное для
читателя, но чрезвычайно важное - с точки зрения библиографии и
источниковедения, - отступление-экскурс. Ведь всё дело в том, что уже в 1966 г.
вышла его первая поэтическая книга «Стихия. Лирика», стихи «Белое небо», поэма
«Хромец» - очень значительное достижение в литературе России (да, наверное, и в
истории всемирной литературы); далее - сборник рассказов «Ивановы»; потом -
сборник повестей и рассказов «Лето циклонов»; повесть «Возвращение Одиссея»;
рассказы для детей «Андрей-Эндэрэй - справедливый человек или девять историй с
Полюса холода»; рассказы «Зимние письма»; «День и ночь на берегу моря»; повесть
«Туман».
Из драматических произведений, и доселе не
получивших должной оценки, лёгкому и талантливому перу Ивана Ласкова
принадлежит любопытная драма «На подводных крыльях: телевизионный сценарий», а
также драма в 10-ти картинах «Ротмистр Мещеряков». Все вышеперечисленные
произведения заслуживают особого отдельного исследования, специального
литературоведческого, филологического, этнолингвистического, семиотического и
герменевтического анализа, а возможно, и «Ласковских Чтений» (т.е.
научно-практической конференции) под эгидой головного академического учреждения
- Института гуманитарных исследований АН РС(Я) или Якутского госуниверситета.
Из жанра фантастики Ласкову принадлежит
актуальное произведение «Имена указывают путь». Из фолклорных мотивов -
«Стрелецкая былина» и ласковский обстоятельный анализ творчества
писателя-фантаста Г. Е. Березовского - статья «Впередсмотрящие».
Охотно переводил он стихи наших блестящих
якутских поэтов: Леонида Попова - «Старый дом», «Два подарка», «Бессмертие»,
«Позови меня», стихи С. Данилова «Наши старики», «Метельная ночь», «Снежные
цветы», «Тоска по столу». А. Пысина «Какими мы путями шли». Петра Тобурокова -
«Простые слова». С огромной радостью перевёл он поэму народного стихотворца
Кюннюка Урастырова - «Будет вечна Земля». Именно он перевёл на русский с
якутского работу У. Избекова «Несколько штрихов к образу Манчары».
Из переводов с польского на русский самое
значительное у И. Ласкова - фрагменты воспоминаний Вацлава Серошевского
(1858-1945) «Ссылка. Побег» («ПЗ», 1979, № 4). Вообще, необходимо отметить, что
В. Серошевский - автор популярной этнографической, хотя и уязвимой в
академическом отношении, монографии «Якуты», - стал у Ласкова особым обьектом
исследования. В статье «Народ и власть» Ласков, выступая как профессиональный
историк-славяновед, впервые усомнился в том, что Серошевский - идеолог фашизма,
соратник польского диктатора Юзефа Пилсудского. Ему же принадлежит
обстоятельная и первоклассная статья-рецензия «Научный подвиг узников царизма»
(«ПЗ», 1978, № 2) на замалчиваемую у нас публикацию польского историка В.
Армона «Польские исследователи культуры якутов». Большой историографический
интерес представляет статья И. Ласкова о К. М. Павловой-Давыдовой - секретаре
наркома Г. К. Орджоникидзе в Кремле («ПЗ», 1981, № 2).
Кого-то несказанно оскорбляло и уязвляло:
живя в Якутии, Ласков больше печатался в Белоруссии. Почему-то именно там его
будто бы, ценили больше, нежели в Якутии. Будучи членом писательской
организации Белоруссии, он, конечно же, вынужден был (из вежливости?) ездить по
приглашениям на все тамошние съезды, семинары и конференции белорусских
писателей. Практически все его произведения опубликованы и переопубликованы -
не только на русском, но и на белорусском языке. Получается парадоксальная
картина: самозабвенно прославляя наш суровый сибирский край, он почему-то был
более издаваем и известен в Белоруссии, а не в Якутии. У нас его громкая слава
так до конца и не состоялась. Мешала окололитературная публика? Сия клоака с
огромным энтузиазмом и охотой топила, умаляла и замалчивала его безусловный
талант? Или мы всё-таки ошибаемся?
Разговаривая с близкими Ласкову коллегами,
мы пытались выяснить: «Почему же Ласкова столь не отметили у нас?». Когда, к
примеру, сей вопрос мы адресовали авторитетному поэту - Владимиру Федорову
(ныне - один из редакторов газеты «Якутия»). Он очень деликатно, но, как
всегда, честно, ответил: «Да ты сам должен понять, что Ласков - не подарок, со
своим сложным характером. Он - настоящий профессиональный писатель. Лично я
Ивана ценю и уважаю. Но, понимаешь, по отзывам иных, характер у него был
конфликтный и неуживчивый. Отчасти могу подтвердить: Иван всё воспринимал
обостренно, пропуская через своё сердце. Поперечный, ершистый,
бескомпромиссный. Пойми, такие всегда неудобны - ни для кого. В том числе и с
литературными критиками были у него проблемы... Но ведь о таланте судят не по
сложной натуре художника, а только по его произведениям. Все мы, думающие и
пишущие люди, в каком-то смысле эгоисты. Разве не так? Без этого в творческой
среде делать нечего. Думаю, время расставит всё по своим местам. Верю, что
Ласкова ещё ждёт признание. Особенно ценны его художественно-исторические
произведения».
Редактор журналов «Новости Якутии»,
«Панорама Якутии» Т. Шамшурина сказала: «Ласков - талант во всём! Первое моё
впечатление: своим необычным раскатистым голосом он ставил литературных
начальников «на место». Великий его голос не соответствовал росту. Безусловно,
он - личность. Только благодаря Ласкову в Якутии появилась некоторые писатели,
которых он сам воспитал. У меня до сих пор лежит его уникальная статья по
проблемам новейшей истории Якутии. Возможно, она будет опубликована
когда-нибудь. Я знала Ласкова как человека, который пишет на исторические темы.
Впоследствии, уже в качестве редактора «Молодёжки», мне пришлось публиковать
кое-какие его проблемные исследования. Было трудно: приходилось лавировать
между властью и публикой, сознание которой было расколото. То, что Ласков хотел
сказать, он сказал через нашу газету. Нас не в чем упрекнуть».
И в самом деле, его последние нашумевшие
публикации об П. Ойунском, М. Аммосове и иных деятелях выполнены настолько
безупречно, что даже непримиримые оппоненты не смогли противопоставить никаких
внятных вменяемых аргументов в целях канонизации ложных исторических кумиров,
идолов и божков, на коих молились «придворные историки». Против правды и
бескомпромиссного объективного анализа не попрёшь. Требует особого прочтения и
анализа его выдающаяся поэма «Хромец». Иные литературные визири полагают, что
данная поэма посвящена зловещей личности Тамерлана. Другие, более
проницательные, видят в «Хромце» протест поэта против тоталитаризма и лживой
официозной историографии. Прав был Иван Ласков:
«О, нет, Правитель, что ни говори,
Хотя и непонятливы, а рьяны
Придворные
историки твои,
Иль, как ты их зовешь? Болваны?
В их фолиантах жизнь твоя чиста.
Не зря чернила перьями
мутили:
Изъяты щекотливые места
Уточнены суровости мотивы».
Странно, но факт: стоит подставить на место
упомянутого в заглавной строке «Правителя» любую фамилию наших местных
революционных деятелей (того же идейно-непримиримого Аммосова или Ойуунского) -
и всё становится на свои места. Следовательно, почему бы не предположить, что
Иван Ласков в поэме «Хромец» размышлял не только об абстрактном тоталитаризме,
фашизме, сталинизме, но также и о наших доморощенных деятелях - птенцах гнезда
«папаши Минея Губельмана» (большевика Емельяна Ярославского)? И действительно,
парадная историография всегда с завидным постоянством сглаживает «чёрные пятна»
истории. Если же сего не делать, то получится уж совсем наоборот. И наш
зомбированный местной пропагандой, доверчивый и прекраснодушный обыватель, если
перефразировать бессмертные стихи Ласкова, вправе изумлённо возопить, протестуя
против непредвзятого анализа: «Кто сдержит подлых? Чей суровый меч? Кто
опрокинет в глотки им чернила? Кто не замедлит руки им отсечь, чтоб славы
коммуняк мы не чернили?». Беда-то, как нам представляется, в том, что, в
отличие от Ласкова, местная лукавая историография только тем и занималась, что
обеляла, славословила, рукоплескала. А чуть что не по ней - панически плакалась
о «чести и достоинстве», жалуясь (за отсутствием реальных исторических фактов и
аргументов) в высокий Меджлис Суверенной Богдыхании. Вся эта традиционная
систематизированная система официального вранья и балаганных
разглагольствований почему-то называется у нас «духовностью», на кою покушаются
некоторые одиночки. Будто у Великого Богдыхана иных важных дел нет, нежели
вчитываться в кошмарные «сны наших шаманов», изучать изобличительные и забавные
диссертации говорливых Ойуунов, кои в хитромудрых своих сочинениях,
датированных 1935 годом, азартно приговаривали, скажем, некоего г-на А. Е.
Кулаковского, изобличая оного на все лады в страшных по тем временам «-измах».
Кстати, этот научный вклад революционного товарища следовало бы опубликовать, с
тем чтобы широкая публика внимательней присмотрелась к своим кумирам-идолам.
Уверен, что Иван Ласков, хотя и публиковал
свои критические рецензии, знал многократно больше, чем мог сказать.
Но оставим эту деликатную тему. Поговорим о
том, что представляет некоторую безусловную ценность для истинных эстетов.
Например, статья «Веру свою свято храня» («ПЗ»,
1980, № 2), где поэт Ласков, сохраняя абсолютную объективность,
мастерски анализирует сборник стихов известного беллетриста, певца Советской
власти - Платона Ойуунского. Слово щедрой похвалы и искреннего одобрения –
ценно. Когда готовился к изданию посильный, хотя и спорный, перевод Владимира
Державина с авторских текстов упомянутого П. Ойуунского - «Нюргун Боотур
Стремительный», - именно Иван Ласков предпринял все усилия, чтобы максимально
усовершенствовать, облагородить сырую и недоделанную рукопись. На наш взгляд,
как этнолог Платон Ойуунский, наверняка, был абсолютным нулём, в сравнении,
скажем, с академическим и маститым Г. В. Ксенофонтовым. В том нет никакой вины
- руководящему товарищу некогда было учиться, ибо он «делал революцию».
Наверное, не вина в том его, а беда. К сожалению, писательская организация
действовала по методу «тяп-ляп». В результате (несмотря на огромные финансовые
издержки) юбилейная шикарная книга «Нюргун Боотур Стремительный» (очень
основательное издание!) вышла с существенными досадными недостатками. Впрочем,
данная тема - предмет вероятных дискуссий. В случае же опубликования текста
диссертации многоуважаемого и дорогого Ойуунского многих, наверняка, ждут
потрясающие открытия - на уровне откровения, прозрения и катарсиса!
Ознакомление с текстом - не для слабонервных.
Очень хороша и объективна рецензия И.
Ласкова на повесть сунтарского прозаика Валерия Мекумянова «Степан Таврин - сын
казацкий» (ПЗ, 1990, № 2). И уже вслед за Ласковым, В. Мекумянова похвалил
видный русский писатель Виктор Проскурин. То есть мы хотим сказать, что и
Ласков, и Проскурин умели открывать таланты, искренне радовались пополнению в
писательском цеху, а не только «злобствовали».
Но были и иные представители в писательской
братии. Будучи прирождёнными сутягами, действуя всегда стаей, анонимно и
скопом, они охотно и с энтузиазмом присоединялись к травле поэта, цепляясь за
старые историографические догмы, кои он посильно пытался подвергнуть
деконструкции - «не клеветы ради, а истины для!». На одном из своих помпезных
сборищ сия свора анонимных кастратов духа и моральных недоумков (уподобившись
вселенским силам зла - абассы и нарушив вековые великие запреты предков)
осерчала до того, что заявила: мол, Иван Ласков - «писатель средней руки».
Любое инакомыслие, свобода выражения мнения воспринимались ими как клевета, асоциальный подрыв устоев.
Сия «группа товарищей» хором ополчилась на поэта только потому, что он
отказался в своих – поначалу, «сенсационных», но документально
аргументированных – публикациях, поверить прекраснодушным байкам о дутом и фальшивом величии большевистских руководителей. Верно
сказано: «Ни сотвори себе кумира». Вот Иван и произнес в своей пронзительной и
сверхсовременной повести о Тамерлане: «Извините, многоуважаемые оппоненты, но
мне искусство убийц воспевать но дано!». Идейные братья нашенских «петрушек
верховенских», - о коих читатель изрядно осведомлён из романа Ф. Достоевского
«Бесы», - никак не могли простить Ивану Ласкову сокрушительную и неопровержимую
критику обожаемых кумиров. Вот ведь беда-то! Опять самые серые и самые
посредственные правили свой бесовской бал. Неужто, война, война идёт,
гражданская война? Кто же, братцы, помирит «красную» и «белую» правду? Вот ведь
о чём на самом-то деле размышлял Иван. Уверен: он был до конца честен - перед
своей совестью и Богом.
Говорят, поэта
обнаружили в лесном массиве - близ Якутска. Лицо - в кровавых царапинах. На
висках - синяки. Разбитые очки - в нескольких метрах от тела. «О, да:
разумеется, инсульт!» - сокрушенно вздохнули все. Никаких особых расследований
по поводу трагической кончины не проводилось. Хоронили тихо, но спешно, без
лишнего шума. Когда, наконец-то, взошла таинственная золотая Луна над куполом
синих небес, на могилу, озираясь, прокрался один, похожий на гнома, субъект,
литератор-плагиатор. Будучи абсолютной бестолочью, интеллектуальным импотентом,
тяжко и сутяжно лелея свою склочную и странную судьбину - «без божества, без
вдохновенья», - он, тем не менее, радостно и победно поплясал, шаркнув
копытцем. И было б весьма худо, если б не снизошли вдруг два ангела и не
закрыли своими ослепительно белыми крылами могилу поэта. Впрочем, сам поэт был
человеком лунного света и ничего не боялся. Так ли, на самом деле? -
затрудняемся дать ответ. Наверняка, благословенный судьбой Иван Антонович
Ласков, будучи бесспорным классиком, ещё скажет своё веское слово. Воистину,
так:
«Ну что ж! Мы все уйдём - и я, и ты.
Но человек бессмертен - верю в это.
Он будет сеять хлеб
и пить вино,
Любить детей и радоваться свету».
Виктор Скрипин
/«Московский
Комсомолец» в Якутии. Якутск. № 25. 18-25 июня 2003. С. 12-13./
ОТЦЫ — ОСНОВАТЕЛИ
За что
А. Кулаковский возводил напраслину на Э. Пекарского?
Предлагаем
вниманию читателей статью белорусского и якутского поэта, прозаика, публициста,
исследователя Ивана Ласкова, годовщину рождения-смерти которого друзья поэта
отмечают в эти дни (19. 06. 1941 - 29.
06. 1994). И хотя в целом статья И. Ласкова посвящена польским, белорусским
общественным деятелям В. Серошевскому, Э. Пекарскому, а также вышедшей книге
ленинградского историка В. Грицкевича, и издана она почти 15 лет назад в
белорусском журнале, якутской общественности она незнакома и, бесспорно, будет
интересна широкому кругу читателей, поскольку в ней говорится об
«отцах-основателях» письменности, литературы, якутоведения В. Серошевском, Э.
Пекарском и А. Кулаковском, о их непростых взаимоотношениях.
...Серошевский и Пекарский некоторое время
в якутской ссылке жили поблизости. Оба изучали якутов: Пекарский - язык и
фольклор, Серошевский - быт, обычаи, хозяйство, общественный строй, историю.
Казалось бы, два таких человека, с одним родным языком, с близкими интересами
просто не могли не подружиться. Но дружба не состоялась. Почему?
В своих мемуарах, написанных в конце 1930
годов, Серошевский упомянул об этом. Отношения не сложились потому, что
Пекарский, которого Серошевский называл «обруселым», и слышать не хотел про
«польское дело». Серошевский это воспринял, как предательство и перестал
видеться с ним, хотя знакомство с Пекарским ему ничуть не повредило бы, ибо
Пекарский был отличным знатоком якутского языка, а Серошевский, как замечает В.
Армон, «не имел уха» к другим языкам.
Что Серошевский и Пекарский не дружили,
есть свидетельство и из «лагеря» Пекарского, от близкого помощника Эдуарда
Карловича в составлении «Словаря якутского языка» Всеволода Ионова. В 1914
году, критикуя в журнале «Живая старина» труд Серошевского «Якуты»
преимущественно за небрежное написание якутских слов, В. Ионов отметил: «В. Л.
Серошевский жил одно время недалеко от Э. К. Пекарского, который уже трудился
над своим словарем и никогда не отказывал в указаниях и толкованиях. Все, кто
интересовался той или иной стороной якутского быта... всегда обращались к
нему».
... Подробно и интересно показаны годы
учебы Пекарского, его путь в русское революционное движение, заключение, работа
над «Словарем якутского языка», путешествие «сквозь туманы Джугджура» и,
наконец, плоды сорокапятидесятилетней работы почетного академика.
Но я
думаю, что по-настоящему полное жизнеописание Э. Пекарского еще впереди. И
хотелось бы верить что доведет его до конца сам В. Грицкевич, но для этого ему
прежде всего потребуется поработать в Якутске.
Э. Пекарский, как известно, находился в ссылке
в Якутии более двадцати лет. Все это время он был под бдительным полицейским
надзором. Понятно, что в Государственном архиве ЯАССР в связи с этим
насобиралось немало документов, способных пролить дополнительный свет на
Пекарского. Изучены они еще не полностью.
Поработав в Якутске, более реалистически
можно было бы показать отношение якутов к Пекарскому. Тут не все на
поверхности, много прячется и в глубине. Почувствовать это издалека невозможно.
Сам я долгое время не мог понять, почему в Якутии относятся к Пекарскому так
неадекватно его заслугам перед якутской культурой. До этого времени в честь
Пекарского названа только окраинная улица в Якутске да школа в далеком улусе,
где Пекарский жил в ссылке. «Словарь» его переиздан только однажды, да и то... в
Венгрии - говорят, с помощью известного М. Ракоши, который был женат на якутке.
А главное, не раз и не два доводилось слышать намеки, что хотя Пекарский и
большой ученый - составил словарь, но перед якутами есть за ним и провинность,
причем немалая.
Что же довелось узнать случайно не так
давно?
В. Грицкевич цитирует письмо зачинателя
якутской литературы А. Кулаковского к Пекарскому: «... 2). У нас не было
литературы, а Ваш словарь должен послужить краеугольным камнем для ее создания;
3) Прямой и практический смысл словаря понятен каждому. Вы воистину
заслуживаете названия «отца якутской литературы». Без Вас не нашлось бы лица, у
которого хватило бы дерзости принять на себя такой колоссальный труд как Ваш
Словарь». Эти слова повторены и К. Тарасовым в предисловии.
Казалось бы, просто здорово: какая высокая
оценка вдохновенного труда нашего одноплеменника из уст первого якутского
поэта! Но, к сожалению, Кулаковскому принадлежат и другие высказывания о самом
Пекарском, так и о его словаре:
Письмо которое цитирует В. Грицкевич, было
послано Пекарскому в ноябре 1912 года. А полугодом раньше, в мае, в
публицистическом произведении под названием «Якутской интеллигенции» тот же
самый Кулаковский писал о Пекарском (подаю в оригинале, сохраняя его особенности.
Произведение написано по-русски):
«Гостил он у нас долго: приехал
молоденьким, вертлявеньким, поджареньким, а уехал стареньким, ехидненьким.
Сотрапезничал он с нами десятки лет, похваливая наши «тар», «ёрэ» и «бутугас».
Хвалил он и любил нашу девицу-красавицу (ныне покойницу), с которой он коротал
долгие зимние вечера под музыку северной вьюги... Будучи молод и полон
жизненных потребностей, он увлекался дикаркой и сильно обескураживался, когда
она не понимала его мыслей и... желаний, а он - ее. Во-первых, поэтому,
во-вторых, от нечего делать он стал записывать лепет своей подруги и учить ее
своему языку. Но так как сам всецело подпал под ее обаятельную власть, то не
смог ее научить своему языку, наоборот - сам научился от нее разговорному и любовному
языку якутов, которого сделал своим коньком и на котором сначала поехал в
Питер, а теперь едет вверх - по пути славы и великих почестей...»
Далее идет сложенный самим Кулаковским
грязный стишок из шести четырехстрочий, где имеется такое пророчие в отношении
к словарю Пекарного: «... труд его погибнет так бесславно, ничей не радуя
взор».
Чем же так разгневал Пекарский
Кулаковского, что тот опустился до грязной писанины на «отца якутской
литературы»? Ответ на это содержится в произведении Кулаковского. Кулаковский,
полный возмущения тем, что Пекарский на каком-то «съезде ученых в Томске»
выселить якутов якобы на Крайний Север (есть, как я писал уже однажды, и в
Якутии свой Север!) а на их землях устроить переселенцев из России. При этом
Кулаковский ссылается на журнал «Сибирские вопросы» (без года и выпуска), в
котором якобы было сообщение на этот счет.
Довелось обратиться к этому журналу,
который издавался в Петербурге с 1907 года, и один за одним просматривать все
его номера аж до мая 1912 года. Откровенно говоря, если бы даже такое сообщение
нашлось действительно, я бы ему не поверил. Представить, чтобы революционер,
ссыльный, пошел на бесстыдный сговор с царизмом? Невозможно трудиться всю жизнь
над словарем якутского языка и осудить его носителей на вымирание? Но
признаюсь, был момент, когда с журнальных страниц на меня будто бы плеснули
кипятком.
1910 год. Сдвоенный номер 42-43 (25
ноября). Страница 65. «Два доклада о Якутской области»: «Якутской области
повезло - в географическом обществе сделано два сообщения: г. Пекарского о
«расселении якутов» (В. Грицкевич упоминает этот доклад на стр. 87. - И. Л.) и
г. Островских «Новые данные по Якутской области». Если доклад Пекарского и
страдает тенденциозностью и некоторой необъективностью, то во всяком случае о
нем можно серьезно спорить. Тенденциозность сказывается в самой мысли
расселения, т.е. удаления с искони насиженных мест, с богатых пастбищ, из
районов с более мягкими климатическими и почвенными условиями на север, к
вечным льдам, на промыслы, полные риска, но бедные добычей, на вечную мерзлоту
с жалкой растительностью. Конечно, расселение выгодно с точки зрения
современной политики (имеется в виду столыпинская политика переселения крестьян
на «свободные» сибирские земли. - И.Л.): освободившиеся угодья можно пустить
под колонизацию (...) Якуты такие энергичные, богатые инициативой и
самодеятельностью и вдруг сидят по своим долинам, водят скот да бабятся! Надо
не дать погибнуть этим ценным качествам инородца, необходимо использовать их путем
приложения в борьбе с холодом, льдами, полуголодной жизнью (...) Конечно,
значительный процент погибнет в борьбе за существование, но без жертв ни одно
великое дело не свершалось. Зато уж кто выйдет победителем, тот станет прочной
ногой в ледяной пустыне». Подписи под заметкой нет. Неужели это правда?! По
предыдущим прочтениям «Сибирских вопросов» я заметил, как много опровержений
печатает этот журнал на помещенные в нем материалы. Так неужели Пекарский
проглотит эту язвительную статью, признает ее правдивость?
Нет! Уже в следующем номере (44) с
облегчением вижу «Письмо в редакцию»: «Сомнительно, чтобы кто-либо из
присутствующих на докладе, среди которых были также и якуты, усмотрел в нем
подобного рода «тенденциозность». Для того, чтобы выудить из моего доклада
мысль насильственного расселения якутов, надо было не присутствовать на самом
докладе или не слышать его, или просто не понимать того, что слышишь. Вероятнее
всего, что автор статьи построил все свои соображения на основании неправильно
истолкованного им заглавия моего доклада, предположив, что темою его был вопрос
о том, как расселять якутов, между тем как в нем говорилось о том, как
расселялись и расселяются якуты сами (...) Горячо протестую против
приписываемой мне, выражаясь мягко, «тенденциозности».
Нет! Никак не мог Пекарский выступить с
тем, что ему приписали! Наоборот, еще за два года до того, в тех самых
«Сибирских вопросах» в статье «Земельный вопрос у якутов» он писал: из-за того,
что земля, на которой живут якугы, законодательно за ними не закреплена
(считалась государственной), у якутов «есть неуверенность в надежности владения
землями, но которых они живут...», «порождая разного рода слухи о будущем
вытеснении их русским элементом. Эти слухи, при всей их преждевременности, находят
для себя почву в самом законе».
Как видим, со слов Пекарского явствует, что
вопроса про переселение в Якутию «русского элемента» тогда совсем не стояло,
тревога якутов была преждевременной, но Пекарский стоит за то, чтобы его не
было совсем. «Было бы поэтому, - настаивает он, - в высшей степени своевременно
каким-нибудь законодательным актом ясно и определенно подтвердить, в какой мере
якутские общества вправе рассчитывать на неприкосновенность и неотчужденность
занимаемых ими ныне земель». (1908, № 17-18, с. 16-17). В другой статье
«Кочевое или оседлое племя якуты?» немного позже (1908, № 37, с. 34-40)
Пекарский доказывает, что якуты - оседлые, и призывает к тому, чтобы их
оседлость была признана государством. Это нужно «для доказательства, что хлебопахотные
земли уже стали нужны и ценны для самих якутов и что отчуждение их в пользу
русских пришельцев нанесет существенный ущерб коренному населению...»
Таким образом, выходит; что Кулаковский не
сам возводит напраслину, а только повторяет, Но это не освобождает его от
ответственности. Прочитав обвинение в адрес Пекарского, он же не мог за полтора
года не прочитать и опровержение! А если бы не заметил сам, то обязательно
услышал про него от людей. Прогрессивные «Сибирские вопросы» в Якутске были
журналом очень популярным, его читала вся интеллигенция, о чем свидетельствуют
письма якутян в журнал.
Если Кулаковский не читал опровержения, то
почему, облив грязно имя Пекарского в мае, уже в ноябре 1912 года он пишет
льстивое письмо, называя в нем Пекарского «отцом якутской литературы». Давайте,
кстати, повнимательней присмотримся к этому письму. Выдав похвалу Пекарскому
(и, сказал бы я, законную похвалу!), Кулаковский переходит к «деловой» части
своего послания. Выясняется, он пишет знаменитому ученому не просто так, а из
надобности. У него две просьбы: одна - уладить печатанье собственных трудов по
фольклору и его художественных, произведений. Вторая - такого вида: «Не примете
ли меня к себе, чтобы я работал по изданию словаря под Вашим руководством. Если
мы сообща кончим издание в 2 года, то Академия неужели не выдаст целиком
назначенные Вам 10 000 рублей? Я думаю, что Ваш словарь надоел ужасно. Скорее
бы отвязались. Честь составления словаря все равно не убавится. Могу к Вам
явиться летом 1913 г.» («Кулаковский». Сб. документов к л 85-летию со дня
рождения. Якутск, 1964. С. 83).
И действительно, летом 1914 года
Кулаковский, приехав в Петербург, заглянул к Пекарскому. Но ученый его не
принял. Он не мог не знать про пасквиль, написанный Кулаковским, ибо хоть тот и
не был напечатан, но ходил по рукам, в Якутске же у Пекарского оставалось много
дружелюбных к нему людей, которых не могла не возмутить такая несправедливая
писанина...
В письме Кулаковского обращает на себя
упоминание про 10 000 рублей, которые Пекарский якобы должен был получить от
академии за словарь. На самом деле эти деньги предусматривались на его издание.
И были ли они получены, неизвестно. «Сибирские вопросы» (1910, № 14-15, с. 92)
сообщали, что «2 марта за № 5942 Министерство народного образования внесло в
Государственную думу проект об отпущении Э. К. Пекарскому десяти тысяч рублей
на издание «Словаря якутского языка». Кулаковский понял сообщение, как хотел...
Нужно сказать, что первый якутский поэт был
необычайно противоречивой фигурой. Время от времени высказываясь в пользу
простого народа, он в том самом произведении «якутской интеллигенции»
фактически чертит план капиталистического преобразования Якутии с целью
обогащения не народа, а якутских торговцев и предпринимателей. Политический
путь его был далеко не простой: за 1917-1923 годы Кулаковский успел поработать
на четыре контрреволюционные власти (временную, колчаковскую и две
националистические), и только когда гражданская война в Якутии окончилась
(1923), начал сотрудничать с советской властью.
В жизни он был также человек сложный. Из
его писем видно, что поэт жил «как поэт»: почитал вино и картеж и, видно,
стремился разбогатеть. Не для этого ль первый раз женился на некрасивой и
нелюбимой дочери богача Оросина, рассчитывая на большое приданое
(«Кулаковский», с. 14)? Но старик взял калым (800 рублей), а приданое
практически не дал. За это Кулаковский заклеймил тестя в сатире «Скупой богач».
В дальнейшем Кулаковский брался за разные денежные дела: участвовал в строительстве
телеграфной линии Якутск-Охотск, работал домашним учителем миллионера Барашкова
(«Кулаковский», с. 15). Из письма к Пекарскому можно узнать, что Кулаковский
строил в Якутске больницу «за 20 000 рублей» («Кулаковский», с. 80).
Предложение Пекарскому своих услуг в составлении словаря было, таким образом,
продолжением тех самых предпринимательств.
Споры вокруг Кулаковского ведутся у якутов
до этого времени. Есть люди, которые, принимая Кулаковского как поэта и
фольклориста, критически относятся к нему как к личности и политическому
деятелю (профессор Ф. Г. Софронов, доцент Г. Г. Окороков и др.). Но есть и
такие, для кого Кулаковский - знамя и символ национального возрождения накануне
революции. Такие исследователи стараются выбелить Кулаковского, все положительное
преувеличить, а отрицательное спрятать.
Произведение «Якутской интеллигенции»
целиком до этого времени не напечатано (часть общественности требует этого). Но
клевета на Пекарского, помещенная в нем, повторена в печати. Ее взновил,
цитируя Кулаковского, в своей книге «Три якутских реалиста-просветителя»
историк Г. П. Башарин.
Книга Башарина вышла в 1944 году. В 1952-м
(по мотивам, не связанных с именем Пекарского) она была запрещена. Но, понятно,
за восемь лет, что разделяли издание и запрет, она успела полностью разойтись.
Судя по трудам Башарина, он читал
«Сибирские вопросы» не менее внимательно, чем автор этих строк. Таким образом,
Башарин мог выправить Кулаковского. Но это бросило бы тень на зачинателя
якутской литературы. И исследователь еще сгустил тень, брошенную на Пекарского,
объявив в своей книге, будто бы Пекарский брал слово не на «съезде ученых в
Томске» (как писал Кулаковский), а на каком-то специальном правительственном
совещании: «Докладная Маркграфа обсуждалась на специальном совещании, куда был
приглашен Э. К. Пекарский как знаток Якутии. На этом совещании господа
договорились, что в Якутскую область по плану Маркграфа можно заселить около 2
млн человек, для чего стоит лишь переселить всех якутов из южных районов Якутии
на север, в тундровую полосу. Этот план был одобрен Пекарским, который в
качестве знатока якутов сказал, что так будет целесообразнее, т.к. якуты
привыкли к холоду, к суровым условиям природы и могут жить в тундровой полосе.
Это была гнусная, чудовищная, реакционная политика. Против такой убийственной
для якутского народа политики Столыпина в 1910-1912 годах и выступил Алексей
Елисеевич Кулаковский» (Башарин Г. П. «Три якутских реалиста-просветителя».
Якутск, 1944, с. 30).
При этом Башарин ни на какие источники не
ссылается. Планов же переселить в Якутию два миллиона человек вовсе не было,
командированный сюда чиновник лесного ведомства Маркграф занимался только
изучением вместительности края, это значит выяснял вопрос, сколько бы туг могло
людей поселиться. А 13 сентября 1912 года якутским губернатором Крафтом было
официально объявлено через газету «Якутская окраина», что никакого переселения
в Якутию не будет.
Таким образом, и Кулаковский, и Башарин
возводили клевету на Пекарского как бы сознательно. Возникает вопрос: зачем?
Сложилось так, что еще и под конец XIX
столетия якутский народ в подавляющей массе оставался неграмотным, и
всестороннее изучение якутской культуры взяли на себя политические ссыльные,
представители совсем других народов. Благодаря их заинтересованности, таланту,
энергии, якутоведение сделало такие успехи, что для собственно якутских
исследователей, которые пришли позже, мало что и осталось для изучения.
Понятно, большая часть современных якутов глубоко благодарна иноплеменным
энтузиастам, которые создали не основание, а само здание якутоведения. Но есть
и такая часть якутской интеллигенции, которая воспринимает их имена с досадой.
В том, что якуговедение было создано не якутами, им видится какой-то ущерб для
якутского достоинства. Такие интеллигенты - историки, языковеды и т.д. -
всячески стремятся принизить подвиг политических ссыльных, отыскать в их
поступках корыстолюбие («научился... языку якутов, которого сделал своим
коньком и на котором сначала поехал в Питер, а теперь едет вверх - по пути
славы и великих почестей»), отыскать промахи в их классических трудах, бросить
тень на их биографии. Так, Серошевского тот самый Башарин называет даже
«идеологом польского фашизма» (Башарин Г. П. «Обозрение историографии
дореволюционной Якутии». Якутск, 1965, с. 11). То же самое и с Пекарским. Если
нельзя придраться к «Словарю», то хоть дискредитировать автора.
Первыми якутоведами при этом нередко
объявляются Кулаковский и составитель одного из якутских алфавитов С.
Новгородов. Приведу характерный пример из предисловия к «Диалектологическому
словарю якутского языка» (М., 1976, с. 10): «Начало изучению диалектной лексики
положил зачинатель якутской художественной литературы А. Е. Кулаковский,
который собрал по районам Якутии местные слова, что составили затем основной
материал его диалектологического труда. Еще более большой материал по
диалектологической лексике содержит фундаментальный «Словарь якутского языка»
Э. К. Пекарского, что издавался в 1907-1930 гг.»
Как видит читатель, Пекарский будто бы и не
забыт и признано, что им собрано диалектной лексики значительно больше, чем
Кулаковским, но Кулаковский почему-то объявляется предшественником Пекарского в
этом деле, хотя обратился к собиранию якутской лексики на 20-30 лет позже Пекарского,
а его единственная работа по диалектологии была написана только в 1925 году
(см. Кулаковский А. Е. Научные труды. Якутск. 1979, с. 389-413).
С момента появления книги Башарина прошло
45 лет. Но до этого времени не нашлось человека, который защитил бы честь
Пекарского.
Иван Ласков. Печатается в сокращении.
Журнал «Полымя», №12 1989 г., с. 198-206. Перевел с белорусского - Алесь
Барковский.
/«Московский
комсомолец» в Якутии. Якутск. № 26. 25 июня – 2 июля 2003. С. 12-13./
ПРЕДИСЛОВИЕ
Автор негативных статей о П. А. Ойунском,
М. К. Аммосове, И. Н. Барахове,
В. Г. Скрипин — бывший студент исторического отделения ЯГУ, переведенный, если
память не изменяет, в Ленинградский
государственный университет, окончил философский факультет. После окончания
учебы короткое время работал в
ЯГУ.
Знаю я и его отца Григория Васильевича — уважаемого ветерана Великой Отечественной войны,
научного сотрудника института космофизических исследований. Несмотря на
серьезное ранение, он до сих пор трудится в институте. В 80-х годах меня
познакомил с ним русский богатырь двухметрового роста, прекрасной души человек
Георгий Иванович Куницын. Он с Г. В. Скрипиным в 1941 г. окончили Киренскую среднюю школу, и оба
добровольцами отправились на фронт защищать Родину. С фронта вернулись
израненные.
Друзья
нашли свое место в жизни. После окончания Якутского педагогического института Г.
В. Скрипин остался работать в Якутском
филиале АН, защитил кандидатскую диссертацию. Г. И. Куницын высшее образование получил в одном из центральных
вузов страны. Работал в аппарате ЦК КПСС.
Затем за защиту шестидесятников был уволен из аппарата ЦК, работал завотделом газеты «Правда», преподавателем
вузов, читал лекции в Литературном институте, Высших литературных курсах, в
Институте искусства им. Гнесина, Институте культуры. Защитил докторскую
диссертацию по философии.
Мы познакомились в 1984 г. Очень скоро
нашли общий язык, много говорили и спорили.
Нас объединяло одинаковое понимание роли Ленина в жизни человечества, также
одинаково оценивали личность Сталина как прагматика, трагическую судьбу
советского народа, на которую он был обречен так называемыми сталинскими
теоретическими постулатами и деяниями.
Г. И.
Куницын, философ до мозга костей, по уровню своих знаний стоял намного выше
других, но всегда разговаривал со всеми как равный с равными.
Не могу хвастаться, что я был равен
энциклопедически образованному, глубоко умнейшему человеку, каким был очень
дорогой для меня Георгий Иванович Куницын. Сидя в Доме отдыха кинематографистов
в Москве, он говорил: «Мы купаемся в лучах солнца». Оказывается, он имел в виду
наши беседы. Если бы Скрипин в своей статье «Последний марксист России»,
опубликованной в газете «Московский комсомолец» в Якутии» 23—30 апреля 2003 г.,
не упомянул бы мое знакомство с Г. И. Куницыным, я бы все это не рассказал.
Г. И. Куницын в хороших отношениях был с Г.
П. Башариным, Г. С. Сыромятниковым, книгу которого рецензировал для печати, и
своим учеником Н. А. Лугиновым (кстати, он познакомил меня с Георгием
Ивановичем), В. В. Пинигиным, И. Е. Федосеевым. Он помогал нам своими советами,
написал на 40 страницах большую статью исследовательского характера. В ней Г.
И. Куницын защищал А. Е. Кулаковского, В. В. Никифорова, врача П. Н.
Сокольникова, депутатов-якутов, направленных на празднование 300-летия Дома
Романовых, общественное объединение якутских интеллигентов и известных улусных
руководителей «Союза якутов». Тогда эти вопросы были наиболее острыми.
Георгий Иванович защищал этих якутских
деятелей прошлого, заодно и нас — их защитников. Глубоко возмущался по поводу
апрельских событий 1986 г. и говорил, что от них (ЦК КПСС и КГБ. — Е. А.) можно ожидать все что угодно. Им были опубликованы
несколько статей и газетах «Кыым», «Социалистическая Якутия», в журналах
«Хотугу сулус» и «Полярная звезда». В них философ очень убедительно отводил от
нас, историков и обществоведов, писателей, надуманные обвинения наших недругов.
Георгий Иванович опубликовал
большую статью «Облучение прошлым: истоки и преодоления» («Полярная звезда». №
2. С. 72-77), где писал об апрельских событиях 1986 г.
«Я жил в Иркутской области, в районе, пограничном с
Якутией, знаю достаточно хорошо те края, по Лене в юности плавал матросом, там
у меня до сих пор есть друзья - и никогда, никогда не чувствовал проявлений
национализма со стороны якутского населения. И я сразу насторожился, когда услышал о каких-то «националистических
волнениях» в Якутии.
Ознакомился с фактами, факты явно
провокационного характера, и я понял, что бывают ситуации, когда кому-то
выгодно обострять отношения между нациями. Якутию я знаю и вижу на ее примере,
что есть люди, которые считают необходимым «сигнализировать» в Москву, как
только кто-то заговорит по-доброму о национальных якутских традициях. Они
принимают за национализм слова о любви к своей нации, что является неотъемлемым
чувством человека. Этих людей
надо поправлять, им надо помогать правильно воспринимать эти вещи, а для этого
потребуется своя перестройка сознания. Ведь перестроечный процесс захватывает
все сферы, и без национальной тут никоим
образом не обойтись. Поэтому, чтобы идти по пути интернационализма,
нужно окончательно избавиться от сталинских подходов к национальному вопросу. А
сталинизм в национальном вопросе
— это великодержавность, это империалистический
принцип, а не социалистический принцип,
не революционный, хотя внешне рядится под
революционный, даже архиреволюционный.
В разгорах с якутами я всегда чувствовал, насколько они близки к русскому народу, хотя они
не близки по языку, не близки по каким-то другим признакам, а вот по главному, по принципу интернационализма, очень
близки, Не будем забывать, что
их земля была местом ссылок. Много там
перебывало революционеров, начиная от великого Чернышевского, написавшего немало доброго о якутах.
Собственно, и другие упоминания
об этом народе сплошь положительны. Там и сейчас есть удивительные граждански
муженственные люди, с которыми я длительное время нахожусь в духовном общении.
И не якуты виноваты, я думаю, в том, что их на всесоюзном уровне стали
упоминать в числе националистов». (С. 75-76.)
Г. И.
Куницын родом из сибирской деревни Куницыно
Иркутской области, был истинным другом якутского народа, подлинным интернационалистом,
духовно и физически был одним из ярких сыновей русского народа. О нем мы,
якутяне, не забудем и в будущем помянем
только добрым словом.
Люди,
которые оскверняют, не имея достаточно
обоснованного материала, документов, память
давно ушедших из этого мира, совершают большой грех, черное зло. Мертвый не
встанет из могилы, не будет защищаться, искать оправданий, апеллировать
произвол и беззаконие. Нападки В. Скрипина на П. А. Ойунского, М. К. Аммосова,
И. Н. Барахова, ушедших из этого мира насильственной смертью, аморальны.
Единственной документальной базой статей
Скрипина против Аммосова и Ойунского являются статьи на страницах газеты
«Молодежь Якутии» 1992 г. И. А. Ласкова. Он (Ласков) применял тогда недостойный
метод осквернения памяти М. К. Аммосова и П. А. Ойунского.
Одно время я работал в архиве Министерства
безопасности РС(Я), изучал дела репрессированных 20—30-х годов. Нас тогда
обслуживал начальник архива подполковник А. Е. Суровецкий. Вскоре он ушел в
отставку, вместо него начальником архивного дела был назначен подполковник А.
И. Карамзин. От него я слышал, что Ласков занимался уголовными делами Аммосова,
Ойунского, в то время полученными из Московского архива ФСБ. Вскоре, начиная с
июня, в шести номерах газеты одна за другой на двух страницах появились
клеветнические статьи Ласкова против Аммосова и Ойунского.
Я тогда еще не завершил изучение дел 20-х
годов. Как только статьи Ласкова были опубликованы, я прочел и удивился
субъективной и произвольной интерпретации фактологического материала. Со своими
наблюдениями поделился с Софр. П. Даниловым. Он посоветовал немедленно взяться
за объективное изучение уголовных дел Аммосова и Ойунского: убедить читателей
можно, лишь клевете противопоставив факты и объективную их интерпретацию. В
1993 г. я получил отпуск и все лето изучал уголовные дела Аммосова и Ойунского
и пришел к следующим выводам: автор статьи абсолютно игнорирует давление НКВД
на обвиняемых, их избиения и пытки в целях получения угодных себе показаний;
делает выборку нужных ему документов, компрометирующих подследственных;
выдумывает несуществующие факты в целях клеветы обвиняемых; ведение суда без
прокурора, адвоката и свидетелей считает законным; он всецело на стороне
палачей-следователей и судей; целенаправленно выдает за чистую правду
содержание протоколов, составленных следователями путем применения
нечеловеческих пыток, выдуманные и фальсифицированные дела подсудимых; не знает
политическую обстановку в стране того времени; все это делалось автором для
достижения конкретной цели: оклеветать лучших представителей якутского народа.
Таковы были далеко неполные мои умозаключения после прочтения статей Ласкова.
Все эти выводы с привлечением фактического
материала из уголовных дел
Аммосова и Ойунского были изложены мною в статьях, опубликованных для
опровержения статей Ласкова в
четырех номерах газеты «Советы Якутии» в сентябре и в четырех номерах газеты
«Саха сирэ» тоже в сентябре 1993 г. В опубликовании статей помогал мне тогдашний председатель Верховного
Совета республики К. К. Иванов и
ответственный работник Верховного Совета
республики Е. Е. Протопопов. Автор, пользуясь моментом, выражает им свою
глубокую благодарность.
У В.
Скрипина есть и другие выдумки, не опирающиеся
ни на какие данные. Он считает
И. Н. Барахова человеком, «расколовшимся»
очень скоро после ареста. Уголовное дело Барахова находилось в архиве ФСБ России, с содержанием которого ознакомился из якутян только я.
Барахова арестовали 3 февраля 1938 г., после этого появляется запись первого
признательного допроса только по
истечении 146 дней. Выходит, до 29 июня
Барахова на допрос не вызывали, ибо нет никакой записи. Па самом деле до 29 июня (в течение 146 дней)
он свою «вину» не признавал. По свидетельству члена Центрального партийного
контроля ВКП(б) С. В. Васильева, во время
допроса Барахова избили до полусмерти, по другим данным, расстреляли 15 сентября 1938 г.
Статья моя по поводу статей И. Ласкова о М. К. Аммосове и П. А. Ойунском после некоторого дополнения с
указанием всех источников была опубликована
в 1993 г. типографией Намского улуса отдельной
книгой под названием «Обреченные».
Любой
исследователь, в том числе В. Скрипин, должен был досконально изучить все опубликованные
материалы до и после статей И. Ласкова.
Он делает вид, как будто не было
никаких опровергающих статей и ответов Ласкову.
В свое время Ласков ни словом , ни устно,
ни письменно, не ответил на мои публикации.
После моих статей авторы, выразившие свои негодования и возмущения, были
удовлетворены, перестали писать.
Скрывая все факты, Скрипин опирается на следующую неправду
(газета «МК» в Якутии». 18-25 июня 2003 г.):
«Я (Тамара Шамшурина. — Е. А.) знала Ласкова как человека,
который пишет на исторические темы. Впоследствии, уже в качестве редактора
«Молодежки», мне пришлось публиковать кое-какие его проблемные исследования.
Было трудно: приходилось лавировать между властью и публикой, сознание которой
было расколото. То, что Ласков хотел сказать, он сказал через нашу газету. Нас
не в чем упрекнуть».
«И в самом деле, — пишет В. Скрипин, — его
последние нашумевшие публикации о П. Ойунском, М. Аммосове и иных деятелях
выполнены настолько безупречно, что даже непримиримые оппоненты не смогли
противопоставить никаких внятных вменяемых аргументов в целях канонизации ложных
исторических кумиров, идолов и божков, на коих молились «придворные историки».
Против правды и бескомпромиссного объективного анализа не попрешь».
Статьи В. Г. Скрипина: «Шаманский». Как
недруг якутской интеллигенции стал кумиром этой самой интеллигенции».
«Московский комсомолец» в Якутии». 9-15 апреля 2003 г. «Ложные кумиры». Там же.
16-23 апреля 2003 г. «Черные
пятна» советской историографии». Там же. 21-28 мая 2003 г.
Из них в данную книгу в качестве приложения
включается его статья «Ложные кумиры», где автор выступает как идейный преемник И. А. Ласкова.
Из всего этого хочется сказать:
1. Попытка дискредитировать лучших
представителей любого народа есть клевета на тот народ, выходцами из которого
они являются.
2. Никто и никогда не делал себе имя,
положение на унижении и
оскорблении народа. История знает таковых, но их имена народ вспоминает с
осуждением.
3. Были фашисты, были сталинисты, которые натравливали более сильных на слабых и
беззащитных, по сей час их
вспоминают только с омерзением и презрением
При всей запутанности, кажущемся хаосе миром правит стремление людей к добру и согласию. На земле всегда будут торжествовать
справедливые, честные, доброжелательные и уважительные отношения между
народами.
Е. Е. Алексеев.
/Алексеев Е. Е., Ксенофонтов И. И., Кустуров Д. В. В. Скрипин – идейный преемник И. Ласкова. Об
очередном наступлении на П. А. Ойунского, М. К. Аммосова, И. Н. Барахова.
Якутск. 2003. С. 2-8./
ДИСКУССИЯ В ОБЛОЖКЕ
Я
держу в руках совершенно новую книгу, еще пахнущую типографской краской, под
названием, которое вряд ли о чем-то говорит человеку, несведущему в якутской
истории - «В. Скрипин - идейный преемник И. Ласкова». Кто такой Скрипин? Кто
такой Ласков? Ну и что, что идейный преемник... Тем не менее, актуальнее книги,
чем эта, острее темы, поднятой в ней, на сегодняшний день нет. Я бы даже
назвала выпуск книги экстренным, поскольку он был вызван последними нашумевшими
публикациями в газете «Московский комсомолец», в которых была сделана попытка
низвергнуть с пьедестала якутских общественных деятелей, кумиров якутской
интеллигенции Платона Ойунского, Максима Аммосова, Исидора Барахова. Книга -
своеобразный ответ автору, основанный на фактах и документах, на серьезных
исследованиях, проведенных доктором исторических наук Егором Алексеевым,
который рассказывает нам, кто такой Виктор Скрипин, Иван Ласков, и опровергает
их доводы. В эту книгу вошли отрывки, посвященные Максиму Аммосову и Платону
Ойунскому, из его книги «Обреченные» написанной в 1993 году как ответная
реакция на публикации Ивана Ласкова в «Молодежке», а также статьи известных
журналистов Ивана Ксенофонтова и Дмитрия Кустурова.
Сегодня мы предлагаем вашему вниманию главы из
новой книги, а в четверг 7 августа приглашаем в Национальную библиотеку на ее
презентацию, которая состоится в 16.00. Собственно, это будет не столько
презентация, сколько диспут, в котором каждый сможет принять участие и
высказать свою точку зрения.
Елена
Степанова,
выпускающий редактор.
Специальное приложение «Свеча». Выпуск № 6.
Виктор
Скрипин
ЛОЖНЫЕ КУМИРЫ
(отрывки)
...Жил такой поэт в Якутии - Иван Антонович
Ласков (19.06.1941 - 29.06.1994). Автор сих строк познакомился с Иваном
Ласковым в 80-х годах. Общее впечатление от общения с этим человеком -
искренность, докопаться до истины...
...Ласкову удалось опубликовать серию
статей о «Деле Ойунского» в газете «Молодежь Якутии» под названием «Драма
поэта». Самое невыносимое для местной общественности заключалось в том, что
образ Ойунского «вытанцовывался» в исследованиях Ласкова вовсе не в радужных
слюнявых тонах. Автор противопоставил мифам об Ойунском голые факты,
почерпнутые им из архивных первоисточников. Казалось бы, выявление несовпадений
между устоявшимися мифами и конкретными фактами должно только радовать. Если
есть противоречия, как гласит универсальный закон единства и борьбы противоположностей, значит,
имеется предпосылка к качественно новому знанию об изучаемом явлении. К
сожалению, реакция части общества была сугубо отрицательной, болезненной.
Публика заверещала: «Руки прочь от Ойунского!» Многим не понравилось, что
наконец-то «страшная» правда обнаружилась. Было сделано все, чтобы закрыть
исследователю рот. Долго бойкотировали его рукопись с результатами
исследований. Грозили всевозможными карами. А потом случилась трагедия: при
странных обстоятельствах бездыханное тело поэта обнаружили близ Якутска в
сосновой роще...
...И.Ласков отмечает важную деталь:
«Ойунский в тот день не мог знать, что в далеком г.Фрунзе Максимом Аммосовым
уже даны показания, в коих Ойунский назван «контрреволюционером и шпионом». В
Москве Ойунским (на протяжении с 3 по 21 февраля 1938 г.) на многих лиц
давались подробные показания, «топящие» характеристики. Такова, например,
оценка якутского этнолога Г. В. Ксенофонтова. Причем с указанием, где тот
находится: «Живет под Москвой, в Дмитрове». Кто знает, не назови Ойунский это
убежище - и прошла бы гроза мимо ученого? Такие случаи бывали! Ойунский
сигнализирует: «В редакции журнала «Советская Якутия» работал Андреевский,
распространявший антисоветские анекдоты», «О Синеглазовой мне известно, что она
жена активного троцкиста Альперовича. У нее на даче мы (Иосиф Альперович, Исай
Карпель и я) иногда собирались и вели контрреволюционные разговоры. Синеглазова
при этих разговорах присутствовала и по существу солидаризовалась с нашими
высказываниями». Как отмечает И. Ласков, после таких «свидетельских» показаний
вышеупомянутые и многие другие жертвы, на которых указал Платон Оуйнский, были
арестованы и в дальнейшем расстреляны. «Андреевскому повезло: он умер в тюрьме.
Синеглазовой повезло еще больше: ей удалось выжить в нечеловеческих условиях
ГУЛАГа»...
Егор Алексеев
В. СКРИПИН –
ИДЕЙНЫЙ ПРИЕМНИК И. ЛАСКОВА
(отрывки)
...Единственной документальной базой статей
Скрипина против Аммосова и Ойунского являются статьи на страницах газеты
«Молодежь Якутии» 1992 г. И. А. Ласкова. Он (Ласков) применял тогда недостойный
метод осквернения памяти М. К. Аммосова и П. А. Ойунского. Одно время я работал
в архиве Министерства безопасности РС(Я), изучал дела репрессированных 20 - 30-х
годов. От подполковника А. И. Карамзина я слышал, что Ласков занимался
уголовными делами Аммосова, Ойунского, в то время полученными из Московского
архива ФСБ. Вскоре, начиная с июня, в шести номерах газеты одна за другой на
двух страницах появились клеветнические статьи Ласкова против Аммосова и
Ойунского. Я тогда еще не завершил изучение дел 20-х годов. Как только статьи
Ласкова были опубликованы, я прочел и удивился субъективной и произвольной
интерпретации фактологического материала. Со своими наблюдениями поделился с
Софр. Даниловым. Он посоветовал немедленно взяться за объективное изучение
уголовных дел Аммосова и Ойунского: убедить читателей можно, лишь клевете
противопоставив факты и объективную их интерпретацию. Все лето изучал уголовные
дела Аммосова и Ойунского и пришел к следующим выводам: автор статьи абсолютно
игнорирует давление НКВД на обвиняемых, их избиения и пытки в целях получения
угодных себе показаний; делает выборку нужных ему документов, компрометирующих
подследственных; выдумывает несуществующие факты в целях клеветы обвиняемых;
ведение суда без прокурора, адвоката и свидетелей считает законным; он всецело
она стороне палачей-следователей и судей; целенаправленно выдает за чистую
правду содержание протоколов, составленных следователями путем применения
нечеловеческих пыток, выдуманные и фальсифицированные дела подсудимых; не знает
политическую обстановку в стране того времени; все это делалось автором для
достижения конкретной цели: оклеветать лучших представителей якутского народа.
Таковы были далеко не полные мои умозаключения после прочтения статей
Ласкова....
...У Скрипина есть и другие выдумки, не
опирающиеся ни на какие данные...
/Эхо Столицы. № 117 7 августа
2003. С. 7-8./
/Эхо Столицы. № 118. 8 августа
2003. С. 1, 27./
КОМУ ПИТЬ
ЧАШУ С ЯДОМ
В прошлый четверг в Республиканской
библиотеке им. А. С. Пушкина прошла презентация сборника статей, посвященных
культовой фигуре Ойуунского. Издательство «Бичик» и, видимо, стоящее за ним
правительство республики нашло возможным изыскать средства на экстренное
(авральное) печатание книжки «В. Скрипин - идейный преемник И. Ласкова» -
тиражом в 1000 экземпляров. Книга имеет ярко выраженный полемический характер и
направлена против позиции покойного Ивана Ласкова и Виктора Скрипина, которые,
в свою очередь, ставят цель декананизации, демистификации и демифологизации
революционных деятелей: М. Аммосова, П. Ойуунского, И. Барахова, а также
примирения «красной и белой правды» - в рамках единой историографии согласия
(т.е. толерантности). Со своей стороны, редакция «МК» в Якутии» вправе отметить
неточности и купюры (хотелось бы надеяться, что поступок непреднамеренный),
допущенные доктором исторических наук, проф. Е. Е. Алексеевым при изложении
биографических данных В. Г. Скрипина. Например, профессор ошибочно утверждает о
том, что автор будто бы перевёлся с истфака ЯГУ в ЛГУ. Но почему-то не сказано,
что он окончил аспирантуру Института востоковедения АН СССР и, после
преподавательства в ЯГУ (кафедра философии), был приглашен сперва в
Аналитический Центр при Президенте РС(Я) в качестве замдиректора АЦ, а затем -
1-м зам.руководителя секретариата вице-президента РС(Я). Не указана ни учёная
степень, ни сфера научных интересов, тем более нет ни слова об огромном
количестве опубликованных автором научных и публицистических статей. Странно,
что дотошный историк Е. Е. Алексеев умолчал об этих и других фактах. Или спецом
хотели показать маломощность оппонента, против которого и опубликовали с
группой товарищей полемический буклет? Было бы справедливым, если б
издательство «Бичик», проявляя последовательность и принципиальность, взяло на
себя финансово-материальные, организационно-технические и иные издержки по
выходу в свет также и сборника статей Виктора Скрипина «Ложные кумиры». Такой
подход был бы справедлив и закономерен - причинно-следственная связь должна
быть восстановлена. Именно задуманный автором выпуск сборника статей «Ложные
кумиры» - причина появления буклета Е. Алексеева сотоварищи. Редакция «МК в
Якутии» готова предоставить электронную версию книги «Ложные кумиры» по первому
требованию издательства «Бичик», а также обсудить условия публикации и тираж.
Прав профессор чёрной и белой магии Воланд: вновь мы ведём речь о
магических мифах советской историографии с последующим их разоблачением! В
последние дни от желающих разоблачений - отбоя нет. Вот некий автор
Арчылан-Гуринов в публикации «С надеждой и верой» признается, что публикации в
«МК в Якутии» об агитпроповской, антишаманической и иной деятельности тов. П.
Ойуунского «затронули его чувства». Будучи почитателем творчества поэта и не желая
поступаться принципами, сей Арчылан не согласился с написанным. Что ж, назвался
груздем - полезай в кузов. Надо уважать мнение противников, если они способны
вести бой честный. Увы! На поверку оказалось совсем уж некрасиво. Начнём с
того, что почему-то супротивец отказался вести полемику, предпочитая
некорректные приёмы. Например, он почему-то отверг текст языковеда-полиглота
Вл. Державина - легендарного переводчика эпосов многих народов. Слаба оказалась
заявка на дуэль! Если так, то спрашивается: имеется ли вообще предмет для
спора? Ведь автор сих строк, собственно, строил все отсылочные цитаты и
аргументы только на державинских текстах. Как же так? Ничего не выдумывая, а
лишь цитируя отрывки из переведённых на русский язык виршей П. Ойуунского, мы пользовались
общедоступными источниками, получившими общероссийскую апробацию и авторитетную
академическую экспертизу. Мы посильно рассмотрели творчество Ойуунского,
опирались на апробированные источники, кои не вызывали сомнений в достоверности
перевода, подтверждённые высокой репутацией издательства «Художественная
литература»! В свою очередь, ознакомившись с последними контраргументами всех
оппонентов, мы тоже постарались удовлетворительно ответить на их упрёки и
попытаться объяснить, почему их возражения, протесты, постоянное бегство на
другие - всё новые и новые пространства - маловразумительны и ничтожны. Зная
тактику «заманухи» («да, скифы мы!»), постараемся дать опасливым оппонентам
(если опять не убегут в кусты) бой на любой территории. Но по порядку...
Одному из наших
критиков, Арчылану, не понравился термин «этноинтеллигенция». Он утверждает,
что слово сие - «мерзопакостное». Поразмыслив, мы вынуждены признать, что
отчасти он прав. Попытаемся объяснить его правоту и нашу неправоту. Впрочем,
складывается впечатление, что за отсутствием реальных аргументов и возражений
оппонент цепляется к словам, а потом плавно (как бывает) «выруливает» на
пресловутый, но кое-кем любимый (когда нечего возразить?) «нацвопрос» - хотя,
вроде, повода для «акробатического кульбита» нет. Не владея теорией
доказательств и искусством полемики, он фактически подменяет объект и тему
публикаций, направленных на демонтаж советской ойууноведческой новой мифологии,
сформировавшейся в середине 50-х годов XX века по указке ЯОК КПСС. Но вернемся
«на тропу войны»: почему ж не нравится термин, и почему он «мерзопакостный»?
Казалось бы, вполне респектабельное двухкоренное слово «этноинтеллигенция», что
означает принадлежность какой-то части интеллигенции к определенному этносу
(народу, то бишь) - таков первый смысл слова. Вообще, необходимо отметить, что
все интеллигенты (равно как и неинтеллигенты) принадлежат к народу, в котором
они уродились. Используя данный термин, мы лишь продублировали распространённое
словосочетание-синоним «национальная интеллигенция». Например, проф. Георгий
Башарин отмечал (цитируем): «При расшифровке данного сложного слова первая его
часть «нацио» («natio») означала два понятия: «националистическая» и
«национальная». Под интеллигенцией понималась национальная интеллигенция в
целом» (Обществ.-политич. обстановка в Якутии в 1921 -25гг. - Як-к: «Бичик»,
1996, с. 210). Г. П. Башарин, будучи истинным интернационалистом, всемерно и
решительно пресекал любые попытки «понизить людей интеллектуального труда до
уровня духовного развития плебейско-крестьянских масс путём уничтожения науки,
литературы, искусства»; он противился тому, чтобы «превратить интеллигентов в
людей физического труда». И, напротив, в отличие от Башарина, как знает
читатель из предыдущих публикаций в «МК в Якутии», учительский семинарист и
деревенский преподаватель начальных классов тов. Ойуунский грешен перед
российской разночинной интеллигенцией, кою он третировал как
«чёрно-просвещенную толпу».
Вероятно (или
мы ошибаемся?), Ойуунский никогда не утруждался чтением ни грека Аристотеля, ни
немца Гегеля, ни даже русского Бабарыкина, каждый из коих понимал термин
«интеллигенция» («intelligance») по-своему. Впрочем, не беда. Ведь
сложные понятия мало-помалу эволюционируют от абстрактного к конкретному.
Ойуунский, как представляется, по внутреннему складу ума являлся нигилистом
базаровского толка, помноженного на богоборческие предрассудки, кои обуревали
российских разночинных деклассированных маргиналов в начале XX века. Все они
были способны на мыслепреступление! Возможно, на его радикальные и
революционаристские взгляды повлияли труды знаменитого ссыльного, отправленного
на поселение в Якутию, социалиста (и, кстати, поляка по национальности) В. К.
Махайского (1867-1927 гг.), известного родоначальника т.н. «махаевщины» -
течения, в коем обосновывался тезис о том, что интеллигенция, - «паразитический
класс» или, как авторитетно (вслед за Махайским) добавил бы его ревнивый
преемник Ойуунский - «чёрно-просвященная толпа». Мы вынуждены признать, что
такие высказывания имели место быть и получили подтверждение (имеются
неопровержимые документы). Следовательно, спорить не о чем. Факты есть факты.
Прав Арчалын,
когда критикует нас, ибо понятие «нацинтеллигенция», «этноинтеллигенция» -
применительно к новейшим российским конкретно-историческим условиям -
двусмысленный термин. Ведь мы все - интернационалисты. Как были ими, так и
остались. Что нам делить? Подспудно (этнополитологи не дадут нам соврать!)
термин стал приобретать отрицательный и даже одиозный смысловой оттенок. В
нашем понимании, «нация» не есть «этнос», а лишь совокупность согражданства,
объединяющая (а не разделяющая) всех граждан полиэтнического общества. Такова
универсальная формула идеальной модели правового сообщества в рамках
государства современного типа. В каком-то смысле необходимо признать, что
настоящая интеллигенция, в принципе, не космополитична. Формируется этот
разнородный «социальный слой», «страта» или «прослойка» по единственному (хотя
и широкому), но существенному признаку - по наличию высокого интеллекта,
углубленных знаний, блестящей образованности и безупречным морально-этическим
качествам - всего того сплава достоинств, которые Карл Макс называл бы
«всеобщим неотчуждаемым трудом». В таком понимании интеллигенция - всегда поверх
барьеров как нации, так и отдельно взятого этноса, отрицает деление
представителей интеллектуального труда на какие-то условные и примитивные
вольеры-резервации, бантустаны, или же псевдо-суверенные гособразования - типа
«титульных» нацреспублик, ныне пожинающих тоталитарное наследие ленинской
нацполитики, в которых гуманистический тезис об интернационализме (проповедь
дружбы и братства народов) уступил - особенно после распада СССР - место самому
дремучему национализму (без всяких «интер»), шовинизму, расизму, апартхэйду,
ксенофобии, трайбализму, клановости и терроризму.
Этническая
принадлежность никогда не являлась для истинной интеллигенции «идеей-фикс»,
«абсолютом», т.к. общий язык она находила между собой не по принципу
этничности, а исключительно в сфере духа, идеи, единства мыслей или, напротив,
разномыслия. Именно на этих благородных принципах настоящая интеллигенция
обретала единую духовную общность между собой в том, что Аристотель называл
мудрёным словом «энтелехия». Мы излагаем настолько самоочевидные и
хрестоматийные вещи, что вряд ли у нас найдутся достойные оппоненты. Итак,
интеллигенция принципиально внеэтнична, т.к. сфера её деятельности - сфера
знания, сфера творчества, сфера духа, а не низкая своекорыстная апология
этнической телесности и исключительности трайбалисткого толка, замешанного на
ксенофобии, апрартхэйде, расизме. Вот почему не следует драматизировать вопрос:
«этноинтеллигенция», «национальная интеллигенция» - абсолютно пустые понятия,
которые, на наш взгляд, к подлинной интеллигенции никакого отношения не имеют.
В то же время не думаю, что это квази-понятие, псевдопонятие, понятие-суррогат
(«этноинтеллигенция», нацинтеллигенция»), засоряющее категориальный аппарат
обществоведческих дисциплин, следует характеризовать как «мерзопакостное». Но
если наш критик настаивает, то - пожалуйста: хоть горшком назови токмо в печь
не ставь. К сожалению, слово-паразит запущено в научный оборот. Особенно термин
получил хождение в последние годы - в связи с этнополитологическими
исследованиями, спровоцированными развалом СССР и последующей экспансией т.н.
«нацсуверенитетов», кои автор сих строк критиковал в своих публикациях, начиная
с 1993 г. А ныне даже и Кремль вынужден признать, что ельцинский тезис «Берите
суверенитета, сколько сможете» - направлен на развал российской
государственности.
Необходимо
осознать самоочевидное: несмотря ни на что, дружба и братство российских
народов многократно сильнее сепаратизма и т.н. «нацсуверенитетов», ибо «развал
государственности начинается с очернительства истории». Такова истинная
аксиома, о которой нам недавно напомнил президент Якутии В. Штыров, а ещё
раньше -президент России В. Путин. В этом смысле, «нацинтеллигенция» -
собственно, «не-интеллигенция», а, пожалуй, некая этнически и политически озабоченная
группировка, претендующая на роль самостоятельной политической силы в регионах,
амбициозно называющая себя «политической элитой», «истеблишментом» и выдающая
себя за выразительницу гласа «многонационального народа». Что наиболее отличает
её («нацинтеллигенцию», «этноинтеллигенцию») от собственно интеллигентов в
подлинном смысле этого слова (шире - от «интеллектуалов»), так это
исключительно выраженная узколобость, своекорыстность, непримиримость,
чванливость, антинародность, кастовость, клановость, продажность,
антиинтеллектуализм, невежество и паразитарность и проч. Разумеется,
перечисленные негативные качества с подлинным интернационализмом и
интеллигентностью - и рядом не стояли, т.е. являются прямой противоположностью
интеллигенции. Короче, настоящая интеллигенция имеется во всех республиках
необъятной России, а т.н. «нацинтеллигенция» - это ложное понятие, оперировать
которым (каюсь!) для обществоведа - признак дурного тона. Такова наша точка
зрения. Но, возможно, мы излагаем самоочевидные вещи, о которых, пожалуй,
зазорно было бы спорить в приличном обществе или (тем более!) в академических
сообществах: всё и так ясно, как божий день: мы излагаем банальные, прописные
истины.
Критик
Арчылан-Гуринов, пытаясь полемизировать, идёт на софистический подлог.
Стремится внушить читателям, что переведенная в его редакции концовка опуса
«Красный Шаман» не соответствует-де авторитетному переводу Вл. Державина. У
последнего Дух Огня, почитаемый у народа саха, звучит гротескно, вызывающе. Дух
Огня смеётся над охамевшим в атеистическом угаре шаманом-расстригой,
шаманом-комиссаром: «Ха-ха-ха-ха! Хо-хо-хо-хо!» Мы-то честно цитировали
авторский перевод полиглота, а именно - его книгу, опубликованную в Москве, в
издательстве «Художественная литература». Поэтому, когда оппонент извлекает
совершенно иное произведение, иной текст (сырой черновик?) тов. Ойуунского и
пытается нас опровергнуть, опираясь на другой источник, то его возражения
становятся просто лукавыми доводами хитреца. В черновике введены совершенно иные
персонажи, другие Змии-искусители, о которых наш критик рассуждает весьма
вольно и субъективно, предлагая, не будучи профессиональным переводчиком,
собственные сомнительные (отличные от профессиональных державинских)
самодельные трактовки, выдающие скверное знание как русского, так и якутского
языков: идут какие-то рассуждения о «человеке двуногом», одержимом прометеевой
идеей прогресса. Впрочем, критик сам признаётся, что его перевод слаб. Ну, раз
дело обстоит именно таким образом, зачем пытаться оспорить у В. Державина славу
толмача, подсовывать другие тексты? Такой приём можно расценить, как попытку
подмены предмета спора, как текстологическую подтасовку.
Кроме того, как
ранее было показано, оценка творчества беллетриста-агитпроповца во многом
совпадает со скептическими высказываниями Н. Мординова, В. Леонтьева, А. Элляя,
А. Кюндэ и прочих, когда речь идёт о доктринальных «достоинствах» произведений
Ойуунского. Указанные литераторы - лучшие представители своего народа, которые
задолго до нас и более резко, чем мы, поставили диагноз: «Красный шаман» -
весьма посредственное произведение, в котором подающий надежды высокий талант
уступил место низкой политике. Почему так произошло? Только потому, что став
партийно-советским деятелем и «литературным начальником», Ойуунский, в
сущности-то перестал быть поэтом, превратившись в конъюнктурщика-агитпроповца.
Такова закономерность: ибо не может соучастник (а потом, к сожалению, и жертва)
кровавой политики культа личности и красного террора быть певцом Истины, Добра
и Красоты. Иммануил Кант в трактате «Критика способности суждения» отмечал, что
настоящий художник должен быть «незаинтересованным», в смысле -
«неангажированным». Ойуунский же, как и многие подобные ему, был зомбирован
ересью плохо понятого марксизма, повторяя высказывания Маркса, Ленина, Троцкого
и Сталина. Он был не одинок. Основная масса революционеров могла лишь
профанировать марксистские постулаты, доводя их - всяк на свой манер - до
полного абсурда. К счастью, Ойуунский плохо знал учение Маркса. Винить его в
том мы не в праве. Он являлся лишь революционером-практиком, относясь к
наихудшей разновидности разномастных политиканов, дорвавшихся до власти и
стремящихся командовать искусством - каждый на своем уровне. Агрессивная
посредственность повсеместно и безоговорочно правила бал в ту эпоху. Учиться-то
было некогда - делали революцию, строили социализм, громили богатеев. Самые
лучшие и талантливые, как правило, гибли. Гражданская война не пощадила никого
- ни «белых», ни «красных». Трагедия российской нации - гражданкая война -
аукается нам до сих пор.
Трудно не
согласиться с тем фактологическим (архивным) материалом, которого так панически
боятся многочисленные ойууноведы: протоколы НКВД с «признательными» показаниями
жертв сталинских репрессии имеют, несмотря на всю одиозность, бесценное
познавательное значение. Конечно, не помешала бы и графологическая и
текстологическая экспертиза. Исследователям - карты в руки! За сотрудничество
(пусть вынужденное) с органами дознания местного поэта привезли (в качестве
«дора-отдара»?) из Москвы в Якутск. Смешно читать «откровения»
Арчылана-Гуринова, восклицающего: приехал, мол, из Первопрестольной арестант,
минуя препоны НКВД. Вот ведь кудесник - не иначе «зов предков и родной крови»
сломил волю палачей-следователей, запросто «ставящих на конвейер» даже
соратников Ленина. А вот безвестному (в масштабах Москвы) Ойуунскому почему-то
НКВД сделал особое исключение. За какие заслуги? Какой следователь прислушался
бы к «зову предков», разве сия метафора - достойный аргумент? Негоже заниматься
мифотворчеством, если миф уже опровергнут и развенчан. Надо просто-напросто
согласиться с выводом И. Ласкова: «кололись» на допросах все, даже самые
стойкие. Кто с этим спорит? Не являлся исключением и поэт-страстотерпец. Иное дело,
что он стал давать письменные показания ещё до начала допросов (сей факт
доказан И. Ласковым на источниках). Вестимо, Ойуунский был не «агнцем божьим»,
а посему, не имея ни веры, ни надежды, дал «необходимые» сведения - такие,
какие от него требовали. И только потом его отравили в Якутию, где, согласно И.
Ласкову, деморализованный поэт вынужден был на очных ставках топить
товарищей-сослуживцев. Такова суровая правда той эпохи И нечего фантазировать,
отмахиваясь от неопровержимых фактов: поэт давал показания с полоборота. Знал,
что заплечных дел мастера без труда вытрясут из него любые, самые абсурдные
заявления. Куда ж было деться? Здесь нет предмета для полемики.
Историк Е.
Е.Алексеев - соавтор книжки «...идейный преемник Ласкова» (Якутск, 2003) тоже,
на наш взгляд, неплохо продемонстрировал владение софистическими приёмами
«прокураторского» толка, бросая обвинение-упрёк, цитируем: мол, «попытка
дискредитировать лучших представителей любого народа есть клевета на этот
народ, выходцами из которого они являются». Покорнейше извините, Егор
Егорович, вы же историк-исследователь, а не идеолог, обосновывающий современные
мифы! Или мы ошибаемся? Никак не ожидал я от вас столь спорных суждений.
Неужели, и вы подменяете проблематику интерпретации противоречивых исторических
фактов и явлений простецким лозунгом: «Братцы, наших бьют!» По-вашему, выходит,
что все историки - представители других национальностей - не имеют права
заниматься исследованиями истории Якутии, делать критические суждения? Ой ли,
за что ж такая дискриминация? Ведь мы с вами цивилизованные люди. Оба
исповедуем интернационализм. Но, давайте рассмотрим доступный для подобной
«логики ксенофобии» пример. Возьмём дедуктивное умозаключение: «Скрипин не
любит Сократа», «Сократ - представитель всего греческого народа»,
«Следовательно, Скрипин не любит представителя всего греческого народа». С
необходимостью выводя из первых двух посылок итог, можно (при желании) легко ею
извратить и сказать: «Скрипин не любит всех греков» (?!!) Кажущаяся
непротиворечивость какого умозаключения («от частного - к частному») хороша для
демагогов-политиков, лукаво привыкших всё частное обобщать и делать далеко
идущие идеологические выводы с применением лжи. Например, можно, исходя из
полученных выше «знаний», продолжать рассуждение. Используя методологию
демагогии, получим заключение: «Поскольку Скрипин не любит греков, то он
шовинист». Согласитесь, что и «Сократ» (как средний термин - terminus medius),
и «Скрипин» (как меньший термин – terminus minor) – исчисляемые, единичные,
уникальные понятия, претендующие на свой личностный суверенитет. Что касается
большего термина «греческий народ» (terminus major), то сие - иная смысловая
субстанция, общая, неисчисляемая, с иным объёмом понятия и другим универсумом
множества, где намешано всего сполна: там есть и «подлецы» и «герои», и
«святые» и «грешники», и «палачи» и «жертвы», и «красные» и «белые». Не будем
утомлять читателей доказательством истинности или ложности приведенного
примера, ибо намёк понятен. Отметим известный факт: лучшего представителя
«всего» греческого народа (Сократа) приговорила к смерти самая лучшая (или
всё-таки «худшая»?) часть греческого народа (афинян). Что есть «греческий
народ»? Что есть «Сократ» по отношению к «греческому народу», часть которого
охотно согласилась с тем, что Сократ виновен «в нечестии и развращении
юношества»? Тут формальная логика абсолютно бессильна. Зато вступает в силу
оценочное суждение тенденциозного политика, жаждущею расправы, а также -
ангажированного придворного историка, стремящегося оправдать расправу над
мыслителем. Нигде и никогда не любили инакомыслящих. Всегда, во все пока
занимались фальсификацией истории. Усердствовали, как правило, те, кто
находился в услужении у власти. Но кому-то, как и Сократу всегда приходилось
пить чашу с ядом, чтобы доказать свою правоту. Вот почему автор сих строк
всё-таки уважает и цент Сократа.
Спекулировать с
понятием «народ» хотя и можно, но не нужно. В статьях об Ойуунском мы
сознательно избегали этого понятия «народ», или делали в его адрес только
комплиментарные высказывания. Так давайте, многоуважаемый проф. Е. Алексеев,
говорить о конкретных исторических фигурах как предмете общего познавательного
интереса. Неужели кому-то хочется табуизировать окуклившихся в мифы ложных
кумиров, наложить запрет в исторические штудии, монополизировать тематику?
Тогда, пожалуйста: надо сжечь книги, закрыть архивы для «посторонних». И в
качестве методологического руководства - переопубликовать трактат «Молот ведьм»
как руководство к действию.
Для Е. Алексеева,
вероятно, репрессированный Ойуунский - лишь представитель великого якутского
народа. Только это ли главное? А для меня он интересен не только как «выходец
из своего народа» (хотя и это важно!), но, прежде всего, как исторический и
политический деятель, большевик-подпольщик, поэт-агитпроповец, носитель
партийной и советской идеологии, богоборец, гонитель шаманизма, представитель
советского властного истеблишмента, зачинатель этнологических исследований,
«литературный начальник» и, наконец (если угодно), как образцовый семьянин.
Любая личность многогранна и способна проявлять себя в различных ипостасях. Она
не сводима к этно-биологической телесности, намного шире своего генотипа,
данного матушкой-природой. Напрасно вы, Егор Егорович, передёргиваете, пытаясь
представить меня в своей книжке «преемником» Ивана Ласкова. На самом деле
преемником И. А. Ласкова являетесь именно вы, а не я. Неужели, из всех моих
публикаций вам было «трудно» понять, что меня никогда не интересовала
энкавэдэшная проблематика? В данную тему я не лез, считая, что ценные выводы
Ласкова заслуживают серьёзного внимания, т.к. они, как мне представляется,
более убедительны и достоверны, нежели ваши более поздние интерпретации,
направленные на защиту не столь партийно-советских бонз, сколь наших предыдущих
апологетических работ о них дело всей вашей жизни. Вы уже сделали своё очень
полезное дело, так не мешайте делать его другим.
Остаётся
надеяться, что оппоненты прозреют: белое станут называть белым, а чёрное -
чёрным. Тогда, сняв розовые очки, они наконец-то смогут стать нашими
единомышленниками. Все остальные эмоциональные определения-ярлыки в наш адрес
[мы цитируем: «неоколонизатор», «ницшеанец», «белокурая бестия», «литературный
белогвардеец», «брызжет ядовитой слюной», «чёрная неблагодарность», «разгул
мракобесия», «скрипинские измышления подлые, как удары плети», «статьи
Скрипина, как пули киллера», «надо остановить кощунственное глумление
Скрипина», «Скрипин одержим болезнью шовинизма», «Как Геббельс, Скрипин
прибегает к чудовищной лжи», «Скрипин, что ворон, клюющий печень Прометея»,
«Скрипин ненавидит нас - якутов» и т.д., и т.п.] Пошла писать губерния! Всё это
- пустые и бездоказательные фразы, патологические эмоции впечатлительных, но
неопытных оппонентов, которым (в их желании защитить поэта-агитпроповца) явно
Iнедостает аргументов, полемического мастерства, познаний в формальной логике.
На уровне диффамаций (т.е. оскорблений) конструктивный интеллектуальный
поединок невозможен - особенно с таким щедрым на ярлыки «правоведом» как А.
Тогой-Иванов, который почему-то вознамерился давать якутянам (на каком
основании?) т.н. «уроки истории». Похвально, но уровень лексики и
правоведческих «аргументов» любезного А. Тогоя, к сожалению, чём-то схож с
пещерной риторикой советского правоведа А. Я. Вышинского, который, хотя и был
софистом-демагогом, никак не мог согласиться с тем, что мысль должна быть
противопоставлена мысли, факт - факту, слово - слову, идея - идее. Лишь при
таких условиях корректности полемика имела бы смысл, да и аргументация (если
она вообще присутствует у оппонентов) не превращалась бы в акт обличительного
шаманства и бессмысленного словоизвержения, пусть и плодовитого. Не уроки
истории даёт обывателям самозваный «историк», а уроки истерии. Признаюсь, коли
уж нас щедро наградили тавром «политического киллера», мы бы охотно пустили
горе-оппоненту полемическую «пулю» - прямо в лоб, в серое вещество. Однако,
честно говоря, на него нам и «пули» жалко, ибо серьёзно отвечать на абсурдные
выпады дилетанта-фантазёра (тем более жаловаться на него в суд), было б ниже
нашего достоинства. Вероятно, прав был Пушкин, дававший всем нам дельный совет:
«Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца...».
Виктор Скрипин
/«Московский Комсомолец» в Якутии.
Якутск. № 33. 13-20 августа 2003. С. 10-11./
БЕЛЫЕ ПЯТНА В
БИОГРАФИИ А. Е. КУЛАКОВСКОГО
Читательская публика с повышенным интересом
(а в некоторых случаях - болезненно) отреагировала на публикации в «МК в
Якутии» о А. Е. Кулаковском (статьи И. Ласкова и В. Скрипина в №№26, 29). В
редакцию посыпались возмущенные звонки и письма патриотов.
Как правильно отметил в местной газете один
эмоциональный автор, «основное доказательство против А. Е. Кулаковского
основывается на «Справке» того времени, когда, на взгляд Якутского ОК КПСС, А. Е.
Кулаковский был образцовым «буржуазным националистом»-беллетристом,
отрицательно относящимся к социалистическому перевороту 1917 г. и принимавшим
самое активное и деятельное участие в бело-повстанческом движении в период
гражданской войны в Якутии. Впрочем, сие не столь уж потрясающая новость.
Например, доктор филологии, проф. Николай Тобуроков в правительственной газете
«Якутия» от 26 апреля 2002 г. в статье «Классик в прокрустовом ложе» авторитетно
отмечал, что в «1917-1919 гг. А. Е. Кулаковский выступал против большевистского
движения и верно служил своему правительству». Однако смотреть в глаза правде
некоторым не так уж легко. Часть общественности (из числа наиболее ревнивых
фанатов поэта) вообще усомнилась в том, что существует архивный документ,
который изображает А. Е. Кулаковского не с позиций «придворной» историографии,
сделавшей, казалось бы, всё возможное и невозможное, дабы во что бы то ни стало
утаить некоторые наиболее «одиозные» фрагменты из жизни и деятельности
поэта-пепеляевца.
Тем не менее, упомянутый «засекреченный»
источник пока ещё таинственно не пропал из архива, существует и имеет
конкретное название «К политической биографии А. Е. Кулаковского». Данная
справка по заданию ЯО КПСС составлена в марте 1976 г. Федотом Григорьевичем
Сафроновым (1914-1995 гг.) - выдающимся историком, д.и.н., профессором ЯГУ,
автором многих основательных монографий по истории отечественного
Северо-Востока, Русской Америке, русскому крестьянству, вопросам мирского
управления саха, а также политической ссылки и многим другим актуальным
проблемам нашего региона. Чтобы удовлетворить повышенный читательский интерес,
редакция сочла необходимым опубликовать сей любопытный документ, который до
сегодняшнего дня был знаком лишь узкому кругу специалистов. В виду недостатка
газетной площади нам, правда, пришлось опустить ссылки, которые Ф. Г. Сафронов
делает в своей работе, но полагаем, что для широких читательских масс это не
столь уж и существенно...
Виктор Скрипин.
/«Московский Комсомолец» в Якутии.
Якутск. № 35. 27 августа – 3 сентября 2003. С. 12./
«КОРИФЕИ» ИСТОРИКОГРАФИИ
В спешном порядке вышла книжка трех «заслуженных»
служак пера эпохи тоталитаризма: «В. Скрипин - идейный преемник И. Ласкова»,
продиктованная конъюнктурными соображениями (уловили настроение властей?). На обложке
книги нарисован соскучившийся по народной крови, красный, едва ли не
кровоточащий меч. Вспомним, Сталин назвал РКП(б) «орденом меченосцев», жертвами
которого стали 50-60 млн безвинных, лучших людей России. Не слишком ли зловещая
символика для оформления никчемной, полной дешевой демагогии, книжечки? Они,
конечно, были корифеями заказной партийной всефальцифицирующей советской
историографии и журналистики, заимели звания и славу на поприще обожествления
маньяков Ленина и Сталина, в отбеливании преступлений тоталитаризма,
оболванивания народного сознания ядом бесчеловечной его идеологии. Но, в век
открытых границ, свободной информации, доступности для общественности многих
ранее закрытых секретных архивов, умно ли писать и говорить штампами
идеологической партийной пропаганды усопшего более десяти лет назад
«коммунизма»? Чего стоят высказывания Е. Алексеева: «Аммосов и Ойунский ...
воспитали свою душу на самых благородных и гуманистических идеях
коммунистического учения...», в их лице якутский народ видит «идеал будущего
якута» (!?), «Кому было плохо?! Что они сделали плохого, будучи коммунистами?»,
«делили людей по классовому принципу? - Нет», «...сознательных убежденных
противников Советской власти и идеи коммунизма преследовали или нет? Не было
этого» (!!!). Какой историк, каких нормальных представлений о жизни человек
может так махрово рассуждать сегодня, пусть оценивает современный просвещенный
читатель... Суть полемики ими старательно обходится, заменяется показным
аласным патриотизмом, этнообидчивостью. Суть не в том, что показал, кому писал,
когда в туалет ходил П. Оиунский, как «исследуют» авторы (отобранные из верных,
настоящих большевиков - коммунистов, комсомольцев - «нквдэшники» могли вырвать
признание в предательстве хоть у самого Сталина, попадись он им в руки), а в
большевизме этих наших деятелей. А Ленинский большевизм - это беспрецедентные
богохульства, грабеж церквей, убийство его служителей, терроризм, возведенный в
ранг государственной политики, концентрационные лагеря, массовые расстрелы,
нищета и бесправие народа, это регрессивное развитие «советского» общества за
колючей проволокой «железного занавеса», отбросившее нас на вековое отставание
от развития цивилизованных стран на пороге нового тысячелетия.
Поверить в демагогию его защитников, что
будучи первым большевиком Якутии П. Оиунский оставался не замешанным в преступлениях
т.н. «революции» едва ли возможно. Будущие исследователи, надо думать, найдут
немало доказательств его участия в проведенных репрессиях против тогдашнего
населения. Удивляет еще момент в рассуждениях «корифеев». НКВД они пытаются
представить как совершенно обособленное учреждение, не имеющего отношения к
власти, которому верой и правдой служил П. Ойунский, тогда как НКВД был
порождением большевизма, созданным исключительно для звериной репрессии
населения и не исключается момент личного курирования им работы этого органа в
Якутии.
Вдохновитель еще не родившегося большевизма
К. Маркс предрек: «После прихода к власти нас станут считать чудовищами, на что
нам, конечно, наплевать» (Маркс,
Энгельс. Собр. соч., т. 35, с. 187). Вот это чудовище в пылу усердия
вместе с невинными жертвами проглотил и своих ... хозяев.
Подумайте, насколько уместно сегодня
увековечивать служителей ленинского большевизма, которого прокляло и от
которого с ужасом отвернулось цивилизованное человечество? Не будет ли это
выглядеть злонамеренным издевательством над памятью десятков миллионов невинных
его жертв во всех уголках мира? Не отвернется ли от нас бог, перед которым
вымаливаем, кажется, прощение за их кровавый грех перед ним?
Подумайте, господа власть предержащие!
Тем,
кто заблуждается от недостатка объективной информации, рекомендую обратиться к
честным трудам современных исследователей. Например, Л. Бунича «Пятисотлетняя
война в России», Арутюнова «Ленин без ретуши», которые, кстати, приобрел в
киоске в здание мэрии. Думаю, любой нормального ума и совести человек должен
изменить свои «убеждения», прикоснувшись к истине, ну, а горбатых исправит
известно что.
Неудачное высказывание президента В.
Штырова о защите общественностью «славных сынов» вызвало рецидив большевистко-советских
настроений, от которых повеяло зловещим могильным холодом умершего
«коммунизма». Нужно уточнить, развал тоталитарного государства случился в
разгар никем не «очерняемого» славословия приспешников и именно из-за
отсутствия здоровой критики его произвола, отсутствия оппозиции. Только после
1991 года стало возможным издание работ объективных, честных историков, на
материалах ранее засекреченных архивов, показавших всю гнилость той эпохи. И
«очернителями истории» их труды называть едва ли объективно и справедливо...
Ностальгия по молодым летам может быть, но
мудрый государственный деятель обязан думать не об ублажении честолюбия
уходящих, а о будущности прибывающих поколений. Необдуманные высказывания могут
вызвать только усиление непонимания между старшим, строившим «коммунизм», и
прибывающим поколениями, которое этот самый «коммунизм» нигде не обнаруживает.
Пора, наконец-то, понять, что опыт строительства пустопорожнего «светлого «
причина всех наших бед и нищеты.
Николай Попов-Сэргэ
/«Московский
Комсомолец» в Якутии. Якутск. № 36. 3-10 сентября 2003. С. 13./
Софрон Осипов
«Продвигаясь
сквозь туман от пролога к эпилогу...»
В 50-80-ые годы прошлого века местную
русскую литературу в основном, представляли в прозе Юрий Шамшурин и Юрий
Чертов, в поэзии - Сергей Шевков. Особняком держался поэт и прозаик Иван Ласков,
который представлялся как «белорусский писатель, живущий в Якутии»...
/Якутия. Якутск. 9
октября 2003. С. 4./
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz