ЎЎЎ 1. Э. К. Пякарскі. Паездка да прыаянскіх тунгусаў. Ч. 1. Койданава. "Кальвіна". 2019.

                                            ПОЕЗДКА К ПРИАЯНСКИМ ТУНГУСАМ

                             (Отчет Э. К. Пекарского о поездке к приаянским тунгусам

                          в качестве члена нелькано-аянской экспедиции летом 1903 г.)

    По первоначальному плану экспедиционных работ, исследование экономического положения нелькано-аянских тунгусов должно было быть произведено мною совместно с В. М. Ионовым. Последний в своем отчете выясняет причины, по коим мы вынуждены были отступить от этого плана. Поздний отход парохода «Громовъ» в с. Нелькан из г. Якутска, задержка в этом селении, происшедшая от того, что кони, на которых мы должны были тронуться в путь, не могли быть разысканы в течение трех дней, непрерывные дожди, шедшіе со дня нашего выезда из селения Нелькан и затруднявшие наше движение, — все это настолько сократило время, предположенное нами для исследования быта нелькано-аянских тунгусов, что мы, доехав до половины пути Нелькано-Аян, решили разделиться: В. М. Ионов, в сопровождении приглашенного нами фотографа П. В. Слепцова, возвратился в с. Нелькан, чтобы остававшееся в его распоряжении время употребить на ознакомление с усть-майскими тунгусами и тем самым выполнить возложенное на нас Якутским Областным Статистическим Комитетом поручение — «попутно» исследовать экономическое положение этих тунгусов, а я двинулся дальше, по направлению к Аяну, чтобы выполнить главную задачу, лежавшую на нас, — исследовать приаянских тунгусов. Предварительно я заручился согласием члена экспедиции В. С. Панкратова, в случае разрешения начальника экспедиции, немедленно отправиться вслед за мною для совместной работы. Это был единственный выход из затруднительного положения, в коем мы очутились, — иначе мы рисковали не выполнить своего обязательства перед Статистическим Комитетом.

    Во время пребывания нашего в стойбище бывшего старосты тунгусов макагырскаго рода Василія Карамзина, на речке Олгомдо, с 10 по 16 июля, нами была выработана подробная программа, по которой каждый из нас должен был опрашивать глав встреченных нами тунгусских семей. Здесь же один из рабочих-тунгусов сообщил нам, что в это время тунгусы имеют обыкновение перекочевывать вместе со своими стадами оленей с морского берега к верховьям рек, впадающих в море, для рыбного промысла, и что всего скорее бродячих тунгусов я могу встретить по р. Алдоме, если поеду по так наз. танчинской дороге. Так как других более определенных сведений о местах тунгусских стойбищ у нас не имелось, то я 16 июля, с одним проводником-якутом и одним рабочим, якутом же, при 4-х конях, и тронулся в путь в указанном направлении, захватив с собою лишь самые необходимые предметы: 1) съестные припасы (сухари и лепешки, ржаную муку, крупу, масло, чай и сахар); 2) ящик с товарами (ситец, готовое белье, табак разного качества, чай, порох и пр.) для обмена на предметы тунгусского обихода; 3) одежду, обувь, постель и палатку; 4) некоторые медикаменты, отобранные из нашей аптечки В. С. Панкратовым. Этою кладью были навьючены 3 коня настолько, что проводники должны были идти пешком, ведя коней в поводу, четвертый же конь был подо мною, и на него я положил только переметные сумы с одеждою, бельем и обувью. Кроме того, один конь был оставлен для В. С. Панкратова, который, предполагалось, не замедлить выехать вслед за мною на двух конях при одном проводнике и захватит с собою как оставленные мною вещи, так и ржаной муки для проводников.

    Танчинская (по имени речки Танчы) дорога представляет из себя довольно широкую тропу, по которой тунгусы возят зимою чаи на оленях из Аяна в с. Нелькан. Проходит она по местам самого разнообразного характера: тайгою, долинами рек и речек, впадающих в море, по каменистым руслам этих последних, по горным хребтам. На р. Танчы, которую приходится пересекать неоднократно, я впервые в жизни увидел такую массу морской рыбы, называемой по-русски горбушкою. Она идет густыми стадами против течения реки, упорно стремясь преодолеть его быстрину. Кажется, будто этой рыбы столько же, сколько и камней на дне реки. Достаточно сказать, что мы, за час или полтора, успели побить камнями и заколоть ножами до 6 горбушек, в несколько фунтов весом каждая. Как оказалось, горбуша — главный пищевой продукт тунгусов летом. Этих 6-ти штук нам с избытком хватало на ужин и на завтрак.

    20 июля под вечер мы подъехали к левому берегу р. Алдомы и увидали на противоположном берегу 2-х тунгусят, которые на наш окрик сначала не обратили внимания, а затем скрылись в лесу. По счастью, на том же берегу был один старик тунгус, с которым мой проводник, уже бывавший здесь, вступил в переговоры и от которого мы узнали, что завтра сюда прикочуют с устья Алдомы все обитавшие там тунгусы, а некоторые, быть может, и сегодня. Трудно себе представить то радостное чувство, которое охватило меня при этом сообщении. Наконец то я увижу тунгусов — первых тунгусов, с которыми я так жаждал поскорее встретиться, чтобы ознакомиться хоть сколько-нибудь с условиями их жизни. Необходимо было переправиться через Алдому, которая здесь довольно широка и глубока и очень быстра. Старик тунгус указал нам место брода, к которому мы пробрались со своими вьючными лошадьми по очень узкой оленной тропе и не без труда спустились с очень крутого, почти отвесного берега, сводя коней по одному. Для переправы в брод пришлось облегчить коней от «прикладов» к вьюкам и, перевозя самые вьюки, вернуться с конями за «прикладами». Здесь, при вторичной переправе, конь под моим проводником поскользнулся и упал, проводник поспешил слезть с него, но их течением снесло на глубину, и, если мой проводник не утонул или не разбился о торчащие из воды камни, то только потому, что не выпустил из рук повода и был вытащен поднявшимся и пустившимся вплавь конем. Оказать какую-нибудь помощь было невозможно, что признавал потом и сам проводник. Мне показалось, что течение уносит и моего коня, и я старался осадить его назад, между тем как в действительности конь мой стоял на одном месте — такова тут головокружительная быстрота течения. Переправившись на другой берег, собственно на остров р. Алдомы, мы разбили палатку и развели огонь. Я велел проводнику надеть сухое белье и дал ему полчашки спирту, так как он, несмотря на суету при установке палатки и рубке дров для костра, все-таки не согрелся и чувствовал озноб. Вскоре к нам подъехали на оленях еще один старик тунгус и двое тунгусских парней, пасших здесь оленей. От этих людей мы узнали, что по близости ночует много тунгусов и что завтра они разъедутся по Алдоме вверх и вниз от того места, где мы остановились. Я попросил старика наказать через взрослого парня, который оказался его сыном, всем съехавшимся тунгусам, чтобы они повидались завтра утром со мною прежде, чем разбредутся по разным  местам.

    На другой день, 21 июля, когда я еще лежал, в постели, до меня стали доноситься до сих пор неслыханные мною, то отрывистые, то протяжные горловые звуки, коими тунгусы призывают и понукают своих оленей. Около моей палатки скоро собралось целое общество съехавшихся тунгусов, я поспешил выйти из палатки и, ради первого знакомства, после предварительных обоюдных приветствий, предложил им четверку турецкого табаку, которая немедленно и была раскурена присутствующими. Как оказалось, у тунгусов, страстных курильщиков, в эту пору совсем не было табаку и достать было негде, так как в Аяне, отстоящем отсюда в 35-ти верстах, в единственной имеющейся там лавке, табак вышел, а пароход с товарами еще не приходил. В виду этого, я предложил тунгусам взять у меня разного табаку под коллекции, которые я должен был собирать для Русского Музея Императора Александра III. Тунгусы разделились на 4 соседские партии, и каждая из них взяла от 2-х до 3-х ф. табаку; в чае нуждалась только одна партия, которая и взяла один кирпич.

    Для опыта, я опросил одного холостого тунгуса-работника упомянутого выше Васил. Карамзина, причем увидел, что личный опрос того или другого лица займет слишком много времени для того, чтобы я мог опросить прибывших на одном каком либо месте. Решено было, поэтому, производить опрос путем вызова отдельных лиц, живущих далеко от места моей стоянки, и путем личного моего посещения ближайших соседей, осевших в верстах полуторых или двух от меня. Я старался по возможности не отрывать тунгусов от рыбного промысла, которым они исключительно пропитывались в это время, и опрашивал преимущественно тех из них, которые были свободны от занятий. Отношения с тунгусами у меня сразу установились очень простые, и каждый из них с большою охотою, предупредительностью и терпением давал мне ответы на все вопросы, даже щекотливого свойства. Установлению таких отношений способствовало, с одной стороны, то, что я постарался выяснить, какую практическую пользу для них может принести исследование их экономического положения; и, с другой, то обстоятельство, что среди них оказался один мой старый знакомый якут Ботурусского улуса, женившийся здесь на тунгуске и ведший жизнь бродячего тунгуса. Благодаря этому якуту, имя мое было известно тунгусам задолго до моего приезда. Беседы велись на якутском языке, которым тунгусы, за исключением немногих только тунгусок, владеют в совершенстве. В промежутки между опросами я наблюдал способы ловли рыбы сетями и особым крюком, называемым по-тунгусски «ӧльгу», описывал жилища и приобретал встречавшиеся мне предметы тунгусского обихода для Русского Музея. Путем опроса отдельных лиц мне удалось получить предварительные сведения о рыбном и звероловном промыслах, об оленеводстве, охоте на морских животных, занятиях и ремеслах тунгусов и о материальной стороне их жизни, так что, впоследствии, при дальнейших опросах в других местах, я лишь дополнял добытые мною здесь сведения.

    Через несколько дней по прибытии моем на Алдому, начальник экспедиции инж. В. Е. Попов известил меня, что он не может командировать в помощь мне В. С. Панкратова, так как эта командировка урезала бы и без того скудные средства экспедиции. Начальник экспедиции в данном случае ошибался, предположив, что расходы по поездке Панкратова будут отнесены на экспедиционные суммы, тогда как в действительности я и В. М. Ионов имели в виду отнести эти расходы на счет сумм, отпущенных в наше распоряжение. Я поспешил ответить начальнику экспедиции в этом именно смысле и вторично просил его во всяком разе командировать или Панкратова, или Теплова по окончании ими работ по изысканию нелькано-аянского пути, указав, что как бы поздно ни прибыл кто-либо из них, он может прибыть в самый критический для меня момент, так как я оставался здесь один и, в случае болезни, был бы лишен всякой медицинской помощи. Отказав в командировании Панкратова, начальник экспедиции через земского заседателя сделал распоряжение о том, чтобы за время моего пребывания среди тунгусов при мне безотлучно находился тунгусский староста, и назначил мне в проводники одного из рабочих Василия Карамзина, тунгуса Льва Иванова, известного за одного из лучших проводников, взятого же мною с Олгомдо проводника-якута, состоявшего рабочим в экспедиции, просил возвратить, так как экспедиция ощущает недостаток в привычных к делу рабочих. Это требование начальника экспедиции мною было исполнено, как только явились ко мне из Аяна 31 июля тунгусский староста и с ним мой новый проводник-тунгус. Староста объявил мне, что на р. Нангтар меня ожидают более 10 «урас» тунгусов, почему я решил немедленно отправиться туда, сдав на хранение приобретенные мною коллекции двум алдомским тунгусам впредь до моего возвращения, так как я далеко не закончил еще опрос живших по Алдоме тунгусов. Староста, оставив мне, вместо себя, прибывшего с ним в качестве спутника тунгуса, отправился на Нангтар предупредить находившихся там тунгусов о моем скором прибытии, а я на другой же день, т. е. 1 авг., вместе со своими новыми провожатыми (рабочего якута я отослал, за окончанием условленного с ним срока, в Нелькан) отправился по танчинской же дороге по направлению к Аяну и в тот же день расположился на ночевку в 16 верстах от Аяна, как раз в том месте, с которого дорога сворачивала к Нангтару. Утром 2-го августа обнаружилось, что мой конь хромает на заднюю ногу, которая распухла до такой степени, что брать коня с собою, а тем более ехать на нем дальше было невозможно; оказалось, что он напоролся и разрезал себе ногу в паху. Оставив здесь одного из тунгусов с кладью и двумя конями, я с другим тунгусом, Л. Ивановым, поехал в Аян, чтобы заручиться свежим конем и, кстати, выполнить поручение начальника экспедиции об уплате тамошнему купцу К. М. Бушуеву экспедиционного долга. В Аяне кони имеются только у заведующего полицейскою частью В. Ф. Попова, который охотно согласился дать мне одного из своих коней при том лишь условии, если я дам ему одного человека в помощь для поимки этого коня, к которой можно будет преступить не ранее 4 августа. Самому мне оставаться в Аяне было нельзя в виду того, что меня ожидали нангтарские тунгусы; поэтому я поздно вечером в тот же день вернулся к месту ночевки и на другой день, вооружив оставленного старостою тунгуса берданкою (на случай встречи с медведем), отправил его с захромавшим конем в Аян с тем, чтобы он этого коня передал г. Попову и, взяв от последнего свежего коня, поспешил бы налегке догнать меня в пути. Сам я с проводником, навьючив тяжело оставшихся трех коней, отправился, редко садясь на коня, по направлению к Нангтару. Большую часть пути пришлось здесь совершить вдоль реки Уй, поднимаясь к ее верховьям и неоднократно ее пересекая. Раз, при переходе в брод, хотя я и принял меры предосторожности, запасшись палкою для упора, тем не менее чуть-чуть было не потерял равновесия от напора быстро текущей воды. Мой проводник моментально очутился возле меня, но я успел уже обойтись без его помощи. После этого случая я уже не решался переходить быстрые горные речки, а предпочитал переезжать.

    На Нангтар я прибыл 5 авг., — собственно в местность, называемую «Мороской» и находящуюся на берегу речки Тэймэй (приток Нангтара). Здесь в десяти или одиннадцати урасах жило около двадцати пяти тунгусских семей. При нашем приближении все тунгусы с женами и детьми вышли нам на встречу. Староста счел почему то нужным и здесь, как и в приезд свой на Алдому, надеть на себя кортик, очевидно принимая меня за чиновника. Тунгусы и тунгуски подходили и здоровались за руку, дети же подходили со сложенными руками, как подходят под благословение, с намерением целовать положенную в их руки мою руку, но я предупреждал это их намерение целованием их в голову, или в лоб. Даже поднося ко мне грудных детей, тунгуски складывали их ручонки соответственным образом. Как потом я разузнал, весь этот церемониал был подготовлен старостой. Только один старик 70-ти лет нарушил церемониал и, подошедши, троекратно облобызался со мною. В этот день я посетил каждую урасу для ознакомления собитателями, причем обращал внимание на предметы, кои мне желательно было бы приобрести. Более богатые тунгусы угощали меня чаем и крупчатною лепешкою, испеченною так, что нужен тунгусский желудок, чтобы ее переварить: она представляла из себя сплошной закал. Вечером тунгусы и тунгуски, в числе 25 чел., устроили в честь моего приезда пляску, — кажется, единственную у тунгусов — за что я счел нужным отблагодарить их подарком в виде конфет и плиточного чаю. На другой день я приступил к опросу глав семей. Многие стали обращаться ко мне с просьбою, чтобы я сначала опросил их, в виду отдаленности того места, куда они намерены откочевать. Не желая вызвать какие либо на себя нарекания, я предложил старосте, знающему места откочевок тех или других тунгусов, установить порядок опроса. Сначала староста постоянно присутствовал при моих беседах с опрашиваемыми лицами. Я вскоре заметил, что во время беседы опрашиваемый тунгус после двух трех слов, сказанных старостой по-тунгусски, уже не так охотно отвечал на задаваемые мною вопросы, и я был вынужден, в конце концов, предложить старосте в моем присутствии, во время опроса, не разговаривать по-тунгусски, после чего староста, очевидно, обиженный, уже не входил в палатку во время моей беседы с тунгусами и являлся лишь по моему зову для выяснения какого либо обстоятельства. Ясно было, что староста, принимая меня за чиновника, предупреждал своих сородовичей по многим пунктам держать язык за зубами, так что здесь, на Нангтаре, мне приходилось с трудом добывать более или менее верные сведения, и это удавалось только благодаря тому, что я успел познакомиться на Алдоме со многими условиями тунгусской жизни. Во время одной из бесед, в присутствии многих тунгусов, староста, ссылаясь на распоряжение земского заседателя Казанцева о воспрещении картежной игры, просил меня разъяснить, какими мерами он, староста, может выполнить это распоряжение, так как его сородовичи не слушают, а он, староста, — один и ничего с ними не может сделать. Я постарался разъяснить ему предоставленные старостам законом права и возложенные на них обязанности. Присутствовавший при этом самый богатый из тамошних тунгусов, Николай Феодотов Карамзин, стал столь горячо оппонировать мне, что не оставалось никакого сомнения в прибыльности для него картежной игры. Он де человек богатый, играет в карты ради своего удовольствия, сама казна продает карты и доход от продажи идет на призрение бедных, и он только тогда послушается запрещения старосты и перестанет играть, когда будет запрещено продавать карты. Я ограничился замечанием, что все-таки староста рода, как обязанный по закону заботиться о благосостоянии своих сородовичей, тем самым получает право воспрещать картежную игру, как разорительную, и что закон запрещает азартные игры и игру в карты на скот, одежду и пр. предметы, допуская ее лишь на наличные деньги. Впоследствии упоминавшийся выше Василий Карамзин, бывший староста, сообщил мне, что этот богатый тунгус хвастался перед другими тунгусами, как он заставил меня замолчать по вопросу о картежной игре; в то же время бывший староста категорически заявил мне, что тунгус этот и разбогател то благодаря картам и ныне положительно разоряет тунгусов  при помощи карт, — что было бы очень хорошо каким-нибудь образом воспретить ему этот способ эксплуатировать сородичей. О таком заявлении В. Карамзина я уже довел до сведения Якутского Окружного Полицейского Управления в особой докладной записке. Не меньшее зло представляет для тунгусов привоз спирта, которым торгуют не только приезжие русские и якуты, но и местные обыватели, а иногда и лица, на прямой обязанности коих лежало бы преследование торговли спиртными напитками.

    Посланный в Аян тунгус не только не нагнал нас в пути, но и не являлся в течение первых дней моего пребывания на «Мороской», чем вызвал беспокойство старосты. Староста послал другого тунгуса (своего работника) с моим письмом к г. Попову, который и прислал с ним своего коня 9 августа. Первый посланец явился благополучно лишь накануне этого дня, не дав удовлетворительного объяснения о причинах, задержавших его в Аяне.

    Произведенные мною опросы тунгусов, находившихся на «Мороской» и специально приехавших туда по вызову старосты, в достаточной степени показали мне, что главным источником пропитания местных тунгусов служит возка чаев из порта Аяна в с. Нелькан, что на этой почве созидается, главным образом, задолженность тунгусов у доверенных разных торговых фирм, которые, мало того, что подряжают тунгусов за ²/₃ получаемой ими самими платы с одного места чаю; но и эти ⅔ выплачивают не деньгами, а товарами по цене, по крайней мере, вдвое превышающей их стоимость в г. Якутске, так что в результате тунгус в действительности возит места чаю не по 7 рублей (нормальная плата), а по три — четыре рубля. В течение большей части года, с октября по апрель, жизнь тунгусов сосредоточивается исключительно около возки чаев, и прежний главный промысел тунгусов, звероловство и охота, отступил на задний план  и служит уже побочным промыслом, которому тунгусы уделяют лишь досуг, остающийся от возки чаев. Таким же побочным промыслом является и рыболовство: несмотря на громадное количество морской рыбы, попадающей в реки и речки, тунгусы налавливают этой рыбы лишь столько, чтобы им хватило ее до времени поездки в с. Нелькан за съестными припасами в виде муки, масла, мяса, чаю и других продуктов, которые они получают у «купцов» (так тунгусы называют доверенных разных фирм) в счет платы за вывозку чаев в следующем году. Только охота на морских животных, начинающаяся в мае месяце и продолжающаяся до конца июня, может считаться важным и существенным промыслом, так как не только дает возможность местному населению прокормиться в течение этого времени мясом и жиром морских животных, но и сохранить про запас шкуры их и нерпичий жир. Казалось бы, при первом взгляде, что главным источником существования должно считаться оленеводство, но и последнее поддерживается и развивается лишь постольку, поскольку это необходимо для выполнения взятых на себя тунгусами обязательств по возке чаев. Собранные статистические данные о годовом бюджете тунгусских семейств показывают нагляднейшим образом, что расход не покрывается промыслами и занятиями и что некоторая часть расхода, нередко довольно значительная, относится на счет долга купцам — явление, до такой степени нормальное в данной местности, что считается большою редкостью, если какой либо тунгус оказывается не закабалившимся у купцов.

    Во время пребывания на «Мороской» мне удалось пробрести наибольшее количество разных предметов для этнографической коллекции Русского Музея как за наличные деньги, так и в обмен на привезенные мною товары.

    Пробыв на Нангтаре до 14 авг., я отправился в этот день по направлению к Аяну и прибыл 16 числа в стойбище тунгусов на р. Уй, где опросил несколько осевших здесь (в 8 верстах от Аяна) тунгусских семей. У уйских тунгусов почти нет оленей, и для возки небольшого количества тяжестей (дров и предметов домашнего обихода при перекочовках) они пользуются ездовыми собаками; тут я познакомился с местным собаководством, о котором до сих пор я не имел возможности собрать какие-либо сведения. Необходимо констатировать, что собаководство, как промысел, существует лишь у приаянских якутов, а отнюдь не у тунгусов.

    С р. Уя я выехал 19 числа и поздно вечером прибыл в Аян, где пробыл только до 21 авг., успев за это время просмотреть архив местного заведующего полицейскою частью и позаимствовать оттуда некоторые сведения о казенной продаже предметов первой необходимости. Между прочим, нельзя не упомянуть о жалобах тунгусов на то, что от казны не отпускаются им в долг мука, соль, порох и свинец , недостаток в коих особенно ощущается местными тунгусами в весеннее время.

    В самом Аяне тунгусов не оказалось, и я возвратился на р. Алдому по кратчайшему пути через Нячинский хребет, перевал через который гораздо труднее, чем это мне пришлось испытать при перевале через Джугджур (на танчинской дороге). — 22 авг. на р. Мулкучу (приток Алдомы) я застал одну тунгусскую урасу, в коей лежал больной тунгус; опросив его, я поехал дальше и заночевал на р. Патема (у впадения ее в Алдому); здесь опросил обитателей двух урас и съехавшихся с разных сторон тунгусов.

    Настроение последних было самое тягостное по случаю появившейся у оленей болезни под названием ца̄х (копытная чума?); оно напомнило мне настроение якутов Ботурусского улуса во время свирепствовавшей в средине 90-х годов минувшего столетия сибирской язвы, которая грозила истребить поголовно весь скот. В отношении ветеринарной помощи тунгусы находятся в гораздо худшем положении, чем якуты, так как за дальностью расстояния и трудностью путей сообщения они не могут даже довести до сведения областного начальства о постигшем их бедствии и просить о командировании ветеринара. Что касается медицинской помощи населению, то таковую здесь оказывает лишь известный миссионер-священник о. Василий Мальцев во время разъездов по тунгусским стойбищам; в остальное время население вынуждено обходиться без всякой медицинской помощи.

    24 авг. я передвинулся к устью р. Джагда, где меня тоже ожидали тунгусы. Некоторых из алдомских тунгусов я уже не застал: одни из них переселились на р. Танчы, по которой мне предстояло возвращаться, а другие рассеялись по разным речкам, но, будучи оповещены старостой, являлись ко мне для опроса. В этом месте я пробыл до 29 авг., опросив всех местных и приезжих тунгусов и дополнив этнографическую коллекцию новыми предметами. Все приобретенные предметы я сдал старосте, которого обязал хранить их до того времени, когда за ними явится, согласно распоряжению начальника экспедиции, бывший тунгусский староста В. Карамзин. Чтобы утилизировать время, старосту я опрашивал в пути на остановках и ночевках.

    К вечеру 30 авг. я прибыл на р. Бонсякчан (прит. р. Танчы), где летовал В. Карамзин и другие подчиненные ему тунгусы (работники, семейные и холостые), перекочевавшие сюда с Алдомы; здесь я завершил, между прочим, опрос тех тунгусов, коих начал опрашивать еще в конце июля, когда они жили на Алдоме. Я рассчитывал добыть много сведений от В. Карамзина, прослужившего в должности старосты 12 лет, — человека очень предприимчивого и сравнительно культурного, — сопровождавшего экспедицию инж. В. Е. Попова за все время ее действий. Между прочим, мне очень хотелось выяснить, на каком основании тунгусы макагырского рода, ведущие вполне бродячий образ жизни, зачислены в разряд кочевых и платят подати и повинности наравне с прочими кочевыми инородцами Якутской области (до 14 р. 30 коп. в год), тогда как они не имеют определенного района для своих кочевок и не пользуются ни сенокосными, ни пахотными угодьями. К сожалению, В. Карамзин не мог мне дать по сему поводу никаких разъяснений, кроме лишь того, что когда то макагырцы, вместе с другими бродячими родами, считались принадлежащими к аянскому ведомству (а не майскому, как ныне) и управлялись особым головою, избираемым из их среды. Отнесение макагырцев к разряду кочевых является вопиющей несправедливостью, так как, благодаря этому, они несут такие подати и повинности, которые вовсе не соответствуют их платежным средствам и уровню их гражданского развития: по закону бродячие инородцы платят только ясак.

    2 сент., в сопровождении В. Карамзина, я выехал с р. Бонсякчан на р. Олгомдо — зимнее стойбище В. Карамзина. Староста не мог последовать за мною, так как его оленей не разыскали.

    Вокруг стойбища Карамзина я застал свежие следы неизвестно кем пущенного (по неосторожности, конечно) пала, распространившегося на очень далекое расстояние и истребившего столь необходимые для тунгусов-оленеводов кормовища; по словам тунгусов, новые кормовища (олений мох) могут образоваться на выгоревших местах не ранее, как через 30 лет. Не трудно представить себе, как тяжело будет возить по этой дороге чаи на оленях: случаи падежа обессилевших и истощенных оленей еще умножатся, хотя и ранее такие случаи насчитывались в зиму многими десятками.

    На Олгомдо я пробыл с 3 по 6 сент. За это время опросил хозяина и моего проводника Льва Иванова и приобрел у первого довольно много тунгусских вещей, в числе их кузнечные инструменты (В. Карамзин — единственный кузнец среди местных тунгусов). Все приобретенные на Бонсякчане и Олгомдо предметы я сдал хозяину с тем, чтобы он по первому зимнему пути доставил их в с. Нелькан вместе с вещами, оставленными мною на Алдоме. Всего приобретено мною до 400 предметов.

    На Олгомдо я собственно уже закончил свою работу и отсюда намеревался безостановочно двигаться по направлению к Якутску, но, приехав 8 сент. в с. Нелькан, и узнав, что В. М. Ионову никого из тунгусов опросить не удалось, так как все они были, во время его проезда, в отсутствии (страдная пора), я, чтобы хоть несколько ознакомиться с жизнью местных обитателей и их занятиями, опросил трех глав тунгусских семей. Все проживающие здесь тунгусы, около 15 семейств, если считать и тунгусов, живущих в окрестностях Нелькана, принадлежат к разным, кочевым и бродячим, родам майского ведомства, ведут более или менее оседлую жизнь, начинают обзаводиться рогатым и конным скотом, но, за отсутствием земельного надела (все покосные места находятся в руках «купцов»), вынуждены работать не для улучшения своего хозяйства, а лишь по найму в качестве работников у местных русских и якутов. Тунгусы эти порвали уже всякую связь со своими родами, и, мне кажется, было бы вполне целесообразно, с административной точки зрения и в интересах самих тунгусов, образовать из них особый род или наслег, управляемый особым старостою, с наделением каждого общественника земельным участком из тех земель, которые ныне сдаются в оброк местным «купцам».

    В с. Нелькан на мою долю выпало распорядиться остатками взятых мною и В. М. Ионовым вещей. Из них я часть распродал местным обывателям, а часть оставил у местного псаломщика И. Н. Винокурова с поручением передать их доверенному фирмы А. И. Громовой П. Д. Филиппову для распродажи. Здесь считаю уместным упомянуть с благодарностью о многих услугах, которые были оказаны нам администрацией парохода «Громовъ» и затем, в передний и обратный путь, г.г. Винокуровым и Филипповым.

    Только 13 сент. я мог отплыть из Нелькана в Усть-Маю на лодке, данной в наше распоряжение скопцом Петропавловского селения У. Ф. Воробьевым и доставленной на Нелькан пароходом торгового дома «Коковинъ и Басовъ» — «Михаилъ». Для сопровождения меня до Усть-Маи начальником экспедиции уже были наняты двое рабочих — якут и тунгус, служившие до того в качестве рабочих в экспедиции. Путешествие мое по Мае продолжалось пятеро суток и в Усть-Майское селение я прибыл 18 сент. В Усть-Мае я ознакомился с кое-какими делами головы тунгусов майского ведомства. Выехав отсюда 21 сент., я уже безостановочно продолжал путь до г. Якутска, куда прибыл 27 сент.

    В заключение настоящего отчета считаю нужным присовокупить, что за все время моей поездки мною опрошено около 60-ти семейств тунгусов трех родов: макагырскаго, эжанскаго и эджигянского (официально причисляется к 1-му эжанскому) майского ведомства по программе, преследующей, главным образом, выяснение экономического положения этих тунгусов, и описаны подробно на месте, с разъяснениями тунгусов, все собранные мною предметы тунгусского обихода. В своих расспросах я старался выяснить самые насущные нужды тамошнего населения, из коих на первый план необходимо поставить нужду в усовершенствованных орудиях охотничьего и рыболовного промыслов.

    Подробную опись предметов, приобретенных мною и В. М. Ионовым для этнографического отдела Русского Музея Императора Александра III, в количестве 441 №№, на покупку которых затрачено до 500 рублей, я представил начальнику экспедиции В. Е. Попову 10 сего ноября.

    Эд. Пекарский.

    Якутск. 22 ноября 1903 г.

    /Извѣстія Общества Археологіи, Исторіи и Этнографіи при Казанскомъ университетѣ. Т. ХХ. Вып. 4-5. Казань. 1904. С. 175-191./

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

    Эдуард Карлович Пекарский род. 13 (25) октября 1858 г. на мызе Петровичи Игуменского уезда Минской губернии Российской империи. Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 г. переехал учиться в Таганрог, где примкнул к революционному движению. В 1877 г. поступил в Харьковский ветеринарный институт, который не окончил. 12 января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Пекарского к пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора «принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние» Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с лишением всех прав и состояния». 2 ноября 1881 г. Пекарский был доставлен в Якутск и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Батурусского улуса, где прожил около 20 лет. В ссылке начал заниматься изучением якутского языка. Умер 29 июня 1934 г. в Ленинграде.

   Кэскилена Байтунова-Игидэй,

    Койданава

 

                                                  ПОЕЗДКА К МАЙСКІМ ТУНГУСАМ

                                      (Отчет В. М. Ионова о поездке к майским тунгусам

                                        в качестве члена Нелькано-Аянской экспедиции

                                                инженера В. Е. Попова летом 1903 года).

    В феврале месяце 1903 года я получил приглашение участвовать в Нелькано-Аянской экспедиции, при чем на мою долю выпало исследование экономического положения тунгусов; в средине марта Якутский Статистический Комитет дал мне добавочное поручение по исследованию положения усть-майских тунгусов.

    Прежде всего явилась потребность выяснить те условия, при которых мне предстояло работать и которые определили бы подробности моего снаряжения. Последнее обстоятельство было особенно важно потому, что мне же было поручено собирание этнографической коллекции для Музея Императора Александра III. Но ни расспросные сведения, ни литература не могли удовлетворить меня; особенно плохо обстояло дело с литературой: в городе не оказалось самых необходимых книг. Попытка выписать их не увенчалась особенным успехом. Книгу Слюнина, напр., я получил по возвращении в город, а моя телеграмма на имя консерватора музея при Восточно-Сибирском Отделе И.Р.Г. Общества осталась без ответа. Так же плохо обстояло дело и с моим снаряжением, так как в городе не было уже в продаже самых необходимых продуктов, а пароходы, по причине малой воды, запоздали. Мы рассчитывали выехать из Якутска 23-25 мая и быть в Аяне около 7-го июня. По полученным нами сведениям, мы должны были около этого времени найти около Аяна большое количество тунгусов. Наши расчеты не оправдались. Пароход «Громов» вышел из Якутска ночью 11-го июня, и на Нелькане мы были только 24-го июня. С Нелькана, по непредвиденным задержкам, мы могли двинуться только вечером 1-го июля. Путь от Нелькана до Аяна мы рассчитывали проехать в семь дней, но, вместо того, мы в десять дней добрались до стойбища тунгуса Василия Карамзина, каковое стойбище находится почти на половине пути между Нельканом и Аяном. Здесь мы нашли двух членов экспедиции с их проводниками и рабочими, громадное большинство которых были тунгусы. От этих последних мы узнали, что около Аяна мы не найдем никого из тунгусов, так как все они в это время заняты рыбной ловлей по речкам, впадающим в океан. Это сообщение меняло наш маршрут: нам нужно было бросить так называемую казенную тропу и идти на поиски тунгусов другим путем. Но нам нужно было повидаться с начальником экспедиции инженером В. Е. Поповым, приезд которого на стойбище В. Карамзина именно этой казенной тропой ожидался с часу на час. После совещания с находившимися здесь двумя членами экспедиции, по словам которых В. Е. Попов давно должен был приехать, мы решили отправить в помощь ему на Джугджур двух проводников с несколькими лошадьми, чтобы помочь ему на этом трудном, а иногда и опасном перевале. Наши проводники возвратились ни с чем. От В. Е. Попова мы надеялись получить более точные указания относительно тунгусов и нашего дальнейшего маршрута. Но мы не могли ждать неопределенное время; не зная точно, где придется искать тунгусов, мы не могли определить, сколько на это потребуется времени, и рисковали не исполнить своей задачи относительно усть-майских тунгусов. В виду этого мы решили разделиться. Один из нас должен был ехать далее, а другой возвратиться обратно. Первую задачу взял на себя Э. К. Пекарский, а другую я; вместе со мной возвратился и ехавший с нами фотограф П. В. Слепцов.

    Непрерывные почти дожди, которые провожали нас от Нелькана до стойбища В. Карамзина, прекратились с 10-го июля, и это обстоятельство дало нам возможность быстрее двигаться. Выехав 16-го июля, мы 19-го июля были уже на Нелькане. Весь следующий день прошел в отпуске части привезенных нами продуктов и вещей тунгусам, посланным с нами со стойбища В. Карамзина находившимися там членами экспедиции, а затем мы занялись приисканием проводников для дальнейшего путешествия по реке Мае. Несмотря на все наши старания, нам удалось найти только одного проводника и то за большие деньги, так как в это время на Нелькане никого не было: начался покос, и все тунгусы разбрелись по Мае. Лодка, оставленная нам пароходом, принадлежащим торговому дому «Коковин и Басов», оказалась в плохом состоянии; пришлось самим с помощью кое-кого из нельканских жителей вытащить ее на берег, просушить, а затем починить и местами просмолить. На все это пошло три дня, и мы с П. В. Слепцовым и одним тунгусом только 24-го июля тронулись с Нелькана, а в Усть-Майское селение (на Алдане) приехали 10-го августа. Здесь мы не застали никого: полицейский урядник уехал в Амгинскую слободу, письмоводитель Корсаков был где то на пашне, учитель церковно приходской школы, оказавший экспедиции серьезные услуги, уехал в скопческое селение. Наши поиски по пашням не увенчались успехом, и нам не оставалось ничего более, как возвратиться в селение и ждать. Вечером явились письмоводитель и учитель, к которым мы и обратились с просьбою помочь нам в приискании проводника. Ветер, который еще 10-го числа едва не помешал нам переправиться через Алдан, на другой день разыгрался так, что никто не решался ехать, чтобы пригласить намеченного нам проводника. 12 го августа найден проводник, но ему еще нужно устроить свою семью у скопцов. Туда ему удалось проехать, но назад он мог вернуться только 13-го ночью, все из-за того же ветра, и мы отправились в путь вечером 14-го августа.

    Здесь единственный путь сообщения — Алдан. Тунгусские поселения тянутся вниз верст на 200. Нам предстояло одно из двух: или ехать в тунгусских берестяных ветках, чтобы иметь возможность подняться назад в Усть-Маю и оттуда на лошадях возвратиться в город; или ехать на пароходской лодке до так называемого охотского перевоза (в 300 верстах от Усть-Маи) и оттуда по охотскому тракту в город. Мы выбрали последнее, так как подниматься против течения Алдана даже в ветках очень трудно. Уже в последнее время нашего путешествия по Мае, ветер все чаще и чаще затруднял наше движение, и мы не раз сидели из-за ветра по нескольку часов, а 7-го августа просидели даже целый день; теперь же на Алдане ветра представляли большую опасность, особенно в виду того, что там есть места, где шквал налетает совершенно неожиданно в тихую погоду. Это заставило нас, кроме одного постоянного проводника, брать еще переменных проводников, из которых каждый провожал нас по тому участку Алдана, который он хорошо знал относительно возможности проехать той или другой протокой при данном состоянии воды. Эти проводники были нам необходимы еще и потому, что они хорошо знали, где в данное время можно найти того или другого тунгуса, — наступило уже время перехода тунгусов из летников в зимники. На охотский перевоз мы приехали 25 августа, а в город 1-го сентября.

    Вопрос о том, как вести расспросы, явился еще в городе. Можно было придать этому делу более официальный или более частный характер. В первом случае обеспечивалась большая полнота сведений, заполнение при каждом опросе всех рубрик; во втором — большая правдивость показаний в ущерб полноте. Хотя путешествие по таким глухим местам и представляет значительные затруднения и даже некоторые опасности для частных лиц, не имеющих там никаких связей, но мы предпочли придать нашей поездке менее официальный характер и отказались от предложенного нам в помощь казака, запасшись на всякий случай открытым предписанием г-на начальника края. Предписание это обеспечивало нам содействие сельских властей и полицейских урядников.

    Плывя по Мае, мы заранее расспрашивали, кого из тунгусов и где можно найти. Иногда указания давались неопределенные, и в таком случае мы, подъезжая к предполагаемому месту стоянки тунгусов, давали один или несколько выстрелов, на что в ответ раздавался выстрел, если кто-нибудь из мужчин был дома, или крик, если дома были только женщины. Мы приставали к берегу, знакомились с тунгусами, потом приглашали их к себе на чай, и здесь начиналась беседа. Вести расспросы систематически было очень трудно. Появление на Мае чужого человека — целое событие, и нам приходилось не только расспрашивать, но и отвечать на вопросы, чтобы удовлетворить вполне естественное любопытство наших гостей. Здесь мы были предоставлены исключительно своему уменью. Наш проводник, очень сальный и ловкий парень, по своей умственной ограниченности никак не мог понять цели нашей поездки, и мы не могли ждать от него никакой помощи. Приходилось поддерживать беседу и вести беглые записи. Необходимость всегда торопиться, так как громадные пространства отнимали много времени на передвижение, не давала возможности просматривать записи и потом пополнять пробелы.

    Для обеда и ночевок мы старались останавливаться около тунгусов, и иногда приходилось сокращать визит, если можно было опасаться, что до наступления ночи мы не доедем до следующей тунгусской стоянки. В последнем случае весь вечер пропадал бы даром. Если наступало время обеда, который у нас состоял из чая и сухарей, а до тунгусов было далеко, то мы приставали к пустынному берегу, кипятили свой чай, брали его в лодку и отправлялись дальше. Население по Мае очень редкое, и нам не раз приходилось ночевать на пустом берегу. Чтобы выиграть время, мы вперед отказались от посещения тех тунгусских семей, которые были посещены и опрошены членом экспедиции П. Ф. Тепловым при переезде еще весной из Усть-Майского селения до Нелькана. Всего посещено нами до тридцати семей. При расспросах главное внимание обращалось на средства существования и экономическое положение тунгусов, их потребности и способы удовлетворения их. Здесь нельзя не отметить тревожного состояния, господствующего по Мае от Нелькана до Алдана. В верхнем течении эта тревога объясняется фактом отвода покосов, которыми пользовались тунгусы, русским торговцам, проживающим на Нелькане. Покосы эти отведены им, как казенные пустолежащие земли. Тунгусы обращались к нам с вопросом, не поручено ли нам записывать тех из них, кто желает занять те или другие места под покосы. В Усть-Майском селении мы узнали о существовании вышедшего от якутского окружного исправника предписания, которое устанавливает порядок пользования землею по р. Мае. Каждый тунгус, желающий пользоваться без платежа аренды занятым уже или облюбованным им участком, должен обратиться с просьбою в Якутское Областное Правление, точно описав просимый им участок «в отношении его положения, пространства, качества, а также смежности — чем граничит». Трудно сказать, в каком виде достигли до них слухи о содержании этого предписания, но если бы оно было даже им объявлено в переводе на якутский или тунгусский язык, то и тогда их тревога станет понятною в виду полного отсутствия по Мае грамотных людей и факта превращения находившейся в пользовании тунгусов покосной земли в казенную оброчную статью, доступную только для торговцев. Далее тревога тунгусов вызвана слухами о возобновлении станков по Мае. Тунгусы, живущие на местах бывших станков или по близости, боятся, что с восстановлением станков у них отберут для этих последних земли, которыми они теперь пользуются. Возникновение этих слухов надо, вероятно, поставить в связь с изысканиями по Нелькано-Аянскому тракту: если будет построена дорога, то должны быть и станки, — так, по всей вероятности, рассуждают тунгусы. По нижнему течению Маи тунгусы не прямо заинтересованы в вопросе о переделе расчисток, поднятом среди алданских тунгусов, а только по тем связям, которые сохранились между первыми и последними. Тем не менее мы именно на Мае узнали, что в то время, как на собрании тунгусов был решен вопрос о переделе пахотных земель с исключением расчисток, приговор был написан так, что в передел должны идти и расчистки.

    Население по Мае, несмотря на свою малочисленность, крайне разнообразно по своему характеру. Нелькан — главный узел по перевозке чаев. Притяжение, оказываемое этой перевозкой на тунгусов, ослабевает по мере удаления от Нелькана. Перевозка чаев, взятая целиком, дело очень сложное. Для этого дела нужны олени и лошади, нужны кормовища для оленей и запасы сена для лошадей, нужны пастухи, покосчики, возчики, нужны продукты, как то: мука, масло, мясо (битое и живой скот) и т. п., нужны плотники для постройки паузков и лодок, лямовщики, лоцмана и т. д. и т. д. Понятно, что провести точно границу притяжения, оказываемого чайным делом на тунгусское население, невозможно. Можно говорить только о большей или меньшей зависимости. В этом отношении Маю можно разделить на две части. Верхняя, значительно меньшая, всецело зависит от чайного дела. Здесь тунгусы часто целыми семьями, забирая с собой и грудных детей, отправляются со своими оленями на зимнюю возку чаев от Аяна до Нелькана или только до Сыкынаха, а летом опять передвигаются на Маю для пастьбы оленей, занимаясь рыболовством, звероловством и охотой постольку, поскольку это позволяет главная цель. Нижняя часть Маи представляет оседлое население, живущее скотоводством, занимающееся хлебопашеством, если и переходящее иногда с одного места на другое, то только для того, чтобы скормить запасы сена, находящиеся далеко от постоянного места жительства. Вместе с этими двумя типами появляются по Мае чисто бродячие тунгусы, занимающиеся исключительно звероловством и охотой, для которых олени служат только средством передвижения. Все тунгусы по Мае подверглись в большей или меньшей степени сильному влиянию якутов (объякучиванию), как в материальной обстановке, так и в языке. По верхнему течению Маи можно встретить тунгусов, плохо говорящих по-якутски, но ближе к Алдану они уже давно забыли свой родной язык и говорят только по-якутски. Здесь вся материальная обстановка до того чисто якутская, что в юрте такого тунгуса совершенно забываешь, что находишься среди тунгусов.

    Поездка по Алдану имела другой характер. Наш постоянный проводник отличался совсем другими качествами. Человек очень толковый, он, хотя несколько и по своему, понял цель нашей поездки по Алдану и связал ее с тем, что было сделано для тунгусов раньше, как то: открытие порохового склада, высылка берданок и т. п. Кроме того, по той части Алдана, где мы проехали, он был свой человек, везде его встречали, как старого приятеля. Благорасположение и доверчивость, с которыми относились к нему, как бы распространялись и на нас. Другое преимущество представляли наши переменные проводники. От Усть-Майского селения до устья Нотары, где поселены духоборы, устроены по Алдану станки. Усть-Майский голова, узнав о нашем намерении спуститься по Алдану на лодке, прислал нам предписание, которым обязывал тунгусов давать нам проводника от юрты до юрты, а при переправе через Алдан двух проводников. Эта предосторожность, как нам объяснили, была не лишняя. Не зная точно, что представляет каждая протока при данном состоянии воды, мы рисковали попасть в такую протоку, которая в нижней своей части пересохла. Выбраться назад из такой протоки на веслах при быстром течении Алдана возможно только в ветке; для лодки же пришлось бы искать лямовщиков, на что при разбросанности тунгусских поселений потребовалось бы несколько дней. Затем переправляться через Алдан советуют как можно быстрее, чтобы не быть застигнутым на середине внезапно поднявшимся ветром. Такой шквал мы два раза испытали на себе. Раз он застал нас, когда мы огибали конец острова и были далеко от берега, а воротиться к острову против течения не могли. В другой раз он застал нас на берегу, где мы остановились на ночлег при совершенно тихой погоде. Мы решили на всякий случай захватить с собой предписание головы, но, вместо бесплатных проводников, брать тунгусов со станков за обычные прогоны. При этом мы решили за недостатком средств всегда ограничиваться одним таким проводником, рассчитывая, что один из нас может править. Кроме прогон, мы давали тунгусам подарки, смотря по тому, в чем кто нуждался. Благодаря этим обстоятельствам, нас везде встречали радушно, а главное, с доверием относились к нам. Наши проводники, один постоянный, другой переменный, для тунгусов свои люди, подготовляли среди них почву для наших опросов, к которым мы приступали после того, как у них кончались обычные расспросы. Здесь можно было вести дело более систематично, не боясь уже возбудить подозрений. Раз только мы, остановившись на ночлег, оставили своих проводников на берегу, а сами отправились версты за две к богатому тунгусу. И нам пришлось раскаяться в этом: он не сказал нам ни слова правды. Для характеристики отношения тунгусов к нам могу привести следующий случай. Нас догоняют на своей легкой быстроходной ветке два тунгуса. Они ехали вниз по своему делу. Догнав нас, они держатся некоторое время рядом с нами, разговаривают с нами и нашими проводниками. Разумеется, главным предметом беседы служит цель нашей поездки. Через некоторое время один из тунгусов, пожилой и очень симпатичный на вид, выразил желание сопутствовать нам до нашей ночевки. Для этого он пересел к нам в лодку; товарищ же его скоро направился к берегу. Бывший староста, наблюдательный и вдумчивый человек, наш спутник был для нас очень интересным собеседником. В разговоре он часто касался тех поземельных отношений, которые имеют с ними духоборы. С поселением на Нотаре духоборов, которым был отведен большой участок прекрасной земли, тунгусы, пользовавшиеся наделами на этом участке, очутились в безвыходном положении. Они, конечно, имели право на общественную землю и получили из нее наделы, но наделы эти были худшего качества, состояли часто из отдельных лоскутов в разных местах и далеко от насиженного места. Порывать установившиеся связи, бросать произведенные расчистки, строиться па новом месте, приспосабливаться к новым условиям звероловства и рыболовства — равнялось почти полному разорению. Началось приспособление к новым условиям на старых местах. Лишившись земли, они продолжают платить за нее по-прежнему и, кроме того, снимают ту же землю у духоборов, платя высокую арендную плату и не находя часто, за отдаленностью, кому сдать свои наделы. Но факт отвода земель отозвался не только на прежних владельцах этих земель, но и на их однообщественниках, которые должны были поступиться частью своих наделов в пользу обездоленных. Понятно, какие осложнения должно было все это внести в их поземельные отношения; понятно, почему этот тунгусский Катон заканчивал свою речь неизменным: «духоборы должны быть убраны». Нужно заметить, что этот тунгус живет далеко от духоборов и отвод им земель отразился на нем косвенно. Вот нас провожает другой тунгус, на котором этот факт отразился прямо. Лишившись земли, он стал производить расчистки на земле другого рода. Стесненные в земле тунгусские общества стали ревниво относиться к таким расчисткам и староста Кюбского рода не только запретил ему производить расчистку, но потребовал, чтобы виновный уходил с насиженного места, на котором жили его отец и дед. Тунгус подал прошение начальнику области, проезжавшему тогда па пароходе по Алдану. Последовала резолюция: оставить тунгуса в покое. На беду его писавший прошение плохо знал по-якутски и назвал его в прошении тунгусом кюбского рода, тогда как он был эжанец. Через год письмоводитель заметил ошибку, и для нашего тунгуса начинается целый ряд злоключений. Письмоводитель, явившись на собрание 1-го эжанского рода в качестве головы по уполномочию, произнес свой приговор: тунгус наш должен уплатить 75 р. кюбскому роду за покос, который дан был ему на пять лет бесплатно, и убираться с этой земли. Кюбское общество выручает его из беды, соглашаясь принять его в свою среду, и тот же письмоводитель берет деньги и с общества и с тунгуса за составление «общественного согласия», берет с тунгуса подписку, что он не будет больше поднимать этого дела, за что опять таки берет деньги, и за деньги соглашается вести дело о приписке тунгуса к кюбскому роду. На свою беду тунгус нашел себе более дешевого ходатая, и возникает новое дело. Его в самую страду вызывают на Усть-Маю и требуют с него в пользу письмоводителя условленное вознаграждение, хотя тот не написал еще ни строчки. Мало того, голова отдает приказ, чтобы тунгус без разрешения письмоводителя не смел отлучаться с Усть-Маи. Потеряв в самое горячее время девять дней на поездку в Усть-Маю и рискуя остаться без сена, тунгус самовольно уехал домой. И сколько таких дел возникло после появления духоборов! Прежние отношения разрушены сразу и это необходимо должно было жестоко отразиться на тунгусах. Поколебалась даже прославленная тунгусская честность. Вот нас провожает молодой тунгус, отец которого взялся докончить работы по спуску озера, предпринятые одним богатым тунгусом. Условия, на которых старик взялся докончить работы, были следующие: по спуске озера он бесплатно пользуется в течение трех лет всем озером, как покосом, а по истечении этого срока 1/3 частью образовавшегося покоса. Старик работал со всей семьей целое лето, спустил озеро и в первый после этого год скосил всю траву, получив до 100 копен сена, но на второй год ему не позволили косить там, на третий год ему дали только ½ покоса, взявши еще с него на покрытие каких то расходов 6 рублей. После этого ему окончательно отказали в покосе. Попытка жаловаться едва не кончилась для него изгнанием из той местности, в которой он поселился. Покосов мало было и прежде, кортомная плата за землю у духоборов растет. Пахотной земли у тунгусов тоже мало, и некоторые из них принуждены сдавать посев хлеба по подряду духоборам, тогда как при других условиях могли бы вспахать и сами. Специально ради духоборов тунгусы обязаны содержать между Усть-Майским селением и Нотарой станки, которыми пользуется полицейский урядник, живущий в Усть-Мае, для своих поездок к духоборам.

    Переходя к общей характеристике тунгусов, живущих по Алдану, я должен оговориться, что мы видели только тех из них, которые живут ниже Усть-Маи. Подняться вверх по Алдану можно было только лямкой, для чего пришлось бы нанимать много рабочих, которых в это время года на Усть-Мае найти нельзя; да и средства наши не позволили бы такого расхода. Времени в нашем распоряжении оставалось тоже мало. Кроме того, наступали холода, можно было даже ждать снега, который застал таки нас в дороге, а небольшая пароходская лодка не давала нам возможности устроить как-нибудь крышу, чтобы защитить себя от дождя и снега. Мы ютились кое-как на носу, где даже вытянуться не было возможности. Путешествие по Алдану осенью затруднительно еще потому, что нельзя надевать теплой обуви. Из-за отмелей лодка не всегда подходит вплотную к берегу, и часто приходится спускаться прямо в воду, чтобы выйти на берег. Тунгусы, живущие вверх по Алдану должны представлять некоторые особенности. Там пролегает на ниманские прииски путь, по которому доставляется масло, мясо. Тамошние тунгусы имеют сравнительно больше конного скота. Процесс объякучивания не достиг там той степени, как у нижних тунгусов. Последние уже совершенно не знают тунгусского языка, не знали его и их отцы и деды. Вся материальная обстановка, орудия труда и промысла чисто якутские. Они и сами сознают это, и часто приходится слышать у них выражения, что они только называются тунгусами, а в сущности ничем не отличаются от якутов, или, что у них «по-якутски» это делается так то. Все они занимаются по преимуществу скотоводством, которое и определяет порядок их жизни, сеют хлеб и, как подсобными промыслами, занимаются звериным промыслом, охотой и рыболовством. Все приемы скотоводческого хозяйства чисто якутские, насколько, конечно, это допускается местными условиями. Земледелие с посевом картофеля развито неодинаково. Наиболее высоко оно стоит около Усть-Маи, постепенно понижаясь в размерах и степени совершенства по мере движения вниз по Алдану. Здесь нельзя не сказать о влиянии Усть-Майских скопцов, от которых тунгусы заимствуют приемы обработки земли, но это дорого обходится тунгусам, которые, находясь в безысходной кабале у скопцов, состоят вечными их данниками. Скопцы скупают у тунгусов даже зерно и продают им муку. Все необходимое тунгус приобретает у скопца и ему же сдает пушнину, а за недостатком ее скот. Цены, как товаров так и пушнины, зависят от скопца, и часто тунгус не знает их, и скопец сообщает ему только окончательный расчет, который почти вовсе не интересует тунгуса, состоящего в неоплатном долгу. Для человека, не имеющего ни гроша, совершенно безразлично, должен ли он 150 или 200 рублей. Трудно найти по Алдану тунгуса, который не был бы должен скопцу. Промысел тот же, что и по Мае: в качестве пушнины белка, изредка заяц, лисица, медведь, горностай; в качестве дичи сохатый и дикий олень. В Алдане много хорошей рыбы, но для правильного промысла отчасти нет средств, отчасти времени. Сбыт рыбы имеет место только по близости Усть-Маи, где скупщиками являются те же скопцы, как для собственного потребления, так и для продажи.

    На всем протяжении от Нелькана до границы кюбского рода на Алдане слышны жалобы на недостаток и дороговизну оружия. Винчестер и берданка редки среди тунгусов, чаще всего можно встречать обыкновенную кремневую винтовку (малопульку), которую они приобретают у якутов, и в таком же упрощенном виде (с деревянным крючком вместо спуска и собачки), в каком встречаешь ее в глухих якутских наслегах. Винчестер от 70 до 150 рублей. Берданка от 25 до 70 рублей. Не задолго до нашего приезда усть-майские тунгусы получили 15 берданок из казны, но в руки бедняков эти берданки не попали, так как деньги требовалось сейчас же собрать и выслать, а бедняки их никогда не видят и расплатиться могут только пушниной. Что касается качества ружей, то в винчестере тунгусы начинают разочаровываться. Говорят, что он хорош года на два на три, дальше бой его слабеет. Один тунгус перед самым нашим приездом убил теленка сохатого, когда последний переплывал с маткой реку, матка же ушла с двумя пулями. Главное свойство винчестера — скорострельность — не имеет особого значения, так как им редко приходится стрелять при таких условиях, как в описанном сейчас случае. Чаще всего стрелять приходится в тайге, где первый выстрел решает дело. Берданку тунгусы особенно ценят за ее прочность: если берданка хороша, то ей веку нет при хорошем уходе. Но ее дальнобойность не имеет для них никакого значения. По их словам, их вполне удовлетворила бы винтовка, хорошо пристреленная на 100 шагов. Но мало иметь берданку, надо еще иметь прибор для снаряжения патронов, а этого-то у тунгусов и нет. Якутские пулелейки, приобретаемые некоторыми из них по баснословным ценам, никуда не годятся, по причине неверной сверловки. Мировой судья Г. Поплавский, ехавший с нами на пароходе, передал в наше распоряжение пулелейку, рикапер и барклай для снаряжения берданочных патронов. Нужно было видеть, как разгорались у тунгусов глаза при виде этих приборов, как они упрашивали продать их им за какую угодно цену. Но продать их мы не могли, так как получили их даром, а оставить у какого-нибудь тунгуса боялись, чтобы они не сделались средством эксплуатации. Мы оставили их в распоряжение нельканского священника отца Василия Мальцева, который для исполнения треб объезжает громадные пространства и встречает много тунгусов. Какое значение имеет отсутствие этих приборов у тунгусов, можно судить по ценам. Патроны для берданки (снаряженные) от 25 коп. и дороже, тогда как пустые гильзы — 7-10 коп. Патроны для винчестера доходят до 35-50 коп. за штуку. Эта дороговизна привозных патронов объясняется еще низким качеством казенного пороха на Нелькане, который тунгусы отказываются брать. Земледелие, по климатическим условиям, развивается туго; скотоводство ограничено недостаточным количеством покосов, и звериные промыслы надолго еще сохранят свое значение. В сравнении с якутами тунгусы отличаются большею умственною подвижностью и большею склонностью к заимствованию. Факт почти поголовной безграмотности нельзя ставить им в упрек. Стоит только вспомнить, как долго якуты смотрели на обучение детей, как на особую повинность, и отдавали в школы сирот и детей бедняков. Кроме того, церковно-приходские школы на Нелькане и в Усть-Мае открыты еще очень недавно, чтобы можно было делать из этого какие-нибудь выводы.

    В заключение нельзя не указать на полное почти отсутствие медицинской помощи. Все тунгусы с глубокой благодарностью отзываются о деятельности отца Василия Мальцева на этом поприще. Но что может сделать один человек при такой массе нуждающихся в помощи и при том громадном пространстве, на котором разбросаны эти нуждающиеся? По реке Мае мы встречали семьи, в которых все поголовно во время нашего проезда были больны инфлюэнцой. В самом центре тунгусских поселений свил себе гнездо сифилис; и если принять во внимание, что этот центр представляет из себя почти сплошной кабак, то будет понятно, какая опасность грозит тунгусам, из которых многие и понятия не имеют о том, какая это страшная болезнь.

    Всеволод Ионов.

 

    /Всеволодъ Іоновъ.  Поѣздка къ майскимъ тунгусамъ. (Отчетъ В. М. Іонова о поѣздкѣ къ майскимъ тунгусамъ въ качествѣ члена нелькано-аянской экспедиціи инженера В. Е. Попова лѣтомъ 1903 года). Печатано по опредѣленію Общества Археологіи, Исторіи и Этнографіи при Императорскомъ Казанскомъ Университетѣ. Секретаръ К. Харламповичъ. Казань. 1904. 16 с./

 

   Всеволод Михайлович Ионов - род. 11 февраля 1851 г. в губернском городе Астрахань, в дворянской семье. В 1875 г. отчислен из Санкт-Петербургского технологического института за революционную деятельность, в 1876 г. арестован в Москве и  в 1877 г. приговорен к 5 годам каторги, по отбытии которой в 1883 г. отправлен на поселение в Якутскую область. Первое время жил в 4-м Баягантайском наслеге Баягантайского улусе Якутского округа, затем во 2-м Игидейском наслеге Баягантайского улуса. В 1893 г. женился на якутке Марии Николаевне Андросовой. Помогал Э. К. Пекарскому в составлении словаря якутского языка. Принимал участие в ряде экспедиций по изучению языка и быта якутов и майинских тунгусов. В 1908–1910 гг. редактировал газеты «Якутская мысль», «Якутский край», «Якутская жизнь», содержал частную начальную школу. В 1911 г. выехал  в Санкт-Петербург, где работал в Императорской Академии наук в качестве ученого корректора. В 1917 г. переехал в Киев, умер 2 ноября 1922 г. на ст. Буча в Украине.

    Христина Андросова-Слепцова,

    Койданава

 

    Якутск.

    Наконец 27 сентября, в субботу, прибыль последний член нелькано-аянской экспедиции инженера Попова Э. Пекарский, остававшийся один среди диких тунгусов по отъезде с исследований прочих членов экспедиции. Главной задачей г. Пекарского было исследование экономического положении тунгусов, бродящих между Нельканом и Аяном, по заранее составленной программе. Почти по всем пунктам этой программы г-м Пекарским собран обширный материал, если принять во внимание тот незначительный промежуток времени, которым он располагал для выполнения возложенных на него работ, т. е. с 21 июля по 12 сентября.

    За это время им опрошено около 60 глав тунгусских семейств и таким путем собраны любопытные данные о материальной стороне быта названных тунгусов, о которых до сих пор не имелось сведений не только в литературе, но и у администрации. Эта сторона тунгусской жизни иллюстрируется собранными г-ном Пекарским коллекциями до 100 номеров, описанными на месте и дающие понятие о промыслах и занятиях тамошнего тунгусского населения. По дошедшим до нас сведениям, г-н Пекарский имел возможность констатировать непомерную задолженность населения у русских торговых людей, беспомощность его в борьбе с эпидемиями и эпизоотиями, крайнюю нужду в отпуске от казны как съестных припасов, так и охотничьих принадлежностей, нужду в нитках, или еще лучше в мотаусе для вязания сетей, в ружьях системы «Бердана» для защиты себя и своих оленьих стад от нападений волков и медведей. Кроме того, им констатировано, между прочим, и развращающее влияние (пьянство, картежная игра) на тунгусов со стороны вращающихся в их среде якутов и русских.

    Остается пожелать только скорейшего опубликования интересного в высшей степени материала г-на Пекарского.

    /Восточное Обозрѣніе. Газета политическая и литературная. Иркутскъ. № 246. 28 октября 1903. С. 3./

 

                                                  БЫТ ТУНГУСОВ В ЯКУТСКОЙ ОБЛ.

    Последний член экспедиции инженера Попова — Э. Пекарский вернулся в Якутск в конце сентября из нелькано-аянской экспедиции; его задачей было исследование экономич. положения бродячих тунгусов, между Аяном и Нельканом. Г. Пекарским опрошено 60 семейств тунгусов, о которых не имелось сведений не только в литературе, но и у администрации, и собраны любопытные данные об их материальной стороне жизни, которая иллюстрируется собранными им коллекциями до 400 номеров, описанными на месте и дающие понятие о промыслах и занятиях тамошнего тунгусского населения. По дошедшим до нас сведениям, г. Пекарский имел возможность констатировать непомерную задолженность населения у русских торговых людей, беспомощность его в борьбе с эпидемиями и эпизоотиями, крайнюю нужду в отпуске от казны как съестных припасов, так и охотничьих принадлежностей, нужду в нитках, или еще лучше в мотоусе для вязания сетей, в ружьях системы «Бердана» для защиты себя и своих оленьих стад от нападений волков и медведей. Кроме того,  им констатировано, между прочим, и развращающее влияние (пьянство, картежная игра) на тунгусов вращающихся в их среде якутов и русских. «Вост. Об.»

    /Сибирскій Вѣстникъ политики, литературы и общественной жизни. Томскъ. 5 ноября 1903. С. 2./

 

 

    Якутский корреспондент «Восточнаго Обозрѣнія» сообщает о последнем исследовании тунгусского населения:

    27 сентября прибыл последний член нелькано-аянской экспедиции инженера Попова Э. Пекарский, оставшийся один среди диких тунгусов по отъезде с исследований прочих членов экспедиции. Главной задачей г. Пекарского было исследование экономического положения тунгусов, бродящих между Нельканом и Аяном, по заранее составленной программе. Почти по всем пунктам этой программы г-м Пекарским собран обширный материал.

    Им опрошено около 60 глав тунгусских семейств, и таким путем собраны любопытные данные о материальной стороне быта названных тунгусов, о которых до сих пор не имелось сведений не только в литературе, но и у администрации. Эта сторона тунгусской жизни иллюстрируется собранными г-ном Пекарским коллекциями до 400 номеров, описанными на месте и дающими понятие о промыслах и занятиях тамошнего тунгусского населения. По дошедшим до нас сведениям, г-н Пекарский имел возможность констатировать непомерную задолженность населения у русских торговых людей, беспомощность его в борьбе с эпидемиями и эпизоотиями, крайнюю нужду в отпуске от казны как съестных припасов, так и охотничьих принадлежностей, нужду в нитках или, еще лучше, в мотаусе для вязания сетей, в ружьях системы «Бердана» для защиты себя и своих оленьих стад от нападений волков и медведей. Кроме того, им констатировано, между прочим, и развращающее влияние (пьянство, картежная игра) на тунгусов со стороны вращающихся в их среде якутов и русских.

    /С.-Петербургскія Вѣдомости. С.-Петербургъ. № 306. 8 (21) ноября 1903. С. 4./

 

 

 

 

                                                             1. Отчеты о новых изданиях

 

    В. Іоновъ. Поѣздка къ майскимъ тунгусамъ. («Изв. о-ва Истор., Археол и Этнограф. при Казан. Унив.» т. ХХ, вып. 4 і 5, стр. 159-174). Казань. 1904.

    Эд. К. Пекарскій. Поѣздка къ пріаянскимъ тунгусамъ. (Тамъ же, стр. 175-191). Казань. 1904.

    Обе эти работы представляют из себя отчеты упомянутых авторов в качестве членов нелькано-аянской экспедиции инженера В. Е. Попова летом 1903 года. Г-ну Ионову было поручено собирание этнографической коллекции для Музея Императора Александра III, а также и расспросы тунгусов на месте. Всего им опрошено до 30-ти семейств по течению р. Маи, главным образом, о средствах существования, экономических потребностях тунгусов и способах их удовлетворения. Средства эти ничтожны, причем вопрос о покосах является будто бы одним из коренных. В нижней части Маи население оседлое, живущее скотоводством и хлебопашеством, а в верхней Мае живут извозом чая, рыболовством, звероловством и охотой; там и здесь есть и бродячие тунгусы, звероловы и охотники. Майские тунгусы сильно объякучиваются. Тунгусы по р. Алдану тоже терпят экономические стеснения, особенно будто бы со стороны духоборов и скопцов. Эти тунгусы объякучиваются не в такой степени, как майские. Жаль, что автор не указывает, какого рода коллекция собрана им, а также собраны ли им произведения народного тунгусского творчества, записаны ли их верования, обряды, обычаи и т. п.

    Г-н Пекарский занялся целью исследовать приаянских тунгусов. Характер его работы тот же, что и у г. Ионова. Г. Пекарский посетил бродячих тунгусов на р. Алдоме, на р. Нангтаре, на «Мороской», на р. Уе, р. Джагде, р. Бонсякчане, р. Олгомдо и в с. Нелькане. Им опрошено до 60 семейств тунгусов трех родов: макагырского, эжанского и эджигянского. В этом отчете тоже мало желательных этнографических сведений; наоборот есть лишние, не идущие к делу подробности: захромавший конь, другие случайности и т. п.

    Вероятно, оба путешественника к тунгусам не замедлят дать и более содержательное описание своим путешествий.

    Вл. Б[огдановъ].

    /Этнографическое Обозрѣніе. Изданіе Этнографическаго Отдѣла Императорскаго Общества Любителей Естествознанія, Антропологіі и Этнографіи, состоящаго при Московскомъ университетѣ. Кн. LXIII. 1904. № 4. Москва. 1905. С. 186./

 

 

    /Этнографическое Обозрѣніе. Изданіе Этнографическаго Отдѣла Императорскаго Общества Любителей Естествознанія, Антропологіі и Этнографіи, состоящаго при Московскомъ университетѣ. Кн. LXIII. 1904. № 4. Москва. 1905. С. 206./

 

 

                                                                             ОТДЕЛ V

                                                                              Хроника

    В г. Якутске близко к осуществлению издание еженедельной русско-якутской газеты, потребность в которой признана местною интеллигенциею давно назревшею. Газета будет печататься в собственной типографии, к оборудованию которой уже приступлено.

    По поводу выраженного в одной библиографической заметке нашего журнала сожаления о том, что до сих пор не опубликованы этнографические материалы о тунгусах Майского ведомства Якутского Округа, собранные членами Нелькано-Аянской экспедиции инженера В. Е. Попова, гг. Ионовым и Пекарским, нам сообщают из Якутска, что местный Статистический Комитет предложил г. Ионову, за особое вознаграждение, приступить самому к обработке материалов, касающихся быта собственно майских тунгусов, живущих по рр. Алдану и Мае, а обработку материалов г. Пекарского о быте «приаянских» тунгусов взял на себя, по предложению г. Ионова, некто г. Цветков, недавно прибывший в гор. Якутск и интересующийся бытом сибирских инородцев вообще и тунгусов в частности. К помощи постороннего лица пришлось прибегнуть потому, что гг. Ионов и Пекарский не обладают достаточным досугом для самостоятельной разработки собранного ими обоими обширного материала, а предположенный исследователями способ совместной обработки, при участии самого инженера Попова и члена его экспедиции В. С. Панкратова, не мог осуществиться за выездом последних и г. Пекарского из области.

    Хроника составлена Н. Виноградовым

    /Живая Старина. Періодическое изданіе Отдѣленія Этнографіи Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. Вып. IV. Отд. V. С.-Петербургъ. 1906. С. 86-87./

 

    Патканов, С. Опытъ географіи и статистики тунгусскихъ племенъ Сибири, на основаніи данныхъ переписи населенія 1897 г. и другихъ источниковъ. (Съ приложеніемъ къ II ч. трехъ племенныхъ картъ). Часть I, выпуски 1-ый и 2-ой. Тунгусы собственно. Спб. 1906. Стр. ХІІ + 26 + 175 + 283. («Записки Императорскаго Русск.. Геогр. Общества по отдѣленію этнографіи». Т. ХХХI, ч. I, вып. 1 и 2, подъ ред. Н. И. Веселовскаго).

    Новая монография г. Патканова, посвященная географии и статистике тунгусских племен Сибири, есть только часть предпринятого автором обширного труда, который «должен состоять из шести томов, сообразно шести более, важным племенным группам Сибири (палеоазиаты, тунгусы, тюрки, монголы, финны и самоеды, русские и прочие)». В этом труде «имеют быть изложены сведения касательно распределения каждой племенной группы и отдельных ее ветвей по всей территории, где они обитают, данные о численности их в отдельных районах и речных бассейнах и в целой стране в нынешнее время, и выводы из сопоставления этих данных с таковыми за прежнее время, выводы, которые могут пролить свет на характер прироста, на вопрос о вымирании и на другие явления, способствующие изменению численности отдельных племен, каковы эмиграция, ассимиляция и т. д. Кроме того, в каждом томе труда будут приведены интересные и совершенно новые данные касательно численности представителей разных языков, религий, сословий у отдельных племен с распределением их по территории Сибири, а также списки родов бродячих и кочевых инородцев с показанием их численности и мест обитания. Для полноты изложения в нем будут приведены и самые краткие сведения о занятиях, образе жизни и обычаях каждой народности. Чтобы географические сведения, изложенные в этом труде, сделать более наглядными, к каждому тому будет приложена племенная карта (или их несколько), на которой будут нанесены места обитания рассматриваемых народностей и целых племенных групп» (Предисловие, IX-X).

    Из приведенной цитаты читатель может усмотреть, насколько богаты содержанием имеют быть предположенные автором исследования. Имя автора служит порукою тому, что начертанный в предисловии план будет им строго выдержан на протяжении всего обширного труда. В строгом соответствии с общим планом составлены и лежащие пред нами первые выпуски монографии о тунгусах.

    Задуманный автором «первый опыт исследования в области географии и статистики туземных племен Сибири» представляет собою, в свою очередь, часть целой серии друг друга пополняющих трудов, в которую должны войти еще: «полные списки населенных мест Сибири, в которых обитают инородцы, с показанием численности в них представителей отдельных народностей» и «подробная племенная карта Сибири с обстоятельными к ней объяснениями» (Предисловие, IX).

    Главным источником для указанных трудов служил подлинный переписной материал, детально разработанный автором для достижения поставленной им себе специальной цели. Благодаря этому, автор может внести массу поправок в наши географическо-статистические и этнографические сведения о разных сибирских народностях.

    Если позволит в будущем время и место, мы еще вернемся к капитальному труду г. Патканова, дающему немало и чисто этнографического материала. Пока же отметим допущенную автором неточность (стр. 177 вып. 2-го), будто в Якутском округе тунгусское население «почти вполне сохранило родной язык» Как на исключение, автор указывает, со слов г. Майнова, на Кангаласцев западного берега Лены, у которых «в настоящее время уже господствует якутский язык», вытесняющий и по восточному ее берегу тунгусский «не только в качестве разговорного, но и домашнего языка». По словам автора, «владеют якутским языком в качестве разговорного и все кочевые Майские тунгусы и многие другие». На основании моих личных расспросов, я должен сделать здесь существенную поправку: именно кочевые Майские тунгусы не только «владеют якутским языком», но последний сделался их родным языком, так как свой, тунгусский, они давно забыли и сами про себя говорят, что они «только по названию тунгусы, а в действительности они настоящие якуты, как по языку, так и по образу жизни. В подтверждение сказанного могу сослаться на отчет моего товарища по Нелькано-Аянской экспедиции, В. М. Ионова, который сообщает следующее:

    «Все тунгусы по Мае подверглись в большей или меньшей степени сильному влиянию якутов (объякучиванию), как в материальной обстановке, так и в языке. По верхнему течению Маи можно встретить тунгусов, плохо говорящих по-якутски, но ближе к Алдану они уже давно забыли свой родной язык и говорят только по-якутски. Здесь вся материальная обстановка до того чисто якутская, что в юрте такого тунгуса совершенно забываешь, что находишься среди тунгусов» («Изв. Общ. Арх., Ист. и Этн. при Имп. Каз. Унив.» Т. XX, вып. 4 и 5, Каз. 1904: Поездка к майским тунгусам В. М. Ионова, стр. 166).

    Странно, что в переписной материал могла вкрасться столь крупная ошибка в определении языка, который должен быть признан родным для нескольких кочевых родов Майских тунгусов.

    Что касается бродячих Майских тунгусов, то относительно их действительно можно сказать, что они вполне сохранили свой родной язык, хотя и владеют все, за исключением немногих женщин, якутским языком, играющим роль международного при сношениях с равными народностями Якутского края.

    Эд. Пекарский.

    /Живая Старина. Періодическое изданіе Отдѣленія Этнографіи Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. Вып. III. С.-Петербургъ. 1906. С. 44-46./

    *

    Землевѣденіе. Періодическое, изданіе. Географич. Отдѣленія Имп. Общества Любит. Естествознанія, Антропологі и Этнографіи. 1906 г. Книжка І-ІІ. Подъ ред. Д. Н. Анучина. М. 1906.

    Из статей, помещенных в настоящей книжке «Землеведения», внимание этнографа привлекает дневник члена-естествоиспытателя Нелькано-Аянской экспедиции Ир. Мих. Щеголева — главным образом, сообщением некоторых данных о произведенных экспедицией работах. Из дневника и особенно из предисловия к нему начальника экспедиции инженера В. Е. Попова мы узнаем, что в задачи экспедиции, состоявшейся в 1903 г., входило, кроме технического изыскания пути между сел. Нелькан и Аяном, также исследование края в естественноисторическом и этнографическом отношениях, в связи с исследованием экономических условий жизни, приведших населяющих край тунгусов к обнищанию и постепенному вымиранию. К сожалению, кроме указанной статьи г. Щеголева да кратких отчетов членов-этнографов экспедиции, В. М. Ионова и Э. К. Пекарского [* См. «Извѣстія Общества Археологія. Исторіи и Этнографія при Имп. Каз. Унив.»,Т. XX, вып. 4 и 5. Казань. 1904 г.] других работ, имеющих этнографический интерес, в печати, насколько нам известно, еще не появлялось. Между прочим, попутное собирание этнографических данных взял на себя и член экспедиции П. Ф. Теплов. Желательно было бы скорейшее опубликование работ названных исследователей-этнографов, тем более, что они касаются края, совершенно необследованного в этнографическом отношении: о жизни тунгусов, живущих по рр. Алдану, Мае (притоку Алдана) и по реках и речках, впадающих в Охотское море, мы знаем гораздо меньше, чем о жизни любого из африканских племен. Наглядным дополнением к описанию жизни кочевых и бродячих тунгусов исследованного пути могли бы служить собранные гг. Ионовым и Пекарским, по поручению Этнографического Отдела Русского Музея Императора Александра III, этнографическая коллекции, которые в Отдел были своевременно доставлены и в настоящее время, как нам известно, регистрируются одним из собирателей.

    Статья г. Щеголева снабжена рисунками, довольно хорошо исполненными по очень удачным фотографическим снимкам разных видов, жилищ и их обитателей-тунгусов. Особое внимание обращает на себя рисунок (стр. 112), изображающий «жертву духу умершего тунгуса» в виде устроенного в тени высоких елей помоста на четырех столбах, на котором «сложено имущество недавно умершего тунгуса: две берестяные вьючные оленьи сумы, обтянутые ровдугой и раскрашенные по бортам; оленье верховое седло и вьючное седло, расшитые кумачом и бисером; узел, завернутый в оленью шкуру, из которой виднеются ровдужные штаны, ситцевая рубаха и др. принадлежности костюма умершего. Рядом лежит огромный убитый олень в красиво расшитой сукном и кумачом ременной уздечке — это любимый олень покойника. Все это закрыто еловыми ветвями». Самое тело тунгуса похоронено на общем кладбище. Таким образом, в этом глухом уголке (средина пути между Нельканом и Аяном) сохранился еще древний тунгусский обычай погребения. Сохранилось там, несомненно, много и других любопытных пережитков старины, следов которых тщетно будет искать исследователь в более культурных пунктах далекой окраины.

    Не лишне исправить две допущенные автором неточности. Якуты не «многих насекомых» называют «червяком» (стр. 108, выноска), а, наоборот, червяка, как и жука, называют «насекомым» (юён), и появляющийся в апреле на снегу прыгающий жучок наз. по-якутски хар юёня, т.-е. снеговое насекомое, а не «яд снега». Вторая неточность в выноске след. страницы: надо писать Сыгынах (а не Сагыннах), что значит просто вывороченный пень, а не «место, покрытое вывороченными пнями», которое по-якутски называлось бы Сыгынахтах.

    П.           

    /Живая Старина. Періодическое изданіе Отдѣленія Этнографіи Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. Вып. III. С.-Петербургъ. 1906. С. 40-41./

 

 

                                                       ЧЕРЕЗ СТАНОВОЙ ХРЕБЕТ

                                                  Изыскание Нелькан - Аянского тракта.

                                                                   Экспедиция 1903 г.

    *

                                                                    ПРЕДИСЛОВИЕ

                           Начальника Нелькан-Аянской экспедиции инженера В. Е. Попова

    ....Как я указывал раньше, русское правительство совершенно не интересовалось этой областью. И только после начавшейся ссылки туда политических поднадзорных, интеллигентных людей, которых до того времени Якутская область никогда не видела, началось первое знакомство и изучение этой окраины.

    Говоря про исследования, относящиеся до начала политической ссылки, нельзя не упомянуть про экспедицию Миддендорфа, которая дала прекрасные и интересные результаты. Но район исследований этой экспедиции был весьма ограничен, вследствие трудности работ и незначительного числа сотрудников, часть которых была перерезана тунгусами.

    Когда Якутская область переполнилась, в конце 70-х годов и в начале 80-х, интеллигентными людьми, сосланными по политическим делам, то началось первое обстоятельное знакомство с нею. Многие из сосланных, прожив более 20 лет в ссылке, отнеслись с большим энтузиазмом к делу изучения быта, нравов, условий жизни, верований тех племен, среди которых им приходилось жить. Попадая прямо из столиц в юрты якутов и урасы кочевых тунгусов, им приходилось тесно сживаться с ними, изучать язык, первоначально с целью иметь возможность прокормиться, не умереть с голоду, а затем уже для знакомства с племенами и их жизнью. Талантливость, способность к наблюдениям, к литературному труду создала целый ряд научных работ. За эти годы было совершено много экспедиций и экскурсий.

    Только благодаря участию политических ссыльных возможно было организовать в Якутске статистический комитет, издававший весьма интересные памятные книжки. Благодаря небольшим средствам, пожертвованным Сибиряковым, многие политические ссыльные получили возможность предпринять ряд поездок и заняться строго научными исследованиями. Часть этих трудов уже. появилась в свет, другая часть еще не издана. Возможностью использовать труды, знания и способности этих изгнанников воспользовались даже иностранцы. Американцы командировали двух русских сосланных, Богораза и Иохельсона, в отдаленные места для изучения быта чукчей и тунгусов, снабдив их на два года необходимыми средствами и приборами.

    Русское правительство тоже часто прибегало к услугам политических ссыльных. Отменяло в этих случаях строгие полицейские меры, установленные для надзора за жизнью политических, разрешало разъезды по области; тогда как при других условиях разъезды всегда строго воспрещались циркулярами из Петербурга, стесняя в высшей степени свободу ссыльных и тем причиняя им массу лишений.

    По моем приезде в Якутск, вместо отсылки в отдаленные места области, а именно в Колымский край, я был зачислен исполняющим обязанности якутского областного инженера и оставлен на месте жительства в самом Якутске.

    С моей новой работой были связаны разъезды по области, и якутский губернатор взял честное слово, что я не воспользуюсь возможностью бежать оттуда, но, несмотря на данное слово, он все-таки прикомандировал казака, который безотлучно сопровождал меня во всех моих поездках. Нужно заметить, что за последнее время Якутская область стала нуждаться в инженерных силах. Отсутствие дорог, надобность в постройках больниц, школ потребовали приложения технических знаний и труда.

    В начале 1903 года, по предложению иркутского военного генерал-губернатора, мне был сделан запрос, не пожелаю ли я принять на себя руководство экспедицией по изысканию пути между Нельканом и Аяном, тех двухсот верст, которые представляют наибольшую трудность в сооружении тракта, а именно в перевале и отрогах Станового хребта.

    Согласившись на предложенные условия, я просил дать возможность расширить задачи экспедиции и заняться не только техническим изысканием пути, а также научными исследованиями и собиранием коллекций, в виду большого интереса, который представляет из себя эта часть области. В данном случае для увеличения материальных средств на помощь пришло местное купечество, которое ассигновало дополнительные деньги, и благодаря его пресвященному вниманию удалось расширить программу работ и пригласить лучших сотрудников.

    Мне был предоставлен свободный выбор членов экспедиции. В то время в Якутской области находились студенты Московского университета, сосланные по распоряжению министра Сипягина в 1902 году. В их числе находились двое уже окончивших курс наук, один по математическому факультету — Александр Алексеевич Ховрин, другой по естественному — Иринарх Михайлович Щеголев. Оба любезно согласились принять участие в экспедиции.

    Первый — Ховрин — принял на себя, помимо инструментальной съемки, еще собирание геологической коллекции, антропометрическое измерение тунгусов и гипсометрическое и геологическое исследование главного перевала хребта. Второй — Щеголев — взялся собирать коллекции по энтомологи, ботанике и зоологии и составить очерк флоры и фауны пройденного пути.

    Кроме них, с большими трудностями удалось пригласить бывшего шлиссельбургца Василия Семеновича Панкратова и сосланного Павла Федоровича Теплова; затруднения заключались в том, что губернатор не соглашался отпустить их из Вилюйска, куда они были причислены, и потребовалось возбудить целую переписку, с департаментом полиции. После долгих моих настаиваний на необходимости пригласить этих двух полезных сотрудников, наконец, департамент полиции уступил и разрешил зачислить их в состав экспедиции.

    Кроме них, я пригласил еще двух старых сосланных, старика Всеволода Михайловича Ионова и известного составителя якутского словаря Эдуарда Карловича Пекарского, в руки которых передал все этнографическое исследование приаянских и устьмайских кочевых тунгусов в связи с экономическими условиями жизни, приведшими их к обнищанию и постепенному вымиранию.

    В силу полицейских соображений правительство нашло необходимым прикомандировать к экспедиции двух казаков и одного офицера-казака, на обязанности которых тайными инструкциями было возложено препятствовать членам экспедиции совершить побег, который чрезвычайно легко привести в исполнение в Порт-Аяне, куда на стоянки приходят иностранные суда...

    [С. 70-72.]

    В настоящем печатном труде помещаю дневник экспедиции г. Щеголева и естественноисторический очерк — его же, которые составят первую часть работ экспедиции. Г. Щеголев приносит свою благодарность казачьему офицеру А. И. Казанцеву, который служил ему переводчиком при записях якутских названий растений и насекомых.

    Инженер В. Е. Попов

    [С. 74-75.]

    *

                                                                                   I.

                                                          От Якутска до с. Устьмайского

    ...Экспедиция, как сказано, выступила в начале марта 1903 года. Кроме работ чисто технического характера, члены экспедиции, по предложению В. Е. Попова, согласились заняться попутно этнографией (П. Ф. Теплов), геологией (В. С. Панкратов и А. А. Ховрин) и собиранием флоры и фауны (автор этих записок). Два члена экспедиции, В. М. Ионов и Э. К. Пекарский, получив дополнительные поручения от якутского статистического комитета, имели выехать из Якутска в Нелькан первым пароходом.

    Кроме того, инженером Поповым было поручено гг. Ионову и Пекарскому собирание этнографических коллекций на месте работ по пути следования для музея Александра III, для каковой цели были присланы директором этого музея г. Клеменцом 1600 рублей по предварительной смете, составленной инженером Поповым.

    Экспедиция по изысканию тракта вернулась в Якутск 1 сентября 1903 г., избравши перевал «Танча» он же «Джугджур II», и удостоверившись в возможности тележного тракта между Нельканом и Аяном по новому перевалу.

    Материалы, добытые экспедицией, имеется в виду обработать и своевременно опубликовать.

    ----

    [С. 78.]

                                                                                  IV.

                                                                От Олгондò до Аяна

    ...В Аяне нам необходимо было дождаться парохода, который должен был доставить нам продукты. Кроме того, изо дня на день мы ожидали прибытия двух членов-этнографов экспедиции (В. М. Ионова и Э. К. Пекарского).

    2 июля В. Е. Попов и Карамзин осмотрели перевалы у р. Няачанга, которыми можно было обойти хребты около Аяна.

    3 июля пришел пароход «Сунгари», доставивший нам провиант; в ночь пароход ушел во Владивосток...

    Время шло. Членов этнографов все не было. По нашим предположениям, разделяемым и Карамзиным, они могли задержаться на Алдоме, которая, вследствие дождей, вышла из берегов. Двинуться в путь, не дождавшись их, можно было рисковать разъехаться с ними, так как неизвестно было, по какой тропе они направляются. С другой стороны, надо было спешить и из Аяна, так как предполагались дополнительные изыскания около Нелькана (по р. Игнякяну), а к тому же надо было подумать и о дальнейшем движении из Нелькана в Усть-Майское), чему угрожало мелководье, а в случае запоздания, и шуга...

    [С. 128-129.]

                                                                                  V.

                                                                От Аяна до Нелькана

    Что касается этнографов, то Э. К. Пекарский уехал по тапчинскому перевалу на рр. Алдому и Лантар, а В. М. Ионов спустился по рр. Мае и Алдану — оба для исследования тунгусов, живущих по этим рекам...

    Ир. Щеголев

    [С. 133.]

    /„Землевѣдѣніе”. Періодическое изданіе Географическаго Отдѣленія Императорскаго Общества Любителей Естествознанія, Антропологіи и Этнографіи. Т. ХІІІ. Кн. I-ІІ. Москва. 1906. С. 70-72, 74-75, 78, 128-129, 133./

    ***

    Иринарх Михайлович Щёголев – род. в 1873 г. в Екатеринославской губернии Российской империи. Окончил Киевский политехнический институт. Работал и. о. помощника Губернского энтомолога Таврического Земства. В 1919-1924 гг. сотрудник Сельскохозяйственного научного комитета Украинской ССР. С 1923 г. профессор Киевского сельскохозяйственного института. Умер в 1943 г.

    Митрыдата Казурка,

    Койданава

 

 

                                                                  ПРЕДИСЛОВИЕ

                          Начальника Нелькан-Аянской экспедиции инженера В. Е. Попова

    Из всех отдаленных окраин России к наименее обследованным относится Якутская область. Эта громадная по величине страна долгое время была забыта «Богом и людьми».

    И только со времен царствования Александра II, когда в широких размерах пробудилось в России освободительное движение, правительство вспомнило про Якутскую область и нашло ее полезной для ссылки всех тех, кто оказывался не удобен для него и неблагонадежен в политическом отношении.

    Но в то же время правительство не знало, что такое из себя представляет эта великая, далекая Палестина; кто ее населяет, какие богатства лежат в недрах ее.

    В то время о Якутской области имелось лишь смутное представление на основании полицейских рапортов, губернаторских донесений. Научных исследований в том масштабе, как того требовали местные и специальные условия, не производилось. Начальники того времени управляли областью по старинному, рутинному образцу. Они больше кормились сами со своей полицейской челядью, собирали в свою пользу подати натурой — шкурами зверей и нисколько не заботились о том, чтобы познакомиться поближе с теми людьми, над которыми поставлены управлять.

    Иностранцы проявляли большее внимание к этой богатой стране с громаднейшими золотыми приисками и еще в начале прошлого столетия была организована ими «Русско-Американская компания», которая предполагала связать центр Якутской области с одним из лучших портов на Охотском море, а именно Якутск с Аяном.

    Мысль дать выход к морю следует отнести к наиболее удачным. Якутская область чрезвычайно удалена от центров. Город Якутск отстоит от железной дороги и центра Сибири, г. Иркутска, на 2.700 верст и при этом громадном протяжении имеет только один путь сообщения — водный, по реке Лене. Все снабжение Якутской области хлебом, товарами, машинами, идет по этому пути, который на многие недели совершенно закрывается два раза в году, — во время вскрытия реки и ледохода.

    Вследствие громадной длины этого водного пути вскрытие и замерзание реки происходит не одновременно, иногда продолжается месяц и более, и поэтому Якутская область два раза в году совершенно отрезывается на долгое время от всего мира. К числу неудобств следует отнести также большую дороговизну передвижения, так как наиболее дешевый способа — сплав по воде и пароходная тяга — возможен только три месяца в году, после чего устанавливается по льду лошадиная тяга.

    В виду изложенного у многих являлось стремление связать гор. Якутск с морем. Существовавший путь в гор. Охотск, расположенный на берегу моря, нельзя считать удовлетворительным в виду того, что Порт-Охотск принадлежит к числу очень плохих портов; суда не во всякую погоду могут приставать, да и в хорошую они останавливаются в 7-ми верстах от берега, вследствие чего нагрузка и разгрузка товаров сопряжены с большими затруднениями и опасностями, в особенности в бурную погоду. Кроме того, при расстоянии между Якутском и Охотском более чем в тысячу верст передача грузов совершается исключительно сухим путем, почему доставка в высшей степени дорога.

    Совсем другое представляет из себя направление на Порт-Аян: при сухопутном расстоянии в 2.200 верст через Становой хребет весь остальной путь лежит по судоходным сплавным рекам, что весьма удешевляет провозную стоимость и ускоряет передвижение; кроме того, самый порт представляет из себя один из лучших портов в мире в силу естественных, природных заграждений от господствующих ветров и большой глубины бухты. Пароходы останавливаются в 60-70 саженях от берега даже во время сильных ветров.

    Все эти обстоятельства служили еще с давних времен побудительными причинами даже для иностранцев развить торговые операции и организовать правильное движение между этими пунктами.

    Как я указывал раньше, русское правительство совершенно не интересовалось этой областью. И только после начавшейся ссылки туда политических поднадзорных, интеллигентных людей, которых до того времени Якутская область никогда не видела, началось первое знакомство и изучение этой окраины.

    Говоря про исследования, относящиеся до начала политической ссылки, нельзя не упомянуть про экспедицию Миддендорфа, которая дала прекрасные и интересные результаты. Но район исследований этой экспедиции был весьма ограничен, вследствие трудности работ и незначительного числа сотрудников, часть которых была перерезана тунгусами.

    Когда Якутская область переполнилась, в конце 70-х годов и в начале 80-х, интеллигентными людьми, сосланными по политическим делам, то началось первое обстоятельное знакомство с нею. Многие из сосланных, прожив более 20 лет в ссылке, отнеслись с большим энтузиазмом к делу изучения быта, нравов, условий жизни, верований тех племен, среди которых им приходилось жить. Попадая прямо из столиц в юрты якутов и урасы кочевых тунгусов, им приходилось тесно сживаться с ними, изучать язык, первоначально с целью иметь возможность прокормиться, не умереть с голоду, а затем уже для знакомства с племенами и их жизнью. Талантливость, способность к наблюдениям, к литературному труду создала целый ряд научных работ. За эти годы было совершено много экспедиций и экскурсий.

    Только благодаря участию политических ссыльных возможно было организовать в Якутске статистический комитет, издававший весьма интересные памятные книжки. Благодаря небольшим средствам, пожертвованным Сибиряковым, многие политические ссыльные получили возможность предпринять ряд поездок и заняться строго научными исследованиями. Часть этих трудов уже. появилась в свет, другая часть еще не издана. Возможностью использовать труды, знания и способности этих изгнанников воспользовались даже иностранцы. Американцы командировали двух русских сосланных, Богораза и Иохельсона, в отдаленные места для изучения быта чукчей и тунгусов, снабдив их на два года необходимыми средствами и приборами.

    Русское правительство тоже часто прибегало к услугам политических ссыльных. Отменяло в этих случаях строгие полицейские меры, установленные для надзора за жизнью политических, разрешало разъезды по области; тогда как при других условиях разъезды всегда строго воспрещались циркулярами из Петербурга, стесняя в высшей степени свободу ссыльных и тем причиняя им массу лишений.

    По моем приезде в Якутск, вместо отсылки в отдаленные места области, а именно в Колымский край, я был зачислен исполняющим обязанности якутского областного инженера и оставлен на месте жительства в самом Якутске.

    С моей новой работой были связаны разъезды по области, и якутский губернатор взял честное слово, что я не воспользуюсь возможностью бежать оттуда, но, несмотря на данное слово, он все-таки прикомандировал казака, который безотлучно сопровождал меня во всех моих поездках. Нужно заметить, что за последнее время Якутская область стала нуждаться в инженерных силах. Отсутствие дорог, надобность в постройках больниц, школ потребовали приложения технических знаний и труда.

    В начале 1903 года, по предложению иркутского военного генерал-губернатора, мне был сделан запрос, не пожелаю ли я принять на себя руководство экспедицией по изысканию пути между Нельканом и Аяном, тех двухсот верст, которые представляют наибольшую трудность в сооружении тракта, а именно в перевале и отрогах Станового хребта.

    Согласившись на предложенные условия, я просил дать возможность расширить задачи экспедиции и заняться не только техническим изысканием пути, а также научными исследованиями и собиранием коллекций, в виду большого интереса, который представляет из себя эта часть области. В данном случае для увеличения материальных средств на помощь пришло местное купечество, которое ассигновало дополнительные деньги, и благодаря его пресвященному вниманию удалось расширить программу работ и пригласить лучших сотрудников.

    Мне был предоставлен свободный выбор членов экспедиции. В то время в Якутской области находились студенты Московского университета, сосланные по распоряжению министра Сипягина в 1902 году. В их числе находились двое уже окончивших курс наук, один по математическому факультету — Александр Алексеевич Ховрин, другой по естественному — Иринарх Михайлович Щеголев. Оба любезно согласились принять участие в экспедиции.

    Первый — Ховрин — принял на себя, помимо инструментальной съемки, еще собирание геологической коллекции, антропометрическое измерение тунгусов и гипсометрическое и геологическое исследование главного перевала хребта. Второй — Щеголев — взялся собирать коллекции по энтомологи, ботанике и зоологии и составить очерк флоры и фауны пройденного пути.

    Кроме них, с большими трудностями удалось пригласить бывшего шлиссельбургца Василия Семеновича Панкратова и сосланного Павла Федоровича Теплова; затруднения заключались в том, что губернатор не соглашался отпустить их из Вилюйска, куда они были причислены, и потребовалось возбудить целую переписку, с департаментом полиции. После долгих моих настаиваний на необходимости пригласить этих двух полезных сотрудников, наконец, департамент полиции уступил и разрешил зачислить их в состав экспедиции.

    Кроме них, я пригласил еще двух старых сосланных, старика Всеволода Михайловича Ионова и известного составителя якутского словаря Эдуарда Карловича Пекарского, в руки которых передал все этнографическое исследование приаянских и устьмайских кочевых тунгусов в связи с экономическими условиями жизни, приведшими их к обнищанию и постепенному вымиранию.

    В силу полицейских соображений правительство нашло необходимым прикомандировать к экспедиции двух казаков и одного офицера-казака, на обязанности которых тайными инструкциями было возложено препятствовать членам экспедиции совершить побег, который чрезвычайно легко привести в исполнение в Порт-Аяне, куда на стоянки приходят иностранные суда...

    После долгих сборов, отбирания разных сведений об этой местности у бывавших людей, экспедиция выступила в путь в первых числах февраля; возвратилась обратно в Якутск в первых числах сентября; пробыла в пути таким образом 6 месяцев...

    [С. 1-7.]

    В настоящем печатном труде помещаю дневник экспедиции г. Щеголева и естественноисторический очерк — его же, которые составят первую часть работ экспедиции. Г. Щеголев приносит свою благодарность казачьему офицеру А. И. Казанцеву, который служил ему переводчиком при записях якутских названий растений и насекомых.

    [С. 9-10.]

    Инженер В. Е. Попов

    *

                                                          ЧЕРЕЗ СТАНОВОЙ ХРЕБЕТ

                                                   Изыскание Нелькан - Аянского тракта.

                                                                      Экспедиция 1903 г.

                                                                                   I.

                                                          От Якутска до с. Устьмайского

    ...Экспедиция, как сказано, выступила в начале марта 1903 года. Кроме работ чисто технического характера, члены экспедиции, по предложению В. Е. Попова, согласились заняться попутно этнографией (П. Ф. Теплов), геологией (В. С. Панкратов и А. А. Ховрин) и собиранием флоры и фауны (автор этих записок). Два члена экспедиции, В. М. Ионов и Э. К. Пекарский, получив дополнительные поручения от якутского статистического комитета, имели выехать из Якутска в Нелькан первым пароходом.

    Кроме того, инженером Поповым было поручено гг. Ионову и Пекарскому собирание этнографических коллекций на месте работ по пути следования для музея Александра III, для каковой цели были присланы директором этого музея г. Клеменцом 1600 рублей по предварительной смете, составленной инженером Поповым.

    Экспедиция по изысканию тракта вернулась в Якутск 1 сентября 1903 г., избравши перевал «Танча» он же «Джугджур II», и удостоверившись в возможности тележного тракта между Нельканом и Аяном по новому перевалу.

    Материалы, добытые экспедицией, имеется в виду обработать и своевременно опубликовать.

    ----

    [С. 13-14.]

                                                                                  IV.

                                                                От Олгондò до Аяна

    ...В Аяне нам необходимо было дождаться парохода, который должен был доставить нам продукты. Кроме того, изо дня на день мы ожидали прибытия двух членов-этнографов экспедиции (В. М. Ионова и Э. К. Пекарского).

    2 июля В. Е. Попов и Карамзин осмотрели перевалы у р. Няачанга, которыми можно было обойти хребты около Аяна.

    3 июля пришел пароход «Сунгари», доставивший нам провиант; в ночь пароход ушел во Владивосток...

    Время шло. Членов этнографов все не было. По нашим предположениям, разделяемым и Карамзиным, они могли задержаться на Алдоме, которая, вследствие дождей, вышла из берегов. Двинуться в путь, не дождавшись их, можно было рисковать разъехаться с ними, так как неизвестно было, по какой тропе они направляются. С другой стороны, надо было спешить и из Аяна, так как предполагались дополнительные изыскания около Нелькана (по р. Игнякяну), а к тому же надо было подумать и о дальнейшем движении из Нелькана в Усть-Майское), чему угрожало мелководье, а в случае запоздания, и шуга...

    [С. 94-95.]

                                                                                  IV.

                                                                От Аяна до Нелькана

    Что касается этнографов, то Э. К. Пекарский уехал по тапчинскому перевалу на рр. Алдому и Лантар, а В. М. Ионов спустился по рр. Мае и Алдану — оба для исследования тунгусов, живущих по этим рекам...

    Ир. Щеголев

    [С. 100.]

    /Черезъ Становой хребетъ. (Нельканъ-Аянъ). Экспедицiя инженера В. Е. Попова въ 1903 году. Москва. 1907. С. 1-7, 9-10, 13-14, 94-95, 100./

 

 

 

 

                                                                  ЯКУТЫ и ТУНГУСЫ

    В «Сиб. Ж.» напечатана статья шлессельбуржца В. С. Панкратова: «Аяно-Нельканский край», в которой автор, делясь своими впечатлениями от последней поездки своей для обследования Джугджура, посвятил несколько строк якутам и тунгусам, населяющим этот край. Сравнении этих племен говорить далеко не в пользу якутов.

    Отметив честность, — качество которым так резко отличаются тунгусы от якутов, г. Панкратов продолжает:

    «Надо добавит, что здешние тунгусы и живут чище, опрятнее якутов, в урасах у них хотя и тесно, но чисто. Посуда моется, белье стирается; на ребятишках и взрослых рубаха и штаны не носятся до поры пока не спадут с плеч. Если тунгус строит жилище, то делает его светлым, чистым и высоким, не как якутские юрты или избы амгинских крестьян. Об опрятности тунгусов вы можете судить и по громадному количеству мыла, которое ежегодно распродается тунгусам, — говорят нельканцы. И это не преувеличение. Само Нельканское селение свидетельствует об этом. Десять лет тому назад здесь было только несколько домов. В настоящее время уже несколько десятков, из которых многие принадлежат и тунгусам.

    В своем подражании тунгусы стоят гораздо выше якутов. Сколько десятков лет последние жили и наблюдали скопцов, отличающихся опрятностью и хозяйственностью, однако позаимствовали мало, охотнее восприняли от уголовных поселенцев мелкое торгашество, картежною игру, пьянство и торговлю водкой, вообще не любовь к труду, а любовь к быстрой к легкой наживе. Эти качества, как заразу они привозят с собой и сюда и здесь прививают их тунгусам».

    /Якутская Окраина. Газета политическая, общественная и литературная, выходитъ въ Якутскѣ ежедневно, кромѣ дней послѣпраздничныхъ. Якутскъ. №. 77. 6 Апрѣля 1914. С. 2./