ЎЎЎ 2. Наркіса Гаптарня. Васіль Сямеўскі ды Алёкмінская золатапрамысловасьць. Ч. 2. Рабочие на Олекминских золотых промыслах. Койданава. "Кальвіна". 2019.

    Автор статьи об олекминских промыслах в «Сибирском Сборнике» в 1889 г., указав на то, что договорами признается за рабочими право на подъемное золото, говорит, что этим правом они пользуются в самых широких размерах, почти не соблюдая устанавливаемых ограничений относительно размера золотин, которые следует считать подъемным золотом и проч. (Однако олекминский горный исправник в отчете за 1875 г. говорит: «на одном прииске» К° Сибирякова и Базанова «вознаграждение выдавалось только за крупное подъемное золото; высеваемое же сквозь решетку мелкое золото не считалось подъемным и поступало в распоряжение местного управления». Арх. Ирк. Горн. Упр К. 2574, № 189-243, л. 93.). «Но несмотря на это,  подъемное золото представляет очень ненадежное основание для регулирования заработной платы, так как во-первых золото редко встречается в россыпях при обстоятельствах, благоприятных для собирания: в большинстве случаев оно бывает рассеяно в песках в виде незначительных крупинок, и  во-вторых — в силу того обстоятельства, что подъемного золота бывает мало, рабочий «начинает брать золотоносные пески и тайком промывать их для получения золота». Это уже считается воровством и преследуется казачьею командою. По мнению автора, подъемное золото не должно было бы служить основанием для регулирования заработной платы, так как «кража и случай» не могут вознаграждать труд человека. Между тем, при нынешних приисковых порядках, подъемное золото служит главною приманкою на приисковые работы. «Не будь подъемного золота», писал г. Калагеорги в 1882 г., «не нашлось бы желающих наняться на прииски. Решимость идти за тысячи верст на такую трудную работу является только вследствие возможности быстрого обогащения при помощи подъемного золота, а также и посредством воровства золота и других афер. Без этих посторонних средств рабочий, как бы ревностно ни трудился, не в состоянии сделать сбережения. На каждом прииске работы крайне различаются между собой по степени представляемой ими выгоды для рабочих: при вскрыше торфов, проводе канав и т. п. работающие лишены возможности поднять золото, тогда как при добыче золотосодержащих песков работа представляет шансы в один день вознаградить себя за долгий труд; наконец, и в самом золотоносном пласте есть известные места, отличающаяся богатством подъемного золота. Распределение на эти места делается по очереди, при чем ловкие люди умеют иногда попадать не в очередь; на одном же прииске назначение на выгодные места делается по жребию; этот последний порядок... укрепляет рабочего в сознании, что не личный труд вознаграждается, а что весь успех его зависит исключительно от счастья». «Все расчеты рабочего», продолжает г. Калагеорги, «основаны на количестве подъемного золота и на возможности скорой наживы посредством воровства золота. На прииски, небогатые подъемным золотом, рабочие занимаются неохотно, и большая часть их состоит из людей или уволенных большими компаниями за дурное поведение, или же пришедших на промыслы и не принятых на богатые прииски за неимением в них надобности; эти люди волей-неволей нанимаются на маленькие прииски и все-таки имеют в виду не заработную плату, а полную возможность иметь сношения с рабочими богатых приисков и служить им агентами для сбыта краденого золота. Прииски Сибирякова и К°, как самые богатые количеством подъемного золота, составляют главное место, откуда производится кража его (Впрочем на одном прииске этой К° вовсе нет подъемного золота.). Каждый рабочий старается утаить поднятое золото и не опускать его к кружку; ущерба своим товарищам он этим не делает, так как все члены артели с общего согласия поступают точно так же» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2765, № 37-30, л. 62, 53, 66, 67. В некоторых контрактах упоминается о подъемном золоте, находимом в гальке. Действительно, не даром около гальки на промывальной машине находится караульный и казак. Находимое здесь золото опускают в кружку; часть его идет служащим на машине, а остальная, «по крайней мере на некоторых промыслах», делится между прислугою, конюхами, словом между незанятыми в горных работах и, следовательно, не имеющими иной возможности попользоваться подъемным золотом.).

    Не следует однако преувеличивать выгод, приносимых рабочим подъемным золотом, о котором они начинают мечтать при самой наемке на прииск. «Мне не раз приходилось слышать», говорит г. Кряжев, «что рабочий еще в жилом месте, при наемке на прииски, заказывал себе сапоги с разными фокусами, имея в виду по окончании контрактного срока привести в этих сапогах домой золото», но эти мечты далеко не всегда могут осуществиться. Прииск считается очень выгодным (и таких немного), если в нем в 100 пудах песку содержится 5, 6 золотников золота. Найти такое золото не везде крупное, весьма не легко, а тем более если в 100 пудах песку находится его 1-2 золот. Случаи очень большого заработка при находке самородка лишь редкие исключения. Кроме того каждый самородок по обычаю должен быть «спрыснут», и на это расходуются нередко все полученные за него деньги» («Русская Жизиь" 1894 г. № 50.).

    Подъемное золото встречается не на всех промыслах и на некоторых лишь в незначительном количестве. Так по отчету витимского горного исправника за 1881 г. из 8 компаний этой системы подъемное золото встречалось в то время лишь на приисках 5 компаний; при том заработок на подъемном золоте составлял весьма неодинаковый процент всего заработка: на приисках Прибрежно-Витимской К° — 29%, К° Промышленности —4%, Бодайбинской К° — 1%, К° Плетюхина почти 17%, на Степановском прииске Дмитриева — 40% (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2766, № 37-45, л. 311).

    В 1884 г. подъемное золото составляло около 6% всего золота, добытого на Олекминской и Витимской системах. На олекминских промыслах Базилевскаго заработок на подъемном золоте составлял следующей процент всего заработка рабочих: в 1877 г. — 42%, в 1878 г. — 25%, 1879 — 7%, в 1880 г. — 16%, в 1881 г. — 12%, в 1882 г. — 22%, в 1883 г. — 23% (Дело канц,. Ирк. Ген. Губ., К. 2055, № 109-558, л. 143; Материалы сообщ. Л. Ф. Пантелеевым. В К° Промышленности и Прибрежно-Витимской получено подъемного золота в 1865 г. 5 пуд., в 1869 г. 38 пуд., в 1875 г. 18 пуд., в 1879 г. 72 пуд., в 1885 г. 48 пуд., в 1889 г. 15 пуд. Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2574, № 189-243, л. 92.). В 1894 г. на приисках К° Промышленности было уплачено за подъемное золото (более 38 пудов) 439.776 р., что составляло 32% всего заработка. В Ленском Т-ве подъемное золото составляло 5% всего добытого в операцию 1894 г. золота, а в операцию следующего года 7%. Плата за подъемное золото составляла в Ленском Т-ве в операцию 1893 г. — 15%, в 1894 г. — 17%, в 1895 г. — 19% («Восточн. Об.» 1891 г. № 127; «Вестн. Золот.» 1895 г., стр. 331, 1896 г. стр. 187, 1897 г., стр. 117.).

    Мы видели, что в контрактах приисковые управления не принимали за себя обязательства непременно уплачивать за подъемное золото деньгами, а предоставляли себе право записывать его в расчетную книгу. В действительности однако почти всегда плата за подъемное золото выдавалась на руки деньгами (Во время следствия по поводу волнения на Благовещенском прииске Прибрежно-Витимской К° (1882 г.) уполномоченный Серебренников показал, что из платы наличиями деньгами за подъемное золото золотопромышленник не может сделать вычета в уплату долга рабочего, «если не хочет рисковать, чтобы его подъемное золото ушло в руки скупщиков хищнического золота». Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2766, № 47-39, л. 76 об.). В записке г. Михайлова (1890 г.) сказано: «у рабочих деньги имеются, ибо за подъемное золото они получают наличными. Только в одном деле Базилевского плата за подъемное золото записывается в книжку». Автор одной новейшей статьи об олекминской тайге также говорит: плата за подъемное золото «поступает в пользу рабочего немедленно и непосредственно, хотя бы он и состоял должным К°» («Сибир. Вестн.» 1892 г. № 51.).

    По контракту К° Промышленности 1870 г. за подъемное золото назначена плата по 60 к. за золотник (За самородки от ¹/₂ ф. до 1 ф. по 30 руб., от 1 до 2 ф. по 60 руб., от 2 до 3 ф. по 75 руб., а выше 3 ф. по 100 руб. за каждый, а за прочие драгоценности и редкости по усмотрению управления.). В договоре этой К° 1874 г. назначена плата и за подъемное золото, и за самородки по 60 к. за золотник. По договору 1878 г. за подъемное золото и самородки до 1 ф. рабочие должны были получать по 60 к. за золотник, а более фунта по усмотрению управления, но не дороже 25-50 р. за штуку, а за драгоценные камни и другие редкости также по усмотрению управления, но однако не менее 10% их стоимости. По контракту 1883 г. вознаграждение за подъемное золото и самородки до 1 фунта было увеличено до 1 р. 44 к. за золотник; за золото же, находимое под надзором служащего при разборке эфеля, — 60 к. за золотник, и деньги эти должны были делиться. рабочими по усмотрению управления. Таким образом на приисках одной К° существовали две цены за золото, смотря но тому, где оно было найдено (Из записки Калагеорги (1882 г.) видно, что в последние дни перед расчетом плата за подъемное золото увеличивалась до 2 р. для того, чтобы побудить рабочих не уносить краденого золота, а сдавать его в контору.); по контракту 1887 г. это различие было устранено, и плата значительно поднята, а именно назначено по 2 р. 50 к. за золотник золота, будет ли оно найдено в забое или в гальке на промывальной машине. В договоре Бодайбинской К° 1880 г. за подъемное крупное золото и самородки до 1 ф. рабочие должны были получать за золотник «по установленной правительством плате» (вероятно тут имеется в виду циркуляр генерал-губернатора Вост. Сибири 22 апреля 1877 г., по которому определено было платить за подъемное золото не менее 1 руб. 44 коп. за золотник), за самородки же так же, как по договору 1878 г. К° Промышленности, а по договору 1883 г. плата за золото, находимое в забоях, повышена до 1 р. 44 к.; по договору Бодайбинской К° 1884 г. плата была повышена за крупное подъемное золото и самородки не более 1 ф. до 2 руб. за золотник, а выше 1 фунта по 96 к. за золотник. Наконец, в договоре Бодайбинской К° 1890 г. плата за золото повышена до 3 р., т.-е. более чем в договоре К° Промышленности 1887 г., без сомнения потому, что подъемного золота на промыслах Бодайбинской К° было очень немного. По договору К° Арендаторов 1875 г. была назначена плата по 96 к. (Но в операцию 1877 г. на приисках К° Арендаторов существовала плата в 1 р. 50 к. Арх. Вит. Горн. Испр., дело 1877 г. № 32, л. 14.), столько же и по договору К° Трапезниковых первой половины 70-х годов; по их договору 1878 г. — 1 р. 44 к., а по договору 80-х г. — 3 р. По контрактам Плетюхина 1886 и 1889 гг. плата за подъемное золото назначена меньшая, чем на других промыслах в это время, а именно, по 96 к. за золотник (В 1877 г. на Крещенском прииске Плетюхина вознаграждение за подъемное золото равнялось 1 р. 44 к. Арх. Вит. Горн. Испр. 1877 г. № 32, л. .14.). В контрактах Исаева, Герасимова, Катышевцева и Корзухина начала 70-х г. за подъемное золото назначено 1 р. за золотник. По договору Аканак-Накатаминского Т-ва 1886 г. за крупное подъемное золото и самородки до 1 ф. назначено по 3 р. за золотник, а выше фунта по усмотрению управления; за золото же, находимое под надзором служащих, по 2 р. за золотник, и деньги эти должны были делиться рабочими по усмотрению управления. По договорам Базилевского 1876 г. плата за подъемное золото назначена по 1 р. 68 к. за золотник, в 80-х гг. по некоторым договорам Базилевского та же плата, по другим — 2 р., по третьим по 2 р. 50 к. По договору Ленского Т-ва начала 70-х гг. платили за золотник по 96 к. (и за самородки до 24 золот. весом), 1883 г. по 1 р. 44 к.; по договорам 1890-91 гг. до 3 ф. не менее 2 р. за золотник подъемного и старательского золота, а выше 3 фун. по 1 руб. за золотник (В контракте Верного Т-ва начала 70-х гг. плата за подъемное золото вовсе не определена. По проекту нормального контракта, составленного Винниковым в 1874 г., предполагалось назначить за подъемное золото и самородки не более ¹/₂ ф. по 60 к. за золотник, но якутский губернатор нашел, что это вознаграждение недостаточно и что его следует повысить до 1 р. 20 к.).

    И так в контрактах 70-х годов К° Промышленности назначена плата по 60 к., в других КК° 96 к. —1 р. 68 к.. в 80 х годах плата повышается до 1 р. 44 к. — 3 р., и только у Плетюхина находим плату 96 к. за золотник. В начале 90-х г. плата равнялась 2 р. 50 к. — 3 р. 50 к. за золотник («Сиб. Вест.» 1892 г. № 51; „Вест. Золот.» 1895 г. № 20, стр. 332. У мелких золотопромышленников вознаграждение за золото иногда уменьшается посредством фальшивых весов. О. О. «Sіbirіschе Вrіеfе» 1894 г., S. 280, 281).

    Однако с помощью некоторых ухищрений плата за подъемное золото в действительности понижалась даже ниже 60 к. Так во время следствия па промыслах К° Базанова 1876 г. было дознано, что припасы, забираемые рабочими из приисковых лавок, записываются по низшей цене, чем те же припасы в обмен за подъемное золото: «В листике рабочих» цены за сахар, чай и масло «ставятся низшие, на кассу же» (т.-е. как бы выданные наличными деньгами) «эти же предметы отпускаются по цене высшей». Это делалось с тою целью, чтобы как можно дешевле получить от рабочих подъемное золото, за которое они берут на кассу названные предметы. Так, напр., цена фунта чаю записывается в листике 1 р. 20 к., а на кассу 1 р. 40 к., «и поэтому золото обходится владельцам золотник копеек в 40 или немного более (Арх. Ир. Горн. Упр. К. 2578, № 215-289, л. 20.). Местный горный исправник в отчете за 1875 г. также говорит: «На промыслах К° Сибирякова и Базанова вознаграждение за подъемное. золото выдавалось по 60 к. за золотник, когда в то же время на всех других промыслах вознаграждение это простиралось от 96 к. до 1 р. 92  к. за золотник. Кроме того вознаграждение еще уменьшалось, когда рабочий на подъемное золото или на деньги, получаемые за него, брал из промыслового амбара разные припасы; напр., цена на сахар, при выдаче его в счет платы, установлена 45 к. за фунт, а на деньги или за подъемное золото 60 к.; таким образом рабочий за золотник золота получает не 60 к., а только 45 к., или фунт сахару». Исправник считал необходимым увеличит вознаграждение за подъемное золото и отменить взыскание долгов из денег, причитающихся за это золото (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2574 № 189-243, л. 93.).

    Из сведений, сообщенным нам управлением КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской, видно, что в 1865 г. на промыслах Прибрежно-Витимской К° выдавалась плата за подъемное золото по 80 к., в 1875 г. па промыслах обеих КК° по 60 к. и 1 р. 20 к., в 1879 г. по 60 к., 1 р. 44 к. и 2 р., в 1885 г. по 60 к., 2 р. и 2 р. 50 к., в 1889 г. по 3 р. Разница в размере платы очевидно зависела от большего или меньшего количества золота на разных приисках этих компаний.

    Полковник Купенков при посещении им приисков Олекминского округа в 1872 г. обратил внимание на необходимость повышения платы за подъемное золото (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2544 № 48-103, л. 117.). В том же году на собрании управляющих олекминских промыслов было постановлено возвысить плату за подъемное золото до 1 р. 20 к.; но, по словам местного исправника, не от всех хозяев последовало на это разрешение (Ibid. К. 2549, № 126-171, л. 470.).

    В 1877 г. циркуляром генерал-губернатора Восточн. Сибири было предложено золотопромышленникам платить за подъемное золото не менее 1 р. 44 к. за золотник, «как меньший размер платы, определенный экспертами», но горный исправник в феврале 1878 г. донес, что золотопромышленники считают это для себя невыгодным и в виду большого подъема золота по случаю крупности и богатства его. Так, напр., в минувшую операцию на одном лишь прииске К° Промышленности поднято за надзором слишком 26 пуд. золота, за которое и было уплачено рабочим по 60 к., слишком 60 т. р.», а если бы платить по 1 р. 44 к., то всего пришлось бы выдать рабочим еще до 84 т. р. (Арх. Вит  Горн. Испр. дело 1877 г. № 32, л. 26.).

    В 1872 г. собрание управляющих золотыми промыслами, кроме К° Базанова, определило отнюдь не платить за подъемное золото спиртом под угрозою штрафа: за первый раз 1000 р., за второй 2000 р. и в третий 5000 р. в пользу благотворительных заведений в распоряжение генерал-губернатора Восточ. Сибири, но некоторые промысловые управления, как, напр., Базанова, заявили, что рабочие настоятельно требуют спирта за подъемное золото (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2549, № 46-71, л. 208.). Выдача водки за подъемное золото производилась на промыслах этой К° и в начале 80-х г., как это видно из дела о волнении рабочих на Благовещенском прииске Прибрежно-Витимской К° 1882 г. В это время водка выдавалась на отлив за подъемное золото за каждые 3 золотника по ¹/₁₀₀ ведра (Ibid. К. 2766, № 47-39, л. 73.).

    Кроме подъемного золота, заработок рабочих увеличивало еще старательское золото. Плата за него, как и за поднятое вне надзора, равнялась в 1877 г. — 1 р. 44 к., в 1879 г. колебалась между 1 р. 44 к. и 2 р., а в 1882 г. между 1 р. 44 к. и 2 р. 50 к. (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2766 № 37-45, л. 311; Арх. Витим. Горн. Испр. 1877 г. № 32, л. 26.). В 1884 г. во всем Олекминском округе было добыто старательского золота при хозяйских работах более 2-х пуд. и «вне хозяйских работ, т.-е. в свое время, почти 3 пуд., обыкновенно же данные о количестве старательского золота сообщаются вместе со сведениями о подъемном золоте (Дело канц. Ирк. Генерал-Губернатора К. 2055, № 109-558, л. 143-146.). По договору К° Трапезниковых 80-х гг. деньги за  старательское золото, как и за подъемное, «ни в каком случае не выдаются на руки, а записываются ежедневно по табели и в конце месяца в расчетные книжки. Мы уже указывали на печальные особенности контракта Плетюхина 1889 г. и видели, что в числе 4-х совершенно несходных между собою контрактов, слитых в один договор, с правом хозяина выбрать из них любой, кроме обыкновенного общего контракта, есть такое условие, по которому рабочие получали на хозяйских харчах поденную плату 50 к. — 1 р. и по 48 к. с золотника всего добытого золота, т.-е. и подъемного. По третьему условию им назначена плата с золотника на своих харчах: в этом случае они превращались в  обыкновенных старателей-золотничников и получали с золотника по 1 р. 68 к. и за подъемное золото по 1 р. 92 к. По четвертому условию рабочие получали на хозяйском содержании поденную плату от 50 до 80 к. с условием добыт 2 золотника золота, а за добытое сверх того по 96 к. с золотника.

    Относительно помещений рабочих мы обыкновенно находим в контрактах Олекминского округа следующее постановление: «Постройки для жительства вашего на резиденциях и промыслах должны быть устроены от владельцев, равно бани и больницы».

    Но в договоре К° Промышленности 1874 г. встречается постановление о постройке жилищ, в случае их отсутствия, самими рабочими в форме, весьма для них невыгодной: помещения должны быть устроены от К°, «но если готовых помещений при сборе окажется недостаточно, то обязаны мы построить их сами, сколько нам нужно, для чего и должно быть дано нам время, достаточное для постройки необходимого помещения без особого за то вознаграждения (Это место было исключено в договорах той же К° в 1878 и 83 гг.). Избушки или шалаши рабочие должны были устраивать сами также «во временных командировках в поисковых и разведочных партиях и других местах, где нет постоянного жительства» (Все это повторил Винников в проекте нормального контракта 1874 г но якутский губернатор заметил, что заставлять рабочих бесплатно строить для себя помещения несправедливо.). Отопление и освещение казарм рабочие должны были припасать сами в свободное от работ время. По договору КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской 1887 г. постановление о жилищах рабочих развито подробнее: «Помещение для вашего жительства на промыслах и резиденциях, а также бани и больницы должны быть от промысловых компаний и отапливаться дровами, доставляемыми рабочими людьми и лошадьми К°, но распилка их и отопление зданий должно производиться самими нами (Обязательство строить шалаши и избушки в поисковых и рязведочных партиях сохранено и в этом договоре.)... Во всех занимаемых нами зданиях, называемых казармами, обязываемся соблюдать чистоту... помои и мусор выбрасывать в указанное место... Если в занимаемых нами помещениях будут жить «женщины, и в особенности оставшиеся на льготе, то они обязаны соблюдать в казармах, а также и около них чистоту и порядок и, в случае уклонения их от исполнения этих работ, таковые женщины немедленно удаляются с промыслов в жилые места. Эта работа возлагается на женщин в виду того, что они, состоя на льготе, из личных своих интересов занимаются стиркою рабочим белья, печеньем булок и проч., пользуясь готовыми помещениями, отоплением и освещением». По договору К° Арендаторов 1875 г. жилища рабочих должны быть устроены от хозяев (По договорам с Плетюхиным 1886 и 89 гг. «кроме случаев временных летних работ, удаленных от главного стана»; сходно с этим и в договорах Аканак-Накатаминского Т-ва 1886 г., Базилевских 80-х гг., — и Ленского Т-ва 1883, 90-91 гг., по которым в разведках рабочие должны были сами устраивать временные помещения — шалаши, палатки, балаганы и проч. По договорам Ленского Т-ва 1890 и 91 гг. рабочие обязывалисъ подчинятся в казарме избранному ими старосте.). В договорах Трапезниковых 70-хъ гг. к этому прибавлено, что «помещения должны быть удобные», и рабочие обязывались сами приготовлять дрова для отопления; лошади же для подвозки должны быть хозяйские (Теперь дрова и вода в казармы рабочих доставляются на хозяйских лошадях особыми рабочими. «Эта последняя реформа», говорит автор статьи в «Сибир. Сбор.», «совершилась на наших глазах: мы еще застали то время, когда рабочие обязаны были заготовлять то и другое для себя сами в свободное от работ время. Впрочем в приисковых контрактах... сохранился тот пункт, по которому управление приисками может заставить рабочих обходиться в этом случае без посторонней помощи» [1889 г. вып. II, 32].). По договору с Малопатомским Т-вом 1880 г. помещение для рабочих должно быть устроено теплое и сухое.

    В донесении генерал-губернатору Восточной Сибири в январе 1872 г. олекминский горный исправник говорит, что большая часть казарм не отличается опрятностью. На некоторых приисках казармы старой постройки до того низки, что приходилось стоять, наклонив голову; «другие хотя и недавно выстроены, но с двойными нарами, и в них, особенно наверху в ночное время воздух удушливый (Тут на полях красным карандашом, без сомнения Синельниковым, написано: «в особенности я бы желал, чтобы в 2 яруса нар не было устраиваемо».). Окна отчасти стеклянные, отчасти слюдяные, а есть и обтянутые коленкором (преимущественно на приисках Базанова, где это вошло как бы в обычай, несмотря на то, что коленкор, несколько раз переменяемый, обходится дороже стекла; ныне впрочем подряжено для строящихся новых казарм 2500 стекол, но они не были еще доставлены), от последних свету больше, но проникает ветер, а потому я предложил закрывать их снаружи ставнями из кошмы; первые же до того обледенели, что при входе с трудом можно рассмотреть предмет... На некоторых приисках (Базанова и Малопатомского Т-ва) казармы строятся вновь и будут окончены к началу операции. В них подставятся русские печи, так что рабочие могут из забираемых ими припасов стряпать себе пищу и тем разнообразить обычную приисковую. Лучшие казармы на Константиновском прииске Трапезниковых и у Базилевского; на Вознесенском же прииске первой К° они и тесыы, и темны, и грязны. На приисках Базанова семейные рабочие помещаются вместе с прочими, для чего им обыкновенно отводится один угол, отделяемый от нар занавескою. Управляющий заявил, что на будущее время семейные будут иметь помещения, отдельные от холостых (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2549 .№ 126-71, л. 202-204.)».

    Необходимость серьезных улучшений в жилищах рабочих на олекминских промыслах поддерживается и свидетельством иркутского жандармского штаб-офицера в 1871 г. Он говорит, что казармы одноэтажные и двухэтажные «построены из тонкого таежного леса за неимением хорошего строевого; для летнего времени они довольны сносны, но для холодного и зимнего требуют заботливости»: нужно было бы выбирать получше лес, хорошенько проконопатить казармы, сделать оконные рамы побольше и вставить стекла взамен слюды. Печи везде железные. «Крыты казармы плохо — дранью или корой, так что в ненастное время у некоторых крыши протекают, и рабочий не может согреться и обсушиться; на резиденции Прибрежно-Витимской К° Сибирякова и Базанова казачья казарма даже вместо мха поставлена на сене. Какое же можетъ быть тепло?!» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2551 № 81-30, л. 195.)

    В донесении генерал-губернатору в октябре 1872 г. горный исправник писал: «Предложив управляющим при первом осмотре приисков в минувшем январе заняться исправлением казарм и больниц, я в июне месяце увидел уже, что на некоторых они были не только приведены в лучшее против прежнего положения, но и многие выстроены вновь... Прежде всего окончены исправлением и новой постройкой казармы на приисках Базанова... На Константиновском прииске Трапезниковых казармы исправлены так, что вполне удовлетворяют своему назначению, хотя впрочем они и раньше были из лучших. На их же другом прииске, Вознесенском, старые казармы заменены новыми («Вообще на приисках Трапезниковых», говорит исправник, «и заработки велики и помещения опрятны, и пища вкусна, так что отсюда рабочие менее всего переходят на другие, живут по нескольку лет и выносят заработки до 300 и более рублей». Во время своей поездки я слышал от рабочих, бывших прежде на приисках Трапезниковых, самые лучшие отзывы об этой компании.). Управление приисками Пермикина сначала отказалось было решительно от исправления казарм, походивших там и внутренней грязью, и наружным безобразием на хлева, а не на жилье человеческое, — отзываясь дальностью возки леса из-за 20 верст, но так как причины эти не заслуживали уважения, я потребовал, чтобы в тех казармах, где были двойные нары, эти последние были уничтожены, а кровли перекрыты; но вместе с тем управление нашло возможным выстроить одну новую казарму, затем появилась и другая, так что теперь, поместив в них рабочих, оно имеет возможность исправить и те из старых, которые еще не совсем смотрят развалинами... Новые казармы выстроены на Петровском прииске Ленского Т-ва и на Романовском Малопатомского; у Арендаторов они только исправлены. Словом не осталось ни одного прииска, на котором не было бы исправления, хотя казармы и теперь еще не совсем удовлетворяют требованиям» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2549 № 126-71, л. 470-473.).

    С оставлением Синельниковым поста генерал-губернатора Восточной Сибири внимание местной администрации к делу улучшения жилищ рабочих вновь ослабело, и потому не мудрено, что г. Калагеорги пришлось (в 1882 г.) сообщить малоотрадные сведения в этом отношении.

    «Казармы», говорит он, «более или менее па всех приисках одинаковы: деревянный дом, разделений на 2 или на 3 отделения, имеющие каждое по выходной двери на улицу, по средине комнаты поставлена железная печь, кругом устроены нары; семейные помещаются по углам, отделяя себя занавесками. Размер комнат от 600 до 800 кв. футов при 9 или 10 фут. высоты; в каждой комнате живет от 20 до 25 человек, следовательно, на каждого приходится более 300 куб. фут. воздуха» (только!). «Но есть и такие прииски, где помещения крайне тесны: на Крещенском и других, принадлежащих Плетюхину и К°, а также на приисках Бодайбинской К°, в казармах меньших размеров помещается иногда более 30 чел.; там часто рабочие не имеют своей постоянной койки: один день в комнате спит 20 чел., а на другой их собирается до 40. Правда, что эти прииски составляют исключение; па всех же остальных — рабочие помещены довольно широко, и при поверхностном взгляде помещение их может показаться даже удовлетворительным, в особенности там, где больше обращено внимание на чистоту..., но тем не менее нельзя не желать серьезных улучшений и изменения конструкций казарм. В ныне существующих казармах невозможно соблюдение опрятности и чистоты воздуха: железная печь, находящаяся посреди комнаты, кроме отопления, служит и для приготовления пищи, на ней рабочие сушат свое белье и обувь. Варка пищи и развешанные всюду грязные тряпки распространяют такой тяжелый запах, что даже летом, когда все двери и окна постоянно отворены, при посещении казарм нельзя не испытывать неприятного чувства; какой же воздух должен быть в них зимою?! На прииске Малопатомского Т-ва управляющим сделано поползновение к некоторому улучшению: в казарме, состоящей из трех комнат, он поместил рабочих только в двух крайних, а среднюю предназначил для варки пищи и сушения белья; при этом сделал проходные двери. К сожалению, эта мера не принесла пользы: рабочие продолжают по-прежнему готовить пищу и развешивать белье подле себя в жилых комнатах... Другой недостаток казарм состоит в том, что двери из жилых комнат выходят прямо на улицу, нет ни сеней, на коридора; прн беспрерывном хождении взад и вперед, двери беспрестанно отворяются, на пороге накопляется отбиваемый от ног снег, который замерзает и мешает затворять плотно дверь, вследствие чего холодная струя воздуха пронизывает спящих людей. Можно с достоверностью предположить, что значительное число заболеваний ревматизмом находится в зависимости от дурного устройства казарм. Третий недостаток состоит в неимении отхожих мест; на некоторых приисках они устроены, но так далеко, что рабочие, ночью в особенности, не считают нужным пользоваться ими» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2765, № 37-30, л. 41-43.).

    В отчете богатой Прибрежно-Витимской К° за 1882 г. сказано, что в каждой казарме, вмещающей 24 куб. саж. воздуха, помещается от 18 до 22 чел. Хотя и это не Бог знает как просторно, но едва ли все-таки сведение это справедливо, но крайней мере на Благовещенском прииске этой К°, как видно из дела о волнении рабочих в том же 1882 г., следствием было обнаружено, что казармы «по ветхости и тесноте помещения не удовлетворяют своему назначению... Помещения рабочих представляют все условия для развития цинготной болезни... Казармы до того неудобны, что но заявлению, сделанному врачом Рабиновичем, только вызывают в рабочих цинготные и простудные болезни, при чем сухость воздуха от железных печей в зимнее время тоже скверно влияет на здоровье помещающихся в казармах людей (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2766, № 47-39, л. 82, 134, 135 об.)».

    По отчету горного исправника Олекминской и Витимской систем за 1885 г., средний размер «отдельных номеров — II кв. аршин, и при 3³/₄ арш. высоты в каждом номере живет от 15 до 20 чел., следовательно на каждого приходится около 400 куб. фут. воздуха»; казармы неудовлетворительны, «и нельзя не желать улучшений... Справедливость требует сказать, что новые, построенные в последние годы, казармы заметно отличаются от старых и большим размером», и лучшим устройством (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2772, № 135-124. л., 184 об. - 185.). Однако бывший начальник иркутского горного управления в своем докладе (1886 г.) о положении рабочих на олекминских промыслах говорит: «помещения рабочих почти на всех промыслах совершенно неудовлетворительны: казармы тесны, низки, грязны. На всех олемкинских промыслах я нашел только одну порядочную казарму, построенную на Бодайбинской резиденции К° Промышленности, обстановка которой вообще лучше других, хотя и от этой К° можно было бы требовать большего при ее значительных оборотах («Извест. Восточ. Сибир. Отд. Географ. Общ.» 1886 г., т. XVII, № 3-4.)».

    Все эти официальные свидетельства, вообще весьма неутешительные, подтверждаются и неофициальными показаниями (См. Малиев. «Сбор. соч. по суд. мед.», 1881 г. т. III, 108; «Сибир. Сбор.» 1889 г. вып. I, 22—23, вып. II, 29; ср. «Сибир. Вести.» 1892 г. № 51. По свидетельству г. Кряжева, духота в казармах бывает так велика, что «зимой рабочие даже мох выдергивают из стен, чтобы хоть немного освежить воздух». «Русск. Жизнь» 1894 г. № 44.). Мои личные наблюдения во время поездки в 1891 г. на Витимскую и Олекминскую системы привели меня относительно жилищ большинства рабочих к неблагоприятным выводам. Все старые казармы были в высшей степени неудовлетворительны, не исключая и казарм на главном стану таких богатых компаний, как КК° Промышленности и Прибрежно-Витимская. Новые казармы (на нижнем прииске Базилевскаго, на Водянистом прииске и Воронцовской пристани К° Промышленности) выше и лучше, но это только отдельные попытки, также не вполне удовлетворительные (хотя бы, напр., по отсутствию особых помещений для сушки одежды); огромное же большинство казарм по тесноте помещения, по размещению вместе холостых и женатых, по грязи и обилию клопов и других насекомых представляли весьма печальное зрелище. Когда я указывал на эту неблагоприятную сторону в жизни приисковых рабочих, я слышал возражения, что недостатки помещений объясняются будто бы неуверенностью хозяев в том, что работы долго продлятся в данной местности, но при правильном ведении дела, при известном количестве разведок работы должны идти не на авось, и это оправдание во всяком случае не применяется к таким богатым КК°, которые уже четвертью столетия измеряют продолжительность своей деятельности. Нужно заметить, что никакого освещения в казармах не полагалось (керосин здесь дорог и употребление его не в обычае), поэтому желающие иметь вечером освещение должны были сами покупать свечи.

    Впрочем новейшие известия о казармах КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской и некоторых других представляют их в гораздо более утешительном виде. «Для рабочих построены казармы с койками на 2 чел. и столиками между коек», говорит местный наблюдатель о КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской. «При казармах устраивается теплая комната — передняя для просушки платья и обуви зимою после окончания шахтовых работ. Прежде, когда этой комнаты не было, рабочие должны были сушить свои вещи в общих камерах... Ныне казармы представляют собою опрятные здания достаточной высоты, светлые и теплые. Для устройства новых казарм К° пользуется планом, предложенным в «Вестнике Золотопром.», без всяких изменений. По средине казармы стоит плита с топкою особой системы, которая окончательно вытеснила бывшие прежде в ходу железные печки. Кухни, хлебопекарни и проч. устроены везде хорошо и опрятно». С Ленской К° сообщают, что новые казармы «строились хорошо и с достаточным количеством воздуха. В казармах вместо железных печей начали строить плиты с духовыми железными шкафами. Тип этот принят и другими приисковыми управлениями с небольшими изменениями» («Восточ. Об.» 1894 г. № 127; «Вест. Золот.» 1895 г., стр. 127.).

    Мы встретили не мало указаний на необходимость особых помещений для сушки одежды, чтобы сделать более сносным воздух казарм. В двух контрактах есть упоминания о возможности устройства таких помещений («Если промысловое управление найдет нужным», сказано в контракте К° Промышленности 1878 г., «для сохранения нашего здоровья и для соблюдения постоянной чистоты в казармах, устроить в известном пункте вблизи работ особые помещения, в которых мы должны переодеваться в одежду, предназначенную собственно только для работ, то от этого условия переодевания мы не должны отказываться, а обязываемся неупустительно исполнять следующее: а) при выходе на работу заходить в назначенное помещение, где в особой комнате снимать все чистое и нерабочее платье и надевать рабочую одежду и в ней тотчас же идти на работу; б) возвращаясь с работ, каждый из нас должен заходить в то же помещение и там переодеваться указанным выше порядком, надевая платье нерабочее; в) ни под каким предлогом никто из нас, возвращаясь с работ, не имеет права уходить в казармы в рабочей одежде, а должен оставлять таковую в объясненном помещении и на указанном месте и каждый из нас непременно обязан знать это место. Одежду, как предназначенную в употребление при работе, так и для носки вне работ, каждый из нас должен иметь свою, а употребляемая при работе должна состоять только из самых необходимых вещей. За нарушение условия, изложенного в этом пункте, подвергаемся взысканию по усмотрению местной полиции». [То же в договоре Бодайбинской К° 1883 г.].). Однако в позднейших договорах этих компаний условие это исключено: очевидно, оно осталось мертвою буквою, вероятно потому, что, устраивая помещения для хранения одежды рабочих «вблизи работ», а не в казармах или около них, преследовали более полицейские, чем санитарные цели, а именно, желали прекратить похищение золота, уносимого в обуви и одежде. Понятно, что рабочие не могли сочувствовать таким заботам о их здоровье, так как похищение золота служит хотя и незаконным, по все же дополнением их заработков. Что именно такую цель преследовали приведенные условия контрактов, — видно из свидетельства г. Калагеорги, бывшего на промыслах в 1882 г.: «один из управляющих прииском при обсуждении мер для борьбы с золотокрадством высказался за пользу обыска и предложил выстроить отдельные казармы для переодевания рабочих, как при выходе их на работы, так и по окончании их. Казармы эти должны быть разделены на 2 части: в одной из них рабочие будут раздеваться и оставлять до окончания работ свое платье, а в другой одеваться в рабочее платье; тут же могут быть устроены умывальники (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2765, № 37-30, л. 84.). Во время посещения нами в 1891 г. Тихонозадонского прииска Ленского Т-ва главный управляющий, г. Грауман, говорил нам, что он мечтает об устройстве особых раздевален для рабочих, но один местный доктор высказал мнение, что рабочие не станут переодеваться, и что поэтому он находит более практичным устройство таких высоких казарм, чтобы можно было устроить полати на верху для просушки мокрой одежды и камины для вентиляции воздуха.

    В контрактах всегда упоминается о том, что он приискового управления должны быть устроены бани. В контрактах Базилевского 1876 и 78 гг. сказано: баню «отапливать должно на хозяйский счет в зимнее время по 1-ое мая два раза в месяц, а в летнее еженедельно по 2 раза; в договоре 80-х гг. постановлено всегда топить ее 2 раза в неделю; по договорам Ленского Т-ва 1883 и 91 гг. баня назначена один раз в неделю. Г. Кряжев говорит: на одном прииске «баня для рабочих была старая и очень маленькая, не больше избушки. Баня была одна как для мужчин, так и для женщин. Между тем команда рабочих состояла зимою из 300 человек, а времени для того, чтобы вымыться, было немного: баня топится только по субботам, и только после работ рабочий может идти мыться, т. е. с 5 час. вечера. Можно представить себе, какова теснота в такой бане. Раздеваться и одеваться приходилось на крыльце под открытым небом не только летом, но даже зимою. Кроме того нередко случалось, что не доставало воды; тогда раздетый рабочий выбегал с шайкой из бани и черпал воду в протекавшей вблизи речке», не только летом, но и зимою. «Каковы последствия от раздеваний и одеваний зимою на улице и от того, что мужчины и женщины моются вместе, — обо всем этом нечего и говорить» («Русс. Жизнь» 1894 г. № 44.). На нижнем прииске Базилевского мы видели хорошо построенную баню, не знаем только, достаточна ли  она для  вмещения всех рабочих. Из донесения г. Калагеорги (1882 г.) видно, что обыкновенно «рабочие один раз в неделю бывают в бане, а затем никогда не моются, спят в том же платье, в котором работают, т.-е. в грязном и пропитанном сыростью».

    Продовольствие на приисках общеконтрактные рабочие до последнего времени везде получали хозяйское, и лишь в недавнее время они на некоторых промыслах переведены на свое содержание.

    Относительно этого мы находим такие условия в приисковых контрактах. По договору К° Промышленности 1870 г. рабочие должны были получать на приисках в артели ежедневно ржаного печеного хлеба с солью, сколько потребуется, говядины или солонины для щей по 1 ф. и крупы ¹/₄ ф. ежедневно и столько же крупы для каши каждый праздничный день. За разбрасывание хлеба они должны были отвечать «по стоющей К° цене». По договору той же К° 1874 г. пищевое довольствие определено таким образом: «На приисках и резиденциях и вообще в местах постоянных работ получать нам продовольствие пищею от промыслового управления ежедневно ржаного печеного хлеба 4 ф., свежего или соленого мяса по 1 ф.; затем в месяц: соли по 3 ф., масла коровьего или сала по ½ ф. и крупы ячневой по 10 ф. на каждого. В местах же постоянных работ, как, напр., в поисковых разведочных партиях, при проводе или исправлении дорог и проч., где нет запасных заготовлений, получать нам каждодневно взамен печеного хлеба ржаных сухарей по 3 ф., а взамен свежего или соленого мяса по ³/₄ ф. сушеного» (То же по договору Бодайбинской К° 1880 г., только мяса по 1¹/₄ ф. За разбрасывание хлеба определено вычитать двойную его стоимость.). По договору 1878 г. количество мяса увеличено до 1¹/₂ ф., соли до 4 ф. (То же по договору Бодайбинской К° 1883 г., но по контракту 1884 г — 1¹/₄ ф. мяса.). По договору 1887 г. той же К° пищевое довольствие улучшено введением в него кирпичного чая, и рабочие должны были получать «муки ржаной в печеном хлебе по потребности, но не более 3 ф. мукою на человека», мяса свежего или соленого 1¹/₂ ф. ежедневно и кроме того в месяц ячневой или гречневой крупы 10 ф., коровьего масла на кашу ³/₄ ф., кирпичного чая полкирпича (То же по договору Бодайбинской К° 1890 г.). «Щи и каша должны приготовляться в общих артельных котлах. При употреблении свежего мяса потроха, головы и ноги должны отпускаться в счет мяса. Приготовление па приисках и резиденциях хлеба, щей и каши, а также в летнее время кваса, должно быть производимо особою, от управления назначенною, прислугою за счет КК°. По договору К° Арендаторов 1875 г. печеного хлеба полагалось по 4¹/₄ ф., говядины 1 ф., крупы ячневой по 4¹/₄ ф., в день и столько же для каши в воскресные дни, «каша же в половине недели должна быть экономическая; масла для каждой каши отпускать по 6 золот. на человека». В поисковых партиях вместо хлеба — сухари и сушеного мяса по ³/₄ ф.; остатки хлеба они не должны были растрачивать, а передавать, кому следует, «и за такую аккуратность нашу, как бы в вознаграждение, полагается варить нам с 1 июня по 15 августа квас»; в противном же случае «мы не имеем права его требовать». По договорам Трапезниковых 70-х гг. полагалось в месяц на каждого рабочего: печеного хлеба 3 пуда, соли 4 ф., крупы ячневой или гречневой 10 ф., масла ³/₄ ф., мяса свежего или соленого 30 ф. «Приготовление хлеба, кваса, щей и каши должно быть производимо хозяйским коштом», для чего «и избираются из среды нашей артельный староста, хлебопеки, кашевары и квасовары. В случае недостатка, по неисправности подрядчиков, а не по вине управления, которого-либо из упомянутых здесь продуктов, допускается замена одного другим». В договоре той же К° 80-х гг. количество мяса увеличено до 1¹/₂ ф. По договору с Плетюхиным 1886 и 89 гг. мяса полагалось лишь 1¹/₄ ф., печеного хлеба по 4 ф., крупы в месяц 10 ф., соли 4 ф., масла ³/₄ ф. в месяц; вместо кваса выдавалось полкирпича чаю. По договору Аканак-Накатаминского Т-ва 1886 г. мяса назначено по 1¹/₂ ф. в день, скоромного масла или сала ¹/₂ ф. в месяц. По договору Базилевского 1876 г. говядины свежей или соленой по 1¹/₄ ф., а по договору 1878 г. 1¹/₂ ф. В одном договоре той же К° 1880-х гг. прибавлено, что «кроме положения, получают еще в праздники Пасхи, Рождества Христова, масленицы и в день коронации по одной крупитчатой булке и по 1 ф. мяса на каждого». По договору Ленского Т-ва 1883 г. к обычным предметам довольствия (4 ф. ржаного хлеба, 1¹/₂ ф. мяса в день, 8 ф. крупы и ¹/₂ ф. коровьего мяса в месяц) прибавлено еще 2 ведра квашеной капусты на каждого человека. В контракте того же Т-ва начала 70-х гг. рабочие обязывались не иметь «никакой претензии» на приготовляемую им пищу. В договорах Т-ва 1890 и 91 гг. количество крупы уменьшено до 6 ф., капуста отпускалась «но усмотрению управления» (т.-е. ее могло и не быть), но зато прибавлено на каждого по ¹/₄ кирпича чаю; в летнее время рабочие получают 3¹/₂ ф. хлеба и квась. По договору Малопатомского Т-ва 1880 г. масла скоромного полагалось по 1 ф. и мяса по 1¹/₂ ф.

    Таким образом в различных контрактах количество хлеба в день колебалось между 3 и 4¹/₂ ф., мяса в 70-х гг. полагалось по 1 ф., но с конца этого десятилетия количество его было повышено во многих компаниях до 1¹/₂ ф. (однако еще в конце 80-х гг. Плетюхин давал лишь 1¹/₄ ф. мяса), крупы в месяц полагалось от 6 до 10 ф., соли 3-4 ф., масла ¹/₂ - 1 ф.; кроме того в некоторых компаниях давали или квас, или ¹/₄ - ¹/₂ кирпича чаю в месяц, а по договору Ленского Т-ва 1883 г. 2 ведра квашеной капусты.

    Современные свидетельства показывают, что в первой половине семидесятых годов пища рабочих была крайне неудовлетворительна. По словам иркутского жандармского офицера в отчете за 1871 г., «рабочие получают по 1 ф. мяса на человека и крупу, из которой приготовляют кашицу, прибавляя ревеня, и кроме того 2 раза в неделю крутую кашу с маслом из гречневой или ячменной крупы. Мясо свежее, доставляемое из Якутского, Вилюйского и Олекминского округов, вообще очень незавидное; скот хотя и не очень мелок, по плох, сала ничего нет. Лучше всего доставляется солонина из Иркутска; пища из нее приготовляется гораздо питательнее и вкуснее» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2551, № 81-36, л. 197. Генерал-губернатор Восточной Сибири Синельников в письме от 30 ноября 1871 г. к министру финансов говорит: «на золотых промыслах рабочие... содержались скудно, чрез что должны были покупать из приисковых же складов по высоким ценам необходимые для жизни припасы и потребности». Арх. Горн. Деп. отд. золот., дело 1872 г. № 4, л. 2. Офицер, заведовавший ссыльнокаторжными, в отчете за 1872 г. также говорит, что рабочие питаются «скудною и однообразною пищею». Арх. Витим. Горн. Испр., дело № 9, л. 110.).

    В 1872 г. (9 янв.) по предложению олекминского горного исправника, главноуправляющие промыслов постановили отпускать с 1-го мая на счет хозяев по 1 ф. масла (вместо прежнего ¹/₂ ф.) в месяц (В конце 70-х и начале 80-х гг., как мы увидим ниже из официальных отчетов, обыкновенно давали рабочим ¹/₂ ф. масла и ¹/₂ ф. сала.); относительно прибавки мяса главноуправляющие сослались на то, что для настоящей операции его доставлено на прииски в размере 1 ф. на рабочего и потому увеличить количество его невозможно, а взамен этого решено было пополнить пищу прибавкою в каждую неделю каши и масла столько, сколько позволяли сделанные запасы; для приправы они обещали купить лаврового листу и перцу, а на будущее время заготовлять капусту.

    «Ныне она в количестве 800 ведер, выписана была из Якутска на прииски Базанова». доносил горный исправник генерал-губернатору, «но прислана такого дурного качества, что после осмотра доктора уничтожена вся без остатка. Трудность заключается не в покупке капусты (она есть и в Киренске, и в Якутске), а в доставке. Приготовленная в конце августа — она едва успеет быть приплавлена с последним рейсом по Лене и Витиму на резиденции, где и оставляется до открытия навигации, и при неимении хороших погребов померзает и портится... В летние месяцы на некоторых приисках собирают ревень, из которого рабочие и варят себе щи; посоленный он заменяет капусту. Пища зимою не готовится в общей кухне (кроме приисков Базанова и Ленского Т-ва), а приготовляется рабочими по казармам. Лучшие щи нашел я на Константиновском прииске Трапезниковых. Пробовал пищу и приготовляемую в медных котлах вместо прежних железных, но — или кашевары не искусны, или уж мясо плохо (оно впрочем было несоленое), — но только ни вкусу, ни питательности мною не найдено. У Базанова солонина плоха, так как, по рассказам, доставлена в бочках из-под омулей и приняла их вкус; хлеб хорош повсеместно и выпечен надлежащим образом. Впрочем на одном прииске встретил я хлеб, испеченный из затхлой муки... Квас зимой не приготовляется нигде: он составляет принадлежность летних месяцев; вкуса лука и не знают» (Синельников на полях написал: «желательно, чтобы приготовлялся квас и чтобы доставлялся лук; неужели и это растение невозможно сеять на месте?» Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2549, № 126-71, л. 206.). В отчете исправника за 1874 г. говорится о «несообразном с трудом» (т.-е. недостаточном) «количестве пищи (Арх. Ир. Горн. Упр. К. 2506, № 200-152, л. 55.), а в отчете за тот же год офицера, заведовавшего ссыльнокаторжными, он утверждал, что капусты, сравнительно с прошлою операциею, выдавалось гораздо меньше и худшего качества (Арх. Витим. Горн. Испр., дело 1873 года, № 19, л. 110.).

    В газете «Сибирь» был напечатан, со слов рабочего, следующий рассказ о продовольствии в начале 70-х годов на промыслах самой крупной компании: «Пища весьма плоха: 1 ф. говядины на человека в сутки, это еще хорошо, но капусты и в помине нет: мы щей не ели, а какое-то варево с ячменной крупой; два раза в неделю гречневая жидкая каша; чаю рабочему не полагается, а каждый должен покупать свой по 1 р. за кирпич... Говядина дается двух сортов: соленая и свежая. Соленая отпускается с сентября по июнь месяц; она приготовляется якутами и зовется якутское мясо; а с июня свежая, но она не свежая, а вяленая, употребляемая обыкновенно в летних экспедициях... Говядина такая, что, когда откроешь бочку, в которой она привезена, то по всей казарме такой запах, такая вонь, что хоть беги вон! Повар как ни промывает, — ничего не берет: цветом синяя, противная. Великим постом давалось тоже мясо; кто не хотел скоромиться, — отпускались омули с таким расчетом, что один омуль отвечал за 2 ф. говядины; следовательно 1 омуль давался на 2 дня. Извольте тут быть сытым после такой тяжелой работы! Откажешься от омулей, — предложат гороховый суп, где, по поговорке, «крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой» («Сибирь» 1873 г. №№ 5 и 8. О дурном мясе на приисках Базанова см. также «Сибир. Газ.» 1884 г. № 8, стр. 204.).

    По словам отчета за 1875 г. витимского горного исправника, рабочим давали по-прежнему 1 ф. свежего или соленого мяса, из которого приготовлялся один обед; 2 раза в неделю давали кашу. «Но нельзя сказать, чтобы рабочий одною хозяйскою пищею поддерживал свои силы. При крайне тяжелых земляных работах и при неблагоприятных климатических условиях, одного обеда далеко недостаточно, особенно если принять в соображение, что пригоняемый из Вилюйска и Забайкальской области скот, во время прогона на значительных пространствах, при отсутствии хорошего корма, изнуряется и приходит на промысла крайне истощенным и здесь также вследствие неимения пастбищ убивается ранее наступления морозов и засаливается на круглый год. Из такой солонины не только не получается хорошего навара, но и самые порции выходят в ¹/₃ ф. (!) вследствие чего для поддержания своих сил рабочие выписывают из промысловых амбаров чай, сахар, масло, пшеничную муку и проч., и на эту добавочную пищу уходит не мало из заработной платы. Желательно улучшение пищи рабочих прибавкою по крайней мере ½ ф. мяса на ужин и отпуском чаю от хозяев» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2574, № 189-243, л. 86 об.).

    Якутский областной медицинский инспектор Проскуряков после обозрения 1875 г. приисковых больниц и между прочим посещения Иннокентиевского прииска Гинцбурга в донесении якутскому губернатору писал: «По заявлению доктора Стоянова, главная причина цинги — ничтожная питательность якутского соленого мяса, по преимуществу употребляемого на прииске Гинцбурга. Однообразие пищи, недостаток растительных пищевых веществ и преимущественно овощей производят хроническое голодание, вследствие чего вновь прибывшие рабочие делаются жертвою цинги, чему еще более способствуют неблагоприятные климатические и почвенные условия тайги и характер работ» (Арх. Витим. Горн. Упр. 1875 г. № 20, л. 4.).

    В 1876 г. окружной ревизор олекминского округа Вецель донес генерал-губернатору, что «продовольствие рабочим на золотых промыслах Олекминской системы отпускается везде одинаковое: в дневную порцию на каждого человека полагается 1¹/₄ ф. мяса соленого или свежего и для приварка в достаточном  количестве крупа, капуста или ревень, соль и стручковый перец, — последний дается по желанию; кроме того выдается квас и еженедельно два раза каша с маслом, за исключением, впрочем, приисков Базанова и Сибирякова, где порция мяса, при вышесказанном же приварочном довольствии, отпускается уполномоченным Беклемишевым весьма скудная, а именно 1 ф. соленого мяса на человека, из которого по произведенной пробе получается только 36 золот., а если при этом отбросить кости, то мяса останется не более 30 зол., что для дневной порции рабочего, при тяжелых работах, весьма недостаточно». По мнению Вецеля, следовало бы обязать всех золотопромышленников выдавать рабочим не менее 1¹/₂ ф. соленого мяса, а свежего не менее 1¹/₄ ф. Генерал-губернатор бар. Фредерикс предписал горному исправнику наблюсти за тем, чтобы это предложение было исполнено на золотых промыслах, а «в случаях отступления от принятого порядка вообще и уменьшения отпуска говядины в особенности, доносить безотлагательно» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2574, № 189-243, л. 357.). Плохое продовольствие рабочих на приисках К° Базанова в том же 1876 г., подтверждается и подполковником Грамотиным, производившим следствие о причинах волнения на этих промыслах: «Я осведомился», писал он генерал-губернатору Восточной Сибири 28 ноября 1876 г., «что минувшею весною и зимою приисковое управление, отпуская в пищу рабочим соленое мясо, нередко давало протухшее и худого качества. Мясо на промыслах есть в настоящее время двух- и трехгодовалой засолки до 3000 пуд., которое издает от себя запах и худого качества. Вообще могу сказать, что на пищу рабочих на промыслах мало обращается внимания» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2578, № 215-269, л. 19, ср. 28 об.).

    Рабочим из ссыльнокаторжных на промыслах отпускалась та же пища, что и свободным рабочим, и вот что говорится о их пище в отчете за 1876 г.: «Пища арестантам приготовлялась и отпускалась по примеру прежних лет: на завтрак, на ужин и ужин приварка не полагается, одного же фунта худосочной говядины в день на человека крайне недостаточно, вследствие чего для поддержания сил и здоровья арестантов и для поощрения их к труду было необходимо выдавать им в счет заработка масло и сахар» (Арх. Витим. Горн. Испр., дело о ссыльнокат. 1875 г., № 5 л. 129 об).

    Все эти официальные донесения не могли не обратить внимания высшей администрации Восточной Сибири на крайнюю неудовлетворительность продовольствия приисковых рабочих, и мы видели (см. выше, стр. 42), что генерал-губернатор бар. Фредерикс нашел нужным принять меры для его улучшения. На его запрос в конце 1876 г. большинство золотопромышленников изъявило согласие выдавать рабочим говядины по 1¹/₂ ф. в день на человека, вследствие чего он и приказал циркуляром от 22 апреля 1877 г. предложить золотопромышленникам выдавать рабочим говядину в этом количестве, а наблюдение за исполнением этого распоряжения возложил на горного исправника.

    Витимский исправник в мае 1877 г. разослал запрос местным приисковым управлениям о том, какие меры приняты ими для исполнения воли генерал-губернатора. Управление К° Промышленности сообщило, что прибавка рабочим мяса с 1¹/₄ до 1¹/₂ ф. в сутки может быть произведена только с разрешения владельца, почему этот вопрос будет возбужден при посещении ими приисков (Несколько позднее, в августе 1877 г., управление К° Промышленности дало знать горному исправнику, что, хотя владельцы промыслов и были на них лично, но вопрос об улучшении быта рабочих не решен ими одними, и они обещали вырешить его по приезде в Иркутск вместе с другими золотопромышленниками и тогда обобщить управлению.). Управление Прибрежно-Витимской К° отвечало, что воля генерал-губернатора им не исполнена, во-первых, потому, что не получено никакого распоряжения от уполномоченного и владельцев промыслов, а во-вторых потому, что все заготовления по содержанию рабочих произведены по смете на действующую операцию, и потому увеличить мясную порцию можно с разрешения владельцев только с начала будущей весны. Хорошо известный нам золотопромышленник Плетюхин сообщил, что циркуляр генерал-губернатора им читан и «с большим удовольствием принят к руководству. Жалею (?) об одном только», продолжает он, «что я имел смелость за 3 года вперед, т.-е. с 1875 г. или, вернее сказать, с начала разработки принадлежащих мне приисков озаботиться об улучшении быта промысловых рабочих именно настолько, насколько позволяет возможность бороться со всевозможными препятствиями к улучшению, в особенности в продовольствии. Так напр.: мяса соленого или свежего я отпускал и отпускаю ежедневно по 1¹/₄ ф. на человека, чего нигде на олекминских приисках, сколько мне известно, до получения настоящего циркуляра не бывало» (?!); чай отпускался и отпускается бесплатно и варится в артельном котле два раза в день. Исправник не оставил заявления Плетюхина без ответа и написал ему, что 1¹/₄ ф. мяса выдавалось рабочим и ранее циркуляра генерал-губернатора на промыслах КК° Прибрежно-Витимской и Промышленности с 10 сентября 1876 г., а в управлении Владимирской К° выдавалось даже 1¹/₂ ф. На вопрос о том, отпускается ли рабочим в летнее время квас, Плетюхин отвечал, что на Крещенском прииске квас заменяется чаем. В октябре 1877 г. управления КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской донесли, что с 10-го сентября рабочим выдается по 1¹/₂ ф. мяса.

    В феврале 1878 г. горный исправник донес якутскому губернатору, что до 10 сентября 1877 г., вследствие не заготовления мяса, рабочим отпускалось по 1¹/₄ ф., кроме Владимирской К°, где выдавалось по 1¹/₂ ф., с 10-го же сентября, согласно циркуляру генерал губернатора, золотопромышленники разрешили отпускать по 1¹/₂ ф. мяса, что всеми ими исполняется. До пригона рогатого скота на приисках К° Базанова и Сибирякова давалась рабочим солонина, а потом в продолжение всей операции выдавалось свежее мясо. В приварок отпускались капуста, крупа, соль. В продолжение лета парился квас (Арх. Вит. Горн. Испр. 1877 г. № 32.).

    В марте 1878 г. якутский губернатор потребовал сведений о том, в какое время и в каком количестве рабочие продовольствуются соленым мясом. Витимский горный исправник отвечал, что в Прибрежно-Витимской К° рабочие получали соленое мясо с 10-го сентября по 1 ноября 1877 г. «вследствие невозможности сохранить в это время от порчи в большом количестве свежее мясо и за неимением подножного корма для рогатого скота. Затем соленое мясо будет, отпускаться в продолжение мая месяца до пригона скота подрядчиком». В К° Промышленности ежедневно на 1 ф. свежего мяса выдается ¹/₂ ф. соленого, кроме апреля и мая месяцев, в которые до пригона скота выдавалось на ¹/₂ ф. свежего 1 ф. соленого. На Крещенском прииске Плетюхина, с пачала операции выдавалось свежее мясо, что будет продолжаться до 1 июня, а затем до пригона скота будет даваться соленое пополам со свежим. На промыслах Бодайбинской К° мясо выдавалось на половину соленое и на половину свежее, на остальных же промыслах свежее мясо отпускалось рабочим круглый год. В это время, по словам исправника, во всей системе выдавалось рабочим по 1¹/₂ ф. мяса.

    В отчетах о золотопромышленности Восточной Сибири находим следующие сведения о продовольствии рабочих. По отчету за 1879 г. рабочие получают в месяц яричной муки «по потребности», крупы 7¹/₂ ф., мяса 1 п. 5 ф., соли — сколько потребуется; по отчету за 1881 г. полагалось муки или печеного хлеба 3 пуда, крупы 10 ф., мяса 1 п. 5 ф., масла ½ ф., сала ¹/₂ ф., соли 4-5 ф. («Горн. Журн.» 1882 г. № 9, стр. 375.). По отчету 1882 г., муки яричной в Витимской системе 2¹/₂—3 п., в Олекминской 2¹/₄ до 2¹/₂ пуд., крупы в Витимской системе 10 ф., в Олекминской 7-10 ф., мяса во всем округе 1 п. 5 ф., в Витимской системе ¹/₂ ф. масла и ½ ф. сала, в Олекминской 1 ф. масла, соли 4-5 ф. («Прилож. I к вып. I Сбор. глав. докум.» т. VII, стр. 16.). В отчетах за 1883-84 гг. добавлено, что сверх этого полагались в приварок еще квашеная капуста и лук, перец и лавровый лист, а на некоторых приисках для питья рабочим) приготовлялся квас (Дела Горн. Деп.). По сведениям, сообщаемым Аврамовым (1884 г.), Разночинцы первого разряда (нарядчики и ремесленники) получали ржаной муки 2 пуд., пшеничной 20 ф., второго разряда (старосты артельный и конюховский, промывальщики, старшие конюхи и некоторые ремесленники) 2 п.10 фун. ржаной и 10 ф. пшеничной; рабочие только ржаной 2 п. 10 ф.; мяса разночинцы получали 1 п. 5 ф., рабочие 30 ф. (?), крупы все по 10 фун., масла разночинцы первого разряда 3 ф., второго разряда 2 ф., рабочие 1 ф., соли все по 4 ф., чаю фамильного разночинцы первого разряда 1 ф., разночинцы второго разряда 1 ф. кирпичного, а простым рабочим чаю не полагалось (стр. 103). По отчету горного исправника Олекминской и Витимской систем 1885 г. рабочие получали мяса свежаго или пополам с соленым от 1¹/₂ до 1³/₄ фун.» максимальное количество давалось разве разночинцам); в приварок отпускали соленую капусту (Ср. Памят. книж. Якут. обл. на 1891 г.», стр. 112.).

   Г. Калагеорги в своем донесении генерал-губернатору (1882 г.) говорит о пище приисковых рабочих следующее: «количество продуктов на всех приисках положено одинаковое, за исключением только двух небольших приисков, где мяса дается по 1¹/₄ ф. в день и, взамен кваса, полагается по ¹/₂ ф. кирпичного чая. Почти везде есть заготовления квашеной капусты и других овощей. Но продовольствие рабочих, вследствие отсутствия порядка в приготовлении пищи и в выдаче ее рабочим, нельзя признать удовлетворительным. На больших приисках пища приготовляется в общем котле и разносится рабочим в котелках в казармы; варится пища не па всех, а только на желающих, остальные же получают провизию на руки и готовят сами себе, причем холостые обыкновенно пристраиваются к семейным; на некоторых же приисках все без исключения получают один раз в день положенное количество продуктов на руки и приготовляют пищу по своему усмотрению. На каждом прииске рабочие выбирают артельного старосту, который получает провизию от материального и затем приготовляет пищу совершенно бесконтрольно». «Опыты, произведенные местным врачом на одном прииске» (Рабиновичем), «доказали, что из отпускаемых управлением полутора фунтов мяса рабочие въ действительности получают только 55 золотников». Выдача провизии на руки рабочим «влечет за собою весьма вредные последствия: мясо проигрывается в карты, продается или меняется на водку, и очень многие не обедают, а питаются чаем с хлебом и маслом, благо последнее дается в долг. При рассмотрении расчетных листов поражает количество забираемого рабочими масла: большинство съедает до 15 ф. в месяц. Подобного рода пища, состоящая только из чая, хлеба и масла, при отсутствии овощей и мяса, не может удовлетворять условиям правильного и здорового питания, а потому не удивительно, что цинготная болезнь составляет обыкновенное на приисках явление. Некоторые из золотопромышленников желали завести у себя довольствие рабочих всем вместе и давать горячую пищу два раза в день; с этою целью устроены столовые; по осуществлению этих благих намерений помешало нежелание самих рабочих. Предпочтение ими ныне существующего порядка понятно: одни, получая на руки продукты и пристроившись к семейным, в состоянии разнообразить пищу и даже, покупая мясо у товарищей, улучшить ее; другие же видят в нем одно из средств для удовлетворения своих дурных инстинктов» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2765 № 37-30, л. 38-40.).

    Бывший начальник иркутского горного управления Карпинский в своем докладе в Восточно-Сибирском отделе Географического Общества в 1886 г. говорит: хлеба рабочим «дается, сколько хотят и всегда свежего, потому что все, что испечено, съедается в один день; мяса отпускается достаточно и довольно хорошего качества; затем дается каша 2 раза в неделю, кирпичный чай и квас. Хотя в общем пища довольно питательная, но рабочие жалуются на однообразие. На одном из приисков, вместо свежего мяса, которое там очень легко сохранять, так как почва мерзлая, дают солонину и не дают кваса. Хозяин прииска уверяет, что ему трудно доставить свежее мясо, хотя нужно заметить, что его прииск один из самых ближайших к Бодайбинской резиденции, а другие, более отдаленные, имеют возможность кормить рабочих свежим мясом. Квас с этого прииска изгнан потому, что хозяин находит его вредным для желудка рабочих (!), а потому они пьют грязную воду из Бодайбо... На других приисках везде дают квас, однако же никто от этого не страдает»; необходимо устранить крайнее однообразие пищи; «напр., почему бы не давать иногда, вместо мяса, рыбу (Автор одной позднейшей газетной статьи говорит, что в посты допускалась, по желанию рабочих, такая замена. «Сиб. Вест.» 1892 г. № 51.), не употреблять приправ, как горох, хрен, картофель; да если бы даже содержание рабочих и было от этого дороже, так ведь не мешает на это пожертвовать, потому что жалобы промышленников на дороговизну рабочих не основательны, и непомерная стоимость их чисто фиктивная» («Извест. Восточ. Сиб. Отд. Геогр. Общ.», т. 17, 1886 г. № 3-4.).

    Чтобы дополнить пищу, получаемую от золотопромышленников и сделать ее более разнообразною, рабочим приходится брать немало припасов из приисковых лавок. Так в К° Промышленности в операцию 1887 г. из всей суммы заработанных рабочими 638.640 руб. слишком 100 т. р., т.-е. почти шестая часть, пошла на выписку съестных припасов (Арх. Канц. Иркут. Генер. Губ. 1887 г. № 611, л. 39.), в 1888 г. 113.498 руб. и в 1889 г. — 102.437 р., что в среднем составляло по 63 р. на годового рабочего или более 14% заработка (считая заработок вместе с подъемным золотом). В Яково-Николаевском Т-ве, по сведениям за два года (1888 и 89), значится отпущенных припасов на 18.231 руб., что по числу 173 годовых рабочих составит в среднем по 105 руб. на каждого или 29% заработка. «Основываясь на приведенных данных», говорит г. Михайлов, «и имел в виду, что в К° Промышленности, как самой богатой, содержание рабочих отличается отпуском значительного количества приварочных продуктов, как то: капусты, картофеля» (в 1887-89 гг. было отпущено в среднем на человека по 1¹/₄ ведра капусты), «и вообще лучшим продовольствием, надлежит придти к тому выводу, что в силу особых климатических условий, норма довольствия, установленная ныне на приисках, является недостаточной, при чем главнейший недостаток... заключается в малом количестве жировых веществ». «Хотя при посещении приисков г. генерал-губернатором», говорит г. Михайлов, «пища в общих котлах найдена на вкус достаточно хорошей, но она оказалась жидкой и, следовательно, мало питательной».

    Каковы бы ни были недостатки продовольствия рабочих в последнее время, нельзя не признать, что в нем все-таки произошло значительное улучшение сравнительно с первой половиной 70-х годов.

    Очень важное наблюдение сделано было доктором Малиевым в начале 80-х годов: на основании научных данных гигиены он показал, что в пище рабочих слишком мало жиру. Это видно и из того, что рабочие берут из лавок на свой счет большое количество коровьего масла. Напр., в Малопатомском Т-ве в операцию 1878-79 г. 450 рабочих в течение года взяли 990 пудов, да кроме того хозяйского масла было израсходовано на них 200 пуд. (больше, чем полагалось); таким образом па каждого рабочего приходилось 1¹/₂ ф. хозяйского и 7¹/₃ ф. на книжку в месяц (фунт масла стоил 40 коп.). В том же году в Ленском Т-ве на каждого рабочего пришлось более ¹/₂ ф. хозяйского и по 6¹/₂ ф. масла, купленного самими рабочими, в месяц. Кроме масла, рабочие брали также сахар и чай. В Малопатомском Т-ве в 1878-79 г. пришлось на каждого рабочего в месяц сахару 4²/₃ ф., чаю несколько менее одного кирпича (кирпич около фунта весом); в Ленском Т-ве сахару 4¹/₂ ф., чаю несколько более ¹/₂ ф. На основании своих наблюдений доктор Малиев пришел к выводу, что следовало бы рекомендовать золото промышлеввикам выдавать рабочим по 8 ф. масла, по 5 ф. сахару и по 1 ф. чаю в месяц на человека («Сборн. сочин. по судеб. медиц.» 1881 г., т, III, стр. 113.); к сожалению, на указание г. Малиева относительно необходимого количества масла высшая администрация, которой была хорошо известна его статья, не обратила внимания, а между тем, оно нисколько не было преувеличено: мы видели, что, по словам г. Калагеорги, рабочие потребляли даже до 15 ф. масла на человека в месяц.

    На эту потребность рабочих в жировых веществах обращали еще ранее внимание и другие компетентные лица. Так в первой половине 70-х годов один из приисковых управляющих Олекминского округа писал: «Нигде не случалось мне видеть и слышать, чтобы рабочие люди так нуждались в масле, как здесь. Масло для них, кажется, более необходимо, чем мясо, — особенно соленое... Потребность в масле является уже не прихотью, а необходимостью, которая всего нагляднее выражается в том, что рабочие, преимущественно якуты, съедают с хлебом остатки сальных свечей, которые выдаются им для работ в ортах. Сахар так же, как и масло, и по тем же самым причинам, составляет для рабочего не одно лакомство, но и насущную потребность для надлежащего питания его организма (Аврамов. «Очерк золотопромышленной Олекмы». Барн. 1884 г. стр. 112.). На недостаток жира в пище рабочих указывает и автор статьи в «Сибирском Сборнике» 1889 г. Он полагает, что получаемого рабочим содержания «было бы достаточно для одинокого, здорового человека, если бы мясо, доставляемое на эти прииски, было надлежащего достоинства; но так как оно в большинстве бывает очень сухое, то недостаток в нем жира, потребного для организма рабочего, занятого исключительно мускульной работой, приходится восполнять маслом, которое и  приобретается в счет заработной платы из приисковых амбаров. Хлеба же всегда хватает, если только рабочие им не торгуют и не сбывают спиртоносам и якутам» («Сибир. Сборн.» 1889 г., вып. 2, стр. 31.).

    По моим личным наблюдениям в 1891 г. рабочие получали хлеб обыкновенно вполне хорошего качества и в достаточном количестве, но похлебка нередко бывала недостаточно наварною; относительно мяса нужно не забывать, что 1¹/₂ ф. выдавалось вместе с костями, и что иногда вместо мяса выдавались потроха, хотя, как вам говорили, в количестве, несколько превышающем 1¹/₂ ф. Солонина бывала не всегда свежая, по крайней мере присутствуя при раскупоривании ее на главном стану Бодайбинской К°, я чувствовал неприятный запах; если было справедливо уверение управляющего, что это свежая кяхтинская солонина, то остается думать (такие случаи мы видели выше), что для ее доставки употребляются какие-либо нечистые, напр., омулевые, бочки (хотя, быть может, это просто отговорка). Указания доктора Малиева и других на недостаточное количество жиров в пище я нашел совершенно справедливым: рабочим приходилось покупать в приисковых магазинах 10-15 ф. масла в месяц. На главном стану К° Промышленности я нашел хороший хлеб, хотя хуже, чем на Воронцовской пристани. Мне сказали здес, что из 1¹/₂ ф. говядины с костями приходится чистого мяса золотников 60. Рабочие, — особенно семейные, — берут мясо на руки, но так как многие из них потом все-таки желают получить и сваренную похлебку или щи, то приходилось варить на большее количество людей, чем осталось не взятых порций мяса; вследствие этого, по единогласному показанию как приискового управления, так и рабочих, горячее кушанье выходит мало наварным. На Ивановском прииске Прибрежно-Витимской К°, вследствие дальнего расстояния работ от казарм, приходится возить горячее кушанье к шахте. Я слышал от одного золотопромышленника, что на приисках К° Базанова, Немчинова и Сибирякова прежде были так дурно устроены погреба, что от них шел страшный запах; хотя их покрывали снегом, но мясо в них портилось. На промыслах этой К° доктор сам мне рассказывал, что однажды он признал годною партию мяса в несколько тысяч пудов, которое издавало запах; хотя он и находил, что мясо это потеряло всякую питательность, но «жалко было бросить», и он считал, что употребление его не принесет прямого вреда; по словам доктора, оно сошло вперемежку с другим мясом.

    Относительно стоимости продовольствия рабочих мы имеем следующие сведения. На приисках Ф. Базилевского стоимость содержания рабочего в день (вместе с винною порциею) равнялась в 1877 г. — 47 коп., в 1878-79 гг. — 54 к., в 1880 г. — 70 к., в 1881 г. — 1 р., в 1882 г. — 90 к., в 1883 г. — 82 к. На Романовском прииске Малопатомского Т-ва стоимость содержания рабочего в день равнялась в 1880 г. — 58 к., в 1881г. — 67 к., в 1882 г. — 87 к., в 1883 г. — 86 к. (Материалы, сообщенные Л. Ф. Пантелеевым). В Прибрежно-Витимской К° стоимость содержания рабочего в сутки равнялась 1881 г. — 66 к., в 1882 г. — 72 к., в 1888 г. — 69 к., в 1884 г. — 76 к. (Материалы, сообщенные г. Субботиным.). Аврамов в своей книге (1884 г.) определяет приблизительно стоимость содержания в день разночинца 1-го разряда в 73 к., разночинца 2-го разряда в 67 к., простого рабочего в 57 к. («Очерк золот. Олекмы», стр. 103.). В 1890 г., как видно из записки г. Михайлова, стоимость суточного пищевого довольствия рабочего равнялась на промыслах Демидовой — 59 к., на промыслах Базилевскаго — 61 к., в Ленском и Яково-Николаевском Т-вах по 70 к., в КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской — 72 к., в Бодайбинской К° — 85 к.; таким образом средняя стоимость суточного довольствия рабочих равнялась 70-ти коп.

    Для приема припасов и приготовления пищи рабочие выбирали артельных старост. В контрактах мы встречаем относительно этого еще следующее постановление. В контракте К° Промышленности 1887 г. сказано: «вся хозяйственная часть, заключающаяся в принятии из промысловых амбаров припасов и приготовлении для нас пищи, возлагается на избранных нами из своей среды, так называемых, артельных старост, кашеваров, хлебопеков и квасоваров, которые содержатся па счет компаний, и из которых первому, т.-е. артельному старосте, доверяем мы соблюдать наши интересы, и в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств и недоразумений, касающихся всей команды, он обязан заявлять о том претензии и объяснять таковые промысловому управлению вместе с другими избранными собственно на этот предмет тремя лицами. Собираться же толпою ни в каком случае мы не должны, — и за всякое сборище, нарушающее тишину и спокойствие, подвергаемся законной ответственности по уложению о наказаниях, как за нарушение порядка. Всякая толпа, собравшаяся с целью переговоров с управлением более 10 человек, считается за сборище бунтовщиков или за сборище с неблагонамеренною целью» (То же в договоре Бодайбинской К° 1890 г. В контракте Малопатомского Т-ва 1880 р. сказано: «приготовлять пищу на каждые 200 человек должен один кашевар на счет управления».). По свидетельству местного наблюдателя, «почти везде, где рабочие живут на хозяйских харчах, существует общий котел... После звонка на обед рабочие или их жены отправляются в «кашеварку», где получают обед, и уносят в свои помещения. Ужин не готовится, и рабочие или оставляют часть из полученного на обед, или запасаются продуктами из приисковых амбаров» («Восточ. Обозр.» 1894 г. № 132.).

    На промыслах Олекминского округа рабочие не всегда получают хозяйское содержание: в 1891 г. я встретил золотопромышленника Олекминской системы Полевого, который выдавал на продовольствие рабочим деньгами, если не ошибаюсь, по 56 к. Аканак-Накатамиикое Т-во по договору 1886 г. также предоставляло себе право перевести рабочих на их содержание («Если управление найдет выгодным в видах своих и наших интересов устроить на приисках, резиденциях и проч. пунктах, чтобы мы состояли на своем собственном харчевом содержании, то мы против этого спорить и прекословить не должны, а обязаны выполнить условие управления, но с тем, чтобы все потребные продукты для нашего продовольствия были готовы при требовании их в условленное сим договором время и в потребном количестве, за каковые мы обязаны уплачивать по существующим в районе ценам по утвержденной таксе».). С операции 1892-93 г. Ленское Т-во перевело всех своих рабочих на собственное их содержание, при чем к рабочей плате было прибавлено по 50 к. на поденщину взамен хозяйского продовольствия. В 1890 г. Ленскому Т-ву обошлось продовольствие каждого рабочего в 70 к., но вероятно вместе с винными порциями. Так как К° обязывается и по позднейшим контрактам выдавать каждому рабочему но одной порции, стоимость которой равняется до 10 к., то следовательно К° обсчитала каждого рабочего на 10 к. в день. «Рабочим выданы кроме расчетных книжек еще припасные, по которым они могли получать от старосты ежедневно мясо, хлеб, соль, капусту и крупу, а также овощи по доставке их. Каждый отпуск отмечается у старосты в книге и в книжке у рабочего, которая и остается у него. В конце месяца подсчитывается стоимость взятых припасов, согласно ценам, обусловленным контрактом, и вносится в расчетную книжку. Не возбраняется покупать припасы у вольных продавцов. Для варки пищи управление назначило на каждый № казармы по одной кашеварке. Оказалось, по сведениям, сообщаемым управлением Ленского Т-ва, «что рабочие при собственных харчах сократили количество ржаного хлеба с 4 ф. до 2³/₄, а количество мяса увеличили с 1¹/₂ до 2 ф. При лучшем питании рабочие редко расходуют на перечисленные припасы более 12-13 руб.» (?) «на человека (приисковые рабочие выписывают еще обыкновенно ежемесячно 8 ф. масла топленого, 5 ф. сахару, 10-20 ф. крупчатки и ¹/₂ ф. кирпича или ¹/₂ ф. чаю), варят они пищу артелями в несколько человек. Процент больных за 2 года не только не увеличился», если справедливо показание приискового управления, «но даже несколько сократился: особенно незначителен был процент цинготных» («Вестн. Золотопр.» 1895 г. № 7, стр. 128. В контракте указывалось, по каким ценам, утвержденным исправником, рабочие могут приобретать из амбаров Т-ва следующие главные припасы: ржаной хлеб, мясо, крупу гречневую и ячневую, коровье масло, кирпичный чай, капусту и соль. В контракте оговорено, что, если за каким-либо из рабочих состоит долг, то управление имеет право отпускать должнику только хлеб, мясо, соль и чай.).

    Перевод рабочих Ленского Т-ва на свое содержание первое время вызвал с их стороны протест, но потом, по свидетельству местного наблюдателя, «они вскоре привыкли к новому порядку и, если жалуются, то не на самый принцип реформы, а на то, что от заработков у них мало остается». Автор цитируемой статьи объясняет это большими штрафами, установленными в Ленском Т-ве («Восточн. Обозр.» 1896 г. № 22.), но мы видели, кроме того, что перевод на денежный паек, в замен пищевого, был произведен на невыгодных для рабочих основаниях.

    В одной газетной статье (1894 г.) есть известие, что в Олекминской системе, кроме Ленского Т-ва, «почти на всех мелких промыслах рабочие переведены года 2 тому назад на свое содержание» («Восточн. Обозр.» 1894 г. № 132.). Между тем в официальных данных о золотопромышленности в Восточной Сибири в 1895 г. сказано, что в этом году в Ленском горном округе рабочие находились на своем содержании только на приисках Ленского и Малопатомского Т-в («Вестн. Золот.» 1897 г., стр. 82.).

    По поводу перевода рабочих на свое содержание автор статьи в «Восточном Обозрении» говорит: старые таежники «нападают на перевод рабочих на свое содержание...; здесь, как и во всяком деле, есть свои выгодные и невыгодные стороны... рабочему иногда приходится терпеть от злоупотребления стряпок и переплачивать на некоторых продуктах, поставкою которых не занимается управление, как, напр., на овощах, молоке и проч.; правда, управление содействует тому, чтобы частные торговцы привозили на продажу рабочим рыбу, овощи и прочее, но в общем еще далеко до правильно организованного базара, и цены часто колеблются. Впрочем, последнее. имеет крайне относительное значение: очень часто цены на предметы, заготовляемые товариществом, бывают ниже в вольной продаже, чем по подрядам. Во всяком же случае несомненно, что рабочие, умеющие вести свое домашнее хозяйство, пользуются, при новых порядках, более разнообразною пищею, чем прежде. Наконец против новой системы делают еще такое возражение: рабочий, пропив все свои деньги, идет на работу полуголодный или питается одним чаем с хлебом» («Восточн. Обозр.» 1895 г. № 23.). Во всяком случае, когда, после издания закона 1895 г. о найме рабочих на золотые промысла, многие золотопромышленники Ленского горного округа перевели рабочих на собственное их продовольствие, то это новело к последствиям, печальным не только для рабочих, но и для золотопромышленных КК°.

    За продовольствие женщин, не занятых хозяйскою работою на прииске, производится определенный вычет.

    В договоре К° Промышленности 1870 г. сказано: «Если кто из нас будет следовать, с согласия доверенного, на прииски с семейством, т.-е. с женою, то должен все расходы по содержанию ее принять на свой счет, по явке же на прииски жены наши непременно должны исполнять какую-либо работу по силам своим, как-то: мытье полов и белья, шитье рубах и шаровар и проч., задолжаться в помощь поварам, хлебопекам, кашеварам и квасоварам непременно как в будничные, так и табельные дни, получая за то плату по усмотрению промыслового управления и содержание наравне с прочими чернорабочими людьми, а если кто из жен наших будет уклоняться от назначенных управлением работ, то с таковых удерживает К° по 8 р. с. в месяц на содержание и проч. или тотчас же высылает с прииска, чему мы, мужья, прекословить не должны». По договору той же К° 1874 г. с неработающих женщин за один хлеб назначен вычет по 7 р. 50 к. в месяц, а с детей половину. Женщины или дети, привезенные без согласия управления, могут быть высланы с приисков в первое жилое место (По договорам 1878 и 83 гг. — на счет рабочих.). Вычет за хлеб по договорам 1878 и 83 гг. повышен до 9 р. [за детей половину] (То же по договорам Бодайбинской К° 1880 и  83 г.; по договору 1884 г. вычет 10 р.). По договору КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской 1887 г. «строго воспрещается» рабочим «брать с собою на промыслы без письменного разрешения, прописанного в расчетном листе, свои семейства, т.-е. и жен, и детей, а в особенности посторонних женщин, а потому все семейства, прибывшие с нами, рабочими людьми, на пристань Виска без письменного разрешения, не могут быть пропущены на промыслы КК° и немедленно должны возвратиться обратно, а рабочий, приведший семейство, безотговорочно должен следовать к месту работ». Вычет за один хлеб назначен с женщин 25-30 к. в день, с детей половина (Сходно с этим по договору Бодайбинской К° 1890 г. назначен вычет 30 к. со взрослых женщин и 15 к. с детей.). По договору К° Арендаторов 1875 г. рабочим ставилось непременным условием не приводить с собою на прииски жен и детей, «в особенности жен приватных»; привод жен и детей допускался только с согласия доверенного или приискового управления; за их содержание вычет производился по стоимости припасов; по договору Аканак-Накатаминского Т-ва 1886 г. вычет за один хлеб незанятых в работе женщин назначен по 12 р. зимою и 9 р. летом в месяц; «если же кто из этих женщин вовсе будет отказываться или уклоняться от работ, соответственных их полу и здоровью, то управление имеет право, сверх немедленного выдворения таких женщин с приисков без мужей, подвергать самих мужчин единовременному штрафу в 25 р. (!); мужья и содержатели не в праве претендовать и в особенности просить расчета и увольнения с приисков». По договору Базилевского 1876 г. вычет за содержание не нанятых женщин назначен по 30 к. (за детей половину), при чем женщины не должны отказываться от работы, если того потребует управление, под страхом штрафа на общем основании, который записывается тому, на чей счет относится содержание женщины; приведенных без разрешения управление может выслать до первого жилого места с вычетом по 5 р. с каждой; по договору Базилевского 1878 г. вычет за содержание неработающих женщин повышен до 40 к. В договорах Ленского Т-ва 1890, 91 и 94 гг. сказано: «Если бы кто-либо из нас, рабочих, получил разрешение привести с собою свою семью, то мы обязуемся посылать в работу пришедших с нами женщин или взрослых дочерей за плату», определенную в контракте и указанную нами выше. За уклонение от работ без уважительных причин налагался штраф: по договорам 1890-91 гг. в размере 1 р. 50 к. за каждый раз, а по договору 1894 г. — 2 р. По договору 1891 г. летом с женщин производится вычет на квас по 2 р. в месяц; по договору 1894 т. вычет этот делается в продолжение 4 месяцев. В записке г. Михайлова (1890 г.) есть указание, что вычет с неработающих женщин (по 40 к. или по 30 к. за один хлеб) производится и в том случае, если они не берут хлеба при том стоимость хлебного пайка менее 30 к. (Арх. Витимск. Горн. Испр., дело 1889 г. № 6, л. 312. По контрактам рабочим воспрещалось приводить с собою на прииски и животных под угрозою вычета. Так по договору К° Промышленности 1983 г. за приведенную собаку управление могло вычитать по 3 р. в месяц или истребить ее; по договору Базилевского 70-х и 80-х гг. за собак и других животных назначен вычет в 5 р.).

    Говоря о пищевом довольствии рабочих, мы не упоминали еще об отпуске им винных порций.

    В договорах К° Промышленности 1874 и 78 гг. «подача винных порций как на приисках, так и на резиденциях и других пунктах, предоставляется усмотрению управления; рабочие же требовать их не имели права (Сходно с этим и в договоре той же К° 1887 г., Бодайбинской К° и во многих других договорах. То же и в проекте нормального контракта, составленном Винниковым 1874 г.; по этому проекту обязательная выдача винной порции устанавливалась лишь после экстренных работ.). По договору Аканак-Накатаминского Товарищества 1886 г. устанавливается в таких же выражениях необязательность выдачи винной порции, но вслед затем сказано: «управление выдает нам две порции в неделю — четверг и воскресенье. Исполнившие же уроки со старанием получают винную порцию» (В договоре Малопатомского Т-ва 1880 г. сказано: «выдача нам винных порций зависит вполне от управления, но должна быть производима здоровым из нас не менее 4 раз в месяц по одной сотой ведра каждому, в случае же болезни или проступков кого-либо из нас управление порцию эту может не давать».). В договоре Ленского Товарищества 1890 г. уже устанавливается ежедневная обязательная выдача ¹/₁₀₀ водки, но сделана оговорка, что управление может лишить порции в виде наказания или штрафа за мелкие проступки, а также за недоработку урока. Рабочие были обязаны заявить в начале каждого месяца о том, будут ли они пить порцию или нет; в последнем случае вместо водки записывалось по 10 к. за каждую порцию. Напротив по договорам 1891 и 94 гг. той же К° за не выпитые винные порции никакой особой платы не полагалось, и водка на отлив не отпускалась. После перевода рабочих на собственное продовольствие управление Ленского Т-ва обязывалось ежедневно отпускать им бесплатно по ¹/₁₀₀ ведра водки в день на каждого мужчину; кузнецы же, слесаря, промывальщики, мазилки при машине, свальщики, хлебопеки и повара должны были получать, как и по договору 1891 г., по ²/₁₀₀ ведра в сутки. Если оказывалось, что в течение недели рабочий добывал более урочного количества песков, то за выемку этих старательских песков ему полагалось по ¹/₁₀₀ водки на каждую половину урока.

    Относительно того, в каком количестве действительно выдавалось рабочим вино приисковыми управлениями, мы имеем следующие сведения. В докладе олекминского горного исправника 1873 г. он говорит: винные порции отпускались не в праздничные только дни, а и в будни в случае дурной погоды, но все-таки они выдавались не часто. На некоторых приисках вино употребляли для усиления количества выработки и давали винные порции за исполнение старательской работы (В том же отчете исправник говорит: «Произведенные мною в минувшую операцию следствия, а особенно происшествие, случившееся на прииске К° Арендаторов, доказали, что поводом к преступлениям со стороны рабочих служило большею частью пьянство, усиливавшееся вследствие отпуска на некоторых приисках старательских порций, а потому, в виду устранения этих беспорядков, я предписал выдачу эту немедленно прекратить, заменив ее или возвышением платы за такие работы, или отпуском вместо водки сахару, масла и табаку. Мера эта оказалась мало полезною». Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2500, № 130-184, л. 8, 10, 85.). В отчете за 1874 г. горный исправник также упоминает о «скупости в выдаче винных порций», что подтверждает и офицер, заведовавший ссыльнокаторжными (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2566, № 206-152; л. 54. Арх. Витим. Горн. Испр, дело 1873 г. № 19, л. 110.); якутский областной медицинский инспектор, обозревавший в 1875 г. приисковые больницы, считал необходимым введение «учащенной и увеличенной винной порции» (Арх. Ватим. Горн. Испр., 1875 г. № 20, л. 6.).

    Так как высшую администрацию беспокоило усиление тайной продажи вина спиртоносами, то учрежденный бар. Фредериксом в конце 1876 г. комитет для обсуждения различных беспорядков на промыслах и мер к их устранению, поднял, между прочим, вопрос о том, «не следует ли установить ежедневную выдачу винных порций пріисковым рабочим, в каком размере и на чей счет», и в случае установления порций на счет золотопромышленника, — чем заменить их для рабочих, не пьющих вина. Большинство золотопромышленников и их уполномоченных, которым были разосланы поставленные комитетом вопросы. высказалось за подачу винных порций по ¹/₁₀₀ ведра каждому рабочему на счет золотопромышленника, с заменою для непьющих выдачею порций соответственной стоимости масла, сахара и чаю, но только одни из этого большинства предлагали установить выдачу порций ежедневно, а другие — по усмотрению приисковых управлений. Вследствие этого в циркуляре 22 апреля 1877 г. бар. Фредерикс потребовал отпуска «достаточных для поддержания сил винных порций, в особенности в ненастное время», причем, следовательно, не были точно определены ни размер порций, ни время их выдачи («Ирк. Губ. Вед.» 1877 г. № 34; Сборник Стрекаловского, I, 142-149.).

    На запрос витимского горного исправника в конце мая того же года приисковым управлением о том, что сделано для исполнения этого циркуляра, Т-во Владимирской К° ответило, что постоянно подает винную порцию два раза в неделю, но если рабочие перемокнут или устанут, то подается винная порция сверх положения. Управление Прибрежно-Витимской К° заявило, что увеличение винной порции может быть начато, с разрешения владельцев, только с начала будущей весны. Плетюхин ответил, что винные порции подаются ежедневно по ¹/₁₀₀, а иногда, смотря по заслугам, месту работ и погоде, — по 2 и 3 раза в день. «Подачу винных порций я, по крайнему разумению, сделать обязательной для себя, хотя бы в счет платы рабочего, считаю в принципе вредным для всяких дел, а золотопромышленных в особенности, не потому, что я желал бы отвергать ежедневную подачу, а потому, что вино — такон продукт, что им» (т.-е. лишением его) «можно наказать рабочего. Когда же рабочий знает, что ему, хотя бы и за его же деньги (8 или 10 к. найдет каждый) золотопромышленник должен дать вина, то большинство из них, ежели только не все, привьют к себе леность и праздность, признаки которых проявляются уже и теперь. Кроме того обязательная выдача винных порций может создать широкое поле для глумления рабочего над золотопромышленником или его управляющим: тогда рабочий может и отдыхать, сколько захочет, и работать на столько нерадиво, на сколько ему заблагорассудится». Порции отпускались Плетюхиным на его счет, а непьющих водки на Крещенском прииске летом 1877 г. было только 2, которые, взамен водки, получали из приисковых запасов по своему желанию. Управление Бодайбинской К° сообщило, что вследствие циркуляра генерал-губернатора оно определило подавать ежедневно во время работ винную порцию по ¹/₁₀₀, а непьющим заменять ее сахаром или маслом. Управление К° Арендаторов заявило, что, хотя им и сделано распоряжение «записывать в листик рабочим за не выпитые порции по 20 к. за каждую», но рабочие постоянно выпивали их (Арх. Витим. Горн. Испр. дело 1877 г. № 32.).

    Г. Калагеорги в своем донесении (1882 г.) говорит: «Количество винных порций в контрактах не определяется, и везде выдача водки предоставляется усмотрению приискового управления. На некоторых приисках водка выдается только по праздникам, табельным дням и в дурную погоду; на других — 3 раза в неделю; на тех же, где водка служит приманкой краденого золота, количество винных порций не определено; там пьют ее больше, чем следует... Количество выдаваемой рабочим водки, несмотря на то, что оно в последние годы увеличено, все же недостаточно: мне кажется, что рабочему человеку необходимо хоть раз в день выпить рюмку водки. Увеличение числа порций может быть отнесено даже на счет самих рабочих, но только по действительной их стоимости; теперь они все равно ежедневно пьют водку, но платят за нее в 10 раз дороже». «Всеми признано, что страсть к пьянству составляет одну из самых главных побудительных причин золотокрадства, а потому казалось бы, что интерес владельцев приисков должен вызывать постоянную с их стороны заботливость об устранении пьянства: необходимо было бы точно определить количество выдаваемой рабочим водки, а главное — установить правильный порядок выдачи ее. Между тем на эту часть хозяйства не обращается ни малейшего внимания. Водка выдается не в определенное время, а как придется; на право получения порции водки выдаются записки разными служащими; по этим запискам составляются ведомости о расходе водки, контроля почти не существует. Записки в руках рабочих служат ходячей монетой: чарка стоит 1р.; на них играют в карты и скупают один у другого золото (В К,° Промышленности, где водка давалась на отлив и в половине 90-х гг., можно было покупать купоны на водку у рабочих даже по 20 к. «сотка». «Вост. Обозр.» 1894 г. № 129.); женщинам также полагается водка, и темъ из них, которые не желают пить, выдается на руки (на отлив), а они продают рабочим». Винное хозяйство, по мнению г. Калагеорги, требовало серьезных изменений: «записки па право получения водки, служащие ходячей монетой, отнюдь не должны быть допускаемы, точно так же, как и выдача на отлив женщинам и всем непьющим; этим последним водка может быть заменена денежной платой по стоимости ее. Вообще водку могут получить только те, кто ее пьет, торговля же ею должна быть устранена» (Арх. Ирк. Горн. Управ. К. 2765, № 37-301.). По словам горного исправника Олекминской системы в отчете за 1884 г., «винные порции рабочим подаются в воскресные и табельные дни, в сырую и ненастную погоду, при занятиях в сырых местах и при сдаче отработанных уроков от одной до двух сотых ведра в полугаре на каждого рабочего в сутки. За старательские же работы, кроме положенных порций, выдавалось денежное вознаграждение». По отчету горного исправника Олекминского округа 1885 г., женщинам винные порции выдавались по ¹/₁₀₀ по воскресным и табельным дням.

    Золотопромышленники Олекминской системы, в замечаниях на иркутскую редакцию проекта о найме рабочих на промысла (1887 г.), говорят: «По отчетам промысловых управлений известно, что средним числом на рабочего в месяц выходит спирту от 14 до 15 сотых ведра, что и составит почти по ¹/₁₀₀ водки в день на рабочего, причем выдача винных порций производится, сообразуясь с добросовестностью и трудностью исполнения работ, а некоторым назначается даже до ³/₁₀₀ в день; рабочим же, находящимся па легких надворных работах, водка подается только по воскресеньям и дням праздничным и табельным». Тем не менее золотопромышленники восстали против устанавливаемой проектом обязательной подачи винных порций, находя это вредным, но не подкрепляя своего мнения никакими доказательствами. Совершенно неудобным находили они и дозволение отпуска рабочим водки на счет рабочих, «во-1-х, потому, что этим правом воспользуются в широких размерах те из золотопромышленников, которые всю свою деятельность основывают на продаже спирта и скупе хищнического золота, проконтролировать действия которых тогда не будет ни малейшей возможности, и во-2-х, потому, что порядок этот поведет к страшным неурядицам с рабочими, и кроме пьянства, буйства и разгула ничего хорошего ожидать нельзя» (Дело Канц. Ирк. Горн. Управ. № 14, т. II.). Один из главных служащих К° Промышленности Стрижев в своих замечаниях на тот же проект не возражал против обязательной выдачи ¹/₁₀₀ ведра водки в день, но находил совершенно неудобною выдачу еще ¹/₁₀₀ за деньги. «К тому же», говорит он, «вторая сотая водки выдается рабочим почти на всех приисках в дурную погоду за работу при неблагоприятных, трудных условиях и даже просто за исправное исполнение денной работы, а не за сверхурочную работу, за которую полагается особая, увеличенная плата».

    По словам окружного инженера Ленского округа в отчете за, 1889 г., винных порций полагалось рабочим на всех приисках средним числом по ¹/₁₀₀ в сутки спиртом (?) на человека — чернорабочим ежедневно, а разночинцам 2 раза в неделю (Дело Канц. Ирк. Горн. Упр. № 39, л. 212.). Показание горного инженера о выдаче ¹/₁₀₀ спиртом в среднем на всех приисках противоречит и вышеприведенным свидетельствам, а также и отчету иркутского горного управления за 1889 г., в котором сказано: «водка дается на некоторых приисках ежедневно (В «Пам. Книж. Якут. Обл. на 1891 г.» сказано: «в праздники и табельные дни, а на некоторых приисках и ежедневно, если работы производятся усиленно и представляют значительные трудности, рабочим выдаются и винные порции» (стр. 112).), а на других по 3 раза в неделю по чарке, заключающей ¹/₁₀₀ часть ведра. Крепость водки должна быть в 40°, т.-е. так называемый полугар, но в действительности 80° спирт, приобретаемый хозяевами из складов, по свидетельствам губернаторов, разбавляется больше чем на половину, и водка получается слабее 40°. Рабочим, которые не пьют водки, в расчетные книжки вносится вместо каждой порции, по 10 к.» (Дело Канц. Ирк. Горн. Упр. № 39.). По словам бывшего иркутского головы Катышевцева в записке, поданной ген.-губ. Анучину, «отпускаемая в праздничные и воскресные дни порция, по ¹/₁₀₀ золотника разведенного спирта в 30-35° представляется молочного цвета». Г. Кряжев также свидетельствует, что «водка на приисках в очень редких случаях имеет узаконенную крепость, и это тем удобнее сделать, что для порций разводят спирт на месте («Вост. Об.» 1882 г. № 12, стр. 6; «Русск. Жизнь» 1894 г. № 50.)».

    В Прибрежно-Витимской К°, как видно из отчета ее за 1882 г., винные порции отпускались рабочим 2 раза в неделю и в праздники во время общего отдыха команды в размере по ¹/₁₀₀ ведра на человека, и сверх того давались винные порции в таком же размере тем из рабочих, которые находились на сырых и более тяжелых работах (В том же году во время следствия по поводу волнения на Благовещенском прииске Прибрежно-Витимской К° уполномоченный Серебренников показал, что «винные порции за исполнение урка отпускаются на отлив артели из 8 человек».). Непьющим рабочим обыкновенно записывалась стоимость порции в их расчетные листы, но это началось лишь в 80-х гг. В КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской в 1885 г. было записано рабочим «в заслугу» за не выпитые винные порции на приисках 13.345 р., в 1889 г. — 27.541 р., на Бодайбинской резиденции в 1885 г. — 1849 р., в 1889 г. — 2486 р. (Арх. Комн. Промышленности.). Доктор Малиев говорит: «Управления дают рабочим водку, хотя контракт и не обязывает их к этому, по воскресеньям и табельным дням и кроме того за старательскую работу (сверх платы) и при мокрых работах; в 1878-79 г. в Малопатомском Т-ве израсходовано 941 ведро на 450 человек; таким образом, на каждого рабочего приходится 17¹/₂ сотых спирту в месяц или ³⁵/₁₀₀ водки; в Ленском Т-ве в ту же операцию вышло 783 ведра спирту, или около ²¹/₁₀₀ на человека в месяц («Сборн. сочин. по судебн. мед.» 1881 г. т. III, стр. 106.). На Верном прииске Базилевского в операцию 1888-9 г. было израсходовано по 3 ведра вина на каждого рабочего в год или около ²/₁₀₀ вина в 40° ежедневно (В начале 80-х гг. на приисках Базилевскаго рабочему полагалось по ²⁵/₁₀₀ в месяц.). Пропитание рабочего на этом прииске обходилось в год в 62 к., а стоимость ²/₁₀₀ вина — 20 к., следовательно все продовольствие рабочего стоило приисковому управлению 82 к. По словам главноуправляющего помыслами Базилевскаго в записке, поданной иркутскому генерал-губернатору (1890 г.), многие приисковые управления, «зная слабость рабочего к вину, узаконили широкую раздачу его и тем только испортили работника, повредив его здоровье». На промыслах Базилевского, „по издавна заведенному порядку», рабочие получали порцию после работы в обед и вечером, причем все пили ее вместе в присутствии полиции, подходя по очереди, «но без права передачи своей порции один другому, талонов же, или записок на «сотки», как то заведено в других делах, не принято выдавать, так как при подобной системе всегда существует и широкая торговля среди рабочих, и масса талонов сосредоточивается в одних руках». На отлив вина у Базилевского не давали; рабочий же, заявивший в начале месяца, что он не желает получать порцию, не получал ее уже ни под каким видом, и ему записывали в расчетный лист даже более, чем стоит вино, в виде поощрения». В К° Промышленности купоны на вино давались не именные, и потому была возможна их перепродажа, в Ленском же Т-ве выдавались именные купоны. Нам говорили в 1891 г., что Плетюхин отпускал рабочим порцию только 2 раза в неделю, и лишь когда прорвет дамбу или случится другое несчастье, он выставлял бочонок водки и поил рабочих. По сведениям, собранным в 1890 г. во время поездки иркутского ген. губернатора, на одного годового рабочего было действительно выдано спирта у Ф. Базилевского 2.03 ведра, в КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской — 2,38, в Бодайбинской К° — 2,72, в Яково-Николаевском Т-ве — 3,34 ведра. Из этого видно, что нигде в среднем не выходило по ¹/₁₀₀ спирта на каждого рабочего в день, если считать всех рабочих, но в виде водки могло выходить и более ¹/₁₀₀. По словам местных наблюдателей, в 1894 г. на приисках К° Промышленности одна винная порция выдавалась только поторжным рабочим, прочие же получали не менее двух; вообще же на приисках Витимской системы бесплатные порции выдавались в размере от ¹/₁₀₀ до ⁵/₁₀₀ ведра «и в редких случаях даже больше». Эти максимальные нормы выдач — явление, разумеется, вовсе не желательное, тем более, что назначение их объясняется стремлением заставить рабочего выполнить особенно тяжелую работу; «среднею нормою мы можем считать ²/₁₀₀, но отнюдь не меньше». Эту норму признавали и сами промысловые управления. Рабочий, не желавший пить вино, мог получать деньгами или товарами на сумму, равную стоимости причитающейся ему водки, считая по 10 к. на ¹/₁₀₀ ведра, что составит не менее 6 руб. в месяц. На одном прииске количество отказавшихся от винных порций было около половины годовых рабочих («Вост. Обозр.» 1894 г. №№ 120 и 132.). Выдача порций на руки существует почти исключительно на приисках К° Промышленности, на остальных же промыслах рабочим предоставляется на выбор — или выпивать все отпускаемое им вино, или получать взамен его по 10 к. за «сотку». Есть в Витимской системе прииск, где золотопромышленник считает для себя выгодным платить непьющим рабочим по 20 к. за «сотку» («Вост. Об.» 1895 г. №№ 22 и 126.). На промыслах Ленского Т-ва за не выпитое вино денег не выдается.

    К° Промышленности будто бы для того, чтобы, с одной стороны, пресечь в корне спиртоношество и, с другой, — улучшить быт рабочих, представила в 1894 г. горному исправнику проект замены порций вина, выдаваемых теперь бесплатно, 6-ю фунтами сахара или масла, по желанию рабочего; водку же по этому проекту рабочий мог брать из кабачка К° по цене не более 8 коп. за сотку, но в количестве, не превышающем ⁵/₁₀₀, или бутылки в день. Проект этот горный исправник представил высшему начальству, а золотопромышленникам был сделан запрос, не пожелают ли они присоединиться к мере, проектируемой К°. Но проект этот вызвал резкую и вполне основательную критику в печати.

    „Не знаешь, чему удивляться», говорит автор одной статьи: «наглости ли его составителей, прикрывающих свою выгоду пользой рабочих, или их наивности». Рабочий, не желающий выпивать положенного ему вина, может по этому проекту получать деньгами или товарами на сумму, равную ценности причитающегося ему вина, считая по 10 к. за ¹/₁₀₀ ведра, что составит не менее 6 р. в месяц. «Взамен этих 6 р. составители проекта предлагают выдавать по 6 ф. масла или сахару. Если взять цены, существующие в К° Промышленности на эти продукты, по 32 к. ф. того и другого, то окажется, что рабочим предлагают припасов на 1 р. 92 к. взамен 6 р.; таким образом у каждого рабочего отнимают по 4 р. 8 к. в месяц, или 48 р. 96 к. в год. Итак, заботливость об «улучшении быта рабочего класса в тайге и увеличении их заработка» выразится в том, что из карманов рабочих управление прииска с 120 годовыми рабочими переложит в свой 5875 р. в год, а авторы проекта сэкономят (считая в К° Промышленности не менее 3000 рабочих) 146880 р.; к этой цифре нужно еще прибавить прибыль, которая получится от процента, налагаемого па масло и сахар, и ту, которая получится от продажи водки 3000 потребителей»... «В смысле морализующего влияния проект также не выдерживает критики. Он будет способствовать развитию большого пьянства и даст возможность одной части рабочих наживаться на счет другой. Непьющие рабочие не преминут воспользоваться своим правом приобретения ежедневно одной бутылки вина, хотя бы для продажи его якутам или для того, чтобы в благоприятное для них время, т.-е. когда разгулявшиеся товарищи их почувствуют усиленную потребность в вине, перепродать таковое по своему усмотрению вдвое или втрое дороже... Даже если посмотреть на проект с точки зрения интересов золотопромышленности, то и тогда он поражает своим недомыслием... Если даже и теперь, при некотором контроле, бывают довольно часто случаи, когда закутившиеся с вечера рабочий на другой день не может выйти на работу, то какой же будет процент самовольно льготных, когда количество обращающегося вина будет вдвое или втрое больше» («Вост. Обозр.» 1894 г. .№№ 129, 132 и 133.)?

    Винные порции нередко служат вознаграждением, единственным или добавочным, за разные работы и поделки. Олекминский горный исправник в отчете за 1874 г. говорит: «за сделанную в рабочее время поделку или оказанную услугу каждый рабочий, вместо предложенных ему по стоимости сделанного 5 или 10 руб., всегда предпочитает получить стакан водки» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2566 № 206-152, д. 52.). По словам г. Карпинского, «самая ужасная язва для рабочих — это водка. Вместо того, чтобы давать ее в умеренном количестве ежедневно, приисковые управления сделали ее какой-то наградой, и эта эксплуатация страсти рабочих к водке доходит до того, что на некоторых приисках таким образом заставляют исполнять самые тяжелые работы, выдавая в день по 5 и по 6 порций водки, так что, по окончании работ, вся команда поголовно пьяна». На Благовещенском прииске Прибрежно-Витимской К° существовал обычай вознаграждать прислугу, стряпок, поваров и т. п. разночинцев, сверх жалованья, еще вином. Кто из служащих не подчинялся этому порядку, тот подвергался со стороны прислуги всевозможным неприятностям. По свидетельству г. Кряжева, «обыкновенно управление прииском определяет, сколько и за какую работу будет выдаваться водки, причем также заблаговременно объявляется способ выдачи, т.-е. будет ли она выдаваться «на отлив», или же должна быть потребляема па месте выдачи... Обыкновенно по ²/₁₀₀ ведра получают все, но многие — по ²/₁₀₀ и даже по ³/₁₀₀ ведра» («Сиб. Сборн.» 1890 г. вып. I, стр. 135; «Русская Жизнь», 1894 г. № 50).

    Г. Калагеорги в 1882 г. писал: «На многих приисках для приманки дается порция водки за каждый золотник золота; водка ценится рабочими дороже денег, а потому на эти... прииски приносится золото с соседних. Все эти средства для приманки и соблазна рабочих понятны еще в руках лиц, главная забота которых состоит в скупе золота; но они не объяснимы в виду вредного влияния их на дело, когда принимаются солидными золотопромышленниками. Вместо того, чтобы принимать разные ухищрения для привлечения краденого своего же золота, было бы более полезным стараться воспрепятствовать воровству и изменить порядок уплаты за подъемное золото». По мнению г. Калагеорги, выдача водки за подъемное золото — «мера безнравственная и ничем не оправдываемая», и она «должна быть безусловно воспрещена. Во избежание же нарушения этого запрещения было бы полезно признать выдачу водки на подъемное золото преступлением, равносильными способствованию казнокрадству» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2765 № 37-30, л. 69, 86.).

    Приучив рабочих к выдаче водки за подъемное золото, золотопромышленники ссылаются потом па то, что рабочие сами, во что бы то ни стало, требуют водки. Так олекминский горный исправник в донесении 1872 г. говорит: «Требования рабочими спирту, вместо денег на приисках, напр. Базанова, превосходят всякое вероятие... В последние дни перед расчетом в минувшую операцию масса рабочих в присутствии жандармского унтер-офицера буквально осаждали дом приемщиков золота, отказываясь принимать за приносимое золото деньги и требуя водки; некоторые, не получив ея, бросали тут же золото, другие при отказе кидали его в отвалы, а третьи прямо говорили, что понесут его с собою и продадут. Это будто бы и было причиною выдачи всем водки, а деньги сверх того по 4 р. выписывались уже потом оставшимся на зиму в расчетные листы, а вышедшим раздавались, когда они сходили с парохода, бывшим исправником». Мы уже упоминали о постановлении управляющих приисками (1871 г.), воспрещающем выдачу спирта, вместо платы за подъемное золото под угрозою большого штрафа (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2549, № 126-71, л. 208. О продаже вина за подъемное золото ср. «Сибирь» 1873 г. № 5.), но едва ли такая выдача исчезла, выдача же вина за подъемное золото несомненно существовала. Во время следствия по поводу волнения на Благовещенском прииске Прибрежно-Витимской К° 1882 г. приисковое управление сообщило следователю, что за подъемное золото рабочим подается за каждые 3 золотника сверх платы по одной порции водки. Порядок этот существовал с 1878 г. (Арх. К° Промышл., дело Прибрежно-Витимс. К° 1882 г. № 1156.). Уполномоченный Серебренников во время того же следствия дал следующее показание относительно подачи винных порций за подъемное золото: «Дачу водки на отлив за подъемное золото» он «признавал мерою в высшей степени вредною. Эта водка развращает рабочего, он относится к своим обязанностям с пренебрежением, отучается от труда, надеется на счастье, случай приобрести и перепродать хищническое золото. Эта водка породила постоянное пьянство на промыслах, тайную продажу,.. она деморализировала и самих казаков. Встретив полное неодобрение своих взглядов относительно дачи водки на отлив, он не принимал никаких мер против этого величайшего приискового зла». Настоящий порядок вызывает хищничество и выгоден только для недобросовестных служащих и тех золотопромышленников, которые занимаются скупом чужого золота (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2766 № 47-39, л. 73 об. — 77.). Выдача водки за подъемное золото производилась и в новейшее время. «Водкою», говорит г. Кряжев, «уплачивается часть стоимости подъемного золота. Прежде всего устанавливается (понятно, без участия рабочего) норма, сколько денег и сколько водки выдавать за подъемное золото, напр., 2 р. и 2 крючка водки» [²/₁₀₀ ведра («Русская Жизнь» 1894 г. № 50.)].

    Следователь по делу о волнении на Благовещенском прииске 1882 г., чиновник особых поручений Осташкин, в весьма определенных выражениях описывает приисковое «винное хозяйство»: «на каждом прииске существует почти форменный кабак» (Это составляет нарушение 2538 ст. Горн. Уст.), и «над этим винным хозяйством нет никакого контроля. Записки на получение водки выдаются многими служащими безотчетно... Эти записки служат ходячей монетой между рабочими, на них играют в карты, скупают золото и делают всякие другие аферы... Уполномоченный Серебренников с первых же дней своего вступления на прииск потребовал изменения существовавших порядков, замечал распущенность служащих и рабочих, чем и навлек на себя неудовольствие служащих и ропот, дошедший до заявления, что, если он будет ходить по работам и делать замечания, то они служить не будут. Из писем Серебренникова к главному распорядителю дел Черных видно, что он всеми зависящими от него мерами старался, если не искоренить, то по возможности уменьшить развившееся на приисках Сибирякова и Базанова пьянство между рабочими, а главное — воспрепятствовать скупу золота и вещей на водку, продаже водки подрядчиками, приобретенной ими за доставку деревянных материалов от промыслового управления,.. и вообще старался улучшить хозяйство промыслов и положение рабочего люда, на что получал от управляющего отзывы, что изменить существующий порядок нельзя, что изменение в обстановке хозяйственной и промышленной части породит неудовольствие рабочих и служащих и вызовет бунты и т. п., и наконец требование Серебренниковым улучшения приискового управления в будущем породило совершенный разрыв в обоюдных действиях его по управлению Благовещенским прииском с управляющим Жарковым, который письменно просил Серебренникова остановить вмешательство в дело управления на том основании (как выразился Жарков), что «2 медведя в одной берлоге вместе не живут (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2768 № 47-39, л. 134.). Следователь прямо предъявил эти обвинения управлению Благовещенского прииска (Арх. К° Промышл. и Прибреж.-Витим., дело 1882 г. № 1156.). То же было и позднее. По словам автора статьи в «Сибирском Сборнике», „водка покупается тут же на стану в огромном количестве в кухнях, прачечных, банях и т. п. кабаках, которых число увеличивается пропорционально величине прииска. Напр., на Благовещенском прииске,.. почти для всех сколько-нибудь значительных служащих имеются свои отдельные кухни, и, разумеется, в них недостатка вина не бывает. В данном случае спиртоносы не при чем: везде расходуется вино К°» («Сиб. Сборн.» 1890 г., вып. I, стр. 135.).

    Торговля вином не составляла исключительной принадлежности приисков Прибрежно-Витимской К°. Якутский губернатор в 1872 г. донес генерал-губернатору Восточной Сибири, что приисковые управления не сочувствовали мерам начальства относительно прекращения тайной продажи вина и даже снисходительно относились к своим приказчикам и разночинцам, производившим ее. Олекминский горный исправник сообщил в 1872 г. о следующих, принятых им, мерах для уменьшения торговли спиртом. Узнав, что приисковые управления обыкновенно отпускают тунгусам за разные послуги, кроме денежной платы, еще по бутылке спирту, и что этот спирт тунгусы продают тут же рабочим, вследствие чего между последними распространяется пьянство, — просил немедленно прекратить такой отпуск вина под страхом ответственности по закону, Вместе с тем он приказал объявить тунгусам, что они должны довольствоваться тою порциею спирта, которую будут подносить им при приеме крепей и сена. Сверх того исправник прекратил выдачу билетов на покупку спирта на дорогу возчикам и рабочим, так как узнал, что вместо одной четверти или ¹/₂ ведра они покупали по 5 и 10 ведер и распространяли пьянство как по дороге, так и на приисках, где спирт припрятывали и продавали по огромной цене (Арх. Ирк. Горн. Упр. к. 2549 № 126-71, л. 155, 207.). По словам олекминского горного исправника в отчете за 1873 г., оказалось, что продавцами вина являются не одни тунгусы, а и сами служащие, которые продают получаемые ими порции рабочим или за наличные деньги, или записывая их в виде долга в расчетный лист. Виновный в этом, по требованию исправника, был немедленно рассчитан и удален с приисков (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2560, № 130-184, л. 10.). Те же порядки были и значительно позднее. Г. Калагеорги в 1882 г. писал: «Служащие, не пьющие водки, занимаются продажею ее; к этому нужно прибавить продажу разными подрядчиками, прислугой служащих и разного рода шатающимися на приисках людьми. Одним словом, торговля водкой ведется почти открыто, и развитию пьянства предоставлен широкий простор. Борьба с ним выражается только арестами пьяных, что, конечно, не может принести никакой пользы (Арх. Ирк. Горн. Упр. к. 2765, № 37-30, л. 72, ср. «Сибир. расск. из жизни прииск. люда», 1888 г., стр. 263.). Г. Карпинский свидетельствует, что некоторые золотопромышленники «прямо торгуют водкою, продавая ее на краденное с соседних приисков золото («Изв. Вост. Сиб. Отд. Геог. Общ.» 1886 г. Т. 17 № 3-4; сравн. «Вост. Обозр. 1888 г. № 44, стр. 10. О продаже спирта низкого качества мелкими золотопромышленниками в газете «Сибирь» (1885 г. № 52, стр. 5) читаем: «новые золотоискатели изобрели особый способ провоза спирта на свои (и чужие) прииски в ящиках, внутри которых посуда со спиртом обложена разным приисковым товаром».); в записке г. Михайлова (1890 г.) упоминается о том, что на прииске одного еврея продается рабочим вино по 65 р. за ведро. И позднее цена водки равнялась обыкновенно 3 рублям за бутылку, хотя бывала и гораздо выше — от 4 до 10 р. («Восточ. Обозр.» 1894 г. № 129, 1895 г. № 22. О том, как торгует вином так называемый «целовальник», т.-е. служащий, который выдает рабочим винные порции, см. «Сиб. Вест.» 1892 г. № 79. О золотопромышленнике, фабрикующем из спирта скверную, сильно разбавленную водку с разными примесями — перцем, имбирем и проч. см. О. О. «Sibirische Briefe», 1894, S. 280.).

    Рабочие могли купить спирт на приисках не только у золотопромышленников, но и у спиртоносов. Олекминский горный исправник в 1872 г. указывал на трудность поимки хорошо знакомых с местностью спиртоносов по таежным тропинкамъ, доступным лишь пешеходам («Да и самое бегство рабочих с приисков», говорит исправник, «имеет целью отнюдь не отдых. Собрав от товарищей известную сумму, один из знающих неторные тропинки уходит или в Витим, или на Крестовую и Мачу. Проходив 2 или 3 недели, беглец является опять, наказывается за побег; но с его возвращением множество рабочих оказываются пьяными и притом в такой день, когда винной порции не выдавалось».): «появившееся в течение лета на некоторых приисках пьянство доказывало, что спиртоносы успевали проносить спирт и сбывать его за подъемное золото, утаиваемое рабочими, или и за деньги (ведро спирту, по показанию одного пойманного с ним, куплено за 85 р., — цена, которая не может не соблазнить смельчаков), но таких случаев пьянства было два — три, не более (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2549, № 126-71, л. 469, 478.). В 1873 году цена за ведро спирта доходила до 300 р., а в 1874 г. покупали спирт по 10-15 р. бутылка и по 75-100 ведро. По словам исправника Витимской системы в отчете за 1875 г. большинство пойманных спиртоносов были крестьяне Томской и Тобольской губерний, начавшие свою деятельность на енисейских приисках. Промысел спиртоносов с каждым годом усиливался: они бродили целыми вооруженными шайками и послужили, как увидим ниже, поводом к волнению рабочих на промыслах Базанова 1876 г. (На какие смелыя проделки отваживались спиртоносы, видно из того, что в 1876 г. по дороге от Бодайбинской резиденции мимо приисков К° Промышленности проехала тройка лошадей с одним служащим казаком и конюхом, которые будто бы везли бочку спирта на прииски Трапезникова. Впоследствии оказалось, что это были спиртоносы, и в одежду казака был переодет простой конюх. Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2544, № 48-103, л. 283-287. О спиртоносах см. также в цирк. бар. Фредерикса 26 марта 1876 г. (см. выше, гл. II). Ср. «Ирк. Губ. Вед.» 1877 г. № 34 или Сборник Стрекаловского ч. I, 143.).

    Г. Калагеорги, в своей записке 1882 г, говорит: «На сколько выгодна тайная торговля спиртом, — свидетельствует установившаяся было и долго существовавшая плата за водку: ведро спирта обменивалось на 1 ф. золота. Правда, что теперь, вследствие увеличения платы за подъемное золото, а также и увеличения количества винных порций, выдаваемых рабочим, спиртоносы не в состоянии уже продавать водку так выгодно, как прежде; но тем не менее ведро спирта оценивается и теперь в 80 руб.» (В 1881-1883 г. в Витимской системе было задержано 32 спиртоноса. Арх. Витим. Горн. Испр., дело 1833 г. № 92. В Олекминской системе в продолжение 1883 г. было поймано 45 спиртоносов, из которых 24 чел. оказались бродягами. «Прилож. I к вып. I Сбор. офиц. документов», т. VII, отчет ревиз. Олекминского округа за 1883 г. стр. 36. Вынос спиртоносами золота вызвал другую промышленность. Образовались партии охотников, которые, вооружась огнестрельным и холодным оружием, отправляются в тайгу и, избав укромное местечко около таежной тропы, ожидают возвращения спиртоносов с золотом, Они убивают их и у убитых отбирают золото. «Сибирь» 1875 г. № 11, стр. 5.).

    Одним из главнейших пунктов, где спиртоносы запасались спиртом, был Витим. Местным жителям не раз случалось видеть плоты и лодки, на которых спиртоносы доставляли свой товар до удобных пунктов, откуда по разным тропинкам они проносили его на прииски за плечами в деревянных флягах. Они продавали его зимовщикам на зимовья и на самых приисках рабочим, занимавшимся тайной торговлей спиртом рублей по 80-90 за ведро, а эти последние перепродавали его рабочим и служащим, причем цена доходила не только до 10, но даже до 25 р. за бутылку («Сибирь» 1882 г. № 31, стр. 8.). Шайки спиртоносов состояли иногда из нескольких десятков человек; так, напр., известный спиртонос Чагин ходил с партией в 40 чел., а Петрушев — в 20 чел.; часть дороги они делали на лошадях. Подойдя к прииску верст за 5-10, они зарывали свою ношу зимою в снег, а летом в мох, и один из них, более храбрый и бывалый, шел на «стан». Здесь он иногда среди белого дня смешивался с толпою рабочих, а чаще ночью пробирался в казармы. Здесь они всегда были желанными гостями и могли не опасаться предательства; последнее случалось чрезвычайно редко и постоянно наказывалось жестоким мщением со стороны спиртоносов. Придя в казарму, спиртонос находил своего агента, который шел на условленное место и там брал флягу со спиртом и распродавал ее артели. Лишь ничтожное количество спирта рабочие покупали у спиртопосов на деньги, а больше выменивали его на похищенное золото. В 1875 г. одна партия спиртоносов вывезла из тайги до 5 пудов золота («Сибирская Газета» 1882 г. №№ 31 и 33.). Шайки спиртоносов состояли из крестьян и поселенцев и, между прочим, ссыльных черкесов и татар.

    С 1885 г. особенно усилилось движение спиртоносов, преимущественно по дороге с промыслов Олекминской системы на Бодайбинскую резиденцию, и в это время начались небывалые прежде грабежи и кражи. С приближением общего расчета (10 сентября) спиртоносы, нисколько не стесняясь, начали являться ночью на прииски и забирали из кухни и хлебопекарни нужные им припасы и в ближайших окрестностях производили торговлю вином. Однажды в половине сентября одиннадцать спиртоносов явились ночью в казачью казарму одного прииска и, глумясь над казаками, заставили их приготовлять для себя ужин, а сами угощали их спиртом. Такую же проделку устроили они чрез несколько дней в казачьей казарме на другом прииске и при этом грозили уряднику, что, если он попытается задержать их, то будет немедленно убит. Прииски находились как бы в осадном положении. С наступлением сумерек, вооруженные флягами спирта на плечах с песнями и гармонией, они входили на прииск и начинали продавать вино. Такое положение дел продолжалось до конца сентября, т.-е. до наступления холодов и зимнего пути, и в это время спиртоносы для обратного выезда из тайги начали отнимать оленей у якутов, с помощью которых и были переловлены («Сибирь» 1886 г. № 17, стр. 8. Ср. «Сборн. соч. по судеб. мед.» 1881 г. т. III, 106; Н. Г. «Олекминская Калифорния» в «Литерат. Сбор.», изд. «Восточ. Обоз.» 1885 г.).

    По словам главноуправляющего К° Базилевского в записке, представленной иркутскому генерал-губернатору в 1890 г., спиртоносы приносят, а иногда и привозят, спирт, чаще всего из села Витима, Нохтуйска и даже из Киренска, платя за него на месте от 16 до 28 р. за ведро. Из ведра выходит до 60 бутылок разбавленной водки, цена которой 3-5 р. за бутылку. Любопытно в этой записке следующее признание: «С тех пор, как золотопромышленники отбили пальму первенства в деле тайного спиртоношества у настоящих промышленников этого запретного промысла, число их значительно сократилось». Но что все-таки их не мало, — видно из следующих сведений «Восточного Обозрения»: «Партии спиртоносов иногда состоят из 3-4 человек; случается однако, что число людей в партии доходит до 40. Партии организуются и на артельном начале, но преимущественно мелкие, все же крупные по большей части имеют во главе своей предпринимателя. Работники в последнем случае получают от 50 до 100 р. за один поход, и при этом пользуются правом провезти на хозяйских лошадях от ¹/₂ до 1 ведра своего спирту для продажи на приисках. Хорошо организованная партия спиртоносов основательно вооружена: она запасается лучшими берданками, дальнобойными револьверами и тонко отточенными кинжалами из английской стали в ножнах с дорогою оправою («Восточн. Обозр.» 1891 № 44, л. 7; ср. ст. Кряжева в «Рус. Жизнь» 1891 г. № 94.). Во время посещения мною олекминской тайги осенью 1891 г. пароход «Пермяк» привез спиртоносов и высадил их, за несколько верст не доезжая Бодайбинской резиденции; казаки настигли их, но те защищались, и один казак был убит наповал, а другой ранен. Подъезжая к главному стану К° Промышленности вечером, я увидел огонек на соседней высокой горе; кучер пояснил мне, что это спиртоносы (Г. Михайлов в записке (1890 г.) говорит: «Благодаря, с одной стороны, недостаточности законной кары за спиртоношество, а с другой — медленности судебного производства, на приисках Олекминской системы, вопреки закону, дела о спиртоношестве разрешаются домашним образом: казаки получают деньги по стоимости отобранного спирта, приисковые управления — спирт, а спиртоносы — освобождение от взыскания. В проигрыше остается только казна, которая теряет штрафные деньги за каждый случай поимки спиртоноса в размере двойной стоимости патента». Бывает и так, что особого рода спиртоносов поддерживают сами золотопромышленники. По новейшим известиям спиртоносы продавали спирт не менее 5 руб. за бутылку. «Восточ. Обозр.» 1894 г. № 129; «Вестн. Золот.» 1896 г., стр. 108.).

    Следствием всех указанных выше условий жизни рабочего на приисках, как, напр., вознаграждения водкою за некоторые работы и потребности в вине вследствие непомерно тяжелого труда и работ в сырых местах, является пьянство рабочих в таких размерах, что, по словам г. Кряжева, «через 5-6 лет жизни в тайге рабочий превращается в неизлечимого пьяницу»; лишение винной порции — самое тяжелое для него наказание («Рус. Жизнь» 1894 г. № 50. О пьянстве якутов см. «Сиб. Сбор.» 1890 г. вып. I, 134-136.).

    Получая от приискового управления готовое содержание, рабочие должны были иметь свою одежду и обувь (Впрочем в отчете горн. исправ. Олекмин. окр. за 1885 г. сказано: «от приисковых управлений отпускается иногда не в счет платы при занятиях в сырых местах только обувь, пальто кожаное и рукавицы». Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2772 № 135-124, л. 185.);все эти вещи, а также недостающее количество съестных припасов (масло, сахар и проч.) им приходилось, как и в других горных округах, забирать в приисковых лавках.

    В договоре К° Промышленности 1874 г. сказано: «Одежду и обувь, а также и другие необходимые предметы, собственно до нашей надобности относящиеся,.. иметь нам собственную свою, а при необходимости, исключая предметов роскоши, несвойственной нашему званию, можем брать оную на промыслах или резиденциях, но отпуск их должен быть отнюдь не произвольно, а по усмотрению управления, отпуская нам таковые в счет нашей заработки... по утвержденной таксе (В договоре той же К° 1870 г. сказано: «по установленным от К° ценам.). Пока мы не заработаем взятых нами денег и одежды, выдачи таковых, хотя бы и в малом количестве, требовать не должны». В договоре той же К° 1888 г. условие это выражено иначе: «Одежду и обувь должны мы иметь собственную, и если бы встретилась в ней надобность, то можем приобретать таковую в промысловых амбарах за наличные деньги или в счет заработка. Точно также и другие необходимые при работе предметы, как-то: рукавицы, бродни, бахилы и др., не составляющие предметов роскоши, а равно чай, сахар, масло, пшеничную муку (В старые годы все это относилось к предметам роскоши, следовательно уровень потребностей рабочих значительно повысился. В контракте К° Арендаторов 1875 г. сделана оговорка, что предметами роскоши не должно считать «припасов, полезных для поддержания сил и здоровья, каковы масло и т. п.».) и черкасский табак, выписываются нами один раз в месяц по усмотрению промыслового управления, и все вышеозначенные предметы могут выписывать каждомесячно только те из нас, кои отработают состоящий за ними долг и имеют заработки; в противном же случае промысловое управление в выдаче означенных предметов может каждому из нас отказать..., а сами требовать себе выписки в счет будущего заработка не имеем права». По договору Базилевскаго 1870 г. рабочие могли брать нужные им вещи и припасы «из промысловых запасов по утвержденной управлением таксе, с надбавкою не более 15% на продажную цену таковых в ближайших городах — Киренске и Олекминске, и с провозною оттуда платою» (В договоре Базилевского это ограничение надбавки исключено. По договору Малопатомского Т-ва полагалась надбавка не более 20%, но в отчетах начала 80-х годов она указана в 15%.).

    В некоторых договорах мы встречаем ограничение количества товаров и припасов, которые рабочие могли взять в счет заработка из лавок.

    Так в договорах К° Трапезниковых в 70 и 80-х гг. постановлено, что рабочие могли брать вещи и припасы «в количестве, не превышающем следующего: шубу или полушубок на всю зиму, смотря по времени, в какое прибудут на прииск, на полгода: 1 азям, 1 кожаные или суконные шаровары, 3 рубахи дабовые или ситцевые и 3 шаровары дабовые и холщевые, 6 пар рукавиц, 4 пары варег, 2 онучи суконные, 4 пары бродней и 2 пары головок бродянных. Каждомесячно можем выписывать также: по 1 кирпичу чаю, по 1 ф. сахару (В договоре 80-х гг. 2 ф. сахару.), по 2 ф. масла (Насколько эта норма недостаточна, видно из свидетельства Калагеорги что рабочие забирали в месяц до 15 ф. масла.) и 1¹/₄ ф. табаку на человека; затем, сверх этого, выдача со стороны управления не обязательна, и мы требовать права не имеем. Выдача вещей тем из нас, которые будут состоять в больших долгах управлению, зависит вполне от усмотрения, и оно выдает таким из нас только крайне необходимое, без чего невозможно обойтись. Все же, что нужно будет нам сверх вышеупомянутого назначения, и если мы будем иметь заработную додачу, то по получении записки от управления, как на наличные деньги, можем брать из запасов прииска или других мест по вольной цене».

    Горный исправник Витимской системы в отчете за 1875 г. приблизительно определяет годовой забор рабочего из приисковых амбаров в течение года, «по самому умеренному расчету, судя по той выдаче, какая производится арестантам, на одежду, обувь и добавочную пищу» до 100 р. (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2574, № 189-243, л. 88.). Но для второй половины 80-х гг. эта цифра слишком мала, и автор статьи в «Сибирском Сборнике» 1889 г. вычисляет, что общая сумма расходов одинокого рабочего на промыслах — не пьяницы и не мота — равняется около 250 р. (Вып. II, стр. 33-34.).

    Еще в конце 50-х гг. таксы на промыслах Олекминского округа утверждались, как мы видели (см. т. I), горными исправниками. Быть может, во второй половине 60-х гг. местный исправник пренебрегал обязанностью регулирования такс, по крайней мере в записке полк. Купенкова сказано, что только с 1872 г. (Арх. Ирк. Горн. Управ. К. 2544, № 48-103, л. 123.) начали «руководствоваться утвержденною исправником таксою». Это объясняется тем, что на необходимость внимательного отношения местной администрации к приисковым таксам обратил внимание генерал-губернатор Синельников и в циркуляре 26 октября 1871 г. (Стрекаловский, часть I, 94-98.) возложил наблюдение за добросовестным соблюдением такс на горных исправников и губернское жандармское управление. В январе следующего 1872 г. олекминский горный исправник сообщил, что вследствие этого циркуляра он потребовал от управляющих приисками представления такс на его утверждение. «Оставляя в стороне товары высших сортов, до которых рабочим надобности не будет, я обратил внимание лишь на те предметы, которые чаще всего ими требуются, и достиг понижения на масло и сахар, предписав, чтобы самые таксы везде были вывешены в амбарах. Желательно было бы, чтобы цены эти были одинаковы во всех компаниях или по крайней мере разнились незначительно, но достигнуть этого почти невозможно, потому что лишь некоторые управления покупают на наличные деньги, а большая часть в кредит, и притом не в Иркутске, а на Мачинской резиденции, где, конечно, все дороже... впрочем 60 к. 1 ф. сахару более уже не будет: цена его понижена до 45 к.» (Арх. Иркутск. Горн. Упр. К. 2549, № 126-71, л. 208. Исправник в этом отчете указывал и на то, что вследствие злоупотреблений приисковых доверенных при закупке товаров и припасов, увеличивается их цена, а также страдает и качество, так что рабочие, «платя высокую цену за необходимые для них предметы, получают их такого дурного качества, что они служат им самое короткое время. От этого и происходит, что в расчетном листе нередко можно встретить денежный забор в 50 руб., а вещевой — в 120 руб.». В отчете о работах ссыльнокаторжных на приисках К° Сибирякова и Базанова за 1874 г. сказано: «Из вещей полушубки и азямы выписываются по одному на год и в течение года совершенно изнашиваются; обуви и белья было выписано несравненно более против прежних лет, так как эти вещи в приисковом амбаре плохого качества и дорогой стоимости». Арх. Витимского горного исправника, дело о ссыльнокаторжных № 19, л. 110.).

    О таксах па Олекминских промыслах мы можем привести следующее красноречивое свидетельство иркутского генерал-губернатора, основанное на его личных наблюдениях в 1890 г.: «Утверждение такс», писал А. Д. Горемыкин в замечаниях на проект правил о найме рабочих на золотые промысла, «действующими ныне правилами предоставляется горным исправникам, однако ж такой порядок не представляет никакой гарантии к устранению вкоренившихся с давнего времени злоупотреблений по продаже рабочим товаров и припасов. При обозрении в 1890 г. золотых приисков Олекминской и Витимской систем, я лично убедился, что участие горных исправников в данном случае ограничивается одною формальною стороной, без всякого отношения к существу дела. Обыкновенно таксы составляются приисковыми управлениями и утверждаются исправниками без всяких соображений и проверки стоимости товаров, вследствие чего является значительное разнообразие цен, установленных для приисков не только одной системы, но и расположенных один от другого на весьма близких расстояниях, нисколько не влияющих на увеличение или уменьшение провозной платы. Так, например, па приисках Витимской системы, расположенных в районе 20 верст, установлены следующие цены: за фунт масла на одном прииске 38 к., на другом 40 к., на третьем 45 к. и на четвертом 50 к.; фунт сахара — 34, 40, 45 и 50 к.; азям — 5 р. 20 к., 5 р. 75 к. и 6 р. и т. д. (Мыло 24-40 к.; табак черкасский 36-60 к.) При сравнении же некоторых приисковых цен на товары с действительными продажными ценами иркутского рынка, получаются выводы, свидетельствующие о непомерно высоких ценах, устанавливаемых приисковыми таксами: так, например, сахар продается в Иркутске по цене 8—10 р. за пуд, провоз до витимских приисков обходится от 1 р. 50 к. до 2 р. с пуда, на приисках же продажная цена достигает 20 р., что составляет более 70% надбавки» (Дело горн. депар. отд. части. золотопром. 1882 г, № 80. См. Дополнение XIV. О месте закупки и количестве припасов, закупаемых на прииски Олекминского округа, см. «Памятная книжка Якутской области на 1891 г.», стр. 118-119.).

    По словам местного наблюдателя, главные предметы забора рабочими из лавок составляют масло, сахар и крупчатка. Благодаря покупке крупчатки, рабочие не съедали всей своей порции хлеба, и потому, особенно зимою, в казармах ютились якуты, прислуживавшие им и получавшие за это хлеб («Восточ, Обозр.» 1894 г. № 127, стр. 3.).

    Бывали случаи, что на промыслах брали с рабочих плату за припасы и дороже назначенной таксы: так в записке Михайлова (1890 г.) указано, что по таксе на прииске Патушинского была назначена цена сахара по 45 к. за 1 ф., а в действительности брали 50 к. При покупке на подъемное золото припасы обходились рабочим дороже.

    «В последние годы», писал г. Калагеорги в 1882 г., «цены на предметы, покупаемые рабочими, значительно понижены, и, судя по всему виденному мною, эксплуатация рабочих приисковыми управлениями в тех размерах, как было прежде, не существует, но тем не менее заготовление вещей и продажа их не обусловливаются только необходимостью, а представляют собой особое коммерческое дело» (Арх. Ирк. Горн. Управ. К. 2705, № 37-30, л. 54.). Некоторые органы сибирской печати еще сильнее отмечали прибыльность приисковой торговли. В корреспонденции одной газеты с Успенского прииска К° Промышленности (1887 г.) сказано: «приисковые амбары для отпуска припасов и товаров (последние часто бывают сомнительного качества) дают чистой прибыли десятки тысяч рублей («Сибирь» 1887 г. № 7, стр. 45. ). По отчетам о приисках Ф. Базилевского (Сообщены Л. Ф. Пантелеевым.), прибыли «от продажи и расценки получено было в 1878 г. 70,059 р., в 1879 г. — 56.949 р., в 1880 г. — 33.117 р., в 1881 г. — 33.943 р., в 1882 г. — 29.947 р.; по выражению г. Михайлова (1890 г.) у многих мелких золотопромышленников «все дело носит характер мелочной лавки, а не горного промысла».

    Кроме приисковых амбаров, где продаются товары для рабочих по таксе, утвержденной горным исправником, в Олекминском округе на промыслах есть несколько магазинов, где продаются товары на наличные деньги без всякой таксы; в 1881 г. было 3 магазина: два на Бодайбинской резиденции, отстоящей от приисков в 42 версты, и один на Успенском прииске К° Промышленности (Арх. Ирк. Горн. Управ. К. 2766, № 37-45, л. 266.). В 1891 г. был еще магазин, если не ошибаюсь, на промыслах Бодайбинской К°. Если справедливо известие газеты «Сибирь» (1887 г.), магазин К° Промышленности торговал тогда па 300 т. р. в год. По словам г. Калагеорги (1882 г.), в некоторых магазинах находились и предметы роскоши: плисовые поддевки, сигары, дамские ботинки по 21 р. пара, в которых иногда щеголяли жены рабочих. Различие между магазинами и лавками состоит лишь в том, что в первых продажа производится на наличные деньги и без таксы, а во-вторых, товары отпускаются в счет заработка.

    В контрактах с рабочими всегда включались условия относительно их поведения на промыслах (Так в договоре КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской 1887 г. сказано: «Во время найма, где бы мы ни находились, т.-е. на приисках или резиденциях, обязуемся вести себя честно, трезво, к промысловому управлению, служащим и нарядчикам сохранить должную почтительность, отнюдь не пьянствовать, самовольно никуда не отлучаться, не трубить, не упрямствовать, с ворами и подозрительными людьми связи не иметь, без ведома промыслового управления и без письменных видов к себе никого не принимать и в своем помещении никого не держать, ни в какие азартные и запрещенные игры не играть, в чем и обязываемся следить друг за другом и о виновных доводить до сведения промыслового управления. Спирта или водки при себе не иметь, торговлею оными не заниматься и работ до срока окончания сего обязательства ни под каким предлогом не оставлять. Виновные в нарушении сего пункта подвергаются штрафу, полицейскому наказанию и взысканию по закону».). В договорах с Трапезниковыми 70-х годов о поведении рабочих, между прочим, сказано: «в случае какой-либо претензии артельного голоса не возвышать, а предоставляем артельному или избушечному старосте заявлять претензии управлению». Но постановленія эти, разумѣется, сіілошь и ря-домъ не соблюдались. О пьянстве приисковых рабочих мы уже говорили; другим серьезным злом их жизни была картежная игра. Олекминский горный исправник в донесении генерал-губернатору (1873 г.) писал: столько же, как любовь к водке, «развита и страсть к картежной игре, за которого, забывая утомительную целодневную работу, рабочий готов просидеть до утренней раскомандировки... Несмотря на строгое преследование и на ночные обходы казаков по казармам, не смотря на отобрание у игроков карт и денег, самые наказания мало их удерживают». Рабочие проигрывают в карты, часто не имея и двух перемен белья (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2560, № 130-184, л. 80; 2566 № 206-152, л. 52.). По словам корреспондента одной газеты, картежная игра почти постоянно ведется на приисках. Есть специалисты, которые только тем и занимаются, что играют в карты, нанимая за себя на приисковые работы тех рабочих, которые «на льготе», т.-е. пользуются днем отдыха («Сибирь» 1882 г. № 31, стр. 38.). Игра усиливается после расчета рабочих, так как тогда у многих бывают деньги на руках. Когда я находился в сентябре 1891 г., во время расчета, на Тихоно-Задонском прииске Ленскаго Т-ва, туда дошел слух, что на Унакитское зимовье наехали шулера и уже обобрали рабочих на 2000 р., вследствие чего исправник распорядился послать туда казачий кордон. Когда я ехал на барже с рабочими, па пути из Бодайбинской резиденции до Витима, рабочие подтрунивали над одним картежником, выходившим из тайги с пустыми руками: это был стройный красивый поляк, любивший не только поиграть в карты, но и покурит хороший табак. По словам г. Кряжева, «нередко бывает, что, просидев за картами всю ночь, рабочий, не заснув ни минуты, идет на работу.... Случается, особенно с записными игроками, что в неделю приходится спать лишь ночи три, а остальные напролет проиграть в карты». При этом рабочие чаще проигрывают, чем выигрывают, «так как обыкновенный партнер рабочих — «летучка» не стесняется и плутовать, хотя за это иногда приходится выносить жестокие побои. Следовательно в результате получается проигрыш и бессонные ночи» («Русская Жизнь» 1894 г. № 50.).

    Приисковые рабочие вообще не отличаются бережливостью. Бережливее всех рабочие из крестьян; прежде считались бережливыми и якуты, которые выходили всегда с деньгами, так как выписывали нужные для себя предметы с крайнею осторожностью и дозволяли себе излишек лишь в масле, до которого они такие охотники, что едят его даже часто без хлеба; но в последнее время это совершенно изменилось, и якуты тратят много денег на вино и картежную игру: бывают такие случаи, что вечером якут имеет пар 20 оленей, а утром идет наниматься в работники («Сиб. Вестн.» 1892 г. № 79.). Поселенцы никогда не придавали значения деньгам и на замечания, что с летами уходят силы, и что под старость работа делается труднее, отвечали, что тогда их прокормит общество, где они поселены (Арх. Ирк. Гор. Упр. К. 2549, № 126-71, л. 210.).

    Страстью рабочих к азартной игре и вину некоторые приисковые служащие пользовались для того, чтобы устраивать лотереи, давая вина подписавшемуся на известное число билетов (См. ниже, гл. X.).

    Кроме вина и карт, развлечениями рабочих, особенно в дни общего отдыха, бывают пение, пляска («Сиб. Газ.» 1882 г. № 31, стр. 750.); но и в пении их слышалось сплошь и рядом сознание своей грустной доли: и здесь поют приисковую песню, приведенную нами в описании промыслов Енисейского округа (см. стр. 208).

    При тех условиях, в которых жили приисковые рабочие, нельзя было предъявлять к ним особенно высоких нравственных требований. Олекминский горный исправник в отчете за 1873 г. писал: «Не легко определить степень нравственности рабочего люда на приисках, так как он составляется из самых разнородных элементов. Большинство рабочих состоит из поселенцев, порочность которых довела их до ссылки и, конечно, и здесь не остается без нравственного влияния на других. Развратившиеся в тюрьмах и во время продолжительного следования в Сибирь, они являются сюда уже все испытавшими, продолжая нередко и здесь развивать свои дурные наклонности. Но и за всем тем они имеют свои понятия о нравственности. Артельная жизнь, страх подвергнуться насмешкам со стороны товарищей, а иногда и расправе своим судом, которая бывает всегда тяжелее полицейского исправления, — вот причины, что мошенничество, воровство, обман между ними редко имеют место. Часто ссужают они друг друга деньгами, и никогда не случается, чтобы занявший не уплатил долга или отперся от него. Один общий порок — это пьянство, и ему подвержены все рабочие без исключения.... Для приобретения водки рабочий ни перед чем не останавливается, продавая, за неимением денег, последнюю одежду и забывая о наказании, которому должен подвергнуться. Рабочий редко пьет один; он непременно поделится с товарищами; но не долго длится мир: выпитая лишняя чарка вызывает ссору, а от нее иногда недалеко и до преступления (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2560, № 130-184, л. 85-86.).

    Автор статьи в «Сибирском Вестнике» дает весьма любопытную характеристику приисковых рабочих: «Сами рабочие величают себя то шпанкою, то кобылкою, то летучкою, то каторгою. Последнее из этих названий не требует комментарий.... Основная группа рабочих составляется из поселенцев, крестьян и разного мастерового люда различных званий, национальности и вероисповеданий. Ее можно разделить на отчаянных или приисковых Иванов и забитых, изработавшихся, истаскавшихся людей, которые слывут под именем богадельщиков, христарадников.

    «Иваны — люди полные сил и жизненного задора; они не боятся того, что пойдут по миру и пропадут с голода.... Все они представляют из себя физически здоровых людей и составляют для приисков, что называется, беду и выручку: при качествах хорошего рабочего, они умеют, с другой стороны, и постоять за себя, и не даться в обиду. Иваны охотно принимаются в артель рабочих, в виду того, что если они и не в состоянии будут... работать наравне с другими, то во всяком случае сумеют «сосчитать» урок и вступить, когда нужно и с кем следует, в объяснения, а иногда проведут служащих с таким искусством, которое смело можно противопоставить физической силе товарища из крестьян. Иваны составляют душу всех приисковых протестов, или, так называемых, бунтов. Задорная запальчивость, значительная доля страстности в поступках и словах присущи Иванам; между ними попадаются иногда люди совершенно изнервованные, а подчас и душевнобольные. Благодаря этим свойствам, они подвергаются частым изгнаниям с приисков». За ними остается неоспоримая заслуга «ходатаев за улучшение быта приисковых рабочих. Все, что сделано по настоящее время и хозяевами, и администрацией в этом направлении, хотя бы, напр., по сравнению с 50-ми гг. (когда, как говорят защитники старины, у рабочего в шапке черви заводились, и то он не смел разговаривать с начальством), несомненно вызвано протестами и частыми недовольствами» Иванов, для которых «вольная или казенная каторга большой разницы не представляет. Конечно, не мало их и погибло за эти бунты... Время беспардонной порки рабочих на приисках не за горами; порка существует и теперь, но уже не в таких широких размерах, как это было 10-12 лет тому назад. С того времени не мало воды утекло, и нравы как будто изменились к лучшему. Однако заметное смягчение нравов произошло не в силу гуманных начал, которыми могли проникнуться наши промышленники и их агенты за этот промежуток времени. О, нет! пусть не ошибается читатель: сердца и души этих людей до сих пор остаются такими же черствыми, как это было 12 лет назад.... Относительная мягкость обращения вызвана чисто шкурным вопросом безопасности перед частыми бунтами рабочих с одной стороны и недовольством высшей администрации — с другой.

    «Дальнейшая судьба Иванов заканчивается метаморфозой их в тип богадельщиков, что естественным образом происходит вследствие вечного скитания по тайгам и искания насущного хлеба, который они раньше получали очень часто с прибавкою значительного количества сивухи...

    «Третью небольшую группу приисковых рабочих составляют, так называемые, смирные... Эти люди, обыкновенно пришлые из волостей, приносят с собою из деревни трудолюбие и честное отношение к делу и обязанностям и служат опорою всех расчетов наших приисковых управлений.... Но увы! кротость новичков, их не испорченность продолжается очень не долго. Чрез год, много два, они поразительно изменяются и становятся неотличимы от заправских Иванов» («Сибир. Сборн.» 1889 г., вып. 2, стр. 52-55, 59-60.).

    Семейные рабочие, как мы уже говорили, помещаются в одной казарме с неженатыми, и женщин бывает вообще очень мало а промыслах, что весьма вредно отражается на нравственности приисковых рабочих.

    «При изменении отношения между числом женатых и холостых разврат мало-помалу сам собою уменьшился бы, а вместе с тем убавилось бы и число преступлений на приисках. Но этого невозможно ожидать при существующих порядках... Приисковые управления ставят первым условием при наемке рабочих, чтобы они не приводили с собою жен и семейств. Это делается в видах того, чтобы не затруднятся в постройке излишних помещений, а также избегнуть излишней заготовки съестных припасов, хотя те же управления приисков всегда сознают, что с женатым человеком дело иметь лучше, чем с холостым, потому что его можно удобнее согнуть в дугу и заставить быть послушным, но тем не менее наниматели руководствуются только тем, чтобы нанять с женами столько человек, сколько бывает нужно женщин на приисках для домашнего обихода управляющих, служащих и отчасти рабочих. Мерилом со стороны доверенных по отношению к нанимаемым женщинам бывает дородность, молодость и привлекательные черты, а не какие-либо нравственные качества. На нужды рабочих менее всего обращается внимание, почему нередко бывает, что рабочие изнашивают свое белье без стирки, за неимением свободных женских рук, которые становятся совершенно недоступными для них по своей высокой цене; иногда бывает, что рабочие стирают белье сами.

    «Отсутствие женщин на приисках, — или того еще хуже, крайне незначительное их число, рассчитанное только для служащих лиц, производит деморализующее влияние на приисках. Искусственный целибат рабочих в продолжении нескольких месяцев делает то, что, вырвавшись с приисков, они необузданно предаются страстям: впадают в разврат. Известна всем характеристика золотопромышленных рабочих, как населения развращенного, распутного. Но надо обратить внимание, от чего это происходит («Прииски отличаются и развитием противоестественных пороков, свойственных тому положению, где находятся одни мужчины». Сравни случай изнасилования рабочим двухлетнего мальчика. «Восточ. Об.» 1890 г. № 147.), какими лишениями с одной стороны на приисках и соблазнами с другой, по выходе с приисков, окружен рабочий... Разврат рабочих является гибелью для них самих, рабочие соперничают, ведут борьбу из-за одиночных женщин, допущенных па прииски... Женщина, в свою очередь, окруженная соблазнами, теряет честь, совесть. Прииски из женщины делают жертву темперамента рабочего и развращают ее в конец. Из-за одинокой женщины совершаются ссоры, драки, преступления; женщина, идущая с рабочими с прииска, разделяет их беспутную жизнь и ничем не отличается от них в разврате: у приисковой женщины несколько любовников... По возвращении с приисков женщина, ушедшая на прииски от мужа, потеряна для семьи, как и мужчина. Все это происходит от того, что рабочий лишен возможности перевести сюда свою семью... Только полное пренебрежение нуждами, грубое и негуманное отношение к положению приискового рабочего могло создать такое запрещение для них» («Сиб. Сборн.» 1889 г., вып. I, стр. 23, 25.).

    Некоторые рабочие, правда, получают позволение привести свою жену, но далеко не все, этого желающие. В 1891 г., во время осеннего найма рабочих, КК° Промышленности и Прибрежно-Витимская вовсе не нанимали женатых, находя, что на приисках уже довольно женщин, между тем в 80-х гг. на промыслах Олекминского округа было всего женщин от 8 до 11% приискового населения.

    Ужасное положение женщины на промыслах доходит до того. что ее иногда «проигрывают в карты, уступают один другому по особому договору». В тайге есть обычай под названием «помочи», который заключается в том, что артель рабочих, желая наказать какую-либо женщину, преимущественно более легкого поведения, заводит ее в более отдаленное место, по очереди насилует, замучивает ее, и она умирает от непосильных страданий («Сибирь» 1878 г. № 38; «Сиб. Сборн.» 1889 г., вып. 1, стр. 25; «Сиб. Вест.» 1892 г. .№ 79; Кряжев в «Русск. Жизни» 1894 г. № 50; записка г. Михайлова.). Считаю, однако, своим долгом прибавить, что, по свидетельству некоторых интеллигентных лиц, живущих на промыслах, дурная репутация приисковых женщин слишком преувеличена, что некоторые из них остаются верными мужьям, хотя весьма трудно соблюсти верность там, где на 10 здоровых мужчин приходится одна женщина, где большинство служащих также холостые (дом для холостых служащих на промыслах носит иногда характерное название «кадетского корпуса»).

    Условия приисковой жизни и особенно помещение женатых и холостых рабочих в одной казарме вредно отражаются на нравственности их детей. Они рано начинают понимать все, приучаются пить водку, курить табак и даже развратничать. Рабочие весьма легкомысленно приучают детей к вину, отчасти не понимая, как это вредно. «Случается, что приисковый мальчик в 12 лет уже курит табак; он свободно пьет за один взмах шкалик водки и распознает в ней вкус; он искусно промывает золото на лотках, крадет золото и играет в карты не хуже взрослого рабочего. В эти годы он умеет ругаться самой утонченной площадной бранью и не прочь похвастаться перед своими товарищами любовными похождениями. Конечно, не отстают от мальчиков и девочки, для которых приисковый омут оказывается еще убийственнее по свойству их пола и недостатку вообще женщин на приисках (Бывают случаи, что забеременевают 12-летнія девочки. «Сибирь» 1884 г. № 13, стр. 7.). Нам приходилось наблюдать, как родители радуются, когда их дети добывают много золота и денег, не взирая на то, какими путями приобретаются они. Безобразие отцов и матерей иногда доходит до того, что они прямо отбирают все, что видят у детей, и, конечно, совокупно или порознь пропивают. Подобные родители не стыдятся удерживать детей дома и не пускать их в школу, посылая в разрезы на старанье. С невыразимым нахальством эти люди требуют от своих малолетних детей повиновения и возврата средств, потраченных на их воспитание («Сиб. Сбор.» 1889 г., вып. 2-й, стр. 27-28; ср. . О. О. «Sibirische Briefe», 1894, 114-115.).

    Возвращаясь на барже с приисковыми рабочими с олекминских промыслов, я видел не мало детей, весьма бойких и развитых: сами рабочие в шутку называют их «приискателями» и «приискательницами» и вообще весьма любовно относятся даже к чужим детям.

    Каковы бы ни были отрицательные стороны приисковых рабочих, в них есть и свои достоинства. Есть вещи, против которых не может устоять приисковый рабочий — это золото и вино, — их нельзя класть плохо, но в других отношениях местные наблюдатели свидетельствуют о честности рабочих (о возвращении найденных денег), о деликатности относительно тех служащих, которые хорошо обращаются с ними (См. ст. Кряжева в «Русской Жиз.» 1894 г. № 44.), о щедрости относительно нуждающихся. Во время голода 1891 г. в Европейской России на промыслах Ленского Т-ва было собрано более 2000 р. в пользу голодающих, и, кроме того, все служащие и громадное большинство рабочих изъявили желание жертвовать в течении всей операции 1891-92 г. по 2 коп. с рубля жалованья или заработной платы («Вост. Об.» 1892 г. № 3 стр. 7; «Вест. Золот.» 1895 г. стр. 127.). Но в то же время они недоверчиво относятся к некоторым сборам, инициатива которых принадлежит золотопромышленникам. Так, мы слышали, что в 1891 г. между олекминскими золотопромышленниками была мысль собрать капитал на вспомоществование больным и увечным рабочим, привлечь к подписке самих рабочих и поднести этот капитал одному высокопоставленному лицу; но рабочие отнеслись к этому предложению не сочувственно, а между тем в пользу голодающих в 1891-92 гг. они охотно жертвовали 2% своего заработка.

    Чтобы покончить с вопросом о нравственности приисковых рабочих, укажем на количество преступлений на Олекминских приисках по официальным данным. В продолжение 14 лет (1873 и 1875-1887 гг.) на приисках Олекминского округа произошло 71 убийство (не считая 51 найденного мертвого тела и 3 без вести пропавших), 12 покушений на убийство и 72 случая нанесения ран (См. табл. в Дополнении XV.).

    В числе гигиенических условий, вредно отзывающихся на рабочих, первое место занимает чрезмерная продолжительность труда и недостаточное количество дней отдыха. В то время, как, в Енисейском округе, особенно северной его системе, подземные работы менее распространены, в Олекминском округе они встречаются очень часто, и потому, во-первых, средняя продолжительность операций более, а, во-вторых, работа под землею менее здорова, чем на открытом воздухе. При этих условиях особенно важно было бы для работы пользоваться достаточным количеством отдыха в праздники и льготные дни, но воскресенья на приисках не праздновались; что же касается праздников и льготных дней, то относительно них мы находим в договорах с рабочими следующие постановления.

    Олекминский исправник в донесении 1872 г. говорит, что лишь с операции 1870-71 г. «стали появляться в контрактах праздничные дни», в которые рабочие освобождались от работы (Арх. Ирк. Горн. Управ. К. 2549 № 126-71, л. 467.). Действительно в договоре К° Промышленности 1870 г. мы не находим еще относительно праздников никакого условия, в контрактах же этой К° 1874, 78 и 83 гг. сказано, что рабочие должны праздновать в зимнее время: в сентябре после расчета три дня, в октябре и ноябре по 2 дня, в декабре 3 дня, в январе, феврале и марте по 2 дня, в апреле 3 дня со включением дней Пасхи; «все эти дни должны быть зачтены нам за льготные и отдыхи, и особо иных требовать мы не должны. С мая же месяца по 10 сентября для отдыха и льготы табельных и праздничных дней» рабочим обязательно не предоставлялось, а каждый месяц следовало увольнять их от работ на 2 дня, и то не всех зараз, а поочередно, по назначению управления. Таким образом, во весь год рабочие имели только 27 дней отдыха. В договоре с тою же К° 1887 г. были прямо назначены числа, в которые приходились праздники, а именно, с 10 сентября до 1 мая 18 дней, в том числе в сентябре 3 дня после расчета, но в действительности давали 5 дней и затем с 1 мая по 10 сентября по 2 дня отдыха в месяц: таким образом, по договору назначено 27, в действительности же бывало 29-30 дней, но все-таки, очевидно, рабочие имели отдых в крайне недостаточном количестве (г. Стрижев считал (в записке 1887 г.) наиболее обычным на приисках 30-дневный отдых, а ленский горн. инженер в отчете 1889 г. — 27-дневный. Канц. Ир. Горн. Упр., дело № 39, л. 212.). По договору Трапезниковых 70-х и 80-х гг. было назначено еще менее, а именно, 23 праздника (в том числе в мае, июнь и июле рабочие должны были отдыхать поочередно по 2 дня в месяц — один будний, другой праздничный день, а в августе 1 будний день). В договоре Базилевского 1876 г. указано было 10 праздничных дней, и сверх того предоставлялось каждому рабочему попеременно, а по желанию управления и всем вместе, по 2 дня в месяц без вычета за то содержание; следовательно, всего рабочим предоставлялось 34 дня отдыха, в остальные же затем праздники и воскресенья рабочие должны были работать как и в будни; за льготные же дни сверх назначенных приисковое управление могло вычитать за содержание рабочего по 60 к. за каждый день. Если у кого-либо из рабочих будет более двух «больных» дней в месяц, то такие причислялись за льготные дни без вычета за содержание, но с потерею права на назначенные 2 льготных дня. По договору Базилевского 1878 г. в те месяцы, когда бывает Пасха, Рождество и масленица, полагалось до одному дню отдыха (вместо двух), следовательно вместо 34 был назначен 31 день отдыха. По договорам Базилевского 1880 г. вычет рабочих за лишние льготные дни с 60 к. повышен до 70 к. По договорам Ленского Т-ва 1883 и 90 гг. назначено 29 дней отдыха (в том числе с 1-го мая по 1 сентября ежемесячно по два дня отдыха по очереди и 5 дней с 10-го сентября); по договору этого Т-ва 1891 г. число праздников уменьшено до 28, а по договору 1894 г. повышено до 31, кроме того прибавлено: «по усмотрению управления очередные отдыхи могут быть заменены общими. Люди магометанского вероисповедания, взамен положенных по условию общих и очередных отдыхов, могут по разрешению управления иметь отдыхи в дни своих праздников»; но только, если отработают соответственное число дней в христианские праздники (В договоре Ленского Т-ва 1894 г. находим еще следующие оговорки: 1) если бы в дни, определенные для отдыха, была назначена работа, то отдых дается позднее по усмотрению управления. 2) Во время весенней промывки на промыслах, не обеспеченных все лето водою, отдыхи даются лишь по окончании этой промывки.). По договору с Малопатомским Т-вом 1880 г. назначено 32 праздничных дня (Дни, проведенные в больнице, засчитываются по этому договору в тот же месяц за льготные дни без вычета за содержание, и просить отдыха в эти месяцы уже не дозволялось. По договору Чаринскаго Т-ва 1880 г. — 24 праздничных дня, а Аканак-Накаталинского Т-ва 1886 г. — 28 дней. В проекте нормального контракта Винникова 1884 г. назначено 27 праздничных дней.). По договорам с Плетюхином 1886 и 89 гг. хозяин, по своему усмотрению, мог устроить работы четырьмя различными способами; относительно двух из них прямо сказано, что при них никаких дней отдыха не полагается, «а желающий пользоваться таковым, и то не иначе, как с согласия управления, платит за содержание по 90 к. в день»; при двух других способах назначено во все лето (у Плетюхина только летние работы) всего два дня отдыха в августе месяце.

    Наиболее распространенным обычаем был отдых в течение летней операции два раза в месяц (Арх. Витим. Испр., отчет за 1879 г.). Зимою до начала промывки песков дни отдыха назначались преимущественно в большие праздники, и рабочие отдыхали тогда всей компанией: это называлось «общие отдыхи»; летом же, с начала промывки, рабочие праздновали два раза в месяц, но уже поочередно, небольшими артелями, чтобы не было остановки в работах.

    Понятно, что такого количества дней отдыха было недостаточно, как это подтверждается и свидетельствами местных наблюдателей. Олекминский горный исправник в 1872 г. писал: некоторые рабочие, обессилев от работы, идут в больницы вместо того, чтобы отдохнуть, «в чем им нередко отказывают, так как дни отдыха обусловлены контрактом. Не раз случалось мне разбирать» жалобы на «таких мнимых ослушников и оканчивать дело приказанием дать непризнанным фельдшерами за больных день отдыха, после которого беспрекословно шли они опять на работу. Где промысловые управления обращаются человечно и справедливо, снисходят к проступкам недоразумения или превратного понимания, там и дел возникает менее, и работа идет успешнее». Упомянув о случаях невыхода на работу рабочих К° Трапезниковых, тот же исправник говорит, что случаи уклонения от работ перед 10-м числом сентября бывали и в прежние годы, и это объясняется частью и тем, что силы рабочих к концу операции совершенно истощены. «На приисках Базанова уже не часть, а все рабочие, ссылаясь на то, что 8 сентября день праздничный, не вышли было на работу, но при первом появлении полк. Купенкова, которому дано было об этом знать, казармы мгновенно опустели, и работа пошла, как в будни. Приехав в этот день па прииски», продолжает исправник, «я доискивался, кто первый из них затеял эту выходку, и какая была причина общей стачки. Отвечали, что зачинщиков среди них нет, что они совершенно выбились из сил, что день этот большой праздник» (Арх. Иркут. Горн. Управ. К. 2549, № 126-71, л. 462, 466 об. О ходатайстве 1880 г. иркутского архиерея Вениамина об установлении обязательных воскресных отдыхов, не получившем удовлетворения, см. гл. II.). Вероятно, вследствие этого донесения якутский губернатор предписал исправнику наблюдать, чтобы «тем из рабочих, которые по старости лет или слабости здоровья придут в изнеможение и не в силах будут работать, давать дни отдыха, хотя бы они и не были обусловлены в контрактах», и чтобы при заключении контрактов в них непременно было включаемо условие о праздничных днях, в которые рабочие не должны были бы работать (Арх. Иркут. Горн. Управл. К. 2644, № 48-103, л. 202 об.). В 1893-94 г. в Ленском Т-ве по совещании с рабочими был устроен приют для отдыха, где утомленные рабочие могли бы отдыхать 2-3 недели, получая полное содержание. На это была употреблена часть штрафных денег, а также пожертвования рабочих и сбор с благотворительного спектакля («Вестн. Золот.» 1895 г., стр. 128, 1896 г., стр. 209.).

    В объяснение того, что летом даются рабочим не общие праздники, а льготные дни по очереди, управляющие обыкновенно говорят, что если уволить от работ всю команду зараз, то они все перепьются, и тогда с ними не справиться (Против общих отдыхов высказывается и г. Стрижев в заниске 1887 г.); но г. Карпинский, бывший начальник иркутского горного управления, возражая против этого, указывает, что управляющий Базилевского «в день коронации, 15-го мая, прекратил все работы, устроил рабочим праздник, угостил их водкой, и никакого беспорядка не произошло, и на другой день все вышли на работы, а пьяными оказались только приставленные для присмотра за рабочими казаки» («Извест. Вост. Сибир. Отд. Геогр. Общ.» 1886 г., т. XVII, № 3-4.). В Ленском Т-ве въ 90-х гг. очередные отдыхи летом были заменены общими в церковные и царские праздники, и главноуправляющий приисками держится того мнения, что, несколько усилив суточную промывку, можно нагнать время, потерянное в праздники, и рекомендует не только заменить очередные отдыхи двумя общими в каждый месяц, но добавить еще два дня отдыха в виду трудности горных приисковых работ («Вестн. Золотопр.» 1895 г. № 7, стр. 127.).

    Понятно, что, не имея достаточного отдыха, изнеможенные рабочие иногда уклонялись от работы, хотя и подвергались за это штрафу.

    Кроме чрезмерной продолжительности труда и недостаточности отдыха, работы в Олекминской тайге представляли и другие антигигиенические условия. Следователь по делу о волнении в 1876 г. на одном из прииском К° Базанова, подполк. Грамотин, говорит: «в ортах в минувшую зимнюю операцию работы, за недостатком свеч, освещались зажженною соломою», вследствие чего «сильная копоть, издаваемая ею при горении, вредно влияла па дыхательные органы работавших в орте, так что, спустя даже 2 недели после выхода с этих работ, рабочие выплевывали при отхаркивании черную слюну; рабочие и служащие, находясь в ортах, покрывались толстым слоем сажи». Правда Базанов в письме к генерал-губернатору уверял, что это был только опыт освещения «с участием смолистых веществ», который оказался неудачным, и освещение производится свечами (Арх. Ирк. Горн. Управ. К. 2578, № 215-269, л. 20, 29.). Однако и позднее освещение в штольнях приисков К° Промышленности и Прибрежно-Витимской производилось не свечами, а жиром, и, по словам местного доктора, г. Рабиновича, оно очень неблагоприятно отзывалось на здоровье рабочих, так как продукты горения вредно влияли на их горло и легкие (По контракту Ленского Т-ва 1894 г. на счет приискового управления освещаются только главные откатные пути в выработках; до них забойщики употребляют бленды со своими свечами, если расстояние до главного отводного пути не превышает 15 саж.).

    Вследствие оттаивания мерзлой земли в штольнях рабочие гибли иной раз от угара: так в апреле 1879 г. погибли вследствие этого двое рабочих на Николае-Иннокентиевском прииске К° Перевалова и Борисова. «Такие печальные факты», по словам корреспондента местной газеты, «весьма нередки в промысловой жизни. Главные причины: плохая вентиляция, неосторожность смотрителей и очень часто бесчеловечное требование воротил «не терять времени». Обычай запирать шахты в свободное от работ время практикуется далеко не на всех приисках, а между тем «многие из усердных рабочих имеют привычку приходить ранее определенного времени на работу и нередко подвергаются опасности умереть от угара («Сибирь» 1879 г. № 21, ср. 1885 г. № 45, стр. 14. ).

    Вот что доносил в 1875 г. якутский областной медицинский инспектор Проскуряков якутскому губернатору о санитарных условиях одного из олекминских промыслов: Святителе-Иннокентиевский прииск бар. Гинцбурга, находящийся на р. Атыркан-Бирикан, с 250 рабочими, «расположен в глубокой ложбине на тундристой и болотистой почве, окруженной с обеих сторон высокими гольцами (горы, вершины которых большею частью в течение лета покрыты снегом); трудные и тяжелые работы в глубоких шахтах и отсутствие наблюдения при производстве этих работ» и несоблюдение «основных правил гигиены... производят» громадное число заболеваний и травматических повреждений». Упомянув о цинге, как следствии дурного питания рабочих, Проскуряков продолжает: «При одинаковых условиях питания, к заболеванию расположены те рабочие, которым приходится работать в сырых местах, где в непродолжительное теплое время года вскрывается масса торфов, а еще более которым доводится работать в тесных, душных, дурно проветриваемых и угарных шахтах». Проскуряков указывает также на отсутствие «врача, по указанию которого можно было бы своевременно отделять людей слабых и распределять рабочих по работам по состоянию их здоровья. В некоторых шахтах иногда работают до 35 чел., воздух бывает невыносимо тяжел, вследствие крайней сырости, множества частиц угля, недостатка кислорода, избытка окиси углерода и угольной кислоты по причине отсутствия всяких приспособлений к искусственной вентиляции; на глубине 150 четвертей и при случающихся навалах земли производят огромное количество пыли, окиси углерода и других вредных для организма газов. Нередко случается, что в теплое и сырое время в таких шахтах нет возможности работать по целым дням». В числе других мер, необходимых для улучшения здоровья рабочих, Проскуряков считал необходимыми устройство в шахтах «правильной искусственной вентиляции», тщательную очистку жилищ и самого прииска от всяких нечистот и, если возможно, осушение почвы в окрестностях прииска, так как теперь «почва под жилищами содержит много воды, протекающей с высоких гор» (Арх. Витим. Горн. Испр. 1875 г, № 20, л. 4, 6.). Генерал-губернатор обратил внимание на факты, замеченные Проскуряковым, и вследствие его предписания окружной инженер Олекминского округа просил местного горного исправника объявить всем управляющим К°, чтобы они приняли меры для лучшей вентиляции воздуха в рудниках, «располагая известное число люфтлюхов в необходимых для того местах, ставили бы железные с высокими трубами печи или употребляли бы для вытягивания рудничного воздуха вентиляторы и, в предупреждение случаев угара, принимали бы меры предосторожности, распубликованные в № 67 «Иркут. Губерн. Ведом.» за 1871 г.; а также чтобы во всех внутренних работах была непременно употреблена надежная крепь, смотря по расположению пласта россыпи и пустой породы, совершенно достаточная для безопасности работающих, лестница в шахтах располагалась бы удобно и была бы достаточной плоскости, шахты для подъема песков были бы достаточной прочности и бадьи или ящик прикреплялись бы прочно» (Арх. Ирк. Горн. Управ. К. 2566, № 218-164, л 37.).

    По словом ІІроскурякова, «долгое пребывание рабочих в испорченной атмосфере дурно проветриваемых, сырых и угарных шахт располагает к следующим болезням: малокровию, бледной немочи, цинге, страданию глаз, страданию грудных органов, легких и сердца и к медленному (хроническому) отравлению окисью углерода и угольной кислотой, за которыми развивается жировое перерождение сердца и медленная, по верная смерть» (Аврамов в своей книге говорит, что, «по словам приисковых медиков, в Олекме, после цинги... наиболее часто встречаются болезни сердца» (124 стр ) Это подтверждает наблюдение д-ра Крутовскаго. Цинготные болезни, как мы слышали на приисках от местного доктора, начинаются с марта и продолжаются до июня. Они создаются излечению при хорошем питании и уходе. Цинга до сих пор представляет довольно распространенную болезнь. «Восточ. Обозр.» 1894 г № 129.). Зимою 1874-75 гг. была эпидемия оспы.

    По словам доктора Малиева, первое место в ряду болезней. господствовавших между рабочими в конце 70-х гг., занимала цинга. «Картина скорбута (цинги) чаще всего такая: опухание голеностопного сочленения, кровоизлияние в подколенную ямку, сведение колена, мелкие пятна на коже ног и сильная опухоль десен, кровоточивость их, разрыхление. Бывают и другие формы: развивается опухоль цинготного характера на месте ушиба — на тыле руки.., на бедре и т. п. Все наружные болезни, под влиянием скорбутного худосочия, видоизменяются: раны, прежде зажившие, расползаются, края их опухают и т. д.: я наблюдал также кровоизлияние в полость плевры. Случаи смерти от скорбута редки, но бывают; смерть наступает при явлениях сильнейшего истощения организма, при потере аппетита, сильных болях конечностей и т. д. или с симптомами заболевания органов груди. Иной раз после цинготных опухолей остаются контрактуры, атрофия мышц. Громадное большинство выздоравливает совершенно в 2-3 недели; очень немногие требуют для своего лечения 2-3, 4 и более месяцев. Обыкновенно такие больные просят, чтобы их отправили на Лену или на Витим, в больницы приисковых резиденций; там, говорят они, мы скорее поправимся, там «воздух легче», и действительно выздоравливают быстро. После цинги самые обыкновенные болезни, чаще всего встречающиеся: ушибы, ревматизмы, катары дыхательных ветвей. «При рабочей команде от 2 до 3¹/₃ тыс. в 1876, 77 и 79 гг. было: в 1876 г. из 1623 заболевших — случаев ушиба 207, ревматизма 122, цинги 254; в 1877 г. из 2953 заболевших — случаев ушиба 431, ревматизма 168, цинги 398; в 1879 г. из 2537 всех заболевших — случаев ушиба 394, ревматизма 152, цинги 265. Таким образом ушибы составляли 13-16%, ревматизм 5-7% и цинга 10-16% заболеваний. «Кроме того довольно значительное число пользовалось амбулаторно, при чем большинство из них страдало ревматизмом и в летние месяцы цингой; между ними был некоторый процент притворно больных, захотевших отдохнуть денек-другой. Число пользуемых на ходу средним числом равно половине числа лежащих в больнице («Сборн. соч. по судебн. медиц.» 1881 г. т. III, 107, 109-110.).

    По отчету горного исправника Олекминской и Витимской систем за 1885 г. «господствующими болезнями в обеих системах были: ушибы и раны, ревматизм и ломота, поясничные боли, цинга и лихорадка. Ушибы и раны были преимущественно пальцев рук и ног, иногда головы и туловища камнями из забоев, таратайками, лошадьми и падением в пьяном виде; ревматизмом, ломотами и поясничными болями страдали преимущественно рабочие от ежедневного спуска и подъема в шахту по лестницам и от работ в наклонном положении. Цинга, собственно говоря, появлялась только на рабочих, поступивших истощенными и мало привыкших к горным работам. Лихорадки появляются преимущественно весною при распитии горных речек, омывающих разные нечистоты; отчасти они являются во время летних жаров и обильных дождей» (Арх. Ирк. Горн. Управ. К. 2772, № 135-124, л. 194 об. Срав. отчет врача Ленского Т-ва 1894-95 гг. в «Вест. Золот.» 1896 г. № 10, стр. 208 [из 907 стационарных больных — только 13 цингой].).

    Зимою 1891-92 г. на Олекминских промыслах, как и во всей Сибири, свирепствовала инфлюэнца. «Усиленная смертность» между рабочими, говорит д-р Рабинович, «объясняется тяжелыми климатическими условиями тайги вообще, весьма суровой зимой 1891-92 г., предварительной надорванностью здоровья таежного рабочего, запусканием болезни донельзя и не менее тяжелыми условиями подземных приисковых работ при не совсем правильном образе жизни и полной небрежности по отношению к одежде» («Восточ. Обозр.» 1892 г. № 33, стр. 7.).

    В 1875 г. среди населения приленского края и Якутской области было замечено значительное распространение сифилиса. «Для исследования и сокращения» этой болезни был командирован по распоряжению министра внутренних дел дейст. стат. совет. Августинович. Он заявил иркутскому губернатору и генерал-губернатору Восточной Сибири, что болезнь эта распространяется между жителями приленского края приисковыми рабочими, «в большинстве случаев между женщинами в приисковых больницах и нередко высаживаемыми на берег Лены в селе Витиме с пароходов, несмотря на тяжкие страдания, больными рабочими, которые неоднократно умирали при волостном правлении». Вследствие этого иркутский губернатор по предложению генерал-губернатора поручил олекминскому горному исправнику «предложить всем золотопромышленникам рабочих, зараженных сифилисом и вообще прилипчивыми болезнями, оставлять на излечение в приисковых больницах до совершенного выздоровления, а не высылать с промыслов больными». Горный исправник отвечал, что г. Августинович не убедился «на месте и воочию, как бы следовало, в степени распространения сифилиса на промыслах», не исследовал «корень зла на месте и основал свои предположения... вероятно на слухах и рассказах жителей с. Витима. Из сведений, доставленных врачом Стояновым, видно, что на промыслах Ленского Т-ва, Базилевского, К° Арендаторов, Гинцбурга, Переяславцевой, Малопатомского Т-ва и на промыслах Катышевцева с 1-го мая 1872 г. по 80 апреля 1875 г., т.-е. за три года, на 6200 больных, лечившихся за это время в промысловых больницах и на домах, сифилитиков было 66 чел., из коих с явлениями вторичного и третичного сифилиса (давнего) было 58 и первичного 8. Из этого числа женщин больных первичным, сифилисом было только 2... Из настольного журнала больницы Константиновского прииска Трапезниковых видно, что с 10-го сентября 1872 г. по 10 июля 1875 г. почти на 3000 рабочих из служащих больных сифилитиков было 13 чел., а именно в 1872 г. 1 чел., в 1873 г. — 5 чел., в 1874 г. — 4 чел. и в 1875 г. — 3 чел. Основываясь на этих цифрах, очевидным становится, что причины распространения сифилиса в приленском населении, выставленные г. Августиновичем, не совсем верны и доказательны, и затем, если принять в соображение и сопоставить врачебные силы и средства частных золотых промыслов и приленских волостей и селений, то можно придти к совершенно противоположным выводам и заключениям, т.-е., что не золотые промысла и приисковые рабочие составляют рассадник сифилиса, а напротив того — приленские селения и их жители, и особенно с. Витим, остающиеся без всякой врачебной помощи, а также якуты и тунгусы, между которыми эта болезнь, к несчастью, очень распространена». Указывая на с. Витим, как источник заразы, горный исправник забывал, что с. Витим могло сделаться источником заразы именно потому, что до начала 80-х гг. оно было постоянным местом кутежей олекминских приисковых рабочих при выходе их из тайги. В заключение горный исправник уверял, что все рабочие, приходящие на промысла, непременно подвергаются медицинскому осмотру и из них больные принимаются в приисковые больницы, где и содержатся до окончательного излечения. «Только в случае упорного сифилиса, соединенного с цингой, неизлечимого на промыслах вследствие климатических условий, больные вывозятся с приисков на Мачу, где имеется прекрасная больница и доктор, а не в с. Витим, куда никогда не вывозился с приисков ни один больной (Арх. Витим. Горн. Испр. 1875 г. № 1120.). Однако новейшие наблюдатели подтверждают слова Августиновича; автор статьи в «Сибирском Сборнике» говорит: «известно, что среди приисковых рабочих... распространяется сифилис; он разносится впоследствии по деревням» («Сибир. Сборн.» 1889 г., вып. 1, стр. 24. Несмотря на осмотр рабочих при найме, сифилитики обоего пола попадается на промыслах и в настоящее время: в операцию 1894-95 г. на промыслах Ленского Т-ва было 9 случаев сифилиса. «Вести. Золотопр.» 1896 г., стр. 208.).

    В общих контрактах с рабочими почти везде встречаем условие, что медицинская помощь рабочим оказывается бесплатно, и больницы на приисках содержатся па счет промыслового управления. «Так, напр., в договоре К° Промышленности 1887 г. сказано: «Если кто из нас сделается болен, то врачебные пособия и содержание.... даются на счет К°, но платы как во время болезни, так равно и за льготные по болезни дни никакой не полагается». В договоре К° Арендаторов 1875 г. к постановлению о безвозмездном лечении прибавлено: «с тех же, которые поступят в больницу без действительной болезни и будут изобличены в том при осмотре медиком, управление имеет право вычитать за эти дни, как с уклоняющихся от работ». Вычет с уклоняющихся от работ (под предлогом болезни) находим и во всех других контрактах. В договорах с Базилевским 1876, 78 и 80-х гг., к условию о безвозмездности лечения прибавлено, что пищевое довольствие производится больным также безвозмездно в обычном размере, только хлеба полагается вместо 3¹/₂ — 2¹/₂ ф. в день, в том числе пшеничного ¹/₄ ф., «что для больного признаем достаточным», а мяса по 1¹/₂ ф. [здоровым полагалось в договоре 1876 г. по 1¹/₂ ф., в остальных также по 1¹/₂ ф.]. В договорах Ленского Т-ва 1890-91 гг. медицинский осмотр рабочих и их семейств предоставлялось приисковому усмотрению делать во всякое время. По контракту Верного Т-ва начала 70-х г., в отличие от других договоров, приисковое управление не принимало на свой счет лечения заболевающих на прииске рабочих, а обязывало их платить за него, полагаясь в исчислении издержек за лечение на добросовестность тех лиц, которым это дело будет поручено от управляющего, при чем артельный староста не должен был вмешиваться в дела больницы.

    В некоторых договорах устанавливаются вычеты за лечение женщин, не состоящих на хозяйских работах, а также и детей. Так в договорах Базилевского 1876, 78 и 80 гг. сказано: «за лечение приведенной кем либо из нас женщины или дитяти управление имеет право вычитать по 50 к. за каждый день», очевидно, кроме вычета за содержание их.

    В договорах с Ленским Т-м 1890-91 гг. находим такое условие: «На устройство приемного покоя для рабочих на Мачинской резиденции управление вносит за каждого из рабочих по 2 р. с, каковая сумма зачитывается в счет платы нашей — рабочих». Дело в том, что Мачинская больница (или приемный покой) содержалась всеми золотопромышленниками Олекминской системы. В 1871 г., по их постановлению, на «содержание и ремонт больницы» с прислугою, отоплением освещением и содержанием одной лошади было определено 1500 р. (В постановлении золотопромышленников Олекминской системы 1874 г. сказано: «содержание в центральной больнице больных, поступающих на общий счет, должно быть принято нами по раскладке с каждого пуда золота, включая в это число и дела, участвующие в содержании центральной больницы, которые принимают сумму, отнесенную на их счет, по стоимости каждой общей поденщины». (Бумаги Субботина).) В 1877 г. лекарю больницы Мачинской резиденции было назначено 6000 р. жалованья в год, с тем, чтобы на его обязанности лежало вскрытие трупов. В 1882 г. содержание Мачинской больницы обходилось золотопромышленникам 14909 р., а в 1883 г. — 5443 р.

    В 1888 г. на Бодайбинской резиденции был устроен так называемый «приют», где призревались больные разных компаний (через две недели после того, как они рассчитались, так как до этого срока их обязан был лечить тот золотопромышленник или та компания, где они прежде работали). На содержание этого приюта, находившегося в непосредственном заведывании горного исправника, с рабочих Витимской системы ежегодно взимается по 2 р. с каждого, хотя в контрактах об этом сборе не упоминается и никаким законом он не установлен (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2775, № 196-210, л. 4 об.; сравни «Вест. Золот.» 1895 г. № 20, стр. 333.). Позднее на Бодайбинской резиденции была больница, учрежденная на средства всех золотопромышленников». В Январе 1897 г. она сгорела («Вост. Об.» 1894 г., № 129; «Сибпрь» 1897 г., № 62.).

    Относительно состояния больниц на приисках Олекминского округа в донесении горного исправника 1873 г. сказано: «на приисках Ленского Т-ва, Трапезникова и КК° Базанова и Сибирякова больницы и в минувшую операцию были таковы, что не оставляли желать ничего лучшего. Аптеки при этих больницах не уступают городским, а медикаменты для некоторых выписываются не из Иркутска, а из Петербурга» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2560, № 130-184, л. 7 об.). Однако показания рабочих не совпадают с официальными сведениями; так один рабочий рассказывал в 1873 г.,. что в больнице К° Сибирякова, Базанова и Немчинова нет «ни белья, ни халатов: кто в чем пришел с работы, в том и ложись на койку, на которой находится грязный, набитый залежалой соломой, матрац. А простынь, полотенец, столовой посуды для каждодневного употребления для больных и в заводе ннт. Оно, если хотите, все есть, даже другой комплект матрацев со свежей соломой; но все это хранится в цейхгаузе на случай приезда исправника. В 1871 г. во всей больнице был только один служитель». В случае приезда исправника «выдадут чистое белье, посуду; на кухне неожиданно является капуста, говядина как-то иначе смотрит» («Сибирь» 1873 г., № 8, стр. 1.). Были прииски и совсем без больниц: так в 1875 г. якутский медицинский инспектор Проскуряков о Святителе-Иннокентиевском прииске Гинцбурга говорит, что там нет ни помещения для больных, ни фельдшера, и он обязал управление немедленно устроить больницу с полным комплектом кроватей по положению.

    По словам г. Калагеорги (1882 г.), „в Олекминской системе лечение больных обставлено так хорошо, что лучше и желать нельзя: на каждом прииске имеются просторные больницы, содержащиеся в большой чистоте; некоторые из них, как, напр., в Малопатомском Т-ве и на Константиновском прииске Трапезникова, — отличаются даже роскошью; белье везде хозяйское и имеется в достаточном количестве; пища улучшенная, а слабым больным дается хорошее вино и молоко... Медицинский персонал состоит из одного врача на все прииски Олекминской системы и из фельдшеров по одному при каждой больнице. Врач получает 10000 р. содержания, а фельдшера по 1000 и более рублей в год жалованья при полном содержании от управления (На приисках Базилевского фельдшера получали по 800 р. в год.); судя по состоянию больниц и аптек, по количеству и разнообразию хирургических инструментов и всякого рода машин, а также и по содержанию, получаемому врачом и фельдшерами, видно, что золотопромышленники Олекминской системы не жалеют средств на возможно лучшее устройство медицинской части. Кроме того здесь заметно вполне человечное отношение к людям, которым расстроенное здоровье не позволяет исполнять тяжелую работу: много есть рабочих, живущих на приисках по нескольку лет, вся обязанность которых заключается в чистке дворов и в сторожевой службе. Почти в каждой больнице встречаются больные с хроническими болезнями; они содержатся в больнице по году и более. К сожалению нельзя то же самое сказать о приисках Витимской системы; здесь исключение составляют только прииски Сибирякова и К°, на которых больные пользуются хорошим содержанием, лечением и уходом... На Скалистом прииске (Плетюхина?) больницы в ужасном виде: здание ветхое и грязное, белья нет, больные лежат почти на голых досках в своем грязном рабочем платье... На других соседних приисках больниц нет, а заболевших помещают за условленную плату в больницы Сибирякова и К° или Трапезниковых на Бодайбинской резиденции. Но здесь больные не могут быть задерживаемы против желания их хозяев и по настоянию последних нередко выписываются из больниц не совсем еще выздоровевшими, затем рассчитываются и отправляются в Витим (О случаях смерти рабочих на пути, рассчитанных по болезни, см. Ирк. Губ. Вед. 1872 г., № 115; «Сиб. Сбор.» 1889 г., вып. 2, ст. Ангарского, стр. 63.). Не будучи в силах следовать на места жительства, они стараются приютиться в волостной больнице, назначение которой вовсе не составляет лечение приисковых рабочих. Содержание больницы в Витиме стоит крестьянскому обществу 3000 р. в год, а между тем она занята исключительно оставленными без приюта приисковыми рабочими (Тоже повторяет г. Ангарский в «Сиб. Сборн.» 1889 г., вып. 2, стр. 47.)... Рабочие, не успевшие наняться или не принятые по слабости здоровья, а также и рассчитанные за ненадобностью, остаются в случае болезни без призрения. Витимская волостная больница, имеющая всего восемь кроватей, не может приютить всех нуждающихся, да кроме того и несправедливо возлагать на крестьян одной Витимской волости обязанность содержать и лечить людей, совершенно для них посторонних. Кроме волостной больницы, есть еще две по соседству па резиденциях золотопромышленных компаний, но эти больницы имеют свое определенное назначение и не могут быть обязательно открыты для людей посторонних» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2765, № 37-30, л. 45-47. В 1882 г. в Витимской системе было шесть больниц с 101 кроватью, в Олекминской 18 больниц с 214 кроватями. В 1883 г. в Витимской системе 7 больниц с 94 кроватями; в Олекминской 16 больниц с 189 кроватями, в 1884 г. в Олекмииской системе было уже лишь 14 больниц с 145 кроватями. «Прил. 1 к вып. 1-му Сборн. главн. докум. по упр. Вост. Сиб. т. VII», стр. 19; отчеты о золотопр. Вост. Сиб. в Горн. Деп.).

    В 1884 г. была построена очень большая больница на Успенском прииске КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской. В ней 7 комнат, из которых 3 больших были отведены для заболевающих мужчин, одна для женщин, одна для приемной, одна для родильниц и одна для помещения служителей, ванной и умывальной. При больнице находились особые службы: кухня, прачечная, баня и подвал для хранения припасов. Больница была устроена на 39 кроватей для зимнего времени, когда больных бывает меньше; для летнего предполагалось ставить хорошо устроенные палатки, в которых можно было поместить от 50 до 60 человек. На каждого больного отпускалось в сутки 1¹/₂ ф. свежего мяса, 4⁵/₈ ф. черного хлеба, капусты, овощей и круп —сколько потребуется. По свидетельству горного исправника, для труднобольных врач мог требовать из амбара и магазина вино, белый хлеб, молоко, яйца и проч. Больным приготовляли суп, щи, котлеты, различное жаркое, иногда рыбу и два раза в неделю давали кашу гречневую, манную или рисовую с маслом. Отопление производилось голландскими печами. Из других промыслов Витимской системы более или менее правильно устроенные больницы, хотя и маленькие, были на прииске Бодайбинской К° на 10 кроватей и на некоторых других на 4-5 кроватей. Промысла, не имевшие больниц, отправляли своих больных за известную плату в больницу Успенского прииска или в больницу той же К° на Бодайбинской резиденции (Отчет горного исправника Витимской системы за 1885 г.). Больница Успенского прииска была открыта к приезду гр. Игнатьева, первого из генерал-губернаторов, посетившего в 1886 г. промыслы Олекминского округа («Вост. Обоз.» 1886 г., № 40, стр. 6.). Мы должны засвидетельствовать, что больница эта устроена действительно прекрасно: большое здание, масса инструментов, весы для взвешивания больных, хорошее белье (отдельное для сифилитиков); изолирование больных заразительными болезнями возможно вследствие того, что есть здание старой больницы и бараки. Теперь в больнице Успенского прииска 60 кроватей. КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской имеют доктора, 7 фельдшеров и акушерку; кроме того приемный покой на Водянистом прииск («Сиб. Вестн.» 1893 г., № 87; «Вост. Об.» 1894 г., № 129.). Всего на промыслах Олекминского округа было в 1887-89 гг. следующее количество больниц. В 1887 г. в Витимской системе было 10 больниц с 145 кроватями, в Олекминской — 16 больниц с 133 кроватями, в 1889 г. в Витимской системе было 12 больниц с 152 кроватями, в Олекминской — 16 больниц с 105 кроватями, так что в общем хотя за это время число больниц и увеличилось на две, но число кроватей несколько уменьшилось. (В 1887 г. 1 кровать приходилась на 40 рабочих об. п., в 1889 г. на 57 ч.). На очень многих мелких промыслах нет никаких больниц, а если они и были, то в них не было никаких необходимых приспособлений; не было даже фельдшера («Памятн. книж. Якут. об. на 1891 г.», стр. 14; «Вост. Об.» 1886 г., № 50, стр. 10.). Но на приисках некоторых, более крупных, компаний, больницы, не говоря уже о больнице Успенского прииска, произвели па нас в 1891 г. благоприятное впечатление. На Тихоно-Задонском прииске Ленского Т-ва, здание больницы глинобитное, в нем находится большой коридор, палаты довольно высокие, хотя расположение их не совсем удобное. Впрочем, по словам доктора другой К°, здание это холодно. В этой больнице теперь 47 кроватей («Вестн. Золотопр.» 1895 г., стр. 398; ср. 189й г. стр. 208.). В больнице Бодайбинской К° хорошие печи из кирпича с железною покрышкой, камеры довольно просторные, есть коридор. Но на Нижнем прииске Базилевского строилась тогда «временная» больница, весьма маленькая и неудовлетворительная, а пока был еще меньший приемный покой. На Воронцовской пристани мы нашли прекрасную больницу: несколько больших высоких комнат, белье довольно тонкое, байковые одеяла. Отопление паровое, неудобное в том отношении, что для нагревания до 14° самой большой палаты приходилось нагревать первую комнату, по которой проходит труба до 20°; впрочем фельдшер уверял, что в эту последнюю комнату больных не клали. Есть особое отделение для сифилитиков: несмотря на то, что при найме в Витиме осматривали рабочих, попадалось на 25 больных до 3-х сифилитиков. Я застал одного больного с бельмами на глазах, который лечился уже 10-й месяц; фельдшер почему-то впускал ему в глаза порошок каломели.

    По словам горного исправника Олекминского округа в донесении 1872 г. «везде есть опытные фельдшера, но врач с правом составления медицинских актов имеется только на приисках Базанова, на других — врачи лишь с правом пользования (По постановлению золотопромышленников Олекминской системы лекарю Лозовскому за заведывание Мачинскою центральною больницею было назначено жалованья с его содержанием, общественною квартирою, освещением и отоплением 2000 р. в год при особом фельдшере, которому при его собственном содержании полагалось жалованья 600 р. в год. В 1874 г. Мачинскою больницею заведовал уже не доктор, а фельдшер. В 1875 г. якутский областной медицинский инспектор Проскуряков предложил «ссыльнопоселенца из поляков, заведывающего центральною больницею на Мачинских резиденциях, Бахинкевича, как не имеющего никакого права на медицинскую практику, по неимению на это доказательств удалить от должности». Проскуряков отозвался с большою похвалою о деятельности приисковых врачей Стоянова и Зыбина, много способствовавших прекращению оспенной эпидемии, а также служащего при Успенской больнице К° Арендаторов фельдшера Кокорина; последнему Проскуряков предложил возвратить 70 р., которые он истратил на переезды по тунгусским стойбищам для привития предохранительной оспы. В 1877 г. центральною больницею на Мачинской резиденции заведовал опять Лозовский с жалованьем в 6000 р.). По официальным отчетам, в Олекминском округе в 1880 г. было 3 врача и 1 повивальная бабка, в 1887 г. врач в Витимской системе и 3 в Олекминской (в том числе одна женщина-врач), в 1888 г. 1 врач в Витимской и 2 в Олекминской, в 1889 г. 2 в Витимской и 2 в Олекминской, в 1891 г. всего 3 врача. Так как врачи и здесь получают жалованье от золотопромышленников, то, как и везде, они далеко не всегда обнаруживают самостоятельность, необходимую для защиты интересов рабочих. Мы рассказывали, напр., о приеме врачом нескольких тысяч пудов испорченного мяса (этот врач К° Промышленности получал жалованья 6 или 7000 р.). Относительно этого же врача мы нашли в делопроизводстве витимского исправника такой курьез. В 1881 г. один рабочий явился в контору Бодайбинской К° с подложной запиской о расчете. Когда его препроводили к исправнику, последний обратился к доктору К° Промышленности с просьбою освидетельствовать, может ли этот рабочий вынести телесное наказание: рабочий, писал исправник, «наделал пропасть пакостей; можно ли его драть?» Доктор на официальном бланке дал такое заключение: «назвать больным» этого рабочего нельзя, но он ослаблен пьянством и работой и принадлежит к числу, так наз., «выработавшихся» рабочих, которые только в силу привычки, голода и любви к таежной жизни берут на себя непосильную работу, неофициально же, на записке исправника, дал такой ответ карандашом: «полагаю, что ничего вредного не будет, если немного дадите для страху, если уж это нужно», — а юморист-исправник все это подшил к официальному делу (Арх. Вит. Горн. Испр., дело 1887 г. № 19.).

    Фельдшеров в 1887-88 гг. было в Витимской системе 10, в Олекминской 15-16; кроме того в Олекминской системе была одна акушерка («Памят. книж. Якут. обл. 1891 г.» стр. 114. В 1877 г. акушерка получала от золотопромышленников 1200 р. жалованья при готовой пище и квартире. В 1888 г. акушерка была и в Витимской системе.). Приисковые фельдшера далеко не всегда удовлетворяли своему назначению. В 1875 г. областной медицинский инспектор Проскуряков предложил проживающего на Святителе-Иннокентиевском прииске Гинцбурга «въ качестве фельдшера Ясевича, не имеющего никакого свидетельства, а следовательно и никакого права на какую бы то ни было практику, немедленно удалить от обязанности фельдшера», но как мы уже указывали, фельдшер другой К° Кокорин удостоился лестнаго отзыва за его деятельность во время оспенной эпидемии (В 1882 г. на фельдшера Кокорина (не известно того ли же) жаловались рабочие Благовещенского прииска Прибрежно-Витимской К° во время следствия о волнении па этом прииске.).

    На основании официальных сведений о количестве заболевших и умерших рабочих мы вычислили, что в 1879 г. заболело 59%, в 1880 г. — 73%, в 1881 г. — 109% приискового населения (т.-е. некоторые обращались за медицинской помощью более одного раза), в 1883 г. — 84%. в 1884 г. — 67%; во второй половине 80-х гг. заболеваемость была значительно ниже: в 1887 г. — 49%, в 1888 г. — 34%, в 1889 г. — 35%. Таким образом заболеваемость представляла значительные колебания. Напротив, смертность от болезни и несчастных случаев постепенно понижалась; в 1879 г. она равнялась 13-ти человекам на 1000 душ приискового населения, в 1880-81 г. — 11 чел. на 1000, в 1882-83 г. — 10, в 1884 г. — 9 и в 1887 г. — 8 человек на тысячу (Смотри табл. в Дополнении ХVI.).

    В официальных отчетах, а также и в отчетах отдельных приисковых управлений мы встречаем данные о количестве больных поденщин. В 1881 г. в Витимской системе больные поденщины составляли 2,1% всех поденщин, в Олекминской системе 4,2%, в 1882 г. в Витимской системе 1,1%, в Олекминской 3,5%, в 1883 г. в Витимской 1,7%, в Олекминской 4,5%; следовательно в Олекминской системе количество больных поденщин приблизительно вдвое или втрое превышает количество таких же поденщин в Витимской системе («Прил. II к вып. 1 сборн. глав. оф. докум. по управ. Вост. Сиб.», т. VIІ 1885 г., Иркутск.). Та же разница видна и в данных отдельных компаний: так в КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской (Витимской системы) больные поденщины в 1881-90 гг. составляли от 1-2, 6% всех поденщин (На основании данных, сообщенных доктором Рабиновичем.), а на приисках Ф. Базилевскаго (Олекминской системы) в 1877-83 гг. от 2,8 до 4%, в Малопатомском Т-ве в 1880-83 гг. 3,7-4,8%. Впрочем в Ленском Т-ве в операцию 1893-94 г. больные поденщины составляли только 1,4% (Матер., сообщ. Л. Ф. Пантелеевым; «Вест. Золот. 1890 г., стр. 174.).

    Данные о различных «происшествиях», по терминологии приисковых отчетов, за 14 лет (1873, 1875-87 гг.) приведены нами в особой таблиц (См. Дополнение ХV.), и из них не легко выделить несчастные случаи во время работ от происшедших вне работ; такие термины, как «угоревшие до смерти» — 38 человек (Хотя часть их угорела и при краже песков. См. отчет Шестакова в «Прил. 1-м к вып. 1-му сбор. оф. докум.», стр. 31.), «задавленные обвалом» —18 человек, «смертные случаи во время работъ» — 6 человек, „умершие от взрыва пороха» — 2 человека, «ушибленные при работах» —71 человек — сомнения не возбуждают, но, напр., «замерзшие» — 4 человека, «нечаянные смертные случаи» — 43 человека — термины, недостаточно определенные.

    О несчастных случаях с 1888 г. подробных сведений не имеем, известно только, что в 1892 г. в Ленском горном округе было 25 несчастных случаев; из них 12 со смертельным исходом. При взрывах пострадали 4, от обвалов 5 (из них 2 умерли), упали в выработки 4, причем 2 убились до смерти, остальные пострадали главным образом от угара (В числе пострадавших — 4 служащих, из них один угоревший до смерти. «Вест. Золот.» 1883 г., № 2, стр. 31. О смерти многих рабочих от угара в шахте в 1891 г. см. О. О. Sibirische Briefe, S. 284-286.).). В 1894 г. в том же горном округе было 33 несчастных случая, из них 8 со смертельным исходом; в 1895 г. 34 случая, из них 11 со смертельным исходом («Вест. Золот.» 1895 г., стр. 394; 1897 г., стр. 81.).

    Относительно вознаграждения за увечья мы имеем очень мало сведений, так как к сожалению об этом почему-то вовсе не упоминается в отчетах горных исправников и окружных инженеров. Относительно первой половины 70-х гг. мы не встретили ни одного упоминания о вознаграждении за увечья. Что они были не в обычае, видно и из того, что местная администрация даже указывала, что следовало бы установить такие вознаграждения (Так якутский губернатор в замечаниях на проект нормального контракта Винникова 1874 г. предлагал включить постановление о том, что «за повреждения членов рабочих полагается особая плата, а при смертных случаях (которые не раз бывали) вознаграждать родственников, буде есть таковые, приличным вознаграждением». Арх. ирк. гор. упр. К. 2560, № 206-152, л. 38.). Между тем уже правилами о найме рабочих 1870 г. (п. 14-й) предписывалась выдача тройной за весь наемный срок платы в случае смерти или тяжкого увечья рабочего вследствие непринятия золотопромышленником предписанных в законе мер предосторожности. В отчете Прибрежно-Витимской К° за 1882 г. мы находим уже упоминание о «выдаче вознаграждения получившим увечья» — 675 р. (Арх. К° Промышл., № 1147.). Окружной инженер Олекминского округа в отчете за 1883 г. говорит: «большую пользу в этом деле могло бы принести установление денежных вознаграждений в пользу самих пострадавших или их наследников, так как подобная мера, кроме справедливости относительно рабочего, служила бы еще и побуждением для приисковых управлений к тщательному и исправному исполнению установленных правительством правил о производстве горных работ и употреблении взрывчатых материалов (Отч. М. Шестакова (стр. 30) в «Прил. 1, к вып. 1-му Сборн. оф. докум. по упр. Вост. Сиб. т. VІІ», 1884 г.). Таким образом окружной инженер не знал даже правил о найме рабочих 1870 г., которыми в это время регулировались отношения золотопромышленников к рабочим. Понятно, что этот закон плохо соблюдался. Начальник иркутского жандармского управления, который в то время также был обязан наблюдать за приисками, лучше знал законы. В своем отчете за 1883 г. он говорит: «Что касается до вознаграждения изувеченных на работе наемщиков, сделавшихся неспособными к сниканию пропитания трудом, равно семейств убитых, вознаграждения выдачею со счета золотопромышленников тройной за весь наемный срок платы, а при легком увечье излечения в приисковых лазаретах, то, на основании 14-й ст. правил о найме, подобные вознаграждения делаются только в случаях непринятия промышленниками предписанных мер предосторожности при ведении работ, и при том по удостоверению ближайшего врача и местного исправника или по решению судебных мест. А как по селениям и городам нередко встречаются искалеченные в приисковых работах люди и обезображенные при порохострельных работах, а также приобретшие неизлечимые хронические болезни, то мы придем к заключению, что положение этих тружеников заслуживает полного внимания» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2769, № 58-68, д. 15 об.). По словам г. Калагеорги (1882 г.) на олекминских промыслах рабочим, получившим увечья на работах, выдавалось единовременное вспомоществование от 50 до 250 р.; за последние перед тем 5 лет были выданы пособия 47 чел., всего 5620 р. (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2765, № 37-30, л. 46.), т.-е. в среднем на каждого почти по 120 р.

    В отчетах горных исправников и окружных инженеров не приводится данных о вознаграждении за увечья; это тем более странно, что в архиве Витимского горного исправника мы встретили особые дела (напр. 1887 и 90 гг.) «о рабочих, получивших вознаграждения за увечья па работах и вывезенных с промыслов по трудно излечимым болезням».

    Из одного такого дела мы выписываем все случаи вознаграждения за увечья в Витимской системе в течение 1887 г.: 1) одному рабочему К° Промышленности упавшею землею переломлена нога, что вызвало ее ампутацию; ему выдано вознаграждение в размере тройной годичной платы, считая по 300 р. в год, т.-е. всего 900 р., и даны средства на проезд до Киренска. 2) Рабочий К° Промышленности упал в шахту, вышибленный бадьею; лечился 15 месяцев; дано вознаграждение 500 р. 3) «Ушиб» правого глаза динамитом; рабочий этот получил: пособия 150 р., 32 р. 90 к. платы за 47 дней, проведенных в больнице, и списано со счетов приисковому управлению до 100 р. 4) За перелом ключицы, излеченный в больнице К° Промышленности, не дано никакого вознаграждения. 5) У рабочего К° Базилевского повреждения динамитом, которые были излечены; пособия 366 р. 6) Изувечена рука рабочего Бодайбинской К°; выдан тройной годичный заработок — 900 р. 7) Рабочий К° Промышленности. Перелом ноги; лечился 8 месяцев; выдано пособия 300 р.; даровой проезд на пароходе и списан долг в 25 р. 8) Рабочий К° Промышленности; поранение динамитом; лечился 12 дней и выздоровел; пособие в 300 р. и за лежание в больнице 98 р. В подобном же деле витимского горного исправника 1890 г. максимальное вознаграждение также равнялось 900 р. (Арх. витим. горн. испр. 1887 г. № 34, 1890 г. № 23. ) В контракте Ленского Т-ва 1890-91 гг. мы находим такое условие относительно вознаграждения на время лежания в больнице: «Если бы кто-либо из рабочих во время производства работ получил ушиб или легкое увечье по причинам, не зависящим от него самого, то управление выдаст ему за все время лечения, кроме продовольствия, по 50 к. (в день), в случае, если бы он не мог производить работы. Но ленский окружной инженер считал нормальным вознаграждение по одному рублю в день. («Вести. Золотопр.» 1897 г., стр. 117.). Во время посещения приисков в 1891 г. мы также слышали, что в случае увечий, по крайней мере в более порядочных КК°, и если окружной инженер даст заключение, что это несчастие произошло по вине хозяев, — увечному рабочему или семье умершего дается пособие от 150 до 900 р. (Иногда получившие увечья, по словам г. Кряжева, оставляются на приисках караульными. «Русск. Жизнь» 1894 г. № 44.). Въ операцию 1890-91 г. в Витимской системе 14 рабочих, как сообщил мне окружной инженер Штраус, получили вознаграждения более 6000 р., т.-е. в среднем 428 р. Одного из этих рабочих, пострадавшего при обвале избушки, которую им велено было разбирать, мы встретили на пароходе при выезде из Олекминского округа. Он получил от Бодайбинской К° прогоны сверх билета на пароход, который выдается всем рабочим, 50 р., платы подсчитано за время лечения (по одному руб. в день) 39 р. и выдано пособия 90 р., итого 179 р., кроме того 2 ф. сахару, 1 ф. табаку, рубашка и шаровары, которые в счет ему не поставлены, и до Бодайбинской системы он был отправлен на лошади. Врач дал заключение, что он может поправиться через 3 месяца, но рабочий просил отпустить его во время общего расчета, не желая возвращаться зимним путем. Так как рабочий этот возбуждал сожаление, то я написал местному окружному инженеру и просил выхлопотать ему прибавку и получил ответ, что Бодайбинская К° согласилась прибавить ему 60 рублей.

    На собрании доверенных золотопромышленников, если не ошибаемся, Олекминской системы, в 1881 г., было постановлено отчислять известное количество денег с пуда золота на вспомоществование пострадавших рабочих, но мы не знаем, было ли оно утверждено хозяевами приисков; во всяком случае дело помощи пострадавшим рабочим может быть правильно организовано здесь, как и везде, только законодательным путем, несмотря даже на громадное пожертвование с этою целью в 1894 г. (420.000 р.) Иннокент. Мих. Сибиряковым [см. ниже] (Теперь начинает входить в обычай страхование рабочих в страховых обществах: так на Ленских золотых приисках в страховом обществе «Россия» застраховано рабочих от несчастных случаев на 200,000 руб. «Томск. Лист.,» 1897 г. № 41.).

    Кроме рабочих, получивших увечья, а также семей убитых или умерших от болезней па промыслах, заслуживают участия также рабочие «выработавшиеся», т.-е. потерявшие силу па приисковых работах (из капитала имени М. А. Сибирякова предполагается оказывать помощь и таким рабочим). Витимский горный исправник в отчете за 1887 г. говорит: «Побеги с промыслов рабочих и уклонения их от работ нередко совершаются рабочими, негодными по своим силам к приисковому труду, рабочими, так сказать, выработавшимися, что является результатом долгой жизни в тайге и непосильной физической работы в течение одного-двух десятков лет. Люди эти, положительно отвыкшие от сельской жизни, составляют с каждым годом все больший и больший по количеству приисковый пролетариат и, так сказать, язву здешних мест» (Арх. витимск. горн. исправн.). При неудовлетворительных помещениях, но вполне достаточном питании и тяжелой работе рабочие скоро «вырабатываются». По словам доктора Рабиновича, работающие несколько лет сряду вырабатываются лет в 5. Поэтому является вполне понятным и законным после 2-3 лет приисковой работы желание выйти на время или навсегда из тайги. Одни уходят па родину, другие, пробыв некоторое время в Витиме, вновь возвращаются в тайгу. В настоящее время одряхлевших рабочих содержат крестьяне. На пути на олекминские промыслы мы слышали на Лене рассказ одного крестьянина о том, как им приходится возиться с бывшими приисковыми рабочими, теперь уже совершено состарившимися. Один такой старик сначала пас у них овец, но затем до того одряхлел, что его с трудом переводили из одной избы в другую и держали столько дней, сколько душ во дворе. Этот несчастный был до того покрыт вшами, что к нему было страшно прикоснуться, и он заражал ими детей. Такие тяготы должно было бы снять с неповинных крестьян и возложить содержание одряхлевших приисковых рабочих на золотопромышленников. Витимский горный исправник, указав на увеличение количества выработавшихся рабочих, в отчете за 1887 г. говорит: «К искоренению этого зла и на помощь этим несчастным людям, отдавшим золотопромышленникам единственное свое достояние — здоровье и физическую силу, должны бы явиться те же золотопромышленники, но к сожалению в этом отношении не только пока ничего не сделано, но даже и вопроса не возникает. Единственная К° Сибирякова, Базанова и Немчинова несколько лет тому назад устроила в Киренском округе, недалеко от с. Витима, богадельню, в которой проживают и прокармливаются человек до десяти расслабленных, параличных и увечных рабочих».

    В 1880 г. якутский губернатор Черняев, увидев из отчета витимского горного исправника, что на золотых промыслах нет никаких школ, «хотя количество пригодных к обучению детей значительно», просил исправника доставить свои соображения о том, сколько школ нужно для витимских промыслов и где можно их устроить. Горный исправник донес, что, по его мнению, главная потребность в школе чувствуется на промыслах Успенском К° Промышленности и Благовещенском Прибрежно-Витимской К°. Дождавшись приезда одного из пайщиков этой К° — Немчинова и уполномоченного Черных, горный исправник пригласил их, в присутствии управляющих промыслами и местного священника, всесторонне обсудить этот вопрос. Оказалось, что самое большое число детей, а именно 194, находилось в то время на двух вышеупомянутых приисках, в том числе старше семилетнего возраста 40 человек (все неграмотные), и так как оба эти прииска находятся по соседству друг с другом, то следовательно и необходимо здесь устроить школу. Немчинов изъявил согласие как на постройку здания для училища, так и на содержание учителя или учительницы на счет К°. Что касается объема преподавания в училище, то участвующие в совещании выразили желание, чтобы дети могли подготовляться в нем к поступлению в первый класс уездного или технического училища. На счет К° было выстроено большое деревянное здание для помещения школы с квартирою учительницы и, по получении разрешения на открытие школы по программе народных училищ, в январе 1881 г. началось преподавание; в школу поступили приходящими 22 мальчика и 12 девочек (Арх. Витим. Горн. Испр. дело № 45.). В 1882 г. в ней обучалось 29 мальчиков и 8 девочек (последние были дети служащих, а мальчики — на половину рабочих). Дети, в возрасте от 7 до 13 лет, обучались Закону Божию, русскому языку, арифметике, географии, некоторым сведениям из русской истории и чистописанию, а вновь поступающие — письму, чтению и арифметике (Арх. К° Промышленности № 1147.). Учащиеся разделялись на 4 группы, так как учительский персонал увеличился помощницей учительницы, которая занималась с приготовительною группою. Прием в школу был 2 раза в год, в октябре и марте: с 10-го сентября производится расчет с рабочими и наем новых, в начале марта нанимают еще новых рабочих; поэтому прием и был установлен на 1-ое октября и 10-е марта, когда выясняется, кто из семейных рабочих и служащих, дети которых могут поступить в школу, остаются на прииске. В первых числах июня производятся экзамены, и с 10-го июня до 15-го августа бывали каникулы. В январе 1883 г. в школе было 41 учащийся, в январе 1885 г. — 28 человек. Многим мешало окончить курс учения оставление промыслов их родителями («Восточ. Обозр.» 1886 г., № 30, стр. 9.). В отчете ленского окружного инженера за 1889 г. упоминается еще о другом училище на  промыслах Ленского округа, а именно, в Малопатомском Т-ве, но в том же году оно было закрыто «вследствие упадка дел Т-ва (Дело канцелярии Ирк. Горн. Управ. № 39, л. 213 об.; «Памят. Книж. Якут. обл. на 1891 г.», стр. 117.). Из доставленного нам отчета о школе К° Промышленности за 1889-90 учебный год видно, что к 1-му января 1890 г. учащихся было 22 девочки и 21 мальчик. Окончательные экзамены в мае сдали только 2 девочки. В октябре того же года было 50 учащихся. Весь курс учения рассчитывается на 3¹/₂ г. За все время существования училища выпущено было вполне грамотных учеников 35 человек; чаще кончают курс дети служащих, так как родители их живут подолгу на промыслах. Самое большое расстояние, которое должен был проходить ученик из дому до школы, равнялось 2¹/₂ верстам. Из детей инородцев в течение 10 лет существования школы училось 3, из которых один прошел полный курс. Содержание училища стоило К° в 1890 г. 4795 руб. При посещении нами школы в 1891 г., дети учились в 2 больших комнатах. Младшим отделением руководила опытная учительница, бывшая слушательница высших женских курсов, г-жа Попова, преподававшая до того в разных школах Восточной Сибири (она скоро оставила преподавание в этой школе), а старшим — ее помощница. При школе есть библиотечка, пожертвованная И. М. Сибиряковым (Доставлением отчета за 1890 г. мы обязаны г-же Поповой. Ср. «Восточ. Обоз.» 1894 г., № 129.).

    Школа для детей рабочих есть теперь также в Бодайбинской К°. В 1891 г. устроена школа и Ленским Т-вом, при чем в этом последнем, по совещанию с представителями рабочих разных приисков Т-ва, решено было устроить интернат для детей рабочих на деньги, пожертвованные служащими, полученные от благотворительного спектакля и перечисленные из штрафного капитала. В школе Ленского Т-ва преподавателем состоит учитель, окончивший курс учительской семинарии. Посещение школы бесплатное; учебные пособия выдаются также бесплатно; а в конце учебного года учебники предоставляются в собственность учеников; программа преподавания та же, что в министерских начальных школах. На содержание школы Ленское Т-во ежегодно отпускает до 3 тыс. рублей. В 1894-95 г. было 27 учащихся, — 22 мальчика и 5 девочек (из них 20 детей рабочих). Здание для интерната было открыто в ноябре 1896 г., а до тех пор управление Т-ва помещало учеников с дальних приисков у рабочих Тихоно-Задонского прииска, которым платило за содержание пансионеров из капитала интерната по 10 руб. в месяц. В 1896 г. здесь была открыта и воскресная школа, которая, однако, влачит жалкое существование: в первое время явилось семь рабочих, но и то пятеро из них постепенно выбыли («Восточ. Обозр.» 1894 г. № 21, 1896 г. № 22 и 23; «Вест. Золот.» 1895 г. № 7. стр. 127, 1896 г., стр. 209, 217, 1897 г. стр. 457.).

    При школе Ленского Т-ва открыта библиотека о двух отделениях: первое назначается преимущественно для служащих с подпиской ценой по 50 коп. в месяц; второе — для рабочих; оно заключает в себе преимущественно книги для народного чтения, издания «дешевой библиотеки» и проч.; во втором отделе числилось 1229 книг при 1180 названиях; книги эти выдаются для чтения бесплатно. На главном прииске есть читальный зал для рабочих, а для живущих на других приисках Т-ва книги рассылаются по приискам. Года два тому назад начала устраивать библиотеку для рабочих и Бодайбинская К° («Вест. Золот.» 1895 г., стр. 127, 1896 г., стр. 209; «Восточ. Обозр.» 1895 г. .№ 22, стр. 2.).

    В 1896 г. в Ленском Т-ве были открыты чтения для рабочих. Главноуправляющий приисками Грауман выписал волшебный фонарь и туманные картины: к сожалению большинство картин оказалось малопригодными для народных чтений. Вследствие этого была выписана новая коллекция, при чем уже обратились к более добросовестной и понимающей дело фирме. В первой половине 1896 г. чтения происходили только на главном Тихоно-Задонском прииске Ленского Т-ва. Из 200 рабочих, живших на этом прииске, на чтениях бывало только 20-30 человек, что объясняли неимением хороших, интересных картин среди выписанных в первый раз. Легкие беллетристические произведения слушались охотно, и рабочие были видимо довольны таким времяпрепровождением. Зимою 1896-7 г. число посетителей значительно увеличилось и доходило до 150-170 чел. («Вост. Об» 1896 г. № 49; «Вест. Золот.» 1896 г., стр. 217, 1897 г. стр. 457. ). Бодайбинская К° в начале 1897 г. также выписала волшебный фонарь и предполагала устроить воскресные чтения для рабочих («Сибирь» 1897 г. № 62.). Все эти меры для поднятия умственного уровня рабочих сделались возможными и плодотворными лишь с установлением по закону 1895 г. общих воскресных отдыхов зимою, летом же и теперь отдыхи бывают не общие, а очередные, и потому в такие дни невозможны общие разумные развлечения.

    На Прокопьевском прииске Бодайбинской К° были даны зимой 1895 г. 2 бесплатных спектакля для рабочих. В Ленском Т-ве в день Св. Тихона Задонского (приисковый праздник) было гулянье для рабочих. В 1896 г. на том же прииске давались любительские спектакли для рабочих в помещении училища («Вост. Об.» 1895 г. № 148; «Новое Время» 1896 г. № 7397.). В Бодайбинской К° зимою 1896-97 г. допускались рабочие на генеральные репетиции любительских спектаклей, и даже устраивались спектакли исключительно для рабочих, — в том и другом случае бесплатно. 26-го декабря 1896 г. давали Островского «Свои люди — сочтемся», а на масленице 1897 г. какой-то фарс. Народу было каждый раз очень много, и зал, рассчитанный на 200 человек, не мог вместить всех желающих. Зрители вели себя образцово и остались очень довольны доставленным им удовольствием («Сибирь» 1897 г. № 62. Внимание к рабочим начинает проявляться и в кое-каких других фактах, хотя бы и довольно ничтожных. В Ленском Т-ве на Пасху 1891 г. было устроено общее розговенье по окончании церковной службы, «Сравнительно небольшой расход, — по 50 к. на чел., — кроме водки, вызвал и ежегодно вызывает искреннюю благодарность». По поводу этой приисковой идиллии лицо, очевидно близкое к приисковому управлению, замечает: «как мало надо заботиться о рабочем люде, чтобы получить его признательность» («Вестн. Золотопр.» 1895 г., стр. 128, 1896 г., стр. 217). Мы думаем однако, что это розговенье не уничтожило неудовольствия, причиненного штрафами, которые доходили тогда в этой К° за некоторые провинности до 25-50 р. с человека.). В 1892 г. на приисках Ленского Т-ва и Бодайбинской К° были устроены елки для детей рабочих («Вест. Золот.» 1895 г. № 7, стр. 127.).

    В 1879 г. на промыслах Олекминскаго округа была 1 церковь, в 1882 г. 5 церквей, в конце 80-х гг. три церкви и три часовни (приписных церквей); церкви и причт содержались на счет приисковых К°. Причты исполняли требы и у окрестных инородцев; для исполнения треб католиков приезжал ксендз (Отчеты о золотопромышленности Вост. Сибири в Горном Департаменте; «Приложение первое к вып. 1 сборника офиц. докум. т. VІІ», отчет гор. отд. Главного Управления Восточной Сибири за 1882 г., стр. 21; «Памят. книж. Якут. обл. на 1891 г., стр. 116. В 1871 г. священнику при Мачинской церкви полагалось жалованья «с содержанием и причетником 1200 р. в год при готовой. квартире». В 1877 г. ему полагалось «с содержанием себя, причетника и караульного 1500 р.»; расходы по содержанию священника распределялись по количеству получаемого золота (бумаги г. Субботина). В 1882 г. содержание священника стоило золотопромышленникам Олекминской системы 4958 р., в 1883 г. — священника 6 тыс. руб. и Мачинской часовни и причта 2320 р. (Материалы, сооб. Л. Ф. Пантелеевым).). Но обязательные, работы в воскресные дни отучили рабочих от посещения церквей. Бывший начальник иркутского горного управления г. Карпинский говорит: «Некоторые рабочие, нанимаясь ежегодно на прииски, по 15 лет не бывали в церкви» («Изв. Вост. Сиб. Отд. Геогр. Общ.» 1886 г. т. XVII, № 3-4. ). Не давая рабочим воскресного отдыха и таким образом отучив их от церкви, золотопромышленники однако сами обвиняют их в отсутствии религиозности: так, по словам олекминских золотопромышленников в замечаниях на проект правил о найме рабочих (1887 г.), «мнения некоторых моралистов о том, что отдыхи в праздничные и воскресные дни послужат к поднятию религиозного уровня среди приисковых рабочих, — шатки и бездоказательны.... Явление обыкновенное на приисках, что храм Божий, даже в такие дни, как Рождество и Воскресение Христово, посещается самым незначительным процентом рабочих людей». «В зимнюю операцию», продолжают они, «праздники — это дни разгула, пьянства, картежной игры, драк и т. п....» — «Чтобы поднять нравственность» приискового люда, «нужны меры радикальные» (Дело канцелярии ирк. горн. управ. № 14, т. II.). Такими радикальными мерами и должно быть уменьшение продолжительности рабочего дня, установление празднования воскресений не только зимою, но и летом и устройство разумных развлечений. Когда Ленское Т-во заменило летние очередные отдыхи общими, то рабочие стали усердно посещать церковь («Вест. Золот.» 1895 г., стр. 127.). Установление празднования воскресений необходимо не только для подъема умственного и нравственного уровня приисковых рабочих, но и для спасения их физического здоровья, гибнущего от непосильного труда; воскресный отдых летом особенно необходим в виду непомерного напряжения сил рабочих на приисках в это время.

    Мы приводили выше постановления контрактов, обязывавши рабочих хорошо вести себя па приисках. Само собою разумеется, что при значительном скоплении рабочих на промыслах не могло не случаться нарушений установленных правил. Наиболее обыкновенными проступками олекминский горный исправник (в отчете за 1873 г.) считает: «уклонение от работ (не всегда от лени, иногда от усталости), грубость служащим (нередко вызываемая и последними), пьянство (иногда по вине самого управления, дозволяющего пьющему выпить за непьющего, или от поднесения спиртоносами), несвоевременная сдача подъемного золота (не всегда в видах утайки, а чаще, чтобы, не делясь с артелью найденным, получить за него что либо под выписку)». Это, по словам исправника, — «такие проступки, которые существуют с начала открытия олекминских приисков и неизбежны в семитысячной массе народа, большую половину которых составляют все уже испытавшие поселенцы, которым ни терять нечего, ни приобретать не для кого, и для которых день окончания работ есть вместе и день кабалы на новый тяжкий труд» (Арх. Ирк. Горн. Управ. К. 2560, № 130-184, л. 9.).

    За утайку золота рабочим грозило по договорам лишение вознаграждения за него и уголовное преследование, суд и взыскание по законам. Уголовное преследование грозило также за растрату хозяйского имущества и некоторые другие проступки. На приисках же применялись следующие наказания: телесное наказание, арест, штрафы, лишение винных порций, перемещение на другую — хуже оплачиваемую — работу, досрочный расчет и выдворение из тайги, внесение в списки неподлежащих наемке на прииски.

    Для наказания рабочих за маловажные проступки закон требовал учреждения па приисках артельных расправ; о них упоминается в некоторых контрактах (напр., К° Арендаторов 1875 г., Плетюхина 1889 г.). В донесении олекминского горного исправника 1872 г. упоминается о существовании артельных расправ, хотя и прибавлено, что они «действуют не только снисходительно, по и с явною поблажкой виновным, страх мести которых парализует решение выборных (Арх. Ирк. Горн. Управ. К. 2549, № 126-71, л. 464. На приисках Базанова в 1872 г. рабочие отказались заменить выборного, которым было не довольно приисковое управление, другим. На основании штрафных журналов (розданных горн. исправником для записывания полицейских взысканий за маловажные проступки) в операцию 1873 г. олекминский горный исправник подсчитал, что из 8070 всех приисковых рабочих было подвергнуто на приисках полицейским взысканиям. 314 чел. (неизвестно, — сколько по приговору артельных расправ и сколько по усмотрению полицейских властей). Арх. Ирк. Горн. Управ. К. 2560, № 130-184, л. 86.). Но уже в 1876 г., во время следствия о волнении рабочих на приисках К° Базанова, оказалось, что там не было артельных расправ. То же было замечено и во время следствия о волнении 1882 г. на Благовещенском прииске Прибрежно-Витимской К°, где наказание рабочих за маловажные проступки налагалось не артельною расправою, а приисковою полициею. Управляющий промыслами показал, что «установленный порядок артельной расправы был применяем на здешних промыслах, но оказался неудовлетворительным, а потому нигде на промыслах не существует (Арх. Ирк. Горн. Управ. К. 2578, № 215-269, л. 20; К. 2766, № 47-39, л. 66.). Из одного дела витимского горного исправника 1885 г. видно, что штрафные книги партионных расправ возвращались или совершенно чистыми, или налагался арест в 1-3 дня по распоряжению урядника (Арх. Витим. Горн. Испр., 1875 г., № 34.).

    Вероятно потому, что во время следствия о волнении 1882 г. на Благовещенском прииске было замечено отсутствие артельных или партионных расправ, циркулярным предписанием генерал-губернатора Восточной Сибири (22 февраля 1883 г.) было потребовано, чтобы наказания на приисках за маловажные проступки налагались по приговору этих расправ, учреждение которых и было поэтому предписано якутским губернатором горным исправникам.

    При введении их горные исправники встретили некоторые затруднения; так, витимский исправник донес, что, хотя некоторые артельные расправы и были выбраны, но практического применения они не имели. Далее, указав на то, что на приисках КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской сосредоточено до 2000 чел. рабочих, горный исправник спрашивал, на сколько партий следовало разделить всю эту рабочую команду, и должна ли быть избрана на всех рабочих одна партионная расправа или в каждой партии особо. Он спрашивал также, должно ли посылать на работу старост и выборных, составляющих расправу, так как они могут быть постоянно заняты разбирательством жалоб и назначением наказаний; наконец, обязательно ли для КК° предписание учреждать артели, так как закон не обязывает золотопромышленников иметь их, а только «дозволяется» им разделять на партии и учреждать артели для удобнейшего производства работ. Исправник Олекминской системы в 1884 г. указал на то, что по закону партионной расправе предоставляется право подвергать рабочих по словесному приговору за маловажные проступки денежному взысканию (до 3 р.), аресту (до семи дней) или наказанию розгами до 20 ударов. «В числе же приисковых рабочих преобладает элемент ссыльных и преимущественно поселенцы (Это не справедливо: в 1884 г. ссыльнопоселенцы составляли только 37% рабочих на олекминских промыслах.) или лица, не одобренные по суду в поведении, то при выборном начале число голосов ссыльных всегда будет иметь перевес против числа голосов лиц полноправных. Затем по приговору поселенцев будут наказываться лица полноправные — крестьяне, мещане и нередко (?) почетные граждане и дворяне. Образование же этими последними особой партионной расправы с выборными из своей среды не всегда возможно, особенно на таких приисках, производительность которых требует незначительного количества рабочих рук. Между тем циркуляром генерал-губернатора 22 февраля 1883 г. «воспрещается подвергать рабочих, если они не из поселенцев, телесному наказанию, а предписывается производить о их поступках исследование и предавать виновных суду. По приведенному же порядку выбора представителей партионных расправ... легко может случиться, что расправа приговорит к наказанию такое лицо, которое по закону от этого наказания изъято». Вследствие этого горный исправник просил разъяснить: «должны ли существовать в партионных расправах сословные различия, или же в этих случаях, при свободном выборном начале, они «не должны быть принимаемы в уважение при определении за проступок наказаний. Если сословное различие должно существовать и в партионных расправах, то как поступать в тех случаях, когда артель, выбравшая из среды своей представителей, будет состоять из лиц различных сословий, а представителями будут ссыльные».

    Общее присутствие областного якутского управления нашло, что по точному смыслу 10 ст. правил о найме рабочих на сибирские золотые промыслы «для золотопромышленников не обязательно разделение своих приисковых рабочих па партии с учреждением партионных расправ, но лишь в интересах самих же золотопромышленников закон предоставляет им введение на приисках этого порядка; на сколько же партий должна быть разделена рабочая команда, в каждой ли партии должна быть своя расправа, а также должны ли задолжаться в работу староста и выборные расправы, — в законе нет указаний, потому что все это зависит от золотопромышленников. Что же касается до вопроса о том, должны ли подчиняться приговорам расправы как ссыльнопоселенцы, так и лица свободного состояния, и при определении телесного наказания следует ли принимать во внимание сословное различие рабочих, то, по мнению общего присутствия, рабочие-ссыльнопоселенцы не должны входить в состав расправы, образуемой для рабочих свободных состояний, но могут иметь свою расправу, назначаемую из среды ссыльнопоселенцев. Наказание же за маловажные проступки налагается или расправой, где таковая будет учреждена, или же в подлежащем случае горным исправником». Постановление это было утверждено губернатором в сентябре 1885 г. и сообщено приисковой полиции.

    Во время посещения в 1886 г. приисков Олекминского округа генерал-губернатор Восточной Сибири гр. Игнатьев обратил внимание на то, что циркуляр бывшего генерал-губернатора от 22-го февраля 1883 г. об учреждении артельных расправ остался неисполненным, и что постановление по этому предмету якутского областного совета не было представлено на рассмотрение Главного Управления Восточной Сибири. Указывая па это якутскому губернатору, гр. Игнатьев (19-го августа 1886 г.) писал: «Между тем вопрос об устройстве партионных расправ имеет весьма серьезное значение в установлении должного порядка между приисковыми рабочими, и разрешением его в положительном смысле могли быть устранены постоянные недоразумения, возникающие между приисковыми управлениями и рабочими. О всех этих недоразумениях сообщается горному исправнику, который или уклоняется от разрешения их, или иногда собственною властью налагает на рабочих взыскания» (При отсутствии артельных расправ наказания всегда назначались приисковою полицией.).

    На это новый якутский губернатор Светлицкий от 31 июля 1887 г. отвечал: «Горный исправник Олекминской системы, подполковник Калагеорги, донес мне ныне, что партионные расправы на золотых приисках никогда не существовали; на некоторых приисках при предместниках его сделаны были попытки введения расправ, и назначены были выборные судьи, по проба эта не удалась. Судьи, отговариваясь необходимостью заниматься разбором дел, на работу не выходили, что вызывало протест со стороны приисковых управлений; эти выборные сразу почувствовали себя в ложном положении: завися от приисковых управлений и зная, что во всякое время могут быть уволены, они старались заискивать пред управляющими и жаловаться на своих товарищей, объясняя, что ничего не могут сделать, что боятся применять наказания, в виду получаемых ими угроз; с другой стороны они жаловались рабочим на приисковые управления. Таким образом, вместо пользы для дела, они только разжигали страсти и усложняли взаимное отношение управлений с рабочими. Долго ли это длилось, ему неизвестно, так как, вступив в должность в 1884 г., он партионных расправ уже не застал, хотя приложил старания ввести их, пробовал при ссорах между собою рабочих или мужа с женой передавать разбор дела выборным на этот случай нескольким человекам из рабочих, но всегда получал с их стороны отказ, причем они заявляли, что судить своего брата не могут, и что на это есть начальство.... Он собирал рабочих и объяснял им пользу для них от введения расправь, но все доводы его были безуспешны; точно также и предместники его в Олекминской системе старались ввести партионные расправы и также ничего сделать не могли». На основании этого донесения горного исправника Светлицкий высказывал мнение, что «ввести партионные расправы на золотых приисках не представляется возможности» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2773, № 150-139, л. 22, 54-55, 59-61.). Артельных расправ не существовало и в начале 90-х гг.