ЎЎЎ 3. Вальфіна Жырыноўская. Чукчазнаўца Натан Багараз. Ч. 3. Н. Кулешова. В. Г. Тан-Богораз. Жизнь и творчество. Койданава. "Кальвіна". 2019.

                                                                 ПРЕДИСЛОВИЕ

    Революционер, ученый, писатель и педагог — таким предстает перед нами Владимир Германович Богораз, человек с трудной и интересной судьбой, вошедший в русскую художественную литературу под именем Тана.

    Сознательная жизнь В. Тана-Богораза началась с активной подпольной деятельности в рядах революционной «Народной воли», членом которой он стал еще в первой половине 80-х годов, а всеобщее признание он завоевал своими выдающимися научными трудами в области этнографии и лингвистики и своим литературным творчеством. Свыше полувека отдал он науке, литературе, публицистике, а после Октября — педагогической работе. За выступлениями Тана-Богораза в печати внимательно следил В. И. Ленин, не раз сочувственно писавший о нем, порою цитируя его очерки и статьи.

    Между тем столь разносторонняя деятельность В. Тана-Богораза до сих пор все еще недостаточно изучена. Правда, дана относительно полная систематизация и оценка его этнографических, фольклорных и лингвистических трудов. Что же касается литературно-художественного его наследия, то оно на протяжении ряда десятилетий почти не привлекало к себе внимания исследователей.

    До октября 1917 года о В. Тане-Богоразе как писателе обычно говорилось лишь в небольших газетных и журнальных рецензиях. Так сложилось, что при жизни Б. Тана-Богораза, его творчество оставалось, в сущности, вне поля зрения критики и литературоведения, хотя он не прекращал своей писательской деятельности. И только после смерти писателя, в особенности же начиная с 50-х годов, заметно пробудился интерес к этой стороне наследия В. Тана-Богораза. Конечно, В. Тан-Богораз не принадлежит к вершинным явлениям в русской прозе и поэзии конца XIX - начала XX века, но бесспорно и то, что без пристального внимания ко всем фактам и явлениям литературной жизни, без их изучения нет полной истории литературы. Проследить жизненный путь В. Тана-Богораза, дать сжатый очерк его творчества и определить его роль и место в литературном процессе предоктябрьской эпохи — такова задача настоящей работы. Основное внимание сосредоточено в ней на анализе дореволюционной художественной прозы писателя.

    За ценные советы и указания автор выражает свою благодарность проф. Г. А. Вялому, проф. А. И. Груздеву, проф. Ф. И. Кулешову*, проф. М. Н. Пархоменко.

********

    (*)     Федор Иванович Кулешов - род. 5 (18) июня 1913 г. в д. Великие Стрелки Рогачевского уезда Могилевской губернии Российской империи в крестьянской семье. Рано оставшись без родителей, был пастухом и батраком. У 1925-1930 гг. воспитывался в детских домах в Бобруйске и Пиревичах. После окончания в 1931 г. школы работал собственным корреспондентом газеты «Савецкая Беларусь» по Рогачевскому району, и одновременно в рогачевской газете «Камунар». В 1933 г. поступил в Ленинградский областной учительский институт, который окончил в 1935 г. и с осени преподавал русский язык и литературу в г. Кировске. Па некоторых известиях арестовывался в 1935 г. Был арестован 26 апреля 1938 г. по обвинению в контрреволюционной деятельности и осужден на 5 лет лишения свободы. Наказание отбывал в Воркутлаге. Освобожден 26 апреля 1943 г. и преподавал русский язык и литературу в Кундрявинской средней школе Миаского района Челябинской области, одновременно учась заочно в Ленинградском педагогический институт им. М. Покровского (окончил у 1944 г.). С февраля 1944 г. преподаватель русского языка и литературы в Челябинском механико-машиностроительном институте, у 1945-1950 гг. в Кустанайском пединституте. У 1949 г. защитил кандидатскую диссертацию. Заведовал кафедрой русской литературы Кзыл-Ординского пединститута. Работал в Белорусском государственном университете и Институте литературы АН БССР (1951-1955) в Минске. Преподавал в Южно-Сахалинском педагогическом институте (1955-1961), редактировал «Ученые записки». В Белорусском государственном университете (1961-1985) работал на кафедре русской классической литературы и возглавлял ее с 1966 по 1969 г., в 1985 г. вышел на пенсию и в 1985-1990 гг. консультант при этой кафедре. Член СП СССР (1955). Доктор филологических наук (1964), профессор (1965). Умер 29 декабря 1993 г. в Минске.

                                                                         **********

                                                              ТЕРНИСТОЙ  ДОРОГОЙ

    Родился Натан Богораз 15(27) апреля 1865 года в местечке Овруч Волынской губернии. Вскоре семья переехала в Таганрог. Летом 1872 года, на восьмом году жизни, Натан стал учеником Таганрогской гимназий.

    Гимназистам строго запрещалось выходить из дому после семи часов вечера, без разрешения инспектора гимназии они не могли пойти в театр, не имели права самостоятельно посещать городскую библиотеку. В самом здании гимназии на стенах висели списки запрещенных книг, и за малейшую попытку отступить от этого описка гимназисты сурово карались. Вообще Таганрогская гимназия в первые годы пребывания в ней Богораза мало походила на учебное заведение и скорее напоминала «арестантские роты особого рода. То был исправительный батальон, только с заменою палок и розог греческими и латинскими экстемпоралиями...», — писал впоследствии Богораз (1). Отсюда ученики выносили только отвращение к отупляющему миру зубрежки и карцера, миру, олицетворением которого была фигура лысого чиновника в вицмундире, запачканном мелом, злого педанта, заставляющего учить грамматические правила в стихах, по средневековому образцу.

    Но уже в конце 70-х годов в провинциальный Таганрог, долгое время живший застойной, однообразной жизнью, начали проникать новые веяния и настроения. Их носителями явились студенты, высланные сюда под надзор полиции, в частности Караваев, Иогансон, Гутерман и др (2). Опальные студенты установили связь с гимназистами старших классов и помогли им организовать в гимназии тайный кружок.

    В кружке читали запрещенный цензурой роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?», сочинения Д. И. Писарева, нелегальные брошюры. Натан Богораз вошел в этот кружок и принял деятельное участие в его занятиях. «Крамольные» идеи постепенно проникали и в среду преподавателей Таганрогской гимназии, где к тому времени оказалось уже несколько молодых учителей из числа «не весьма благонадежных».

    Значительная роль в формировании личности и общественных взглядов Богораза в гимназические годы принадлежала его родной сестре Паше — Прасковье Богораз. Она была старше Натана почти на пять лет, училась в Петербурге на Высших женских курсах и входила в организацию революционных народников «Земля и воля», возникшую в 1876 году, а когда организация «землевольцев» прекратила свое существование (осень 1879 года), Прасковья Богораз сделалась активным членом «Народной воли», работала в нелегальной народовольческой типографии в Петербурге. Весной 1878 года она приезжала на каникулы в Таганрог к родным. В то время она была «добела раскаленной землевольческим жаром и даже первым народовольческим пламенем» (3). Из Петербурга она привезла сборник революционных стихов нелегального издания и познакомила с ним брата. По-видимому, это была книга политической лирики «Из-за решетки» (Женева, 1877); в ней были широко представлены, в частности, лучшие стихи народовольца С. Синегуба. Поэзия революционного подполья произвела настолько сильное впечатление, что позднее Натан имел право заявить о себе: «Я, можно сказать, вошел в революцию через яркие стихи... Синегуба» (4).

    Весною 1880 года, в пятнадцатилетием возрасте, Натан Богораз окончил Таганрогскую гимназию и вместе с сестрой Пашей уехал в Петербург. Осенью того же года он был зачислен на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета, где проучился один год и затем перешел на экономическое отделение юридического факультета.

    Уже в первый год своего пребывания в университете Натан Богораз активно включился в революционное студенческое движение. Он вошел в тайный студенческий кружок по изучению трудов Карла Маркса, созданный осенью 1880 года. Студенты-кружковцы медленно, главу за главой, читали вслух «Капитал» Маркса, азартно и подолгу спорили, разъясняя друг другу смысл прочитанного. Часто засиживались за полночь. Пробовали писать рефераты на темы, связанные с изучаемым произведением (5).

    В спорах, в составлений рефератов и их обсуждении принимал непосредственное участие и Богораз. В это время начал он посещать кружки «более решительного свойства».

    Петербургское студенчество всегда играло видную роль в освободительной борьбе России. Общепризнанным центром народовольческих молодежных кружков стал Центральный университетский кружок, окончательное оформление которого относится к зиме 1880-1881 года. Организаторами и непосредственными руководителями кружка были А. Желябов и С. Перовская.

    Зимою 1880-1881 года в Петербурге оживилась деятельность народовольческой рабочей организации. Столичные студенты взяли на себя труд по «созданию рабочих кружков. Натан Богораз вошел во вторую агитационную группу Центрального кружка (6). Вместе с П. Якубовичем и Л. Штернбергом он возглавил группу, которая занялась распространением пропагандистской литературы среди студентов (7). Богораз, лично знавший таких руководящих членов Центрального студенческого кружка, как Л. М. Коган-Бернштейн и П. П. Подбельский, принял участие в студенческой демонстрации протеста, состоявшейся 8 февраля 1881 года под руководством названного кружка.

    Участие Богораза в столь значительной политической демонстрации в стенах университета, где в то время студенческие сходки считались проявлением «крайнего разгула страстей» и где преследовались даже землячества, общение его с видными революционерами, нелегальное изучение трудов Маркса в студенческом кружке — все это требовало известной смелости и решительности, а главное — горячей увлеченности революционными идеями.

    Менее чем через месяц после студенческой демонстрации протеста, 1 марта 1881 года, бомбой народовольцев был убит царь Александр II. Революционная Россия ликовала. Но ликование было непродолжительным. Террористический акт революционеров-народовольцев обернулся трагедией для них самих и нанес неисчислимый урон всей подпольной России, всему освободительному движению 80-х годов.

    В том месяце, когда были казнены первомартовцы, Натану Богоразу исполнилось всего лишь шестнадцать лет. Но он уже твердо определил для себя цель жизни и более или менее отчетливо представлял свое революционное будущее. И если многие представители старшего поколения русской интеллигенции 80-х годов после трагически завершившихся мартовских событий были охвачены чувством разочарования и отчаяния, то у студенческой молодежи эти события, напротив, возбуждали готовность немедленно и полностью отдать себя во власть таинственного и неуловимого Исполнительного Комитета: «В то время мы все, уязвленные революцией, обрекли себя на смену. На ученье, на университет смотрели как на подготовку» (8). Таким было тогда настроение у многих студентов Петербургского университета. Показателен тот факт, что на экономическом отделении юридического факультета, куда Богораз перешел осенью 1881 года, из 40 студентов половина увлекалась социалистическими и революционными идеями.

    Осенью 1881 года в Центральный университетский кружок вошли новые студенты взамен погибших товарищей. В обновленном кружке активную роль стали играть Богораз и Штернберг (9). Одним из главных литературных работников кружка был П. Якубович. Кружковцы выпустили 18 ноября 1881 года обращение «К студентам», призывая их «принять достойное участие в великой битве за свободу и счастие народа, за права человека и социальную справедливость» (10). Центральный кружок в начале 1882 года решил, как и в прошлом году, провести демонстрацию в день 8 февраля.

    В ноябре 1882 года за участие в очередной студенческой нелегальной сходке, которая состоялась в знаменитой шинельной, Богораз арестован и немедленно исключен из университета. За арестом последовала высылка из Петербурга в Ростов-на-Дону под гласный надзор полиции.

    В Ростове-на-Дону Богораз прожил только один месяц. В декабре того же 1882 года его вторично выслали, на этот раз в Таганрог. Богораз сразу же включился в революционную работу. К моменту его приезда в Таганрог уже существовало несколько разрозненных пропагандистских кружков. Количество их росло. Чтобы сделать их деятельность более эффективной и планомерной, было решено образовать в городе центральный народовольческий кружок. Он возник в начале 1883 года. В состав руководства кружка вошли Натан Богораз, Надежда Малаксиано (11), Аким Сигида, Антип Кулаков и рабочий Андрей Давыдов. Сблизившись с молодыми рабочими завода, Богораз возглавил там кружок и стал читать рабочим общеобразовательные лекции, в частности политическую экономию, а также лекции по истории и социологии.

    От чтения лекций в кружке он вскоре перешел к подготовке первой в Таганроге рабочей стачки на заводе. Правда, этим планам и намерениям Богораза и членов народовольческого кружка не суждено было сбыться, так как 17 июня 1883 года Богораз был снова арестован. Полиция нашла у Богораза черновик составленного им воззвания к рабочим с призывом дружно провести стачку и создать на заводе кассу взаимопомощи; были изъяты также нелегальные народовольческие издания, отпечатанные на гектографе.

    В течение девяти с лишним месяцев — с 17 июня 1883 года до конца марта 1884 года — Богораз просидел в Таганрогской тюрьме. 28 марта 1884 года последовало «высочайшее повеление» об отдаче Богораза под гласный надзор полиции сроком на один год, но с предварительным наказанием в форме содержания под стражей. Это «содержание под стражей» длилось до 15 июня 1884 года, а затем вплоть до 28 марта 1885 года Богораз должен был отбывать гласный надзор в городе Ейске, на Кубани.

    В конце марта 1885 года Богораз вернулся в Таганрог. Там он вновь занялся революционной пропагандой, стал читать лекции в народовольческих кружках. Однако кружковая лекционная работа не вполне удовлетворяла кипучую и темпераментную натуру Богораза. Он стремился к более активной практической революционной деятельности, искал более широкого поприща для приложения своей энергии. Удачный случай помог в этом Богоразу. После одной из своих лекций, в мае 1885 года, он познакомился с недавно приехавшим в Таганрог молодым народовольцем Б. Д. Оржихом, который входил в руководящий центр южнорусской группы организации «Народная воля» и работал в нелегальной типографии г. Новочеркасска. Натан Богораз произвел на Оржиха сильное впечатление: «При замечательной памяти, природном уме и огромной начитанности, он сразу произвел на меня впечатление умственного клада», — писал впоследствии Б. Д. Оржих (12). Недаром имя «Натан Мудрый» было одной из революционных кличек Богораза. Б. Оржих предложил Богоразу войти во вновь организуемую южнорусскую группу народовольцев. Богораз охотно принял предложение. В составе группы, кроме Б. Оржиха, были Л. Ясевич, Л. Штернберг, Бражников, А. Кулаков, А. Сигида, У. Федорова, М. Кроль и другие народовольцы из Новочеркасска, Харькова, Екатеринослава, Ростова, Таганрога, Одессы.

    В ряды активных подпольщиков-народовольцев Богораз вступил в труднейшее время кризиса народнического движения: оно было обезглавлено казнью героев 1 марта, в феврале 1883 года была арестована Вера Фигнер, а осенью 1884 года был арестован Герман Лопатин, сделавший последнюю отчаянную попытку «вдохнуть новые силы» в «Народную волю». В условиях, когда историческая обстановка ощутимо изменилась не в пользу народовольцев, Богораз с товарищами приложил немало героических усилий, чтобы возродить деятельность «Народной воли», сплотить ее членов, поднять ее роль в освободительной борьбе 80-х годов.

    На одном из заседаний, состоявшемся летом 1885 года, южнорусская группа решила созвать в Екатеринославе съезд представителей народовольческих групп южных городов России. Съезд был назначен на сентябрь 1885 года.

    До съезда в жизни Богораза произошел ряд событий. В июле 1885 года по распоряжению одесского генерал-губернатора Богораза выслали из Таганрога. Он приехал в Новочеркасск. Здесь он становится Владимиром Германовичем (по крестному отцу) Богоразом. Впрочем, очень скоро Богораз убедился в том, что и эта мера предосторожности не избавила его от полицейской слежки, так что с осени 1885 года он был вынужден перейти на нелегальное положение. С этого времени Богораз ведет типичную жизнь подпольщика-революционера, жизнь «с фальшивкой в кармане вместо паспорта, с приютом на временной ночевке, а бывало и под мостом» (13).

    В середине сентября 1885 года Богораз был уже в Екатеринославе. Он прибыл туда для участия в съезде южных народовольческих групп. Большая часть заседаний съезда проходила за городом, с тщательным соблюдением мер предосторожности и конспирации. Участники съезда выработали меры по дальнейшему изданию нелегального печатного органа — газеты «Народная воля». На одном из заседаний съезда был коллективно обсужден материал для одиннадцатого номера этой газеты. В. Богоразу здесь принадлежали вторая передовая статья, внутреннее обозрение и три стихотворения. Съезд постановил также издавать библиотеку «Народной воли». В качестве первого выпуска библиотеки было намечено издание брошюры В. Богораза, впоследствии получившей название «Борьба общественных сил в России». Брошюра тогда еще не была написана, но ее план и общие идеи, изложенные В. Богоразом, были одобрены съездом.

    На съезде обсуждался вопрос о методах революционной борьбы с самодержавием и, в частности, о терроре. Мнения разделились. Оржих горячо настаивал на продолжении террора, считая его наиболее верным, действенным методом борьбы за утверждение политической свободы в России. В рукописи, изъятой позже при аресте Оржиха, было сказано, что, познакомившись с настроением русского общества, народовольцы еще более укрепились в своем стремлении действовать путем террора, при этом не преуменьшая важности пропагандистской и образовательной работы среди населения и расширения литературной деятельности народовольцев (14). Таким было политическое кредо новой южнорусской народовольческой организации. Б. Оржиха поддержало большинство участников съезда. Одним из горячих приверженцев этой программы являлся и В. Богораз. При избрании руководящего центра группы В. Богораз вошел в его состав.

    После съезда Богораз вернулся в Новочеркасск вместе с Оржихом. Готовя материал для одиннадцатого номера «Народной воли», Богораз одновременно писал и свою будущую брошюру. Кроме того они наладили работу местной подпольной типографии. Историк народовольческой журналистики по этому поводу пишет: «При Якубовиче, а еще более при Богоразе, условия революционной работы заставляли мобилизовать все наличные силы над выполнением самой насущной по тому времени задачи — над изданием свободной печатной литературы... И когда нужно было, когда не предвиделось иного выхода, литераторы, едва закончив свои статьи, сами становились за печатный станок и наборную кассу, чтобы набирать и печатать свои же произведения...» (15). Все это требовало немало труда и еще больше — риска.

    Большая трудность заключалась также в крайней скудности денежных средств. «Глубоко вкоренившаяся привычка жертвовать всем для дела, — писал Б. Оржих, — брала всегда верх в нашем сознании, и мы покорно подчинялись этому долгу самоотречения...» (16). В поисках денег, крайне нужных для продолжения работы типографии, В. Богораз ездил в октябре 1885 года в Ейск.

    Весь октябрь, ноябрь и часть декабря 1885 года шло печатание «Народной воли». Материала было много, и газете дали двойную нумерацию (№№ 11-12). Наконец, 2 декабря газета, датированная октябрем 1885 года, была отпечатана. Появление очередного, сдвоенного номера «Народной воли» произвело огромное впечатление. Ведь после ареста Германа Лопатина и последующей расправы над ним (лопатинский «процесс 21-го») революционно-народовольческая организация как бы перестала существовать для масс. И теперь вдруг вышла газета, отпечатанная в конспиративной типографии организации «Народная воля». Это означало, что организация жива, что она не окончательно разгромлена и что борьба с правительством не прекратилась — она еще ведется и будет продолжаться.

    Минул 1885 год. В самом начале нового, 1886 года Богораз, Б. Оржих, А. Сигида, Н. Малаксиано-Сигида, Е. Тринидатская, У. Федорова и другие народовольцы подготовили к печати сборник революционной поэзии «Отголоски революции», в который Богораз передал ряд своих стихотворений: «Два пути», «Матери», «На коронацию», «Проклятое кладбище», «Сон». Сборник предполагалось выпустить в Таганроге. Был начат набор книги. Но в ночь на 23 января 1886 года работники типографии были арестованы. Сборник «Отголоски революции» так и не увидел свет. Богораз поспешно уехал в Екатеринослав, куда вскоре прибыл и Оржих. Поселившись в подвале постоялого двора недалеко от Екатеринослава, они в начале февраля за одну ночь отпечатали 40 экземпляров брошюры В. Богораза «Борьба общественных сил в России» (автор скрылся за инициалами: Н. С.).

    После этого Богораз и Оржих решили связаться с московскими и северо-западными кружками народовольцев, продолжая в то же время работу в южной группе. Но 22 февраля, перед самым их отъездом в Москву, Оржих был арестован, и Богораз уехал один. В Москве он установил связь с кружком народовольцев. Решено было скоординировать деятельность всех разрозненных кружков и групп «Народной воли», чтобы действовать сообща. Возникло намерение образовать новый единый всероссийский народовольческий центр. При участии Богораза весной 1886 года от имени московского кружка была составлена пространная записка, в которой обсуждалось современное положение дел в организации «Народная воля».

    В то же время было решено во что бы то ни стало издать очередной номер «Народной волн». Было даже намерение образовать чисто литературную группу, которая бы и в дальнейшем занималась подготовкой и своевременным выпуском печатного органа. Местом выпуска газеты избрали Тулу.

    В июне 1886 года тульская нелегальная типография начала работать. Первым ее изданием была брошюра «Варшавский процесс 29-ти». Затем типография приступила к работе над «Листком «Народной воли», для которого Богораз писал статьи и вел всю редакторскую работу. В тульской же типографии были набраны брошюра «Вести из Сибири» и «Листки добровольного сбора». Вся издательская деятельность осуществлялась Богоразом и его товарищами в контакте с московским народовольческим кружком. Этот кружок летом 1886 года приступил к набору и печатанию нелегального сборника «Стихи и песни», для которого Богораз и Коган передали часть стихотворений из ненапечатанного в Таганроге сборника «Отголоски революции». Была напечатана и стихотворная прокламация Богораза «Современному поколению», которую полиция изъяла одновременно со сборником «Стихи и песни».

    В ноябре 1886 года Богораз уехал в Москву и увез с собой отпечатанный номер «Листка «Народной воли». Там он принимал участие в тайных собраниях студентов, встречался со многими нелегальными революционерами. Роль Богораза в деятельности московской народовольческой организации была тогда довольно значительной. Богораз имел намерение установить связь с Александром Ульяновым, возглавлявшим петербургскую группу народовольцев, координировать работу подпольщиков Москвы и Петербурга. Однако осуществлению этого плана помешал арест, произведенный 9 декабря 1886 года.

    Богораз был обвинен в принадлежности к организации «Народная воля» и устройстве нелегальной типографии в Туле. Одновременно он был привлечен к дознанию в Одессе по обвинению в принадлежности к революционному народовольческому кружку (дело Хмелевцева, Л. Штернберга и др.). Из московской охранки Богораза перевезли в Петербург и 13 декабря 1886 года заточили в одиночную камеру Петропавловской крепости. «Страшная вещь — одиночка. Живая могила... Даже и время словно останавливает над тобой свое течение... Ходишь целыми часами по камере взад и вперед, как зверь в клетке, ходишь по диагонали, протоптанной ногами предшественников, и все разбираешь от нечего делать прошедшее...», — вспоминал позднее Богораз (17). Настроения того времени отразились в стихах, которые он написал в одиночке.

    Более полутора лет провел В. Богораз в одиночном заключении. Первого августа 1888 года он был переведен из Петропавловской крепости в Дом предварительного заключения, а 2 ноября 1888 года последовало «высочайшее повеление» о высылке Богораза в Восточную Сибирь сроком на десять лет. До отправки в ссылку Богораз полгода находился в Московской центральной пересыльной тюрьме (Бутырки), а в мае 1889 года в составе большой партии ссыльных он был отправлен в долгую дорогу, которая вела в «тюрьму без стен». Начинался новый период его жизни.

    Почти три месяца понадобилось для доставки Богораза из Москвы в Средне-Колымск. Здесь в то время уже находилось около пятидесяти политических ссыльных. Большая часть ссыльных, преимущественно молодежь, образовала нечто наподобие коммуны, где каждому выдавались питание и одежда по его потребностям, разумеется, в зависимости от запасов, а физическая работа выполнялась исключительно добровольно. Одни члены коммуны были заняты ловлей рыбы, другие делали из глины кирпичи, третьи, как В. Богораз, работали в лесу на заготовке дров. Занимались ссыльные также научно-исследовательской работой: собирали и изучали местный фольклор, проводили метеорологические наблюдения, делали антропологические измерения, принимали участие в переписи местного населения.

    Начало изучению Якутского края, как известно, положили декабристы, но эта важная в научном и общекультурном отношении работа носила тогда лишь эпизодический характер. Только с начала 80-х годов, когда политическая ссылка в Якутию достигла широкого размаха, из среды ссыльных выдвинулась большая группа исследователей дальнего северо-востока России. Достаточно назвать здесь имена Н. А. Виташевского, В. И. Иохельсона, В. Л. Серошевского, И. В. Шкловского (Дионео), Я. В. Стефановича, наконец, имя В. Г. Богораза. «Социальное задание эпохи, — писал позже В. Богораз, — для последних землевольцев и народовольцев, попавших в далекую ссылку па крайнем северо-востоке, состояло в изучении народностей, разбросанных там, первобытных, полуистребленных и почти совершенно неизвестных» (18). Ссыльные самоотверженно выполняли это задание.

    В. Богораз отдавал много сил и энергии исследовательской работе. На Колыме в это время жило немало русских — потомков казаков, поселившихся в суровом краю еще в XVI-XVII веках, и Богораз проявил живейший интерес к их быту, обычаям, нравам. Он записал целый том былин киевского цикла, множество сказок и песен, народных пословиц и поговорок. В июне 1894 года В. Богораз получил разрешение принять участие в научно-исследовательской экспедиции, организованной Восточно-Сибирским отделенном Географического общества. В течение трех лет (1894-1897) он странствовал по стойбищам чукчей, ездил верхом на оленях с ламутами, жил в их чумах. Научившись говорить по-чукотски, по-ламутски, по-эскимосски, он мог делать записи фольклорных образцов непосредственно на языке этих народностей. Чукчи охотно рассказывали ему старинные народные предания, исполняли песни и шаманские заклинания, не смущаясь и не боясь «пишущего человека», как они прозвали Богораза. Делать записи часто приходилось оленьей кровью, а не чернилами, которые замерзали на жестоком морозе, писать окоченевшими от холода руками. В экспедиции Богораз провел перепись местного населения Колымы на 1897 год.

    Собранные в экспедиции этнографические материалы Богораз передал в Восточно-Сибирский отдел Географического общества. Специальная комиссия признала их высокую научную ценность и ходатайствовала о разрешении Богоразу отбывать оставшийся срок ссылки в Иркутске для обработки собранных им материалов по исследованию чукчей. Разрешение было получено, и 25 сентября 1898 года он прибыл в Иркутск. Составленный Богоразом «Краткий очерк об исследовании чукоч Колымского края» был вскоре опубликован (19).

    2 ноября 1898 года истек для Богораза десятилетний срок ссылки, и с этого времени он должен был находиться под негласным надзором со значительными ограничениями в выборе места жительства. Лишь после настоятельных хлопот и просьб вице-президента Географического общества В. Богораз получил официальное разрешение властей приехать в Петербург для сдачи в Академию наук собранного им этнографического материала. В январе 1899 года он прибыл в Петербург, а 7 мая 1899 года выступил на заседании Географического общества с докладом о русских поселенцах Колымского края. Этот доклад вскоре был напечатан (20).

    Так завершился один из труднейших периодов в жизни Богораза. К моменту возвращения в Петербург ему исполнилось 34 года.

********

    1. Тан. На родине Чехова. — Чеховский юбилейный сборник. М., 1910, стр. 497,

    2. ЛО Архива АН СССР, ф. 250, оп. 3, ед. хр. 1, л. 5.

    3. Там же.

    4 Там же, ед. хр. 73, л. 3. В названной книге были широко представлены лучшие стихотворения народника-революционера С. С. Синегуба (1851-1907).

    5. О той общественной и идейной атмосфере, которая царила среди передовой части студенчества столицы в начале 80-х годов, и о тогдашнем увлечении молодежи марксистской литературой интересные подробности сообщает писатель А. Серафимович, бывший, как и Богораз, студентом Петербургского университета (с осени 1883 года). А Серафимович пишет: «Университетские и внеуниверситетские лекции, кружки, совместные чтения, жаркие молодые споры, тысячи надвинувшихся вопросов, требовавших ответа, особенно общественные вопросы, жгуче стояли, не давая ни на секунду покоя. Стали читать Маркса («Капитал») — мучительно, невыносимо трудно вначале; случалось, за пять, за шесть часов чтения успевали разобрать и понять строчек десять. Порой приходили в отчаяние от своего невежества и непонимания. Зато, когда одолели, точно широкие ворота отворились» (А. С. Серафимович. В кружках Петербургского университета. — В кн.: Ленинградский университет в воспоминаниях современников, т. 1. Л., 1963, стр. 225.)

    6. См.: С. С. Волк. Народная воля (1879-1882). М.-Л., 1966, стр. 288.

    7. См.: В. Я. Двинянинов. Меч и лира. Очерк жизни и творчества П. Ф. Якубовича. М., 1969, стр. 40.

    8. Тан. Автобиография. Энциклопедический словарь Гранат, изд. 7, вып. 7-8, т. 40, стлб. 441.

    9. См.: С. С. Волк. Народная воля (1879-1882), стр. 344-345.

    10. Там же, стр. 344.

    11. Надежда Константиновна Малаксиано (Малаксианова), по мужу Сигида (1862-1889), была учительницей в Таганроге и, являясь членом «Народной воли», работала в местной нелегальной типографии; 23 января 1886 г. была арестована по доносу предателя А. Остроумова и сослана на Кару, где, после наказания розгами, приняла яд и умерла в возрасте 27 лет.

    12. Б. Д. Оржих. В рядах «Народной воли». — В сб.: Народовольцы, вып. 3. М., 1931, стр. 107-108.

    13. Тан. Автобиография, стлб. 443.

    14. Хроника социалистического движения в России. 1878-1887. Официальный отчет. М., 1906, стр. 299.

    15. Дм. Кузьмин. Народовольческая журналистика. М., 1930, стр. 51.

    16. Б. Д. Оржих. В рядах «Народной воли», стр. 129.

    17. Тан. В. Г. Короленко и сибирская школа писателей. — В сб.: Короленко. Пб., 1922, стр. 31-32.

    18. В. Г. Богораз-Тан. Чукчи, ч. 1. Л., 1934, стр. XIII.

    19. См.: «Известия Восточно-Сибирского отделения Русского Географического общества», т. 30. Иркутск, 1899, стр. 1-51.

    20. См.: В. Богораз. Русские на реке Колыме. — «Жизнь», 1899, июнь, т. 6, стр. 103-125.

                                                          РОЖДЕНИЕ  ПИСАТЕЛЯ

    Еще во время учебы в Таганрогской гимназии В. Богораз проявил живой интерес к литературе и влечение к литературному творчеству. На развитие его писательского и публицистического дарования, на формирование его личности как будущего революционера-подпольщика и на весь его идейный и нравственный облик человека-гражданина решающее воздействие оказала подпольная агитационно-пропагандистская литература народников семидесятых годов и произведения революционных демократов. Богораз уже в отрочестве познакомился с запрещенным тогда романом Н. Г. Чернышевского «Что делать?», с некоторыми статьями Д. И. Писарева, являвшегося кумиром радикальной студенческой и гимназической молодежи. Будучи в шестом классе гимназии, Богораз страстно увлекся народнической революционной поэзией, тайно ходившей по рукам даже в глухой провинции. Его воспламеняли стихи Сергея Синегуба, который в семидесятые годы и позднее был хорошо известен в кругу народников не только как талантливый пропагандист и бесстрашный революционер, но и как «лучший тюремный поэт» подпольной России. По стихотворному сборнику «Из-за решетки» (1877) Богораз знал произведения Н. Морозова, Ф. Волховского, М. Муравского и других народнических поэтов.

    Вскоре после окончания гимназии и переезда в Петербург Богораз окунулся в работу революционного подполья, вошел в круг поэтических интересов студенчества столицы. В числе его старших товарищей и соратников по работе в народовольческом кружке при Петербургском университете был и поэт П. Якубович.

    Революционная борьба, вскоре ставшая воистину «родной стихией», не только определила содержание и смысл всей сознательной жизни Богораза, но и подсказала темы, мотивы и образы для его собственных стихов, идейную направленность его печатных выступлений в «Народной воле». Со временем Богораз стал одним из влиятельных поэтов революционного подполья. Его ранние опыты в стихах относятся к началу 80-х годов. В печати стихи В. Богораза впервые появились в декабре 1885 года на страницах «Народной воли». Одно из них стихотворение «На смерть Судейкина», разоблачавшее опасного провокатора и шпиона в мундире жандармского полковника. Богораз создал остро сатирический образ «злобного опричника», профессиональной полицейской ищейки.

    Объектом острого обличения в публицистических стихах молодого поэта был также царь Александр III, занявший трон после убийства народовольцами его предшественника. Нового монарха поэт называет «злодеем бесчувственным, жестоким и трусливым», посылает в его адрес слова «вечного проклятья» («Не божий здесь алтарь и не роскошный трон...», 1885). Могучий деспот, злодей в царской порфире, палач жестокий — наиболее часто употребляемые эпитеты, которыми характеризуется русский самодержец в стихотворении Богораза «На коронацию» (1886). Мотив нести царизму, расплаты с ним за насилие над народом главенствует в богоразовской балладе-шутке «Сон в летнюю ночь», которая была отпечатана осенью 1886 года в Таганроге в форме отдельной листовки.

    Для умонастроения двадцатилетнего поэта-революционера, для всей поэзии Богораза 80-х годов, как и последующих лет, в высшей степени характерны стихи, воспевающие героизм революционных народников. Таково уже самое раннее стихотворение — «Кровавые реки, веревка и плаха...» (в 1906 году переименовано в «Призыв»). Оно посвящено памяти тех смельчаков, что в битве с царизмом «погибли без страха». Стихотворение заканчивалось страстным призывом поэта, обращенным к «уцелевшим в борьбе»:

                                        Скорее, товарищи! Сомкнутым строем

                                            Стремительно кинемся в бой!

                                        Мы грудью опасное место закроем,

                                            Мы брешь загородим собой, —

    и верой в торжество свободы.

    Самое заветное желание лирического героя стихов В. Богораза — быть всю жизнь в первой шеренге бойцов за гражданские права и демократические свободы, вести к этой цели за собою весь народ:

                                        Я желал бы в бой ожесточенный

                                        Направлять нетерпеливый шаг

                                        Впереди товарищей колонны

                                        Со священным знаменем в руках...

                                        Я б желал на площади огромной,

                                        Где кругом стоит плечо в плечо

                                        Мой народ страдающий и темный,

                                        Говорить о братстве горячо.

                                            («На переломе», 1886) (1)

    С высоты этих строгих революционных требований, с позиции идейно-этического максимализма Богораз подходил к оценке силы и слабости современного ему молодого поколения. Он безжалостно осудил ту часть интеллигенции, которая, смалодушничав, самоустранилась от активной революционной борьбы за интересы родины и народа. В стихотворении «Современному поколению», выдержанном в духе, стиле и ритмико-композиционном построении лермонтовской «Думы», Богораз с горечью и гневом бросает в лицо «пошлому, пустому поколению» 80-х годов обвинение в его бездействии и равнодушии к жизни и освободительному движению, в отсутствии у него твердой воли и готовности на подвиг, в позорном примирении с торжествующим злом и несправедливостью:

                                        Создавши полосу короткого покоя

                                        Меж двух периодов отчаянной борьбы,

                                        Мы жизнь свою влачим с холодною тоскою,

                                            В пыли лежащие рабы.

    Всем разочарованным и изверившимся в общественных идеалах Богораз противопоставляет мужей «великой доблести», тех, о ком можно с гордостью сказать: «Бойцы бесстрашные, титаны, а не люди...»

    «Современному поколению» — программное произведение молодого Богораза. Возвеличивая «бойцов бесстрашных», титанов воли и духа, Богораз представал здесь, как и в других стихах, типично народовольческим поэтом, в основном разделявшим господствовавшую тогда теорию «героев и толпы», причем в категорию первых зачислялась, конечно, революционная интеллигенция — эти «лучшие люди, соль земли русской», как он писал в том же 1886 году в своей политической брошюре (2). Но, оставаясь в пределах народнического мировоззрения и создавая образ борца-подвижника, Богораз поэтически утверждал героические черты революционера, патриота и гражданина, сознательно и беззаветно служащего самому святому делу — освобождению народа и родины от ига самодержавия и полицейско-помещичьей власти. Это богоразовский идеал человека, его понимание сущности прекрасного в человеческой личности.

    Такое представление о человеке сложилось под воздействием идей и эстетики Чернышевского, под влиянием художественной практики писателей революционного подполья. «Мужицкие демократы» и их духовные наследники были не только идейными воспитателями и политическими наставниками Богораза в пору его отрочества юности, но и определили его эстетические вкусы и литературные пристрастия, помогли выработать правильные взгляды на задачи, цели и назначение художественного творчества, понимание действенной силы революционного печатного слова в условиях русской действительности. Стихи Богораза, начиная с самых ранних, всегда имели совершенно определенную целевую направленность — они были агитационными, революционно-пропагандистскими. Это определяло их поэтический стиль: они насквозь публицистичны, в высокой степени им присущи лозунговая призывность, патетичность, приемы ораторской речи, они изобилуют характерной общественно-политической лексикой 80-х годов, исполнены гражданского пафоса.

    Стихотворение-прокламация «Современному поколению» было последним произведением молодого Богораза, написанным на воле. Арестованный в декабре 1886 года, он продолжал писать стихи и в одиночке Петропавловской крепости, и в Бутырской тюрьме, и в далекой Якутии. В годы заточения Богораза не покидало героическое настроение, не иссякал в нем революционный оптимизм («Я не склонил чела под игом скорбных уз и нес свой тяжкий крест, пока хватало силы)». Однако в некоторых стихотворениях первых лет его якутской ссылки слышны мотивы тоски, одиночества, изолированности, оторванности от внешнего мира («Наша грудь холодна, словно грудь мертвеца. Наше сердце угасло давно...»). От этих настроений ссыльный поэт постепенно освобождался, о чем свидетельствуют стихотворения «На Лене» (1890), «В этой тундре...» (1894) и др.

    В ссылке Богораз создает стихотворный цикл «На Севере», являющийся образцом его пейзажной лирики, выдержанной в строго реалистических красках («Перелет», «Лето», «Последняя льдина», «Поблекшие листья», «Ива», «Зимой», «В пустыне» и др.). Его поэзия освобождается от аскетизма в раскрытии и выявлении интимных человеческих чувств: он начинает писать о сугубо личном, глубоко интимном — о любви к женщине, о жизни сердца.

    Богораз не оставлял поэтического творчества и после ссылки. К этому роду литературной деятельности он регулярно обращался на протяжении всей последующей своей жизни. Его поэзия 80-90-х годов хронологически предшествовала рождению русской пролетарской поэзии и предвосхищала некоторые ее мотивы, была близка ей своим основным пафосом, духом революционного протеста. И, конечно, существовала живая связь, историческая преемственность между революционно-народнической поэзией Богораза и зарождавшейся в 90-е годы пролетарской поэзией в России. Недаром же его стихи, как и произведения его современников и соратников по народовольчеству П. Якубовпча, Н. Морозова, С. Синегуба, П. Ткачева, Г. Мачтета и других, нередко печатались на страницах марксистских периодических органов, часто появлялись в сборниках, издававшихся на рубеже XIX-XX веков различными марксистскими, социал-демократическими кружками и организациями в России и за рубежом.

    В ссылке Богораз делает свои первые шаги и в области художественной прозы. Его проза была с самого начала тесно связана с Сибирью, и его художественное творчество органично и естественно вошло в русло так называемой «сибирской школы» писателей, которая, в свою очередь, явилась составной частью этнографического направления в русской литературе второй половины XIX – начала XX века. Представителями этого направления были В. Г. Короленко, С. Елпатьевский, П. Якубович-Мельшин, А. Шиманский, В. Серошевский и ряд других писателей. В своих очерках, рассказах, путевых заметках они явились, в сущности, литературными первооткрывателями далеких окраин России. Их художественное творчество, наряду с задачами эстетическими, в значительной мере выполняло функцию народознания. Подобно тому, как в 40-е годы натуральная школа расширила границы эстетического исследования жизни в литературе критического реализма, так и писатели, принадлежавшие к этнографическому направлению, в другую историческую эпоху своим творчеством обогатили русскую литературу новыми открытиями и приобретениями, придали ей еще более многогранный и всеобъемлющий характер.

    Две основные темы можно выделить в творчестве писателей «сибирской школы»: во-первых, изображение быта и нравов местных жителей Севера, во-вторых, воссоздание жизни ссыльнопоселенцев. Не везде эти темы присутствуют вместе, но нередко они тесно переплетаются одна с другой.

    Обе проблемы поставлены, в частности, в произведениях С. Елпатьевского 90-х годов. Судьба политических ссыльных находится в центре его рассказа «Едут». Тоскливая и безрадостная жизнь политического ссыльного, доставленного этаном в сибирскую деревню много лет назад, когда он был еще молодым офицером, изображена в рассказе «Павел Павлович». Мучительно переносит свое существование «на краю земли» юноша-ссыльный из рассказа «Гектор». Отзвук подобных гнетущих настроений, испытываемых теми, кого царизм загнал в сибирскую глухомань, находим в рассказе С. Елпатьевского «Отлетает мой соколик». В некоторых очерках и рассказах Елпатьевский обращался также к изображению жизни «инородческого» населения Сибири («Окаянный город», «В Туруханском крае»). Эти произведения приоткрывали завесу над почти еще неизвестным средней России краем. Общее впечатление, вынесенное Елпатьовским из своего пребывания в Сибири, было крайне тягостным, что определило основную скорбную тональность его дорожных очерков «До Томска», «От Томска» и «Абаканская степь».

    Восприятие Сибири как тюрьмы без стен, как мрачного, сурового приюта изгнанников характерно не только для Елпатьевского. Так же писали о Сибири К. Ф. Рылеев и Т. Г. Шевченко, Ф. М. Достоевский в «Записках из мертвого дома», а позднее — П. Якубович в своих записках каторжанина «В мире отверженных». В. Богораз позже скажет: «Вместо того, чтобы любить эту сибирскую жизнь, мы часто ненавидели ее, как близкого врага, как живого человека» (3).

    Говоря о «сибирской школе» писателей, нельзя пройти мимо имени польского писателя А. Шиманского, чье творчество высоко ценил В. Г. Короленко. Главный мотив произведений А. Шиманского о Сибири — острая тоска изгнанников по родине. Таковы его рассказы 80-х годов «Сруль из Любартова» (1885), «Пан Енджей Кравчиковский» (1885), «Мацей Мазур» (1886) и др. В сущности, каждый из них является исповедью ссыльного о событиях, которые привели его в Сибирь; по контрасту к прошлой жизни героя выступают в этих рассказах картины нелюдимой якутской земли, как бы навеки погруженной в мертвое оцепенение.

    Большая трагедия человека, лишившегося свободы и любимого дела, оторванного от родных и близких, — тема большинства произведений о Севере известного польского писателя В. Серошевского, пробывшего несколько лет в сибирской ссылке. Неприветливость угрюмого северного края, неустроенный быт, мучительное одиночество — все это накладывает болезненный отпечаток на психику ссыльного революционера-героя повести В. Серошевского «На краю лесов» (1891). В рассказе «Чукчи» ссыльный Степан, очутившись в Сибири, охвачен смертельной тоской, переживает тяжелый душевный разлад с самим собою. Это психическое состояние хорошо знакомо и герою повести «В сетях». В уста своего героя писатель вложил следующее характерное высказывание: «Бездействие, тоска, скука, будто дикие звери, гонят тебя прочь, из юрты в юрту, от одного знакомого к другому. На охоту, в гости, к черту, к дьяволу в пасть, только бы не чувствовать себя, не чувствовать жажды жизни» (4). Видно, что герой В. Серошевского почти ничего уже не ждут от жизни. Ссылка взяла у них душу, отняла желание бороться, уничтожила стремление встретить день свободы с нерастраченным запасом прежних сил и чувств. Общий колорит произведений В. Серошевского мрачен, буквально в каждом из них присутствует смерть. Скорбные мысли героев-ссыльных, мрачные северные пейзажи, гнетущие описания смерти и сурового быта жителей Севера — все это образует особую, характерную для В. Серошевского эмоциональную атмосферу его произведений периода ссылки.

    Богораз внес свой немаловажный вклад в художественное исследование Сибири. В его произведениях о Севере ясно различимы те две основные темы, к разработке которых по-своему подходили С. Елпатьевский, А. Шиманский, В. Серошевский: в цикле «Чукотских рассказов» нашли свое отражение быт и нравы местного населения, а в центре его «Колымских рассказов» — судьба политических изгнанников-ссыльных. Два своих первых рассказа о чукчах — «На стойбище» и «Кривоногий» — Богораз написал в 1894 году. С уезжавшим в Россию товарищем он послал рукописи рассказов для передачи их в журнал «Русское богатство». В октябре 1896 года второй из этих рассказов был напечатан (5). Под рассказом стояла подпись: Н. А. Тан.

    Так с появлением рассказа «Кривоногий» в русскую литературу вошел новый писатель, никому еще не известный, только еще начинавший нащупывать свою дорогу в искусстве слова, но уже со своей темой и своими образами. Именно Тан-Богораз был первым писателем в русской литературе 90-х годов XIX века, который взялся за тщательную разработку чукотской темы.

    Основной лейтмотив богоразовского рассказа «Кривоногий», как и последующих его произведений чукотского цикла, — нерадостная, трагическая судьба немногочисленного древнего народа, обреченного при царизме на голод, страдания и, в конечном счете, на вымирание. В. Тан-Богораз ставит в центр повествования скорбный образ юноши из обнищавшей чукотской семьи Эуннэкая. У него нет отца, а мать, измученная трудом и горем, преждевременно состарившаяся, живет на положении работницы у богатого чукчи-оленевода, который волен в любую минуту прогнать ее с детьми из стойбища. Это вынуждает Эуннэкая быть в постоянной тревоге за мать и за свой завтрашний день. Чем непригляднее каждодневная жизнь Эуннэкая и острее сознание им своей непригодности к ней, тем сильнее в его душе тяга к поискам красивого в окружающей природе, тем ярче расцветают в нем мечты о счастье. В юноше-чукче есть нечто детски-неиспорченное, чистое, наивное. Это инстинктивное влечение к красоте, глубоко заложенное в природе каждого человека, даже если он находится на самой низкой ступени своего духовного развития, убедительно раскрыто Таном-Богоразом.

    Писатель в то же время показывает несбыточность стремлений к счастью и неосуществимость мечты о красоте в том страшном реальном мире, в котором его герои вынуждены не столько жить, сколько прозябать, нищенствуя и мучительно страдая. Художественное выражение этой мысли находим в финальном эпизоде рассказа. Хромоногий Эуннэкай, смертельно уставший от работы, незаметно уснул. Во сне он молит бога сжалиться над ним — избавить от болезни, сделать его здоровым, красивым и счастливым. А просыпается Эуннэкай от того, что хозяйский сын больно и зло пинает его ногою. Оказывается, пока он спал, олени разбрелись по тундре. Не найдя их и страшась новой расправы, он в отчаянии навсегда покидает родное стойбище. Никто так и не узнал, куда исчез Эуннэкай.

    Герой рассказа показан в будничной обстановке, за привычным для него делом. Его личность, внешний и внутренний облик неотделимы от быта и нравов обитателей далекой Чукотки. Фигура главного героя, как и других действующих лиц рассказа, выступает на фоне специфически северного пейзажа. Картины суровой природы заполярной тундры нарисованы Таном-Богоразом строго реалистически. Тощая, скудная растительность, приглушенные краски цветы, лишенные яркости юга, полные особой прелести и обаяния в короткие дни лета и осени, — все это любовно и тщательно воссоздано в рассказе. Описания природы, органично слитые с жанровыми картинами, с судьбой и переживаниями героев, составляют неотъемлемую часть авторского повествования, хотя пейзаж у В. Тана-Богораза не играет столь значительной роли, как, например, в сибирских очерках и рассказах В. Г. Короленко или у Серошевского.

    В поле зрения Тана-Богораза не только бытовые явления и события из повседневной жизни чукчей, но и их религиозные верования. Эти верования ярче всего отразились в северном фольклоре. И писатель щедро вводит в рассказ мифологические образы, с незапамятных времен сохранившиеся и бытовавшие в народных преданиях и сказаниях, используя их как средство раскрытия внутреннего мира своего героя. Космогонический миф — рассказ Эуннакая о сотворении мира, своеобразные представления чукчей о небе и звездах, которые во сне Эуннэкая уподобляются то Шести пращникам (шесть звезд Большой Медведицы), то Широкому Песчаному Потоку (Млечный Путь), раскрывают основное свойство языческого мышления — мифологическое освоение мира. Мифологические образы, включенные в рассказ, призваны помочь читателю глубже проникнуть в сознание человека, являющегося представителем народности, находящейся на ранней ступени своего духовного развития. Образы из мифологии и фольклорные элементы в рассказе Тана-Богораза играют, кроме того, и другую роль: они ценны и сами по себе — как поэтические создания народной фантазии. Широкое и разнообразное использование чукотского фольклора, заметное уже в первом рассказе, станет отличительной чертой творчества Тана-Богораза как бытописателя Севера.

    Работая над первым своим произведением, Тан-Богораз в определенной мере опирался на строго фактический материал, используя известные ему разнообразнейшие факты из жизни чукчей. Подтверждением тому могут служить многочисленные записи, сделанные им в путевых тетрадях 1894—1897 годов (6). Так, обычай чукчей принимать пищу только раз в день, использованный в рассказе как типическая деталь северного быта, был отмечен Таном-Богоразом в ого этнографических работах (7). Подобных примеров можно привести немало.

    Рассказ Тана-Богораза одухотворен гуманистическим пафосом. В нем своеобразно преломляется традиционная тема маленького и обездоленного человека. Изображая своего ничем не примечательного героя, автор стремится вызвать у читателя не снисходительную жалость к «туземцу», а пробудить уважительное, человеческое отношение к нему как к личности. Пусть этот человек далек от цивилизации, неграмотен и суеверен, придавлен нищетой и эксплуатацией, — он не лишен природного ума, душа его открыта для красивой мечты, полна стремлений к счастью, и как каждый человек, он заслуживает любви и уважения.

    Если в рассказе «Кривоногий» внимание писателя сосредоточено в основном на изображении бытовой стороны жизни народов Севера, то рассказ «На стойбище» (впоследствии «На мертвом стойбище») (8) вводит нас не только в реальный быт чукчей, но подробно воссоздает их религиозно-языческие верования, знакомит с их мифологическими представлениями об окружающем мире.

    Чукчи создали себе целый сонм мифологических существ — богов и духов, каждый из которых выступает как олицетворение тех или иных сил природы, таинственных и непонятных, чаще злых и враждебных человеку. Языческие боги и всесильные духи присутствуют в рассказе Богораза не в авторском описании, а как бы мысленно видятся глазами религиозно-суеверного жителя тундры, в его пугливом воображении и отравленном суеверием восприятии. Вот западная тундра охвачена эпидемией оспы — и чукчи уже слепо верят и твердо знают: это явился грозный Дух Заразы. Его никто не видел, этого мрачного хозяина страны, с ним никто не встречался лицом к лицу, он бесплотен, нематериален, но, несомненно, он есть, он где-то здесь, в стойбище, за шатром, даже внутри шатра, он всюду. И воображение чукчей уже рисует картину сказочно-яркую и одновременно предельно мрачную, полную ужаса: Дух Заразы неслышно прокрался в тундру глубокой ночью, сел в оленью упряжку с полозьями из огненно-красной меди и бешено мчится мимо стойбищ на длинноногих оленях, оставляя после себя пустые шатры с окоченевшими в них человеческими трупами. И ни заклинания шаманов, ни жертвоприношения в виде свежего оленьего мяса уже не в силах умилостивить Дух Заразы и прогнать его: «Он кружился по тундре, как волк среди разметанного стада, возвращался назад, посещал каждое глухое озеро и везде собирал добычу» (9).

    Антитезой злому богу-духу является другое мифологическое существо — Бог милосердного бытия — «неопределенный образ, покровитель людей и зверей», как говорит рассказчик, поясняя языческие предания чукчей. Правда, это божество бессильно перед лицом злодеяний, творимых Духом Заразы, но даже в минуту близящейся смерти в душе человека не гаснет надежда на спасительное вмешательство доброго бога в их трагическую судьбу. И где-то на небе, среди добрых богов, живет бог но имени Рультеннин. Его можно увидеть в безоблачную ночь, если смотреть на созвездие Ориона. В представлении чукчей он выглядит неким небесным стрелком, у которого на земле есть жены, непременно из числа шаманок, и земные дети, от рождения одаренные сладкозвучными голосами для исполнения обрядовых песен. Это они, дети небесного Рультеннина, призваны своим пением нести людям «надежду на жизнь и на освобождение от ужасного кошмара, простертого вокруг» (244).

    В изображении религиозных верований чукчей Тан-Богораз основывается па точном фактическом материале. В упоминавшейся выше монографии «Чукчи» встречается образ «Милостивого существа», или «Верховного существа», перевоплотившийся в рассказе в Бога милосердного бытия; там же находим упоминание о созвездии Ориона, или Рультеннина, заметки о Духе Заразы. Разумеется, соответствующий этнографический материал писатель творчески переосмысляет. Так, ни в записных книжках, ни в печатных трудах В. Тана-Богораза по этнографии нет описаний посещения тундры Духом Заразы, но эта сцена настолько ярко и выразительно дана в рассказе «На мертвом стойбище», что у нас не возникает ни малейшего сомнения, что именно в таком виде представляли себе чукчи шествие по тундре Духа Заразы, этого страшного и жестокого божества. Пестрый, фантастический мир религиозно-мифологических и фольклорных представлений как бы вплетен в тяжкие будни Севера, наполняя их суровой и мрачной поэзией, раскрывающей духовные возможности и творческие силы угнетенного народа. Это особое «настроение Севера» В. Тан-Богораз стремился передать и посредством лексики. Первопечатный текст обоих рассказов был чрезмерно перегружен чукотскими словами. Так, например, в журнальной публикации рассказа «Кривоногий» находим около сорока сносок, пояснявших смысл того или иного чукотского слова. Обилие местных слов и речений и сносок к ним, конечно, утомляло русского читателя, несколько утяжеляло весь строй повествования, мешало цельному восприятию произведения, и поэтому в последующих изданиях рассказов автор подверг их язык тщательной переработке и чистке, сохранив, однако, «настроение Севера».

    Воодушевленный успехом своих первых опытов, появившихся в столичном журнале, Тан-Богораз пишет во второй половине 90-х годов еще несколько рассказов из чукотской жизни. Впрочем, он обычно называет их очерками, но это жанровое определение не вполне точно. Конечно, подчас бывает трудно провести грань, отделяющую очерк от рассказа. Такие, например, произведения Тана-Богораза, как «У Григорьихи» и «На реке Росомашьей», думается, правильнее было бы называть очерковыми рассказами. Их нельзя отнести к жанру очерка в полной мере, и в то же время эти вещи безоговорочно не назовешь рассказами. В них нет главного действующего лица, нет и сюжета в традиционном понимании этого слова: сюжетной канвой здесь служат все время меняющиеся картины жизни и быта обитателей Чукотки. Повествование в них, как это обычно бывает в очерках, основано на строго документальном, фактическом материале.

    Очерковые рассказы Тана-Богораза «У Григорьихи» (1897) и «На реке Росомашьей» (1897) образуют как бы небольшой цикл, объединенный присутствием рассказчика, в данном случае самого автора, от лица которого ведется повествование. Содержание произведений — непосредственно увиденная писателем действительность и запечатленная в реалистически точных картинах и образах. Они интересны и с биографической стороны. Мы видим писателя в трудном и долгом путешествии по чукотским стойбищам, внимательно и тщательно переписывающего местное население. Молодой литератор, как это явствует из описаний, работал в тяжелых условиях: ему приходилось делать по сто километров в день на собаках, мерзнуть в суровую полярную зиму, жить впроголодь и без малейших бытовых удобств. Только неутомимая любознательность, жажда все увидеть самому, все разузнать и исследовать толкали Тана-Богораза на этот подвижнический шаг. Читая его произведения, видишь перед собою энергичного, волевого человека, одержимого страстью пытливого исследователя, готового перенести любые невзгоды и трудности.

    Кроме собственно научного интереса к окружающему, в Тане-Богоразе жила страсть художника-бытописателя. Переезжая от стойбища к стойбищу, жадно вглядываясь в окружающее и в лица людей, Тан-Богораз, захваченный неповторимым своеобразием жизни народностей Севера, в итоге таких путешествий получил ценный материал для создания художественных очерков и рассказов. В только что упомянутом цикле художественно-очерковых произведений Тана-Богораза есть ряд персонажей, воплощающих разнообразие чукотского национального характера.

    Вот древний Йэкак, маленький старичок с хитрыми и злыми глазами, муж старой Аканги, или Григорьихи, как называли ее русские. Он — лучший сказочник Анюйской стороны, великолепный рассказчик Старинных преданий. Чувствуется, что ненависть к непрошенным и жестоким пришельцам, каким выглядит в его рассказе майор Павлуцкий, верный в своих действиях политике русского царизма — подавления и угнетения отсталых «туземцев-дикарей», сочетается в старике Йэкаке с готовностью угодить доброму и хорошему русскому человеку, который ценит его талант рассказчика.

    В очерковом рассказе «На реке Росомашьей» самая интересная и колоритная фигура, безусловно, Тылювия — «ирка-ляуль», то есть мужчина, взявший на себя роль женщины. Тылювия в юности заболел тяжелой болезнью, от которой чуть не умер. По обычаю всех чукотских больных, он целыми днями взывал к духам, моля их об исцелении. И тогда духи будто бы велели ему превратиться в женщину, обещая такой ценой даровать выздоровление. Тылювия переоделся в женскую одежду; усвоил женское произношение (которое у чукчей отличается от мужского) и стал выполнять всю женскую работу, причем делал это с чисто женской ловкостью и проворством. Во внешнем же облике Тылювия, в его движениях и некоторых замашках и поведении под женским одеянием угадывался мужчина. Лицо «превращенного» было загадочно и странно: что-то неуловимо женственное «пробивалось сквозь суровость этих мужественных линий и придавало им совсем особое выражение» (351). Соплеменники называют Тылювия «вдохновенной», т. е. обладающей даром шаманской силы.

    Образ Тылювия не выдуман. Действительно, у северных племен существовали подобные оригинальные обычаи. Тот, о котором повествует Тан-Богораз в своем произведении, отмечен в дневниковых путевых заметках Богораза, а позднее будет описан в его монографическом исследовании «Чукчи»: «Из всех превращенных мужчин, которых я имел случай видеть, самым замечательным был... [Тылювия] <...>Я встретил его на маленькой ярмарке среди стойбищ оленеводов на реке Росомашьей» (10).

    Художественно-точное, правдивое изображение писателем национальных характеров создает ясное представление о народе вообще. Так из рассказов Тана-Богораза постепенно вырисовывались черты, присущие чукотским жителям. По наблюдениям писателя, чукчи очень радушны и гостеприимны: Ятиргин, муж превращенной шаманки, ни за что не хотел уходить спать и продолжал бодрствовать вместе с автором-рассказчиком, пока тот перед сном делал дневниковые записи. «Нет, нет! — решительно отвечал он на все уговоры.— Пока твои глаза еще смотрят, стыдно моим закрыться. Буду тебе товарищем скуки. Стану смотреть на бег твоей руки» (366). В своих рассказах Тан-Богораз отмечает физическую выносливость и трудолюбие чукчей, их смелость, природную смекалку, доброту. В душе чукчей всегда живет нежное, теплое чувство любви к детям. Специфически национальное в чукотском характере раскрывается также через описание разнообразных развлечений и спортивных игр, которым предаются чукчи. В рассказе передана динамика и экспрессия гонок на оленях, волнение и сосредоточенность участников пешего бега, энергия и ловкость женщин, тоже пробующих свои силы в разнообразных соревнованиях, нетерпеливость и горячность увлеченных зрителей.

    Раскрывая положительные стороны чукотского характера, писатель показывает также свойственное чукчам суеверие, нередко проявляющееся в уродливой форме, их невежество, порою безграничное. Всевозможные заклинания заговоры и колдовство занимают в их жизни непомерно большое место. Так, чукчи уверены, что чей-то злой наговор наслал порчу на оленей одного из участников гонок. Болезнь человека они обычно объясняют действиями злых духов («На реке Росомашьей»). Чтобы защититься от разрушительных чар злого духа, чукчи разрисовывают себе красками лицо. Собаки у чукчей считаются существами, способными отпугивать враждебные силы («У Григорьихи»). Чукотские обычаи, своими истоками уходящие в далекие века, требуют, чтобы на могиле умершего были убиты его собственные олени — ведь на них ему предстоит добираться до загробного мира. Большое место в жизни чукчей занимают шаманские камлания, когда «вдохновенный» вызывает в шатер духов и разговаривает с ними, предвещая соплеменникам будущее. Чукчи, особенно старики, являются ревностными блюстителями чистоты домашнего очага. И чайник, повешенный над очагом чужой семьи, уже считается у них нечистым, оскверненным. Суеверие чукчей идет рука об руку с бесправным положением женщин в семье. Женщина — вечная работница в доме, воспитательница детей и помощница мужу. В «благодарность» за свой труд и заботу она должна довольствоваться за столом объедками.

    Пристально всматривается Тан-Богораз в жизнь аборигенов Севера. От его внимательного глаза не ускользает ни одна, даже мельчайшая деталь из быта чукчей: ни способ натягивания шатра, ни темный полог юрты, освещаемый лишь тусклым светом жировой лампы, ни духота этого жилища, ни жалкое убранство.

    Давая в своих очерковых рассказах широкую и многоцветную картину чукотской жизни, писатель включает в них и такой важный элемент национальной духовной культуры народа, как его разнообразный фольклор. Чукчи по-своему переосмысливают порядок торговли с «морскими бородачами» — американцами: они с антипатией относятся к американцам, скупающим живых оленей для перепродажи их в Новом свете, подрывая этим экономическое состояние чукотских племен. В устных рассказах американцам противопоставлены «русские бородачи» — как защитники и покровители чукчей. Как уже отмечалось выше, фольклорные материалы Севера были хорошо известны Тану-Богоразу. Так, в его дневниках есть изустный народный рассказ об Или (американских торговцах) и Маньо (русских начальниках). Повествование о людях-невидимках, любящих табак (о них рассказывает автору муж «ирки-ляуля» — Ятиргин) содержится в монографии Тана-Богораза.

    К рассмотренным выше произведениям тематически примыкает «чукотская» повесть «На Каменном мысу», созданная Таном-Богоразом в 1898 году, когда он жил уже в Иркутске (11). Сюжетом послужила мрачная трагедия, разыгравшаяся в чукотских семьях.

    В шатре на каменном мысу, который врезался в студеное море, живет семья бывшего бродячего торговца Кителькута. К нему приехал для торга из тундры пастух Яяк и, недовольный торговым обменом, затаил злобу на скупого и жадного торговца. Это чувство обострилось в сердце Яяка после того, как старик отказался выдать за него свою дочь Янту, у которой, оказывается, уже есть жених, по обычаю живущий тут же, в шатре будущего тестя. Озлобленный Яяк, дождавшись, когда сын Кителькута Нуват и жених Янты ушли на охоту, убивает торговца, его жену и маленького сына, а сам спасается бегством. Вернувшийся с охоты Нуват, увидев гибель родителей, решил по древнему обычаю проводить отца и мать в последний путь с почестями — ведь им никак нельзя уходить «из этого света без спутников». Нуват убивает хозяина соседнего шатра Уквуна и его двух жен, хоронит родных и навсегда куда-то исчезает. Янта и ее жених уходят из осиротевшего стойбища, а вскоре гибнет и пастух Яяк: его убили родственники Кителькута. Так один за другим расстаются с жизнью почти все персонажи повести «На Каменном мысу».

    Весь колорит повести выдержан в суровых и резких красках. Буквально с первых ее страниц у читателя возникает предчувствие, что должно произойти что-то неожиданное и трагическое. Это чувство подготавливается авторским описанием зимнего дня в полярной пустыне, когда земля одета плотным и твердым слоем снега, а сильный, режущий лицо ветер пронизывает все безмолвное пространство: «Дикая вьюга мчалась над океаном, пролетая от севера к югу. Ледяные поля только гудели в ответ. Они были одеты плотным убоем, слоем снега, окрепшим под действием непрерывных бурь до твердости камня... Но даже эта отверделая кора не могла устоять перед победоносной яростью вьюги. Ветер вонзал в лицо убоя свои острые зубы и выедал из его окаменелой брони узкие заструги...» (12). И эта бешеная пляска вьюги, и гул ледяных полей, и зловещий свист и завывание ветра воспринимаются как тревожный и мрачный аккомпанемент к тем событиям, которые одно за другим следуют в повести по мере развертывания сюжета.

    Выразительный портрет Яяка, данный писателем, также вызывает у читателя чувство настороженности и неприязни к этому человеку: низкий лоб и могучие квадратные челюсти, голова сидит па короткой бычьей шее, лицо налито кровью. Такая внешность обличает в Яяке человека необузданного нрава, мстительного. Яяк груб и заносчив, неуступчив и зол. Писатель дает понять, что эта вражда между героями идет еще от давнего антагонизма между приморскими охотниками (семья Кителькута) и оленьими пастухами из тундры (Яяк), следа расслоения чукчей еще па ранней ступени их племенного развития.

    В изображении своих героев Тан-Богораз следует правде их национальных характеров. По темпераменту чукчи раздражительны: достаточно буквально пустяка, чтобы их лица исказились гневом. Эта необузданная вспыльчивость чукчей хорошо передана в сцене Яяка с Кителькутом, когда первый от спокойного состояния мгновенно переходит к плачу, от доброжелательности — к гневу: «Обманщик!» — кричал чаунец (Яяк).— Отдай назад мои шкуры! — и с характерным чукотским движением он оскалил зубы и крепко закусил рукав меховой рубахи...» (280).

    Сюжет повести развертывается на фоне будничного, повседневного быта двух чукотских семей. Перед нами осязаемо и зримо проходят картины разнообразных дел и занятий жителей Каменного мыса: охота, кормление собак, приготовление пищи. Тан-Богораз точно и правдиво воссоздает бытовой уклад чукчей, их привычки, обычаи. Он тщательно описывает, например, жилище чукчи: кожаный шатер, сделанный ив оленьих шкур, грязь и духота внутри его — от испарений человеческого тела, от запахов еды и немытой посуды, едкой вони прокислых шкур, горькой копоти жировых ламп. Чем питаются чукчи? Привычной едой для них является полусырое тюленье и моржовое мясо, опускаемое на короткое время в кипяток. Подобными характерными деталями чукотского быта насыщена вся повесть «На Каменном мысу».

    Обстоятельно говорится в повести о суевериях и предрассудках, присущих чукчам. Так, старый Кителькут повязывает голову узким ремешком с голубыми бусами, между которыми выделяются кусочки обыкновенного дерева: это — уккамаки, то есть заговоренные амулеты, отгоняющие неудачу и болезнь. Подробно выписывает Тан-Богораз каждую деталь картины, изображающей, например, тризну по убитому медведю: чукчи выносят из шатров своих идолов и хранящиеся у них наследственные амулеты, мажут их жиром и жертвенной кровью, а затем торжественно исполняют древнюю ритуальную пляску вокруг огня, желая умилостивить медведя.

    Исследуя мироощущение чукчей, их представление об окружающем, Тан-Богораз органично вводит в свое повествование фольклорные элементы, например, песню об огромных сдвигающихся скалах, между которыми лишь два раза в год пролетают птицы. Это предание, очевидно, издревле бытовавшее в среде чукчей, отдаленно напоминает античный миф о Сцилле и Харибде, созданный греками в «эпоху своего детства». Как и в первых рассказах, писатель охотно обращается в повести к художественному воссозданию народных сказок, преданий, легенд. Без этого почти невозможно представить себе ни одного богоразовского произведения о Севере. Устойчивый интерес и частое обращение Тана-Богораза к устному народному творчеству понятны и объяснимы: в этих сказочно-фантастических образах и сюжетах причудливо преломлялось видение мира далеким от цивилизации человеком, его представление о вселенной, которое складывалось на протяжении веков. Художественно воскрешая фольклор чукчей, писатель стремился ярче оттенить черты их быта и жизни, выявить особенности психики, своеобразие их внутреннего мира. Проникая в психологию чукчей, в духовный мир парода, который и в XIX столетии все еще находился на низкой ступени культурного и материального освоения мира, Тан-Богораз показывает не только близость его героев к природе, но и единение их с нею как с живым, очеловеченным существом, думающим и чувствующим. В круг представлений героев Тана-Богораза, в их миропонимание совершенно естественно входит та наивная идея антропоморфизма, которая заранее признает наличие одухотворенного, психологического начала во всех предметах окружающей природы, воплощаемого у чукчей в понятие «увырыт», что значит первооснова и движущая сила этих предметов, сила, чаще враждебная человеку, чем дружественная.

    В повести Тана-Богораза, как и в рассказах, щедро использован фактический материал, добытый в результате экспедиционных поездок автора по Чукотке. Сюжет повести, несомненно, основывается на услышанной писателем истории — об убийстве племянниками своего дяди Яяка, который до этого тоже совершил убийство в семье приморского жителя (13). Многим событиям, изображенным в повести, находим реальное соответствие в этнографических трудах Тана-Богораза. Например, у чукчей бытовал обычай, согласно которому юноша до своей женитьбы был обязан в качестве «выкупа» за невесту отработать определенный срок в шатре будущего тестя; в повести жених Янты проходит это испытание.

    Так построены все «чукотские» произведения Тана-Богораза: достоверность дневника, фактическая точность и достоверность этнографических изысканий всегда соединяются в них с образами и мотивами из мира поэтических вымыслов, народных легенд и преданий. Точные факты и имевшие место в жизни события вводятся в художественную ткань произведения чрезвычайно умело, без видимых «соединительных швов», так что подобный фактический материал порою невозможно вычленить из общей линии повествования, ибо вся проза Тана-Богораза насквозь этнографична, если понимать это слово в смысле народознания, т. е. изображения быта и нравов данного народа. Этот прием письма «с натуры» роднит Тана-Богораза с другими писателями этнографической школы — В. Серошевским, С. Елпатьевским, А. Шиманским.

    Можно также обнаружить некоторую близость чукотской прозы Тана-Богораза к сибирским очеркам и рассказам В. Г. Короленко: в основе повествования у обоих писателей нередко лежит доподлинное происшествие, «живой факт», причем часто эти факты и происшествия связаны между собою не единым сюжетом, не построением интриги, а присутствием автора-рассказчика, от лица которого излагаются события. От Короленко к Тану-Богоразу идет и «размывание» граней жанра: в некоторых произведениях Тана-Богораза, как отмечалось выше, трудно провести границу между очерком и рассказом. Но в отличие от Короленко, у которого, по наблюдению Г. А. Бялого, «очерк окрашивается новеллистическим колоритом» (14), у Тана-Богораза преобладают элементы очерка. Особенностью писательской манеры Тана-Богораза в его «Чукотских рассказах» является строгая объективность в подходе к предмету изображения, стремление избегать готовых оценок и выводов, к которым, по его убеждению, читатель должен прийти сам. По словам писателя, ему «было чуждо восприятие туземной жизни» сквозь призму авторского субъективизма: «Мои северные люди существуют не для русского писателя, а сами для себя» (15). Исходя из такого понимания задач писателя-этнографа, Тан-Богораз критически отозвался о тех произведениях В. Серошевского, в которых излишне мрачными красками рисовались картины жизни инородцев, якуты изображались односторонне, описывались крайне субъективно — «под призмой восприятия молодого польского ссыльного» (16).

    Из произведений Тана-Богораза выступал «собирательный портрет чукотского народа, возникали реалистические картины быта и жизни, труда и деятельности, нравов, обычаев и поверий жителей далекого Севера. Люди эти показаны во всей сложности, неприглядности и своеобразной поэтичности их жизни, противоречивости черт и свойств их характеров. С ними неласкова природа, но еще более безжалостно обращаются с ними казенные власти самодержавной России.

    Тан-Богораз всем содержанием и духом своих произведений о чукчах протестовал против человеконенавистнической политики и практики царизма в этой области. Писатель давал попять, что во всех бедах и несчастьях чукчей, в их забитости и невежестве менее всего виноваты они сами, ибо по своим качествам они столь же нравственно здоровы и полноценны, красивы и чисты, как и все люди труда. Они — парод выносливый, сильный, свободолюбивый, никем до сих пор не завоеванный и никому не покорившийся.

    Очевиден гуманистический пафос произведений Тана-Богораза о чукчах: показывая жизнь людей в малоизвестном уголке России, писатель стремился помочь русскому читателю понять этих людей, полюбить их, и ему удалось привлечь к ним внимание демократической общественности страны. Тем самым рассказы В. Г. Тана-Богораза содействовали изменению к лучшему социальной судьбы целого народа.

    Именно эта гуманистичность уже первых прозаических произведений Тана-Богораза, их демократизм были причиной того глубокого интереса, который проявили и читатели, и критика, когда в конце 1899 года были изданы отдельной книгой «Чукотский рассказы» (17). Первым откликом на книгу явилась рецензия молодого М. Горького (18). Горький высоко оценил писательскую искренность Тана, безыскусственную простоту повествования, правдивость. Отмечая некоторую грубоватость отдельных сцен и эпизодов, Горький оговаривался, что вследствие этого они становятся более выпуклыми и тем самым глубже запечатлеваются в уме и сердце читателя. К числу лучших из «Чукотских рассказов» он относит три: «На Каменном мысу», «Кривоногий» и «На мертвом стойбище».

    Сборник «Чукотских рассказов» сразу же привлек внимание А. П. Чехова (19).

    Авторитетным было суждение, высказанное В. Г. Короленко в мае 1900 года (20). Короленко, которого можно было бы назвать «крестным отцом» молодого писателя, в своей рецензии определил своеобразие творческого облика Тана: в авторе «Чукотских рассказов» воедино слиты серьезный ученый-этнограф и зоркий художник. Как этнограф и как писатель, Тан является пристально-внимательным наблюдателем жизни, и его описания людей и природы художественно пластичны. По словам Короленко, писатель хорошо изучил быт и нравы того народа, о котором писал, и трудно, почти невозможно «выдумать то, что дает нам автор в своих безыскусственных рассказах» (21). И хотя в произведениях Тана, как замечает Короленко, этнограф порой как бы связывает художника, но зато художник оживляет этнографические наблюдения и описания, которые и сами по себе интересны, оригинальны и увлекательны.

    Вслед за Горьким и Короленко с высокой оценкой «Чукотских рассказов» выступили рецензенты и литературные критики «Мира Божьего», «Русской мысли» и других журналов.

    О покоряющей правде бытовых сцен и человеческих характеров в «Чукотских рассказах» Тана писал рецензент близкого к марксистам демократического журнала «Жизнь» (22). Позднее известный критик А. Г. Горнфельд назвал Тана-Богораза «колумбом» и изобразителем «совершенно новых и чуждых нам миров», которые «пестро и жизненно» показаны в его «Чукотских рассказах» (23).

    «Чукотские рассказы» переиздавались многократно, и каждый раз передовая критика вновь и вновь отмечала наличие в них ярких реалистических образов чукчей, поэтическую передачу северного фольклора, умение писателя понять и полюбить далекий суровый край и заразить этим чувством своих читателей.

    В процессе работы над «Чукотскими рассказами» у Тана-Богораза созрел замысел произведений о политических ссыльных на Колыме, их жизни, быте, умонастроениях. Работа над ними длилась на протяжении 1896-1899 годов. В итоге образовался цикл так называемых «Колымских рассказов», в который вошли не только рассказы «Пьяная ночь», «На каникулах», «Рыбаки», «На Красном Камне», «Елка», «На растительной пище», но и повесть «Развязка», а также лирическая миниатюра «Возвращение». Позднее, в 1931 году, цикл был расширен за счет включения рассказа «Ожил», написанного в 1898 году, который печатался в дореволюционных изданиях Тана в цикле «На родине».

    Рассказы о колымской ссылке объединены общностью тематики и сходством судеб героев, хотя каждое произведение является сюжетно самостоятельным. В подзаголовке к циклу автор обозначил: «Из хроники города Пропадинска». Сатирическим названием городка, в котором живут герои «Колымских рассказов» и реальным прообразом которого явились Нижний и Средний Колымск, писатель как бы давал понять, что в Пропадинске человеку невыносимо трудно жить и очень легко пропасть, погибнуть, загубить свою жизнь. Именно этого — физической и духовной смерти революционеров — добивалось царское правительство, ссылая в далекую Якутию лучших людей России. Из рассказов Тана-Богораза явствует, что царским властям очень редко приходилось слышать от политических ссыльных мольбу о «прощении» и что революционеры с огромным стоицизмом переносили все невзгоды и муки изгнаннической жизни, сохраняя силу воли и веру в свои идеалы.

    О прошлом своих героев Тан-Богораз почти ничего не говорит, потому что оно для каждого из них — уже закрытая страница жизни, и теперь им приходится начинать все заново, жить другими интересами и заботами. Дни их жизни в Пропадинске заполнены тяжким физическим трудом. Все, что окружало ссыльных в повседневном быту, было сделано их руками.

    Конечно, жизнь политических ссыльных, как показывает Тан-Богораз, не сводилась лишь к физической работе, без которой они погибли бы от голода и холода. В свободные часы, выпадавшие во время долгой полярной ночи, они читали, занимались самообразованием. Одни ссыльные изучали философию (Шихов из рассказа «На каникулах»), другие, как Калнышевский («Елка»), интересовались экономической статистикой, третьих, подобно Кранцу из рассказа «На каникулах», увлекала медицина и врачебная практика. Иные пробуют заняться литературным творчеством. По вечерам часто собирались вместе и до хрипоты спорили между собой. Взаимоотношения между ссыльными были искренние, простые, товарищеские. Это чувство товарищества, взаимной дружеской поддержки спасало от отчаяния и одиночества «на краю земли». Почта доставлялась в Пропадинск лишь три раза в год. С волнением, с жадным интересом набрасывались ссыльные на письма, газеты и журналы, из которых узнавали о происходящих в мире событиях. Еще острее становилось чувство тоски по родине, то чувство, которое никогда не гасло в душе каждого. В рассказе «Полярная ночь» есть проникновенное лирическое авторское отступление, выражающее это душевное состояние ссыльных, их тоскливые думы о далекой родине: «Мы отошли от нее на тысячи верст, подробности исчезли, но общий образ горит лучезарнее и ярче. Все, что есть в нас духовного, отдано ей. Мы мечтаем о ней, мы молимся о ней. То, что мы пишем, — ибо мы пишем в долгие зимние ночи, — обращено к ней. Имя ее попадается через каждые два слова. И каждый из нас дает ей одну и ту же клятву:

                                               Клянусь дышать и жить тобой,

                                               И каждый сердца трепет жаркий,

                                               И каждый мысли проблеск яркий

                                               Отдать тебе, тебе одной... (24).

    Вера в лучшее будущее поддерживала дух политических ссыльных, помогала им не только выжить, но и сохранить свое человеческое достоинство, остаться людьми с возвышенными стремлениями и интересами. Правда, высокие взлеты радостных надежд порой сменялись у некоторых чувством уныния и безразличия. Обыкновенно такое настроение охватывало тех, кто подолгу не получал никаких сведений «из России». И тогда рождалось ощущение трагической оторванности от внешнего мира, полного одиночества и своей ненужности людям. Годы удручающе тоскливой жизни в «тюрьме без стен», которая, тем не менее, имела невидимые, но крепкие замки и запоры, не могли не совершать своей разрушительной работы. Незаметно происходили сдвиги в мировоззрении тех, кто оказался слабее: они начинали порою сомневаться в святости и величии идеалов, которые исповедовали на воле, поплатившись за них лишением свободы и гибельной ссылкой. И тогда из подсознания всплывала мысль о самоубийстве. Этот мотив прозвучал в повести «Развязка».

    Повесть «Развязка» (1896) связана с предшествующими ей рассказами единством места и времени действия, а также общностью героев, но в то же время в ней намечены новые в творчестве Тана-Богораза мотивы и образы. Среди произведений колымского цикла она стоит несколько особняком.

    Материалом для повести «Развязка» послужили реальные факты и события, имевшие место в жизни политических ссыльных Якутска и вообще далеких северных окраин. Очутившись за тысячи верст от центра общественной жизни России, вдали от работы, которой они посвятили себя, далеко от родных и близких, большинство ссыльных мучительно тяжело переносили свое вынужденное одиночество. И порою случалось так, что, не находя приложения своим силам и будучи не в состоянии выдержать однообразия тоскливой жизни на севере, ссыльный кончал жизнь самоубийством. Известно, например, что Бовбельский повесился в Якутске. Калашников застрелился в Колымске после оскорбления, нанесенного ему становым приставом. Дорошенко утопился. Другие лишались рассудка, увеличивая собой тот мартиролог революционной России, который когда-то был составлен Герценом.

    Тан-Богораз, конечно, не мог не знать подобных историй. Да и самим писателем в годы ссылки порою овладевали мрачные чувства. В письме Л. Штенбергу на Сахалин от 20 июня 1894 года он пишет о себе: «Какое странное душевное состояние — не лень в собственном смысле, а именно равнодушие... отчужденность... Ваш теплоходный и мокросухой остров все-таки составляет часть земного шара и вместе с ним он живет и движется, если не вперед, то хоть назад. Колымск — это особая планета, даже менее зависимая от земли, чем луна, совершенно чуждая ей, глыба льда, брошенная в безвоздушном пространстве и застывшая без движения над бездной, где всякая случайная жизнь замерзает и задыхается» (25). Отголоски таких настроений ощутимы и в повести «Развязка»; можно обнаружить также моменты некоторой психологической близости между героем повести и самим автором.

    В сущности, «Развязка» — это психологическая повесть, первый опыт писателя в данном жанре. Речь идет о молодом революционере, который еще недавно, на воле, был полон сил и решимости бороться против социального зла и несправедливости, но, очутившись в ссылке, отчаялся и пришел к мысли о самоубийстве. Между начальной вехой ого революционной биографии и ее трагическим финалом пролегло шесть лет. Писатель в разных местах повести воскрешает предысторию своего героя-революционера. Будучи мальчиком, Борис Бронский увлеченно читал приключенческие и охотничьи рассказы, целые дни просиживал над книгами о путешествиях и географических открытиях. К шестнадцати годам он увлекался книгами о происхождении Земли и о мироздании, об изменении видов в животном царстве, об истории и развитии человеческой культуры и т. д.

    Очень скоро в сознании Бронского наступил новый перелом, своеобразный внутренний кризис. Решающую роль в становлении взглядов юноши-гимназиста сыграли «Исторические письма» Петра Лаврова. Особенно сильно потрясло Бронского письмо о «цене человеческого прогресса». Суровые, значительные слова знаменитого революционера переворотили юную душу. «Лестница человеческой культуры», о которой писал Лавров, представилась Бронскому, как «цепь бесконечных злодеяний», и юношеское воображение рисовало мрачную картину: «ладья прогресса» плывет по реке человеческой крови, подобно гробу, наполненному трупами павших в борьбе за общественный прогресс.

    В ту бессонную и тревожную ночь Бронский решительно порвал с недавними своими мечтами о красивом личном подвиге в духе романтических героев. Он мысленно отделил себя от «рыцарей удачи и завоевателей мира» и соединился с жертвами прогресса, — с той «огромной страдательной и неопределенной толпой», имя которой — народ.

    Человек цельного и непосредственного характера, Бронский весь отдался чувству горячей любви к тем, кто трудится, проникся искренним желанием счастья для всех людей, ибо в этом всеобщем счастье заключалось и его собственное счастье. Такая всеохватывающая, широкая любовь была сродни толстовскому «люби ближнего своего» и горела в сердце юноши сильным пламенем.

    Эти чувства и настроения всецело овладели Бронским в последнем классе гимназии, когда ему едва исполнилось семнадцать лет. Он, по словам автора, «должен был выйти из гимназии», не окончив ее. Был ли он исключен или же ушел из гимназии сам, руководствуясь новым пониманием своего долга и назначения, — в повести ничего об этом прямо не говорится.

    Бронский тотчас же уехал в Берлин — один из тогдашних центров духовной жизни Европы. Напряженная жизнь на Западе, сильное «биение пульса общественно-политической борьбы», естественно, оказали свое влияние на дальнейшее развитие юноши, более резко и отчетливо определили его взгляды.

    Бронский пытается сблизиться с народом, превратиться из «интеллигентного перебежчика» в мыслящего пролетария, существующего собственным трудом» (269). Общение с людьми труда помогло Бронскому освободиться от наивного книжного представления о народе: к нему пришло верное понимание того, что именно класс трудящихся, а точнее городские рабочие в лице своих лучших представителей являются большой силой, организованно и планомерно действующей на исторической арене. Бронский все чаще начинает выступать на собраниях рабочих, но не как вожак и теоретик, а как один из членов их огромного коллектива. Теперь Бронский всего себя отдает найденному им живому и практическому делу. Правда, его революционное мировоззрение находится еще в стадии формирования: Бронский не до конца избавился от идей утопического социализма, наивно допускающего возможность «перевоспитания» притеснителей народа средствами пропаганды и убеждения, не успел окрепнуть и возмужать как боец.

    Но в самый разгар революционной пропаганды среди рабочих Бронского арестовывают, сажают за решетку, а потом ссылают в глухой Пропадинск. Внезапно и грубо его вырвали из близкой ему среды, из привычной жизни и загнали на далекий, почти безлюдный север. Волею обстоятельств Бронский внезапно очутился в каком-то духовном вакууме: с другими ссыльными он не смог близко сойтись, книг почти не было, местные обыватели, казалось, жили «жизнью троглодитов, и чувства их были столь же чужды Бронскому, как чувства людей каменного века» (278). Бронский вдруг остро ощутил, что в Пропадинске ему некуда девать свою энергию и силу, нечем удовлетворить свой живой ум, свои чувства.

    После нескольких лет неволи общее мировоззрение Бронского получило ярко выраженную пессимистическую окраску. Он все больше замыкается в себе, становится молчаливо-ожесточенным, нелюдимым. За долгие четыре года тюрьмы и ссылки Бронский перенес столько незаслуженных унижений и обид, что всем его существом овладело чувство ужаса перед жизнью и отвращение к ней.

    Иногда Бронский уносился мыслью на родину, далекую и, в сущности, уже недосягаемую для него, в сотый раз восстанавливал и представлял себе прошлую, кажущуюся теперь безвозвратно потерянной, кипучую и напряженную жизнь, а возвращение к реальности еще больше усиливало острую тоску, которая убивала в нем всю энергию и надежды. Нет, физически он крепок и здоров, он еще не потерял прежней веры в спасительность труда, охотно и много работает. Но он сломлен морально.

    От чувства отчаяния и жгучей безнадежности низшее «я» мятущегося Бронского произносит окончательный приговор над его прежними юношескими мечтами и увлечениями: «Когда же осуществится на земле золотая идиллия грядущего золотого века? Далеко, бесконечно долго ждать» (337). И хотя высшее «я», то есть то, что когда-то делало Бронского человеком революционного долга и дела, робко пытается отбросить всяческие разочарования и сомнения, голос неверия побеждает в Бронском.

    В повести нет описания самого акта самоубийства, но, очевидно, Бронский выполнил свое страшное намерение, покончил с собою. Как бы там ни было, ясно одно: человек, который уже ничего не ждет от жизни, мертв.

    Такова развязка трагедии человека, не нашедшего в себе силы пережить испытание — внезапный отрыв от дела, в котором он видел смысл и цель своего существования, отрыв от революционной деятельности, которой был заполнен каждый день и каждый час его жизни.

    Тан-Богораз психологически точно мотивировал духовную эволюцию своего героя, проследил все стадии развития, через которые он прошел, показал образование в нем комплекса чувств и настроений, который завел Бронского в трагический тупик. Читателю становится понятно, как менялся весь строй мыслей, душевных переживаний и сам характер героя и вследствие чего он перешел от состояния восторженного и всеобъемлющего человеколюбия к пессимизму и безысходному отчаянию. Это достигается разнообразными средствами и приемами художественного письма. Многое сообщает Тан-Богораз о герое повести сам. Так, весь, период его жизни до ссылки дан описательно, от имени автора-рассказчика, подробно проследившего духовное становление юноши. Важный и необходимый материал, помогающий понять характер героя, находится в дневнике Бронского, который он ведет в ссылке. Здесь герой погружен в самоанализ, как бы исповедуется пород своей совестью и ведет разговор один на один с собою, мучительно пытаясь найти выход из ловушки, поставленной ему жизнью.

    Душевное состояние Бронского после нескольких лет ссылки раскрывается также через его восприятие природы. Бронский чаще всего видит вокруг себя лишь сумрачный лес, ледяные горы, и всюду ему чудится мрак. Вот он наблюдает заход солнца в полярной пустыне — и в нем сразу возникают угрюмые мысли, рождаются мрачные ассоциации: «Скоро должна была наступить тусклая ночь с плоским и черным небом и бледными звездами, такая ночь, какая будет светить над миром, когда солнце погаснет и наша планета превратятся в мертвый ком льда, плавающий в пространстве» (254). Даже картины весеннего ледохода, обычно вызывающие у нравственно здорового человека светлые, бодрые чувства и мысли о пробуждении всего живого в природе, не радуют Бронского, а наполняют его душу хаосом противоречивых, но одинаково нерадостных чувств, сталкивающихся между собой, как эти льдины на вскрывшейся реке.

    Важен для понимания характера героя эпизод встречи Бронского с пирующей компанией местных чиновников. На приглашение присоединиться к ним Бронский ответил категорическим отказом и резко отвернулся от них: он не хочет и не будет иметь ничего общего с людьми, которые олицетворяют собою официальную власть и, следовательно, являются его кровными врагами.

    Вся повесть окрашена в тона сочувственного авторского отношения к герою. Тан-Богораз, рассказывая о прошлой жизни Бронского, даже несколько идеализирует, как бы приподнимает своего героя, трактуя его характер в духе условно-романтическом. Нам в точности неизвестны ни происхождение Бронского, ни его семья, ни товарищи по революционной борьбе. Он лишь некий носитель определеной идеи, романтически-яркое воплощение борца «без страха и упрека». Таких героев-подвижников из числа бесстрашных революционеров-интеллигентов обычно изображала тогдашняя народническая литература, в частности Степняк-Кравчинский в «Домике на Волге» и «Андрее Кожухове», написанных в 1889 году, отчасти Н. Златовратский в повести «Золотые сердца» (1887), П. Засодимский в «Трех дорогах» (1881) и романе «По градам и весям» (1885). То была, условно говоря, «житийная» литература о деятелях «подпольной России», и можно полагать, что она в какой-то мере влияла на способ обрисовки юного революционера в «Развязке». Во всяком случае, налицо романтизирование этого героя до ссылки. Говоря же о ссыльной жизни Бронского, автор повести как бы «снижает» образ героя, освещает его строго реалистическими красками, теплыми и задушевными, что позволяет разглядеть в нем обыкновенного человека со всеми сильными и слабыми сторонами характера. И хотя это различие в авторском подходе к изображению героя в разные периоды его жизни вполне объяснимо (вначале Бронский — активный борец, а потом — узник), оно же подсказывает предположение, что сначала Тан-Богораз задумал свое произведение как повествование о днях ссыльной жизни революционера, о его мыслях и настроении, приведших к трагическому концу, и лишь потом, для полноты картины, добавил страницы, рассказывающие предысторию героя.

    Бронский в «Развязке» — не заранее заданный образ, не запрограммированный литературный герой, оторванный от реальной действительности. В создании его Тан-Богораз, несомненно, шел от жизни: она давала множество примеров беззаветного служения революционной идее, и она же, эта жизнь, часто определяла трагическую развязку, выход из идейного тупика, который был симптомом того, что не все убедительно в идее, избранной героем «Развязки» в качестве боевого знамени. Идейная и психологическая эволюция, которую претерпел Бронский, была характерна для значительной части радикальной русской интеллигенции 80-х годов XIX века. И сам этот образ не был чем-то неожиданным, новым в реалистической русской литературе XIX века.

    Фигура разочаровавшегося революционера запечатлена во многих произведениях русских писателей — предшественников или же современников Тана-Богораза. В первую очередь тут нужно вспомнить роман Тургенева «Новь», созданный за двадцать лет до богоразовской повести. Нежданов в «Нови» пытался сблизиться с народом, найти общий язык с деревенским людом, но эти усилия молодого революционера-пропагандиста оказались тщетными: между крестьянством и народнической интеллигенцией стояла незримая, но прочная стена, которую Нежданов не смог преодолеть. Это привело его в отчаяние: он пал духом, потерял надежду и веру в себя, а значит, и в исповедуемые им идеи.

    Нетрудно заметить совпадение некоторых сюжетных положений и идейно-психологическое сходство героев богоразовской «Развязки» и тургеневской «Нови». Оба они жаждут живого дела на благо народа, которому готовы безоглядно посвятить свою жизнь. Конечно, Бронский не есть повторение Нежданова: он представляет интеллигенцию другой исторической эпохи. Поскольку освободительное движение в России шло в своем развитии вперед, оно, естественно, рождало новых героев, деятелей нового времени, которые уже не были так далеки от народа, как их предшественники, и уже начинали понимать, как и где искать ту социальную силу, которая окажется в состоянии воспринять социалистические идеи. Герой «Развязки» идет дальше Нежданова по пути сближения с трудовыми народными массами, оттого Бронскому знакомо чувство удовлетворенности своей связью с народом, и он мог бы считать себя даже счастливым, не случись ареста. Но все же и он, Бронский, по словам Тана-Богораза, «лишь наполовину добился своей цели». Этим уточнением писатель как бы намекает на возможную непрочность союза, возникшего между юношей-пропагандистом и рабочими. Все это, к сожалению, осталось за рамками сюжета «Развязки». В финале же повести Бронский только варьирует тот конец, к которому до него пришел Нежданов. Как тургеневский герой, так и Бронский из «Развязки» не нашли счастья и гармонии ни в личной жизни, ни в общественной деятельности. Почему?

    Подобный вопрос задает себе герой в чеховском «Рассказе неизвестного человека» (1893). Он обращается к своим сверстникам с вопросом, на который сам не в состоянии ответить: «Отчего один гаснет в чахотке, другой пускает пулю в лоб, третий ищет забвения в водке, картах, четвертый, чтобы заглушить страх и тоску, цинически топчет ногами портрет своей чистой, прекрасной молодости? Отчего мы, упавшие раз, уже не стараемся подняться и, потерявши одно, не ищем другого, отчего?» (26). Этот вопрос Чехов вкладывает в уста вчерашнего народовольца-террориста, революционного деятеля 80-х годов, т. е. человека, по своему возрасту принадлежащего к тому же поколению борцов за свободу, что и герой Тана-Богораза.

    Метаморфоза, которую пережили герой «Рассказа неизвестного человека» и Бронский из «Развязки», глубоко раскрыта в небольшом наброске М. Горького «Встреча», написанном тремя годами позднее чеховского рассказа и одновременно с «Развязкой» Тана-Богораза — в 1896 году. Горьковский герой в некотором роде психологически родственен «неизвестному человеку» и Бронскому. В прошлом энергичный проповедник идей народной свободы и враг социального угнетения, герой «Встречи» теперь вынужден признаться самому себе в том, что он изменил идеалам своей молодости, что теперь для него все вокруг «туманно и серо, храмы пусты; боги забыты, души — нищи» (27). Но сожалеет ли он об этом? Мучается ли он хотя бы запоздалым чувством раскаяния за теперешнее свое тусклое и бездеятельное существование? Нет. Бывший горячий защитник идей свободы сейчас говорит о своем добровольном отступничестве без раскаяния и даже с едва заметной иронией. Он живет самодовольно-спокойной жизнью обывателя, эгоистической и бескрылой. И, конечно, он не помышляет о самоубийстве, не жалеет о потере былой веры. В данном отношении тургеневский Нежданов, чеховский «неизвестный человек» и богоразовский Бронский стоят намного выше этого омещанившегося, окончательно переродившегося человека.

    Герою «Развязки» близок главный персонаж повести В. В. Вересаева «Без дороги», написанной в 1894 году, почти одновременно с упоминавшимися только что произведениями Чехова и Горького. Вересаевский Дмитрий Чеканов, прежде слепо веривший в святость и непогрешимость народнической теории «малых дел» и в спасительность «культурничества», теперь мучается тем, что нет в нем былого огня. Слова «долг», «народ», «дело», «идея» сейчас неприятно режут Чеканову слух, как «визг стекла под острым шилом», потому что эти слова трагически расходятся с настоящим делом. На собственном горьком опыте он убедился, что народническая интеллигенция и крестьянство разделены глубокой пропастью. «Для них мы были людьми другого мира...», — такое неутешительное самопризнание делает Чеканов. В прежних народнических воззрениях он жестоко разочаровался: «Самые светлые имена вдруг потускнели, слова самые великие стали пошлыми и смешными...» (28), — говорит Чеканов в смятении. Но, пытаясь быть судьей, он не может быть им, так как не знает, что предложить взамен утраченного. Чеканов — человек «без дороги, без путеводной звезды».

    Немного позже другой вересаевский. герой, Владимир Токарев из повести «На повороте» (1901), скажет о себе: «Я ужасаюсь пустоты, в которую иду, я не могу жить без смысла, и без цели. А крыльев нет, которые подняли бы над болотом...» (29). В этих грустных признаниях слышится отголосок мыслей и настроений Бронского: «Мне не с кем бороться, а ждать во мгле я больше не в силах». Но если герой Тана-Богораза решил, что лучше умереть, чем жить без борьбы, а Дмитрий Чеканов, разуверившись в целесообразности своей земской деятельности, все-таки не перестает верить в необходимость жить и работать для народа, то Владимир Токарев, проведший несколько лет в ссылке за свои свободолюбивые речи, которые он произносил в студенческие годы, окончательно разочаровался в нужности и полезности революционной борьбы. Подобно горьковскому «сытому господину» из «Встречи», он стал исповедовать житейскую философию мещанина и обывателя.

    Отступничество и ренегатство той интеллигенции, которая еще недавно горячо проповедовала «служение идеалам и человечеству», затем отказалась от всяких идей и высоких общественных принципов, безоговорочно осуждены в рассказе Н. Телешова «Перемена». Чувствует себя идейным «инвалидом» и герой одноименной повести Е. Чирикова (1897) Крюков. Он во многом похож на вересаевского Чеканова. Те народнические идеи, которые в свое время были для Крюкова подлинным откровением, теперь уже обветшали, они вылиняли, обесцветились и устарели. Крюков не столько сознает, сколько до болезненности остро чувствует, что на смену им уже пришли другие идеи, другая теория — марксистская, то новое учение, которое он не в силах уже принять и исповедовать. Вера в старую, народническую доктрину в Крюкове начинает рушиться, а нового учения, подлинно научного и глубоко революционного, он не понимает.

    Что роднит героев рассмотренных произведений? Все они представляют различные вариации, в сущности одного и того же образа —русского интеллигента-революционера, в той или иной мере разочаровавшегося в своих недавних устремлениях, верованиях и делах. Ведь и Нежданов, и Бронский, и «неизвестный человек», и «бывший поборник направления» из «Встречи» Горького и вересаевские герои, и чириковский Крюков, и персонаж из телешовской «Перемены» — все они когда-то горели ярким почти жертвенным пламенем революционного огня. Но постепенно, вследствие того отчуждения между народом и интеллигенцией, которое порождено было обстоятельствами исторической жизни России, а с другой стороны — вследствие слабости и неустойчивости самой интеллигенции, пламя это погасло, в душе образовалась пустота. Вопрос о том, как выйти из создавшегося тупика, из «бездорожья», решался каждым по-своему, но общим у этих литературных героев, как и у их реальных прототипов, было то, что они в конце своей жизни лишились былой веры, остались без идей, без ясной «путеводной звезды».

    Богоразовский герой не одинок в своей трагедии. Изобразив Бронского как разновидность образа разочаровавшегося революционера, писатель чутко уловил и отразил один из характерных конфликтов общественной жизни своего времени. Поскольку подобный пристальный интерес к насущным вопросам действительности всегда был присущ русской демократической литературе, то можно сказать, что повесть «Развязка» выдержана в традициях этой литературы и закономерно входит в русло критического реализма конца прошлого столетия.

    Колымский цикл завершается глубоко оптимистической миниатюрой «Возвращение». Ее герой — странник, возвращающийся на родину,— это и сам писатель и его многочисленные товарищи по ссылке, это — поэтический образ ссыльного революционера, сохранившего в изгнании неприкосновенным и чистым чувство любви к родной земле, то чувство, которое дает ему силу и надежду снова вернуться к осмысленной полезной жизни, найти в ней свое место и взяться за любимое дело.

    Появление рассказов Тана-Богораза о ссыльной Колыме вызвало полемику среди литературных критиков. Как следует воспринимать его героев? Мнения тут разделились. Одни считали, что политические ссыльные, выведенные в рассказах Тана-Богораза, уже мертвые люди, что они, будучи молодыми по возрасту, уже потеряли задор юности в борьбе с дикой природой и трудными условиями однообразной жизни, что интересы их стали низменными и недавние идейные, политическое борцы превратились в дикарей (30). Рецензент «Русского богатства» увидел в «Колымских рассказах» затаенное чувство пошатнувшейся веры в жизнь, в непреложность ее поступательного движения (31). Обозреватель «Мира божьего» А. И. Богданович считал, что жизнь героев Тана-Богораза — это бесцельное существование, где по капле уходят лучшие силы души и гаснет пламень благородных мечтаний (32). Другие критики, напротив, видели в богоразовских героях воплощение красоты и мощи человеческой души, а хроника жизни города Пропадинска, по их мнению, это «сплошной гимн победе человека над бездушною природою, культурной души над слепою стихийностью первобытных сил ее, тянущих назад, к зоологическим формам жизни» (33).

    Надо сказать, что отзывы, в которых богоразовские герои трактовались как отжившие и разочаровавшиеся люди, преобладали. И характерно, что подобные высказывания принадлежали демократической критике. Объяснение этому факту следует видеть в общественном подъеме в России начала XX века: страна неудержимо шла навстречу первой революции, нарастала волна массового революционного освободительного движения. В такое время литературные герои типа Бронского воспринимались как представители другой, прошедшей исторической эпохи, а новая действительность требовала от литературы новых героев, над созданием которых работал тогда М. Горький.

********

    1. Поэты-демократы 1870-1880-х годов. Л., 1968, стр. 271-272.

    2. Н. С. <Богораз>. Борьба общественных сил в России, 1886, стр. 77.

    3. Тан. В. Г. Короленко и сибирская школа писателей, стр. 37.

    4. В. Серошевский. Собр. соч. в 8-ми томах, т. 2. Спб., 1908, стр. 190.

    5. «Русское богатство», 1896, № 10, отд. 1, стр. 85-128.

    6. ЛО Архива АН СССР, ф. 250, оп. 1, ед. хр. 123.

    7. См.: В. Г. Богораа-Тан. Чукчн, стр. 152.

    8. Впервые напечатан в журнале «Русское богатство», 1897, № 6, отд. 1, стр. 5-45.

    9. Тан-Богораз. Восемь племен. Чукотские рассказы. М., 1962, стр. 231. Дальнейшие ссылки на это издание даются в тексте, с указанием страницы.

    10. В. Г. Богораз-Тан. Чукчи, ч. 2. Л., 1939, стр. 133.

    11. Впервые опубликована в журнале «Вестнкк Европы», 1899, № 6-7.

    12. Тан. Собр. соч. в 10-ти томах, т. 2, 1910, стр. 280. Дальнейшие ссылки на повесть «На Каменном мысу» даются по этому изданию в тексте работы с указанием только страницы.

    13 См.: В. Г. Богораз-Тан. Чукчи, ч. 1, стр. 180.

    14. Г. А. Бялый. Короленко. М.-Л., ГИХЛ, 1949, стр. 313.

    15. В. Г. Тан-Богораз. Этнографическая беллетристика. — «Советская этнография», 1931, № 3-4, стр. 142.

    16. Там же, стр. 137.

    17. Тан. Чукотские рассказы. Спб., изд. С. Дароватовского и А. Чарушникова, 1900. Кроме рассмотренных произведений, в сборник вошли рассказы «Праздник» и «Русский чукча».

    18. См.: М. Г-ий. Литературные заметки. Тан. Чукотские рассказы. — «Нижегородский листок», 1899, № 329, 30 ноября, стр. 2.

    19. См.: А. П. Чехов. Полн. собр. соч. и писем, т. 18. М., ГИХЛ, 1947, стр. 278.

    20. См.: «Русское богатство», 1900, № 5, отд. 2, стр. 18-20. Рецензия В. Г. Короленко была напечатана без подписи.

    21. «Русское богатство», 1900, № 5, отд. 2, стр. 19.

    22. «Жизнь», 1900, № 1, библиография, стр. 1.

    23. «Журнал для всех», 1905, № 4, стр. 262.

    24. В. Г. Тан. Собр. соч., т. 1. Спб., 1910, стр. 9-10. Дальнейшие ссылки на это издание даются в тексте.

    35. ЛО Архива АН СССР, ф. 282, оп. 2, ед. хр. 34, лл. 2-2 об.

    26. А. П. Чехов. Поли. собр. соч. и писем, т. 8. М., ГИХЛ, 1947, стр. 225-226.

    27. М. Горький. Полн. собр. соч., т. 3. М., 1969, стр. 451.

    28. В. В. Вересаев. Соч. в 4-х томах, т. 1. М., ГИХЛ, 1948, стр. 148.

    29. Там же, стр. 409.

    30. См.: «Журнал министерства народного просвещения», 1905, № 5, отд, 2, стр. 104-106.

    31. «Русское богатство», 1902, № 6, отд. 3, стр. 59.

    32.  «Мир божий», 1902, № 4, библ. отд., стр. 93-95.

    33. «Вестник и библиотека самообразования», 1904, № 45, стр. 1652.

                                                           ГОДЫ  СТРАНСТВИЙ

                                                                    (1899 - 1904)

    Жизнь Тана-Богораза в Петербурге, начавшаяся его возвращением из ссылки в январе 1899 года, была, как всегда, бурной и разносторонней.

    Занимаясь научной работой, Тан-Богораз в то же время активно включился в политическую жизнь страны, развернул кипучую литературную деятельность. Хотя имя писателя создал ему народнический журнал «Русское богатство», Тан-Богораз с приездом в Петербург завязал тесные связи преимущественно с изданиями марксистского направления. Он стал сотрудником легальных марксистских журналов «Начало» и «Жизнь», в которых сотрудничал В. И. Ленин, печатались Энгельс, Плеханов, В. Засулич. В «Жизни» публиковались произведения Горького, Чехова, Вересаева, Бунина, Серафимовича, Скитальца. Литературный отдел этого журнала В. И. Ленин в свое время оценил высоко. «Недурной журнал! Беллетристика прямо хороша и даже лучше всех!» (1).

    На страницах «Начала» и «Жизни» Тан-Богораз выступал прежде всего как поэт. В журнале «Начало» были напечатаны его стихотворения «Моя муза», «Судьба», «Прилив», а в журнале «Жизнь» — «А. С.-Пушкину», «Разбойникам пера», «Лето», «Девушка» и др. Своим закрытием журнал «Начало» во многом «обязан» и Тану-Богоразу. Об этом можно судить по отзывам цензуры. О мартовской и майской книжках «Начала» за 1899 год цензор писал: «Участники журнала являются злейшими врагами России, стремящимися во что бы то ни стало стереть все, что составляет ее особенность, ее самостоятельность, сравнительно с началом западноевропейской жизни. Они стараются даже поэтизировать свою поистине проклятую задачу» (2). В подтверждение своих слов цензор цитирует стихотворение Тана-Богораза «Не скорбным, бессильным, остывшим бойцам...», а стихотворение «Прилив», помещенное в майском номере журнала, цензор счел бесспорным доказательством революционной направленности этого периодического органа (3).

    Тан-Богораз принимал участие в работе литературного отдела «Научного образования» — журнала, редактор и издатель которого М. Филиппов был очень близок к марксистам. В этом журнале публиковались работы Ленина, Плеханова, Засулич, Коллонтай, Циолковского, Менделеева, Горького, Вересаева. Некоторые свои стихи Тан-Богораз помещал в 1899 г. в прогрессивной петербургской газете «Северный, курьер», издававшейся при участии Горького, Вересаева, Филиппова, Щепкиной-Куперник. Огромным, неоценимым вкладом Тана-Богораза как поэта в историю русской революционной поэзии рубежа XIX-XX вв. явился вольный перевод с польского знаменитого «Красного знамени» Б. Червенского («Слезами залит мир безбрежный...»). Это стихотворение, на русском языке напечатанное в 1900 году, уже после отъезда Тана-Богораза в Америку, очень скоро сделалось популярным революционным гимном, любимой песнью рабочих России (4).

    Стихи Тана-Богораза в ту пору нередко печатались вместе с горьковскими, выходили под одной обложкой в нелегальных революционных песенниках и сборниках. Такой совместный сборник стихотворений Горького и Тана-Богораза был выпущен в 1902 году в Риге (5). Цензор Н. И. Пантелеев писал, что «Песня весны» Тана-Богораза «еще более тенденциозна», чем горьковские «Песня о Соколе» и «Песня о Буревестнике» (6). Так же был оценен цензурой и сборник «Зарницы» (1903), в котором участвовали Горький, Тан-Богораз, Якубович и Скиталец.

    Литературная и общественная деятельность Тана-Богораза в России после ссылки была непродолжительной. Уже 27 мая 1899 года на праздничном банкете, устроенном марксистами и народниками в столетний юбилей А. С. Пушкина, он прочитал свое стихотворение «Разбойникам пера», направленное против реакционного «Нового времени». Как свидетельствует В. Г. Короленко, чтение это «произвело особенно сильное впечатление» (7). Тану-Богоразу грозила административная высылка из Петербурга.

    Летом 1899 года российская Академия наук и американский Музей Естественных наук приступили к организация совместной Северо-Тихоокеанской экспедиции имени Джезупа. Тан-Богораз принял приглашение участвовать в экспедиции. Перед отъездом за границу, на прощальном банкете, где собирались литераторы из «Жизни» и «Начала» (уже закрытого к тому времени), Тан-Богораз прочитал свое стихотворение «Прощание», выражающее чувство разочарования в либеральной интеллигенции, которая пугливо сторонится практически-революционной борьбы в стране и занимается лишь произнесением «бесплодных речей, полных скуки и раздоров» (8).

    В ноябре 1899 года Тан-Богораз выехал из России в Америку. Путь лежал через Берлин, Париж и Лондон. В начале 1900 года Тан-Богораз прибыл в Нью-Йорк. Оттуда он вместе с В. Иохельсоном, собратом по якутской ссылке, сначала направился в Сан-Франциско, а затем во Владивосток. Тут он возглавил Анадырский отдел экспедиции. В конце июня 1900 года Тан-Богораз на пароходе «Байкал» из Владивостока прибыл в Петропавловск-на-Камчатке, а 4 июля уже был в Анадыре. С этого времени и по осень 1901 года он путешествовал по Камчатке и Чукотке, обследовал множество селений и стоянок чукчей, эскимосов, коряков, камчадалов, побывал в поселках Каменское, Гижига, Уныин, на острове Св. Лаврентия. Была проделана огромная работа, имевшая исключительно большую ценность для науки. С помощью фонографа Тан-Богораз записал множество фольклорных материалов, сделал большое количество антропологических измерений. Им были собраны многочисленные материалы о языке чукчей, коряков и эскимосов, давшие ему возможность впоследствии составить сравнительную грамматику и словарь этих трех языков. Филологические труды Тана-Богораза по этим проблемам были изданы лишь много лет спустя. В самом конце 1901 года Тан-Богораз ненадолго вернулся в Петербург, а в феврале 1902 года снова расстался с Россией и уехал в Америку.

    Он поселился в Нью-Йорке. В течение, примерно, полутора лет, вплоть до осени 1903 года, он занимался обработкой чукотских материалов Северо-Тихоокеанской экспедиции. Материалы, составившие четыре тома, были опубликованы на английском языке, и только один из них был напечатан на русском языке в переводе самого В. Тана-Богораза уже после Октября (9). Появление этих трудов поставило Тана-Богораза в один ряд с крупнейшими этнографами мира. Рецензенты единогласно отмечали большую научную ценность уникального материала, глубокое и тонкое проникновение ученого в исследуемый предмет (10).

    Осенью 1903 года Тан-Богораз провел немногим более месяца в Канаде, среди духоборов. Впечатления от поездки легли в основу очерков Тана-Богораза «Духоборы в Канаде», написанных «по горячим следам» в том же году.

    В конце 1903 года писатель был уже в Париже, откуда он отправился в путешествие по Франции и Италии, продолжавшееся до осени 1904 года.

    В период с 1899 по 1904 год, во время своих исследовательских экспедиций, путешествий и занятий научной работой, Тан-Богораз много сил отдавал также литературно-художественному творчеству. На материале заграничных путешествий и поездок по северным и дальневосточным землям России были написаны очерковые произведения: «Золотые утки» (1900), «На севере дальнем», «Море бурное», «В Японии», «По Маньчжурской дороге» (1901), «В Италии» (1904). К этому циклу нужно отнести также очерк «Домой», хотя он датируется 1909 годом. Но, сопоставляя его содержание с известными биографическими данными, очерк следует соотнести с событиями 1901 года, когда писатель возвращался в Россию из Анадыря через Камчатку и Японию. Это, кстати, объясняет расположение упомянутых выше очерков в собрании сочинений Тана-Богораза: вначале идет очерк «Домой» (Анадырь — Камчатка — Хакодате), а уже затеи очерк «По Маньчжурской дороге» (11).

    Очерковые произведения Тана-Богораза многотемны, они заключают в себе богатый материал исторического, этнографического, политического, общественного и бытового характера. Тан-Богораз свободно переключает свое внимание с одного объекта наблюдений на другой, причем сам выбор ясно свидетельствует о глубоком демократизме взглядов писателя. Очерки согреты жизнерадостным настроением самого писателя и пронизаны его беспокойной мыслью. Это объясняет наличие в очерках многочисленных авторских ремарок, лирических отступлений, частых его публицистических размышлений о том или ином жизненно важном вопросе. О чем бы ни рассказывал автор в своих путевых очерках, он всегда стремился сохранить меру жизненной правды, объективность и полноту изображения действительности. Его путевые очерки — свидетельство активного познания писателем жизни в ее пестром многообразии и социальных контрастах.

    Путевыми очерками Тан-Богораз внес известный вклад в развитие того жанра «путешествий», который в конце XIX века был представлен многочисленными очерковыми произведениями Н. Гарина-Михайловского, В. Г. Короленко, С. Елпатьевского, Е. Маркова, Н. Каразина, В. И. Немировича-Данченко, В. Дорошевича и др.

    В конце XIX века значительно возросло число европейцев и русских, покидавших родину и эмигрировавших в Америку. Молодая, полная сил республиканская Америка, недавно уничтожившая рабство и провозгласившая всеобщее гражданское равенство, в ту пору очень многим представлялась страной изобилия и материального достатка, воплощением демократии и свободы, страною неограниченных возможностей для развития человеческой личности.

    Еще в 70-е годы Америка привлекала к себе внимание русской демократической интеллигенции. Революционная интеллигенция, сначала занимавшаяся «хождением в народ», а затем перешедшая к террористическим актам, все больше терпела поражение в своей неравной схватке с царизмом. Многие из радикальных интеллигентов, разочаровавшись в своих усилиях победить самодержавие, ехали в Америку, полагая, что там они найдут справедливость, свободу и правду, и что им, может быть, удастся создать ту коммуну, о которой писал Чернышевский и о которой они все еще не переставали страстно мечтать как о чем-то реально осуществимом. Об этих мечтаниях демократической русской интеллигенции, о поисках ими «общественной правды» писал позднее В. Г. Короленко: «Целое поколение было выкинуто на раздорожье и вынуждено искать ее (общественную правду. — Н. К.) вне связи со своим народом. Одно из таких раздорожий была и эта американская коммуна. Они ехали в Америку, чтобы на свободе произвести опыт, рассчитывая найти там не только нужную свободу, но и связь хотя бы с чужой жизнью» (12).

    Непосредственными участниками подобных поисков нередко были также и русские писатели, которые потом в своих произведениях рассказали много любопытного и поучительного о виденном и пережитом в Америке. Так, начиная с 70-х годов, в русской литературе все чаще стали появляться произведения «американской темы».

    Первым, кто обратился тогда к этой теме, был Г. Мачтет, являвшийся одним из активных участников движения революционных народников. На протяжении 70-х и 80-х годов Мачтет создал цикл «очерков американской жизни», отразив наблюдения русского интеллигента над жизнью и бытом в Соединенных Штатах вскоре после окончания там гражданской войны. Мачтет в своих очерках отдал дань уважения той энергии и энтузиазму, которыми был охвачен народ молодого государства, недавно покончившего с рабовладельчеством, но он зорко видел и отрицательные стороны американской действительности. Он, например, пишет о всеобщем обмане и наживе, которые процветают в Нью-Йорке, куда стекаются громадные толпы эмигрантов, отмечает большое количество преступлений, ежедневно совершаемых в Америке. Прожить честным трудом здесь нелегко. Поглощенные заботой о заработке и насущных бытовых нуждах, американцы в своем большинстве оказываются обворованными в смысле духовной культуры и своего интеллектуального развития. И хотя, по словам К. Мачтета, было бы несправедливым не видеть работоспособности, выносливости и упорства, проявляемого людьми труда, тем не менее остается стойким впечатление от Нового Света как мира наживы, обмана и угнетения, страны, где у массы людей отсутствуют высокие духовные интересы, идеалы и стремления.

    Если в очерках Мачтета американская действительность видится глазами интеллигента, то в повести К. М. Станюковича «Похождения одного матроса» (1889) впечатления об Америке подаются через восприятие русского моряка, бывшего крестьянина Василия Чайкина. Как человек труда, Чайкин одобряет то, что в Америке не считается зазорной и унизительной любая работа, что там уважают того, кто умеет трудиться. Но он хорошо подметил и то, что для американца труд служит лишь способом обогащения и не является его духовной потребностью. И поскольку о человеке здесь судят лишь по содержимому его кошелька, то в Америке чуть ли не все одинаково одержимы жаждой наживы. Все это представляется русскому трудовому человеку чем-то странным, в сущности, чуждым его пониманию цели труда и смысла жизни. Герой повести Станюковича говорит: «И мы им чужие, и они нам чужие. И не понять нам друг друга. Они вот все больше о том хлопочут, как бы богачами стать, у каждого одно на уме. А насчет души и вовсе забывают и бедного человека считают вроде как бы ненастоящего: пропадай, мол, пропадом... нет мне никакого дела... У нас простые люди нищего пожалеют, а здесь обругают да насмеются» (13). Все это приводит Чайкина к разочарованию в американской действительности. Он не может принять и оправдать американский образ жизни, и, страстно тоскуя по своей родине («На чужбине словно в домовине», — говорит он), матрос Чайкин вместе с русским студентом Неустроевым в конце концов возвращается в Россию.

    Судьба русского простого человека, очутившегося за океаном в поисках счастья, живо интересовала Короленко. В своей повести «Без языка» (1895) он показал «несовместимость» русского уроженца с американской жизнью, раскрыл неутихающую в нем тоску по родине. Человек на собственном горестном опыте убеждается, что в чужом краю счастья не так уж много, а полного счастья и вообще не может быть без родины. К этой мысли неизбежно приходит герой повествования Матвей Лозинский.

    Вслед за Мачтетом, Станюковичем и Короленко «американскую тему» интенсивно разрабатывал па рубеже двух веков Тан-Богораз. Преследуемый у себя на родине, Тан-Богораз был вынужден в начале 1902 года уехать в Америку, где он пробыл почти до конца 1903 года. Именно в этот промежуток времени им был написан целый ряд произведений, в которых изображается жизнь русских людей в капиталистической Америке. Теме «русские в Америке» целиком посвящена повесть «Авдотья и Ривка» (1902). Впервые в творчестве Тана-Богораза главным героем его произведения является русский человек из социальных низов — молодая крестьянка Авдотья Бабуля, которая, подобно Матвею Лозинскому из повести Короленко «Без языка», отправилась на поиски счастья в Америку.

    Образ русской крестьянки выписан в повести реалистическими красками, с хорошим знанием условий жизни и быта русской деревни и психологии ее обитателей, с глубоким пониманием тех новых процессов, которые происходили в пореформенной деревне конца XIX – начала XX века. Героиня повести Тана-Богораза не была воплощением традиционной крестьянской покорности судьбе, тяготения к земле, к оседлой патриархальной жизни. Подобный образ, знакомый нам по демократической народнической литературе 70-80-х годов, уже не отражал сути русской деревни 90-х и 900-х годов. На рубеже двух веков русский крестьянин, хотя и был забит и придавлен нуждой, почувствовал в себе желание найти иную жизнь, захотел быть полноправным человеком, чтобы не нужно было вечно кланяться кулаку, лавочнику, барину, становому приставу. И деревенская женщина, как бы пробудившись от векового сна, уже не хочет быть покорной рабой мужа. Именно эту полуосознанную, по уже окрепшую тягу к более или менее вольной, нерабской жизни, оттеняет писатель в личности, в характере Авдотьи Бабули.

    То обстоятельство, что в повести Тана-Богораза именно женщина выступает как воплощение идеи человеческой свободы и стремления к самостоятельности, личной независимости, убедительно говорит о достаточно глубоком проникновении в русскую деревню новых веяний. Эта верно подмеченная писателем тенденция несомненно шла от его демократических и гуманистических убеждений, с позиций которых он внимательно всматривался в жизнь и психологию крестьянства на исходе XIX столетия.

    Если в повести «Авдотья и Ривка» внимание писателя было сосредоточено на раскрытии образа русской крестьянки, то в рассказе «Елка в Нью-Йорке» (1903) изображены представители рабочего класса России — фабричные рабочие и ремесленники. Они показаны опять-таки в быту и в отношении к американской действительности. Превосходно чувствуют себя в Америке только такие люди, как токарь Павел, прижимистый и предприимчивый, весь сосредоточенный па «добывании» долларов. У большинства русских эмигрантов — рабочих и интеллигентов — не остается ни времени, ни возможности для своего внутреннего духовного развития. Подобная мысль была высказана устами героя очерков Мачтета. Ее же утверждает и Тан-Богораз. Люди в Америке разобщены и оттого нередко плохо понимают друг друга: тут каждый занят лишь сам собою, вечными хлопотами о заработке, мыслью о своем быте и своей семье. Своеобразно говорит об этом один рабочий-слесарь: «Машины здесь есть, а людей нету... Выйди-ка здесь на Бродвей да заговори, о чем хочешь. Хоть ты лопни с натуги, никто не почешется над тобой...» (14). И в Другом месте: «Скучно здесь, кровь не полируется. Мизирная здесь жизнь, черт ее подери!..» (145). Скучно жить, несмотря на высокий заработок, ибо деньги не служат для него целью, и он рвется обратно в Россию, собирается уехать туда, потому что там сам воздух заражен «микробом» общественного беспокойства, умственных интересов и волнений, достиг высокого социального накала. Мысли о пустоте и скуке жизни, если она лишена духовности, высоких человеческих идеалов и стремлений, довольно последовательно проводятся во всех «американских» рассказах, очерках и в романе «За океаном».

    Герой очерка «Землепроход» (1903) (14а) русский мастеровой Иван Кончак, исколесивший ряд стран Европы в поисках ответа на вопрос о том, где «для бедного человека жить просторнее», испытал разочарование, попав в Америку. Нашел ли он здесь желанный простор, свободу, обыкновенное людское счастье? Иван Кончак затрудняется ответить на это утвердительно. По его образному выражению, земля представляет собою огромный невод, а люди — это рыбы, ищущие спасения. И, оказывается, везде «все то же», как писал Короленко в очерке «В Америку». На всем свете невод одинаково тесен и густо сплетен, только, может, в американском неводе дырки немного побольше, но это мало меняет суть дела: невод все равно остается неводом. Человек неугомонного нрава, постоянно неудовлетворенный настоящим, свободолюбивый бунтарь, сильно напоминающий горьковских бродяг, герой богоразовского очерка по-своему протестует против застойной, бездуховной жизни, пытаясь утвердить еще не совсем ясный ему самому идеал жизни без насилия над человеком. Очерк Тана-Богораза не дает ясного ответа на вопрос, каким путем и какими конкретно средствами достичь того, чтобы Иван Кончак и тысячи ему подобных превратились в свободных, счастливых, равноправных членов общества, который были бы одинаково доступны радость, красота и гармония жизни.

    Наличие в американских очерках и рассказах Тана-Богораза образов смелых бунтарей из народа, напоминающих всю несправедливость своего тяжелого существования и активно ищущих иной, хорошей жизни, было развитием па новом этапе тех свободолюбивых мыслей, которые писатель высказывал и отстаивал в своих предыдущих прозаических н стихотворных произведениях. В известном смысле «американские рассказы» предвосхитили основной пафос последующей прозы писателя, в частности, его очерковых книг «Гомельские силуэты» (1904) «Новое крестьянство» (1906), «Дни свободы» (1906), в которых отражено народное недовольство жизнью в России накануне и в дни первой революции и звучит призыв к борьбе за всестороннее и полное освобождение народа.

    Россия и Америка... Что общего у этих стран и чем отличается одна от другой? Как живут народные массы здесь и за океаном? Что чувствуют и о чем думают русские на американской земле? На решении этих вопросов Тан-Богораз сосредоточил свое внимание в романе «За океаном», написанном в 1902 году. Писатель уже касался их в своих рассказах, очерках и «американской» повести, но здесь они нашли более глубокое и разностороннее художественное освещение. В центре этого объемного эпического произведения важные социальные проблемы, связанныв с политическим и общественным строем Америки и России, с судьбою в этих странах трудовых масс народа, романист стремился к широкому и полному охвату жизни  психологии людей различных классов и социальных групп, но главное для него — проникнуть в мысли и чувства русского человека, оказавшегося на положении добровольного изгнанника.

    Почти все герои романа «За океаном» — выходцы из России, в разное время бежавшие в Америку. По своей социальной природе это в прошлом самые разнообразные люди: крестьяне из южных, западных и центральных земель России,, городские рабочие, ремесленный люд, интеллигенция, местечковая еврейская беднота.

    Часть русских переселенцев, изображенных в романе, состояла из людей, которые умели заработать себе на хлеб только физическим трудом, привычным для них с самого раннего детства. Чаще всего это были, можно сказать, потомственные русские крестьяне. Такова молодая чета Брудных — Феня и Федор. Заброшенные судьбою в новый мир, они сохранили в себе ту неодолимую «власть земли», которая вошла в их плоть вместе с материнским молоком. Поселившись на одной из ферм около фабричного поселка Ноксвиля, они и здесь занялись исключительно земледелием. На новом месте семье Брудных живется привольнее, чем в России, и ни Феня, ни Федор не сожалеют о своей прошлой жизни. Однако тоска по родине гложет им душу, возвращает их мысль к покинутой родной земле: как там живут сейчас односельчане? Есть ли у них хлеб? Хороши ли урожаи? И только нелегкая работа в поле, на огороде, каждодневные заботы по дому, по хозяйству отрывают от дум о родине, заглушают, притупляют чувство одиночества и тоски.

    Заметна некая двойственность позиции романиста в его подходе к обрисовке персонажей из крестьян. С одной стороны, Тан-Богораз отдал дань народническим взглядам и убеждениям, показав Феню и Федора в их американской жизни как целиком захваченных «властью земли» и в полной зависимости от нее. Мысль о том, что единственным выходом для разорившегося крестьянина в эпоху капитализма было превращение его в пролетария, чужда Тану-Богоразу. И хотя он нигде не высказывает своего одобрения поступков героев, в то же время и не дает им отрицательной оценки, а как бы с позиции стороннего наблюдателя описывает их судьбу. С другой стороны, Феня и Федор уже непохожи на типично «народнических» мужиков. Их образы подтверждают мысль М. Е. Салтыкова-Щедрина о том, что если старый крестьянин был забит, «беден сознанием своей бедности», то к концу XIX и началу XX века он начинал осознавать тяжесть и бесправие своего положения и упорно искал из него выхода: в жителе деревни вызревало и крепло сознание своего человеческого достоинства, понимание ценности человеческой личности. Именно с этой стороны интересны и важны для нас образы Брудных, которые, как и короленковский Матвей Лозинский, и матрос Чайкин из «Похождений одного матроса» Станюковича, или та же Авдотья из повести Тана-Богораза, убедительно говорили о существенных изменениях, происходивших в русской деревне на рубеже веков.

    В романе Тана-Богораза немало места отведено рассказу о жизни в Америке русских рабочих и ремесленников. Столяр Илья Усольцев — один из тех, кто, осознав невозможность добиться в условиях русской действительности сносной жизни, приходит к мысли уехать в Америку. Жизненная биография Ильи Усольцева типична для трудовых масс пореформенной эпохи, когда многие рабочие и крестьяне, размышляя о причинах своего бесправного положения, настойчиво пытались найти из него выход, относительно свободную жизнь, достойную звания человека, хотя эти попытки не всегда приводили на единственно правильный путь.

    Очутившись в Америке, рабочий Усольцев совершенно отчетливо уяснил то, что он еще плохо понимал дома, в России — необходимость упорной борьбы сообща, всеми рабочими за свои человеческие права, за свободу. И он начинает активно участвовать в забастовке американских рабочих, вступает в профессиональный союз, организует «русский кружок», служащий целям объединения земляков: члены кружка читают русские книги, в частности произведения Горького, собирают средства для оказания помощи только что приехавшим из России. Усольцев и его единомышленники-земляки проникаются чувствами братской дружбы с рабочими других национальностей, которые трудятся бок о бок с ними. Люди труда, независимо от цвета кожи и своей национальной принадлежности, всегда являются соратниками по целям и борьбе. Эта мысль, частично нашедшая свое художественное выражение уже в рассказе Короленко «Бое языка», раскрывается в системе образов романа «За океаном».

    Наибольшее место отведено в романе «За океаном» изображению быта, жизни и умонастроения интеллигенции, очутившейся в силу разных причин на американском континенте. Это вполне правомерно и понятно: Тану-Богоразу ближе всего и более известен был именно интеллигентный слой русских переселенцев. Как сложилась их судьба в Новом Свете? Материально они живут здесь несравненно лучше, чем жили на родине, и каждый смог найти здесь приложение своим силам и способностям, для развития которых в России не было простора. Но, хотя каждый из них добился чего-то в жизни именно в Америке, им все-таки горько сознавать, что все это произошло не на родине, а далеко «за океаном». Никто из переселенцев не примирился с тем, что приходится жить в отрыве от России.

    Подобные чувства испытал на чужбине и сам Тан-Богораз. В письме В. В. Брусянину из Нью-Йорка от 16 июня 1902 года он признается: «Работаю довольно много и скучаю не менее. Совсем не могу жить вне России» (15). Это письмо Тана-Богораза напоминает слова Короленко, сказанные им в 1893 году: «Плохо русскому человеку на чужбине и, пожалуй, хуже всего в Америке. Хороша-то она хороша и похвального много, — да не по нашему все. Вот почему там русский человек тоскует больше, чем где бы то ни было, в том числе и такой русский человек, который знавал Якутскую область» (16).

    Как же относятся русские интеллигенты — герои Тана-Богораза — к Америке? Из разговоров в доме доктора Харбина легко заключить, что им не по душе меркантильная Америка, где в роли ее рыцарей выступают промышленник, банкир или льстивый пастор, та сытая Америка, которая признает пришельцев из России или других стран только в том случае, когда они сами становятся «рыцарями доллара». В романе Тана-Богораза высказано много горьких слов упрека и осуждения в адрес самодовольной, чересчур практичной американской действительности. Это сближает роман «За океаном» с рассказом Короленко «Без языка» и сатирическими очерками Горького «В Америке».

    Правда, осуждая Америку, русские эмигранты-интеллигенты не могут ничего хорошего сказать и о самодержавной России. И все-таки они упорно возвращаются мыслью к давно покинутой родине. Помимо естественной тоски по родному дому, их тянет туда тот духовный голод, который они не могут никак утолить в чересчур трезвой и черствой Америке, пересчитывающей самые чистые идеалы на доллары и центы. Слова «идеал», «долг», «свобода» в Америке лишены того высокого, чистого содержания, которое привыкли вкладывать в них русские радикально настроенные интеллигенты. И эта духовная нищета богатой Америки вызывает с их стороны неприязнь и даже вражду.

    Подобными настроениями особенно сильно заражен молодой двадцатипятилетний Александр Вихницкий — один из ведущих героев романа. Ему было только десять лет, когда родители переехали в Америку. Отец и мать старались воспитывать Александра в духе уважения ко всему русскому: в их семье разговаривали по-русски, часто вспоминали Россию, говорили о ней столь тепло, что мальчику хотелось узнать еще больше о своей родине. На помощь ему пришли книги. Книги русских писателей, в особенности Тургенева, Толстого, Достоевского, открывали перед Александром совершенно другой мир, непохожий на американский. В американской же действительности не было места для энтузиазма и бескорыстной самоотверженности, внушенных Вихницкому русской литературой, и в нем медленно, но неуклонно зрела мысль о своей непригодности для жизни в Америке. Писатель убедительно показывает, что мир высоких идей, напряженных страстей и красивых подвигов, который открывался Вихницкому в книгах русских писателей, был в резком контрасте с прозаически-расчетливым, серым и скучным существованием не только рядовых американцев, но и общественных деятелей, смотревших на свою деятельность, как на способ зарабатывать доллары.

    Такова вкратце предыстория героя, рассказанная от лица автора. Впервые встретившись с Вихницким в гостиной доктора Харбина, читатель, в сущности, еще ничего не знает об этом молодом человеке, но едва завязался общий разговор — становится ясно, что влечет сюда Вихницкого: на встречу с русскими эмигрантами мог прийти лишь тот, кто неотвязно думает о России, любит ее и хочет узнать о ней побольше. На вопрос одного из присутствующих, как Александру нравится Америка, он просто отвечает: «Я бы хотел посмотреть Россию!». Вихницкого поэтому очень заинтересовала только что приехавшая в Америку русская деревенская девушка Катя, сестра Фени. Жизнерадостную, молодую и крепкую здоровьем, краснощекую Катю он мысленно отождествляет со своей неведомой и далекой родиной.

    В романе постоянно акцентируется пытливый интерес Вихницкого к России — к той «стране, в которую верит каждое русское сердце и для которой живет и умирает чреда русских поколений» (т. 6, 35). Александр недоумевает: как это русский человек добровольно, по собственному желанию, вдруг покидает Россию и уезжает «за океан»? Лично он, как ему кажется, никогда бы этого не сделал сам, без принуждения: ведь его привезли сюда несмышленым мальчиком, но взрослые, разумные люди — зачем они едут сюда сами? Разве они не знают, как скучна, неинтересна американская жизнь? Накопление денег? Спокойное, самодовольное существование? Жить для того только, чтобы есть? Жить для одного себя? Нет, такой жизни Вихницкий теперь уже не хочет. Он твердо знает: «Человек должен себе поставить цель, что-нибудь большое, вечное, такое, чтобы думать не о себе, а только о нем, чтобы знать, что ты умрешь, а оно останется, и вырастет и достанет до неба» (153). В этих мыслях чувствуется стремление Вихницкого к высокому идеалу и к подвигу, на который были готовы и герои русских романов, и реальные их прототипы в действительной жизни — революционные интеллигенты, мужественные борцы за всеобщее счастье и подлинную свободу для всех. Но осуществимы ли подобные идеалы и порывы молодости в меркантильной Америке? По-видимому, нет. Но тогда — где же?

    Еще не приняв окончательного решения порвать с Америкой, но в то же время не желая мириться со своей теперешней прозаической жизнью, Вихницкий намеревается уехать куда-нибудь в глухой и дикий уголок страны, туда, где есть «простор и воля». Может быть, заняться физическим трудом? Но беда в том, что Вихницкий не пригоден к физическому труду. Он слаб, и мечты о подвиге на этом поприще — скорее игра, развлечение, своего рода «идейный конек». Это раньше Вихницкого хорошо поняла Катя, которую он звал с собою на такой подвиг. Душу Вихницкого одолевают вопросы и сомнения, где и как найти свое место в жизни? Наверное, все-таки не здесь, не в Америке.

    Последним толчком к принятию твердого решения покинуть Америку была встреча Вихницкого с соседским подростком-сиротой. Не выдержав издевательства в семье своего дяди, этот русский подросток готов хоть сейчас идти пешком в Россию, вернуться на родину. Эта мысль словно все осветила в путаных чувствах Вихницкого, и он горячо поддержал: «В Россию... Вместе со мною!.. Обоим нам здесь нет места». И потом прибавил вполголоса: «Но ты храбрев меня» (257). У Вихницкого в эту минуту было такое чувство, будто он и сам давно решил мучивший его вопрос. Оп должен возвратиться в Россию. Только там его настоящее место. Теперь он убежден: «Последние на этой земле не будут последними па той!».

    Разом покончив с сомнениями, Вихницкий почувствовал облегчение и вместе с тем какую-то странную отрешенность от окружающей его действительности: в мыслях он уже был на той стороне океана. Вихницкий отплывает из Америки, чтобы вернуться на землю своих предков. Он ощущает свою связь с двумя материками — американским и европейским, с Новым Светом и Старым, в то же время понимая и разницу между ними. И с новой силой звучит в этом месте романа мысль об общности всех людей земного тара. Человечество есть нечто целое, в сущности, единый организм, каждая часть которого имеет свое назначение. Если говорить об Америке, то она, как все новые страны, богатые и спокойные, служит в основном создателем материальных ценностей: ей не дано создать и осуществить идеал духовной жизни человечества. Страны Европы — в том числе, конечно, Россия — являются создателями великих культурных, духовных ценностей, высоких, чистых, вечно новых идеалов, зовущих «расчистить старые дебри и найти новые пути для ног человечества» (314). Россия — одна из главных создательниц свободолюбивых идеалов, сюда сейчас переместился центр общественной борьбы, здесь наиболее напряженно бьется пульс политической жизни современности. Лучшие русские люди не только возвышенно мечтают, но и активно борются за идеалы свободы, равенства и братства. И тот, кто хочет ощутить этот пульс, не может оставаться «за океаном», он должен принять непосредственное участив в осуществлении надежд новой России, в борьбе за освобождение ее народа.

    Такова широкая социальная мысль, венчающая роман Тана-Богораза. Именно к ее художественному утверждению сводятся многочисленные споры между защитниками Америки и ее отрицателями. Именно ею завершаются интеллектуальные искания героя.

    Как видим, основное внимание Тана-Богораза в романе сосредоточено на вопросах и проблемах большого общественного и политического характера. С ними теснейшим образом связана индивидуальная судьба героя Вихницкого. Это сказалось и на композиции произведения. В частности, любовная интрига, без которой, казалось бы, немыслимо существование героя романа, здесь отсутствует или, во всяком случае, сведена до минимума: непродолжительное увлечение Катей — всего лишь эпизод, притом не самый главный, основное же для писателя в Вихницком — выяснение его общественных взглядов и связей. То же можно сказать и об остальных героях романа. Все они интересуют Тана-Богораза со стороны их социального бытия, общественной судьбы. Под таким же углом зрения освещались писателем герои его предыдущих произведений — «чукотских» и «колымских» рассказов, в частности Бронский из «Развязки», герои произведений американского цикла (Авдотья, Иван Кончак и др.). Это четко выраженная тенденция творчества Тана-Богораза восходит к традициям реалистической прозы писателей-демократов середины XIX века, для которой типичным был принцип тщательного «социального исследования» жизни и человека.

    Александр Вихницкий в романе — выразитель авторских идей, через него писатель устанавливает непосредственную связь с читателем. В его уста писатель вложил многое от себя — свое восхищение демократической Россией, свою сыновнюю гордость за нее, свою тоску по ней. И когда мы читаем в романе о том, сколь сильным было воздействие передовой русской литературы на формирование взглядов Вихницкого, как эта литература толкнула юношу на путь самостоятельных размышлений о жизни и обострила его наблюдательность, то в этом опять-таки надо видеть искреннее и взволнованное признание самого Тана-Богораза о великой роли отечественной литературы в его собственной жизни и судьбе как революционера и писателя. Страстное желание понять Америку и ни на минуту не угасающее чувство принадлежности к России — все это характеризует и Вихницкого, и самого Тана-Богораза, упорно и настойчиво рвавшегося из Америки домой, на родину, но по воле жандармов лишенного возможности осуществить желаемое. Это он вместе с Вихницким гостит у доктора Харбина и слушает бесконечные разговоры о России и Америке; это он устами своего героя произносит взволнованные строки о «великой русской народности»; это сам писатель бродит по шумным Нью-Йоркским улицам, вглядываясь во множество идущих, бегущих, кричащих, толкающихся людей; это он наотрез отрекается от сытого, размеренного и спокойного существования, мечтая поскорее окунуться в водоворот русской общественной жизни, сделавшейся особенно бурной и острой в начале нового века. И вместе с тем Вихницкий — это обобщенный образ русского интеллигента, лишенного родины и напряженно ищущего ее.

    Калейдоскоп картин, человеческих лиц и сцен, все время меняясь, создает необычайно широкую панораму американской жизни, нарисованную рукой наблюдательного художника. И за всем этим ясно видна личность самого писателя-гуманиста, чувствуются его демократические симпатии и антипатии, отношение к изображаемому им миру.

    Тут естественно возникает вопрос: как же сам Тан-Богораз относится к Америке? Судя по тому, что говорит Вихницкий и что произносит писатель в авторских отступлениях, Новый Совет воспринимается Таном-Богоразом как общество по преимуществу сытых, самодовольных бизнесменов, бесцеремонно грубых, шумных и развязных, бездушных и жестоких. Человек чувствует себя здесь одиноким. На улицах Нью-Йорка писатель видит скопление безучастных и равнодушных друг к другу людей, захлестнутых уличной суетой, криком и гамом, оглушаемых ревом машин — этих «железных чудовищ, грузно перебегающих влево и вправо, как раздраженные железные быки» (277). Вся жизнь тут обездушена, механична, враждебна человеку: кругом — камни, стальные механизмы, раздражающие вспышки реклам, поезда над головой и под землей. Вот картина приморского гулянья в Нью-Йорке: карусель, вращающая три сотни висячих вагонов, напоминает Тану-Богоразу чудовищную «исполинскую стальную турбину»; оркестры не веселят, а лишь «зазывают прохожих в бесчисленные балаганы»; с каких-то повозок раздается бесплатно ледяная вода — «во славу новоизобретенного мыльного состава», а над всем этим возвышается массивный купол петли Бакста — как «центральный храм американского механического разгула» (284). О подобных «увеселениях» на острове Кани-Айлэнд позже М. Горький скажет с сарказмом: «Мертвое великолепие духовной нищеты».

    Об отношении писателя к американской действительности много говорит сатирическое изображение пресловутых американских выборов, перекликающееся с соответствующими страницами короленковского «Без языка». Картина выборов воссоздана в романе с меткой наблюдательностью, от взгляда художника не ускользает ни одна самая мелкая, по многозначительная деталь. Тан-Богораз видит избирательный плакат: «Выбирайте Секстона, ибо он ловкач!». В этом призыве голосовать за «пройдошливого» и ловкого дельца — характернейший штрих к царящим в Америке нравам.

    Сатирически охарактеризованы в романе политические деятели Америки: они умеют много говорить и много пить, и без этой способности вливать в себя в неограниченном количестве алкоголь, язвительно пишет Тан-Богораз, человек в Америке не может быть настоящим общественным работником. На одном из плакатов, которые несет уличная толпа, бранная надпись: «Пьяница Секстон торгует своей совестью, как кабатчик пивом!». Выкрики по адресу кандидата республиканцев («Оделль — республиканская торпеда») намекают на недавнюю историю с громаднейшим подкупом в связи с покупкой новой торпедной лодки. Ставленник демократов, Колер известен «своей продажностью даже во многоопытной Америке» (310). Обе партии — демократическая и республиканская — наперебой дают многочисленные клятвы и обещания осуществить какие-то реформы, но почти наверное можно заранее сказать, что их обещания не будут никогда выполнены.

    Язвительно, в тоне сатиры изображая предвыборную, шумную, как карнавал, кампанию, Тан-Богораз ни на минуту не забывает об истинном герое и будущем властелине Америки — американском народе. Народ этот начинает поднимать свою голову, он, несомненно, завоюет себе право на лучшую жизнь. Часть ораторов на избирательных собраниях принадлежит к быстро растущей рабочей партии Америки. Они обличают беспринципных избирателей, которые «продают будущность страны и судьбу своих детей за три серебряные монеты». Один из представителей рабочей партии с укором говорит собравшейся аудитории избирателей: «Вы не хотите подавать голос за своих собственных братьев, которые готовы распластаться, защищая свои и ваши интересы... за три доллара вы сажаете себе на шею прохвостов, ...казнокрадов, которые готовы продать на слом памятник Вашингтона и Бруклинский мост, которые торгуют решениями в конгрессе, как водкой в кабаке, «распивочно и на вынос» (290).

    Растет совсем еще молодая партия, деятельность ее членов активизируется, они не знают усталости и не сомневаются в своем успехе. И русский писатель, в юности связавший свою судьбу с освободительной борьбой против деспотического режима своей страны, с глубоким, искренним сочувствием рассказывает об успехах людей, борющихся за светлое будущее демократической, народной Америки. Пробуждение американского трудового народа к политической свободе — одна из чрезвычайно важных тем, выразительно прозвучавших в романе Тана-Богораза. Писатель близко к сердцу принял чужие невзгоды и боль, чужую радость и первые победы. Эта чуткая отзывчивость на все то, чем живут простые люди — русские или американцы — свидетельство подлинного демократизма Тана-Богораза как человека и художника.

    Персонажи романа «За океаном», как выше говорилось, люди разной классовой и национальной принадлежности, разного социального положения, политического развития и образования, разного возраста и склада характера. Тан-Богораз стремился оттенить индивидуальное своеобразие каждого из них, помимо всего прочего, также и через их манеру разговаривать, через лексику их языка и строй речи.

    Авторская речь непринужденна и легка. Писатель не пытается поразить вычурностью слов и оборотов, а спокойно и неторопливо вводит читателя в суть происходящего. Литературный язык автора, расцвеченный иногда сравнениями и метафорами, перемежается просторечными выражениями, помогающими создать нужный колорит. Нередко писатель мягко иронизирует над отдельными персонажами романа. Об одном ленивом фермере, любившем поболтать, романист говорит, что тот, как все истинно прилежные работники, был всегда рад лишнему случаю перевести дух. В подобных случаях авторский рассказ окрашен в тона добродушной, мягкой, почти дружеской иронии. Ирония становится более острой, колючей, едкой, когда, например, изображается один из членов американского благотворительного комитета, Жаденер: толстый, красный, с массивной золотой цепью, тянувшейся из одного жилетного кармана в другой, этот разбогатевший на плутнях делец менторски-лицемерно рассуждает о человеческой добродетели вообще и о необходимости быть благодарным за оказанную услугу, и слушатели должны были понимать, что именно ему обязаны они основанием их городка. Сатирически-едко звучит как бы вскользь сделанное замечание рассказчика о том, что все американские ораторы говорят па выборах особым — разбитым и напоминающим пропойцу — голосом. Выразительность языка, меткость авторских характеристик и точность описаний — все это идет от наблюдательности художника, тщательно и пристально всматривающегося в изображаемый им мир. Тан-Богораз сумел проникнуть за «занавес» буржуазной Америки и трезво оценить ее социальный строй, жестокую и бездушную сущность, раздирающие ее классовые противоречия.

    В критическом изображении американской «медной свободы» Тан-Богораз шел вслед за Мачтетом, Станюковичем, Короленко. И в то же время он в известной мере предвосхитил некоторые мотивы горьковских сатирико-публицистических очерков «В Америке» (1906). М. Горький обличал в них капиталистический мир, тонущий «в диком реве жадности», мир, в котором господствует золото, истинный властелин Америки. С гневом говорил он о равнодушии этого мира к человеку труда, отдающему свой мозг и руки работе на Желтого Дьявола, сам довольствуясь лишь хлебом и дешевыми развлечениями. Горький скажет в сатирических очерках, что Америке недостает «свободы духа», без которой человек не может существовать как личность. Конечно, Горький более резок и беспощаден в изображении буржуазной Америки, в своем суде над нею и отрицании ее. И было бы неверно утверждать, что отрицание Таном-Богоразом капиталистической Америки дано с тех же позиции социалистической мысли, как это сделал в своих очерках Горький. В романе «За океаном» Тан-Богораз осудил Новый Свет с позиций писателя-демократа. Большой и несомненной его заслугой является то, что он вслед за Короленко и за четыре года до Горького создал социально острое произведение, показывающее иллюзорность буржуазной демократии, лицемерие капиталистического мира, в котором не может жить совестливый, честный и требовательный к себе и людям передовой русский человек.

    В феврале 1899 года Тан-Богораз в своем письме Л. Я. Штернбергу шутливо заметил: «Как Вы знаете, мне выходит с Иохелем (В. Иохельсоном.— Н. К.) и всей компанией линия ученого исследователя. Но старая закваска бродит и толкает меня на писательскую дорогу. Что будет из столкновения сил двух моторов — неизвестно» (17).

    Из этого двойного увлечения в свое время родились «Чукотские рассказы». Эти же «два мотора» постоянно действовали в Тане-Богоразе и в последующие годы: он одновременно отдавался науке и литературе, исследовательской работе п художественному творчеству. В начале 900-х годов Тан-Богораз, усиленно занимаясь научными изысканиями на Камчатке и в Америке, задумал большое эпическое произведение — этнографический роман, над которым он сосредоточенно работал в Нью-Йорке в 1902 году и который получил название «Восемь племен» (18).

    В подзаголовке к роману сказано, что его сюжет взят «из древней жизни крайнего северо-востока Ааии». Действительно, роман обращен к далекому прошлому северных народностей. Следовательно, уже основным своим материалом роман «Восемь племен» отличается от предыдущих произведений Тана-Богораза, в которых запечатлена современная ему жизнь чукотского населения, хотя, конечно, этот роман теснейшим образом связан с темой Севера, разработанной писателем уже в его первых рассказах «На мертвом стойбище» и «Кривоногий». Взяв родственный материал, Тан-Богораз пошел в глубь веков, в эпоху, отдаленную от современности. Свою главную задачу романист видел в том, чтобы воскресить, художественно реконструировать древнюю жизнь и быт, нравы, обычаи и верования восьми племен: чукчей, юкагиров, камчадалов, курильцев, эскимосов, ламутов, оленных и приморских коряков.

    Источниками романа послужили, во-первых, богатейшие наблюдения, сделанные писателем в его бытность на Колыме и во время Северо-Тихоокеанской экспедиции, во-вторых, те не очень обширные научные данные, которыми к концу XIX века располагали палеонтология, этнография, история и лингвистика, и, в-третьих, национальный фольклор северных народностей.

    В отличие от рассказов чукотского цикла, где интимная сторона жизни героев, в сущности, оставалась за пределами художественного исследования, роман «Восемь племен» содержит картины и эпизоды личной жизни племенного населения Севера, события в нем развертываются на канве любовной интриги. Именно любовная коллизия лежит в основе повествования в «Восьми племенах», чего как раз не было в «чукотских» рассказах Тана-Богораза и что впервые появляется в его творчестве.

    Магистральная сюжетная линия романа связана с трудной судьбой двух героев — молодого оленевода Ваттана и красавицы Мами, которую он любит сильно и страстно. Мами хорошо знает, что Ваттан — хороший человек и отличный работник, в душе которого живет «глубокое уважение к стаду и его святыням» (19). Она понимает, что брачный союз с Ваттаном дал бы ей прочную опору в ее будущей жизни. Но любовь Ваттана оставляет ее почти равнодушной. Сердце девушки тянется к другому — к молодому юкагиру Гиркану. Но Гиркан обманул Мами и умчался куда-то в тундру, навсегда бросив девушку. Эта история обернулась для Мами непоправимой трагедией: она душевно заболела, была поражена безумием, той болезнью, от которой когда-то умерла ее мать и которую, по верованиям людей племени, наслал на нее грозный дух тундры Ивметун. Мами гибнет на глазах Ваттана, сорвавшись с отвесной кручи. Потрясенный случившимся, Ваттан разводит огромный жертвенный костер, на котором он сжигает труп любимой им девушки и самого себя. Вот описание этого предсмертного языческого ритуала, совершаемого древним человеком: «Костер быстро разгорался, смолистые ветви трещали, шишки ползучего кедровника громко лопались от жара, сырые корни скрючивались, как живые руки. Когда языки пламени стали пронизывать костер и дым повалил столбом, окутывая мертвую жену и добровольно погибающего мужа, Ваттан поднял лежавший подле нож и твердою рукою вонзил его себе в сердце. Струя крови хлынула прямо в огонь, и лицо его низко склонилось вниз, как будто стремясь слиться с лицом Мами в последнем, смертном поцелуе» (195).

    Этим трагически-мрачным, хотя и не без оттенка мелодраматизма, ярко выписанным эпизодом-развязкой завершается роман. Главные действующие лица «Восьми племен» даются автором, с одной стороны, в реалистических красках — как обыкновенные, реальные, земные люди, представители племени чукчей или юкагиров, с другой же — каждый из них как бы вбирает в себя признаки и качества сказочного героя, былинного богатыря-витязя или романтизированной красавицы из поэтического устного народного творчества. В таком двустороннем освещении предстает прежде всего юная Мами, в облике которой есть немало от героинь древних народных сказаний. Внешность Мами напоминает традиционных красавиц чукотского фольклора: высокая, гибкая нестройная, точно выточенная из слоновой кости, черные и длинные косы с красными кистями на концах, молодое и нежное лицо, большие карие глаза, густые брови, топкий красивый нос. Недаром она кажется своим соплеменником земным воплощением великой Эндиу — дочери северного божества, «прародительницы всего человеческого рода» (63). Стремительная в движениях, легкая и быстроногая, она побеждает в беге всех молодых парней: «Легконогая Мами... неслась впереди, как молодая лань, преследуемая волками. Длинные черные косы с красными кистями на концах развевались за ее плечами, как две стрелы, опушенные красными перьями. Она не только бежала быстрее парней, но даже играла с ними, то подпуская их на несколько шагов, то снова быстро увеличивая промежуток» (62-63). Девушка с гордой осанкой и сильным характером, независимая и смелая, Мами бесстрашно бросается на выручку ламутов, когда те подверглись вероломному нападению чукчей с Телькепской тундры, по прозвищу Мышееды: она первая метнула копье и поразила насильника. В чукотском фольклоре существует сказание о красивой, сильной и гордой девушке, которая состязается в беге с каждым из молодых людей, ищущих ее руки, и соглашается выйти замуж лишь за того, кто ее обгонит (20). Нечто подобное происходит и в романе: героиня проникается любовью и готова отдать свое сердце юкагиру Гиркану, который сумел обогнать ее на состязании. В то же время Мами изображена в будничном, бытовом окружении, показана в обстоятельствах, очень характерных для всего жизненного уклада чукотской женщины. Единственная дочь богатого оленевода Камака, она выполняет различную тяжелую работу, вместо умершей матери взяла на себя все обязанности хозяйки оленьего стада и хранительницы домашнего очага, как это и подобало женщинам-чукчанкам; была заражена суеверием, жила в трепетном страхе перед Ивметуном, водяным богом Авви, творцом и владыкой земной суши Кутхом и другими языческими богами своего племени.

    Под стать героине «Восьми племен» — ее соплеменник Ваттан, характер сильный, резко и четко очерченный в романе. В нем безошибочно узнается обыкновенный чукотский пастух-оленевод, образ которого уже встречался в некоторых рассказах писателя («Кривоногий»). Ваттан трудолюбив и вынослив, человек молчаливый, замкнутый, живущий примитивной и тяжелой жизнью полудикаря, суеверный и преклоняющийся перед таинственными силами природы. И вместе с тем Ваттан совершает в романе поступки и подвиги в духе былинного витязя (кстати, в тексте романа он трижды назван витязем). Ваттан преодолевает великие преграды и находит Мами, похищенную враждебным племенем. Он и внешне похож на «могучего белоодетого Каменьвата» — героя древних северных саг, который, по преданию, остановил своим копьем ледоход на реке.

    Пожалуй, еще в большей мере легендарен молодой Гиркан, появляющийся в романе всегда неожиданно, как и подобает сказочному герою, и так же внезапно исчезающий. В эпизоде битвы Ваттана и его друзей за спасение Мами, плененной Мышеедами, Гиркан, точно по волшебству, является ей на выручку, с высокой горы забрасывает врагов огромными камнями: в эти минуты он «показался Мами, действительно, воплощением горного духа, владетеля и мстителя этих безмолвных мест» (153). Гиркан столь быстр в беге, что не только с легкостью побеждает на состязаниях всех своих сверстников, в том числе и легконогую Мами, но может догнать и схватить руками бегущего зайца. По древнему сказанию, племя юкагиров, к которому принадлежит Гиркан, произошло от волка, и юноша унаследовал от своих предков привычку к кочевому образу жизни, к вечному бродяжничеству. Гиркан волен, как ветер, дерзок и смел, никого и ничего не боится, не любит и не хочет жить на одном месте: «Скучно жить на месте, кровь застаивается», — говорит он о себе. Покидая Мами, он говорит ей: «Когда дикому волку надоест шляться на воле, он возвращается к волчихе!» (164).

    Должно сказать, что, изображая поведение своих героев, их чувства, мысли и слова, автор этого полуфольклорного романа вводит в повествование элемент психологизма. Вспомним, например, сцену решительного объяснения Мами с Ваттаном: девушка отказывает пастуху, и в нем просыпается ненависть к счастливому сопернику, рождаются мстительные чувства и одновременно вызревает мысль о самоубийстве. Когда Гиркан легко и быстро отказался стать оленеводом и мужем Мами, в душе ее заговорило оскорбленное женское самолюбие, вспыхнула больно задетая девичья гордость, и эти чувства проявились во взрыве ненависти к нему: «Уйди! — сказала девушка с внезапной ненавистью. — Бродяга! Волчий сын!» (87). В другом месте, анализируя душевное состояние Мами после бегства Гиркана, писатель оттеняет смену недавних чувств счастья и радости в сердце девушки ее замкнутостью, уходом в себя.

    Характеры героев раскрыты в романе в соответствии с национальными особенностями их психики. Чукчи почти равнодушны к смерти даже близких людей и очень мало дорожат своей жизнью: они готовы, кажется, в любую тяжелую для них минуту уйти из нее или из-за пустяка убить другого человека. Это свойство чукотского характера нашло свое отражение в сцене подготовки Ваттана к самоубийству после того, как Мами отказалась стать его женой. «Зачем жить?» — отвечает он равнодушно своему дяде-шаману, перерезавшему веревку самоубийцы. Крайне раздражительные и вспыльчивые, северные жители мгновенно пускают в ход ножи, стрелы, любое холодное оружие (огнестрельного оружия у древних людей — героев романа — еще не было). Так, все они мгновенно рассвирепели, едва увидев драку, начавшуюся было на священном Чагарском поле.

    Переживания героев «Восьми племен», вплоть до самых интимных чувств, даны в романе в их обусловленности бытом и жизнью, в единстве с окружающей их природой. Психологический анализ человека сочетается в романе с обычным у Тана-Богораза этнографически детальным бытоописанием. Перед читателем проходят многочисленные эпизоды и сцены из племенного быта людей Севера: весенний торг на Чагарском поле, ловля рыбы в реке Анапке, спортивные состязания, игры и ритуальные пляски, жертвоприношение сердитому богу рек Авви и т. д. Тут, как и везде в произведениях Тана-Богораза, жанровые картины основаны на точных фактических данных, известных автору «Восьми племен» как исследователю-этнографу.

    В этнографическом труде «Чукчи» находим описание такой символической манипуляции, записанной Таном-Богоразом: «С трупа, незадолго до того вынесенного на тундру, снимают частицу мяса. Человек, проделывающий это, приходит к трупу ночью. Он останавливается на некотором расстоянии, раздевается донага и затем, изображая лисицу и тем самым превращаясь в нее, подползает на четвереньках к трупу. Чтобы увеличить сходство с лисой, он волочит по земле одну ногу наподобие хвоста и кричит «ка, ка, ка», подражая лаю лисицы. В зубах он держит нож... Иногда мясо человеческого трупа достают без ножа, просто отрывают кусок мяса зубами» (21). По наблюдениям Тана-Богораза, такие действия чукчи совершают тогда, когда хотят наслать порчу на кого-либо. Нечто подобное происходит и в романе: пастух Ваттан, побуждаемый своим дядей-шаманом, ночью подползает на четвереньках к неизвестному трупу, изображая собою песца, и отхватывает зубами кусочек мяса, который потом зашивает в мешочек и вешает себе на шею в качестве волшебного амулета. Это должно было помочь Ваттану пробудить в сердце Мами любовь к нему или принести смерть им обоим. Таким образом, обрядовое действие, имеющее злонамеренный магический смысл, в романе несколько трансформируется, превращается в любовное заклинание. Чукчам была известна такая болезнь, как «род буйного возбуждения, припадки которого бывают ночью, наподобие кошмара». Об этом Тан-Богораз писал в своем научном труде (22). И в романе именно действию злого духа Ивметуна приписывается смерть матери героини и самой Мами.

    Из этих сопоставлений видно, сколь фактична в своей основе, строго достоверна и художественно реалистична та сказочность, которая встречается на страницах романа «Восемь племен» и вообще в «северной» прозе Тана-Богораза.

    Все, что происходит в романе, как бы видится глазами туземца, дается в его восприятии, ощущениях. Легенда о сказочном Чагарском поле, никогда не знавшем войны, или строгое и. медлительное повествование о речном и морском владыке Авви строятся так, будто рассказывает их кто-то из туземцев, свято верящий в то, что Авви — раздражительное существо, ревниво и строго оберегающее порядок в своих владениях, способное мстить людям, наказывать их, требовать от них жертвоприношений и т. д. Вообще, в своем творчестве Тан-Богораз руководствовался принципом, согласно которому изображение незнакомой русскому читателю инородческой жизни будет более правильным и точным, если рассказ о ней и описания экзотической обстановки даются с точки зрения самого жителя Севера.

    Поэтому в авторском повествовании речь рассказчика изобилует оборотами, сравнениями и образными уподоблениями, которые мог бы употребить преимущественно житель Севера — охотник и рыболов, тесно связанный с природой. Так, бег Мами в состязании с подругами вызывает в сознании рассказчика сравнение с диким оленем, мчащимся впереди мохнатых собак, или с ланью, преследуемой волками. Мышееды сторожат людей из племени Всадников с «упорством медведя, подстерегающего полевых сурков», а те, застигнутые врасплох, защищаются как «молодая лисица, внезапно схваченная за горло большой охотничьей собакой» (70). Ваттан в схватке с врагом «вился вокруг тяжело вооруженного противника, как волк вокруг росомахи» (76), а узнав о том, что Мами в плену, он выбежал из шатра, как раненый зверь. Торопливо, «с ужимками голодной белки, попавшей в орешник» (92), ест пищу голодная маленькая девочка. Скала, на которую с трудом взобрались Ваттан и его друзья, была такой отвесной, что «даже горная куница не могла бы взобраться на ее верхушку» (143). Подобных примеров в романе множество.

    Напряженный сюжет, четкая упорядоченность композиционного построения, более глубокое, чем в предыдущих произведениях, проникновение в область душевных переживаний племенного человека — все это характерно для «Восьми племен». Роман динамичен, несмотря на обилие в нем этнографического и фольклорно-мифологического материала. Пожалуй, единственное, в чем можно упрекнуть романиста, это — некоторая растянутость начальных двух глав; во всяком случае, такое впечатление они способны вызвать у современного читателя.

    Как встретили современники новую книгу Тана-Богораза? Сам он сказал об этом в письме к А. А. Шахматову от 21 мая 1905 года: «К сожалению, в русской критике именно «Восемь племен» были приняты довольно холодно. Очень далекий сюжет. Публика приняла лучше, если судить по ходу издания» (23). Адресат писателя, академик А. А. Шахматов, дал лестный для автора отзыв о романе.

    Что касается профессиональной критики, она, действительно, неохотно и недружно откликнулась в печати на появление «Восьми племен». С большой похвалой о романе отозвался критик Лев Маркович. В 1904 году в статье «Новые писатели» он отмечал, что произведение Тана-Богораза «имеет всю захватывающую красоту древнего эпоса, его необъятную ширь и величавую простоту, его гомеровскую наивность и дикую первобытную силу» (24). Оценка, быть может, излишне восторженная, но остается бесспорным, что «Восемь племен» — это самое значительное и, в сущности, первое по времени создания эпическое произведение в жанре этнографического — или палеолитического — романа о народах окраинной России. Тан-Богораз был зачинателем этого жанра: развитием его явится впоследствии роман «Жертвы дракона» (1909).

    Роман «Восемь племен», обогативший русскую прозу и творчество самого писателя, был последним крупным произведением Тана-Богораза в канун первой русской революции.

********

    1. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 46, стр. 25.

    2. Цит. по кн.: Революционная поэзия. Л., 1954, стр. 600.

    3. ЛО Архива АН СССР, ф. 250, оп. 2, ед. хр. 164, л. 6.

    4. Долгое время в нашем литературоведении считалось, что перевод «Красного знамени» был осуществлен Г. М. Кржижановским еще в 1897 году (см.: Революционная поэзия. Л., 1954, стр. 547-548). Убедительные доказательства принадлежности перевода Тану-Богоразу приводит В. Гусев в статье «Кто же был автором «Красного знамени»?» («Вопросы литературы», 1967, № 5, стр. 247-251).

    5. См.: М. Горький. Песня о Буревестнике. Песня о Соколе. Н. Тан. Песня весны. Песня о стали. Р. Киплинг. Песня мертвых. — В сб.: Современная библиотека, № 14. Рига, 1902.

    6. ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 21, ед. хр. 568, л. 18.

    7. «Русские ведомости», 1899, 1 июня, № 149.

    8. В. Г. Тан. Собр. соч., т. 10, стр. 138-139.

    9. См.: В. Г. Богораз-Тан. Чукчи, ч. 1, 2.

    10. См.: Е. Г. Назаров. В. Г. Богораз в зарубежной критике. — «Советская этнография», 1935, № 4-5, стр. 233-235.

    11. См.: В. Г. Тан. Собр. соч., т. 4. Спб., 1910, стр. 291-380.

    12. В. Г. Короленко. История моего современника. М., ГИХЛ, 1965, стр. 651.

    13. К. М. Станюкович. Собр. соч., т. 6. М., ГИХЛ, 1959, стр. 558-559.

    14. В. Г. Тан. Собр. соч., т. 5. Спб., «Просвещение», 1911, стр. 195. Дальнейшие ссылки даются в тексте.

    14а. В черновой рукописи очерк носил характерное название «Где лучше?», но оно затем было зачеркнуто и заменено.

    15. ЦГАЛИ, ф. 42, ед. хр. 177, л. 2.

    16. В. Короленко. Собр. соч. в 10-ти томах, т. 10. М., 1956, стр. 210.

    17. ЛО Архива АН СССР, ф. 282, оп. 2, ед. хр. 34, л. 15.

    18. Впервые напечатан в журнале «Мир божий», 1903, № 6, 7, 8.

    19. В. Г. Тан. Собр. соч., т. 2. Спб., 1910, стр. 87. Дальнейшие ссылки на это издание даются в тексте.

    20. См. об этом в кн.: В. Г. Богораз-Там. Чукчи, ч. 1, стр. 121.

    21. В. Г. Богораз-Тан. Чукчи, ч. 2, стр. 152-153.

    22. См.: Там же, т. 1, стр. 24.

    28. ЛО Архива АН СССР, ф. 134, оп. 3, ед. хр. 155, л. 2.

    24. «Вестник и библиотека самообразования», 1904, № 45, стр. 1654.

                                     НАКАНУНЕ  И  В  ДНИ  ПЕРВОЙ  РЕВОЛЮЦИИ

                                                                 (1904 - 1907)

    В самой начале октября 1904 года Тан-Богораз вернулся на родину и поселился в Петербурге.

    Страна находилась в состоянии крайнего общественного возбуждения. Шла русско-японская война, бесславная и позорная для монархической России. Близилась революция. Официальная правительственная власть, стремясь предотвратить революционные выступления народных масс, осуществляла политику жестоких репрессий в отношении «бунтовщиков» и в то же время всячески подогревала военно-«патриотические», шовинистические настроения в народе. Забастовки рабочих подавлялись силою оружия, студенческие манифестации разгонялись, а их участники подвергались аресту или отдавались в солдаты: Правительство Николая II намеренно разжигало межнациональную вражду, чтобы отвлечь массы от политической борьбы за свои гражданские и экономические права. Как позднее писал В. И. Ленин, царское правительство и его чиновники «поддерживали еврейские погромы и прочие подвиги черносотенной царской шайки (1).

    Тан-Богораз, находившийся тогда в Америке, внимательно следил за всем, что происходило на его родине, и не мог не быть знаком с корреспонденциями из России и очерком В. Короленко «Дом № 13», где описан погром в Кишеневе. Знал он и о гомельском погроме, который произошел в 1903 году. К моменту его возвращения в Россию был уже завершен судебный процесс по кишиневскому делу и готовилось аналогичное судебное разбирательство в Гомеле. «Кишиневского дела я не застал, — писал Тан-Богораз,— а к гомельскому как рае вернулся из Америки» (2).

    Начиная с 11 октября 1904 года в течение двух недель он находился в Гомеле, наблюдая за ходом суда над участниками погрома. Своеобразным литературным «отчетом» о трагических событиях в Гомеле явились очерки Тана-Богораза «Гомольские силуэты» , работа над которыми, начатая во время судебного процесса, была полностью завершена в декабре 1904 года. Десять очерков, составивших целую книгу, разделены на две взаимосвязанных группы: в одну группу вошли очерки о жертвах, в другую — «силуэты» тех, кто прямо или косвенно был повинен в убийствах, грабежах и бесчинствах.

    Наиболее сознательным героям «Гомельских силуэтов» был совершенно чужд еврейский национализм, столь характерный для идеологов буржуазного сионизма с момента его возникновения и вплоть до наших дней. Тан-Богораз был близок к ленинскому пониманию классового характера национальных культур, к уяснению мысли В. И. Ленина о том, что в каждой современной нации есть две национальные культуры — демократическая и буржуазная, и что «есть такие же две культуры в украинстве, как и в Германии, Франции, Англии, у евреев и т. д.» (4). Позиция автора «Гомельских силуэтов» сближала его с Короленко и Горьким, всю свою жизнь энергично разоблачавших малейшие проявления в России национализма, шовинизма, межнациональной розни и вражды, отстаивая социальные права и классовые интересы трудящихся всех наций. Недаром Короленко на страницах «Русского богатства» горячо приветствовал появление очерков «Гомельские силуэты».

    Из очерков Тана-Богораза видно, что идеи классовой солидарности и революционные настроения захватили достаточно широкие слои населения Гомеля, и, таким образом, погромы обернулись против их устроителей, против царского самодержавия: повторение их грозит принести «ряд самых неожиданных сюрпризов черной сотне в Гомеле, Баку, Житомире и во всех других городах. Ибо сеющий ветер пожнет бурю, и поднявший меч от меча и погибнет» (422). События в Гомеле писатель ставил в прямую причинную связь с теми революционными событиями, что исподволь назревали тогда в стране. Книга очерков завершалась словами: «В Гомеле раздались первые раскаты грома. Вслед за ними приближалась великая... канонада» (430). Это писалось в декабре 1904 года, за месяц до начала первой русской революции. Слова Тана-Богораза звучали пророчеством.

    Как и в годы своего народовольческого подполья, Тан-Богораз был в канун и в дни первой революции необычайно деятелен, чутко отзывчив на малейшие колебания общественной атмосферы. Живя в Петербурге, он был хорошо осведомлен относительно всего, что предшествовало «кровавому воскресению», положившему начало революции 1905-1907 годов. Тан-Богораз бывал на собраниях рабочих, где вел свою агитацию Гапон. После 9 января Тан-Богораз вместе с другими петербургскими писателями занимался сбором денег в пользу бастующих рабочих (5).

    4 марта 1905 года он посетил Ясную Поляну. В беседе с ним Толстой расспрашивал о ссылке и скитаниях. Беседовали они и о современном положении России (6). С 5 по 8 апреля 1905 года Тан-Богораз принимал участие в I съезде российских журналистов, на котором его избрали кандидатом в Центральное бюро Союза писателей . Весной того же года он не раз встречался с Горьким. В 1905 году Тан-Богораз вместе с Горьким, Куприным, Короленко, Якубовичем-Мельшиным принял участие в изданном товариществом «Знание» сборнике в пользу учителей Нижегородской губернии.

    Пришло лето 1905 года. Революционные события приобретали все более широкий размах. Вслед за рабочими, борьба которых всколыхнула всю страну, начало подниматься крестьянство. Чтобы лучше видеть происходящие в России перемены, Тан-Богораз в июне 1905 года отправился по селам и городам Поволжья. С записной книжкой в руках он побывал в Нижнем Новгороде, Сормове, Самаре, в селах Ивановка и Балашовка.

    Подлинной стихией Тана-Богораза стала его работа в общественных, массовых и политических организациях, устные выступления и публицистика. Он, в частности, явился в ту пору одним из организаторов Всероссийского крестьянского союза (май 1905 года), вошел в центральное бюро этого союза и деятельно участвовал в работе его учредительного съезда, состоявшегося 31 июля и 1 августа 1905 года, а позднее — в заседаниях второго съезда Всероссийского крестьянского союза (6-10 ноября). Кстати сказать, за деятельностью этой революционно-демократической организации внимательно следил тогда В. И. Ленин. В большевистской газете «Новая жизнь» В. И. Ленин выступил с приветствием второму съезду Союза: «Пошлем же горячий привет Крестьянскому союзу, принявшему решение бороться дружно и стойко, беззаветно и без колебаний за полную волю и за всю землю» (8). Подводя итоги деятельности союза, В. И. Ленин писал весною 1906 года, что «...Крестьянский союз есть могучая и жизненная организация», что он «...в дни свободы был одной из самых могучих реальностей» и что «это была действительно народная, массовая организация, разделявшая, конечно, ряд крестьянских предрассудков, податливая к мелкобуржуазным иллюзиям крестьянина (как податливы к ним и наши социалисты-революционеры), по безусловно «почвенная», реальная организация масс, безусловно революционная в своей основе, способная применять действительно революционные методы борьбы...» (9).

    Как один из руководителей союза Тан-Богораз редактировал его решения, писал воззвания, вел в союзе большую агитационную работу. Кроме того, начиная с октября 1905 года, он входил также в Московский центральный забастовочный комитет, от имени и по поручению которого им была написана известная революционная прокламация «Чего хотят люди, которые ходят с красным флагом» (10).

    14 ноября 1905 года московская полиция произвела у Тана-Богораза обыск. Он был арестован и посажен в тюрьму. Этот акт произвола возмутил русскую общественность. Центральное Бюро российских писателей, комитет петербургской группы Крестьянского союза, Общество любителей русской словесности требовали его освобождения (11). 30 ноября Тан-Богораз был выпущен из тюрьмы.

    Важной вехой в общественной и публицистической деятельности Тана-Богораза были его печатные выступления в защиту Горького. Общеизвестно, что вскоре после разгрома декабрьского вооруженного восстания Горький покинул Россию и уехал в Америку. Возмущенные той травлей, которой буржуазная пресса Америки подвергла Горького, многие русские газеты опубликовали открытые протесты против преследований писателя-революционера. Так, в газете «Двадцатый век» от 9 (22) апреля 1906 года был напечатан коллективный «Протест писателей» против возмутительных гонений и клеветы на Максима Горького и М. Ф. Андрееву (12). Среди подписей русских литераторов стояло имя Тана-Богораза. Вскоре в той же газете Тан-Богораз выступил со статьей «Что такое американская свобода?» с подзаголовком: «По поводу инцидента с Горьким». Автор обличал ханжество и лицемерие, присущие капиталистической Америке, высмеивал тот «кодекс показной морали», который используется буржуазией в качестве ширмы для прикрытия крайней распущенности нравов в семье и обществе. Тан-Богораз пишет не только о лживости буржуазной морали, но и об отсутствии в Америке подлинно демократических свобод для народа, отданного во власть капитала. По его словам, «истинным властелином в Америке ...является денежный мешок, и он дает всей стране свои законы», в то время как массы населения «лишены политических прав», а негры «обращены в рабство». Тан-Богораз, хорошо знавший Америку по личному опыту, имел право утверждать, что под покровом демократии там «существует денежная аристократия, грубая, бесцеремонная, одна из самых исключительных в мире». Свою мысль Тан-Богораз четко сформулировал в сжатой фразе: «Америка — рай для капиталистов» (13).

    В оценке американской действительности Тан-Богораз здесь, как и в своих рассказах, повестях и в романе «За океаном», предвосхитил горьковскую критику капиталистической Америки, которой будут пронизаны сатирические очерки «В Америке» и памфлеты «Мои интервью».

    Революционные события эпохи отразились в целого ряде политически острых стихотворений Тана-Богораза. Необычайно мощный общественный резонанс получило, в частности, стихотворение «Предсмертная песня», написанное летом 1906 года. Оно появилось в подпольной большевистской газете «Голос солдата», а нелегальная большевистская «Казарма» размножила его девятитысячным тиражом в виде листовки. Вскоре стихотворение превратилось в популярную революционную песню («Мы сами копали могилу свою...»). Широкой известностью пользовались и другие стихотворения Тана-Богораза, например, «Царские гости», тоже напечатанное в большевистской газете «Казарма».

    Некоторые важные стороны первой революции детально освещены в художественной прозе Тана-Богораза. Здесь должно назвать его повесть «Дни свободы» (1906), своеобразие которой сам писатель сформулировал так: «В моей повести нет героя и фабула едва намечена. Или лучше сказать, героем ее является московский народ, а фабулой — трагедия коротких дней свободы» (14). Действительно, повесть рисует картину революционного народного возбуждения в Москве осенью 1905 года и в дни пресненских баррикад. Суровый пафос авторского посвящения — «Памяти граждан, погибших в Москве за свободу, с благоговейным почтением посвящает автор» — определяет весь тон произведения: в нем острая боль за ушедших из жизни и крепкая вера в силу и потенциальную победу тех, кто придет на смену павшим в бою.

    Многие эпизоды великих исторических событий 1905 года, хронологически предшествовавших декабрьскому вооруженному восстанию на Пресне, показаны через восприятие четырнадцатилетнего мальчика, сироты Сеньки. Писатель последовательно прослеживает те изменения, которые происходят в душе Сеньки и в его сознании под влиянием «дней свободы». Революционная волна после манифеста 17 октября подхватила и увлекла за собою подростка. Он слышал гневные речи на улицах города, а случайно очутившись на похоронах Баумана, был поражен видом мощной людской лавины: тысячи людей, шедших за гробом, гулко и грозно пели «вы жертвою пали...» Это могучее и грозное шествие как бы довершило духовное развитие подростка: отныне он почувствовал и понял правоту тех, кто, объединившись, встал под красные знамена революции. А вскоре Сенька помогал красным дружинникам, сражавшимся на баррикадах. Отважный, как Гаврош, с риском для жизни, подбирал он ружья убитых драгун и передавал их рабочим.

    Описанием баррикадных боев на Пресне обрывается сюжетная нить повествования в «Днях свободы». История Сеньки осталась недосказанной, недоговоренной. Да в этом и нет нужды: будущее Сеньки и тысяч таких, как он, подростков, совершенно ясно: сильно повзрослевший и много испытавший во время героической битвы народа за свои права и интересы, он уже никогда не забудет кратких «дней свободы», он, несомненно, сделает все для того, чтобы жизнь стала свободной и счастливой. Во имя этого в борьбу с царизмом вместе со взрослыми вовлечены подростки, юноши и даже дети. Эта мысль пролизывает всю ткань повести «Дни свободы».

    Безоговорочное оправдание совершающейся в России революции и восхищение мужеством и стойкостью ее участников — таков пафос всех произведений Тана-Богораза о 1905 годе. Революционная патетика соединена в них с обличением реакции, с осуждением всего того, что противостоит и враждебно революции. Гневом против душителей революции и ненавистью к ним была рождена политически острая сатирическая миниатюра Тана-Богораза «Сон тайного советника», написанная в апреле 1906 года. В подзаголовке к ней автор саркастически указал, что она «посвящается Петру Николаевичу Дурново». Имелся в виду, конечно, министр внутренних дел в 1905-1906 годах, душитель первой русской революции. Миниатюра характеризует Дурново как палача, по вице которого погибли и продолжают гибнуть тысячи русских людей только потому, что они хотят свободы. Этой единой мысли подчинено каждое слово, весь дух и строй миниатюры, отличающейся композиционной четкостью, цельностью, художественной завершенностью.

    Главной движущей силой нашей революции, как известно, явился пролетариат, привлекший на свою сторону крестьянство и руководимый большевиками. Тан-Богораз не всецело разделял программу и тактику большевиков, порою полемизировал с ними по конкретным вопросам революционной борьбы, но том не менее понимал, хотя и не до конца, ту великую историческую роль, которая принадлежала рабочему классу в освободительном движении России. Он пытался изобразить рабочего, проникнуть в его психологию, показать его быт и труд, исследовать его место и роль в общенародной борьбе против царизма и буржуазии. Удачной попыткой в этом смысле явилась «повесть из жизни петербургских рабочих», как определил сам писатель книгу «На тракту» (1906).

    Действие повести развертывается на крупнейшем предприятии Петербурга, в котором легко угадывается Путиловский завод. То обстоятельство, что Тан-Богораз избрал объектом своего повествования путиловцев, показательно для политической позиции писателя в эпоху первой революции: ведь именно пролетариат Путиловского завода объявил 3 января всеобщую стачку, послужившую мощным толчком к последующим революционным событиям 1905-1907 годов. Об этих реальных исторических событиях, в частности о манифестации 9 января, о том, как двигались колонны рабочих Нарвского района во главе с попом Гапоном к центру города, идет речь в повести Тана-Богораза.

    В центре повести — молодой токарь Михаил Васюков. Судьба его самого и его семьи воспринимается как типичная для русского рабочего: рано гибнет его отец, надорвавшийся от работы на заводе, преждевременно умирает мать. Васюков идет «в люди», работает на железнодорожной станции в слесарной мастерской где-то под Москвой, поступает в ученики токаря и затем становится рабочим завода в Петербурге. Развертывая перипетии трудовой биографии рабочего, автор вводит в повесть картины производственной жизни на крупном заводе: изображает тяжелый, изнурительный труд литейщиков, формовщиков, рабочих пушечной мастерской, работу у токарного станка. При этом внимание писателя сосредоточено на раскрытии духовного мира людей труда.

    В своем молодом герое из рабочих Тан-Богораз выделяет и подчеркивает раннюю самостоятельность, серьезность его характера, присущее ему стремление к знаниям. Он увлеченно отдается самообразованию, много читает, пробует самостоятельно переводить с немецкого, живо интересуется общественными вопросами, политической жизнью, посещает рабочий кружок, слушает лекции, которые читаются на вечерних курсах. Все это действенно формирует личность и взгляды молодого рабочего. У него постепенно складывается твердое убеждение в несправедливом устройстве современного общества. Васюков вырастает в одного из наиболее сознательных пролетариев столицы. Он, как и некоторые другие рабочие, не одобряет манифестации 9 января, ибо не верит в доброту и справедливость царя. В финале повести Михаил Васюков предстает как руководитель одного из революционных рабочих отрядов, вступающих в бой с черной сотней. В нем виден человек, близкий в своих политических взглядах к партии большевиков. Подобная трактовка образа пролетария, несомненно, углубляла реализм повести «На тракту» и придавала ей значительное общественное звучание. Это сближает повесть с рассказами Серафимовича о первой революции, роднит ее главного героя с образами рабочих в прозе и драматургии Горького. Мысль о том, что рабочим-пролетариям принадлежало решающее слово в событиях бурных дней первой революции, пронизывает собою всю повесть Тана-Богораза.

    Отголоски этих событий слышались в самых глухих уголках страны. Революционное «брожение» проникало и в русскую деревню. Характеризуя настроения крестьян в период 1905-1907 годов, В. И. Ленин отметил крайнюю «...революционность мужика, доведенного вековым гнетом крепостников до самого отчаянного положения и до требования конфискации помещичьих земель...» (15). В статье «К оценке русской революции» (1908) В. И. Ленин писал: «Наше крестьянство создало в первый же период русской революции аграрное движение несравненно более сильное, определенное, политически сознательное, чем в предыдущих буржуазных революциях XIX века» (16).

    Умонастроения деревенских жителей на первом этапе революции Тан-Богораз запечатлел в очерковой книге «Новое крестьянство», написанной по живым следам событии и вышедшей осенью 1905 года (17). Оценивая позднее эти очерки Тана-Богораза, критик-марксист В. Боровский поставил «Новое крестьянство» в один ряд с повестью Горького «Лето» (1909), в то же время противопоставив обоим этим произведениям повесть Бунина «Деревня» (1910), считая, что изображение крестьянства у Бунина, несмотря на неоспоримую талантливость писателя, страдает некоторой односторонностью» (18).

    Действительно, во взглядах на русское крестьянство в период первой революции у Тана-Богораза и Горького было немало общего. Это подтверждается простым сопоставлением обоих произведений. Конечно, очерки Тана-Богораза и повесть Горького не равнозначны в идейно-художественном отношении и отличаются по своим жанровым особенностям: в то время как «Новое крестьянство» — это типично очерковое произведение, с обилием точных фактов и событий, собранных и описанных автором в результате частых его поездок по России, горьковское «Лето» представляет собой повесть-исповедь с четким сюжетом, в центре которого находится герой-революционер, с яркими характерными фигурами деревенских жителей, с колоритными пейзажами и живым разговорным языком. Тем не менее можно обнаружить немало общего, что роднит между собою «Лето» и «Новое крестьянство».

    Тан-Богораз и Горький запечатлели то новое настроение, неумолимо растущее, тревожное и вместе с тем радостное, которое овладевало крестьянами уже в начале революции и потом долго не оставляло их, несмотря ни на аресты, ни на репрессии правительства. В очерках Тана-Богораза охвачен период от первых брожений в крестьянском народе летом 1905 года и до волны массовых арестов в городе и деревне, начавшихся той же осенью, после второго Крестьянского съезда. В повести же Горького речь идет о более позднем времени, пришедшем па смену революционному подъему, хотя из слов героев мы узнаем и о настроении крестьян в канун первой революции. Общее настроение обоих произведений, их пафос — пробуждение деревни к новой жизни, желание крестьян самим разобраться, что мешает им жить свободно и счастливо, что нужно сделать для этого. Тан-Богораз рассказывает в очерках, как крестьяне на своих собраниях самозабвенно, с каким-то азартом и увлечением пытаются решить насущнейшие для них вопросы о земле, о свободе слова, все те социальные проблемы, обсуждение которых до сих пор считалось привилегией интеллигенции. И для многих оказалось неожиданным, что крестьянин, пожалуй, не хуже интеллигента и городского рабочего разбирается в политических и экономических вопросах жизни, что мужик, наделенный живым и здравым умом, хочет сам решать свою судьбу. В деревню опять идут преданные крестьянам люди, которым есть что сказать пароду, чтобы поднять его на революционную борьбу. Образ такого профессионального революционера, ведущего агитацию среди крестьян и собирающего вокруг себя деревенскую молодежь, дан в горьковском «Лете». Героев произведений Горького и Тана-Богораза преследуют и подвергают аресту, но они крепко верят в то, что посеянные ими семена дадут живые всходы и что народ добьется свободной жизни в самом близком будущем.

    Книга очерков Тана-Богораза «Новое крестьянство» взволнованная, темпераментная по тону и, главное, как нельзя более злободневная и актуальная по своей проблематике, имела довольно широкий круг читателей, особенно среди сельского населения. Но вскоре книгу Тана-Богораза постигла та же участь, что и его повесть «Дни свободы» и десятки книг других авторов в период спада революции: она была запрещена. Цензор М. С. Вержбицкий, обнаружив в очерках явное стремление автора «доказать, что крестьяне пришли к сознанию, будто бедственное положение их зависит от их бесправия и кабалы», доносил в Петербургский комитет по делам печати: «Таким образом, все описанные г. Таном картины из жизни крестьян Саратовской губернии и личные его по этому поводу отзывы и впечатления приноровлены к целям преступной пропаганды и направлены: 1) к возбуждению в умах читателя сознания правильности и пригодности явно бунтовщического образа действий крестьян, 2) к возбуждению крестьян против помещиков и 3) к оскорблению армии и воинских частей» (19). Это писалось 4 июня 1907 года, а 5 июля Петербургская судебная палата утвердила арест на книгу «Новое крестьянство».

    Тем временем Тан-Богораз успел подготовить и издать новую очерково-публицистическую книгу о деревне — «Мужики в Государственной Думе» (1907). Она продолжала мотивы предыдущих очерков — говорила о пробуждении крестьян от векового сна, о росте сознания в недавно еще покорном и молчаливом патриархальном мужике. Под воздействием революции меняется образ мыслей крестьянина, заметно преображается его внутренний духовный мир. Жителю деревни теперь уже не в диковинку читать новые книги, он быстро учится разбираться в том, кто его враг и кто ему друг. Наиболее сознательные из крестьян проявляют совсем не праздный интерес к политике. Таких «политиков» деревня посылает в Государственную Думу в качестве своих делегатов, возлагая на них роль выразителей и защитников «мирских», мужицких интересов.

    Как некогда отсталый мужик вырастает в защитника прав трудового крестьянства? Это главный вопрос в публицистических очерках Тана-Богораза. Ответ на него заключен в биографиях ряда думских депутатов из крестьян. Очерки-биографии призваны наглядно, с документальной точностью и убедительностью показать превращение вчерашнего темного, безграмотного мужика в бунтаря, протестанта, порою в сознательного революционера. Мужик заговорил языком человека, твердо усвоившего азбуку политической борьбы и ставшего чуть ли не государственным деятелем. В этом духовном мужании русского крестьянина очеркист видит великую историческую заслугу революции.

    Вот один из мужиков, думский депутат Аникин. Его жизнеописание подробно развернуто Таном-Богоразом: это история о том, как крестьянский парень, случайно заинтересовавшись судьбой и личностью ссыльных, незаметно для себя увлекся политическими вопросами, а вскоре и сам сделался «смутьяном», опасным «бунтовщиком», стал подбивать крестьян к неповиновению властям, захвату помещичьих земель и расправе над помещиками, занялся революционной пропагандой в деревнях, подобно горьковскому Рыбину из романа «Мать». Разумеется, на Аникина было заведено «дело», за ним стала охотиться полиция, о его «преступной» деятельности узнал сам Столыпин, бывший в то время саратовским губернатором. На протяжении 1904-1905 годов Аникин несколько раз подвергался арестам и отсидке в тюрьме. Теперь он депутат Думы, с трибуны которой обличает Столыпина, требует передачи всей земли крестьянам и предоставления им всех гражданских и человеческих прав.

    На положении гонимого властями «преступника»-революционера долгое время находился потомственный крестьянин Аладьин, впоследствии избранный думским депутатом от Симбирской губернии. Он, подобно Аникину, с жаром отстаивает коренные интересы трудового крестьянства, осуждает аграрную политику царского правительства. В Аладьине уже не осталось ничего от вчерашнего крестьянина, традиционно изображавшегося в народнической литературе как воплощение патриархальной покорности судьбе и вековой «власти земли». Примечательно, что и Аникин, и Аладьин, попав в Государственную Думу в качестве народных представителей, ведут себя там с большой выдержкой, смело, независимо и самостоятельно, с сознанием своего достоинства и пониманием важности дела, защиту которого они взяли на себя. И то, что и как говорят они перед аудиторией образованных интеллигентов и дворян, свидетельствует об их умении разбираться в сложных государственных вопросах, о том, что эти мужики наделены умом, который «не хуже, чем у наших сиятельных детей».

    В своих очерках Тан-Богораз всюду строго фактичен, его герои — не вымышленные, а реально-исторические лица: Аникин и Аладьин были депутатами первой Думы, активно участвовали в думских заседаниях и в работе многочисленных комиссий. Аникин избирался в аграрную комиссию, Аладьин вошел даже в состав делегации на межпарламентский конгресс в Лондоне (20). На заседании Думы 25 мая 1906 года Аникин выдвинул политическое требование — «удалить министерство Горемыкина и заменить его министерством из народа» (21), а когда 19 июня 1906 года. Дума приступила к обсуждению проекта закона об отмене смертной казни, он резко осудил министра юстиции Щегловитова, считавшего «несвоевременной» отмену смертной казни до тех пор, пока в стране действуют анархисты и социалисты, с негодованием говорил о жестокости «людей, стоящих сейчас у кормила власти», и потребовал безоговорочной и немедленной отмены смертных казней в России (22). К предложению Аникина тотчас присоединился Аладьин, назвавший главного военного прокурора Павлова палачом народа (23). В тот день — 19 июня 1906 года — Дума все-таки приняла закон об отмене смертной казни.

    Разумеется, самый важный и, можно сказать, самый больной вопрос, на котором сосредоточена мысль всех крестьян-депутатов в Думе, изображенных Таном-Богоразом в его очерках,— это вопрос о земле. В их речах с думской трибуны открыто выражалась, говоря словами Ленина, мужицкая «...ненависть к помещикам и к помещичьему государству» (24). Для думских депутатов от деревни бесспорной является простая истина: земля должна принадлежать только тем, кто ее обрабатывает и кто кормит всю страну, то есть крестьянам. Без завоевания свободы земля не станет крестьянской. Один из депутатов сказал просто и ясно: «Без воли и земли не ухватить. Придут войска, землю отнимут, высекут, посадят, света не взвидишь, вот и земля» (25). Необходимо обрести всю землю и полную свободу.

    Как практически решить эту насущно важную задачу? Депутаты от крестьян поначалу возлагали немало надежд на Государственную думу. Однако скоро стало очевидно, что нельзя надеяться на действенность думских протоколов и речей: речами делу не поможешь. Свободу и землю «нельзя получить даже через представителей, ее нужно брать собственными руками». К такому выводу приходит вместе со своими героями писатель, наблюдая многочасовые заседания Думы (26). Уверенный в том, что народ должен и будет всеми силами бороться за свободу и землю с оружием в руках, Тан-Богораз главные свои надежды в решении аграрного вопроса связывает с крестьянством: ему кажется, что именно от крестьян более всего зависит будущее их самих и всей России, что они первыми «засучат рукава и подадут сигнал к всенародной драке» (27). Конечно, это было известным преувеличением роли крестьян в освободительном движении, в революции, и шло оно от не до конца изжитых народнических воззрений. Такая переоценка революционных сил и организованности крестьян не отвечала реальному положению дел в России и, в сущности, противоречила тем мыслям, которые сам он выразил в предыдущих своих повестях «На тракту» и «Дни свободы», говоривших о решающей роли и значении рабочего класса как гегемона совершающейся в стране революции.

    Своеобразной коррекцией, уточнением взглядов на движущие силы первой революции должна была стать статья Тана-Богораза «О русской революции», которая осталась незавершенной (28). В революционных событиях 1905 года Тан-Богораз видит сплетение ряда глубинных движений, из которых самым главным, ведущим является политическая борьба трудящихся города и деревни, социальное движение народных масс, которое, как он выражается, «течет двумя широкими руслами — рабочим и крестьянским» (29). Писатель отмечает прежде всего заметный рост сил русского пролетариата, который не только «стремится к объединению», но и «делает громадные успехи» в этом направлении. Профессиональные союзы и создаваемые в ходе революции Советы рабочих пользуются влиянием и авторитетом, пишет Тан-Богораз, высказывая уверенность в том, что подобные влиятельные организации и объединения неспособна создать враждебная пролетариату буржуазия. Организованность рабочего класса явится гарантией его успехов в революционной борьбе. Тан-Богораз говорит в статье также о революционизировании сознания людей из непролетарских слоев народа, восхищается тем, что революция расшевелила, разбудила самые широкие народные массы, помогла выявлению таящихся в народе сил, ума, талантливости, энергии.

    В каком бы жанре ни выступал в 1905—1907 годы Тан-Богораз, всему его литературному творчеству этого периода в высшей степени был присущ социальный оптимизм, оно было живым откликом на революционную современность, одухотворено героическим пафосом первой в России революции. Общественная и эстетическая позиция, которую в ту эпоху занимал Тан-Богораз как писатель, публицист и политический деятель, в ряде моментов совпадала с художественно-творческой и практически-революционной позицией Горького, Серафимовича, пролетарских поэтов. Однако, при всей своей близости к зачинателям новой, социалистической литературы, Тан-Богораз и в годы первой революции, как и в предшествующий период своего творчества, развивался в русле критического реализма, находился на левом его крыле, был среди тех демократических писателей-реалистов, группировавшихся вокруг горьковского «Знания», которые восторженно встретили, приняли и воспели революцию.

********

    1. В. И. Ленин. Полн. собр. соч:, т. 20, стр. 22.

    2. Цит. по кн.: Короленко. Пг., 1922, стр. 38.

    3. В. Г. Тан. Собр. соч., т. 5. Спб., 1911, стр. 351. Далее в тексте указываются страницы этого тома.

    4. В. И. Ленин. Полн, собр. соч., т. 24, стр. 129.

    5. О событиях, связанных о «кровавым воскресением», Тан-Богораз рассказывает в неопубликованном очерке «Гапон» (ЛО Архива АН СССР, ф. 250, оп. 2, ед. хр. 162).

    6. См.: Д. Маковицкий. Яснополянские записки, вып. 2, 1904-1910 гг. М., 1923, стр. 76-78.

    7. «Русский вестник», 1905, № 6, стр. 778.

    8. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 12, стр. 97.

    9. Там же, стр. 334.

    10. М. Л. Мандельштам. 1905 год в политических процессах. М., 1931, стр. 272.

    11. «Русское слово», 1905, 27 ноября, № 313 и 1 декабря, № 317.

    12. «Двадцатый век», 1906, 9(22) апреля, № 14.

    13. «Двадцатый век», 1906, 13 (26) апреля, № 18.

    14. Тан. Дни свободы (Повесть из московских событий). Спб., 1906.

    15. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 40.

    16. Там же, стр. 39-40.

    17. Тан. Новое крестьянство. Очерки деревенских настроений. М., 1905. Книга состоит из следующих связанных между собою очерков: «Артель», «В усадьбе», «Крамаевка», «Совещание в Петровке», «В лесу», «Алексей Петров», «Ивановка Вторая».

    18. Л. Орловский <В. Воровский>. Литературные наброски. М., «Мысль», 1911, № 4, стр. 67.

    19. ЦГИАЛ, ф. 777, оп. 10, ед. хр. 139, л. 6-7.

    20. См.: «Государственная дума. Указатель к стенографическим отчетам, первый созыв, 1906 год». Спб., 1906, стр. 23, 26.

    21. Государственная дума. Стенографические отчеты 1906 г., сессия первая, т. 1. Спб., 1906, стр. 593.

    22. Там же, т. 2, стр. 1482. Любопытно, что против Аникина на том же заседании Думы выступил пресловутый граф Гейден — тот самый, которого Ленин высмеял в статье «Памяти графа Гейдена».

    23. Там же, т. 2. Спб., 1906, стр. 1483.

    24. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 16, стр. 380.

    25. Тан. Мужики в Государственной Думе. Очерки. М., В. М. Саблин, 1907, стр. 10.

    26. В параллель к очеркам напрашивается следующее выступление того же Аникина в одном из заседаний Думы: «Мы, крестьяне, требуем земли, требуем воли, требуем права, по не того права, что нам дают и здесь обещают... Мы хотим, чтобы распределителем ее был народ» («Государственная Дума. Стенографические отчеты, 1906 г.», т. 1. Спб., 1906, стр. 329).

    27. Тан. Мужики в Государственной думе, стр. 3.

    28. Статья может быть отнесена к 1907 году; рукопись ее хранится в ЛО Архива АН СССР, ф. 250, оп. 2, ед. хр. 99.

    29. ЛО Архива АН СССР, ф. 250, оп. 2, ед. хр. 99, л. 1.

                                      В ПРЕДОКТЯБРЬСКОЕ  ДЕСЯТИЛЕТИЕ

                                                                (1907 - 1917)

    Поражение первой революции повлекло за собой мрачную и оголтелую реакцию, Россия почти на четыре года погрузилась в кровавый мрак. Не только буржуазная интеллигенция, но и значительная часть демократической восприняла разгром революции как доказательство ее преждевременности для России. В среде интеллигенции возобладали настроения отступничества и прямого предательства. Появились пресловутые «Вехи» (1909), названные В. И. Лениным энциклопедией «либерального ренегатства» (1).

    Тан-Богораз мучительно переживал это время идейного разброда в общественно-политической жизни и литературе. «Тяжелое раздумье между двух революций досталось нам дорого, — признавался он. — Начальство расставило вешалки по всем городам. А снизу выдвигались анархисты, боевики, всевозможные эксы, дружины, боевые и разбойничьи. В то время было хорошо тем, кто был связан с партией, но мы, беспартийные, метались» (2). Несомненно, что Тан-Богораз имел в виду партию большевиков, партию Ленина. С нею он не был связан ни организационно, ни фактически; а от народно-социалистической партии, в которой Тан-Богораз совсем недавно играл видную роль, он отошел. Таким образом, он остался в стороне от непосредственно партийной работы, его политическая активность в годы столыпинщины ослабла. Он, правда, не переставал заниматься общественной, научной и литературной деятельностью, но во всем, что он тогда делал, чувствовалась неудовлетворенность окружающим и самим собой. Отсюда — то его постоянное «метание», о котором он говорит в цитированном выше признании.

    С начала лета 1908 года Тан-Богораз отправился в длительную поездку по десяткам городов и населенных пунктов России. Путь его пролегал от Петербурга через Тверь, Нижний-Новгород и Саратов в Астрахань, а оттуда — в Баку Тифлис, Сочи, Гагры и снова в Петербург, куда он вернулся осенью, в октябре. Это составило не одну тысячу верст.

    Уже в дороге, начиная с июля месяца, Тан-Богораз интенсивно работает над путевыми очерками об этой поездке и отсылает в редакцию «Русского богатства», где они печатались в течение сентября-декабря 1908 года. По возвращении домой он завершил работу над очерками (их получилось девятнадцать) и, разбив их па два цикла — «По Волге» и «Кавказ», составил книгу под названием «Передвинутые души». В предисловии Тан-Богораз говорит, что он задался целью показать, как воздействовала революция на психику и умонастроение людей разных сословий в России. «Великая смута» волной накатилась на русского человека, сорвала его с места, перевернула его душу, сдвинула и потрясла его сознание. И нет более поучительного зрелища, чем «наблюдать эти живые фибры человеческого духа, выброшенные внезапным потрясением из глубины на поверхность», но вместе с тем столь же мучительно видеть в людях с «передвинутой душою» ту растерянность, которая их охватила и которая является следствием изменившейся в России обстановки после подавления «великой смуты». Об этом и шла речь в книге дорожных очерков.

    Тан-Богораз довольно часто писал в это время о проблемах современной русской литературы. Состояние дел в литературе эпохи реакции глубоко беспокоило и не могло не интересовать его как писателя. Воспитанный на произведениях демократической и революционной литературы, сам воинствующий демократ и гуманист, опиравшийся в практике своего художественного творчества на принципы материалистической, реалистической эстетики, Тан-Богораз в ряде литературно-критических статей и рецензии, естественно, выступил со страстной апологией реализма и с резким осуждением буржуазного декаданса в литературе и искусстве. Значительный интерес в этом отношении представляет прежде всего его статья «Речи мертвые и живые» (3). Кошмарная жизнь, наступившая после подавления русской революции, пишет он в статье, порождает «кошмарную литературу». Характерным проявлением упадка в литературе Тан-Богораз считает роман Ф. Сологуба «Навьи чары», в котором отдельные факты современной общественной жизни подаются автором в причудливом сплетении с мистическими сценами и картинами. С явной враждебностью, грубо тенденциозно Сологуб показывает социал-демократов в образах Елисаветы Рамеевой и рабочего Алексея Щемилова; холодно и бесстрастно набросаны эпизоды разгона демонстрантов и расправы конных казаков над участниками народных массовок. Русскую жизнь Сологуб изображает «как сон, изрядно перепутанный и наполовину позабытый», и потому неприятно и жутко «бродить по навьим путям и слушать навьи слова о навьих делах». Роман Сологуба — запутанный и хаотичный, «странный, непонятный и ни с чем несообразный», столь же несообразный и еще более кошмарный, чем российская действительность дней реакции.

    Безоговорочно осуждая мистико-натуралистические «Навьи чары», Тан-Богораз высоко оценивает предыдущий роман Сологуба «Мелкий бес», в котором много жизненной правды, воплощенной в образе Передонова. «Мелкому бесу», по словам Тана-Богораза, суждена долгая жизнь: «Этот роман останется в русской литературе» (4).

    Декадентским «Навьим чарам» противопоставлен рассказ А. Куприна «Изумруд», достоинство которого Тан-Богораз видит в верности жизненной и, значит, художественной правде. С позиций защиты реализма он подошел к оценке рассказа Л. Андреева «Тьма», романов М. Арцыбашева «Санин» и А. Вербицкой «Ключи счастья». Творчеству этой популярной тогда писательницы Тан-Богораз посвятил две критические статьи, одна из которых носит выразительное название «Санин в юбке» (1909) По его глубокому убеждению, развлекательно-бульварные писания Вербицкой рассчитаны па потребу русского обывателя, который не хочет читать серьезных книг о жизни народа: обыватель жаждет «героя в плаще, внешней удачи благополучного конца», — пишет Тан-Богораз в статье «Ответ г-же Вербицкой» (5). Попутно он подвергает критике и рассказ Куприна «Морская болезнь». Защита реализма и бескомпромиссное отрицание эстетики и практики современного модернизма, натурализма и мистики в литературе — таков пафос критических статей и рецензий Тана-Богораза.

    Журнально-газетная публицистика Тана-Богораза в четырехлетие столыпинской реакции (1907-1910) характеризовалась верностью демократии, гуманизму и революционной борьбе против всех форм насилия и мракобесия. Правда, некоторые его статьи, публиковавшиеся в органах либеральной буржуазии (например, в газетах «Речь», «Свободные мысли», «Утро России»), не всегда отличались идейной четкостью авторской позиции. Тем не менее он сохранял в это время в неприкосновенности свои революционно-демократические взгляды и убеждения, резко и недвусмысленно осуждал идеологию той интеллигенции, лицо которой вырисовывалось в ренегатских «Вехах».

    Немало делал Тан-Богораз в области художественного перевода, выступал как научный и литературный редактор. Одно из важных его начинаний тех лет — редактирование им, вместе с К. И. Чуковским, десятитомного собрания сочинений Г. Уэллса, открывавшегося двумя вводными статьями Тана-Богораза: «Герберт Джордж Уэллс» (краткая биография) и «Г. Д. Уэллс и современная утопия». Для этого издания он перевел также некоторые рассказы и повести английского писателя: «Колдун из братства Порро», «Остров Эпиорниса», «В печь!», «Грядущие дни» и др.

    Вся деятельность Тана-Богораза в годы столыпинской реакции была под зорким наблюдением властей. По его собственному признанию, с 1905 по 1917 год он около двадцати раз «привлекался к суду по делам политическим и литературным». Так, летом 1910 года он отбывал двухмесячную «отсидку» за то, что в 1907 году выпустил книгу «Красное и черное», посвященную первой революции, а в ноябре того же года был заключен в Петербургскую тюрьму за свои «крамольные» статьи, являвшиеся, как он сам выразился, попыткой «додраться с начальством». О своем тогдашнем душевном состоянии, о своих мыслях Тан-Богораз рассказал потом в очерках «Тюремные мысли» (1911). Тан-Богораз был освобожден 14 марта 1911 года.

    Несмотря на сложные условия, в которые он был поставлен обстоятельствами политической жизни в России, Тан-Богораз не оставлял литературного творчества.

    Помимо путевых очерков «Передвинутые души», он пишет серию нравоописательных очерков: «В вагоне» (1908), «За Невской заставой», «Школьная дача», «В парке», «Хлеба и зрелищ», «Где вырастает холера», «Фабрика ангелов» (1909), «Этнографический бал-маскарад» (1910), явившихся итогом наблюдений над бытом петербургских окраин и жизнью простого люда столицы. Из них составилась очередная очерковая книга писателя «Кругом Петербурга». Разнообразие в творчестве Тана-Богораза периода реакции внесли его «очерки полярной охоты» и «охотничьи рассказы», написанные в 1908-1909 годы: «Гуси», «Лебеди», «В огне», «На лося», «Царь-медведь».

    На стыке жанров очерка и рассказа находится обширное повествование «Амнистия» (1908). Оно явно автобиографично: многое из того, что пережито и изведано самим писателем в тюрьмах, в ссылке и после освобождения, переадресовано герою «Амнистии» Александру Ястребову. Это — революционер рубежа 70 - 80-х годов, народоволец, разделивший героико-трагическую судьбу своего поколения.

    В «Амнистии» ставится проблема «отцов и детей» в революции. И ее решение дано здесь в основном в пользу молодого поколения революционеров. Но в авторском повествовании о драматичной судьбе бывшего народовольца, с трудом разбирающегося в резко изменившейся обстановке, в его раздумьях, колебаниях и тревогах заметен налет грусти, меланхоличности. Это — в какой-то мере отголоски невеселых настроений самого писателя в послереволюционные дни общей усталости, подавленности духа, разочарований. Настроения эти были у него кратковременными и, конечно, не определяли общего мироощущения писателя.

    Не ограничиваясь жанром очерка и рассказа, Тан-Богораз работал в эти годы и над прозой больших форм. Самыми значительными его эпическими произведениями тех лет были два романа: «Завоевание вселенной» и «Жертвы дракона».

    Первый из них остался незавершенным, и о нем можно судить лишь по отрывку, опубликованному в 1909 году в сборнике «Италии». Это единственный в писательской практике Тана-Богораза фантастический роман. В той его части, которая увидела свет (она называется «Перед взрывом»), повествуется о подготовке к полету на другие планеты. Можно полагать, что, разрабатывая сюжет фантастического романа о полете человека в космос с помощью ракеты, Тан-Богораз основывался на великом научном открытии К. Э. Циолковского, который к тому времени опубликовал ряд статей, содержащих обоснование возможности межпланетных сообщений посредством реактивных аппаратов (6). Автор «Завоевания вселенной», несомненно, отталкивался также и от литературных традиций в жанре фантастического романа Жюля Верна и Герберта Уэллса. Во время работы над своим романом Тан-Богораз переводил с английского на русский некоторые произведения Уэллса, занимался детальным изучением его биографии и творчества. В вводной статье к собранию сочинений Уэллса («Г. Д, Уэллс и современная утопия») Тан-Богораз особо выделяет роман «Борьба миров», считая, что тема этого романа — намерение марсиан завоевать ближайшие планеты и столкновение различных миров — нашла дальнейшее развитие в романе А. Богданова «Красная звезда» (1907) и что она может быть художественно переосмыслена в ряде последующих фантастических романов: «Мне представляется, — пишет Тан-Богораз, — что та же самая идея о борьбе миров может быть развита для дальнейшего утопического романа в обратном виде, не сверху вниз с Марса на Землю, а снизу вверх, с человеческой точки зрения, с Земли на другие планеты. Вместо борьбы миров может быть представлено завоевание вселенной из нашего земного центра, ибо для нас, людей, Земля — это первая планета мира, нам, не другим предстоит завоевать вселенную» (7). Роман Тана-Богораза «Завоевание вселенной» и явился попыткой показать подготовку «землян» к прыжку «снизу вверх», к полету на другие планеты. Роман этот, своим основным пафосом, несомненно, созвучный духу нашей эпохи, в известной мере предвосхищает современную «космическую» научно-фантастическую прозу. И приходится сожалеть, что произведение не было доведено до сюжетной завершенности.

    Роман «Жертвы дракона», создававшийся одновременно с предыдущим, был окончен в 1909 году (8). В нем Тан-Богораз возвратился к своим излюбленным образам и мотивам, к хорошо знакомой ему теме. Существует несомненная внутренняя связь этого эпического произведения с «северными» рассказами и очерками Тана-Богораза и романом «Восемь племен». Но если рассказы и очерковые вещи были всецело обращены почти исключительно к современности, то есть к действительности конца прошлого столетия, а в романе «Восемь племен» даны картины племенной жизни в далеком историческом прошлом, то новый роман Тана-Богораза переносит читателя в древнейшую доисторическую эпоху — эпоху палеолита. Предметом повествования тут являются первобытные люди, представители вымышленного древнего племени Анаков, живущего где-то на северо-востоке Сибири. И если предыдущий роман о «восьми племенах» был образцом этнографического романа в русской литературе, то «Жертвы дракона» будет точнее назвать «палеолитическим» романом. Во всяком случае, именно к такому жанровому определению, очень редкому в литературоведении, склонялся сам Тан-Богораз (9).

    Роман содержал рассказ о том, что предположительно происходило за многие тысячелетия до наших дней и что, следовательно, не поддавалось сопоставлению с реальной действительностью и проверке опытом жизни. Доисторическое прошлое надо было мысленно конструировать из мельчайших обломков легендарной старины, сохранившихся как остаточные явления в современной материально-бытовой и духовной жизни северных племен. Отсюда искусное сочетание в «Жертвах дракона» двух начал — легендарного и житейски-бытового, с преобладанием первого над вторым. Писателю по необходимости пришлось прибегать здесь, как это он делал и в романе «Восемь племен», к широкому использованию условных художественных приемов.

    Условным является сюжет романа: он покоится на древней легенде о девушке, отданной в жертву дракону ради спасения племени от неминуемой гибели. И в то же время сквозь этот легендарный сюжет проступают художественно правдивые черты жизни первобытных людей на земле, черты доисторической эпохи и ее следы в быту современного человека. В изображении обычаев, верований, обрядов древних Анаков писатель сплетает воедино добытый им этнографический материал и фантастические ситуации и детали, заимствованные из древних языческих сказаний и легенд. В облике героев романа «Жертвы дракона» есть, с одной стороны, немало от современных автору жителей Севера, от авторских наблюдений над свойствами их национального характера, над всем укладом их реального существования, и с другой — черты сказочных героев, какими они, эти герои, представали в старинных преданиях и легендах, бытовавших на севере России.

    Работая над романом, Тан-Богораз опирался на труды историков и этнографов. Например, изображение уравнительного распределения продуктов между членами племени Анаков, разделения труда и обязанностей между мужчинами и женщинами (охота и собирательство), рассказ об использовании орудий охоты и труда из дерева и кости — все эти описания совпадают с данными исторической науки о первобытнообщинном строе в эпоху палеолита. В «Жертвах дракона» Тан-Богораз показал свойственное уже первобытному человеку стремление к удовлетворению эстетических потребностей, которые в то же время были тесно связаны с языческой религией: герои романа носят украшения из раковин, камней, перьев, цветов, делают раскраску и татуировку кожи. Тан-Богораз нигде как будто не нарушает фактической, научно-этнографической основы романа, но она и ничуть не стесняет его творческого воображения: в «Жертвах дракона» переплетены древняя, легендарная быль и фантастика, материал из истории первобытного общества и поэтический вымысел. В романе проявляется присущее Тану-Богоразу мастерство бытописания, основанное на большом личном опыте и зорких наблюдениях писателя над жизненным укладом северных народностей.

    Изображая материальную культуру первобытного человека, его быт, занятия, трудовую деятельность, Тан-Богораз привлекает устно-поэтическое творчество народов мира. «Я ничего не сочинял, я только комбинировал», — сказал писатель в предисловии к роману (10). Так, в сюжете «Жертвы дракона» использован известный миф об умирающем и воскресающем звере, широко распространенный на северо-востоке Европы и Азии и в Северной Америке. Воспроизводится также красивая, поэтическая сказка о Лунном Драконе и другие изустные фольклорные произведения, в которых закреплены представления первобытных людей о мире, сотворении земли, главном божестве вселенной; последняя песнь Ронты, по указанию Тана-Богораза, это «лишь вольный перевод полинезийского предания о затмении солнца» (10). Несомненно, что в подобных мифах и легендах, бережно хранимых народной памятью, обнаруживаются следы языческого мировоззрения древнего человека, в них своеобразно преломилось понимание древними людьми окружающей их действительности. С помощью художественно воскрешаемого мифа писатель стремился раскрыть те процессы, которые, очевидно, были свойственны сознанию первобытных людей, и, таким образом, глубже и полнее выявить внутренний мир героев романа. В итоге, как позднее писал о «Жертвах дракона» академик С. Обручев, «получилась чрезвычайно интересная реконструкция возможного (или воображаемого?) быта, обычаев, легенд первобытного человека» (11).

    В «Жертвах дракона» есть то, чего не было в прежней прозе Тана-Богораза. Это новое — в изображении бунта человека против богов и против слепого следования языческим обрядам и обычаям. По признанию писателя, роман первоначально имел название «Первый безбожник», но оно было недостаточно цензурно и потому отвергнуто как в издательстве, так и самим автором. Действительно, главный герой романа был задуман богоборцем, первым безбожником, ведущим войну «одновременно с жесткостью жрецов и с кровавой рутиной обычаев и с самими богами» (12). Таков анакский юноша Яррий.

    «Богоборцем-мятежником, первым революционером древнейшего палеолита я сделал своего Яррия, — писал Тан-Богораз. — И пусть не говорят, что это надуманный образ, ибо от самой седой древности в человеческом сердце, рядом со слепою покорностью самосозданным чудовищам живут и неверие, и смелый порыв к отчаянному противоборству» (9).

    Тан-Богораз, мысленно перенесясь в бесконечно далекие века, стремится всюду держаться в границах исторического и художественного правдоподобия, насколько оно возможно и доступно писателю, разрабатывающему подобную тему. Но, с другой стороны, в его трактовке человеческих характеров, в частности, образа Яррия, как и в пафосе романа в целом, нельзя не видеть воздействия бунтарских, протестующих чувств и «победных настроений», которыми характеризовалась русская действительность накануне и в дни первой революции и которым сам писатель остался верен в период реакции.

    Любопытно, что двумя годами позднее «Жертв дракона» в Париже появился аналогичный по теме роман «Борьба за огонь» (1911) Рони Старшего (13). Произведение это тоже выдержано, говоря условно, в жанре палеолитического, доисторического романа. Но в центре повествования Рони оказались лишь перипетии, связанные с добыванием огня племенем уламров, в то время как роман Тана-Богораза давал несравненно более широкую панораму жизни первобытного человека — его повседневные занятия, обычаи, брачные взаимоотношения внутри племени, религиозные верования и многое другое, о чем шла речь выше, да и сюжет этого романа более четкий, сложный и динамичный, а выраженная в нем художественная идея через «горы веков» перекликается с идеями и настроениями демократической части современного писателю русского общества.

    Тан-Богораз чутко улавливает те перемены, которые обозначались в общественной жизни и настроениях народных масс России в начале десятых годов, когда реакция отступала под напором нового подъема освободительного движения в стране.

    Среди множества статей и публицистических очерков Тана-Богораза, опубликованных в период нарастания революционной борьбы в России, следует выделить его «Пестрые встречи» (1913), являющиеся дорожными зарисовками народных настроений, которые он наблюдал повсеместно. «Пестрые встречи» Тана-Богораза сразу же отметил и положительно оценил В. И. Ленин в своей статье «Новая демократия». 19 января 1913 года В. И. Ленин писал: «В «Пестрых встречах» новогоднего номера «Речи» г. Тан затронул важный вопрос, на который рабочим следует обратить серьезное внимание. Это — вопрос о росте новой демократии» (14).

    Атмосфера общественного подъема в канун первой мировой войны сказалась на идейном пафосе последнего крупного произведения Тана-Богораза предоктябрьского периода — повести «Крылоносный Икар» (1914). Повесть создавалась в пору, когда Россия, как и в канун первой революции, снова ощутила, говоря словами Горького, «нужду в героическом». Этим нуждам и потребностям времени отвечали и революционно-романтические «Сказки об Италии» Горького, и творчество Серафимовича тех лет, и беспокойная лирика Блока, и политические стихи поэтов «Звезды» и «Правды», и новые произведения Куприна, Сергеева-Ценского. «Крылоносный Икар» Тана-Богораза вливался в общий поток литературы, поэтизирующей борьбу и подвиг.

    Повестью о подвиге «крылоносного Икара» Тан-Богораз восславил героическое начало в человеке, пропел своеобразный гимн «безумству храбрых» как проявлению «высшей мудрости жизни».

    Когда началась первая мировая война, Тан-Богораз в качестве начальника санитарного отряда Союза городов выехал на фронт. Он был на Карпатах, в Венгрии, Польше. Оттуда он посылал в «Биржевые ведомости» свои корреспонденции, в которых рассказывал о войне. Общий тон этих газетных статей был «ура-патриотическим». О своем тогдашнем «патриотическом» порыве, о характере своих фронтовых писаний Тан-Богораз впоследствии говорил с чувством горечи и искреннего раскаяния: «Вместе с другими я тоже декламировал о верности союзу «с державами», злопыхательствовал на тему: «добейте проклятого немца» (15). Аналогичное бичующее самопризнание находим и в печатной автобиографии писателя: «Был революционер, потом беллетрист, ненасытный художник, всемирный гражданин и стал патриот, малодушный обыватель» (16).

    Надо, однако, сказать, что далеко не все статьи в фронтовые корреспонденции Тана-Богораза 1914-1916 годов были пропитаны «оборонческими» настроениями. Некоторые из них содержали явно критическое восприятие писателем окопных будней, по своему духу были близки к антивоенным очеркам и рассказам Серафимовича. Но подобный тон статей военная цензура считала недопустимым. В своих письмах к редактору «Биржевых ведомостей» М. М. Гаккебушу Тан-Богораз жаловался на то, что цензоры сразу же вычеркивают из его корреспонденций каждое мрачное слово. В письме от 20 февраля 1915 года он с горечью восклицает: «О, если бы я мог описать тот ужас который я видел... Но ведь это сейчас не пройдет...» (17).

    Хотя Тан-Богораз в предоктябрьскую пору, в дни мировой войны и не сумел избежать ошибок и заблуждений, которыми грешили тогда многие русские писатели — Андреев, Куприн, Брюсов, Городецкий и другие, — но эти заблуждения были временными и неорганичными.

    Именно поэтому Тан-Богораз с радостью встретил и принял Октябрьскую социалистическую революцию. Оглядываясь на свою предреволюционную жизнь, он позднее скажет о себе: «Сколько налипло на душе всяческой дряни за полвека, как раковин на днище корабля... Революция очистила все, соскребла до кровавого мяса, и старое судно снова поднялось и надуло паруса» (18).

********

    1. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 168.

    2. Тан. Автобиография, стлб. 448.

    3. «Свободные мысли», 1907, 17 декабря, № 31.

    4. «Свободные мысли», 1907, 17 декабря, № 31, с: 2.

    5. «Утро России», 1910,13 февраля, № 105 (72).

    6. В 1903 г. К. Циолковский писал: «Я разработал некоторые стороны вопроса о поднятая в пространство с помощью реактивного прибора, подобного ракете. Математические выводы, основанные на научных данных, много раз проверенных, указывают на возможность с помощью таких приборов подниматься в небесное пространство». (См.: М. С. Арлазоров. Константин Эдуардович Циолковский, его жизнь и деятельность. М., 1952, стр. 75). Знаменитый труд Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами» впервые был напечатан в журнале «Научное обозрение» (1903, май, № 5), где сотрудничал и Тан-Богораз.

    7. В. Г. Тан. Г. Д. Уэллс и современная утопия. — В кн.: Герберт Джордж Уэллс. Собрание сочинений, т. 1. Спб., 1909, стр. 60.

    8. Роман впервые напечатан в журнале «Современный мир». 1909, № 9-12.

    9. См.: В. Г. Тан-Богораз. Этнографическая беллетристика, стр. 143.

    10. В. Г. Тан. Собр. соч., т. 4. М. - Л., 1928, стр. 10. Последующие ссылки даются в тексте работы.

    11. «Печать и революция», 1929, № 1, стр. 142.

    12. В. Г. Тан-Богораз, стр. 143.

    13. Рони Старший — псевдоним французского писателя Жозефа Бёкса (1856-1940), автора повестей и романов «Вамирех». «На улице», «Шквалы» и др.

    14. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 22, стр. 302.

    15. ЛО Архива АН СССР, ф. 250, оп. 3, ед. хр. 1, л. 114.

    16. См.: Энциклопедический словарь Гранат, 7 изд, т. 40. вып. 7-8, стлб. 449.

    17. ИРЛИ. Архив Гаккебуша, ф. 549, ед. хр. 13.

    18. Энциклопедический словарь Гранат, стлб. 449.

                                                      ВМЕСТО  ЗАКЛЮЧЕНИЯ

    После победы Октябрьской социалистической революции Тан-Богораз отдает все свои силы культурной и научной работе на благо молодой Советской республики. В 1918 году он возобновил свою деятельность в Музее антропологии и этнографии Академии наук, с 1921 года начал преподавать этнографию, фольклор и языки народов Севера в Географическом институте, а затем в Институте народов Севера, где учились молодые преподаватели северных племен Советской России — чукчи, ламуты, юкагиры, ненцы. Преподавал он также в Ленинградском государственном университете, на Северном отделении Педагогического института им. Герцена в должности и звании профессора. Одно время Тан-Богораз был председателем Ленинградского филиала Комитета Севера, образованного при президиуме ВЦИК в 1924 году. Начиная с середины 20-х годов Тан-Богораз отдавал много сил и энергии изучению литературы, быта и языков малых народностей Крайнего Севера, и прежде всего развитию чукотской письменности: он создал алфавит, учебные книги и грамматику чукотского языка, перевел на этот язык ряд политических брошюр. Тан-Богораз возглавлял комиссию по студенческим этнографическим экскурсиям, редактировал собранный студентами во время их поездок материал. Вместе со своими учениками он явился пионером в изучении русской деревни, в стадии ее перехода от старого к новому быту. В 1924-1926 годах по этой проблеме было выпущено восемь сборников печатных работ, в частности, книги «Старый и новый быт деревни» (1924), «Революция в деревне» (1924), «Комсомол в деревне» (1926) и т. д. Тану-Богоразу принадлежит также инициатива в создании Музея истории религии при Академии наук, которым он руководил с 1932 года. Будучи членом редколлегии журналов «Советская этнография» и «Советский фольклор», Тан-Богораз занимался переводами для этих изданий и редактированием рукописей; поместил там целый ряд своих статей по этнографии, фольклору и лингвистике. Он принимал деятельное участие в работе международных конгрессов по вопросам этнографии.

    С не меньшей, чем это было до Октября, энергией отдается Тан-Богораз публицистической и литературной деятельности. Особенно активизируется он как писатель с 1922 года. Был опубликован ряд статей и очерков в журнале «Россия» — органе старой интеллигенции, ставшей на путь активного сотрудничества с Советской властью. К нему как к старому и опытному писателю обращались за помощью и советом многие молодые литераторы. Тан-Богораз внимательно следил за художественными произведениями советских авторов, писавших о «земле его юности» — Севере, откликался на них в печати и частных отзывах и письмах. Советской художественно-этнографической литературе 20 - 30-х годов он посвятил специальную статью, в которой подверг критическому разбору «северные» романы М. Езерского «Самоядь» (1929), «Чудь белоглазая» (1929) и «Душа Ямала» (1930), очерки и рассказы Е. Георгиевской-Дружининой «Ить Аяк» (1929), А. Кожевникова «Человек-Песня» (1930), Н. Северина «Сын Олонга», Н. Вагнера «Человек бежит по снегу», Вл. Ошанина «Стойбище Оймеконск» (1930) и некоторые другие книги беллетристов-этнографов (1). Можно также назвать рецензии Тана-Богораэа на книги «Чукчи» Н. Спиридонова, «Чудесный чум» М. Рохмана, «У истоков художественной литературы» Н. Гуля и т. д.

    С середины 20-х годов Тан-Богораз снова вплотную занялся художественным творчеством и уже в 1928 году опубликовал роман «Союз молодых». В этом произведении писатель остался верен «своей» теме — теме Севера, но исторические рамки романа раздвинуты широко; повествоание охватывает время первой русской революции, Октября и гражданской воины в Колымском крае. Сюжет строится на острейшем социальном конфликте, характерном для изображаемой эпохи, — на столкновении двух непримиримо враждебных миров, двух классовых идеологий. В романе убедительно показано воздействие революции на ум и чувства людей, живущих в глухих уголках Советской республики.

    Незадолго до своей смерти Тан-Богораз завершил работу над романом «Воскресшее племя» (1935). Этот роман, внутренне связанный с «Союзом молодых», воспринимается как дальнейшее развитие и своеобразное продолжение того, что недосказано в первом. Художественная мысль «Воскресшего племени» достаточно ясно выражена в самом названии романа. До признанию писателя, ему хотелось показать, как шло «возрождение после революции самого несчастного из северных племен, забитого, разоренного, полуистребленного народа, юкагиров» (2). Соответственно этому авторскому замыслу строится композиция романа, его сюжет, развертывается цепь событии, в которые вовлечены герои. Судьба юкагиров в изменившихся социальных условиях — в советскую эпоху — воплощена в биографии подростка Кендыка, типичной для выходцев из прежде отсталых и угнетенных племен и народностей. Заключительные главы романа знакомят с чертами нового в быту и жизни, в мышлении и нравственном облике «воскресшего племени» юкагиров.

    Романы Тана-Богораза «Союз молодых» и «Воскресшее племя», не свободные от художественных недостатков, значительны и ценны новизной проблематики и образов, образным воссозданием и утверждением той действительности, которая была неведома дореволюционной прозе этого писателя и которая рождена великим Октябрем. Оба романа явились свидетельством перестройки художественного сознания Тана-Богораза.

    Этот процесс остался незавершенным. Смерть оборвала кипучую жизнь деятельного писателя, ученого, человека. Тан-Богораз скоропостижно скончался 10 мая 1936 года, в поезде, следовавшем из Ленинграда в Ростов-на-Дону.

********

    1. «Советская этнография», 1931, № 3-4, стр. 135-155.

    2. Г. Тан-Богораа. Воскресшее племя. М., 1935, стр. 3.

    Натан Менделевич Богораз (Владимир Германович Богораз; Н. А. Тан, В. Г. Тан; Тан-Богораз; Богораз-Тан; Waldemar Bogoras) – род. 15 (27) апреля 1865 (1962) г. в уездном городе Овруч (Мариуполь) Волынской губернии Российской империи в еврейской семье.

    В 1889 г., за принадлежность к партии «Народная Воля» был сослан на 10 лет в Восточную Сибирь. По предложению иркутского генерал-губернатора его выслали в г. Средне-Колымск Колымского округа Якутской области, где он пробыл до 1898 г. В 1900 г. отправился в американско-российскую Северо-Тихоокеанскую экспедицию, где руководил Анадырьским отрядом. По приезде в Петербург был выслан оттуда и в февр. 1902 г. уехал в Нью-Йорк. До 1904 г. работал куратором этнографической коллекции Американского музея естественной истории. После разрешения повсеместного жительство в Российской империи вернулся в Санкт-Петербург.

    Октябрьский переворот 1917 г. Богораз воспринял без энтузиазма. В 1918 г. стал сотрудником Музея антропологии и этнографии Академии наук, с 1921 года работал профессором ряда ленинградских вузов (в частности, преподавал на отделении этнографии Ленинградского института истории, философии и лингвистики).

    В декабре 1929 года по инициативе Богораза был основан Институт народов Севера, где он также работал профессором и читал студентам лекции по общему народоведению. Был инициатором создания «Комитета содействия народам северных окраин» (Комитет Севера) при Президиуме ВЦИК и был деятельным членом этого комитета, задачей которого было «содействие планомерному устроению народностей Севера в хозяйственно-экономическом, административно-судебном и культурно-санитарном отношении». Историко-антропологический научный метод и народнические общественно-политические взгляды Богораза подвергались резкой критике со стороны официальных советских кругов.

    В последние годы жизни был директором основанного им в 1932 году Музея истории религии, до 2000 г. располагавшегося в здании переданного под нужды музея Казанского собора.

    Умер 10 мая 1936 года по дороге в Ростов-на-Дону от закупорки вен. Похоронен на Литераторских мостках на Волковском кладбище в Ленинграде (Санкт-Петербург, РФ).

    Вальфина Жирыновская,

    Койданава