В С.-ПЕТЕРБУРГСКОМ СИБИРСКОМ
СОБРАНИИ
После небольшого перерыва (совпавшего с
юбилейными торжествами 19 февраля) возобновились «очередные вторники Сибирского
клуба».
Во вторник, 1 марта, был прочитан доклад Э.
К. Пекарского: «Из жизни приаянских тунгусов». Материал для доклада дало г.
Пекарскому его участие в Нелькано-Аянской экспедиции в 1903 году. Задачей экспедиции
было найти кратчайший путь между с. Нелькан и Аяном. С этой целью еще в
девятидесятых годах сюда были снаряжены экспедиции Сикорского, а позднее Попова.
Г. Пекарскому пришлось исследовать специально экономический быт туземцев:
обработка же материалов экспедиции была выполнена В. П. Цветковым.
Хотя с именем тунгусов обыкновенно
связывают занятие оленеводством, но главным промыслом приаянских тунгусов
является перевозка чая от с. Аян до Нелькана.
Перевозка эта, как промысел, началась с
1880 года. В этом году якутский купец Ив. Ив. Силин, подыскивая новый, более
дешевый путь для получения русских и иностранных товаров, выписал из Одессы
3.000 пуд. разного товара и из Владивостока 500 пуд. кирпичного чаю, с
доставкой не через Иркутск, как раньше, а водным путем — через Аян. Результат
оказался вполне благоприятным: стоимость провоза с пуда через Иркутск равнялась
7-8 рублям, провоз же через Аян обошелся в 4 р. 85 к, с пуда; получилась экономия
от 2 р. 15 к. до 3 руб. 15 коп. на пуд. В 1881 году Силин повторил свой опыт, а
в 1882 году к нему уже присоединились якутские купцы Эверстов и Громов. В 1885
году в Аян было выписано 10 тысяч пудов товару, но, за неимением перевозочных
средств между Аяном и Нельканом, в 1885-1886 году было отправлено в Нелькан
лишь 7½ тысяч, а остальные 2½ тыс. пудов должны были ожидать 1887 года.
Доставка чая этим путем стоила в то время 1 руб. 40 коп. с пуда.
Ограниченность перевозочных средств между
Нелькином и Аяном не позволила широко приспособить Аян для доставления товаров
в Якутск. Ясно было, что по этому пути, при безлюдности края и бедности
жителей, можно было перевозить лишь ограниченное количество груза. Кроме того,
этот путь имел и свой довольно значительный недостаток: товар доставлялся в
Аян пароходом осенью и до зимы должен был оставаться в Аяне, так как только зимний
путь на оленях можно было приспособить для перевозки товара в Нелькан: весной
товар отправлялся отсюда на паузках по рр. Мае, Алдану и Лене в Якутск, куда приходил
лишь летом. Таким образом, на перевозку товара только из Аяна до Якутска
уходило около 9 месяцев. Однако, выгода доставки была слишком ощутительна, и в
результате получился средний выход: через Аян стали перевозить лишь товары восточного
происхождения — кирпичный и байховый китайский чай, а выписка остальных товаров
производилась по-прежнему через Иркутск. Байховый чай перевозился в очень ограниченном
количестве, так что в общем подсчете совершенно стушевывался перед кирпичным
чаем, перевозившимся десятками тысяч пудов.
Несомненно, представителям чайных фирм пришлось
потратить немало энергии, чтобы приспособить местное, разбросанное, бродячее, с
малым количеством оленей, население к регулярной доставке чая в сколько-нибудь
значительных размерах.
Сначала тунгусы часто отказывались от
перевозки по той причине, что возить товары на оленях — грех, за который духи накажут
падежом оленей.
Приемы, какими приучали тунгусов к
перевозке чая, были довольно просты. Сначала представители фирм привлекли к
перевозке несколько тунгусских семейств, которые своими силами и выполняли
главную часть работы. Для того, чтобы обеспечить точное выполнение ими принятых
на себя обязанностей, заключались контракты с указанием количества мест
(ящиков) чая, принятых к перевозке; в случае неисполнения контракта, порядившийся
должен был уплатить штраф. Для того, чтобы сильнее заинтересовать тунгусов
возкой чая, представители фирм старались расплачиваться с порядившимися не
деньгами, а товарами и припасами. Кроме большого удобства для тунгусов, этот
прием давал и представителям фирм не малый торговый процент. Торговцы охотно
давали тунгусам соответственное количество товаров и припасов в долг, под возку
чая, при чем цены назначались, конечно, «по-домашнему». Должников ждать не
приходилось: слишком соблазнительна была возможность получить без наличных
денег необходимое количество товаров и припасов; особенно же соблазнительна
была эта возможность при падающих промыслах, когда тунгус не знал, промыслить
ли он что-либо зимой. Раз должник попадал в руки торговца, он из них выбраться
почти уже не мог. Дело в том, что товары получались всегда перед возкой чая.
Кончив перевозку в конце зимы, тунгус сосчитывался с торговцем, причем часто
оказывалось, что долг покрыт не весь: оставалось давать согласие на перевозку
следующей зимой. Если долг и был покрыт, открывалась новая возможность сделать
вторичный долг, забрав у торговца припасов на время промыслов.
По мере того, как перевозка чая все более
здесь прививалась, из торговцев и богатых тунгусов составилась компания,
которая крепко держала и сейчас держит средних и несостоятельных тунгусов в своих
руках. Выгоды этой компании кратко могут быть выражены в следующих цифрах: как
подрядчики на возку чая, они получают 1/3 провозной платы, а как торговцы,
берущие двойные цены за товары и припасы — еще 1/3 провозной платы; остальная
треть может быть отнесена к действительной заработной плате мелких перевозчиков.
Безоленным, но хозяйственным тунгусам,
торговцы давали в долг и оленей, конечно, с обязательством уплатить долг возкой
чая: «желая обзавестись оленями, я брал их в долг у Харитонова (подрядчик),
задолжал и с тех пор вожу для него чай», — говорил тунгус Егор Семенов. Иногда
необходимость заняться чайной перевозкой являлась неожиданностью для должника:
«когда подсчитали с торговцем долг, то оказалось, что я ему должен свезти чаю,
чтобы рассчитаться: свой человек, как-нибудь рассчитаемся... Если взять места,
с прибавкой дает товарами и припасами» (тунгус Иннок. Прокопьев).
Пользуясь
безвыходным положением перевозчиков, фирмы начали постепенно повышать вес мест,
увеличивая количество и вес кирпичей. И только в очень плохие годы при глубоком
снеге, частых наледях и проч., иногда давали по 8 руб. Увеличивали и плату за провоз.
Увеличение платы не шло выше 59%, а грузы повышались в весе на 62½%; кроме
того, плата поднималась не параллельно с увеличением груза, а под влиянием конкуренции
между торговцами и иногда — настойчивости самих перевозчиков.
Нечего и говорить, что положение возчиков
по контракту — самое безвыходное: «если не вывезти мест, кои обязан по контракту,
то торговцы сильно бранят», говорил тунгус Трофим Карамзин. Немногим лучше и положение
большинства остальных возчиков. Зачем писаный контракт, когда существует контракт
нужды? «Все равно бьешься, сколько можешь, и без контракта» (Трофим Карамзин).
Безвыходность положения возчиков, а не протест их из-за увеличения веса ящиков,
собственно говоря, следовало бы считать причиной, по которой за последнее время
контракты все более исчезают при договоре перевозки.
Такими то путями фирмы, их доверенные на
местах и богатые тунгусы укрепляли и развивали перевозочное дело, когда
почувствовалась нужда в перевозочных средствах.
Изменилось и внешнее положение рядовых тунгусов
в перевозке чая: раньше несостоятельные тунгусы должны были наниматься, как
проводники нарт (сирджиты), или же сдавать своих оленей «в тело». Теперь многие
начали выступать, как самостоятельные возчики, со своими оленями. К такому положению
привела система отдачи в долг товаров и припасов под возку чая: давая возможность
тунгусу обзавестись своим хозяйством и оленями при помощи кредита, подрядчик
торговец обеспечивал себе «самостоятельного батрака» и покупателя.
В 1902 году из 66 описанных семейств
самостоятельными возчиками было 40 семейств; количество перевезенного ими чаю
равнялось 2214 местам, или 13284 пудам, считая чистого чаю по 6 пудов в месте.
Эти 40 семейств далеко не исчерпывают всех занятых возкой чая тунгусов. По
сообщению покойного свящ. Вас. Мальцева, с р. Учура приходит около половины тунгусов
Бытальского рода на время чайной возки, часть груза перевозится на оленях, принадлежащих
самим подрядчикам, причем несостоятельные тунгусы нанимаются, как проводники
нарт (санок). Многие из тунгусов, не вошедшие в опись, живущие в аянском районе,
тоже, главным образом, живут чайной возкой. Вообще, 40 описанных семейств составляют
сравнительно небольшую часть всех возчиков. Прибавить следует, что взаимная
поддержка среди населения отсутствует, и бедняков среди приаянских тунгусов
насчитывается до 30%
Значение чайного заработка в общем бюджете
40 семейств точно учесть невозможно. Но если взять продукты всех остальных
промыслов, то, основываясь на показаниях самих тунгусов и по общему знакомству
с промыслами, можно сказать, что чайная возка дает более, чем все взятые вместе
другие промыслы. Влияние ее можно в общем охарактеризовать так: часть промыслов
(оленеводство, домашнюю работу, наемный труд) она развивает, как необходимый придаток
к главному промыслу; другую часть (охоту и звероловство, рыболовство, морской
промысел и собаководство) она низводит на положение подсобных и расшатывает тем
больше, чем сильнее эти промыслы сталкиваются с нею во времени. Страдающими,
при этом, оказались все старинные промыслы тунгусов, за исключением
оленеводства. Однако, было бы большой ошибкой думать, что возкой чая
экономическая жизнь тунгусов сведена, хотя бы приблизительно, к одному шаблону.
Старинные промыслы живучи и существуют постольку, поскольку это позволяет
главный промысел.
Начинается перевозка чая с конца ноября или
начала декабря.
Чайные обозы достигают 40-50 нарт; больший
обоз неудобен: на перевалах и на наледях бывает тесно. Иногда из Аяна до
урочища «Бачын» (35-40 верст от Аяна) чай перевозится на собаках, так как
вблизи Аяна нет оленьих кормовищ и имеются большие наледи. Пара оленей заменяется
13 собаками. Большинство возчиков доставляет груз до самого Нелькана, некоторые
же из них лишь до урочища Сынгынах (в 90 вер. от Нелькана). Отсюда чай
перевозится уже принельканскими тунгусами на лошадях, за плату по 3 рубля с места.
Самый путь между Нельканом и Аяном не
длинен — всего 204 версты, но крайне утомителен. Настоящей, благоустроенной
дороги нет. Обильные снега сильно тормозят движение. Для того, чтобы проложить
путь по глубокому снегу, проделывают следующую сложную процедуру. Впереди ведут
одного оленя; за ним 6 оленей, по 3 в ряд, а если партия большая, то и 10
оленей. Далее ведут нарты с незначительным количеством груза, почти пустые;
потом нарты с 1 местом, с 2, наконец — с полными тремя местами. Для того, чтобы
не возлагать прокладывания пути на передних возчиков, устанавливают очередь, в
которой должны участвовать все. Особенно много времени отнимает перевал через Джугджур.
Сильные порывистые ветры, идущие от Ледовитого к Тихому океану, устраивают на
Джугджуре настоящие заставы. Переправа во время вьюги решительно невозможна: ветер
настолько силен, что может снести и возчиков, и оленей, и груз; от крутящегося
снега становится совсем темно. Возчики волей-неволей должны ожидать прекращения
вьюги; ожидание продолжается от одной недели до месяца. Главный подъем на
Джугджур равняется 5 верстам. У подножия его места разгружаются и перевозятся
лишь по одному. Переправа одного места занимает целые сутки, так что на
перевозку полной нарты требуется три дня.
Оленьего корма между Аяном и Нельканом
зимой мало для всей массы оленей, занятых чайной перевозкой. Кроме мха, кормом
им служит древесный «пух», для добывания которого валят по пути деревья. Этого
корма тоже, конечно, недостаточно для оленей, и они живут запасами жира,
который успели отложить летом и осенью.
По самому хорошему пути рейс между Аяном и
Нельканом продолжается 1½ месяца, по среднему — 2 месяца. Если не встречается
особых препятствий, обоз проходит 30 верст в сутки. Первая сдача чая в Нелькане
обыкновенно бывает в конце января.
Сдав чай и откормив немного оленей, возчики
спешат обратно в Аян, чтобы сделать второй рейс (в 20-х числах апреля), которым
и заканчивается возка чая; всего она занимает 5 месяцев.
Старожилы говорят, что до увеличения веса в
местах возчики делали больше двух рейсов, теперь же с 20-ти пудовой тяжестью
олени едва могут сделать и два рейса.
На заселение района и его оживление возка
имела большое влияние. Кроме тунгусов, живущих в приаянском районе, во время
возки работают в районе тунгусы Бытальского бродячего рода; в качестве
сирджитов (проводников) сходятся принельканские тунгусы. Опрос г. Пекарского о
времени проживания тунгусов на последнем месте жительства выяснил, что, с расширением
перевозки чая, увеличивалось и число оседавших в районе тунгусов. 20-15 лет
тому назад, в самом начале чайной возки, число осевших в районе семейств
равнялось лишь 6; 15-10 лет назад осели 7 сем. 10-5 л. 12 семейств и меньше 5
лет — 14 семейств.
Следующим за перевозкой чая значительным подспорьем
приаянских тунгусов являются олени, мясо которых получается главным образом и
невольно во время перехода чайных караванов через Становой хребет. Олени нередко
падают замертво или с перебитыми ногами, когда на них при переправах через горы
накатывается нарта, и мясо этих оленей идет в пищу тунгусам.
Затем следует рыболовство и промысел нерп
(местный тюлень). Стрелков среди тунгусов мало. К особенностям быта здешних
тунгусов следует отнести то, что у них не существует права собственности на
добычу. Почти все окрестные жители приходят и свободно распределяют между собою
трофеи охоты. К сожалению, оружия нет даже у охотников; они до сих пор
довольствуются кремневыми винтовками.
Рыбный промысел дает тунгусам сравнительно
мало. Причина неудачи в том, что они совершенно не умеют запасать рыбу впрок.
Здесь очень часты дожди, а между тем тунгусы всю рыбу вялят. Конечно, рыба
портится и гниет; а рыбы здесь такая масса, что буквально «ее можно бить
камнями».
Приаянские тунгусы являются здесь
чужеземцами: они числятся за Якутской областью. Подчиняются они полицейскому
уряднику с. Нелькана и Аяна. Конечно, власть урядника в здешнем забытом
захолустье — громадна. Он здесь и царь, и Бог. Губернатор в сравнении с урядником
— ничто. Губернатор, это — «предписание», а урядник — власть местная и живая.
На то, как сами урядники смотрят на свое назначение в крае, указывает лучше
всего следующий любопытный документ, прочитанный докладчиком:
Господам Старшинам
Мякнигирского и Кирбигдинского родов тунгусов.
Я, по данной мне
инструкции и по предоставленной мне власти Высочайше утвержденной 9 июня 1878
г. временного положения о полицейских урядниках и по соглашению с министром
юстиции, утвержденной министром внутренних дел 28 июля 1887 г. в областях отдаленных,
имею право полной власти полиции земской; земской же полиции полагается в
округе готовая квартира, дрова, освещение, а равно два человека десятских для
охранения прав и общественного спокойствия.
Прибыв сюда, по вашему незнанию я ничем
буквально не пользовался, почему и прошу старост родовых управлений не оставить
мою просьбу назначить хотя постоянно одного человека мне и озаботиться об
отоплении моей квартиры с настоящего времени.
Я прибыл сюда не по собственной своей охоте
и воле, а подолгу присяги и служебной обязанности по присяге, данной Его Императорскому
Величеству Государю Императору. Моя обязанность заключается в том, чтобы
постараться улучшить быт вверенного мне народа и его благосостояния; собственно
в чем заключается моя обязанность: так это, чтобы нравственная и материальная
сторона вверенных под мое попечительство людей более облагородилась и приняла
более гуманную форму. В настоящее время, как мог я заметить, грубость и все
подобные пороки торжествовали у вас.
О братия моя! Это вам ставить в вину, что
вы делали, то это было по вашему необразованию и незнанию, так что причины
уважительны. Но ныне я употреблю во всю свою бытность здесь все силы и энергию,
дабы хоть каплю принести пользы вам и в лице вас человечеству.
Все мы люди, братья, и все мы обязаны
блюсти законы, предписанные Богом и государством, дабы быть спасенными в
будущей и настоящей жизни и чистыми перед избранниками Бога и людьми. Кто вас
обидит, вы обращайтесь ко мне, дабы устранить такую неприятность; я обязан
жертвовать собою и своим спокойствием ради вас не щадя виновных.
Нельканский полицейский урядник Кандаков.
Темнота здесь беспросветная (грамотным
оказался лишь один). Мало того, что тунгусы неграмотны, они не знают даже дней
недели и не считают их. Школ, конечно, никаких; медицинская помощь совершенно отсутствует.
Больного прямо бросают в юрте.
Главная опора тунгусов, олени, нередко гибнут
от эпидемий. Существует здесь какая-то таинственная эпидемия «копытного рака»;
помощи и тут никакой: ветеринарного врача нет.
Положение в высшей степени печальное. Единственным
светочем в этой беспроглядной жизни был до последнего времени местный священник
от. В. Мальцев. Он был для тунгусов и отцом духовным, и врачом, и ветеринаром,
вполне олицетворяя собою «служителя вечной правды и вечного добра».
После доклада г. Пекарского состоялись оживленные
прения.
А. А. Макаренко отметил, что с сибирскими
инородцами дело идет «чем дальше, тем хуже». Только что выслушанный доклад
наглядно показывает, что положение тунгусов ухудшилось даже сравнительно со временя
экспедиции Стефановича-Сикорского.
Докладчик отметил, что число приаянских
тунгусов (от 800 до 1000 человек) с каждым годом становится все меньше и
меньше, и не вследствие каких-либо расовых особенностей тунгусов, а единственно
вследствие отсутствия здесь хоть какой-либо медицинской помощи.
Если так, — говорил в собрании г.
Джамсаранов, — то еще раз приходится выразить пожелание увидеть скорее в Сибири
самоуправление вместо все регулирующих теперь уряднических манифестов.
Н. М. Павлинов развивал мысль, что положение
инородцев улучшится, когда расширится право запросов в Государственной Думе.
Тогда можно будет запросить правительство: известно ли г. министру, что часть
российских граждан стоит на краю гибели? Подобные запросы можно будет направлять
с соответствующими справками.
Отвечая на это, В. И. Анучин заметил, что
администрации обо всем давно доложено и о вымирании тунгусов прекрасно известно;
но власти не заинтересованы в улучшении дела. Да и трудно интересоваться
тунгусами, когда мы «сами хуже их живем».
/Сибирскiе Вопросы. №№ 9-10. 14 марта. С.-Петербургъ. 1911.
С. 68-77./
Эдуард Карлович Пекарский род. 13 (25)
октября 1858 г. на мызе Петровичи Игуменского уезда Минской губернии Российской
империи. Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 г. переехал учиться в Таганрог,
где примкнул к революционному движению. В 1877 г. поступил в Харьковский
ветеринарный институт, который не окончил. 12
января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Пекарского к
пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора
«принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние»
Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с
лишением всех прав и состояния». 2 ноября 1881 г. Пекарский был доставлен в
Якутск и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Батурусского улуса, где прожил
около 20 лет. В ссылке начал заниматься изучением якутского языка. Умер 29 июня
1934 г. в Ленинграде.
Кэскилена Байтунова-Игидэй,
Койданава
--- В сибирском собрании Э. К. Пекарский прочел доклад о жизни
приаянских тунгусов, обследованных янской экспедицией 1903 г., в которой докладчик
лично участвовал.
Когда-то — в шестидесятых годах прошлого столетия — порт Аян представлял
собой крупнейший торгово-промышленный пункт всей Якутской области. В те времена
российско-американская компания, вывозившая через Охотское море дешево
скупаемые меха — на сколько цены на пушнину были низки можно видеть из того,
что мех белки стоил 7 коп., красной лисы полтора рубля. В порт Аян заходили
часто американские китобои. Русско-американская компания, выстроившая в Аяне
факторию, фактически была единственным источником доходов всего края. Она
кормила солдат, казаков, тунгусов, которые все так или иначе служили интересам компании.
Тогда Аян имел до трехсот человек жителей.
До водворения в Аяне российско-американской компании и после ее
прекращения — в конце семидесятых годов — тунгусы занимались нерпичьим и моржовым
промыслом, звероловством, рыбной ловлей и оленеводством.
Главнейшее значение для тунгуса, конечно, имеет олень, в особенности
теперь, когда вся жизнь тунгуса стоит в тесной зависимости от перевозки кирпичного
чая, невозможной без оленей. Олень кормит и одевает, согревает и перевозить
тунгуса. Однако, разведение этих хрупких и необходимых животных стоит на весьма
низкой степени. Олени мрут от эпизоотий, зверей, голода; вырождаются и вместе с
ними их хозяева. Тунгусское население обширного побережья Охотского моря,
исчисляемое теперь человек в 800, обладателей около 1,000 оленей, близко к
полному исчезновению под влиянием голодовок и отсутствия какой-либо помощи. Э.
К. закончил доклад мыслью сибирского члена Гос. Думы В. Н. Некрасова о том, что
в предстоящую сессию работа сибирских членов Думы должна идти под знаком
улучшения положения сибирских инородцев.
/Россія. Ежедневная политическая и литературная газета (кромѣ понедѣльниковъ).
С.-Петербургъ. № 1811. 11 (24) октября 1911. С. 3./
Петербург (Приаянские тунгусы).
Участник Нелькано-Аянской экспедиции Э. К. Пекарский 15 окт. сделал интересный доклад
сибирскому собранию об экономическом быте, преимущественно же о звероловстве и
охоте тунгусов Приаянского края и части побережья Охотского моря.
Приаянские тунгусы, которых насчитывается в
настоящее время ок. 300 душ обоего пода, все без исключения крещены, тем не
менее, христианами тунгусов назвать нельзя.
В христианство тунгусы вербовались путем
ловли и загона. В православие они были переведены больше для «статистики».
Крестили, а потом и забыли о них. Помнили и до сих пор помнят о приаянских
тунгусах только хищники — эти обычные передовые русские культуртрегеры. Эти
последние «выжали» из тунгусов столько, что больше и «выжимать» оказалось нечего.
В экономическом отношении приаянские тунгусы очень необеспечены. Об этом
говорят следующие цифры. Из 50 мужчин брачного возраста (18-50 лет) в браке
состояли лишь 27. Остальные 23 (46%) вели холостую жизнь, причем из 23 чел. 10
были в возрасте от 29 лет и старше. Между тем, у тунгусов всякая мужская душа
считается большой ценностью. Последнее иллюстрируется таким фактом. Девушка
макагырского рода родила ребенка от тунгуса бытальского рода. Бытальцы считали
ребенка своим. Макагырцы — своим. Спор длился десятки лет. Ко времени
экспедиции «спорному» тунгусу было уже 36 лет, а спор о нем все еще не терял
своей остроты.
Главным промыслом приаянских тунгусов
является воза чая. Но довольно значительную роль в их бюджете играет
звероловство и охота.
Главный промысловый зверь — белка, в
огромном большинстве случаев — черная. Добывается белки очень немного. В
среднем, на 1 семейство немногим более 100 штук. 54,8% белковавших добыло не
более 50 белок на семейство. Существует охота и на медведя. Охотится с плохонькими
ружьями, пиками, ножами, иногда плашками.
Приаянские тунгусы охотятся с теми же
первобытными орудиями и на дикого оленя. Мясо и шкура дикого оленя почти
никогда не продаются, а идут целиком на собственное потребление. Если есть
соседи по промыслу, то добыча обязательно делится и на них. Дележ — очень
сложная операция. При одном соседе мясо делится на две, совершенно равные
части: по передней и задней ноге, по половине языка, челюсти, печени, сердца и
т. д. Шкура, за исключением головной, идет соседу, а головная — упромыслившему.
Если соседей 2, 3 и более, мясо делится так, чтобы каждому досталось от всех
частей. Шкура целиком, кроме головной, идущей упромыслевшему, достается
кому-либо из соседей. Взамен полученного подарка сосед, убивши дикого оленя,
делится, прежде всего, с тем, кто с ним делился.
Такой обычай принесен от седой старины и
свято блюдется тунгусами и поныне. Интересен также и такой обычай. Тунгус,
убивши несколько каменных баранов, объявляет об этом соседям, идет с ними на
место промысла и здесь берет себе каждый столько, сколько может унести, или же
происходит полюбовная дележка.
Охота на зайцев незначительна. Лося и
изюбра нет. Соболь вывелся. Иногда встречается кабарга. Волков очень много, но
из какого-то мистического страха тунгусы на них не охотятся.
За последнее время извозный промысел
приаянских тунгусов отнимает 5 из 6 месяцев, когда возможна охота. Поэтому
последняя падает с каждым годом.
Ранней весной тунгус перекочевывает на
берег моря. В это время к берегам моря нерестующая рыба привлекает массу
морских животных, преимущественно нерпу, которая и является предметом промысла,
сопряженного иногда с большим риском. Нерпичий промысел — самый богатый
промысел из всех других морских. Из 35 нерпующих семейств 30 убивают до 130
штук в год.
Второе промысловое морское животное —
нарга. Ловлей нарг занималось 18 семейств, с годовой добычей в 59 штук. Затем
идет кумачан, напоминающий своим видом нерпу. Научное название кумачана
неизвестно.
К северу от Аянского перешейка есть скала,
возвышающая из глубины моря на некотором расстоянии от берега. На этой скале
так много гнездится гагар, что тунгусы ловят их сачками.
В общем морской промысел для приаянских
тунгусов имеет важное значение, давая им в среднем до 3,5-4 т. р. и в то время
как извозный промысел служит только к усилению экономически стойких хозяйств,
морской промысел вполне коммунистичен.
Можно было бы, конечно, и при теперешнем
положении говорить о повышении экономического благосостояния приаянских тунгусов
Но до тех пор, пока они вооружены ружьями, из которых труда стоит убить даже
белку, говорить о развитии охоты не приходится.
Многое, конечно, надо для того, чтобы
поднять культурный уровень тунгусов и делать это надо не с того конца, с какого
начали. Перекрестили всех и крест н них поставили, предоставив их вольной и
неудержимой эксплуатации всех, кому только не лень эксплуатировать, при котором
спаивание играет первенствующую роль.
Не с духовной части надо начинать, а с
экономической. Сначала дать возможность стать в экономическом отношении прочно
на ноги, а потом уже позаботиться и о душе.
/Сибирь. Газета ежедневная, кромѣ понедѣльниковъ. Иркутскъ. № 239. 25
октября 1912. С. 2./
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz