ЎЎЎ 1. Наркіса Гаптарня. Васіль Сямеўскі ды Алёкмінская золатапрамысловасьць. Ч. 1. Рабочие на Олекминских золотых промыслах. Койданава. "Кальвіна". 2019.

    Василий Иванович Семевский – род. 25 декабря 1848 (6 января 1849) г. в уездном городе Полоцк Витебской губернии Российской империи, в семье отставного поручика гусарского полка Ивана Егоровича Семевского, эконома Полоцкого кадетского корпуса, владевшего имением в 100 душ мужского пола крестьян в Великолуцком уезде Псковской губернии, затем ему удалось занять выгодное место управляющего общирным имением князя И. Ф. Паскевича-Эриванского в Смоленской губернии.

    Род Семевских, герба Лещиц, внесён во вторую часть родословных книг Санкт-Петербургской, Псковской и Новгородской губерний (часть 13 Сборника дипломных гербов Российского Дворянства, невнесённых в Общий Гербовник). Родоначальником рода назван польский природный шляхтич Ян Семевский. У него было два сына – Федор и Алексей, которые «… вышли из Польши в давних годах по желанию своему в Россию, переселились из Витебской губернии в Псковскую». Как известно, после I раздела Речи Посполитой, к Российской империи отошло почти все Полоцкое, Витебское, Мстиславское и часть Минского воеводства Великого княжества Литовского и были образованы Могилевская и Псковская (позднее Полоцкая) губернии, куда вошли и Псковские и Великолукские земли. Скорее всего, после этих событий Семевские стали помещиками Великолукскими, Псковскими и Санкт-Петербургскими.

    Василий рано лишился родителей, его воспитанием и образованием занимался старший брат — известный историк Михаил Иванович Семевский (1837-1892). Кроме Михаила Василий имел ещё трёх братьев — Александра, Петра, Георгия и сестру Софью.

     Учился Василий Иванович с 1859 по 1863 год во Втором кадетском корпусе, а затем в 1-й петербургской гимназии, которую кончил в 1866 г. с золотой медалью. По окончании гимназии поступил в Санкт-петербургскую медико-хирургическую академию, где обучался в течение двух лет. После этого он поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, который окончил в 1872 г.

     Первые статьи молодого учёного появилась в журнале М. И. Семевского «Русская старина»: «Литература Екатерининского юбилея», «Княгиня Екатерина Романовна Дашкова», «Крепостные крестьяне при Екатерине II», «Александр Григорьевич Ильинский».

    В 1881 г. в VIII томе «Записок» историко-филологического факультета Петербургского университета была представлена магистерская диссертация «Крестьяне при Екатерине II».

    С 1882 года он начинает читать лекционный материал по курсу русской истории в Санкт-Петербургском университете в качестве приват-доцента. В 1886 г. Василий был отстранён от преподавания на кафедре по причине т. н. «вредного направления».

    В 1889 г. в Московском университете Семевский защищает докторскую диссертацию по русской истории: «Крестьянский вопрос в XVIII и первой половине XIX века». За эту работу он был награждён Академией наук Уваровской премией, а Вольное экономическое общество представило его к большой золотой медали.

    В 1880-1890 годы помимо «Русской старины» Семевский много сотрудничал в «Отечественных записках», «Устоях», «Русской мысли», «Вестнике Европы», «Русских ведомостях», «Историческом обозрении». Пользовался псевдонимами В.И.С.; В.С.

    В 1888 г. Василий Иванович женится на вдове Елизавете Николаевне Водовозовой, урожденной Цевловской [5 (17) августа 1844, Поречье, Смоленской губернии — 23 марта 1923, Петроград.] детской писательницы, которая умерла в крайней нужде и депрессии.

    В 1891 г. Василий, по инициативе Иннокентия Сибирякова, предпринял путешествие по Сибири для знакомства с местными архивами. Помимо архивных данных его интересовало также современное положение рабочих на золотых приисках, и ему удалось собрать массу фактического материала для своего исследования «Рабочие на сибирских золотых промыслах», которое появилось на страницах «Русской мысли» в 1893— 1894 годах [Рабочие на сибирских золотых приисках в пятидесятых годах. — Русская мысль, 1893, октябрь, ноябрь, декабрь; Законодательное регулирование положения рабочих на золотых промыслах. — Русская мысль, 1894, май; Рабочие на сибирских золотых приисках в шестидесятых годах. — Русская мысль, 1894, октябрь, декабрь.] и в окончательном виде в 1898 году. За эту работу учёный был удостоен Самаринской премии.

    В то время на Мачинской резиденции Олекминских золотых приисков служил Мельхиор Чижик, один из руководителей Восстания 1863-1864 гг. в Минской губернии. В Полоцком кадетском корпусе на одном курсе с Мельхиором Чижиком учился Александр Семевский, брат которого Михаил, будущий издатель журнала «Русская старина», учился курсом выше. /Викентьев В. П.  Полоцкий кадетский корпус. Исторический очерк 75-летия его существования. Полоцк. 1910. С. VIII./ Но из участников Восстания Семевский упоминает только доктора Эдварда Лозовского (с. 426.), который сражался с москалями в отряде Янки Ковеля (Каваля) в Минской губернии и Яна Бахинкевича, уроженца Варшавы (с. 426.).

    Кстати Александр Иванович Семевский окончил курс в Михайловской артиллерийской академии, где был учеником П. Л. Лаврова, 27 сентября 1861 г., в чине поручика, был арестован в Петербурге за участие в студенческих волнениях и предан военному суду. Переведен на службу в Брянский арсенал. В 1862 г. вышел в отставку и служил на Верхне-Исетских заводах на Урале. Член Великолуцкого учительского совета, почетный судья Великолуцкого уезда Псковской области. Умер 19 июня 1879 г. в Великолуцком уезде. Был женат на сестре М. В. Петрашевского — Александре Васильевне.

    Василий Иванович — активный участник многочисленных обществ петербургской интеллигенции. С 1880 года он состоял членом Общества любителей российской словесности, с 1895 года — член Вольного экономического общества. С этого же года он стал секретарём отдела для содействия самообразованию в комитете педагогического музея военно-учебных заведений. Он был также членом правления Литературного фонда. В 1890-х годах принимает участие в деятельности Исторического общества при Петербургском университете, созданного профессором Н. И. Кареевым.

    В 1892 г. скоропостижно скончался старший брат Василия — Михаил. Близкие Василия Ивановича предполагали, что журнал «Русская старина» перейдёт по наследству ему, однако окружение Михаила Ивановича распорядилось иначе.

    В 1904 г. Василий Семевский вступает в Союз освобождения, становится делегатом II-го съезда этого движения (20-22 октября 1904 года, Петербург), принимает участие в акциях протеста петербургской интеллигенции против репрессивных мер правительства. Как и другие участники депутаций к правительству накануне 9 января 1905 года, он арестовывается и на две недели заключается в Петропавловскую крепость. С 1905 г. Василий председатель Комитета помощи освобождённым узникам Шлиссельбургской крепости и член Комитета по оказанию помощи политссыльным. В 1906 г. Семевский одним из создателей Трудовой народно-социалистической партии и член ее ЦК. В 1913 году, совместный с С. П. Мельгуновым, издает ежемесячник «Голос минувшего».

    Умер Василий Иванович Семевский 21 сентября (4 октября) 1916 в Петрограде и похоронен на Литераторских мостках Волковского кладбища.

                                                         ПАМЯТИ В. И. СЕМЕВСКОГО

    Еще едва могила! Еще одна невозвратимая утрата для научной мысли, для русского политико-социального движения, для трудовых масс!

    Невозвратима и неоценима, ибо умер не только работник научной мысли, исследователь общественного движения, искренний друг народа, но умер великий учитель и активный поборник народных прав.

    По сообщению столичных газет, 21-го сентября, придя в библиотеку Академии Наук для обычных своих занятий, В. И. Семевский внезапно скончался.

    Так кончилась жизнь того, кто учил нас работать и бороться за крестьянское дело; кто во всю свою трудовую жизнь был тесно связан с вольной и невольной Сибирью; кто первый, совершил в 1891 году путешествие в Сибирь и Якутскую область и основательно изучив тяжелую жизнь рабочих на сибирских золотых промыслах, громко подал свой голос в защиту прав и интересов приисковых рабочих. Часть своей жизни В. И. отдал на пользу Сибири, и в частности нашего края, и с нашей стороны было бы преступно, даже при наших газетно-технических неудобств, обойти молчанием смерть В. И. Семевского

    Сибирь и Семевский неразрывны, говорит И. Попов. Борозда проведенная В. И. в Сибири настолько глубока, что с ней могут сравниться только борозды Ядринцева и Потанина.

    Родился В. И. в 1848 году. Закончив среднее и высшее образование, он сразу же заявил себя глубоким и серьезным исследователем нашего прошлого и сторонником широких демократических идей. С таким моральным обликом В. И. вступает, в качестве профессора, в стены университета. Но, несмотря на его большую популярность среди студенчества, несмотря на авторитетность его, как ученого, среди официальных и приватных ученых, преподавательская деятельность его в самом своем начале была насильственно прервана. Тогда же и таким же образом он должен был уйти и из Александровского лицея, где начал было читать лекции. Он вынужден был оставить университетские кафедры лишь только для того, чтобы занять наиважнейшую кафедру народного учителя, кафедру поборника народных прав. Он оставил университетские стены, но еще более стал ценным и нужным учащейся молодежи, как приватный ученый. Этот период своей жизни он отдает науке и учащимся разных школ, русскому крестьянству и вольным и невольным жителям Сибири. Он читает многим и многим учащимся лекции у себя на дому, он дает им советы, руководит их занятиями и предоставляет им свою библиотеку. В силу русской действительности, громадная часть нашей молодежи остается за бортом средней и высшей школы, и В. И., в союзе со своими идейными друзьями, приходит на помощь ей. Выходят в свет, так называемые программы чтений для самообразования. И В. И., по словам Н. Кареева, является одним из наиболее деятельных членов организации по составлению и и изданию этих программ, вместе с тем одним из наиболее содействовавших тому, чтобы программы имели и жизненный характер. Войдя в тесное соприкосновение с Сибирью, поняв ее интересы, покойный горячо призывал сибиряков бороться за реформы, уже достигнутые Европ. Россией, и в то же время работать совместно с прогрессивными силами России для достижения радикальных преобразований.

    Покойный принимает самое деятельное участие в «Восточном Обозрение», «Сибирском Сборнике», печатает ряд солидных статей о Сибири в газетах Европейской России. Посетив и изучив положение рабочих на сибирских золотых промыслах, покойный печатает колоссальный труд: «Рабочие на сибирских золотых промыслах», в котором протестует против ужасных условий приисковой жизни. Тесна его связь и с невольной Сибирью. Наступает 1906 год, и В. И. Семевский одним из первых переводит большую сумму денег для возвращающихся политических ссыльных.

    Он является председателем шлиссельбургского комитета, он принимает участие в депутации, накануне 9-го января 1905 г. просившей князя Святополк-Мирского принять меры, которые могли бы предупредить кровопролитие, но по выражению В. А. Мякотина – доктор русской истории, который поднял свой голос в защиту русского народа, очутился в каземате Петропавловской крепости. По своей натуре, по своим капитальным сочинениям он был ученым.

    Литература:

*    Памяти В. И. Семевскаго. // Якутскіе Вопросы. Якутскъ. 12 ноября 1916. С. 2./

*    Сямеўскі Васіль Іванавіч. // Мысліцелі і асьветнікі Беларусі Х-ХІХ стагоддзі. Энцыклапедычны даведнік. Мінск. 1995. С. 570.

*    Семевский Василий Иванович. // Историки России. Библиографии. Москва. 2001. С. 330-335.

*    Карніловіч Э.  Сямеўскі Васіль Іванавіч. // Энцыклапедыя гтсторыі Беларусі ў 6 тамах. Т. 6. Кн. 1. Мінск. 2001. С. 476.

*    Карніловіч Э. А.  Сямеўскі Васіль Іванавіч. // Беларуская энцыклапедыя ў 18 тамах. Т. 15. Мінск. 2002. С. 344-345.

*    Карніловіч Э., Языковіч Л. Сямеўскі Васіль Іванавіч. // Сузорье беларускага памежжа. Беларусы і народжаныя ў Беларусі ў суседніх краінах. Энцыклапедычны даведнік. Мінск. 2014. С. 472-473.

    Наркиса Гаптарня,

    Койданава.

                                                                     ПРЕДИСЛОВИЕ.

    Издаваемый ныне труд обязан своим происхождением инициативе И. М. Сибирякова. В 1885 г. он обратился ко мне с предложением написать историю быта рабочих на сибирских золотых промыслах. Занятый тогда лекциями в петербургском университете, где И. М. Сибиряков был моим слушателем, я согласился принять его предложение лишь с тем условием, что бы работа эта вовсе не была срочною. Я мог приняться за нее только в 1888 г. При собирании библиографических материалов о сибирской золотопромышленности, в той части их, которая относится ко времени имп. Николая, большое содействие оказал мне покойный библиограф В. И. Межов. Несколько ящиков в его маленькой квартире было занято карточками, составлявшими материал для «Исторической библиографии» за первую половину XIX века, лишь часть которой (т. I—III) была издана позднее И. М. Сибиряковым. С 1889 г. я начал собирать архивные материалы для этого исследования. Здесь я должен прежде всего с глубочайшею признательностью упомянуть о содействии, оказанном моему труду покойным Н. X. Бунге; он испросил Высочайшее соизволение на допущение меня в архив Комитета Министров, где хранятся дела Сибирского Комитета 1852—64 гг., а также благодаря его посредничеству я получил доступ и в Архив Государственного Совета. Величайшую благодарность я должен также принести В. П. Вешнякову, бывшему тогда товарищем министра государственных имуществ, которому я обязан допущением меня в архивы Горного Департамента, где хранятся дела о золотопромышленности с половины 30-х гг., и общего архива Министерства Государственных Имуществ, где я воспользовался материалами 40-х и 50-х годов.

    Собрав весьма значительное количество неизданных материалов из этих архивов, а также и из печатных источников, я не только приступил к составлению моего труда но и набросал вчерне значительную часть его, однако в конце концов убедился, что архивы наших центральных учреждений дают достаточное количество данных для истории законодательства о приисковых рабочих, но не для истории их быта. Это побудило меня в 1891 г. предпринять поездку в Сибирь для изучения тамошних архивов и посещения золотых промыслов. И. М. Сибиряков вполне обеспечил материальную возможность такой поездки, а затем достижение моей цели было чрезвычайно облегчено любезным содействием нескольких лиц. В. И. Вешняков исходатайствовал мне разрешение тогдашнего министра государственных имуществ, М. Н. Островского, на пользование материалами архивов Томского и Иркутского горных управлений, покойный член совета министра внутренних дел А. И. Деспот-Зенович оказал мне содействие в получении разрешения управляющего Кабинетом Его Величества на доступ в архив Главного Управления Алтайского горного округа и кроме того снабдил меня рекомендательными письмами к некоторым высшим представителям сибирской администрации; то же сделал по его просьбе и И. К. Педашенко, много послуживший в Сибири в звании начальников губерний. Покойный директор Археологического Института, И. Е. Андреевский, снабдил меня рекомендациею от этого учреждения с просьбою к местным властям оказать мне содействие в моих архивных занятиях. Множество рекомендаций получено было также мною от Г. Н. Потанина и покойного Н. М. Ядринцева.

    При таких благоприятных условиях отправился я в Сибирь в начале мая 1891 г. Сибирской железной дороги тогда еще не было, и обычный путь летом лежал на Екатеринбург и Тюмень, откуда 3000 верст до Томска пришлось сделать на пароходе по рекам Туре, Тоболу, Иртышу и Оби. Уже на пароходе я начал погружаться в мир сибирской золотопромышленности, так как встретил там бывшего золотопромышленника Олекминского округа и рабочих из Нижегородской губернии, отправлявшихся на амурские промыслы. Один рабочий, уже побывавший там, вел за собою 50 человек на прииски Зейской К° на Амуре. Быть может, за это он должен был получить какое-нибудь вознаграждение, по крайней мере в присутствии товарищей он все расхваливал положение рабочих и заработки на приисках этой компании. Он уверял, что каждый рабочий может там заработать 2 р. в день (мы увидим ниже, что средний заработок там, правда на хозяйских харчах, был около 1 р. 30 к.). По его словам, в летнюю операцию можно заработать рублей 200 чистых, но путь из Нижегородской губернии на промыслы обойдется до 70 р. и потому отправляться туда на один год не стоит. Бывший олекминский золотопромышленник и один из высших чиновников горного ведомства в Иркутске, ехавший также с нами, уверяли меня, что официальные сведения о числе рабочих на промыслах Олекминского округа неверны и гораздо ниже действительных вследствие того, что поборы в пользу горной администрации (горных исправников и горного инженера) производятся по числу рабочих (по мнению этого чиновника, действительное число рабочих Олекминского округа доходит до 18.000 ч. (По официальным сведениям, наличных рабочих здесь в 1889 г. было 13,166 чел.)...

    Путешествие из Красноярска в Иркутск (около 1000 верст) потребовало более 5 суток. После енисейской тайги езда в хорошем тарантасе, в котором можно было растянуться и спать, казалась просто наслаждением. В Иркутске на этот раз я пробыл менее двух суток и, снабженный предписанием местного губернатора К. Н. Светлицкого горным исправникам, полицейским и волостным правлениям о допущении меня к изучению их архивов, я отправился на прииски Олекминского округа Якутской области. На лошадях пришлось сделать в двое суток 376 верст до станции Жигаловой на Лене. Собственно на Лену приходится выехать еще несколько ранее, а до того более 200 верст дорога идет степью, по которой разбросаны улусы некрещеных бурят земледельцев. Это деревеньки, неправильно расположенные, среди которых изредка попадаются не только отличные деревянные, но даже каменные дома некоторых разбогатевших бурят. Дорога от Качуга до Жигалова очень часто идет по реке Лене, берега которой из красных песчаников, частью выветрившихся, частью выдвигающихся правильными слоями.

    В Жигалове я сел в почтовую лодку, довольно вместительную и с дугообразною деревянною крышею, которая, вместе с войлочными занавесями спереди  и сзади, хорошо защищает от дождя. Спереди сидят два гребца, сзади кормчий, и таким образом, плывя вниз по Лене, можно сделать верст по 6-ти в час, Лодку приходится менять на станциях, как меняют у нас почтовую телегу, когда едут на перекладных; но на почтовых лошадях я проезжал по 200 верст в сутки, а на лодке — не более 120-130 верст, также не останавливаясь ни днем, ни ночью. 27 августа я приехал в Усть-Кут, сделав 335 верст в почтовой лодке. Весною пароходы ходят до Жигалова, но во время мелководья в августе только до Усть-Кута. Если бы я захватил здесь пароход, я мог бы сесть на него и спокойно продолжать путь; но, к сожалению, пароход ушел за два дня до меня, и так как срочного пароходства по Лене в то время не было, то ждать другого парохода было рискованно, и я решился плыть далее на почтовой лодке. Проехав еще 140 верст в 27 часов, я встретил, подъезжая к станции Марковской, пароход, идущий вверх по Лене в Усть-Кут, и узнал, что менее чем через двое суток он будет проходить мимо этой станции на обратном пути. Оставшиеся мне по Лене 560 верст я мог бы сделать, при самых благоприятных условиях, только в 5 суток, дождавшись же парохода, я мог приехать в Витимск гораздо скорее. Таким образом я не только выгадывал сутки, отдохнув на Марковской станции, но и мог ехать далее с большим удобством. Вследствие этого, чуть ли не впервые в Сибири, я имел в своем распоряжении совершенно свободный день. На пути я обогнал три паузка (барки) с ссыльнопоселенцами, которых развозят по Лене. Проезд таких барок составляет не малое несчастье для крестьян, и их заранее предупреждают о нем из волостей, чтобы они могли наблюдать за целостью скота, пасущегося по берегам Лены; но за всем не усмотришь, и поселенцы довольно нахально режут первую попавшуюся корову, в чем им, как говорят, не препятствуют и конвойные солдаты.

    Ссыльнопоселенцы поставляли прежде самый главный контингент рабочих на большинство золотоносных систем, теперь же на приисках их менее, чем полноправных рабочих, но все еще они нанимаются туда в очень большом количестве, Это дает мне повод остановиться на сдаче в волость поселенцев, при которой я присутствовал в деревне Марковской.

    Партии ссыльнопоселенцев плывут по Лене два раза в год: весною и осенью. Партия, приплывшая при мне, целый месяц тащилась из Иркутска 700 верст; всего вышло из Иркутска 500 человек, а приплыло в деревню Марковскую только 280, —остальных постепенно распределили по разным волостям, к которым они были приписаны, а человек 12 бежало на пути. В Марковской волости следовало высадить 62 человека; большинство из них были мужчины без семей, но некоторые из них были с женами и даже с грудными детьми (жены добровольно сопровождают мужей). Когда паузки остановились у селения Марковского, поселенцев, которых следовало здесь оставить, стали выкликать по списку, и каждый из них выносил на плечах свой скарб, но трое выскочили (несмотря на холодный, осенний день) в одних рубашках и нижнем белье; оказалось, что двое из них проиграли в карты, а может быть и пропили не только все свое имущество, но даже казенный халат, одного же обокрал поселенец, бежавший с паузка и отправившийся бродяжить. Позднее, в числе оставшихся на паузке, я видел такого, у которого не было даже рубашки, а только одни штаны, спину же и грудь он прикрывал чем-то в роде подушки, уж не знаю — своею ли. Появление при выкличке таких голяков без всякого имущества вызывало дружный смех всей партии, и сами они выскакивали пожалуй даже беззаботнее тех, которые несли кое-какое имущество. В числе этих несчастных один носил кличку «барин», потому что, как мне сказали, он был из дворян; имущество свое на паузке он проиграл в карты. Выкликнув по списку 62 человека, их повели в волостное правление. Некоторые, как оказалось, оставили свои семьи около Александровской тюрьмы (верст 70 от Иркутска), где сами они были в каторжной работе. Одна женщина на вопрос, есть ли у нее муж, отвечала: «законного нет, а незаконный-то здесь». В числе поселенцев, высаженных на берег, особенную жалость  возбуждала семья цыгана: жена его была в последней степени беременности, и кроме того с ними была девочка лет трех. Среди поселенцев находилась между прочим старуха 68-ми лет. Тут были представители всевозможных национальностей: русские, татары, киргизы, черкесы. Цыган оказался сосланным за кражу бродней (обувь) из обоза ямщиков. Перекликнув всех принятых в этой волости, им отвели для ночлега этапное помещение, которое могло вместить разве половину из них. Так как вечер был очень холодный (днем шел дождь, а на горах — даже снег), то семейным людям дозволили приискивать себе на деревне вольные квартиры; да и вообще, когда караул был снят, надзор почти прекратился, так как устеречь такую ораву невозможно. Причисление ссыльнопоселенцев к волостям чуть ли не одна формальность; большинство из них, особенно те, кто не находит себе работы, скоро бегут. Крестьяне в день прибытия поселенцев и на другой день нанимают их частью для построек, главным же образом для расчистки леса под пашню и луга. Некоторые из оставленных здесь просили волостного писаря, чтобы им позволили жить в селении, где находится волость, так как в большом селе легче найти заработок, и обещали за это волостному писарю «благодарность».

    Когда приемка была окончена, конвойный офицер показал мне два паузка и многое рассказал из жизни арестантов. В помещении для поселенцев были сделаны нары в два этажа, но часть людей размещалась и под нарами на холодном сыром полу; там среди других лежал хронический больной, калека, не владевший ногами, которого предполагалось оставить в больнице в ближайшем городе Киренске. Офицер указал мне на поселенца, которого он знал год тому назад совершено здоровым, но который теперь вследствие сильного онанизма (болезни, очень распространенной среди арестантов) впал в совершенный идиотизм. Так как мужчин в партии было гораздо более, чем женщин, то нравы были очень свободные: в ней был между прочим 11-ти летний мальчик, который пил, играл в карты и интересовался женщинами; была также 12-ти летняя девочка, которая составляла общее достояние арестантской партии. Но бывают и исключения: конвойный офицер указал мне на семью из отца, матери и трех дочерей 15-ти и 17-ти лет, которые, благодаря родительскому надзору, отличались безупречным поведением. Некоторых поселенцев сопровождала очень многочисленная семья: у одного татарина было 6 человек детей, у одной еврейки — тоже не мало. Офицер, молодой человек, по-видимому довольно добродушный, рассказал  однако о следующем своем столкновении с конвоируемой им партиею на одном этапе, когда она шла еще сухим путем. С одного предшествовавшего этапа бежало несколько человек поселенцев, а потому конвойные стали загонять арестантов на ночь в здание этапа, которое обыкновенно изобилует всевозможными насекомыми, и при этом ударили прикладом беременную женщину. Поселенцы закричали: «Наших бьют, бей конвойных». Началась свалка. Тогда офицер принял энергические меры: выстроил в воротах 20 человек солдат с заряженными ружьями и потом, «разгорячившись», по его словам, он начал бить поселенцев по зубам. А это еще один из самых добродушных!

    Помещение на дощанике плохо защищало поселенцев от дождя, на продовольствие же, которое выдается им натурою, полагается по 15-ти коп. в сутки; мне показали сухари довольно порядочные и солонину без запаха; поселенцам выдавали ¹/₄ ф. мяса, ¹/₈ ф. крупы, определенное количество хлеба, соли, и, кажется, золотник кирпичного чая. Пищу готовят они не сообща, а каждый для себя в отдельном котелке. При вечерней поверке оказалось, что двое поселенцев опять бежало. На одной из остановок солдат заведомо отпустил поселенца и за это должен был пойти под суд; но сами конвойные офицеры для прикрытия побегов прибегают к такой уловке: подплывая к волости, где нужно высадить часть партии, и зная, что не хватает нескольких человек, офицер вызывает желающих, за известное вознаграждение, назваться именами отсутствующих. Их сдают в волости, они немедленно бегут, через несколько верст догоняют паузок и вновь садятся на него.

    Вот тот бездомный пролетариат, ссылаемый ежегодно в Сибирь в большом количестве, который составлял прежде большинство рабочих на сибирских промыслах; понятно, почему золотопромышленники в прежнее время предписывали нанимать рабочих из ссыльнопоселенцев, находя, что они послушнее и безответнее других рабочих.

    30-го Августа я сел на пароход «Михаил», как говорят, самый маленький и самый плохой в то время изо всех пароходов на Лене, не имевший даже парового отопления. Между тем настали порядочные холода, все время дул сильный ветер, и в общей каюте І-го класса было до такой степени холодно, что и днем, и ночью нельзя было снять меховое пальто. На таком-то пароходе пришлось тащиться трое суток до селения Витимска (на р. Лене, при впадении р. Витима, 1410 верст от Иркутска), знаменитого былыми кутежами приисковых рабочих после осеннего рассчета на промыслах 10-го сентября, убийствами и разбоями. Лена поглотила здесь не мало трупов тех ограбленных и убитых рабочих, которые более других вынесли с приисков денег и золота. Теперь витимские нравы несколько смягчились, так как администрация заставляет золотопромышленников вывозить рабочих не в Витимск, а на 400 слишком верст выше по Лене до ничтожного, грязного городишка Киренска, но все-таки еще не мало отчаянного народа гнездится в Витимске, так как туда сплошь и рядом возвращаются рабочие, довезенные до Киренска.

    По приезде в Витимск я немедленно поехал за несколько верст на Виску: это, так называемая, «резиденция» К° Сибиряковых, Базановых и Немчинова, т.-е. пристань их пароходов и летнее местопребывание главного управляющего их пароходством; тут же находятся больница и богадельня (на 10 человек) для рабочих, потерявших здоровье на приисках. Приятным сюрпризом для меня было то, что тотчас по приезде моем на Виску пришел с приисков пароход «Тихон», на котором часа через три я и отправился в дальнейший путь. На этом, вполне благоустроенном пароходе, в отдельной большой каюте, отапливаемой паром, я совершенно отдохнул от дорожного утомления и скорбел только о том, что мы подвигались вперед весьма медленно. Витим — река очень быстрая, «сумасшедшая», как выражался капитан, а пароход наш тянул за собою барку с грузом около 20,000 пудов, и потому мы делали всего каких-нибудь 7 верст в час, да некоторые ночи еще стояли на месте.

    Берега р. Витима совершенно не населены; только верст через 30 стоят «зимовья», которые зимою служат станциями на приисковой почтовой дороге, а теперь в них живут только караульные. Единственное более населенное место — Воронцовская пристань (100 верст от Витимска), занятая исключительно складами и разными постройками КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской (см. т. II, стр. 309-310 моей книги).

    5-го Сентября я приехал на Бодайбо, пристань на Витиме при впадении в Лену р. Бодайбо, сделав более 1700 верст в две недели — на лошадях, в почтовой лодке и на пароходе. Здесь живет горный исправник Витимской системы, находится «резиденция» нескольких золотопромышленных компаний, в том числе и К° Промышленности, больница этой К°, сюда подвозят сотни тысяч пудов сена, пригоняют на баржах, буксируемых пароходами, массу скота и живет, так называемый, «резидент» компании. Здесь я присутствовал при медицинском освидетельствовании рабочих, нанимаемых на новую операцию, и затем в тот же день после обеда выехал из Бодайбо на Успенский прииск, где находится главное управление К° Сибиряковых, Базановых и Немчинова (40 верст от Бодайбо). Дорога проходит в высшей степени гористою местностью (от Бодайбо 5 верст идет подъем в гору). Уже когда мы подъезжали к Бодайбо, был ночью мороз градусов 5, а так как чем далее, тем выше, а следовательно и холоднее, то в «дальней» Олекминской тайге выпал глубокий снег, и проезжавшие ранее меня пробирались с большим трудом. Мне к счастью пришлось ехать в более теплые дни и потому, хотя чем далее за Успенским прииском, тем более лежало снегу по сторонам, но я ехал по грязи и местами по камням, а не по снегу. Как бы то ни было, те 130 верст, которые я проехал в один конец по Витимской и Олекминской системам Ленского горного округа, идет дорога неизмеримо лучшая, чем в енисейских тайгах: я везде ехал на тройке и только удивлялся выносливости и прочности местных тарантасов, так как везут, где возможно, рысью.

    Приехав ночью на Успенский прииск, я осмотрел на другой день шахтовые работы, золотопромывальную машину, казармы рабочих, больницу, училище, библиотеку для служащих, устроенную на деньги, пожертвованные И. М. Сибиряковым, церковь и кухню для рабочих, был также в архиве, который оказался очень обширным и благоустроенным, и в тот же день поехал далее вместе с окружным инженером, который живет на Успенском прииске. Он сказал мне, что сопровождает меня на основании официального предписания начальника Иркутского горного округа г. Л. Карпинского между прочим для того, чтобы обратить мое внимание на те затруднения, с которыми приходится бороться местной золотопромышленности. Так по дороге он указал мне на канаву, глубиною в 4 саж., которую на протяжении 2¹/₂ верст провел золотопромышленник Ф. И. Базилевский и которая стоила ему 300.000 руб., для того, чтобы отвести в другое место русло р. Бодайбо, так как без этого вода заливала шахты под руслом этой реки, в которых начали добывать золотоносные пески. При каждом удобном случае он указывал мне на то, что по местным условиям здесь должна существовать только крупная золотопромышленность (хотя в действительности в олекминской тайге есть и мелкие золотопромышленники, и старатели-золотничники). Проведя вечером несколько часов с главноуправляющим Ф. И. Базилевского и местным доктором, я выехал далее к ночи один и, сделав около 70-ти верст, ранним утром 7-го сентября был уже на промыслах Ленского Т-ва, откуда проехал к живущему по близости исправнику Олекминской системы. Так как через два дня предстоял расчет рабочих, и дела у исправника в это время бывает очень много, а я торопился, чтобы успеть возвратиться в Иркутск до приостановки навигации по Лене и выехать из тайги вместе с рабочими, то пришлось лезть на чердак, где хранится архив горного исправника и с помощью казака и рабочего доставать нужные мне дела. Мне все-таки удалось пересмотреть весь архив, где хранятся дела с начала 50-хъ гг.,  и отобрать то, что нужно было взять с собой, а вечером я возвратился на Тихоно-Задонский прииск Ленского Т-ва. Затем я осмотрел элеватор (машину для промывки золотоносных песков силою воды, поднимавшей их своим напором на известную высоту), который был устроен здесь горным инженером М. Шостаком, но потом оставлен; побывал в больнице, казармах рабочих и в разрезе, где производились работы, получил от главноуправляющего К° горного инженера Л. Ф. Граумана некоторые документы из архива Ленского Т-ва и отправился в обратный путь. Переночевав на прииске Ф. И. Базилевского, я осмотрел больницу, баню для рабочих и их казармы и добыл некоторые архивные документы, а затем был по соседству на прииске Бодайбинской К°, где также осмотрел больницу, казармы и кухню рабочих и прихватил некоторые дела. Вечером я был уже на Успенском прииске, и на другой день работал в обширном архиве двух соединенных КК°, Промышленности и Прибрежно-Витимской. Здесь я между прочим встретил весьма оригинальную личность: это местный конторщик и в тоже время фотограф из якутов. Он имел случай познакомиться с ссыльными из государственных преступников, вполне цивилизовался, благодаря их влиянию, и был одним из самых интеллигентных людей на главном «стану» этих КК°. Он так превосходно снимал портреты, что его работы не уступают лучшим петербургским фотографиям. Приисковая цена (18 р. за дюжину кабинетных карточек) не останавливает многих рабочих сниматься у него. Здесь я присутствовал также при найме рабочих, и затем вечером выехал обратно на Бодайбинскую резиденцию, где поработал над делами архива Витимского горного исправника (с половины 70-х гг.) и захватил с собою некоторые дела, а 12-го сентября выехал с Бодайбо на пароходе «Синельников», который тащил за собою баржу, переполненную рабочими (см. ниже т. II, стр. 487-488).

    Хотя поездку по Ленскому горному округу пришлось сделать слишком быстро, но я собрал здесь массу интересных документов, понимание которых весьма облегчилось личными наблюдениями; особенно доволен был я тем, что удалось выехать с приисков вместе с рабочими. Хотя непродолжительное пребывание в тайге было куплено месячным путешествием из Иркутска на прииски и обратно, но оно было все-таки необходимо для правильного понимания материалов, которые я вывез с собою.

    В Усть-Куте пароход останавливается, и далее 335 верст пришлось ехать до Жигалова в лодке, но так как против течения подвигаться на веслах было бы слишком трудно, то лодку тянут на лошадях бичевой. Для этого я и мой спутник нанимали тройку лошадей; их прикрепляли к бичеве длиной саж. 50, на лошадей садилось 2 - 3 верховых, часто 11 - 12-тилетние мальчики, а в лодке находилось еще двое ямщиков (на корме и носу), и мы подвигались, таким образом, средним числом 5 - 6 верст в час. Днем путешествие совершалось вполне благополучно, но ночью бичева беспрестанно задевает за какой-нибудь пень или камень, раздается крик — «заронило», «зарочило», и тогда верховому приходится на лошади, а то и слезая в воду доставать бичеву. Расстояние до Жигалова мы проплыли ровно в трое суток: некоторые ночи были очень холодны, так что вода с берегов начинала замерзать, местами мели очень замедляли плавание, так что однажды «станок» в 17 верст мы плыли 5 часов, но все-таки мы благополучно добрались до Жигалова, пристани на Лене, где пересаживаются уже в экипажи.

    Благодаря тому, что вследствие поломки парохода пришлось простоять четверо суток на Лене, мы приехали в Иркутск только 28-го Сентября, т.-е. после 17-ти дней пути. Затем начались усиленные занятия в архиве Иркутского Горного Управления, самом важном для истории сибирской золотопромышленности, так как здесь хранится масса дел с начала 50-хъ гг., и отчасти в архиве канцелярии Иркутского Генерал-губернатора, пользование которым разрешил мне А. Д. Горемыкин. Некоторые интересные контракты с приисковыми рабочими я получил также в архиве городской думы. Занятия в первом архиве потребовали более трех недель самого напряженного труда, после чего я мог оставить Иркутск, заказав массу выписок из прочитанных и отмеченных мною материалов. Не буду описывать обратного пути, который в Восточной Сибири пришлось делать то на колесах, то на санях. Упомяну только, что в Красноярске мне удалось поработать еще в архиве Губернского Суда, где я нашел интересные дела о волнениях приисковых рабочих, и, получив некоторые документы из архива золотопромышленника А. П. Кузнецова, я отправил в Петербург еще несколько пудов архивных материалов. В Томске пришлось вновь позаняться в архиве Горного Управления. Возвратился я через Тюмень, Екатеринбург и Златоуст, где сел на Самаро-Уфимскую ж. д. Все путешествие в Сибирь продолжалось шесть с половиною месяцев.

    Таким образом мое историческое исследование быта рабочих на сибирских золотых промыслах основано преимущественно на неизданных документах архивов следующих учреждений: Государственного Совета, Комитета Министров (дела Сибирского Комитета), Министерства Земледелия и Государственных Имуществ, Горного Департамента, Томского Горного Управления, Общего Томского Губернского Архива, Томской Полиции, Главного Управления Алтайского Горного Округа (в Барнауле), контор и комиссии военного суда в Салаирском руднике (на Алтае), Енисейского Губернского Суда, Енисейской Полиции, Красноярской Городской Думы, Иркутского Горного Управления, Канцелярии Иркутского Генерал-губернатора, Иркутской Городской Думы, горных исправников: кузнецкого, северно-енисейского, южно-енисейского, Витимской и Олекминской систем Ленского горного округа, волостных правлений Дмитриевского (в селе Тисуле) и в Баиме (Мариинского округа) и архивов золотопромышленников А. П. Кузнецова (в Красноярске). В. И. Базилевского (в Енисейске), И. П. Кытманова (па Гавриловском прииске северно-енисейского округа), Удерейской К° (на Воскресенском прииске, арендуемом А. А. Саввиных), Асташевых (на Дополнительном участке Прокопьевского прииска), КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской (на Успенском прииске Бодайбинской К° Витимской системы Ленского горного округа), Ф. И. Базилевского и Ленского золотопромышленного т-ва (в Олекминской системе) и Южно-Алтайской К° (Кузнецкого округа), всего — 32 архивов.

    Хотя изучение документов этих архивов дало мне возможность собрать массу данных относительно быта рабочих на всех сибирских золотых промыслах, но во ІІ-м т. моего труда я не нашел нужным, во избежание излишнего повторения однородных фактов, описывать быт общеконтрактных рабочих на всех горных системах (я не говорю, например, о промыслах Ачинского, Минусинского, Красноярского, Канского и Нижнеудинского округов и промыслах Забайкальской области), но относительно быта старателей-золотничников и волнений рабочих я воспользовался всеми имевшимися у меня материалами.

    В пределах поставленной себе задачи я старался, кроме неизданных материалов, разработать возможно полнее и печатные источники и пособия, разыскание которых было облегчено «Сибирскою библиографиею» Б. И. Межова (3 т.) и указателем статей о золотопромышленности в сибирских повременных изданиях Д. М. Головачева. Ссылки на книги и статьи сделаны везде в подстрочных примечаниях, из более же выдающихся трудов наших предшественников по изучению быта рабочих на сибирских золотых промыслах следует упомянуть о сочинениях Кривошапкина «Енисейский округ и его жизнь» (1865 г.), Уманьского «Очерки золотопромышленности в Енисейской тайге» и статьях неизвестного автора о рабочих на промыслах Олекминского округа в «Сибирском Сборнике» (прилож. к «Восточному Обозрению» 1889 г. кн. 1-я и 2-я, 1890 г., кн. 1-я).

    В числе многих, весьма крупных, пробелов нашей исторической литературы не последнее место занимает почти совершенное отсутствие исследований по истории фабричного и заводского, вообще промышленного труда. Правда, мы имеем несколько работ о прошлой жизни крепостных, приписных и посессионных рабочих и мастеровых на фабриках и заводах, но история фабричного и заводского труда в России во всем его объеме еще составляет одну из серьезных задач науки. Для этого необходимо изучить подробно историю крепостного труда на помещичьих фабриках и заводах, посессионных мастеровых (особенно в эпоху крестьянской реформы) и, наконец, свободных рабочих на фабриках, заводах, каменноугольных копях, золотых промыслах на Урале и т. п. Дело это нелегкое, так как собирание подобного материала представляет едва ли не большие трудности, чем его разработка. Часть неизданных источников по этому предмету найдется и в столичных архивах, но большинство их рассеяно в архивах различных казенных провинциальных учреждений или частных имений, фабрик, заводов и т. п., а провинциальные частные и казенные хранилища рукописей обыкновенно весьма малодоступны. Большую услугу при разработке хранящихся в них материалов могли бы оказать местные исследователи, но, к сожалению, проникнуть в архивы родного города сплошь и рядом оказывается для них более затруднительным, чем для наезжего ученого, не располагающего ни таким количеством времени, как местные работники, ни таким знанием особенностей данного края.

    Как это ни странно, у нас оказывается еще нужным доказывать пользу исторических исследований внутреннего быта, основанных на неизданных материалах, и иногда приходится слышать нападения на «архивную науку» со стороны людей, по-видимому, развитых и образованных. Мы полагаем, что избытком любви к науке мы вообще не особенно грешим; что же касается научной обработки громадного запаса неизданных исторических материалов, то в этом отношении сделано поразительно мало. Мы не имеем еще, например, полной истории крестьян и городского сословия, истории податей и натуральных повинностей, истории сельского хозяйства, цен, рабочей платы и т. п., а научная разработка всего этого невозможна без архивных разысканий.

    Наше историческое исследование быта рабочих на сибирских золотых промыслах послужит со временем лишь одним из пособий для создания вполне научной истории промышленного труда в России. Такую историю мы будем иметь вероятно не скоро, судя по тому, что у нас нет до сих пор еще более необходимой для нас истории крестьян, хотя научное исследование их прошлой жизни началось уже 40 лет тому назад. Нужно заметить, впрочем, что полной истории промышленного труда нет еще и в западноевропейской литературе, несмотря на то, что промышленные рабочие имели неизмеримо более важное значение в жизни западной Европы, чем в нашей; по преимуществу земледельческой стране.

    В заключение мне остается принести глубокую благодарность всем лицам, так или иначе оказавшим содействие моему труду, в том числе и тем представителям золотопромышленности, которые во время моей поездки по Сибири снабдили меня массою неизданных материалов. За их любезность и гостеприимство я могу отплатить только одним: правдивым изображением жизни рабочих.

    Не могу не выразить также своей признательности библиотекарям Публичной библиотеки В. П. Ламбину, П. А. Соколовскому и А. И. Браудо, библиотекарям библиотеки Академии Наук Э. А. Вольтеру, А. Д. Орлову и А. Б. Ламбиной и заведующему архивом Министерства Земледелия и Государственных имуществ П. А. Шафранову. Сообщением некоторых материалов и полезными указаниями я обязан также Л. Ф. Пантелееву.

    Некоторые отделы моего труда уже были попечатаны в различных повременных изданиях: «Русском Богатстве», «Русской Мысли», «Вестнике Европы», «Сибирском Сборнике», «Восточном Обозрении», «Степном Крае», «Сибири» и «Русских Ведомостях».

    /Рабочіе на сибирскихъ золотыхъ промыслахъ. Историческое изслѣдованіе В. И. Семевскаго. Томъ I. Отъ начала золотопромышленности въ Сибири до 1870 г. Изданіе И. М. Сибирякова. С.-Петербургъ. 1898. С. III-V, XV-XXVIII./

                                                                     ГЛАВА VI.

                                  Общеконтрактные рабочие и ссыльнокаторжные

                                                на промыслах Олекминского округа

                                                            с 1870 до начала 1890-х гг.

    Наем рабочих. — Задатки. — Путь на прииски. — Контракты. — Техника работ. — Доходы предпринимателей. — Продолжительность рабочего дня. — Подземные работы. — Величина уроков. — Старательские работы. — Вознаграждение за труд. — Подъемное золото. — Жилища и пища рабочих. — Винные порции. — Продажа вина на приисках. — Спиртоносы. —Приисковые лавки. — Таксы. — Условия нравственной жизни рабочих. — Гигиенические условия. — Медицинская помощь. — Несчастные случаи и вознаграждение за них. — Школы. — Наказания. — Горная администрация. — Побеги рабочих. — Величина валового заработка. — Додача. — Выход рабочих с промыслов. — Ссыльнокаторжные рабочие.

    Наем рабочих на промысла Олекминского округа, как и в других горных округах, производится частью на самих промыслах по окончании летней операции, частью в разных местах Сибири. В начале 1872 г. якутский губернатор писал генерал-губернатору Восточной Сибири: «Некоторые из приисковых управлений», по окончании операции «дозволяют своим приказчикам заманивать рабочих в тайгу бесплатною чаркою, а затем спаивают их на их же счет до потери соображения и вербуют невыгодными для рабочих условиями, которых последние ни рассмотреть, ни сообразить во время найма не в состоянии, и узнают обязательность и невыгодность их только впоследствии, по тягости работ и принудительным мерам к выполнению таковых с совершенным изнурением сил» (Арх. Иркут. Горн. Упр. К. 2549. № 126-71, д. 156.). Циркуляром генерал-губернатора того времени было предписано не производить найма в Витимской волости (Киренскаго округа) и в Нохтуйском селении (Олекминского окр.) рабочих, принадлежащих к другим волостям (в этих двух местах происходили, как мы увидим, особенно сильные кутежи по выходе рабочих с промыслов), а нанимать их в местах причисления; однако это воспрещение было впоследствии забыто.

    Но и в местах причисления наем рабочих представлял весьма грустную картину. Олекминский горный исправник в отчете за операцию 1873-74 г., указав на то, что контингент приисковых рабочих преимущественно состоит из ссыльнопоселенцев и бывших ссыльнокаторжных, говорит: «Находясь в местах причислений в самом жалком положении, частью по лености, дурным наклонностям, пьянству и т. п., частью по недоверию вообще к ним местного населения, эти парии, при появлении приискового доверенного, с радостью «рукоприкладствуют» к промысловым контрактам, никогда не читая их, торопясь получить задаток деньгами и одеждою (обыкновенно не менее 50 руб.) и, таким образом, после продолжительной голодовки, при лишениях в самой необходимой одежде, они сразу становятся сытыми и одетыми; но это благоденствие продолжается не долго — много два три дня; затем все полученное в задаток поголовно пропивается тут же до необходимости вновь идти к нанимателю с просьбою о выдаче второго комплекта одежды... Буйство и возмутительные в это время поступки рабочих известны всей Сибири (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2566, № 206 - 152, л. 50 об. - 51.).

    Для найма рабочих вне промыслов золотопромышленные компании отправляли своих доверенных, снабжая их подробными инструкциями. Так Прибрежно-Витимская К° дала подобную инструкцию доверенному, отправленному для найма рабочих на операцию 1872-73 г. в Киренском, Верхоленском, Валаганском и др. округах, в которой было предписано давать задатки от 40 до 45 руб., иркутских мещан не нанимать, кроме бывших уже на промыслах и известных своим поведением, не нанимать рабочих старее 55 лет, а также тех людей, «на паспортах и билетах которых имеются надписи о их неблагонадежности», или которые значатся в списке, выданном доверенному. При этом ему было дано три списка: 1) неспособных рабочих, бывших на приисках К° Промышленности; 2) рабочих, которых «по разным случаям не следует нанимать в работу», и 3) рабочих, находящихся на промыслах Ленского золотопромышленного Т-ва в операцию 1871-72 г., замеченных «в уклончивости от работ, лености, грубостях и совершенно неспособных к горным работам». Из этого видно, что золотопромышленные компании обменивались между собою списками дурных рабочих, желая обезопасить себя от их найма (Арх. К° Промышленности, дело № 454. Подобныя же инструкции, с ничтожными вариантами, давались и в следующие года.). В это время доверенные встречали иногда затруднения в найме (В ноябре 1872 г. доверенный Прибрежно-Витимской К° донес, что «по Лене в волостях рабочих было очень мало, да и то все должники разных компаний... Я удивляюсь, куда подевались люди: прежде, бывало, как только приедешь, то сейчас начнут ходить к найму».).

    Но в конце концов дело налаживалось, и доверенный доносил, что нанято столько-то «штук», хотя затем начинались жалобы на неявку рабочих, трудность «выгонки» и проч. В свою очередь, рабочие жаловались на неправильные вычеты доверенных и т. п. (См. рассказ рабочего, нанявшегося на прииски Сибирякова, Базанова и Немчинова в газете «Сибирь», 1873 г. № 4, стр. 2.).

    В официальном отчете о золотопромышленности в Восточной Сибири за 1879 г. о найме рабочих на промысла Олекминского округа сказано: В Витимской системе «самый значительный наем рабочих производится К° Базанова, Сибирякова и Немчинова в Енисейской и Томской губерниях... Прочие золотопромышленники производят наем из рабочих, рассчитавшихся с других приисков Олекминской и Витимской систем, а также из Иркутской губернии и Якутской области. В Олекминском исправничестве рабочие нанимаются большею частью в Иркутской губернии и областях Якутской и Забайкальской». По словам отчета за следующий год, наем рабочих для приисков Олекминского округа, включая... и витимские прииски, в последнее время производится большею частью на самых приисках из числа желающих остаться на следующую операцию. Кроме того наем делается в г. Иркутске, в Качугском и Витимском селениях и даже в Забайкальской области, в Томской и Енисейской губерниях. В виде опыта К° Базанова и Сибирякова командировала одного служащего в Вятскую губернию для найма до ста человек... плотников» (Дело Горн. Деп.). Часть крестьян европейской России занималась и в Томске, куда они приезжали в качестве извозчиков (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2765, № 37-30, л. 48.).

    В 80-х гг. наплыв рабочих все более увеличивался, и наем их постепенно стали производить все в большей степени на самых промыслах. В 1885 г. горный исправник Олекминской и Витимской систем донес Якутскому губернатору, что в 1883-84 гг. в Витимской системе и в Витимской волости заметен громадный наплыв людей, ищущих заработка. Вследствие этого наем рабочих «преимущественно производится на приисках (Это заметно было уже и в 1881 г. Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2766, № 37-45, л. 256. В 1880 г. было нанято вне приисков только 33% рабочих, в 1881 г. — 38%, в 1882 г. — 47%. «Прилож. I к вып. I Оборн. офиц. докум. по управл. Вост. Спб.», т. VII, Отч. Горн. Отд. за 1882 г., прил. № 3.) из рабочих, изъявивших желание оставаться на другую операцию, рассчитанных из других компаний и приходящих на промысла по воле; «некоторые нанимали чрез своих доверенных в Витиме (запрещение этого, состоявшееся в начале 70-х гг., утратило со временем силу) и на Мачинских резиденциях, а недостающее число пополнялось в Якутской области и Иркутской губернии (Отчасти конечно и в Енисейской, Томской и Тобольской. «Памят. книжка Якут. обл.» на 1891 г., стр. 108.). «Практиковавшийся ранее способ» найма посредством посылки доверенных «в отдаленные губернии Сибири и частью России, как невыгодный для К°, вследствие больших затрат и вследствие того, что недостатка в рабочих не ощущается при найме их на прииска, оставлен» (Арх. Витим. Горн. Исправ., дело 1885 г. № 17; Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2772, № 135 - 124, л. 185.). Об этом явлении — увеличении наплыва рабочих на прииски Олекминского округа в 80-х и 90-х гг., мы встречаем целый ряд официальных и неофициальных свидетельств. «За последние пять лет», писал с этих приисков корреспондент газеты Сибирь» в 1887 г., «замечается усиленное движение рабочих на промысла, преимущественно из Западной Сибири и даже внутренних губерний России, которое с каждым годом усиливается и вытесняет с промыслов прежний ссыльный элемент; движение это объясняется распространившеюся ложною молвою о пресловутых приисковых заработках» («Сибирь» 1887 г., № 14-15, стр. 15-16.). В 1892 г. набралось так много рабочих из голодающих местностей Тобольской губернии, что около 800 человек осталось без дела и увеличило собою массу бродячего народа на приисках и в Витиме («Восточ. Обозр.», 1892 г. № 31, стр. 4. Так что из населенных мест нанимали только в Витиме и Иркутске, «Сибир. Вестн.» 1892 г. № 51. Срав. Кряжев, «Письма об обитателях Олекм. тайги», «Русск. Жизнь», 1894 г., № 84.). При этом рабочие рисковали быть высланными из Витимска, так как полиция не допускает такого скопления людей без занятий («Вост. Обозр» 1896 г. № 27, стр. 2.). «В тайге такой наплыв рабочих», свидетельствовал витимский горный исправник Траскин в 1894 г., «что положительно нет от них никакого отбоя... Я неоднократно писал и просил установить по р. Лене заставы (!) (Местный горный инженер говорит, что в 1892 г. «были приняты даже меры не допускать лишний народ в тайгу, оказавшиеся к счастью ненужными» «Вестн. Зол.» 1893 г. № 2, стр. 31.), дабы не пропускать рабочих в тайгу, но, не смотря на это, из России — симбирцы, нижегородцы, вятичи, пермяки, пензенцы и уфимцы, со всей Сибири, даже и с Амура, где есть свои богатые золотые промысла, рабочие тянутся в Витимскую систему. Я в своей жизни много ездил, много видел, но такого народного стремления в течении многих лет в одно место я нигде не видел» («Вост. Обозр.», 1894 г., № 28.). Иногда в некоторых местах и ранее замечалось лихорадочное стремление народа на прииски. В 1879 г. число рабочих на промыслах Олекминского округа достигло небывалой цифры; около 10.000 чел. Соответственно этому особенно усердно производился и наем осенью 1878 г. Население Красноярского и Ачинского округов было решительно охвачено «золотою лихорадкою»: «олекминские наниматели... не десятками отсыпали задатки, а сотнями». Крестьяне бросали свои хозяйства и закабаливали себя в работу. В одной подгородной деревне крестьянин, имевший хорошее хозяйство, работавший на девяти лошадях, распродал все, что имел, и нанялся на Олекму, — и это был не единичный факт («Сибирь», 1878 г., № 45-46, стр. 1.).

    С увеличением наплыва рабочих их оказывалось для многих компаний достаточное количество на самих промыслах и нанимать в других местах не приходилось. «Даже большие дела обходятся теперь без найма извне», читаем мы в записке г. Михайлова (1890 г.), «а если и нанимают, то лишь незначительное число рабочих. Так в К° Промышленности в 1889 г. вне приисков вовсе не было наемки».

    5 сентября 1891 г. я присутствовал при найме рабочих на Бодайбинской резиденции К° Промышленности (на р. Витиме). Наем начался с 25 августа и сопровождался медицинским осмотром, который производил фельдшер. Рабочие раздевались в сенях и голые входили в комнату. При мне у одного рабочего фельдшер нашел грыжу, и его не наняли; у другого оказались на шее пластыри; его решили полечить, и фельдшер приказал ему придти опять через три дня, не нанимаясь в других компаниях. При найме наводили справки в так называемой «грязной» книге, куда исправник с 1882 г. заносил всех рабочих, в чем-нибудь провинившихся. На вопрос мой, сообщаются ли сведения из этой книги и другим золотопромышленникам, резидент К° Промышленности отвечал, что исправник и рад был бы, чтобы ею руководствовались, но нанимают, кого случится. Женатых рабочих резидент К° Промышленности на этот раз не нанимал, так как стремились уменьшить число женатых до 5%. Несколькими днями позже я присутствовал при найме рабочих и на главном стану К° Промышленности. Всего для работ этой и Прибрежно-Витимской К° нужно было 2 тыс. рабочих; около тысячи рабочих осталось от прежней операции; из остальной тысячи около 250 чел. К° по разным причинам не хотела вновь нанять (Напр., не хотели брать самовольно прогулявших от 3 до 10 рабочих дней в году.), другие сами не захотели остаться, но эта тысяча была легко заменена новыми рабочими (наем продолжался с 25 августа по 10 сентября). Я видел, как при этом некоторые рабочие униженно просили принять их вновь; одних брали после некоторого наставления, другим, особенно «говорунам», «грубиянам» и т. п., решительно отказывали. Во время найма на промысле Бодайбинской К° многие рабочие были выпивши. В Ленском Т-ве наемка производится в течение всей операции, но наибольшее количество рабочих в операцию 1893-4 г. было нанято в мае и июне, а затем в сентябре; в операцию 1894-5 в июне и июле («Вестн. Золот.» 1895 г. стр. 331, 1896 г., стр. 188. В 1894 г. в январе, феврале и марте рассчиталось много рабочих с приисков Ленскаго Т-ва для найма на постройку сибирской жел. дор.).

    В 1874 г. задаток деньгами и одеждою при найме вне промыслов обыкновенно был не менее 50-ти рублей, а к прибытию на прииск после забора на пути и разных путевых расходов доходил до 75-150 руб. (Арх. Ирк. Гор. Упр. К. 2566, № 206-152, л. 50 об. - 51 об.). Офицер, заведовавший рабочими-арестантами в Олекминском округе, считал в 1875 г. средний задаток свободного рабочего в 45 руб. (Арх. витим. горн. испр., дело о рабочих-арестантах 1875 г. № 5.). При найме в Витиме в это же время по окончании операции рабочие получали задаток до 60 руб. (Арх. Витим. Горн. Испр., дело 1875 г. № 33, л. 10.). В 1878 г. при найме в Енисейской губернии задатки доходили до 70 руб. («Сибирь» 1878 г., № 45-46.).

    Прибрежно-Витимская К° в 1872 г. в инструкции доверенному предписывала давать задатки при найме в Иркутской губернии 40-45 руб., в действительности же выданные им задатки колебались между 8 и 60 рублями. В инструкциях той же К° за 1873-74 гг. предписывалось давать задатки в 45-50 руб., а должникам компании 10-15 руб. (Арх. К° Пром., дело № 454.). Из списка рабочих-должников Прибрежно-Витимской К° 1882 г. видно, что рабочие получили при найме в задаток, на одежду и проч. от 2 до 131 руб., в среднем 73 р., товарами и деньгами в дороге от 3 до 157 руб., в среднем 38 р., и уплачено за провоз от 53 до 215 руб. (лишь за несколько человек не было платы за провоз), в среднем 75 р.; таким образом рабочие эти явились на прииск с долгом от 7 до 315 руб., в среднем 186 р. (Арх. К° Промышл. дело № 1156.). Нельзя не придти в изумление от таких громадных долгов, с которыми рабочие являлись на промысла К° Промышленности (в Енисейском округе мы не встретили ничего подобного). После этого мы найдем скорее умеренными, чем преувеличенными следующие слова г. Калагеорги, штаб-офицера для особых поручений при иркутском генерал-губернаторе, командированного в 1882 г. в Олекминский округ для собрания сведений о местной золотопромышленности: «Нанятые рабочие препровождаются иногда с места найма их партиями, при чем все расходы по дороге производятся нанимателями в счет будущей заработной платы; расходы эти бывают очень велики, и взятые вместе с полученными при найме задатками, достигающими до 200 р., составляют нередко сумму, которую рабочему приходится отрабатывать в течение многих месяцев» (Арх. Ирк. Горн. Управ. К. 2765, № 37-30, л. 48.). В 1880 г. К° Промышленности нанимала рабочих в Сибири и в Вятской губернии с задатками от 50 до 150 руб. и даже более, смотря по достоинству рабочего, при чем тут очевидно еще не принимаются во внимание путевые расходы (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2766, № 37-45, л. 257.). В 1881 г. Прибрежно-Витимская компания при найме рабочих в Енисейской губернии давала задатки в 50 - 100 руб., также не считая дорожных расходов (Арх. К° Промышл. № 1147.).

    С первой половины 80-х годов, как мы видели, усиливается наплыв рабочих на промысла, а вместе с тем должен был уменьшаться размер задатков при найме как на приисках, так и вне их. В 1880 г. при найме на промыслах Витимской системы давали задатки в 5-15 руб. (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2766, № 37-45, л. 256.). В отчете за 1884 г. исправник Витимской системы говорит: «задатки сами по себе не велики, но вместе с расходами по доставке на прииски они достигают значительных размеров: до 100 руб. и более (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2771, № 100-110, л. 302.)». При найме на промыслах по окончании операции в 1882 г. давали задатки от 20 до 30 руб. и две бутылки водки. Иногда промысловые управления поручали наем рабочих местным купцам-мироедам, и те вместо денег старались всучить рабочему гнилой товар или водку, так что, по словам рабочих, задаток значился в листике 25-40 руб., «а на  деле-то  только два дня пьян был» («Сибирская Газета» 1882 г. № 27.). Вне промыслов и в 1887-89 гг. рабочее получали задаток 60-100 р. («Памятная книжка Якутск. обл. на 1891 г.», стр. 109.). Но так как с наплывом рабочих на прииски наем их вне промыслов все сокращался, то и размер задатков уменьшался, и наконец стали иной раз нанимать и вовсе без задатка. В записке г. Михайлова, в которой изложены факты, собранные во время поездки в 1890 г. иркутского генерал-губернатора А. Д. Горемыкина на промысла Ленского горного округа, максимум задатка указан в 45 руб., но сделана оговорка, что чаще задатки в 5, 10 и 15 руб. по словам главного управляющего промыслами Ф. И. Базилевского в записке, поданной иркутскому генерал-губернатору (1891 г.), на резиденциях наем «в большинстве случаев производится без задатков или с очень ограниченным задатком», при найме же вне промыслов рабочий является на работу с долгом в 50-100 р. В деле Базилевского давали в это время настолько небольшие задатки, что на 141 чел., нанятых в операцию 1888-89 г., пришлось в среднем по 23 р. на человека (В 1889 г., как видно из записки г. Михайлова, задатки 53 рабочих вместе с доставкою сплавом обошлись почти в 33 р. на человека. В Бодайбинской же К° в том же году задатки вместе с доставкою па лошадях 104- рабочих составили по 138 р. на каждого.). И по моим наблюдениям в 1891 г. нанимались на промыслах с задатком в 10 р., а то и вовсе без задатка. Один местный наблюдатель также говорит, что задатки в это время часто колебались между 3 и 10 рублями («Сибир. Вестн.» 1892 г. № 51.). Нельзя сочувствовать тому порядку найма, когда, как это было в 1882 г., рабочие приходили на прииски с долгом в 200-300 р., так как при этом несомненно не мало денег пропадало непроизводительно — на кутежи, забор одежды, которая также пропивалась и проч., но теперешние ничтожные задатки или отсутствие задатков приводят к тому, что приисковые управления менее церемонятся с рабочими и рассчитывают их до срока найма за малейшую провинность. Вот что писал об этом бывший начальник иркутского горного управления г. Карпинский еще в 1886 г.: «На некоторые прииски, где есть подъемное золото, рабочие нанимаются охотно и даже идут туда без задатков, почему па таких приисках долгов за рабочими весьма мало, — так за то и пользуются же этим приисковые управления! За малейшую провинность, за неповиновение какому-нибудь десятнику и часто не заслуживающему повиновения, рабочего выгоняют с прииска, не давая ему ни гроша на проезд до дома и ни куска хлеба. Результатом такого произвола является то, что в течение приисковой операции третья часть рабочих переменяется: прогнанные с одного прииска рабочие нанимаются на другой, с которого только что тоже уволили рабочих. И так вся тайга переполнена шляющимися рабочими в самое нужное для работ время. Но это еще ничего, если прогнанный рабочий наймется на другой прииск, а то бывает и так, что шляется от одного к другому и, не попав никуда, направляется на Бодайбинскую резиденцию, где для таких праздношатающихся людей даже устроена отдельная казарма, в которой они и содержатся большею частью на счет К° Промышленности. Наконец такие люди добираются как-нибудь до селения Витима и тут уже становятся положительно бичем приленских крестьян: те должны и накормить их, и везти на своих лошадях, лишь бы только избавиться от таких непрошенных гостей. Между тем приисковые управления остаются в стороне, и как будто это дело вовсе их не касается («Известия Восточно-Сибирского отдела Русского Геогр. Общества» 1886 г., т. XVII, №№ 3-4.)». Это свидетельство официального лица освещает с новой стороны вопрос о задатках; мы видели, как много ратовали и администрация, и сибирская печать против больших задатков, считая их средством закабаленья рабочих. Однако все принимаемые правительством и администрациею меры не достигали цели, так как они разбивались о конкуренцию доверенных золотопромышленников во время найма рабочих; теперь с наплывом рабочих они нуждаются в золотопромышленниках более, чем те в рабочих. Нужно заметить, что часть задатка и прежде употреблялась производительно (на уплату податей и вспомоществование семье). Одним словом, в первой половине 90-х годов приходилось беспокоиться не о том, что задатки слишком велики, а о том, что рабочие недостаточно гарантированы от произвольного досрочного расчета, благодаря ничтожности задатков.

    Укажем теперь размер задатков, на основании имеющихся у нас подлинных контрактов некоторых отдельных крупных компаний Олекминского округа, задатков, выдаваемых при самом подписании контракта и означенных в подписях. В К° Промышленности в 1870 г. при найме в Витиме поселенцы на основании закона, действовавшего до 1870 г., поучали по 7 р. 50 к., а полноправные рабочие 15-50 р.; в 1874 г. при найме на приисках все вообще рабочие — от 7 р. 50 к. до 50 р.; в 1878 г. при найме на приисках от 5 до 60 р., а некоторые были наняты и без задатков. В договорах с этою компаниею обыкновенно определялось, что сверх задатков «К° должна уплатить за каждого в счет задатков оклад податей, недоимки же за предшествовавшие годы, если с кого будут следовать, должны уже удерживаться при расчете, в размере, значащемся в паспортах или билетах, и в таком только случае, если «рабочие будут иметь заслуженные за К° деньги». «Взносы же на устройство оседлости и в экономический капитал о ссыльных — 2 р. 50 к. должны быть в счет К°». То же определялось и в договорах Бодайбинской К°, размер же задатков в ее контрактах колебался в 1880 г. между 15 и 50 руб., в 1883 г. — 10-40 р. (задаток кузнеца в 1884 г. равнялся 75 р.), но в 1890 г. задатки упали до 3-5 р., а некоторые нанимались и вовсе без задатков. В договоре с Базилевским 1878 г. задатки равнялись 5-40 р.

    Относительно взноса за ссыльнопоселенцев в экономический капитал и на устройство их оседлости нужно заметить, что, хотя вообще, согласно с законом, золотопромышленники Олекминского округа принимали этот взнос на свой счет, но один из них, Плетюхин, пытался в 1885 г. взыскать эти деньги с самих рабочих, и притом не только с ссыльнопоселенцев, но даже и с полноправных рабочих, за которых сбор этот и не полагался по закону. Это возмутило не только рабочих, но даже и управляющего его промыслами Кузнецова, который в заявлении, поданном по этому поводу генерал-губернатору Восточной Сибири, писал: «Когда против подобных беззаконий восстала рабочая команда Скалистого прииска в 120 чел., то владелец распорядился, во-первых, не выдавать никакой пищи и даже хлеба рабочим, а во-вторых, грозил... в случае несогласия рабочих... выдать додачу в селе Витиме, что заградило бы рабочим, в силу существующих порядков, все способы наняться на другие прииски. Мерами этими в течение двух дней голодная команда рабочих была приведена к соглашению с расчетом, учиненным Плетюхиным». Дознанием, произведенным горным исправником, донесение это подтвердилось, но Плетюхин утверждал, что взыскание в экономический капитал ссыльных с 5 человек мещан и крестьян было сделано будто бы по ошибке конторщика, что же касается удержания по 2 р. 50 со всех поселенцев, то он считал это вполне законным: он указал на то, что, хотя в § 8 правил о найме ссыльнопоселенцев на золотые прииски и сказано, что золотопромышленник обязан по окончании работ уплатить за каждого поселенца по 2 р. 50 к. в экономический капитал и на устройство их оседлости, но что этот закон будто бы обязывает золотопромышленника только представить деньги, взыскав их с поселенца, так как волостные правления не имеют возможности сами производить эти взыскания. Правильность такого толкования закона Плетюхин доказывал тем, что на увольнительном билете поселенца прописано, что недоимка в экономический капитал состоит за ним, а не за золотопромышленником. Иркутское горное отделение ответило горному исправнику, что такое толкование закона противоречит ст. 680 XIV т. Уст. о ссыльн. и 2491 ст. VІІ т. Уст. Горн., где прямо сказано, что вышеупомянутые сборы в размере 2 р. 50 к. взыскиваются с золотопромышленника, причем относительно рублевого сбора на устройство оседлости ссыльнопоселенцев даже пояснено, что он не должен быть вычитаем из их задатков (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2772, № 129-118, л. 1-6.).

    На основании отчетов местных горных исправников 80-х годов мы можем определить, какой процент всего заработка рабочих составлял задаток со включением забора на пути и путевых расходов. В операцию 1881 г. в Витимской системе задатки составляли 15% всего заработка, в 1882 г. — 6%, в 1883 г.—8%, в 1884 г. — 6%. В Олекминской системе в 1883 г. — 13%, в 1885 г. во всем Олекминском округе задаток составлял 5% всего заработка (отдельно же в Олекминской системе более 8%). В 1887 г. на промыслах обеих систем Олекминского округа задаток составлял 3% всего заработка, в 1888 г. — 4%, в 1889 г. — 3% («Памятн. книжка Якутск. обл. на 1891 г.», стр. 111.), в 1890 г. в Витимской системе 4,5%. Таким образом и из этих данных видно понижение размера задатка в 80-х годах.

    Нанимаются рабочие в Олекминском округе па один год с 10 сентября по 10 сентября (только в К° Промышленности в 1880-83 гг. мы встретили двухлетний срок, и то при найме вне приисков в разных губерниях Сибири и на востоке европейской России) или на одну летнею операцию, также до 10 сентября (у Плетюхина до 11 сентября). Нанимавшиеся вне промыслов на летнюю операцию обязывались являться в известные дни февраля или марта, в контрактах же Плетюхина начало работ назначено 11 мая. Олекминский горный исправник в отчете за 1875 г. говорит: «С марта месяца начинают являться рабочие, нанятые на прииски, и прибыль их продолжается в апреле, мае, июне, июле и даже августе. Последние два месяца приходят на прииски рабочие, нанимавшиеся на сплав по р. Лене до г. Якутска». Они обязываются являться или к 1-му марта, или к 1 апреля; но это условие соблюдается очень немногими рабочими, «по большей части теми, которые, промотав полученные задатки и не имея возможности прокормить себя в жилых местах, являются на Мачинские и Бодайбинские резиденции золотопромышленников гораздо ранее срока, назначенного им контрактом (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2674, .№ 189-243, л. 192.)».

    Относительно путешествия рабочих на промысла мы находим в контрактах следующие условия. В договоре с К° Промышленности 1870 г. сказано: «для того, чтобы отправиться на прииски для работ, мы должны быть готовы во всякое время и по получении проходных видов обязаны явиться на сборный пункт, куда будет назначено, на собственный свой счет, а оттуда следовать на прииски и быть там непременно к определенному в проходных видах сроку. Если же управление К° признает полезным отправить до сборного пункта в артели с другими на подводах, то эти издержки, какие на нас по раскладке причтутся, предоставляем удержать из нашей платы. В дороге держать нам себя трезво и прилично,  подчиняясь во всем распоряжениям партионного приказчика. «В договоре с К° Промышленности 1874 г. пояснено. что от сборного места по таежной дороге рабочие должны делать ежедневно переходы не менее 25 верст, а через 2 дня в третий могут иметь дневку (По договорам с Малопатомским Т-вом 1880 г. и Чаринским Т-вом 1880 г. дневка полагалась через 3 дня в четвертый.); если пожелает приисковое управление, они должны ехать на подводах (в счет их заработка), сами же непременно требовать подвод не имеют права. В контракте 1878 г. прибавлено, что сухарей по зимовьям они должны были получать по 3 фунта в сутки на каждого человека. По контракту той же компании 1887 г. путевые расходы на подводах или сплавом рабочие обязывались принять на свой счет, но в размере не более 30 р. (По договору с Чаринским Т-вом 1880 г. и наследниками Трапезникова 70-х и 80-х гг. — не более 20 р. По отчету горного исправника Витимской системы за 1875 г., на проход до промыслов из волостей Иркутской губернии, средним числом до 1500 верст, тратится до 30 р. Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2574, № 189-243, л. 88.). «Суточные деньги» на пути вместе с квартирными, если рабочие продовольствовались сами, должны были получать в счет их заработка выбранные ими десятники, не более 30 коп. в сутки; дорогою по р. Лене они должны были получать, очевидно также на свой счет, «половину кирпича чая па месяц и через каждое расстояние в 200 верст по 20 ф. ржаных сухарей и не более 1 руб. денег на каждого человека. Если же кто... не выйдет в путь на промысла в назначенный срок и будет проживать в местах найма или в пути следования без особого на это письменного разрешения, то сопровождающий партию доверенный или служащий К° может выслать таковых через местное начальство, как неблагонадежных, к месту работ таким порядком, какой найдет для себя удобным, и все произведенные по отправке таким способом расходы виновный должен принять в счет своего заработка. Если бы кто в пути до пристани «Виска» заболел и находился бы где либо на излечении, то все расходы по излечению его он должен принять на собственный счет. При дальнейшем следовании в зимнее время от пристани «Виска» до промыслов К°, выдается нам на весь путь по половине кирпича чая, по 1 ф. соли повареной и на каждые сутки по 3 ф. ржаных сухарей за счет К° в местах, указанных в выдаваемых на получение сухарей, так называемых сухарниц. При следовании от места найма до приисков» пешими «рабочие обязывались проходить ежедневно в жилых местах не менее 25 верст, а по р. Лене и Витиму одного станка в сутки, с дневками через каждые два дня на третий». Платы за время следования рабочих до промыслов никакой не полагалось; но по прибытии на пристань «Виска», если их будут употреблять в работу, от которой они не имели права уклоняться, им полагалась плата, существовавшая в К° Ленско-Витимскаго пароходства и полное на ее счет содержание.

    В контракте с Бодайбинскою К° 1883 г. рабочие обязывались отправиться из Иркутска 13 августа, принимали на свой счет расходы на пропитание и сплав от Качугской пристани до резиденции «Виска» и оговаривали, что во время плавания на паузке они должны получать содержание в таком размере: по 1 ф. мяса, по 2 ф. ржаных сухарей, два раза кирпичный чай и два раза в неделю кашу. Если во время плавания по Лене паузок, на котором они будут находиться, станет на мель, то они обязывались общими силами столкнуть его, а в случае крайности даже и спуститься в воду; грести на паузке они обязались поочередно «беспрекословно и без всякой претензии» (В контракте Бодайбинской К° 1890 г. правила о путешествии рабочих на промысла те же, что и в К° Промышленности.). По договорам с К° Плетюхина 1886 и 1889 гг. рабочие обязывались явиться в Качуг не позже 1 мая «и в случае маловодия не должны быть в претензии», если им придется пробыть там до 15 мая, при чем содержание они должны были иметь свое собственное. Из Качуга они должны были плыть на судах К° до села Витимского. Если К° найдет нужным, она могла заставить рабочих нагружать и выгружать сплавляемые тяжести; в таком случае Плетюхин не должен был делать с них вычет за доставку до Витима и обязан был выдавать им на пути содержание — 3 ф. хлеба или 2 ф. сухарей и 1 ф. мяса в сутки на человека, доставка же от Витима до прииска на пароходах (а до открытия судоходства на подводах) должна быть на счет рабочих. По договору с Ленским Т-вом 1883 г. рабочие в том случае, если бы приисковое управление дало им возможность совершить путь на прииски не пешком, а «на сухопутных или речных подводах», принимали расходы на свой счет в размере не более одной копейки с каждого человека с версты. До резиденции рабочие должны были продовольствоваться на свой счет, а от резиденции до приисков (и обратно от Бодайбинской резиденции до с. Витима) получать на хозяйский счет по 3 ф. ржаных сухарей (По договорам 1890-91 гг. — по 2¹/₂ ф. По контракту с Ленским Т-вом от резиденции до прииска рабочие обязывались делать по 25 верст в сутки, и через каждые двое суток полагался отдых в одни сутки, по договору же 1894 г. дневки для отдыха были отменены).

    В докладе председательствующего в Совете Главного Правления Восточной Сибири генерал-губернатору 1885 г. (когда по инициативе главного начальника тюремного управления Галкина-Врасского началось составление новых правил для найма рабочих на золотые промысла), было обращено внимание на то, что интересы рабочих при путешествии их на прииски вовсе не охранены контрактами: приисковое управление может потребовать, чтобы они ехали на подводах, но рабочие требовать этого не должны; обыкновенно не указывается также, «какая сумма должна быть крайним пределом расходов рабочего по такой поездке на прииск. Допускать подобный произвол нанимателя в контрактах, хотя бы и заключаемых добровольно рабочими, никоим образом невозможно, тем более, что нельзя сказать, чтобы золотопромышленники не пользовались выговоренным себе правом провозить на прииск рабочих на лошадях». При этом высшая администрация Восточной Сибири обратила внимание на тот же список рабочих Прибрежно-Витимской К°, нанятых в операцию 1881-82 г., на который и мы уже указывали и из которого видно, что «из числа 258 рабочих, помещенных в списке, большинству поставлен в счет расход на провоз на лошадях от 74 до 79 р., а рабочим, имеющим при себе жен, до 150 р., по причине чего долги последних рабочих, еще до прихода их на прииск, достигают 260 р.» (даже более, до 315 р.). «Нет ничего удивительного», сказано далее в этом докладе, «что при таких несправедливых и неопределенных условиях контракта, при громадных расстояниях от места найма рабочих до приисков, при суровых климатических условиях Сибири, при дороговизне на все жизненные продукты во многих округах, чрез которые рабочие идут на прииски, и при громадном числе питейных заведений во всех селениях, — часть нанявшихся рабочих отстает на дороге и не является на золотые промысла (Дело канц. Иркут. Гор. Упр. 1883 г. № 11, л. 60-62.)». Рабочим, если они даже были наняты в Иркутске, действительно нужно было проходить и проезжать громадное расстояние, а именно: от Иркутска до Бодайбинской резиденции — 1709 верст («Восточ. Обозр.» 1892 г. № 50, стр. 6.) да еще до прииска несколько десятков, а то и более сотни верст; если же рабочий шел, например, из Томской губернии, то ему приходилось пропутешествовать и более 3000 верст.

    Местные горные исправники, как известно, находящееся в материальной зависимости от золотопромышленников, стараются объяснить большие долги, с которыми рабочие приходят на промысла, только непредусмотрительностью и кутежами рабочих. Так горный исправник Олекминского округа в отчете за 1874 год, указав на кутежи рабочих при найме, продолжает: «После окончания найма команда рабочих отправляется к месту большею частью в сопровождении нанимателя, не имея уже на руках наличных денег, вследствие чего во всем продолжении пути повторяется необходимость новых выдач одежных вещей...; следование же рабочих без присмотра, отдельными артелями или в одиночку, представляет из себя совершенно безобразную картину: ежегодно в январе, феврале и марте но ленскому пути проезжающим приходится обгонять живые чучела, на которых вместо теплой одежды — мешок, набитый сеном, а ноги и голова обернуты в тряпки, причем, как согревательное средство, употребляется какая-нибудь ненужная ноша» (Арх. Иркут. Горн. Упр. К. 2566, № 206-152, л. 51. На безобразия рабочих, идущих на прииски Олекмииского округа, мы встречаем указания и в печати. См. напр. «Сибирь» 1880 г. № 11, стр. 6; «Сибир. Газета» 1884 г, № 32, стр. 791.). Майор Ларионов, наблюдавший в 1871-73 г. за выходом рабочих с приисков, говорит, что проход на прииски партий  рабочих в 100, 150 и более человек «чрезвычайно отяготителен для поселян, через деревни которых они проходят. Кроме стеснения жителям, размещаясь на ночлеги и дневки в домах их, они ничего не приносят; в маленьких селениях такие партии просто выживают семейства домохозяев из их лачужек; не пустить нельзя, а плата за прокорм самая скупая. Таким образом нанятых рабочих провожают до реки Лены и по Лене до Орлинской волости, откуда, в большинстве случаев, для дальнейшего следования доверенные компании распускают их в разброд пешими, предоставляя всевозможные с ними хлопоты населению и местным властям при понуждении их к дальнейшему следованию». Нередко, промотав теплую одежду, рабочие, как это видно из донесений иркутского и киренского исправников в 1873 г., «решительно остаются на попечении населения», и «сельская власть должна стараться сбыть их хотя при следующих арестантских партиях, одевая от станции до станции». Горный исправник Витимской системы в отчете за 1881 г. говорит, что от Качуга до села Витимского рабочие отправляются сплавом под надзором нанимателей на свой счет, а из Витимского до Бодайбинской резиденции (около 300 верст) на пароходах на счет золотопромышленников (но, как видно из договоров Плетюхина 1886 и 89 гг., это было не всегда так) и на их же счет отправляются с резиденции до промыслов. «Рабочие, нанятые для К° Промышленности и Прибрежно-Витимской, в ноябре и декабре, в Енисейской губернии, Забайкальской области и в Вятской губернии, ехали до Усть-Кута, под надзором служащих, на лошадях, а оттуда шли пешком, пропитываясь до Витимской резиденции на свой счет; таким образом им приходилось пройти на прииски пешком до 1150 верст (Арх. Иркут. Горн. Упр. К. 2574, № 188-242, л. 75; 2766, № 37-45, л. 256; ср. «Горн. Журн.» 1882 г. № 9, стр. 372.). Калагеорги же в своей докладной записке 1882 г. утверждает, что «препровождение рабочих партиями практикуется редко, — в большинстве случаев следование их на прииск предоставляется им самим на собственные средства (Арх. Иркут. Горн. Упр. К. 2765, № 37-30, л. 48.)».

    По договору рабочих с КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской за работу на баржах и пароходах они получали плату и содержание, принятые в К° Ленско-Витимского пароходства; а по свидетельству г. Карпинскаго некоторые золотопромышленники этого не делали; «опасаясь, что взявшие задатки рабочие не явятся, они собирают их... и препровождают на прииски вниз по Лене на паузках, внося в расчетные книжки рабочих плату за проезд и в то же время задолжая их дорогой в качестве рабочих на паузках, а плату начинают им производить только со времени прибытия на прииск. Таким образом они сплавляют необходимые для приисков припасы, пользуясь даровым трудом рабочих, и в то же время берут с них деньги за доставку их на прииски» («Извест. Восточ. Сиб. Отд. Геогр. Общ.» 1886 г., т. XVII, № 3-4.). Так поступал с рабочими уже известный нам Плетюхин. В 1885 г. управляющий его промыслами заявил генерал-губернатору, что при расчете рабочих 10-го сентября на Михайловском прииске Плетюхина с них (в количестве около 160-ти чел.) был сделан вычет от 5 до 10 р. с каждого за провоз до промыслов, хотя это не только не было обусловлено контрактом, но никогда не допускалось ранее в виду того, что рабочая команда, как ныне, так и всегда, спускала по реке Лене до селения Витима нагруженные в селении Качугском паузки (барки) с товарами и припасами, принадлежащими компании, а следовательно занята была хозяйскою работою во все время пути. По произведенному исправником дознанию самый факт подтвердился, но оказалось только, что вычет был сделан на основании условия с рабочими (Арх. Иркут. Горн. Упр. К. 2772, № 129-118.).

     Автор статьи об олекминских и витимских приисках в «Сибирском Сборнике», упомянув о том, что рабочие, нанятые в Тобольской, Томской, Енисейской и Иркутской губерниях, «отправляются на прииски пешком из места наемки и должны прибыть на прииски к началу весны... для приготовительных к промывке золота работ», говорит далее, что «старый порядок передвижения рабочих по Лене на прииски, удержавшийся и  поныне в больших компаниях», состоит в том, что «для продовольствия рабочих в пути заготовляются сухари в известных пунктах, в которых рабочие должны запасаться ими от времени до времени. Сухарей выдается по 3 ф. в сутки, конечно, со включением их в счет задаточных денег, как вписываются в задаток и все предметы из одежды, выданные рабочим во время пути. Одним словом, золотопромышленник», продолжает автор, «во всех случаях доставки рабочих на прииски» ничего «не теряет.., а потому те жалобы, которые сыплются из уст золотопромышленников на удаленность олекминских и витимских приисков, не имеют смысла; они скорее были бы справедливы со стороны рабочих, которым приходится ломать ноги 1700-1800 верст за свой счет и страх. Рабочий, нанятый в Иркутске, — мы не говорим уже о тех, которые идут из Тобольской и Пермской губерний, — должен употребить более ста дней, чтобы придти на прииск. Идти приходится в сильный холод по тракту, который никогда не бывает хорошо проторен, по глубокому снегу, доходящему до щиколки» («Морозы доходят до 40°, северные ветры и метели, особенно по р. Витиму, почти ежедневны, идти рабочему приходится рекою по льду или карабкаться нередко по скалам и самому пробивать тропу по дороге, занесенной метелью. По приходе на ночлег рабочий не находит ничего утешительного: бедность жителей не позволяет уделять часть своего продовольствия, а что продается, то по такой высокой цене, что рабочим невольно приходится воздерживаться от покупок по недостатку для этого денежных средств: например, 1 ф. хлеба стоит от 8 до 10 к., 1 ф. мяса 12-15 к., гарнец картофеля 25-50 к., мелкая рыба 6 к. и т. д.». Арх. Иркут. Горн. Упр. К. 26 44, № 48-103, л. 291.).

    «Впрочем рабочему человеку, идущему на прииски», продолжает автор, «приходится испытывать не только физические страдания, но и крайне недружелюбное отношение приленских крестьян, заселяющих деревни по тракту. Эго в особенности отзывается на рабочих, идущих вперед, когда пожива плоха, хотя те же крестьяне охотно, с распростертыми объятиями, встречают тех же людей, когда они идут обратно с туго набитым кошельком. В озлоблении крестьян, конечно, нельзя винить; они по-своему действительно правы, так как представляют в большинстве случаев людей очень бедных, забитых и задавленных местными кулаками. При этом нередко бывает, что крестьянину за его гостеприимство, часто без всякой платы, приходится терпеть со стороны своих гостей от краж, которые, как говорят, в последнее время стали повседневным явлением. Этому легко поверить в виду совершенного неимения некоторыми рабочими средств платить за квартиру и тепловое, потому что большая часть денег бывает издержана еще на месте наемки».

    Автор упоминает еще об одном способе передвижения рабочих на прииски в зимнее время, который, по его мнению, должен бы быть наиболее предпочтительны, как самый гуманный и справедливый. Он состоит в том, что рабочие, нанятые в Иркутске, получают от доверенного известную сумму, конечно в счет будущего заработка, покупают лошадей, сани и, разделившись на небольшие партии, едут на прииски на свой счет. По приезде на прииск они сдают лошадей той же компании, в которую нанялись работать, или, если это оказывается для них почему-нибудь невыгодным, продают на другие прииски. В случае удачной покупки лошадей и благополучного путешествия, приехавшие таким образом рабочие являются на прииски здоровыми и мало задолжавшими хозяевам сравнительно с теми, которые совершили свой путь пешком, хотя в том и другом случае рабочие совершают путешествие на свой счет («Сибирский Сборник» 1889 г., вып. 1, стр. 15-18.). Небольшие прииски пополняют состав своей команды обыкновенно в течение целого года из рабочих, не имеющих в тайге определенных занятий («ІІамят. Книж. Якут. Обл. на 1891 г.», стр. 108.).

    Каким образом накоплялись за рабочими огромные долги, какой эксплуатации они подвергались на пути, — видно из следующего. В газете «Сибирь» (1873 г.) напечатан рассказ рабочего относительно найма на прииски Сибирякова, Базанова и Немчинова; он должен был явиться к 15-му июля в Оёкскую слободу (рабочий нанялся для работ с осени). «К назначенному сроку явились мы в Оёк и прожили ровно десять дней без всякого дела; это была новая доходная статья доверенного: он за каждые сутки вычитал с рабочего по 40 коп., хотя все они были на своих харчах. Потом началось снабжение одеждой прокутившихся горемык; кто не имел верхней одежды, должен был брать арестантские халаты с тузом и отдавать за перебивку каждого по 4 руб., хотя они были куплены по 70 коп., также и всякую вещь, на которую были наложены весьма порядочные проценты». Во время пути, пользуясь слабостью рабочих к крепким напиткам, доверенный дозволял продавать водку в обмен на одежду и обувь, так как у них не было наличных денег. Пропитая одежда поступала обратно в руки доверенного, который опять продавал ее рабочим по прежней цене. За подводы он брал по 7 р. 25 к. за 200 верст с каждого человека. На р. Лене ддя них били куплены паузки (дощаники) по 150 р. за каждый. В каюте доверенного находилась бочка с водкой, за стакан которой рабочие платили 10 к. Пищей служили сухари с порядочной долей мякины и по фунту солонины на человека. Во время путешествия по р. Витиму рабочим давали одни сухари. За 20 верст до Бодайбинской резиденции их высадили вследствие мелководья, и пришлось брести пешком. Делать привалы не дозволялось. Тут пришлось продавать разные вещи и одежду якутам за бесценок. Некоторые для того, чтобы нести вещи и детей, нанимали рабочих («Сибирь» 1873 г., № 4-5.).

    Относительно продовольствия на пути в контрактах с золотопромышленниками мы находим следующие постановления. По договору 1870 г. К° Промышленности при следовании от Витимской резиденции до промыслов и обратно по тайге, рабочие должны были получать на счет К° по 3 ф. сухарей на человека в день. В договоре 1874 г. той же К° пояснено, что во время следования от места жительства до резиденции и обратно рабочие должны иметь свою пищу. В договоре 1887 г. той же К° мы находим постановление о выдаче рабочим кирпичного чая и сухарей на пути по р. Лене (в счет их заработка), а также от пристани Виска до промыслов К° (При выходе же с промыслов до Витима полагалось давать только соль и сухари по 3 ф. в день на человека.). В замечаниях на проект 1887 г. найма рабочих на золотые промыслы Стрижев, один из главных служащих К° Промышленности, утверждал, что кроме того в этой К° рабочим полагалось также на пути на прииски по 1 ф. мяса, и он предлагал сделать это общим правилом «для того, чтобы рабочий пришел на прииск неистощенным и необозленным от плохого питания в дороге». По договору К° наследников Трапезникова еще в 70-х гг., кроме ржаных сухарей, рабочие на пути от резиденціи до приисков должны были получать по ¹/₄ кирпича чаю в неделю, а при выходе с приисков до резиденции чая не полагалось. В отличие от других компаний в контракте Верного Т-ва рабочие обязывались на пути от резиденции до приисков и обратно, т.-е. нежилою тайгою, иметь собственное продовольствие.

    Когда генерал-губернатор Восточной Сибири бар. Фредерикс учредил в 1876 г. временный комитет по вопросу об устранении разных беспорядков на промыслах, то относительно путевого довольствия рабочих золотопромышленники  большинством голосов согласились на бесплатное снабжение их на пути не только хлебом и сухарями, но также чаем и приварком при проходе от резиденции до приисков, а при возвращении оттуда с платою по таксе, при чем хлеб и сухари должны были отпускаться также бесплатно. В своем циркуляре от 22 апреля 1877 г., напечатанном в «Иркут. Губ. Ведом.» (№ 34), бар. Фредерикс объявил об этом, и улучшение в пищевом довольствии рабочих на пути от резиденции до промыслов выразилось в контрактах некоторых, но далеко не всех, компаний лишь прибавкою кирпичного чая, на выдачу же мяса мы не имеем других указаний, кроме приведенных слов г. Стрижева. Горный исправник Витимской системы потребовал от приисковых управлений, чтобы они известили, исполняется ли этот циркуляр. Плетюхин отвечал: «что касается содержания рабочих в пути до прииска, то не только от Ленско-Витимских пристаней, но даже во время плавания по р. Лене, начиная от селения Качугского до самых приисков отпускался рабочим в пищу печеный хлеб, а за недостатком его — сухари и ежедневно по полуфунту мяса с приварком на человека безвозмездно». Плетюхин умалчивал только, что рабочие вероятно обязывались работать за это на его паузках, на которых он сплавлял разные тяжести на промысла, как это было по крайней мере впоследствии. Он прибавил также, что при выходе с приисков по окончании работ рабочие получают бесплатно сухари до жилых мест (Арх. Витим. Гор. Испр., дело 1877 г. № 32.).

    В контрактах предусматривался случай преждевременной явки рабочего па приисковую резиденцию или пребывание на ней по разным причинам. В договоре К° Промышленности 1870 г. сказано: «если по явке на резиденции мы тотчас на прииски по распутице или по другим причинам отправлены быть не можем, то за содержание свое платим по стоющим ценам за припасы, а за приготовление пищи и отопление жилых помещений по 60 к. в месяц». В контракте той же К° 1874 г. это условие изложено иначе: если рабочие явятся ранее назначенного срока на Ленско-Витимскую резиденцию, и там не будет для них никакой работы, то за продовольствие, которое будут им там отпускать — по 4 ф. хлеба или 3 ф. сухарей и соль, управление может записывать в расчетные листы стоимость этих продуктов. Кроме хлеба и сухарей, во все это время рабочие могли брать в счет заработка: чаю по пол кирпича в месяц, мяса, если оно будет, по ¹/₂ ф. в сутки, масла по 1 ф. в месяц и простого табаку также по 1 ф., но не более назначенного количества (То же в договоре Бодайбинской К° 1880 г.). В договоре той же К° 1887 г. это условие опять изменено таким образом: если бы рабочие прибыли на пристань Виска ранее назначенного срока, и не было бы там для них работ, то они должны были довольствоваться ржаными сухарями и кирпичным чаем в счет будущего заработка, а дрова для отопления занимаемого ими помещения должны были заготовлять сами, пользуясь только лошадьми К° (Олекминский горный исправник Винников в проекте нормального контракта, составленном им в 1874 г., предлагал установить такое правило, что рабочие ни под каким видом не должны были являться на промыслы или резиденции раньше определенного срока, «и промысловое управление самовольно явившихся раньше имеет право даже не принимать в свое помещение до наступления срока». Но якутский губернатор нашел такое правило стеснительным для рабочих, так как в тайге они нигде не могут найти приюта, кроме приисков. Арх. Ирк. Гор. Упр. К. 2666 № 218-16, л. 38, 40.).

    Для хранения, приема и выдачи припасов и товаров в Витимской системе есть две резиденции: на р. Витим при впадении р. Бодайбо, так называемые Бодайбинские резиденции, где теперь живет и горный исправник, и в с. Виска (в 4 верстах от Витимска на р. Лене); резиденции же происков Олекминской системы, именующиеся Мачинскими, расположены по р. Лене против с. Нохтуйска (местопребывание земского заседателя). Резиденции эти, устраиваемые лишь некоторыми, более зажиточными, компаниями в местах, удобных для приема припасов и товаров, заключают в себе амбары, склады, магазины. Тут же заходятся и помещения для служащих, рабочих и проезжающих на прииски этих КК° (Описание Бодайбинской резиденции см. «Сибирь» 1887 г. № 8, стр. 13; описание Мачинских резиденций см. Аврамов. «Золот. Олекма», стр. 16-20, 27.).

    Для ремонта пароходов устроено на р. Витиме на Воронцовской пристани (почти на пол пути от села Витимского к Бодайбо) механическое заведение с разными необходимыми станками, приводимыми в действие двумя паровыми машинами. Это в то же время зимняя резиденция управления К° Ленско-Витимского пароходства Сибирякова, Базанова и Немчинова; здесь расположены помещения для служащих и рабочих, рассчитанные на 500 душ, больница с аптекою и церковь. С 1887 г. на Воронцовской пристани сделаны существенные улучшения: выстроены новые помещения для служащих, а также для мастеровых и рабочих с кухнею, хлебопекарня, бани с прачечной и наконец новая больница («Памят. книжка Якут. Обл. на 1891 г.», стр. 122-128.).

    В 1891 г., по пути на промыслы Олекминского округа, я останавливался на Воронцовской пристани, осмотрел мастерскіе, казармы рабочих, хорошо устроенную больницу, кухню для рабочих, «амбар», откуда отпускаются им в счет заработка припасы и товары. Казармы очень светлые и довольно обширные; печи лучше обыкновенных: не железные, а каменные, по одной на два прилегающих друг к другу помещения. В казарме для холостых обыкновенно помещали одного семейного, при чем на женщину возлагалась обязанность наблюдать за чистотой и мыть полы раз в неделю. Для семейных рабочих были и особые казармы. Зимою, как мне сказали, здесь жило до 200 рабочих, но летом они обыкновенно находились в отлучке — плавали на пароходах и баржах. Кухня светлая и чистая, хлебопекарня также, но хлебопеки жаловались на страшное обилие прусаков. Хлеб замечательно вкусный и прекрасно пропеченный (полагалось по 4 ф. на человека, такие 4-х фунтовые хлебы и пекли); мясо было свежее, но показалось мне неважным, похлебка не дурная. Рабочие начинали работать в 5 часов утра. В 7 ч. они пили кирпичный чай; его полагалось по пол кирпича на человека в месяц, но он варился в общем котле и его могли брать целый день. Обед и ужин состоял только из одной похлебки (мясо 1¹/₂ ф. в день на человека), по праздникам же давали жареную говядину; в Пасху выдавали яйца. Остающийся хлеб рабочие иногда променивали на молоко; некоторые содержали свой скот, покупая для него сено. Оканчивалась работа летом в 8 ч. Так как на два чая и обед полагалось 2¹/₂ ч., то, следовательно, летний рабочий день продолжался 12¹/₂ часов. Осенью работа оканчивалась в 7 ч., зимою в 6 ч., но тогда на обед давали 1-1¹/₂ часа. В амбаре, откуда отпускали рабочим припасы и товары в счет заработка, 1 ф. сахару по таксе стоил 30 коп., тогда как у Асташева в южно-енисейской тайге — 50 к. Видел несколько расчетных листов, и тут оказались замечательно малые задатки: 5-20руб. Чернорабочие получали месячное жалованье: летом по 18 руб., зимою по 12 руб.

    Воронцовская пристань, вследствие своего уединенного положения и суровых климатических условий, представляет место, мало соблазнительное для жизни, несмотря на сравнительно значительные оклады служащих. Управляющий пристанью и капитан парохода жаловались мне на отсутствие здесь школы или по крайней мере учителя: некому учить не только детей рабочих, но и детей служащих. Случалось нанимать учителей из поселенцев, но они пьянствуют и мало занимаются с детьми.

    Летом от Витима до Бодайбо и обратно сообщение производится на пароходах; для остановки проезжающих и рабочих в зимнее время устроены как по этой дороге, так и по пути на прииски от Мачинских резиденций зимовья. На берегу Витима зимовья эти состоят из домика для проезжающих и служащих, амбара с сухарями, фуражом и т. п., конюшни, казармы для конюхов и зимовья для проходящих рабочих. Проходит ее промыслов на Виску не мало рабочих из числа рассчитанных по требованию властей, по болезни и семейным обстоятельствам, а главное рассчитанных промысловыми управлениями за разные провинности. Они тащатся пешком, соединяясь в группы из 3-10 человек, и большею частью несут свой багаж на спине в мешках, еле-еле вытаскивая ноги из глубокого снега, едва успевая доплестись к концу дня до следующего зимовья (Зимовья по этому пути находятся на расстоянии 30 верст одно от другого. Нанимать подводы немыслимо: это стоит страшно дорого — 20 коп. за версту с лошади. «Восточ. Обозр.», 1893 г. № 26, стр. 7.); на приисках они снабжаются открытым предписанием об отпуске им сухарей («Сибирь» 1887 г. № 24, стр. 11.). Содержание зимовьев распределяется между отдельными компаниями (Ср. Розанов. «Свод действ. узак. о част. золот.», изд. 2, стр. 20.).

    До развития приисков в Витимской системе вся доставка припасов па прииски Олекминского округа делалась через Мачу, где также устроены склады. В настоящее время мачинский путь от резиденции до олекминских промыслов крайне запущен и еще в начале 80-х гг. был не безопасен даже для верховой езды. Главные промысла в Олекминской системе отстоят от мачинских резиденций и от Нохтуйского селения на 350 верст. На этом расстоянии только в зимнее время существует удобная экипажная дорога с зимовьями через каждые 30 верст, летом же сообщение производится верхом, и груз перевозят вьюками; только на расстоянии 70-ти верст от Мачи существует тележный путь. От Бодайбо есть удобная тележная дорога. до Тихонозадонского прииска Ленского Т-ва («Прилож, I к вып. І-му Сборн. офиц. докум. по управл. Вост. Сиб.», т. VІІ, отчет о частн. золот. в округах Олекминском и Витимском за 1883 г., стр. 31-33; «Памят. Книж. Якут. Обл. на 1891 г.», стр. 120-122.). Исправление дорог лежит на обязанности компаний, которые на общем собрании постановляют, сколько рабочих и в какое время должна поставить с этою целью каждая компания. Между Бодайбинскою резиденциею и приисками К° Промышленности теперь проводится железная дорога па протяжении более 40 верст.

    Я уже говорил о медицинском освидетельствовании рабочих при найме в Бодайбинской резиденции К° Промышленности; об этих медицинских осмотрах упоминается и во многих контрактах с рабочими. В договоре К° Промышленности 1887 г. сказано, что на пристани Виска или по прибытии на промысла рабочие обоего пола подвергаются «полному медицинскому освидетельствованию, и оказавшиеся заболевшими в пути от простуды и другими болезнями лечатся и содержатся на счет К°. Лица же, по освидетельствовании приисковым врачом или фельдшером, оказавшиеся, по случаю хронических и сифилитических болезней, неспособными к работам горным и нетерпимыми на промыслах по случаю переходных и вредных для здоровья других болезней, обязаны немедленно с промыслов возвратиться в жилые места за собственный счет и уплатить промысловому управлению все забранные ими при найме и в пути деньги». В некоторых контрактах с наследниками Трапезникова 70-х и 80-х гг. устанавливается также медицинское освидетельствование рабочих, прибывших на резиденции, при чем оказавшиеся больными должны были лечиться и содержаться на счет К°, кроме зараженных сифилисом, которые должны лечиться и продовольствоваться в счет своего заработка. В других контрактах с Трапезниковыми того же времени сказано, что оказавшихся больными К° в праве не принять, а заболевшие после подписания условия лечатся на счет К°, кроме зараженных сифилисом. В договоре с Ленским Товариществом 1883 г. также установлен медицинский осмотр рабочих обоего пола при вступлении их на промысла.

    За неявку па прииски в срок в контрактах обыкновенно устанавливается обязательство отработать просроченное время после 10-го сентября, а за опоздание на сборный пункт или промедление на пути назначался денежный вычет или также отработка просроченного времени. По контракту К° Промышленности 1874 г. за опоздание на сборный пункт без уважительных причин полагался вычет в размере 1 р. 20 коп. за каждый день или отработка просроченного времени. По договору с К° Арендаторов за промедление на пути на промысла с Мачинской резиденции назначен вычет по 1 р. за каждый просроченный день, а вообще в случае поздней явки устанавливалась отработка просроченных дней. По договорам с Плетюхиным 1886 и 1889 гг. рабочие в случае явки на Качугскую пристань позже 1-го мая должны были платить штраф в размере 3 р. за каждый просроченный день.

    Из числа рабочих, нанятых вне пріисков, не явилось на промыслы Олекминского округа в 1873 г. — 6,6%, в 1874 г. —6,5%, в 1875 г. — 9%, в 1876 г. — 9,4%, в 1877 г. — 5,6%, в 1878 г. — 4,5%, в 1879 г. — 3%; в 1880 г. в Олекминской системе не явилось 2,4%, в Витнмской — 10%, а во всем округе почти 6%; в 1881 г. в Олекминской системе — 3%, в Витимской — 7%, а во всем Олекминском округе 4,5%; в 1882 г. в Олекминской — 0,8%, в Витимской — 3,4%, а во всем округе — 14%. Если же взять на основании тех же данных все количество рабочих м. п., нанятых как вне, так и на самых промыслах, то число неявившихся будет во всем Олекминском округе в 1880 и 1881 г. 1,7%, в 1882 г. — 0,6% («Прилож. I к вып. 1-му Сборн. глав. офиц. докум. по управл. Вост. Спб.», т. VII, отчет горн. отд. Главн. Упр. Вост. Сиб. за 1882 г., прилож. 3.). На основании данных о числе рабочих об. п. по отчетам о частной золотопромышленности, присылаемым в горный департамент, процент не явившихся приисковых рабочих Олекминского округа будет еще менее: в 1879 г. из всего числа нанятых рабочих не явилось 2,3%, в 1880 г, — 1,4%, в 1881 г. — 1,6%, в 1882 г. — 0,6%, в 1883 г. — 0,7%, в 1884 г. — 0,8%, в 1885 г. — 0,7% (Арх. Горн. Департ.; Енис. Губ. Вед. 1880 г. № 24, «Горн. Жур.» 1882 г. № 9, стр. 371. «Прил. I к вып. 1 сбор. офиц. докум. Вост. Сиб.», т. VII, отч. горн. отд. за 1882 г., стр. 9, Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2772, № 135-124, лист. 180.). Следовательно, если в некоторых официальных бумагах первой половины 80-х гг. говорится о 7-10% не явившихся рабочих олекминских промыслов, то тут имеются в виду данные второй половины 70-х гг. относительно не явившихся из числа нанятых вне приисков.

    Рабочие, как и в других округах, нанимались здесь или на все работы (В некоторых договорах — не исключая и уборки «нсех нечистот» [записка г-на Михайлова].), — так наз. общеконтрактные, или для исполнения каких-нибудь специальных обязанностей: плотника, кузнеца, конюха и т. п.; в Енисейском округе мы нашли очень много контрактов с отрядными рабочими на вскрышу торфа; в Олекминском округе нам не случилось встретить ни одного такого контракта. Во всяком случае отрядных рабочих, нанимающихся на вскрытие торфа, было в Олекминском округе гораздо менее, так как в этом округе очень распространены шахтовые работы, тогда как в енисейской тайге золотоносный песок гораздо чаще добывается из открытых разрезов. Свидетельствуются контракты по месту наемки (Напр., мы имеем контракты, засвидетельствованные олекминским горным исправником, якутским окружн. исправником, иркут. полицейским управлением и городовым маклером, нотариусом в Перми и витимским волостным правлением.). Мы встретили впрочем контракты, подписанные рабочими, во вовсе не засвидетельствованные.

    Как местная, так и высшая сибирская администрация обращала иногда внимание на то, что контракты плохо гарантируют интересы рабочих. В 1872 г. в донесении олекминского горного исправника Лукьянова сказано: контракты, «по общему сознанию, требуют изменения с непременным уравнением, по возможности, прав и обязанностей нанимателей и нанимающихся. Доселе права на стороне капитала и силы, которые эксплуатируют труд. Не раз приходилось мне слышать, что если хозяин исполнил относительно рабочего обещанное им» (по контракту), «то последний должен идти на работу, если бы пришлось ему и умереть на другой день» (Арх. Иркут. Горн. Упр. К. 2549, № 126-71, л. 462.). Когда был поднят вопрос о составлении новых правил о найме рабочих, председательствующий в Совете Главного Управления Вост. Сибири ген.-лейт. Педашенко в записке 1885 г., представленной генерал-губернатору, обратил внимание на контракт К° Промышленности Базанова и Сибирякова, «так как от этой К°, как самой богатейшей в Восточной Сибири, должно ожидать наиболее согласованного с законами контракта о найме рабочих; однако ж и из этого контракта видно следующее: а) в первом пункте говорится: «нанялись мы нижеподписавшееся для работ на промыслы сказанной К°, находящиеся в Олекминском округе Якутской области по речкам Накатами и др., и обязуемся явиться на сборное место, где таковое будет нам назначено»;... б) в третьем пункте сказано: «все вообще работы, в чем бы они ни состояли, обязуемся мы исполнять, где потребует дело К°, на промыслах ли, резиденциях, зимовьях и пр. пунктах. На промыслах: вскрывать торф, добывать золотосодержащие пески при открытых и ортовых работах, так равно отрядные, старательские и вообще приисковые поторжные и горные работы, одним словом, исполнять все беспрекословно и согласно назначению приказчиков. На резиденциях делание дамб, при нагрузке и выгрузке припасов и фуража, при вывозке и переметке сена, рубке дров, ломке барок и проч. работах, какие там встретиться могут, а также работ... но зимовьям. Затем обязуемся быть в разведочных и розыскных партиях, если они будут компанией формированы»; в) наконец в пятом пункте перечислены самые разнообразные платы за работу различных родов. «Таким образом», продолжает ген.-лейт. Педашенко, «оказывается, что на основании подобного контракта рабочий может только знать с уверенностью, что он нанялся на промыслы К° Промышленности, находящейся в Олекминском округе, но на каком именно прииске ему придется работать, какого рода работы он должен будет исполнять и какую плату получать за свой труд, — этого в контракте определенно не выговорено, несмотря на то, что по указанию 1, 3 и 8 пп. 4 ст. правил о найме рабочих на сибирские золотые промыслы, в условии о найме должны быть означены: прииск, па который рабочий нанимается, род работ, для которых он нанимается, и размер наемной платы (Нужно заметить, что и в договорах других компаний мы встречаем такие же условия.). Понятно, что при такой неопределенности контракта рабочий становится «в полную зависимость не только от золотопромышленника-хозяина, но и от каждого его приказчика, который, в силу такого контракта, может, по-своему личному усмотрению, перевести каждого рабочего на самые невыгодные работы. И так по первому же шагу при установлении взаимных отношений нанимателя к наемщику совершаются несправедливые и несогласные с законом действия по отношению к последнему» (Дело канц. Иркут. Горн. Упр. 1883 г. № 11, л. 56-58.).

    Весьма решительно осуждает также контракты олекминских золотопромышленников иркутский генерал-губернатор А. Д. Горемыкин в замечаниях (1893 г.) на проект правил о найме рабочих: «Как я убедился лично при обзоре в 1890 г. золотых приисков Олекминской и Витимской систем», говорит он, «контракты заключались с полным нарушением интересов рабочих, создавая для них, так сказать, кабальное положение. Обыкновенно составляется один общий контракт для значительной массы рабочих, нанимающихся на один или несколько приисков промышленника или К°, которым определяется, что рабочие обязуются беспрекословно исполнять все работы, какие будут назначены приисковым управлением, быть в полном повиновении этого управления, увольнения и расчета до истечения контрактного срока не просить; приисковому же управлению предоставляется полное право, во всякое время года, всех вместе или каждого порознь из нанявшихся передавать для работ в другие компании, или же вовсе от работ увольнять, на что претензий и жалоб рабочие приносить не должны и объяснений о причине расчета требовать ни от кого права не имеют... При заключении такого контракта рабочий, особенно нанимающийся в первый раз, не может уяснить себе самых главнейших условий, каким он будет подчиняться в продолжение срока найма: он не может составить точного представления, какую должен отбывать работу, насколько та или другая работа соответствует его физическим силам и на какой он может рассчитывать заработок, ибо все это зависит от усмотрения приискового управления, имеющего единственною целью соблюдать только интересы промышленников. Такими только кабальными отношениями», продолжает А. Д. Горемыкин, «можно объяснить часто повторяющаяся в приисковой сибирской жизни обоюдные жалобы сторон, неповиновения рабочих, нередко целыми массами отказывающихся от работ, и создающих так называемые бунты, а отсюда возникает иногда необходимость высылать па прииски воинские команды и подвергать виновных тяжким уголовным наказаниям» (Дело отд. част. золот. Горн. Деп. с проектом правил о найме рабочих 1882 г. № 80.).

    В записке иркутского генерал-губернатора указано на право, предоставляемое контрактом приисковым управлениям передавать рабочих на прииски других компаний. Действительно, такое условие мы находим во всех известных нам контрактах Олекминского округа лишь с небольшими вариантами. В договоре К° Промышленности 1870 г. ей предоставляется это право, но с тем, чтобы рабочие были переданы на тех же основаниях, какие устанавливались этим договором. В договорах той же компании 1878 и 1883 гг. это условие выражено несколько подробнее: «Если управление найдет нужным передать кого либо из нас или всех, по излишеству нанятых для работ или по невыгодности промыслов, к работам в другие К°, но только в здешней Олекминской системе, то мы не должны в том спорить и обязуемся перейти безотговорочно и исполнять работы и у других владельцев также с должным старанием, но получать плату и содержание согласно сего контракта» (То же в договорах Бодайбинской К° 1880, 83 и 84 гг.). Сравнительно с этим договор К° Промышленности и Прибрежно-Витимской 1887 г. представляет ухудшение, так как он устанавливает лишь сохранение обязанностей рабочих, не упоминая об обязанностях К° (То же в договоре Бодайбинской К° 1890 г.). По договору с Ленским Т-вом 1883 г. рабочие «в случае минования надобности» в их труде обязывались «поступить па изложенных в этом контракте условиях в дела других КК°», и отказаться от этого они могли только внеся Т-ву свой долг (Сходно с этим и в договорах той же К° 1890-91 гг.). На крайнюю несправедливость приисковых контрактов печать указывала еще с самого начала 60-х годов.

    Наряду с упоминанием о праве К° передавать рабочих другим золотопромышленникам всегда устанавливается и право приискового управления рассчитать рабочих, когда ему вздумается, между тем как рабочие обязаны непременно оставаться до окончания срока найма. По договору К° Промышленности 1870 г., если бы рабочие «почему-либо оказались бесполезными (!) для прииска», то промысловое управление в праве уволить их «во всякое время с отнесением на счет» их «убытков, какие от того произойти могут». В договорах 1874, 78 и 83 гг. той же К° управлению предоставлялось право всегда рассчитать рабочего «за какие-либо проступки или по неспособности его к работам». Право это К° сохранила и по договору 1887 г., и в нем упоминается о рассчитывании ранее срока «за неблагонадежность, неспособность, пьянство, грубость, леность и другие предосудительные поступки». В договорах 1890-91 гг. Ленского Т-ва управлению предоставлялось право рассчитать рабочих даже в случае сокращения работ на каком-либо прииске. В договоре с Трапезниковыми 70-хъ гг. управление могло рассчитать рабочих, признанных неспособными «по свидетельству медика», а также за пьянство, грубости, леность и предосудительные поступки; в случае же увольнения рабочих с приисков «по недостатку припасов или по случаю прекращения работ», Трапезниковы обязывались со дня расчета по 10-е сентября заплатить рабочим по 20 к. в день и выдать безвозмездно «продовольственные листы» для обратного пути по ленскому тракту (В договоре с Трапезниковыми 80-х гг. нет этого условия). Рабочие, рассчитанные до срока, обыкновенно имели по крайней мере право немедленно получить свой заработок, о чем и упоминалось в некоторых договорах. Но по контракту Аканак-Накатаминского Т-ва 1886 г. рабочие не имели права требовать денег, числящихся за конторою «впредь до общего расчета 10-го сентября, хотя бы и были ранее этого рассчитаны», и до 10-го сентября должны были довольствоваться квитанциями. Это очевидно лишало их возможности оставить приисковый район, а между тем рассчитанных рабочих исправники выдворяли с промыслов. Не понимаем, как примирялись эти противоречия, и еще более — как могли свидетельствовать подобные договоры.

    Г. Калагеорги в записке 1882 г. говорит: «Самый ретивый и хороший работник не гарантирован от произвольного увольнения; оказанное им неуважение кому либо из служащих в управлении лиц может послужить поводом к обвинению его в дерзости, а затем к увольнению с прииска. Другой причиной увольнения служит являющаяся иногда необходимость сокращения работ вследствие ошибочно составленной сметы или по недостатку припасов. В этих случаях золотопромышленники обязаны на основании контракта передать рабочих на другие прииски с сохранением обоюдных условий. Но исполнение этих обязательств зависит единственно от доброй воли владельца прииска; при затруднении передачи рабочих другому лицу, ничто ему не мешает уволить в одну неделю по одиночке необходимое число людей; предлог найти нетрудно. Хорошо, если уволенные неожиданно рабочие найдут себе работу на другом прииске; в противном же случае пришедшие иногда издалека должны возвращаться домой, потерпев значительные расходы и испытав много лишений. Конечно нельзя лишить хозяина права уволить работника нерадивого, неспособного или даже вредного для дела, но с другой стороны необходимо оградить рабочего от произвола хозяина» (Арх. Иркут. Горн. Упр. К. 2765, № 37-80, л. 62-64.).

    При генерал-губернаторе Синельникове в начале 70-х гг. администрация требовала изменения некоторых невыгодных для рабочих правил контрактов. Так олекминский горный исправник в циркуляре от 7-го августа 1872 г. указал на то, что «условия оканчивающихся операций во многом не сходны с Горным Уставом, напр., в них введены калтайския работы» [т.-е. оканчивание другими рабочими несработанных их товарищами уроков] (Такие калтайскія работы устанавливались, например, в контракте Ленского Т-ва начала 70-х гг. Арх. Ирк. Горн. Управ. К. 2544, № 48 — 103, л. 128.) и «излишняя вывозка на машину или в отвал известного числа таратаек песков и торфов за баню», между тем как последняя, «при тяжести работ, служит не столько средством к поддержанию чистоты, сколько лекарством при простуде и боли в спине от натуги, и самое человеколюбие требует, чтобы пользование ею рабочими было безвозмездно» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2549, № 126-71, л. 457, Арх. К° Приб.-Витим., дело 1873 г. № 454, л. 1.).

    В контракте витимского золотопромышленника Плетюхина 1889 г. заключаются четыре совершенно несходных один с другим договора, причем рабочие обязываются исполнять тот из них, какой будет угодно выбрать золотопромышленнику. Рабочие или должны быть общеконтрактными и получать вознаграждение за исполнение урока, а ремесленники — поденную плату, или по усмотрению хозяина обратиться в старателей-золотничников на своем или хозяйском содержании, при чем Плетюхин мог установить три разных условия. Следовательно, в этом случае рабочие были вполне беззащитны перед золотопромышленником. Подобные договоры были возможны потому, что не существовало никакого контроля над заключением контрактов золотопромышленников с рабочими. Так, напр., Плетюхин свидетельствовал контракты у иркутского городского маклера, где их вписывали в книгу, брали известные пошлины, — и договор получал законную силу. Между тем было время (50-ые, начало 60-х гг.), когда в Олекминском округе договоры присылались на рассмотрение местного исправника, и он понуждал золотопромышленников изменять слишком обременительные для рабочих условия. Мы слышали от бывшего окружного инженера Ленского горного округа, что вследствие волнения рабочих на промыслах Плетюхина в 1893 году якутский губернатор понудил его изменить контракт.

    В 1874 г. исправляющий должность олекминского горного исправника Винников вновь поднял вопрос, занимавший администрацию Восточной Сибири и в 60-х гг., о составлении нормального контракта между золотопромышленниками и рабочими; но составленный им проект контракта был весьма неудовлетворителен и почти не гарантировал интересы рабочих. Предложение Винникова встретило возражение со стороны золотопромышленников, указывавших, что невозможно предусмотреть все разнообразные условия в одном нормальном контракте. После двух-трех неудачных попыток в этом направлении (в 60-х и 70-х гг.) наконец додумались до той справедливой мысли, что нужен не нормальный контракт, а законодательное регулирование отношений хозяев и рабочих, и что в пределах постановления закона золотопромышленникам необходимо предоставить право устанавливать условия по своему усмотрению.

    Следует заметить, что на промыслах можно встретить и рабочих, нанятых без всяких контрактов. Так из дела о беспорядках на Благовещенском прииске К° Сибирякова и Базанова в мае 1882 г. видно, что приисковое управление имело в числе других рабочих 220 таких, с которыми вовсе не были заключены контракты. Указывая на этот факт, генерал-лейтенант Педашенко в записке 1886 г. напомнил, что это составляло прямое нарушение 3 ст. правил о найме рабочих, предписывавшей заключение договоров не иначе, как явочным порядком. Чиновник особых поручений Осташкин, производивший следствие по этому делу (тот самый, который приобрел печальную известность вследствие знаменитой якутской истории), обратил внимание на то, что промысловое управление этой К° налагает па рабочих без контракта, в случае их уклонения от работ и других проступков, такие денежные штрафы, какие установлены в контракте, хотя, не заключив его вовсе, оно не имело на то права.

    На приисках оказывались иной раз беспаспортные рабочие, но в этом всего более были повинны волостные правления, производившие чрезмерные вымогательства. Г. Калагеорги в своей записке 1882 г. говорит: «накоплению долгов рабочих способствует эксплуатация их волостными правлениями»; суммы, вносимые рабочими на уплату податей, «доходят до баснословных размеров: в 1880 г. за одного крестьянина было вытребовано в три приема 65 руб., и все-таки паспорт не выслали; при выписке паспорта другому было послано в 1881 г. 25 руб., но волостное правление потребовало еще 53 руб. «без объяснения, по какому расчету»; то же волостное правление, получив за другого крестьянина 30 руб., потребовало еще 82 руб. без всяких объяснений; за четвертого было послано 25 руб., но волостное правление потребовало 98 руб. недоимки, несмотря на то, что уволило его по паспорту на год без всякой оговорки о недоимке (Те же жалобы см. в деле Арх. Промыш. 1881 г. № 1147. Наиболее обычными размерами податей и других повинностей управление К° Промышленности считало: за поселенцев 3-8 руб., за крестьян из ссыльных 10-15 руб., за крестьян-старожилов 20-50 р.). «Подобных примеров» продолжает г. Калагеорги, «можно привести очень много; перечисленные волостные правления не составляют исключения, и произвольное требование с рабочих денег на уплату податей и недоимок составляет явление обыкновенное. Рабочие поставлены в невозможность оспаривать эти требования и вынуждены просить приисковое управление выслать за них просимую сумму, так как в противном случае они рассчитываются и увольняются, потому что приисковые управления не имеют права держать людей без паспорта, Кроме излишнего требования денег, волостные правления отличаются крайнею неаккуратностью в высылке паспортов рабочим, переписка тянется очень долго, высылается иногда паспорт всего на три месяца; пока он получится, срок его уже прошел. Все это делается с целью равного рода вымогательств» (Арх. Иркут, Горн. Упр. К. 2765, № 37-30, л. 55.). И в настоящее время приходится иногда хлопотать о высылке паспорта в течение одного, полутора года или даже двух лет, а между тем рабочий за неимением законного вида может быть выслан в это время с промыслов («Восточ. Обозр.» 1896 г. № 70, стр. 2.).

    Климат в Олекминской и Витимской системах крайне суровый, так как они расположены между 67° и 60° сев. шир. и 115°-117° восточн. долг. По наблюдениям, произведенным на Вознесенском прииске Трапезниковых, с 1856 по 66 г., температура с 29 сентября по 9 мая, т.-е. в течение 222 дней, стоит ниже 0; морозы бывают в каждом месяце, даже в июле; первый снег выпадает обыкновенно в сентябре, с 3 по 22 ч., но бывает также в конце мая и даже в июне. Средняя годовая температура была — 6,7° Ц. На Благовещенском прииске, на р. Накатами, средняя годовая температура около — 6°. Понятно, что при таком климате на известной глубине должна быть вечная мерзлая почва. Однако слой вечной мерзлоты не так велик, как это можно было бы ожидать на основании теоретических предположений. Самые глубокие шахты Успенского прииска по Аканак-Накатами достигают 86 метр., но и в них слой вечно мерзлой почвы не превышает 40-50 метр., и нижняя часть торфов и золотоносный пласт талые; в менее глубоких шахтах вечная мерзлота сковывает не только торф и пласт, но и почву, т.-е. коренные породы, а в других таких же шахтах она далеко не доходит до пласта; в некоторых шахтах вечно мерзлые слои чередуются с талыми и даже, как говорят, есть шахты, где мерзлоты совсем не было (Обручев. «Геологич. исслед. Олекм.-Витим. горной страны и ее золотоносных россыпей». Иркут. 1891 г. (оттиск из ХХII т- «Извест. Восточ.-Сибир. Отд. Географ. Общ.») стр. 62-63.).

    В виду весьма значительной толщины торфа на многих приисках, доходящей на Успенском прииске К° Промышленности до 120 арш. [хотя есть и промыслы с ¹/₂ до 4 арш. торфа] («Сборн. стат. свед. о горн. завод. производ. России за 1891 г.» СПБ. 1893 г., стр. 110-117.), в Олекминском округе значительно распространены ортовыя и шахтовые работы, а именно в 1883 г. из 47 действовавших промыслов они производились на 20 («Прклож. I к вып, 1 Сборн. главн, офиц. докум. по упр. Восточ. Сиб.» т. VII, отчет М. Шестакова о частн. золот. промыслах в округах Олекминском и Витимском за 1883 г.», стр. 17.).

    Если бы вечная мерзлота встречалась повсеместно, то проведение шахт было бы облегчено н удешевлено во много раз. Шурфовка в мерзлоте, производимая оттаиванием дна шурфа раскладываемыми пожогами из дров и, по освежении шурфа от угара, выемкой оттаявшей от пожога, на глубину нескольких вершков, породы не представляют особенных затруднений, хотя и обходится дорого; но как бы дорого ни стоила шурфовка в мерзлоте, она ничто в сравнении с теми затратами, которые приходится делать предпринимателям при шурфовке талых местностей, которая производится зимой поочередным промораживанием и оттаиванием шурфов, при чем весьма часто шурф протаивает где-нибудь больше, чем следует, и заливается водою (Аврамов. «Очерк золотопром. Олекмы», 55-58. Об усовершенствованиях в шурфовке в Ленском Т-ве см. «Вестн. Золот.» 1896 г., стр. 210.). Напротив, при добыче песков работы идут быстрее там, где не приходится предварительно оттаивать землю. Вот как описывают этот последний процесс при подземных работах: «Разрабатываемый золотосодержащий пласт земли каждую ночь оттаивается посредством пожога. Пожог этот устраивается так: на стене, предназначаемой к оттаиванию, кладется сухое смолистое дерево, которое и поджигается. Когда несколько разгорится пожог, то его засыпают гашеными углями, загораживают прислоненными к забою железными листами или решетками во всю ширину забоя, «и в таком виде оставляется шахта до утра, с открытым люком, через который проходит дым». Но вход в шахты запирают решетками, чтобы кто либо из рабочих, с целью увеличения заработка, не вздумал спуститься в шахту и подбавить углей к забою, чтобы побольше протаяло, что нередко и случалось и оканчивалось большею частью смертью угоревших рабочих. Таким образом приготовляется талая земля для разработки на каждый день. Система эта вредно действует на рабочих. Развивающиеся от пожога газы действуют разрушительно на дыхательные органы рабочих, и они всегда страдают малокровием, одышкой и головными болезнями. Пески из шахт поднимаются машиной в железных или деревянных окованных железом бадьях, вмещающих до 100 пуд. песку («Сибирь» 1878 г., № 9, стр. 6; Аврамов, стр. 69.).

    Несмотря на богатство многих олекминских промыслов, техника золотопромышленности очень мало подвинулась вперед. Отвозка в отвал добытых торфов, доставка золотосодержащих песков на промывальные машины и отвозка эфеля и гальки в 70-х годах производилась просто на лошадях в полукруглых таратайках, вмещавших до 30 пуд. песку. Только в 1880 г. на Благовещенском прииске К° Сибирякова с этою целью была впервые устроена конно-железная дорога с деревянными вагонами, вмещающими 80-100 п. Способ этот применили Бодайбинская К° и некоторые другие. Затем на том же Благовещенском прииске и на Прокопьевском прииске Бодайбинской К° был устроен подъем и отвозка торфа, песков и гальки по рельсам цепными канатами (Отчет Шестакова, стр. 18; отчет Ирк. Гор. Упр. за 1889 г. в Горн. Департ.). На Ивановском прииске Прибрежно-Витимской К° я видел, как силою воды вагоны с галькою поднимаются по наклонной плоскости вверх и затем бегут вниз полукругом также по наклонной плоскости; в известном месте особыми задержками по пути автоматически открываются боковые спинки вагона, и галька вываливается, а разбежавшийся вагон задерживается особым рабочим посредством рычага, придавливающего вагон к рельсам. На некоторых промыслах употребляются паровики для откачивания воды из шахт и разрезов. При горных работах для удаления камней употребляются взрывчатые вещества: порох, динамит, гремучий студень, гераклин, электрические запалы и проч. («Памят. Книж. Якут. Обл. на 1891 г.», стр. 101, 119, 120.) На Тихонозадонском прииске Ленского Т-ва в 1889 г. производились опыты применения гидравлического способа, который показали и мне в 1891 г. Разрушение целика брызгалом производится замечательно быстро, но не удается передвигать таким образом к зумпфу все тяжелые камни. Горный инженер Шостак, устраивавший здесь элеватор, передвигал их дополнительным брызгалом. Посредством инжектора вода с галькою и эфелями всасывалась на верх в трубу, и там было устроено в одном месте разделение: золото с мелкими камешками падало вниз и задерживалось на наклонной плоскости, как и в обычных золотопромывальных машинах, а галька уносилась далее и должна была бы силою воды выбрасываться на галечный отвал. Применение этого способа пока не увенчалось успехом (Описание гидравлического способа сделано г. Шостаком в особой книге. О некоторых новейших технических улучшениях на промыслах Олекм. округа см. «Вест. Золот.» 1895 г., стр. 276, 1896 г. стр. 210, 350, 352, 1897 г. стр. 82. ).

    Толщина золотосодержащего пласта в Олекминском округе колеблется между 3 и 5 аршинами («Сборн. свед. по горнозав. произв. России на 1891 г.».). Среднее содержание золота в 100 п. песку равнялось в 60-х гг. —1 з. 36 д., въ 70-х гг. (1870, 76-79 гг.) — 3 з. 69 д. и в 80 х гг. — 2 з. 77 д. (Но на некоторых промыслах содержание золота доходит до 5-10 зол. См. «Памятная книжка Якут. обл. на 1891 г.», стр. 100.). Сообразно с наиболее богатым содержанием золота в 70-х гг., в это время добывалось и наибольшее количество золота. В 50-х гг. (1851-59 гг.) добывалось в среднем по 97 п. в год, в 60-х по 270 п., в 70-х по 703 п. и в 80-х по 622 п. (См. табл. Карпинского в «Трудах Вост.-Сиб. Отд. Геогр, Общ.» 1890 г., т. XXI, № 4 и мои таблицы в прил. к I и II томам этой книги.).

    Естественные условия Олекминскаго округа — толщина торфов, отдаленность от торговых центров и проч. — привели к тому, что здесь развилась преимущественно крупная золотопромышленность. В 60-х гг., при общем измельчании золотопромышленности в Сибири, в Олекминском округе все же приходилось средним числом за это десятилетие по 140 человек на прииск. То же было и в 70-х гг., а именно в среднем за 8 лет (1870, 73-79 гг.) приходилось на один прииск по 167 чел. рабочих, а в 80-х гг. началось и здесь измельчание промыслов, а именно в среднем за десять лет приходилось на один прииск всего по 91 чел., т.-е. почти вдвое менее, чем в 70-х гг. (мы берем во всех этих случаях данные горного ведомства, т.-е. число рабочих по расчету на один год (В 60-х гг. было промыто в среднем за все десятилетие по 16527 п. песков в год на одного рабочего, в 70-х гг. в среднем за 8 лет (1870, 73-79 гг.) по 11700 п., в 80-х гг. в среднем за 10 лет по 14140 п. на одного годового рабочего.).

    В 70-х годах, по данным горного ведомства, на промыслах Олекминского округа в среднем за 10 лет было 6,700 рабочих, в 80-х — 5,808, в 90-х (1890-94) — 7,125. Количество действительных рабочих обоего пола было в 80-х гг. minimum 10,543 ч. (в 1881 г.), maximum 13,166 (в 1889 г.), а в среднем за девять лет — 11,627 ч. (См. Дополнение I.).

    На сибирских промыслах принято определять стоимость производства, разделяя все расходы на число годовых рабочих; поэтому, встречая выражение «стоимость годового рабочего», следует разуметь под этим не стоимость содержания рабочего вместе с его рабочею платою, а  частное от разделения всех расходов в данном году на одного годового рабочего. Так, напр., в 1882 г. «стоимость годового рабочего» на разных промыслах Олекминского округа колебалась между 927 и 1,839 руб. (последняя цифра в К° Трапезникова), в среднем же из 14 имеющихся данных — 1,334 р.; на Успенском и Благовещенском приисках К° Промышленности и Прибрежно-Витимской около 1,470 р., в Бодайбинской К° — 1,054 р., в К° Плетюхина 1,200 р., в К° Базилевского 1,770 р., в Ленском Т-ве — 1,500 р. («Прилож. I к вып. І-му Сборн. главн. док. по управ. Вост. Сиб.» т. VII, отчет Шестакова о золот. в Олекминск, и Витимск. окр. за 1883 г., стр. 23.) т.-е. сравнительно с другими системами стоимость произ-водства очень велика, что объясняется естественными условиями этой местности. В 1887-89 гг. в среднем за три года стоимость годового рабочего равнялась в К° Промышленности — 1,747 р., в Бодайбинской К° — 1,562 р., в К° Базилевского — 1,450 р., в Ленском Т-ве 1,890 р. (Записка К. Н. Михайлова.), т.-е. только у Базилевского уменьшилась сравнительно с 1882 г., а в остальных трех увеличилась. Вообще на промыслах Олекминского округа, по словам г. Михайлова, стоимость годового рабочего колебалась в конце 80-х гг. между 1,300 и 1,800 р. Бывший начальник Иркутского Горного Управления справедливо указал на то, что система эта не дает никакого понятия о сравнительной доходности разных промыслов, и полагает, что «такая расценка делается с умыслом затемнить дело, что очень па руку управляющему при отчетности пред своими хозяевами». Г. Карпинский замечает при этом, что, «разлагая расходы на число рабочих, они определяют. его стоимость крайне преувеличенно» («Извест. Вост.-Сиб. отд. Геогр. Общ.» 1886 г. т. XVII, № 3-4).

    Один местный наблюдатель в 1881 г. писал, что некоторые, более крупные К° Олекминской системы «дают больше, чем рубль на рубль, но они кажутся бедными в сравнении с приисками К° Базанова, Немчинова и Сибирякова Витимской системы по рр. Накатами и Аканаку, впадающим въ Бодайбо» (Малиев. «Несколько слов о золотых промыслах в Олекмин. округе Якут. обл.». «Сборн. сочин. по судебн. медиц.» 1881 г. т. III, стр 102.). По сведениям, заимствованным из отчетов КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской Базанова, Немчинова и Сибирякова, прииски этих компаний дали в 1880 г. — 106%, в 1882 г. — 86% и в 1890 г. — 28% чистого дохода, а в среднем за 14 лет около 58%.

    Во время путешествия иркутского генерал-губернатора на прииски Олекминского округа были собраны сведения за три года (1887-89) относительно доходности нескольких компаний. По собственным показаниям приисковых управлений, К° Базилевского имела в среднем за эти 3 года 33% чистого дохода, К° Промышленности и Прибрежно-Витимская 23% (В 1889 г КК° Промышленности и Прибрежно-Витимская понесли убыток.), Демидовой 17,6%, Ленское Т-во 13%, Яково-Николаевское Т-во и Бодайбинская К° потерпели убытки. Последняя К° понесла убытка более полутора миллиона рублей, а если к этому прибавить, что первоначально было употреблено в дело капитала 2.000,000 р., то проникший в печать слух о грозившей ей несостоятельности на 4 миллиона, не представлял ничего неправдоподобного. Однако К° нашла поддержку у одного крупного кяхтинского капиталиста и продолжала вести дело в надежде на лучшее будущее. Надежда эта не обманула ее, и в операционный 1893-94 г. дивиденд дошел почти до полумиллиона. Ленское Т-во несколько лет тому назад давало доход в 1 миллион руб. Дело Базилевского прежде давало огромные доходы, но в последние годы работы почти не производились. Дела Липаевых и Патушинского в Витимской системе и Демидовой в Олекминской, а также некоторые мелкие прииски дают несомненный доход, прочие же прииски, если верить местному наблюдателю, «поскольку они разрабатывают свое золото, приносят убыток, и если некоторые процветают, то исключительно благодаря побочным доходам, главным образом торговле» (т.-е. приисковым лавкам, где рабочие закупают припасы и товары) «и скупу золота со стороны... В Олекминской системе мелкие прииски поставлены по-видимому лучше... потому что там в большей мере распространена система разработки старателями, не требующая никаких почти накладных расходов... Но здесь уже на первый план выступает не золото, а барыш от припасов и товаров, отпускаемых старателям» (Зап. Михайлова; «Вост. Обозр.» 1894 г. № 28, 1895 г. №№ 22 и 25, сравн. № 17-18. О. О. «Sіbіrіschе Вrіеfе» 1894, S. 292.).

    В контрактах обыкновенно определялось, что, по приходе па прииск, рабочие могли один день отдыхать, а затем поступали в работу. «Рабочие разделяются на два разряда: на надворных и горных. К первым относятся все ремесленники: столяры, плотники, слесаря, кузнецы, портные, сапожники и т. п., назначаемые по наряду: прислуга, банщики, конюхи, сторожа при складах, амбарах, магазинах и т. д. Ко вторым: забойщики, возчики, свальщики, разборщики и промывальщики. Непосредственным начальником первых, дающим каждый день в контору отчет о их деятельности, состоит надворный смотритель, а вторых — становой, смотрители разреза, машин, отвалов, торфа, гальки и других мест, смотря по тому, где они находятся в известный день на работе (Г-в. Олекминская Калифорния. «Сборн. разсказ. из жизни приискового люда». Спб. 1888 г., стр. 256 [перепечат. из «Литер. Сборн. изд. Восточн. Обозр.» 1835 г.]).

    Продолжительность рабочего дня определялась в контрактах таким образом: в контракте К° Промышленности 1870 г. назначено было работать с 5 часов утра до 8 час. вечера с промежутком в 2¹/₂ часа для завтрака, обеда и отдыха, т.-е. рабочий день равнялся 12¹/² ч. В контрактах той же К° 1874 и 78 гг. продолжительность отдыха уменьшена, а именно, с 10-го сентября по 1-ое мая — по 1¹/₂ ч. в день, а с 1-го мая по 2 ч.; следовательно летний рабочий день равнялся 13 часам (То же предлагал установить и горн. испр. Винников в своем проекте нормального контракта, а якутский губернатор считал необходимым или уменьшить продолжительность рабочего дня на два часа, т.-е. установить продолжительность его в 11 часов, или предоставить определение рабочего времени свободному договору хозяев и рабочих.), при чем в договоре 1874 г. пояснено, что «назначение рабочих часов относится к таким работам, которые не могут быть определены уроками». По контракту той же К° 1887 г. назначено выходить на работу немедленно по сигнальному звонку, несмотря ни на какую ненастную и бурную погоду, уже часом ранее, т.-е. в 4 часа, и работать с 10 сентября по 1 апреля до 6 часов, а с 1 апреля по 10 сентября до 8 часов вечера; при этом назначены были следующие промежутки для отдыха и принятия пищи: с 1 апреля до 1 октября в 7 часов утра давали ¹/₂ часа на завтрак, в 11 ч. 1¹/₂ часа на обед и в 4 часа ¹/₂ ч. на ужин; следовательно, в летнее время рабочий день продолжался 13¹/₂ часов, а в зимнее время завтрака и паужина не полагалось, и на обед давали только час, т.-е. рабочий день продолжался 13 часов. В договоре с К° Арендаторов 1875 г. и с Плетюхиным 1886 и 89 гг. установлен 13-ти — часовой рабочий день. В контрактах К° Трапезниковых 1870-х и 80-х гг. и зимою, и летом продолжительность рабочего дня равняется 12-ти часам (Так же в контрактах с Малопатомским Т-ом 1880 г. и Чаринским Т-вом 1883 г.), а в одном договоре с ними 1880-х гг. продолжительность рабочего дня зимою определена в 10³/₄ часа, в апреле — 12¹/₂ часов, летом до 10 сентября 13¹/₂ часов. В договорах с Базилевским 1876, 78 и 80 гг. летний рабочий день равняется 12-ти часам, зимний 10¹/₂ часам. В договоре Ленского Т-ва 1883 г. установлен такой порядок: «весною и летом вставать в 4 часа и выходить на работу в пятом часу утра, несмотря ни на какую бурную или дождливую погоду. От 7¹/₂ до 8 часов имеем ¹/₂ часа на завтрак, от 11 до часа пополудни — 2 часа на обед и отдых, в 4¹/₂ часа — ¹/₂ часа на ужин. Работать мы должны на поденной работе с 10 марта до 10 сентябри 12 час. в сутки, а в осеннее и зимнее время 10 часов. Часы выхода на работу, окончание ее и время для обеда в осенние и зимние месяцы назначаются управлением и зависят от увеличения или уменьшения дня. Проход от казарм до места работ засчитывается в рабочие часы, — для сего полагается час на 4 версты (Ни в одном из контрактов других компаний мы не встретили такого постановления.). По договорам этой К° 1890-91 гг., при той же продолжительности рабочего дня, изменено время отдыха и уменьшено количество промежутков, а именно, летом полагалось работать с 5 час. утра до 11 час. и с часу до 7 час, в осеннее же и зимнее время с 6 до 11 час. утра и от 12 до 5 час. вечера. Для подземных работ по этим контрактам продолжительность рабочего дня определена в 11 часов и зимою, и летом, но в договоре 1894 г. назначено уже для подземных работ 12 часов (По договорам 1891 и 94 гг. «при переходе с дневной смены в ночную или обратно рабочие обязаны работать сверх своей смены еще 6 часов».). Для мастеровых, работающих в мастерских, по договору 1894 г., и зимою, и летом назначено 12 рабочих часов. При расстоянии от казарм до места работ более ¹/₂ версты в договорах 1890-91 гг. на каждую версту полагалось по 8 минут на проход. О времени выхода на работу или ее окончания рабочие извещаются колоколом или свистком, а по договору 1891 г. двумя звонками, причем второй следует чрез ¹/₂ часа после первого. Рабочие, находящиеся летом на промывательной машине, обязаны оставаться при смывке и после вечернего звонка до окончания ее.

    Следовательно в контрактах Олекминского округа продолжительность зимнего дня устанавливается в 10¹/₂-13¹/₂, а летнего в 12-13¹/₂ часов; продолжительность подземных работ только в одном договоре Ленского Т-ва 1891 г. определена в 11 часов, но уже в контракте 1894 г. она повышена до 12 часов. Генерал-лейтенант Педашенко в записке 1885 г. справедливо заметил, что продолжительность рабочего дня в 13-13¹/₂ часов слишком велика (Дело канц. Ирк. Гор. Упр. № 11, 1883 г., л. 67.); но в действительности, по крайней мере в начале 70-х годов, рабочий день на некоторых происках доходил и до 14 часов. «Работы легкой на приисках почти нет», говорит офицер, заведовавший ссыльнокаторжными, в своем отчете за 1872 г.: «почти с 4-х час. утра рабочие зимою и летом находятся на работе. Летом работают в крепком грунте, которого без кайлы и лома нельзя взять. Зимою, в жестокие морозы, работают на шурфах или добывают лес, заваленный на сажень снегом. На приисках же Базанова зимою устраиваются здания, водокачки и приводы, а летом все находятся только на земляной работе. Зимою встают в 4 часа утра, пьют чай до работы, с рассветом выходят на работу, на обед дается час, с работы сходят, когда стемнеет. Летом встают в три часа утра, на чай утром в 7 часов дают ¹/₂ часа, на обед 1¹/₂ часа, на вечерний чай в 4 часа пополудни ¹/₂ часа; с работы, кто не окончил урока, сходит в 8 часов. Рабочих часов летом можно считать 14, зимою 9» (Арх. Витим. Горн. Испр., дело о ссыльнокаторжных, № 9, л. 109. Полковник Купенков в записке 1872 г. говорит: работа начинается на промыслах «летом в четвертом часу, а в остальное время с рассветом» [л. 146].). В отчете горного исправника Витимской системы за 1879 г. сказано, что рабочие «задолжаются работами от 10 до 14 часов в сутки» (Арх. Витим. Горн. Испр.). По отчету о частной золотопромышленности в Восточной Сибири за 1883 г. на промыслах Витимской системы наибольшая продолжительность рабочего дня равнялась 13-ти часам, наименьшая 8-ми часам (первая, очевидно, летом, вторая — зимою), а средняя продолжительность — 10¹/₂ часов, в Олекминской же системе наибольшая — 12 часов, наименьшая 10, средняя 11 часовъ (Арх. Горн. Деп.). Бывший иркутский голова Катышевцев в записке, поданной им генерал-губернатору Анучину, говорит, что работы начинаются в 4 часа и оканчиваются в 8, при чем «обыкновенно задаются уроки, невозможные для выполнения» («Восточн. Обозр.» 1882 г., № 12, стр. 6.). В отчете Прибрежно-Витимской К° за 1882 г. приисковое управление утверждает, будто бы в действительности продолжительность рабочего дня на промыслах этой К° равнялась 11-ти часам. Один из главных представителей КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской, г. Стрижев, в своих замечаниях на проект правил о найме рабочих (1887 г.) говорит: «по договорам» этих КК° полагается «рабочих часов»: зимою 13, а летом 13¹/²; в действительности же оно бывает далеко меньше, потому что на утреннюю раскомандировку и на время послеобеденного сбора уходит гораздо больше времени, чем положено по контракту. Одним словом, время выхода на работу не означает еще собственно начала работ, следовательно рабочий никогда не задолжает себя 13-13¹/₂, часов на работе». К сожалению г. Стрижев все-таки не говорит, какова же действительная продолжительность рабочего дня, между тем сторонние наблюдатели, — как, напр., офицер, заведовавший ссыльнокаторжными, — утверждали, что на промыслах К° Сибирякова, Базанова и Немчинова рабочий день доходит до 14 часов, что не противоречит и отчету горного исправника за 1879 г. Плетюхин в своем отчете за 1886 г. заявил, что действительная продолжительность рабочего дня на его приисках —12 часов (Из бумаг Субботина. По контрактам Плотюхина рабочие обязаны были трудиться 13 часов.). Окружной инженер Ленского горнего округа в отчете за 1889 г. говорит: «Рабочих часов в сутки по контракту полагается зимою 11 и летом 13¹/₂; на самом же деле собственно горные работы почти везде урочные и оканчиваются средним числом в половину (?) и не более ³/₄ контрактного времени» (Арх. Ирк. Горн. Упр., дело канц. № 39, 1889 г., л. 213.). Но мы не считаем возможным доверять этому свидетельству, будто бы «средняя продолжительность рабочего дня» равнялась 5-7 часам, так как даже г. Плетюхин показывает, что у него работают по 12 час. Когда знаешь о 10-ти тысячных субсидиях окружным инженерам от золотопромышленников, теряешь веру в их оптимистические показания, а что свидетельство г. Штрауса слишком оптимистично, видно, между прочим, из свидетельства г. Калагеорги (1882 г.), который хотя и утверждает, что «уроки не особенно велики и дли здорового человека легко выполнимы», но все-таки не решается сказать, чтобы рабочие средним числом исполняли их в половину контрактного времени, а говорит только, что они оканчивают их «гораздо ранее 8 часов вечера»: на каждом прииске ему «случалось встречать в шестом часу, а иногда раньше, очень много людей, окончивших свои дневные уроки». Если принять во внимание, что рабочие начинали трудиться в четвертом часу утра, то это не покажется слишком скорым окончанием урока для некоторых, очевидно более ловких и сильных, рабочих. При том, если урочная работа оканчивалась и ранее контрактного срока, то за нею следовали еще старательская, необходимая для увеличения слишком незначительного заработка с одной урочной работы. «Мне кажется, я буду близок к истине», писал доктор Малиев в начале 80-х годов, «если скажу, что старательный работник кончает свой урок обыкновенно часа в три, часто даже раньше, начиная его в 4 и 5 часов». Но «хорошие работники после урока обыкновенно работают еще некоторое время; управления поощряют эту «старательную» работу, уплачивая за нее вдвое дороже (и даже больше чем вдвое). При дороговизне содержания рабочего, для управления выгоднее, чтобы каждый рабочий сделал как можно более» («Сборн. сочин. по судебн. медиц.» 1881 г., т. IIІ, стр. 104.). В настоящее время рабочий, при подходящем грунте и исключительной ловкости, иногда кончает урок в 4 часа дня, но другие артели оканчивают в 6 часов, а летом иногда и в 8 часов вечера («Восточн. Обозр.» 1895 г. № 28.). Автор одной основательной статьи о приисках Олекминского округа говорит: «рабочие нередко отрабатывают уроки» (1¹/₂ куб. саж. на 2 чел. при одной лошади) «к паужину, к 4-мъ час. дня», но это случается, когда грунт сухой, не каменистый и не плотный; в противном случае отработка тех же ³/₄ куб. саж. на человека затягивается до ночи, а иногда и совершенно не вырабатывается («Сибирск. Сборн.» 1889 г., вып. II, стр. 45.). Автор другой статьи говорит о «тяжелом 15-ти-часовомъ труде», который рабочие не даром окрестили метким, характерным прозвищем «вольной каторги» («Сибирск. рассказы из жизни приискового люда», 255.).

    Почти во всех контрактах Олекминского округа золотопромышленники предоставляли себе право посылать рабочих по своему усмотрению вместо дневных на ночвые работы. В договоре К° Промышленности 1870 г. сказано: «в случае могущей встретиться надобности на производство вместо дня в ночное время работ, от таковых мы отказываться не должны, а выполнять их в точности, какъ бы и днем». В контрактах этой К° 1874, 78 и 83 гг. этот пункт выражен несколько иначе, а именно, в случае производства работ днем и ночью рабочие должны были трудиться беспрекословно по половине суток каждой смены (Так же в контрактах Бодайбиаской К° 1880 и  83 гг., Плетюхина 1886 и 89 гг. и Аканак-Накатаминскаго Т-ва 1887 г.), следовательно продолжительность и дневной, и ночной работы должна была равняться 12-ти часам. В контракте 1887 г. КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской исчезает это естественное ограничение продолжительности рабочего дня: «В случае, если бы промысловое управление признало нужным производить работы в ночное время, то таковые мы должны исполнять наравне с денными и обязаны выходить па работу в тот час, в который будет назначено от управления КК°, и ночная работа засчитывается за следующий день, который полагается для отдыха работавшим ночью» (Так же в договоре с Бодайбинскою К° 1890 г.). В одном из договоров с Трапезниковыми 80-х годов сказано, что ночью рабочие «должны отдавать такие же уроки, как и днем, получая ту же плату, при чем освещение должно быть хозяйское». По контракту с Базилевским 80-х годов рабочие должны были исполнять ночные работы, если они будут поставлены, «наравне с дневыми», при чем ночная смена должна была выходить на работу тотчас же по окончании дневных горных работ. При переходе с дневных на ночные работы управление должно было дать отдых с обеда, т.-е. с 11 час. утра, а выработанное считать за полный  урок; ночная же выработка считалась за следующий день, в который рабочие пользовались отдыхом. По договорам Ленского Т-ва назначение рабочих в дневную или ночную смену вполне зависело от управления, при чем продолжительность ночных работ равнялась дневным. Окружной инженер Ленского округа в отчете за 1889 г. уверяет, что вообще «часы ночных смен не  превышают 10», но если бы это было так, то почему бы и не сказать этого определенно в контрактах. Полковник Купенков в 1872 г. писал: «Ортовые работы ведутся в течение суток на 2 или на 3 смены без всяких перерывов, так что каждый рабочий должен пробыть под землею 8 часов... На две смены в ортах работают тогда, когда мерзлый грунт оттаивают при помощи огня. В некоторые периоды производятся на прииске ночные работы, продолжающаяся 8 часов. Для этих работ ведется особая очередь. Вообще легкой работы на приисках почти нет; она скорее по свойству своего малоуступчивого грунта и по числу рабочих часов может быть отнесена к тяжелым». Офицер, заведовавший каторжными на приисках, в отчете за тот же год говорит: «зимою много бывает суточных работ в 3 смены по 8 часов, не сходя с работ, т.-е. рабочие трудятся тогда 8 часов без всякого отдыха (Арх. Витим. Горн. Испр., дело о ссыльно-каторж. № 9, л. 110, 147.). В 1882 году одна мокрая штольня на Благовещенском прииске Прибрежно-Витимской К° работалась тремя сменами в сутки, но уполномоченный Серебренников настаивал, чтобы возчики сменялись только два раза (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2766 № 47-39, л. 72.). Во время посещения промыслов Олекминского округа мы также слышали, что работа в три смены производится лишь в редких случаях, преимущественно в совершенно мокрых шахтах. В договорах Ленского Т-ва 1890, 91 и 94 гг. сказано: «в случае надобности управление может назначить работу на три смены, в продолжение коих мы обязываемся работать без отдыха(всю смену) в течение восьми часов».

    В случаях, «не терпящих отлагательства», как то: пожара, наводнения, укрепления плотин, поправления дамб, канав, орт, шахт, шурфов, отлива воды, отвода наледей и провода весеннего льда по каналам, рабочие обязывались оказывать помощь во всякое время днем и ночью, в будни и праздники, и даже в часы отдыха, при чем о вознаграждении за такую работу упоминается лишь в немногих контрактах, а за уклонения от работ грозила ответственность по закону. По некоторым договорам Трапезниковых 70-х и 80-х гг. за время, проведенное в таких экстренных работах, «сокращается срок или урок в следующее рабочее время, и за часы экстренной работы ставится двойная плата, определенная поторжному рабочему по расчету за столько же часов времени»; в одном контракте с Трапезниковыми 80-х гг. есть условие о соответственном сокращении рабочего времени или урока в случаях экстренных работ, но постановление о двойной плате отсутствует. По договорам с Базилевским 1876, 78 и 80-хъ гг. постановлено за экстренную работу давать рабочим «двойную плату поторжного рабочего» (То же в контракте Малопатомского Т-ва 1880 г.). По договорам Ленского Т-ва 1890, 91 и 94 гг. за экстренную работу назначалось вознаграждение «по усмотрению управления», а за уклонение от таких работ определен был штраф в контрактах 1890-91 гг. в 2 р., а 1894 г. —10 р. (!). Нельзя не обратить внимания на то, что в контрактах таких богатых К°, как К° Промышленности, отсутствуют условия о каком бы то ни было вознаграждении за экстренные работы (В проекте нормального контракта, составленном горн. исправником Винниковым в 1874 г., он предлагал определить только выдачу винной порции всем бывшим на экстренной работе.).

    В начале 70-х гг. управление Прибрежно-Витимской К° относило к работам, «не терпящим отлагательства», также разгрузку барок с кладью. Рабочие жаловались полковнику Купенкову, что их заставили производить такую работу в Троицын день; на это один из служащих объяснил, что в контракте после переименования работ, «не терпящих отлагательства», прибавлено: «и проч. и проч.», а так как разгрузку необходимо было произвести немедленно, то он и считал себя в праве выслать на работу в день, назначенный для отдыха (Арх. Иркут. Горн. Упр. К. 2544 № 48-103, л. 110.).

    Подземные работы начались в Олекминской системе в 1860 г. на Иннокентиевском прииске Пермикина, с тех пор стали все более распространяться и теперь производятся в очень больших размерах («Сибирь» 1885 г. № 45, стр. 14; в Бодайбинской К° подземные работы производятся в большой мокроте, чем в других КК°. «Вост. Обозр.» 1895 г. № 22.). В 1891 г. я спускался в одну из шахт Ивановского прииска, видел там вечную мерзлоту и взрывание ее динамитом (взрывы эти производят особые рабочие). Лестницы здесь были хорошие (не стремянки, как, напр., в Салаирском серебряном руднике на Алтае), но бленды со свечами тут не употреблялись. На некоторых приисках Ленского Т-ва вместо хороших лестниц в шахтах были стремянки. Это очень утомительно для рабочих, тем более, что при отсутствии бленд при спускании и подымании тогда приходилось держать факел. Не понимаю, как там выносили из шахт заболевшего или изувеченного рабочего. Подземные работы на столько распространены теперь в Ленском горном округе, что в 1892 г. ⁵/₆ всего золота было добыто подземными работами («Вестн. Золот.» 1893 г. № 2, стр. 31.).

    Почти везде земляные работы в Олекминской и Витимской, как и в других золотопромышленных системах Сибири, производятся по урокам, и с окончанием урока рабочие делаются свободными; «обязательное число часов», говорит в своей записке г. Калагеорги, «относится только к тем лицам, работа которых не может быть определена уроком, как-то: к промывальщикам песков, свальщикам на машину, рабочим при уборке камня из разрезов и ко всем, так называемым, поторжным».

    Утром пред началом работ рабочие собираются на «раскомандировку» для распределения работ. «Порядок раскомандировки на торфы и пески», по словам управления Прибрежно-Витимской К° (1882 г.), «существует очередной: уроки задаются смотрителями и обозначаются шнурами для того, чтобы рабочий мог видеть и проверить заданный ему урок, который замеряется согласно контракту, а где грунт неспособный, то с назначения промыслового управления. Распределение на месте работ принадлежит смотрителям, на песках же соблюдается, кроме того, порядок, чтобы, по возможности, все артели имели одинаковое количество подъемного золота. Вообще за распределением работы наблюдают каждодневно управляющие промыслами и становой смотритель» (Арх. К° Промышленности 1882 г. № 1156.). Во время раскомандировок объявляются рабочим и все распоряжения промыслового управления. Так в контракте Ленского Т-ва 1891 г. сказано: «Каждое особое распоряжение, исходящее от промыслового управления и касающееся рабочих людей, должно быть сообщено на раскомандировке рабочих людей и кроме сего вывешено при приисковой конторе. После этого никто из рабочих не в праве отговариваться незнанием распоряжения, а за неисполнение его подвергается штрафу до 5 р.». На промыслах в разрезах, шахтах, разведках и на машинах находятся приисковые служащие и казаки с целью следить, чтобы рабочие не похищали золота. Работы в Олекминском округе производятся или в открытых разрезах, — причем предварительно снимается торф, покрывающий золотоносный пласт, — или под землею.

    Размер урока на торфах следующий. По контракту К° Промышленности 1870 г. 4 чел. должны были добыть три кубические саж. торфа разрушистого напластования с отвозкою на 2-х лошадях. По контракту той же К° 1874 г. урок уменьшен: на вскрытие торфа «при талом и способном грунте» с отвозкою его в отвалы полагалось на 1 куб. саж. 2 чел. при 1 лош. — урок довольно умеренный; при вскрытии торфа «крепкого и мясниковатого напластования» 5 чел. должны были добыть 2 куб. саж. при 2 лош., следовательно по 2 куб. саж. па каждого. При откатке торфа в отвал на тачках при талом грунте полагалось 4 чел., а при мерзлом 8 чел. на 1 куб. саж. Эта работа должна была считаться обязательною, а за сработанную сверх того производилась праздничная или старательская плата. При добыче мерзлого торфа приисковое управление определяло количество рабочих по своему усмотрению. По договору К° Промышленности 1878 г. урок был повышен (хотя он все-таки был менее назначенного в контракте 1870 г.), а именно, для вскрытия «талого и способного торфа» полагалось уже не ¹/₂ саж. на одного чел., как было в 1874 г., а более, — именно: на 8 чел. при 4-х лошадях 5 куб. саж., а при вскрытии «крепкого и мясниковатого напластования» на 8 чел. 4 куб. саж. при 4-х лошадях, т.-е. тот урок, который по контракту 1874 г. полагался при «талом и способном грунте» (Такой же урок, как по договору КК° Промышленности 1878 г., назначен в контрактах Бодайбинской К° 1880 и 83 гг., в договоре же 1884 г. он еще более увеличен, а именно, при талом и способном торфе полагалось на 4 чел. при 2 лошад. 3 куб. саж., т.-е. по ³/₄ куб. саж. на 1 чел. с отвозкою на лошадях.). «По договору К° Промышленности и Прибрежно-Витимской 1887 г. уроки на талом «речниковатом» (удобном) и «мясниковатом» оставлены те же, но уже определен точно урок на мерзлом грунте, разрушенном взрывчатыми материалами и пожогами, а именно 8 чел. при 4-х лошадях должны были выработать 3 куб. саж., при чем «уборку камней, удобных для разбивки и отвозки таратайкой», рабочие «должны производить с отвозкою в отвал», при чем на каждые 10 уроков ставились отдельные отвальные. При выработке мерзлых торфов нужные для оттайки горючие материалы подвозятся особыми людьми, но приготовлять пожоги и раскладывать по забоям должны сами рабочие по указанию служащих. Урок при ручной откатке на тачках увеличен сравнительно с договором 1874 г., а именно, при откатке не далее 60 саж. полагалось выработать и отвезти речниковатого, мяниковатого и иловатого торфа 1 куб. саж. уже не 4-мя, а 3-мя чел. По договору Бодайбинской К° 1890 г. уроки на торфах больше, чем в КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской, а именно, при талом речниковатом грунте 4 чел. при 2-х лошадях должны были выработать три кубич. саж., при мясниковатом с крупными камнями 2¹/₂ кубич. саж., а при мерзлом грунте, разрушенном взрывчатыми материалами и пожогами — 2 кубич. саж. Следовательно в К° Промышленности на 1 рабочего при отвозке на лошадях приходилось талого речниковатого торфа ⁵/₈ куб. саж., а в Бодайбинской К° ⁶/₈. По договору К° Арендаторов 1875 г. урок на торфах равнялся 1 куб. саж. на 2 чел. с лошадью при талом и удобном грунте; но с 1-го мая по 10-ое сентября к этому прибавлялось обязательная выработка ¹/₂ куб. саж. за повышенную плату. По договору К° Трапезниковых первой половины 70-х гг. при вскрытии торфа на талом и удобном грунте полагалось 1 куб. саж. на 2-х чел. при 1 лошади, а при мясниковатом не более 3-х чел. (По договору 1879 г. при мясниковатом грунте — 5 чел. на 2 саж. при 2-х лошадях.), при мерзлом же или ином неудобном грунте должны были ставить от 3-х до 8-ми чел. (По договору с тою же К° 1878 г. от 3-х до 5-ти чел.) при 1 лошади с отвозкою в отвалы не далее 120-ти саж. (по договору 1878 г. не далее 150-ти саж., при чем на каждые 10 уроков назначался один отвальный). Выработка 1 куб. саж. считалась обязательною, однако по желанию рабочих позволялось вырабатывать и более обязательного урока, но за обыкновенное вознаграждение (По договору 1878 г. той же К° назначена была повышенная плата.), а также за выработку урока меньшим количеством людей они должны были получать плату, сколько придется по расчету за каждую выработанную кубич. саж. (При ручной откатке урок изменялся таким образом: при удобном торфе и расстоянии отвала в 25 саж. 1 куб. саж. должны были выработать 2 человека, при откатке 25-50 саж. 4 чел., при мясниковатом торфе и откатке 25 саж. — 3 чел., при откатке 25-50 с. — 4 чел.). В договоре Трапезникова 80-х гг. обязательный урок уже значительно увеличен, а именно, 2 чел. при талом грунте должны были вырабатывать не 1, а 1¹/₂ куб. саж., при мясниковатом грунте полагалось ставить по 3 чел. на 1¹/₂ куб. саж., а при мерзлом — 4 человека при 1 лошади па 1 куб. саж. Выработка урока обязательна, но дозволялось вырабатывать и более за повышенную плату. При ручной откатке урок также увеличен, а именно, 3 человека при расстоянии 60 саж. должны были выработать 1 куб. саж. По договору с Чаринским Т-вом при талом и удобном грунте полагался урок в 1¹/₂ куб. саж. на 2-х чел. при 1 лошади с отвозкой в отвалы не далее 75 саж., при мерзлом грунте, иловатом и тундре по 4 чел. и 1 лош. Выработка урока обязательна, а за добытое сверх урока платили по той же цене, а также за выработку меньшим количеством людей выдавалась плата, какая придется по расчету за каждую выработанную сажень. В договорах с Плетюхиным 1886 и 89 гг. относительно вскрытия торфа определен размер урока только при ручной откатке, которая была сделана для рабочих обязательною, и при том урок был назначен очень большой — 1 куб. саж. на 2 чел. при расстоянии отвала не далее 10 саж. По договору с Базилевским 1876, 78 и 80-х гг. при вскрытии с отвозкою в отвал полагалось талого и удобного торфа 1¹/₄ куб. саж. па двоих, а ручным откатом то же количество на троих. На расстоянии более 20 саж. на каждые лишние 10 саж. должен был прибавляться 1 чел. на тот же урок; мерзлого мясниковатого торфа полагалось, 1 куб. саж. на 3-х чел., а мерзлого и каменистого на 4-х чел. с 1 лош. В Ленском Т-ве по договору 1883 г. назначены были такие уроки: для вскрытия торфов с отвозкою в отвал при торфе талом, удобном для добычи, по 1¹/₂ к. саж. на 2-х чел. при 1 лошади (То же и по договорам 1890-91 гг.); при торфе иловатом и тундре по 1 куб. саж. на 2 чел. и 1 лош. (По договорам 1890-91 гг. на 3 чел. и 1 лош., т.-е. урок уменьшен.), при торфе с крупными кореньями и пнями на 1 куб. саж. 3 чел. и 1 лошадь; при торфе мерзлом, глинистом, требующем предварительного оттаивания огнем — по 2 чел. на 1 куб. саж., но приготовление дров должно было производиться другими людьми; с ручною откаткою: при талых удобных торфах полагалось 3 чел. на 1 куб. саж., при торфе с мерзлотою 4 чел.; расстояние во всех этих случаях не более 35 саж., а при большем расстоянии прибавляется на каждые 15 саж. расстояния сверх 35 саж. по 1 чел. на забой. За выработку сверх урока по договору 1883 г. полагается повышенная старательская плата. В договоре 1890 г. откатка в тачках определялась по расстоянию «на основании казенного урочного положения».

    Итак, в договорах первой половины 70-х гг. мы находим еще умеренные обязательные уроки на талом удобном торфе — 1 куб. саж. на 2 чел. при 1 лошади. В договоре К° Арендаторов 1875 г. прибавляется уже обязательная выработка — ¹/₂ саж. за повышенную плату, а в договоре Базилевского 1876 г. встречаем обязательную прибавку в 1/4, саж. без повышения платы. Затем в договорах Ленского Т-ва 1883 г., Бодайбинской К° 1884 г. и Трапезниковых первой половины 80-х гг. появляется уже обязательный урок на талом удобном грунте по 1¹/₂ к. с. на 2 чел. и 1 лошадь (Впрочем Купенков еще в донесении 1872 г. указывал на уроки на торфах от ¹/₂, до ³/₄ куб. саж. на человека. Дело Арх. Витим. Горн. Испр. о ссыл. -кат. 1872 г. № 9, л. 146.). Наконец в договорах Плетюхина 1886 и 1889 гг. даже при ручной откатке и при расстоянии до 40 сажен назначается 1 куб. саж. на 2 чел. (впрочем у Трапезниковых и в первой половине 70-х г. при расстоянии до 25 саж. задавался такой урок при ручной откатке).

    Горный исправник Винников в выработанном им в 1874 г. проекте нормального контракта предлагал установить такие размеры урока на торфах: при талом удобном грунте на 2 чел. при 1 лошади 1 куб. саж., а при мерзлом или трудном для работ напластовании 4-8 чел. При откатке торфа в отвалы тачками при талом грунте 4 чел., а при мерзлом 8 чел. В Енисейском округе мы видели значительное развитие отрядных работ на торфах, при чем артели отрядных рабочих заключали особые контракты. Таких контрактов в Олекминском округе мы не встретили, но след этих рабочих мы находим в проекте нормального контракта, составленном Винниковым, где в таблице платы встречаем указания на вскрытие талого торфа при отвозке на лошадях 1 куб. саж. на 1 чел., т.-е. двойного количества против нормального урока (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2765, № 37-30, л. 51.).

    Добыча золотоносного песку производилась или в открытых разрезах, или подземными работами. Рассмотрим сначала размер уроков в открытых разрезах.

    По контракту К° Промышленности 1870 г. 4 рабочих должны были добыть 3 куб. саж. песку разрушистого напластования с отвозкою таратайками при 2 лошадях. По договору 1874 г. той же К° урок добычи и отвозки песков «удобного напластования» был уменьшен, а именно 2 чел. с 1 лош. должны были добыть 1 куб. саж.; при напластовании утесистого или сланцевого ребровика 5 чел. обязаны были добыть 2 куб. саж. при 2 лош., за добычу же сверх урока полагалась повышенная старательская плата. В договорах К° Промышленности 1878 и 1883 гг. урок на песках был повышен сравнительно с договором 1884 г., а именно при удобном напластовании 8 чел. должны были добыть 5 куб. саж. при 4 лош., а при напластовании сланцевого ребровика или мясниковатого 8 чел. должны были добыть 4 саж.., при том же количестве лошадей; при утесистом же ребровике урок несколько уменьшен, а именно 8 чел. добывали 3 куб. саж. при 4 лош. (Такой же урок в контрактах Бодайбинской К° 1880 и 1883 гг. В договоре 1884 г. уроки увеличены.) В договоре К° Промышленности 1887 г. оставлен тот же урок, только при 3 или 4 лош., смотря по расстоянию возки. В договоре Бодайбинской К° 1890 г. урок более, чем в договоре К° Промышленности 1887 г., и более, чем в договоре Бодайбинской К° 1884 г., а именно: 4 чел. при 2 лош. должны были добыть и промыть песков при речниковатом напластовании 3 куб. саж., при напластовании — речник с ребровиком и сланцеватый ребровик — 2¹/₂ куб. саж. и при напластовании утесистого ребровика — 2 куб. саж. По договорам К° Трапезниковых 70-х гг. урок назначен большой: 5 чел. при 2 лош. должны были добыть и вывезти 3¹/₂ куб. саж. В договорах Трапезниковых 80-х годов урок еще более увеличен, а именно то же количество песков должны были добыть из целика и вывезти при 2 лош. не 5, а 4 чел. По договорамъ съ Базнлевскимъ 1876, 78 п 80-х гг., забойщики и возчики песков на машину должны были 5 чел. с 2 лош. добыть и отвезти 3 куб. саж. При ручной откатке песков в тачках на расстоянии до 20 саж. с отборкою крупного камня, очисткою его и откаткою в особое место полагалось выработать и отвезти 1 куб. саж. на троих; при расстоянии более 10 саж. на каждые 10 саж. откатки прибавлялся один человек на каждый урок. По договору Ленского Товарищества 1883 г. 4 чел. при 2 лош. должны были добыть 3 куб. саж. Учет урока для каждой артели производился смотрителем разреза куб. мерою или определением веса одной полной таратайки земли и числом вывезенных таратаек, принимая вес одной кубической сажени средним числом в 1200 пуд. Такой же урок при добыче песков из разрезов назначен и в договорах Ленского Т-ва 1890-91 гг., при добыче же песков из отвалов и перевозке их на машину 4 чел. и 2 лош. должны были поставить 3¹/₂ куб саж., т.-е. значительно умереннее, чем в договоре Трапезниковых. По договору Малопатомского Т-ва 1880 г. урок при добыче и отвозке песков из разрезов такой же, как и в договорах Ленского Т-ва, при добыче же из готовых отвалов более, а именно 3¹/₂ куб. саж. должны были добыть и отвезти при 2 лош. не 4, а 3 чел. Огромные уроки были назначены в Аканак-Накатаминском Т-ве по договору 1886 г.: 2 чел. при 1 лош. должны были вывезти 1¹/₂ куб. саж., а при откатке па тачках 2 чел. 1 куб. саж. У Плетюхина в договорах 1836 и 89 гг. на песках, как и на торфах, полагался огромный урок с обязательною ручною откаткою в тачках (не далее 40 саж.) — 1 куб. саж. на 2 чел. Так как в 1 куб. саж. песку считается 1200 пуд. и так как в тачке помещается 5 пудов песку, то следовательно возчик должен был сделать 19200 саж. пути, т.-е. 38 верст, что едва ли возможно: нужно думать, что или расстояние откатки было менее, или урок не выполнялся и рабочие могли подвергаться штрафованию.

    Итак, уроки на песках при добыче из разрезов удобного напластования и при отвозке на лошадях равнялись на каждого человека 1/2 саж. (договор К° Промышленности 1874 г.), ³/₅, ⁵/₈, ⁷/₁₀, ³/₄ и ⁷/₈ куб. саж. (последний в К° Трапезниковых 80-х гг.), т.-е. заметно увеличение размеров уроков на песках, как и на торфах. Урок с ручною откаткою доходил в некоторых договорах до ¹/₂ куб. саж. на человека. Уменьшение размера уроков К° Промышленности в 1874 г., сравнительно с контрактом 1870 г., вероятно было сделано в виду тогдашних забот высшей администрации Восточной Сибири о приисковых рабочих. В проекте нормального контракта горный исправник Винников предлагал назначить урок при добыче золотосодержащего песку из разреза с доставкою на машину на лошадях — 1 куб. саж. на 2 чел., но считая в том числе забойщиков, возчиков, свальщиков и разборщиков гальки.

    В записке наведывающего ссыльнокаторжными рабочими на приисках Олекминского округа 1876 г. указан такой размер уроков на песках: 10 чел. при 2 лош. должны были добыть от 4 до 6 куб. саж. золотосодержащего пласта, т.-е. от ²/₅ до ³/₅ куб. саж. на человека, но при весьма небольшом количестве лошадей (Дело Арх. Вит. Горн. испр. 1875 г. № 5 (о ссыльно-каторж.), л. 128.).

    При подземных работах выработка была конечно менее, так как работа замедлялась установкою стоек, огнив и подхватов.

    Определение уроков при добыче песков подземными работами в контрактах К° Промышленности мы встречаем впервые в договоре 1874 г. (В договор этой К° 1870 г. об ортовых работах говорится условно: «если из нас некоторые потребуются для работ ортами, штреками, шурфами», то отказываться не должны.): в ортовых работах уроком полагается при добыче песков в ортах, подкатке и погрузке для подъема из шахт, считая 12 огнив в одной погонной сажени, при ширине орты 4 арш. и вышине 3 арш., 3 чел. на 2 огнива, т.-е. по 2 куб. арш. на человека (Такой же урок предлагал установить горн. испр. Винников в проекте нормального контракта 1874 г.). В договоре той же К° 1878 г. урок уже увеличен: «при добыче песков из орт и штолен дневной урок полагался: 2 забойщикам вынуть и подкатить к зунфу шахты, на каждого человека, по 3 куб. арш.; при ширине орт в 4 арш. ставить по 2 забойщика, которые обязаны выработать 6 куб. арш., при ширине же орт в 6 арш. ставить 3 забойщика, которые обязаны выработать 9 куб. арш.: стойки и огнивы установлять обязаны забойщики, равно в случае мерзлоты для оттаивания предварительно класть дрова и уголь: подхваты устанавливает особый плотник». За выработку сверх урока полагалась повышенная старательская плата. «В случае дальней отвозки песков из орт посредством лошадей добавляется, смотря по отдаленности, 1 возчик с лошадью на 1 или на 2 забоя, а забойщики обязаны подкатывать вагоны к штольне, где проложена конная дорога» (Тоже в контрактах Бодайбинской К° 1880, 83 и 84 гг.). В контракте К° Промышленности 1887 г. уроки в подземных выработках определены подробнее, а именно: «При добыче песков из орт с подкаткою песков ко двору шахты, зунфу, или устью штольни дневной обязательный урок полагается на каждого человека при откатке не менее 40 саж»: а) при напластовании речниковатого слабого грунта по 3¹/₂ куб. арш. на человека; б) при напластовании речниковатом со связью и с ребровиком по 3 куб. арш.; в) при напластовании с задирок с более крепким и крупным ребровиком по 2¹/₂ куб. арш. «Забойщиков ставится при ширине орты, штольни и др. 4-аршинной 2, при 1 откатчике, а при ширине 6-ти аршинной 2 забойщика и 2 откатчика», и эти рабочие, кроме выработки указанного урока, обязаны ставить и укреплять стопки, огнивы, а в случае мерзлоты класть дрова и уголь. Для взрыва камней назначается особый бурильщик (Тоже в контракте Бодайбинской К° 1890 г. В 1894-05 гг. в Бодайбинской К° рабочий должен был вырабатывать уже 4¹/₂ куб. арш., но в местах наиболее мокрых и там, где встречается особенно твердая порода, урок остался в 3 куб. арш. «Вост. Обозр.» 1895 г. № 22.). В договоре Трапезниковых 1878 г. урок определен таким образом: 2 рабочим выработать и выкатать ко двору шахты, «по размеру орты шириною 5 арш. и вышиною 3 арш., погонной меры вдоль орты ¹/₂ арш., что составит 7¹/₂ куб. арш., и выбранное место закрепить.... Откатка песков ко двору шахты должна быть не далее 30 саж.», в противном случае прибавляется на забой 1 чел. В договоре Трапезниковых 80-х гг. увеличено и максимальное расстояние откатки, и размер выработки, а именно 2 чел. полагалось выработать и выкатать песков «по принятому размеру орт 9 куб. арш., выработанное место закрепить, а крупный камень, оставшийся от работ, убрать на указанное место... Откатка песков не должна превосходить 50 саж., в противном же случае ставится на забой 3 чел... Потребные для подземных работ осветительные материалы и горючие для тайки забоев должны быть хозяйские», от рабочих же требовалось раскладывать их по забоям и зажигать. По договорам с Базилевским 1876, 78 и 80 гг. забойщик и откатчик должны были 6³/₄ куб. арш. в 1 или 2 забоях протаят, закрепить готовыми крепями и выкатать пески. По договору с Ленским Т-вом 1883 г. па каждого человека полагалось выработать 3 куб. арш. (То же в договоре Ленского Т-ва 1890 г.) «с оттайкою мерзлоты дровами или углями, с подкаткою подземным ходом до места подъема и с постановкою крепи. Доставлять же до шахт материалы для оттайки и крепления, а также устанавливать подхваты должны особо назначаемые для этого рабочие». В договоре Ленского Т-ва 1891 г. вместо назначения уроков установлена задельная плата по количеству вынутых пудов песку (см. ниже). По договору К° Арендаторов 1875 г. при добыче песков в ортах и подъеме их из шахт на поверхность назначено дневным уроком на одного чел. поставить обязательно одно огниво, полагая 12 огнив в одной погонной сажени, при чем в одном огниве или одной погонной четверти определено было считать половину в старанье (следовательно на двух урок был ¹/₂ погон. арш.). По договору с Малопатомским Т-вом 1880 г. назначен был урок на Романовском прииске: «каждому человеку протаять, выбрать, выкатать в отвал или к зунфу шахты,... принести крепи, закрепить выработку в просечках» в штольнях различной ширины и вышины 4 куб. арш. или одну погонную четверть, в просечках 4-х арш. ширины и 4-х вышины, а на Кадаликане на Ненасытном прииске — по 2¹/₄ куб. арш. и приготовить пожоги на следующий день. Если откатка земли будет далее 25 саж., то управление обязано прибавлять на каждые 16 куб. арш. земли 1 чел. сверх 4 чел., обязанных их выработать. «Подноска к забоям угля, дров, крепей» возлагалась на обязанность рабочих «без помощи управления, которым эти материалы должны быть доставлены только к шахте или орте». По договору с Чаринским Т-вом 1880 г. 2 чел. обязывались выбрать и выкатать по принятому размеру орты (6 арш. ширины и 3¹/₂ арш. вышины) ¹/₂ арш. погонной меры, что составляет 10¹/₂ куб. арш. па 2, или 5¹/₄ арш. на каждого — самый большой из всех известных нам уроков подземной выработки («Откатка песков ко двору» шахты «должна быть не далее 20 саж., в противном случае управление обязано было прибавлять одного чел. на забой.).

    Следовательно, в подземных выработках по разным договорам на каждого человека приходилось добыть и откатить ко «двору» шахты, иногда в вечной мерзлоте, по 2¹/₄, 2¹/₂, 3¹/₈, 3¹/₂, 3³/₄, 4, 4¹/₂, и 5¹/₄ куб. арш. (последний урок по договору с Чаринским Т-вом 1880 г.). Офицер, заведовавший ссыльнокаторжными рабочими, в отчете за 1870 г. так определяет урок в ортовых работах: па 2 забойщиков и 2 откатчиков полагалось поставить 2 огнива, т.-е. выработать ¹/₂ арш. погона при 4¹/₂ арш. вышины и 5-6 и более арш. ширины, т.-е. по 2³/₄, 3³/₈ и более куб. аршин на человека (Дело Арх. Вит. Горн. Испр. 1875 г. о ссыльно-кат. № 5, л. 128 об.). Это свидетельство показывает, что требования контрактов не оставались мертвою буквою.

    В 1875 г., как мы видели, по договору К° Арендаторов полагалось на одного человека поставлять одно огниво, т.-е. выработать ¹/₄ арш. погону, при чем половина считалась в «старание». Отсюда следует заключить, что было время, когда обязательная выработка на двух должна была равняться только ¹/₄ арш. погону или на одного — арш. погону. Это подтверждается записною книжкою одного старого приискового служащего (г. Субботина), который сообщает между прочим следующие сведения об ортовой выработке песков зимою 1871 г. на Вознесенском прииске компании Трапезниковых по рч. Хомолхо. «Один забойщик и 1 возчик  или откатчик должны выработать хозяйских одну огниву, т.-е. пройти вперед ¹/₄ арш., вышиною 3¹/₂, а шириною 4 арш., что составит... кубических 3¹/₂ арш.» (на двоих). «Следовательно, на кубическую сажень выходит 15,4 поденщин. Но сверх хозяйской огнивы вырабатывают еще старательскую 1 и даже 2, если оттайка была благоприятна и проникла на глубину 3 огнив... Вообще это обстоятельство не доведено до настоящей выработки. Рабочие хозяйскую огниву кончают рано, — так к 12 ч. утра, что замечено пред наступлением льготных дней масленицы. Можно сказать, что хозяйский урок должен состоять из 2 огнив» (это требование и было скоро введено в контракт Трапезниковых, как мы видели выше). «Начинают работать в ортах с семи часов утра» (ранее оттаиваются забои) «и когда подберут талые пески, идут на обед около 10 часов, забои немного затапливают, преимущественно одним углем, и часа через три, т.-е. в один час, как прогорят угли, выходят на работу и продолжают до 3 часов хозяйскую и старательскую работу». Тут мы наглядно видим, как в ортовых работах повторился тот же процесс увеличения уроков, что и в надземных работах: первоначально задаются небольшие обязательные уроки, потом налагается обязательный старательский урок, далее этот старательский урок включается в обязательную норму за обыкновенную плату, а затем урок растет и далее, при чем желающим предоставляется право увеличивать заработок добровольным старанием, но уже по окончании весьма значительного урока. Впрочем слишком громадные уроки, как в Чаринском Т-ве (1880 г.), очевидно, вызывают раздражение рабочих: не даром на приисках этого товарищества было волнение в 1884 г. Любопытно, что мотивом возможности увеличения урока г. Субботин выставляет то, что перед масленицею рабочие очень рано оканчивают заданную им работу. Такие случаи бывают и теперь. Так г. Кряжев, быть может, чересчур обобщая наблюдения, сделанные им на нескольких приисках, говорит: «Обыкновенно к кануну отдыха рабочие отрабатывают двойной урок, чтобы и этот день иметь свободным. На одних приисках рабочие в канун отдыха вовсе не ходят на работы, сдав урок за этот день, а на других — рабочих заставляют придти хоть урок сдать» («Русская Жизнь» 1894 г. № 44. По словам другого местного наблюдателя, «стремление золотопромышленников к увеличению интенсивности труда и между прочим уроков, назначаемых рабочим, несомненно существует». «Восточ. Об.» 1895 г. № 28, стр. 2.). Таким образом, перед кануном отдыха, особенно напрягая свои силы, рабочие вырабатывают двойной урок, чтобы затем иметь, вместо одного, два дня отдыха, но такое напряжение, если и проходит им даром, то только потому, что они отдыхают потом 2 дня, но ввести такой двойной урок ежедневно было бы совершенно невозможно при нынешних размерах уроков.

    За недоработку уроков в контрактах назначались вычеты или штрафы, превышающие размер платы за недоконченную работу; гораздо реже встречаем условия об отработке недоработанного урока. В контрактах Базилевскаго 1876, 78 и 80-х гг. сказано: «за недоработку уроков, за подвоз неполных таратаек песков и торфов, если урок задан счетом их, за самовольную отлучку с работ и за поздний выход на оные подвергаем себя вычетам из заработка вдвое против получаемой виновными из нас в тот день платы, но если недоработка произойдет от слишком большой твердости грунта и не будет превышать на 1 чел. 1 куб. арш. в подземных работах или 3 куб. арш. в работах открытых, то вместо штрафа выставлять» (т.-е. заносить в расчетные листы уменьшенную) «плату, определенную контрактом за работы поторжные, т.-е. 30 коп.» (в договоре 80-х гг. 40 коп.) зимою и 60 коп. летом». По договору Ленского Т-ва 1883 г., «если урок не будет выработан до окончания срока дневной работы, то приставленные к этому уроку рабочие должны его покончить и подогнать в течение следующих трех дней; в противном случае с нас вычитается за недоработку в размере платы за старательскую работу». Но в договорах Ленского Т-ва 1890-91 гг. не упоминается уже ни об отработке уроков, ни о вычете в размере старательского вознаграждения, а назначен штраф в размере поденной платы. В договоре с Аканак-Накатаминским Т-вом 1886 г. сказано: «В порученных нам урочных работах обязываемся отвращать недоработки, и если таковые будут нами допущены из лености или нерадения, то за недоработку уроков управление Т-ва имеет право с нас вычитать из платы, следующей нам за урок». При недоработке урока в подземных работах рабочие, должны были получать плату, положенную для поторжных работ, или даже менее, смотря по количеству вынутых песков и по расчету платы, следующей за полный выработанный урок (Ср. «Сибирский Сборник» 1889 г., вып. II, стр. 45.). Г. Михайлов в своей записке (1890 г.), говорит, что на прииске Патушинского «определяется, несмотря ни на какие условия, выработать артели из 4 чел. 3¹/₂ куб. саж. песку, при чем за каждую такую сажень назначается плата по 1 руб. 50 коп., а за каждую недоработанную сажень вычитается по 5 руб. 40 коп.» Далее, в той же записке г. Михайлов высказывает мысль, что «всякие условия вычета за недоработку, а тем более того количества урока, за которое назначалась увеличенная плата, безусловно должны быть запрещены». От одного олекминского золотопромышленника мы слышали, что рабочие стараются нагнать недоработку в следующие дни. Постановление об отработке недоработанного урока, кроме приведенного условия в контракте Ленского Т-ва 1883 г, мы встретили из всех известных нам договоров только в контракте К° Промышленности 1870 г., где сказано: «если мы, почему бы то ни было, не выработаем назначенных в день уроков торфа или золотоносного песку... или же не окончим другой какой либо урочной работы, то мы должны все это отработать на другой день сверх урочной работы этого дня». В контракте К° Промышленности 1887 г. и в сходном с ним договоре Бодайбинской К° 1890 г. за недоработку урока «по лености и нерадению» назначен штраф каждый раз по два рубля (В конце 1871 г., по предложению высшей местной власти, должны были быть отменены, так называемые, «калтайные работы, по которым рабочий, окончивший свой урок ранее других, должен был помогать недоработавшим». Арх. Ир. Горн. Упр. К. 2549, № 126-71, л. 457.).

    В 60-х и 60-х гг. прежде необязательные старательские работы в воскресные и праздничные дни сделались постепенно обязательными, о чем мы и встречали постановления в контрактах этого времени (Остаток этих старых условий мы находим в контракте К° Промышленности 1870 г.). Подробные условия об этом золотопромышленникам приходилось вносить в договоры до 1870 г., потому что по действовавшему тогда закону 1838 г. работы по воскресеньям и праздникам были необязательны. После того как это правило не было повторено в законе 1870 г., золотопромышленники могли уже не церемониться с рабочими, и след прежней необязательности воскресной и праздничной работы остался только в повышенной плате за эти дни [и то не во всех договорах] (Так в договорах с Базилевским 1876, 78 и 80 гг. рабочие обязывались работать в праздники за ту же плату, что и в будни, и повышенное вознаграждение полагалось лишь за сверхурочную работу. Ту же плату в праздники, что и в будни, рабочие должны были получать и по договорам Ленского Т—ва 1883, 90, 91 и 94 гг. и Малопатомского Т-ва 1880 г.), при чем в договорах устанавливалась всегда обязательность работы как в будни, так и в праздники. В договорах К° Промышленности 1874, 76 и 83 гг. прямо сказано, что «все производимые в воскресные и табельные дни работы считать старательскими» (с повышенною платою). Затем из всех известных нам контрактов мы встретили упоминание об обязательном старании лишь в договоре К° Арендаторов 1875 г., где на работах в разрезах сверх урока — 1 куб. саж. на 2 чел. с 1 лошадью — с 1-го мая по 10-е сентября полагалось еще выработать ¹/₂ старательской кубической сажени, а при ортовой работе в одном огниве или одной погонной четверти, обязательных для каждого рабочего, половину условлено было считать в старание (В проекте нормального контракта, составленном Винниковым в 1874 г., он предлагал постановить, чтобы летом рабочие исполняли полуторный урок с особою платою за добавочную половину урока (старательскую), в зимнее же время в будни работать один урок, а добавочную работу (старательскую) производить только в воскресные и праздничные дни, при чем всякая затем земляная добавочная работа должна производиться по обоюдному соглашению.).

    Купенков в своей записке, составленной в 1872 г., говорит, что хозяева, давая за старательскую работу повышенную плату, «в то же время при посредстве этой приманки заставляют работать людей в праздничные дни и сверх положенного урока, в ущерб их сил и времени для восстановления их. Сущность старательской работы заключается в желании золотопромышленника, прокармливая меньшее число людей, выполнить ими возможно большее количество работы, т.-е. заставляя рабочих вместо 25 дней работать 30, сберегать этим путем содержание от тех людей, которые потребовались бы на выполнение работы в остальные 5 дней или на ¹/₆ часть команды». При этой системе требовалось и меньшее количество лошадей (Ср. «Сибирский Сборник» 1889 г., вып. II, стр. 45-47.).

    В других договорах мы встречаем упоминание о старательских работах в смысле необязательного добавочного сверх урока труда за повышенную плату (некоторая из таких постановлений мы приводили, когда говорили о размерах уроков). Так, например, в контрактах Базилевского 1876, 78 и 80-х гг. сказано: «При урочной работе, окончив данный нам урок, мы в тот день должны быть свободны, если сами не пожелаем заняться старательскою работою». В договоре Ленского Т-ва 1883 г. сказано: «что выработается в день сверх дневного урока, то называется старательскою работою». Такие сверхурочные старательские работы более в обычае там, где менее подъемного золота.

    Кроме общих сверхурочных старательских работ, такими работами называются еще отдельные старания на золото. В этом смысле главный управляющий Ф. Базилевского в записке 1890 г. говорит: «на Верном прииске нет подъемного золота, и только в виде награды каждому рабочему поочередно дозволяется стараться, при чем, смотря по прилежанию и поведению, управление дозволяет им представлять в контору старательского золота от 20 до 70 руб.» (В договоре с Плетюхиным 1889 г. рабочие обязывались «никакого старания не требовать».). О подобных же старательских работах в одной газетной статье сказано: некоторые разночинцы «получают от станового старательские записки на 15 руб.» (очевидно с правом намыть золота па 15 руб.). «С этими записками они идут к штейгеру, который и отводит им пески». Обыкновенно несколько человек соединяются в одну артель и общими силами устраивают бутары и вашгерды для промывки  песков, а некоторые предпочитают стараться в одиночку, промывая пески па лотках («Сибирь» 1873 г. № 9; «Сибир. Сборн.» 1889 г., 43. В так называемых «отрядных» работах вознаграждение полагается не за исполнение известного урока, а бывает задельное: угольщикам с куб. саж. угля, пильщикам с сотни тесу, дроворубам за куб. саж. дров, колесникам за каждое колесо, кожевникам за выделку одной кожи, кирпичникам с тысячи штук кирпича, за гонку смолы с пуда и проч.). В К° Промышленности поторжным рабочим, не работающим в шахтах и получающим поденное вознаграждение (по 60 к. в день) компания раздает билеты на старательскую работу в местах отработанных или разработка которых на счет компании не удобна. Те из них, которые не могут по роду своей службы или не желают сами «стараться», продают свои билеты или отдают с половины так называемой «летучке», т.-е. рабочим, тайно добывающим золото, а иногда и якутам («Восточн. Обозр.» 1894 г. № 127.). Когда начала строиться сибирская железная дорога и рабочие с промыслов стали уходить на железнодорожные работы, некоторые золотопромышленные компании открыли старательские работы для всех без исключения рабочих, чтобы удержать их на приисках («Вост. Об.» 1894 г. № 130.). Бодайбинская К°, для облегчения положения школьников, дает им старательские работы, и они, учась в школе, в то же время зарабатывают на свое содержание» («Вост. Об.» 1895 г. № 23.).

    Мы приводили уже отзывы некоторых официальных лиц о тяжести приискового труда. Генерал-губернатор Синельников в циркуляре от 21 декабря 1871 г., по поводу введенных при нем работ ссыльнокаторжных на олекминских приисках, говорит: «есть работы на частных приисках, которые не легче рудничных, например, работы на Олекминской системе почетного гражданина Базанова, углубленные свыше 10 саж.» («Иркут. Губ. Вед.» 1871 г. № 82.). Офицер, заведовавший ссыльнокаторжными, в отчете за 1876 г. говорит: «условия приисковых работ, по свойству трудно уступающего человеческой силе грунта земли, по суровости климата, особенным условиям местности, изолированной от всякого населения, и по числу рабочих часов могут быть отнесены к крайне тяжелым» (Дело Арх. Витим. Горн. Испр. (о ссыльно-катор.) 1875 г. № 5, л. 129 об.). Г. Калагеорги в 1882 г. свидетельствует, что приисковая работа «не легка: приходится работать под дождем, иногда по пояс в воде, подвергаться риску быть ушибленным обвалившеюся землею и сделаться калекой». По словам местного горного исправника (1872 г.), «силы рабочих к концу операции совершенно истощены, частью и самой погодой, холодной и с дождем, после которого они иногда не успевают и обсушиться, как следует. Уклоняются в это время от работ не одни должники, для которых заработок одного или нескольких дней не может значительно уменьшить цифру долга; уклоняются и те, коим следуют от управлений не малые додачи, нисколько не обращая внимания на то, что чрез прогул они теряют при расчете» (Арх. Иркут. Горн. Упр. К. 2549, № 126-71, л. 466 об.).  Якутский губернатор в отчете за 1887 г. также говорит о «непосильной физической работе» приисковых рабочих (Арх. Канц. Ирк. Ген. Губ. № 611, л. 37.). По словам олекминского горного исправника (1884 г.), «работы на приисках исполняются обыкновенно принудительными мерами, в особенности где нет подъемного золота, а без постоянного надзора производятся только отрядные работы» (Арх. Иркут. Горн. Упр. К. 2566, № 206-152, д. 52.).

    На приисках занято работою небольшое количество женщин, которые нанимаются для мытья полов, стирки белья и т. п. работ, а также в услужение у служащих (Всего женщин на олекминских промыслах в 80-х гг. было от 8 до 11%. См. Дополнение 1.).

    Что касается работы детей, то их бывает на работе еще менее; по словам витимского горного исправника (1882 г.), «11 детей, имеющих от роду от 8 до 15 лет, употреблялись лишь для прислуг и посылок, имеющие же 14 и 15 лет хотя и находились погонщиками лошадей при вагонах, но работали не более шести часов в сутки» (Арх. Иркут. Горн. Управ. К. 2768, № 63-53, л. 5.). В отчете за 1888 г. тот же исправник говорит: «очень небольшое число детей от 10 до 15-ти летнего возраста задолжалось в прислугах, остальные находились без дела при родителях».

    Плата за горные работы, как и в других округах, была преимущественно поурочная, т.-е. за исполнение известного урока в день.

    По договору К° Промышленности 1870 г. за вскрытие 1 куб. саж. торфа полагалось до 1 руб., в праздники по 2 руб. с отвозкою в отвал на лошадях, а ручным откатом в будни по 2 руб. 40 коп., в праздничные и табельные дни по 4 руб. 80 коп., т.-е. в том и в другом случае рабочие должны были получать плату каждый день, сколько будет причитаться им на каждого человека за вскрытый ими торф по числу людей. Так как по этому договору предполагался урок при конной отвозке по 3 куб. саж. на 4 чел., то следовательно 1 чел. в будни мог получить по 75 к., а в праздники по 1 руб. 50 к. По договору 1874 г. уроки были несколько уменьшены, и вместе с тем уменьшился и заработок, а именно за исполнение урока каждый рабочий мог получить в будни 50-60 коп., в праздники 1 руб. 20 коп., а за сверхурочную работу, как в будни, так и в праздники по расчету праздничной платы с сажени. По договору 1878 г. с увеличением уроков была несколько увеличена и плата, а именно за урочную работу рабочий мог получить в день 62-75 к. в будни и 1 р. 24 к. — 1 р. 50 к. в праздники, а за работу на мерзлых торфах, где число рабочих определялось по усмотрению управления, положена плата за поденщину не более 50 коп. в будни, а в праздники до 1 руб. По договору КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской 1887 г. плата вообще несколько возвышена, а именно в зимнюю операцию каждый рабочий должен был получать за исполнение урока при отвозке на лошадях в будни 75 коп., в праздники 1 руб. 20 к., а с 10-го мая по 10-е сентября в будни 90 к., в праздники 1 р. 75 к.: при ручной откатке за исполнение большого урока в зимнюю операцию каждому рабочему в будни 90 коп., в праздники 1 р. 20 к., в летнюю в будни 1 р. 20 к., в праздники 1 р. 60 к. По договору Бодайбинской К° 1890 г. за исполнение большого урока плата несколько выше, а именно в зимнюю операцию в будни 1 р. 10 к., в праздники 2 р. 10 к.

    По договору К° Арендаторов 1875 г. в зимнюю операцию полагалась поденная плата по 20 коп. в будни и по 60 коп. в праздники, в летнюю же операцию за выработку полуторного урока (вместе с обязательною половиною старательскою) каждый человек получал с отвозкою на хозяйских лошадях в будни и в праздники по 60 к., а ручным откатом по 50 к. По договору К° Трапезниковых первой половины 70-х гг. в зимнюю операцию рабочие получали поденную плату по 15 к. в будни и 50 к. в праздники, с 1-го же мая по 10-е сентября за исполнение урока, смотря по удобности грунта, каждый рабочий мог заработать в будни по 50-75 к., в праздники от 1 р. 20 к. до 1 р. 50 к., при чем за сверхурочную выработку полагалась не повышенная, а та же плата. По договору Трапезниковых 1878 г. за исполнение урока, как с отвозкою на лошадях, так и ручным откатом, рабочие должны были получать: в будни по 60 коп., в праздники 1 руб. 90 коп., а за сверхурочную работу плата назначалась повышенная. По договору Трапезниковых 1880 г. (при увеличении урока на талом грунте) работник мог заработать ежедневно в будни 80-90 коп., в праздники от 1 руб. 40 коп. до 1 руб. 65 коп. (при ручном откате до 1 р. 80 к.), за сверхурочную же работу полагалась значительно повышенная плата. У Плетюхина по договорам 1886-89 гг. условие о плате выражено таким образом: «за каждую куб. саж. от 1 до 2 р. в будни и от 3 до 4 руб. в праздничные и табельные дни» (при чем никакого различия в свойстве грунта не сделано); так как 1 куб. саж. при ручной откатке на тачке должны были выработать 2 чел., то следовательно каждый должен был получать за исполнение этого огромного урока от 50 коп. до 1 руб. в будни и от 1 р. 50 к. до 2 р. в праздники, но условие это выражено так неопределенно, что Плетюхин всегда мог записать не максимальную, а минимальную плату. В договорах Базилевского 1876 и 78 гг. рабочий на разных сортах торфа получал в зимнюю операцию от 40 до 90 к. в день, а в летнюю —60-90 к., за сверхурочную же работу назначена была значительно повышенная плата. По договору с Ленским Т-вом 1883 г. полагалось за исполнение урока на талом грунте по 90 к. с значительно повышенной платой за сверхурочную работу. По договору с Малопатомским Т-вом 1880 г. за исполнение урока рабочий получал 75 к. в день и значительно повышенную плату за сверхурочную работу. По договору с Чаринским Т-вом 1880 г. рабочие получали за исполнение урока на торфах по 60-70 к. в будни и праздники, а с 1-го мая по 10-е сентября по 25 руб. в месяц, считая в нем и будни, и праздники, а за исполнение сверхурочной работы назначена также плата по расчету.

    Итак лишь в немногих договорах встречаем зимою поденную плату на торфах в будни 15-20 коп., в праздники 50-60 коп., обыкновенно же зимою и летом полагалась поурочная плата, или одинаковая в будни и праздники, или в праздники повышенная. В первом случае, по известным нам договорам, плата за исполнение урока в день равнялась 50-90 коп. (только в договоре Базилевского встречаем плату зимою 40 коп.), во втором случае рабочий получал в будний день 50 коп. — 1 руб. 20 к., в праздники от 1 руб. до 2 руб. 10 коп. Один случай месячной платы летом на горных работах (в Чаринском Т-ве) был только что указан.

    Плата за добычу золотоносного песку из открытых разрезов производилась по договорам в следующем размере. По контракту Промышленности 1870 г. «за добычу и подвозку на машину или к приводу вагонного каната одной куб. саж. золотоносного пласта с отвозкою камней в отвалы в будни по 1 р. 40 к., а в праздничные и табельные дни по 2 р. 80 к., как будет причитаться на каждого человека». Так как урок на песках по этому договору был назначен в размере 3 куб. саж. на 4 чел., то следовательно за исполнение урочной работы каждый рабочий должен был получить в день 1 р. 5 к., а в праздники 2 р. 10 к. По договору 1874 г. той же К° уроки на удобном грунте были уменьшены, и плата каждому рабочему за исполнение урока равнялась 80-84 к. в будний день и 1 р. 60 к. — 1 р. 68 к. в праздники (за исполнение сверхурочной работы в будни и праздники назначалась старатель-ская плата выше будничной, но несколько ниже праздничной). По договорам К° Промышленности 1878 и 83 гг. урок был повышен, но плата осталась почти та же самая: 87¹/₂ коп. в будни и 1 р. 75 к. в праздники на каждого человека (за сверхурочную работу полагалась праздничная плата). По договору К° Промышленности 1887 г. за исполнение урока рабочий должен был получать в будни 90 к., в праздники 1 р. 83 к. По договору Бодайбинской К° 1890 г. за исполнение урока, превышающего урок К° Промышленности, каждый рабочий должен был получать в будний день 1 р. 10 к., в нраздник 2 р. 20 к. По договору К° Арендаторов 1875 г. за исполнение обязательного полуторного урока на песках каждый забойщик и возчик должен был получать в будни и праздники по 70 к., прочие же, находящиеся при промывке песков — отвозчики гальки и эфеля, люковщики, отвальные и при поторжных работах, в будни по 55 к., в праздники по 1 р. По договору Трапезниковых первой половины 70-х гг. каждый забойщик и возчик должен был получать в будни по 52 к., в праздники по 1 р. за исполнение урока; по договору же 1878 г. эта ничтожная плата была значительно увеличена, хотя урок остался все тот же: каждый рабочий получал за исполнение его в будни 82 к., в праздники 1 руб. 90 к. В договорах Трапезниковых 80-х гг. с увеличением урока несколько увеличена и плата, а именно, за исполнение урока при добыче песков каждый из забойщиков и возчиков должен был получать в будни 1 р. 5 к., в праздники 1 р. 92 к. По договорам Базилевского 1876, 78 и 80-х гг. забойщики и возчики получали каждый за исполнение урока в будни и праздники по 90 к., а за сверхурочную работу повышенную плату. По договору Ленского Т-ва 1883 г. за исполнение урока полагалось каждому по 90 к. в будни и праздники, со значительно повышенной платою за сверхурочную работу, по договорам же 1890-91 гг. о вознаграждении более возвышенном за сверхурочную работу не упоминается. По договорам Плетюхина 1886 и 89 гг. плата при добыче золотосодержащих песков столь же неопределенна, как и при добыче торфа, а именно, рабочий при ручной откатке на тачке должен был за исполнение весьма тяжелого урока получать в будни 50 к. — 1 р., в праздники 1 р. 50к. — 2 р. По договору Чаринского Т-ва 1880 г. забойщики и возчики получали за исполнение урока по 85 к. в день в будни и праздники, свальщики песков на машине такое же вознаграждение, а прочие рабочие при промывке по 65 к.

    Следовательно плата за исполнение уроков при добыче песков из открытых разрезов была или одинаковая в будни и праздники, или повышенная в праздники. В первом случае плата в известных нам договорах на каждого рабочего за исполнение урока колебалась от 60 до 90 коп., во втором случае — от 52 коп. до 1 руб. 10 коп. в будни и от 1 руб. до 2 руб. 20 к. в праздники (Горн. исправ. Винников в проекте норм. контракта 1874 г. предлагал назначить за исполнение уроков на песках каждому рабочему 70 коп. в будни и 1 руб. 40 коп. в праздники.).

    Что касается платы за уроки при добыче песков подземными работами, то в договорах К° Промышленности мы впервые встречаем определение этой платы в договоре 1878 г., хотя размер урока при ортовой добыче песков был определен уже ранее. По этому договору за исполнение урока (3 куб. арш. на чел.) забойщик должен был получать в зимнее время по 60 к., в летнее — по 90 к.; возчик зимой 50 к., летом 70 к. За выработку сверх урока, считающуюся старательскою, полагалось в зимнее время за каждый куб. арш. по 60 к., в летнее время по 75 к. Плата за сверхурочную работу должна была делиться поровну на всех забойщиков и возчиков. По договору К° 1837 г. за исполнение урока на ортовых работах вознаграждение несколько повышено, а именно: с 10-го сентября по 1-е мая 70 к. в день, а в летнюю операцию 1 р. 20 к., за старательскую же сверхурочную выработку плата уменьшена: зимою 45 к. и летом 60 к. за куб. арш. По договору с Трапезниковыми первой половины 70-хъ гг. забойщики и возчики при ортовых работах должны были получать зимою по 67¹/₂ к. на чел. в будни и по 1 р. 5 к. в праздники, летом же будничная плата менее — 55 к. на чел., а праздничная более — 2 руб. 45 к. По этим ценам рабочие рассчитывались только за выработку полных уроков; за исполнение же половинных уроков забойщики получали в будни 20 к. и в праздники 60 к. По договору с Трапезниковыми 1878 г. будничная летняя плата повышена до 82 к. на чел., по договору Трапезниковых 80-х гг. за увеличенный урок плата несколько увеличена, а именно: зимою в будни рабочий должен был получать за выработку урока 90 к. и 1 р. 35 к. в праздники, а летом 1 р. 35 к. в будни и 1 р. 80 к. в праздники. По договорам Базилевскаго 1876 и 78 гг. забойщики и откатчики должны были получать за исполнение урока по 60 к. зимою и летом, а за сверхурочную работу по 40 к. за куб. арш.; по договорам же 80-х гг. плата за тот же урок повышена: зимою 70 к., летом забойщику 90 к., откатчику 70 к., а за сверхурочную работу по 50 к. аршин. По договорам Ленского Т-ва 1883 г. забойщик получал за исполнение урока 40 к. и за сверхурочную работу 45 к. за каждый куб. арш.; по договору же 1890 г. за тот же урок забойщик — 50 к. и за каждый куб. арш. сверхурочной выработки 40 к. По договору Ленского Т-ва 1891 г. плата установлена не поурочная, а задельная, по количеству вынутых пудов песку (см. ниже). По договору К° Арендаторов за исполнение урока и обязательного старания рабочие должны были получать зимою 20 к. в будни и 60 к. в праздники, а летом 52 к. в будни и 2 р. 42 к. в праздники. По договору Малопатомского Т-ва 1880 г. каждый рабочий получал 80 к. за исполнение урока и 30-40 к. за выработку каждого сверхурочного аршина. По договору Чаринского Т-ва 1880 г. зимою за выполнение урока каждый рабочий получал 70 к., а летом 83 к. в день или 25 р. в месяц. В случае недоработки половины урока рабочие должны были получать по 35 к. в день.

    Следовательно, плата при добыче песков подземными работами в тех случаях, когда она назначалась одинаковая в течение всего года, колебалась от 40 до 80 коп.; при различном же вознаграждении зимою и летомъ, — зимою от 50 до 70 коп., летом от 70 до 1 руб. 20 коп. в день за исполнение урока, кроме повышенной платы за сверхурочную работу. Наконец в третьих договорах плата различалась не только зимою и летом, но еще в будни и праздники. В этом последнем случае зимою в будни она равнялась 20-90 коп., в праздники 60 коп. — 1 руб. 35 коп., летом в будни 52 коп. — 1 руб. 35 коп., в праздники 1 руб. 80 коп. — 2 руб. 45 коп. (В записке г. Михайлова (1890 г.) указан один, довольно редкий в то время, случай, когда по договору все рабочие получали поденную плату 1 руб. 25 коп. — 1 руб. 50 коп. за исполнение известного урока на торфах и песках, но на всем своем содержании, которое забиралось из приисковых амбаров по таксе. Так как пищевое довольствие в это время па приисках обходилось около 75 коп. на человека, то следовательно вознаграждение было меньше, чем на других промыслах.).

    Особая система поурочного вознаграждения установлена в последнее время при ортовых работах в Бодайбинской К°; размер урока там увеличен в полтора раза: вместо прежнего среднего урока в 3 куб. арш. назначен урок в 4¹/₂ арш., причем рабочий получает за первые 3 арш. 70 коп., за 4-ый 35 коп. и за остальные ¹/₂ арш. тоже 35 коп., так что за полный урок приходится в день 1 руб. 40 коп. на хозяйских харчах («Вост. Об.» 1895 г., № 22.).

    По договору Ленского Т-ва 1891 г. установлена не поурочная, а задельная плата с пуда добытого из орт и шахт песку с вычетом за материалы (уголь, динамит, затравки, пистоны и свечи). Относительно этого перевода рабочих па задельную плату в «Вестнике Золотопромышленности» было сообщено следующее: «С операции 1891-92 г. выемочные подземные работы производились с палатою за пуд вынутых песков, причем из этой платы исключалась стоимость угля, употребляемого па оттайку вечномерзлых забоев, динамита и свечей. Переход этот, после длинного ряда лет работ с урока или с аршина без вычета за материалы, мог быть осуществлен только при условии, что рабочие убедятся в выгодности его для себя. Поэтому управление первый год не извлекло из этого перехода никакой пользы, а вся экономия в материалах увеличила заработки рабочих и указала управлению, до каких размеров расход материалов может быть сокращен без ущерба производительности рабочего. С операции следующего года (1892-93 г.) управление изменило цену и поделилось с рабочими сбережениями, вызванными сокращением материалов, отдав им половину этих сбережений («Вестн. Золотопр.» 1895 г., № 7, стр. 127.). Дальнейшие сведения мы находим в «Восточ. Обозр.», где сообщают о «радикальной» реформе в организации работ Ленского Т-ва: «Все рабочие переведены на свое содержание», т.-е. на свои харчи, «они обязаны на свой же счет приобретать в складах Т-ва динамит, уголь и свечи, потребные при работе в шахтах. Горные рабочие получают плату с пуда добытого песку, которая рассчитана так, что в нее вошли расходы на пищу и на вышеупомянутые вспомогательные средства. Если в течение более или менее значительного времени задельная плата выходит менее установленной управлением поденной (напр., для забойщиков 1 руб. 40 коп.), то рабочий рассчитывается по последней, хотя об этом и не упоминается в контрактах; введя это условие, управление находит, что оно не только не уменьшило вознаграждения рабочих, получаемого ими при прежней системе, но дало случай расторопным и прилежным из них заработать более... Назначив рабочим задельную плату, управление заботится о том, чтобы заработок выходил более или менее равномерным; поэтому переводят их из трудных, маловыгодных, работ на более легкие — и наоборот, наблюдая известную очередь». Многие отрицательно относятся к введению задельной платы: «От рабочих, работающих на приисках Т-ва, можно иногда слышать, что в течение более или менее долгого времени им приходится тратить на содержание свое, динамит, уголь и свечи весь свой заработок». К сожалению мы не имеем материалов для того, чтобы решить вопрос о том, как отразилось введение задельной платы на заработках рабочих. Плата с пуда была выше в 1895 г., чем в 1891 г., при первом введении задельной платы, но это объясняется тем, что в 1891 г. рабочие были на хозяйском содержании, а в 1895 г. на своем («Восточн. Об.» 1895 г. №№ 22, 23 и 25.).

    В собственно горных работах, т.-е. при добыче и отвозке торфа и пласта, преобладает поурочная плата, но при выработке шахт, шурфов и проч. встречаем и поденное, а не поурочное вознаграждение по договорам КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской 1887 г. и Бодайбинской 1890 г. В этом случае назначена плата зимою в будни и праздники 50-70 коп., летом 70 коп. — 1 руб.; при перевозке и промывке песков — от 60 до 90 к. зимою и 60 коп.—1 руб. 20 коп. в день летом. По последним сведениям работающие в шахтах получают в К° Промышленности вознаграждение летом 1 руб. в день и зимою 90 коп. [кроме подъемного золота] («Восточн. Обозр.» 1894 г. № 127.).

    За поторжные работы по договору К° Промышленности 1870 г. было назначено зимою по 15 коп. в будни и 50 коп. в праздники, летом в будни 45 коп., в праздники 1 руб.; по договорам же К° Промышленности и Прибрежно-Витимской и Бодайбинской 1890 г. за поторжные работы в будни и праздники мужчивам 50-70 коп., женщинам 25-35 коп. (См. данные о поденной плате в таблице, напечатанной в Дополнении XII.).

    Поденная плата мастеровым и разночинцам была обыкновенно не одинакова зимою и летом. Зимою она колебалась от 30 коп. до 1 руб., летом же там, где не делалось различия между будними днями и праздниками, она равнялась 55 коп. — 1 руб., а там, где существовало особое праздничное вознаграждение, оно равнялось 1 руб. — 2 руб. Сравнивая приведенные в таблице данные о поденной плате 70-х и 80-х гг., мы видим, что она несомненно возросла.

    Подростки моложе 16 летъ, по договору Базилевского 1876 г., получали поденную плату 30 коп., а по договору 80-х гг. 40-50 коп. По договору Ленского Т-ва подросткам от 12 лет определена плата в 50 коп.

    Поденная плата женщинам равнялась 20-35 коп. (Средний заработок женской прислуги Аврамов принимает в 23 к. в день [стр. 104].) и только в договоре Базилевского 80-х гг. 40-50 коп. В договоре Ленского Т-ва 1891 г. сказано: «Если бы кто из рабочих получил разрешение привести с собою свою семью, то мы обязуемся посылать в работу пришедших с нами женщин или взрослых дочерей за плату по 1 руб. за смену на своих харчах или же по 40 коп. и харчи. По договору 1895 г. женщины на своих харчах получали от 50 коп. до 1 руб. 20 коп. Если бы какая либо женщина была назначена в прислуги, то она получает по 40 коп. в сутки и готовое содержание, от лица, у которого состоит в услужении».

    Месячное жалованье в Олекминском округе менее распространено в собственно горных работах, чем в Енисейском округе, не считая впрочем, разведок и шурфования, но, тем не менее, оно встречалось. Офицер, заведовавший рабочими —ссыльнокаторжными на промыслах Сибирякова и Базанова, в 1876 г. писал: «в ортах и разведках плата производится помесячно от 12 до 20 руб. в месяц и более». По договору с Чаринским Т-вом 1880 г. рабочие, находящиеся при отливе воды, уборке камня, подчистке орт, и погонщики получали плату зимою по 15 руб. в месяц, летом по 20 руб., а при добыче песка из орт и готовых отвалов полагалась месячная плата по 25 руб.

    Месячное жалование составляло всегдашнее и единственное вознаграждение в поисковых или разведочных партиях; при этом рабочие обязывались трудиться во все дни месяца и не требовать никакого старания и повышенной платы в праздничные дни. По договорам К° Промышленности 1870, 74, 78 и 83 гг. в этом случае полагалась месячная плата 12-25 руб.; по договорам Трапезниковых первой половины 70-х гг. назначена плата зимою 10 руб., летом 15 руб., 1878 г. зимою 15 руб., летом 25 руб., в первой половине 80-х гг. зимою 18, летом 24 руб. По договору К° Арендаторов 1875 г. зимою 10-15 руб., летом 15-20 р. По контрактам Плетюхина 1886 и 89 гг.  полагалась плата по усмотрению управления от 15 до 25 руб.; по договору Чаринского Т-ва 1880 г. — зимою 12 руб., летом 25 руб.

    Таким образом, по этим контрактам там, где различается летнее и зимнее вознаграждение, летняя плата колеблется между 15 и 25 руб., зимняя между 10 и 18 руб., а там, где указана одна цифра для зимы и лета, 12-25 руб.

    В отчетах горных исправников указывается размер месячного жалованья отдельно для мастеровых и чернорабочих. По отчетам исправника Витимской системы за 1883 и 88 гг. чернорабочие получали зимою 10-20 руб., летом 15-30 руб. По отчету ІІрибрежно-Витимской К° за 1882 г. чернорабочие получали жалованья от 18 до 35 руб., но в следственном деле о волнении в 1882 г. на Благовещенском прииске этой К° мы находим указание, что месячное жалованье простых рабочих зимою равнялось 15-17 руб., т.-е. менее минимума, указанного в отчете К° (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2766 № 47-39, л. 59.).

    Месячное жалованье мастеровых и разночинцев в 70-х гг. колебалось для взрослых рабочих мужского пола между 6 и 30 руб., а летом между 15 и 40 руб., в 80-х гг. оно равнялось зимою 9-40 руб., а летом 15-50 руб. В течение этих двух десятилетий месячное вознаграждение мастеровых и разночинцев значительно возросло. По отчету горного исправника Витимской системы за 1882-83 гг. месячное жалованье кузнецов и слесарей равнялось 15-50 руб., плотников, маляров, печников и т. п. 15-45 руб.; по отчету того же исправника за 1878 г. кузнецы и слесаря получали 20-60 руб., плотники, столяры и проч. 18-45 руб. (Те же цифры указаны для всего Олекминского округа в «Памятной Книж. Якут. Обл. на 1891 г.», стр. 112; ср. „Сибир. Вести.» 1893 г. № 87. Нужно помнить, что за дни отдыха и болезни жалованья не полагалось). По отчету за 1890 г. мастеровые, а именно слесаря и кузнецы, получали в год жалованья от 400 до 800 руб., плотники 300-600 руб., рабочие при мастерских 200-300 руб.; так называемые разночинцы — конюхи, караульные, прислуга и т. п. 200-400 руб. в год (Ср. таблицу в Дополнении XIII.).

    Месячное жалованье женщин равнялось в 70-х гг. 4 руб. 50 коп. — 9 руб., во второй половине 80-х гг. 8-20 руб.; в 90-х гг. женщины получали обыкновенно 6-10 руб. в месяц, и только специалистки (хорошие кухарки, прачки) получали иногда больше — до 25 руб. («Сибир. Вестн.» 1892 г. № 97.). По договору Плетюхина 1889 г. плата женщинам назначалась «по усмотрению управления».

    Золотопромышленники обыкновенно выговаривали в контрактах право переводить рабочих с одного прииска на другой, и во многих договорах за время, потраченное на переход, назначалось вознаграждение. Так в договорах КК° Промышленности и Прибрежно-Витимской 1887 г. сказано: «со вступления нашего на промыслах или на зимовьях и Бодайбинской резиденции в работу и при дальнейшем переводе нас тоже для работ с одного пункта на другой за время перехода полагается плата и довольствие согласно сего обязательства». В этом же роде есть условие в контракте К° Трапезниковых первой половины 70-х гг., в договоре же 1878 г. сказано: «людям, переходящим с прииска на прииск по назначению управления. полагается плата за проходные дни: летом в будни по 50 к., а в праздники по 1 р. на человека; зимою в будни по 20 к., в праздники по 50 к. на человека». По договорам Базилевского 1876, 78 гг. при переходе с одного места на другое за каждые 25 верст рабочие получали 30 к. зимою и 60 к. летом; по одному договору этой К° 80-х гг. — и зимою, и летом по 50 к., а по другому — 40 к. зимою и 60 к. летом. По контракту Чаринского Т-ва 1880 г. за переход с одного прииска на другой полагалась ничтожная плата: 10 к. зимою и 20 к. летом. По договорам Ленскаго Т-ва 1890-91 гг. за каждый переход более 5 верст назначено вознаграждение 50 к., а по договору 1894 г. 1 р., переходы же менее 5 верст рабочие обязаны были делать в свободное от работ время бесплатно.

    В Олекминском округе весьма важную роль в деле вознаграждения рабочих играет подъемное золото. В контрактах этого округа, как и других округов, мы встречаем условия о представлении подъемного золота приисковому управлению и о размере вознаграждения за него. Но подъемное золото встречается не на всех промыслах Олекминского округа, и туда, где его нет, не так охотно нанимаются рабочие, не так усердно там и работают. По словам местного исправника (1876 г.), «работы на приисках исполняются обыкновенно принудительными мерами, в особенности, где нет подъемного золота» (Арх. Ирк. Горн. Упр. К. 2566, № 206-162, л. 52.).

    В договоре К° Промышленности 1870 г. сказано: «Золото, самородки и другие драгоценности и редкости, какие будут найдены нами во время работ, вообще тотчас представлять в приисковую контору или тому смотрителю, который будет заведовать работами, под опасением за противное наказания по военному суду». По договору 1874 г. вознаграждение полагалось «за подъемное крупное золото и самородки, находимые случайно при работах», и при этом пояснено, что „крупным подъемным золотом» считают «те золотины, которые не будут проходить сквозь дыры бочечной решетки»; рабочие обязывались в забоях не рыться и не выбирать золота под угрозою ответственности. По договору К° Промышленности 1887 г., «находимое во время работ в забоях золото» рабочие должны были класть в артельные кружки, и вознаграждение за него делилось по усмотрению управления па всю артель или на всех лиц, работавших в том забое. „На россыпи, находящиеся в разрезе или шахтах и содержащие в себе более подъемного золота, так называемые золотые забои, промысловое управление и служащие ставят для работ артели, строго соблюдая очередь их, в видах того, чтобы все рабочие одинаково могли воспользоваться счастьем на подъемное золото. В видах же поощрения промысловому управлению не воспрещается для работ в золотые забои ставить по одиночке или целыми артелями и помимо очереди, и на это мы претензии иметь не должны. При всех вообще работах на золотосодержащих россыпях строго воспрещается рыться в забоях и нарочно искать золото, чрез что, если у кого будет недоработок урока, то таковые лишаются платы как за произведенную в этот день работу, так и за подъемное золото. Равным образом строго воспрещается искать золото в песках при их вывозке... За золото, находимое случайно на работах каждым из нас отдельно или целою артелью и сдаваемое смотрителям или особым служащим, управление платить наличными деньгами или записывает в расчетные листы в заслугу каждый очищенный от породы золотник». Следовательно, по контракту управление оставляет за собою право не уплачивать за подъемное золото наличными деньгами, а записывать вознаграждение в расчетные листы. За золото, «находимое на разборке гальки на машине, плата назначается та же», как и за остальное, «но с тем, что приисковое управление имеет полное право плату эту делить по своему усмотрению на всех рабочих, задолжавшихся при промывальной машине (Подобное же постановление в договоре Бодайбинской К° 1890 г.). В контрактах Трапезниковых 70-х годов определено, что подъемным золотом следует «считать золотины не менее 6-ти доль»; подъ угрозою большого штрафа запрещалось приобретать подъемное золото посредством хищнической промывки песков. Подъемное золото клалось в кружки, и вознаграждение за него делилось на весь забой. Изобличенные в утайке золота лишались права на вознаграждение за него и подвергались уголовному преследованию, суду и взысканию по законам. По договору Трапезниковых 80-х гг. деньги ни в каком случае не выдавались на руки. а записывались ежедневно и в конце месяца заносились в расчетные книги. По договорам Базилевского 1876 и 78 гг. плата за подъемное золото записывалась в счет нашедшего его или делилась на всю артель поровну на каждого, как найдет это более удобным управление, и выдавалась при окончательном расчете за всю операцию, «за исключением ценности выданных под найденные драгоценности марок или записок на получение из приисковых запасов или других предметов». В контракте Ленского Т-ва 1891 г., в отличие от контрактов КК° Промышленности 1887 г. и Бодайбинской 1890 гг., постановлено, что золото, находимое при разборке гальки во время промывки, не считается подъемным. В контракте Малопатомского Т-ва 1880 г. сказано: «Если золото или другие драгоценные металлы найдены одним человеком, т.-е. не составляющим рабочей артели, как, напр., отвальным, поторжным, возчиком гальки и эфеля и проч., то плата производится ему одному, если же будет найдено кем-либо, составляющим рабочую артель, т.-е. забойщиком, возчиком, свальщиком, то плата в таком случае производится на всех рабочих, составляющих артель нашедшего. Плата или записывается в расчетный лист, или, если нашедший пожелает, производится деньгами при сдаче».

    Следовательно, в контрактах: 1) обыкновенно не устанавливаются обязательства управления немедленно выдавать на руки рабочим плату за подъемное золото; 2) иногда устанавливается очередь в золотых забоях, и 3) не всегда устанавливается разделение золота поровну на всех рабочих, трудящихся в одном забое или составляющих одну артель. Из отчетов горных исправников 70-х гг. видно, что рабочие иногда скрывали найденное золото, чтобы не делиться им с артелью.