М.
Поляков.
ВОСПОМИНАНИЯ
О КОЛЫМСКОЙ ССЫЛКЕ
(1889—1896)
На 12-й
или 13-й день по выезде из Якутска мы прибыли в Верхоянск, где застали колонию
политссыльных в 8-9 человек. Остановились у тов. Эдельмана, уже тогда
страдавшего манией преследования. Славный, чистый и идеально настроенный
человек, под гнетом психоза он покончил свою жизнь в волнах реки Яны в 1895
году, оставив записку о том, что он «отвратительнейшим образом оклеветан
врагами», что, конечно, было плодом больного воображения. Покончил с собой в
1896 г. и другой политссыльный, бывший каторжанин Багряновский. Последний, при
сдержанности и молчаливости, привлекал к себе теплотой и задушевностью в своих
отношениях к людям. Из всех местных ссыльных особенно яркое впечатление
произвел на меня П. И. Войноральский; за ним Ковалик. Последний — своей
молчаливостью и барски-снисходительной высокомерностью. Войноральский же
поражал своей общительностью и в особенности душевной бодростью, положительно
необычной для тогдашней якутской ссылки. И это после многодетной тягчайшей
каторги!
Во время
нашего пребывания в Верхоянске нам пришлось довольно много беседовать с Порф.
Ив. на различные темы русской действительности вообще и жизни ссылки в
частности; правильнее: большей частью быть его внимательными слушателями.
Отличительной особенностью его суждений — реальный, чуждый догматизма подход ко
всем острым вопросам и явлениям жизни вообще и бытовых условий жизни ссыльных в
частности.
В
отличие от подавляющего большинства ссыльных Якутской области той эпохи,
Войноральский, как Ионов, Пекарский и некоторые другие, всегда ощущал
непреодолимую потребность в деятельном общении с местным населением, в живом,
практическом общественном деле. В районе полюса холода он пытался насаждать
хлебопашество; производил опыты варки мыла без каустической соды, на местной
древесной золе; занимался исследованием края, а, переехав в Якутск, опять
проявил кипучую деятельность.
По
возвращении в Россию после 18-ти лет каторги и ссылки, Войноральский немедленно
занялся революционной работой. Следует отметить еще одну незначительную, но
характерную черту Войноральского, свидетельствующую о его душевных качествах.
Жена его была местная якутка, женщина, разумеется, примитивная. И вот он
сторожко следил за тем, чтобы к ней товарищи относились с таким же уважением и
внимательностью, как к нему. Рассказывали, что невнимательность к его жене со
стороны ссыльных его сильно обижала и вызывала даже замечания тем, которые в
этом провинились.
В
заключение должен отметить, что беседы с П. Ив. оставили во мне глубокое и
неотразимое впечатление, как о человеке с неугасаемой жаждой общественной
работы при всяких условиях жизни, полной благородных порывов и стремлений.
После 5-6-дневного
пребывания в Верхоянске пустились в дальнейший путь...
/Каторга и Ссылка.
Историко-революционный вестник. Кн. 45-46. № 8-9. Москва. 1928. С. 163-164./
ВЕРХОЯНСКАЯ ССЫЛКА, в г. Верхоянске (см.),
возникла в 60-х годах, когда туда был сослан каракозовец Худяков. В 80 - 90-х
гг. сюда ссылаются народники и первые с.-д. Царское правительство было уверено,
что из В. с. никто бежать не сумеет. За все время существования ссылки были три
попытки к побегу, и все они не удались, т. к. единственная проезжая дорога и
пустынность края обеспечивали успешность погони за бежавшими. Ссыльным
правительство выдавало пособие по 15 руб. в месяц, что при дороговизне продуктов было совершенно ничтожной
суммой. Жившие в ссылке Ковалик и Войнаральский (народники), в целях борьбы с
местным кулачеством, начали торговать предметами первой необходимости для
якутов, но их попытка окончилась неудачей. Часть ссыльных (Лядов, Гожанский, Веселовский,
Долинин, Белов, Ожигов) занималась одно время выделкой кирпича и кладкой печей.
Для поддержки тех, кто из дому ничего не получал, ссыльными была организована
коммунальная столовая. Своим досугом ссыльные пользовались для самообразования
и пополнения своего политического багажа. Оторванность от внешнего мира (до
1902 почта приходила 4 раза в год с оказией, а с 1902 — один раз в месяц)
действовала на ссыльных угнетающе, и более слабые не выдерживали тяжелых условий
ссылки — сходили с ума или кончали с собой. Так сошел с ума Худяков (автор «Верхоянского
сборника»), покончили с собой Багряновский (старый народоволец), Эдельман И. Б.
(тоже) и Швецов. Спился и потом умер Стопани (по процессу 193-х). Кроме вышеупомянутых
ссыльных, там жили также Бруснев, Басов, Абрамович М., Новаковская М., Лурье,
Бабушкин И., Капгер, Ногин, Белевский (Белоруссов, см.), Горин-Галкин, Тулупов,
Павлович-Вельтман, Шиф, Арцыбушев, Поляк, Тулубов и др.
Лит.: Капгeр А.,
Верхоянская ссылка, M., 1925; Ногин В., На полюсе холода, M., 1919; Худяков,
Верхоянский сборник, «Народное Хозяйство Якутии», Якутск.
А. Поляк
/Большая Советская
Энциклопедия. Т. Х. Венгрия - Вильно. Главный редактор О. Ю. Шмидт. Москва.
1928. Стлб. 416-417./
II
В настоящем томе «Трудов»
Комиссией Академии Наук по изучению Якутской АСС Республики печатаются работы
двоих участников названной экспедиции, но в последующих томах предполагается
опубликовать и несколько других трудов, касающихся различных сторон якутского
быта и до сих пор сохранявшихся лишь в виде рукописей или даже в виде
полусырого материала, который для своего издания потребует со стороны Комиссии
некоторой предварительной обработки. Общее количество оставшихся от
Сибиряковской экспедиции неопубликованных материалов настолько значительно, что
в печатном виде оно должно составить несколько томов, и в деятельности Якутской
Комиссии окончательная разработка и издание Сибиряковских материалов займет
довольно заметное место. В силу этого, являясь в некоторой мере как бы
наследницей Сибиряковской экспедиции, академическая Комиссия считает уместным
напомнить в предисловии к первому же тому публикуемых ею материалов названной
экспедиции историю этого своеобразного учреждения и дать при этом краткие
сведения об участниках экспедиции и их работах. Разрозненные части этих работ
были в разное время опубликованы в разноместных изданиях, вплоть до заграничных,
но в главной своей массе собранный экспедицией тридцать лет тому назад
этнографический и антропологический материал до настоящего времени оставался
неизданным.
Экспедиция возникла по частному
почину и затем работала на единоличные средства известного своими щедрыми
взносами на просветительные и благотворительные цели ленского
золотопромышленника Иннокентия Михайловича Сибирякова, почему за нею и
упрочилось его имя. В 1888 г. И. М. предложил тогдашнему правителю дел
Восточно-Сибирского Отдела Географического Общества Г. Н. Потанину пять тысяч
рублей для организации исследования быта инородцев Якутской области.
Жертвователь указывал для проектируемой им экспедиции две основные задачи:
выяснение вопроса о том, вымирает ли туземное население Якутского края или
увеличивается в своей численности? и — полезное или вредное влияние оказывает
на благосостояние населения золотопромышленность? Как сам Потанин, так и те
лица, к которым он обращался с предложением ехать на Лену для выяснения
поставленных жертвователем вопросов, по разным мотивам уклонились от такой
поездки. Дело не двигалось до 1892 г., когда новый правитель дел Вост.-Сиб.
Отдела — Дмитрий Александрович Клеменц внес в Распорядительный Комитет Отдела
предложение заменить командировку на Лену какого-нибудь одного лица
организацией в Якутской области стационарного этнографического обследования,
которое производилось бы лицами, успевшими до того провести в крае несколько
лет, успевшими сжиться с населением, заручиться его доверием, — что так важно
для этнографа, и ознакомиться с якутским языком, — что не менее важно.
Некоторые из намечавшихся Клеменцем участников экспедиции были ему лично
известны как люди, по его мнению, достаточно подготовленные для этнографической
работы, а иные из них, частным образом, по собственному почину, уже производили
исследования в тех районах, в которых они проживали, и по поводу своих работ
уже находились в сношениях с Отделом. И жертвователь, и Распорядительный
Комитет Отдела согласились с предложением Клеменца, а И. М. Сибиряков даже
увеличил предназначаемую им для экспедиции сумму до 10 тысяч рублей. Труднее
было получить согласие на рекомендуемый Клеменцем способ организации якутских
работ со стороны правительства и местного генерал-губернатора, А. Д.
Горемыкина, являвшегося по тогдашнему уставу Географического Общества
«Покровителем Отдела», т. е. фактически его бдительным контролером и
полновластным хозяином. В представителях власти предложение Клеменца, человека,
по их понятиям, политически крайне неблагонадежного, вызывало подозрительное
отношение, так как те лица, которых этот заведомый революционер имел в виду
привлечь к участию в Сибиряковской экспедиции принадлежали все к числу
«государственных преступников», в большинстве лишенных всех прав состояния по
приговорам военных судов или Особого Присутствия Сената. По установленным в
Петербурге правилам, эти лица должны были содержаться в самых глухих местностях
Якутского округа безвыездно и по возможности обособленно. Предоставление им
права разъездов по всему краю, а притом и права разработки местных архивов, а
вдобавок и возможности производить опросы населения, — все это представлялось,
с бюрократической точки зрения опасным и противоречащим всем, незыблемым до
того времени, административным традициям. Только при содействии таких
авторитетных лиц как Президент Географического Общества Петр Петрович Семенов и
академик Василий Васильевич Радлов Вост.-Сибирскому Отделу удалось добиться в
Петербурге разрешения на учреждение при Отделе столь исключительной по составу
своих участников экспедиции. Однако, в число ее членов властями было разрешено
допустить не более восьми человек политических ссыльных, а наряду с ними к
участию в экспедиции было предписано привлечь несколько наиболее интеллигентных
чиновников Якутска и хотя бы двоих местных священников. Собрания членов
экспедиции для деловых совещаний разрешались не иначе как в помещении Якутского
Статистического Комитета, под председательством секретаря Комитета казачьего
сотника Андрея Иннокентьевича Попова. Вся переписка членов экспедиции с Вост.-Сибирским
Отделом должна была производиться через Статистический Комитет, а вся ее
деятельность подчинялась строгому контролю якутского губернатора и высшему
надзору иркутского генерал-губернатора. При другом личном составе якутской администрации
эти условия могли бы совершенно омертвить экспедицию и поставить ее участников
в самую тяжелую зависимость от капризов местного губернатора и от
бюрократической рутины областного Статистического Комитета. На деле, однако,
этого не произошло благодаря чрезвычайно тактичному поведению секретаря
Комитета А. И. Попова и еще более — благодаря терпимому и даже
благожелательному отношению к политическим ссыльным и к их работам со стороны
незадолго до того вступившего в должность губернатора Якутской области,
Владимира Николаевича Скрипицына. Те чиновники и священники, которых Скрипицын,
согласно требованию генерал-губернатора, ввел в состав экспедиции, точно так же
ничем не стесняли ее работы, а некоторые из них и на самом деле более или менее
содействовали работам своих более активных коллег.
Из должностных лиц, кроме А. И.
Попова, в состав экспедиции были введены: советник Областного Правления Дмитрий
Иванович Меликов (юрист по образованию), областной ветеринар Сергей Яковлевич
Дмитриев и чиновник особых поручений Гавриил Лаврентьевич Кондаков. Из числа
священников вошло двое: сотрудник Э. К. Пекарского по собиранию материала для
якутского словаря, Дмитриан Попов и миссионер, работавший среди тунгусов, Иоанн
Попов.
Из числа политических ссыльных разрешено
было участие в экспедиции восьмерым лицам, рекомендуемым Клеменцем. Это были:
Эдуард Карлович Пекарский, Николай Алексеевич Виташевский, Всеволод Михайлович
Ионов, Лев Григорьевич Левенталь, Сергей Васильевич Ястремский, Владимир Ильич
Иохельсон, Владимир Германович Богораз и Иван Иванович Майнов.
Помимо того Восточно-Сибирским
Отделом Географического Общества было решено выделить из Сибиряковской суммы
три тысячи рублей и употребить ее на командирование в Ленский
золотопромышленный район политического ссыльного Сергея Филипповича Ковалика, который должен был дать ответ на
поставленный жертвователем вопрос о влиянии золотопромышленности на быт
населения в ближайшем к приискам районе, т. е. в Олекминском округе Якутской
области. Ковалик выехал в Бодайбо прямо из
Иркутска и в дальнейшем все свои работы производил без связи с работами других
участников экспедиции, сносясь с Отделом непосредственно.
Получив разрешение властей на
учреждение экспедиции в указанном составе, Вост.-Сиб. Отдел командировал Д. А.
Клеменца в Якутск для выработки на месте подробной программы всех
экспедиционных работ, для распределения их среди отдельных участников, а вместе
с тем и для установления плана деятельности каждого экскурсанта, его маршрутов
и его сметы, так же как и общей сметы всей экспедиции в целом.
Выполняя эту задачу, Клеменц в
январе 1894 г. прибыл в Якутск и там, с разрешения Скрипицына, организовал
совещания всех участников экспедиции, происходившие в помещении Статистического
Комитета под номинальным председательством А. И. Попова и под Фактическим
руководством Клеменца. В целях сближения с коренным населением края и для
популяризации задач экспедиции среди якутов, по единодушному желанию всех
намеченных ранее лиц, Клеменц испросил у Скрипицына разрешение пригласить к
участию в экспедиционных совещаниях и в самых работах нескольких представителей
зарождавшейся якутской интеллигенции, что по взглядам бюрократии того времени,
считалось чем-то новым и несколько смелым. Из якутов в состав экспедиции таким
образом были введены: голова Дюпсюнского улуса Василий Васильевич Никифоров,
письмоводитель Восточно-Кангаласского улуса Иван Герасимович Соловьев,
интеллигентный родович Ботурусского улуса Егор Дмитриевич Николаев и из
Баягантайского улуса Николай Симонович Слепцов.
Впоследствии, в обход
распоряжения, ограничивавшего число участников из политических ссыльных восемью
лицами, под скромным наименованием «сотрудников» действительных членов, к
участию в деятельности экспедиции были привлечены еще политические ссыльные:
Наум Леонтьевич Геккер, Василий Елисеевич Горинович, Григорий Федорович
Осмоловский, Василий Владимирович Ливадии и Феликс Яковлевич Кон, а из русских
обывателей края — псаломщик Чурапчинской церкви Александр Ильич Некрасов.
В продолжение двухнедельного
пребывания Клеменца в Якутске на совещаниях участников экспедиции были
рассмотрены и утверждены все их программы, составленные каждым в отдельности,
но проредактированные всеми сообща, приняты планы поездок и установлен бюджет
экспедиции на 1894 г. Так как ясно было, что за один 1894 г. все намеченные
программы не могут быть выполнены, то приблизительно половина имевшихся средств
была оставлена в запасе для обеспечения работ 1895 г.
Помимо того из экспедиционных
средств еще Вост.-Сиб. Отделом в Иркутске было решено выделить две суммы: одну
— на издание подготовлявшегося Э. К. Пекарским с первых же лет его ссылки
якутско-русского словаря, и другую — на издание составленного еще в 70-хгодах каракозовцем
Худяковым «Верхоянского Сборника», в котором содержались чрезвычайно ценные
материалы по якутскому фольклору, до тех пор едва затронутому исследователями.
Одобрив оба эти отчисления, но
не ограничившись ими, совещание присоединилось к предложению Клеменца расширить
поставленную жертвователем цель работ и распространить их не только на
обитателей Якутского и Олекминского округов, но также и на слишком мало
известные до той поры народности крайнего севера Якутии, т. е. на
разноплеменное население округов Верхоянского и Колымского.
И. М. Сибиряков,
заинтересовавшись мыслью об издании якутского словаря, сделал на этот предмет
дополнительное пожертвование в две тысячи рублей, которые дали возможность
тотчас же приступить к делу и положить начало опубликованию капитального труда
Пекарского, заинтересовавшего впоследствии Академию Наук и только теперь
заканчиваемого печатанием в объеме трех томов, содержащих свыше двухсот
печатных листов in 4° малого формата.
Для того, чтобы приступить к
делу, надо было прежде всего приобрести якутский шрифт, которого до этого в
Якутске не имелось. Духовенство в своих изданиях для воспроизведения якутских
слов пользовалось русскими буквами и потому начертание слов оказывалось далеко
не точным. Академик Бетлинг установил более совершенный способ начертания, пополнив
для изображения звуков чуждых русскому языку обычный русский алфавит особыми
знаками. Пекарский и Ионов предложили к бетлинговскому шрифту несколько мелких
поправок и дополнений, и экспедиция выразила пожелание, чтобы словарь печатался
именно этим усовершенствованным бетлинговским шрифтом. Пришлось заказать такой
шрифт в одной из российских словолитен и, для удешевления затрат, вступить в
особое соглашение с Якутским Областным Правлением: заказанный
Восточно-Сибирским Отделом Географического Общества шрифт, по доставлении его
из России в Якутск, поступал в собственность Областного Правления, которое в
возмещение его стоимости производило уплату не деньгами, а печатанием словаря в
своей типографии. В силу этого соглашения первый выпуск словаря появился в свет
в Якутске, в 1899 г., и на его титульном листе было означено:
«Восточно-Сибирский Отдел Императорского Русского Географического Общества.
Труды Якутской Экспедиции, снаряженной на средства И. М. Сибирякова
(1894-1896). Том III. Часть 1-я. Словарь якутского языка, составленный
Э. К. Пекарским (1882-1897 гг.) при ближайшем участии прот. Д. Д. Попова и В. М. Ионова (Wörterbuch der
jakutischen Sprache von Ed. Pekarskij). Выпуск первый. Издан на средства И. М. Сибирякова.
Якутск. Якутская Областная Типография. 1899. Стр. IV-|-128 fol.». Таким образом
индивидуальная работа Э. К. Пекарского как бы вводилась в общий круг задач
экспедиции и появлялась в свет как один из томов ее изданий.
На расходы работ по северу
Якутии совещание должно было уделить средства из общего экспедиционного фонда —10
000 рублей, и не могло ассигновать на этот предмет более 2500 рублей, с тем
чтобы, располагая этой суммой, два лица, — Иохельсон и Богораз, — проработали
на Севере каждый по 2 года и 4 месяца и собрали сведения по антропологии,
этнографии, экономическому быту, языку, фольклору и верованиям русских северян,
якутов, ламутов, чуванцев и юкагиров. Возможность допустить хотя бы
приблизительное выполнение такой широкой программы на громадном пространстве
якутского северо-востока обусловливалась в этом случае исключительно тем, что
оба исследователя принадлежали к числу политических ссыльных и привыкли за годы
своей ссылки к такому образу жизни, который показался бы лицам всякого другого
круга совершенно невозможным. Желание использовать годы своей политической
бездеятельности в осмысленной работе для науки побуждало этих изгнанников
примиряться с условиями, неприемлемыми ни для кого другого, и личные их
требования даже тогда представлялись более чем скромными. Так Иохельсон и
Богораз на все время своих работ определили расход на их личное содержание по
15 рублей в месяц, т. е. на 2 года и 4 месяца на обоих — 870 рублей, и на
разъезды каждого по 150 рублей в год, т. е. 750 рублей. На выписку инструментов
и пособий и на проезд Иохельсона из Якутска в Средне-Колымск (2300 верст) им
отпускалось всего 290 рублей. Остальные 590 рублей предназначались на оплату
переписчиков и переводчиков и на расходы пребывания Иохельсона в городе Якутске
до его выезда в Колымск. Таким образом и составилась сумма 2500 рублей, которой
потребовали от экспедиции все работы двоих названных этнографов.
Помимо 3000 рублей,
ассигнованных на работы Ковалика, и 2500 р.,
назначавшихся на работы по Северу, отчислению подлежали еще 600 р. на проезд
Клеменца в Якутск и обратно и 100 р. на уплату Вост.-Сиб. Отделу за
доставленные им для экспедиции инструменты и пособия. Таким образом на
постановку двухлетней работы по Якутскому округу оставалось немного более 4000
р., и на все расходы ближайшего 1894 г. оказывалось возможным уделить лишь 2000
р., которые и были распределены совещанием (со включением сюда всех расходов по
разъездам)...
Правителем дел Вост.-Сиб.
Отдела состоял в то время Владимир Афанасьевич Обручев; в ряде совещаний с
выехавшими в Иркутск участниками экспедиции им был выработан общий план издания
ее трудов, опубликованный затем Отделом в особой книжке, озаглавленной
«Программа издания трудов Якутской экспедиции, снаряженной на средства И. М.
Сибирякова». Иркутск. 1897 год. Согласно этой программе весь экспедиционный
материал предполагалось разместить в тринадцати томах следующих один за другим
в такой последовательности.
Отдел I. Общие исследования.
Том I. Демография. (И. И.
Майнов). Материалом для этого тома служили: а) выборки из исповедных росписей
по всем приходам Якутской епархии за 1895 год; б) выборки из метрических книг
по Олекминскому округу за 1871-1895 гг. и по всем другим округам за 1881-1895
гг.; в) подворная перепись якутов Олекминского округа за 1893 год; г) подворная
перепись русских крестьян за 1894 год.
Объем работы предположительно
определялся в 15-20 печатных листов, расходы на обработку — в 400 р., стоимость
издания — в 600 р.
Том II. Антропология.
Часть I. Якуты Якутского и
Колымскою округов (Н. Л. Геккер). Предполагалось, что антропометрический
материал Иохельсона по Колымскому округу (50 особей) будет передан им для
обработки Геккеру. Собственный материал Геккера состоял из подробных измерений
по схеме Брокá (по 40 признаков на каждом субъекте), 620 якутов и
якуток Якутского округа.
Объем этой части был
предположен в 40 листов, стоимость работы — в 1000 р. и стоимость издания — в
1500 р.
Часть II Тунгусы, (И. И.
Майнов) материалом для автора служили: а) произведенные им измерения 112
тунгусов, мужчин и женщин разных местностей; б) собиравшиеся автором при
поездках сведения о современном быте тунгусов; в) выборки из архивов по истории
и демографии тунгусов.
Предположительный объем — 20
листов, стоимость обработки — 300 р., стоимость издания — 750 р.
Часть III. Русские якутяне
Якутского и Олекминского округов (Майнов). Материал: а) выборки из призывных
списков за 1874-1895 год; б) измерения 167 крестьян, казаков, солдат и
семинаристов.
Объем — 20 листов, обработка — 300
р., издание — 750 р.
Часть IV. Физиологические
данные об якутах и русских якутянах (Ф. Я. Кон). Материал: наблюдения над 180
особями; объем — 10 листов, обработка — 300 р., издание — 300 р.
Отдел II.
Якуты.
Том III. Язык якутов и их
народное творчество.
Часть I. Якутско-русский
словарь (Э. К. Пекарский). Объем словаря, как тогда предполагалось, должен был
составить 30-50 листов; на оплату труда редактора и корректора назначалось 800
рублей, а расход на печатание не принимался в расчет, как взятый на себя И. М.
Сибиряковым особо.
Часть II. Грамматика якутского
языка (С. В. Ястремский). Объем — 6-7 листов; обработка — 100 р., издание — 200
р.
Части III и IV. Образцы
народной словесности (Ионов, Пекарский, Ястремский). Материал для части III
(Ястремский): 424 загадки, 223 пословицы, 4 песни, Формула языческой присяги, 3
былины (олонхó) и 2 былины, записанные Пекарским. Якутский текст и русский перевод
Ястремского.
Объем — 18 листов, обработка —
500 р., издание — 560 р.
Материал для IV части
(Пекарский и его сотрудники) 10 песен, 5 сказок, одна «история», 63 пословицы,
89 загадок, и сверх того записи, производившиеся Пекарским еще до возникновения
экспедиции, и обширный фольклорный материал В. М. Ионова.
Объем — 20 листов; обработка — 1000
р., издание — 700 р.
Том IV. Верования якутов (В. М.
Ионов).
Объем — 30 листов; обработка —
500 р., издание — 1000 р.
Том V. Материальная культура.
Домашний и семейный быт якутов.
Часть I. Жилище и его
принадлежности (В. Е. Горинович и Е. Д. Николаев).
Часть II. Одежды и наряды (они
же).
Часть III. Пища, питье и
наркотические вещества. Объем трех этих частей предположен в 30 листов,
обработка — 250 р., издание — 450 р.
Часть IV. Семейный быт якутов
(В. В. Никифоров). Объем этой части— 16 листов, обработка — 250 р., издание —
450 р.
Часть V. Занятия и ремесла
якутов (В. В. Ливадии). Объем — 5 листов, стоимость издания — 250 р.; расхода
на обработку не требовалось, т. к. Ливадии представил свою рукопись в готовом
виде.
Часть VI. Звероловство и
рыболовство (Г. Ф. Осмоловский и Н. С. Слепцов). Объем — 10 листов, обработка —
200 р., издание — 800 р.
Часть VII. Игры и развлечения
якутов (А. И. Некрасов, Г. Ф. Осмоловский и Н. С. Слепцов). Объем — 6 листов,
обработка — 150 р., издание —200 р.
Часть VIII. Нравы и
национальный характер якутов (А. И. Попов). Объем — 6-7 листов, издание — 200
р.
Том VI. Экономический строй
якутов (Л. Г. Левенталь).
Программа Левенталя включала в
себе два отдела: А) Современные экономические отношения якутов Якутского округа
и Б) Данные для изучения историческою развития общественно-экономических
отношений здешних якутов. Предполагалось, что оба отдела уложатся в 30 листов;
на их обработку назначалось 500 р., стоимость издания определялась в 1000 р.
Так как отдел Б) работы
Левенталя печатается в настоящем томе, то в следующем разделе этого предисловия
о ней будет сказано подробнее.
Том VII. Юридический быт якутов (Н. А.
Виташевский).
Объем тома — 25-30 листов,
обработка должна была потребовать 2000 р., издание — 900 р.
Значительная часть материалов
Виташевского, обработанная самим Виташевским, входит в настоящее издание. Подробности
о работах Виташевского приводятся в следующем разделе предисловия.
Том VIII. Экономическое
положение якутов Олекминского и Киренского округов и влияние на них
золотопромышленности СО. Ф. Ковалик).
Объем тома предполагался в 30-40
листов; обработка была уже оплачена из суммы 3000 рублей; на издание
назначалось 1000 р.
Отдел III.
Народности Колымского округа.
Том IX. Юкагиры (В. И.
Йохельсон).
Том должен был состоять из двух
отделов: А) Язык, народное творчество и письмена и Б) Антропологические,
этнографические и историко-географические сведения.
В Отдел А) входили части: 1)
Словарь верхне-юкагирского языка с параллельным лексиконом тундренного
юкагирского наречия; 2) опыт грамматики юкагирского языка; 3) образцы народной
словесности и 4) письмена на бересте.
Отдел Б) включал три части: 5)
антропологические наблюдения с фотографиями; родовые и семейные отношения,
верования, нравы и обычаи; 6) материальный быт и экономические отношения; 7)
историко-географические сведения.
Том X. Якуты Колымского улуса и
округа и Жиганского улуса Верхоянского округа (он же).
Сюда входили: экономическое
положение, семейный быт, нравы, обычаи и верования. Объем IX тома — 45 листов и
X тома — 15 листов; обработка обоих томов — 1800 р.; издание — 2000 р.
Том XI. Чукчи (В. Г. Богораз).
Шесть частей: Словарь в 6000
слов, опыт грамматики чукотского языка; тексты сказок, легенд и преданий;
антропологические наблюдения и измерения; верования; семейные отношения;
материальный быт; оленеводство; торговые отношения с русскими;
историко-географические сведения.
Том XII. Русское население по
Колыме (В. Г. Богораз).
Части: 1) Словарь Нижне-Колымского
наречия; 2) особенности фонетики и грамматики; 3) народное творчество; 4)
антропологические наблюдения; 5) экономика и статистика; 6) суеверия и
шаманство.
Том XIII. Каменные ламуты и
чуванцы (В. Г. Богораз).
Часть: 1) Ламутский словарь в
2.000 слов; 2) грамматика; 3) записи молитв, песен и т. п.; 4)
антропологические наблюдения и измерения; б) экономика; 6) заметки о чуванском
языке.
Объем XI тома предполагался в
30 листов и томов XII и XIII по 15 листов; на обработку всех трех томов
предполагалось 1800 р.; на издание — 2000 рублей.
Во всех тринадцати томах предположительно
должно было заключаться около 530 печатных листов. На обработку их требовалось
11 600 рублей и на издание — 16 350 рублей, а всего 27 950 рублей...
Можно надеяться, что с
появлением настоящего издания забытые, или в лучшем случае — полузабытые,
произведения обоих уже давно скончавшихся исследователей оживут и займут
прочное место в литературе сибироведения.
Такую надежду трудно было бы
сохранять в настоящее время по отношению к работе С. Ф. Ковалика о влиянии золотопромышленности на экономический быт
якутов Олекминского округа, — работе намечавшейся как том VIII «Трудов»
Сибиряковский экспедиции. Перед выездом Ковалика
из Иркутска в Россию, в 1897 г., рукопись его труда была сдана автором в Вост.-Сиб.
Отдел Географического Общества, но Распорядительный Комитет Отдела нашел нужным
произвести в ней некоторые изменения. Это постановление состоялось уже в то
время, когда отсутствие средств на печатание трудов экспедиции почти
окончательно выяснилось и Ковалик, проживая уже
в России и не сохраняя больше никакой связи с Якутской областью, естественно не
нашел досуга, а может быть не находил и достаточных побуждений к тому, чтобы
взяться за выполнение едва ли кому либо нужной теперь переработки.
Неисправленная рукопись, по всей вероятности, сохраняется и поныне в архиве Вост.-Сиб. Отдела, но в настоящее время
она представляла бы лишь исторический интерес и могла бы служить скорее всего
лишь материалом для какого либо более современного труда на сходную тему.
И. Майнов.
16 августа 1928 г.
/Труды Комиссии по
изучению Якутской Автономной Советской Социалистической Республики. Т. IV. Д. М. Павлинов, Н. А.
Виташевский и Л. Г. Левенталь. Материалы
по обычному праву и по общественному быту якутов. Ленинград. 1929. С. X-XV, XVI-XX, XXXIII./
/Политическая каторга и ссылка. Биографический
справочник членов О-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1929. С. 246./
Глава
пятая
ПЕРВЫЙ ОБЫСК.— КИЕВСКАЯ
КОММУНА. — ПЛОТНИЧЬЯ АРТЕЛЬ
...Итак, «киевская коммуна» не представляла
собою никакой организации. Всякий на нее смотрел как на такое место, куда он
мог зайти передохнуть день-другой, а то и неделю, с тем, чтобы потом опять «идти
в народ» или куда ему нужно было.
«Коммуна» исполняла назначение
революционной станции, являлась местом взаимных встреч — не более, и никто
ничего другого не требовал от этого учреждения. Но зато кто только не перебывал
там! Не раз у ворот дома Леминского, где во флигеле помещалась «коммуна»,
останавливалась карета и из нее выходила разодетая барыня: это приезжала
«либералка» для каких-то переговоров и приезжала в закрытой карете, чтобы по
дороге никто не мог ее узнать.
Одновременно с этим сюда же заходили
плотники Гаврило и Анисим для того, чтобы послушать чтение революционных
брошюр.
Тут можно было слышать длинные речи
Каблица. развивающего народнические принципы, так как к этому времени он уже
отказался от якобинских воззрений и сделался анархистом-народником; тут
раздавалось и энергичное искреннее слово Екатерины Брешковской [* Брешковская Екатерина
Константиновна (урожденная Вериго). (Род. в 1848 году). — Участвовала в
революционном движении с 1873 года, арестована в Тульчине в 1874 году. Судилась
по процессу 193-х и осуждена на пять лет каторжных работ. В декабре 1878 г.
прибыла на Кару. В 1879 г. каторга была заменена поселением в Баргузине, Забайкальской
области, откуда летом 1881 г. бежала, была поймана и осуждена на 4 года
каторжных работ. В 1896 г. вернулась и с образованием партии
соц.-революционеров примкнула к ней. В мае 1903 г. уехала за границу. По
возвращении была арестована в сентябре 1907 г. в Симбирске и заключена в
Петропавловскую крепость, а в 1910 г. сослана в Сибирь, где ее и застала
Февральская революция 1917 г. В партии эс-эров заняла самую правую позицию.
После Октября вела активную борьбу с советской властью, помогая эс-эрам во всех
начинаниях. В настоящее время находится за границей, продолжая борьбу против
диктатуры пролетариата в СССР, всемерно поддерживая все контрреволюционные
начинания эс-эров.] и умное замечание Сергея Ковалика [* Ковалик Сергей Филиппович
(1846-1926). — Активный революционер семидесятых годов, примкнувший к революции
нс юношей, а уже зрелым человеком; отсюда и его кличка «старик». Бывший земец и
мировой судья по выборам энергично вел бакунинскую агитацию среди молодежи и
пользовался у нее успехом. Не получив утверждения в должности председателя
съезда мировых судей, Ковалик уехал в Петербург, где завязал сношения с Ф.
Лермонтовым. В начале 1874 года организовал один кружок в Петербурге, а другой
в Харькове. В июле 1874 года был арестован, судился по процессу 193-х и
приговорен к десяти годам каторжных работ, которые отбывал на Каре. Вместе с
Войнаральским несколько раз пытался бежать, но все попытки в конечном счете не
удавались. В 1884 году ушел на поселение в Якутскую область; в 1898 году
вернулся в Европейскую Россию. После революции 1905 года С. Ф. Ковалик
опубликовал под псевдонимом «Старик» очень интересные свои воспоминания о
«большом процессе 193-х», вышедшие в 1928 году отдельным изданием.].
В «коммуне» держались, примерно, такого
приема: «Согласен немедленно идти в народ?» — «Согласен!» — «Значит, ты — наш».
Но почему, зачем согласен и что там в народе будешь делать — даже такие
существенные вопросы считались уже лишними. «В частностях-де столкуемся потом»...
Глава шестая
СЕРГЕЙ КОВАЛИК. — ОБЫСК В «КОММУНЕ». —
САПОЖНАЯ МАСТЕРСКАЯ
В то время как я плотничал в артели, в
январе или феврале 1874 года, в Киев приехал Ковалик. Я был близко знаком с
ним, так как он состоял членом американского кружка и знал поэтому вперед, что
его прибытие сильно оживит нашу среду.
Сергей Филиппович Ковалик, если не
ошибаюсь, в 1870 году, а может, годом раньше, выдержал экзамен при киевском
университете на степень кандидата математических наук и одно время думал
получить кафедру по математике в одном из высших учебных заведений Петербурга;
но, увлекшись другими мыслями и целями, он оставил навсегда свою
учено-математическую карьеру.
В 1872 году в Мглинском уезде, Черниговской
губернии, его выбрали мировым судьей, а потом он был даже председателем съезда
мировых судей. В этот период времени он близко познакомился с Екатериной
Брешковской (родители ее были помещиками Мглинского уезда), принимавшей тогда
горячее участие в делах местного земства. Попытка Ковалика работать на легальной
почве окончилась однако неудачей, так как его избрание не было утверждено в
Петербурге. Принужденный оставить город Мглин, он после этого окончательно
отдался революционной агитации.
Подобно ему и Брешковская скоро
отстранилась от участия в делах земства и занялась мыслью устроить
земледельческую колонию в роде нашей «американской коммуны», с той разницей,
что предполагала это осуществить в самой России. Но так как при русских
политических порядках подобная затея была, очевидно, неосуществима, то уже к
концу 1873 года Брешковская отказалась от нее и тоже всецело посвятила себя
революционной деятельности.
Ковалик обладал блестящими способностями, и
мне редко приходилось встречать кого-либо другого, кто, как он, умел бы с таким
искусством заинтересовать всякого своей беседой и с такой быстротой входить в
умственные интересы собеседника. В нашем кружке среди близко знавших его
товарищей он пользовался репутацией весьма умного человека, и в этом, конечно,
не было ничего удивительного. Но удивительно было то, что подобную депутацию он
завоевывал решительно всюду, куда ни появлялся. Я не забуду того случая, как
однажды на вечере у одного исправника, отставного военного, Ковалик привел
последнего в восторг своими остроумными сопоставлениями и рассуждениями не
более, не менее как о маршировке. «Замечательный человек!» — восклицал потом
исправник, вспоминая о нем. На самом деле гибкость его ума была изумительна. С
необыкновенной легкостью приспособлялся он к собеседнику и, став на его точку
зрения, не возражал прямо, а делал только вставки и пояснения, неминуемо однако
приводившие к выводу, какой был желателен ему. Его спор всегда был оригинален
и, как бы ни был горяч, редко сопровождался шумом и громом, как это бывало у
других.
Ковалик ездил на короткое время за границу
и, возвратившись оттуда, энергично принялся за организацию революционных
кружков среди молодежи, перебывавши в самое короткое время в очень многих
городах. Он посетил Харьков. Киев и Одессу, всюду агитируя и ведя пропаганду в
пользу своей программы: он был сторонником бунтовской программы. Уехав в
феврале или марте из Киева в Петербург, он группирует там вокруг себя несколько
человек и вместе с ними отправляется в мае 1874 года на Волгу для деятельности
в народе. По пути, однако, останавливается в Москве и здесь ведет агитацию
среди студентов Петровской земледельческой академии. Из Москвы едет в
Ярославль, чтобы попытаться организовать кружок среди ярославских лицеистов. Из
Ярославля направляется по порядку: в Кострому, Нижний Новгород, Казань, беря
адреса от одних к другим и всюду призывая молодежь идти в народ для
революционной деятельности.
На Волге Ковалик работает вместе с другими
двумя замечательными людьми — Порфирием Войнаральским [* Войнаральский Порфирий Иванович (1843-1898). — Один из
немногих революционеров, вступивших в движение не юношами, а зрелыми людьми.
Пользовался среди активных деятелей того времени большой популярностью. Будучи
осужден по делу 193-х на десять лет, он делал несколько безрезультатных попыток
к бегству. В июле 1878 года делается попытка освободить Войнаральского по
дороге — при перевозке его из Петербурга в Харьков, где помещалась центральная
каторжная тюрьма (знаменитый харьковский «централ»). Попытка эта, в которой
участвовали землевольцы Фроленко, Квятковский, Фомин (Медведев) и др., не
удалась. В 1882 году переведен на Кару, а в 1884 году — на поселение в Якутскую
область; в 1897 году вернулся в Европейскую Россию и принял участие в
организации партии социалистов-революционеров.] и Дмитрием Рогачевым [* Рогачев Дмитрий
Михайлович (1851-1884). — Бывший артиллерийский офицер. Один из главных
участников движения в народ. Вместе с Кравчинским вел пропагандистскую работу
среди крестьян в Тверской губернии. Арестован в 1876 году. По делу 193-х
приговорен к десяти годам каторги. Сначала был заключен в Новоборисоглебскую
центральную тюрьму, потом переведен на Кару, где и умер.]. Будучи
человеком со средствами, Войнаральский помогает всюду: он устраивает мастерские
в Москве и Саратове, где бы можно было революционерам изучать ремесла и потом
идти в народ в качестве ремесленников; заводит притоны в Саратове, Самаре,
Пензе для того, чтобы революционеры могли находить убежища во время
преследований со стороны полиции, дает деньги на перевозку книг из-за границы.
Наконец он входит в соглашение с Ипполитом
Мышкиным [* Мышкин
Ипполит Никитич (1848-1885). — Один из самых крупных
революционеров-семидесятников. Солдатский сын, по профессии стенограф. В 1874
году в Москве организовал печатание нелегальной литературы. Когда его
типография провалилась, бежал за границу. Вернувшись, в 1875 году, сделал
попытку освободить Чернышевского из Вилюйска и при этом был арестован. В деле
193-х являлся главным обвиняемым. Во время суда произнес свою знаменитую ярко-революционную
речь. Приговорен к десяти годам каторги. Был заключен в новобелгородскую и
новоборисоглебскую центральные тюрьмы, затем переведен на Кару. В Иркутске на
похоронах долгушинца Дмоховского произнес речь, за которую ему увеличили срок
каторги до пятнадцати лет. В 1882 году бежал с Кары, добрался до Владивостока,
но там был арестован. В следующем году отправлен в Петербург и заключен в
Петропавловскую крепость, а в 1884 году переведен в Шлиссельбург. 15 января
1885 года военным судом в Шлиссельбурге приговорен к расстрелу «за насилье,
учиненное над местным жандармским начальником». Казнен 26 января.],
державшим легальную типографию в Москве, и этот последний начинает
перепечатывать у себя запрещенные брошюры. Так, перепечатываются: «Истории
одного французского крестьянина», «Чтой-то, братцы» [* Брошюра или, вернее, прокламация «Чтой-то, братцы»
составлена Л. Э. Шишко.], и много других нелегальных произведении и целыми
тюками, в виде несброшюрованных листов, доставляются из Москвы в Самару,
Саратов, Пензу и даже в Петербург.
Войнаральский открыто читает на сходках
крестьян революционные брошюры и зовет их к восстанию.
Что касается Рогачева, то он действовал
главным образом в Пензе и Саратове, но во время арестов 1874 года пошел в
качестве бурлака вниз по Волге и с тех пор надолго был потерян из виду
товарищами. Благодаря его необыкновенной физической силе и ловкости. с которой
он избегал арестов, одно время о нем ходили рассказы среди революционной
молодежи совершенно как о каком-нибудь мифическом герое.
Революционное движение 1873-1874 годов,
охватившее массу русской молодежи, развивалось одновременно в очень многих
городах и местностях России. Прокурор саратовской судебной палаты Жихарев,
которому поручено было расследование всего дела, открыл, как известно, следы
«преступной деятельности» пропагандистов более чем в тридцати губерниях: всюду
пропагандировали, организовались в кружки, шли в народ. По; без всякого
сомнения, шире всего поставлено тогда было дело на Волге благодаря именно этим
трем личностями: Ковакилу, Войнаральскому и
Рогачеву, — которые вместе с Ипполитом Мышкиным являются как бы центральными
фигурами движения 1873-1874 годов, а равно и во время процесса, получившего
название «большого процесса» или «процесса 193-х» [* Процесс 193-х был в 1877 году и продолжался три месяца.
Большая часть из судившихся лиц была заарестована в 1874-1876 годах в эпоху
хождения в народ. Обвинительный акт был составлен так, что содержал не только
обвинения в том, что подсудимые вступали в «преступные» беседы с крестьянами,
давая им книги для чтения, агитировали среди молодежи, чтобы она шла в «народ»,
но пытался и морально их опорочить. Революционеры надеялись, что процесс оживит
революционное движение страны. Действительно, процесс привлек внимание общества,
особенно речью Мышкина, обрисовавшего политический произвол, господствующий в
стране. За эту речь Мышкин был сослан в каторгу (см. примечание 64). Тринадцать
обвиняемых были приговорены к каторжным работам, двадцать человек — к ссылке на
поселение, остальные — к краткосрочному тюремному заключению. Многие из
оправданных были сосланы затем в административном порядке.].
Я назвал их центральными фигурами, тогда
как следовало бы правильнее назвать «типичными представителями движения», ибо
движение 1873-1874 годов далеко не было централизованным и прошло широким
неорганизованным потоком.
Во время процесса к этим четырем человекам
приставлена была специальная стража и в зале суда они были даже рассажены
отдельно от остальных подсудимых.
Мышкин, Ковалик, Войнаральский и Рогачев
признаны были судом главными инициаторами и составителями этого огромного
заговора — которого в действительности не существовало — якобы имеющего свои
разветвления чуть ли не по всей России, и все четверо были приговорены к самым
тяжелым наказаниям и посажены в центральную тюрьму Харьковской губернии.
В 1874 году Сергей Ковалик имел не более
двадцати шести лет. Он был несколько выше среднего роста. На толстой шее,
составлявшей одну прямую линию со спиною, что придавало весьма характерный вид
всей его крепкой фигуре, посажена была голова с необыкновенно большим, высоким
лбом. Матово-бледное лицо со скудной растительностью плохо гармонировало с его
сильным корпусом, а небольшие голубые глаза далеко не выражали той неутомимой
энергии, какой он обладал на самом деле.
С приездом Ковалика в Киев я часто приходил
из артели и целые вечера проводил в «коммуне», где он тогда остановился и куда
сходились и другие киевские радикалы. То было необыкновенно оживленное время.
Помню, как-то поднялась беседа о том, под каким видом удобнее всего идти в
народ. Ковалик высказал мнение, что самое удобное отправляться под видом
ремесленника, и предложил при этом приступить к изучению какого-нибудь ремесла.
— Какого же однако?—допытывался один из
присутствующих.
— Это все равно... Ну, хоть сапожничество, —
ответил тот.
— Сапожничество? Помилуйте!.. — воскликнул
вдруг оппонент. — Да ведь это занятие страшно разрушает здоровье! Доказано, что
почти все сапожники страдают печенью.
— В таком случае — кузнечество...
— Разве вам не известно, что угольная пыль
разрушает легкие? По исследованиям такого-то (тут приведен был какой-то
медицинский авторитет), кузнецы, равно как и слесаря, часто кончают чахоткой.
— Столярство.. — заикнулся было Ковалик.
Но и столярство оказалось ремеслом вредным;
древесная пыль тоже разрушала что-то. Оппонент знал о разрушительном влиянии
ремесел на человеческий организм и на этой почве, видимо, рассчитывал победить
противника.
— Все ремесла оказываются негигиеничными, —
проговорил Ковалик, — но едва ли есть что-либо менее гигиеничное, чем занятие
революционера.
Удар вышел совершенно неожиданный.
Присутствующие засмеялись, а сконфуженный оппонент замолчал. Решили устроить в
ближайшем будущем столярную мастерскую.
Приходя из артели, я засиживался бывало в
«коммуне» до полуночи, а иногда даже ночевал. Раз как-то, оставшись на ночь, на
рассвете я был разбужен Ивановой [* Иванова Ольга Константиновна. — Одна из первых
обитательниц «киевской коммуны». Умерла до начала крупных арестов начала
семидесятых годов.], сестрой Брешковской (вскоре потом умершей),
шептавшей мне на ухо: «Вставайте скорее!.. В доме полиция». Я вскочил на ноги.
По счастью я спал в кухне, а обыск, производимый жандармами, начат был с
комнат. Тем не менее я был в западне, так как кухня «находилась в самой глубине
коридора и из нее был только один выход — через этот же коридор; между тем как
коридор, так и комнаты, размещенные по обеим сторонам его, были полны полиции,
жандармов и понятых. Я взглянул в окно, выходившее в огород, засыпанный снегом.
Дом не был оцеплен, и можно было бы, пожалуй, бежать через окно, если бы дело
не происходило зимою: окно было двойное, приходилось его ломать.
Кажется, Иванова же дала мне совет уходить
прямо через коридор. В эту пору (по утрам) обыкновенно водовозы развозили воду
по домам, и меня легко могли принять за водовоза. Я накинул полушубок и вышел в
коридор. Тут толпились нижние полицейские и жандармские чины. Благодаря моему
костюму они, видимо, приняли меня за простого рабочего, а так как обыск
производился у «студентов»», то им даже в голову не пришло остановить меня и
спросить, кто я. Оглянув меня, они расступились. Поравнявшись с ними, я
почтительно снял шапку и искоса посмотрел внутрь комнаты, двери которой были
настежь открыты. Я увило там товарищей вперемешку с начальством. Ковалик
объяснялся с каким-то господином, одетым в штатский костюм, по-видимому,
прокурором. Когда я проходил, полицейские и жандармы посторонились, и я вышел
во двор. По двору я прошел медленным шагом, но когда выбрался наконец за ворота
на улицу и увидел, что там не было ни одного полицейского, который мог бы
наблюдать за мною, то стремглав пустился бежать на Подол, где помешалась
артель...
/Вл. Дебагорий-Мокриевич. От бунтарства к терроризму. Кн. І. С предисловием С. Н. Валка. Москва
– Ленинград. 1930. С. 144, 147, 150-157./
Ковалик, Мария
Филипповна, дочь полковника, землевладельца Могилевск. губ., сестра С. Ф.
Ковалика. Род. ок. 1850 г. в дер. Свадковичи (Чериковск. у.). В нач. 1870-х
г.г. была студенткой в Цюрихе, где получила агрономическ. образование. В 1874
г. привлечена к дознанию по делу о пропаганде в империи (193), вследствие
близких отношений с членом киевск. «коммуны» Фишером и за намерение освободить
из-под стражи Е. Брешковскую. По выс. пов. 19 февр. 1876 г. дело о ней
разрешено в администр. порядке с учреждением за ней особ. надзора полиции и с
воспрещением всяких отлучек с места жительства. Арестована в Петербурге 12 окт.
1878 г. в связи с делом об убийстве Мезенцева, под фамилией вдовы губ. секретаря
Ольги Владимир. Витаньевой. С 25 окт. 1878 г. заключена в Петропавловск.
крепость, в которой находилась до 4 мая 1880 года, когда была переведена в Дом
предвар. заключения. За принадлежность к тайному сообществу, именующемуся
соц.-рев. партией, обнаруженному по делу об убийстве Мезенцова, предана суду и
14 мая 1880 г. Петерб. военно-окружн. судом по делу Веймара и других
приговорена к лиш. всех прав состояния и к ссылке в каторжн. работы на 4 года;
по выс. пов. 16 мая 1880 г. каторжн. работы заменены ссылкою на поселение в не
столь отдаленные места Сибири. В сент. 1880 г. поселена в Таре (Тобольск,
губ.), откуда 10 янв. 1887 г. бежала за границу; жила в Женеве, потом в Париже,
где держала фотографию. В 1906 г. возвратилась в Россию, служила в Харьковск.
земстве; потом проживала в Петербурге. Состояла под надзором полиций. В 1917 г.
переехала в Минск к брату.
Сообщения С. Ф. Ковалика, С. П.
Швецова. — Справки (X. Волкова, Л. Паскевич). — Доклады 1876, I, 23 об.; 1880,
II, 674-692. — Справ. листок. — Список псевдонимов. — Список 1879-1884 г.г., л.
8об. — Список 1883 г., III, стр. 20; 1899 г., стр. 361-362. — Хроника, 126,
323, 329. — Бурцев, За сто лет, II, 104, 129.
«Земля и Воля» I (1878) (Разные
известия) (Революц. журналистика 70-х г.г., 167). — «Своб. Россия» I (1889), 63
(Хроника борьбы с самодержавием). — И. Белоконский, «Кат. и Сс.» 1927, II (31),
145 (К истории полит, ссылки 80-х г.г.). — С. П. Швецов, «Кат. и Сс.» 1928, XI
(48), 90 (Культурное значение полит, ссылки в Зап. Сибири).
/Деятели революционного движения в России.
Био-библиографический словарь. Т. ІІ. Семидесятые годы. Вып. ІІ. Москва. 1930.
Стлб. 599./
Ковалик, Сергей
Филиппович, сын отст. толковника из казаков, землевладельца Могилевск. губ.
Род. 13 окт. 1846 г. в Зеньковск. у. (Полтавск. губ.). В 1856 г. поступил в
кадетский корпус, называвшийся Брестским, потом Александровским-Брестским и
Александровским и находившийся в Москве, в Вильно и наконец в Петербурге. В
1861-1862 г.г. участвовал в ученическом кружке самообразования. Осенью 1863 г.
поступил в специальный класс Павловского юнкерск. уч-ща в Петербурге. Окончил
училище в 1864 г. и в том же году поступил вольнослушателем на математ. фак-т
Петерб. ун-та; принимал участие в радикальных кружках. В 1868 г. перевелся в
Киевский ун-т, который окончил в 1869 г. со званием кандидата математическ.
наук. В течение года, по окончании, занимал должность помощн. надзирателя по
акцизной части в Старо-Константинове (Волынск, губ.). В нач. 1870-х г.г.
сблизился с Ив. К. Дебогорием-Мокриевичем, организовавшим кружок для устройства
коммуны в Америке. В 1872 г. избран Мглинским земством (Черниговск. губ.)
мировым судьей, а затем — председателем съезда мировых судей и исполнял эту
должность восемь месяцев; Сенатом не был утвержден. Пробовал организовать в
Мглинском уезде несколько пунктов для пропаганды среди крестьян; был по этому
поводу в сношениях с Долгушиным. С осени 1873 г., проникнувшись учением
Бакунина, организовал в Петербурге кружок для пропаганды, находившийся в связи
с Лермонтовым. В конце 1873 г. выехал заграницу, где познакомился с Бакуниным,
Лавровым и Ткачевым. В февр. 1874 г. вернулся в Россию и был с этого времени
деятельнейшим организатором пропагандистских кружков. В марте 1874 г. ездил в
Харьков, где жил под фамилией Лукашевича, и организовал кружок преимущественно
из студентов и семинаристов, собиравшийся с нач. апр. 1874 г. Весною т. г. был
в Москве, где вошел в сношения с лицами, собиравшимися на квартире Ол.
Алексеевой; вел пропаганду среди студентов Петровск. Землед. ак-ии. Далее
отправился вместе с М. Гриценковым в Ярославль; через профессора Ярославского
лицея Мих. Духовского познакомился с местными студентами в целях пропаганды. Из
Ярославля отправился в Кострому, где пытался организовать кружок среди
семинаристов; затем — в Нижний-Новгород, в Казань, где с помощью Евг.
Овчинникова организовал агентуру. В конце мая 1874 г. приехал в Саратов,
поселился в мастерской Пельконена, но успел скрыться перед обыском 31 мая т. г.
Получив от помещ. Бор. Андр. Малышева паспорт, около середины июня т. г. явился
в Николаевск (Самарск. губ.), к врачу Кадьяну; вел пропаганду среди крестьян
окрестных деревень и в нач. июля отправился в Самару, где и был арестован
вместе с Осташкиным, с паспортом на имя Бор. Андр. Малышева, 12 июля 1874 г.
После заключения в Самарской тюрьме отправлен в Москву, а с 5 февр. 1875 г.
заключен в Петропавл. крепость, где содержался до 12 дек. т. г., после чего
переведен в Дом предвар. заключения. После двукратных неудачных попыток к
бегству вместе с Войнаральским в марте и 8 апр. 1876 г., переведен снова в
Петроп. крепость, в которой находился до 17 окт. 1877 г., когда на время суда
перемещен, в Дом предвар. заключения. Предан 5 мая 1877 г. суду особ,
присутствия Сената по обвинению в составлении и в участии в противозаконном
сообществе и в распространении сочинений, имеющих целью возбуждение к бунту
(процесс 193-х). За отказ отвечать на вопросы суда удален 29 окт. 1877 г. из
залы заседаний. 20 ноября 1877 г. снова заключен в Петропавл. крепость. 23 янв.
1878 г. признан виновным и приговорен к лишению всех прав состояния и к
каторжным работам в крепостях на 10 лет, при чем суд ходатайствовал, в виду
долгого предварительного содержания под стражей, о замене каторжн. работ
ссылкою на поселение в отдаленнейш. места Сибири. Ходатайство суда
удовлетворено не было; по выс. пов. 11 мая 1878 г. лишен прав и в срок
каторжных работ зачтено предвар. содержание под стражей. 25 июня 1878 г.
отправлен из Петропавловск, крепости в Новоборисоглебскую (Андреевскую) центр,
каторжн. тюрьму, в которой находился до октября 1880 г. Весною 1881 г. из
Мценской перес. тюрьмы, куда был переведен из централа, отправлен в Сибирь, на
Кару, куда прибыл в конце февр. 1882 г. По отбытии срока, 26 ноября 1883 г.
доставлен в Якутск и с янв. 1884 г. поселен в мест. Дулгалах, откуда по
ходатайству Главн. Физич. обсерватории переведен в Верхоянск. В 1892 г. получил
разрешение переехать в Иркутск, губ.; жил сначала в Балаганске, а потом — в
Иркутске, где состоял сотрудником «Вост. Обозрения». В 1890-х г.г. принимал
участие в этнографич. экспедиции по изучению Якутского края, организованной
Вост.-Сибирск. отделом Русск. географ, общ-ва. В 1898 г. получил разрешение на
въезд в Европ. Россию с ограничением места жительства. Поселился в Минске, где
служил главным счетоводом при открывшейся водочн. монополии. Во время войны
работал в Земском союзе. После Октябрьской революции принял деятельное участие
в общественной работе в Минске (председатель городск. думы, губернск. земельн.
комитета и др.). Служил в комиссариате социальн. обеспечения; читал лекции по
математике в Политехн. ин-те. Умер в Минске 26 апр. 1926 г.
Сообщение И. И. Попова. —
Справки (С. Ковалик, Бранднер, М. Духовской, А. и П. Ивановские,
Лемени-Македон, Лукашевич, Б. Малышев, М. Перцев, А. Попов, В. Прокудин, И.
Соболевский, М. Спесивцев, Титов, М. Федоровский). — Доклады 1877, II, 264-286;
1878, II, 228-241. — Справ. листок. — Список 1852-1879 г.г., л.л. 39 сб., 42,
46 об. — Список псевдонимов. — Календарь «Народн. Воли», 160. — Бурцев, За сто
лет, II, 82, 87, 91. — А. Корнилов, Общественное движение, 207 сл. — Больш.
энциклопедия, XXI. — С. Венгеров, Источники. — Б. Глинский, Револ. период, II,
11 сл., 53 сл., 64 сл., 130 сл. — В. Бурцев, Календарь (Ук.). — Деятели револ,
движения, 49 сл. — Участники русск. револ. движения, 115.
Энциклопедический словарь
Граната, т. 40, стр. 163-188 (Автобиография). — С. Ф. Ковалик, Революционнее
движение 1870-х г.г. и процесс 193-х. М., 1928. — Старик [С. Ковалик], «Был.»
1906, X, 1-30; XI, 30-72; XII, 56-81 (Движение 70-х г.г. по Большому процессу).
— Его же, «Был.» 1907, I, 114-116 (Одна из жертв движения» 70-х г.г. Памяти Кл.
А. Лукашевич). — Его же, «Был.» 1907, V, 311 (Письмо в редакцию). — С. Ковалик,
«Кат. и Сс.» 1924, IV (11), 139-171 (Революционеры-народники в каторге и в
ссылке). — Его же, «Кат. и Сс.» 1924, IV (11), 245-251 (К биографии П. И.
Войнаральского). — Его же, «Кат. и Сс.» 1924, V (12), 243-245 (С. А. Жебунев).
— Е. Брешковская, «Дни» 1926, №№ 1020, 1022 (6 и 8 июня) (С. Ф. Ковалик). — И.
И. Попов, «Кат. и Сс.» 1926, IV (25), 219 — 221 (С. Ф. Ковалик).
Стенограф. отчет, 117-118,
127-128, 137, 219-222, 226, 229, 230, 232, 233, 239, 240, 249, 250, 258, 259,
261, 262, 264, 265, 279, 294, 360, 363, 573, 574, 576, 578, 579, 583-590, 592,
599, 600, 606, 608, 609, 625. — Госуд. преступления, III, 2 (2), 8 (7-8), 41
(37), 43-44 (39-40), 47 (43), 51-54 (47-49), 60-61 (54-55), 86-87 (78-79),
98-99 (89-90), 101-102 (91-93), 105 (95), 111-115 (101-105), 133 (121), 157-158
(143-144), 162-163 (147-148), 169 (154), 177-182 (162-166), 185 (168), 187
(170), 191-192 (174), 218-220 (198-200), 225-226 (205-206), 232 (211) 248
(226), 263 (239), 265 (241), 312 (284), 314 (286), 320 (292), 323 (294), 326
(297), 328-329 (299), 332-333 (302-304). — Вл. Дебогорий-Мокриевич,
Воспоминания, 113, 118, 121, 129 сл., 159. — В. Богучарский, Активное
народничество (Ук.). — Н. Морозов. Повести моей жизни, I, 158. — И. И. Попов,
Е. К. Брешковская, стр. 9-10. М., 1918. — Н. Ашешев, С. Перовская, 36 сл.,
49.—В. Короленко, История моего современника, III, 306 сл. — Л. Дейч, 16 лет в
Сибири (Ук.). — Л. Зотов. Саратовская охранка, 65. — Степняк-Кравчинский, Царь-чурбан,
113 сл.— О. Аптекман, Земля и Воля (Ук.). — Черный передел, 68. — В. Ногин, На
полюсе холода, 156-159. — П. Лавров, Народники-пропагандисты (Ук.). — М.
Кротов, Якутская ссылка 70-80-х г.г. (Ук.). — И. И. Попов, Минувшее и
пережитое, I-II (Ук.). — Н. Чарушин, О далеком прошлом (Ук.). — П. Кропоткин,
Записки революционера, 413, 475. — М. Сажин, Воспоминания (Ук.). — К. Котов,
Записки землевольца, 45, 48 сл. — Кара и другие тюрьмы, 251 (И. Жук-Жуковский,
Мартиролог Нерчинской каторги). — Н. К. Бух, Воспоминания, 58. — Сибирская
Живая Старина (К 75-летию Вост.-Сибирск. отдела Рус. Геогр. Об-ва). Иркутск,
1926, стр. 188, 212, 218. — Семьдесят пять лет Вост.-Сибирск. отдела Русск.
Географ. Общ-ва. Обзор работ. Иркутск, 1928. стр. 21.
«Набат» № 6 (1876), 10 (Нам
пишут). — «Вольн. Слово» № 48 (1882), 6 (Зверства над политич. ссыльными в
Сибири). — «Нар. Воля» X (1884) (Арестная хроника) (Литература парт. «Нар.
Воля», 718). — «Вперед» № 32 (1876), 252 (Из Петербурга). — М. Попов, «Был.»
1906, II, 253-254, 259 (К биографии Ип. Мышкина). — И. Джабадари, «Был.» 1906,
V, 40 (В неволе). — Н. Виташевский, «Был.» 1906, VII, 108, 135 (Централка). —
С. Синегуб, «Был.» 1906, X, 45 сл. (Воспоминания чайковца). — М. Попов, «Был.»
1906, XII, 125 сл. (Н. П. Щедрин). — Н. Виташевский, «Был.» 1907, IV, 179 сл.
(В Мценской «гостинице»). — «Был.» 1907, IX, 269, 272, 273 (Записка м-ра
юстиции Палена). — «Наша Страна». Сборник (1907), 357 (С. Чудновский, Отрывки
из воспоминаний 1872-1873 г.г.). — С Чудновский, «Мин. Годы» 1908, IV, 250;
V-VI, 351, 367, 373, 376; VII, 156, 158, 159 (Из дальних лет). — Н.
Виташевский, «Мин. Годы» 1908, VII, 104 сл. (В Иркутской тюрьме 25 лет тому
назад). — Г. Осмоловский, «Мин. Годы» 1908, VII, 135 (Карийцы). — Н.
Виташевский, «Гол. Мин.» 1914, VIII, 125 (На Каре). — «Красн. Архив» VII
(1923), 102 (Автобиографич. заявление Ст. Ширяева). — Н. Осипович, «Кат. и Сс.»
V (1923), 85, 87 (Документы о «невинном» человеке). — М. Попов, «Кат. и Сс.» V
(1923), 235 (К биографии Буцинского). — М. Чернявский, «Кат. и Сс.» 1924, I
(8), 18-21, 37; V (12), 31, 32, 47 (Ип. Н. Мышкин). — Н. Головина-Юргенсон,
«Кат. и Сс.» 1924, I (8), 103 (Мои воспоминания). — «Кат. и Сс.» 1924, I (8),
298 (Рецензия Н. Тютчева на кн. Ногина). — Ф. Кон, «Кат. и Сс.» 1924, IV (11),
17 (Хождение в народ). — С. Ястремский, «Канд. Звон» I (1925), 15 (Кара). — М.
Сажин, «Пути Револ.» 1926, IV (7), 87 (Муравский и Бочаров в Новоборисоглебск.
централе). — А. Якимова, «Кат. и Сс.» 1927, VIII (37), 7 сл.. 13 сл. (Большой
процесс). — М. Фроленко, «Кат. и Сс.» 1928, IV (41), 83 (Попытка освобождения
П. Войнаральского). — Сибирский литературно-краеведческий сборник, № 1.
Иркутск, 1928, стр. 93.
/Деятели революционного
движения в России. Био-библиографический словарь. Т. ІІ. Семидесятые годы. Вып.
ІІ. Москва. 1930. Стлб. 599-603./
КОВАЛИК, Сергей Филиппович
(1846-1926), революционер; в нач. 70-х годов был недолго мировым судьей в
Черниговской губ., но правительство не утвердило его в этой должности.
Сблизившись с «чайковцами» (см.), К. организовывал революционные кружки. По
своим взглядам К. был бакунистом (см. Бакунин). В эпоху «хождения в народ» он
широко вел пропаганду в Среднем Поволжья. В 1874 был арестован и судился по
процессу 193. Был приговорен к 10-ти годам каторги. После каторги был на
поселении в Верхоянске, где занимался изучением быта якутов. В 1898 вернулся в
Россию.
/Малая советская энциклопедия. Главный редактор Н. Л.
Мещеряков. Т. 3. Дрофы - Ковалик. Москва. 1930. Стлб. 928./
ВЕРХОЯНСКАЯ ССЫЛКА
...В описываемое время в Верхоянске жило 14
политссыльных, — уголовных здесь совсем не было, — из них двое были определенно
ненормальны и четверо с очевидно поврежденной психикой. Последняя проявлялась в
какой-нибудь странности — в страсти к преувеличению и просто вымыслу, которому
автор их глубоко верил, в навязчивой мысли о самоубийстве, мании преследования,
в резко выраженной слабости воли и т. д. Конечно, почва для психической
ненормальности подготовлялась и предшествующими переживаниями — тюрьмой с ее
«активными» и «пассивными» [* «Пассивный» протест — голодовка, «активный» — в той или
иной форме действенный бунт.] протестами, длительным, нередко тяжким этапом;
но все же, попади ссыльный в более человеческие условия, он мог бы еще
воспрянуть духом, окрепнуть; здесь же все, начиная с природы и кончая бытом,
толкало его к гибели.
Были среди нас и недюжинные по силе,
энергии и уму люди. Достаточно назвать Ковалика и Войноральского.
О первом не говорю: это был характер, в высшей степени выдержанный, дуб,
которого не мог подточить никакой червь; но Войноральский, экспансивный,
увлекающийся, с недисциплинированной волей, погиб, не осуществив тех
возможностей, которые были в нем заложены. Ко времени нашего приезда он был
женат на якутке, имел от нее детей и сильно выпивал. Впоследствии, вернувшись в
Россию с мечтой о революционной работе и встреченный революционерами с большим
вниманием, он быстро выявился, как человек, погибший для дела революции. Трое
из нашей колонии — Эдельман Исаак, Багряновский и Бартенев — покончили с собой...
Нас собравшихся здесь, разделить точно по
партийности можно было далеко не всех. Вообще, надо сказать, до девяностых
годов не редкостью было встретить революционера с весьма смутным теоретическим
обоснованием своей революционной идеологии...
С этой оговоркой среди нас было:
принадлежавших и не принадлежавших формально к партии «Народная Воля» — 8
человек (Мельников В. И., Бартенев Д. И., Шульмейстер, Блох, Соломонов, С. И.
Капгер, А. А. Зороастрова,. И. Эдельман); один — к партии «Пролетариат»
(Винярский); двое (Говорюхин и Резник) — к разным революционным кружкам; трое —
по процессу 193 (Ковалик С. Ф., Войноральский П. И., Стопани С. А.), т. е. люди
вообще самых разнообразных направлений, начиная от анархистов и кончая
народниками. По социальному происхождению и положению распределялись так: мещан
9, дворян 4, духовного звания 1. Из них: студентов 6, рабочих 2, народных
учителей 2, мировых судей 2, фельдшер 1, бухгалтер 1.
Как уже упоминалось, в быту якутов печей не
существовало, и перед ссыльными стал вопрос: почему бы их не ввести в
Верхоянске? Первым за осуществление этой мысли взялся Ковалик. По его словам,
руководствуясь физикой, он выработал план кладки печи. Но и тут, как во всяком
верхоянском начинании, явилось препятствие: песку, необходимого при обжигании
кирпичей, нигде поблизости не было, из сырца же печи при самой тщательной
кладке выдерживали самое большее две зимы. Тем не менее дело с установкой печей
пошло, и не только все мы, но и обыватели, стали обзаводиться ими, при чем
наемными рабочими были Ковалик и другие ссыльные. И вот весною же принялись за
выделку кирпичей...
/А. Капгер. Верхоянская ссылка. (Доп. 3-е изд.) Москва.
1931. С. 24, 26, 28./
Х. ССЫЛЬНЫЯ
...У
1884 г. адбылі на Кары свае тэрміны Парфіры Іванавіч Вайнаральскі і Сяргей
Піліпавіч Кавалік і паселены: першы ў Верхаянскай акрузе, а другі— у самым
Верхаянску. Пазьней Вайнаральскі таксама пераехаў у Верхаянск. Абедзьве гэтыя
асобы адыгралі вялікую ролю ў эпоху “хаджэньня ў народ” у пачатку сямідзесятых
гадоў. П. I. Вайнаральскі быў адным з самых выдатных людзей таго часу.
“Калі яму было каля 17 год, ён за ўдзел ў маскоўскім студэнцкім руху
1861 г. быў высланы ў адну з паўночных губэрняў. У пачатку сямідзесятых гадоў
ён зьвярнуўся з ссылкі на бацькаўшчыну ў Гарадзішчанскі павет Пэнзенскае
губэрні, дзе быў абраны міравым судзьдзёй, але пратрымаўся нядоўга, таму што ня
быў зацьверджаны сэнатам. Вайнаральскі не належаў ні да якога пэўнага гуртка,
але быў блізкі са многімі гурткамі рэвалюцыянэраў таго часу. Па усім вобразе
думак ён быў анархістам. “Сярод інтэлігенцыі будаваў ён майстэрні, друкарні,
агентуры, у народзе — крамкі, заезныя двары, і розныя прытоны для
прапагандыстаў”. Галоўная яго дзейнасьць прайшла у Паволжы. Арыштаваны ён быў у
Самары ў канцы чэрвеня 1874 г. пасьля таго, як абышоў з мэтай прапаганды
Сызранскі, Карсуньскі і Стаўрапольскі паветы.
С.
П. Кавалік, які абвінавачваўся разам з Вайнаральскім, як адзін з галоўнейшых
арганізатараў руху, стаяў на чале гуртка яго імя. У 1874 г. ён быў арыштаваны.
Разам з іншымі абвінавачанымі па “справе 193-х” ён быў пераведзены у дом
папярэдняга зьняволеньня ў Пецярбурзе, адкуль у красавіку 1876 г. ён і
Вайнаральскі спрабавалі ўцячы.
Асобнае прысуцтва сэнату прысудзіла Вайнаральскага і Каваліка да 10 год
катаргі, якую яны адбывалі да 13 кастрычніка 1880 г. у Барысаглебскай
цэнтральнай катаржнай турме (Харкаўскае губэрні). а потым на Карэ, куды яны
прыбылі ў канцы лютага 1882 г.
Па
прыбыцьці ў Верхаянскую акругу, “Вайнаральскі жыў у адным са стойбішч, дзе ў
яго была ўласная юрта”.
Пасяліўшыся ў Верхаянску, Вайнаральскі разам з Кавалікам сканцэнтраваў у
сваіх руках гандаль, якім займаліся там палітычныя з мэтай канкурэнцыі мясцовым
купцом. Але гэтае прадпрыемства хутка лопнула, і Вайнаральскі з купцоў зноў
ператварыўся ў простага ссыльнага, пражываючага на дапамогу ад казны. У 1897 г.
Вайнаральскі зьвярнуўся ў Эўрапейскую Расію.
“У
Расіі ён учыніў рэвалюцыйнае турнэ па галоўнейшых гарадох, зьбіраў моладзь,
імкнуўся ўдыхнуць у яе пачынаўшую занепадаць, па яго думцы, веру ў рэвалюцыю і
спадзяваўся зьвязаць у больш моцную арганізацыю раскіданыя рэвалюцыйныя
гурткі”. Але, “не пасьпеў скончыць свайго аб’езду, ён раптоўна памёр у гор.
Купянску, Харкаўскае губэрні” (у 1898 г.). С. П. Кавалік у 90-х гадох пераехаў
з Верхаянску спачатку ў Іркуцк, а потым у Эўрапейскую Расію. Пражываючы ў
Іркуцку, Кавалік прыняў удзел у навуковай экспэдыцыі ссыльных, арганізаванай на
сродкі сыбіракоў для вывучэньня Якуцкага краю і ўплыву золатапрамысловасьці на
быт якутаў. У верхаянскіх жыхароў засталася аб ім памяць, як аб найлепшым
матэматыку.
У
дзевяностых гадох склад ссыльных мяняецца, наступае другая паласа ссылкі сюды
(1890-1905 гг.), якая дала больш дэмакратычную публіку. Яна супадае з
разьвіцьцём у Расіі рабочага руху і сацыял-дэмакратыі. Але апрача
сацыял-дэмакратаў тут былі і прадстаўнікі пераходных груп — ад нарадавольства
да сацыял-дэмакратыі, а таксама сацыялісты-рэвалюцыянэры; не пераставалі
прыяжджаць і ўдзельнікі руху васьмідзесятых гадоў, адбыўшыя ўжо катаргу.
Адбываецца падзел ссылкі на партыйныя групы, Сярод ссыльных гэтае паласы няма
імён, якія зрабіліся гістарычнымі, як Вайнаральскі і Кавалік, але затое ёсьць
шмат людзей, якія адыгрывалі не апошнюю ролю ў падзеях 1905 г. і наступных
гадох.
Як
і іх папярэднікі, яны ў агульным пакінулі добрыя ўспаміны ў насельніцтва...
/В. Ногін. У краіне
палярнага холаду. Пераклад з расійскай мовы І. І. Масюкевіча. Менск. 1931. С.
152-154./
КОВАЛИК, Сергей Филиппович
(1846-1926) — революционер-народник, этнограф. Р. в Полтавской губ. в семье
казачьего офицера. Состоял вольнослушателем Пб. и Киевского Университетов. В
Киеве вместе с И. Дебагорием-Мокриевичем организовал рев. кружки молодежи.
Позднее отдался пропаганде среди крестьян. По своим воззрениям примыкал к
бакунистам. В 1878 по делу 193-х был приговорен к 10 годам каторги, к-рую
отбывал в Белгородском централе и на Каре; в 1883 вышел на поселение в Якут.
обл. (Верхоянск), где занялся изучением быта якутов. В 1893 переселился в
Иркутск. Принял участие в экспедиции на Олекму по исследованию влияния
золотопромышленности на быт якутов, результатом чего явилась большая работа
«Олекминские якуты» (сохраняющаяся в рукописи в Вост.-Сиб. Отд. Р. Г.
Общества). Деятельно сотрудничал в газ. «Вост. Обозрение», в к-рую писал
корреспонденции еще из Якут, обл., под псевдонимом «Огонер», «Старик». В 1895
участвовал в Сибиряковской экспедиции. Автор печ. раб.: Верхоянские якуты и их
экономическое положение, «Изв. Вост.-Сиб. Отд. Р. Г. Об-ва», т. XXV, вв. 4-5;
Революционеры-народники в каторге и ссылке, «Каторга и Ссылка», 1924, 4 (11),
Движение 70-х гг. по большому процессу, ж. «Былое», 1906, 10-12, и отд. изд. и
др. С 1898 жил в Минске, где и умер.
О нем: Попов, И. С.
Ф. Ковалик, «Каторга и Ссылка». М., 926, 4 (25); Автобиография Ковалика
напечатана в «Энциклопедическом словаре Русского Библиографического Института
Гранат», Москва, том 40, выпуск 5-6.
/Сибирская советская
энциклопедия в 4 томах. Т. 2. Новосибирск (Москва). 1931. Ст. 787./
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН*
[* При составлении указателя имелось в виду совместить
указатель всех имен. встречающихся в сборнике (за исключением подписей
должностях лиц на документах из отдела «Документы „небесной канцелярии”» и имен
домовладельцев в адресах), с кратким биографическим справочником па лиц.
упоминающихся в подлинных документах. Более подробные сведения даются лишь за период
70-х — начала 80-х гг. В отношении семидесятников составители пользовались
частью неопубликованными материалами, предоставленными редакцией
«Био-библиографического словаря». Составители приносят благодарность тов. А. А.
Шилову за содействие в работе.]
Ковалик,
Мария Филипповна. Род. ок. 1850 г. В 1874 г. привлекалась по делу о пропаганде
в империи. 19 февр. 1876 г. дело о ней прекращено, учрежден надзор. Вторично
арест. под именем Ольги Витаньевой 12 окт. 1878 г. в СПБ. в связи с делом об убийстве
Мезенцева. С 25 окт. по 1 мая 1880 г. содержалась в Петропавл. крепости.
Военно-окруж. судом 14 мая приговорена к 1 г. каторж. работ, замененных ссылкой
на поселение. В сентябре 1880 г. поселена в Таре, Тобольск. губ., откуда 10
января 1887 г. бежала за греницу. 274, 275, 277, 280.
Ковалик,
Сергей Филиппович (1846-1923). Окончил СПБ.
ун-т. С 1873 г. занялся организацией анархических кружков, вел пропаганду в
Москве и в разных городах по Волге. Арест. в июле 1874 г. в Самаре. По процессу
193-х приговорен к 10 г. каторжных робот. 25 июня1878 г. отправлен в
Новоборисоглебский централ. В 1882 г. водворен на Каре 43, 149, 278.
/Архив «Земли и
Воли» и «Народной Воли». Подготовили к печати и снабдили примечаниями В. Р.
Лейкина и Н. Л. Пивоварская. Вступительные статьи А. П. Корба-Прибылевой, Н. А.
Морозова, М. Ф. Фроленко и А. В. Якимовой. Редакция и предисловие С. Н. Валка. Москва. 1932. С. 408./
И. Г. Ройзман
НЕЛЕГАЛЬНАЯ ПЕЧАТЬ В ЯКУТСКОЙ ОБЛАСТИ
ДО ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
...В те же 80-е годы среди политссыльных Якутии была распространена
статья Сергея Филипповича Ковалика «О революционном движении 70-х годов, о
периоде, закончившемся процессом 193. Впоследствии она была напечатана в
«Былом» (1906 г., №№ 10-12) за подписью «Старик» с несколько измененным
заглавием.....
/100 лет Якутской ссылки. Сборник Якутского землячества. Москва.
1934. С. 309./
Ковалик, Сергей
Филиппович – русский, сын дворянина, канд. математич. наук, род. 13 окт. 1846
г. в Зеньковск. у., Могилевск. губ., оконч. ун-т. В 1873-74 г.г. в орг.
народников в Петербурге, на юге России и в Поволжье вел агит. среди студенч. и
рабочих; организ. кружки и снабжал их литературой. Арест. в июле 1874 г. и
сидел в Самаре, затем в Петербурге в предвариловке до суда в 1877 г. совместно
с Войноральским пытался бежать из предвариловки, но был задержан. В 1877 г.
осужден Особ. прис. сената по проц. 193-х на 10 л. кат. Наказ. отб. в 1878-80
г.г. в Новоборисогл. тюрьме 1880-81 г.г. – в Мценске, 1881-84 г.г. – на Каре. В
1884 г. водвор. на посел. в Якутск. обл. в 1998 г. вернулся в Россию. Умер 26
апреля 1926 г. в Минске. Арх. № 1072.
/Политическая каторга и ссылка.
Биографический справочник членов о-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Москва.
1934. С. 794-795./
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz