ЎЎЎ 3. Маша Кавадлішча. Верхаянец Сяргей Кавалік са Свадкавічаў. Ч. 3. Верхоянские якуты. Койданава. "Кальвіна". 2019.

                                                         ВЕРХОЯНСКИЕ ЯКУТЫ

                                          И ИХ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

    Жизнь инородческих племен, расположенных по окраинам России. до сих пор еще очень мало исследована вообще, а об экономической стороне их быта мы почти ничего не знаем. Последнее само собою понятно: самый верный и едва ли не единственно-надежный способ исследования экономических отношений дает нам статистика, а она для приложения своего к делу требует сотрудничества многих лиц с одной стороны и затраты значительных денежных средств с другой, т. е. наличности таких двух условий, которые очень редко встречается на окраинах.

    В своих наблюдениях над экономическими условиями жизни якутов Верхоянского округа я, не имея ни достаточно свободного времени, ни нужных денежных средств, не мог пользоваться статистическим методом, и потому не в состоянии нарисовать вполне точной картины экономических отношений вышеупомянутого племени. Но с другой стороны, благодаря сравнительно несложной жизни якутов, я, в течение девятилетнего почти пребывания среди них, пришел к довольно серьезным результатам, которыми и хочу поделиться с людьми, интересующимися этим предметом.

    Во время проезда из Якутска в Верхоянск еще в пределах Якутского округа мне пришлось увидеть такую нищету, которая меня поразила, и которую я объяснил тогда себе, как явление исключительное. Так как в юртах, служащих станциями, нет никакого освещения, кроме огня в камельке, то я приобрел сальных свечей и сделал подсвечник из хлебного мякиша, высушив его до твердости камня. Когда я на станции пограничной с Верхоянским округом, разыскал в своих вещах настоящий подсвечник, то сделанный мной из хлеба выбросил. Тотчас его подобрал якут и, не долго думая, съел. Это обстоятельство, а равно и вся обстановка, станционной юрты, в которой я ночевал, возбудили во мне большой интерес к изучению экономического положения якутов.

    Прежде всего скажу несколько слов о климате Верхоянского округа. Верхоянск и окружающее его пространство представляют самые холодные места всего округа. К западу от Верхоянска, в долине р. Бытантая и у берегов Лены зима, теплее, но снег зато дольше лежит весною. К северу климат умеряется близостью Ледовитого океана, а снег лежит так долго, что весь май иногда ездят на санях. К югу до Верхоянского хребта, служащего границей с Якутским округом, климат приблизительно такой же, как в Верхоянске; за хребтом же резко чувствуется более южное положение якутского округа. К востоку, как это доказано метеорологическими наблюдениями в Средне-Колымске, зимою теплее, чем в Верхоянске.

    Верхоянск, как полюс холода, где зимою морозы доходят до 68  Цельсия, отличается полным безветрием в холодное время года. К западу изредка бывают ветры, особенно весною. К северу же случаются нередко так называемые пурги, во время которых ветер так крутить снег, что в нескольких шагах ничего не видно. Путник, застигнутый пургою, должен остановиться и выждать ее прекращения; олени в это время обыкновенно привязываются, так как во время пурги они могут зайти далеко, а ветер заметет следы, по которым их можно разыскать. В таком положении путнику приходится иногда пробыть дня два или три. В виду опасности зимних путешествий, якуты устраивают по всем проселочным дорогам так называемые «поварни», маленькие и холодные юрты с очагом, а иногда камельком. В них озябший путник отогревается и ночует.

    В Верхоянске, благодаря абсолютной тишине воздуха и сухости его, сорокаградусный мороз совершенно нечувствителен для человека, вышедшего на время на улицу, и кажется оттепелью. Река замерзает в конце сентября, озера — в начале сентября; вскрывается река в двадцатых числах мая, а озера иногда стоять покрытия льдом почти весь июнь. В начале мая, когда еще не везде сошел снег, днем бывает так тепло, как летом, а ночью мороз. Собственно в Верхоянском крае два времени года: зима и лето. Осенью в августе начинаются морозы, и холод быстро увеличивается. Летом жара доходить до 30  Цельсия в тени. Самое жаркое лето - в Верхоянске и по соседству, в местах же с более теплою зимою - лето холоднее. В первой половине лета редко бывают дожди, так что они имеют очень мало влияния на урожай сена; воздух очень сухой, особенно при отсутствии широколиственных деревьев, и гигрометр большею частью показывает 10-15 градусов влажности. Во второй половине лета бывают иногда, часто дожди. В течение всего лета случаются дни и даже недели, когда так холодно, что приходится топить печи. Я помню один год, когда по ночам не было морозов только в течение месяца — с 7 июня по 7 июля. Реки летом иногда выходят из берегов, затопляют сено и даже уносят его. Если разлив случится в то время, когда трава еще стоить на корню, то и тогда он очень вреден для сена, потому что оно бывает смешано с песком и скот его не ест или плохо ест. Впрочем, такие сильные разливы бывают редко, - примерно раз в 5 лет, но всякий год вода прибывает в реках несколько раз. Это объясняется тем, что в верховьях рек тают снега на горах. Лес состоит почти исключительно из лиственницы: сосны нет вовсе, береза попадается, но не толще человеческой руки, тальник еще тоньше. По Бытантаю и отчасти в верховьях Дулголаха, по берегам речек и всегда на каменистых местах, растет тополь – по-якутски «терях-мас» — иногда целыми рощами. Отсутствие сосны лишает Верхоянских якутов того подспорья к пище, которое имеют якуты Якутского округа; они наскабливают заболонь сосны и припасают ее на зиму, чтобы варить вместе с мясом или молоком. Впрочем, и Верхоянские якуты изредка заготовляют заболонь лиственницы для такой же цели.

    Трава на покосах не особенно высока и густа; по моим приблизительным расчетам самый лучший покос дает сто и редко более пудов сена с казенной десятины, средний — 75 пудов.

    Из естественных богатств края можно указать на свинцовую руду с большой примесью серебра, найденную в пустом месте, вдали от жилья, в Дулголахском наслеге. Один якут, переселившийся из Якутского округа, добывал там свинец и продавал якутам, которым двух фунтов свинца, отпускаемых казною на фунт пороха, не хватает. Один из якутских купцов заявил было серебреные прииски и поставил столбы, но и не думал приступать к разработке серебра; да это едва ли и возможно, по отсутствию провизии в крае для прокормления рабочих.

    Верхоянский округ разделяется на четыре улуса: - Верхоянский, расположенный главным образом по реке Яне и се притокам, хотя захватывает и другие реки, напр. Омолой, впадающий в Ледовитый океан. Эльгетский, главным образомъ по р. Индигирке. Жиганский, на правом берегу Лены и по разным небольшим речкам, впадающим большею частью в последнюю, и Усть-Янский у Ледовитаго океана, захватывающий нижнее течение Яны. Из всех этих улусов Верхоянский наиболее многолюден; им мы и займемся исключительно, а об остальных скажу несколько слов теперь.

    Эльгетский улус подобно Верхоянскому, главным образом скотоводческий, хотя там и попадаются олени. Он расположен на пути следования купцов в Средне-Колымск, получает от них всю, по местному выражению, «провизию», т. е. чай, сахар, табак, ситец, дабу, сарпинку и разные мелочи, и сбывает им пушнину, какая найдется, а с Верхоянском не имеет никаких дел. Не более раза в год его посещают местные верхоянские власти, и только тогда он вспоминает о связи своей с окружным городом.

    Жиганский и Усть-Янский улусы промышляют рыбу, которой главным образом и питаются, занимаются оленеводством, а о лошадях и рогатом скоте большею частью не имеют понятия, так как там нет лугов, на которых можно было бы косить сено. В Усть-Янском улусе, кроме езды на оленях, по тундрам практикуется езда на собаках.

    Верхоянский улус почти исключительно скотоводческий. Местные якуты называют лошадей и рогатый скот общим именем якутского скота, а оленей — тунгусским скотом. Все места улуса по долинам рек и речек, где только произрастает трава годная для косьбы, заняты якутами. Частью между ними, а еще больше по гористой местности, начиная от р. Бытантая, впадающей в Яну, к западу вплоть до Лены и к северу до Ледовитого океана, а также по р. Омолою, бродят тунгусы, или, как их называют русские в Верхоянске, Ламуты. Происходит ли это название от прежнего их поклонения Ламе, -  теперь тунгусы христиане, - или от исковерканного слова «омук», как якуты называют всех иноплеменников вообще, а тунгусов в особенности, - и не знаю. Некоторые, на основании практического знакомства своего с тунгусами, утверждают, что тунгусы и ламуты представляют две разновидности одного племени, но я не слышал сколько-нибудь серьезных доказательств этого мнения.

    Возвращаюсь к якутам. Наиболее населенные местности Верхоянского улуса ограничиваются течением Яны, приблизительно по 200 верст в обе стороны от Верхоянска и р. Дулголах, (Дулголах - кочковатый), впадающей в Яну, тоже на протяжении 200 верст к юго-западу от Верхоянска а частью долиною реки Адычи. тоже впадающей в Яну. Всего в Верхоянском улусе 13 наслегов, или родов: 1-й Юсальский или Дулголахский, 2-й Юсальский или Бустахский (Бустах по-якутски ледяной), 3-й Юсальский или Сартанский, 4-й Юсальскій или Кинникийский, Куренский, три Байдунских, Эльгетский, два Эгинских и Барагонский по р. Омолою. Самый богатый наслег - Дулголахский: по крайней мере там больше, чем в других наслегах, якутов, владеющих состоянием свыше среднего. Он же и самый многолюдный, более 200 окладных работников, т. е. обложенных податями. Затем наиболее населенный наслег – Бустахский, расположенный к юго-западу от Верхоянска и заключающий в своих пределах город; Яна в нем протекает всего около десяти верст, а далее идет долина нижнего течения Дулголаха, составляющая самую главную часть его. Такой же почти населенности Сартанский наслег. Якуты называют Сартаном р. Яну до места, где в нее впадает, или, по мнению якутов, где с нею встречается р. Адыча, составляющая как бы другое верховье Яны. Сартанский наслег расположен по почтовой дороге из Верхоянска в Якутск и начинается на 60-й приблизительно версте от первого. Ближе к городу находится Куренский наслег, по числу душ один из самых малых. но довольно густо населенный, так что он успел уже половину своего народа выселить верст за 800 от Верхоянска по направленно к северу. Обе части этого наслега до сих пор находятся под управлением одного старосты или князя. Дулголахский и Бустахский наслеги имеют как он свои колонии по р. Бытантаю. Якуты, населяющие скверную часть этой горной реки, принадлежать к Бустахскому наслегу, а южную часть - к Дулголахскому. По всему течению Бытантая население довольно редкое и бедное, значительно уступающее своим метрополиям в культуре и развитии и большею частью ими эксплуатируемое. Наиболее удаленные наслеги, оба Эгинские и Барагонекий, в тоже время и самые бедные. Эгинцам, впрочем, большим подспорьем служить рыба, которую они ловят в р. Яне и озерах, а Барагонцам - рыба и олени, так что они немного уступают средним наслегам, к которым я отношу все остальные. Для поставленной мною цели этого достаточно по части географических сведений о якутах описываемого округа.

    Каждый наслег избирает на три года старосту, или, как якуты называют его «улахан князь» - большой князь. В своем лице он и составляет родовое управление наслега, как посредствующее звено между инородцами и русскими властями, или органом их — Инородной Управой. Каждый наслег делится на два и более участка, избирающие себе старшин или маленьких князей, которые имеют очень слабую власть и подчинены старосте. Последний сам или чрез посредство старшин собирает подати и разные сборы и представляет два раза в год в Инородную Управу. Главная же обязанность большого и маленьких князей творить суд и расправу. Якуты, очень робкий народ, редко дозволяют себе самовольно расправиться с обидчиком и по всякому ничтожному поводу обращаются с жалобами в мелких делах к малому князю, в более крупных - к главному князю. Где бы ни случился князь, везде почти находятся жалующиеся, наперед знавшие о его приезде и приготовившие свои жалобы. Как только улучать они удобное время, сейчас же выступают перед лицом судьи, учащенно кланяются головами, в то время как туловище остается неподвижным, и излагают свои жалобы истцы и свои объяснения ответчики. Князь, выслушав стороны, постановляет свое решение, которое  большею частью не исполняется, потому что тяжущимся остается большой простор для апелляции в высшие инстанции. Особенно пошатнулось судебное значение князей за последние пятнадцать без малого лет. Пока исправниками были полные невежды в законах, проводившие время в кутежах и известные якутам только по поборам, взимаемым с них, судебная власть князей имела достаточный авторитет, потому что у них был прочный базис для решений - народные обычаи. В узаконениях, касающихся якутов, сказано, что они судятся по их обычаям (степным обычаям), но последние не были собраны, и законы, после издания свода 1857 года, не только не были пополнены по отношению к якутам, но и то, что было сказано в вышеупомянутом своде исключено из других изданий его. В силу этого якутская администрация большею частью толкует, что, так как степные законы и обычаи не обнародованы, то якутов следует судить по русским законам. Один из лучших исправников Верхоянского округа, служивший там в конце семидесятых и в первых из восьмидесятых годов, руководствуясь сказанными взглядами, все недоразумения между обычаем и законом стал решать в пользу последнего и этим, помимо своего желания. расшатал довольно твердые до того времени юридические понятия якутов и вызвал некоторое оживление кляузнической деятельности их. По их обычаям, напр., умершему наследует брать, который и должен содержать семью покойного. Староста, судивший подобного рода дела, присуждал наследство в пользу брата: тогда являлись из среды русских или якутов оборотливые люди, часто безграмотные, подбивали прямых наследников жаловаться в полицию и брали от них доверенности на хождение по делам, за что выговаривали себе большею частью половину наследства. Разумеется. при новых взглядах администрации, они выигрывали дело, а потерпевший от их вмешательства брат покойного стал понимать, что решение князя ничтожно.

    Уже в настоящее время юридические обычаи якутов успели настолько расшататься, что собрание их в один свод представило бы некоторое затруднение, а лет чрез 25-50 труд этот сделается Окончательно невозможным. По русскому закону старосты, в судебном отношении, составляют первую степень словесной расправы. Князья, т. е. старосты, собираются два раза в год на улусное собрание в г. Верхоянске, где они заседают вместе с улусным головой, кандидатом по нем и выборными, которые все избираются ими же на три года. Улусное собрание утверждает разные сборы на нужды церквей, училища и прочее и решает судебные дела, подготовленные Управой. По закону Инородная Управа составляет вторую степень словесной расправы и решает дела по апелляциям на старость. Она заседает в Верхоянске, где по дежурству присутствует постоянно один из выборных, который решает только не сложные или не крупные дела, так как для судебного решения требуется, чтобы оно было подписано тремя членами Управы. Такое разграничение дел установлено практикою, и никто точно не знает, какие дела может решать один выборный; все зависит здесь от улусного писаря, хотя полиция в последнее время по-видимому склоняется к тому взгляду, что всякое дело должно быть решено тремя членами Управы. По этому-то собирающиеся на улусное собрание голова, кандидат его и выборные решают на скорую руку накопившиеся тяжебные дела. Но все это одна формальность; большею частью улусное собрание проводит время в толчении воды в ступе. Члены его предпочитают играть в карты в частных дома и их на собрание приходится сгонять чуть не силою. Инородная Управа, в которой полагается грамотный письмоводитель, утверждаемый губернатором, представляет собою в административном отношении с одной стороны орган полиции, с другой - высшее инородческое учреждение. В патриархальные времена, до пришествия русских, якуты, по-видимому, не имели понятия об улусных учреждениях, и все они до сих пор остаются чем-то приклеенным искусственно и не приносят существенной пользы краю. Разбирательство судебных дел тянется очень долго и большею частью кончается ничем. Решение конечно, рано или поздно постановят, но исполнение оттягивается в долгий ящик, тем более, что и в самом законе допущена в этом отношении некоторая неясность. Там сказано только, что не допускаются жалобы на решения инородческих судов по прошествии года со дня их исполнения, но когда они должны приводиться в исполнение, об этом не упомянуто. Местные власти до последнего времени делают отсюда тот вывод, что решение может быть исполнено не ранее, как через год и в таком только случае, если в течение этого времени не принесено апелляционной жалобы — вывод, очевидно, прямо противоречащий закону.

    Третью степень словесной расправы составляет полицейское управление. состоящее из исправника и его помощника. Сначала, как было упомянуто, оно бездействовало: существуют целые тома, составлявшиеся из переписки между полицией и управой, в которой каждое из этих учреждений старалось спихнуть друг на друга решение дела, и последнее в течение десятка лет не подвигалось ни на шаг; особенно тянулись опекунские дела. В настоящее время полицейское управление держит себя, как низшая степень нормального суда, и совершенно не понимает тех обязанностей, который но духу закона вытекают из назначения его. как словесной расправы высшей степени. Если присоединить к этому, что, пройдя все три инстанции, тяжущийся имеет право по закону начать снова дело в Якутском окружном суде и опять вести его по дальнейшим инстанциям, то не трудно понять, что судебная процедура почти не приносить никакой пользы, доставляя только доход для разных доверенных, доморощенных полуграмотных адвокатов и тех из должностных лиц, которые позволяют себе вымогательство. В этом положении вещей полиция нисколько не виновата; она, большею частью по мере уменья, исполняет свои обязанности. Это один из тех случаев, когда добросовестное, но не умелое, или не сообразованное с условиями жизни, служение делу убивает последнее.

    Общественное управление якутов, сосредоточенное в руках старосты и наслежных собраний, бывающих не менее раза в год не смотря на свои недостатки, до сих пор относительно хорошо было приноровлено к обстоятельствам и не вызывало никаких жалоб со стороны населения. Главная обязанность наслежных собраний состоит в раскладке частных и казенных повинностей внутри наслега, на платящую единицу и проверке действий старосты по расходованию так называемых темных сборов. Этим именем называются разные сборы, не внесенные в смету, напр. на содержание больных в городской больнице и разные случайные непредвидимые расходы. Самое название этих сборов темными невольно вызывают подозрение; администратор, никогда не видевший наслежных собраний описываемого округа, естественно склонен думать, что это неправильные поборы, взимаемые старостой большею частью в свою пользу. Будучи хорошо знаком с порядком производства этих сборов и контролирования их наслежными собраниями, я утверждаю, что никаких особенных злоупотреблений в расходовании их не бывает, и что они являются абсолютной необходимостью, особенно при разбросанности наслегов на многие сотни верст от Верхоянска. Предвидеть все расходы в таких маленьких группах где иногда насчитывается, как в Куренском наслеге, менее сорока платежных единиц, очень трудно, и совершенно невозможно составить наперед такую смету, которую потом не пришлось бы нарушить.

    В настоящее время собственно-инородческое управление, т. е. старосты, хотя и допускают, иногда, злоупотребления своей власти, но сравнительно редко. Так, производя суд, они только в исключительных случаях принимают приношения, при обыкновенном же отправлении своих административных обязанностей почти никогда, но за то набрасываются, как коршуны на добычу, если богатый человек попадает в такое положение, когда ему нужно какое-нибудь особое их содействие, напр., если требуется выдача удостоверения, как оправдательного документа в правильном расходовали опекунских сумм, засвидетельствование духовного завещания или дарственной записи и прочее. Я знаю один случай, который не представляется вовсе исключительным, когда староста, за засвидетельствование дарственной записи человека, смерть которого могла последовать со дня на день, взял две штуки скота, стоющие 60 руб. Что же касается до членов управы, разных выборных и кандидатов по голове, то в общем они гораздо чаще берут взятки, чем старосты. Всякий раз, когда им поручается какое-либо дознание, особенно в отдаленных наслегах, они исполняют это с большою пользою для себя. Сами головы чаще всего довольствуются тем почетом, который доставляет им должность, редко берут на себя какие-либо поручения и поборов не производят, но и между ними изредка попадаются отчаянные взяточники. Все должностные лица инородческого управления не получают жалованья; подводы для поездок получают только в случае командировок. Что касается до старост, то между ними попадаются самостоятельные более или менее лица, действующие в управлении наслегом по своему разумению. Выборные же и головы почти все, за редкими исключениями, составляют орудия в руках улусного писаря и полиции. Чтобы исчерпать вопрос об управлении, скажу несколько слов об обязанностях сенного старосты. В Верхоянском улусе земледелие невозможно: хотя и были случаи вызревания ячменя при пробных посевах, но они так редки, и урожаи, вследствие сухости климата так незначительны, что, не смотря на выгодную цену хлеба, ни у кого нет охоты заниматься хлебопашеством. По этому и хлебных магазинов, кроме казенных с продажею муки, там нет, а в замен их, по инициативе начальства, завели общественное сено, образовавшееся посредством взимания с каждого двора, кажется, по одному возу. Сбор сделан был единовременно и после не повторялся. Сено по тамошнему климату может стоять в стогах несколько лет, что и облегчило учреждение этого своеобразного запасного магазина, имевшего целью помогать населению раздачей ссуд в годы неурожая травы. Сено всегда числилось в долгу и, когда случался неурожай, его не оказывалось в наличности. Кроме того, при получении обратно долгов не взимается никакого процента; поэтому количество запасного сена не увеличивается; а первоначально собрано его было так мало, что при раздаче не хватило бы по возу на двор. Сенные старосты находятся в подчинении главному князю и, кроме обязанностей своих по раздаче и собиранию сена, еще являются в качестве депутатов при переделах покосов. Хотя последние и остаются на вечные времена в пользовании тех, кто ими  владеет, но бывает иногда надобность в уравнении их, напр. в случае отвода покосных мест причту церкви, необходимости наделить взрослого сына, если у отца покос не особенно велик и т. п. Передел покосов часто вызывает жалобы, потому что иногда делается в угоду богачам или под их влиянием, без соблюдения должной справедливости. У якутов твердо засело в голове, что они платят подати за покосы, находящиеся в их пользовании, и потому тем с большим упорством они отстаивают свои права на этот единственный источник их благосостояния. Вся остальная земля, т. е, лес, никому не принадлежит, и каждый туземец или пришелец рубит, где хочет.

    Уплата податей и повинностей, как сказано. происходит два раза в год, - в начале января и июля, во время так называемых улусных собраний в Верхоянске. Повинности обыкновенно уплачиваются без недоимок. Случается, что староста, часто богатый человек, уплачивает сам недоимку, оставшуюся за инородцами, для чего большей частью берет деньги из ссудной кассы якутов Якутской области [Касса эта имеет для Верхоянского округа всего несколько тысяч и находится в ведении полицейского управления. Свободных денег почти никогда не бывает в ней, кроме времени уплаты долгов] за небольшой процент, а потом получает от недоимщиков мясом, молоком, пушниной и проч., разумеется, по выгодной для него цене. Ясаку полагается по рублю и, кажется, 5 коп. с души. Число платящих «окладных работников» определено на основании ревизии и, конечно, не совпадает с наличным числом плательщиков. Полиция знает только официальное число и требует соответственное количество податей и земских сборов. Каждый наслег обыкновенно сам распределяет количество платежей на душу, причем различает платежи, вносимые поровну каждым, главным образом ясак и некоторые другие повинности, и такие, которые платятся смотря по богатству каждого. Сюда входят расходы на больных, содержимых в единственной для всего округа сифилитической лечебнице в г. Верхоянске, некоторые расходы на управу и проч. Для этого все относительно состоятельные плательщики разделяются на несколько классов, по усмотрению наслега, большей частью на три, причем 2-й класс обыкновенно платит вдвое больше третьего, а первый вдвое больше второго. Лица, совсем уже малосостоятельные платят только ясак и те сборы, которые взимаются с каждого поровну, а совсем несостоятельные ничего не платят. Сумма, которую приходится платить каждому, различается по наслегам и по годам. В среднем третий класс платит 3-5 рублей в год, кроме ясаку. В каждом наслеге есть много лиц, не способных сами себя пропитать, напр. старики и старухи, сироты, не имеющие своего скота или имеющие одну коровенку, малоспособные к работе, или вообще обедневшие.

    Таких лиц, включая сюда разных ссыльных, которых также приходится кормить, насчитывается иногда до 50 % числа окладных работников, и содержать их составляет самую большую тягость, которую несут общественники. Их называют «итымни» или «коломаны». Девяностолетние старики рассказывают, что в прежнее время таких официально-признанных пауперов не было. Тогда якуты не знали чая и русских товаров, были богаче скотом и сами кормили тех, которые приходили, по недостатку собственных средств пропитания, жить к ним. Из всех коломанов наиболее отяготительны для якутов русские ссыльные, которые гораздо требовательнее туземцев и не соглашаются жить на одном кислом молоке (зимою, по-якутски, - «тар», летом, - «сорот», или, как называют некоторые русские, — сора), а требуют если не хлеба, которого у якутов нет, то мяса. Это очень часто весьма беспокойный народ, не останавливающейся перед преступлением, чтобы только вырваться из нелюбимой ими страны хотя бы на каторгу. Поэтому часто их не назначают на постоянный прокорм одному общественнику, а  возлагают их пропитание на второй, напр., класс. Тогда они у каждого из домохозяев этой категории живут неделю и отвозятся им по истечении этого времени на быке в санях или верхом на лошади к следующему по очереди. Об освобождении края от ссылки часто ходатайствовали якуты и администрация, выставляя очень разные мотивы, напр. то, что ни один русский не в состоянии найти себе в крае такого заработка, который бы мог его прокормить. При посещении Якутска Графом Игнатьевым, депутат от Верхоянского округа, бывший Верхоянский улусный голова, кроме общественного приговора о трех пунктах ходатайства, в том числе об отмене ссылки в Верхоянский округ, представил от себя подробную докладную записку, в которой излагал в очень ярких красках бедственное положение якутов и, сколько мне помнятся, с особенною силою доказывал разорительность для них содержание ссыльных. По поводу этой докладной записки был запрос в полицию, которая ответила, что все, там изложенное, вполне справедливо, а между тем ссылка, продолжается, и повторяются преступления ссыльных с целью уйти из Верхоянского округа. Нужно заметить, что якуты, хотя отлично понимают свои бедствия, не знают совершенно, о чем следует просить высшее начальство, а администрация тоже не в состоянии их направить. Так в общественном приговоре, о котором было сказано выше, просили 1) об увеличении числа казенных кроватей в сифилитической лечебнице с семи на десять, 2) об учреждении на городской обывательской станции вместо трех пар лошадей пяти и 3) об отмене ссылки.

    В числе обязательных расходов для якутов следует упомянуть еще о расходе на школы, из которых одна закрылась, а другая существует еще в г. Верхоянске. Каждый наслег должен ежегодно (курс двухгодичный) посылать в школу одного или двух мальчиков и обеспечить их содержание в городе по шестидесяти рублей на ученика в год. Обыкновенно ученики набираются из бедных семей; богатые, видя полную безуспешность занятий в школе, не соглашаются отдавать туда своих детей. В самом деле, за много лет своего существования школа, не дала ни одного правильно говорящего по-русски человека и ни одного грамотного. Есть два три «суруксута» т. е. писаря, из школьников, которые умеют крайне безграмотно написать простую расписку и больше ничего. Но на то каждый школьник быстро выучивается в городе играть в карты, развращается в других отношениях и выходит никуда не годным членом рода. Во всяком случае несомненно, что из школы вышло воришек в несколько раз больше, чем полуграмотных и говорящих по-русски. В настоящее время школа передана в духовное ведомство, что повлечет за собою небольшое сокращение в расходах на нее.

    Состояние Верхоянской сифилитической  лечебницы не многим лучше, чем школы. Часто в Верхоянске, не бывает врача по году и более: прежде чем новый доктор успеет предупредить распространение сифилитической заразы, он сам заражается страстью к вину, результатом чего на моей памяти был случай смерти доктора. Фельдшеров тоже не достает, и якуты, зная, что помещение сифилитика в больницу, если казенные кровати заняты, требует расходов на содержание его, избегают этого всеми силами. Собственно говоря, якуты очень любят лечиться. Ко мне, как и к каждому русскому, которого они считают «юряхтах киги» т. е. ученым человеком, часто приходили больные с просьбою их полечить; но когда я объяснял им, что я не медик и советовал обратиться к доктору, уверяя, что он внимательно выслушает их, они отвечали упорным отказом. Поэтому у местного врача нет никакой почти практики среди якутов, не смотря на то, что во многих юртах приходится встречать людей с явными признаками сифилиса и других болезней.

    Верхоянске тунгусы принадлежать к одному роду — Тюгясирскому. Староста их прямо подчинен полицейскому управлению, хотя последнее часто действует чрез якутскую инородную управу, Всех податей тунгусы платят около 70 р. в год и в равных якутских мирских сборах не участвуют, да и не могут участвовать по своей бедности.

    Переходя к описанию экономического положения якутов, я прежде всего приведу цены на главнейшие предметы. Кирпич чаю — 2 р., фунт сахару - 80 к., фунт черкасского табаку - 80 к., конец синей дабы 16 аршин - 5 р., сарпинка - 45 к. аршин, ситец — 30-40 к. аршин, бутылка неочищенного спирта 60-80-2 рубля, ржаная мука в казенном магазине — 7 р. 55 к. пуд, средняя лошадь или кобыла - 85 р., корова - 25 р., жирная кобыла или лошадь на мясо в октябре 50 рублей, такая же корова - 30-35 рублей, пуд мяса 2 р. 50 к. - 4 р., пуд молока — 1 р. и выше, безмен топленого масла (русского) — 1 р., сырого — 50 к., шкура красной лисицы — 3 р. и 3 р. 50 к., сиводушка — 7-12 р., белка — 15-22 к., заячья шкура ныне - 10 к., а когда зайцев было много — 3-5 к., стог сена, примерно в 300 пудов, — 12-30 рублей и дороже.

    Степень благосостояния якутов, весьма различна; чтобы представить ее более наглядно, я разделю население на пять классов; не считая коломанов и работников: 1) окончательные бедняки, почти парии, живущие все-таки самостоятельным хозяйством, не имеющие собственного скота или имеющие не более 2 штук. 2) бедняки, имеющие менее 10 штук скота. 3) средние, от 10-30 штук, 4) зажиточные, имеющие менее 100 штук и 5) богачи - свыше ста. Самые многочисленные первый и второй классы, третий — немного уступает каждому из них по числу душ, четвертый — сравнительно малочислен, пятый — состоит из 1-5 человек в наслеге, в некоторых наслегах его вовсе нет; есть наслеги, в которых нет и четвертого класса. Казалось бы, нет ничего лучше и проще, как привести бюджет каждого из этих классов, но во первых для двух самых бедных классов этого сделать невозможно; доходы их зависят от случайности, и весь вопрос их жизни заключается в том, больше или меньше им придется голодать в данном году. Для двух самых богатых классов бюджет тоже трудно составить, потому что он зависит от каприза лица, входящего в состав их и не может быть подведен под средние цифры.

    І класс. Отсюда, равно как и из второго класса, выходят работники, нанимавшееся на лето, а частью и на зиму к богатым. Лица этого класса, живущие на своем хозяйстве, имеют, подобно всем остальным якутам свой сенокос, который может дать 4 десятибуласных стога сена (булас - это расстояние между концами пальцев обеих рук, вытянутых горизонтально). При покупке сена или получении его от косца, якуты меряют руками вокруг стога, сколько выйдет буласов, причем восьмибуласный стог, равняется половине десятибуласного, шестибуласный — половине восьмибуласного; русские же иногда меряют веревкой, полагая булас равным 2¹/₂ аршинам, против чего якуты никогда не спорят. В 10-буласном стоге приблизительно триста пудов сена. Это количество полагается на зиму для четырех коров, если они не дойные, в противном случае на каждую по 7 буласов [Два стога по 7 буласов равняются одному в 9 буласов, а девятибуласный стог + шестибуласный = десятибуласному]; но такой корм составляет только идеал для якута, достижимый лишь в урожайные годы. Кроме сена коровы никакой другой пищи не получают и кормятся им с 1 октября по 9 мая, причем зимою, за исключением самых сильных морозов, коровы, с подвязанным шкурою выменем, в предупреждение от отмораживания, выгоняются ежедневно на несколько часов на пастбище, где они лениво пощипывают травку, торчащую сверху снега и очень мало питательную. Конный скот, не рабочий, всю зиму ходит в поле и только в неблагоприятные зимы прикармливается сеном. Якуты рассматриваемого класса часть своего покоса продают богатым, или, что еще чаще, за дешевую плату, полученную вперед, ставят им известное. уговоренное количество сена на своем месте. Остальное сено косят для себя. Косьба начинается с Петрова дня и продолжается до «Семеновки», т. е. до 1 сентября. За это время косец с двумя гребницами накашивает 4 десятибуласных стога. Косят горбушей местного изделия, часто взятой на прокат, или по якутскому выраженію «в тело» за 1 р. в лето. В тот же день, когда сено скошено, или даже вслед за косцом, гребцы вытаскивают траву, большей частью из воды, на сухое место и натрушивают ее на воткнутые в землю палочки небольшими кучками (по-якутски «богул»), по 5 фунтов сена в каждой, так чтобы сено не касалось земли. В таком виде сену не вредят дожди, и его убирают в стога, когда оно окончательно высохнет. Телег в крае не имеется, поэтому «богулы» свозят в стога на быке, запряженном в сани. Вследствие этого способа уборки, вызываемого тем, что покосы представляют собою водянистые места, и требуется гребцов двойное количество против косцов. Сдав запроданное сено купившему его, у якута исследуемой категории остается приблизительно 2 десятибуласных стога, которыми он прокармливает восемь штук рогатого скота. Скот он набирает у богачей за ничтожное вознаграждение, не превышающее трех рублей за штуку в зиму, или чаще берет у них же на лето корову в удой, с обязательством прокормить в течение зимы эту корову, ее теленка и прошлогоднюю телку. Таким образом, если у него есть две собственных коровы, да двух он возьмет для молока, то как раз составляется полный комплект восьми штук [В числе этих восьми штук считается и два теленка, требующие сена вдвое менее, чем взрослая корова; но зато у него остается от своих коров один теленок, и коровы, доящиеся зимою, требуют сена в большей пропорции, чем по вышеприведенному расчету], которых прокормить позволяет ему запас сена. Взявши на удой корову, якут крайне заинтересован в том, чтобы она не огулялась и продолжала всю зиму доиться; тогда у него есть пища и зимою. Если же корова летом огуляется, то она обыкновенно перестает давать молоко в половине ноября. Поэтому бедняк пускается на выдумки и привязывает сзади корове фартук из кожи, чтобы предохранить ее от быка, Это средство дает ему приблизительно лишних 15 пудов молока в зиму, или к его доходу прибавляется 15 рублей. Разумеется, давший корову богач старается узнать, не принято ли мер к тому, чтобы она оставалась стародойкой, и, если убедится ъ этом, то обращается с иском к виновному; но, конечно, такие дела дальше князя не идут. Таким образом, якут рассматриваемой категории в самом лучшем случае имеет молоко от четырех коров летом и двух зимою. Молока коровы дают летом 4-6 и в редких случаях до 8 бутылок в день, зимою безмен, или три фунта в день. По опыту якутов летом на косца требуется молоко от двух средних коров, а на гребницу от одной. Следовательно, предполагая, что семья якута рассматриваемой категории состоит из 5 душ, для двух малолеток не остается пищи, или таковую должны сократить для себя взрослые, и не имеется никакой возможности скопить молока на зиму, Но если в течение лета, когда все живое в Верхоянском округе, человек и животные, нагуливает жир на зиму, семье приходится голодать, то, что бывает зимою? Положительный голод, скажет любой русский, а якуты по своему смирению говорят только, встретившись с русским и прося у него кусок хлеба, что у них брюхо «капсие», т. е. брюхо говорить, или хочет есть. В начале лета мне самому приходилось видеть картину, которая описана в вышеупомянутой докладной записке Верхоянского головы. Войдя в юрту, я слышу на разные голоса рев четырех ребятишек различных возрастов; отец спокойно слушает их вопли, а мать приготовляется к доению двух коров. Когда журчание выдаиваемого молока прекратилось, и мать вынесла ведерко, наполненное им, из хотона, где содержатся коровы, т. е. из отделения юрты, в жилую ее половину, тотчас рев утихает, совершенно как в зверинце во время раздачи пищи. Мать наливает каждому двуногому зверьку по небольшой деревянной чашке молока, а остающееся небольшое количество его вливает в железный котелок, в котором парятся выварки кирпичного чая, выпрошенные у русского, и такой чай составляет единственную пищу родителей. Описанная картина далеко не представляет исключительного случая. Только летом бедняки немного оправляются, а к осени уменьшение удоев молока опять дает себя чувствовать. Летом изредка промышляют весьма мелкую, в роде снетков, рыбу, (по-якутски «монду»), противную на вкус, и, насадивши ее десятками на палочку, пекут у камелька, Зимою подспорьем бывает промысел зайцев, которые, по поверью якутов, девять лет встречаются в изобилии и девять лет отсутствуют - откочевывают. Несчастные годы - период почти полного отсутствия зайцев. Но и в периоды их нашествия замечается, что каждый последующий период менее обилен ими, чем предыдущий. Мясо зайцев, добытых зимою, до того тоще, что после нескольких дней употребления его в пищу делается противным для непривычного человека; оно так же трудно проглатывается, как сухой творог. Тем не менее якут благословляет свою судьбу, когда в периоды изобилия зайцев, он видит ежедневно за обедом сваренных 3-4 штуки. Ловят зайцев петлями из белого конского волоса, расставляемыми в лесу по заячьим следам. В самые же глубокие морозы ставят на их обычных дорогах луки со стрелами. Питание якутов рассматриваемой категории вообще крайне недостаточно зимою. У них большею частью нет даже тара, — род кислого молока. Поэтому все выдоенное молоко тут же разводится водою и кипятится; хозяйка скручивает его особою мутовкою, и когда, наверху соберется достаточно пены, ее съедают ложками голодные члены семьи, а хозяйка опять начинает сучить молоко и так до тех пор, пока на дне котла не останется небольшого количества неспособной пениться жидкости. Это обед бедняков. Сами якуты про этот род пищи отзываются так, что стоить только наевшемуся досыта человеку отрыгнуться, и он может есть снова, как будто не принимал никакой пищи. Если хватает молока, то ужин приготовляется такой же, т. е, едят воздух с молоком, кроме того, если достанут чайных выварок, или. если удастся купить в долг кирпич чаю, то пьют чай и непременно с молоком. Понятно, что на такой пище невозможно пробыть целую зиму человеку, который и летом не успел запасти в своем организме жиру. На выручку являются изредка разный благоприятные случайности. Где-нибудь удастся выпросить, взять в долг или под будущую работу немного тара, проедет русский, который даст по ломтю хлеба или горсть сухарей; запродадут на будущий год сено и купят пищи и т. п. Если на расстоянии 10 верст у кого-нибудь бьют корову, или кобылу, то соседи непременно направляются туда, и их угощают частью потрохов и головою. Но, к несчастью для бедняков, зимою бьют скот только в редких, исключительных случаях. Все якуты, даже дети, курят табак в микроскопических трубочках, но сами они, за исключением богатых, никогда почти не покупают его, а довольствуются тем, что удастся выпросить у русских или более состоятельных якутов. Как только вы в юрт закурите трубку или папиросу, к вам протягиваются руки с просьбою табаку, даже в сравнительно зажиточных семьях; бывалые русские учат новичков, раздавая табак, брать его двумя пальцами, чтобы захватить только на одну трубку. Если вы дадите не всем, а одному, то он поделится с другими. Если дать даже ребенку кусочек хлеба на один глоток, он непременно по крошке раздаст братьям, сестрам и родителям.

    Одежда бедняков вполне соответствует их состоянию. Женщины носят обыкновенно рубаху, по местному — холодай, из синей дабы до колен, на которую идет половина конца, и которая заменяет сорочку и платье. Рубаха эта, большею частью, не моется, пока не износится совсем. Мужчины часто вовсе не имеют рубахи, или припасают ситцевую для выездов в люди: носят кожаную куртку короткую и такие же брюки. Обувь у тех и других тоже самая худшая и состоит обыкновенно летом из «сар», на подобие унтов, только с завернутым кверху носком; «сары» делаются из вымятой коровьей или телячьей кожи с такими же подошвами, а зимние «торбаса» из конских лап с шерстью. Верхнюю одежду зимою составляет куртка, сделанная из кобыльей шкуры, и штаны из ровдуги, подбитой зайцем. У женщин куртку заменяет более длинная одежда, покрытая ровдугой [Ровдуга – это вымятая оленья кожа] или дешевенькой материей и подбитая зайцами.

    Жилище составляет юрта, которая строится таким образом: - вкапывают в землю на аршин или пять четвертей четыре или шесть столбов (в последнем случае по три в ряд). На столбы кладутся в первом случае две, а во втором три балки и застилаются потолком из круглых бревнушек или жердей. Балки чаще кладут по краям длинные, на все три столба, а в середине на них одну или две поперечные балки; иногда по краям кладут четыре балки в виде рамы; — вообще верх устраивается крайне разнообразно. Затем, со всех четырех сторон приставляются откосно под углом градусов в 40 бревна, верхним концом упирающиеся в потолок — в балки можно упирать только в таком случае, если они связаны рамой, - а нижним в землю; в стенах, таким образом составленных, оставляются отверстия для двери и окон, состоящих зимою изо льда, а летом из газетной, или писанной бумаги, причем бревна около двери, служащие косяками, ставятся прямее, чтобы дверь при открывании не слишком хлопала. Если дверь легкая, состоящая из одной шкуры без дерева, то косяки можно и не ставить прямее. Потолок и стены обсыпаются землей; а посредине юрты, немного ближе к одному углу, устраивается камелек из жердей, связанных тальником, — род широкой трубы с вырезом внизу для топлива; камелек этот внутри основательно обмазывается глиною. В одной, часто большей, половине юрты помещается рогатый скот, а в другой, где камелек, люди, часто не отделяющие себя от коров даже перегородкой. Для людей пол не полагается, а для коров настилается из жердей, чтобы удобнее было чистить навоз. Дверь для всех жителей юрты общая. Зимой хотон, т. е. отделение для коров, ежедневно чистится и навоз выбрасывается на двор большими пластинами, которые сейчас же замерзают. Из таких пластин устраивают себе амбарчик для провизии, сложенный конусообразно. Вообще навозом пользуются для всяких случаев. Расшатаются ли сани, сейчас же в опасных местах накладывают жидкий навоз, который замерзает потом и скрепляет расшатанное место. Нужно ли заморозить тар, который до сильных морозов хранится в небольших погребках, выкопанных в земле, из того же навоза делают большую посудину, в которую переливают тар. Вследствие совместного жительства с коровами в юрте невозможный запах, и человека, переночевавшего в ней, вы сейчас узнаете по специфическому хотонному запаху. Молока, выдоенного в хотоне, непривычный человек не в состоянии есть иначе, как предварительно вскипятивши. Сливки, приготовленный даже у зажиточных людей, всегда воняют хотоном.

    Понятно, что при неурожае сена бедняки сильно страдают, потому что им нечем кормить чужих коров, и следовательно приходится отказываться от большей части молока.

    II класс - бедняки-собственники живут подобно первому классу, только появляется у них небольшой запас тара на зиму. Пища летом сравнительно обильнее, и имеется кое-какая одежонка. Их экономическое положение настолько прочнее, чем у предыдущего класса, что последний смотрит на них уже как на зажиточных и приходит к ним в гости, в надежде перехватить с голоду чашку соры или тара. Все эти обстоятельства и заставили меня выделить их в особый класс, тем более, что у них уже появляется лошадь, а следовательно и возможность разъезжать за промыслом зайцев и в гости, за промыслом пищи, т. е. дневного пропитания, у более состоятельных. Кроме того, в случае неурожая сена или каких-нибудь несчастий они могут, продав часть скота, на что, впрочем, они очень неохотно решаются, как-нибудь прокормиться и, самое худшее, снизойти до предыдущего класса. Но все это кажущееся богатство сводится к тому, что они всю зиму понемногу голодают, зная наперед, сколько им придется недоесть. Бедняки же предыдущего класса на зиму совершенно не обеспечены и должны бы умереть с голоду, если бы случайно не перепадала им пища. Некоторые из 2-го класса уже продают понемногу мяса, но сами его почти никогда не едят. Лица, знающие положение якутов этого и предыдущего класса, сравнивают его с положением русского крестьянина во время голода; действительно, по внешности, т. е. по степени недоедания, нет никакой разницы между теми и другими. Если же якуты выносят такую постоянную голодовку, то это объясняется тем, что в наиболее неблагоприятное время, т. е. большую часть зимы и особенно весною, у них нет работы, и они не изнуряют своих сил, поэтому хроническое их голодание и не ведет к смерти. Сами якуты отлично понимают соотношение между работой и количеством необходимой пищи и весною не нанимаются на тяжелую работу, справедливо рассуждая, что при весенней дороговизне продуктов вообще и мяса в особенности не только проедят всю заработную плату, не превышающую 50 к. в день, но еще залезут в долги.

    У более зажиточных рассматриваемой категории приезжему русскому или вообще почетному человеку подаются к чаю летом сливки, но это вовсе не доказываете обилия у них последних. Делают это они по гостеприимству, свойственному якутам, а иногда в ожидании подачки в виде хлеба или табака. Все бедные якуты напоминают до некоторой степени хорошо выдрессированных голодных собак. Если вы при них едите, все они не сводят с вас глаз, но не смеют попросить, а когда вы перестали есть и отдали им остатки или бросили, то они с жадностью набрасываются на них.

    III класс. Юрты просторнее, одежда почище, а для выходов припасен парадный костюм, крытый бумажными материями, камлотом, молюскином, плисом и пр. Летом молока вдоволь, так что едят сору и заготовляют на зиму тар. Сора или Сорат приготовляется таким образом: сняв сливки с молока, кипятят его, и, когда оно остынет примерно до 40  вливают в него ложку закваски, т. е. старой соры или тара, и покрывают какой-нибудь одеждой, чтобы не охлаждалось быстро. В час или два брожение молока кончается, и готова сора, которую охлаждают и едят в деревянных чашках. Для почетных гостей прибавляют в нее свежих сливок, и выходить очень вкусная пища. По существу это то же русское кислое молоко со сметаной, но по вкусу свежее и нежнее. Проезжего почетного человека стараются покормить и угощают иногда мясом. Вообще у якутов, которые имеют для этого возможность, в обычае два раза накормить ночующего проезжающего: раз — после чаю, который кипятится немедленно по приезде, подают ужин; другой — перед выездом. как бы рано это ни было. Сколько бы ни было гостей, хозяйка сама разделяет каждому по два куска вареного мяса на особых тарелках, если имеются, а суп подается в общей чашке. Каждая юрта от последнего бедняка до первого богача открыта во всякое время дня и ночи для путников. Если вы являетесь в юрту, когда все спят, тотчас же хозяева встают, раздувается огонь в камельке для свету, и очищают для вас лучший «арон», т. е. скамью вдоль стен. Неизбежно ставится самовар или кипятится чайник, и все это делается совершенно безвозмездно.

    Когда случаются недойные, яловые коровы (байтасын-синах), то их откармливают летом на траве и, если не запродали раньше, то убивают около 1 октября на мясо, которое и привозят в город или продают на месте пудами. Но не смотря на это, сами якуты описываемого класса очень редко едят мясо, а большою частью пробавляются молочными продуктами, которые они ухитряются производить в разнообразных видах; напр., когда кипятят молоко для соры, то иногда снимают с него пленку и засушивают в виде трубочек. Это сухое молоко по-якутски называется «чачык» и составляет у них лакомство.

    Признаком зажиточности у рассматриваемого класса большею частью служит количество посуды вообще и медной в особенности, которая в Верхоянске очень дорога. Чашка с блюдцем стоить 1 р. и дороже, медь 1 р. 50 к. за фунт; так что, если якут имеет один большой котел для варки соры, один для супа и один маленький, чтобы кипятить молоко к чаю, и два чайника, то все это обходится ему не менее 30 руб. и куплено было почти всегда, в долг. Медная посуда никогда не лудится, но тем не менее не известны случаи отравления медью. Допустим, что вея обстановка и утварь заведены были ранее, и посмотрим, каков должен быть бюджет семьи, состоящей из 5 душ и имеющей 20 штук скота. Такая семья обыкновенно имеет на своем содержании одного кумулана, поэтому ее нужно считать состоящею из 6 душ.

    Сена приходится заготовить 6 десятибуласных стогов, из них 5 стогов для коров и один для лошади и ночлежников. Собственными силами семья может накосить в среднем 4 стога, поэтому приходится нанять одного косца, или держать у себя бедного родственника, что обходится еще дороже. На косца полагается летом две коровы; если в семье один взрослый мужчина, то следовательно на всех семь человек, включая косца, потребуется молоко от девяти коров, или, если дети очень малы, то от восьми, но зато приходится нанимать гребницу; значить — понадобятся те же 9 коров. Из числа 20 штук скота следует положить 10 штук на быка, лошадь, подростков и яловых, так что будет доиться не более 10 коров. Таким образом. на молочные скопы остается молоко от одной коровы. В течение всего лета и от двух коров, ассигнованных наемному косцу, за половину лета, так как косец нанимается с 30 июня по 1 сентября. Так как семья только изредка балуется сливками, то, можно полагать, летом она продает самое большее пуд свежего нетопленого масла, считая по 50 к. безмен.

                                       ПРИХОД

    1 пуд сырого масла                                                8    р. — к.

    1¹/₂ коровы, проданных на сторону мясом         45   «       «

    Промысел лисиц, зайцев и белок                        10   «       «

    С переторговли, так как каждый

    почти якут торгует                                                10   «       «

    Разных случайных доходов,

    напр., перевозка клади,

    наемка зимой в качестве ямщика и пр.                  8   «  80 «

                                       -------------------------------------------------

                                                       Итого                       81р. 80 к.

                                               РАСХОД

    Косцу жалованья...                                                  18 р. — к.

    Повинности                                                                5  «— «

    По  кирпичу чаю в месяц всего 12 кирпичей        24  «— «

    1 пуд ржаной муки на время сенокоса

    для подбалтывания в молоко,

    так называемая якутская каша                                  6  «— «

    2 ф. сахару для редких случаев                                1р. 60 к.

    2 чашки с блюдцами взамен разбитых                       2  «— «

    Для одежды: 1 даба                                                      5  «— «

    16 ар. сарпинки на две женских рубахи

    или одну женскую и две детские                                7  « 20 «

    10 ар. ситцу на две мужских рубахи,

    занавеску для кровати или на детские рубахи           3  «— «

    5 платков ситцевых                                                       3  «— «

    1 большую ровдугу на покрышку зимней

    одежды или на летний костюм                                     3  «— «

    Часть кобыльей кожи для обуви (сар¹)

     хотя бы только для одной хозяйки                              2  «— «

    На ремонт горбуш, стоящих по 3 р.,

     т. е. плата, кузнецу                                                        1  «— «

    За разные требы священнику                                        1  «— «

                                          -------------------------------------------------

                                                       Итого                          81р. 80 к.

    1) Из кобыльей шкуры вырезывается один кусок с задней части спины, с которого сдирается кожа с волосами, а остающаяся часть выминается, смазывается маслом, чернится углем и называется сары. Два таких куска, стоящих по 1 р. 50 к. каждый, дают обувь для одного человека. Подошва делается сыромятная.

-----------------------------------------

    Я привел здесь все статьи прихода, а расход во много сократил, и оказывается, что у средней семьи не остается ничего для уплаты долгов, а между тем нет ни одного якута, — за исключением 3-5 богачей на весь улус, - который бы не был должен купцам. Поэтому-то долги платятся якутами так туго, что купцы, берущие обыкновенно до 100% прибыли, редко в состоянии реализовывать свои барыши, числящиеся на бумаге, в наличный капитал. Чтобы как-нибудь получить долг, они берут, что попало, по дорогим ценам, особенно у малонадежных плательщиков. Пушнина иногда берется ими по тем ценам, по которым они потом сами продают ее в Якутске. Я знаю примеры, что лошадь, которую на наличные деньги можно купить за 30 рублей, бралась за 50 р. и более. Якуты же, у которых, не смотря на всевозможные сокращения, расход никак не сходится с приходом или едва едва сходится, при каждом несчастном случае, напр.. неурожае, пропаже лошади или коровы, быстро разоряются и потом никогда не могут оправиться. Я положил на пищу семьи только ¹/₂ коровы и потроха от двух коров, ежегодно убиваемых. Больше этого они не съедают. При таком расходовании скота, количество его не будет обыкновенно увеличиваться, потому что телята вскоре после рождения, а иногда в первую зиму сильно мрут. Быть может это объясняется тем, что якуты, сильно нуждаясь в молоке, - этой единственной их пище, с первой же недели по рождении телят начинают кормить их сеном или травою, подпуская к матерям только для того, что бы последние давали молоко, а не задерживали его в вымени. Якутские коровы приучены так, что без теленка не доятся. Если теленок пропадает, то, чтобы обмануть мать, шкуру с него надевают на какого-либо другого теленка, и подпускают его к корове; последняя, после нескольких таких обманов, привыкает к своему приемному младенцу. Чтобы выдоить корову до последней капли, якутки обыкновенно всовывают руку в детородные органы ей, чем раздражают их и вызывают новое отделение молока.

    IV и V классы. У якутов этих классов постройки обширные и роскошнее предыдущих; появляются, особенно в летних юртах, стекла в окнах; хотоны иногда устраиваются отдельно от жилых помещений; имеются нанятые рабочие. Выходной костюм приличный, у богачей - из черного сукна, голенища сар украшены оторочками из зеленого или красного сукна и всегда из кобыльей кожи; шапки из сиводушьих лап с бобровою опушкою. Любят щеголять лошадьми, иноходцами и ступяками, седлами, так что у некоторых имеются серебренные, стоящие рублей по 50. Четвертый класс собственно составляет переходную ступень между III-м и V-м и ничего характеристического собою не представляет. Некоторые живут так же. как и III класс, а другие тянутся вслед за богачами, стараясь заслужить уважение якутов и иметь право с гордостью сказать: «мин почетный киги, т. е. я почетный человек. Несчастные те из них, у кого мало скота и имущества, а много желания стать в первые ряды общества. Они должны вести открытую жизнь, прикармливать бедняков, чтобы те, обращаясь к ним, говорили: «тойонум». т. е. мой господин», и вообще вести жизнь не по средствам, что рано или поздно должно их разорить. Богатство у якутов уважается едва ли не более, чем у других народов. Слова «богатый» и «хороший» человек, «бедный и худой» у них - синонимы. Если богатый человек имеет небольшую долю рассудка, то он может обращаться с бедняками, как власть имеющий. Из среды их выбираются головы и большая часть выборных и старость. Состоя на службе, якуты стараются заслужить медали, чтобы быть почетными  из почетных. Прежде достаточно было внести в ясак чернобурую лисицу, чтобы получить медаль; ныне это отменено, и ясак взимается деньгами. Почетный человек, т. е. богатый, когда бывает в городе, считает себя вправе входить в дом к исправнику и другим должностным лицам. Если между двумя богачами начнется вражда из-за каких-либо пустяков, то они начинают преследовать друг друга кляузами, и возгорается бесконечная тяжба. Я знал одного богача, который был во вражде с улусным головой в 70 годах. Вражда сейчас же осложнилась гражданскими исками, и мой знакомый, в качестве опекуна над имением другого умершего богача, предъявил между прочим иск к голове на 600 с лишним рублей, который ему и удалось выиграть. Но в тоже время с опеки взыскивалось одним якутским купцом три тысячи рублей. Полиция по ошибке присудила вместо трех — шесть тысяч и объявила ему свое постановление, в котором содержалось и решение по делу с головой. Он так был обрадован победой своей над сильным врагом, что не обратил внимания на присуждение с него ошибочно двойной суммы и подмахнул под постановлением: «остаюсь доволен». Потом наследникам опеки стоило больших хлопот, чтобы уничтожить постановление полиции, вошедшее тем временем для опекуна в законную силу. Вообще, почетные, а иногда и бедные якуты очень ревнивы в охранении своего достоинства, и лицо, оскорбившее их, или выразившее им не в достаточной мере уважение, на которое они претендуют по своему положению, преследуется ими всевозможными кляузами, осложняемыми дутыми гражданскими исками. В этом случае бездеятельность инородческих судов приносить некоторую пользу. Потягавшись безрезультатно несколько лет и истратив сотню, другую рублей, якуты большею частью кончают дело миром. В их миросозерцании, впрочем, как-то курьезно сочетаются охранение своего достоинства и денежный интерес. Однажды староста оскорбил своего предшественника, богатого человека, и последний подал жалобу, по которой дело тянулось около двух лет. По своей неопытности я вздумал, когда оба тяжущиеся случайно зашли ко мне, помирить их, предложив им выпить за здоровье друг друга по рюмке водки; оскорбитель, по моему совету, попросил при этом извинения у оскорбленного, и тот простил ему. Следовательно, казалось мне, делу конец. Но здесь и обнаружилась моя неопытность. Я должен был зажечь перед образом свечку, заставить их помолиться и затем поцеловаться. В таком случае мир был бы прочен, и обиженный тут же формулировал бы условия, на которых он мирится. Но так как я не соблюл этой формальности, то обиженный не счел нужным много разговаривать и продолжал дело. а на мои укоры, обращенные к нему, говорил что он действительно простил оскорбителя, и теперь требует с него только уплаты десяти с лишним рублей, которые он заплатил писцу за написание прошения. Некоторые якуты, с которыми я говорил по поводу итого дела, оправдывали его, утверждая, что мир миром, а деньги деньгами. Дело протянулось еще около года, и, наконец, их помирил исправник с соблюдением всех формальностей.

    Хотя у якутов по-видимому нет никаких рангов и сословий, но они строго оценивают степень почетности человека, с которым имеют дело, и сообразно с этим к нему относятся. В случае, если сойдется несколько гостей в одном доме, первый стакан чаю подносится самому почетному человеку, затем второму по почетности и т. д., и этот порядок соблюдается неизменно и во всяком, другом доме. Никто не обижается теме, что его поставили на 3-е. 4-е и т. д. место, потому что он, подобно хозяйке дома, признает, что получившие раньше его чай почетнее его. Впрочем, этот обычай до самого последнего времени существовал и у русских в Верхоянске, которые также подносили первый стакан исправнику или протоиерею, затем самой почетной даме и т. д. Но у якутов, которых материальные недостатки приучили к экономии, деление гостей при угощениях идет далее. Самым почетным гостям обед подают на столе в переднем углу. где образ, людям 2-го разряда подальше и самый обед похуже, - наконец, работникам, ямщикам и беднякам подается где-нибудь около двери суп без мяса или тар зимою, а летом сора. Якуты путаются несколько в оценке степени почетности русских, не занимающих определенных должностей, и, чтобы не попасть в просак, часто ставят их выше самых почетных якутов. но в душе они презирают и между собою их «тон-уча», т. е. мерзлый русский. Этим эпитетом награждают преимущественно тех, которые не умеют хорошо творить по-якутски и не знают обращения со скотом. Каждый якут, от первого богача до последнего бедняка, легким ощупыванием скотины определяет вес ее мяса и степень жира, а таких степеней у якутов гораздо больше, чем у других народов и каждая имеет особенное название. Для годовалого, двухгодовалого и т. д. жеребенка есть тоже особые названия; в этом отношении их язык очень богат, зато беден по части других понятий. Якуты особенно сведущи в вопросе о питании человека и животных, хотя знание их несколько односторонне, касаясь преимущественно минимума пищи, которая нужна живому существу. Впрочем, у них есть понятие о диете, которою должны соблюдать люди и животным в известных условиях работы. Например, после тяжелой работы они не дают человеку кислого молока (соры и тара) и даже не советуют пить кумыс, утверждая, что в противном случае будут болеть ноги. Это их правило, выведенное из опыта, имеет, по-видимому, свое оправдание в науке. При усталости накопляется в мышцах молочная кислота, удаление которой из организма совпадает с восстановлением сил. Быть может, прием в пище большого количества молочной кислоты препятствует этому удалению и вызываете опухоль и вообще боль в ногах. В отношении лошадки строго соблюдается правило выстойки их после долгой езды, причем каждый якут точно определяет, через сколько часов можно кормить животное. При этом определении он соображается со степенью жира последнего, с качеством корма, т. е. зеленое ли сено или блеклое, а равно с тъм, скорая ли была езда или тихая.

    На этом я заканчиваю описательную часть своих заметок. Многие статьи этою описания можно было бы развить и привести довольно интересные подробности, но сказанного вполне достаточно для оценки экономического положения Верхоянского улуса. Прибавлю только, что жителей в Верхоянском округе считается 5385 душ мужского пола и 5297 женского, а в Верхоянском улусе 2796 душ мужского пола и 2754 женского. Сведения эти я заимствую из Памятной книжки Якутской области за 1891 г. Нужно заметить, что статистическим сведениям по Верхоянскому округу нельзя вполне доверять; поэтому я и не делаю из них никаких выводов. По другим сведениям (Обозрение Якутской области за 1879. 1882 и 1885) гг. и  памят. кн. Як. области за 1890 год) и из сравнения данных памятной книжки за 1891 г. и статистических сведений Якутской области за 1878 год, как будто выходит, что смертность иногда превышает рождаемость, но не смотря на это, я склонен думать, что народонаселение Верхоянского округа пока продолжаете увеличиваться, хотя и медленно, или, по крайней мере, остается неподвижным. Из сопоставления «Статистических сведений Якутской области» за 1888 г. и памятной книжки за 1891 г. видно, что население Усть-Янского улуса значительно уменьшилось, но, если это и справедливо, то по всей вероятности произошло от сильно свирепствовавшей там оспы. Прежде чем перейти к общим выводам из всего вышесказанного, я хочу слегка коснуться положения тунгусов или ламутов, бродящих по Верхоянскому улусу.

    Все они, как выше упомянуто, составляют один немногочисленный Тюгясирский род, с выборным старостою во главе. Якуты считают ламутов низшей расой и обращаются с ними сообразно с этим, на что последние, по-видимому. не жалуются. Никто почти из якутов не говорит по-ламутски, а между тем все ламуты, кроме своего языка, знают хорошо якутский. Ламуты еще гораздо беднее якутов, живут преимущественно охотой, но у более состоятельных есть небольшие стада оленей. Еще лет 15-20 тому назад были тунгусы, владеющие по несколько тысяч оленей, но за последнее время все они разорились. Их самым немилосердным образом эксплуатировали якуты, привозя им водку и разные подарки, за что брали оленей десятками и даже сотнями. Богатые тунгусы ничего не покупали на деньги и не знали да и теперь частью не знают цены разных предметов, в которых нуждаются. Я видел у вдовы одного из таких богатых ламутов массу разных вещей: серебренные пояса, кольца на шею, ложки, фарфоровую и стеклянную посуду, ножи и вилки, лежащие без употребления, шелковые и шерстяные материи и пр., и на мои вопросы, что такая-то вещь стоить, она всегда отвечала, что не знает, потому что не покупала. Она же показала мне письмо одного торгующего якута к ее покойному мужу, в котором тот пишет, что посылает гостинцев, перечисляя их подробно, и просит ссудить его в долг ста оленями. По моему вычислению, стоимость присланных подарков была около ста рублей, и сто оленей были ему посланы. Хозяева понимали эти подарки, как «гощение», требующее отдарка в большей пропорции, и потому никто из них не обратил внимания на т, что писавший просил оленей не даром, а в долг. Они отлично понимали, что это fаçоn dе раrlеr. Другие якуты с сожалением вспоминают старые блаженные времена, когда, по их словам, кто привсз на сто рублей товаров ламутам, получал 100 оленей, за 200 руб. — двести оленей и т. д., а между тем олени продавались тогда не менее 8 руб. штука, В настоящее время только у одного тунгуса, крайне скупого человека, есть более тысячи оленей, а прочие, сравнительно состоятельные тунгусы, имеют по 100, 200 и не более 300 оленей. Это разорение богачей нельзя рассматривать, как их частное бедствие, потому, что богатые люди кормили прежде всех бедняков, приходивших к ним. Ныне есть много тунгусов, не имеющих вовсе собственных оленей, а так как им приходится бродить на дальние расстояния, при чем без оленей обойтись нельзя, то они берут оленей «в тело» у состоятельных. Взять «в тело» —значит взять животное для работы на известный срок. Быть может, тунгусы заимствовали у якутов этот способ пользования оленями. Якуты раздают лошадей «в тело», причем плата рассчитывается приблизительно так, чтобы она соответствовала разнице в цене между сухим и жирным животным. За лошадь берется 10 руб. в лето, т. е. та сумма, которая наверное выручилась бы сверх стоимости последней, если бы осенью ее убить на мясо. Тунгусам, конечно, неизвестен этот процесс образования стоимости «в тело», потому что лошадей они не имеют и не берут. У них нет даже не только точных цен на жирных и тощих оленей, но и вообще на оленей, поэтому и плата за «тело» их более или менее случайная. В последнее время, впрочем, якуты и русские, нуждавшиеся в оленях для почтовых станций, а иногда и для перевозки клади, стали платить до 5 руб. за оленя, или 10 руб. за пару, или. как говорят, за нарту (сани). У тунгусов же плата за «тело» редко достигает половины упомянутой суммы. Иногда дело обходится без платежа денег, именно в таких случаях, если состоятельный ламут обязан кормить бедного. В таком случае первый иногда отпускает последнего на все четыре стороны и дает ему на подмогу «в тело» 6-8 оленей. Тунгусы преимущественно охотятся на диких оленей, каменных баранов (по-якутски «чубука») и кабаргу. Мясо этих животных они употребляют в пищу, шкуру на одежду, а от кабарги сверх того получается струя, которую они продают по рублю, примерно, за штуку, в то время как уже в Верхоянске платят за нее по 2 руб. и 2 руб. 50 коп. Охотятся также за белкой и изредка за лисицей. Как ни редко народонаселение тунгусов, но они успевают истреблять порядочное, количество вышеупомянутых животных так, что теперь промысел стал труднее, чем в прошлое время. Быть может, только промысел медведя остался в той же норме, что и прежде, но это потому, что медведей вообще мало, и их промышляют между прочими, а не с целью удовлетворить первоначальные потребности.

    Все мои сведения, которые я добыл путем расспроса якутов и тунгусов, заставляют меня утверждать, что благосостояние тунгусов, начиная от самых богатых вплоть до бедных, быстро падает. Если якут голодает полгода, то тунгусы круглый год, особенно же весною. В это время у оленей вырастают новые рога, покрытые в начале довольно толстой, на ощупь мягкой, но в действительности хрящеватой оболочкой. Голод бедных тунгусов, доходить до того, что они, пася чужих, оленей, обрезывают им молодые рога, чем и портят животных, которые истекают при этом кровью, и, поджарив немного рог, едят сказанную оболочку. Я пробовал эту оболочку; она совершенно безвкусна и хрустит на зубах в роде хряща. Это, должно быть, нравится инородцам, которые, будучи даже сыты, с удовольствием набрасываются на рога, если олень случайно сломает их, и едят их, как лакомство.

    Хроническое голодание инородцев должно несомненно вести к вырождению расы, а затем к вымиранию народонаселения. Вывод этот не приходит в голову человеку, наблюдающему жизнь инородцев в течение короткого времени или поверхностно, и против него будут спорить, пожалуй, многие русские, приехавшие в описываемый край, о богатстве которого они были наслышаны, стричь золотое руно и наживающиеся там путем торговли, гощения и разных вымогательств от якутов и частью тунгусов. На основании описания нескольких туристов, бегло знакомивших публику с якутами, в русской литературе даже составилось мнение о какой-то особенной стойкости якутского типа, не свойственной вырождающейся нации. Хотя толкующие об этом не дают себе труда сообразить, что в Верхоянском и Колымском [Кстати замечу здесь, что положение якутов Колымского края по слухам, которые доходили до меня, немногим лучше Верхоянского] краях пришлый русский люд, вследствие невозможности там земледелия, почти ничего не мог дать местному населению. Впрочем, и при таких условиях, последнее заимствовало от него христианство и некоторые обычаи. Во всяком случае, серьезное изучение края неизбежно приводить к вышеупомянутому выводу о близком вырождении населения. Теоретически соображения тоже ведут к нему. В самом деле, бродячее и кочевое состояние суть первоначальные формы жизни человечества. Бродячие народы должны занимать огромные пространства земли, чтобы существовать. При размножении их народонаселения, количество зверей и животных, служащих им пищею, с каждым  годом уменьшается, как безусловно, так еще более по отношению умножившемуся населению, и перед таким народом ставится следующая дилемма, если нельзя перекочевать на новые места: перейти к следующей ступени развития, - кочевому быту, или выродиться. Где природа дозволяет это, переход к кочевому быту совершается. Если бродячему человеку нужно передвигаться на десятки и сотни верст, чтобы снискивать себе скудное пропитание, то кочевому, владеющему домашним скотом, часто бывает достаточно менее квадратной версты, чтобы прокормить своих животных, а следовательно и себя. При этом сама природа, в количестве лугов и урожайности их, дает предел размножения скота, а следовательно и кочевого населения. Когда все луга заняты и эксплуатируются, то дальнейшее размножение народонаселения требует обязательно перехода еще к высшей ступени - земледельческой. т. е. к оседлому быту. Рассматривая с этой точки зрения положение Верхоянского улуса, нельзя не прийти к тому заключению, что тунгусское население давно перешло естественные границы своего размножения, определяемые количеством диких животных, охотой на которых оно занимается. Только этим и можно объяснить крайнюю недостаточность их питания. Указанная выше эксплуатация тунгусов якутами, не касаясь непосредственно бедной части тунгусов, только нивелирует их и всех ведет к одинаковой бедности, т. е. содействует процессу, источник которого лежит в природных условиях страны, следовательно, сами эти условия требуют перехода тунгусов к кочевому быту, а это невозможно, потому что все луга и пастбища для домашнего скота заняты якутами; поэтому то и не замечается никаких попыток со стороны тунгусов для этого перехода, нет даже отдельных случаев, чтобы тунгус, перестав бродить, занялся скотоводством. Напротив, есть якуты, которые обеднев и лишившись всего скота, живут по-тунгусски, владея тремя-четырьмя оленями, и занимаются охотой, свойственной тунгусам, частью же пастьбою оленей, принадлежащих богатым якутам, а иногда, и тунгусам. Есть два или три якута, которым удалось поправить свои дела и несколько разбогатеть, — они владеют ныне по 100 оленей. Это явление, не опровергая вышесказанного о бедности тунгусов. показывает, что самим якутам тесно жить, а следовательно для перехода тунгусов на якутские кочевья нет никаких шансов.

    Что касается самих якутов, то, по вышеприведенным соображениям, естественные условия их жизни требуют перехода их к земледельческому быту, но с другой стороны суровый климат, делает невозможным такой переход; этим и объясняются те бедствия, которые испытывают якуты. Понятно, вышеприведенные теоретические соображения имеют место в том только случае, когда народонаселение должно жить исключительно своими средствами, не рассчитывая на подвоз пищевых веществ извне. В таком именно положении находится Верхоянский край. Хотя из Якутска доставляется туда ржаная мука, но привоз ее стоит очень дорого, так что в казенных магазинах она продается 7 р. 50 к. пуд. При наилучшей организации доставки муки ее можно будет продавать не дешевле 5 р. за пуд; следовательно, и тогда она, составить самый дорогой продукт и не в состоянии будет конкурировать с местными пищевыми веществами.

    Не довольствуясь собственными своими наблюдениями и выводами о грозящих якутам бедствиях, я беседовал об этом с наиболее толковыми якутами, стараясь не наводить их на ответы, и оказалось, что они держатся того же мнения, что я, и выражали его в более резкой форме. Так, - один бывший улусный голова, богатый человек, которому в сущности мало дела до бедняков и ожидающей их перспективы, прямо утверждал, что, если теперь якуты часто голодают, то чрез 10 лет им совсем нечего будет есть.

    Кроме указанной главной причины обеднения якутов, есть конечно, много второстепенных, содействующих тому же. На первом плане может быть поставлено присутствие в крае русских. Собственно русских коренных жителей, кроме казаков, которых по штату полагается 25 человек, почти нет в Верхоянском улусе; есть только одна обедневшая и вымирающая семья бывших местных тузов. Поэтому все русское население состоит из разных лиц, состоящих на государственной и общественной службе, одного или двух верхоянских купцов и из ссыльных, живущих частью в городе, частью в улусе. Эксплуатация русскими якутов составляет еще полбеды, потому что она направлена главным образом на богачей. Но есть другое большое зло, происходящее от русских, и которого якуты не понимают; оно состоит в том, что русский не производит пищевых веществ, а только потребляет их. Я выше показал, что в крае продовольственных средств меньше, чем нужно: поэтому каждый лишний рот есть прямой минус для народонаселения. Якуты считают, что только уголовные ссыльные дли них убыточны, а о государственных ссыльных и служащих выражаются, что эти русские платят за предметы, покупаемые у них, и потому яко бы не составляют для них бремени. Но поскольку бы ни платили им русские за мясо и молоко, на эти деньги уже неоткуда приобрести скот и пищевое довольствие, и в самом лучшем случае они окажутся в коробке какого-нибудь богача. Между тем, при недостатке в Верхоянске овощей, приправ и мучнистых веществ, там поедается невообразимое количество мяса. Я точно знаю, что в каждом зажиточном русском доме съедается около 20 коров в год. Такому дому, не считая частых посетителей, приходится прокармливать больше 10 душ, включая работников и прислугу. Каждый дом, например, держит у себя на зиму работника якута для возки дров и платить ему вместо денег скотом: обыкновенно рабочий с 1 октября по 9 мая получает две жирных кобылы, - что почти равняется четырем коровам, - и сверх этого не получает уже ничего. Если бы якут, служащий в городе работником, жил в улусе, то на долю его с семьей приходилось бы не более ¹/₂ коровы в год; следовательно, благодаря жизни его в городе, истрачивается лишние 1³/₄ кобылы или 3¹/₂ коровы. По самому минимальному исчислению, которое я делал вместе с некоторыми из русских, живущих в Верхоянске, там съедается в год не менее 200 штук скота, коров и кобыл, а это составляет порядочную цифру для такого бедного и малолюдного края. Двести коров розданных беднякам в пользование, даже за обычную плату, обеспечили бы существование более, чем 50 семей. Само собою разумеется, что кроме съедаемого скота, русские обитатели Верхоянска и купцы держать большое количество лошадей и коров, что с точки зрения якутов следует также рассматривать, как минус.

    Торговля, которая ведется в Верхоянске, состоит большею частью в обмене товаров, привозимых из Якутска, на скот и пушнину. Собственно говоря, купец продавая товар, считает его на деньги, но наличных денег у якутов почти никогда не бывает, а потому из лавок товар отпускается им в долг, при уплате которого, опять же по неимению денег, они рассчитываются, чем попало: сеном, маслом, скотом, пушниной, мамонтовой костью и проч. Вообще, Верхоянекий край отличается следующей странной особенностью: денег в нем очень мало, поэтому они дороги, и. чтобы получить их, часто товары купцами и разные другие предметы якутами продаются на 20-30 % дешевле, чем в обмен или в кредит. С другой стороны, деньги крайне дешевы, потому что на рубль нечего купить: самое большее дадут вам ф. сахару или черкасского табаку в папушах. Верхоянске купцы обирают у населения все наличные деньги, которые остаются у него за уплатою податей, и увозить в Якутск в уплату своим кредиторам долгов, числящихся за ними самими. Таким образом, если торговля и дороговизна денег, или правильнее, редкость их и не составляет прямой причины уменьшения скотоводства, то во всяком случае содействует переходу скота из рук якутов в другие. Погоня за деньгами во всем Верхоянском крае идет отчаянная; явится ли какой частный, улусный, или казенный подряд, сдает ли казна содержание станций с торгов, всегда находятся желающие торговаться, и часто сделка заключается к явному ущербу победителя на торгах.

    В числе причин обеднения якутов указывают пьянство и особенно картежную игру. Пьянствуют собственно якуты не особенно много и то преимущественно во время приезда в город. Что же касается карт, то почти все играют и часто азартно и безрассудно. Бывают случаи, что якут у которого все имущество состоит из 100 штук скота и даже менее, проигрывает в вечер по 1000 рублей, хотя у него в кармане нет и копейки: в таком случае он часто, особенно в последнее время, когда неисполнение словесных условий стало менее надежно, дает выигравшему расписку, надлежащим образом засвидетельствованную, и потом, если не отыграется, по неволе расплачивается скотом. Есть несколько случаев полного разорения якутов, вследствие картежной игры; но не смотря на все это, пьянство и карты, особенно последние, не составляют причины, сколько-нибудь серьезной, уменьшения скотоводства и, следовательно, обеднения края, — все это в большинстве случаев разоряет отдельных лиц, богатство которых переходит в другие руки. Правда, выигравший большую сумму непременно бросить на ветер несколько десятков рублей, но зато проигравший сократит себя на такую же почти сумму. Но тем не менее карты, в силу особенностей местной жизни, содействуют переходу скота в руки русских. Два раза в год, как сказано было выше, бывают улусные собрания в Верхоянске, на которые съезжаются не только старосты и выборные, но и многие богатые люди. Конечно, каждый приехавший более интересуется картами, чем делами, и карточный собрания всегда бывают более многочисленны, чем официальные деловые. Русские, преимущественно из менее состоятельных или, правильнее, — из среднего класса приглашают якутов поиграть у них в карты, сами часто не участвуя в игре. При этом они угощают своих гостей водкой, беря за нее деньги с выигрыша. Бутылка не очищенной водки градусов в 35, стоящая в Верхоянске рубль, во время игры выручает 5 руб., и делается это таким образом: за каждой талией штоса потчуют водкою всех играющих, которых бывает за столом человек 5 и более. Кто возьмет первую карту, тот платит рубль, со второй метки другой рубль и т. д. до тех пор, пока выручится пять рублей, которые и передаются хозяину; тогда наполняется другая бутылка. В это время игра ведется на наличные деньги, а между тем редко у кого из играющих имеется более 10 р. в кармане, и то часто взятых у кого-нибудь долг. Поэтому якут, проигравший своя деньги, просить у хозяина из вырученных за водку в долг и обещает ему за 20 р. и дешевле привести осенью жирную корову семи или восьми пудов мяса. Таким образом, всю ночь игра идет на одни и те же деньги, и в результате выигрывает только хозяин. Этот способ угощения якуты называют «торой», а русские — «крюк». За такой «торой» хозяин выручает иногда более 200 р., или примерно 10 штук скота. Некоторые русские только этим и живут, а другие пользуются «тороем», как средством поправить свои дела. Впрочем «торой» недавнее изобретение. Прежде многие русские делали так называемую «компанию», т. е. приглашали богатых якутов на обед, за которым, разумеется, угощали их и водкою. После обеда каждый гость клал деньги, сколько кто мог, под салфетку и любезно прощался с хозяином. К моему удивлению в 1891  г. не было сколько-нибудь крупных и известных тороев. Новый улусный голова объявил гонение на карты и обещал преследовать торой; но якуты отсутствие последних объясняли более тем, что у них окончательно перевелись деньги.

    По миновании собрания, русскому в городе нечем поживиться: поэтому они изредка ездят «в якуты» для наживы, причем главным средством служить опять же, водка; ее продают (в улусе продажа водки запрещена) совершенно открыто, а еще чаще «гостят». Это значить, что приезжий, поподчивавши хозяина рюмкой водки, ставить перед ним бутылку и говорить «гощу», по-якутски «ыеллабын» хозяин, взяв в руки бутылку, в свою очередь потчует всех, присутствующих в юрте, и все время часто с веселою миною беседует с гостем, а иногда исполняет это, как тяжелый долг. Когда водка вся выпита, гостящий дает хозяину денег 5, 10 и до 20 рублей и получает от него корову или коня, что вполне зависит от усмотрения хозяина, который при этом имеет в виду и ступень почетности гостящего.

    Из сказанного видно, сколь невыгодны оказываются для якутов пионеры русской культуры, познакомившие их с водкой, картами и т. п. Но быть может возразят, что русское владычество приносить якутам не малую материальную пользу; напр. казна раздает инородцам в убыток себе соль и порох по ценам, существующим в Якутске, — первую по 1 р. 20 к. пуд, а второй — по 1 р. 80 к. за пару, т. е. за фунт пороха и два фунта свинца. В небольшом количестве соли каждый якут нуждается не столько для себя, сколько для коров, в случае их болезни, пропажи теленка и пр. Прикармливаемая солью корова смирнее ведет себя во время доения. Но солью по казенной цене пользуются только преимущественно ближайшие якуты, а при покойном губернаторе генерале Черняеве вовсе запрещено было раздавать якутам соль в отместку за отказ их в каком-то содействии по перевозке соли в Верхоянск. И теперь, когда соль разрешено давать всем, я видел такие примеры, что в отдаленных местах от Верхоянска, верст за 800, бедные якуты разбирали соль весной у запасшегося ее богача в долг, обязуясь за каждый безмен соли принести безмен масла, т. е. за 7¹/₂ к. уплатить 50 к. С порохом происходить такая же история; в отдаленных местах, особенно у тунгусов, которые в нем сильно нуждаются, так называемая пара пороха часто продается по 3 р. и дороже.

    Теперь мне остается высказать свое мнение о мерах, которые можно употребить если не для поднятия благосостоянии края, то для предупреждения грозящего ему вымирания. Первая мысль, которая приходит в голову человеку, задающемуся таким вопросом, состоит в том, что нужно содействовать увеличению количества скота. В первые годы моей жизни в Верхоянске я тоже думал так, но, когда ближе изучил естественные условия края, то должен был отказаться от этой мысли. В самом деле, свободных покосов нигде в Верхоянском улусе нет; следовательно, нечем кормить возможный прирост скота. Правда, в урожайные годы иногда не все сено выкашивается, но за то попадаются такие годы, когда но недостатку воды сено на большинстве покосов совсем не косится. В такие годы обыкновенно сокращается количество скота, преимущественно стараются убивать малодоходный мелкий скот, годовалых, двух и трехгодовалых телят, а иногда и жеребят. Раз же скотоводство сократилось, нужно лет шесть подряд урожайных годов, чтобы довести количество скота до прежней его величины. Урожай сена бывает в большей части случаев известен наперед. Если весною снег, тающий на горах, залил покосы, на которых якуты делают маленькие плотины для задержки воды, то урожай обеспечен; если же воды мало, то сено уродится только на самых мокрых, водянистых местах. По редкости и разбросанности народонаселения в Верхоянском округе, немыслимо предпринять такие сооружения, который обеспечили бы водой покосы, растянутые на несколько сот и даже тысячу верст. Конечно, можно лучше утилизировать данные покосы, но для этого нужна культура, высшая якутской, и материальные средства. Впрочем, в Бытантайских частях Дулгалахскаго и Бустахскаго наслега сена могло бы быть накошено больше, чем сколько нужно для местного населения, почему, по всей вероятности, количество скота могло бы быть там увеличено; но эти места, как я уже упомянул, эксплуатируются Дулгалахцами и Бустахцами; поэтому весь прирост скота скоро перешел бы в их руки и был бы ими съеден или продан русским. Кроме того, в сухие безводные годы, следующие обыкновенно за малоснежными зимами, Дулгалахцы, которые более других при этом страдают, арендуют свободные покосы на Бытантае и перегоняют туда свой скот на зиму. Бытантай составляет как бы резервный фонд для Дулгалаха, без^-ь которого там уменьшилось бы скотоводство. В неурожайные годы платится в долине Бытантая, за место на десятибуласный стог, т. е. десятины за 3 или даже 4, от 3-10 рублей. В обыкновенные же годы даже в населенных сравнительно наслегах можно снять такой покос на 2 р. Но если нельзя увеличить количество рогатого скота, то быть может следует позаботиться о конном скоте, который в большинстве случаев не требует корма сеном. Но и дли кобыл, бывают голодные зимы. Снег в Верхоянском улусе выпадает довольно поздно, - в начале октября, а морозы еще в сентябре превышают^- иногда 20° Цельсия; если вскоре после дождя или растаявшего снега, когда трава мокрая, ударять морозы, то трава обледеневает, и лошадям и кобылам очень трудно ее добывать. В таких случаях, если хозяин не припас сена для них, они падают в большом количестве. Поэтому, если бы можно было искусственными мерами увеличить коневодство, то одного такого голодного года достаточно было бы, чтобы сократить количество конного скота до естественной его нормы. Якуты охотно едят сдохлый скот и падеж его считали бы за полбеды, если бы он был жирный; но вообще, за исключением конца лета и начала осени, скот у них до того тощ, что почти не годится в пищу.

    Какие же в таком случае остаются меры к облегчению бедствий, грозящих якутам? Как показано было выше, в Верхоянском улусе уже существует перенаселение, т. е. излишек против населения, возможного в крае по естественным условиям, и этому излишку нечем питаться. Бедствие перенаселения, как тоже было показано, увеличивается еще присутствием в крае русских, не производящих ни хлеба, ни других предметов продовольствия. Поэтому единственная надежная мера, которую можно рекомендовать, состоит в выселении избытка народонаселения к устью Яны и берегам Ледовитого Океана, где водится в большом количестве самая лучшая и жирная рыба в Северном крае. В этом отношении только Колымское побережье превосходить означенные выше места. Там, в Усть-Янском побережье, вероятно, не менее ¹/₃ Верхоянских якутов найдут себе пищу. Но, конечно, на первый раз им пришлось бы помочь волосом для неводов, как это и теперь делается Правительством в Усть-Янске, и раздачею оленей или собак для езды. Все это стоило бы не очень дорого, а самое переселение и того дешевле: в общем издержки на одну семью не превышали бы 50-70 рублей, конечно, при умелой постановке дела. Но с другой стороны, как бы не уменьшилось народонаселение Верхоянскаго улуса единовременным переселением части его, естественный процесс размножения может опять привести к перенаселению, особенно при содействии русских, проживающих там, благодаря существованию русского управления на общих почти со всею Россиею началах.

    Производя свои наблюдения, я имел обыкновение проверять выводы, сделанные мною на основании личного знакомства с краем, путем расспросов знакомых мне якутов, причем я избегал всяких намеков, из которых они могли бы заключить, какого ответа я от них ожидаю. Дело в том, что якуты быстро угадывают мысль собеседника и часто отвечают именно то, что, по их мнению, угодно вопрошающему. Когда я услышал от одного толкового якута, - об этом упомянуто было выше, - что чрез 10 лет Верхоянскому краю грозить полное истощение пищевых средств для населения, то я спросил его, что же он посоветовал бы сделать в виду такой перспективы. Он, не ожидая от меня каких бы то ни было наведений, ответил, что переселил бы якутов в Усть-Янский край. Быстрый ответ его показал мне, что мысль эта сложилась у него ранее. Якут, о котором идет речь, хотя уступает некоторым сородовичам своим в усвоении отвлечённых понятий и в живости ума вообще, но превосходит всех, известных мне якутов, своею практической сметкой, благодаря которой он стал первым богачом края. Совпадение его мнения с моим послужило мне сильным подтверждением справедливости сделанного мною вывода. Как на косвенное доказательство в пользу целесообразности вышеупомянутого плана, я могу сослаться на переселение части Куренского наслега далеко на север, о чем мною говорено было ранее. Место, куда они переселились, называется «Уяндин» и представляет, кажется, самый северный пункт, где возможно скотоводство в ограниченных размерах. Кроме того, место это очень удобно для оленеводства и рыбной ловли. Поэтому, хотя уяндинцы значительно отстали от своих сородичей, кочующих на дедовских землях, по части скотоводства и только не многие из них имеют коров и кобыл, но зато у каждого есть несколько оленей, а у наиболее состоятельных — по сотне и более. В общем теперь уяндинцы сытее, богаче против куренцев; последние даже иногда ездят к первым для наживы путем «гощения» и другими способами. Указанные выше случаи перехода якутов к тунгусскому образу жизни доказывают также, что якутам тесно жить и сами они бессознательно ищут переселения на больший простор.

    При составлении настоящего очерка, я имел в виду двойную цель, во-первых, содействовать по мере сил научной разработке вопроса о якутах, а, во-вторых, указать на грозящее краю вырождение и тем ускорить меры, который в интересах человеколюбия и управления должны быть приняты в отношении их. Последняя практическая цель заставила меня сократить мой рассказ и выдвинуть на первый план стороны, с точки зрения чистой науки второстепенные.

    Сергей Ковалик

    /Известія Восточно-Сибирскаго отдѣла Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. Т. XXV. №№ 4-й и 5-й (послѣднiй). Иркутскъ. 1895. С. 1-50./

                                                                    Глава четвертая

                     ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ВЕРХОЯНСКИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ССЫЛЬНЫХ

                                                           3. Научное изучение края

    Политические ссыльные внесли заметный вклад в научное изучение Северной Якутии во второй половине XIX — начале XX вв. Исследованием экономических и социально-политических отношений местного населения занимались С. Ф. Ковалик и П. И. Войнаральский. Ковалик своей целью считал, «во-первых, содействовать по мере сил научной разработке вопроса о якутах, а во-вторых, указать на грозящее краю вырождение и тем ускорить меры, которые в интересах человеколюбия и управления должны быть в отношении их приняты» [* Ковалик С. Верхоянские якуты и их экономическое положение // ВСОИРГО. – Иркутск, 1895. - № 4-5. – С. 50.]. Он написал объемную статью «Верхоянские якуты и их экономическое положение», где знакомит читателей с географическим положением, климатом, фауной и флорой, природными богатствами Верхоянского округа, с основными занятиями населения, характеризует порядок управления, нравы и обычаи якутов, приводит многочисленные факты злоупотреблений как со стороны властей, так и наслежных старост и улусных голов, рассказывает о непосильном ясаке, который платили якуты государству, и о местных поборах.

    По степени благосостояния якутское население округа С. Ф. Ковалик делил на 5 социальных групп: «1) окончательные бедняки, почти парии, живущие все-таки самостоятельным хозяйством, не имеющие собственного скота или имеющие не более 2 штук; 2) бедняки, имеющие менее 10 штук скота; 3) средние, от 10 до 30 штук; 4) зажиточные, имеющие менее 100 штук и 5) богачи — свыше ста» [* Там же. – С. 18.].

    Подробно описывая жизнь каждой из этих групп, он показывает источники благосостояния и причины обнищания, отмечая тяжелые условия жизни первых двух социальных групп. Изучая экономическое положение якутов, С. Ф. Ковалик пришел к печальному выводу, что «хроническое голодание инородцев должно несомненно вести к вырождению расы, а затем к вымиранию народонаселения» [* Там же. – С. 38.]. Находясь в плену народнической концепции, С. Ф. Ковалик неверно представлял себе путь улучшения жизни местного населения. Причины бедственного положения он видел главным образом в природных условиях и считал, что Верхоянский улус с населением около 6 тыс. чел. уже перенаселен, поэтому исчерпаны возможности для дальнейшего развития скотоводства как основы экономики края. Выход он видел только в переселении части населения из Верхоянского улуса в более малонаселенный Усть-Янский улус, где можно было бы заниматься как скотоводством и оленеводством, так и рыбной ловлей.

    В другой своей работе — «Инородцы Верхоянского округа» С. Ф. Ковалик одной из основных причин обнищания народных масс считал непосильное бремя государственных и местных налогов и повинностей [* Ковалик С. Ф. Инородцы Верхоянского округа // Сибирский сборник. – Иркутск, 1897. – Вып. 4.]. Настоящим злом для жителей улусов он считал и ссылку уголовных преступников в округ.

    К экономическому положению верхоянских якутов в своих трудах, посвященных вопросам земледелия, обращался и П. И. Войнаральский. Если Ковалик выход из положения видел в переселении части жителей округа с сохранением экономической основы — скотоводства, то Войнаральский считал, что кризис можно преодолеть путем «развития и упрочения в приполярном крае земледелия, как основной формы экономической деятельности и, конечно, не владельческо-промышленного, а лично-трудового, мелкого»...

    /П. Л. Казарян.  Верхоянская политическая ссылка. 1861-1903 гг. Якутск. 1989. С. 87-88, 163./

    /Сибирскій Сборникъ. Приложеніе къ «Восточному Обозрѣнію» на 1897 годъ. Год XII. Выпускъ I-й и II-й, подъ редакціею И. И. Попова. Иркутскъ. 1897. С. 80-87./

    У исследователя порой годами накапливаются материалы о каком-то историческом событии или личности, но толчком к тому, чтобы они стали достоянием читателя, становятся события наших дней. Появление этого сообщения связано со Всероссийской переписью октября 2002 г., ибо она заставила взглянуть в глубь истории, вспомнить об одном из участников Первой всеобщей переписи в России 1897 г., переписчике самого северного переписного участка в России, который проделал самый длинный путь в ходе этого мероприятия. Им был Рувим Абрамович Протас.

    Родился он в семье еврея — минского мещанина, очевидно, в 1865 г. (в составленном в 1893 г. статейном списке указывается возраст 29 лет). Скудные архивные материалы позволяют в общих чертах описать причины его появления на севере Якутии, а обнаруженные нами дневниковые записи — ознакомиться с годами, проведенными им в далеком Верхоянске.

    Р. А. Протас в 1888 г. был одним из организаторов революционного кружка в Минске. Он был арестован в 1890 г. по раскрытии в столице подпольного «Санкт-Петербургского террористического кружка» (1). В ходе следствия выяснилась роль студента Протаса как одного из организаторов минского кружка и связного между ним и санкт-петербургским кружком.

    После доклада министра юстиции об обстоятельствах дела Александром III 22 января 1892 г. поведено было завершить «... дознание административным порядком с тем, чтобы подвергнуть одиночному тюремному заключению Протаса на один год и выслать его затем под гласный надзор полиции в Восточную Сибирь на пять лет, считая срок надзора с 22 января 1893 г....» (2).

    Получив от Министерства внутренних дел известие о назначении Р. А. Протаса в Восточную Сибирь, иркутский генерал-губернатор А. Д. Горемыкин 23 марта 1893 г. назначил местом его ссылки Якутскую область и потребовал от иркутского губернатора К. Н. Светлицкого по прибытии «бывшего студента» Протаса в Иркутск отправить его в г. Якутск (3).

    Срок одиночного заключения Протас отбывал в печально знаменитых Петербургских Крестах. По его окончании, 29 января 1893 г., по распоряжению Главного тюремного управления он был выслан в распоряжение иркутского генерал-губернатора. Путь от Санкт-Петербурга до Якутска занял целый год.

    Протасу, согласно Положению 22 мая 1886 г. о водворении ссыльных евреев в Колымский и Верхоянский округа Якутской области (4), местом ссылки назначили Верхоянский округ. Находясь в ссылке в г. Верхоянске, он получал казенное пособие 180 руб. в год.

    Когда 6 ноября 1894 г. Верхоянское окружное полицейское управление получило известие о кончине Александра III и предписание гражданского губернатора Якутской области В. Н. Скрипицына о приведении населения округа к присяге взошедшему на престол Николаю II и великому князю Георгию Александровичу, то водворенным в городе административным порядком политическим ссыльным было предложено принять присягу. Но кроме двух (И. И. Монащук, А. М. Браунер), остальные девять ссыльных (И. Б. Эдельман, С. П. Рабинович, Г. М. Марморштейн, И. Ф. Галкин, В. Э. Винярский, Ф. Ю. Блох, Ф. И. Цобель, Р. А. Протас, М. Л. Соломонов) Верхоянска и находящийся в городе проездом в Колымский округ Я. М. Гринцер отказались от верноподданнической присяги, о чем был составлен протокол и представлен в Якутск (5).

    Город Верхоянск, где отбывал ссылку Р. А. Протас, в конце XIX в. прослыл как полюс холода. Значительный вклад в метеорологические наблюдения в Верхоянске внесли политические ссыльные. Впервые в течение 14 месяцев по поручению руководителя организованной Сибирским отделом РГО экспедиции на северо-восток Якутской области и в Чукотский край Г. Л. Майделя (6) регулярные наблюдения вел И.А.Худяков. Он в декабре 1869 г. отметил самую низкую температуру, наблюдавшуюся когда-либо в мире — -63,2°С (7).

    Руководитель экспедиции Российской Академии наук в 1884-1886 гг. в бассейн рек Лены, Яны и на Новосибирские острова доктор медицины А. А. Бунге пишет, что отметил «...16-го ноября 1884 г. в городе Верхоянске -56° с некоторыми десятыми» (8). Он же организовал в городе метеорологическую станцию, наблюдателем которой стал политический ссыльный С. Ф. Ковалик (9). Именно Ковалик 15 января 1885 г. отметил самую низкую температуру в мире -67,8°С, которая и поныне является рекордной для Северного полушария (10) (в Оймяконье открытой в 1929 г. в Крест-Томторе метеорологической станцией в феврале 1933 г. было зафиксировано -67,7°С).

    Как видно из письма Главной физической обсерватории от 11 февраля 1886 г. на имя якутского губернатора К. Н. Светлицкого, обсерватория считала, что «... наблюдения в Верхоянске представляют большой интерес для науки» (11), поэтому ходатайствовала перед губернатором уделить им должное внимание.

    Начатые в конце 1884 г. на Верхоянской метеорологической станции С. Ф. Коваликом наблюдения с осени 1885 г. продолжил другой политический ссыльный — В. И. Мельников. Среди наблюдателей в 1887-1894 гг. были также политические ссыльные В. Б. Либин и Г. М. Марморштейн (12).

    После выезда 22 октября 1894 г. Г. М. Марморштейна из Верхоянска наблюдателем на Верхоянской станции стал Р. А. Протас. В “Памятной книжке Якутской области на 1896 г.”, указано, что в Верхоянске существовала «...метеорологическая станция 2-го разряда», наблюдателем которой был Р. А. Протас.

    Метеорологические наблюдения Протаса получили высокую оценку на Всероссийской Нижегородской выставке 1896 г. Ему был присужден диплом «за ряд прекрасных метеорологических наблюдений при весьма тяжелых и трудных климатических условиях» (13). Он вел наблюдения до начала 1898 г., передав затем заведование станцией другому политическому ссыльному — М. С. Абрамовичу (14).

    Срок пребывания Р.А.Протаса под гласным надзором полиции истек 22 января 1898 г. Однако за отказ от присяги в 1894 г. на верность Николаю II Особое совещание МВД постановило продлить срок гласного надзора еще на два года, до 22 января 1900 г., но с разрешением отбывать его в Минской губернии (15).

    Протас выехал в Европейскую Россию. Как сложилась жизнь Р. А. Протаса после якутской ссылки и до свержения царизма, известно мало. Как в 1924 г. писал другой якутский ссыльный Н. С. Тютчев, после революции Протас жил в Петрограде (16). Несмотря на то, что, по некоторым сведениям, в 20-х годах он принимал активное участие в работе Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев, тем не менее изданные в 20—30-х гг. справочники и указатели не дают сведений о Протасе. Последнее появление имени Р.А.Протаса в печати связано с его письмом в редакцию журнала «Каторга и ссылка» в 1927 г., в котором уточняются некоторые факты из истории якутской ссылки.

    Несомненный интерес представляют дневниковые записи Р. А. Протаса «Из записной книжки 90-х гг. Отрывки из дневника политического арестанта». Они датированы 1920 г. и были завершены в Петрограде. Рукопись машинописная, хранится в Российском государственном историческом архиве (РГИА), в личном фонде одного из крупнейших исследователей истории освободительного движения в России Павла Елисеевича Щеголева (1877-1931 гг). Очевидно, что автор дневниковых записей упорядочил и подготовил их, будучи уверенным, что они будут опубликованы. Однако они не стали достоянием читателя. Мы публикуем только ту часть дневника, которая непосредственно связана с пребыванием Р. А. Протаса в якутской ссылке (17). При подготовке рукописи к печати нами сохранены стиль и орфография автора, исправлению подвергались допущенные автором явные ошибки. Текст снабжен подстраничными примечаниями.

                                                    ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ

    1 НА РС(Я). Ф. 12. Оп. 12. Д. 411. Л. 121-122.

    2 Там же. Оп. 21. Д. 37. Л. 40.

    3 Государственный архив Иркутской области. Ф. 32. Оп. 1. К. 148. Д. 3630. Л. 1-3.

    4 См.: Казарян П. Л. Особенности ссылки евреев по политическим мотивам в Якутскую область во второй половине XIX — начале XX вв. // Еврейские общины Сибири и Дальнего Востока. — Вып. 10. — Улан-Удэ, 2002. — С. 39-43.

    5 НА РС(Я). Ф. 12. Оп. 12. Д. 363. Л. 5-8.

    6 ГАНО. Ф. 24. Оп. 3. К. 1769. Д. 115а. Л. 12-13.

    7 Казарян П. Л. История Верхоянска. — Якутск, 1998. — С. 102-104.

    8 Бунге А. А. О болезнях между инородцами северной части Якутской области. — СПб., 1888. — С. 2.

    9 НА РС(Я). Ф. 2. Оп. 15. Д. 116. Л. 65.

    10 Казарян П. Л. Метеорологические наблюдения политических ссыльных Верхоянского округа в 1868-1904 гг. // Тезисы докладов V Республиканской конференции молодых ученых и специалистов. — Ч. I. — Якутск, 1984. — С. 20.

    11 НА РС(Я). Ф. 12. Оп. 15. Д. 148. Л. 126-127.

    12 См.: Казарян П. Л. Верхоянская политическая ссылка. 1861-1903 гг. — Якутск, 1989. — С. 96.

    13 См.: Протас Р. А. Письмо в редакцию // Каторга и ссылка. — 1927. — № 7. — С. 236.

    14 НА РС(Я). Ф. 12. Оп. 12. Д. 436. Л. 11, 17; Ф. 25. Оп. 3. Д. 12. Л. 1-2.

    15 Там же. Ф. 12. Оп. 12. Д. 424. Л. 73.

    16 Тютчев Н. С. Письмо в редакцию // Каторга и ссылка. — 1924. — № 1. — С. 298.

    17 РГИА. Ф. 1093. Оп. 1. Д. 179. Л. 42-78.

                                                                                 * * *

    ... Якутск, 28 января 1894 г. Во вторник, 25 января, приехал в Якутск.

    В Иркутске просидел в ожидании отправки больше двух месяцев.

    Сейчас я свободен, поселился на квартире С. И. Доллер¹ и жду дальнейшей отправки в Верхоянский округ, куда я назначен. Пока свыкаюсь с «волей».

    20 февраля.

    Завтра еду в Верхоянск. Четыре недели, проведенных мною на свободе, прошли довольно быстро. Пришлось свыкаться, после многолетнего пребывания в тюрьме, с самой «волей», знакомиться с окружающей атмосферой, собирать кое-какие справки о Верхоянске и его обитателях, вольных и невольных и т. д. и т. п.

    Надеялся повидаться с одной старой приятельницей, Р. З. Скудиной-Сосновской², живущей в 120 верстах от Якутска, но это не удалось: меня к ней начальство не пустило, она же не могла приехать в город из-за крошки-ребенка... Так и не удалось в живой беседе пережить давно минувшее. Приходится и с этим мириться, как и со многим другим...

    А в Верхоянске, говорят, скучно. Государственников там до 20 человек, но живут между собою неладно... Придется жариться в собственном соку и наполнять свое существование по-старому тюремному - книжками. До Верхоянска 900 верст, а мерила баба-яга клюкой.

    Итак, следующая запись уже будет за Северным полярным кругом. Верхоянск расположен под 67°34' северной широты.

    Верхоянск, 20 марта 1894 г.

    Наконец я оказался у пристани. Прибыл сюда 9 марта...

    12 марта [1897]. Верхоянск.

    Седьмого вернулся восвояси из поездки по северу. Добрался до самого северного населенного пункта Азии и, кажется, земного шара, до 70° 23' северной широты. Всего я сделал за эту поездку до 4000 верст, частью на собаках, частью на оленях. По пути переписал около 900 душ обоего пола. За два с половиной месяца немного, но больше не оказалось... Места оказались очень интересные, а нравы рыболовов на островах Ленского архипелага весьма своеобразны. Но во всем этом надо разобраться на досуге.

    За время моего отсутствия наша колония обогатилась новыми пришельцами - двое из Харькова, один из Москвы. Ребята, кажется, славные. Один из них марксист, но настоящий и толковый малый.

    «Восточное обозрение» поместило одну мою корреспонденцию, сильно предварительно урезав ее. Статью об инородцах Верхоянского округа обещают напечатать в «Сибирском сборнике» за этот год.

    Сейчас занят, по просьбе исправника, подсчетом населения пяти счетных участков, за что получу целых 25 рублей. За поездку я получил особое вознаграждение в 100 рублей.

    /Якутский архив. Якутск. № 3. 2002. С. 73-75, 83./

                                                                                    I

    К-к С. Ф. – Ковалик С. Ф.

    Огонер – Войнаральский П. И. (вместе с Коваликом С. Ф.).

                                                                                   II

    Ковалик Сергей Филиппович (1846-1926). Этнограф. «Вост. обозр.» (1890-е годы). – С. Ф. К-к; Огонер (вместе с П. И. Войнаральским).

    /Е. Д.  Петряев.  Псевдонимы литераторов сибиряков. Материалы к «Истории русской литературы Сибири». Новосибирск. 1973. С. 15, 20, 46./

                                           ПОРФИРИЙ ИВАНОВИЧ ВОЙНАРАЛЬСКИЙ

    ...Мне пришлось расстаться с Войнаральским в Петропавловской крепости зимой 1888 г., и только в 1896 г. я получил от него следующее письмо...

    Того же года, от 30 августа я получил от Войнаральского следующее письмо:

    30/VIII. Близ Якутска, деревня Чуранча.

    Дорогой Анатолий Иванович. Я пережил одну из счастливейших минуть, получив (14/VII) письмо ваше от 4/VI. Душевно благодарю за сердечный отклик и готовность помочь моему возвращению в Россию — этому заветному моему желанию в течение многих лет. Прежние душевные и идейные связи мои с Россией, мало по малу, в течение последних 13 лет — ослабли и даже исчезли. Новые элементы, забрасываемые сюда, в эту далекую окраину, предназначенную преимущественно для высылки еврейского элемента, — при хаотическом мировоззрении, знаменующем шатание радикальной мысли в русской молодежи, вносят совершенно чуждый мне принцип индивидуализма в частной жизни, или даже сухого эгоизма, а также умелое искусство оппортунизма и компромиссов в такой сфере, куда я не сунул бы носа. Последнее, конечно и к счастью, только исключительные, редкие факты, но по моему, — они естественный результат пребывания на наклонной плоскости эгоистических побудов на оппортунистической почве. Немногие из стариков, заброшенных сюда бурею 70-х и начала 80-х годов и сдерживающих те эгоистические побуды, или отошли аd patres, или удачно эмигрировали, или же (в небольшом числе), выбравшись на сравнительно свежий воздух, — «без урона нравственного достоинства и чести» культуртрегерствуют в местной сфере и выжидают лучшего... Естественно, что с удалением отсюда последнего элемента, «Якутка» окончательно обратилась в страшную бездну не только тьмы и мрака, но и тлетворного гниения. Атмосфера города, где свил себе гнездо больной интеллигент, становится невозможною. Чувство, искренность проявления прежних отношений — обратились в мертвую формальность; библиотека, касса. собрания — потеряли свою жизненность; поддержка их скорее обуза, чем потребность. В горячей речи, если изредка и удастся ее слышать, звучать фразы, в сердечном привете чувствуешь обывательский этикет.

    Душно, страшно душно, дорогой Анатолий Иванович, прозябать в такой бездне; тем более тяжело для меня, в течении долгих лет сжившегося с другими принципами, с иными заветами, интересами и чувствами...

    Для облегчения души и укрепления нервов мне помогают интересы инородческого быта, который я изучил и на улучшение которого посвящаю свои силы.

    13 лет близкого знакомства с переживаемым нашими инородцами тяжелым кризисом в хозяйственном их быте естественно возбудили и упрочили во мне твердое стремление дать что-либо целесообразное для облегчения этого кризиса и в частности рельефно выдвинуть важный вопрос о развитии и упрочении в приполярном крае земледелия, как основной формы экономической деятельности и конечно, не владельческо-промышленного, а лично-трудового, мелкого. О недостатке земли здесь не может быть и речи; нелепо, также, говорить и об инертности якутов... Казалось бы, что все это так ясно и верно... Но рутина всесильна. Ясная истина признана ересью, увлечением мотоида.

    В печать проникла только моя статья «Из полярного края» [* «Сибирский Сборник»; приложение к «Вост. Обозр.» вып. I, 1896 г.] и «Письма с Алдана» [* «Вост. Обозр.» с ноября 1895 г. до 40-го 1896, причем одно письмо напечатано в фельетоне — «В якутской юрте» — все за подписью «Огонер».]. Остальное или гниет в архивах Статистического Комитета и областного правления, или ждет своей судьбы в портфелях редакций и отдела Иркутского Географического Общества [* Немудрено поэтому, что я в виду такого ничтожного количества моей напечатанной работы, решительно не считаю себя вправе рассчитывать на помощь Литературного фонда. Скорее я считаю себя в праве на помощь какого-либо специального учреждения для дальнейших наблюдений и разработки статей по вопросу о приполярном земледелии. Поэтому в непродолжительном времени пошлю свои очерки в одно из специальных сельскохозяйственных учреждений, о чем тогда же сообщу и вам.]. Где же причина такого безучастного отношения к затрагиваемому мною вопросу? Что упрочение собственно земледелия в инородческой массе — грозить карманам их нынешних патронов, живущих их кабальным трудом, и коммерсантам. ввозящим сюда хлеб, взамен вывозимого скота, — то это слишком ясно. Но почему интеллигенция безучастна?..

    [С. 176-178.]