И. С. Гурвич
ЮКАГИРЫ
ЧУВАНСКОГО РОДА В СЕРЕДИНЕ XVIII в.
Публикуемый ниже документ, извлеченный из
Якутского республиканского архива, представляет собой ведомость об имуществе,
захваченном чукчами в 1754 г. у юкагиров чуванского рода.
Как известно, жалобы ясачных юкагиров,
подданных России, на частые набеги чукчей, разорявшие их, вызвали в XVIII в.
ряд крупных походов казаков против оленных чукчей.
В 1701 г. анадырские юкагиры ходынского
рода подали челобитную с просьбой послать из Анадырского острога служилых людей
на «немирных» чукчей, которые им «чинят в промыслу оленей смертные убиства и
грабеж». /Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII в. Л., 1935,
стр. 155-156./ Местная администрация выслала против чукчей группу служилых людей в
сопровождении отряда юкагиров. Во время похода служилые люди уничтожили
какие-то стойбища чукчей, но затем сами подверглись нападению многочисленного
отряда чукчей-воинов. В бою было ранено 70 человек служилых людей и ясачных
юкагиров. После этого карательный отряд пошел «на побег в Анадырской». /Колониальная
политика царизма иа Камчатке и Чукотке в XVIII в. Л., 1935, стр. 155-156./
Неудачный финал секретной экспедиции под
начальством капитана, а затем майора Д. И. Павлуцкого, крупного военного похода
против чукчей с целью приведения их «под высокосамодержавную руку» и
принуждения к уплате ясака также был в значительной мере начат вследствие жалоб
ясачных коряков и чуванцев на вооруженные набеги чукчей. В 1747 г. при
столкновении с чукчами передовой отряд казаков был рассеян, а сам майор
Павлуцкий убит. Остальная часть отряда повернула обратно.
После поражения Павлуцкого набеги чукчей на
Анадырскую крепость и живших по Анадырю юкагиров чуванского рода участились.
Память об этих событиях сохранялась в Колымском округе вплоть до середины XIX
в. «Последствия смерти Павлуцкого были гибельны для чуванцев, селившихся в то
время преимущественно около старого Анадырского острога», /Сборник
трудов исследовательского общества «Саха кескиле», выи. 1, Якутск, 1925, стр.
24./ — отметил колымский исправник барон Майдель в записке на имя якутского
губернатора. Анадырские русские старожилы сохранили воспоминания, отмеченные
Майделем, о том, что после экспедиции Павлуцкого «набеги чукоч повторялись
ежегодно, чуванцы не успели соединиться и защищаться общими силами; в течение
немногих лет почти весь народ был истреблен, незначительные же остатки его
убежали в хребты к корякам и, живя между ними, приняли их обычаи и наречие». /Сборник
трудов исследовательского общества «Саха кескиле», выи. 1, Якутск, 1925, стр.
24./
Приведенный ниже документ отчасти подтверждает
данные Майделя. Юкагиры чуванского рода, жившие на р. Налуче (упоминается
двадцать пять имен глав семейств), подверглись в 1754 г., спустя семь лет после
поражения отряда Павлуцкого, нападению чукчей. Из документа не ясно, были ли
все эти юкагиры чуванского рода убиты или взяты в плен (в реестре только против
имени ясачного юкагира Тыначина Перебякина отмечается «который чукчами убит»).
Возможно, части юкагиров из этой группы удалось бежать, так как только со слов
потерпевших мог быть составлен столь подробный список захваченного имущества.
Неясна также участь членов семей, перечисленных в списке юкагиров. По-видимому,
они также были взяты в плен. Косвенным подтверждением этого является
свидетельство бывшего в плену у чукчей казака Кузнецкого о том, что к его
хозяину чукче в 1755 г., т.е. спустя год после разгрома на р. Налуче, пришли
анадырские ясачные юкагиры, шесть человек. «А они, юкагири, пришли для выкупу
взятых у них в плен жен и детей их, коих юкагир те чюкчи приняли честно и ничем
не обидели, и те юкагири жен своих и детей у оных чюкоч выкупали, давая
табаком, котлами, топорами, ножами, копьями, луками, стрелами и корольками, а
выкупили всего мужеского и женского полов девять человек. Чюкчи тем юкагирям
давали ж в подарок парки оленьи, пыжики белые, камосы белые, парки куньи и
лисицы красные». /Колониальная политика царизма иа Камчатке и Чукотке в
XVIII в. Л., 1935, стр. 183./
Следует отметить, что среди участвовавших в
разгроме юкагиров указываются не только чукчи, но и коряки. В июне 1751 г.
начальнику Анадырской крепости, капитану якутского полка Шатилову, пришлось
выступить против «тамошних изменников оленных и сидячих коряк», чтобы призвать
их «попрежнему в подданство». /Колониальная политика царизма иа Камчатке и Чукотке
в XVIII в. Л., 1935, стр. 115./
В походе участвовали юкагиры. В донесении
Шатилова сообщалось, что при первом столкновении с коряками был ранен один
юкагирский князец. Далее в том же донесении упоминалось: «До той же ночи
прибыли в лагерь посланные вышеописанного ж 5 числа поутру для поиску
неприятельских изменнических коряцких жилищ и их оленных табунов коряка Умья
Аукевьин, юкагиры Юдача Собольков с товарищи и рапортовали меня, что нашли и
пригнали с собою оленный табун, который гнан был от оного отпрядыша неприятелем
для укрывательства за губу в шерлопы». /Колониальная политика царизма иа
Камчатке и Чукотке в XVIII в. Л., 1935, стр. 116./
Таким образом, пограбленный чукчами
юкагирский князец, Ядача Собольков (он же Юдача), упоминаемый в приведенном
ниже документе, имел старые счеты с коряками.
Реестр о разгроме юкагиров на р. Налуче
позволяет сделать весьма важный вывод относительно этнической принадлежности
чуванцев, нередко рассматриваемых в литературе как особый народ. В реестре
прямо указывается, что пограбленные были юкагирами, и отмечается, что они
происходили из чуванского и ходынского родов. Таким образом, чуванцы, если
доверять этому документу, в XVIII в. составляли не особый народ, а одно из
юкагирских племен.
Разгром чуванского рода, невидимому, один
из эпизодов так и не завершившегося процесса этнического формирования чуванской
народности. Уведенные в плен юкагиры чуванского рода сблизились с чукчами,
часть их, но свидетельству Майделя, бежала к корякам и сблизилась с ними;
наконец, пешие чуванцы, оставшиеся в районе Анадыря, и Колымы, сблизились с
русскими.
Однако приведенный ниже документ интересен
главным образом тем, что дает возможность представить, какими орудиями
производства владели юкагиры в середине XVIII в., и проливает свет на их экономику.
Реестр позволяет констатировать, что при нападении чукчами было захвачено у
юкагиров разного имущества на весьма значительную сумму, а подробное
перечисление «у кого имяно и что, сколько чего порознь пограблено по цене и у
скольких человек», позволяет установить имущественное различие между отдельными
юкагирскими семьями. Если имущество князца Ядачи Соболькова оценивалось в 1988
р. 41 к., князца Наямы Соболькова в 1749 р. 91 к., «лучшего юкагира» Ононды
Черноусова в 352 р. 50 к., то имущество рядовых юкагиров Малчата Тудобоева в 64
руб., Айчи Менчатова в 87 р. 50 к. и т. д.
Документ позволяет установить, каков же был
наиболее ценный инвентарь в обиходе юкагиров. Из документа следует, что все
юкагиры владели оленями. Наиболее богатые имели по 275-300 оленей, бедные по
3-6. Быки ценились по 6 руб., важенки (самки) по 8, телята по 2 руб. Почти у
каждого пограбленного юкагира был отнят креневый / Кренем
называлась в Колымском округе более крепкая и смолистая сторона кривого ствола
лиственницы, обращенная к югу (В. И. Иохельсон. Очерк зверопромышленности и
торговли мехами в Колымском округе. СПб., 1898)./ лук и тул (колчан) со стрелами.
Никто из упомянутых в реестре юкагиров не владел огнестрельным оружием.
В середине XVIII в. огнестрельное оружие
попадало иногда в руки коряков и чукчей в результате нападений на русских
служилых людей. В 1751 г. аманаты-коряки перебили часовых в Анадырской
крепости, «бросились в лес и унесли с собою побитых часовых две фузеи с
лядунками и с патронами». /Колониальная политика царизма иа Камчатке и Чукотке
в XVIII в. Л., 1935, стр. 121./ В этом же году при столкновении с коряками было в
виде трофеев у них взято «две фузеи, да одна свалина фузейная ж ломаная, один
замок фузейной с убором». /Колониальная политика царизма иа Камчатке и Чукотке
в XVIII в. Л., 1935, стр. 117./ Однако эти случаи владения; огнестрельным оружием
местным населением следует рассматривать как исключение.
У наиболее богатых и знатных юкагиров были
кольчуги (куяки), представлявшие, по-видимому, большую ценность и редкость, так
как перечень имущества начинался с них.
Среди оружия упоминаются железные копья,
стрелы железницы, пальмы, железные наручни (кистени), ножи с украшениями в виде
оловянных припоев.
Следует отметить, что в списке упомянуто
значительное число предметов русского производства, по-видимому, приобретенных
юкагирами у русских промышленных, торговых и служилых людей.
Большую ценность представляли для юкагиров
металлические инструменты: топоры, всевозможные пилы, сверла (напари), зубила,
палемки кроильные, тюкавки, скобели, молотки, ножницы и т. д. Среди имущества
князца Ядачи Соболькова упомянуты «два мехи — цена рубль». Не является ли это
свидетельством того, что юкагиры занимались кузнечеством?
Среди захваченного имущества следует
отметить медные и железные котлы, оценивавшиеся от 2 до 21 руб., сковороды,
привозные украшения: круги серебряные, наигольники, колокольчики (большое их
число наводит на мысль, что они употреблялись не только для оленей, но и для
украшения одежды), бисер (корольки).
По данным реестра можно видеть, что у
юкагиров чуванского рода преобладали палеоазиатские глухие формы одежды.
Упоминаются мужские и женские парки из оленьих шкур, преимущественно пыжиковых,
парки из волчьих шкур, из шкур степных баранов, кухлянки из оленьих шкур,
камлеи ровдужные, как разъясняется в реестре: «Яко то есть навершник».
Только среди имущества юкагира ходынского
рода Тынаха Перебякина упомянут предмет одежды из тунгусского комплекса —
нагрудник с корольками. У большинства юкагиров были «малахайчики» с корольками
и серебряными кругами, в одном случае упомянут «пояс ровдужный бисером нашит».
Среди имущества князца Ядачи Соболькова имелось два шелковых платка. Из обуви
упоминаются гачи (наколенники) из оленьих и волчьих камасов с обутками
камасными и торбаза.
Обращают на себя внимание принадлежности
охоты: лыжи «подволочные», т. е. подбитые оленьими и лосиными камасами, и
невода ременные. Последние, по-видимому, служили не для ловли рыбы, а для охоты
на нерпу.
По данным Иохельсона, ременные сети,
заимствованные у чукчей, употреблялись населением низовий Колымы для лова нерп.
Ременный невод оценен в реестре в 15 руб. Таким образом, цена его равнялась
цене кольчуги или большого котла.
Из прочего имущества следует отметить
высоко ценившиеся ровдужные чумы, санки, крытые ровдугами, т.е. выделанными
оленьими кожами, оленью упряжь, оленьи седла, камасные сумы.
Только в семьях самых богатых юкагиров
Ядачи Соболькова, Наямы Соболькова был «китайский шар», т.е. китайский табак, и
в четырех семьях черкасский листовой табак.
Таким образом, публикуемый документ /Центральный
государственный архив Якутской АССР, ф. № 12, Якутское областное управление,
оп. 9, д. №8, л.л. 1-13./ дает значительный материал для характеристики
культуры юкагиров в середине XVIII в.
*
1754
год. Список имущества,
захваченного чукчами при разгроме юкагиров
на р. Налуче
«Реэстр о юкагирском пограбленном и взятом
в плен немирным чукоцким народом в 1754 году при урочище речке Налуче, а у кого
имяны и что сколько чего порознь пограблено по цене и у скольки человек о том
значит под сим: /Документ приводим в виде таблицы, рубрики введены
нами. Описание имущества, похищенного у князца Ядачи Соболькова, даем без
каких-либо текстуальных изменений./
«Всего у выше писанных юкагир прописанного
их екипажу чюкчами пограблено и взято на восемь тысяч на сто на тринадцать
рублев, на семьдесят на семь копеек - 8113 р. 77 к,
«К сему реестру вместо юкагирских князцов
новокрещеных Федора да Семена Ивановых, детей Шмалавых, Захара Васильева сына
Красовских их наличным прошением Якуцкого полку гренодир Николай Новгородов
руку приложил».
/Труды Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая.
Новая серия. Т. XXXV. Сибирский этнографический сборник II.
Москва-Ленинград. 1957. С. 246-262./
И. С. Гурвич
ЧУВАНЦЫ
«Переписью 1989 г. на Чукотке была выявлена
небольшая народность чуванцы. Раньше их переписи не выделяли. Кто же такие
чуванцы, какова их историческая судьба?»
(Из письма в Институт этнологии и
антропологии АН СССР)
История юкагирских, чукотских и корякских
племен в период включения их в состав Российского государства и особенности их
этнического развития на протяжении XVIII-XIX вв. представляют несомненный
интерес для понимания исторического процесса на Крайнем Северо-Востоке Сибири.
К сожалению, этот период слабо освещен в литературе, что и побудило автора
настоящей статьи рассмотреть, насколько позволяют источники, некоторые стороны
этнического развития одного из предположительно юкагирских племен — чуванцев1, сыгравших важную роль в жизни
Чукотско-Камчатского края.
Первые сведения о чуванцах и близких к ним
ходынцах относятся ко второй половине XVII в. Так, известно, что в Анадырском
остроге С. И. Дежнев в 1662 г. принял в аманаты (заложники) двух чуванцев и
восемь ходынцев2, а Курбат Иванов в
1681 г. — девять ходынцев и четырех чуванцев3.
Документы свидетельствуют о том, что
чуванцы в XVII в. сочетали домашнее оленеводство с охотой на диких оленей во
время их сезонных миграций через реки. Важное значение имело также рыболовство.
Обширную сводку данных о традиционном хозяйстве, вооружении и материальной
культуре коренного населения Северо-Востока Сибири, в том числе и чуванцев,
привела в своей большой работе В. В. Антропова4.
Анализ данных о сборе ясака позволил Б. О. Долгих определить численность
чуванцев для XVII в. В 1682 г. они «платили» эту подать пушниной
(преимущественно соболями и лисицами) в Анадырский острог. Здесь значилось 42
плательщика ясака (т. е. трудоспособных мужчин), а в начале XVIII в. их было
уже 125. Следовательно, всего насчитывалось 520 чуванцев5.
В конце XVII — начале XVIII в. чуванцы, как
и юкагиры, широко привлекались к участию в военных походах русских служилых
людей. На своих оленях они перевозили казенные грузы. В 1699 г. чуванцы и их
ближайшие соседи ходынцы (возможно, брачные партнеры) участвовали в походе
Атласова на Камчатку. Около 10% всех чуванских, юкагирских и ходынских женщин
тогда уже жили вне своих племен и родов, так как стали женами или наложницами
казаков либо промышленных людей6.
Небезынтересны данные о расселении
чуванцев. Согласно исследованиям Б. О. Долгих, в XVII в. члены чуванского рода
(племени) обитали главным образом в районе Шелагского мыса, а также нижнего и
среднего течения р. Паляваам, в верховьях рек Амгусмы, Чауна (отметим, что
юкагиры называют чуванцев «жители р. Чауна»), в верховьях Большого и Малого
Анюев. В отдельных случаях чуванцы заходили в более южные районы и даже
появлялись в заливе Креста7.
Широкое расселение чуванцев не являлось
следствием острой нужды в пастбищах или охотничьих угодьях. Судя по ряду
косвенных данных, подлинная причина этого заключалась в нуждах посреднического
обмена. В литературе по истории Чукотки уже высказывалось предположение, что
юкагиры и чуванцы «издавна были посредниками в обмене чукчей с Югом и
Юго-Западом» и «что через них осуществлялась связь с Охотским побережьем и
Якутией»8. Разумеется, связь эта до
прихода русских была крайне неустойчива. В XVII в. в обменах между русскими и
чукчами судьба предоставила юкагирам и чуванцам особую посредническую роль. На
протяжении длительного периода, с конца XVII в. до второй половины XVIII в.,
оленные и «сидячие» (оседлые) чукчи, остро нуждавшиеся в русских товарах,
прежде всего в железных изделиях (орудия труда и охоты — наконечники стрел,
копья, топоры, ножи и т. д.), не могли их приобрести «законно», т. е. купить у
русских торговцев, промышленных или служилых людей, ибо одним из условий
торговли было согласие на выплату ясака и выдачу аманатов. На это условие чукчи
не соглашались. Юкагиры же и чуванцы, как ясачные плательщики, имели прямые
связи с русскими и могли свободно приобретать (точнее, выменивать) нужные
изделия у русских на пушнину.
Отмечу, что в это время в среде юкагиров,
ходынцев и особенно чуванцев уже были потомки от смешанных браков с русскими,
так называемые креолы, говорившие на родном и на русском, а также (это в данном
случае важно) на чукотском языках. Они выступали как посредники при обменах,
осваивая обширную зону между неясачными чукчами и населением, платившим ясак. В
первой половине XVIII в. чуванцы превратились в крупных по тому времени
посредников, занимавшихся обменом русских товаров, главным образом железных
изделий, на пушнину. При этом нередко на посредников, сопровождавших
предназначенные для обмена товары, совершались нападения, и тогда вместо обмена
происходил грабеж. Так, один из документов XVIII в. — обширный реестр,
составленный в 1754 г., свидетельствует о том, что чукчи разгромили юкагиров
(происходивших, если верить этому документу, из чуванского и ходынского. родов)
на р. Налуче и захватили у них огромное количество железных изделий: топоры,
сверла, пилы, ножи, стрелы, кольчуги, шишаки (шлемы), наконечники копий,
кистени, а также утварь: медные и железные котлы, сковороды9. Вероятно, значительная часть захваченных
изделий предназначалась для обмена на ценную пушнину (соболь, выдра, лисица и
т. д.), интересовавшую русских торговцев и служилых людей. Можно предполагать,
что в этот период на Чукотке возникла определенная система обмена типа
чукотского «поворотничества». Во всяком случае, шел оживленный обмен между
чуванцами и юкагирами, находившимися на стойбищах, и чукчами, причем обмен этот
обогащал в какой-то мере обе стороны.
Следует отметить, что память об особой роли
оленеводческо-охотничьей группы чуванцев как «подторговщиков» сохранялась еще в
конце XVIII в. в низовьях Колымы. Так, в фольклорных рассказах колымских чукчей
мирные отношения между чукчами и русскими приписывались посредничеству чуванцев
10.
В середине XVIII в. главы чукотских и
юкагирских стойбищ уже употребляли табак, чай, иногда использовали матерчатую
одежду, прядево для сетей и т. д. Между чуванцами и русскими поддерживались и
культурные связи. Так, в реестре 1754 г. упомянуты 25 чуванцев, из них 5 значились
«новокрещеными». Обращение юкагиров и чуванцев в христианство в XVII-XVIII вв.
также способствовало сближению их с русскими старожилами, в том числе и
смешанным в этническом отношении бракам.
Чуванцев и русских служилых людей сближали
и совместные походы против неясачных чукчей. Характерен случай, относящийся к
началу XVIII в.: во время восстания юкагиров против отряда казаков,
возглавлявшегося Афанасием Петровым, чуванец Еремей Тугулаков «пал на служилого
человека Якова Волокту и убить не дал, так как приходился родичем последнему11.
В 1740-1750-х годах чуванские и юкагирские
стойбища подверглись массированным набегам чукчей. Видимо, в районах,
осваивавшихся чукчами, в это время происходили какие-то крупные перемещения.
Попытки анадырского гарнизона силой оружия усмирить чукчей, нападавших на
коряков и чуванцев (те и другие — ясачные плательщики), не увенчались успехом.
В середине XVIII в. Анадырский острог превратился в крупный военный центр.
Здесь, как уже упоминалось, был гарнизон (около 600 человек русских), а также
семьи юкагиров и чуванцев. Крепость дорого обходилась казне и не приносила
ожидаемой пользы. В 1764 г. по предложению командира Анадырской крепости во
избежание «великотысячных казенных издержек» было решено ее упразднить12. Однако само упразднение произошло в 1770 г.
Коренное население — чуванцы и юкагиры переселились в Гижигу под защиту
русского гарнизона.
В самом конце XVIII в. после установления
мирных отношений с чукчами была сделана попытка восстановить поселение русских
и чуванцев на Анадыре и по берегам Анадырского лимана. Артель купца Петра
Баранова пыталась здесь занять прежние чуванские угодья, но вынуждена была
уйти. Сюда стали переселяться также отдельные группы чуванцев и русских
старожилов, привлеченные богатыми рыбными угодьями, в особенности возможностью
добывать дикого оленя во время его ежегодных миграций через Анадырь и
анадырские притоки. В 1840-х годах поселенцем по фамилии Марков было основано
селение, получившее название Марково, где стали жить чуванцы и русские
старожилы из Гижиги. Поселенцы-чуванцы унаследовали юкагирский тип хозяйства:
рыболовство, охота на дикого оленя на переправах, применение в качестве
транспортного средства ездовых собак. В конце XVIII — начале XIX в. быт
чуванцев и их ближайших соседей из других марковских обществ отличался
известным единством, хотя чуванцы и подразделялись на кочевых и оседлых.
По наблюдениям А. В. Олсуфьева
(офицер-адъютант командующего войсками Приамурского военного округа), марковцы
обычно в июне, когда ожидается ход красной рыбы, от которого зависит
благосостояние всего хозяйственного года, перекочевывали из зимних жилищ в
летние, расположенные вблизи рыбных тоней на расстоянии 20 верст от поселка.
Перекочевка производилась на лодках. Выезжали всей семьей с собаками. Весь
скарб складывался в амбары. Часть марковцев подряжалась сопровождать несколько
купеческих лодок, и они спускалась вниз до устья Анадыря, где велась торговля с
чукчами. Здесь же купцы принимали грузы, доставлявшиеся русским крейсером.
Летом жили на заимках крайне скученно, так
как считали излишним затрачивать силы на строительство постоянного жилья. В
связи с этим использовались и постройки типа якутской юрты. Наряду с меховой
зимней одеждой чукотского типа чуванцы и другие марковцы носили и матерчатую.
Значительное время весной и летом женщины-чуванки уделяли обработке оленьих
шкур, изготовлению ровдуги (замши). Она шла на одежду и на продажу.
Имеющиеся в литературе материалы об
особенностях быта чуванцев подтверждаются сообщениями наших информаторов из
поселков Усть-Белая и Марково, согласно которым в домах и юртах чуванцев
имелись печи (чувалы), деревянные кровати (уруны). Спали на перинах, покрытых
постельным бельем. Для глаженья применялись каталки «вальки». В некоторых хозяйствах
были семейные бани. Питались чуванцы главным образом рыбой и оленьим мясом с
приправой из кореньев, собираемых (или добываемых из мышиных нор) в тундре.
Обыденным блюдом была юкола (вяленая рыба), подогретая на костре. В зажиточных
хозяйствах рыбу солили и квасили. Зимой полуразложившуюся квашеную рыбу
доставали из ямы и варили, головки ели сырыми. Часть мяса забитых летом диких
оленей сразу употребляли в пищу, часть вялили. Известным подспорьем осенью было
мясо диких гусей, добытых летом во время линьки. Хлеб считали деликатесом и ели
по праздникам. Чай использовали в больших количествах. Такая несложная пища и
особенности быта резко выделяли чуванцев из среды пришлого русского населения,
что прекрасно осознавали и сами чуванцы.
Своеобразием отличалась также духовная
культура чуванцев и их ближайших соседей. Широко бытовал охотничий фольклор:
рассказы о медведях и столкновениях с ними, о нападениях волков на людей, об
эпидемиях бешенства, поражавших лисиц, и т. д. Во всех этих рассказах действительные
случаи сочетались с фольклорными сюжетами.
Заслуживают внимания также поучительные
истории о тех, кто негуманно относился к зверю. Голодные годы в связи с
сокращением хода дикого оленя через Анадырь объясняли тем, что обитатели
«крепости» нарушили этические правила. Кто-то из пришельцев поймал «на воде»
теленка-оленя, содрал с живого шкуру и выпустил в тундру. Теленок явился во
время промысла и отогнал оленей. Широко известен был рассказ о том, что
какие-то люди поймали большую рыбу, прокололи на спине дырку, протянули сквозь
нее прядево, обрывки мережи и в таком виде отпустили в воду. На следующий год
она вернулась и отомстила им: в прежде удачных для промысла местах поймать
ничего не удалось.
Чуванцы хорошо знали своих соседей. Так, в
своей среде они рассказывали об обычаях чукчей13.
У чуванцев сохранялись, как отмечал А. В. Олсуфьев, казачьи песни, сказки и
былины, «всюду давно забытые»14.
Результатом позднего фольклорного заимствования явилась русская народная
драматическая игра «Лодка». Это развлечение было заимствовано от камчатских
казаков в XIX в. и бытовало в пос. Марково15.
Чуванцы старшего поколения до сих пор
помнят немало старинных слов, употреблявшихся русскими старожилами: сендуха —
тундра, убродно — много снега, стаканчик — вид мужской и женской одежды, культы
— обувь из нерпичьей кожи, сутуры — праздничные торбаза (якут.), обутки —
торбаза из летних камусов, курма — кофта, бородохи — обувь из ровдуги,
камендерва — орудие для выделки кожи, ерник — кусты ольхи, мольча — пускай, готовальник
— игольница, пасквильница — сплетница, баить — говорить, Ягишна — Баба Яга,
чудинка — леший, метляки — бабочки, пряженики — пироги, бурдук — бражка и др.
Свадьбы справлялись по русскому обряду.
Перед свадьбой в доме невесты устраивали девичник, а в доме жениха —
мальчишник. В качестве музыкальных инструментов использовались гармони и
самодельные балалайки.
Хоронили умерших согласно православному
обычаю, но в гроб мужчине клали курево, а женщине — орудия для рукоделия.
Следили за тем, чтобы на платье не было металлических предметов: булавок,
пуговиц, украшений. Кочевые чуванцы, так же как и чукчи, верили, что умершие
возрождаются в новорожденных. Поэтому при наречении имени новорожденному
устраивали особое гадание — около костра подвешивали камень и называли имена
умерших. Если при произнесении очередного имени камень покачивался, значит
пришел именно этот человек, и младенца называли его именем. Такой же обряд был
и у коряков.
Несмотря на то что все чуванцы считались
православными (в домах у многих висели иконы и имелись религиозные книги), у
них продолжали бытовать дохристианские верования. Некоторые чуванцы шаманили,
«изгоняли» из больного злого духа.
Для понимания этнической истории чуванцев
весьма важны данные об их расселении и численности. Для конца XIX в. такие
данные содержит отчет А. В. Олсуфьева о поездке на Чукотку в 1893 г. В самом
Маркове, главном поселке Анадырского округа, тогда проживало 340 жителей обоего
пола — 41 дом16, на заимке Солдатово
— 28 человек (3 дома), Оселкино—13 (2 дома), на заимке Спиридоново — 16 (3
дома), в Ерополе — 52 (5 домов), в Крепости — 15 (2 дома), в Усть-Майне — 14 (1
дом), в Усть-Белой — 20 человек (3 дома). Таким образом, все население этого
региона составляло около 500 человек.
Все поселки, разбросанные на огромной
территории бассейна р. Анадырь и ее притоков, по мнению А. В. Олсуфьева,
представляли собой единое целое и поддерживали друг с другом связь: «Все живут
одной жизнью, все знают друг друга и часто видятся между собой, все не знают
другого языка кроме русского. Наконец, все приписаны к марковским обществам»17.
Общественное устройство чуванцев описал в
общих чертах Г. Дьячков. «Чуванцы, — сообщал он, — подразделяются на три рода:
чуванцев, ходынцев и коряков». Последние два рода «присоединены к ним по их
малочисленности»18. Как «ясачные
инородцы», население бассейна р. Анадырь входило в пять податных обществ.
Наиболее крупным было Чуванское — 256 душ. Остальные общества были небольшими:
Ламутское — 39 душ, мещанское — 34, крестьянское — 12 душ19. Так как численность некоторых обществ очень
сократилась, чуванский князец (так его называло население, а официально —
староста) подал прошение о причислении к чуванцам отдельных семей колымских
юкагиров. Судя по этим данным, можно полагать, что чуванское общество
представляло собой в конце XIX в. сложное образование, состоявшее из разных
этнических компонентов.
Об этническом составе чуванцев в последние
десятилетия XIX в. позволяют судить и обнаруженные автором настоящей статьи
подлинные метрические книги Анадырской церкви20.
Они составлялись уже после прекращения чукотско-корякских междоусобиц и
содержат немало сведений по истории чуванцев. В этих книгах в разделе «О
бракосочетающихся» приводятся данные об этнической принадлежности женихов и
невест, а также их возрасте. Крещеные анадырские чуванцы вступали в браки с
эвенами (ламутами) разных родов, с юкагирами (колымчанами), гижигинскими
мещанами и сами отдавали своих дочерей в жены соседям из разных обществ. Так, в
1882 г. было зафиксировано 10 браков, в том числе с участием чуванцев два.
Чуванец Лука Дьячков взял в жены ламутскую девицу Гликерию, юкагир Вологодин
женился на чуванке Агафье Медучиной. Остальные восемь браков были заключены
юкагирами и ламутами, видимо, с учетом правил экзогамии. Ламуты 1-го и 2-го
Дельянского «родов», а также Долганского рода брали жен из соседних
инородческих общин.
В 1883 г. был зафиксирован 21 брак, в том
числе 3 однонациональных чуванских, 6 смешанных (чуванско-чукотских,
чуванско-тунгусских и др.). Всего в этих браках участвовало 11 чуванцев. Так,
чуванец Василий Шитиков женился на тунгусской девице Марфе Ермачковой, юкагир
Семен Каймаков — на чуванке Дьячковой, чуванец Стефан Федорович Дьячков — на
чуванской девице Ульяне Константиновне Алиной. Из этих записей можно сделать
вывод, что чуванцы не всегда соблюдали экзогамию. Чуванцы Кобелевы (оленные)
также заключали браки не только в своей среде: чуванец Иван Павлович Кобелев
женился на чуванке Парасковье Кобелевой, чуванец Алексей Кобелев — на чукотской
девице Матрене Этувдиной; чуванец Михаил Николаевич Кобелев — на чукотской
девице Мавре Утгеут; чуванец Иосиф Ефимович Дьячков — на чуванке Улите
Дьячковой; юкагир Павел Магонин — на русской, дочери исправника Ирине
Верещагиной; ламут 1-го Дельянского рода Василий Михайлович Дьячков — на
чуванской девице Анне Михайловне Кобелевой.
В книге за 1884 г. имеется запись о том,
что трос кочевых чуванцев по фамилии Кобелсвы взяли в жены кочевых чуванок под
этой же фамилией. Таким образом, в брачные партнеры оседлых чуванцев и их
соседей включались ламуты двух Дельянских и Долганского родов, юкагиры
(колымские), отдельные семьи оседлых чукчей, кочевых чуванцев (реже русские).
На основании этих данных можно заключить, что коренное русскоязычное население бассейна
р. Анадырь представляло собой известное единство. Многие чуванцы находились
между собой в родстве и свойстве.
В целом для коренного населения бассейна р.
Анадырь характерна, судя по метрическим книгам, четко выраженная локальная
эндогамия21. Однако в XIX в.
обитатели его отличались не только эндогамией, но и самосознанием,
самоназванием, определенным культурным и языковым единством. Это позволяет
предполагать, что они представляли собой складывающуюся этническую общность.
Известное влияние в XIX в. на чуванскую
этническую общность оказали приезжие русские казаки, крестьяне и, видимо,
духовенство, а также наличие церковно-приходской школы в пос. Марково, хотя
успехами в распространении грамотности она не отличалась. Сказывалось на всем
протяжении XVIII-XIX вв. и взаимодействие чуванцев с ближайшими соседями —
эвенами (ламутами), чукчами-оленеводами и др.
Об устойчивости чуванской этнической
общности свидетельствуют данные переписей. Так, Всероссийская перепись 1897 г.
выявила 136 мужчин и 65 женщин русскоязычных чуванцев и 215 мужчин и 91 женщину
«бродячих» чуванцев, т. е. 351 мужчину и 156 женщин, всего 507 человек22. По тому времени это было значительное
этническое образование. Заслуживают внимания данные Похозяйственной переписи
1926—-1927 гг. Этой переписью было выявлено 707 чуванцев. Оседлые составляли
55%, кочевые — 45%23.
В связи с тем что еще в XIX в., как
отмечалось выше, чуванцы перешли на русский язык, они как особая этническая
группа послевоенными переписями не выделялись. Переписью 1959 г. чуванцы,
видимо, были включены в графу чукчей и русских. Всего этой переписью было
выделено 248 мужчин и 286 женщин чукчей с родным русским языком, но в это время
чукчи еще не владели русским языком так хорошо, во
всяком случае, не считали его родным. Очевидно, русскоязычные чукчи —
это чуванцы-марковцы. Как сообщил В. В. Леонтьев, посетивший в 1960-х годах
чуванцев, они тогда еще делились на оседлых (речных) и кочевых. Среди последних
были и чукчеязычные. Такие чуванцы жили в поселках Снежное, Еропол и Чуванское.
Материалы наших экспедиций (1960-е и 1980-е годы) подтверждают эти данные.
Всесоюзная перепись населения 1989 г. выявила 944 чуванца. Большая часть их
проживает в пос. Марково24. Таким
образом, данные переписей свидетельствуют о численном росте этой народности.
Некоторые семьи чуванцев, продолжая, видимо, давнюю традицию, занимаются
оленеводством и охотой.
В поселках, на центральных усадьбах
совхозов, где трудятся чуванцы, теперь ведется современное жилищное
строительство, открыты средние школы, интернаты, детские сады-ясли, больницы,
дома культуры, библиотеки. В быт населения вошло телевидение, кино.
В целом чуванцы, как и другие народы
Чукотки, вписались в современную жизнь региона.
Знаменательно, что в настоящее время чуванцы,
как и другие малочисленные народы Чукотки, интересуются вопросами своего
этнического происхождения, своей историей и традиционной культурой. Признавая
древние связи с чукчами, равно как и с русскими старожилами, чуванцы называют
себя «местными», или коренными, жителями и на этом основании противопоставляют
себя пришлому, в основном русскому и украинскому
населению. В движении за права коренного населения чуванцы отличаются высокой
социальной активностью. При этом взаимоотношения между чуванским и пришлым
населением не имеют конфликтного характера и в целом благоприятны.
Опросы, проведенные участниками Северной
экспедиции Института этнологии и антропологии АН СССР в 1990 г., показали, что
чуванцы осознают себя особым северным народом и, в частности, считают
справедливым включение их в список народов Севера, на которые распространяется
ряд льгот. Следует отметить, что чуванцы, несмотря на малочисленность,
принимали активное участие во всех делах региона — в проведении районирования,
коллективизации, в школьном строительстве и т. д. Этому способствовало и то,
что помимо родного русского языка многие из
них владели разговорным чукотским языком. В 1930-х годах чуванцы, получившие
образование в церковно-приходской школе, широко использовали свои знания для
разъяснения населению Чукотского округа сущности советских мероприятий.
Некоторые из них работали председателями и секретарями сельсоветов, участвовали
в землеустроительных экспедициях. Особенно населению Чукотки запомнилась
деятельность чуванцев в качестве помощников учителей. В чукотских школах и
интернатах они переводили учащимся слова приезжих учителей, не владевших
чукотским языком, я соответственно переводили на русский ответы учащихся.
Чуванцы неоднократно избирались в руководящие советские и партийные органы
Чукотского округа25. И в настоящее
время чуванцы активно участвуют в жизни Чукотского региона.
* * *
Таким образом, на протяжении трех столетий,
как свидетельствуют письменные источники и этнографические данные,
малочисленная этническая общность чуванцы прошла сложный и трудный путь
этнического развития. Она включила в свой состав отдельные семьи соседей и
утратила много своих традиционных особенностей в хозяйстве и культуре, в том
числе и родной язык, заменив его русским, но сохранила память о своем
историческом прошлом и представление о себе как об определенном этническом
единстве, отличающемся от других народов и этнических общностей Северо-Востока
Сибири.
Примечания
1. О
чуванцах см.: Анадырский край. Рукопись жителя с. Маркова Г. Дьячкова (далее —
Дьячков Г.). Владивосток, 1893; Майдель Г. Л. Путешествие по северо-восточной
части Якутской области в 1868-1870 годах. Т. 1. СПб., 1894; Олсуфьев А. В.
Общий очерк Анадырской округи и се экономического состоянии и быта населения.
СПб., 1896; Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей. М., Л., 1965;
Гурвич И. С. Этническая история Северо-Востока Сибири. М., 1966; Туголуков В.
А. Поездка к чуванцам // Полевые исследования Ин-та этнографии АН СССР. 1974.
М., 1975. С. 180-189.
2. Оглоблин
Н. Семен Дежнев // Журнал Министерства народного просвещения [СПб]. 1890. Ч.
272. С. 303-304.
3. Русские
мореходы в Ледовитом и Тихом океанах. М., Л., 1952.
4. Антропова
В. В. Вопросы военной организации и военного дела у народов Крайнего
Северо-Востока Сибири // Сибирский этнографический сборник. II (Тр. Ин-та
этнографии АН СССР — далее ТИЭ. Т. XXXV). М., Л., 1957.
5. Долгих Б.
О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. // ТИЭ. Т. LV. М., 1960.
С. 426, 427. По Б. О. Долгих, для определения общей численности группы
применяется коэффициент 4 (число плательщиков ясака умножается на четыре), см.
с. 13.
6. Там же.
С. 440.
7. Там же.
С. 436.
8. История и
культура чукчей. Л., 1987. С. 50.
9. Гурвич И.
С. Юкагиры чуванского рода в середине XVIII в. // ТИЭ. Т. XXXV. С. 250—262.
10. Богораз
В. Г. Материалы по изучению чукотского языка и фольклора, собранные в Колымском
округе. Т. I. Образцы народной словесности. СПб., 1900. С. XXVII.
11.
Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII в. Л., 1935. С. 26.
12. Вдовин
И. С. Анадырский острог // Краеведческие записки. Вып. II. Магадан, 1959. С.
20-26.
13. Дьячков
Г. Указ. раб. С. 17-26.
14. Олсуфьев
А. В. Указ. раб. С. 73, 82, 88 и др.
15. Савоскул
С. С. Русская народная драма «Лодка» // Сов. этнография (далее — СЭ). 1982. №
5.
16. Олсуфьев
А. В. Указ. раб. С 144.
17. Там же.
С. 30.
18. Дьячков
Г. Указ. раб. С. 65-66.
19. Там же.
20.
Анадырский окружной архив ЗАГСа. № 17. Метрические книги Камчатской духовной
консистории за 1882-1898 гг.
21. Вопрос о
роли этнической эндогамии как этнического стабилизатора в свое время подробно
рассмотрел Ю. В. Бромлсй. К этой же теме неоднократно обращалась З. П.
Соколова, показав на примере обских угров значение этого явления в становлении
этнических групп и эндогамных ареалов. См.: Бромлей Ю. В. Этнос и эндогамия //
СЭ. 1969. № 6. С. 84-91; его же. Характеристики понятия «этнос» // Расы и
народы. Вып. 1. 1971. М., 1971. С. 9-31; его же. Современные проблемы
этнографии. М., 1981. С 390 и др.; Соколова З. П. Социальная организация обских
угров и селькупов // Общественный строй у народов северной Сибири. М., 1961; ее
же. К вопросу о формировании этнографических и территориальных групп обских
угров // Этногенез и этническая история народов Севера. М., 1970; ее же.
Эндогамный ареал и этническая группа. М.. 1990.
22. Патканов
С. К. Статистические данные, показывающие племенной состав населения Сибири,
язык и роды инородцев // Зап. РГО. Отд-ние статистики. Т. 9. Вып. 3. СПб.,
1912. С. 88-889.
23.
Терлецкий П. К Население Крайнего Севера Сибири. Л., 1932. С 18-19.
24.
Всесоюзная перепись населения 1989 г. М., 1990.
25. Советы
Северо-Востока СССР. Магадан, 1979. С. 31-211.
Chuvantsy
Chuvantsy — are one of the smallest ethnic
groups in Siberia. According to archive data and author's field materials this
group is characterized by ethnic endogamy, self-name, ethnic
self-identification, language unity. In our days Chuvantsy almost completely
lost the ethnocultural traits of their own, became Russian-speaking, but
separate themself from other surrounding ethnoses.
I. S. Gurvich
/Этнографическое обозрение. № 5.
Москва. 1992. С. 76-83./
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz