ЎЎЎ 2. Адубарыя Ігідэйка. Эдуард Пякарскі ў жыцьцяпісах. Сш. 2. 1890-1896. Койданава. "Кальвіна". 2019.

 

                            ЭКСПЕДИЦИЯ ДЛЯ ЭТНОГРАФИЧЕСКОГО БЫТА ИНОРОДЦЕВ

                                                              ЯКУТСКОЙ ОБЛАСТИ

                                                                    (Якутский округ)

    Вопрос об организации исследования быта якутов возник уже давно: еще в 1888 г. известный наш ревнитель просвещения И. М. Сибиряков обращался в восточно-сибирский отдел Императорского русск. географ. общества с предложением об устройстве экспедиции для изучения Якутской области, на каковой предмет он ассигновал 10 т. руб., соглашаясь, в случае надобности, увеличить эту сумму, по мере производства работ.

    Главными задачами исследования жертвователь ставит разрешение вопросов: увеличиваются ли якуты численно и развиваются ли вообще, или, наоборот, вымирают и вырождаются. Это уже показывает степень не исследованности якутского населения, — хотя его быт, миросозерцание и общественно-экономическое устройство представляют немалый интерес по одному тому, что якуты, по своей численности и способности к культуре, — второе племя в Сибири после бурят, вытеснивших первых сюда из их прежней родины, как полагают ученые, и засевших на место изгнанных...

    Впрочем, последнее обстоятельство только гипотеза, нуждающаяся еще в научных подтверждениях; очень может быть, что предпринимаемые изыскания дадут положительные данные для установления этого очень распространенного мнения.

    Вследствие сказанного выше предложения г. Сибирякова, бывший правитель дел в-с. отдела, Г. Н. Потанин, имел сношения по поводу устройства проектируемой экспедиции с известными, по своим трудам о Сибири, лицами: гг. Андриановым, Еленевым, Ивановским и Кузнецовым; но они, по разным причинам, отказались взять на себя это дело. После этого, оно было передано в 1892 г. нынешнему правителю дел отдела, г. Клеменцу. Последний, приняв дальнейшее ведение предприятия, указал на то, что, после блестящих экспедиций прошлого и первой половины нынешнего столетий, Якутский край нуждается в детальном изучении и наблюдениях над мелочами быта. Поэтому, г. Клеменц признавал возможным удовлетворительное выполнение поставленных задач лишь при участии в работах экспедиции местных сил, уже известных своими этнографическими трудами.

    Такая постановка дела была признана правильной как отделом общества, так и самим жертвователем, Иннокентием Михайловичем; приведение же его в исполнение замедлилось, по причине командировки г. Клеменца в Монголию.

    Возвратившись оттуда и получив одобрение характера и плана этнографических работ по Якутской области, как отдела географического общества, так и г. иркутского генерал-губернатора, — г. Клеменц прибыл в январе с. г. в Якутск и приступил к организации экспедиции. В Якутске г. Клеменц встретил живейшее сочувствие к цели своего приезда, как со стороны г. якутского губернатора В. Н. Скрипицына, так и вообще местной интеллигенции, обещавшей этому делу свое содействие.

    На совещаниях по этому предмету, происходивших под председательством члена-секретаря местного статистического комитета, г. Попова, при участии; советника якутского областного правления, г. Меликова, ветеринарных врачей, гг. Дмитриева и Кондакова и лиц, на коих, по указанию г. иркутского генерал-губернатора, возлагаются работы по изучению края, — были выработаны подробные программы и план намеченных работ. По всестороннем обсуждении, с участием г. Клеменца и некоторых местных деятелей, приглашенных на эти совещания, — работы по Якутскому округу, которые будут производиться в течение 3-х лет, распределены следующим образом:

    1) г. Меликов: разрешение вопроса о криминальной психологи якутского населения, на основании архивных материалов местных судебно-административных учреждений и личных наблюдений г. Меликова, занимавшего здесь много лет судебные должности.

    2) г. Дмитриев: скотоведение (анатомо-экстериерные, физиологические и биологические особенности якутского скота) и скотоводство (скотоводственная техника, отплата корма, болезни и их лечение).

    3) г. Виташевский: изучение юридического быта якутов по выработанной им для собирания материалов программе... Главное внимание исследователем будет обращено на формы землепользования и договорное право.

    4) г. Попов (секр. мест. стат. ком.): выработка карточки для производства подворной описи, по типу существующих статистических карточек, сообразно с условиями якутской жизни.

    5) г. Левенталь: а) исследование экономических отношений якутов в их историческом развитии и современном положении... и б) собирание, по архивным источникам, данных для истории края со времен 1-й ясачной комиссии.

    6) г. Майнов: а) антропологическое исследование местного населения, подразделяемого, по выработанной г. Майновым программе, на 5 племенных групп: русских, якутов, тунгусов и метисов: русско-якутского и якутско-тунгуского происхождения и б) выяснение причин и условий объякучивания русских; первичные признаки и дальнейшие стадии самого процесса объякучивания, доходящего до полной ассимиляции русских якутами.

    и 7) г. Пекарский: выработка и выполнение, при сотрудничестве приглашенных им лиц, программы исследования семейного и домашнего быта якутов, заключающей две части: а) жилища и его принадлежности, одежда и наряды, пища, питье и т. д. и б) верование, язык, народное творчество и другие проявления духовной жизни изучаемого народа.

    Независимо от предположенных работ, в.-с. отделом Императорского русск. геогр. общества будут изданы, на особо отпущенные для того средства, следующие труды, уже готовые к печати: «Матеріалы для составленія якутско-русскаго словаря», собранные г. Пекарским, «Краткій очеркъ якутской грамматики», составленный г. Ястремским, и «Лингвистическія замѣтки» по якутскому языку г. Ионова. Все поименованные работы будут печататься в Якутской областной типографии, при помощи специально для этого заказанного шрифта, с соблюдением всех требований лексикографии и в строгом соответствии с правописанием якутского языка, установленным академиком Бетлингом. Предназначенный к печатанию словарь якутского языка г. Пекарского явится весьма ценным вкладом в литературу тюркских языков.

    Всякий, кто принимает судьбу инородцев Сибири близко к сердцу, не может не отнестись с полным сочувствием к исследованию особенностей и быта якутов — одной из даровитейших сибирских народностей.

    Нельзя не пожелать успеха вновь образовавшейся экспедиции, труды которой могли бы иметь, помимо научного интереса, огромное значение для поднятия материального благосостояния якутов, основанного на точном знании действительности.

    В следующих заметках мы познакомим читателей с организацией экспедиций в Средне-Колымский и Олекминский округи; что же касается Верхоянского и Вилюйского округов, то, по отсутствию средств и подходящих работников, — исследование их откладывается до более благоприятного времени.

    /Сибирскій Вѣстникъ политики, литературы и общественной жизни. Томскъ. 25 мая 1894. С. 2./

 

 

                                     НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ ЯКУТСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ

    Известный сибирский благотворитель и меценат И. М. Сибиряков пожертвовал 10 т. для исследования быта якутов и 2 т. руб. на издание уже готовых трудов, относящихся к Якутской области. Д. А. Клеменц в бытность свою в Якутске минувшей зимой предложил лицам, занимавшимся исследованием отдельных сторон жизни якутов, издать свои работы. Но все они заявили, что подобное издание не может быть выполнено до тех пор, пока не будет издана самая капитальная из работ по Якутской области — словарь якутского языка г-на П-го. В видах категорического заявления о необходимости издания словаря, прежде других работ, г-н Клеменц вошел в переговоры с областной типографий, так как издать словарь желательно было бы в самом Якутске, чтобы дать автору возможность самому корректировать его и вообще следить за изданием

    Но для издания якутского словаря необходима транскрипция, указанная Бетлингом, но подобного шрифта не оказалось в Якутске. Тогда типография согласилась из 2 т., ассигнованных на издания труда, взять взаймы нужную сумму для приобретения шрифта, в котором никоторые буквы должны иметь особые надстрочные знаки, и этот долг выплатить печатаньем трудов по иркутским ценам. Таким образом выигрывают обе стороны: словарь будет печататься под наблюдением самого автора и печатанье его не будет стоить дороже, чем это было бы в Иркутске, а типография приобретает необходимый для потребностей области шрифт.

    Организация и руководство якутской экспедицией, согласно желанию жертвователя, было поручено Вост. Сиб. Отделу и Д. А. Клеменцу. В конце декабря г-н Клеменц уехал в Якутск и там обратился к местной администрации и отдельным лицам с предложением оказать содействие экспедиции и принять участие в ее делах; непосредственное заведывание экспедицией, а также сношение, как между экскурсантами, так и отдела с ними согласился принять на себя секретарь статистич. ком. г. Попов; кроме него изъявили желание принять участие в экспедиции ветеринарный врач г-н. Дмитриев, советник г. Меликов, исправники — колымский г. Карзин и Верхоянский г. Кондаков и некоторый др. лица. В расходовании денежных сумм экспедиции должна дать отчет генерал-губернатору.

    По предварительной смете ассигнованную на экспедиции сумму предполагалось распределить между округами Якутской области следующим образом: 2½ т. на исследование Колымского округа, 3 т. па изучение быта якутов, живущих в пределах Олекминского округа, остальные 4½ т. должны покрыть расходы по поездке Клеменца в Якутск и на исследование Якутского округа. На совещаниях, которые происходили между участниками экспедиции, эта смета была принята с незначительными изменениями.

    Участники экспедиции в совещаниях с Д. Л. Клеменцом выработали и предварительную программу исследования.

    Экспедиция должна продолжаться три года и желательно, чтобы в ней приняли участие интеллигентные лица, знающие якутский язык. Оба эти условия выполнены: расходы распределены на три годя, большинство лиц, принимающих участие, знакомы с якутским языком, и некоторые из них вполне обстоятельно, что, конечно, в значительной степени облегчит задачи исследования. Участники экспедиции будут экскурсировать по улусам, проживая в каждом более или менее, смотря по надобностям времени.

    В Якутском округе экскурсантам рекомендуется заняться исследованием обычного и экономического права якутов, изучение внешнего и семейно-общественного быта их, антропометрические измерения в связи с вопросом об якутских и русских, а также разработка архивов и выяснение вопроса о преступности якутов на основании уголовных дел.

    Для экскурсантов в Колымском округе программа исследования такова: 1) русское население и Якутский улус, где быт якутов сохранился чище, 2) юкагиры обрусевшие и не обрусевшие, 3) чукчи и чуванцы, ламуты и тунгусы, 4) вымирание инородческих племен. Колымский округ по разнородности населения, оригинальности, а главное в нем имеются вымирающие народности, представляет глубокий интерес для научно-этнографического исследования.

    В Олекминском округе задача исследования должна быть направлена главным образом на выяснение вопроса об экономическом приисков на быт якутов и определение степени этого влияния в связи с изменениями, замечаемыми в обычном праве и условиях жизни якутов.

    Комплект экскурсантов для исследования первых двух округов уже вполне окончен, и экспедиция с весны начала свои работы; но для Олекминского округа признано было необходимым пригласить исследователя из Иркутска в видах того, что ему (экскурсанту) придется ознакомиться с архивом горного управления и с некоторыми сочинениями, имеющимися в библиотеке В. С. отдела. Заняться исследованием Олекминского округа изъявил желание г-н Григорьев, но, к сожалению, служебный перевод его помешал ему выполнить свое желание, и вопрос об исследователе Олекминского округа пока остается открытым. В. С. отдел Геогр. общ. в настоящее время озабочен приисканием лица, удовлетворяющего требованиям намеченной программы наследования.

    Заведывание делами экспедиции, сношение с нею, по желанию г-на Сибирякова, были предложены распор. ком. В. С. отдела Д. А. Клеменцу, но с отъездом его расп. ком. отдела, оставляя за собой главное руководство и контроль над экспедицией, избрал из среды членов отдела специальную комиссию, которой и поручил заведывание делами экспедиции. В состав комиссии вошли: председатель Я. П. Прейн и члены — Дубенский М. М., Першин Д. И., Подгорбунский о. Иннокентий, Попов М. И. и Янчуковский А. В.

    /Восточное Обозрѣнiе. Газета литературная и политическая. Иркутскъ. № 62. 1 iюня 1894. С. 2-3./

 

 

        Иркутск, 22-го июня.

    При организации якутской экспедиции имелось в виду, что время блестящих экскурсий европейских знаменитостей прошло и что теперь предстоит детальное изучение края посредством местных сил. Исходя из этой мысли, г. Клеменцу удалось, при содействии властей, организовать такой состав экспедиции, которая с самого же начала вышла из рамок скромной задачи, предстоявшей ей, и которая, судя по программам экскурсантов, даст нам полное и всестороннее исследование быта инородцев, населяющих Якутскую область, и русских, живущих там. Такую надежду мы смело можем иметь, зная состав экспедиции — все это не случайные люди, думающие попробовать свои силы на новом поприще, а напротив местные деятели, занимавшиеся изучением края уже несколько лет и обладающие необходимыми специальными знаниями. Так, г. Меликов — человек с юридическим образованием, живущий в Якутске уже давно и известный там как чиновник всегда толково исполняющий возлагаемые на него поручения, взялся за исследование преступности якутов, на что у него, как по роду теперешнего его служения, так еще более по прежней его службе следователем и товарищем прокурора, должно быть более материалов, чем у кого-либо другого. Сколько нам известно, труд, который он принял на себя, даровой, не оплачиваемый из средств экспедиции. Далее, г. Пекарский несколько лет уже занимался составлением якутского словаря и ныне вполне окончил его. По отзывам знатоков, это очень ценный труд для изучающих тюркские наречия, и поэтому его предложено напечатать ранее всех других, уже готовых работ, произведенных членами экспедиции и людьми посторонними, еще до организации последней. Печатание будет производиться на средства, пожертвованные И. М. Сибиряковым, независимо от тех 10 т., которые он же пожертвовал для самой экспедиции. Другие лица, входящие в состав экспедиции, так же известны в Якутске своими трудами по изучению быта якутов, и некоторые из них принимали участие в составлении памятной книжки Якутской области и в трудах местного статистического комитета. По всем данным, жертвователь может быть совершенно спокоен, что предпринятое им дело попало в хорошие руки.

    Организованная ныне экспедиция займется исследованиями в Якутском и Колымском округах. Для исследований Олекминского округа и главным образом по вопросу о влиянии золотопромышленности на быт инородцев В.С. отделом географического общества приискано лицо, которое в скором времени должно отправиться на место своих исследований. Что же касается до Верхоянского и Вилюйского округов, то подробное их исследование, по недостатку средств, не вошло в задачи экспедиции. Но относительно первого из названных округов в известиях В.С. отдела печатается статья, знакомящая нас с бытом верхоянских якутов; что же касается до Вилюйского округа, то о жизни местных инородцев нам дают кое-какие сведения сочинения Маака; кроме того, можно надеяться, что изучение влияния золотопромышленности на быт якутов приведет исследователя, если найдутся средства, к экскурсии в Вилюйский округ, где это влияние отражается, хотя и в слабой степени.

    Кроме будущих работ экскурсантов, в скором времени можно ожидать издания основательного труда о якутах; те отрывки из него, которые были прочтены в здешнем музее, дают право надеяться, что он даст много ценных материалов и послужит как бы введением к работам экспедиции.

    Подобно всем географическим обществам и здешний отдел более занимается этнографическими исследованиями, чем экономическими. Это объясняется тем, что для последних необходим труд статистика, который, требуя много времени для собирания сырого материала, в большинстве случаев оказывается не по средствам бедным, относительно, географическим обществам. Но относительно якутской экспедиции можно желать и надеяться, что она наравне с этнографическими вопросами займется в соответствующей мере и экономическими. Это тем более необходимо, что у мало культурных народов вообще и у якутов в особенности, последние так тесно переплетаются с первыми, что всякое их разграничение было бы несколько искусственным, хотя, конечно, условное их разделение, для удобства исследования, допущено в программе экспедиции. Всестороннее экономическо-статистическое исследование, помимо своего чисто научного значения, могло бы дать исходный пункт для тех мероприятий, в которых нуждается обиженный природою якутский край.

    Со своей стороны мы желаем полного успеха экспедиции и надеемся, что труды ее послужат началом ко всестороннему исследованию нашей обширной Сибири. Пример Иннокентия Михайловича, не пожалевшего средств для изучения далекой окраины, при удачном исполнении предприятия, по всей вероятности, найдет себе подражателей, которые вложат свою лепту на дело всестороннего исследования всей Сибири.

    /Восточное Обозрѣніе. Газета литературная и политическая. Иркутскъ. 22 іюня 1894. С. 1./

 

 

                                                                     ОБЪЯВЛЕНИЕ

    Во второй половине текущего года предполагается начать печатание (на средства Вост.-Сиб. Отдела Импер. Р. Г. Общества) «Якутско-русского словаря» Э. К. Пекарского. Издание это, для коего заказан в С. Петербурге, в словолитне Лемана, особый шрифт, применительно к начертанию его акад. Бэтлингом, будет выходить в свет отдельными выпусками, от 5 до 10 печатных листов каждый, ценой по 1-2 руб. В виду ограниченности числа экземпляров, на издание, открыта подписка, принимается в Канцелярии Якутского Областного Статистического Комитета.

    (Сообщение о словаре г. Пекарского см. в № 8 Як. Обл. Ведом., 1895 г.)

                                                                                                                                2-(3).

    /Якутскія Областныя Вѣдомости. Якутскъ. 23 апрѣля 1895. С. 3./

 

    [С. 145 (1).]

 

    [С. 160 (16).]

 

 

                                    ЯКУТСКАЯ ЭТНОГРАФИЧЕСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

    В Восточной Сибири, в Якутской области, как известно, с 1894 г. работает специальная экспедиция, имеющая громадное значение в изучении края в различных отношениях, и преимущественно в этнографическом в широком значении слова. Краткое известие об этом важном предприятии было сообщено нами в ХХII кн. «Этнографическаго Обозрѣнія» (стр. 223). В настоящее время, благодаря любезности г. Якутского Губернатора, Этнографическим Отделом получены от местного Статистического Комитета подробные и достоверные сведения об экспедиции, изложенная в особой «Записке» от 16 апр. 1896 г., из которой мы позволяем себе извлечь все существенное и интересное с точки зрения научно-этнографической.

    В 1888 году известный золотопромышленник и благотворитель, И. М. Сибиряков, предложил бывшему Правителю дел Восточно-Сибирского Отдела Императорского Русского Географического Общества, Г. Н. Потанину, 5 тысяч рублей, для организации исследования быта инородцев Якутской области; впоследствии жертвователь увеличил сумму до 10 тыс. руб. После того как лица, с которыми г. Потанин в течение нескольких лет вел переговоры, предлагал им взять на себя это исследование, одно за другим от такового отказались, — он в 1892 году решил передать организацию и дальнейшее ведение дела лицу, заступившему его место в должности правителя дел Восточно-Сибирского Отдела Императорского Р. Геогр. Общества, Д. А. Клеменцу, который вошел с докладом к г. Иркутскому Генерал-Губернатору и, получив разрешение приступить к организации предприятия, отправился в г. Якутск, куда и прибыл 16 января 1894 года. Г. Якутский Губернатор признал со своей стороны необходимым при содействии местного Статистич. Комитета выработать программы и установить способы исследования на особых совещаниях. Предметами совещаний служили: 1) выработка подробных программ для этнографического исследования якутов и других инородцев Якутской области; 2) выработка, согласно программам, планов экспедиционных работ по Якутскому и Колымскому округам и 3) обсуждение бюджетной стороны дела и определение размера пособия, необходимого для каждого из участников экспедиции.

    В результате совещаний оказалось, что исследованием быта инородцев пожелали заняться следующие лица:

    А) По Якутскому округу:

    1) Советник Областного правления Д. Н. Меликов взял на себя разработку вопроса о криминальной психологии якутов, на основании материалов, заключающихся в делах местных судебных и административных учреждений.

    2) Областной ветеринар С. Я. Дмитриев представил программу своей работы по скотоведению (анатомо-экстериерныя, физиологические и биологические особенности якутского скота) и скотоводству (скотоводственная техника, отплата корма, болезни и их лечение), причем указал на гг. Кондакова и Пекарского, как на своих сотрудников.

    8) Н. А Внташевский изъявил желание заняться изучением юридического быта якутов...

    4) Член-секретарь Областного Статистич. Комитета, сотник А. И. Попов представил выработанную им для производства подворных переписей карточку, которая, по замечанию г. Попова, является переработкой, применительно к условиям якутской жизни, карточки статистиков, работавших над изучением экономического положения сельского населения Иркутской и Енисейской губерний и представляется полезной для экскурсантов, как охватывающая самые разнообразные стороны якутского хозяйства.

    5) Л. Г. Левенталь представил программу своих работ по исследованию экономических отношений якутов в их историческом развитии и современном положении...

    6) И. И. Майнов взял на себя собирание антропометрического материала и материала по вопросу об объякучивании русских. По этому вопросу г. Майновым сделано уже особое сообщение в Антропологический Отдел Императорского Общества Любителей Естествознания, Антропологи и Этнографии.

    7) Э. К. Пекарский, имея в виду обработку своих «материалов для Якутско-русского словаря», издание коих на средства И. М. Сибирякова есть отдельное предприятие Восточно-Сибирского Отдела Императорского Русского Географического Общества [* Печатание словаря, с соблюдением, по возможности, всех требований лексикографии во всяком случае в строгом соответствии с выработанной академиком Бэтлингом системой правописания, предполагается в г. Якутске, в Областной типографии, которая для этой цели приобретает необходимые шрифты с оригинальными якутскими буквами (из словолитни Лемана в С.-Петербурге).], и не имея возможности, поэтому, участвовать в трудах экспедиции непосредственно, предложил услуги по приисканию сотрудников, между прочим и из среди инородцев, и согласился принять на себя окончательное редактирование их трудов. В числе предполагавшихся им сотрудников, из инородцев, г. Пекарский указал: на В. В. Никифорова (бывший голова Дюпсинского улуса), И. Г. Соловьева, (письмоводитель Восточно-Кангалаской Управы), С. В. Слепцова (бывший староста Баягантайского улуса) Е. Д. Николаева (бывший письмоводитель Батуруской Управы). Гг. Слепцов и Николаев были уже известны местному Статистическому Комитету произведенными ими, по поручению последнего, подворными переписями. Из не инородцев г. Пекарский указывал, как на возможных сотрудников, на В. Е. Гориновича (по вопросу о народной медицине якутов и их обиходе с гигиенической точки зрения) и Г. Ф. Осмоловского (по собиранию материалов о рыболовстве и охоте со стороны техники).

    Затем, г. Пекарскому было поручено собранием заняться составлением программы по исследованию быта якутов, для чего рекомендовано было сделать свод материала, заключающегося в печатных программах и в составленной г. Клеменцом, специально для сотрудников экспедиции, программе, обильной указаниями на вопросы, пропущенные в изданных до сих пор программах для этнографических исследований. Частью еще во время совещаний, частью после того, как экспедиционные работы уже начались, г. Пекарский, в сотрудничестве с г. Майновым исполнил возложенное на него поручение и составил программу, обнимающую отделы: I, жилище и его принадлежности; II, одежда и наряды; III, пища, питье и наркотические вещества, — с материальной стороны; IV, семейный быть: детский возраст и отрочество, брачный возраст, свадьба и супружеское сожительство, взаимные отношения членов семьи и родственников, смерть и похороны; V, занятия и ремесла: скотоводство, земледелие, звероловство, рыболовство: VI, игры и увеселения; VII, нравы и национальный характер; VIII, верования и IX, язык и народное творчество.

    Б) По Колымскому округу изъявил желание заняться исследованием быта инородцев В. И. Иохельсон, рассчитывая на сотрудничество проживающего в г. Средне Колымске В. Г. Богораза и Колымского исправника, В. Г. Карзина. Желание это было встречено собранием сочувственно, так как Колымский округ представляет особый интерес в этнографическом отношении, как по разнообразию состава своего населения (русские, якуты, ламуты, тунгусы, чуванцы, юкагиры и др.), быта народов, его составляющих, так и по малоизвестности края...

    На остальные округа Якутской области, за исключением Олекминского, исследование которого поставлено жертвователем, как непременное условие осуществления экспедиции, действия последней не предполагалось распространять, как по недостаточности средств, так и по отсутствию лиц, которые могли бы взять на себя исследование этих округов.

    Экспедиционные работы были начаты с весны 1894 года. В начале 1896 года в г. Якутске, с разрешения г. Губернатора, вновь организованы были совещания со следующею программою занятий:

    1) выслушивание отчетов отдельных экскурсантов; 2) порядок представления их в Отдел; 3) представление в Вост.-Сиб. Отдел денежной отчетности за истекший год; 4) рассмотрение планов работ и бюджета на текущий год; б) решение вопроса о порядке пользования добытыми за время экспедиции материалами.

    Рассмотрение деятельности экспедиции за 1894 год дало следующие результаты...

    Деятельность члена экспедиции Э. К. Пекарского выразилась в 1894 г. в том, что, во 1-х, он приискал для экспедиции сотрудников по разным отделам составленной им и г. Майновым программы; во 2-х, пригласил к записыванию сказок и песон нескольких грамотных якутов, из коих некоторые доставили уже записанныя ими сказки и песни; в 3-х, по взятому на себя отделу («нравы и национальный характер») г. Пекарский, не имевший возможности работать лично, поручил работу двум лицам, из коих один представил рукопись, заключающую в себе ответы местной обывательницы на все почти вопросы программы по этому отделу; а другой собирал фактический материал в подтверждение или опровержение этих ответов; в 4-х, г. Пекарский приобрел 2 копии с письменных знаков, употребляемых одним неграмотным якутом для записей всякого рода, с пояснением и текстом двух молитв, утренней и по усопшим; в 5-х, записал около 70 загадок и около 25 пословиц и поговорок, привел в порядок составленную вчерне в 1893 году таблицу якутского родства и делал в течение года мелкие и отрывочные заметки этнографического характера; в 6-х, проредактировал две якутские сказки, присланные из Восточно-Сибирского Отдела И.Р.Г. Общества; в 7-х, главным занятием г. Пекарского была работа над Якутско-Русским словарем, который пополнялся материалом, доставленным как участниками экспедиции, так и частными лицами; для той же цели им записывались новые (не вошедшие ранее в словарь) слова из живой якутской речи, из писем и документов на якутском языке, извлечены слова из помянутых 2-х сказок, причем обращено внимание на обогащение словаря фразеологией, сделаны сравнения сходных с бурятскими слов (по словарю Кастрена) и проштудированы для той же цели «Опыты словаря тюркскихъ нарѣчій» академика Радлова (I-IV вып.) и «Алтайскіе инородцы» миссионера Вербицкого. В 1895 году г. Пекарский предположил заняться исключительно обработкою своего словаря...

    Г. Дмитриев в 1895 году предпринял, при посредстве интеллигентных инородцев и члена экспедиции г. Пекарского, исследовать положение инородческого скотоводства в Батуруском и Дюпсинском улусах, в Намском — помеси местного скота с китайским, давшие хорошие результаты в скопческих селениях, лежащих в районах выше указанных работ.

    Гг. Осмоловскому и Некрасову поручено было собирать сведения: 1) о звероловстве и рыболовстве, и 2) об играх и увеселениях, по программе, составленной гг. Пекарским и Майновым...

    Г. Гориновичем, работавшим над исследованием жилищ, пищи и одежды якутов с материальной и бытовой стороны, по программе составленной гг. Пекарским и Майновым, в 1894 г. собирались материалы в окрестностях с. Чурапчы и Ытык-Кель (Батуруский улус)...

    По отделу «язык и народное творчество», грамматические изыскания г. Ястремского заключались в выяснении темных пунктов якутской грамматики... Краткий очерк якутской грамматики будет приложен к словарю г. Пекарского, в более же подробном виде результаты грамматических изысканий будут представлены в Восточно-Сибирский Отдел И.Р.Г. Общества, в форме мемуара... Все произведения народного творчества записываются по-якутски, не переводятся на русский язык впредь до выхода в свет словаря г. Пекарского. В 1895 году г. Ястремский предполагал изучать необходимую литературу тунгусского, тюркских и монгольских наречий, заняться исследованиями в области грамматики якутского языка над падежами родительным и местным, записывать произведения народной устной словесности, составить краткий очерк якутской грамматики для приложения к словарю г. Пекарского и мемуар о грамматическом строе якутского языка — для Восточно-Сибирского Отдела И.Р.Г. Общества.

    Некоторые из экскурсантов успели обработать собранные ими материалы в виде рефератов, которые и были заслушаны в собраниях комиссии:

    4) Г. Пекарского: «О Якутско-русскомъ словарѣ» (его система, материалы, история составления и т. п.).

    Планы предстоявших работ, выработанные до начала их, рассчитаны были экскурсантами так, чтобы к концу 1895 года закончить исследование всего Якутского округа. Но обилие материала и сложность работ исключают эту возможность для большинства участников. Закончить же работы в 1895 г. предполагали г. Виташевский и члены экспедиции, работающие в антропологической группе.

    В. И. Иохельсон, исследователь Колымского Округа, отправился в г. Средне-Колымск в начале декабря 1894 г. и только разве с февраля месяца мог приступить к систематическим занятиям. За отдаленностью, сведений о ходе его экскурсии не получено ко времени составления «Записки».

    В) Работы по изучению быта инородцев Олекминского Округа (главным образом, приисковых рабочих из якутов) ведутся С. Ф. Коваликом, командированным непосредственно самим Восточно-Сиб. Отделом. Точных сведений о ходе этих работ в Якутске пока нет.

    /Этнографическое Обозрѣніе. Изданіе Этнографическаго Отдѣла Императорскаго Общества Любителей Естествознанія, Антропологіи и Этнографіи, состоящаго при Московскомъ университетѣ. Кн. XXVII. № 4. Москва. 1895. С. 183-189./

 

 

                                                    Якутская область и г. Якутск

    ...В недалеком будущем якутский язык, бедный литературой, вступит в новую эпоху своего существования. Вскоре в Якутской областной типографии будет начат печатанием многолетний труд Э. К. Пекарского, скромно озаглавленный им: «Матеріалы для составленія якутско-русскаго словаря».

    Со времени Бетлинга, издавшего в 1850 г. на немецком языке «О языкѣ якутовъ. Грамматика, текстъ, словарь», — этот труд г. Пекарского будет первой крупной работой по изучению якутского языка...

    /Сибирскій Торгово-Промышленный и Справочный Календарь на 1896 годъ (високосный). Изданіе Ф. П. Романова. Год третiй. Томскъ. 1896. С. 224./

 

 

                                           ЯКУТСКАЯ ОБЛАСТЬ В ПАМЯТНОЙ КНИЖКЕ *

    [* Статья эта прислана нам из Якутска; она имеет целью познакомить читателей с содержанием памятной книжки; критический же отзыв мы дадим по получении ее. Прим. Ред.]

    *

                                            (Памятная книжка Якутской области на 1896 годъ.

                                           Изд. Якутск. обл. статист. комитета. Якутскъ 1895 г.

                                                                              Ц. 2 р. 50 к.).

    Так давно ожидаемая Памятная Книжка, наконец, 15 января вышла в свет. Кажется, в первый раз выходит из печати в Якутске издание крупное и притом — полное интереса и значения для края. Вышедшая «Книжка» — довольно толсты том (более 600 страниц), изданный очень опрятно и заключающий в себе кроме официальных сведений (Адрес-календарь области, Царствующий Дом, праздничные и высокоторжественные дни), — список населенных мест области и 11 статей по разным вопросам жизни края. Статьи составлены местными исследователями, большинство которых работает в составе экспедиции имени И. М. Сибирякова. Памятная Книжка начала составляться еще с 1893 г., но местной типографии областного правления, единственной в области, не под силу было издание, тем более, что оно могло вестись лишь на ряду с обычными работами, в числе которых находится и издание двух местных органов, — «Областных Ведомостей» и «Епархиальных». Таким образом издание растянулось на 2 с лишним года...

    Статья «Якутский род до и после пришествия русских» может послужить фундаментом исследований в данном направлении. Просто и хорошим языком она устанавливает основные точки зрения на вопрос, впервые вникая во внутренний быт якутов, в генезис форм их жизни. Затрудняюсь изложением содержания, так как это повело бы слишком далеко. Статья написана очень сжато и, чтобы дать о ней полное представление, наилучшее — посоветовать интересующимся жизнью общественных учреждений обратится к самой статье...

    Якутск. 16 января.

    [Сосновский М. И.]

    /Восточное Обозрѣнiе. Газета литературная и политическая. Иркутскъ. № 20. 16 февраля 1896. С. 2-3./

 

 

 

    (Памятная книжка Якутской области на 1896 годъ. — Изданiе якутскаго статистическаго комит. Выпускъ I)

    Обыкновенно, когда приходиться разбирать ту или другую памятную книжку, то достаточно одной-двух отдельных статей, чтобы отнестись к ней более или менее ответственно. Так между прочим отзывались с одобрением предыдущего издания того же якутского комитета. Но настоящее издание представляет такое обилие материала, что его даже невозможно ставить рядом с обыкновенными памятными книжками. Здесь почти без преувеличения можно сказать представлена целиком Якутск. область в главнейших своих сторонах. Вот перечень очерков и монографий: 1) о климате Якутск. области. 2) очерк физической географии Якутск. обл. 3) заметки о населении Як. обл. в историко-этногр. отношении. 4) территория и население. 5) к вопросу о развитии земледелия в Як. обл. 6) важнейшие промыслы и занятия жителей Колымск. окр. 7) поправка к статье «О развитии земледелия в Як. обл.». 8) к вопросу о скотоводстве у якутов в Як. обл. 9) заметка по якутскому скотоведению. 10) якутский род до и после прихода русских. 11) заметка о влиянии уголовных ссыльн. на якутское население. Наконец к книжке приложен список населенных мест...

    Прежде мы должны сказать несколько слов о статье «Якутский род», затрагивающей, по словам автора, предмет, в отношении которого до сих пор не сделано ровно ничего. «Не имея возможности, говорит он, исчерпать предмет во всей его полноте, предлагаемою работою имеется в виду лишь положить начало дальнейшему его исследованию». Главными пособиями для автора служили: «Верхоянский сборник» Худякова, «Якутские народные сказки», «Три года в Якутской области» Приклонского.

    За отсутствием письменности у якутов, до прихода русских, сказки и былины составляют единственный материал для составления понятий об якутском роде в старину. Но писать историю по былинам чрезвычайно трудно; здесь нужно соединение в одном уме тонкой критики и не заурядного творчества. Поэтому-то первые попытки в этом роде, пролагающие путь к дальнейшей разработке вопроса, редко выдерживают удары критики. Чтобы солиднее обосновать свои выводы, автор разбираемой статьи должен был бы предпослать ей критический разбор известнейших былин, из которого было бы видно, чему и в какой степени можно доверять в них. Это тем более необходимо, что якуты рассказчики былин дополняют их обыкновенно своей фантазией. Поэтому, рассказывая, напр., о жестокости сильного человека, сказочник старается представить, сообразно своему пониманию дела, не ту или другую конкретную жестокость, а тип ее, своего рода абсолют. Читая русские сказки о богатырях, никто не поверит тому, что размахивая телом захваченного человека, можно уложить на месте шеренги противников. Всякий поймет, что здесь поэтическое преувеличение. Но разбираемый автор не всегда удачно ориентируется в исследуемых им сказаниях. Так говоря об истребительных войнах старинных якутских родов, он преувеличивает их результаты. Из сборника Худякова он приводит цитату «Воюющий убивает — закон» и думает на этом основании, что «истребление побежденных практиковалось в самых широких размерах». Так и воинственные наклонности якутов должны были бы оставить след и мы наткнулись бы на них и при русском владычестве. Но ничего подобного ныне не замечается, и об якутах установилось понятие как о тихом, даже робком народе. «Не даром, думает автор при воспоминании о своем прошлом, теперешние якуты говорят: если бы мы не подпали под власть русских, то непременно в конце концов перерезали бы друг друга. Такое мнение якутов, во всяком случае, очень характерно для их представления о своем отдаленном прошлом».

    Мы думаем, что если даже характерно, то в меньшей степени, чем полагает автор. Те и другой судят о старине по былинам, только якуты знают их какой-нибудь десяток, два, а автор сотни, Понятно, что суждение получается однородное, но здесь мы и пожелали бы автору более глубокой критики. Равным образом, желая по былинам обрисовать отношение якутов к тойонам, автор ссылается на то, что «сами якуты признают свои сказки верным отображением их старинной жизни». Другого отношения к сказкам со стороны неграмотного народа, никогда не знавшего письменности, не может и быть, но дело автора было показать, насколько эти воображения верны действительности. В своем исследовании былин, автор, упоминая о рабстве свойственном древним якутам, и продолжавшемся даже при русском владычестве, не показал, в чем оно состояло, и каков был его характер. По-видимому, к категории рабства автор всецело отгостит продажу детей родителями. Известно, что покупка детей проводиться у якутов и ныне, но не с целью обратить их в рабов, а чтобы усыновить. Автор не показал нам, есть ли существующий ныне обычай смягчения прежде действовавшего рабства, или наоборот он доказывает, что и в старину не было безусловных рабов. Отметим одно интересное указание на то, что древние якуты имели понятие о выборном начале, что видно из сказки «Чирок и Беркут», которую автор относит к эпохе переселения якутов в Якутскую область.

    Во второй части своей статьи, имеющей целью показать как развилось якутское общественное управление под влиянием русской власти, встречаются такие мысли и выводы, мало или совсем не обоснованные. Так автор говорит, что правительство до половины XVIII ст. «не делало попытки к вмешательству в якутское самоуправление», что «установлением власти комиссаров ставших выше родоначальников, было значительно ослаблено в глазах массы родовое начало». Это-то последнее обстоятельство вероятно и облегчило введение впоследствии «выборного начала».

    Из приведенных слов, а тем более из дальнейшего изложения у автора, видно, что власть родоначальников зразу же уменьшилась вследствие русского владычества. Мнение это ничем не подтверждается. Наоборот, то, что нам известно об якутах и других инородцах, скорее доказывает обратное. Сам же автор приводит указы правительства, стремившиеся ограничить злоупотребления комиссаров и вообще ближайших начальников. В этих указах в сильных выражениях говорится о насилиях и произволе комиссаров и воевод, т. е. именно о вмешательстве их, вопреки закону и намерениям высшего правительства, во внутреннюю жизнь якутов. При таком вмешательстве, особенно при существовании ничем не сдерживаемого произвола, первые склоняют выи тойоны; но не для того, что бы передать в руки народа ту действительную власть, которые они имели раньше, а наоборот, чтобы укрепить ее. Тойон, принесший нечто от земных своих благ своему начальству, делался вхож к нему и мог в случаях столкновения с сородичами. рассчитывать на его поддержку. Тойон — это есть сила, выдвинутая самой якутской жизнью; будучи родоначальником он извлекал выгоды как от усиления, так и от ограничения произвола администрации. Автор видит только вторую половину и приводит результаты деятельности комиссии Черкашенникова, бывшей во второй половине прошлого века. Она, по словам его, «была действительным ограничением произвола местной администрации и существенным облегчением для якутов». Воспользовавшись этим, родоначальники «прежде всего стараются прибрать к рукам выгоды материальные». Далее автор говорит, что «старейшие», «именитые», «лучшие» люди превратившись в «почетных», стремятся удержать в своих руках остатки былой власти, даже расширить ее. Все это ставиться как будто на счет комиссии Черкашенникова, на счет политики «невмешательства», впрочем автор недостаточно выясняет свое отношение этому вопросу.

    Он как будто смотрит на введение нового выборного учреждения, инородных управ, а так же и степных дум, просуществовавших всего 13 лет, как на шаг вперед якутского самоуправления. Если такова мысль автора; то трудно с нею согласится; наоборот эти новые учреждения дали большую возможность влиять на родовые управления, и скорее ограничили, чем расширили действительное самоуправление. В действительности управы были только посредствующим звеном между властью и родовым управлением.

    Не смотря на указанные нами слабые места, статья читается с большим интересом и дает много новых сведений о якутах. Главная ее заслуга в том, что она призывает к изучению хотя не совсем нового, но ею в первый раз отчетливо поставленного вопроса. Мы начали с этой статьи именно потому, что она представляет собой попытку положить фундамент целой отрасли якутоведения...

    [Ковалик С. Ф.]

    /Восточное Обозрѣнiе. Газета литературная и политическая. Иркутскъ. № 33. 17 марта 1896. С. 2-3./

 

                                                                  ЯКУТСКИЙ РОД

                                (Памятная книжка Якутской области за 1896 г. Вып. I). *

    [* Не разделяя полемический и несколько задорный тон статьи, любезно переданной нам редакцией «Восточного Обозрения», мы охотно помещаем ее в виду научного интереса тех вопросов, которые затронуты ею. Она является ответом на статью «Памятной книжки Якутской области» о Якутском роде, которой «имелось в виду лишь положить начало дальнейшему исследованию». Быть может и печатаемая нами статья послужит толчком как к теоретическому обсуждению вопросов о родовом устройстве якутов, так и, главное, к собиранию документального и излучению материала по этим вопросам. Ред.]

                                                                                I.

    Характеризовать Якутский быт до прихода русских и приурочивать эту характеристику к определенному историческому моменту можно было бы только путем разработки прямых исторических данных, сохранившихся, быть может, в местных или центральных архивах. При всяком другом материале эту характеристику можно было бы отнести только вообще к некоторому прошлому.

    Те данные, над которыми оперировал автор, состояли, прежде всего, в непосредственном, личном знакомстве его с современным бытом якутов. Но мы говорим об этом источнике только потому, что знаем, что это так было. Обыкновенный же читатель не видит этого из самой статьи. Автор поскупился на сообщения, и в результате получается иной раз впечатление произвольности даже и тогда, когда, нет сомнения, выводы его вполне достоверны.

    Другие источники исчерпываются сказками, «сагами» и так наз. преданиями, т. е. опять-таки теми сказками, только с фабулой, приуроченной к какому-нибудь историческому моменту. Ясное дело, что ни один из этих источников не может дать материала для построения характеристики якутского быта в момент завоевания этого края русскими. Но именно так понял автор свою задачу.

    Эта, по нашему мнению, ошибочная точка зрения разбираемого ними труда обусловила некоторые из его недостатков. Благодаря ей автор выбирал из имевшегося материала одно, выбрасывал другое, в результате получился очерк с односторонне окрашенными чертами и недостаточно мотивированными выводами.

    Другие недостатки исследования зависят еще и от не совсем точного теоретического представления о тех общественных формах, о которых трактует автор. На этом мы остановимся подробнее.

    Вероятно не может быть сомнения в том, что в сказанный момент семейная организация якутов носила патриархальный характер. Но сам патриархат, как и все на свете, развивается, при чем черты одной эпохи далеко не могут быть характерными  для другой Традиционное представление о патриархальном строе, которого, по-видимому, придерживается и наш автор, выражается в наделении «отца» абсолютной, бесконтрольной властью, вплоть до права на жизнь и смерть над всеми своими домочадцами. Именно этими чертами охарактеризовал он и якутскую семейную организацию до прихода русских.

    Однако новейшие исследования подорвали этот традиционный взгляд. Оказалось, что даже относительно римской семьи не может быть речи о деспотической власти отца; что во всех делах, касающихся распоряжения имуществом семьи и судьбою ее членов, решения домовладыки имели силу под условием согласия и одобрения «семейным советом»; и что самый деспотизм этот — продукт упадка патриархального порядка. «Там, где удержалось начало семейного коммунизма... власть мужа над женой и отца над детьми далеко не является столь произвольной, как в тех малых семьях, в которых она не встречает ограничений со стоны семейного старшины и семейного совета»... «Власть старейшины, с другой стороны, далеко не является деспотической: он не более как первый между равными; поставляемые им приговоры не являются его единоличными решениями и обыкновенно предлагаются на обсуждение всех совершеннолетних мужчин управляемой им семейной общины» (Ковалевский. Закон и обычай на Кавказе, I, 66.

    Таким образом, если верна данная автором характеристика, то состояние рисуемых им отношений должно быть отнесено к тому моменту, когда сложная семья уже разложилась. Но от него же самого мы знаем, что это не так; что тот период, о котором он говорит, характеризуется господством семьи сложной, при которой «в иных случаях чрезвычайно трудно понять, где кончается семья в нашем смысле и где начинается род» (I8). Здесь, таким образом, мы находим противоречие между новейшими теориями относительно патриархального строя и относящимися сюда данными прошлого якутского быта. Теория должна строиться на фактах; а потому при наличности сказанного противоречия нам не осталось другого выхода, как отказаться от этих теорий. Обратимся поэтому к разбору самых фактов, лежащих в основании выводов автора. Здесь мы увидим, что традиционный взгляд сослужил плохую службу. Только этим можно объяснить себе то обстоятельство, что автор очень часто говорит о праве там, где источники его говорят только о фактах или даже просто дают указание на существование известных отдельных случаев.

    «Хотя за отцом, — читаем мы, — признавалась неограниченное право на жизнь и смерть своих детей, но в то же время сознание кровной связи начинало ограничивать применение этого права в действительности» (читай в сказках). «Прямых указаний на убиение отцом своих детей мы не находим вовсе» (8)... Спрашивается, если нет даже указаний на факт, откуда же мы знаем о существовании права? Ведь нам нужно воссоздать неизвестный строй по показаниям источников (сказок), и, ясное дело, что мы не можем говорить о том, о чем умалчивают сами источники. Если же мы решаемся говорить, то не на основании фактов, а дедуцируя из нашего предустановленного взгляда на характер патриархальной семьи и насилуя наши факты, но, говориться далее, — в сказках «мы находим только указания на неосуществленное намерение». В доказательство приводится два случая. В одном отец, уже направивший лук на сына, оставляет свое намерение убить его после обращенной к нему речи зятя, в которой характерно следующее место: «Разве ты хочешь, обращаясь на свое тело и кровь, убить свое родимое дитятко?»... О чем угодно, но о праве убивать детей этот эпизод говорит меньше всего. Напротив, по крайней мере зять-то не только, видимо, не имел понятия о таком праве, но поражен даже фактом. Да и сам отец, как будто не совсем тверд в сознании своего «неограниченного права», если сдался на такую малоубедительную аргументацию; ведь отец раньше и лучше зятя знал, что его сын — его «тело и кровь», его «родимое дитятко»... Другой случай, пожалуй, еще характернее. Вот он целиком, как имеется в статье. «Намерение одного небожителя убить названного своего сына (т. е. человека, которому он дал имя) было признано другими небожителями преступным и заслуживающим тяжкого наказания» (9)...Если этот эпизод и может говорить что либо, то отнюдь не в пользу права отца на произвольное распоряжение жизнью детей, а в направлении совершенно обратном.

    Пресловутое jus vitae necisque, как признак патриархата, и вообще не может быть доказано. Если оно когда либо и имело место, то только на той примитивной стадии, которую Летурно назвал morale bestiale, звериной моралью. Но в этот период еще с большим основанием мы можем говорить о праве детей убивать своих родителей. И несомненно, это последнее право, если его можно так назвать, у якутов осуществлялось, как говорит и наш автор. Источник же всех подобных рассуждений применительно к патриархальной стадии прекрасно разъяснен М. Ковалевским. Родовой строй знает одну форму репрессии: кровную месть с ее производными явлениями. Но она имеет место только при междуродовых столкновениях. Что касается до преступлений внутри рода, то отсутствие мстителя и мести и вытекающая отсюда как бы безнаказанность обыкновенно признается исследователями равнозначительной праву совершать последние. Но что здесь нет места действительному праву отца на жизнь и смерть, ясно уже; из того, что «столь же безнаказанным считается... убийство дядею племянника под условием сожительства обоих в одном дворе, брата и отца сыном» (Соврем. обычай и др. закон., I, 292, тоже II, 123-125).

    Возвратимся к нашей статье. То же обобщение частных случаев и возведение факта в право мы находим и в очерке положения жены. На всех, напр., культурных ступенях мужья в запальчивости убивали своих жен; но никто еще не думал, что на этом основании можно говорить о праве на подобные действия. Но когда в якутской сказке Сахсаргана Бяргян убивает свою жену за то, что она послужила косвенным поводом к войне, то это почему-то значит, что «личные отношения между супругами характеризуются, главным образом, неограниченной властью мужа над своею покорною женою», и что будто бы муж «имел право убить свою жену, хотя бы она и не подала никакого прямого повода» (5).

    Но мы знаем, что пока жива родовая организация, положение женщины, хотя и зависимо, но не может считаться рабским и беззащитным. Мы знаем, напр., что за убийство жены муж везде подвергается мести со стороны родственников жены, по крайней мере до момента рождения ребенка. «Вульгарное же мнение относительно абсолютного порабощения женщины в патриархальную эпоху ничуть не согласуются с положительными фактами, выступающими из изучения древних законодательств и, в особенности, законодательств Рима, Германии и славянского мира», т. е. тех, которые считаются типично патриархальными порядками (Ковал. Таbleau des оrіgіnеs еtc., 98).

    Характеризуя положение женщины, автор говорит, между прочим, и о том, что «побои были, вероятно, делом заурядным, по крайней мере о том, что «мужья приколотили» своих жен, упоминается в одном предании вскользь, как о вещи очень обыкновенной» (5). Но на следующей странице говорится, что «за побои, наносимые мужьями, жены мстили иногда»... Оба эти положения снабжены одною и тою же ссылкой на «Сборник» Худякова, стр. 56. Открываем и убеждаемся, что это не только одна и та же страница, но и один и тот же эпизод. Конечно, то обстоятельство, что для доказательства заурядности побоев приведен именно тот единственный эпизод, который сам же и доказывает, что за побои бабы иногда мстили, не может считаться особенно убедительным... Недосмотр этот сам по себе был бы не важен, если бы, как нам кажется, не была ошибочна сама мысль, им доказываемая. Дело в том, что русского наблюдателя поражает именно мягкость нынешних семейных отношений якута. Что этой мягкости нельзя приписать влиянию русских, ясно это хотя бы из того, что русские нравы именно в этом отношении значительно грубее. И если такое влияние было, то только в отрицательную сторону. Но что современные нравы составляют коренную якутскую черту, это можно видеть по тем же сказкам. Там жена постоянно называется «равным мне другом», «товарищем», госпожою женою»; так же и сама жена обращается к мужу со словами «друг», вмешивается в его дела, ссоры, дает советы и даже бранит мужа (Худяк. 185).

    Наиболее доказательный пункт в характеристике власти отца — это произвол его в спаровании детей. Но и его должны принимать cum grano salis. У якутов еще и теперь в обычае сговаривать детей в очень раннем возрасте. Понятно, что говорить о произволе в этих случаях нельзя по той простой причине, что иначе то и быть не может. Что же касается до произвола в определении брачной судьбы взрослых детей, то и здесь, при известных культурных условиях, о нем можно говорить только с большой осторожностью. Воля отца становится самодурством только для Катерины. Были ли у якутов до прихода русских свои Катерины? Весьма сомнительно, и, во всяком случае, нам это не показано. В культурном состоянии, где общество еще не раскололось на совокупность отдельных индивидуумов, из которых каждый находится в непрерывной, хотя и не всегда кровопролитной, войне с другим, — в таком культурном строе не может быть сильной нравственной потребности единения с человеком, который был бы alter ego, которым можно было бы быть не в войне, а в любви и мире. Этот то нравственный момент, составляющий душу наших брачных отношений, в значительной мере отсутствует в тех обществах, которые построены по более или менее выраженному типу солидарности. Отсюда здесь значительное безразличие в выборе себе пары, которое наблюдается и в нравах якута современного. Выбор первоначально ограничивается общественным положением брачующихся, и только в очень слабой степени приурочивается к личным их качествам. Таким образом, для самих детей при известном состоянии может быть почти безразлично, с кем их паруют. И тогда о произволе, как характеристике власти отца, говорить было бы неуместно.

    И так, мы приходим к тому заключению, что ни теорию, ни фактические данные из прошлого якутского быта не дают нам права характеризовать власть отца и мужа в якутской родовой организации чертами абсолютизма, простирающегося до права жизни и смерти над всеми домочадцами.

                                                                                    II

    Одной из черт совершенно законченного типа патриархальной семьи, как известно, является до жестокости строгое отношение к добрачному поведению женщин. Признавая таковою семью якутов до прихода русских, автор естественно предположил и наличность строгого отношения к целомудрию, Говорим: предположил, потому что вовсе не видим, чтобы это было нам доказано. Все, что мы имеем по этому пункту, сводится буквально к следующему: в виду того, что в глазах тогдашних якутов, да и теперешних, «девушка имеет цену и калым», родители были заинтересованы в том, чтобы дочери их до выхода замуж сохраняли целомудрие. И вот мы находим в сказках указание на то, что девица - невеста веля в семье затворническую жизнь. В одной сказке прямо говорится, что родители запрятали дочь «в трехстенном серебряном чуланчике. Держат ее в заключивши, говоря: пусть не видят имеющие глаза, не слышат имеющие уши, пусть не говорят (о ней) язычные» (12). Таким образом целомудрие просто предположено для объяснения единичного указания на затворничество.

    Если бы даже этот эпизод давал более определенное указание на причину затворничества (ею, ведь, могло быть и предохранение против похищения), то и тогда оно было бы слишком незначительно в виду того, что мы могли бы собрать в тех же сказках гораздо более доказательств противного. Для примера я укажу на один эпизод. Белый-юноша, герой сказки этого же имени, неожиданно увидел по дороге девушку, совершенно ему неизвестную, которая «пришла и лежала с ним; прибавляя к силе свой устаток, юноша повеселился так, как посторонние люди веселятся с посторонней женщиной»... Самый оборот указывает, как будто, на обычность таких отношений. А чтобы не оставалось сомнений в том, как обыкновенно посторонний якут веселится с посторонней девушкой, сказка сейчас же прибавляет: «после этого в животе у женщины так и начал биться с водою совсем ребенок» (Худяк. 162).

    Если допустить, что автор прав, тогда нам придется еще объяснить тот странный факт, что, по словам самих якутов, в настоящее время «якут этим не дорожится», как слыхал наверно всякий, кому приходилось заводить с ними об этом речь. Оно и понятно. Вопрос о целомудрии новобрачной возникает только в том случае, когда берут взрослую девушку. Но якутские нравы еще и поныне далеки от этого; мало-мальски состоятельный якут старается найти невесту своему сыну как можно раньше. Делается это в виду облегчения в уплате калыма. Калым всегда тяжел; поэтому устраиваются так, что уплата его начинается вместе с заключением брачного договора с таким расчетом, чтобы к моменту достижения детьми брачного возраста уплата калыма была закончена и можно было сразу приступить к свадебной церемонии. Важно при этом то, что, вместе со взносом первых частей калыма, жених - мальчик приобретает, так сказать, супружеские права относительно своей невесты, тоже еще ребенка. Он часто гостит в доме будущей жены, спит вместе с нею и зачастую, подросши, становится мужем фактически. Весьма понятно, что при таких условиях не может быть даже вопроса, сохранила ли невеста целомудрие, нет места контролю результатов брачной ночи, «опорочиванию» и т. п. О каком целомудрии могла бы идти речь, когда дети смолоду ведут себя как супруги? Не удивительно, что и теперь еще слово кыс (девушка) строго не обособилось и употребляется для молодой особы вообще, хотя бы и замужней. Из этого, конечно, не следует, чтобы современный якут не знал целомудрия вовсе; оно находится у них в процессе формирования на столько не законченном, что якутская масса смотрит на девушку, до замужества забеременевшую, как на бедующую хорошую жену. И только у тойонов начинает с одной стороны выходить из употребления добрачное сожительство, с другой — более строгое отношение к добрачному поведению девиц.

    В числе доводов в защиту взглядов автора нам приходилось слыхать и ссылки на несомненный факт, что за вдову калым платится уменьшенный. Но этот факт может быть весьма удовлетворительно объяснен безотносительно целомудрия. Дело в том, что повсюду, где господствует культ предков с соответственным ему представлением о загробной жизни, как полной копии земного существования, муж после смерти сохраняет, так сказать, супружеские права на жену. Отсюда весьма распространенные обычаи самосожжения и др. видов самоубийства или убиения вдовы при похоронах мужа. Было ли что-либо подобное в правах якутов, я сказать не берусь; но априорно можно предположить с большой вероятностью, что в той или другой форме такая посмертная связь должна была существовать.

    Некоторый аналог тому же кругу идей можно, пожалуй, видеть в следующем. По верованиям якутов, у любящих супругов и души (кут) соединяются друг с другом. Хороший же шаман может достигнуть такого единения и относительно любой супружеской четы, загнав их души, напр., в одну бисеринку. Как в том, так и в другом случае умерший забирает с собою и кут оставшегося, результатом чего бывает неизбежная смерть оставшегося в живых супруга. Только сильнейший шаман посредством специального камланья разъединит кут и таким образом избавит от преждевременной смерти.

    Теперь нам стоит только вспомнить, каким могуществом культ предков наделяет усопших, чтобы понять, с какой опаской должен был каждый решаться овладеть тем, что по рану должно принадлежать могущественному на добро и зло духу! (См. Липперт. Ист. культуры, 329). Вот почему, с самого начала, при браке на вдове, за нее калым должен был платится уменьшенный: не всякий на такой брак решался и решившийся в уменьшенной цене калыма как бы вознаграждался за риск обладания вдовою. А затем, в данном случае могло иметь значение и то. что на ранних ступенях развития, в период семейного общения жен, остатки чего мы находим в левирате, вдова и вовсе бесплатно переходила к новому мужу, родственнику. Результатом этого было то, что с понятием о женитьбе на вдове искони связано было представление о низшей. подчиненной форме брака. И очень естественно, что когда семейное общение жен совсем прекратилось, за таким браком осталось на всегда такое представление, так что, когда вдова начинает выходить уже только за постороннего и с платой калыма, калым этот должен быть низшего размера. Но, повторяю, в применении к якутам это только априорное, хотя и очень вероятное, положение.

    Как бы там, впрочем, ни было, но тот красноречивый факт, что в нравах современных якутов целомудрие девушек только еще вырабатывается, дает нам право заключить, что тем менее должны были дорожить им якуты прошлого.

                                                                                   III.

    Быть может, отчасти этим предвзятым отношением к целомудрию следует объяснить то, что автор проходит мимо указаний на существование матриархата, так как последний предполагает именно легкость половых связей. А указания эти очень разнообразны и в общем получается солидное свидетельство. Разумеется, при этом остается открытым вопрос, насколько сказки могут быть чисто якутского происхождения и насколько в них вошли заимствования.

    Тип брачных отношений, на почве которых возникает матриархат, прекрасно разъяснен у М. Ковалевского: «Происхождение семьи и собственности». В нижеследующем мы на него будем ссылаться, цитируя по французскому изданию (Tableau des origines etc.).

    Тип этот может быть назван групповым браком, при чем, при строгом проведении начал экзогамии, каждый мужчина одной группы по праву рождения может быть мужем каждой женщины другой группы. Заключение брака исчерпывается фактом сожительства. Вот почему проф. Ковалевский говорит, что «в первобытную эпоху брак не сопровождается ни какой церемониальной формальностью» (40).

    Браки героев якутских сказок очень часто поражают так сказать, своей бесцеремонностью. К старухе - Симяхсин пришел гость, молодой человек. Угощались. «Вечером настало время спать. Справивши свою постель, девушка (дочь старухи) легла спать. Гость разделся, влетел-лег под одно одеяло с девушкой. Ставши мужем и женой, жил, поженившись, в этом месте». (Худяк. 104). Герой другой сказки нагоняет по дороге одинокую девушку. После коротких расспросов, «этот мужчина поднял ее с лошади. Поцеловал – понюхал, полюбил. Стали здесь жить». Непосредственно после этого в сказке они уже названы мужем и женой (Худ. 119). Или еще: «Упала девушка в обморок. Очнулась. Сын с девушкой поцеловались - донюхались, полюбились. Жили в этом месте мужем и женой» (там же 126).

    Другой отличительною чертою этих форм брака служит их кратковременность. Длятся они обыкновенно не долее времени рождения ребенка. Но условия расселения групп, взаимно обладающих супружескими правами, позволяют и более кратковременные союзы. В упомянутом сочинении проф. Ковалевский приводит в виде иллюстрации, жителей одной провинции Южной Австралии, где группы кумит и кроки стоят в подобных отношениях друг к другу. «Не занимая отдельных определенных местностей, эти группы живут смешанно в одних и тех же селениях и на пространстве многих тысяч миль. Это обстоятельство позволяет кратковременные брачные союзы между каким-нибудь кроки, пришедшим издалека, и женщиной кумитою, со дня рождения не выходившею из своей местности... Отсюда происхождение гостеприимного гетеризма» ( н. с. 14). Что касается до якутских сказок, то уже вышеприведенные брачные союзы могли бы быть зачислены, с небольшой натяжкой, за счет форм гостеприимной проституции. Но у них есть, по крайней мере, одно указание более резкого характера. В сказке «Ураныкан – старик» передан эпизод, как некто набрел на «стоячую серебряную юрточку», в которой на «передней кровати сидит девица»... После жирного угощения настало время спать. «Куда вы кладете спать ваших гостей?» спрашивает гость. — «Если не брезгуешь, ложись со мною... Велевши себя раздеть, влетел он — лег» (Худ. 90). Эпизод чрезвычайно характерный уже по самой форме вопроса: не куда меня положите спать, а куда вы гостей кладете, т. е. по заведенному обычаю. И если, по обычаю, гостей кладут спать с хозяйскими дочерьми, то, нет сомнения, мы имеем дело с указанием на гостеприимный гетеризм. Вот почему для нас вовсе не имеет значения оговорка сказки: «один другому не говорили, что «ты мужчина», что «ты женщина» (т. е. не предлагали любви). Такой оборот требовался фабулой рассказа.

    Что касается родословий по женской линии, то следы его тоже можно указать. Прежде всего, следует обратить внимание на то, что, по словам автора, «родство по женской линии, кроме прямой восходящей, обозначается иными названиями» (4); причем, если названия эти «менее точно определяют степени родства» и что «таких названий только три», вполне согласуются с матриархатом влекущим за собой так называемое «классное родство».

    В якутских преданиях есть один случай, еще не достаточно разъясненной, который, быть может, впоследствии даст новое свидетельство в пользу матриархата. Якуты считают себя потомками Омогой-бая только потому, что они происходят от его дочери, хотя и вышедшей замуж не то за татарина, не то за бурята. Правда, этот зять был принят в семью Омогоя и, может, усыновлен. Но, во-первых, он был из нее изгнан и даже проклят; во-вторых, усыновление в данном случае весьма сомнительно. Культ предков ревниво блюдет за чистотой крови. Поэтому полное усыновление на патриархальной стадии допустимо только для избегания еще большего зла: прекращения самого культа при отсутствии сыновей. Омогой-бай, однако, сына имел.

    В самой статье там и сям рассыпаны факты, интерпретация которых, натянутая с точки зрения патриархата, довольно проста при предположении матриархата. Автор упоминает, напр., о том, что якуты практиковали переуступку жен вплоть до конца XVIII века. (5). Факт этот приведен автором в доказательство крайне подчиненного положения женщины. Мы уже знаем, что приниженность эта весьма проблематична. Но факты остаются фактами. Как же они объясняются? Как следы матриархата. Мы уже знаем сущность брачных отношений на этой стадии. Следующий ряд примеров укажет последовательность видоизменений этих отношений, ведущих прямо к явлениям, подлежащим нашему объяснению. У гуротов (Америка) женщина принадлежит по очереди в течение нескольких дней каждому из мужчин племени. По словам Миклухи-Маклая, у одного племени на Малакке, девушка, после того как состояла женой в течении нескольких дней, идет добровольно и с согласия мужа к другому и т. д., пока снова не возвратится к мужу (Зибер). Но на Цейлоне уже существует «брак на три четверти», как назвал его Леббок. Жена принадлежит мужу три дня, четвертый же она может подарить любому мужчине (Начало цивилизации, 58). Права мужа. т. о., все усиливаются и наконец наступает момент, когда женщина вообще всю жизнь принадлежит мужу и только по временам, «по старому доброму обычаю», ее переуступают другому. Профессор Ковалевский выставляет, как общее правило, следующее положение: «где некогда господствовал матриархат, мы должны находить следы некоторого рода коммунизма в пользовании женщинами». Сюда он причисляет арабскую форму преходящего брака с женщинами купленными и затем перепроданными (Таblеau 29-30). Точно также Бахофен в «Материнском праве» указывает, как следы матриархата, обычай лакедемонян, по которому, когда женщина родила достаточное число детей, считалось делом обычным и прекрасным отдавать ее кому-нибудь из друзей, Катон Цензор передал свою жену другу тоже «согласно старому обычаю римлян»... Факты якутской жизни, очевидно, должны быть поняты тоже в том смысле, что и у них были свои Катоны, ревнители «древнего благочестия»...

    Другой пример. У якутов, говорит автор, в период заселения области «существовал обычай принимать зятьев в свою семью»... «В последствии этот обычай исчез и заменился другим, по которому зять должен был после женитьбы пробыть некоторое время в доме тестя» (15-16). Но чем жизненнее родовая организация, тем важнее для личности ее род, тем плотнее она с ним срастается. «Во всех обществах, — гов. Мэн, где связью служит родство, положение лиц утративших или надорвавших эту связь, является чрезвычайно тягостным (Древ. истор. учреждений. 144). Зять, принятый в семью жены, не только изменник своему роду, но и чужой иноплеменник, в роду жены. (Любопытно, что еще и теперь у якутов такое лицо обязано вести себя почти также, как и невестка, впервые вступающая в дом мужа. Также как и она, зять не смеет произносить имени родоначальника семьи жены.) Вот почему, если дело идет не об отдельных случаях, а об обычае проживания зятя в доме жены, исследователи единогласно приурочивают этот обычай к стадии матриархата. «У всех народностей, придерживающихся начал матриархата, муж, вступив в брак, оставляет свою жену в доме родителей (ее) в течение целого годи» (Ковал., Зак. и об. на Кав. I. 19). Это только остаток того порядка, при котором не жена вступала в дом мужа, а наоборот (Липперт, н. с., 165).

    В заключение, я хочу обратить внимание на то обстоятельство, что самый калым, по-видимому, должен предполагать прежнее господство матриархата. Лучшее объяснение калыма — это гипотеза Вилькена, к которой самостоятельно пришел и наш Зибер, видящая в калыме не акт продажи, а композицию, выкуп права мести (См. «Слово». 82,7; также Зиберт, Очерки первобытн. экономич. культуры). При экзогамии и патриархат господствует правило, хорошо выращенное якутской поговоркой: «девушка всегда бывает достоянием иноплеменников». А если это так, если замужество девушки прямо невозможно иначе, как путем перехода в чужой род, то за что же, собственно, мстить? В известном смысле то же самое правило применимо и к матриархату, и там экзогамия — обязательный порядок; но здесь жена не переходит в дом или род мужа, и мести нет. Последняя возникает с того момента, когда экзогамия, оставаясь обязательной, принимает форму похищения жен. Акт похищения девушки из материнского клана в клане мужа есть уже акт нарушения существующего (матриархального) порядка, нрава, и потому называет репрессию, месть, переходящую затем в выкуп, калым. Это, по-видимому, подтверждается и враждебностью между зятем и тещею, предрассудками относительно тещи, выдающеюся ролью в симулирования враждебности, которую разыгрывает мать невесты.

    Только гораздо позже, с развитием мены и вообще торговли, акт получения выкупа за невесту, калым утрачивает особенности своего происхождения и представляется частным случаем общей массы торгово-меновых сделок.

                                                                                IV.

    Соответственно абсолютизму власти главы семьи и род представлен состоящим почти в полном единоличном распоряжении главы рода, тойона. «По своей внутренней организации, по отношению членов рода к своему главе и по взаимным их отношениям, род первоначально представлял из себя не что иное, как ту же первобытную семью» (18). «Тойон очень редко обращался за советом к своему народу даже в вопросах... войны и мира» (20). И когда речь идет о народе, то нужно под этим понимать ...лучших и старших людей в роде»... Таково мнение автора о якут. родовой организации; таково же было и вообще господствующее мнение относительно патриархального рода; но в настоящее время берет верх представление о родовой власти, как организации, так сказать, республиканской. Соглашаясь с таким взглядом новейших романистов, проф. Ковалевский прибавляет, что «и в других законодательствах, как например, в германском или славянском нельзя найти подтверждения монархической организации рода» (Зак. и об. на Кав. II. 151). Последняя появляется вовсе не первоначально, а как продукт упадка родового строя. «Наследственная передача власти в родовом обществе, — по мнению г. Коропчевского, — указывала бы на приближающееся распадение его» («Слово» 1879 г.). След., одно из двух: или данная нам характеристика не верна, или мы застаем якутский род в период полного упадка.

    Как ни мало в сказках указаний на участие народа в родовых делах, но среди них все же есть свидетельство того, что не только старейшие участвовали в родовых делах. По крайней мере в одном случае упоминаются рядом и старые, и молодые, при чем, когда мнения их разделились, верх взяли именно молодые (Хаптагай - батыр, Худ. 60).

    Рядом с примерами простого участия в делах, мы находим указание на нечто большее, на народную инициативу. Эгинцы, по собственной инициативе, совещаются и идут на войну; эгинцы, а не тойон их, посылают послом сына тойона; эгинцы, а не тойон, порицают этого посланца за недобросовестное исполнение поручения и грозят ему смертью за леность и трусость (Худ. 55-56).

    По словам автора, только один тойон «творил суд-расправу в пределах своего рода» (19); в межродовых же столкновениях дела решались оружием (24).

    Что касается до внутренних споров, то при родовой организации и здесь власть главы рода несет те же ограничения, как власть главы семьи. Общее правило состоит в том, что все дела решаются «родовым советом» (Коропчевский. н. ст.). Гораздо интереснее остановиться на способах решения межродовых столкновений. Едва ли не больше, чем по другим пунктам, здесь дает себя знать отсутствие того теоретического критерия, который один может дать масштаб для расценки и интерпретации фактов.

    Суверенитет родов вовсе не исключает возможности, а при дальнейшем развитии, прямо дает необходимым решение межродовых споров не только оружием, но и «судом посредников». Даже больше того: вооруженное столкновение всегда кончается таким судом (см. об этом Ковал., Совр. об. и др. зак., II. 190 и далее). Мэн категорически утверждает, что «постоянные вооруженные столкновения и постоянные судебные процессы могут существовать рядом, и что строгое соблюдение вполне выработанных форм судебного процесса может иметь место в такое время, когда убийство представляется ежедневным явлением (н. с. 231).

    Спрашивается, имеются ли какие-либо указания в нашем материале на подобного рода способы решения дел? Есть и довольно много. Прежде всего, правосознание якута (по сказкам), как будто, шагнуло далеко за ту черту, на которой господствует единственно право оружия. Выше, напр., мы видели, что заслужило сурового наказания одно намерение убить. Если мы теперь вспомним, что родовой суд имеет всегда в виду только материальную сторону преступления, стараясь или о возмещении причиненного вреда, или о возмездии путем нанесения соответственного вреда обидчику; — что этот процесс знал, выражаясь по-современному, только гражданский иск даже в преступлениях уголовных, — то для нас станет ясно, что кара намерения свидетельствует о таком правосознании, которое не мирится со способом решения всех дел силою оружия.

    Далее. Что, вообще, в период, о котором говорит автор, межродовые столкновения уже знали примирительный, а не только боевой порядок решения дел, указывает существование калыма за невесту, если, конечно, мы. вместе с Вилькеном и Зибером, будем видеть в калыме композицию. Но в нашем распоряжении есть и более прямые указания на существование посредничества. В одной сказке герой собирается идти жаловаться и, очевидно, не к тойону, так как он даже не знает местожительства этого судьи. «Я имею намерение, говорит он, идти жаловаться. Ты знаешь, где господин начало... Укажи мне, заруби (т. е. расскажи дорогу)» (Худяк. 216). В другом случае рассказан эпизод, в котором девушка, спасаясь от преследования, пришла просить защиты к лицу, характерно названному: «беседующий почтенный, совет дающий» (там же 116). Сам автор приводит, по другому поводу, след. документальные указания. «В 1697 г., в 27 главе генерального регламента о разности всех провинций указывается на необходимость «каждый народ по их подтвержденным от Его Величества правилам и привилегиям управлять Соответственно этому Савва Иллирийский дает через тридцать лет такую инструкцию: «иноверцам объявить, чтобы малые дела, яко то в калыме, малые ссоры, в воровстве скота, побоях и проч... могут они верноподданные судить своими начальниками и разводить такие ссоры посредственно»... Сопоставлял эти указания, мы неизбежно приходим к такому выводу: подтвержденные правительством судебные обычаи якутов состояли в суде посредников. Что и требовалось доказать.

    Наконец, в сказках есть указание и на ордалию, которая всегда предполагает регулирующую и решающую власть, хотя бы в лице посредников. — Дьявол и человек долго боролись, но все безрезультатно. Тогда дьявол предлагает: «спустимся-ка мы теперь к почтенным родоначальникам кузнецов.., там мы велим себя рассудить... И, сделавшись трехгранными трезубцами, влетели через отверстие в трубе». Подскочили кузнецы, «захватили их клещами, стали раздувать на две стороны мехами. Дули их три дня и три ночи, но ни от которого не отлетела ни одна искра... Наше испытание - приговор к вам бессилен; пусть судит нас само широкое небо», сказали кузнецы (Худ. 227-228). «Испытание – приговор» повторяется затем еще в двух формах, менее, впрочем, рельефных. Это точная копия родовой распри: бесконечная борьба, где акт мести за какой-нибудь вред сам становится основанием мести и т. д., пока стороны не вынуждены будут согласиться на суд свободно избранных или обычных посредников.

                                                                            V.

    Мне остается сказать несколько слов о второй половине статьи. Она прежде всего не дает того, что обещает. Вместо очерка общественного управления под господством русских, она занята. главным образом, перечнем правительственных распоряжений. О самом же общественном управлении мы узнаем очень мало.

    Да и трудная это была бы задача, изобразить перемену того, о чем мы имеем весьма смутное представление. Но главный недостаток ее — освещение материала. Оказывается, напр., что «действительным намерением» московского правительства при водворении своего господства, которого «не поняла» якутская родовая знать, было «водворить в крае гражданский порядок в духе русских законов» (47)! Это наш-то XVII век в роли культуртрегера...

    О «намерениях» мы только и можем судить, что по фактам. А что же говорят факты? История якутского края может быть резюмирована одним словом: «ясак». «С громким и грозным, для покоренных, словом «ясак», — по выражению Москвина, — шли хищные ушкуйники XVII в. на якутов; из за него они грабили и убивали туземцев; из за него резались друг с другом; для его сбора присылаются воеводы, учреждаются комиссары... Нет почти ни одного (из упоминаемых в статье) правительственного акта, который бы прямо или косвенно не говорил о ясаке, о «грабежах» и «разорениях», которым подвергались якуты при его сборе. Если и можно говорить о «водворении гражданского порядка», то оно не было самодовлеющею целью. «Намерение», притаившегося за «водворением гражданского порядка», не нужно было выдумывать, ибо оно уже формулировано самим правительством: «дабы инако тех иноверцев не озлоблять и за границу не отогнать» (указ 1729 г.), так как вместе с «инородцем» ушел бы и ясак»...

    Особенно любопытно заключение статьи. «Что касается отношения высшего правительства к якутам и к якутскому самоуправлению, то исторические данные позволяют сделать заключение, что оно чуть ли не со времени окончательного покорения якутов относилось к ним вполне гуманно, старалось защитить их от произвола низшей местной администрации и грубой эксплуатации торговых людей, открывало широкий простор для самодеятельности якутов в их внутренних отношениях, предоставив им судится и распределять между собою земельные участки по их собственным обычаям и, наконец, привив к якутской жизни довольно успешно выборное начало, дало якутам законное средство в их борьбе с выродившейся родовой аристократией» (47-48)... Можно подумать, что в Якутске, даже и XVII век не стал еще достоянием истории...

    Вот это отчасти не верно по существу, но, главным образом, ложно освещено.

    Беспристрастный исследователь, напротив, должен был подчеркнуть то обстоятельство, что ясак, как основной мотив русского господства, заставлял смотреть сквозь пальцы на преступные действия администрации. «Покоренных теснили, тиранили и пытали, — гов. Москвин, — под предлогом будто бы неуплаты ясака.., а в Москве удивлялись успешному сбору ясака и воеводы получали за то благодарности и награды»... И даже тогда, когда на преступные действия воевод было обращаемо внимание, «завиняемые воеводы, — по словам того же летописца, — товарищи их и дьяки оставались правыми, или слегка только завиненными». Даже награбленное добро и пушнина, не смотря на конфискацию, выдавались обратно грабителям. «В старину, — говорит Карпович, — правительство смотрело на Сибирь только как на доходную статью или как на свою оброчную деревню, и, потому, чем более доставлялось оттуда казне, тем лучше считалось тамошнее управление, хотя на деле оно было рядом нескончаемых злоупотреблений со стороны главных правителей и прочих властей» (Замечат. богатства, 20).

    То же самое можно сказать и о защите от «грубой эксплуатации русских торговых людей». Тот же Москвин говорит об этом: «гостей торговых тоже теснили... под тем же предлогом невзноса ясака... Но кому были с руки воеводы, с кем торговали и делились дьяки, те и успевали приобретать, и приобретали, да еще получали награды и благодарности».

    Что касается до самостоятельного распределения земель между собою, то я ограничусь одною только выпиской из, может быть, слишком уж много цитированиях мною сочинений пр. Ковалевского. «Причина, по которой нам удалось решить несравненно удачнее англичан в Бенгале трудный вопрос земельного устройства чуждых нам по крови народностей, лежит несомненно ни в чем ином, как в близости их земельного строя к тому, которым до селе живет великорусское крестьянство» (Зак. н о. на Кав. I, 269). Мне прибавлять к этому нечего.

    Отчасти то же самое следует сказать и об отношении к самоуправлению, при чем здесь политика диктовалась и положением вещей, и верно понятыми выгодами по части сбора и раскладки ясака. Но когда автор утверждает, что правительство привило принцип самоуправления, т. е. внесло нечто чуждое якутским отношениям, то он забывает то, что сам же писал несколькими страницами выше: принцип этот только подтвержден правительством согласно их правам. Да и как можно говорить об этом, когда не доказано отсутствие его в быту якутов до прихода русских? Когда, с другой стороны, «мы не нашли ни одного правительственного акта, которым бы ясно и определенно вводилось бы выборное начало» (20)? Все же приводимые в очерке акты говорят только о регулировании выборного начала.

    И в «широте якутского самоуправления в те времена можно сильно сомневаться даже на основании того немногого, что по этому поводу дает сам очерк. В нем, напр., рассказана история некоего Сыранова, административно назначенного головою «без всякого выбора» и «не смотря на то, что был выборный голова» (38). Сыранов слишком высоко метил, потому и попал в историю; а сколько таких Сырановых было калибром помельче, об этом история пока умалчивает.

    Только с точки зрения принципа можно говорить о самоуправлении, как орудии борьбы с родовой знатью. Ни о какой такой борьбе не может быть речи даже теперь. Якутские выборные жалованья не получают, и выбор при этом условии сводится к лавированью между ограниченным числом кандидатов из той же родовой знати. И якут, как был, так и остался всецело в руках ее, как экономической силы. Русское господство только заставило переменить ярлык, под которым тойон лакомится «комночитом», и можно думать, что последнее стало горше первых. Новая эксплуатация приняла гораздо более бессердечную форму именно под новыми влияниями. Она дала толчок к развитию менового хозяйства и, разлагая родовую организацию, рушила и родовую солидарность. Тойон не несет теперь тех обязанностей, которые связаны были с его положением прежде. Она, таким образом, обострила борьбу за существование. И родовая знать имеет теперь в своем распоряжении более безнадежную бедноту. Для массы не до борьбы за влияние, положение современного комночита (работника), быть может, безнадежнее положения прежнего раба.

    Автор ставил себе очень скромную задачу: «не имея малейшей возможности исчерпать предмет во всей полноте, предлагаемою работою имеется в виду лишь положить начало дальнейшему наследованию». Ошибки весьма естественны относительно предмета, изучение которого «едва начато». Поэтому, когда мы, по мере сил, пытались теоретически осветить предмет или указывали на недостатки труда автора, мы шли навстречу желаниям его. Нужно при этом иметь в виду и то, что недостатки эти в огромной степени должны быть приписаны тому ненормальному положению, при котором исследователь вынужден работать почти без всяких научных пособий.

    В следующий раз поговорим о некоторых других вопросах Якутской жизни, затронутых «Памятн. Книжкой».

    В. С. Е[Ефремов].

    /Извѣстія Восточно-Сибирскаго Отдѣла Императорскаго Русскага Географическаго Общества. Подъ редакціей правителя дѣлъ Я. П. Прейна и члена Отдѣла Д. П. Першина. Т. XXVI. № 4-5-й (послѣдній). Иркутскъ. 1896. С. 206-229./