ЎЎЎ 2. Маўрыя Бывалая. Народнік з Кальварыі Лейба Левенталь. Ч. 2. Койданава. "Кальвіна". 2019.

    Комиссия Академии Наук СССР по изучению Якутской АСС Республики, помимо возложенных на нее полевых исследовании с опубликованием результатов научных трудов Якутской Экспедиции Академии Наук СССР, ставит себе задачей также закончить работы и издать труды прежних экспедиций, имевших место на территории Якутии.

    Среди незаконченных работ прежних экспедиций, — как Академии Наук (Э. В. Толль, А. А. Бунге, К. А. Воллосович), так и других учреждений (Гидрографического и Переселенческого Управлений, Географического Общества) — экспедиция 1894-1896 гг., снаряженная на средства И. М. Сибирякова, занимает одно из первых мест.

    Комиссии по изучению Якутской АСС Республики не представилось возможным собрать и объединить весь материал Сибиряковской экспедиции, так как он чрезвычайно разрознен, находясь в различных стадиях обработки в разных городах Союза. Все же Комиссия принимает все меры к тому, чтобы материал этой экспедиции был возможно широко использован и полно издан.

    К числу работ означенной экспедиции, оставшихся неопубликованными и незаконченными, относятся предлагаемые труды Е. А. Виташевского — по юридическому быту якутов и Л. Г. Левенталя — по экономическому их строю, которые ныне, при ближайшем посредстве участников той же Сибиряковской экспедиции И. И. Майнова и Э. К. Пекарского, закончены и составляют IV том «Трудов» Комиссии.

    В этот том вошли также статьи более раннего исследователя Якутии Д. М. Павлинова — об имущественном праве якутов и брачном праве у них.

    Комиссия не сочла возможным как-либо сокращать или видоизменять этот исторический документ, и потому материалы «По обычному праву и по общественному быту якутов» издаются в том же виде, как они были написаны в конце прошлого столетия.

    Правительство Якутской АСС Республики неоднократно просило Комиссию ускорить издание вышеназванных трудов, но трудность подбора материала и их разработка, что было взято на себя, по просьбе Комиссии, И. И. Майновым, и, наконец, печатание задержали выход в свет этих капитальных работ.

    Труды Л. Г. Левенталя, Н. А. Виташевского и Д. М. Павлинова сопровождаются составленным И. И. Майновым предисловием, в котором сообщаются сведения как о Сибиряковской экспедиции в целом, так и об И. М. Сибирякове и об авторах вошедших в этот том статей с данными об их научно-литературной деятельности.

    Комиссия по изучению Якутской АСС Республики считает своим долгом выразить глубокую признательность И. И. Майнову за его труд по настоящему изданию, а также Э. К. Пекарскому, любезно просмотревшему транскрипцию якутских слов и названий.

    Председатель Комиссии академик В. Комаров.

    Ученый Секретарь профессор П. Виттенбург.

                                                                           *

                                                            ПРЕДИСЛОВИЕ

                                                                            I

    Комиссия Академии Наук СССР по изучению Якутской АСС Республики, в стремлении к наивозможно широкому и полному освещению Якутского края с его скрытыми богатствами и с таящимися в его разноплеменном населении задатками, ввела в круг своих задач не только организацию новых экспедиций, но и воскрешение для науки тех материалов, которые в разное время уже были собраны отдельными исследователями или даже целыми экспедициями, но, в силу разного рода неблагоприятных условий, доныне тлели и покрывались пылью в портфелях частных лиц и в архивах научных учреждений. Недостаток средств для опубликования этих давних работ, а пожалуй и недостаток живого интереса к далекой и угрюмой окраине, обе эти причины вместе вели к тому, что многим работам грозило забвение. А между тем, помимо того, что деятельность прежних экспедиций требовала в свое время огромного труда и доставила очень большой запас разного рода фактических данных, нельзя не учитывать и того, что некоторые из неоглашенных и поныне материалов в настоящее время уже невосстановимы. В особенности это можно сказать о данных этнографического характера. Поток событий, захлестывая все более и более самые дальние окраины нашей страны, быстро смывает старину и делает ее подчас уже непонятной для наших современников, тогда как многое из этой цепкой старины, исчезая с поверхности, в действительности лишь уходит в глубь и продолжает оказывать на весь строй жизненных отношений то или иное влияние. Всего сильнее проявляет свою жизненность обычно-правовой уклад народных понятий и навыков и народные порядки землепользования. Недостаточное знакомство с веками слагавшимися юридическими обычаями какой-либо народности и с историей ее общественных и земельных отношений в практике сегодняшнего дня могло бы повести ко многим печальным последствиям, а иногда и к неожиданностям. Это соображение побудило Комиссию по изучению Якутской Республики выделить из имевшихся в ее распоряжении этнографических материалов прежде всего данные о правовой жизни якутов, какой она сложилась к концу XIX века, то есть непосредственно перед началом нового периода в истории Якутии.

    Два с половиною века русского господства, разумеется, не могли пройти для юридической мысли туземного населения совершенно бесследно. Бее народности края были вынуждены в продолжение этих веков не только подчиняться фискальным требованиям власти, но и считаться со многими статьями общеимперского Свода Законов в разных случаях обыденной жизни, особенно — при торговых сношениях с русскими. Уже одни такие факты как появление в народном обиходе денег (ранее неизвестных), как возникновение спроса на некоторые виды наемного труда и на некоторые местные продукты, не могли не оказать на весь строй народной жизни глубокого преобразующего влияния. Такие факты часто вызывали необходимость заимствовать для новых житейских отношений готовые юридические нормы и готовые термины, которых местная жизнь не могла ранее выработать. Иные из этого рода заимствований к половине XIX века успели войти в жизнь якутского мира в такой мере, что сами якуты уже перестали отличать их от норм более древнего происхождения, вполне туземных и часто глубоко-архаических. На семейном быте якутов и на связанных с семейными отношениями правовых понятиях, после формального принятия якутами к началу XIX века христианства, не могла не оказать очень существенного влияния и новая, общеевропейская религия, с ее требованием единобрачия, находившим поддержку и в гражданском законе, которому необходимо стало подчиняться.

    Исконные начала якутского обычного права, слагавшиеся в века существования разрозненных племенных групп в условиях родового быта, постепенно переплетались в якутских наслегах и улусах с формами, свойственными «сельскому обществу» русских крестьян; обычаи и обряды, возникшие первоначально на почве анимистического миросозерцания, в конце ХІХ века продолжали существовать бок о бок с идеями и нормами поведения, в более или менее искаженном виде достигшими до приалданских и притаттинских наслегов через ряд посредствующих звеньев от очень далеких первоисточников. И эта юридическая и бытовая амальгама не представляла собой чего-то окончательно застывшего и отлившегося в незыблемые формы. Под давлением непрерывно изменявшейся жизненной обстановки народная мысль медленно, но неустанно работала и на протяжении каких-нибудь пятидесяти или семидесяти лет успевала вносить в общественную. семейную и частную жизнь якутов и в связанный с этим круг понятий новые элементы, нередко вступавшие с пережитками седой старины в довольно неожиданные сочетания. На пороге XX века наслежный староста в разговорном языке якутов по традиции продолжал именоваться «князем», хотя его власть стала уже совсем не такой, какой была власть прежних «тойонов», которых и русские официально называли «князьцами». Венчание в церкви не устраняло в жизни крещеных «родовичей» уплаты за невесту калыма и сложного церемониала якутской свадьбы, проникнутого вполне языческим духом. Общинное землепользование уживалось в наслегах с наследственным владением сенокосными участками и со многими преимуществами в пользу наслежной знати.

    Местные представители русской власти до половины XVIII века были озабочены почти исключительно сбором ясака и удержанием населения в покорности. Внутренняя жизнь якутского мира сама по себе тогдашних воевод и дьяков мало интересовала, а высшее правительство, хорошо зная недобросовестность окраинного чиновничества и хищническое отношение к туземцам со стороны переполнявших окраины всякого рода авантюристов, находило нужным постоянно напоминать воеводам о желательности поощрять туземцев к исправному взносу ясака «ласкою, а не жесточью». В XVIII веке можно отметить целый ряд указов и распоряжений, имевших в виду охрану столь доходного для казны инородческого мира с установившимися в нем порядками от вмешательства в его быт со стороны непосредственно близких к населению органов власти. В служившей для Якутской области в продолжение многих десятилетий как бы местным кодексом «Ясачной Выписке», составленной в Якутской Воеводской Канцелярии в 1767 г., мы в самом же начале находим, вслед за главою 22 Регламента Петра Великого, выдержку из инструкции Саввы Владиславовича Рагузинского его подчиненным от 30 июня 1728 г. «о разбирательстве между ясачными в малых делах своими начальниками», а далее последовавшее через полвека подтверждение юридической автономии якутов в предложении якутского губернатора Цедельмана от 27 апреля 1773 г. — «о незабирании ясачных плательщиков в судебные места, кроме ясаку и криминальных дел», и от 17 декабря 1780 г. «о разбирательстве между ясачными в их ссорах своими начальниками». Затем в том же сборнике помещен именной указ императрицы Елизаветы от 30 июля 1748 г. «о необязывании русских с якутами никакими письмами без дозволения их шуленг и старшин и без объявления в командах». Указом 23 июня 1764 г. предписывалось «невзыскание розданных всяких чинов людьми ясачным в долг денег». В предложении иркутского губернатора Фрауендорфа от 25 июля 1766 г. говорилось «о недержании в наймах и работах и в прочих услужениях без указанных крепостей и неписании никаких заемных и договорных писем». Далее, как местный закон, мы видим в «Ясачной Выписке» указ самой Ясачной Комиссии от 23 ноября 1766 г. «о бытии сенным покосам во владении за теми, за кем они состояли, и о невступании никого в посторонние покосы и угодья» и указ ее же от 10 декабря 1767 г. «о непокупании у ясачных сенокосных мест и рыбных, ловель и о непрининании в заклады и церковные приклады».

    Высшая власть, как видно отсюда, уклонялась сама и воздерживала своих агентов от прямого воздействия на внутриулусные отношения, но общий ход жизни все чаще и чаще приводил русских в соприкосновение с якутами и самих якутов во многих случаях побуждал обращаться в русские учреждения с требованием разрешения споров, возникавших в улусах как на почве общественной борьбы, так и при столкновении частных интересов. Для власти становилась очевидной необходимость некоторого знакомства с обычаями туземного населения и с установившимися в инородческом мире общественными отношениями, так как полное неведение улусной жизни во многих случаях ставило местную администрацию в трудное положение, а высшему правительству препятствовало в осуществлении его планов. В сознании этого, императрица Екатерина II затребовала от сибирских властей представления ей подробных сведений «о начале и происхождении иноверцев разных племен, а также о достопамятных между ними происшествиях, равномерно о законе их, о сохранившихся между ними преданиях и т. д.». В 1784 г. Иркутское Наместническое Правление, в удовлетворение требований императрицы, в свою очередь затребовало все такие сведения от якутских властей, но те не могли дать на этот запрос ничего иного, кроме данных, собранных в Якутске еще в 1766-1768 годах действовавшей там Первой Ясачной Комиссией, прямая задача которой состояла в переобложении туземцев новыми окладами ясака и в установлении для его взимания более точного и уравнительного порядка. Широко взглянув на свою задачу, Комиссия, руководимая в Якутске бывшим воеводой Мироном Мартыновичем Черкашинниковым, пыталась уяснить не только экономические ресурсы ясачного населения, но и те стороны его быта, которые чаше всего побуждали улусных жителей, при недовольстве судом их родовых властей, обращаться за окончательным решением их споров к еще более высокой, т. е. к русской власти. Такие длительные и запутанные судебные дела чаще всего возникали на почве споров из-за наследства или же из-за невыплаты калыма за невесту. В силу этого еще в октябре 1766 г., т. е. при самом начале ее работ, Ясачная Комиссия уже сделала постановление «о возвращении за засватанную ясачную девку за калым (если она, сговорясь с другим, убежала), того калыма с ее отца, и еще с приплодом от скота», а в сентябре 1767 г. изменила это постановление распоряжением «о взыскании за сговоренную невесту калыма, если она сбежит, не с тестя, а с того, кто, ее подговоря, женится». В декабре 1767 г. и в январе 1768 г. Ясачная Комиссия вела переписку с Якутской Воеводской Канцелярией «о погребальных обычаях якутов и об ихних духовных завещаниях» («Ясачная выписка», Архив Якутского Обл. Пр.).

    Таким образом в деятельности Первой Ясачной Комиссии мы встречаем и первую же серьезную попытку русской власти присмотреться к якутскому миру и выяснить для себя хотя бы некоторые стороны его обычного права. Однако, Ясачная Комиссия коснулась этой стороны якутского быта лишь частично. Собранные ею сведения были отрывочны и не сведены во что либо цельное. Иркутские власти не удовлетворились доставленными им данными и в 1794 г. вновь затребовали из Якутска представления подробных топографических сведений о крае, а вместе с тем и сведений о том, «не имеют ли чего отличного жители той округи в своих нравах, обычаях, образе жизни, в строении и одеждах своих, наречии языка и чем отличаются от обыкновенного произношения?». Вопросы были, по-видимому, сформулированы Иркутским землемером Федоровым, к которому предлагалось направлять и ответы, но якутские чиновники на этот раз ограничились представлением некоторых описаний чисто топографического характера, а по поводу вопросов этнографических уклонились от ответа, ссылаясь в свое оправдание на обширность края и на то, что «ежели сделать требуемое описание по одним предсказываниям тунгусов и якутов, то... по несовершенному их разумению вещей, едва ли будет соответствовать той справедливости каковая должна быть в натуре» (ответ олекминского комиссара Измайлова).

    После этого вопрос о приведении в известность существующих у сибирских народов их туземных обычаев на два десятилетия как бы замер впредь до назначения на пост сибирского генерал-губернатора Сперанского. Задумав издание общего Инородческого Устава, Сперанский уже в 1819 г. широко доставил подготовительные работы и тогда повсюду в Сибири были образованы комиссии для выяснения верований, обычаев и обычного права каждого племени. Первоначальные сведения должны были доставлять в эти комиссии «сами инородцы на собственном их языке», то есть, по бытовым условиям того времени, несомненно — знатнейшие «родоначальники», улусные вожаки, в большинстве прямые потомки прежних могущественных «тойонов». Представляемые сведения они должны были подтверждать собственноручными подписями или приложением своих печатей или фамильных знаков. Подлинники записей с их точным переводом хранились в Петербурге в делах II Отделения собственной е. в. Канцелярии, состоявшем в позднейшие годы в ведении Сперанского. Там предполагалось составить свод всех вообще местных законов и обычаев Империи, а в том числе и обычаев сибирских инородцев. Труд этот был поручен действ. стат. сов. Величке, в распоряжение которого и поступил весь собранный материал. Но после того как Величко умер, несмотря на все розыски в Петербурге и в Сибири, подлинные сводки сибирских обычаев нигде в те годы не были найдены и их можно было считать погибшими [* Однако, к началу 40-х годов II Отделение собственной е. в. Канцелярии, очевидно — на основании именно этих материалов, успело подготовить проект инородческого кодекса, который был отпечатан в собственной типографии II Отделения и опубликован в 1841 г., но законодательного утверждения не получил. Кодекс был озаглавлен: «Свод степных законов кочевых инородцев Восточной Сибири» и заключал в себе 802 статьи, подразделявшиеся на шесть разделов: I — «о правах и обязанностях семейственных»; II — «о праве инородцев на имущество»; III — «о обязательствах по договорам»; IV — «о благочинии в инородческих стойбищах»; V — «о взысканиях и наказаниях» и VI — «о судоустройстве». Только 11 статей этого «Свода»: 351—361 «об отдаче на содержание скота у якутов» относились собственно к якутам. Почти все остальные статьи были средактированы в общей форме, как применимые к кочевникам самых различных народностей, и лишь изредка какая-либо народность указывалась в тексте особо, именно в изъятие от применения к ней общей формы. Так, например, в статье 50, где говорится о нормах возмещения за калым в случаях развода некрещёных супругов, после установления общих правил следовало добавление:... «Сверх того у якутов принимать в расчет и в число вознаграждений ставить излишек отдарков, переданный родственниками жены за свадебные подарки и гостинцы». Подлинные записи туземных обычаев, составленные на местах самими инородцами, для ІІ Отделения послужили лишь сырым материалом, совершенно иначе перегруппированным и иначе средактированным в «Своде степных законов».]. В действительности, однако, пятьюдесятью годами позже, совершенно неожиданно, в частных бумагах скончавшегося в Варшаве сенатора Губе нашлись копии этого, единственного в своем роде и невосстановимого, материала. Сенатор Губе, состоявший ранее при главноуправляющем II Отделением собственной е. в. Канцелярии графе Блудове, понимая высокий интерес хранившихся в Отделении сводок, приказал сделать для себя копии с их переводом, с тем, чтобы впоследствии, если этих сводок не опубликует само правительство, издать их, хотя бы и частным образом, при чем он составил и объяснительную записку с изложением всех обстоятельств, при которых сводки были когда то составлены, а копии с них оказались у него. В 1874 г. юридический факультет Варшавского Университета передал доставшиеся ему бумаги скончавшегося Губе на рассмотрение профессора Д. Я. Самоквасова и тот, с разрешения Университета, опубликовал, наконец, эти данные, собранные еще в двадцатых годах XIX века в Сибири, в «Сборнике обычного права сибирских инородцев», изданном в Варшаве только в 1876 г. [* Через двадцать пять лет после появления в печати «Сборника» пр. Самоквасова, Э. К. Пекарский нашел в архиве Якутского Областного Правления «Дело по предложению г. Якутского Областного Начальника с приложением отношения Губернского правительства о доставлении в Губернский Совет нужных сведений об оседлых, кочующих и бродячих иноверцах. Началось 10 генваря 1823 г.». Из бумаг этого дела видно, что Губернскому Совету затребованные сведения понадобились для соображений по вопросу о приведении в исполнение Устава об инородцах 1822 г. и «в особенности, об образе управления». В деле оказалось три объемистых документа; два неопубликованных у Самоквасова: «Сведения, составленные вследствие предписания Олекминского Окружного Земского Исправника Г. 9 класса Карсакова от 8 числа мая 1823 г., № 1245, Олекминского ведомства якутскими 5-ти волостей князцами и лучшими родовичами о законах и обычаях инородцев, собранные частию из ясачной выписки и частию из преданиев. Июня (без даты) 1823 г.»; и второй документ, составлявший почти копию первого и до сих пор также остававшийся неизвестным, — «Сведения, составленные во исполнение предписания Верхоянского Окружного Исправника Коллежского Секретаря Михалева онаго же ведомства улусными головами и поверенными верхоянским, эльгетским и устьянским старостами некоторых родовых управлений и лучшими родовичами о законах и обычаях инородцев оных, собранные из сведений по делам и из устных преданий. Декабря 30 дня 1823 г.». Третий документ озаглавлен: «Объяснение якутов Якутской области о законах и обычаях их. Порядок, на коем основывали якуты решения свои по разным искам и обряды, поныне имеющиеся в употреблении». Этот последний документ был представлен в Якутское Областное Управление «головами якутских пяти улусов и двух волостей Якутского округа» при рапорте от 25 августа 1828 г. Именно это «Объяснение» очевидно и представляет собой основной текст тех «обычаев якутов », которые в значительном сокращении и не всегда одинаковом с подлинником изложении, были позже воспроизведены в «Сборнике» Самоквасова по копиям сенатора Губе. В тексте «Объяснения», найденном Пекарским, содержится 26 глав, которых у Самоквасова не имеется. Что касается до редакции отдельных статей, воспроизводимой Пекарским буквально, то самой справедливо говорит в своем пояснении к опубликованным им документам, что такое воспроизведение предпочтительней, так как оно «дает возможность разностороннего толкования неясных мест и сравнения с текстом Д. Я. Самоквасова». Частично некоторые данные вновь найденных документов сообщены Пекарским в приложении 1-м к «Эволюции Черной веры у якутов» В. Ф. Трощанского (Казань, 1902 г.) и в выпуске II-III «Живой Старины» за 1909 г., посвященном 50-летию ученой деятельности В. В. Радлова, а полностью все эти документы опубликованы лишь в 1925 г. в «Сборнике Музея Антр. и Этнографии», т. V, в статье Э. К. Пекарского «Материалы по якутскому обычному праву».]. Появление «Сборника» в печати побудило высшую власть обратиться к якутскому губернатору с запросом о том, насколько, по его мнению, был бы применим оглашенный Самоквасовым свод якутских обычаев в настоящее время? Якутский Областной Совет, основываясь на отзывах всех исправников края, ответил на этот вопрос отрицательно, так как указываемые в «Сборнике» обычаи двадцатых годов с тех пор успели устареть и теперь уже вышли из употребления (Архив Якутского Областного Правления, д. 1886 г., № 79).

    В значительной мере это было верно, но сверх того и по самому существу «обычаи якутов», записанные полвека тому назад по сообщениям нескольких тойонов, имена которых теперь установить уже невозможно, необходимо требуют строго критического отношения. Некоторые черты сообщенных Сперанскому обычаев в той редакции, в которой они изложены в «Сборнике» Самоквасова, делают вероятным предположение, что это не всегда действительно укоренившийся туземный обычай, а местами скорее пожелания самих составителей свода. В иных статьях «Сборника» те или иные меры так и рекомендуются именно как пожелания. Так в разделе VII, «об ослушниках», в пункте 4, где говорится о лицах, приносящих по их личным делам «на родоначальников, на старшин, князцов и голов начальству жалобы», в заключительной фразе всего пункта мы читаем: «в пресечение сего беспорядка правил не постановлено, что необходимо» («Сборник», стр. 208). В разделе VIII, «о якутах беспокойных и нетерпимых в родах», в подразделении в), в числе таких якутов указываются и те, «которые затейны, наглы, дерзки, не оказывают родоначальникам должного повиновения;... все таковые, — читаем далее, —... по приговорам наслежных обществ представляются начальству для отсылки в Охотск и в Камчатку на поселение; право сие необходимо сохранить и для будущего времени, для воздержания предерзостных». (Там же, стр. 209). Примеров такого рода можно было бы извлечь из различных статей «Сборника» не мало.

    Помимо вполне явственных следов тойонской редакции, многие статьи опубликованной Самоквасовым сводки, во всем ее построении и в языке перевода, обнаруживают сильное воздействие на самый текст со стороны переводчика (возможно знавшего якутский язык священника) или руководившего его работой образованного русского юриста. Стиль опубликованной сводки якутских обычаев это — характерный по своей витиеватости стиль российских канцелярий и консисторий двадцатых годов XIX века. Так в первом же подразделении раздела I «о жертвоприношениях», после краткого описания весеннего празднества возлияния кумыса («ысыэх», — в «Сборнике» напечатано «шех»), дается такое пояснение: «обряд сей делается у всех вообще якутов с восхищением сердечной радости и возвышением ума и чувств к богу, в знак благодарности за все благодеяния им ниспосылаемые к роду человеческому и в умилостивление к оному» [* Даже эта фраза оказывается несколько упрощенной сравнительно с ее первоначальным текстом, который теперь можно восстановить по указанным в предыдущем примечании материалам Э. К. Пекарского. В подлиннике мы читаем. «...делается у всех вообще якутов таковое жертвоприношение с восхищением сердечным и возвышением ума чувствительной благодарности, в бодрости духа в его неисповедимую десницу». Такого рода фразы улусных витий вызвали со стороны Якутского Областного Правления замечание улусным головам (занесенное в Журнал от 28 августа 1823 г.), что «в списке их при первом взгляде оказываются неловкие выражения, приметно писарями их в игру ума употребленные, то подтвердить оным, чтоб они излагали бумаги прямыми выражениями, не озабочивая себя подбором велеречивости свыше понятия своего». (Цитированная выше статья Э. К. Пекарского р т. V «Сборника Музея Антр. и Этногр.»).]. Такие же, отнюдь не якутские фразы испещряют текст и в нескольких других местах.

    Различным сторонам народного быта составителями сводки уделено далеко не одинаковое внимание. Из 45 страниц всего текста «обычаев якутов» отдел XXX, «об условиях и договорах», занимает всего шесть с половиною строчек; отдел XXIV, «о наследстве», занимает немного больше одной страницы и т. д.

    В силу указываемых особенностей, сводка якутских обычаев, выполненная в двадцатых годах XIX века по требованиям высшей бюрократии неизвестными якутскими «родоначальниками» и обработанная иркутскими и петербургскими чиновниками, сохраняя большой интерес для историка, ни по своей полноте, ни по своей достоверности, всего через полвека уже не могла удовлетворить требований этнографа, как не могла служить и надежным руководством для судьи или для администратора.

    Профессор А. Кистяковский в своей рецензии на опубликованный Самоквасовым «Сборник» (Киевские Университетские Известия, 1876г., № 6, стр. 228-252), признавая этот «Сборник» «бесспорно представляющим большую важность как по дорогому материалу в нем содержащемуся, так и потому, что он может представить точку опоры для новых исследователей и может послужить будильником и указателем к новым, трудам», высказал далее ту мысль, что «дальнейшее изучение обычного права сибирских инородцев должно идти двояким путем — или путем отыскания и обнародования письменных материалов или путем непосредственного наблюдения живого быта».

    Оба эти указания киевского профессора в позднейшие годы нашли применение в Якутской области, хотя сами исследователи якутского обычного права, работы которых печатаются теперь в предлагаемом издании, едва ли были знакомы со статьей Кистяковского. По крайней мере первый из них начал свою деятельность за несколько лет до появления «Сборника» проф. Самоквасова, — еще в самом начале семидесятых годов.

    Этим первым исследователем юридической жизни якутов был не ученый специалист, а чиновник с университетским образованием, работавший не по заданиям власти, а по своему частному почину, — Дмитрий М. (Михайлович?) Павлинов. В Якутск он прибыл из России на должность прокурора Якутского Окружного Суда вероятно в конце шестидесятых годов и оставался в крае до 1876 года, когда выехал обратно в Россию. Несмотря на все старания Комиссии по изучению Якутской республики получить о личности этого исследователя какие либо биографические сведения, в настоящее время нельзя указать ни места и года его рождения, ни места и времени его кончины, ни того университета, в котором он получил свое юридическое образование. Известно только по воспоминаниям некоторых старожилов города Якутска, что, помимо своей основной должности, Павлинов состоял преподавателем словесности в местной прогимназии и за годы своего пребывания на Лене принимал живое участие в деятельности Областного Статистического Комитета. В изданной Комитетом в Якутске «Памятной книжке Якутской области на 1871 год» появилась первая работа Павлинова «Брачное право у якутов», в настоящее время уже недоступная читателям, так как от этого издания до наших дней дошло всего два-три экземпляра, в виду чего названная Комиссия сочла нужным переиздать статью Павлинова в издаваемом ею томе «Материалов по обычному праву и по общественному быту якутов».

    Другая работа того же автора «Юридический быт скопцов Мархинского селения, Якутского округа» была напечатана в «Известиях» Сибирского Отдела Географического Общества за 1875 г. (т. 5, № 3-4, стр. 122-128). Этой статьи Якутская Комиссия не переиздает частью в виду того, что она касается не туземцев, а одной из групп пришлого населения, а частью потому, что «Известия» Сиб. Отд. Г. О. не представляют собой такой библиографической редкости как изданная в Якутске «Памятная Книжка» на 1871 г.

    Третья, и самая содержательная, работа Павлинова, — «Об имущественном праве якутов», до сих пор совсем не появлялась в печати и самое существование ее оставалось известным лишь очень узкому кругу лиц, в прежние годы близко стоявших к Якутскому Статистическому Комитету. Статья эта очевидно была заготовлена в предположении опубликовать ее в ближайшем выпуске «Памятной Книжки», но с отъездом Павлинова деятельность Якутского Стат. Комитета ослабела, новых выпусков «Памятной Книжки» в скором времени не последовало, и статья залежалась в груде старых дел комитетского архива на целых двадцать лет, пока ее не «открыли», уже в девяностых годах, производившие тогда свои работы в Якутске участники Сибиряковской этнографической экспедиции. Для них статья Павлинова явилась чрезвычайно ценным пособием, гораздо более полным и менее устарелым, чем сводка, помещенная в «Сборнике» Самоквасова. По своему содержанию, как основанная преимущественно на письменных источниках, она могла служить как бы вступлением к работе самих членов экспедиции, наблюдавших подлинную улусную жизнь и черпавших свои сведения прямо на местах возникновения и разбирательства якутских тяжеб.

    Принадлежавший Статистическому Комитету экземпляр статьи Павлинова представлял собою толстую тетрадь, переписанную с подлинника каким то не вполне грамотным писцом, но в конце имевшую (собственноручную?) подпись автора «Д. Павлинов». Статья долго ходила по рукам в кругу политических ссыльных Якутска, но через несколько лет исчезла из обращения, неизвестно куда и с тех пор считалась утерянной. Только через тридцать лет она вновь отыскалась уже в России, в делах Азиатского Музея Академии Наук, куда перешла с бумагами скончавшегося перед тем в России участника Сибиряковской экспедиции Л. Г. Левенталя. Предполагая закончить уже в России свой собственный труд по общественному быту якутов, Левенталь, с разрешения секретаря Статистического Комитета, при своем выезде из Якутской области захватил с собою некоторые из комитетских дел, которые были ему нужны для постоянных справок, и впоследствии вернул эти дела в Якутск, но рукописи Павлинова он очевидно возвратить не успел, а может быть и забыл о том, что она находится в числе его бумаг. Таким образом в конце концов эта злополучная работа попала в Азиатский Музей, где, при осмотре архива Левенталя, ее и нашел Э. К. Пекарский. Якутская Комиссия решила напечатать наконец этот труд, пролежавший под спудом целых пятьдесят лет, но и до сих пор далеко не утративший своего интереса.

    Павлинов в своей работе пытался охватить почти все стороны юридической жизни якутов и использовал для этого обширный материал, имевшийся в делах якутских судебных учреждений. В настоящее время значительная часть этого материала уже погибла, так как многие из местных архивов за полвека не раз подвергались пожарам или утратам, вызывавшимся небрежностью хранения.

    Задача автора состояла главным образом в описании существующих обычаев и в распределении различных явлений якутской правовой жизни по рубрикам русского гражданского права. Широких социологических обобщений или этнографических сближений автор избегал. В его изложении всегда чувствуется юрист-практик. Якутского языка, насколько можно судить по его произведениям, Павлинов не знал или звал очень слабо. Подлинную якутскую жизнь, как она слагается в глухих наслегах, он мог непосредственно наблюдать лишь в очень небольшой мере, при каких-нибудь служебных поездках, и потому первые моменты возникновения тяжеб и роль родовых и наслежных властей в качестве их суда первой инстанции была ему известна лишь по ее отражениям в позднейших делах, при переходе процесса в общие судебные учреждения края. Зато делопроизводство этих последних и их архивные дела Павлинов обследовал очень усердно и сумел извлечь из них много ценных для этнографии сведений.

    Воспроизводя статью «Об имущественном праве Якутов», Редакция настоящего издания почитала излишним вводить в нее какие либо примечания в тех случаях, когда автор высказывал взгляды по современным понятиям несколько устарелые или недостаточно широкие. Статья была составлена полвека тому назад и, конечно, она носит на себе печать своей эпохи. Ценность статьи Павлинова — в сообщаемых в ней фактах. С фактической стороны она настолько богата, что ее окончательное забвение для литературы якутоведения несомненно было бы невознаградимо.

    По таким же соображениям Редакция воспроизводит при статье Павлинова и составленную им выдержку из найденной им в каком-то из якутских архивов рукописи восьмидесятых годов ХVIII века (теперь уже утраченной), авторами которой были два тогдашних чиновника: расправный судья Эверет и исправник Горловский. Заключая в себе сведения о некоторых старинных якутских обычаях, эта рукопись является в то же время очень показательной для уяснения умственного облика передовой части окраинного чиновничества эпохи императрицы Екатерины II. При наличии некоторого интереса к тому краю, которым они призваны были управлять, и к его нуждам, авторы рукописи в своих проектах и в их обосновке обнаруживают одновременно с этим и присущий всем тогдашним администраторам взгляд на местное население как на совершенно пассивный материал административных воздействий. Интересы казны и общегосударственные соображения вполне заслоняют для них личные права и частные нужды туземцев. Высказываемые авторами этнологические догадки и допускаемые ими сближения кажутся современному читателю подчас чрезвычайно наивными, их административные проекты кое в чем могут показаться почти смешными и наряду с этим мы встречаем у этих захолустных чиновников XVIII века некоторые мысли, до известной степени предвосхищавшие будущее или, с некоторыми видоизменениями, возрождающиеся в наше время (например: мысль о северном пути в Якутию через Туруханск и Вилюйск, мысль об учреждении порта в Аянской бухте и т. п.).

    После работ Павлинова, устанавливавшего первоначальные факты в их общих чертах, пора было приступить к более углубленному изучению правовой жизни якутского мира, вооружившись для этого основательным знанием якутского языка и улусного быта, с одной стороны, и знакомством с социологическими и этнографическими теориями своей эпохи, — с другой.

    Эта задача была выполнена двумя исследователями; работавшими в Якутии двадцатью годами позже Павлинова, первоначально в силу своей личной любознательности, а позже — в качестве участников Сибиряковской этнографической экспедиции, материалы которой в значительной части перешли впоследствии в распоряжение Комиссии Академии Наук по изучению Якутской АСС Республики.

                                                                                 II

    В настоящем томе «Трудов» Комиссией Академии Наук по изучению Якутской АСС Республики печатаются работы двоих участников названной экспедиции, но в последующих томах предполагается опубликовать и несколько других трудов, касающихся различных сторон якутского быта и до сих пор сохранявшихся лишь в виде рукописей или даже в виде полусырого материала, который для своего издания потребует со стороны Комиссии некоторой предварительной обработки. Общее количество оставшихся от Сибиряковской экспедиции неопубликованных материалов настолько значительно, что в печатном виде оно должно составить несколько томов, и в деятельности Якутской Комиссии окончательная разработка и издание Сибиряковских материалов займет довольно заметное место. В силу этого, являясь в некоторой мере как бы наследницей Сибиряковской экспедиции, академическая Комиссия считает уместным напомнить в предисловии к первому же тому публикуемых ею материалов названной экспедиции историю этого своеобразного учреждения и дать при этом краткие сведения об участниках экспедиции и их работах. Разрозненные части этих работ были в разное время опубликованы в разноместных изданиях, вплоть до заграничных, но в главной своей массе собранный экспедицией тридцать лет тому назад этнографический и антропологический материал до настоящего времени оставался неизданным.

    Экспедиция возникла по частному почину и затем работала на единоличные средства известного своими щедрыми взносами на просветительные и благотворительные цели ленского золотопромышленника Иннокентия Михайловича Сибирякова, почему за нею и упрочилось его имя. В 1888 г. И. М. предложил тогдашнему правителю дел Восточно-Сибирского Отдела Географического Общества Г. Н. Потанину пять тысяч рублей для организации исследования быта инородцев Якутской области. Жертвователь указывал для проектируемой им экспедиции две основные задачи: выяснение вопроса о том, вымирает ли туземное население Якутского края или увеличивается в своей численности? и — полезное или вредное влияние оказывает на благосостояние населения золотопромышленность? Как сам Потанин, так и те лица, к которым он обращался с предложением ехать на Лену для выяснения поставленных жертвователем вопросов, по разным мотивам уклонились от такой поездки. Дело не двигалось до 1892 г., когда новый правитель дел Вост.-Сиб. Отдела — Дмитрий Александрович Клеменц внес в Распорядительный Комитет Отдела предложение заменить командировку на Лену какого-нибудь одного лица организацией в Якутской области стационарного этнографического обследования, которое производилось бы лицами, успевшими до того провести в крае несколько лет, успевшими сжиться с населением, заручиться его доверием, — что так важно для этнографа, и ознакомиться с якутским языком, — что не менее важно. Некоторые из намечавшихся Клеменцем участников экспедиции были ему лично известны как люди, по его мнению, достаточно подготовленные для этнографической работы, а иные из них, частным образом, по собственному почину, уже производили исследования в тех районах, в которых они проживали, и по поводу своих работ уже находились в сношениях с Отделом. И жертвователь, и Распорядительный Комитет Отдела согласились с предложением Клеменца, а И. М. Сибиряков даже увеличил предназначаемую им для экспедиции сумму до 10 тысяч рублей. Труднее было получить согласие на рекомендуемый Клеменцем способ организации якутских работ со стороны правительства и местного генерал-губернатора, А. Д. Горемыкина, являвшегося по тогдашнему уставу Географического Общества «Покровителем Отдела», т. е. фактически его бдительным контролером и полновластным хозяином. В представителях власти предложение Клеменца, человека, по их понятиям, политически крайне неблагонадежного, вызывало подозрительное отношение, так как те лица, которых этот заведомый революционер имел в виду привлечь к участию в Сибиряковской экспедиции принадлежали все к числу «государственных преступников», в большинстве лишенных всех прав состояния по приговорам военных судов или Особого Присутствия Сената. По установленным в Петербурге правилам, эти лица должны были содержаться в самых глухих местностях Якутского округа безвыездно и по возможности обособленно. Предоставление им права разъездов по всему краю, а притом и права разработки местных архивов, а вдобавок и возможности производить опросы населения, — все это представлялось, с бюрократической точки зрения опасным и противоречащим всем, незыблемым до того времени, административным традициям. Только при содействии таких авторитетных лиц как Президент Географического Общества Петр Петрович Семенов и академик Василий Васильевич Радлов Вост.-Сибирскому Отделу удалось добиться в Петербурге разрешения на учреждение при Отделе столь исключительной по составу своих участников экспедиции. Однако, в число ее членов властями было разрешено допустить не более восьми человек политических ссыльных, а наряду с ними к участию в экспедиции было предписано привлечь несколько наиболее интеллигентных чиновников Якутска и хотя бы двоих местных священников. Собрания членов экспедиции для деловых совещаний разрешались не иначе как в помещении Якутского Статистического Комитета, под председательством секретаря Комитета казачьего сотника Андрея Иннокентьевича Попова. Вся переписка членов экспедиции с Вост.-Сибирским Отделом должна была производиться через Статистический Комитет, а вся ее деятельность подчинялась строгому контролю якутского губернатора и высшему надзору иркутского генерал-губернатора. При другом личном составе якутской администрации эти условия могли бы совершенно омертвить экспедицию и поставить ее участников в самую тяжелую зависимость от капризов местного губернатора и от бюрократической рутины областного Статистического Комитета. На деле, однако, этого не произошло благодаря чрезвычайно тактичному поведению секретаря Комитета А. И. Попова и еще более — благодаря терпимому и даже благожелательному отношению к политическим ссыльным и к их работам со стороны незадолго до того вступившего в должность губернатора Якутской области, Владимира Николаевича Скрипицына. Те чиновники и священники, которых Скрипицын, согласно требованию генерал-губернатора, ввел в состав экспедиции, точно так же ничем не стесняли ее работы, а некоторые из них и на самом деле более или менее содействовали работам своих более активных коллег.

    Из должностных лиц, кроме А. И. Попова, в состав экспедиции были введены: советник Областного Правления Дмитрий Иванович Меликов (юрист по образованию), областной ветеринар Сергей Яковлевич Дмитриев и чиновник особых поручений Гавриил Лаврентьевич Кондаков. Из числа священников вошло двое: сотрудник Э. К. Пекарского по собиранию материала для якутского словаря, Дмитриан Попов и миссионер, работавший среди тунгусов, Иоанн Попов.

    Из числа политических ссыльных разрешено было участие в экспедиции восьмерым лицам, рекомендуемым Клеменцем. Это были: Эдуард Карлович Пекарский, Николай Алексеевич Виташевский, Всеволод Михайлович Ионов, Лев Григорьевич Левенталь, Сергей Васильевич Ястремский, Владимир Ильич Иохельсон, Владимир Германович Богораз и Иван Иванович Майнов.

    Помимо того Восточно-Сибирским Отделом Географического Общества было решено выделить из Сибиряковской суммы три тысячи рублей и употребить ее на командирование в Ленский золотопромышленный район политического ссыльного Сергея Филипповича Ковалика, который должен был дать ответ на поставленный жертвователем вопрос о влиянии золотопромышленности на быт населения в ближайшем к приискам районе, т. е. в Олекминском округе Якутской области. Ковалик выехал в Бодайбо прямо из Иркутска и в дальнейшем все свои работы производил без связи с работами других участников экспедиции, сносясь с Отделом непосредственно.

    Получив разрешение властей на учреждение экспедиции в указанном составе, Вост.-Сиб. Отдел командировал Д. А. Клеменца в Якутск для выработки на месте подробной программы всех экспедиционных работ, для распределения их среди отдельных участников, а вместе с тем и для установления плана деятельности каждого экскурсанта, его маршрутов и его сметы, так же как и общей сметы всей экспедиции в целом.

    Выполняя эту задачу, Клеменц в январе 1894 г. прибыл в Якутск и там, с разрешения Скрипицына, организовал совещания всех участников экспедиции, происходившие в помещении Статистического Комитета под номинальным председательством А. И. Попова и под Фактическим руководством Клеменца. В целях сближения с коренным населением края и для популяризации задач экспедиции среди якутов, по единодушному желанию всех намеченных ранее лиц, Клеменц испросил у Скрипицына разрешение пригласить к участию в экспедиционных совещаниях и в самых работах нескольких представителей зарождавшейся якутской интеллигенции, что по взглядам бюрократии того времени, считалось чем-то новым и несколько смелым. Из якутов в состав экспедиции таким образом были введены: голова Дюпсюнского улуса Василий Васильевич Никифоров, письмоводитель Восточно-Кангаласского улуса Иван Герасимович Соловьев, интеллигентный родович Ботурусского улуса Егор Дмитриевич Николаев и из Баягантайского улуса Николай Симонович Слепцов.

    Впоследствии, в обход распоряжения, ограничивавшего число участников из политических ссыльных восемью лицами, под скромным наименованием «сотрудников» действительных членов, к участию в деятельности экспедиции были привлечены еще политические ссыльные: Наум Леонтьевич Геккер, Василий Елисеевич Горинович, Григорий Федорович Осмоловский, Василий Владимирович Ливадии и Феликс Яковлевич Кон, а из русских обывателей края — псаломщик Чурапчинской церкви Александр Ильич Некрасов.

    В продолжение двухнедельного пребывания Клеменца в Якутске на совещаниях участников экспедиции были рассмотрены и утверждены все их программы, составленные каждым в отдельности, но проредактированные всеми сообща, приняты планы поездок и установлен бюджет экспедиции на 1894 г. Так как ясно было, что за один 1894 г. все намеченные программы не могут быть выполнены, то приблизительно половина имевшихся средств была оставлена в запасе для обеспечения работ 1895 г.

    Помимо того из экспедиционных средств еще Вост.-Сиб. Отделом в Иркутске было решено выделить две суммы: одну — на издание подготовлявшегося Э. К. Пекарским с первых же лет его ссылки якутско-русского словаря, и другую — на издание составленного еще в 70-хгодах каракозовцем Худяковым «Верхоянского Сборника», в котором содержались чрезвычайно ценные материалы по якутскому фольклору, до тех пор едва затронутому исследователями.

    Одобрив оба эти отчисления, но не ограничившись ими, совещание присоединилось к предложению Клеменца расширить поставленную жертвователем цель работ и распространить их не только на обитателей Якутского и Олекминского округов, но также и на слишком мало известные до той поры народности крайнего севера Якутии, т. е. на разноплеменное население округов Верхоянского и Колымского.

    И. М. Сибиряков, заинтересовавшись мыслью об издании якутского словаря, сделал на этот предмет дополнительное пожертвование в две тысячи рублей, которые дали возможность тотчас же приступить к делу и положить начало опубликованию капитального труда Пекарского, заинтересовавшего впоследствии Академию Наук и только теперь заканчиваемого печатанием в объеме трех томов, содержащих свыше двухсот печатных листов in 4° малого формата.

    Для того, чтобы приступить к делу, надо было прежде всего приобрести якутский шрифт, которого до этого в Якутске не имелось. Духовенство в своих изданиях для воспроизведения якутских слов пользовалось русскими буквами и потому начертание слов оказывалось далеко не точным. Академик Бетлинг установил более совершенный способ начертания, пополнив для изображения звуков чуждых русскому языку обычный русский алфавит особыми знаками. Пекарский и Ионов предложили к бетлинговскому шрифту несколько мелких поправок и дополнений, и экспедиция выразила пожелание, чтобы словарь печатался именно этим усовершенствованным бетлинговским шрифтом. Пришлось заказать такой шрифт в одной из российских словолитен и, для удешевления затрат, вступить в особое соглашение с Якутским Областным Правлением: заказанный Восточно-Сибирским Отделом Географического Общества шрифт, по доставлении его из России в Якутск, поступал в собственность Областного Правления, которое в возмещение его стоимости производило уплату не деньгами, а печатанием словаря в своей типографии. В силу этого соглашения первый выпуск словаря появился в свет в Якутске, в 1899 г., и на его титульном листе было означено: «Восточно-Сибирский Отдел Императорского Русского Географического Общества. Труды Якутской Экспедиции, снаряженной на средства И. М. Сибирякова (1894-1896). Том III. Часть 1-я. Словарь якутского языка, составленный Э. К. Пекарским (1882-1897 гг.) при ближайшем участии прот. Д. Д. Попова и В. М. Ионова (Wörterbuch der jakutischen Sprache von Ed. Pekarskij). Выпуск первый. Издан на средства И. М. Сибирякова. Якутск. Якутская Областная Типография. 1899. Стр. IV-|-128 fol.». Таким образом индивидуальная работа Э. К. Пекарского как бы вводилась в общий круг задач экспедиции и появлялась в свет как один из томов ее изданий.

    На расходы работ по северу Якутии совещание должно было уделить средства из общего экспедиционного фонда —10 000 рублей, и не могло ассигновать на этот предмет более 2500 рублей, с тем чтобы, располагая этой суммой, два лица, — Иохельсон и Богораз, — проработали на Севере каждый по 2 года и 4 месяца и собрали сведения по антропологии, этнографии, экономическому быту, языку, фольклору и верованиям русских северян, якутов, ламутов, чуванцев и юкагиров. Возможность допустить хотя бы приблизительное выполнение такой широкой программы на громадном пространстве якутского северо-востока обусловливалась в этом случае исключительно тем, что оба исследователя принадлежали к числу политических ссыльных и привыкли за годы своей ссылки к такому образу жизни, который показался бы лицам всякого другого круга совершенно невозможным. Желание использовать годы своей политической бездеятельности в осмысленной работе для науки побуждало этих изгнанников примиряться с условиями, неприемлемыми ни для кого другого, и личные их требования даже тогда представлялись более чем скромными. Так Иохельсон и Богораз на все время своих работ определили расход на их личное содержание по 15 рублей в месяц, т. е. на 2 года и 4 месяца на обоих — 870 рублей, и на разъезды каждого по 150 рублей в год, т. е. 750 рублей. На выписку инструментов и пособий и на проезд Иохельсона из Якутска в Средне-Колымск (2300 верст) им отпускалось всего 290 рублей. Остальные 590 рублей предназначались на оплату переписчиков и переводчиков и на расходы пребывания Иохельсона в городе Якутске до его выезда в Колымск. Таким образом и составилась сумма 2500 рублей, которой потребовали от экспедиции все работы двоих названных этнографов.

    Помимо 3000 рублей, ассигнованных на работы Ковалика, и 2500 р., назначавшихся на работы по Северу, отчислению подлежали еще 600 р. на проезд Клеменца в Якутск и обратно и 100 р. на уплату Вост.-Сиб. Отделу за доставленные им для экспедиции инструменты и пособия. Таким образом на постановку двухлетней работы по Якутскому округу оставалось немного более 4000 р., и па все расходы ближайшего 1894 г. оказывалось возможным уделить лишь 2000 р., которые и были распределены совещанием (со включением сюда всех расходов по разъездам) так:

    На собирание материалов по демографии и антропометрии

    русских якутян, якутов и тунгусов (Майнов) ------------------------ 350 р.

    На обследование экономического быта якутов (Левенталь) ------ 350 »

    На обследование юридического быта якутов (Виташевский) ----- 350 »

    Пекарскому на привлечение сотрудников

    по обследованию домашнего и семейного быта якутов

     и на оплату их труда и расходов ---------------------------------------- 240 »

    Ему же для Ионова на работы по изучению верований якутов     200 »

    На обследование якутского скотоводства (Дмитриеву) ------------ 100 »

    На приобретение научных пособий ------------------------------------- 200 »

    На издание «Верхоянского Сборника» --------------------------------- 150 »

    На канцелярские и случайные расходы ---------------------------------- 60 »

                                                                                                     ------------------

                                                                                                 Итого --- 2000 р.

    В Феврале 1895 г., уже в отсутствие Клеменца, участники экспедиции вторично собрались на совещание в городе Якутске, наметили план работ на 1895 г. и распределили оставшуюся налицо экспедиционную сумму — 2201 р. 23 к. Пекарский к этому времени привлек к этнографической работе несколько лиц, которым и последовали ассигнования уже прямо на их имя. Майнов привлек к работам по антропологии Геккера и Кона, но из них Кон работал все время на собственные средства и никакого пособия из Сибиряковских сумм не требовал. Среди остальных участников деньги были распределены так:

    Сотрудникам Пекарского: А. И. Попову — нравы

    и национальный характер якутов -------------------------------------- 90 р.

    Е. Д. Гориновичу и Е. Д. Николаеву — пища, одежда,

    жилища и народная медицина якутов ---------------------------------  95 »

    Осмоловскому, Некрасову и Слепцову—звероловство

    и рыболовство --------------------------------------------------------------  75 »

    Ливадину — ремесла якутов --------------------------------------------  50 »

    С. Я. Дмитриеву -----------------------------------------------------------  100»

    Левенталю и Виташевскому по 400 р. -------------------------------- 800 »

    Майнову и Геккеру вместе ---------------------------------------------  400 »

    В. М. Ионову --------------------------------------------------------------  200 »

    На печатание «Верхоянского Сборника» ---------------------------  150 »

    На канцелярские и случайные расходы           ------------------------------- 71 » 23 к.

                                                                                                     ------------------

    Итого --------------------------------------------------------------------- 2201 р. 23 к.*

    * Все эти цифры заимствуются из подлинных протоколов экспедиционных совещаний, сохранявшихся в делах Якутского Статистического Комитета до 1917 г., когда Комитет, наряду с некоторыми другими правительственными учреждениями Якутска остался без призора и дела его валялись на снегу или расхищались всяким прохожим. В этот момент член Якутского Отдела Географического Общества Н. Н. Грибановский успел спасти некоторые из гибнувших материалов Комитета и впоследствии передал их И. И. Майнову, у которого они и хранятся в настоящее время.

    Располагая указанными средствами и пользуясь недоступной для них ранее возможностью разъездов по краю и проникновения в улусные архивы, экскурсанты принялись за выполнение своих задач, что для многих из них составляло лишь продолжение работ, производившихся ими ранее разрозненно и почти нелегально. Хорошие отношения с некоторыми из влиятельных туземцев, отсутствие каких-либо предубеждений со стороны якутов, и наконец — крайняя нетребовательность самих экскурсантов к каким бы то ни было удобствам при поездках позволили участникам Сибиряковской экспедиции, и при ограниченных средствах, собрать за два года их деятельности разнообразный материал, более обширный, чем мог рассчитывать Вост.-Сиб. Отдел при организации дела. Правда, перед каждым из работавших в самом процессе работы его задача выяснялась все полней и в ней открывались все новые и новые стороны, требовавшие новых изысканий, но для дальнейших изысканий к половине 1896 года средств уже не оставалось, приходилось довольствоваться тем что есть, и вместо вполне законченного и цельного исследования давать работу лишь частично освещающую взятую автором тему. В свете уже достигнутого познания перед каждым все определенней выступали заманчивые дали еще не установленного, быть может в себе-то и таящего ключ к полному пониманию всей исследуемой области явлений. С этой неудовлетворенностью своей работой всем экскурсантам приходилось однако примириться, находя некоторое утешение в мысли, что все таки даже представляемые ими работы могут внести в литературу якутоведения нечто новое, извлеченное из глубины якутской действительности, куда не мог проникнуть взгляд прежних исследователей-путешественников, посещавших край лишь проездом и наблюдавших его жизнь, так сказать, сверху, а не изнутри.

    В конце 1896 года некоторые из экскурсантов, отбывших к тому времени срок своего обязательного пребывания в Якутской области, прибыли в Иркутск и представили на рассмотрение Распорядительного Комитета Вост.-Сиб. Отдела имевшиеся у них материалы. От других экскурсантов в Иркутске были получены достаточно подробные сообщения о собранных ими данных, и перед Отделом возник вопрос об издании трудов экспедиции, продолжавшейся почти три года и потребовавшей участия восемнадцати лиц, охвативших в своих исследованиях четыре округа из пяти округов тогдашней Якутии.

    Правителем дел Вост.-Сиб. Отдела состоял в то время Владимир Афанасьевич Обручев; в ряде совещаний с выехавшими в Иркутск участниками экспедиции им был выработан общий план издания ее трудов, опубликованный затем Отделом в особой книжке, озаглавленной «Программа издания трудов Якутской экспедиции, снаряженной на средства И. М. Сибирякова». Иркутск. 1897 год. Согласно этой программе весь экспедиционный материал предполагалось разместить в тринадцати томах следующих один за другим в такой последовательности.

                                                    Отдел I. Общие исследования.

    Том I. Демография. (И. И. Майнов). Материалом для этого тома служили: а) выборки из исповедных росписей по всем приходам Якутской епархии за 1895 год; б) выборки из метрических книг по Олекминскому округу за 1871-1895 гг. и по всем другим округам за 1881-1895 гг.; в) подворная перепись якутов Олекминского округа за 1893 год; г) подворная перепись русских крестьян за 1894 год.

    Объем работы предположительно определялся в 15-20 печатных листов, расходы на обработку — в 400 р., стоимость издания — в 600 р.

    Том II. Антропология.

    Часть I. Якуты Якутского и Колымскою округов (Н. Л. Геккер). Предполагалось, что антропометрический материал Иохельсона по Колымскому округу (50 особей) будет передан им для обработки Геккеру. Собственный материал Геккера состоял из подробных измерений по схеме Брокá (по 40 признаков на каждом субъекте), 620 якутов и якуток Якутского округа.

    Объем этой части был предположен в 40 листов, стоимость работы — в 1000 р. и стоимость издания — в 1500 р.

    Часть II Тунгусы, (И. И. Майнов) материалом для автора служили: а) произведенные им измерения 112 тунгусов, мужчин и женщин разных местностей; б) собиравшиеся автором при поездках сведения о современном быте тунгусов; в) выборки из архивов по истории и демографии тунгусов.

    Предположительный объем — 20 листов, стоимость обработки — 300 р., стоимость издания — 750 р.

    Часть III. Русские якутяне Якутского и Олекминского округов (Майнов). Материал: а) выборки из призывных списков за 1874-1895 год; б) измерения 167 крестьян, казаков, солдат и семинаристов.

    Объем — 20 листов, обработка — 300 р., издание — 750 р.

    Часть IV. Физиологические данные об якутах и русских якутянах (Ф. Я. Кон). Материал: наблюдения над 180 особями; объем — 10 листов, обработка — 300 р., издание — 300 р.

                                                                Отдел II. Якуты.

    Том III. Язык якутов и их народное творчество.

    Часть I. Якутско-русский словарь (Э. К. Пекарский). Объем словаря, как тогда предполагалось, должен был составить 30-50 листов; на оплату труда редактора и корректора назначалось 800 рублей, а расход на печатание не принимался в расчет, как взятый на себя И. М. Сибиряковым особо.

    Часть II. Грамматика якутского языка (С. В. Ястремский). Объем — 6-7 листов; обработка — 100 р., издание — 200 р.

    Части III и IV. Образцы народной словесности (Ионов, Пекарский, Ястремский). Материал для части III (Ястремский): 424 загадки, 223 пословицы, 4 песни, Формула языческой присяги, 3 былины (олонхó) и 2 былины, записанные Пекарским. Якутский текст и русский перевод Ястремского.

    Объем — 18 листов, обработка — 500 р., издание — 560 р.

    Материал для IV части (Пекарский и его сотрудники) 10 песен, 5 сказок, одна «история», 63 пословицы, 89 загадок, и сверх того записи, производившиеся Пекарским еще до возникновения экспедиции, и обширный фольклорный материал В. М. Ионова.

    Объем — 20 листов; обработка — 1000 р., издание — 700 р.

    Том IV. Верования якутов (В. М. Ионов).

    Объем — 30 листов; обработка — 500 р., издание — 1000 р.

    Том V. Материальная культура. Домашний и семейный быт якутов.

    Часть I. Жилище и его принадлежности (В. Е. Горинович и Е. Д. Николаев).

    Часть II. Одежды и наряды (они же).

    Часть III. Пища, питье и наркотические вещества. Объем трех этих частей предположен в 30 листов, обработка — 250 р., издание — 450 р.

    Часть IV. Семейный быт якутов (В. В. Никифоров). Объем этой части— 16 листов, обработка — 250 р., издание — 450 р.

    Часть V. Занятия и ремесла якутов (В. В. Ливадии). Объем — 5 листов, стоимость издания — 250 р.; расхода на обработку не требовалось, т. к. Ливадии представил свою рукопись в готовом виде.

    Часть VI. Звероловство и рыболовство (Г. Ф. Осмоловский и Н. С. Слепцов). Объем — 10 листов, обработка — 200 р., издание — 800 р.

    Часть VII. Игры и развлечения якутов (А. И. Некрасов, Г. Ф. Осмоловский и Н. С. Слепцов). Объем — 6 листов, обработка — 150 р., издание —200 р.

    Часть VIII. Нравы и национальный характер якутов (А. И. Попов). Объем — 6-7 листов, издание — 200 р.

    Том VI. Экономический строй якутов (Л. Г. Левенталь).

    Программа Левенталя включала в себе два отдела: А) Современные экономические отношения якутов Якутского округа и Б) Данные для изучения историческою развития общественно-экономических отношений здешних якутов. Предполагалось, что оба отдела уложатся в 30 листов; на их обработку назначалось 500 р., стоимость издания определялась в 1000 р.

    Так как отдел Б) работы Левенталя печатается в настоящем томе, то в следующем разделе этого предисловия о ней будет сказано подробнее.

    Том VII. Юридический быт якутов (Н. А. Виташевский).

    Объем тома — 25-30 листов, обработка должна была потребовать 2000 р., издание — 900 р.

    Значительная часть материалов Виташевского, обработанная самим Виташевским, входит в настоящее издание. Подробности о работах Виташевского приводятся в следующем разделе предисловия.

    Том VIII. Экономическое положение якутов Олекминского и Киренского округов и влияние на них золотопромышленности СО. Ф. Ковалик).

    Объем тома предполагался в 30-40 листов; обработка была уже оплачена из суммы 3000 рублей; на издание назначалось 1000 р.

                                               Отдел III. Народности Колымского округа.

    Том IX. Юкагиры (В. И. Йохельсон).

    Том должен был состоять из двух отделов: А) Язык, народное творчество и письмена и Б) Антропологические, этнографические и историко-географические сведения.

    В Отдел А) входили части: 1) Словарь верхне-юкагирского языка с параллельным лексиконом тундренного юкагирского наречия; 2) опыт грамматики юкагирского языка; 3) образцы народной словесности и 4) письмена на бересте.

    Отдел Б) включал три части: 5) антропологические наблюдения с фотографиями; родовые и семейные отношения, верования, нравы и обычаи; 6) материальный быт и экономические отношения; 7) историко-географические сведения.

    Том X. Якуты Колымского улуса и округа и Жиганского улуса Верхоянского округа (он же).

    Сюда входили: экономическое положение, семейный быт, нравы, обычаи и верования. Объем IX тома — 45 листов и X тома — 15 листов; обработка обоих томов — 1800 р.; издание — 2000 р.

    Том XI. Чукчи (В. Г. Богораз).

    Шесть частей: Словарь в 6000 слов, опыт грамматики чукотского языка; тексты сказок, легенд и преданий; антропологические наблюдения и измерения; верования; семейные отношения; материальный быт; оленеводство; торговые отношения с русскими; историко-географические сведения.

    Том XII. Русское население по Колыме (В. Г. Богораз).

    Части: 1) Словарь Нижне-Колымского наречия; 2) особенности фонетики и грамматики; 3) народное творчество; 4) антропологические наблюдения; 5) экономика и статистика; 6) суеверия и шаманство.

    Том XIII. Каменные ламуты и чуванцы (В. Г. Богораз).

    Часть: 1) Ламутский словарь в 2.000 слов; 2) грамматика; 3) записи молитв, песен и т. п.; 4) антропологические наблюдения и измерения; б) экономика; 6) заметки о чуванском языке.

    Объем XI тома предполагался в 30 листов и томов XII и XIII по 15 листов; на обработку всех трех томов предполагалось 1800 р.; на издание — 2000 рублей.

    Во всех тринадцати томах предположительно должно было заключаться около 530 печатных листов. На обработку их требовалось 11 600 рублей и на издание — 16 350 рублей, а всего 27 950 рублей.

    К перечисленным материалам следует добавить предложенный Вост.-Сиб. Отделу участником экспедиции Майновым уже вполне подготовленный к печати труд о русских крестьянах Якутского и Олекминского округов и о якутах Олекминского округа. Материалы для этого труда собирались автором независимо от его экспедиционных работ, по заданиям губернатора В. Н. Скрипицина, но по своему содержанию исследование экономического и общественного быта приленских крестьян и олекминских якутов являлось как бы прямым дополнением к работам Левенталя и Виташевского о якутах Якутского округа, а потому оно естественно могло найти место в издании, посвященном населению Якутии. Восточно-Сиб. Отдел охотно готов был бы опубликовать и этот труд, издание которого обошлось бы в 1200-1500 рублей, если бы на это нашлись средства. Таким образом с затратою 30 000 р. уже в конце девяностых годов, т. е. тридцать лет тому назад, можно было бы осветить все народности Якутии с полнотой, до того времени еще не достигнутой.

    При возникновении экспедиции как среди членов Вост.-Сиб. Отдела, так и в кругу непосредственных участников работы, существовала полная уверенность в том, что инициатор всего дела — И. М. Сибиряков доведет свое начинание до конца и доставит средства для опубликования всех производившихся по его почину исследований. Так бы это наверно и было, если бы не постигшая Сибирякова тяжелая душевная болезнь, вызвавшая учреждение опеки над его имуществом. Это неожиданное обстоятельство поставило Вост.-Сиб. Отдел перед задачей для него совершенно непосильной. Помимо издания своих периодических «Известий» Отдел с трудом мог находить средства для опубликования время от времени небольших по объему работ, обходившихся при их издании в несколько сотен рублей. Тысячные расходы были ему доступны только в тех редких случаях, когда научное предприятие встречало поддержку со стороны какого-нибудь щедрого жертвователя. Однако, несмотря на все усилия Распорядительного Комитета, второго Сибирякова в тот момент в Сибири не нашлось. Научные учреждения России точно так же были слишком загружены заведомо ценнейшими рукописными материалами, по отсутствию средств на их издание безнадежно покоившимися в их архивах, для того чтобы принимать на себя тридцатитысячный расход на издание каких-то новых якутских исследований, авторами которых были никому в научном мире неизвестные лица из числа «недоучившихся студентов», — как было тогда принято в официальных кругах отзываться о политических ссыльных.

    Вост.-Сиб. Отдел, вместо издания всей многотомной серии «Трудов Сибиряковской Экспедиции», должен был ограничиться выпуском в ближайшие годы лишь нескольких книжек, составлявших не более как краткое извлечение из некоторой части разрозненных работ троих авторов, находившихся временно в Иркутске.

    Первой появилась работа Н. Л. Геккера, в которой приводились лишь главнейшие антропометрические данные относительно 139 якутов и 30 амгинских крестьян (остальной материал Геккера еще не был тогда сведен в таблицы). Эта работа была издана в 1896 году, в Иркутске, под заглавием «К характеристике физическою типа якутов» и составила выпуск 1-й тома III-го «Записок» Вост.-Сиб. Отдела Г. О. по этнографии. В книге Геккера впервые появлялись в печати точные цифровые данные по антропологии якутов и до настоящего времени (впредь до разработки и опубликования материалов Якутской экспедиции Академии Наук СССР С. Е. Шрейбера), другого труда по этому предмету не появлялось, если не считать небольшой статьи Майнова, составленной по дополнительным материалам того же Геккера. В силу этого и в русской, и в иностранной печати, при характеристике соматического типа якутов, и теперь постоянно цитируются данные Геккера.

    В 1898 году, как 2-й № «Трудов» Вост.-Сиб. Отдела, была издана книга И. И. Майнова «Некоторые данные о тунгусах Якутского края», представлявшая собой весьма сокращенное изложение предполагавшейся 2-й части П-го тома «Трудов Сибиряковской экспедиции». В книге заключалось 4 главы: три по демографии и этнографии тунгусов и одна по антропологии. Антропометрические данные о 112 якутских тунгусах для своего времени были так же новы, как и данные Геккера о якутах.

    В том же 1898 г., как 1-й выпуск 2 части тома III «Трудов» Сибиряковской экспедиции, был издан Отделом в Иркутске не цельный труд, а лишь «этюд» С. В. Ястремского «Падежные суффиксы в якутском языке», а в 1910 г. на средства Макушина, как выпуск 2-й III-го тома того же Ястремского «Грамматика якутского языка» (под редакцией Э. К. Пекарского), содержавшая отделы: 1) Фонетика, 2) производные понятия и выражение отношений, 3) синтаксис и 4) образцы народной словесности.

    Только после десятилетнего промежутка, в «Известиях» Вост.-Сиб. Отдела за 1908 г., т. XXXIX, и за 1909 г., т. ХL, появилась часть большого труда Н. А. Виташевского «Якутские материалы для разработки вопросов эмбриологии права», оттиски которой были затем сброшюрованы автором и распространены особой книжкой на правах рукописи всего в 50 экземпляров.

    Этими разрозненными извлечениями из задумывавшихся больших работ ограничивается все то, что был в силах опубликовать сам Вост.-Сиб. Отдел Географического Общества. Все прочее оставалось на руках у самих участников экспедиции в их полном распоряжении, то есть должно было со временем утратиться или залеживаться в каких-то чемоданчиках совершенно мертвым грузом. Никто из работавших в экспедиции не располагал собственными средствами и все они, по окончании сроков своей ссылки, должны были отдавать свое время и свои силы какому-либо служебному труду, а многие из них не переставали принимать деятельное участие в политической борьбе позднейших лет и, конечно, подвергались связанным с этим превратностям: так, Виташевский и Кон были вынуждены на несколько лет вновь покинуть Россию и испытывать все мытарства жизни в эмиграции; у Майнова при многочисленных обысках и «выемках» часть антропологических фотографий и записей погибла в каких-то подвалах московского охранного отделения, и т. п. Однако, несмотря на такие неблагоприятные условия, как теперь выясняется, очень многое из материалов, собранных тридцать лет тому назад, все таки уцелело до возникновения Якутской Комиссии Академии Наук, которая теперь вновь собирает все сохранившееся во едино и стремится использовать.

    Отдельным участникам экспедиции и за эти годы все же удавалось в свободное время понемногу разрабатывать их материал и опубликовывать его в виде журнальных статей или даже в виде целых книг. Таким образом до некоторой степени использован материал для II тома предполагавшихся «Трудов» Сибиряковской экспедиции. Кроме указанных выше изданий Вост.-Сиб. Отдела, в «Русском Антропологическом Журнале» Московского Общества Люб. Естествознания Антроп. и Этнографии были напечатаны статьи Майнова: «Помесь русских с якутами» (1900 г., № 4); «Два типа тунгусов» (1901 г., № 2); «Якуты (по материалам Н. Л. Геккера)», 1902 г., №. 4, и «Лицевой угол якутов, тунгусов и русских якутян» (1904 г., №№ 1 и 2).

    В 1899 г., в Минусинске, на частные средства, в небольшом количестве экземпляров, была издана книжка Ф. Я. Кона — «Физиологические и биологические данные о якутах» (89 страниц), намечавшаяся в программе общего издания «Трудов», как 4-ая часть II тома.

    Весь основной антропометрический материал Геккера и Майнова, сведенный в таблицы и отчасти подсчитанный, в настоящее время цел и находится в распоряжении Якутской Комиссии.

    Из материалов, предназначавшихся для III тома «Трудов» экспедиции, впоследствии увидел свет в значительно пополненном и расширенном виде сравнительно с первоначальным замыслом автора «Якутско-русский словарь» Э. К. Пекарского, с 1906 г. принятый к изданию Академией Наук, а в 1914 г., по представлению якутского губернатора И. И. Крафта, поддержанному тобольским депутатом Государственной Думы Н. Л. Скалозубовым, получивший материальную поддержку от Государственной Думы. До настоящего времени вышло 11 выпусков, в которых работа доведена до половины буквы «ӱ». В рукописи весь словарь был закончен в октябре 1926 г.

    Часть 2-я тома III: «Грамматика Якутского языка» С. В. Ястремского, напечатанная в Иркутске всего в 200 экземплярах, в настоящее время несколько переработана и пополнена автором.

    Материалы для 3-й части этого же тома: образцы якутской народной словесности, собранные Пекарским, с 1907 г. начали частично издаваться Академией Наук. До сих пор напечатаны в серии «Образцы народной литературы якутов» якутские тексты двадцати слишком сказок и былин (олонхò).

    Русский перевод записей по фольклору, производившихся Ястремским, им же и выполненный, только теперь печатается Якутской Комиссией, под редакцией Пекарского особым томом «Трудов» Комиссии» [* В этом же издании приводится перевод и двух записей Э. К. Пекарского.].

    Огромный материал по фольклору и по верованиям якутов, оставшийся после покойного В. М. Ионова на хранении в Азиатском Музее Академии Наук, в настоящее время постановлено передать в распоряжение Якутской Комиссии, которой уже получена и Т. З. Винокуровым переведена на русский язык запись заклинания Духа Земли [* По докладу Непременного Секретаря Академии Наук в заседании 25 октября 1922 г., при передаче материалов скончавшегося В. М. Ионова в Азиатский Музей, материалы эти состояли из 845 номеров мелких записей фольклорного характера и из 25 номеров тетрадей и папок следующего содержания: 1) Шаманский костюм. 2) Обряд в честь духа-хозяина земли. 3) Молитва шамана Быккыjа при начале камлания. 4) Шаман Дыбдьjа камлал у попадей, страдавших глазною болезнью. 5) Корень всех северных болезней. 6) Предки бологурской шаманки Уölän сыналбыт. 7) Шаманское призывание 7 дочерей князца Боруоонjа, душа коих по смерти обратилась в особых духов, называемых ӱöр’ями. 8) Рассказ о сильном ӱöр’е I Игидейского наслега, называемом Iгiдäй аjы̄та. 9) Дух-хозяин леса Барылāх. 10) Рассказ о заколдованных. 11) Рассказ о волшебниках. 12) Рассказ об ӱöр’е, именуемом Кы̄с-Таӈара. 13) Как старые люди молились божествам. 14) Рассказ об ӱöр’е, именуемом Бахсы-аjы̄та. 16) Род низших духов-пожирателей (абāсы). 16) 17, 18) Как шаман Кӱбä уола совершал заклинания над пьяницей. 19) Рукопись Виташевского впоследствии взятая. 20) а) Призывание человека, высекающего огонь; б) призывание «Призывателя божеств»; б) отрывки из хороводной песни. 21) Как шаман Доjомпо камлал над больной глазами старухой Федосьей. 22) Шаманское заклинание при жертвоприношении живою скотиною. 23) а) Сотворение человека и животных; б) богини-созидательницы собаки и человека; в) возникновение души человека. 24) О том, как бологурская шаманка стала духом-ӱöр’ем. 25) Торжественная почесть, возданная якутом Басыграс, сыном Мāтыска, жившим «семь поколений тому назад», — жеребцу, которого он получил при выделении в самостоятельный дом. 26) Черновик призывания во время почестей, упомянутых в предыдущем номере. Обряд воздаяния почестей богине-созидательнице и призывание ее. (Извест. Росс. Академии Наук, VI серия, 1922 г., № 1-18, стр. 140)].

    Материалы для тома V — материальная культура и семейный быт, — постигла наиболее печальная участь. Из работ В. Е. Гориновича сохранилась только рукопись «О народной медицине якутов». Эта работа появится в свет в одном из ближайших выпусков «Материалов» Якутской Комиссии. Часть сырых данных Гориновича, сохранявшаяся у Пекарского, использована в статье Н. П. Попова «О пище якутов», составленной для одного из подготовляемых изданий Якутской Комиссии.

    В архиве Вост.-Сиб. Отдела Г. О., также в рукописи, сохранилась статья В. В. Ливадина «О ремеслах якутов», отрывок из нее был напечатан в выпуске I «Очерков по изучению Якутского края», издание якутской секции Вост.-Сиб. Отдела, Иркутск, 1927 г.

    Материалы, собиравшиеся В. В. Никифоровым, Н. И. Некрасовым, Г. Ф. Осмоловским, Е. Д. Николаевым, Н. С. Слепцовым и А. И. Поповым, оставаясь так долго без обработки, утрачены, по-видимому, безнадежно.

    Как след производившихся всеми названными лицами работ осталась лишь «Программа для исследования домашнею и семейною быта якутов», составленная при самом возникновении экспедиции по предложению якутского организационного совещания Пекарским и Майновым. В 1913 г. эта программа, после просмотра ее покойным Ф. К. Волковым, который внес в нее несколько поправок, была помещена в журнале Русск. Геогр. Общества «Живая Старина», а затем вышла отдельным оттиском, и позже легла в основу программ, вырабатывавшихся Якутской Комиссией для отправляемых ею этнографов.

    Судьба предполагавшегося VI тома — работы Л. Г. Левенталя по изучению общественно-экономических отношений якутского мира, — оказалась крайне своеобразной. Как упоминалось выше, весь труд Левенталя должен был состоять из двух частей: одной — посвященной современному быту якутов, и другой — исторической, в которой автор пытался проследить из одного десятилетия в другое все перемены во внутреннем строе якутского рода, наслега и улуса в их связи, и частью в зависимости, от изменявшихся условий хозяйственной деятельности якутов. Хотя в приводимой ниже программе Левенталя историческая часть поставлена на второе место, но в действительности автор, отправляясь от прошлого, начал свою работу с кропотливого изучения улусных архивов и успел довести почти до конца обработку лишь этого, преимущественно архивного, материала. Для первой части, устанавливающей основные черты современного быта, Левенталь успел собрать лишь некоторые данные, которые для их обработки предстояло во многом пополнить. Когда участникам экспедиции стало известно, что у Вост.-Сиб. Отдела средств на издание их работ не находится, Левенталь принял предложение губернатора В. Н. Скрипицина опубликовать его труд в виде 2 выпуска издававшейся Скрипициным «Памятной Книжки Якутской области на 1896 год». Печатание началось, при чем работа была озаглавлена «Подати, повинности и земля у якутов», но ранее чем книга могла появиться в свет, ее дальнейшее издание на странице 305 (II выпуска «Пам. Кн.», стр. 424), было приостановлено, так как из Иркутска последовало распоряжение о представлении всей работы Левенталя, в законченной рукописи, на предварительный просмотр генерал-губернатора. Предложение это, вызванное явным недоверием Горемыкина к автору, а частью и к Скрипицину как редактору издания, показалось Левенталю неприемлемым, тем более, что его труд, и в рукописи, был еще не вполне закончен, а комкать его для ускорения дела Левенталь не соглашался. В силу отказа автора подчиниться распоряжению Горемыкина, дальнейшее печатание книги было прекращено, а все уже отпечатанные листы официально были «уничтожены», а фактически — сложены в подвалах Областного Правления, где они в продолжение 20 лет подвергались порче и утратам, но в числе 400 экземпляров (нескольких листов в этих экземплярах не оказалось), завалялись до 1917 года. Якутский Отдел Географического Общества извлек эти остатки из их преждевременного склепа, сброшюровал и 50 экземпляров пустил в продажу, а остальные разослал в некоторые научные библиотеки. Однако, еще в 1896 г. кое-кому из товарищей Левенталя, между прочим Пекарскому и Майнову, удалось приобрести и сохранить у себя до настоящего времени полные экземпляры имевшихся оттисков, то есть все 305 страниц текста, и эти то оттиски, с присоединением к ним отыскавшихся лишь недавно в архиве скончавшегося Л. Г. Левенталя нескольких рукописных листов дальнейшего, еще не печатавшегося текста, послужили Якутской Комиссии для воспроизведения в настоящем издании единственного в своем роде по богатству материала и по тщательности анализа, исследования Левенталя о взаимоотношении якутских платежей и улусных порядков землепользования.

    Статья, составлявшаяся для «Памятной Книжки», на странице 424 обрывалась словами: «иначе говоря, первый класс облегчил себя вдвое, ибо стал вносить менее благодаря уменьшению платежей вообще...». В настоящем издании эти слова находятся на странице 396 этого тома, а дальнейший текст устанавливается уже по черновым листкам автора, найденным, как это указывалось выше, Э. К. Пекарским в архиве Левенталя и обработанным для печати И. И. Майновым.

    Воспроизводя теперь пополненный текст, необходимо напомнить, что по замыслам самого автора это была только часть его работы, имевшей очень широкий теоретический охват. Программа Левенталя вырабатывалась им после нескольких лет проживания в якутском улусе, где он успел практически прекрасно ознакомиться с якутским бытом, и это отразилось на построении программы ее согласованностью с местными условиями и некоторой оригинальностью по сравнению с российскими программами экономических исследований того времени. Приводим здесь эту программу в том виде, в котором она занесена в протокол заседания организационного совещания участников экспедиции 1 Февраля 1894 г.

                                       Программа экспедиционных работ Л. Г. Левенталя.

                            А. СОВРЕМЕННЫЕ ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ ЯКУТОВ

                                                                ЯКУТСКОГО ОКРУГА.

    Общие замечания.

        Приблизительное исчисление пространства.

        Количество и густота населения (по Официальным данным).

        Характеристические черты расселения.

        Главные занятия и побочные.

        Переход от натурального хозяйства к денежному в его историческом развитии и современном состоянии.

    I. Подворная перепись (по выработанной А. И. Поповым карточке) нескольких разной зажиточности хозяйств в разных районах, которые признаны будут типичными.

    II. Производственная деятельность.

    1. Скотоводство.

        а) Отношение между количеством сена, потребного для полного прокормления скота, и количеством действительно потребляемого;

        б) между количеством скота и числом рабочих рук;

        в) между количеством населения и обеспеченностью от данного количества скота:

            а а) как главного источника пропитания;

            б б) как источника удовлетворения других потребностей (подати и повинности, одежда и предметы нового культурного обихода).

    2. Хлебопашество.

        а) Процесс развития хлебопашества:)

            а а) роль администрации;

            б б) роль назревающей насущной необходимости;

        б) хлебопашество, как добавочный источник существования;

        в) как средство приложения труда;

        г) как новый фактор экономических отношений.

    3. Промыслы (рыбопромышленность, звероловство и охота).

        а) Исторические судьбы почти исчезнувшего здесь промысла ценного пушного зверя;

        б) причины сокращения промыслов вообще;

        в) значение промыслов:

            а а) как добавочного источника существования;

            б б) как предмета вывоза.

    4. Извоз.

        а) История извозного промысла (казенной и купеческой клади; Российско-Американская К°).

        б) современное положение извозного промысла (клади и местных продуктов);

        в) примерные его размеры и значение.

    III. Наемный труд.

        а) Условия, приводящие к необходимости наемного труда.

            а а) недостаток орудий труда (скота, земли);

            б б) относительная выгодность приложения труда в капиталистических предприятиях по сравнению с применением его к скотоводству;

        б) Формы найма:

            а а) явные;

            б б) скрытые (работа за прокорм, небольшие подарки предметами пищи и одежды, за выручку из нужды);

        в) рабочая плата.

    IV. Обмен.

    1. Мена:

        а) продукта на продукт;

        б) продукта на товар.

    2. Купля — продажа.

        а) В улусах:

            а а) местные и приезжие торговцы;

            б б) развозная торговля;

            в (в) мелкие скупщики и перекупщики (гуораччыты);

        б) в городе:

            предметы, размер и характер сбыта и вывоза.

    V. Кредит.

    1. Формы кредита:

        а) подряд на масло, скот и сено;

        б) уплата податей за других (толур).

    2. Рост, его величина и формы его проявления.

    3. Задолженность якутов:

        а) в городе (Якутске);

        б) в улусах — друг перед другом.

    VI. Формы и проявления труда:

        а) общественного;

        б) общинно-семейного;

        в) случайных товариществ.

                          Б. ДАННЫЕ ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ

             ОБЩЕСТВЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ ЗДЕШНИХ ЯКУТОВ.

    1. Рассмотрение архивов с целью такого изучения.

    2. Очерк развития общественно-экономических отношений якутов Якутского округа со времени Первой Ясачной Комиссии.

    Автор предполагал довести свою историю якутской общественности (так можно было бы назвать его труд) до завершения работ Второй Ясачной Комиссии, т. е. до 1835 г., и в тех черновых листках, которые нашлись в его архиве, повествование доводится до начала 30 годов XIX века. Таким образом вчерне работа оказывалась почти законченной и нехватка небольшого числа страниц не лишает ее значения незаменимого пособия при изучении внутренней жизни скотоводческого и частью охотничьего племени, сохранявшего родовой быт при длительном переходе этого племени к новым условиям существования, характеризуемым распространением земледелия, возрастающим значением денежного капитала и постепенным разложением родовых устоев. Процесс, переживавшийся не одними якутами, но только у них, благодаря Левенталю, явившийся предметом внимательного исследования, которое потребовало от лица, взявшего на себя такую задачу, неимоверно долговременного и кропотливого труда в холодных, сырых и тусклых помещениях улусных канцелярий. Сам Левенталь имел полное право сказать в своем письме к Скрипицину уже из России (от 5 июля 1902 г. Архив Э. К. Пекарского).

    «... Вам известно, по какой массе неудобочитаемых, подчас грязных до нельзя и полуистлевших обрывков мне пришлось восстановлять историю края до учреждений Сперанского и сколько труда мне это стоило. По сравнению с этим дальнейшее, если бы я не заболел, представлялось уже весьма нетрудным. Главное и несомненно самое трудное сделано мною».

    В деле изучения якутской общественности в ее историческом развитии Левенталь заложил широкий и прочный фундамент, при чем в этой нелегкой работе он не имел предшественника. Немногим в лучшем положении находился и Виташевский. Ранее уже указывалось на то, как недостаточны были сведения о юридическом быте якутов, опубликованные в «Своде степных законов» 1841 г. и в «Сборнике обычного права сибирских инородцев» профессора Самоквасова, появившемся в 1876 г. Двумя годами позже, в томе VIII «Записок Русского Географического Общества по отделению Этнографии», озаглавленном «Сборник народных юридических обычаев», нашла место в ряду других работ и статья князя Н. А. Кострова «Юридические обычаи якутов». Вся статья содержала 41 страницу, из которых 18 страниц первой главы посвящались общей характеристике края. Вторая глава, охватывавшая всю область гражданского права, заключала в себе разделы: «брак, семья, положение малолетних сирот. Право собственности: виды приобретения собственности; права по наследству. Договоры и сделки. Помочи: артели товарищества». Вся глава вмещалась на 12 страницах. В третьей главе на 5½ страницах излагались: «взгляд на преступления. Преступность. Виды преступлений: убийство, личные оскорбления, оскорбление женской чести; воровство, конокрадство, бродяжничество. Якутские шаманы». Наконец в главе четвертой, также на 5½ страницах, описывалось: «общественное устройство; роды; общественные сходки и суд. Наказания».

    Уже одна краткость объема всех глав в очерке Н. А. Кострова указывает на скудость имевшегося у автора материала, действительно далеко уступавшего по своей ценности материалам, доступным Павлинову и использованным этим последним в его, безвестной в те годы, рукописи «Об имущественном праве якутов».

    Гораздо полнее оказалась работа, появившаяся двадцатью годами позже, уже в 1899 г., «Очерки юридического быта якутов» [* Известия О-ва Арх. Ист. и Этногр. при Казанрком Унив. 1899 г., т. XV, в. 5-6.], принадлежавшая студенту Казанского Университета Д. А. Кочневу, якутянину по происхождению родом из русских крестьян села Нюрба — Вилюйского округа. Главное преимущество Кочнева перед всеми писавшими до него состояло в прекрасном знании якутского языка и в непосредственном знакомстве с бытом якутов. Это доставило ему возможность указать в тексте его труда весьма много существенных ошибок у прежних авторов, касавшихся в своих произведениях, между прочим, и юридической стороны якутского быта. Особенно ценны указания Кочнева на фактические неверности, а местами на неправильное истолкование действительных фактов в статье М. В-ча (Вруцевича) «Юридические обычаи якутов» [* Журнал гражданского и уголовного права 1891 г., кн. III.], так как это была единственная статья, посвященная собственно обычному праву якутов, какая появилась в печати после одноименно с нею озаглавленной статьи Н. А. Кострова. Более позднее появление и авторитетность того журнала, в котором она была опубликована, для многих читателей могло бы сделать ее источником ошибочных представлений о якутском быте.

    Составляя свою работу в 1899 г., Кочнев, кроме Самоквасова, Кострова и Вруцевича мог воспользоваться как материалом лишь немногими опубликованными уже в девяностых годах произведениями, в которых авторы затрагивали юридический быт якутов хотя бы частично. На первом месте тут должно поставить появившуюся в 1896 г. книгу В. Л. Серошевского «Якуты». Относясь к этому автору, как к этнографу, с большим уважением, Кочнев признавал однако, что «отделы о суде, судопроизводстве, преступлениях, преступности и наказаниях у Серошевского слабо представлены», — что было совершенно верно, так как для самого Серошевского юридическая сторона якутского быта составляла далеко не главный предмет его интереса.

    Также серьезно и внимательно, но вместе с тем и критически, Кочнев отнесся и к напечатанной в «Памятной Книжке Якутской Области на 1896 год» статье Пекарского и Осмоловского (появившейся по цензурным условиям того времени анонимно), «Якутский род до и после прихода русских». В социологическом истолковании приводимых этими авторами фактов Кочнев скорее склонялся на сторону их критика, политического ссыльного В. С. Ефремова, исходившего в его возражениях указанным авторам из взглядов Моргана и Бахофена [* В. С. Е. «Якутский род». Известия Вост.-Сиб. Отдела Географического Общества. 1896, №№ 4-5.].

    В заслугу Кочневу можно поставить то, что он пополнил далеко недостаточные данные, сообщаемые всеми перечисленными выше писателями, извлечениями из незадолго до того опубликованных в русском переводе якутских былин, которые нашел у Худякова [* Худяков. Верхоянский Сборник. Изд. Вост.-Сиб. Отдела Географического Общества. Иркутск, 1890.] и Приклонского [* Л. В. Приклонский. «Три года в Якутской области». Живая Старина. 1890, вып. I и II. 1891, вып. III и IV.]. Своего собственного материала у него не было и не могло быть, так как до своего выезда в Казань из Якутска он занимал положение воспитанника якутской духовной семинарии и никаких самостоятельных исследований производить не мог. Личные его наблюдения пригодились ему при обработке отделов его труда о семье и браке, дородовой организации. В этих отделах читатель мог найти нечто для того времени новое, да и по объему они являлись самыми пространными (74 страницы из 176 всей книги). Между прочим, на страницах 132-135 у Кочнева излагается, правда не без ошибок, якутская система родства и приводится якутская номенклатура родственных отношений. В остальном фактический материал Кочнева по необходимости оказывался заимствованным у тех же Самоквасова, Серошевского и других прежних авторов, которых он так правильно критиковал в той мере, в какой это оказывалось для него возможным по его практическому знакомству с якутской действительностью.

    Одновременно со сравнительно полной работой Кочнева, опубликованной в Казани, в московском «Этнографическом Обозрении» появились беглые заметки М. Овчинникова, весьма почтенного археолога-собирателя, но совсем не юриста, из проживавших в городе Олекминске политических ссыльных. Эти заметки составляли главы вторую и третью «Материалов по этнографии якутов» Овчинникова, имевшие подзаголовок: гл. II «Очерки общественной жизни: 1) рабство; 2) умыкание», всего 12 страницей гл. III «Юридические обычаи» [* Этнографическое Обозрение. 1898, т. XXVI, вып. 1. Первые две главы печатались в тт. XXIV и XXV того же журнала, вып. 8 и 4.], где на 13 страницах приводились отрывочные сведения: 1) о роде и общине, 2) о суде медиаторском и всенародном и 3) о наказаниях за преступления.

    В заметках Овчинникова наибольший интерес представляют кое-какие выборки из архивных дел Олекминского полицейского управления. В остальном заметки дают немного и носят как бы случайный характер.

    Немного позже, в том же издании, появилась статья Н. Харузина «Юридические обычаи якутов». (По материалам Н. П. Припузова) [* Этнографическое Обозрение. 1898, № 2.]. Собиратель этих материалов — Н. П. Припузов, этнограф-самоучка, был, как и Кочнев, русским крестьянином, уроженцем станции Табагинской Якутского округа. Его материалы были доставлены в редакцию в виде отдельных несистематизированных ответов на некоторые программные вопросы и касались преимущественно семейственного и наследственного права и отчасти права вещного и обязательственного. Собирались эти материалы Припузовым (занимавшим должность старосты приленских станций) при его частых сношениях с окрестными якутами (т. е. с якутами Западнокангаласского улуса). Н. Харузин обработал переданные ему редакцией листки заметок Припузова в виде цельной статьи, несколько пополнив их содержание извлечениями из Самоквасова, Серошевского, Приклонского, Кочнева и Иохельсона [* В. Иохельсон. «Заметки о населении Якутской области в историко-этнографическом отношении». Живая Старина. 1895, вып. 2.].

    Если принять во внимание, что вся статья, со всеми ее заимствованиями, в обработке Харузина занимала всего 27 страниц журнального текста, то ясно будет, что сколько-нибудь существенного значения для уяснения обычного права якутов в его современном состоянии она не могла иметь, как не могли его иметь и все прочие указанные здесь работы. Поэтому Н. Харузин с достаточным основанием заканчивал свою статью словами выражавшими лишь пожелание, все еще остававшееся тогда далеким от выполнения: «собрать подробные сведения об остатках древнего строя жизни якутов, отметить видоизменения архаичных норм под влиянием нарождающихся новых условий и уловить процесс зарождения и развития новых основ правового быта якутов должно составить ближайшую и необходимую задачу современных исследователей быта этой интересной народности».

    Такую именно задачу поставил перед собою в выработанной им при организации Сибиряковской экспедиции программе Н. А. Виташевский. В противоположность своему единственному серьезному предшественнику — Павлинову, Виташевский не был юристом-практиком. Осужденный еще юношей за участие в вооруженном сопротивлении при аресте революционера Ковальского, в долгие годы своего пребывания в каторжных тюрьмах, где для заключенных все таки оставалась возможность книжных занятий, молодой юрист ревностно предавался изучению наиболее авторитетных в те годы социологов и этнографов, так как жизнь права всегда представлялась ему не иначе, как в ее связи и постоянном взаимодействии со всеми другими сторонами существования данной народности. Наибольшее влияние на склад его идей оказали из русских авторов: П. Л. Лавров, М. М. Ковалевский и С. А. Муромцев, а из иностранных: преимущественно Иеринг, Мэн и Герберт Спенсер. В якутских обычаях, когда представилась возможность приступить к их серьезному изучению, этого исследователя привлекали главным образом пережитки глубокой древности, давно исчезнувшие в нравах народов Европы. Поэтому при обработке своего основного труда автор придал ему несколько громоздкое наименование «Якутские материалы для разработки вопросов эмбриологии права», а в тексте он не раз позволяет себе сходить с узко юридической почвы и допускает обширные отступления, в одних случаях — в область первоначальных верований якутов, и в других — в область чистой этнографии (как, например, при описании свадебных обрядов и т. д.). Хотя такие отступления несколько нарушают стройность изложения, но сами по себе сообщения автора настолько ценны, что Редакция настоящего издания полагает неуместным, в интересах формы, сокращать богатство содержания предлагаемого труда и в этом отношении воспроизводит его без изменений.

    Сам автор при собирании своего материала, как и Левенталь, предполагал дать читателям в законченном виде нечто гораздо более широкое и многостороннее, чем это удалось ему впоследствии выполнить на самом деле. Приложение к его работе составило два тома выборок, трудолюбиво извлеченных из улусных архивов и освещающих по подлинным актам все стороны улусной жизни. Этих приложений Комиссия не печатает по дороговизне их издания, но сохранит их в своем архиве для пользования будущих историков края, так как для них подобранные Виташевским данные [* Оба тома приложения отпечатаны еще самим Виташевским на пишущей машинке.] могут представить не малый интерес. Основным материалом для самого автора служили непосредственные наблюдения улусного судопроизводства на местах и тщательный, систематический опрос некоторых родоначальников, выделявшихся в те годы по своей интеллигентности и наиболее авторитетных среди их родовичей по их судейскому опыту и по знанию всех местных обычаев. Критическое отношение к сообщаемым автором сведениям облегчается для читателя тем, что Виташевский всюду указывает на те местности и на тех именно улусных голов или наслежных старост, которые в разных случаях являлись его осведомителями.

    Книжка оттисков, изданная самим автором в 1909 г. на правах рукописи содержала в себе три главы: «Землевладение и землепользование», «Обязательственное право» и «Брак и родство» и вся эта работа заканчивалась на странице 119 полемикой с В. Л. Серошевским по вопросу об экзогамии у якутов последнею фразой главы III «Брак и родство» (в нашем издании страница 165), т. е. словами: «Что касается третьего из указываемых В. Л. Серошевским обстоятельств... то я не в состоянии отчетливо уяснить себе его смысл, поэтому оставляю его без замечаний». 56 страниц дальнейшего текста восстанавливаются Комиссией лишь теперь по черновой рукописи Виташевского, найденной Э. К. Пекарским в архиве покойного автора, принадлежащем ныне Азиатскому Музею Академии Наук. В этих не появлявшихся ранее главах характеризуются: система родства, семейное право, наследственное право, судоустройство, судебные доказательства, судопроизводство и наконец, — раздел добычи. Таким образом в пополненном виде труд Виташевского теперь является как бы вполне законченным. Но по оценке самого автора это было далеко не так. Из его пометок видно, что последние главы в его глазах составляли лишь схему, которую предполагалось заполнить более широким содержанием.

    Однако, несмотря на отсутствие лишь ныне появляющихся заключительных глав (главы IV-XI нашего издания), отпечатанная в 1909 г. рукопись Виташевского в 1915 г. была представлена таким компетентным ценителем этого рода произведений как покойный М. М. Ковалевский в Совет Русского Географического Общества для награждения автора золотой медалью Общества, с чрезвычайно благоприятным отзывом рецензента. Отмечая сходные явления в жизни средневековой общины в Англии, М. М. Ковалевский подчеркнул то, что «данные, собранные Виташевским, — по землепользованию якутов, — могут быть использованы и для более глубокого проникновения в природу тех земельных отношений, которые предшествовали периоду введения переделов» — (подразумевается: у народов Европы). Далее в отзыве говорится: «этнографы сравнительно мало интересуются общественными отношениями, встречающимися на более или менее низких ступенях общественного развития. И об этом нельзя не пожалеть... Я полагаю поэтому, что историкам права полезно будет познакомиться с довольно пространным отделом договоров и обязательств, который Виташевский включил в свою работу о якутах. В этом отделе в значительной степени сказалось его знакомство с литературой юридических древностей, — русской и иностранной, — на которую часто попадаются ссылки. Автор не довольствуется общей характеристикой, но дает сведения и об отдельных видах договоров и порядке их заключения». «Скорейшее появление в свет этой работы, заканчивает М. М. Ковалевский свой отзыв, представляющей один из самых полных очерков юридического быта наших инородческих племен, было бы, не сомневаюсь, встречено весьма сочувственно и этнографами, и сравнительными этнологами, и историками культуры и права» [* Отчет И.Р.Г.О. за 1916 г.].

    В «Якутских материалах для разработки вопросов эмбриологии права» Виташевский исчерпал далеко не все свои записи о якутской общественной жизни. Многое в его разносторонней научно-литературной работе составлялось им в связи с требованиями текущего момента, но по своему содержанию, по способу обработки и, наконец, по самому подходу автора к описываемому кругу явлений, представляет интерес для этнографии и для культурной истории Якутского края не меньший, чем в свое время представляло для Якутского Статистического Комитета, выдвигавшего на очередь те или иные темы по их связи с задачами дня. Из весьма многих работ этого рода Якутская Комиссия отбирает для напечатания в настоящем томе «Материалов по обычному праву и общественному быту якутов» лишь два произведения, представляющих каждое весьма сжатый очерк одной из двух важнейших сторон якутского общественного быта.

    Такова прежде всего оказавшаяся в архиве покойного автора, но нигде раньше не появлявшаяся работа: «Способы разложения и сбора податей в якутской общине». По-видимому рукопись эта предназначалась автором для напечатания в следующем выпуске «Памятной Книжки», как часть более обширного труда, но начало ее, заключавшее в себе некоторые рассуждения общего характера, впоследствии было уничтожено самим автором, а черновика последних страниц не нашлось в сохранившихся бумагах.

    Однако, тему о якутском ясаке и о способах его взимания и разверстки в том весьма сжатом объеме, какой придал своему очерку автор, можно считать в его черновике достаточно освещенной и на тех 14 страницах нашего текста, которые здесь воспроизводятся по сохранившейся рукописи. В то время как Левенталь, стремясь раскопаться во всех деталях дела, предпринял труд, который в законченном виде, должен был бы занять сотни страниц, слишком тяжелых для заурядного читателя, Виташевский, предназначая свою статью для «Памятной Книжки», имел в виду именно заурядного читателя, для которого чересчур громоздкая книга непосильна. Другой равноценной и вместе общедоступной работы на ту же тему с тех пор не появлялось и потому Якутская Комиссия находит далеко не лишним поместить в своем издании и этот очерк рядом с большой работой Левенталя.

    Печатаемое здесь произведение Виташевского: «Основные правила распределения земли у якутов Дюпсюнского улуса Якутского округа» первоначально составляло реферат, прочитанный автором на собрании участников Сибиряковской экспедиции, происходившем в январе 1895 г. в городе Якутске. В 1912 г. этот реферат был опубликован автором в виде статьи в томе XXVIII «Известий» Общества Арх., Ист. и Этногр. при Казанском университете и теперь воспроизводится без изменений, как небольшая по объему работа, сжато и выпукло рисующая основные особенности якутского землепользования, господствовавшие в конце XIX века не в одном лишь Дюпсюнском улусе, но и почти повсеместно в Якутском округе.

    Значение того вклада в научную литературу, который сделан Левенталем и Виташевским, работавшими по тесно соприкасавшимся вопросам, определяется тою массою совершенно свежего материала, какой оба эти исследователя сумели извлечь из никого ранее не интересовавших улусных архивов XVIII и XIX вв. и из живого наблюдения окружавшей их якутской действительности. Впервые оглашенные ими факты они не только вынесли на белый свет из мрака наслежных «родовых управлений», но и систематизировали их, и пытались осветить их с точки зрения широких идей, заимствованных ими от русских и европейских руководителей научной мысли конца XIX века.

    Слабую сторону в работе обоих составляет недостаточное знакомство с историческими актами XVII в., частью уже опубликованными в те годы. Но этот недостаток вызывался условиями работы в отдаленном Якутске, в скудных библиотеках которого не имелось многих изданий, доступных для лип, работающих в столицах и в университетских городах.

    Труд Левенталя, до сих пор остававшийся известным лишь очень немногим лицам, не мог получить в печати компетентной оценки. Он являлся только анонимным источником сведений для нескольких якутских администраторов и для двоих-троих авторов, писавших впоследствии журнальные или газетные статьи о якутских порядках [* Наиболее обстоятельная из них — статья политического ссыльного А. С. Белевского в Аграрный вопрос в Якутской области». Русское Богатство. 1902, № 11.]. Виташевский был в этом отношении немного счастливее, так как его работа, хотя бы и частично, стала известной М. М. Ковалевскому, но в широкий научный оборот не могла до сих пор войти и она как оборванная по содержанию и выпущенная в свет в виде книжки всего в 50 экземплярах. Можно надеяться, что с появлением настоящего издания забытые, или в лучшем случае — полузабытые, произведения обоих уже давно скончавшихся исследователей оживут и займут прочное место в литературе сибироведения.

    Такую надежду трудно было бы сохранять в настоящее время по отношению к работе С. Ф. Ковалика о влиянии золотопромышленности на экономический быт якутов Олекминского округа, — работе намечавшейся как том VIII «Трудов» Сибиряковский экспедиции. Перед выездом Ковалика из Иркутска в Россию, в 1897 г., рукопись его труда была сдана автором в Вост.-Сиб. Отдел Географического Общества, но Распорядительный Комитет Отдела нашел нужным произвести в ней некоторые изменения. Это постановление состоялось уже в то время, когда отсутствие средств на печатание трудов экспедиции почти окончательно выяснилось и Ковалик, проживая уже в России и не сохраняя больше никакой связи с Якутской областью, естественно не нашел досуга, а может быть не находил и достаточных побуждений к тому, чтобы взяться за выполнение едва ли кому либо нужной теперь переработки. Неисправленная рукопись, по всей вероятности, сохраняется и поныне в архиве Вост.-Сиб. Отдела, но в настоящее время она представляла бы лишь исторический интерес и могла бы служить скорее всего лишь материалом для какого либо более современного труда на сходную тему.

    Томы IX и X общего издания предназначались программой В. А. Обручева для работ В. И. Иохельсона о юкагирах и о якутах Колымского округа, а тома XI, XII и XIII — для работ В. Г. Богораза о колымских русских, о чукчах, ламутах и чуванцах. Почти весь этот, завидный по его исключительности, материал о населении дальнего северо-востока Сибири появился в печати... но только не на русском, а на английском языке, не в «Трудах Сибиряковской экспедиции», которым так и не суждено было увидать свет во всей их полноте, а в издании Американского Музея Естественных Наук в Нью-Йорке. Этот музей, по инициативе известного этнографа д-ра Франца Боаза, в конце девяностых годов организовал на средства Джезупа, при научном содействии со стороны Российской Академии Наук, Северо-Тихоокеанскую экспедицию для выяснения вопроса о связи в отдаленную эпоху Азиатского и Американского материков. В задачи экспедиции входило и этнологическое обследование туземных народностей как американского, так и азиатского побережий, а потому участие в ее работах таких знатоков сибирского северо-востока как Иохельсон и Богораз представлялось для Джезуповской экспедиции в высшей степени ценными оба подневольных исследователя, окончив в России срок их многолетней ссылки и завершив те научные работы, при которых им приходилось расходовать на свое личное содержание по 15 рублей в месяц, в Америке оказались вполне легальными участниками крупного научного предприятия, обставленного так, как умеют обставлять свои экспедиции американцы. Приглашая их, Боаз, конечно, имел в виду использовать те богатые материалы, которые, как ему было известно, ими уже были собраны в годы их сибирской ссылки, и таким образом наиболее ценная часть этих материалов ушла в Америку.

    На русском языке о работах Иохельсона, выполнявшихся им при его участии в Сибиряковской экспедиции, можно было получить некоторое представление лишь по следующим произведениям:

    В журнале «Землеведение» за 1895 г., вып. 2-3, была помещена статья Иохельсона «Заметки о населении Якутской области в историко-этнографическом отношении» [* Номера выпусков приводятся здесь по книжке П. П. Хороших «Якуты. Опыт указателя историко-этнологической литературы о якутской народности». Иркутск, 1924.], в 1896 г. в несколько сокращенной виде воспроизведенная в «Памятной Книжке Якутской области на 1896 г.» (43 страницы).

    В том же 1896 г., в книге 3-4 «Землеведения» мы находим статью этого автора «Некоторые данные о рыбах Колымского края».

    В 1897 г. в «Известиях» Вост.-Сиб. Отдела Геогр. Общества, т. ХХVIII, появилась статья «К вопросу об исчезнувших народностях Колымского округа».

    В 1898 г. в томе XXIX тех же «Известий» напечатан представленный Иохельсоном в Отдел еще в 1897 г., «Предварительный отчет об исследовании инородцев крайнего северо-востока Якутской области», выпущенный автором в Иркутске также в виде отдельного оттиска, объемом в I –*- 44 страниц с одною картой, а в 3 выпуске «Известий» за 1898 г. помещен очерк «По рекам Ясачной и Коркодону. Древний и современный юкагирский быт и письмена», опубликованный позже отдельной книжкой в Петербурге (36 страниц с 2 рисунками и 2 таблицами).

    В этом же году, на средства стоявшей во главе крупной пушной фирмы в Иркутске, Анны Ивановны Громовой (издательницы «Якутов» Серошевского), в Петербурге вышла отдельной книжкой работа Иохельсона: «Очерки зверопромышленности и торговли мехами в Колымской округе» (167стр. с 37 рисунками). На ее титульном листе значилось: «Восточно-Сибирский Отдел Географического Общества. Труды Якутской экспедиции, снаряженной па средства И. М. Сибирякова. Отдел III, т. X, ч. 3».

    В 1899 г. Иохельсон сделал доклад в центральной Географической Обществе в Петербурге, сокращенно напечатанный в «Известиях» Общества за тот же год, т. ХХХV, а в более расширенной виде появившимся как статья в журнале «Живая Старина», вып. 1-2, под заглавием «Бродячие роды тундры между реками Индигиркой и Колымой, их этнический состав, наречие, быт, брачные и иные обычаи и взаимодействие различных племенных элементов». В 1900 г. эта работа вышла в Петербурге отдельной книжкой со многими рисунками.

    Академия Наук в те годы не оставалась равнодушной к судьбе, угрожавшей постигнуть материалы Сибиряковской экспедиции. Получив в 1897 г. обращение Распорядительного Комитета Вост.-Сиб. Отдела Геогр. Общ. с указанием на критическое положение экспедиции, Академия образовала комиссию под председательством Василия Васильевича Радлова для решения вопроса о том, в какой форме могла бы Академия оказать в этом случае Отделу свое содействие. С прибытием Иохельсона в Петербург, В. В. Радлов предложил ему представить на рассмотрение комиссии какие либо образцы собранных исследователем материалов. В виду полной неизвестности до того времени совершенно своеобразного и не родственного ни с какими другими сибирскими языками, языка юкагиров, Иохельсон выбрал из обширного запаса своих материалов три записи юкагирских текстов с подстрочный переводом и с кратким сообщением о грамматике и фонетике двух наречий юкагирского языка. Сообщение Иохельсона было доложено в заседании Историко-Филологического Отделения 20 мая 1898 г., и затем напечатано в «Известиях Академии Наук» за 1898 г., т. IX, № 2, под заглавием «Образцы материалов по изучению юкагирского языка и фольклора» (27 страниц).

    Затем в 1900 г. Академия издала уже целый том в ХV-*-240 страниц, озаглавленный «Материалы по изучению юкагирского языка и фольклора, собранные в Колымской округе В. И. Иохельсоном. Часть I. Образцы народной словесности юкагиров. Тексты с переводом». На второй листе этого издания читалось: «В. И. Иохельсон. Юкагиры. I», а на следующем затем заглавном листе было напечатано: «Труды Якутской экспедиции, снаряженной на средства И. М. Сибирякова. Отдел ІII. Том IX. Часть ІII. Материалы по изучению юкагирского языка и фольклора». Из предисловия к этому тому видно, что у автора имелся материал еще для двух томов по одному лишь юкагирскому языку и фольклору, но эти тома на русском языке уже не появлялись, так как с 1899 г. и Иохельсон и Богораз вошли в состав американской Джезуповской экспедиции, и основной труд Иохельсона о юкагирах был издан уже в Америке, в серии трудов этой последней экспедиции, в 1910 г., как том IX всей серии, под заглавием: «Тhе Yukaghir and Yukaghirized Tungus».

    Ранее этого, еще в 1905 г., в «Аnnals» Нью-Йоркской Академии Наук, v. XVI, р. II, был помещен очерк Иохельсона «Еssау оn thе Grammar of the Yukagir Language», вышедший затем отдельным выпуском.

    Свои работы для экспедиции Джезупа Иохельсон и Богораз закончили в 1902 г., а в продолжение 1908-1911 гг. они оба принимали участие в работах камчатской экспедиции Рябушинского, при чем значительно пополнили имевшийся уже у них материал новыми данными по тунгусам, ламутам, камчадалам, корякам, эскимосам, чукчам и алеутам.

    В позднейших работах Иохельсона как русских, так и английских, автор пользовался и своими прежними сведениями, и новыми, и выделить в его произведениях материалы девяностых годов от приобретенных позже было бы уже невозможно.

    О научных трудах другого исследователя дальнего северо-востока Сибири, — В. Г. Богораза, первые сведения появились в русской литературе в 1896 г., в статье Вс. Ф. Миллера «Новые записи былин в Якутской области», напечатанной в «Этнографическом Обозрении» за 1896 г,, № 2-3. Материалом для этой статьи послужили три колымские записи В. Г. Богораза, сообщенные им Этнографическому Отделению Общества Люб. Ест. Антроп. и Этн. в Москве.

    В 1899 г., в «Известиях» Вост.-Сиб. Отдела Геогр. Общества, т. XXX, вып. 1, был помещен «Отчет об исследовании чукчей Колымского Края», (61 стр. с картой), где приводится перечень собранных материалов по чукчам, ламутам и русским, а в марте того же года, в «Известиях» Академии Наук, т. X, № 3, появились «Образцы материалов но изучению чукотского языка и фольклора, собранные в Колымском округе» текст о переводом и с грамматическим разбором. В «Живой Старине» за тот же год были напечатаны: в выпуске II, чукотская сказка «Чесоточный шаман» в русском переводе (8 стр.), в выпуске III, также в русском переводе, «Сказание об Эленди и его сыновьях» (20 стр.), и в особой статье три русские сказки, записанные у колымских русских (10 стр.).

    В 1900 г. в Петербурге вышли в издании Академии Наук «Материалы по изучению чукотского языка и Фольклора, собранные в Колымском округе В. Г. Богоразом. Часть I. Образцы народной словесности чукоч». Это издание открывается предисловием академика К. Г. Залемана, в котором тот выражает надежду, что автор, возвратившись из Америки, закончит свой труд изданием словаря и грамматики чукотского языка и что «таким образом слава первого научного исследователя чукотского языка навсегда будет связана с его именем». В остальном издание совершенно однородно с академическим изданием юкагирских образцов Иохельсона; оно заключает в себе XXXVI страниц введения и 417 дальнейших страниц, распределяющихся на три отдела: 1-167 стр. текстов с переводом и с примечаниями (48 текстов); II-231 стр., пересказов без текстов (96 пересказов), но с примечаниями и III-30 стр., 24 пересказа без текстов и без примечаний. На втором листе издания означено: «Труды Якутской экспедиции, снаряженной на средства И. М. Сибирякова. Отдел III. Том XI. Часть III».

    В 1901 г., в «Сборнике» Отделения русского языка и словесности Академии Наук, т. ЬХУШ, №. 4 нашла место работа Богораза «Областной словарь Колымского русского наречия». Во всей работе заключалось 345 стр., из них 163 стр. занимал собственно словарь и 181 стр. — песни колымчан.

    В позднейшие годы перу Богораза принадлежало весьма много произведений, в которых автор пользовался, между прочим, и теми материалами, какие им были собраны в годы его работ в Сибиряковской экспедиции, но эти материалы уже растворяются в массе других, извлеченных позже, при участии автора в экспедициях Джезупа и Рябушинского, и потому в настоящий перечень они не вводятся.

    На английском языке по материалам Сибиряковской экспедиции Богоразом еще в 1899 году была составлена статья «Сhukchee. The Маtеriа1 Culture», появившаяся в журнале «Аmerican Antropologist», но главная масса собранных этим исследователем сведений о чукчах использована им в четырех томах серии «Publications of the Jesup North Pacific Expedition», где под общим названием «The Сhukchee» имеются части, выходившие в такой последовательности:

    в 1906 году — volume VII, раrt I, — Material Culture;

    в 1907 году — vо1. VII, р. II, — Religion;

    в 1908 году— vо1. VII, р. III,— Social Organisation, и

    в 1911 году — vо1. VIII. р. I, — Муthology.

    Среди позднейших английских произведений Богораза можно отметить еще одно как основанное на его прежних исследованиях: «Тhе Та1еs оf Russianised Natives», напечатанное в Publications of American Ethnological Society, v. VI, 1917 г.

    Материалы о колымских русских, собранные В. Г. Богоразом в годы его пребывания в Колымском крае, использованы автором в указанных выше произведениях частично и далеко не вполне. Намерение систематизировать и когда-либо обработать этот интересный материал в виде цельного труда не покидает автора и Якутская Комиссия не теряет надежды на возможность появления в свет такого труда в одном из последующих томов ее изданий.

    С 1906 года для всех народностей Якутского края настала эпоха глубоких потрясений и быстрой ломки их прежнего, веками слагавшегося быта. То, что как раз перед этим Восточно-Сибирскому Отделу Географического Общества, благодаря пожертвованию И. М. Сибирякова, удалось осуществить в Якутской области экспедицию с широким охватом ее задач, нельзя не признать обстоятельством исключительно благоприятным для этнографии. С изданием сохранившихся, но до сих пор не опубликованных материалов этой, так сказать распылившейся, экспедиции многие черты примитивного быта насельников Якутии останутся закрепленными для науки навсегда, хотя бы они и исчезли из нравов в ближайшие же годы.

                                                                                  III.

    Во втором разделе настоящего предисловия приводились краткие сведения о трудах Виташевского и Левенталя и отмечено то значение, какое представляют их работы в общем ходе изучений обычного права и общественного строя якутов. На этом можно было бы и закончить, но к сказанному ранее, быть может, не лишним будет добавить несколько слов о самих авторах печатаемых в этом томе произведений [* Биографические сведения о прочих участниках Сибиряковской экспедиции Комиссия АН по изучению Якутской АСС Республики предполагает привести при их трудах и частью в издании «Исследователи Якутии».], тем более, что после их смерти в некоторых газетах появлялось лишь несколько коротеньких некрологов, в которых покойным уделялось внимание не в их качестве научных работников, а лишь в их роли участников освободительного движения русской интеллигенции конца XIX века.

    Ранее, однако, чем обращаться к изысканию биографических данных относительно отдельных авторов, нельзя не напомнить о своеобразной личности самого основателя названной его именем экспедиции, — Иннокентия Михайловича Сибирякова.

    И. М. Сибиряков закончил свою жизнь 9 ноября 1901 года, всего 40 лет от роду, в одном из монастырей на Афоне. Сын одного из богатейших сибирских золотопромышленников, И. М. среднее образование получил в Иркутске, а высшее в Петербургском Университете. С ранних лет он проникся глубоким сибирским патриотизмом, который укрепился в нем в Петербурге под влиянием близкого знакомства с Ядринцевым и с другими сибирскими литераторами того же кружка. По своим религиозным и политическим взглядам И. М. считал недопустимым для себя растрачивать унаследованные им многомиллионные средства на свои личные прихоти, сам жил чрезвычайно скромно, и сознательно стремился к тому, чтобы израсходовать все свое громадное состояние на научные, просветительные и благотворительные цеди, преимущественно по Сибири.

    Всех его выдач невозможно было бы перечислить. Не говоря о многих десятках стипендиатов, которым он помогал получить образование и о его взносах на нужды церквей и монастырей, достаточно напомнить отпуск им суммы в 400 тысяч рублей «Обществу вспомоществования рабочим горных и золотых промыслов», суммы в 350 тысяч рублей — на Биологический Институт профессора Лесгафта, 10 тысяч рублей — на экспедицию Потанина в Сы-чуан, более 10 тысяч р. — на Минусинский Музей, 6 т. р. — на пристройку для Иркутского Музея, 5 т. р. — на Народный дом в Барнауле, 5 т. р. — на музей прикладных знаний в Томске, 1800 р. —на барнаульскую библиотеку и т. д. и т. д. [* Отчет Вост.-Оиб. Отдел. Г. О. за 1901 год.]. На его же средства увидели свет такие ценные для сибироведения издания как «Сибирская библиография» Межова, «Историческое Обозрение Сибири» Словцова, «Сибирь как колония» Ядринцева, исследование о золотопромышленных рабочих В. И. Семевского и т. п. Таким образом те 12 тысяч рублей, в которые обошлась покойному Якутская экспедиция, составили лишь крупицу в общей массе его пожертвований, оставивших в культурной истории Сибири незабываемый след.

    Поскольку Сибиряковская экспедиция направляла свои силы на уяснение правовой жизни якутов, можно сказать, что ее деятели исходили в своих работах из остававшегося тогда еще в рукописи, безвестного труда Павлинова. Так как Якутской Комиссии не удалось добыть о личности этого единичного работника никаких биографических сведений кроме того немногого, что было сообщено выше, то остается надеяться на то, что с появлением в печати публикуемого тома «Материалов по обычному праву еtс.» кто-либо из родственников или из знавших покойного даст себе труд сообщить Якутской Комиссии известные такому лицу факты, и Комиссия не преминет использовать такое сообщение в подготовляемом ею выпуске «Исследователей Якутии», так как в их ряду Дмитрий Михайлович (?) Павлинов не должен оставаться забытым.

    Другой автор появляющихся в настоящем издании работ— Виташевский известен в кругу этнографов гораздо больше и в его биографии нет ничего неясного. В его лице этнографическая наука приобрела ревностного добровольца из среды той молодежи конца семидесятых годов XIX века, которая вступала в жизнь с мечтами о широкой политической деятельности, но по большей части сходила со сцены после первого же выступления и чаще всего затем навсегда исчезала, искупая «свой тяжкий грех, свой умысел злодейский» десятками лет каторги или ссылки. Некоторые из таких лиц, и даже не слишком редкие, находили, однако, возможность и в камерах каторжных тюрем усердно продолжать свои занятия по тем или иным излюбленным предметам, а так как библиотеки политических заключенных в иных тюрьмах, какова в особенности карийская [* Каторжная тюрьма на речке Карè, в Нерчинском округе Забайкальской области.], были довольно богаты и хорошо подобраны, то немудрено, что люди наиболее склонные к умственному труду проводили годы каторги как бы в особого рода университете и выходили на поселение с довольно солидным запасом сведений. Оказавшись по выходе из тюрьмы в якутском улусе среди инородческого населения с особым языком, с совершенно отличным от нашего миросозерцанием и со вполне своеобразным складом быта, такие пришельцы в новый для них якутский мир естественно проникались интересом ко всему окружающему и пытались осмысливать для себя это окружающее согласно тем научным теориям, которые они успели усвоить в свои тюремные Lehrjahre из усердно изучавшихся ими произведений Спенсера, Тейлора, Леббока, Бахофена и других авторитетных социологов и этнографов того времени.

    Николай Алексеевич Виташевский был типичнейшим представителем этой своеобразной среды, составлявшей в тогдашней русской интеллигенции довольно заметную прослойку. Родился он в Одессе, 8 сентября 1867 года, в семье среднего круга: отец его — дворянин, занимавшийся частной адвокатурой, в позднейшие годы состоял нотариусом в городе Тирасполе; мать, урожденная Новицкая, была дочерью чиновника [* Материалом для этих строк отчасти служит собственная автобиографическая заметка Виташевского, составленная им для C. А. Венгерова 26 декабря 1912 года, а также его собственный перечень его этнографических работ, представленный покойным при его поступлении на службу корректором в Русский Музей и сообщенный Комиссии Алексеем Алексеевичем Макаренко.]. Семья пользовалась некоторым достатком, имела слуг из числа своих бывших крепостных; дети воспитывались в ней так же, как и вообще она воспитывались в те годы в семьях культурных, но не особенно богатых. Позже благосостояние родителей пошатнулось, но полной бедности мальчик, во всяком случае, в своем детстве не испытал. Учился он в Ришельевской гимназии, но окончил курс в Николаевском Реальном Училище, а затем зачислился вольным слушателем в Одесский Университет. Родственные и гимназические влияния предрасположили его, как и многих в то время, к усвоению еще в ранней молодости революционного направления, которое усилилось после знакомства с революционерами: Ковальским, Южаковой и другими. 30 января 1878 года, 20 лет от роду, Виташевский был арестован вместе с Ковальским и несколькими другими лицами на квартире, в которой помещалась тайная типография, в момент печатания прокламации по поводу выстрела Веры Засулич. Ковальским и его товарищами при аресте было оказано вооруженное сопротивление, в ответ на которое последовал энергичный обстрел, причем и Виташевский был ранен ружейною пулей. 27 июля того же года одесский военно-окружной суд, приговорив Ковальского к смертной казни (что и было выполнено), Виташевскому определил 6 лет каторги (впоследствии этот срок был сокращен до 4 лет). До ноября 1880 года Виташевский отбывал строгое одиночное заключение в Ново-Белгородской центральной тюрьме, а затем его препроводили в карийскую каторжную тюрьму, в Нерчинском округе Сибири. В 1883 году вместе с несколькими другими карийцами Виташевский был отправлен на поселение в Якутскую область, где и был водворен в Баягантайском, а позже в Ботурусском улусе Якутского округа. Первой же задачей молодого поселенца явилось ознакомление с якутским языком, которым года через два он уже владел вполне свободно. Затем, предполагая заняться земледелием и добиваясь согласно существовавшим на этот предмет постановлениям отвода ему земельного надела, он живо заинтересовался земельными порядками якутов, а позже и вообще их экономическим бытом и их юридическими понятиями и обычаями. Результатом его посильных проникновений в эту незатронутую до того область инородческих отношений явился ряд газетных и журнальных статей и рукописных сообщений в Восточно-Сибирский Отдел Географического Общества и в Якутский Статистический Комитет, для которого Виташевский уже с конца восьмидесятых годов начал выполнять разного рода работы. Его первым литературным произведением была статья «О поземельных порядках среди якутских казаков», напечатанная в иркутской газете «Восточное Обозрение» за март 1885 года. В «Сибирской Газете» за декабрь того же года начались печатанием очерки «Мотивы якутской действительности» — 1) «У пылающего очага; в той же газете за 1886 год, вв. 1 и 4, последовало продолжение этих очерков; 2) Гостеприимство «по обычаю»; 3) «Снег выпал», — первобытная экономика и первобытное право и 4) в той же газете за 1887 год, очерк: «О первобытных экономических явлениях».

    В 1889-90 году Виташевский составил уже большую по объему работу «Материалы для исследования огораживания полей у якутов», рукопись которой находится сейчас в распоряжении Якутской Комиссии. Первоначально эта рукопись была представлена автором в Вост.-Сиб. Отдел Г. О., но тот не имел средств ее напечатать и отрывок из нее в 1890 г. появился в «Сибирском Сборнике» в. II, под заглавием: «Фактические отношения в среде якутской родовой общины». Следующие отделы этой работы: 1) земельная культура, 2) система пользования земельными угодьями и 3) данные якутской родовой общины для выяснения некоторых моментов в развитии права частной собственности — остались не напечатанными.

    В «Известиях» Вост.-Сиб. Отдела за 1890 год, т. XXI, в. II, появилась статья Виташевского «Материалы для изучения якутской народной словесности» и в «Записках» Отдела, т. II, в. 2-й, «Материалы для исследования шаманства у якутов».

    В 1891 году Виташевским был представлен в Якутский Статистический Комитет очерк «Поездка по Намскому тракту», а в газете «Восточное Обозрение», № 38, напечатана статья «Статистика и условия добывания и сбыта корчемного золота в Якутской области». В газете «Сибирский Вестник» уже в 1895 году, № 118 и след, печатались «Статистические очерки» Виташевского и за тот же период 1891-95 гг. им были переданы: в Вост.-Сиб. Отдел «5 якутских кäпсäн, — переход от кäпсäн к олонхò» и рукопись «История психической болезни якутки»; в редакцию журнала «Русская Старина» переданы некоторые документы ХVIII столетия, характеризующие быт края того времени, с объяснительным текстом; в распоряжение редакции «Якутских Епархиальных Ведомостей» — заметка «К вопросу об отношении русского законодательства к языческим религиям инородцев», а в «Восточном Обозрении» за 1892 год, № 2, помещена статья «Характеристика деятельности Якутского Местного Музея».

    Из этого перечня видно, что вступая в состав участников Сибиряковской экспедиции, Н. А. Виташевский уже обладал хорошей подготовкой для выполнения принятой им на себя задачи, и Клеменц имел достаточные основания для того, чтобы ожидать от него умело подобранных материалов, как скоро этому ревностному исследователю будет открыта возможность более свободной деятельности.

    В продолжение 1894-96 годов, работая для экспедиции над исследованием юридического быта якутов, Н. А. при рассмотрении некоторых улусных архивов составил опись их дел за наиболее давний период — с 1784 по 1815 год, с кратким изложением содержания каждого более интересного дела. В 1908 году, предлагая эти выборки вместе с другими своими материалами Русскому Комитету для изучения Средней и Восточной Азии, Н. А. в письме из Женевы от 18 июня того же года так характеризовал приемы своей работы: «я пересматривал каждое дело, имевшееся в связке за данный год, выписывал название дела, как оно значится на обложке его, и затем содержание бумаг одной за другою, — в том порядке, в каком они следуют в деле. Под каждой такой выпиской означается, кем или из какого учреждения бумага написана, дата и ее номер. В некоторых случаях, конечно, приходилось цитировать бумаги с сохранением орфографии целиком или же дословные выписки вставлять в описание их содержания. Особенное внимание я обращал на цифры; местами приходилось выписывать более или менее обширные таблицы. Само собою разумеется, встречалось не мало совершенно однородных дел и бумаг. Это в соответствующих случаях отмечалось, выписок же здесь я уже не делал». Систематические выборки были произведены Виташевским из архивов: 1) Баягантайской инородной управы, 2) Мегинской упр., 3) Ботурусской упр., 4) Борогонской упр., б) из сохранившегося у родовича Ивана Оросина архива бывшей Игедейской волости и 6) из архива головы Дюпсюнского улуса.

    Помимо того в первый отдел представленных Русскому Комитету материалов, — отдел «материалов по истории», входили 19 номеров разного рода копий и выборок из дел, представляющих тот или иной интерес для общей истории края и частью относящихся к позднейшему периоду, — уже после 1815 года; таковы например: № 18 —«сведения о введении в действие Устава об инородцах 1822 года», № 14 — «Дело о реорганизации управления якутами 1829 года» и т. п.

    По живой отзывчивости своего темперамента и по многосторонности своих интересов Виташевский не мог уйти сполна в одну специальность и всегда более или менее отвлекался от своей основной темы живыми вопросами дня. В Якутской области чаще всего его затягивала борьба малоземельных и безземельных якутов с их тойонами из-за наделов, и Николай Алексеевич неоднократно выступал на защиту интересов бедноты с докладными записками местным властям и с целыми исследованиями земельных порядков той или иной местности. Как результат этого, в материалах покойного сохранилось несколько законченных или почти законченных работ, кроме тех о которых уже упоминалось выше; таковы черновики статей: «Результаты подворной переписи восьми наслегов Якутского округа», «Статистика Якутской области за 5 лет» — (предназначались для «Памятной Книжки Як. области»); статья «К вопросу об урегулировании землепользования в Якутской области» и другая на сходную тему «Действительное распределение земельных угодий у якутов: отношение между общиной и безземельными». К этому же кругу работ следует отнести и разбор работы Левенталя «Подати, повинности и земля у якутов» [* В материалах, представленных Виташевским в Рус. Ком. для изучения Ср. и Вост. Азии, как 2 подотдел I отдела, имеется 86 полулистов копировальной бумаги густо отпечатанного текста, озаглавленного «Заметки по истории землепользования и обложения». Эти заметки представляют не что иное, как ряд критических примечаний к работе Левенталя, следующих в порядке страниц напечатанной в «Пам. Кн. Як. обл.» статьи Левенталя. Слабую сторону этой работы В. усматривает в том, что автор основывает свои заключения о прошлом исключительно на канцелярских актах и ведомостях, правдивость которых заведомо не может внушать к себе доверия. В силу этого Левенталь, по оценке Н. А., не имея под рукой никаких данных для восстановления влияния на ход жизни иных фактов кроме административных, слишком крупную роль в развитии земельных порядков якутского мира уделяет администрации и недостаточно оттеняет «внутренние силы якутских обществ».] и составленный Виташевским для губернатора В. Н. Скрипицына «Проект записки (для журнального постановления Областпого Совета) о якутском землепользовании».

    Усердная разработка вопросов якутского права и якутской экономики не мешала Николаю Алексевичу увлечься на время антропологическими интересами одной группы его товарищей по Сибиряковской экспедиции и он выписал для себя подбор инструментов и при объезде наслегов с целью посещения общественных собраний якутов производил попутно антропометрические измерения, обмерив по схеме Брокà 101 особь. Материал этот впоследствии был им передан И. И. Майнову, а в настоящее время находится в обработке у Н. М. Каратаева.

    После прекращения работ Сибиряковской экспедиции, в 1896-97 гг., Н. А. работал в качестве начальника поисковой партии в «Алданской экспедиции», снаряженной Российским золотопромышленным Обществом. По этой должности он совершил несколько плаваний на специальном пароходике до рекам Алдану и Олекме и пересек сухопутьем некоторые глухие таежные местности юго-восточной Якутии. Эти путешествия доставили ему новый запас наблюдений, частью топографического характера и частью этнографического, касающихся не только якутов, но и тунгусов. В описи материалов, представлявшихся Виташевским Русскому Комитету, указан, между прочим, «топографический материал для карты верховьев Амги, перевала с той реки на р. Крестях и нижнего течения этой последней реки», а в «Известиях» Вост.-Сиб. Отдела Г. О. за 1897 год, им была помещена заметка «Изображения на скалах по р. Олекме».

    Сделанные главным образом при этих поездках наблюдения над бытом тунгусов и якутов послужили материалом для очерков Виташевского «Якутские материалы, собранные в 1883-1897 гг.», печатавшихся в «Приложениях» к журналу «Живая Старина» за 1915 г., в. I-II, и за 1916 г., № 4. Переработанные в популярной форме, приноровленной для юношества, те же наблюдения появились в журнале «Родник» за 1903 год как беллетристический рассказ, под заглавием «По тайге за золотом» и в 1906 году вышли отдельной книжкой в издательстве Девриена [* Другой, то же очень удачный опыт популяризации для детского возраста, был сделан Виташевским в 1913 г., когда он составил книжку «Верования первобытного человека», составившую выпуск 206-й издания «Книжка за книжкой».].

    Свои наблюдения над проявлением якутского «мерячения» Виташевский изложил в 1911 г. в «Этнографическом Обозрении», кн. 1, в статье «Из области первобытного психоневроза», обратившей на себя внимание специалистов и вызвавшей отзыв в журнале «Вопросы Психиатрии и Неврологии» за 1912 г., кн. 1-я.

    Перечисленными работами отнюдь не исчерпывается все то, что писал Виташевский в разных изданиях по вопросам якутского быта. Между прочим, ему принадлежат некоторые места в обосновке проектов губернатора Скрипицина, напечатанных в III выпуске «Пам. Книжки на 1896 г.» относительно учреждения в Якутске земледельческого училища, учреждения в улусах ссудо-сберегательных касс и т. д. Он же являлся анонимным автором многих корреспонденций из Якутска в разные сибирские газеты и словесно он не раз выступал с докладами о различных сторонах якутского быта в сибирских и российских собраниях, например — в «Обществе изучения Сибири и улучшения ее быта» и в других.

    При исключительной энергии своего характера Виташевский, конечно, мог бы многое сделать для этнографий Якутии, и он не прочь был бы от такой работы, но в 1897 г. не нашлось учреждения, которое могло бы оказать ему необходимое для этого материальное содействие. С окончанием в том же году срока своей ссылки Н. А. выехал в Россию, где с апреля 1898 г. по сентябрь 1903 г. состоял на службе в Херсонском земстве и там в разные периоды, а иногда и одновременно, исполнял обязанности статистика, секретаря управы, оценщика недвижимостей для обложения земскими сборами, и земского страхового агента. Некоторые из его работ Херсонским земством были напечатаны, как, например: «Волостные доходы и расходы», «Пробная оценка двух земских дач» и т. д.

    В 1903-1905 годах Н. А., примкнув к партии социалистов-революционеров, отдавался публицистике и состоял соредактором издававшейся в г. Николаеве газеты «Южная Россия», а в конце 1905 г. редактором газеты «Полтавщина».

    В 1906 г. Н. А. был приглашен партийным центром занять должность секретаря редакции официального партийного органа, газеты «Дело Народа», издававшейся тогда вполне легально. Несмотря на легальность своего существования, редакция этой газеты в июле 1906 г. подверглась полицейскому разгрому и Виташевский, после довольно продолжительного тюремного заключения, взамен вторичной высылки в Сибирь, по расстроенному здоровью, был на три года выслан за границу.

    В жизни Н. А., человека уже не молодого и притом семейного, наступила самая тяжелая пора. Отсутствие средств вынуждало его в этот период браться за всякую работу, какая только подвернется. В 1907-1909 годах, проживая в Женеве, он вступил в сношения с Русским Комитетом для изучения Средней и Восточной Азии и получал от него небольшую стипендию, которая помогла ему найти некоторый досуг для того, чтобы подвинуть систематизацию и обработку своих якутских материалов. В общем, однако, положение его оставалось крайне шатким, а в то же время и его нравственное состояние, в силу общего тона тогдашней общественной жизни, было чрезвычайно подавленным. Сам он в своей заметке, составленной для Венгерова, говорит об этом так: «в начале и заграницей я продолжал принимать некоторое участие в партийных делах, общепартийных и местной женевской группы. Удар, нанесенный партии азефовщиной, сразил и меня: я не нахожу в себе сил и возможности работать в прежнем направлении и при прежней обстановке».

    Перед окончанием срока своего вынужденного пребывания за границей Н. А. стал серьезно подумывать о возвращении, на этот раз уже добровольном, в Якутскую область, где он был бы готов занять должность секретаря Статистического Комитета. Письмом из Женевы от 22 июня 1909 г. он вступил по этому поводу в переговоры с бывшим секретарем Сибиряковской экспедиции, а в то время — советником Якутского Областного Правления А. И. Поповым. Якутский губернатор И. И. Крафт, старавшийся до некоторой степени идти по следам Скрипицина, был склонен осуществить такую комбинацию, но какие то обстоятельства помешали этому и Н. А., по возвращении в Россию, некоторое время существовал только скудным и непрочным литературным заработком, а с переездом из провинции в Петербург пристроился было на службу при Русском Музее, но только к 1914 г. упрочил свое положение, поступив на службу в Правление страхового общества «Волга», где ему была предоставлена должность с довольно приличным окладом.

    В этот последний период своей жизни Виташевский не успокоился на возможности несколько передохнуть от испытанных треволнений. Сравнительная материальная обеспеченность побуждала его скорее к тому, чтобы ставить перед собою новые научные задачи. Остававшиеся в его распоряжении свободные часы возрождали в нем надежду на то, что теперь ему, наконец, удастся обработать свои якутские материалы с той полнотой, какая была ему недоступна до тех пор, пока он оставался литературным поденщиком, никогда не уверенным в завтрашнем дне.

    В то же время и события нашей политической жизни воспринимались им с прежней, почти юношеской отзывчивостью, а нарастание в некоторых кругах настроений, которым он, как старый народник, никак не мог сочувствовать, воспринималось им крайне болезненно и вызывало с его стороны активный протест.

    В начале 1918 г. здоровье Н. А. резко ухудшилось. Службу он оставил и выехал по своим личным делам в Москву, но там 21 июня 1918 г. скоропостижно скончался, один, в номере гостиницы. Смерть его в этот бурный момент прошла в Москве незамеченной, а позже его памяти было посвящено несколького строк в некоторых газетах и небольшая статья в органе о-ва политкаторжан, журнале Каторга и Ссылка за 1924 г., № 4.

    Сам Виташевский был недурным мемуаристом. Его перу принадлежит несколько очерков о жизни политических заключенных в Харьковской, Мценской и Карийской тюрьмах, появлявшихся преимущественно в журналах «Былое» и «Минувшие годы» [* В записке Венгерову, Н. А. говорит об этих произведениях: «в своих воспоминаниях я старался вскрыть в человеке революционера и в революционере — человека. Такой же характер носит на себе и рассказ «В номерах» (напечатан в «Товарище» в 1906 г.) и не напечатанный рассказ. «На подмостках». До некоторой степени тот же характер я придал и рассказу для юношества «По тайге за золотом», поскольку героем является бывший ссыльный ». Из мемуарных произведений Виташевского можно указать: «Первое вооруженное сопротивление — первый военный суд» — Былое 1906 г., кн. II. «В Централке» — Былое. 1906 г., кн. VII. «В мценской гостинице»— Былое 1907 г., кн. IV. «По Владимирке» — журн. Наша Страна 1907 г., кн. I. «В Иркутской тюрьме двадцать пять лет тому назад» — журн. «Минувшие Годы» 1908 г. июль. Помимо этих статей мемуарного характера Виташевским еще в начале 1906 г. была составлена полемическая брошюра «На ходулях», направленная против автора незадолго до того появившейся книги социал-демократа П. Теплова «История якутского протеста. Дело «Романовцев», в которой ее автор крайне враждебно и пренебрежительно отзывался о научной и общественной деятельности в Якутской области прежних политических ссыльных, сплошь по их взглядам народников. Автор (т. е. Теплое) объяснял их работы на этом поприще всецело тем, что они, по слабости своей души, поддались «провокации» генерал-губернатора Горемыкина и губернатора Скрипицина, успешно заманивших политических ссыльных каким-то подобием научной работы к отходу от революционной деятельности. Рукопись брошюры «На ходулях» была захвачена жандармами при аресте Виташевского 7-8 июня 1906 г., но в декабре того же года, находясь уже в Женеве автор воспроизвел ее по памяти и брошюра (42 страницы) была издана в 1907 г. в Петербурге Э. К. Пекарским под заглавием «Старая и новая якутская ссылка».].

    Чрезмерная впечатлительность и живая отзывчивость натуры Виташевского, вызывавшие поразительную многосторонность его интересов [* К числу увлечений покойного принадлежала и музыка, и хоровое пение, о преподавании которого им издана особая книжка «Школьное преподавание хорового пения», вызвавшая весьма благоприятную рецензию Н. Бахтина в Народном Образовании за 1912 г., №№ 5-6.], имели, конечно, и невыгодные стороны, успевшие до некоторой степени отразиться на работах покойного этнографа. В одних случаях — интересы дня, а в других — полемический азарт иногда отвлекали его от основной темы и побуждали делать отступления, по существу для развития самой темы ненужные. Печатавшаяся в «Известиях» Вост.-Сиб. Отдела Г.О. в 1908 г. работа Виташевского «Якутские материалы еtс.» не свободна от такого рода публицистических и полемических вкраплений [* Самого Виташевского очень огорчали многочисленные в этом издании ошибки в воспроизведении якутских слов, что вызывалось отсутствием авторской корректуры, так как автор проживал в это время в Женеве. Для настоящего издания все якутские термины и выражения прокорректированы Э. К. Пекарским.], для современного читателя уже не интересных и даже не вполне понятных. Редакция настоящего издания, в интересах стройности изложения, удалила несколько таких мест из текста, отнюдь не затрагивая, однако, ни фактического содержания работы, ни изложения автором его теоретических взглядов на описываемые им явления. В последней части статьи (со страницы 166 настоящего издания), восстановляемой уже по черновикам автора, Редакция по необходимости была вынуждена проявить более широкое усмотрение, так как черновики оказались испещрены множеством помарок, поправок, сокращений, перемещений и больших вставок, в которых иногда трудно бывало разобраться. Возможно, что автор окончательно редактируя свой труд, сам распределил бы некоторые страницы как-либо иначе, но другому лицу, разбираясь в значках и в пометках черновика, не раз приходилось устанавливать текст не столько по несомненным указаниям рукописи, сколько по собственным догадкам и по здравому смыслу. Будь автор жив, он, конечно, успел бы выправить свои наброски и придать всему произведению больше стройности. Якутская Комиссия полагает, однако, что лучше опубликовать интересные факты исчезающего правового уклада в несовершенной литературной обработке, чем оставлять их в забвении.

    Автор работы «Подати, повинности и земля у якутов» — Лев Григорьевич Левенталь во многом являлся полной противоположностью Виташевскому. Все результаты своего неимоверно усердного и кропотливого труда, продолжавшегося несколько лет почти без перерывов, он предполагал изложить в одном большом произведении, план которого был нами указан выше.

    Лев Григорьевич родился в 1856 г. в Сувалкской губернии, в еврейской семье средней состоятельности. Родители предполагали увидеть в нем со временем раввина и в детстве он получил соответственное воспитание, но в возрасте 15-16 лет, под влиянием знакомства со сверстниками из других семей, в юноше пробудилось стремление к светскому образованию и он поступил в гимназию, а по окончании ее — в Московский университет. В университете его одинаково привлекали и естественные науки и юридические, и Левенталь, поступив на медицинский факультет, перешел потом на юридический, и вновь вернулся на медицинский. Наряду с академическими занятиями любознательный студент много времени уделял самостоятельному чтению по социологии и по экономике и казалось в нем зрел будущий кабинетный труженик, способный отдать себя всецело интересам науки, однако, идейная атмосфера семидесятых годов была такова, что в студенческой среде молодому человеку сколько-нибудь живого темперамента трудно было остаться в стороне от увлечения общественными вопросами и от участия в зарождавшемся революционном движении, так как уклонение от такого участия рассматривалось в этой среде как проявление эгоизма и сердечной сухости. Юноша, наделенный большой духовной энергией, Левенталь, сблизившись с революционерами, не мог ограничиваться одним платоническим сочувствием к их идеям и вскоре же стал деятельным участником в подпольной работе московских революционных кружков, примыкавших по направлению, а частью и по деловым отношениям, к тайным обществам «Земли и Воли», а позже «Народной Воли». Выехав по кружковым делам в Петербург, Левенталь был там выслежен сыщиками и 19 ноября 1878 г. арестован с большим количеством нелегальной литературы и с несколькими компрометирующими письмами. По довольно отдаленной связи с некоторыми другими лицами, обвинявшимися в соучастии в крупном террористическом акте (убийстве шефа жандармов), Левенталь был присоединен к громкому процессу и 14 мая 1880 г. петербургский военно-окружный суд приговорил его к 10 годам каторжных работ (по конфирмации — к 6 годам).

    Карийская каторга, лишив узника возможности отдавать свое время подпольной деятельности, для Левенталя, как и для Виташевского, как и для В. М. Ионова составила прямое продолжение их университетских лет. Так как политических каторжан в те годы не принуждали к рудничным работам, то все свое время Левенталь, согласно своим природным влечениям, теперь мог посвящать книжным занятиям, в которых он проявлял исключительную усидчивость.

    По выходе на поселение в 1884 г. Левенталь был водворен в Баягантайском улусе Якутского округа и там, по официальным донесениям местного полицейского чиновника, «занимался хлебопашеством и портняжным ремеслом» [* М. Кротов. «Якутская ссылка 70-80 гг.». М. 1925 г.]. В действительности «портняжное ремесло» этого ссыльного сводилось к починке собственной арестантской куртки и, может быть, к подобной же работе для какого-нибудь близ живущего товарища, а его «земледелие» имело такие миниатюрные размеры, при которых сам культуртрегер изучению захваченных с собою в улус произведений Маурера и М. М. Ковалевского мог отдавать гораздо больше времени, чем возне с сохой и бороной. Однако, даже такое маленькое хозяйство пахаря-одиночки, и притом пахаря-интеллигента, сближало Левенталя с соседними якутами и создавало много точек соприкосновения между бывшим московским студентом с широкими умственными интересами и подавленным своими житейскими заботами горемыкой-якутом с ближнего аласа, который никогда не читал Маурера, но зато превосходно знал все плутни их местного тойона и все каверзы своего наслежного писаря. Связи такого рода обогатили будущего историка якутской общественности такими сведениями о подноготной стороне якутского быта, которых нельзя было бы почерпнуть из самых объемистых трудов многоученнейших европейских авторов.

    Со временем знакомства Левенталя в различных слоях якутского населения значительно расширились. Круг его непосредственных наблюдений позже не ограничивался двумя-тремя ближайшими наслегами, а распространился на несколько улусов. По своим личным свойствам Лев Григорьевич успел приобрести в якутской среде некоторый авторитет и многие родовичи стали обращаться к нему за советом при возникновении в их наслегах разного рода осложнений. Наконец, благодаря попустительству кое-кого из управских писарей, «государственный преступник», перед которым официально все двери были на запоре, получил возможность под сурдинку ознакомляться с наслежными архивами и с управским делопроизводством. Такова была та недоступная какому-либо другому исследователю, практическая подготовка, которую удалось получить этому ссыльному еще до того, как пожертвование Сибирякова и организаторский талант Клеменца открыли перед ним возможность систематической и явной работы над выяснением основных пружин и общего хода эволюции общественного строя якутов.

    Разработке этой темы Л. Г. отдался сполна, ничем от нее не отвлекаясь и прерывая напряженный труд лишь при особенно острых приступах мучившей его застарелой болезни (диабет). Если бы не эта болезнь и не возмутившая автора придирка генерал-губернатора (о которой выше было упомянуто), то до отъезда из Якутской области историческая часть работы Левенталя наверно была бы закончена. Но истечение срока ссылки наступило для автора именно в момент перерыва работы, в 1897 г., и вскоре же Левенталь выехал в Варшаву, где жили его родственники, увозя с собою около двух пудов разного рода архивного и цифрового материала, с решимостью все таки закончить свой труд уже в России. Но, как это слишком часто бывает, болезнь и новые условия жизни затянули выполнение этой задачи на ряд лет и в конце концов она осталась невыполненной.

    В России необходимость зарабатывать средства к существованию вынудила Левенталя занять должность статистика при Полтавском губернском земстве, а по своему характеру Л. Г. был неспособен отдаваться какому либо делу на половину. Став полтавским статистиком он погрузился в изучение крестьянского хозяйства с тою же почти страстной энергией, с какою раньше он вникал во все укрываемые обычно и даже сознательно извращаемые в официальных отписках, темные стороны якутского быта. Завершение старого труда, который в те годы не предвиделось возможности где либо напечатать, отодвигалось с месяца на месяц, но никогда вполне не забывалось. Можно сказать даже наоборот, что доведение до конца и опубликование той работы, в которую он вложил свои лучшие силы в годы ссылки, составляло постоянную мечту Левенталя до конца его дней.

    Но болезнь неуклонно прогрессировала. Л. Г. должен был прекратить свою службу статистика и выехал лечиться в Варшаву, а затем в Москву, но в мае 1910 г. скончался, так и не закончив своего любимого дела. Архив покойного оставался в Варшаве у его родственника А. Я. Зингера. Высоко ценившие Льва Григорьевича, как человека и как научного работника, В. Г. Короленко и В. М. Ионов вступили с Зингером в переписку с целью сохранить оставшиеся после покойного рукописи, и в апреле 1911 г. значительное количество разных бумаг было выслано Зингером в Петербург в распоряжение Академии Наук, которая передала их в Азиатский Музей.

    При рассмотрении всего присланного Э. К. Пекарским оказалось, что почти все бумаги архива представляют собой выписки из дел и иного рода документы, которые могли бы служить сырым материалом для заключительной главы труда «Подати, повинности и земля у якутов». Лишь четыре тетрадки в 72 очень мелко исписанные с обеих сторон четвертушки (144 страницы), заключали в себе прямое продолжение недопечатанной в «Памятной Книжке Якутской области на 1896 г.» статьи, обрывавшейся там словами: «Иначе говоря, первый класс облегчил себя вдвое, ибо стал платить менее, благодаря уменьшению платежей вообще».... В первой из нашедшихся тетрадей текст начинается словами: «как уже указано было в главе первой и начале второй, ясак, положенный на родовичей»... и т. д. В «Памятной Книжке» этой фразой начинается страница 391 печатного текста. Далее до листка 18 первой тетрадки оба текста — печатный и рукописный совпадают, а на первой половине листка 18 тетрадки незаконченная фраза, которой на странице 424 «Памятной Книжки» прерывается статья, в рукописи имеет продолжение: «да еще часть их переложил на пятый класс» и т. д. Следующие 110 страниц рукописи составляют последовательное развитие темы, при чем очевидно, что автору оставалось бы дописать всего страничек 20-30 для того, чтобы довести свое изложение до предполагавшегося конца, т. е. до обрисовки положения, установившегося в улусах с 1836 г., когда закончилась деятельность Второй Ясачной Комиссии.

    По внешнему виду рукописи следует заключить, что это — первоначальный черновик, составлявшийся автором в Якутске, еще до прекращения печатания его статьи. Черновик этот не приведен автором в полный порядок и окончательно не проредактирован. Вставок, перемещений и мест перечеркнутых накрест, т. е. по-видимому предназначавшихся к исключению из окончательного текста, в рукописи так много, что ее выправление составило задачу довольно кропотливую и несколько рискованную. Если иной читатель заметит в тексте последних страниц недостаточную, по его мнению, увязку отдельных частей, то вина этого отчасти ложится на редактора, которому в этом случае, как и в работе над последними главами Виташевского, по недостаточной вразумительности рукописи, неизбежно пришлось отвести довольно «широкое место собственному пониманию мысли автора.

    Помимо этих совершенно неизбежных исправлений имевшегося рукописного текста, Редакция позволила себе внести кое-какие (немногие впрочем), сокращения в печатный текст, заимствуемый для настоящего издания из «Памятной Книжки». Исследователь на редкость научно добросовестный, Левенталь стремился обосновать каждое свое утверждение неоспоримыми фактами и в этой погоне за фактичностью иногда переходил за границы необходимого. Первый редактор его труда, — В. Н. Скрипицын, остроумно заметил когда то о его манере изложения: «Левенталю недостаточно привести в подтверждение его мысли какой-нибудь факт; он к этому факту непременно добавит еще хоть полфакта, а к полуфакту добавит еще, ну, хоть четверть факта». Чрезмерное обилие мелких, иногда совершенно однородных примеров составляет едва ли не главный недостаток этого автора, и притом недостаток легко устранимый к несомненной выгоде для ясности изложения. В некоторых случаях Редакция позволила себе ограничить число приводимых автором фактических подтверждений его взгляда, если новый пример не вносил в характеризуемое явление какой либо новой черты.

    При установлении связи сокращенных страниц с последующими страницами Редакции было необходимо вставлять кое-какие слова и даже фразы, отсутствующие у автора, но это — единственные изменения, вносимые Редакцией в текст автора. Язык Левенталя, получившего в детстве нерусское воспитание, чрезвычайно своеобразен и местами построение фразы принимает у него почти немецкий характер. Самый ход мысли и вся манера изложения напоминает скорее немецких авторов, чем русских. Однако этот недостаток вполне искупается для читателя не одним лишь богатством содержания, но и тонкостью мысли одиноко работавшего в улусной глуши историка якутской общественности, и тщательностью производимого им анализа ее запутанных явлений. В тяжеловатых фразах Левенталя ясно сквозит его глубокое одушевление при работе и порождаемое этим настойчивое стремление непременно распутать все узлы и добраться до истины, которую составители разных официальных актов давнего и недавнего времени старались скорее скрыть, чем выявить в произведениях их канцелярского творчества.

    Полунемецкий по форме труд Левенталя был вполне русским по тому настроению, которым он проникнут, по общим взглядам автора на предмет его изучения и по его отношению к изучаемой народности.

    Это отношение и в Левентале, и в Виташевском определялось нравственной атмосферой русского прогрессивного студенчества конца семидесятых годов, воспитавшегося под преимущественным влиянием Чернышевского, Лаврова и Михайловского, от которых молодежь училась видеть в «инородце» человека и согражданина, а не существо «низшей расы». Беспощадно вскрывая темные стороны якутской общественности, равно как ошибки и злоупотребления русской власти, эти авторы были одинаково далеки от пристрастий в ту или иную сторону и своими изысканиями «правды-истины», то есть объективной правды, нужной для науки обществоведения, надеялись послужить и «правде-справедливости», то есть реальному благу того населения, среди которого судьба вынудила их обоих провести их лучшие годы.

    И. Майнов.

    16 августа 1928 г.

    /Труды Комиссии по изучению Якутской Автономной Советской Социалистической Республики. Т. IV. Д. М. Павлинов, Н. А. Виташевский  и Л. Г. Левенталь. Материалы по обычному праву и по общественному быту якутов. Ленинград. 1929. С. I-XLIX./

 

    Иван Иванович Майнов – род. в 1861 г. в Каширском уезде Тульской губернии Российской империи. Его отец – помещик Михаил Павлов, мать – крепостная крестьянка Павловых. В трехлетнем возрасте Иван был усыновлен женатым на Марии Павловой, родной сестре М. Павлова, помещиком Калужской губернии Иваном Васильевичем Майновым. Учился в Саратовской гимназии, которую не закончил. В 1880 г. вступил в Саратовский кружок партии «Народная воля», занимался пропагандой среди рабочих. 9 августа 1881 г. был арестован и приговорен к 15 годам каторжных работ, замененных ссылкой на поселение в Иркутскую губернию, а в декабре 1887 г. выслан в Якутскую область и поселен в Нахаринском наслеге Восточно-Кангаласского улуса. За попытку побега в феврале 1889 г. переведен в окружной город Вилюйск, в конце 1889 г. в с. Чурапчу Батурусского улуса Якутского округа, в 1893 г. по болезни переведен в Якутск. Принимал участие в Якутской (Сибиряковской) экспедиции ВСОИРГО. В июле 1896 г. выехал в Иркутск. Состоял членом Распорядительного комитета ВСОИРГО и членом редакции газеты «Восточное обозрение». В конце 1899 г. выехал в Москву, затем работал в Томске. В 1911 г. переехал в Петербург. Умер в 1936 г. в Ленинграде и похоронен в некрополе «Литераторские мостки».

    Чурпалинаа Кашимирова,

    Койданава

 

    Эдуард Карлович Пекарский род. 13 (25) октября 1858 г. на мызе Петровичи Игуменского уезда Минской губернии Российской империи. Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 г. переехал учиться в Таганрог, где примкнул к революционному движению. В 1877 г. поступил в Харьковский ветеринарный институт, который не окончил. 12 января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Пекарского к пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора «принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние» Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с лишением всех прав и состояния». 2 ноября 1881 г. Пекарский был доставлен в Якутск и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Батурусского улуса, где прожил около 20 лет. В ссылке начал заниматься изучением якутского языка. Умер 29 июня 1934 г. в Ленинграде.

    Кэскилена Байтунова-Игидэй,

    Койданава