И. С. Гурвич
БЫЛА ЛИ
ИЗВЕСТНА ЮКАГИРАМ ЭКЗОГАМИЯ!
Социальное
устройство юкагиров неоднократно привлекало к себе внимание исследователей.
Юкагиры — единственный народ Сибири,
сохранявший еще до второй половины XIX в. матрилокальный брак.
В. И. Иохельсон, обнаруживший этот обычай,
рассматривал общественный строй юкагиров как «зачаточную ступень в
прогрессивном развитии общества»1.
По мнению Л. Я. Штернберга, у юкагиров
бытовал деформированный материнский род2. П. И. Борисковский высказал предположение, что до прихода русских
материнский род у юкагиров существовал как производственная единица3. Напротив, по мнению Н. Н. Степанова, М. В. Степановой,
Б. О. Долгих и других, общественный строй юкагиров в XVII в. был
патриархально-родовым, хотя и сохранял пережитки материнского рода4.
Для определения социальной структуры
юкагирского общества весьма существенным показателем является характер
экзогамии. Однако данные по этому вопросу в литературе отсутствуют.
Из указания В. И. Иохельсона о том, что
браки у юкагиров могут заключаться с самыми близкими родственниками,
напрашивается вывод, что юкагиры вообще не знали экзогамных запретов5.
Опрос современных юкагиров, в значительной
мере утерявших свои исконные обычаи, смешавшихся с эвенами и якутами, мало что
дает для понимания былых экзогамных правил. Однако архивные материалы XVIII-XIX
вв. позволяют внести некоторую ясность в этот вопрос.
В Музее Арктики и Антарктики (Ленинград)
хранится архив старост 3-го Омолонского юкагирского рода, пересланный сюда
местными любителями старины9. В этом
небольшом фонде имеются дела, рисующие как состояние этого рода, так и данные,
позволяющие судить о характере браков.
Что же представлял собой 3-й Омолонский род
в конце XVIII — начале XIX в.?
Согласно датированным 1777 г. ответам
князца рода Кузьмы Щербакова на запрос из Средне-Колымского комиссарского
правления, сколько в его наслеге людей состоит в ясачном платеже, сколько
малолетних и «особливо женского пола», видно, что в 3-м Омолонском роде
значилось 25 человек обоего пола, в том числе 7 плательщиков ясака, 2 малолетних
и 16 женщин (д. 626, лл. 7-8). В ведомости указывалось, что члены рода
«жительство имеют вверх по Омолону».
По ревизии 1793 г. в 3-м Омолонском роде
было 28 человек (д. 626, лл. 9-10), а по ревизии 1812 г — 36, в том числе
мужчин старше 50 лет 3 чел., от 16 до 50 лет — 7 чел., детей — 8 человек (лл.
14, 59-60).
В начале XIX в. 3-й Омолонский род должен
был вносить ясак в размере 19 соболей или 28 руб. 50 коп. (д. 569, л. 29), что
по тем временам представляло весьма значительную сумму.
Из ведомости 1829 г. «Об имуществе
народцев», составленной старостой этого рода Романом Чаиным, видно, что все
имущество рода состояло из 8 «юрт чумовых», 4 оленей, 6 охотничьих и 17 ездовых
собак (д. 569, л. 29).
В особой ведомости староста сообщил о
кочевьях рода. «Сородцы сего рода имеют главные кочевья по вершинам рек
Омолону, Большому и Малому Анюям, между оными по хребтам и мелким рекам, именно
расстоянием по Омолону до Большого Анюя на 10 дней пути, от Большого Анюя до
Анадыря на 80 дней пути» (д. 569. л. 28).
Опись имущества, по нашему мнению,
свидетельствует, что члены 3-го Омолонского рода не вели общего хозяйства и
даже не проживали совместно. Владельцы оленей, очевидно, занимались
преимущественно охотой; главным занятием владельцев ездовых собак была охота на
диких оленей на переправах и рыболовство. О занятиях нижнеколымских юкагиров в
конце XVIII в. сохранились интересные свидетельства прапорщиков геодезии Ивана
Леонтьева, Ивана Лысова и Алексея Пушкарева, описывавших устье Колымы и
Медвежьи острова. «Живущие по Анюям и Омолону рекам новокрещенные юкагиры рыбы
в летнее время не промышляют, разьве осенью и то не каждой, и довольствуютца
оленным промыслом, как то олени весною из лесов идут к морю, а летом августа в
первых числах возвращаюца обратно и через помянутые реки плывут и называют
оленьими плавлями»7.
Сохранившиеся в деле рисунки демонстрируют
кочевья юкагиров, охоту на оленей.
В архиве старост 3-го Омолонского рода
имеются посемейные именные списки членов рода, ревизские сказки и метрические
книги. Особый интерес для нас представляет ревизская сказка 1793 г. с указанием
родовой принадлежности жен-чужеродок (д. 626, лл. 9, 10).
Нет необходимости приводить здесь эту
ревизскую сказку полностью, изложим лишь данные о браках.
Князец Козьма Щербаков 54 лет. «У него жена
Наталья Тимофеева не казачьих дочерей, 61 года» (л. 9).
Константин Семенов 15 лет. «У Константина жена
Сима Андреева, взятая из Чуванского роду. 19 лет».
Семен Чичаканов 43 лет. «У него жена
Парасковья Васильева, взятая из Ламутского Уяганского роду, 46 лет».
«У него (Семена Чичиканова.— И. Г.) написанный в бывшую перепись сын Павел» 15 лет. «У него
(Павла.— И. Г.) жена Аграфена Семенова из Чуванского
роду 18 лет».
«Вдова Екатерина Чаина, взятая из
Ламутского Каменного роду, отдана за ламута за Уяганского Ивана».
Николай Чаин 26 лет. «У него жена Евдокия
Антонова, взятая из Омотского роду», 40 лет.
В этой ревизской сказке указывается также,
в какой род отданы были в замужество девушки.
Макрина Щербакова, по предыдущей ревизии (1782 г. — И. Г.) ей было 10 лет, «отдана в замужество
за Дельянского ламута Степана Дьячкова».
Степанида Щербакова, по предыдущей ревизии
ей было 8 лет, «отдана в замужество за юкагира Рыбникова рода Петра Миренина».
Варвара Щербакова, по предыдущей ревизии ей
было 7 лет, «отдана в замужество за чуванца Семена Алексеева».
Но в этом же документе имеются и записи,
свидетельствующие, на первый взгляд, о том, что юкагиры брали жен и из своего
рода.
Старшина
Федор Михайлов Чаин, 45 лет. «У него жена Фекла Афанасьева, взята из
Юкагирского Омолонского роду», 31 года.
Федор Щербаков, 41 год. «У него жена
Матрена Афанасьева, взятая из Юкагирского Омолонского роду», 46 лет.
Иван Чаин, 44 лет. «У него жена Матрена,
взятая из Юкагирского Омолонского роду», 25 лет.
Умерший в 1791 г. Григорий Семенов имел
жену Ирину, взятую из Юкагирского Омолонского рода. Она умерла за два года до
смерти Семенова.
Однако упомянутые в ревизской сказке жены
из Юкагирского Омолонского рода не происходили из 3-го Омолонского рода.
Ознакомление с именным списком 1777 г. «ясачных плательщиков 3-го Омолонского
рода, також и незаписанных в ясачный платеж малолетних мужска и особливо женска
пола людей» показывает, что в этом роде не было человека под именем Афанасий,
не было и девицы Феклы Афанасьевой. Не обнаружена в этом списке Матрена,
будущая жена Ивана Чаина. Матрена Афанасьева в 1777 г. уже была замужем за
Федором Щербаковым, а Ирина за Григорием Семеновым Чаиным. Сличение списков
1793 г. и 1777 г. убеждает в том, что юкагиры 3-го Омолонского рода брали жен
не из своего, а из других Омолонских родов. В переписи 1769 г., произведенной
Первой ясачной комиссией в Нижне-Колымском ведомстве, значился Омолонский род
старосты Никулина (23 муж. души), Омолонский род старосты Федорова (22 муж.
души) и Юкагирский род старосты Щербакова (16 муж. душ), получивший впоследствии
название 3-й Омолонский8. Упомянутые в
ревизии 1783 г. жены, взятые из Юкагирского Омолонского рода, происходили,
очевидно, из 1-го или 2-го Омолонских родов.
Таким образом, юкагиры 3-го Омолонского
рода находились в брачных связях с Чуванским, Уяганским ламутским, Каменным
ламутским, Дельянским ламутским9, Омотским
юкагирским, Рыбниковым юкагирским, 1-м или 2-м Омолонскими юкагирскими родами и
русскими казаками.
Соблюдение юкагирами экзогамии
подтверждается и метрическими книгами.
В 1807 г. Иркутское губернское
правительство, ссылаясь на указ 1-го Департамента Сената от 1802 г., предложило
князцам вести метрические книги (д. 626, лл. 40-44).
Приведем записи из метрической книги князца
3-го Омолонского рода Ивана Чаина (д. 626, лл. 40-44). Во второй части книги
(«Часть вторая с браками сочетавшихся на 1807 год») сообщается: «Венчан Егор
Щербаков (из 3-го
Омолонского рода. — И. Г.) Ламутского роду Андрея Гарулина на дочери его Ульяне», поручителем был Михаил
Харитонов из Омотского рода (д. 626, л. 44).
«Венчан Алексей Чаин (из 3-го
Омолонского рода. — И. Г.) ламутского Дельянского роду Константина Шарыпова
на дочери его Матрене». Поручителем был Федор Чаин из Омолонского рода (там же).
В 1808 г. браков заключено не было.
В метрической книге 1809 г. был
зарегистрирован один брак.
«Венчан брак Омолонского юкагирского роду
князца Ивана Чаина сын его Федосий [на] Егонского (Уяганского.
—И. Г.) роду князя Якова Тайшина, умершего родника его Афанасия Дьячкова на
дочери его Ирине первым браком» (там же, л. 51).
В 1810—1811 гг. браки не заключались.
В 1812 г. имеется запись: «Венчан Андрей
Чаин Чуванского роду Василия Нижегородова на дочери его Евдокие первым браком»
(там же, л. 55).
Наконец, в 1813 г. встречается запись о браке, как будто бы заключенном в
нарушение обычая экзогамии. «Венчан Лаврентий Чаин умершего (ламута
зачеркнуто. — И. Г.) Козьмы Щербакова на дочери его Марии первым браком»
(там же).
Но Козьма Щербаков из 3-го Омолонского
рода, бывший князец, умер в 1808 г. в возрасте 96 лет (там же, л. 43), детей у
него в то время, судя по спискам этого рода за 1812 г., не было, в списке
значилась лишь его вдова Евдокия (там же, л. 59). Очевидно, речь идет об
однофамильце бывшего князца.
Таким образом, записи о браках в
метрических книгах так же свидетельствуют о том, что юкагиры не брали жен в
своем роде.
Это тем более интересно, что в XVIII-XIX
вв. русская администрация стала включать в состав поредевших юкагирских родов
пришельцев, причислять отдельные группы юкагиров к родам иного происхождения.
Так, во время ревизии 1793 г. в состав 3-го Омолонского рода были включены
несколько семей из Ушканского юкагирского рода и Уяганского ламутского рода,
всего 14 человек (там же, л. 10 об.). Перечисленные ушканцы имели жен ламуток.
Вследствие малочисленности юкагиров
соблюдение обычая экзогамии вело к постепенному смешению их с соседями иного
этнического происхождения. В конце XVIII в. 3-й Омолонский юкагирский род
состоял из пяти чисто юкагирских семей (т. е. семей, в которых оба супруга были
юкагирами), одной юкагирско-русской, двух юкагирско-чуванских и одной
юкагирско-ламутской. Таким образом, почти половина жен членов этого рода были
из инородной, иноязычной среды.
Члены 3-го Омолонского юкагирского рода,
строго соблюдавшие экзогамию, очевидно, не представляли собой какого-либо
исключения, так как находились в тесных взаимоотношениях с другими колымскими
юкагирами.
Приведенный материал позволяет
сделать вывод, что экзогамия по отцовской линии была характерна для юкагирского
рода.
------
1 В. И. Иохельсон, По рекам Ясачной и Коркодону. Древний и современный
юкагирский быт и письмена, «Известия Рус. Геогр. общества», т. 34, вып. 3,
1898, стр.4.
2 Л. Я. Штернберг, Семья и род у народов Северо-Восточной Азии, Л., 1933,
стр. 153-154.
3 П. И. Борисковский, О пережитках родовых отношений па северо-востоке Азии
(юкагиры и коряки), «Сов. этнография», 1935, № 4-5.
4 Н. Н. Степанов, Малые народы Якутии, в кн. «История Якутской АССР», т. II,
М., 1957, стр. 106; «Народы Сибири», М., 1956. стр. 893; Б. О. Долгих, Родовой
и племенной состав народов Сибири в XVII в., М., 1960, стр. 438.
5 В. И. Иохельсон, К вопросу об исчезнувших народностях Колымского округа,
«Известия Восточно-Сибирского отд. РГО», т. XXIX, 1898, № 1, стр. 35.
6 Публикацию об этом фонде см.: А. А. Бурова, Архив князцов 3-го Омолонского
юкагирского рода, «Доклады по этнографии. Отделение этнографии Всесоюзного
географического общества», Л., 1967, стр. 24-36.
7 Центральный государственный архив древних актов. Фонд 24, оп. 1, д. 55, л.
20 об. 1773 г. Дело о путешествии от устья реки Колымы к Северному морю
прапорщиков геодезии Ивана Леонтьева, Ивана Лысова и Алексея Пушкарева.
8 И. С. Гурвич, Этническая история Северо-Востока Сибири, М., 1966, стр. 72.
9 Ламуты Дельянского рода находились в тесной связи с юкагирами и
впоследствии, как показал В. И. Иохельсон. усвоили юкагирскую культуру и язык
(В. И. Иохельсон, Заметки о населении Якутской области в
историко-этнографическом отношении. СПб., 1895, стр. 25).
/Советская этнография. № 2. Москва. 1969. С. 87-92./
И. С.
Гурвич
ЮКАГИРЫ
С юкагирскими племенами русские служилые и
промышленные люди столкнулись в 40-х годах XVII в.
В этот период юкагирские группы, судя по
ясачным документам, занимали огромную территорию от Лены на западе до Анадыря
на востоке и от побережья Ледовитого океана на севере до верховий Яны,
Индигирки и Колымы (Огородников, 1922, 59, 61; Долгих, 379-442).
Исследование численности юкагиров по
документальным источникам, произведенное Б. О. Долгих, показало, что эта этнолингвистическая
общность к приходу русских насчитывала в своем составе 4500-5000 чел. и
представляла по масштабам того времени в Восточной Сибири весьма значительное
этническое образование (Долгих, 440). Судя по имеющимся материалам,
восходящим к середине XVII в., юкагиры подразделялись на ряд локальных,
возможно, племенных групп. Подлинные наименования их до нас не дошли. В
документах они значились по названиям мест своего обитания. Так, на р. Омолое
жили юкагиры Омолоевского рода, на р. Хроме — Хромовского и т. д. Некоторые
группы назывались по имени возглавлявших их лиц — Шоромбойский род, Алаев род.
Какие-либо данные об этнической специфике этих групп применительно к XVII в. отсутствуют.
Имеющиеся сообщения о хозяйстве юкагиров в период проникновения русских на
восток от Лены также крайне фрагментарны. Все же они позволяют видеть, что в
обширной области, занятой юкагирами, существовало в первой половине XVII в.
несколько хозяйственных типов. В низовьях Индигирки служилые люди встретили
«сидячих» юкагиров, использовавших в качестве транспортного средства собак (Открытия...,
143). Оседлые группы существовали также в низовьях Колымы и в долине Анадыря.
В одной из отписок с Колымы Михаил Стадухин писал о них: «...сидячие, зимой и
летом сидят в одном месте» (Русские мореходы..., 62). Так как в низовьях
Индигирки, Колымы и Анадыря относительно широко использовались собачьи упряжки,
то эти реки нередко именовались «собачьими». Основой существования сидячих
юкагиров, видимо, являлось рыболовство, сочетавшееся с охотой на диких оленей в
периоды их миграций через реки. В верховьях рек пешие юкагиры, очевидно, жили
около рыбалок — «рыбных ям», где осенью скапливалась рыба. Рыболовство они
также сочетали с охотой. Но основным объектом промысла были не олени, а лоси.
Оленные юкагиры осваивали как тундровые, так
и Таежные районы (Долгих, 423). Основой их существования была охота. Олени
использовались главным образом как транспортное средство (КПМГЯ, 67,
70, 116, 165). Хозяйство оленных юкагиров было близко к тунгусскому типу. Некоторые
замечания служилых людей о хозяйстве юкагиров позволяют полагать, что
существовали группы, объединявшие в своем составе как оленных, так и пеших —
оседлых юкагиров (Долгих, 423-424; История Якутской АССР, 104).
Документальные свидетельства XVII в., так
же как и фольклорные материалы, позволяют видеть, что юкагиры к приходу русских
в основном пользовались стрелами и копьями с каменными и костяными
наконечниками, каменными топорами (ЦГАДА, ф. 1177, оп. 2, стб. 43, л. 47).
Юкагирские племена в период
появления в Восточной Сибири русских подвергались давлению со стороны
тунгусов-эвенков, находившихся на более высоком уровне общественного развития.
Тунгусы Азянского, Синигирского, Долганского родов, осваивавшие низовья Лены и
Оленека, отделяли юкагиров от самодийцев. В верховьях Яны, Индигирки, Колымы
ламуты-эвены, судя по документам и фольклорным данным, часто нападали на
стойбища юкагиров. В исторических легендах юкагиров сохранились воспоминания,
что, ожесточенные борьбой враждующие стороны не щадили даже женщин (Иохельсон
1898, 260). Напротив, между юкагирами и некоторыми группами тунгусов, например ленскими,
существовали обменные отношения (Токарев, 84).
Еще до прихода русских в глубь юкагирских
земель проникла группа якутов, обосновавшаяся в верховьях Яны. Иноязычные соседи,
очевидно, легко проникали в слабозаселенные юкагирские земли.
Взаимоотношения юкагиров с восточными
соседями в зависимости от обстоятельств складывались по-разному. С чукчами
колымские юкагиры находились, видимо, в дружеских отношениях и совместно с ними
пытались завязать торг с русскими служилыми людьми. Своими врагами юкагиры
считали коряков.
Следует отметить, что и между самими
юкагирскими группами часто возникали неприязненные отношения. Так, низовские
индигирские юкагиры-олюбенцы враждовали с янгинскими юкагирами, занимавшими
среднее течение реки, за право охоты у оленьих плавежей — переправ (Открытия...,
133). Напротив, низовые юкагиры р. Колымы поддерживали дружеские связи и,
возможно, брали женщин в жены из числа индигирских тундровых юкагиров. Как в
верховьях рек, так и в их низовьях территориальные перемещения отдельных родов
не вызывали военных столкновений. Это позволяет предполагать, что у юкагиров в
период проникновения в их земли русских уже складывались союзы племен. Однако
данных для суждения о характере этих союзов очень мало. По мнению С. В.
Бахрушина, военные союзы у юкагиров, крупные племенные объединения возникли в
период объясачивания (Бахрушин, 1955, 19). В целом имеющиеся данные,
характеризующие состояние юкагиров, свидетельствуют о том, что происходило
медленное перемешивание юкагирских племен, в состав юкагиров постепенно
вливались отдельные лица, семьи, а возможно, и целые группы из числа соседних
народов.
Ход исторического процесса в юкагирских землях
резко изменило включение Северо-Востока Сибири в состав Русского государства.
Уже в середине XVII в. в обмен на пушнину к юкагирам стали поступать железные
топоры, ножи, наконечники стрел и копий, иглы, медные котлы. Это в значительной
мере облегчило промыслы, изготовление одежды и обуви и, видимо, внесло немало
изменений в быт юкагиров.
Вместе с положительными изменениями в
хозяйстве в это время стал сказываться и ясачный гнет. Неурядицы первых лет
после проникновения служилых и промышленных людей на «дальние реки» весьма
отрицательно сказались на благосостоянии отдельных групп юкагиров, в
особенности на «сидячих» — оседлых. Некоторые стойбища и роды юкагиров стали
жертвами произвола казачьих военачальников и ватаг авантюристов, жаждавших
обогащения. Походы против юкагиров совершались ими под предлогом измены. Так, в
1654 г. на нижнеиндигирских ясачных уяндинских юкагиров был совершен поход по
наущению сына боярского Ванюкова. Юкагиры, не ожидавшие нападения, были
разгромлены, их олени захвачены и распределены между участниками похода, а дети
и жены обращены в холопов. Хотя вскоре разбежавшиеся члены этого рода были
разысканы и им были возвращены часть имущества и члены их семей, тем не менее
нижнеиндигирские юкагиры уже не вернулись на родные места. Они перешли к кочевому
образу жизни и сблизились с оленными собратьями (Гурвич, 1966, 18). Участь
пеших индигирских юкагиров разделили и некоторые другие мелкие оседлые группы
речных юкагиров-рыболовов. В результате столкновений со служилыми людьми были
разорены анадырские юкагиры, анаулы.
Анализ имеющихся материалов о ясачном
сборе, проведенный Б. О. Долгих, показал, что около 6% взрослых мужчин-юкагиров
в середине XVII в. находились в числе заложников, а около 10% женщин стали
женами и наложницами служилых и промышленных людей (Долгих, 440).
Пытаясь уклониться от ясачного сбора,
некоторые группы юкагиров уходили со своих родных рек на другие. Так, омолоевские
юкагиры в середине XVII в. перешли на Яну, а затем на Индигирку. Крупные
перемещения юкагиров имели место на Колыме. В связи с этим обострились
отношения между отдельными юкагирскими племенами и особенно между юкагирами и
их соседями. Во второй половине XVII в. участились вооруженные столкновения
между индигирскими юкагирами и эвенами. Зашиверские ламуты-эвены в 1678-1679
гг. жаловались на набег юкагиров. Нападающие перебили мужчин, увели в плен
женщин и детей, захватили оленей (КПМГЯ, 213-214). В свою очередь, юкагиры жаловались
на грабежи эвенов. Юкагиры часто привлекались служилыми людьми в качестве вспомогательной
военной силы к своим походам. Все это не могло не сказаться на численности
юкагиров.
Однако основной причиной значительного
уменьшения численности юкагиров в XVII в. были тяжелые оспенные эпидемии 1669
г. и особенно 1690-1693 гг. Эпидемия 1669 г. затронула главным образом
янгинцев, а последующая — все группы юкагиров. О размерах бедствия можно судить
по следующим данным: алазейские юкагиры насчитывали в своем составе до эпидемии
45 чел. ясачных плательщиков. От оспы умерло 27 чел (ЦГАДА, ф.
214, кн. 1049, л. 615). Крайне трагичной была участь омолонских юкагиров.
«Омолонские ясачные юкагиры и аманаты и приказчик казак Иван Мелкий и служилые
люди волею Божьей моровом поветрием весною все померли», — писали служилые
люди. Омолонское зимовье было упразднено (там же, л. 679).
В целом численность юкагиров сократилась с
4500 до 2535 чел., т. е. почти на 44%. В пришедших в запустение юкагирских
землях стали селиться якуты, тунгусы, ламуты. Местные ясачные сборщики обычно
включали их в списки ясачных людей взамен выбывших и причисляли к юкагирским
родам. Видимо, в этот период участились браки юкагиров с пришельцами.
С начала XVIII в., как можно судить по
ясачным документам, шло постепенное сближение юкагиров — потомков поредевших
племен — с пришлым населением. Так, в Усть-Янском зимовье, судя по числу ясачных
плательщиков, юкагиры составляли всего лишь одну треть. Низовья Яны
превратились по существу в ламутско-якутский район. На Индигирке и Колыме
юкагиры составляли около половины плательщиков ясака (Гурвич, 1966,
65-66). Однако в силу традиции юкагирские роды продолжали фигурировать в
документах. Если в Усть-Янском зимовье эти роды носили географические
наименования — Омолойский, Хромовский, Каменный (горный), то на Колыме они
назывались по именам основателей — родоначальников. В Верхне-Колымском зимовье
были Нартицын, Рыбников, в Средне-Колымском— Чаин, Ланборин, Шихнин, Шерондин,
а в Нижне-Колымском значился род под одним из юкагирских самоназваний —
Омоцкий.
Общая численность юкагиров в первой
четверти XVIII в., согласно счетной выписке из сборных ясачных книг 1723 г. (ЦГАДА, ф.
214, оп. 5, д. 2695), была около 1400-1500 чел. О расселении юкагиров
позволяют судить следующие данные: в Усть-Янском зимовье в это время числилось
7 ясачных плательщиков-юкагиров, в Индигирском — около 44, в трех Колымских —
110, в Алазейском — 34, в Анадырском — 160 (Гурвич, 1966, 68). Материалы
1730-х годов показывают, что юкагиры уже ни в одном из зимовий не составляли
большинства. В Колымских и Алазейском зимовьях юкагиры, видимо, представляли
всего лишь одну треть населения. В юкагирских родах числились эвены и якуты, включенные
административно, взамен умерших. В это время большинство юкагиров, так же как и
пришлых ясачных плательщиков, вносили в казну по одной красной лисице или
два-три человека объединялись и платили по одному соболю в год. В списках
юкагиров, относящихся к середине XVIII в., встречается много новокрещеных.
Обращение юкагиров в христианство способствовало сближению их с пришлым
населением. Следует отметить, что отдельные лица, преимущественно юкагирки-жены
и наложницы казаков, уже в XVII в. крестились. Но после этого акта они обычно
выходили из своей среды и вливались в состав служилого или мещанского
(посадского) сословия. В XVIII в. крещеные юкагиры оставались в своих родах,
менялись лишь их имена. Несмотря на то что крещение было в значительной мере
формальным, оно все же оказывало влияние на быт и облик культуры юкагиров.
Изменился похоронный обряд. Видимо, к этому времени забылись сложные обрядовые
праздничные церемонии. Их следы сохранились лишь в юкагирском фольклоре (Иохельсон,
1900).
Некоторые семьи юкагиров-новокрещенов,
связанные родством с посадскими, осели в острогах. Фактором, способствовавшим
сближению юкагиров с пришлым русским населением, несомненно был «тракт» — путь
из Якутска в Анадырский острог и на Камчатку, проходивший по юкагирским землям.
Напомним, что юкагиры в это время нередко привлекались к подводной повинности.
В хозяйстве юкагиров появились пилы,
сверла, клещи (Гурвич, 1957). Отдельные лица из числа
анадырских юкагиров, видимо, занимались кузнечеством. В домашней бытовой обстановке
в это время использовались медные и железные котлы, сковороды. Хотя основным
вооружением юкагиров-воинов оставались по-прежнему лук и стрелы, у них
появились железные кольчуги, шишаки (там же). Можно
полагать, что юкагиры вели оживленный посреднический обмен с неясачным населением
Чукотки, обменивая изделия из железа на пушнину.
В
XVIII в. на территории Якутии — в бассейнах Яны, Индигирки, Колымы —
прекратились вооруженные столкновения между юкагирами и эвенами. Конфликты,
возникавшие между коренным населением, разрешались ясачными сборщиками, начальниками
зимовейных гарнизонов. В этих условиях усилился обмен культурным достоянием
между юкагирами и эвенами, а также якутами.
Напротив, в XVIII в. резко ухудшились
отношения между северо-восточными юкагирами и чукчами. Находившиеся в близких
связях с русскими анадырские юкагиры, имевшие возможность приобретать железные
орудия и другие русские товары, представлявшие большую ценность в глазах
чукчей, нередко становились объектом нападений и грабежей. Еще в конце XVII в.
главы Ходынского рода просили защиты у гарнизона Анадырской крепости от
немирных чукчей. В начале XVIII в. ясачные анадырские юкагиры участвовали в
качестве военного ополчения в походах против чукчей (ПСИ, II, 529). В 1714 г.
юкагиры были привлечены к большому военному походу против олюторских коряков и
участвовали в осаде Олюторского острога. Тяжесть похода, издевательства и
жестокости анадырского приказчика Афанасия Петрова вызвали восстание воннов-юкагиров.
Они перебили отряд Петрова, возвращавшийся в Анадырск, а затем большой отряд
камчатских казаков. При этом юкагиры захватили камчатскую ясачную пушнину. Хотя
восставшие сумели избежать репрессий, сами по себе походы на Камчатку, отрыв от
промыслов, реквизиции ездовых оленей несомненно ослабили анадырских юкагиров,
подорвали их благосостояние. Все же вплоть до середины XVIII в. юкагиры этой
группы представляли собой значительную силу. В 1731 и в 1746 гг. анадырские
юкагиры участвовали в походах против чукчей (Гурвич, 1966, 75).
Разгром чукчами в 1747 г. отряда майора
Павлуцкого, возглавлявшего анадырский гарнизон, приближение чукотских стойбищ к
долине р. Анадыря значительно ухудшили положение юкагиров. Они стали подвергаться
частым набегам со стороны чукчей. Спасаясь от погромов, часть юкагиров приблизилась
к русским военным укреплениям — Анадырску, Нижне-Колымску. Эти юкагиры (главным
занятием их было рыболовство, дополняемое охотой на дикого оленя во время
миграций его через реки) в дальнейшем были крещены, сблизились и частично
слились с русским населением (Врангель, 218-219; Кибер, 127). Часть
юкагиров ушла к оленным корякам и была впоследствии ассимилирована ими (Майдель, 24).
В целом на протяжении XVIII в. резко
сократилась область расселения юкагиров. В бассейны Анадыря и Чауна проникли в
большом числе чукчи-оленеводы. На Яне, Индигирке и Колыме значительно
расширились области расселения якутов. Юкагиры, сближавшиеся с якутами, в
экономическом отношении относительно быстро уподоблялись последним. В низовьях
Индигирки, Алазеи и Колымы вели промысел русские промышленники.
В начале XIX в. на северо-востоке Сибири
произошли какие-то резкие климатические изменения, вызвавшие изменения путей
миграции диких оленей и, возможно, частично гибель их стад. В это время
сократилась и популяция лосей в верховьях Колымы. Из-за «высокой воды» летних
наводнений, недоходов рыбы к берегам население не могло запастись в достаточном
количестве ни юколой, ни кислой рыбой. Бедствия коснулись всего населения
Северо-Востока, занимавшегося охотой и рыболовством, но особенно пострадали от
них колымские юкагиры. На протяжении первых трех десятилетий XIX в. юкагиры
Нартянского и Ушканского родов весной обычно голодали (Гурвич, 1966,
136-137).
Во второй половине XIX в. наметилась
некоторая стабилизация численности юкагиров. В Колымском округе X ревизией были
выявлены в Ушканском, четырех Омотских, Омолонском, Алазейском и Юкагирском районах
316 мужчин и 323 юкагирки женщины (Памятная книжка Якутской области, 1864, 72). Кроме того,
было учтено 134 мужчины и 119 женщин чуванцев.
Во второй половине XIX в., в связи с частым
общением с якутами большинство верхне-колымских юкагиров стало двуязычным.
Юкагиры владели, помимо своего родного языка, также якутским. Метрические книги
верхнеколымской церкви, так же как и сведения, полученные путем опроса,
свидетельствуют о том, что некоторые семьи верхнеколымских юкагиров и якутов
находились в родственных отношениях. Нередко бездетные якутские семьи брали на
воспитание детей юкагиров. В этом случае между якутской и юкагирской семьями
устанавливались очень близкие дружеские отношения.
Выше уже упоминалось о связях
нижнеколымских речных юкагиров с местными русскими старожилами — членами Нижнеколымского
мещанского общества и казачьей командой, а также членами Верхоянского
мещанского общества. В состав русского старожильческого населения вливались не
только отдельные лица, но и целые семьи юкагиров, хотя административная
практика этому не способствовала. Обрусевшие потомки юкагиров, жившие среди
русских старожилов, платили ясак и другие подати в своих родах. Все же в состав
индигирских мещан вошли юкагиры: Брусенены, Варакины — вследствие утраты оленей
(Гурвич, 1975, 84). На смешение юкагиров с окружающим русским
населением неоднократно указывалось лицами, посещавшими северо-восток Якутии.
Так, в своем путевом журнале в 1869 г. колымский окружной исправник Г. Майдель,
путешествовавший в 1868-1870-х годах по Якутии, отметил, что по языку и образу
жизни юкагиры низовьев Большого и Малого Анюев уподобились нижнеколымским
русским (Майдель, 450). «В течение двух с половиной столетий,— писал В. Г.
Богораз,— которые прошли со времени занятия Колымы русскими пришельцами, они,
конечно, непрерывно смешивались преимущественно с юкагирами... смешение
происходит и теперь» (Богораз, 1901, 2-3).
Для понимания сложного, медленного процесса
поглощения юкагиров окружающим населением небезынтересна биография известного
краеведа, «чуванца по званию, а коряка по происхождению» Афанасия Дьячкова,
уроженца с. Маркова. Его прапрадед будто бы был коряк, женатый на чуванке,
прадед Дьячкова женился на якутке, а отец — на юкагирке из Омотского рода (Стариков, 99-100).
В 1860-х годах, по расспросным данным,
собранным В. И. Иохельсоном, чуванский диалект юкагирского языка был по
существу забыт (Иохельсон, 1934, 150; Майдель, 62). Потомки
чуванцев перешли на русский язык.
Несколько по иному пути шло развитие
потомков западных юкагиров. Слияние янских и индигирских оленных юкагиров с
преобладающим по численности пришлым эвенским населением относится к XVIII —
началу XIX в. Это обстоятельство привело к тому, что уже в XIX в. в тундре
между Леной и Яной, и Индигиркой исчез юкагирский язык. Судя по расспросным
данным, нижнеянские и нижнеколымские юкагиры первоначально перешли на эвенский
язык (Гурвич, 1966, 142). Один из диалектов эвенского языка, бытовавший еще
недавно в низовьях Индигирки, видимо, в связи с этим именовался населением юкагирским,
хотя, как показали специальные исследования, с юкагирским языком он не имел
ничего общего (там же). В середине XIX в. большинство юкагиров,
слившихся с эвенами, стали сближаться с якутами и переходить на якутский язык.
Это явление В. И. Иохельсон назвал вторичной ассимиляцией юкагиров (Иохельсон,
1898б, 8). Приведенные данные свидетельствуют об интенсивном сближении и слиянии
юкагиров с соседями, что сопровождалось языковой трансформацией.
В конце XIX в. эпидемии оспы и кори,
охватившие Колымский край, вновь нанесли огромный урон юкагирам. В 1884 г. от
оспы погибла значительная часть членов Омотских родов. Так, в первом Омотском
роду по ревизии 1859 г. числились 51 муж. и 41 жен., а в 1885 — 17 муж. и 18
жен. (ЦГА ЯАССР, ф. 11, д. 649, л. 22-23).
Сравнение данных X ревизии (1859 г.) с
данными Первой всеобщей переписи (1897 г.) показывает, что численность колымских
юкагиров за 40 лет значительно уменьшилась. Так, в целом по Колымскому округу
численность их сократилась на 45%, а численность первого Алазейского рода — на
61%, Юкагирского (второго Алазейского) — на 68% (Гурвич, 1966, 144). Таким
образом, основной причиной, вызвавшей уменьшение численности юкагиров, были
эпидемии.
Перепись 1897 г. дала подробные материалы
для суждения о расселении и этническом окружении юкагиров (Патканов,
1912, 798, 799, 890). Следующая таблица, составленная на основе этих
материалов, показывает численность юкагиров по отдельным родам.
Кроме юкагиров, в Колымском округе переписью
были выявлены и чуванцы — 31 чел. обоего пола.
Большинство русскоязычных чуванцев жило в
пос. Марково и на заимках по р. Анадырь (Олсуфьев, 1896, 34). Всего здесь
было учтено 162 чуванца. Их численность по сравнению с 1859 г. сократилась на
60 чел. Причиной уменьшения, видимо, также были эпидемии.
Перепись впервые определила также
численность чуванцев-оленеводов — 79 муж. и 65 жен. в Анадырском округе и 7
муж. и 8 жен. — в Гижигинском. Эти чуванцы пользовались чукотским языком и по
хозяйству, образу жизни не отличались от анадырских чукчей и северных групп
кочевых коряков. Они нередко вступали в браки с чукчами (Богораз,
1934, 128). В целом численность юкагиров, включая оседлых чуванцев, в конце XIX в.
была около 550 чел.
Наблюдения В. И. Иохельсона, обследовавшего
юкагиров в этнографических целях в 1894-1897 гг., показали, что они представляли
собой ряд групп, вкрапленных в массивы иноязычного населения (Иохельсон,
1898, 1898а). Юкагиры Ушканского рода кочевали в верховьях Колымы и по ее притокам —
Ясачной, Нелемной, Сеимчану. Этот же район осваивали эвены второго Дельянского
рода. Здесь же располагались поселения якутов Колымского и Якутского округов (Патканов,
1912, 800). Между Алазеей и Колымой в тундре и лесотундре совместно с эвенами
Кункугурского рода, эвенками Бетильского рода и западными чукчами кочевали юкагиры
первого и второго Алазейского рода (там же, 801-802).
Материалы переписи 1897 г. позволяют
выявить процентное соотношение юкагиров в районах их кочевий с прочим населением.
Юкагиры Ушканского рода составляли всего 30% населения, юкагиры первого Алазейского
— 7, второго Омолонского — 6, оседлые юкагиры — 15% (Гурвич, 1966,
146). В бассейне Колымы численно преобладали якуты, русские старожилы, эвены.
Только две кочевые группы юкагиров —
верхнеколымские и нижнеколымские — сохранили свой родной язык. Однако юкагирским
языком пользовались и эвены, сблизившиеся с юкагирами, и в связи с этим
численность юкагироязычного населения была выше численности самих юкагиров. У
некоторых групп эвенов, кочевавших совместно с юкагирами, по существу утвердилось
юкагирское самосознание (Иохельсон, 1898а, 27-28).
Верхнеколымские и нижнеколымские тундровые
юкагиры» помимо родного, владели якутским языком. Нижнеколымские речные оседлые
юкагиры и анадырские — 243 чел. были русскоязычными. Все юкагирские группы
находились в частых взаимоотношениях с соседями. В бассейне Колымы, так же как
и в бассейне Индигирки, наблюдалось постепенное размывание юкагирских групп.
В конце XIX — начале XX в. хозяйство
как верхнеколымских, так и нижнеколымских юкагиров оставалось натуральным
Основой существования верхнеколымских юкагиров была охота на лосей и диких
оленей. Их добывали главным образом в конце зимы и всю весну. Транспортным
средством служили ездовые собаки. Значительную роль в хозяйстве играла пушная
охота. Пушнина служила средством для приобретения чая, табака, оружия, пороха,
дешевых тканей (Иохельсон, 1898, а, б).
Другим источником существования служило
рыболовство В период наибольшего скопления омуля и нельмы в верховьях притоков
Колымы около так называемых «ям» юкагиры окружали косяки рыбы неводом и
вытаскивали на берег. Улов частично вялили, частично квасили. Таким образом
юкагиры обеспечивали себя и своих собак рыбой до середины зимы. Рыбу добывали и
зимой, подо льдом. Однако эти промыслы не всегда могли обеспечить юкагиров
продовольствием. Потребность в привозных товарах вынуждала отдельные семьи
заниматься изготовлением на продажу гребных лодок и челноков, пошивом меховой
одежды и обуви. Тем не менее весенние голодовки затрагивали даже наиболее благополучные
семьи (Иохельсон, 1898б, 15, 20, 29-30). Этот облик хозяйство верхнеколымских юкагиров
приобрело, видимо, в XVIII в., когда они восприняли от русских промышленников
технику изготовления лодок, плотов, кузнечное ремесло. Самобытных элементов в
культуре, кроме самого типа хозяйства, по существу не сохранилось. Лишь язык,
своеобразный фольклор, особые семейно-брачные обычаи выделяли верхнеколымских
юкагиров из среды окружающего населения (Jochelson, 241-342;
Иохельсон, 1934, 149-180; Крейнович, 1958, 1972, 56-92; Курилов, 1969, 92-96;
Гурвич, 1969, 87-92). Тундровые кочевые юкагиры, так же как и эвены, занимались
главным образом охотой на диких оленей. Домашние олени использовались в
качестве транспортного средства. Некоторые семьи тундровых юкагиров,
сблизившиеся с чукчами, обслуживали чукотские хозяйства, работая в них как
наемные пастухи (Богораз, 1934, 128).
Таким образом, экономическое развитие
юкагироязычных групп на протяжении XVIII-XIX вв. выразилось в уподоблении их
хозяйства традиционному производству эвенов и чукчей (Гурвич, 1975,
35-81). Однако примитивизм промыслового производства в условиях постепенного
оскудения фауны, роста капиталистического предпринимательства, усиленной
ростовщической деятельности скупщиков пушнины не давали возможности ни верхне-
ни нижнеколымским юкагирам вести безбедное существование. В начале XX в.
тяжелое положение юкагиров, случаи вымирания отдельных семей от голода
привлекли внимание общественности (Гурвич, Беленкин, 112-114) и властей (Бутурлин, 82,
143). Принятые в 1910-1916 гг. меры по улучшению снабжения Колымского округа
продовольствием, мануфактурой и оружием (Молодых, 1931, 76) не повлекли
за собой заметных улучшений в условиях существования юкагиров. Накануне
Октябрьской революции они находились на грани вымирания.
В условиях разобщенности этническое
самосознание юкагиров обычно подменялось представлением о принадлежности к тому
или иному роду. Тундровые и верхнеколымские юкагиры, говорившие на разных
диалектах, не осознавали себя единой народностью. В целом в конце XIX в.
юкагиры представляли собой ряд обособленных групп, каждая из которых являлась
сложным этническим образованием, состоявшим из потомков юкагиров, смешавшихся с
эвенами, эвенками, русскими старожилами и якутами (Гурвич, 1975,
81). Таким образом, юкагирская этнолингвистическая общность в течение трех
столетий практически распалась, отдельные ее части влились в состав соседних
народностей и только в бассейне Колымы сохранились два реликтовых островка
этого населения.
Литература
Бахрушин С. В. 1955. Научные
труды. Т. III. Ч. 2. Исторические судьбы Якутии.
Богораз В. Г. 1901. Областной
словарь колымского русского наречия. СПб.
Богораз В. Г.
1934. Чукчи. Л. Т. 1.
Бутурлин С. А. 1907. Отчет
уполномоченного Министерства внутренних дел по снабжению продовольствием в 1905
г. Колымского и Охотского края. СПб.
Врангель Ф. П. 1948. Путешествие
по Северным берегам Сибири и по Ледовитому океану. М.
Гурвич И. С. 1957. Юкагиры
чуванского рода в середине XVIII в. — СЭС, т. II.
Гурвич И. С. 1966. Этническая
история Северо-Востока Сибири. М.
Гурвич И. С. 1969. Была ли
известна юкагирам экзогамия? — СЭ, № 2.
Гурвич И. С. 1975. Юкагирская
проблема в свете этнографических данных. — В кн.: Юкагиры: Ист.-этногр. очерк.
Новосибирск.
Гурвич И. С, Беленкин И. Ф. 1978. С. И.
Мицкевич как этнограф (1869-1944) —ТИЭ, т. 107.
Долгих Б. О. 1960. Родовой и племенной состав
народов Сибири в XVII в. — ТИЭ, т. 55.
Иохельсон В. И. 1898. Очерк
зверопромышленности и торговли мехами в Колымском крае. — Труды/Якутская
экспедиция, отд. III, т. X, ч. 3.
Иохельсон В. И. 1898а. По рекам
Ясачной и Коркодону. — Изв. РГО, т. XXXIV, вып. 3.
Иохельсон В. И. 1898б.
Предварительный отчет об исследованиях Колымского и Верхоянского округов. —
ИВСОГО, т. XXIX, № 3.
Иохельсон В. И. 1900. Материалы по
изучению юкагирского языка и фольклора, собранные в Колымском округе. СПб. Ч.
1.
Иохельсон В. И. 1910. Бродячие
роды тундры между реками Индигиркой и Колымой, их этнический состав, наречия,
быт, брачные и иные обычаи и взаимодействие различных племенных элементов. —
Живая старина, вып. I—II.
Иохельсон В. И. 1934. Одульский
(юкагирский) язык. — В кн.: Язык и письменность народов Севера. М.; Л., ч. III.
История Якутской АССР. 1957. М.
Кибер [доктор]. 1823.
Замечания о некоторых предметах естественной истории, учиненные в
Нижне-Колымске и окрестностях оного в 1821 г. — Сиб. вести ч. II, кн. 10.
Крейнович Е. А. 1958. Юкагирский
язык. М.
Крейнович Е. А. 1972. Из жизни тундровых
юкагиров на рубеже XIX-XX в. — В кн.: Страны и народы Востока. М., вып. 3.
Курилов Г. Н. 1969. О терминах
родства и свойства тундренных юкагиров. — СЭ, № 2.
Майдель Г. 1894. Путешествие
по северо-восточной части Якутской области в 1868-1870 гг. СПб. Т. 1.
Молодых И. Ф. 1931. Индигирская
экспедиция. Иркутск.
Огородников В. И. 1924. Завоевание
русскими Сибири. — В кн.: Очерк истории Сибири до начала XIX столетия.
Владивосток, т. II, ч. 1.
Олсуфьев А. В. 1896. Общий очерк
Анадырской округи, ее экономического состояния и быта населения. — Зап. Приамур.
отд-ния РГО, т. II, вып. 1.
Открытия русских
землепроходцев и полярных моряков XVII в. на северо-востоке Азии. 1951. М.
Памятная книжка Якутской
области за 1863 г. 1864. СПб.
Патканов С. К. 1902.
Статистические данные, показывающие племенной состав населения Сибири, язык и
роды инородцев. Т. III. — Зап. РГО по отд-нию статистики, т. XI, вып. 3.
Русские мореходы в Ледовитом и
Тихом океанах. 1952. М.; Л.
Стариков В. С. 1961. К
биографии Афанасия Ермиловича Дьячкова — первого краеведа-самородка. — Зап.
Чукотского краевед, музея, вып. II.
Токарев С. А. 1945. Общественный
строй якутов в XVII-XVIII вв. Якутск.
Jochelson
W. 1924. The
Yukaghir and the yukaghirized Tungus Memoir of the American Museum of Natural
History. N. Y. Pt. 1.
/Этническая история народов
Севера. Москва. 1982. С. 168-180./
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz