И. С. Гурвич
СОСЕДСКАЯ
ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ ОБЩИНА
У КОЛЫМСКИХ ЯКУТОВ
По вопросу о родах и родовых связях у
народов Сибири, в том число у якутов, существует значительная литература.
Однако, как справедливо отметили Б. О. Долгих и М. Г. Левин в статье «Переход
от родоплеменных связей к территориальным в истории народов северной Сибири»,
совершенно недостаточное внимание уделено в нашей литературе формам разложения
древних социальных институтов у народов Сибири и реальным социальным
образованиям, явившимся им на смену [Б. О. Долгих и
М. Г. Левин. Переход от родоплеменных связей к территориальным в истории
народов северной Сибири. Сб. «Родовое общество», «Труды Института этнографии»,
н. с., т. XIV, 1951, стр. 95-96.].
В связи с изучением земельных отношений у
якутов в специальной литературе неоднократно поднимался вопрос о сельской
общине [Д. М. Павлинов, Н. А. Виташевский и Л. Г.
Левенталь. Материалы по обычному праву и по общественному быту якутов, М.,
1929; В. Ф. Трощанский. Наброски о
якутах Якутской области, Казань, 1911.]. При этом основное внимание
уделялось не производственно-хозяйственным коллективам, а наслегам,
административным группам, в пределах которых происходило перераспределение
земель. В историческом прошлом наслег действительно представлял собой родовую,
а впоследствии и сельскую общину; то же можно сказать и о якутском роде ага-уса
[С. А. Токарев. Происхождение сельской общины у
якутов. «Исторические записки», Институт истории АН СССР, т. 14, 1945, стр.
170-201.]. Но уже в XIX в. большинство наслегов представляло собой
крупные административные, а не хозяйственные коллективы; что касается
большинства якутских родов, то они не представляли собой в это время ни
хозяйственных, ни территориальных единиц. Естественно возникает вопрос: не было
ли у якутов каких-либо других территориальных производственно-хозяйственных
объединений, подобно описанным в литературе производственно-территориальным
объединениям оленеводов, рыболовов у различных народов Севера?
Во время этнографической поездки в Средне-Колымский
и Нижне-Колымский районы Якутской АССР в 1951 г., изучая этнический состав
населения, нам удалось собрать материал, свидетельствующий о существовании в
прошлом соседской сельской общины у колымских якутов.
До Великой Октябрьской социалистической
революции колымские якуты составляли особый улус, состоявший из десяти наслегов
— I и II Байдунских, I и II Кангаласских, II, III и IV Мятюжских, Эгинского,
Борогонского и II Отдельного Байдунского. Нетрудно видеть, что названия наслегов
совпадают с названиями наслегов якутов центральной Якутии и Верхоянского
округа. По словам населения, их предки вышли из центральных районов Якутии в
период появления первых русских отрядов на Лене. Но некоторые из этих наслегов
(родов), Байдунский, например, ко времени прихода па Лену русских находились на
Яне. По данным, собранным Л. Г. Левенталем в Якутских архивах, кангалассцы
появились на Колыме после восстания Джеллика, т. е. в конце XVII в. [Л. Г. Левенталь. Подати, повинности и земля у якутов. — Д.
М. Павлинов, Н. А. Виташевский и Л. Г. Левенталь. Материалы по обычному праву и
по общественному быту якутов, М., 1929, стр. 247.].
Каждый наслег средне-колымских якутов
делился на отцовские роды ага-уса. По данным, полученным от наших информаторов
из разных наслегов, удалось составить таблицу родовой структуры, некогда
существовавшей у якутов бывшего Колымского улуса (см. стр. 42).
Анализ родовых названий показывает, что
большая часть их происходит от собственных имен. Багасар, Ханта, Уодьа, Каакый,
Тамыкыс, Иэдэс, Кинээс Кёстёкуунэ — имена или прозвища основателей родов. Уодьа
и Каакый, по записанным легендам, выступают как первые переселенцы-якуты на
Колыму, вступившие в столкновение с коренным населением. Тамыкыс был князцом II
Мятюжского наслега, Бёгё Лэбиэ и Издэс по легендам — братья, первые выходцы из
Кангаласского улуса.
Другая часть родовых наименований восходит
к тотемическим птицам и животным: мэкчиргэ — сова, суор — ворон, тураах —
ворона, куба — лебедь, бёрё бёртёлёр — серый волк с черной холкой и т. д.
Характерно, что члены этих родов считали
птиц или животных, имя которых носил их род, своим предком, родичем и не
убивали их. Женщины чужеродки не должны были произносить названия тотемной
птицы, так же как и имя старшего сородича мужа. Сову, например, им следовало именовать
«снежный шаман».
Несмотря на сохранение таких архаических
пережитков, ужо в конце XIX в. родовое деление у средне-колымских якутов
потеряло реальное значение. Любопытно отметить, что роды средне-колымских
якутов не были отражены материалами переписи 1897 г. Это обстоятельство привело
С. К. Патканова к ошибочному выводу, что средне-колымские якуты на роды не
делились [С. Патканов. Статистические данные,
показывающие племенной состав населения Сибири, язык и роды инородцев, т. III.
«Записки РГО по отделению статистики», т. XI, вып. 3, СПб., 1912, стр. 811-813.].
В настоящее время молодежь и лица среднего
возраста обычно не знают, из какого рода они происходят. Часто под термином род
— ага-уса — понимается фамилия. В этом отношении колымские якуты отличаются от
якутов центральных районов, полнее сохранивших в памяти свои старые родовые
деления.
Вышеперечисленные роды средне-колымских
якутов не были зкзогамны. Брачные запреты носили строго индивидуальный
характер, касаясь определенных категорий родственников.
Роды не представляли собой территориальных
единиц. Члены рода не вели общего хозяйства, не оказывали друг другу поддержку.
Уже в конце XIX в. за родом у средне-колымских якутов не сохранялось никаких
социальных функций. Род не представлял собой и административной единицы.
Из расспросов населения о подразделении наслега,
который являлся слишком крупной административной единицей для того, чтобы он
мог быть в какой-либо мере действительно территориально-хозяйственным
объединением, выяснилось, что наслеги фактически делились не па роды, а на
территориальные группы — тогои [По сообщению
научного сотрудника Института ЯЛИ Якутского филиала АН СССР Г. М. Васильева,
термин «тогой» для территориальных групп бытует и в индигирских районах. По
словам Тарасова, в вилюйских районах территориальные группы именовались
«сэппарээк» — русское супряга, осмысляя это слово как территориальное
объединение («куст»).]. Термином «тогой» в якутском языке обозначается мыс,
излучила, выступ, край [Э. К. Пекарский. Словарь
якутского языка, вып. 10, Л., 1927, стр. 2697-2698.]. Возможно, этот
термин стал применяться к территориальным объединениям и получил
распространение в Колымском округе в связи с том, что якуты, селившиеся в
долинах рек, избирали для своих поселений мысы [Возможно,
термин «тогой» имел в прошлом и другое значение в якутском яаыке. Слово
«тогуоруй» означает, например, собираться в большом количестве, скапливаться. В
бурятском языке «тохой» означает локоть.]. Тогой состоял из нескольких
семей, обычно в тогой входило от 5 до 20 хозяйств. Тогоями именовали и
поселения русских старожилов, например, деревню Кульдино, поселок Верхне-Колымск
и другие. Но, как правило, члены тогоя жили разбросано вокруг большого озера
или по берегам мелких соседних озер.
Жители одного тогоя состояли из членов
различных родов, иногда из членов различных наслегов и не признавали между
собой кровной связи.
Члены одного тогоя — соседи сообща вершили
свои дела, выбирали из своей среды старосту. Число старост в наслеге обычно
соответствовало количеству крупных тогоев.
Члены одного тогоя оказывали друг другу
помощь в строительство юрт, сообща выпасали табуны, спускали озера, общими
силами прокладывали дороги или починяли их. В случае проезда начальства
наслежная администрация определяла
количество подвод от каждого тогоя.
На территории каждого тогоя было обычно
свое священное дерево, которое почиталось жителями этой территориальной группы.
Невеста, перед тем как навсегда покинуть родной дом, вешала па это дерево
тряпочки. В случае заболеваний или перед трудной и дальней дорогой дереву
«дарили» пучки конского волоса, тряпочки, конские черепа.
Любопытно отметить, что бывали случаи,
когда тогои перемещались. Перемещения вызывались подъемом воды в озерах,
затоплением сенокосов. Иногда члены тогоя спускали большое озеро и переезжали
на жительство к образовывавшимся на место озера богатым сенокосным угодьям.
Так, например, Таала-кёльский тогой I Байдунского наслега первоначально был в
местности Эмис и назывался Эмисским, затем около озера Тумул-кёль и назывался Тумул-кёльским,
а впоследствии перебрался к озеру Таала-кёль. В этот тогой входили также
небольшие тогои Эмис и Хонуулах.
В ряде наслегов, кроме «новых» тогоев,
существовавших накануне коллективизации, помнят еще «старые» тогои, связывая с
ними заброшенные поселения вокруг больших озер.
Приведем составленный со слов стариков-информаторов
список тогоев, позволяющий, во-первых, определить основные пункты, в которых в
прошлом сосредоточивалось население, во-вторых, выявить те реальные
хозяйственные территориальные коллективы, па которые распадались наслеги:
Наслеги
Тогои
I Байдунский:
Сылгы-ыытар, Усун-кёль, Арыылах, Таала-кёль (Эмис, Хонуулах) [В скобках даны небольшие тогой, подчинявшиеся тому тогою,
вслед за которым они помещены к таблице.].
II Байдунский:
Алыы-кёль, Мечёркино, Ынгырыылаах, Саибалаах (Сангалаах, Арыылаах).
I Кангаласский:
Мас-тумустаах, Киэнг-кёль, Хааттарбыт, Суойангаа, Чэчиирэ, Кэрэхтээх, Бычыыла,
Байгал-кёль, Илимниир, Алеко-кёль, Ытанньах (Аниска арыылаах), Лабыахтаах (см.
схематическую карту — рис. 1).
II Кангаласский:
Енжа, Эбэх, Хокур, Андылаах (Джёбёрё, Хангаласатага), Сагаабыт, Сылгы-ыытар
(Сиэн, Воспитал, Кураанах), Ульдин (см. схематическую карту — рис. 2).
Борогонский:
Саламааттаах, Мэсиэйэп, Орлово.
II Мятюжский:
Малая (Сутчун, Биэс-тайах, Балыма), Байгал-кёль (Бранг-атталаах), Бережной
уолбута (Усун-кёль, Кёрдюгэн), Арыылаах, Острог, Сватай.
III Мятюжский:
Кульдин (Заборцево, Банская, Петрово), Урпаах (Жирково, Мысовая, Быстрая,
Черная, Ружниково), Крестовый (Кондаково, Карлуково), Сис, Мэнгэлээх,
Чомундукаан, Ойусурдаах, Уолбут, Сылгы-ыытар (Таала-кёль), Чалыбы, Кёлюйэ,
Таала-кёль, Арылаах (Алымына), Сутчун (Этэтэй) (см. схематическую карту — рис.
3) [Пользуюсь случаем выразить благодарность
уроженцам Средне-Колымского района Н. Дячкову, С. Дыргаласову за помощь в
составлении схем деления наслегов на тогои.].
IV Мятюжский:
Родчево, Кильдем, Крепость, Зырянка-кёль, Оттуур-кёль.
Эгинский:
Тугут, Сиэн-кёль (Кустуур-атах, Тиингнях), Таала-кёль, Алыы-кёль, Поликар
(Шимарин).
Отдельный
Байдунский: Арылаах (Сергей-алыыта), Билии, Байду-сирэ, Хорго-мыс.
В отличие от родов все тогои имели
определенную территорию; в нее входили не только покосные угодья, но и
пастбищные угодья (летники), луга, на которых выпасались табуны.
За каждым тогоем числились определенные
озера с сенокосными угодьями вокруг, аласы, речушки, однако четких границ в
пользовании ими между тогоями, так же как и между наслегами, не было. Охотничьи
угодья вообще не выделялись. В личном пользовании считались лишь участки с
пастями и другими ловушками. Таким образом, в Средне-Колымском улусе можно было
охотиться как на территории своего наслега, так и на территории других
наслегов.
Не вдаваясь в детальную характеристику
взаимоотношений между членами тогоя, отметим, что социальный состав тогоев, по
полученным данным, был различен. Кулаки (баи) в ряде тогоев держали в кабале
все население и нещадно эксплуатировали своих однообщинников.
Отмеченные у средне-колымских якутов
территориальные группы (тогой) — соседские общины — появились в Якутии в
результате распада родоплеменных связей. Они дожили до эпохи коренной
перестройки хозяйства и быта народов Севера. После коллективизации
территориальная сельская община — тогой — у якутов исчезла.
Приведенный материал, касающийся одного
Колымского округа, разумеется, не разрешает вопроса о соседской общине у
якутов, о конечных этапах и формах разложения родоплеменных связей в Якутии.
Вопрос этот может быть освещен только после того, как будут изучены конкретные
формы территориальных объединений, существовавших у якутов до революции в
Вилюйском, Олекминском, Верхоянском и Якутском округах.
Цель нашего сообщения заключается в том,
чтобы обратить внимание специалистов на существование в прошлом мелких
соседских общин — территориальных группировок у якутов, отличавшихся от
административных единиц наслега и родов, что почему-то не нашло отражения в
этнографической литературе.
/Институт этнографии имени Н. Н. Миклухо-Маклая.
Краткие сообщения. Вып. XVII. Москва. 1952. С. 40-46./
ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ МАТЕРИАЛЫ
В ЯКУТСКОМ КРАЕВЕДЧЕСКОМ
МУЗЕЕ
Якутский краеведческий музей им. Ем.
Ярославского был основан в 1891 г. по инициативе политических ссыльных. Первые
двадцать лет он помешался в бывшей лавке. В 1911 г. Музей перебрался в
специальное здание, построенное на средства, пожертвованные населением. С 1915
по 1917 г. Якутским музеем заведовал Ем. Ярославский, отбывавший в Якутске
ссылку. Несмотря на то, что коллекции Музея до Октября пополнялись главным
образом за счет добровольных пожертвований, к 1917 г. накопилось до сорока
тысяч экспонатов. Значительная часть их состояла из этнографических предметов [Г. Д.
Федоров, Якутский краеведческий музей им. Ем. Ярославского, Якутск. 1941.].
В настоящее время в фондах Музея
насчитывается около 55 тыс. экспонатов, отражающих природу Якутии, ее
хозяйство, экономику, историю, быт и культуру населения, как в прошлом, так и в
настоящем, социалистические преобразования. Этнографические коллекции
насчитывают 8 тысяч предметов.
Экспозиция Музея много раз перестраивалась.
В настоящее время в Музее три отдела: Природы, Истории дореволюционного прошлого,
Октябрьской революции и социалистического строительства. Основные этнографические
материалы экспонированы в отделе истории дореволюционного прошлого Якутии.
Отдел открывается выставкой материалов Ленской археологической экспедиции 1941-1945
гг., работавшей под руководством А. П. Окладникова. Здесь экспонированы
репродукции с верхнеленских палеолитических писаниц, неолитические орудия — скребки,
резцы, наконечники стрел, проколки, веслообразные тесла, топоры с ушками, керамика.
В особой витрине представлено погребение конца каменного века, обнаруженное
около деревни Макарово на Верхней Лене. Расположение украшений показывает, что
умерший был одет в тунгусский костюм, похожий на фрак с нагрудником.
Раскопками Ленской археологической экспедиции
было установлено существование бронзового века в Якутском крае (II тысячелетие
до н. э.). В Музее выставлены формы для литья бронзовых топоров, бронзовые
мечи, котлы. Обращают на себя внимание материалы, относящиеся к раннему
железному веку. В Музее представлены репродукции с нескольких ленских писаниц,
относящихся к этой эпохе, — «Отгон скота», «Верблюды», «Всадники-воины» и др.
Культура якутов до прихода русских
представлена в экспозиции материалами из погребений, относящихся к XVII-XVIII вв.
Экспонировано богатое погребение в колоде из Мегино-Кангаласского района,
вскрытое в 1637 г. Труп сохранился в мумифицированном состоянии, сохранились
также расшитая бисером одежда из замши, украшения, посуда, богатое конское
седло. В фондах Музея хранится материал из 52 погребений, вскрытых сотрудниками
Музея с 1933 по 1944 г.
Реставрируя эти материалы, народный
художник ЯАССР М. М. Носов показал, что одежда якутов XVII-XVIII вв. была
совершенно отличной от одежды XIX в. как по фактуре, так и по покрою и отделке.
Так, например, в XVII-XVIII вв. у якутов преобладали шапки чепчикообразного
покроя с рожками и султанами. В то время носили короткие шубы с разрезами по
бокам и сзади, борты и полы оторачивали мехом. Шубы расшивали бисером,
металлическими бляшками н побрякушками.
Специальный раздел экспозиции посвящен
вхождению Якутии в состав Русского государства. Экономическое и культурное
общение с великим русским народом оказало большое прогрессивное влияние на развитие
якутского народа. В Якутии, не имевшей до вхождения в состав Русского
государства даже каких-либо постоянных поселений, появились зимовья, острожки,
а впоследствии на месте некоторых из них выросли города. Ленский, или Якутский,
острог уже в середине XVII в. превратился в значительный административно-торговый
центр. В Музее экспонирована крупная модель из мамонтовой кости — Якутский
острог в XVII в. Одна из башен этого острога сохранилась в Якутске до
настоящего времени и является древнейшим памятником русского деревянного
зодчества на территории Восточной Сибири. Модель вырезана якутом-косторезом о
прошлом веке.
После открытия р. Лены началось быстрое
ознакомление русских с северо-востоком Сибири. На ряде стендов приведены
выписки из архивных документов, свидетельствующие о том, что в XVII в. в Якутии
была начата добыча железа, производились розыски хрусталя, золота, серебра,
медной, оловянной и свинцовой руды, серы и селитры.
В этом разделе выставлено оружие русских
служилых и промышленных людей: пищаль, бердыш, сабли, кольчуга, чугунные пушки,
а также казачья хоругвь, хранившаяся в Зашиверской церкви. Представлено и
оружие якутов — копья с железными наконечниками, батыя, пальма с железной
рукояткой, сложный лук, стрелы. К сожалению. Музей не сумел восстановить
якутские шлемы и латы, найденные в погребениях.
Существенным упущением является то, что в
этом отделе экспозиции почему-то не представлены предметы обмена и не
подчеркнуто значение торговых связей между якутами и русскими в XVII в.
Малочисленные русские служилые и промышленные люди выступали в Якутии не
столько как завоеватели, сколько как добытчики пушнины и торговцы. Отправляясь
в походы, служилые люди брали с собой железо в слитках, топоры, ножи, олово,
котлы, медь, мануфактуру, бисер. Коренное население очень ценило эти редкие на
севере товары.
Привлекает внимание раздел экспозиции, посвященный
показу колониальной политики царизма в Якутии. Яркая диаграмма демонстрирует
поступление в казну ясачной пушнины из Якутии в XVII в. Во второй половине XVII
в. Якутия была одним из главных поставщиков ценной пушнины, служившей основным
валютным фондом Московского государства в сношениях с западноевропейскими
государствами. Уже в XVII в. к сбору ясака воеводы начали привлекать якутскую
родоплеменную аристократию — тойонов. В XVIII в. якутским тойонам были
предоставлены судебные права в волостях, им было дано право подвергать своих
одноулусников телесным наказаниям. В Музее выставлены знаки отличия якутских
должностных лиц — улусных голов и князцов: медали, кортики с монограммами,
печати. Ряд фотографий знакомит посетителей с одеждой тойонов, тойонскими
усадьбами, внутренним убранством тойонских юрт.
На этнографическом материале построена
экспозиция, посвященная хозяйству Якутии XVIII-XIX вв. Основой хозяйства якутов
было скотоводство. Якуты разводили коней и рогатый скот. В Музее богато
представлен якутский скотоводческий инвентарь: молочная посуда из бересты,
дерева и кожи; кумысные сосуды, кумысная праздничная посуда, старинные якутские
косы-горбуши и вытеснившие их в 90-х годах XIX в. косы-литовки, якутские
деревянные вилы, грабли, телячьи намордники.
Хорошо представлены в экспозиции конская
упряжь, конские седла, богатые, отделанные серебром, простые и вьючные.
В середине XIX в., переняв опыт русских
крестьян и политических ссыльных, значительная часть якутов начала заниматься
наряду со скотоводством также и земледелием. Якутский земледельческий
инвентарь, выставленный в этом отделе, — соха с железным лемехом, деревянная
борона с железными зубьями, якутский самодельный серп, зернотерка, жернова —
свидетельствуют о том, что эти орудия заимствованы от русских крестьян. Большую
роль в хозяйстве якутов играло рыболовство. В выставочном зале экспонированы
якутские волосяные сети, модели морд (вершей), некоторые орудия для подледного
лова рыбы. Слабее представлен охотничий инвентарь (ружья, самострелы, черканы).
Хорошо представлен дореволюционный быт якутов.
Внимание посетителей привлекает интерьер типичной бедняцкой юрты в натуральную
величину. Здесь имеются камелек (чувал), нары, стол на трех ножках, якутский
табурет из тальника. Фигура якутки, перемалывающей зерно на ручной мельнице, и
две фигуры мужчин, занятых обработкой шкур, показывают занятия населения. В юрте
выставлены охотничий инвентарь, посуда, одежда.
Модель якутской усадьбы XIX в. позволяет посетителям
познакомиться с типичным расположением хозяйственных построек и сооружений. На
усадьбе юрта с пристроенным к ней хлевом-хотоном, погреб-яма для хранения
молочных продуктов, амбар, изгородь для содержания скота на усадьбе, загородки
для хранения сена. Рядом макетов представлена старинная якутская берестяная
ураса. В отдельной витрине показана пища якутов в прошлом. Здесь выставлена
сосновая заболонь, подкорковый мясистый слой сосны, широко употреблявшийся якутской
беднотой в пищу, съедобные коренья водорослей (сусак, бельчек), вяленая рыба,
вяленое мясо, гнилая сердцевина березы, употреблявшаяся вместо чая.
Ряд витрин и щитов посвящен ремеслу.
Выставлен набор инструментов кузнеца, изделия якутских кузнецов, инструменты и
изделия ювелиров. Якутские мастера-серебряники в совершенстве владели
искусством чеканки и гравировки. Искусством резьбы по дереву, как и резьбой по
мамонтовой кости, в той или иной степени владел в прошлом каждый якут. В Музее
экспонирована якутская деревянная посуда — миски, тарелки, блюда, дорожные
деревянные футляры для посуды, мутовки, ложки. Изделия из мамонтовой кости
представлены резными шкатулками, ларчиками, миниатюрной скульптурой.
Развитие культурных связей с русским народом
способствовало проникновению русских изобразительных приемов и орнаментальных
мотивов в изобразительное искусство якутов. Об этом свидетельствуют
выставленные в Музее шкатулки, оформленные в русском стиле, берестяные
табакерки с бытовыми изображениями, чепраки, вышитые тамбурным швом. Некоторые
изображения на серебряных поясах — фигура льва, орла, коня — схожи с
соответствующими русскими лубочными изображениями.
Ряд экспонатов (шаманские плащи, бубны, амулеты)
знакомит посетителей с религиозными верованиями якутов в прошлом.
Особый раздел экспозиции посвящен
политическим ссыльным: декабристам, Чернышевскому, писателю Короленко,
большевикам — Ем. Ярославскому, С. Орджоникидзе, Г. Петровскому и другим.
Политические ссыльные занимались культурно-просветительной деятельностью среди
якутского народа, некоторые из них вели в Якутии научно-исследовательскую
работу.
Современный быт и культура якутского народа
отражены в отделе «Октябрьская революция и социалистическое строительство». Особое
внимание привлекает зал, посвященный колхозному строительству. Глубокие изменения
произошли за годы Советской власти в хозяйстве отсталой в прошлом Якутии. В
настоящее время на полях республики используется мощная техника — тракторы,
комбайны, самоходные сенокосилки. В Музее выставлены модели сельскохозяйственных
машин, применяемых колхозами Якутской АССР. Здесь же показаны достижения
знатных якутов — рационализаторов сельского хозяйства: комбайнеров, водителей
самоходных сенокосилок и др.
Хозяйство большинства колхозов центральной
Якутии стало многоотраслевым. В Музее показаны современная животноводческая
техника, достижения доярок, охотников, оленеводов, рыбаков. Обращают на себя внимание
материалы по созданию поселков. В прошлом якуты жили разбросанно, одна юрта
обычно отстояла от другой на несколько верст. Поселки со срубными домами и
улицами появились в большинстве наслегов только после коллективизации. Во
многих колхозных поселках Якутии, как, например, в колхозе им. Сталина
Нюрбинского района, выстроены крупные электростанции, обслуживающие молочные
фермы, молотилку, зернопульты, пилорамы. В Музее выставлены многочисленные
фотографии новых колхозных поселков. В настоящее время готовится панорама
современного якутского колхозного поселка. Ряд стендов посвящен изменениям,
происшедшим в быту колхозников и рабочих-якутов. Модель дома знатного забойщика
Алдана Гуляева знакомит посетителей с обликом и внутренней обстановкой
современного жилища. В доме три комнаты: столовая, детская и спальня, кроме
того, коридор и кухня. В комнатах — современная городская мебель, ковры,
тюлевые занавески, этажерки с книгами, телефон.
Заслуживает внимания стенд, рисующий современный
быт семьи колхозника Цикунова — одного из потомков крестьянина Макара Цикунова,
послужившего прототипом для рассказа Короленко «Сон Макара». В срубном доме
электричество, радио, покупная мебель. О национальных традициях говорят детали:
резной якутский шкаф для посуды, с национальным орнаментом, детали костюма,
меховая обувь.
Изменился быт оленеводов и охотников
севера. Внутренний вид чума пастуха-оленевода из колхоза-миллионера им.
Ворошилова Анабарского района отчасти показывает эти изменения. В чуме
появились пол, кровать с богатым покрывалом и подзором, стол, часы, занавеси.
В настоящее время работники Музея готовят выставку
современной меховой национальной одежды и типов промысловых костюмов.
В Музее отражены также рост городов и
промышленных центров Якутии, участие якутского народа в Великой Отечественной
войне и мирном послевоенном строительстве.
Имеется богатая фототека (около 15 тыс.
фотографий), коллекция этюдов, рисунков и карт.
Заслуживает быть отмеченной живая связь, поддерживаемая
Якутским краеведческим музеем с Венгерской Народной Республикой. Музей послал
в Венгрию образцы якутских художественных изделий и получил красочные модели
национальных костюмов стран народной демократии, образцы вышивок,
художественной резьбы по дереву, керамику. Все эти экспонаты выставлены в
Музее.
Экспозиция Якутского краеведческого музея
не лишена недостатков. В ряде случаев без всякой нужды вместо подлинных предметов
экспонируются аляповатые модели. Несмотря на наличие места, многие ценные экспонаты
не выставлены. В экспозиции недостает этикетажа. Следует отметить, что в
экспозиции находится лишь незначительная часть этнографических коллекций Музея.
Большая часть этих коллекций хранится в фондах. Музей располагает рядом больших
коллекций чоронов (кумысные сосуды), берестяных чабычахов (орнаментированная
берестяная посуда), якутской керамики, разнообразного промыслового инвентаря,
сельскохозяйственных орудий. В фондах хранится полная берестяная ураса,
берестяные лодки, резные деревянные календари, богатая коллекция образцов
якутской праздничной одежды, головных уборов, обуви. Особый интерес представляют
хранящиеся в фондах предметы шаманского культа: свыше 20 шаманских костюмов
(плащи, передники, шапки), шаманские бубны, посохи, амулеты. Ряд предметов
культа, связанных с родовыми представлениями (например, туктуи — берестяные
вместилища для духов рода, кыс-тангара — изображение духа умерших любимых
дочерей родоначальников), имеющиеся в Музее, перестали изготовляться уже в XIX
в. и представляют уникальную ценность.
Следует также указать, что этнографические
материалы отражают главным образом материальную культуру якутов центральных районов
ЯАССР. Материалов из вилюйских, верхоянских и колымских районов очень немного.
Слабо отражена материальная культура эвенов, эвенков, русских-старожилов
(колымчан русско-устинцев). Нужно надеяться, что в ближайшее время Музей сумеет
восполнить эти пробелы.
И. Гурвич
/Советская этнография. № 2. Москва.
1955. С. 133-136
И. С. Гурвич
К ВОПРОСУ ОБ ОБЩЕСТВЕННОМ
СТРОЕ ЯКУТОВ
В
XVII - XIX ВЕКАХ
Коллектив историков Института языка,
литературы и истории Якутского филиала Академии наук СССР в течение ряда лет работает
над созданием II тома «Истории Якутии», охватывающего период от вхождения
Якутии в состав Русского государства до Великой Октябрьской социалистической
революции. В процессе работы над вторым томом выявился ряд вопросов истории
Якутии, требующих обсуждения.
Выход учебника «Политическая экономия»,
развернутые определения, данные в нем общественно-экономическим формациям,
дискуссионные статьи, появившиеся за последние годы о сущности
патриархально-феодальных отношений у народов, ведущей отраслью хозяйства
которых до Октябрьской революции было кочевое или полукочевое скотоводство,
наконец, новый материал, накопившийся по истории Якутии, обязывают историков
пересмотреть ряд узловых проблем истории якутского народа в XVII — XIX веках.
В настоящей статье мы позволим себе
остановиться на некоторых из этих вопросов.
Как
известно, в литературе нет общепризнанной точки зрения в отношении оценки общественного
строя якутов в XVII веке.
По мнению В. Серошевского, у якутов
накануне появления русских в Ленском крае господствовали родовые отношения. «За
реальную подкладку рода служило совместное потребление продуктов, получаемых от
стада и охотничьего промысла» [В. Серошевский. Якуты.
Опыт этнографического исследования, стр. 436 - 437.].
Серошевский указал на такие пережитки,
сохранившиеся у якутов в XIX в., как безвозмездная раздача соседям части мяса
убитой скотины, взгляд якутов на жилище как на общественное достояние — всякий
проезжий мог пользоваться домом во всякое время дня и ночи и хозяева не имели
права выставить приезжего из своего дома без достаточных оснований. Серошевский
указал также на бытование родовых прозвищ и других представлений, связанных с
родом.
С. В. Бахрушин, впоследствии поддержанный
О. В. Ионовой, развил концепцию о том, что процесс общественного развития
якутов еще до прихода русских шел по линии развития феодализма [С. П. Бахрушин. Исторические судьбы Якутии. Сб. «Якутия»,
под ред. П. В. Виттенбурга, Л., 1927 г., стр. 274-419.]. Автор этой
концепции не отрицает, что в XVII в. преобладали не феодальные, а
первобытнообщинные отношения. С. В. Бахрушин, отмечая наличие элементов
феодальных отношений в Якутии, указывал, что «якуты в XVII в. жили родовым
бытом и делились на роды, возглавляемые родоначальниками или князцами
(тойонами) [Там же, стр. 290.]. Якутские
роды, по мнению С. В. Бахрушина, в XVII веке состояли из лиц, связанных кровным
родством. Важные дела решались на родовых собраниях [Там
же. Стр. 290-291.]. Однако С. В. Бахрушин показал, что в якутском
обществе XVII в. были и категории зависимых людей. Известные по русским
документам якутские холопы, вскормленники, кулуты, «живущие подле», — по мнению
С. В. Бахрушина и его последователей, — категории крепостных крестьян. По
мнению О. В. Ионовой, в Якутии XVII в. были не только зависимые крепостные
люди, но и «присвоение покосов в частную собственность произошло задолго до
изучаемого периода» [О. В. Ионова. Из истории
якутского народа. Якутск. 1945 год, стр. 6-7.] (имеется в виду XVII век
— И. Г.).
Крайнюю позицию в вопросе о наличии в
Якутии феодальных отношений занял Г. В. Ксенофонтов, утверждавший, что в IX-X
веках у якутов существовал феодально-деспотический строй. Столь же
бездоказательные утверждения высказывал и Г. П. Башарин. «Существо нашей
концепции об общественном строе якутов состоит в том, что якутское общество
эпохи с XV-XVI вв. шло по пути феодализации, которая завершалась в первой трети
XIX в.» [Г. Башарин. «История аграрных отношений в
Якутии» (автореферат), стр. 27.]. «Период с XV до начала XVII столетия
как раз и является периодом зарождения, периодом становления частной
собственности на скот, что в свою очередь неизбежно вызывало зарождение и
становление частной собственности на землю,» — писал Г. П. Башарин в своей
брошюре, посвященной периодизации классового общества в Якутии [Г. Башарин. «Опыт периодизации истории классового общества
в Якутии». 1950 г. Стр. 8-9.]. Таким образом, по Г. П. Башарину якутское
общество с XV в. самостоятельно проходило все стадии «зарождения, становления и
развития феодализма» [Г. Башарин. «Общественный
строй якутов в начале XVII в.», «Вопроси истории», № 4. 1950, стр. 102.].
С. А. Токарев в большой работе «Общественный
строй якутов в XVII-XVIII веках» развил мысль, что развитие якутского общества
накануне включения в состав Русского государства шло в направлении формирования
ранних рабовладельческих отношений.
«У якутов эпохи русского завоевания
первобытнообщинный строй был в стадии полного распада и якутское общество
развивалось в сторону роста рабовладельческих отношений» [С. А.Токарев. «Общественный строй якутов в XVII-XVIII
вв.», Якутск, 1946, стр. 202.].
С. А. Токареву удалось показать большую
роль рабовладельческого уклада в Якутии в XVII в. Однако трудно предположить,
чтобы рабовладельческий уклад был ведущим. В ясачной книге 1648-49 гг. из 1947 имен
ясачных плательщиков «холопей» было всего 47 человек. Большая половина холопов
находилась в Кангаласской волости, в других волостях их было мало: пять рабов
значились в Мегинской волости, два в Намской, а в некоторых холопов и не было [Центральный государственный архив древних актов, фонд
«Сибирский приказ», кн. 250.].
Обратив внимание на древний эпос якутов — олонхо,
А. П. Окладников показал, что герои олонхо обладают богатством и многочисленной
челядью, рабами, слугами, родственниками. В олонхо имеется специальный термин для
обозначения рабов — «кулут» и особые термины для обозначения знати — дархан,
хан и др. В то же время А. П. Окладников всячески подчеркивал, что «самый
термин дархан здесь лишь почетное прозвище, а не определенней юридический
институт»; что термин «хан» «не связывается, конечно, ни с каким реальным
институтом» [«История Якутии», том I, Якутск, 1949,
стр. 419.].
Обозрение всех этих мнений показывает, что
спор фактически сводится к тому, в каком направлении шло общественное развитие
якутского общества накануне включения Якутии в состав Русского государства,
какие общественные элементы были ведущими в XVII в. Если отбросить крайние
точки зрения Ксенофонтова и Башарина, от которой последний под влиянием критики
отказался [Г. Башарин. Письмо в редакцию. Вопросы
истории. № 9, 1954 г. стр. 122.], то все историки сходятся на том, что
накануне прихода русских якутское общество находилось на стадии разложения
первобытнообщинных отношений.
В самом деле, внимательное изучение
документов русских землепроходцев приводит к выводу, что в период присоединения
Якутии к Русскому государству здесь не было не только каких-либо государственных
образований, но даже устойчивых союзов племен. Это обстоятельство позволяет
сделать вывод, что процесс классообразования находился в зачаточном состоянии.
В якутском обществе XVII в. выделились тойоны — родовая аристократия, им
противостоял весьма незначительный слой рабов — большей частью это были
военнопленные и вскормленники, основная масса населения — улусные мужики — была
не закреплена. Наличие патриархального рабства, категорий зависимых людей еще
не говорит о полном разложении патриархально-родового строя и сложении
классового общества.
Документы эпохи присоединения Якутии к
России вполне определенно свидетельствуют, как показали С. В. Бахрушин и С. А.
Токарев, о том, что в Якутии в XVII в. сохранялись многие черты
первобытнообщинного строя. Родовые и племенные связи были еще очень сильны и
осознавались как кровные связи. Якутские волости были экзогамны [С. А. Токарев. Общественный строй якутов в XVII-XVIII вв.,
стр. 45-48.]. Браки заключались между лицами из разных волостей.
Характерной чертой родового строя была подтверждаемая документами родовая
порука — сородичи считались ответственными друг за друга. Месть обращалась не
только на обидчика, но и на любого члена рода. Жертвой мести часто становится
не сам убийца, а его сородич. Родовая кровная месть была обычной причиной
столкновений между отдельными якутскими волостями. Можно полагать, что якутские
роды в XVII веке представляли собой прочные, сплоченные коллективы. Основной
функцией рода была защита своих членов от нападений соседних тойонских набегов,
т. к. никто более не мог защитить отдельные семьи и их скот от разграбления.
Постоянная кровавая борьба между отдельными
якутскими родами за скот, за первенство, поддерживавшаяся и разжигавшаяся
родоплеменной аристократией, потрясала якутское общество XVII века.
В документах, относящихся к первым годам
после появления русских на реке Лене, сохранились данные о междоусобных
столкновениях среди якутов.
Так, например, якуты-нерюктейцы и мегинцы
враждовали с сыланцами и батулинцами и в 1639 г. втянули в свою распрю русские
казачьи отряды [О. В. Ионова. Из истории якутского
народа. 1945 г., стр. 32.].
В 1638-39 г. якуты-тагусы жаловались на
набег якутов-буяназейцев и атамайцев [Колониальная
политика Московского государства в Якутии XVII в., Л., 1936, стр. 201.].
В якутских легендах ярко запечатлелась
распря между кангаласцами и бетюнцами. Период межродовых войн и тойонских
раздоров получил в якутском фольклоре название «кыргыс үйэтэ» — век войн.
Присоединение Якутии к Русскому государству
и введение основ государственного правопорядка привели к тому, что уже во
второй половине XVII в. межродовые войны стали
редкостью. Тем не менее в судебных делах XVII в. немало описаний
самоуправств и насилий, чинимых тойонами, стоявшими по главе вооруженных дружин
из своих сородичей и слуг. В 1675 г. борогонский князец Тороней напал на киязца
Батурусской волости.
В 1672-73 г. борогонские тойоны с отрядом
воинов, состоявшем из 200 человек, разграбили имущество какой-то группы
мегинцев [Якутия в XVII в. Очерки. Якутск, 1953,
стр. 137.]. Набеги обычно кончались отгоном стад, уводом пленных.
Враждовали между собой не только роды из
разных якутских волостей, но и ролы в пределах одной волости. В 1668-74 гг.
тянулась распря между двумя родами в Батулинской волости [Там же, стр. 138-140.].
Отдельные якутские роды сталкивались и с
эвенками, и с эвенами. Поскольку последние были оленеводами, а якуты
скотоводами, не было серьезных причин для постоянных войн или вражды, а
отдельные столкновения происходили из-за охотничьих мест.
Естественно, что передвижение в новые
районы в условиях постоянной угрозы нападения со стороны других якутских родов,
а также переселение в связи с эпидемиями совершались, не отдельными семьями, а
родовыми группами.
Так, в отписке служилых людей из Олекминска
в 1652 г. о массовом бегстве якутов в связи с эпидемией оспы сообщалось: «Скочевали
от нас от Олекминского острожку ясачные якуты все до одново: Кангаласский
Оргузей с родом скочевал на Вилуй, да Бордонские волости Куреяк с родом своим
со всем скочевал на Вилуй же... да их же Бордонские волости Мыгей з детьми да
Бытык з братьями и со всем своим родом скочевали на Сину» [С. А. Токарев.
Общественный строи якутов в XVII-XVIII вв., стр. 68.].
Очевидно, к приходу русских на Лену якуты
вынуждены были жить группами, общинами, связанными представлениями о кровном
родстве. Каждая родовая община занимала известный район — долину той или иной
реки, несколько озер, где земля, пастбища и сенокосы считались общей собственностью
рода. Анализ архивных материалов XVII в. позволил Б. О. Долгих определить
территорию расселения почти всех якутских волостей [Б.
О. Долгих. Расселение народов Сибири в XVII в. Журн. «Советская этнография» №
3, 1552 г.]. Не следует думать, что все семьи рода жили сообща.
Провидимому, они обитали по отдельным озерам, аласам, излучинам рек и
соединялись вместе лишь в случае опасности.
Таким образом, можно полагать, что хотя в
период непосредственно предшествующий вхождению Якутии в состав Русского
государства в якутском обществе шел интенсивный процесс разложения
патриархально-родовых отношений, появилось имущественное неравенство, известное
развитие получило патриархальное рабство, а между группами родовой
аристократии, тойонами шла ожесточенная борьба за скот, за первенство, тем не
менее патриархальные роды-общины, основанные на кровнородственных связях еще
продолжали существовать. Якутское общество переживало эпоху разложения родового
строя, эпоху «военной демократии», когда в недрах патриархально-родового строя
уже зародились элементы и феодального и рабовладельческого укладов.
Однако Якутия так и не дошла до развитого
феодализма. Элементы феодальных отношений в Якутии теснейшим образом
переплетались с патриархально-родовыми отношениями. Для выявления особенностей
общественного строя якутов, сочетания этих укладов следует обратиться к
хозяйству якутов, формам собственности, категориям зависимых лиц, формам
эксплуатации.
По документам XVII-XVIII вв. можно
составить лишь самое общее представление о хозяйстве якутов. Известно, что
якуты, в отличие от своих соседей — тунгусов, ламутов, юкагиров, занимались
разведением конного и рогатого скота, умели плавить железо из руды. Разведение
крупного рогатого и конного скота якуты сочетали с охотой и рыболовством.
Однако соотношение этих отраслей в якутском хозяйстве можно выявить лишь по
позднейшим данным.
Обследования якутских хозяйств, проведенные
в XIX веке Серошевским, Ионовым, Пекарским, показали, что при низкой
продуктивности якутского скота за счет продуктов, получаемых от скотоводства,
могли существовать лишь немногие зажиточные хозяйства. Как известно, одна
якутская корова в год дает 539 кг молока [Е. И.
Шубская и Ф. И. Салтыков. Якутский крупный рогатый скот. Изд. Академии наук
СССР, 1931, стр. 226.]. Для безбедного существования на якутскую семью в
пять человек нужно было иметь не менее 7-8 дойных коров. Однако обеспеченность
рогатым скотом в большинстве якутских хозяйств и не приближалась к этому
минимуму даже в XIX в. В XVII в., как свидетельствуют фольклорные и
этнографические данные, в связи с частыми передвижениями многие якутские роды
разводили преимущественно лошадей, а не рогатый скот. В Колымском и Верхоянском
округах, судя по данным 2-й ясачной комиссии, в начале XIX в. коневодство
преобладало над разведением рогатого скота. Тем не менее даже во второй
половине XIX в., сочетая разведение рогатого и конного скота при улучшенной
технике сенокошения (распространилась стальная коса литовка), большинство
якутских хозяйств не могло обеспечить свое существование только за счет этих
отраслей хозяйства. Не менее значительными источниками продуктов, чем
скотоводство, для них были подсобные отрасли
— охота и рыболовство. В центральных якутских улусах, в Олекминском и Вилюйском
округах якуты сравнительно редко охотились на крупнокопытных — лосей и диких
оленей, либо для этого приходилось надолго покидать свое хозяйство. Но каждое
якутское хозяйство занималось охотой на зайцев и на боровую и водоплавающую
птицу. Неподалеку от дома на заячьих тропах расставляли петли. Высмотр петлей
производили обычно дети-подростки. Этот нехитрый промысел, как показывали наши
опросные данные, давал обычно на хозяйство 70-100 штук зайцев. В некоторые годы
на одно хозяйство добывали до 300-400 штук зайцев. Следует отметить, что якуты
считают мясо ста зайцев равным туше одной коровы. Зимой кроме зайцев добывали
куропаток, тетерок, глухарей, диких коз и др. Летом на озерах расставляли петли
на диких уток. Этот промысел также давал 70-100 штук дичи на одно хозяйство.
Наконец,
все хозяйства якутов в той или иной степени занимались рыболовством. В озерах и
протоках ставили морды (верши), по берегам рек — волосяные сети. Хотя улов рыбы
колебался по годам от разных причин, тем не менее, опираясь на опросные данные,
можно полагать, что на хозяйство добывали не менее 80-70 пудов рыбы в год.
Естественно, что продукты скотоводства имели для якутов большое значение, но,
по-видимому, в повседневной жизни чаще употреблялась в пищу рыба, дичь,
сосновая заболонь, чем конское и говяжье мясо. Очевидно, для многих групп
якутов, владевших сравнительно незначительным поголовьем скота, как, например,
для верхоянской, момской и колымской, охота и рыболовство играли более важную
роль, чем скотоводство. Так, по данным 2-й ясачной комиссии, в 1830 г. в
Верхоянском округе в волостях, занимавшихся скотоводством, было 6335 чел.
обоего пола якутов. В этих волостях имелось 3831 шт. рогатого скота и 7114 шт.
конного. Таким образом, на одну душу приходилось около 0,6 головы коровы, 1,1
головы лошади.
В Колымском округе, по тем же данным, в 11
якутских волостях было 2267 чел. обоего пола. В этих волостях имелось 2993
головы конного скота и 357 шт. рогатого. На одну душу приходилось 0,1 гол.
коровы и 1,3 гол. лошади [Центральный
государственный исторический архив Ленинграда, ф. 468, оп. 1339, дело 9, лл.
104-166, 308-312.].
В северных округах — Жиганском,
Усть-Янском, Нижне-Колымском значительные группы якутов жили за счет
промыслового хозяйства и скотоводством не занимались. В устье Вилюя в XVII в.
казаки встретили группы пеших якутов — балыксытов, т. е. рыболовов. Обнищавшие
хозяйства, лишившиеся скота в результате грабительских тойонских набегов, как
мы знаем по документам XVII в., переходили на озера кормиться рыбой. Типичный
пример привел С. А. Токарев: «А в прошлом де во 151 г. тагуские якуты и
достальной скот у него Мандурака войною же взяли и он де Мандурак стал разорен
до основания и живет де на озерах и кормитца рыбою и сосною» [С. А. Токарев. Общественный строй якутов в XVII-XVIII вв.,
стр. 174.].
Таким образом, якуты могли существовать и
существовали как в северных округах, так и в центральных не только за счет
скотоводства, считавшегося у якутов почетным занятием, но и за счет охоты и
рыболовства. Это обстоятельство, как ни странно, недостаточно учтено историками
и из них не сделаны соответствующие выводы. Обнищавшие, лишившиеся скота якуты
вовсе не обязательно попадали в кабалу к своим зажиточным собратьям, но при
наличии огромных охотничьих и рыболовецких угодий могли вести самостоятельное
промысловое хозяйство. Возможность перехода к промысловому хозяйству
способствовала консервации в центральных якутских скотоводческих улусах
патриархальных методов эксплуатации. Зажиточная верхушка якутского общества —
тойоны, принуждая своих обедневших сородичей работать на себя, вынуждена была
не только опутывать их неоплатными долгами, но и прикрывать эксплуатацию
«родственной помощью» и заботой с тем, чтобы не оттолкнуть от себя бедняцкие
хозяйства, т. к. неприкрытая родовыми отношениями эксплуатация могла привести к
откочевке бедняцких, в особенности, середняцких хозяйств в дальние, непригодные
для скотоводства районы. Обнищание улусной
массы в центральных скотоводческих улусах и привело к тому, что в XVII — XVIII веках
якуты освоили тундровые и лесотундровые районы Нижней Лены, Анабара, Оленека,
Нижней Яны, где занялись промысловым хозяйством. Просачивание якутов-бедняков в
отдаленные, еще не освоенные районы происходило и позже. Эти особенности
хозяйства якутов не могли не наложить отпечаток па характер их общественного
строя. Поэтому рассмотрение одних только земельных отношений для определения
общественного строя якутов, чем иногда пытаются себя ограничить некоторые
авторы, нам представляется недостаточным. Однако вопрос о земельных отношениях
в якутском обществе тем не менее весьма важен. Как известно, основой феодализма
является «феодальная собственность на землю».
Неудивительно, что в работах сторонников
той точки зрения, что общественный процесс в Якутии еще до появления русских на
Лене шел по пути феодализма, встречаются утверждения о том, что частная
собственность на землю уже сложилась в Якутии в XVII в.
«Мы мало знаем о поземельных порядках у
якутов до прибытия русских, — писал С. В. Бахрушин, — известно только, что в
XVII веке среди них уже существовала собственность на землю, на сенокосы и
промысловые угодья, но обилие пустопорожних земель, по-видимому, легко разрешало
аграрный вопрос в целом» [С. В. Бахрушин.
Исторические судьбы Якутии, сб. «Якутия», стр. 310.].
В доказательство наличия частной
собственности на землю у якутов в XVII веке, О. В. Ионова привела челобитную,
относящуюся к 1694 г.
Якут Мегинской волости Ноко Чермокоев
жаловался на Девуниных холопов, что они: «отняли у меня... 4 луга сенных
покосов... а те, государь, луги мои, а кошу на тех лугах лет, з 10». Тот же
Ноко Чермокоев в 1671 году затеял тяжбу с Темеем Татуровым, потому что
последний «на моем холопа твоего сенокосе... своим озорничеством и насильством
косил сено и поставил стог большой сена, и то он сено свозил к себе... а тем
сенокосом владел отец мой и после отца владею я». Ответчик в свою очередь показал на истца,
что тот на его сенокосе «сильно выкосил траву и поставил у себя полтора стога
сена, а цена де тому сену три рубля... а на том моем сенокосе ставили сено преж
сего дед и отец мой» [О. В. Ионова. Из истории
якутского народа. Якутск, 1945, стр. 7.].
Основываясь на этом документе, О. В. Ионова
пришла к выводу, что у якутов в XVII в. уже была вполне сложившаяся частная
собственность на сенные покосы. Однако челобитную можно понять и в другом
смысле. Челобитчик и его предки могли косить и жить в течение трех поколений на
общинном родовом покосе.
Более осторожно к этому вопросу подошел С.
А. Токарев, указав на то, что в XVII в. лишь шло постепенное становление
частной земельной собственности на основе разложения древнего общинно-родового
землепользования. С. А. Токарев показал, что в первых двух десятилетиях после
прихода русских в судебных делах не встречается споров из-за сенных угодий. В
дальнейшем такие дела появляются. Но свидетельствуют ли они о частной
собственности на сенные покосы?
«В нынешнем... в 176 г. (1668) летом
прикочевал он Одурей на мои сироты твоего жилища, и сенные мои покосы скотом
своим потравил, а достальные мои сенные покосы покосил и меня сироту твоего с
тех моих жилищ насильством изогнал. А я сирота твой на тех своих жилищах жил 13
лет до иво изгони, не съезжая» [Якутия в XVII в.
Очерки, стр. 107.], — читали мы в челобитной борогонца. Чучугура, обнаруженной
С. А. Токаревым.
Тринадцатилетнее проживание, т. е. право
давности, единственное обоснование прав Чучугура. Ссылка на то, что покосы
именно его, еще не говорит о собственности, а говорит о праве владения. Когда
Одурей на суде заявил, что он хотел получить от Чучугура земли в вечное
владение, ответчик возразил, что продавать землю он не может, т. к. земля
великого государя, т. е. «ничья», общинная.
Очевидно, большинство земельных сделок,
известных по документам XVII в., следует рассматривать как акты уступки своих прав
членами общины на пользование общинными покосами посторонним.
В 1674 г. кангаласец Быченей Ербенчин
заложил казаку Никитину свои покосы. Однако эти заложенные покосы в том же году
„выкосил родович его Мокуча (или Боконча) Одукеев. Свои действия Боконча
объяснил следующим:
«А те де сенные покосы отца его Бокончина,
а то де сено и ныне косил он Боконча на себя; а он де Бычейко те сенные покосы
воровски заложил» [С. А. Токарев. Общественный строй
якутов в XVII-XVIII вв., стр. 195.].
По-видимому, Быченей заложил казаку участок
из не размежеванных общинных покосов, возможно заброшенный. Когда Одукеев
выкосил этот участок, Быченей предоставил казаку другой покос. Характерно, что
в случае продажи, заклада во всех известных делах выступают несколько
совладельцев.
В конце XVII, начале XVIII века появляются
документы, говорящие на первый взгляд о купле и продаже земли. Однако
рассмотрение этих документов показывает, что земля продавалась фактически
русским, и большинство этих актов признано недействительным. Очевидно, русские
казаки и промышленные люди стремились оформить свои права согласно нормам
русского феодального государства, тогда как якуты, по-видимому, понимали эти
сделки лишь как уступку своих личных общинных прав или вообще, возможно, не
отдавали себе отчета в сущности канцелярского обряда. В связи с этим к
документам о купле и продаже земли следует подходить с большой осторожностью.
Как известно, русские служилые люди в делопроизводстве употребляли привычную им
русскую феодальную терминологию. Участки земли они называли „вотчинами», зависимых
лиц «холопами», рядовых якутов «товарищами князцов». В случае обращения якутов
в русский суд им выдавались принятые тогда документы — указы, «данные» на
землю, купчие крепости и т. д. Так, к 1714 г. относится первая известная купчая
на землю между якутами. Четыре сородича-общинника, не ближайшие родственники, «продали»
большой участок земли якуту ... за 3 соболя, 2 лошади и 3 кобыли [Там же, стр. 322-323.]. Хотя купчая составлена по
всей форме, можно думать, что и здесь мы имеем дело с актом уступки, т. к.
плата за сенные покосы явно ничтожная.
Однако сами факты обращения якутов в
русский суд с просьбой разделить между ними наследство, в том числе и
сенокосные участки, просьбы отдельных якутов защитить их земельные права
свидетельствуют о том, что в Якутии процесс общественного развития шел к
сложению частной собственности на сенокосы. Зажиточные прослойки стремились
закрепить за собой права на лучшие участки земли. Но частная собственность на
землю тяк и не сложилась в Якутии.
В 1765 г. указом от 20 сентября Якутское
воеводское управление запретило якутам продавать и покупать землю [С. А.Токарев. Общественный строй якутов в XVII-XVIII вв.,
стр. 324.]. Первая ясачная комиссия в 1766 г. подтвердила этот указ, запретив
не только продавать, но и закладывать землю, захватывать посторонние покосы и
угодья. Указы I Ясачной комиссии о запрещении покупать и продавать землю были
восприняты в литературе как отмена частной собственности.
По мнению Л. Г. Левенталя, сельская община
у якутов к XVIII веку исчезла, а комиссия, отменив частную собственность, вновь
восстановила сельскую общину [Л. Г. Левенталь.
Подати, повинности и земля у якутов.]. С. А. Токарев обратил внимание на
это «историческое недоразумение», отметив, что получается впечатление, что
якуты проделали обратную эволюцию от частной земельной собственности к общинной
земельной собственности, указав при этом, что во второй половине XVIII в.
родоплеменные традиции продолжали существовать [С.
А. Токарев. Происхождение сельской общины у якутов, «Исторические записки» №
14, 1945 г., стр. 171.].
«Ко второй половине XVIII в. община далеко
еще не была уничтожена. Не говоря уже о пастбищных и промысловых угодьях,
оставшихся, по крайней мере, формально в общинном пользовании, даже на
сенокосных угодьях, по-видимому, не были еще ликвидированы остатки родо-общинных
традиций» [С. А. Токарев. Общественный строй якутов
в XVII-XVIII вв., стр. 323-324.].
Вполне очевидно, что восстановить общинное
землевладение и общинные порядки никакая комиссия не могла. По-видимому,
комиссия своими установлениями лишь подтвердила общинные порядки и в какой-то
степени законсервировала их, приостановив развитие частной собственности на
землю. Вплоть до Октябрьской социалистической революции в Якутии не было
оформленной частной собственности на землю, только отдельные участки родовое
или наслежное собрание могло дать на пользование на срок до 40 лет в случае
расчистки луга, образовавшегося от спуска озера и т. д. Однако юридически
общинная форма землепользования давала возможность якутским феодальным
элементам — тойонам владеть крупными участками земли и, следовательно, большими
стадами скота и эксплуатировать рядовые хозяйства якутов. Якутские крестьяне не
платили оброк, не отбывали барщины за пользование землей. В этой связи отметим
неубедительность попыток Г. П. Башарина искусственно подтянуть заимствованный
якутами от русских обычай «помочей» при сенокосе — кюлэй (испорченное русское
слово гуляй) к барщине [Г. П. Башарин. О
патриархально-феодальных отношениях в Якутии конца XVIII — первой половины XIX
века, «Вопросы истории» № 3, 1955 г., стр. 86.]. Кюлэй не считался
обязательным. На помочи к тойону являлись ближайшие соседи, привлекаемые
угощением, выпивкой, состязанием и сборищем. Разумеется, никто из работающих на
кюлэе не подвергался телесным наказаниям за медлительность, о чем пишет Г. П.
Башарин [Г. П. Башарин. О патриархально-феодальных
отношениях в Якутии конца XVIII — первой половины XIX века, «Вопросы истории» №
3, 1955, стр. 86.]. Столь же голословны его утверждения о том, что
бедняки, занимавшиеся рыболовством и охотой, лучшую часть добычи отдавали
богатым соседям [Там же.].
Якутия не знала крепостного права.
Прикрепление к наслегам было в значительной степени условным и было введено
русской администрацией с фискальными целями. Отдельные хозяйства якутов нередко
переходили из наслега в наслег в связи с различными обстоятельствами:
переселялись к богатым родственникам, переходили к промысловому хозяйству, нанимались
в работы. Приживаясь в новом наслеге, переселенцы добивались согласия своего
общества на официальное перечисление в другой наслег. Разумеется, якутские
старшины и старосты широко пользовались, в личных целях, своим правом выдавать
билеты на временный уход из наслега, запрещая отлучаться жалобщикам и
закабаленным родовичам. Однако не следует преувеличивать роль круговой поруки и
подтягивать ее к крепостному праву. К сожалению, такие поползновения
встречаются в литературе. Так, например, Г. П. Башарин в своей статье «О
патриархально-феодальных отношениях в Якутии XVIII-XIX вв.» заявил, что «прикрепление
якутских крестьян к наслежной общине в то же время означало прикрепление
непосредственных производителей к тойонам, к их скоту» [Там же, стр. 87.].
Особенность патриархально-феодальных
отношений у якутов, как и у других кочевых народов, проявлялась в том, что
имущественное неравенство проявлялось у них, главным образом, по линии
собственности на скот. Богатство определялось не количеством получаемой в
пользование земли, а количеством скота. Скот был важным средством эксплуатации
бедноты. В литературе неоднократно описывался обычаи отдачи дойных коров на
летний выпас — хасаас. Принимавший на выпас скотину бедняк должен был отдать ее
хозяину определенное количество молочных продуктов. Оставшаяся продукция шла в
пользу бедняка в вознаграждение за труд. Скот раздавался и на годичный прокорм
с условием возвращения определенного количества продуктов. Лошадей и быков
отдавали в работу на срок за определенные отработки, что называлось отдачей в «тело».
Степень эксплуатации зависела от условий сдачи скота. В ряде случаев по
отношению к близким родственникам хасаас принимал форму родственной помощи, в
большинстве случаев хасаас носил эксплуататорский характер. То же самое можно
сказать в отношении дюккашества. Обычно на зиму бедные соседи объединились под
одним кровом с тем, чтобы было легче отапливать юрту, содержать скот. В случае
равного имущественного состояния обоих хозяйств, между ними складывались
отношения взаимопомощи, но, в случае сосуществования в одной юрте богача и
бедняка, последний обычно за мелочные подачки работал на своего богатого
соседа. Несомненно, что эти своеобразные неоформленные производственные
отношения своими корнями выходят к первобытнообщинному строю. Богатые скотоводы
имели и наемных, обычно временных, сезонных работников — хамначитов, но и среди
последних значительную прослойку составляли вскормленники (нищие, калеки),
воспитанники (приемыши), работавшие на своих «благодетелей» за пропитание и
обноски.
Среди всех этих форм эксплуатации,
практиковавшихся в якутском обществе в XVII-XIX веках, преобладали
ростовщические формы, к которым по существу относится и хасаас. Такие формы
эксплуатации, как сдача сенокосов в аренду, поселение бедняков на своих
участках за отработку, уступка своих земель за какие-нибудь работы
практиковались реже. Более того, в аренду брали участки, как правило, богачи,
расширявшие, таким образом, свои сенокосные угодья. Это понятно, ибо формы
эксплуатации на землю не могли получить широкого распространения в Якутии, где
земли было более чем достаточно.
В Якутской АССР только учтенных сенокосных
угодий 1122,8 тыс. га земли. Приблизительно столько же сенокосных земель было в
XIX в. В настоящее время, когда возникли целые промышленные районы, когда
выросло хлебопашество, огородничество и увеличилось животноводство, когда
механизация полеводства неизмеримо выросла, осваивается только 495.000 га. А в
середине XIX в., когда косили сено косой горбушей, убирали сено на значительно
меньшей площади, чем в настоящее время. Большая часть сенокосных угодий
оставалась неосвоенной и не включалась в земельные ведомости. Даже при крайне
экстенсивной эксплуатации земли при полукочевом хозяйстве, при котором нужно было
действительно много земли, в Якутии земли было вполне достаточно для того,
чтобы каждый бедняк мог найти себе свободный участок, чтобы накосить сено не
только для 2-3 коров, но и для 4-5, а бедняки более и не имели.
В 1809 году Намской волости князец Ефим
Докторов со старшинами и с товарищами представили показания свидетелей о
спорных покосах.
В показаниях отмечалось, что некоторые
косили сено на пусто-лежащих местах:
«7-й декабря 21-го дня тонгус Кут Болчуяров
от роду имеет 46 лет у исповеди сего года, а у святого причастия при крещении
был, в пороках и наказаниях не бывал, на намских покосах не косил, а по
бедности его, как он равно и брат его Биюх выкашивает в тех местах, где никто
не косит и остается трава тунко и показал истину и ничего не утаил. К сему
показанию вместо тонгуса Кута Волчуярова казак Яков Рогозин руку приложил» [Центральный государственный архив ЯАССР, ф. 7, оп, 1, д.
366, лл. 29-33.].
Даже в центральных якутских улусах, где чувствовалась
известная земельная «теснота», правительство сравнительно свободно расселяло
русских поселенцев, наделяло их землей и это ни коим образом не отражалось на
земельной «тесноте». На окраинах Якутии было вполне достаточно земли и
благодаря традиционному полукочевому быту до таких земель безземельным и
малоземельным якутам добраться было не трудно. Известны случаи, когда
центральные якуты со скотом откочевывали в неурожайные годы в сторону
Верхоянска, отыскивали пустолежащее место, строили юрту, накашивали сено,
зимовали, а на следующий год возвращались обратно.
Отметим, что в настоящее время, несмотря на
то, что огромные территории заняты населением, переселившимся из центральных
областей РСФСР, и промышленными предприятиями, несмотря на то, что якутские
колхозы увеличили поголовье скота, стянули его к ближайшим покосам, даже в
таких районах, как Орджоникидзевский, Амгинский, Верхоянский, Намский и другие
пустуют огромные пространства земли, где всегда можно накосить сено. Эти
участки используются колхозами, в связи с их отдаленностью, только в
неурожайные засушливые годы.
Возможностью переселении в пригодные для
скотоводства районы, но еще неосвоенные на всем протяжении XVII-XIX веков,
широко пользовались якуты центральных улусов. Именно в этот период они освоили
бассейны р. Вилюя, Колымы, Индигирки. В этих отдаленных районах появились
кангаласцы, борогонцы, батагайцы и другие группы выходцев из центральных
якутских улусов.
Чем же тогда объяснить бесконечные
земельные споры из-за земли, столь частые в Якутии? Достаточно вникнуть в характер
и сущность этих тяжб, чтобы уразуметь их причины. Тяжбы затевались в основном
крупными скотовладельцами, нуждавшимися для расширения своего хозяйства в
крупных сенокосных участках, сосредоточенных в одном месте. Они и возбуждали
судебные дела, пытаясь оттягать у своих обедневших сородичей или в соседних
наслегах лучшие по урожайности участки земли, участки, расположенные в центре
наслега, пригородные участки, дававшие повышенные доходы, или отсудить в свою
пользу какие-либо исчисленные ими убытки. Тяжбы велись между наслегами и родами
из-за пограничных участков, иногда из-за совсем ничтожных угодий. Эти споры
специально раздувались и возбуждались родоначальниками. С одной стороны,
родоначальники наживались на тяжбах (пожертвования на ведение тяжб собирались с
однонаслежников), с другой стороны, благодаря тяжбам родоначальники приобретали
в глазах своих одноулусников ореол защитников их интересов, борцов за
справедливость. Вспомним также, что от размеров территории наслега в известной
степени зависели и платежи.
В связи с этим важно отметить, что в Якутии
не было борьбы за землю как массового движения бедняков, а земельный вопрос не
был в Якутии основным вопросом, покрывавшим все остальное, в одинаковой степени
важным для всех социальных групп сельского населения.
Своеобразные производственные отношения,
основанные на эксплуатации непосредственных производителей при помощи
ростовщических и патриархальных методов, соответствовали в Якутии крайне низкой
технике хозяйства.
Общественный строй якутов в XVII-XIX веках
может быть охарактеризован как патриархально-феодальный. Этот термин, введенный
И. В. Сталиным по отношению к народам окраин царской России, сохранившим
скотоводческое хозяйство и патриархально-родовой быт [И.
В. Сталин. Соч., т. 5, стр. 25, 46. 47.], передает специфику социальных
отношений в дореволюционной Якутии. Но в отличие от Средней Азии, Азербайджана,
где феодальные элементы преобладали и только прикрывались патриархальными
формами, в отсталой Якутии элементы феодальных отношений переплетались и
сочетались с патриархально-родовыми отношениями.
/Институт языка, литературы и истории. Якутский филиал
Академии Наук СССР. Ученые записки. Вып. 3. Якутск. 1955. С. 3-17./
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz