ЎЎЎ 3-1. Гаіна Далганка. Этнограф Ільля Гурвіч. Ч. 3. Оленекские и анабарские якуты. Сш. 1. Койданава. "Кальвіна". 2019.

                                             ПЯТЬ ЛЕТ ЭТНОГРАФИЧЕСКОЙ РАБОТЫ

                                                           В ОЛЕНЕКСКОМ РАЙОНЕ

                                                                   ЯКУТСКОЙ АССР

    Вопрос об этнической принадлежности кочевого населения бассейна рек Оленека и Анабары до последнего времени оставался открытым в этнографической литературе. Кроме беглых сообщений В. Н. Васильева о его поездке по Туруханскому краю в 1905 г., некоторых замечаний И. М. Суслова, участника основания Оленекской культбазы. и тенденциозно-националистических построений Ксенофонтова в работе «Уранхай — Сахалар», об обитателях северо-западной окраины Якутской АССР в литературе ничего нет. Характерно, что на этнографических картах население Оленека и Анабары по данным XVII в. причисляется к эвенкам, тогда как оно давно лишилось этого языка, принадлежит к коренным якутским родам и считает себя настоящими якутами. Неизученность этнического состава этих отдаленных районов сказывается на практике хозяйственного и культурного строительства. До недавнего времени в Оленекский район завозилось с колоссальными трудностями и затратами большое количество эвенкийских учебников и литературы, тогда как только на бумаге местное население числится эвенкийским, а в действительности владеет исключительно якутским языком.

    В период 1941-1946 гг. я имел возможность вести систематическое собирание этнографического материала среди населения как Оленекского, так и Анабарского районов. В 1942-1943 гг. мной были обследованы Оленекский наслег, поселки Кех-Булун, культбаза, центр колхоза им. Кирова. В 1944 г. летом на средства Научно-исследовательского института языка, литературы и истории ЯАССР мною была организована этнографическая экспедиция в Кирбейский наслег Оленекского района. Летом 1945 г. на средства того же института была организована этнографическая экспедиция в самый отдаленный наслег Оленекского района — Джелиндинский и в Саскылахский наслег Анабарского района. Работа проводилась с участием переводчиков, учителей местной школы (Павлова, Жиркова, Тобурокова) и проводников (местных охотников). В общей сложности преодолено более 2200 км, из них 1400 верхом на оленях, 450 на плотах и лодках, 350 пешком. В результате стационарных и экспедиционных работ собран значительный и разнообразный материал по всем разделам материальной и духовной культуры оленекского населения, проливающий свет на этногенез этой самобытной группы северных якутов-оленеводов.

    При первом знакомстве с населением пришлось убедиться, что официальное наименование дли населения Оленека и Анабары, сохранившееся в административной практике до советизации северных районов, — «вилюйские тунгусы» — было дано вилюйскими якутами-скотоводами своим северным собратьям из-за их кочевого образа жизни и оленеводства. Зафиксированные родовые наименования оленекского и анабарского населения, как, например, Кангалас, Охогостох, Хатыгын и др., в большинстве роднят их с якутами южных районов. Судя по записанным генеалогическим преданиям, родоначальники этих родов переселились на реки Оленек и Анабара 5-7 поколений назад, что вполне подтверждается данными архивных материалов о проникновении в конце XVII — середине XVIII вв. на север беглецов-якутов из центральных районов Якутии. В общих чертах можно утверждать, что в результате смешения этого потока якутов-переселенцев с местными эвенкийскими элементами (что также отчетливо прослеживается по генеалогиям) и осевшими русскими промышленниками и казаками образовались современные северные якуты. Сложный состав этой группы якутов особенно ярко проявляется в области языка. Удалось зафиксировать в лексике северных якутов большую примесь эвенкийских и русских слов, совершенно незнакомых южным якутам, особенно в области терминологии охоты, оленеводства, наименований одежды и местности. Культурные особенности северных якутов особенно заметны в типах жилища, хозяйственных построек, покрое одежды и обуви, крайне приспособленных к кочевому быту.

    Большое внимание уделялось изучению оленеводства — основы экономического благосостояния населения. Обращает на себя внимание техника выпаса больших стад оленей без сторожевых собак, особенности в упряжи, по сравнению с соседними ненцами, частое употребление оленей под верх, переправа па оленях через реки, особые способы летнего содержания оленей в таежной зоне и т. д. По размаху кочевания, направлениям кочевок, численности и породам оленей на территории Оленекского и Анабарского районов до коллективизации существовало три основных типа хозяйств: 1) хозяйства с небольшим числом оленей, кочевавшие от края лесотундры до моря, с тундровой низкорослой породой оленей; 2) хозяйства, отличавшиеся наибольшим размахом кочевания — от тайги до тундры, но не выходившие на побережье, с таежными более рослыми и выносливыми оленями, и 3) хозяйства с немногочисленными оленьими стадами, кочевавшие в пределах тайги и лесотундры по долинам рек и малым тундрам. В пределах этих типов и зон встречались различия терминологии, некоторые особенности в технике оленеводства, объясняющиеся главным образом условиями местности. В хозяйствах второго и третьего типа оленеводство в значительной мере дополнялось мясной охотой на крупных копытных зверей — лосей и диких оленей, игравшей значительно более важную роль по сравнению с пушным промыслом и рыболовством, распространенным главным образом в низовьях рек. До настоящего времени сохранились разнообразные приемы охоты на диких оленей при помощи домашних оленей-манщиков (самцов и самок), заслонов, ловушек, восходящие, в основном, к эпохе лучной охоты. Следует отметить, что лучная техника не совсем забыта, и в низовьях Анабары лук и стрелы применяются при охоте на водоплавающую дичь. Не забыты также особые приемы массовой охоты па линных гусей и уток. Крайне любопытны своеобразные ловушки из сетей для ловли рыбы в период полярного дня. Следует отметить, что народный опыт в области оленеводства, охоты и рыболовства не потерял своего начеши до настоящего времени и успешно используется лучшими охотниками и оленеводами. В этой связи уместно упомянуть, что бытовое кочевание в условиях оленеводческо-охотничьих районов, как показал современный опыт, неотделимо от хозяйственною, так как последнее является  круглогодичным.

    Особенно подробно удалось восстановить свадебные обряды, в значительной степени отличные от общеякутских. Пережиточные патриархальные черты сохранились у северных якутов в отношении к женщине, как к существу, приносящему неудачу в промысле. Небезынтересны многочисленные обереги для детей от черта. запреты произносить имя ребенка, обычно заменяемое особыми прозвищами, именование мальчиков девочками и наоборот. В области религиозных представлений выявлены многочисленные охотничьи поверья и обряды, существовавшие независимо от шаманских верований и связанные, в основном, с культом воскресающего зверя (трубчатые и черепные кости диких оленей и лосей до настоящего времени сохраняются на специальных помостах). Записаны тотемические поверья: каждый род считал себя связанным с определенной птицей, охраняемой членами рода и не употребляемой в пищу. Например, род Охогостох имел тотемом журавля, род Хатыгын — ворона, род Кангалас — орла, род Чорду — лебедя, род Маймаха — аиста и т. д. Согласно одному из преданий, основатели Кангаласского рода переселились на реку Анабара, поссорившись со своими сородичами при церемонии раздела священных перьев орла, почитавшегося этим родом. Космологические мифы, тотемические предания в сочетании с анимистическими представлениями достаточно ярко обрисовывают мировоззрение таежно-тундровых охотников и оленеводов.

    Большой интерес представляют материалы по шаманству. Записаны шаманские песнопения-заклинания против кори, оспы, капытки, против нападения волков, по облегчению родов, любовные привораживания, проклятья, освящение бубна и т. д. Получены объяснения деталей шаманского костюма, бубна и прочих шаманских атрибутов. Собраны рассказы о посвящении в шаманы, о шаманском даре, о местных нервных заболеваниях эмеряченье и мэнэрике, а также легенды о подвигах великих шаманов.

    Значительный материал удалось собрать по фольклору. Записаны варианты хосунского эпоса, легенды о людоедах, образцы детского фольклора, бытовые рассказы, сказки, заимствованные у русских, и т. д. Особенно любопытны любовные песни-импровизации, связанные с весьма свежими воспоминаниями об обычаях гостеприимного гетеризма и большой свободой девушки до замужества.

    Обследованы шесть наземных погребений па столбах, развалины старых построек, места шаманских молений, священные горы.

    Собранные коллекции экспонатов (упряжь, одежда, образцы украшений, охотничья утварь, культовые предметы — более 200 названий) пересланы в Якутский краеведческий музей. Наиболее редкие экспонаты доставлены в Москву. Среди них изображение духа-покровителя охоты, Баяная-Эхэкээн’а, из рога и дерева, с подвязанными нижними зубами диких оленей, шаманская веревка для поднятия шамана, низверженного духами верхнего мира, гадальные кости, лопатки, набор лечебных амулетов из костей священных оленей и т. д.

    По данным полевых материалов подготовлены статьи «Свадебные обычаи и обряды населения Оленекского района», «Космологические представления», «Охотничьи обычаи», «Положение женщины и воспитание детей». предназначенные для этнографического сборника, подготовляемого к печати  НИИЯЛИ  ЯАССР.

    И. Гурвич

    /Советская этнография. № 1. Москва-Ленинград. 1947. С. 210-211./

     И. С. Гурвич

                                           КОСМОГОНИЧЕСКИЕ  ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

                                           И ПЕРЕЖИТКИ ТОТЕМИЧЕСКОГО КУЛЬТА

                                            У  НАСЕЛЕНИЯ  ОЛЕНЕКСКОГО  РАЙОНА

    Легенды о вселенной, о происхождении земли, человека, животных и растений, о культурных героях, представления о взаимосвязи отдельных частей мира имеют особый интерес для изучения идеологии первобытнообщинного строя. Настоящая работа имеет целью дать краткий обзор основных легенд и представлений о мироздании, сохранившихся среди северных якутов-оленеводов в Оленекском районе ЯАССР [Население Оленскского района хотя числится официально эвенками, в действительности эвенкийского языка не знает и считает себя якутами. По культуре и языку их следует отнести к группе северных якутов]. Основное ядро этих мифов, по-видимому, сложилось в весьма отдаленную эпоху. Но, несмотря на отрывочный характер сохранившихся мифов и противоречивость вариантов, основные идеи, пронизывающие эти представления, выступают достаточно отчетливо и ярко рисуют мировоззрение оленекских якутов в прошлом.

    В представлении населения [Данная статья написана по материалам легенд и мифов, записанных от оленекских охотников и оленеводов: Кириллова Ионы (Кирбей), Харитонова Моисея (Кирбей), Николаева Онуфрия (Кирбей), Григорьева Матвея (п. Оленек), Николаева Христ. (п. Чкалов) и других лиц из коренного населения Оленекского района] когда-то, в далеком прошлом, в мире царил хаос. Основные стихии — небо и вода — не были отделены друг от друга. По другому рассказу, первоначально вселенная состояла из неба, простиравшегося над камнем, в отверстии которого кипела вода. Все рассказчики единодушны в том мнении, что раньше земли не было. Затем летавшая над водой гагара нырнула в воду и вытащила в клюве несколько песчинок земли. Из этих песчинок она сотворила землю. Чаще встречается рассказ о том, что гагару послал Айыы-тойон достать землю, после нескольких неудачных попыток достать ее гагара принесла Айыы-тойону в клюве золотник земли, из которого он создал землю. В другом рассказе о творении земли принимают участие Айыы-тойон, его антипод Аллараа-огонньор (нижний старик) и Илья пророк, а в некоторых вариантах Христос и Хара Суор (черный ворон). Обычно в этих вариантах описывается спор между Айыы-тойоном и Аллара-огонньором, последний отказывается принять участие в творении и только после того, как все добрые силы были использованы, Айыы-тойон принуждает своего старшего брата, злого, но менее могущественного Аллараа-огонньора, достать горсть земли. По этим сообщениям, Аллараа-огонньор нырнул в воду в виде гагары и доставил Айыы-тойону немного земли в клюве [В Вилюйском районе существует следующий вариант легенды: «Аллараа-огонньор нырнул в воду за землей, но достал только несколько крупинок, которые застряли под ногтями. Вынырнув, он упал в обморок. В это время Айыы-тойон похитил у него эти крупинки земли. И когда Аллараа-огонньор, очнувшись, вновь нырнул в воду, Айыы-тойон сотворил из них землю. Поднявшись с землей, зажатой в руке, Аллараа-огонньор убедился, что его опередили, и с досады бросил свою горсть земли на уже созданную землю. От этого образовались горы». Записано со слов учителя Оленекской школы Егорова С. Т., слышавшего эту легенду от стариков].

    Таким образом, первоначальной стихией, согласно всем источникам, является вода, вторичной — земля. Гагара в народном представлении является творцом земли или посредником в ее сотворении. Существование гагары связывается с нижним миром. Местные шаманы, камлавшие в костюмах, нашивали на свои передники два или четыре металлических изображения гагары. По их объяснениям, это необходимо для проникновения в нижний мир, куда шаман ныряет в образе гагары. Следует отметить, что мифы о творении земли носят ярко выраженный дуалистический характер. В них борются тесно связанные между собой силы доброго и злого начал.

    Происхождение человека рисуется населению в несколько видоизмененных библейских чертах, приспособленных к местным условиям. Айыы-тойон решил создать человека. Первоначально он сотворил два существа, покрытых шерстью, и, не доделав их в половом отношении, удалился. Свои творения Айыы-тойон поместил в амбаре, запер и приставил для охраны специально созданное им для этой цели существо — сторожа. Сторож, по словам рассказчиков, был голый и напоминал человека (с точки зрения населения первоначально люди — покрытые шерстью первые два существа — были устроены целесообразнее, чем в настоящее время, так как им не приходилось заботиться об одежде). В отсутствие творца явился Аллараа-огонньор и хотел проникнуть внутрь амбара, но сторож стойко защищал дверь н на поддавался на соблазны и угрозы сатаны. Тогда Аллараа-огонньор создал холод; голый сторож стал замерзать и спрятался в амбар, но и здесь не мог согреться. Наконец, сторож согласился пропустить Аллараа-огонньора в амбар с условием, что у него вырастет теплая шерсть. Аллараа-огонньор даровал ему шерсть и был пропущен в амбар. Голодные существа, находившиеся в амбаре, попросили у него еды. Аллараа-огонньор подал одному существу ягоду, а другому пол-ягоды. От этого шерсть с них сошла, и первое существо превратилось в женщину, а второе — в мужчину. Когда Айыы-тойон вернулся, он в гневе проклял сторожа и превратил его в собаку. С тех пор собака обречена служить человеку, питаясь объедками и экскрементами. Людей Айыы-тойон предоставил самим себе.

    В другом, более простом варианте рассказывается, что людей сотворили совместно Айыы-тойон и Аллараа-огонньор. Первоначально люди размножались нюханьем и женщины рожали через ребро. Но Аллараа-огонньор нашел это неудобным и создал половые органы, а также растение «муоха», способствующее размножению. Некоторые рассказчики даже именуют первых людей Адамом и Евой, что вполне определяет источник данной легенды.

    Таким образом, представления населения о происхождении человека оригинальны лишь местным колоритом и подчеркнутым дуализмом творения.

    Сотворение растительного и животного мира рисуется оленекскому населению также туманно. Айыы-тойон создал все полезные деревья: сосну, березу, тальник. Аллараа-огонньор решил ему подражать и вместо сосны сотворил ель. вместо березы — лиственницу, а вместо тальника создал осинy [Осина рассматривается как зловещее дерево. Листья осины будто бы постоянно ведут какой-то разговор]. Айыы-тойон создал полезные растения: чай, ячмень, лечебные травы. Аллараа-огонньор, подражая ему, создал ядовитую траву. Айыы-тойон создал всех хороших, употребляющихся в пищу рыб. Аллараа-огонньор создал всех костистых рыб: окуня, щуку, тайменя, мелкую рыбу и т. д. Айыы-тойон сотворил всех съедобных птиц: куропатку, утку, гуся и т. д. Аллараа-огонньор связан с гагарой, с клестами и дятлом [В местных знахарских приемах эти легенды о двойственности происхождения мира находят практическое применение. Если болезнь пришла снизу, то ее лечат лекарствами из сотворенных Аллараа-огонньором деревьев и растений. Если болезнь сверху, то главными лекарствами служат травы, сотворенные Айыы-тойоном. Оспа, как болезнь, посланная Аллараа-огонньором, лечится следующим лекарством: кровь дятла смешивается с перекипяченной смолой и шишками лиственницы, добытыми особым образом, и затем опять кипятится. Полученное снадобье употребляется как микстура]. С Айыы-тойоном связаны все полезные животные (в некоторых вариантах каждая группа животных имеет своего творца) [Творцом конного скота обычно называют Дьохогой'я, творцом рогатого скота — Иэйэхсит'а]; с Аллараа-огонньором связаны пресмыкающиеся: змеи (эриэн), ящерицы. Аллараа-огонньор сотворил всех насекомых и в заключение хотел создать комара величиной с ворону. Из-за этого произошел спор. За людей заступился Айыы-тойон, угрожая в противовес огромному комару наделить собаку способностью стрелять. Это заставило Аллараа-огонньора отказаться от своего плана.

    В одном варианте творение животных приписывается Хара суору (Черному ворону), Хара Суор рассматривается как персонификация духа охоты Байаная — Эхэкээна. Он сотворил оленя, лося, лисицу, песца, собаку, рысь и т. д. В связи с этим население с особым уважением относится к ворону. Сохранилось предание, что в период войн Кыргыс Уйэтэ каждый хосун, охотник-богатырь, имел 3-4 воронов-спутников. Они постоянно сопровождали героя. Действительно, при вскрытии местного арангаса (погребение на столбах) были обнаружены в числе прочих предметов вооружения и одежды перья ворона. В случае тяжелого ранения хосун убивал ворона и пил его желчь, которая рассматривалась как живая вода. По рассказам бывшего шамана Григорьева, когда в целях обеспечения удачной охоты шаман ловит Байаная, он в действительности ловит ворона, называя его Эхэкээном. Баянаем и другими именами. В одном из вариантов упоминается, что при сотворении земли уже существовал вместе с другими творцами ворон (Хара Суор) [В сказании о потопе, также выдержанном в библейских чертах, упоминается, что не погибли только гагара и ворон]. Можно предположить, что ворон, наряду с гагарой, в прошлом был культурным героем населения, творцом. По-видимому, под влиянием более развитых религиозных систем эти функции перешли к антропоморфным божествам Айыы-тойону и Аллараа-огонньору. Следует обратить внимание на проводимое населением четкое разграничение мира животных и растений на две группы в зависимости от того, доброе или злое начало их породило.

    Некоторым дополнением к этим легендам о происхождении мира может служить ряд весьма любопытных представлении, возможно восходящих к тотемическому мировоззрению. Все звери, принадлежащие к среднему миру, располагаются населением в определенной иерархии. Выше всех находится лошадь, затем лось, олень и прочие звери. Из птиц первое место занимают орел, ястреб, лебедь, сова. Сам человек, точнее его род, также относится к определенной группе животного мира, обычно род связывается с птицами: орлом, лебедем и др. Сохранились воспоминания о том, что в прошлом каждый род имел свою птицу, считавшуюся главным богом. Оленекские роды имели следущих тотемов: род Чорду— тойон кöтöр (орел); род Бэти — куоба (лебедь), суор (ворон): род Охогостох— туруйа (журавль), ястреб; род Öспёх — куоба (лебедь); род Урунэн — бöрöлдё (?); род Маймага — (аист); род Ботулу — тойон кöтöр (орел).

    В устах отдельных рассказчиков тотемы варьируют. Например, некоторые утверждают, что род Маймага имел своим тотемом лебедя, а род Бэти — орла. В настоящем, по отношению к тотему не производится никаких обрядов и действий. Но еще в недавнем прошлом, на памяти стариков, каждый род старательно оберегал свою птицу, не убивал ее, и, если случайно это происходило, то убитую птицу-тотема хоронили на арангасе. Рассказывая об этом, старики обычно добавляют, что нанесение вреда своей птице вызывает болезнь или несчастье, а поедание родовой птицы равносильно поеданию человеческого мяса.

    Некоторые элементы тотемизма можно наблюдать в шаманских верованиях, впитавших в себя предшествующие архаические представления. Например, шаманское понятие о пределах личного могущества базируется на несколько деформированных тотемических представлениях. Оленекские шаманы утверждают, что в верхнем мире наиболее могущественны те шаманы, предки которых связаны с лошадью; те шаманы, предки которых связаны с оленями, не могут подниматься так высоко, как первые. Для камланья в верхний мир у шамана должен быть специальный коврик (кумалан), изготовленный из шкуры лбов или лап оленя, лося, волка или собаки, в зависимости от того, с каким видом животных были связаны предки шамана.

    Существует шаманское поверие, что росомаха (сэгэн ыт) породила собаку (ыт), которая в свою очередь породила духа нижнего мира (ыт чаадай). Змея (эриэн кыыл) рассматривается как прародительница волка, колонка и ящерицы. Таким образом, звери получают в народном представлении свою генеалогию. Повидимому, отголосками тотемических преданий являются странные поверья о связи появления цветов с пением маленькой птички малиновки (тыллах чычах) и влиянием того, что собаки давятся и икают осенью на созревание ягод. При этом цветение растений и созревание ягод рассматривается не как простое совпадение с пением этой птички и с тем, что давится собака, а как следствие этих явлений.

    Таким образом, пережитки тотемических верований дополняют легенды о творении картиной архаических представлений об устройстве животного мира.

    Появление луны и звезд обычно не связывается населением с творением земли. Звезды рассматриваются иногда как озера, иногда как отверстия в небе. В одном из вариантов рассказа о происхождении луны говорится: «Когда-то очень давно, в то время, когда жили каменные люди, луны не было. Однажды каменные люди захватили в плен обычную девушку и сделали ее рабыней. Как-то ночью они разбудили ее и послали за водой к проруби. Она отправилась с коромыслом и ведрами за водой и по пути, плача, жаловалась небу на свою судьбу. Небо вняло мольбам девушки и избавило ее от обид, обратив в луну, а коромысло и ведро образовали пятна на луне». В другом варианте этой же легенды говорится, что дух луны, сжалившись над девушкой, взял се к себе и от этого появились на луне точки. Третий вариант этой легенды близок ко второму, но девушка здесь заменяется мужчиной, который был взят луной, и от этого появились пятна на луне. Последние два варианта только объясняют появление лунных пятен. Следует отметить, что происхождение луны или пятен на ней, так же как и происхождение земли, каким-то образом связывается в народном представлении с первичной стихией — водой.

    По рассказам стариков, реки на земле протоптали гигантские животные — сэлии (мамонты). Этих животных создал Аллараа-огонньор. Там, где проходили огромные сэлии, они оставляли свой след — реку или ручей. Так как сэлии могли затоптать всю землю, то Айыы-тонон по одним рассказам истребил их, по другим — отправил в нижний мир. Мамонтовые бивни рассматриваются населением, как рога этих сэлии (сэлии муоха). К сэлии относятся с суеверным ужасом. Находка момонтовых бивней предвещает несчастье и перемену судьбы к худшему. Мамонтовые клыки берут после жертвоприношений (подарков), которые остаются на месте находки.

    Существованию мира, по словам стариков, угрожали не только мамонты, но и каменные воины, с которыми Айыы-тойону пришлось вступить в борьбу. Породил камни и каменных воинов Илья-пророк. Он появляется на земле в виде грома. Гром в свою очередь рассматривался как основа огня, т. е. является воплощением духа огня (Аал уот иччитэ) и духа мира (Аан дойду иччитэ). Каменные воины были так сильны что хотели разрушить землю. Поэтому Айыы-тойон после долгой борьбы с ними, в результате которой он едва не погиб, отнял у каменных воинов возможность двигаться. Каменные воины превратились в окаменелости, Илье-пророку Айыы-тойон разрешил появляться только в виде грома.

    Мифы о творении земли, человека, животных и растений представляют собой в настоящее время цикл легенд, мало связанных между собой. Только путем анализа можно констатировать единство их происхождения, а также обнаружить в них общие архаические идеи и понятия, отчасти деформированные временем и выветрившиеся, отчасти скрытые от нас позднейшими сложными представлениями, появившимися под влиянием развитых религиозных систем. Можно выделить основные положения этих мифов.

    До сотворения земли в мире царил хаос. Первичной стихией являлась вода, земля была объектом творения. Творцом земли и культурным героем была гагара. Вторым культурным героем, продолжавшим акт творения, был ворон. В сотворении мира участвовали и боролись противоположные силы. По-видимому, первоначально соперничающими силами были ворон и гагара. Возможно, что доброе начало связывалось с одной из этих птиц (с вороном?) и злое ассоциировалось с другой (гагара). Мифы о творении, по-видимому, были описанием подвигов этих птиц-миростроителей. Тотемические представления о магической связи отдельных родов с определенным видом птиц и животных, наделявшихся сверхъестественной силой, вполне соответствуют приведенным выше мифам о птицах — культурных героях. Можно предположить, что в отношении тотемов в прошлом существовали также легенды об их подвигах, устанавливавшие связь между происхождением данного рода и происхождением всего мира. Впоследствии, возможно в связи с развитием шаманских представлений злое начало стало ассоциироваться с нижним миром, а доброе — с верхним. Влиянием христианства, по-видимому, следует объяснить то, что местные легенды о творении человека совершенно вытеснены библейским сказанием, получившим при переходе в новую среду только несколько своеобразную окраску.

    /Советская этнография. №. 3. Москва-Ленинград. 1948. С. 128-131./

    И. С. Гурвич

                                                ОХОТНИЧЬИ ОБЫЧАИ И ОБРЯДЫ

                                          У НАСЕЛЕНИЯ ОЛЕНЕКСКОГО РАЙОНА¹)

    Основными занятиями населения Оленекского района до советизации были оленеводство и охота²).

    Преобладала охота на мясного зверя — дикого оленя и лося. Размеры добычи на трудоспособное хозяйство в год, по опросным данным, колебались от 20 до 100 голов диких оленей. Охота давала населению основной продукт питания — мясо и позволяла умножать стада домашних оленей. У населения сохранилось воспоминание о том, что в далеком прошлом (период кыргыс юйэтэ) охота имела значительно большую роль. В то время, по рассказам стариков, каждый охотник имел только несколько штук домашних оленей, дикие же олени бродили большими стадами³).

    Добыча пушнины имела второстепенное значение. В обмен на пушнину население приобретало у купцов-скупщиков чай, табак и боеприпасы.

    В связи с большим удельным весом охоты в хозяйственной жизни оленекского населения охотничьи обычаи и обряды сохранились сравнительно полно, некоторые из них соблюдаются стариками до настоящего времени.

    Большинство охотничьих обрядов выполнялось только по отношению к диким оленям и лосям. Цель этих обрядов — обеспечение удачной охоты. Обрядов по отношению к ценным пушным зверям значительно меньше, и известны они немногим. К мелким пушным зверям: белке, колонку, зайцу, включенным в сферу охоты за последнее время, обряды не применялись. Медвежий культ, сохранившийся неполно, рассматривается особо.

    Удача в охоте, полагало население, зависит от соблюдения ряда обычаев и правил по отношению к добытым зверям. Главные из этих обычаев были: ритуал снятия шкуры и разделки туши дикого оленя или лося с применением ряда предосторожностей против пролития крови на землю и особый вид захоронения черепных и трубчатых костей.

    Тушу убитого оленя переворачивали на правый бок. производили продольный разрез кожи между лапами или по хребту в зависимости от того, для каких целей предназначалась шкура. Разрез производился также вокруг лап и головы. С этих частей тела снимали шкуру особенно осторожно, обычно в домашней обстановке. При съемке шкуры охотник старался не повредить мышц и таким образом, предотвратить пролитие крови на землю. С туловища шкуру обычно просто стягивали обоими руками и в тех местах, где она не поддавалась, отделяли не ножом, а кулаками. После снятия шкуры рану, нанесенную оленю, томпонировали мхом и закалывали деревянной иглой, чтобы не капала кровь.

    Охотник, приступая к разделке туши, переворачивал оленя на правый бок и вспарывал брюшину с левого  бока. На предварительно расстеленную шкуру, мездрой вверх, выкладывали желудок и кишки со всем содержимым. Желудок освобождали от содержимого, выворачивая его наизнанку, и тщательно очищали о траву. Затем охотник расправлял желудок на колышках, в виде мешка, и сливал в него кровь, скопившуюся во внутренней полости оленя. Для вычерпывания крови вырезывали восемь ребер и складывали в виде ковша. Рубец разрезали на мелкие части и смешивали с кровью в желудке. После этого желудок с кровью завязывали и укладывали в матагу (переметную суму). Во время переливания крови охотник брызгал ею во все стороны, приговаривая: «Аан дойду иччитэ аһаа!» Дух мира ешь! «Ойуур иччитэ аhаа!» Дух леса ешь! и т. д. По некоторым сообщениям, он ещё обводил вокруг туши кровью круг. После операции по кровособиранию вспарывали шею и отделяли голову с пищеводом, с легкими и сердцем от всей туши. Отделение сердца от легких или головы до еды, напротив, не полагалось; это считалось таким же преступлением, как пролитие крови на землю.

    Голову, сердце и легкие употребляли в пищу в последнюю очередь и, если позволяла посуда, то варили эти части совместно. Конечности вырезали вместе с лопатками. Без повреждения позвонков ножом отделяли крестец. Все части туши укладывали на шкуре. Конечности должны быть ориентированы копытами в сторону дома; крестец укладывался по направлению движения; поверх всех частей туши помещали голову с сердцем и легкими, также направленную мордой в сторону дома. Это производилось, по объяснениям стариков, затем, чтобы и другие олени направляли свой путь к дому охотника.

    При перевозке расположение частей туши не нарушалось. Если охотник по каким-либо причинам не мог отвезти мясо домой, то он прикрывал его шкурой и оставлял в таком состоянии. Около мяса ставили шест с тряпкой, чтобы оттягивать птиц. У опытного охотника вся эта сложная операция занимала но более пятнадцати минут⁴).

    После употребления мяса оставшиеся черепные и трубчатые кости укладывали на специально изготовленный для этой цели помост, называемый дэлькэн.

    Устройство дэлькэна крайне примитивно. Сооружение состояло из пня, высотой в 1-1,5 м. с приставленными к нему двумя жердями и постланными поперек жердей ветками.

    Помимо черепных и трубчатых костей, на дэлькэн клал также оленьи лопатки, наз. долуур, употребляемые для гаданья, наружные половые органы самца с кожей, зародыш, обнаруженный в теле самки.

    По отношению к трубчатым костям существовал запрет разбивать их поперек. Для того, чтобы достать костный мозг, их раскалывали вдоль. Кроме костей дикого оленя и лося на дэлькэн укладывали также кости медведя.

    Особенную заботу проявлял охотник по отношению к лобной коже оленя, называемой таба баттах. Её подвешивали для просушки в таком месте, чтобы она не попадала случайно под ноги женщин и не могла быть облизанной собаками. По мнению населения такие случайности магически прекращали удачу в охоте.

    Описанные обычаи соблюдаются некоторыми стариками и пожилыми охотниками до настоящего времени. Они указывают, что отступление от этих обычаев считалось греховным, и нарушителя будто бы постигает кара в виде того, что его пули перестают поражать дичь, животные не подпускают к себе на расстояние ружейного выстрела или совсем прячутся.

    Дать объяснение обрядовой сущности этих обычаев никто из населения не может. О верованиях, породивших данные обряды, можно судить по отразившимся в них запретам: не проливать крови убитого животного на землю,  не нарушать связи между важнейшими органами и целости костей до еды, не допускать осквернения сердца, печени, головы, головной кожи и костей убитого зверя. Нетрудно видеть, что все основные запреты направлены на сохранение магической целости убитых животных и оберегания их от поругания. Сопоставление дэлькэна с многочисленными человеческими погребениями на столбах (араҥасы), сохранившимися в районе, позволяет предположить, что дэлькэн — не что иное как воздушное погребение промыслового зверя. По воспоминаниям населения, воздушное погребение практиковалось их предками до христианизации (XVIII вв.), а в отдельных случаях и после?).

    Причину такого вида захоронения население видит в том, что человек принадлежит к среднему миру так же, как большая часть животных, и должен быть помешен после смерти в родной стихии.

    Забота о сохранении магической целости убитого животного и воздушное погребение костей, по-видимому, сопровождались в прошлом верованиями о том, что зверь или его душа не прекращают существования после смерти. Несомненно, что сложные охотничьи обряды по отношению к промысловому зверю имели целью предотвратить исчезновение зверя. Таким образом, охотничьи обряды оленекского населения, по косвенным данным, можно отнести к широко распространному культу умираюшего и воскресающего зверя, отмеченному В. Г. Богоразом²).

    Длительная неудача в охоте, по мнению стариков, объясняется обычно нарушением какого-либо из описанных запретов, например, собаке удалось погрызть черепную кость дикого оленя, женщина нечаянно переступила через охотничьи принадлежности и т. д. В этом случае охотнику со всем инвентарем надлежало пройти очищение. Обряд очищения назывался «Чычыпкан»⁷).

    Чычыпкан — идол антропоморфного вида, высотой до 2-х метров. Толстая жердь, грубо обтесанная топором, заостренная вверху в виде головы со стилизованным овальным лицом и удлинённым носом, распиленная и расщепленная с другого конца, изображала фигуру Чычыпкана⁸). В качестве рук, поперек жерди врезывали длинную палку и привязывали её между двух деревьев для украшения Чычыпкана в вертикальном положении.

    Ноги Чычыпкана (развилки жерди) расставлялись таким образом, чтобы между ними мог пролезть человек. По левую сторону от Чычыпкана, рядом с ним, втыкали колышек с заостренной головкой и стилизованным лицом, к нему подвязывалось деревянное изображение рыбы. Этот идольчик изображал спутника Баяная — Сэмэкэйя со щукой.

    По правую сторону от Чычыпкана втыкали такой же колышек, но без рыбы. Это сын Сэмэкэйя Кэлчэгэй Кээлээни Кэлэгэй Уол. На правой руке Чычыпкана  помещали деревянное изображение птицы, называемое өксөкү. Лица Чычыпкана и идольчиков должны были быть обращены на запад.

    Перед Чычыпканом на деревьях укрепляли «салама» — веревочку с вплетенными лоскутами цветной материи и пучками конского волоса. Деревья для красоты с лицевой стороны оголялись.

    Под салама проходила вторая гирлянла. называемая дэлбэргэ. В отличие от первой, её украшали ещё шкурками пушных зверей. Шею Чычыпкана повязывали зеленым лоскутком, изображавшим платок, а туловище перевязывали тряпкой, заменявшей кушак. Перед Чычыпканом разводили костер. Убивали домашнего оленя и его кровью мазали рот, руки и колени Чычыпкана и идольчиков.

    После кормления идолов, кормили огонь, бросая в него кусочки коленного жира оленя и пучки конского волоса. Охотник с ружьем и посохом заходил за Чычыпкана и пролезал между его ног, переставляй Сэмэкэйя на правую сторону. Пролезание с переставлением Сэмэкэйя повторялось три раза. Движение производилось по солнцу. Затем охотник, не оборачиваясь, закрывал вход Сэмэкэйем и шел на охоту, бормоча заклинание:

                                               Чычыпкаан алгыһа

                                         Уокка ас, сиэл быраҕа-быраҕа алгыыллар

                                         Эргэнэ хара тыа иччитэ

                                         Эчэнэ Бэргэн!

                                         Хааннаах хойгуолаах

                                         Хаан хара тыа иччитэ,

                                         Бэттэх көрөн мичээҥнээ!

                                         Сүрэҕиҥ сөлүрдун.

                                         Быарыҥ манньыйдын!

                                         Буур кыылгын

                                         Булуҥ сиргэ буллар!

                                         Тайах кыылгын

                                         Кэриигэ кэккэлээ,

                                         Түбэ сиргэ түбэһиннэр!

                                         Тугут кыылгын

                                         Тоҕой сиргэ тоҕооһуннар!

                                         Туохтан-ханныктан омтуордуҥ

                                         Байдам-сайдам бэриилээх,

                                         Баай барыылаах,

                                         Дьыллааҕи кэскили оҥорооччу,

                                         Күнүҥ ахсын көрө-истэ сылдьааччы,

                                         Байаанай эһэкээм!

                                         Дьоллоох үйэ тухары туруордум

                                         Дьоллоох чычыпкаан маһы,

                                         Үйэттэн үйэҕэ,

                                         Оҕоттон оҕобор диэри туруордум!

                                         Чычыпкаан! тоҕус үйэ тухары

                                         Уунарыҥ улгумсуйдун,

                                         Биэрэриҥ бэргэнсийдин.

                                         Уоттаах харахтаах одуулаабатын.

                                         Сытыы тыллаах утары эппэтин!

                                         Түүлээх ытыстаах тэбэт Байанай!

                                         Суолуҥ төрдүгэр унаар саламаны

                                         Тардан тураммын

                                         Уйгуну-быйаҥы көрдөстүм,

                                         Эһиилги дьыл баччатыгар диэри

                                         Эһэкээни кытта быраһаай!

                                            Заклинание Чычыпкана⁹)

    Бросая в огонь пищу и конский волос, произносят заклинание:

                                         Дух осеннего темного леса

                                         Эчэнэ Бэргэн,

                                         С изображением Баяная, намазанным кровью,

                                         Могучий дух черного леса!

                                         Повернись ко мне лицом и улыбнись!

                                         Пусть раздобреет твое сердце,

                                         Пусть умилостивится твоя душа!

                                         Помоги разыскать доброго дикого оленя

                                         В одиноко стоящем лесу;

                                         Образуй ряд из лосей у опушки леса,

                                         И направь их ко мне в лесную чащу:

                                         Загоняй молодых своих оленей

                                         В изгибы леса к моим тропам.

                                         Отчего и почему ты недоволен.

                                         Ты щедро воздающий,

                                         Баай Барыылаах,

                                         Годичное благо творящий,

                                         Ежедневно о нас заботящийся,

                                         Дедушка Баянай!

                                         На вечное счастье я поставил тебе

                                         Счастливого деревянного Чычыпкана,

                                         Поставил я его с поколения на поколение

                                         И на веки вечные!

                                         Чычыпкан! на девять веков

                                         Пусть будут щедры твои дары,

                                         Пусть будут своевременны твои подарки

                                         И люди с огненными глазами

                                         Пусть не сглазят тебя.

                                         Да люди с остро-злыми языками

                                         Пускай не говорят плохого против тебя,

                                         О, щедрый мой Баянай,

                                         В руках всегда держащий пушных зверей!

                                         На перекрестке твоих путей

                                         Белую саламу перетянув,

                                         Прошу тебя создать мне

                                         Обильное богатство!

                                         Прощай вместе с Эhэкэнем

                                         До этой поры будущего года!

    В том месте, где удавалось после обряда убивать зверя, охотник разводил костер и кормил огонь. Церемония кормления огня сопровождалась заклинанием духа огня.

                                     Аал уот алгыһа

                                         Аал уот!

                                         Аан дойду иччитэ!

                                         Төгүрүйэ түөс

                                         Чүүччү Кыламан,

                                         Бытарыс баттах,

                                         Харчы сото,

                                         Хярба бытык,

                                         Сээркээн сэһэн,

                                         Уот аһый тойон!

                                         Кэлин атахха кэбирдээмэ,

                                         Илии атахха бүдүстээмэ,

                                         Кылгас тырым кыымнан,

                                         Уһун нуоҕай буруолан,

                                         Унаар салама тутуурдан,

                                         Уо, дьаралык!

                                         Уйалаах оҕону төрөт,

                                         Күрүөлээх сүөһүнү иит.

                                         Иэҕиилээх иэдэстээх,

                                         Эбирдээх таныылаах,

                                         Хотоостугас хоҥоруулаах,

                                         Хотой Айыыһыт!

                                         Уоттаах харахтаах

                                         Таба көрбөтүн,

                                         Сытыы тыллаах

                                         Быһа эппэтин,

                                         Үрүөлээх сүүстээх,

                                         Кириэстээх бэргэһэлээх,

                                         Уорданан олорор

                                         Уордаах хаарый!

                                Заклинание священного огня¹⁰)

                                         Священный огонь,

                                         Дух Вселенной,

                                         Во все стороны грудь.

                                         Пламенные ресницы,

                                         Кругом раскиданные волосы,

                                         Короткие голени,

                                         Мочальная борода,

                                         Велемудрый старик Сээркээн Сэсэн,

                                         Господин — грозный огонь!

                                         Передним ногам споткнуться не давай,

                                         Задним ногам задержки не делай,

                                         Короткая мерцающая искра да будет с тобой,

                                         Длинный стелющийся дым да будет с тобой

                                         Да имей всегда в руках белую салама,

                                         О, будь счастье и удача!

                                         Рожай детей со священной колыбелью,

                                         Выращивай скот с неразрушаемыми изгородями¹¹),

                                         Ты с выдающимися скулами,

                                         С рябыми ноздрями,

                                         С кривым переносьем

                                         Наш Хотой айыысыт!

                                         Кто с огненным взором

                                         Пусть не сглазит тебя,

                                         Кто с остро-злым языком

                                         Да пусть не накличет беду,

                                         Будь благосклонен ты,

                                         Всегда пребывающий во гневе,

                                         С рогами на лбу,

                                         С крестом на шапке,

                                         Грозный Хаарый!

    После обряда охотник охотился в течение трех дней. Если поблизости удавалось убивать дикого оленя или лося, то охотник возвращался к Чычыпкану и смазывал лица идолов сердцем добытого зверя, а на руки Чычыпкана вешал нижние зубы.

    Иногда обряд Чычыпкан устраивался по просьбе охотника шаманом. Шаман камлал, обращаясь к Баянаю (духу охоты) и указывал охотнику место, где он должен встретить зверя. Если охотнику не удавалось убить в указанном месте оленя, то это означало, что удачной охоты он никогда иметь не будет. По некоторым сообщениям, Чычыпкан устраивался перед началом сезона охоты, и очищение проходили все охотники из данной семьи; под Чычыпканом расправлялась на колышках оленья шкура, снятая чулком, и через нее протаскивали охотника с его снаряжением. Обряд Чычыпкан применялся 20-30 лет назад и в настоящее время о нем знают только пожилые охотники.

    Магический характер этого очистительного обряда, в объяснении его населением, выступает весьма ярко. Считалось, что неудача, грязь все остается позади Чычыпкана. Сам Чычыпкан рассматривался не как дух, а как магический снаряд для отделения скверны от охотника.

    Более обычным было очищение дымом. Перед уходом на промысел с новыми снастями или оружием, после долгого перерыва в охоте, охотник очищал свои вещи над огнем, бросая в него жир и приговаривая алыс! алыс! (возьми! возьми!)¹²).

    Некоторые охотники имели специальные магические снаряды в виде идолов для обеспечения удачной охоты. Если охотник убивал дикого оленя со сросшимися ветвями рогов, то это, по мнению населения, предвещало ему удачную и богатую охоту. Сросшиеся рога спиливали и обрезали таким образом, чтобы придать им вид овального кольца. Считалось, что в этом кольце заключен дух покровитель охоты, именовавшийся так же как и дух огня — Эhэкээн.

    Рога обшивали шкуркой, а месту срощения придавали вид стилизованного человеческою лица. Перед охотой Эhэкээн кормили, т. е. смазывали его лицо жиром и ставили около огня. От тепла лицо Эhэкээна лоснилось. Тогда Эhэкээна подбрасывали вверх и смотрели, как он упадет. Если Эhэкээн падал лицом вверх, это предвещало удачу, если вниз, то неудачу, и охотник мог не идти на промысел.

    Если после удачного гадания удавалось убить дикого оленя или лося, охотник после возвращения кормил Эhэкээна и привязывал к нему нижние зубы и коленный жир. Эhэкээна во время обряда кормления просили специальным заклинанием быть таким же щедрым и в другой раз¹³).

                                                   Эhэкээн алгыhа

                                         Аал уот иччитэ аһаа!

                                         Аан дойду иччитэ сыһааҕыр!

                                         Баай Эһэкээн уола элэһин сүүрүк,

                                         Сиинкээн кыыһа Сиҥиликээн Куо,

                                         Баттах сыҥаахтаах Баай Байанай,

                                         Турулуур туутчут, мэтэс мэргэн,

                                         Хааннаах хойгуо,

                                         Биэрэриҥ бэргэн

                                         Айарыҥ амырах буоллун!

                                         Тоҕой тоҕойго норҕоно

                                         Сотолоохто тоҕооһуннар,

                                         Эргэнэ муостаахта иэнигит,

                                         Алдьархайи ачалааҕынан амарыт,

                                         Тоҥу тобуктаахтарынан бардамнаа,

                                         Ириэнэҕи итирдээхтэринэн иэнигит,

                                         Булуҥҥар буллар,

                                         Тоҕойгор тоҕооһуннар,

                                         Томуугар торут,

                                         Элиэҕэр эргит,

                                         Антах көрөн ымаҥнаа,

                                         Бэттэх көрөн мичиҥнээ,

                                         Эһэкээн оҕонньор аһаан

                                         Сыраан сыһыаҕыр!

                                         Сылаарыкса, сылаарыкса!

                                              Заклинание Эһэкээна¹⁴).

                                         Дух священного огня ешь!

                                         Дух Вселенной довольствуйся!

                                         Богатый Эһэкээн наедайся!

                                         Сын Эһэкээна бегунец Элэсин,

                                         Дочь Синкяна Синиликээн Куо,

                                         С пышными баками богатый Баянай,

                                         Быстроходный лыжник, гибкий, меткий  стрелок,

                                         Ты  Хайгуо* намазанный  кровью, -

                                         Воздаяния Ваши

                                         Пусть будут удачны,

                                         А творения  Ваши

                                         Да пусть будут сердобольно-щедры!

                                         На подходящих местах, к тропам моим

                                         Своих стройных, длинноголенных пригони,

                                         Своих ветвисторогих сгруди

                                         Бедствующих кишечным жиром, их сердце смягчи.

                                         Холодных костным жиром согрей,

                                         Согретых сальником совсем развесели.

                                         Дай найти их

                                         В твоем одиноко стоящем лесу.

                                         Пригони их к изгибам леса.

                                         К моим тропам.

                                         Пригони их к моей засеке,

                                         Загони их под самострел,

                                         Гляди туда, усмехнись,

                                         Гляди сюда, улыбнись,

                                         Старик Эһэкээн ешь, наедайся!

                                         Насладись и будь доволен!

                                                     * Изображение Байаная

    Эһэкээна при перекочевках возили с собой на специальных оленях, называемых таҥаралаах, вместе с красным товаром и иконами. Оленей с таким грузом привязывали непосредственно к оленю ведущего. В некоторых семьях для Эһэкээна выделяли особых оленей и возили его отдельно от икон. В урасе Эһэкээна помещали на кэтэҕэрине¹⁵) так, чтобы через него не перешагнула женщина. Осквернение Эһэкээна требовало очищения Чычыпканом. Эһэкээна передавали по наследству от отца к сыну. По-видимому, существовали и другие изображения духа охоты Эһэкээна. Старик Максимов, из колхоза им. Чкалова Оленекского наслега рассказывал, что он видел Эһэкээна из железа с подвязанными маленькими железными рогами и хвостом тайменя.

    В случае отсутствия изображения Эһэкээна, его заменяли идолом, изображавшим Сэмэкэйя. Сэмэкэйя изготовляли из толстого тальника, обычно из извилистого корня. Верхнюю часть корня обрезали в виде головы с лицом и вставляли глаза из черных бусиков. Сэмэкэйя одевали в матерчатую рубашку, обшивали замшей и украшали бисером. Перед охотой его лицо мазали жиром и ставили перед огнем. К Сэмэкэю, так же как и к Эһэкээну, обращались с просьбами о даровании удачной охоты и после удачной охоты благодарили, подвязывая на шею коленный жир и зубы убитых диких оленей¹⁶).

    В связи с охотой существовали многочисленные запреты и правила, нарушение которых, по мнению населения, также вызывало неудачу в промысле, но в отличие от вышеописанных они не считались главными.

    Не следовало бросать птичьи перья в огонь, так как птицы могут почувствовать запах своих перьев и перестанут подпускать к себе близко. Не следовало варить мясо и рыбу в одном котле, т. к. после этого звери исчезнут. Запрет, по-видимому, вызван тем, что звери и рыбы по древним представлениям относятся к разным мирам.

    Не следовало проливать кровь животных в огонь. Не следовало снимать петлю с головы дикого оленя, пойманного ею, до тех пор, пока не разделена туша и не отделена голова. Петлю снимали только перед употреблением мяса, протаскивая через неё голову с рогами. Даже зайца, пойманного петлей, протаскивали через неё вперед в направлении его движения. Считалось, что если просто снять петлю или развязать её, то животные будут направлять свой бег не в сторону западни, а от неё.

    Особенно тщательно соблюдались предосторожности против осквернения орудий промысла и одежды охотника женщинами. Женщине запрещалось перешагивать через орудия лова, класть свои вещи на одежду охотника, смотреть в глаза убитым диким оленям или лосям.

    Эти предосторожности усиливались во время беременности и родов. Беременной женщине¹⁷) и её мужу запрещалось есть сердце и печень дикого оленя или лося, так как это являлось оскорблением для зверя. Во время родов муж роженицы не должен был ходить на промысел. После родов орудия охоты тщательно очищались над дымом.

    Считалось, что зверь может слышать и понимать все, что о нём говорят, поэтому охотнику не следовало хвалиться своей добычей. Обычно охотник преуменьшал свои успехи. Если удавалось убить взрослого оленя, то он говорил, что убил аблахана, т.е. двухлетнего оленя-самца. В связи с этим повернем существует любопытная сказка у кирбяйцев. Один старик-охотник имел необычайно удачную охоту. Соседи решили проследить за ним и узнать его секрет. Когда один из соседей стал следить за стариком, он увидел, что последний по пути на охоту вынимает из мешка тальниковые кольца и вешает их на ветки деревьев, приговаривая: «Рот жены закройся, рот Петра закройся» и т. д.

    Перечислив всех своих домашних и соседей, закрыв их рты кольцами, старик отправился на охоту. Старик, заканчивается сказка, рассказал открывшему его секрет, что у него очень болтливая семья, и, когда он не закроет их ртов, то ничего не убивает¹⁸).

    Пойманных живыми или раненных зверей запрещалось ругать, мучить или каким-нибудь образом издеваться над ними, так как это оскорбляло духа леса, и он не давал убивать зверей.

    В распространенном варианте легенды о маятах рассказывается, что в числе других преступлений, прогневавших духа хозяина Оленька, было их дикое развлечение. Маяты ловили живыми оленей и для забавы выкалывали им глаза, наблюдая как ослепленный олень натыкается на деревья и делает бешеные скачки. Однажды маяты сняли с одного пойманного живым оленя шкуру и отпустили его. Олень переплыл Оленек и скрылся. После этого дух-хозяин Оленька увел оленей и лосей далеко в лес, и маяты погибли с голоду.

    В связи с охотой существовал ряд представлений о духах покровителях мест. Считалось, что в каждой значительной местности обитает свой дух-хозяин, невидимый для обычных людей. Внезапный испуг оленей обычно объясняется тем, что поблизости находится дух-хозяин. Существовал обычай, по которому не следовало уничтожать всех оленей из стада загнанного в глубокий снег или в загон. Обычно одного оленя выпускали для духа леса¹⁹). В противном случае обиженный дух мог наказать охотника длительной неудачей. Как сообщил старик Николаи Павлов (Бочан — прозвище) из Кирбяя, его дед шаман объяснял отсутствие в одной местности зверей и обилие их в другой тем, что духи-хозяева часто обмениваются богатствами между собой и даже проигрывают их друг другу в карты.

    Шаман для того, чтобы узнать какой будет год, камлал, обращаясь к духу хозяину данной местности.

    В таком сеансе участвовало 7 человек. Двое из них поочередно били в бубен, два ведущих дословно повторяли все за шаманом, а два кутуруксута поддерживали шамана. Вызванный дух отвечал на вопросы шамана, какая будет охота в предстоящем сезоне и не предполагается ли эпидемия.

    Заслуживает быть отмеченным поверье о том, что не только дух-хозяин местности управляет оленем, но олени имеют и личного духа-хозяина, который персонифицируется в подкожном комке шерсти, часто встречаемом в увеличенном виде на шее у оленей²⁰).

    Некоторые охотники имели свои индивидуальные обряды. Например, по словам Бочана, его дед, отправляясь на охоту, прикасался курком ружья к черепу дикого оленя, положенному на дэлькэн. Другие охотники считали для себя обязательным сохранение костей птиц, помещая их на ветки.

    Обряды по отношению к ценным пушным зверям: лисице, рыси, соболю, росомахе, горностаю, по-видимому, имеют несколько отличное происхождение от чисто охотничьих промысловых обрядов. Сложность ритуала и некоторые архаические особенности свидетельствуют о древности этих обрядов.

    Убитого зверька заносили в жилище не через дверь, а протаскивали под урасой или спускали внутрь жилища через дымоход, если жили в юрте. Зверька помещали против входа на месте почетного гостя, называемого кэтэҕэрин. Затем доставали Эһэкээна, мазали его жиром и благодарили (каждый охотник для этого имел свое заклинание). Одновременно кормили огонь. Старуха-мать охотника, или другая пожилая женщина, ухаживала за «гостем», смазывала морду-зверька жиром и в рот ему клала кусочки сала. После этого она обращалась к зверьку с импровизированной песней.

                                         С верховьев рек да речек согнанные,

                                         С трущоб да чащ лесных отборные.

                                         С распадов да ложбин бродящие,

                                         С долин да равнин сбирающиеся все

                                         В ловушки — чарканы моего дитятки

                                         Попадайтесь да погибайте!

                                         С полянок, с полянок соберитесь.

                                         Со всего Оленька в чаркан моего сына

                                         попадайтесь!²¹).

    В других импровизациях зверька просили передать собратьям, чтобы они также заходили в гости и он сам не забывал бы посещать хозяев.

    Затем зверьку закрывали глаза, покрывали платком (самку) или шапкой (самца|) и придавали ему вид спящего. В это время в урасе следовало соблюдать тишину, громко не разговаривать и не звенеть металлическими предметами. Через три дня, иногда раньше, снимали шкурку, тушку зверя обносили вокруг огня три раза и помещали на ветвях дерева²²).

    В том случае, если охотнику удавалось третий раз в жизни добыть бурую лису или соболя, ему следовало устроить праздник, пригласить соседей и угостить их.

    Верования, связанные с этими обрядами, также забыты, но, очевидно, в основе их лежит та же идея умирающего и воскресающего зверя.

    Обращают на себя внимание некоторые особенности выше описанных обрядов. Хотя ценность пушных зверей значительно меньше в глазах населения, чем ценность оленя или лося, обряд по отношению к первым значительно сложней и в некоторых случаях сопровождался даже праздником. Пушного зверя женщины принимали как почетного гостя и оказывали ему особую честь, приветствуя песней — импровизацией. Обычай воспевания почетного гостя женщинами практиковался до недавнего времени в Джелиндинском наслеге. Роль женщины в приеме лося или оленя пассивная²³).

    У населения сохранилось поверие о том, что медведи когда-то были людьми и под шкурой сохранили некоторые качества человека. Медведи считаются умными животными. Многие старики и даже молодежь серьезно верят в то, что медведь способен достать из реки «морду» с рыбой, вынуть затычку, съесть рыбу, вновь зарядить «морду» и поставить её на прежнее место. Медведи наделяются населением способностью слышать все, что о них говорят. Старый очень умный медведь называется Дьагдакан. В связи с преданием о том, что когда-то медведь был женат на женщине, при встрече с ним женщинам рекомендуется расстегнуть ворот и показать медведю грудь, если приходится опасаться нападения. Воспоминание о прошлом заставит медведя не совершать нападения. Охотнику при снятии шкуры следовало уверять убитого медведя, что это делается потому, что в ней слишком много вшей. Когда охотник подходил со шкурой медведя или с тушей к своей урасе, он предупреждал домашних криком. Дети должны были плакать, размазывая слезы по лицу, и упрекать отца: «Зачем убил нашего любимого дедушку?».

    По рассказам населения, когда-то мясо медведя совсем не употребляли. В настоящее время такого запрета нет, но во время еды медвежатины каждый участник трапезы должен кричать кукушкой.

    Детям и беременным женщинам мясо медведя не дают. Череп и кости медведя кладут на дэлькэн. Медведя часто называют иносказательно, например, «витязь в коричневой дошке». Такие же обычаи по отношению к медведю с некоторыми различиями бытуют по всей Якутии. Несомненно это следы широко распространенного культа медведя.

    В этнографической литературе неоднократно отмечалась близость религиозных верований эвенков и якутов. В этом отношении охотничьи обряды северных якутов оленеводов р. Оленька по своему синкретизму представляют особый интерес. Все заклинания и прославления северных якутов произносятся по-якутски, упоминаются божества чисто якутского пантеона — Айыыһыт, Дьөһөгөй, Хотой, но наименование некоторых духов выдает их эвенкийское происхождение. Например, в заклинании духа огня упоминается Сиинкээн и его дочь Синиликээн Куо. Трещина на гадальной лопатке оленя называется дорога Сиинкээна. По объяснениям стариков Сиинкээн это другое наименование Баяная. По-видимому Сиинкээн это тот же дух покровитель охоты Hihkon, отмеченный Г. М. Василевич у тунгусов Верхней и Средней Тунгусок.

    Но лингвистические заимствования ещё не решают вопроса о том, что являются ли охотничьи обряды северных якутов заимствованием у эвенков, так как в обрядовой терминологии последних немало чисто якутских слов, например Эһэкээн — Дедушка, ытык — священный олень и т. д.

    Близость между охотничьими обрядовыми действиями и представлениями северных якутов-оленеводов и охотничьими обрядами и представлениями зафиксированными Г. М. Василевич у населения Нижней, Средней и Подкаменной Тунгусок, а также Витимо-Олекминских районов (тоже можно сказать в отношении юкагиров) объясняется, по-видимому, не только прямым соприкосновением. Якуты-оленеводы р. Оленька подкочевывали к Хатанге и доходили до пределов Таймырского полуострова. Эвенкийские районы Туруханска р. Мойры, Хатанги, Олекмы и Витима находились под сильным якутским влиянием. Но в тех местах Вост. Сибири, где никаких современных связей с якутами мы не обнаруживаем, напр., у алтайских народов, встречаются близкие представления (идея о связи охоты с огнем, представления о духах-хозяевах природы, кормление огня и местности, обряды очищения дымом, представление о вселения духов-покровителей охоты в идолов). По-видимому, стадиально эти обряды восходят к общему пласту верований древних таежно-тундровых охотников Восточной Сибири.

    Охотничьи обряды и верования оленекского населения интересны тем, что дают богатый материал для понимания мировоззрения таежного человека. Близость к природе, звериное окружение, постоянное наблюдение над жизнью и повадками зверей породили весьма своеобразные представления, совершенно нелогичные с точки зрения современного человека. Таежный человек не только не выделял себя из мира животных, но причислял свой род к какой-нибудь группе зверей и птиц. Зверь рассматривался, как существо разумное, не терпящее оскорблений, понимающее речь человека. Звери добровольно или под влиянием духа-покровителя давали убить себя охотнику, т. к. после смерти не прекращали существования. Слова, заклинания, обращенные к убитому зверю, воздушное погребение костей — очевидно свидетельствуют об этом.

    Не менее архаичным является почитание огня в охотничьих обрядах и сохранение его от осквернения, дополняемое представлением об огне, как о могущественном духе-покровителе, посреднике в передаче жертв другим духам.

    Нельзя не обратить внимание на примитивное представление о женщине, как о существе нечистом, отпугивающем зверя, в то время как её заклинания в отношении пушных зверей наделены особой силой. Последнее свидетельствует о значительной роли женщины как родоначальницы в прошлом.

    Несомненно, детальный сравнительный анализ этих представлений в сочетании с рядом других материалов идеологического характера позволит пролить некоторый свет в столь темную область миропонимания и мировоззрения таежных жителей.

                                                                     ПРИМЕЧАНИЯ

    1. В период 1941-1946 гг. я имел возможность вести систематическое собирание этнографического материала среди населения Оленекского и Анабарского районов. В 1942-1943 г. мною был обследован Оленекский наслег, поселки Күөх-Булун, культбаза, центр колхоза им. Кирова. Летом 1944 г. на средства научно-исследовательского института языка, литературы и истории ЯАССР мною была организована этнографическая экспедиция в Кирбейский наслег Оленекского района.

    Летом 1945 г. на средства того же института была продолжена работа в Джелиндинском наслеге Оленекского района и Саскылахском наслеге Анабарского района. Работа производилась с участием переводчиков, учителей местной школы (Павлова, Жиркова, Табуракова и др.). В результате собран значительный и разнообразный материал по всем разделам материальной и духовной культуры оленекского населения.

    Этническая принадлежность кочевого оленеводческого населения бассейна рек Оленька и Анабары до последнего временя оставалась невыясненной. По данным XVII в. на этнографических картах население этих районов причислялось к эвенкам, хотя оно давно забыло эвенкийский язык и считает себя настоящими якутами.

    Выясненные родовые наименования оленекско-анабарского населения, как, например, осогостох, кангалас, хатыгын и др„ роднят их с якутами южных районов. Записанные генеалогические предания показывают, что родоначальники этих родов переселились на реки Оленек и Анабару 5-7 поколений назад, что вполне подтверждается данными архивных материалов о проникновении в конце XVII — середине XVIII в. на север беглецов, якутов из центральных районов Якутии. Можно утверждать в общей форме, что в результате смешения этих переселенцев с местными эвенкийскими элементами и осевшими русскими казаками образовались современные северные якуты.

    Сложный состав культуры, большая примесь эвенкийских и русских слов в лексике населения подтверждают сложный состав этой самобытной группы якутов.

    Настоящая статья написана по данным полевых материалов.

    2. Рыболовство в верховьях Оленька и по озерам распространено слабо, т. к. рыбы мало.

    3. Сохранилось предание о том, что раньше все олени была дикие и бродили огромными стадами. За стадами кочевали в тундру и обратно охотники.

    4. Разделку туши по всем правилам удалось наблюдать во время разъездов по району; с опытной целью, по моей просьбе, разделка туши проведена с объяснениями охотником Н. М. Христофоровым (член колхоза «Чкалов», 40 лет).

    5. По личному завещанию некоторых шаманов хоронили в арангасах до недавнего времени. Так, например, в Шелогонском наслеге в 1924 году, в арангасе был похоронен местный шаман.

    6. Тан-Богораз В. Г. Культ воскресающего зверя и культ Христа, ж., «Воинствующий атеизма», 1931, № 4, стр. 107-123.

    7. Обряд проделан с опытной целью Матвеем Григорьевичем Григорьевым, 73 лет (пос. Оленек). Заклинание записано с его слов.

    8. Обряд Чычыпкан имел в прошлом широкое распространение. В работе В. Н. Васильева «Изображения долгано-якутских духов, как атрибутов шаманства» («Живая старина», 1909, № 23) имеется упоминание Чычыпкана.

    Из опубликованных этнографических записей Е. Ярославского (Г. Г. Федоров «Якутский музей им. Ярославского», 1941, Якутск, стр. 93) следует, что он видел идол Чычыпкана у оленекских тунгусов (описаны только идолы без обряда).

    Использование Чычыпкана шаманом у эвенков Верхней и Нижней Тунгусок описано Г. М. Василевич. «Некоторые данные по охотничьим обрядам и представлениям у тунгусов», — «Этнография», № 3-4, 1930.

    9. Перевод заклинания Чычыпкана вольный, сделан с помощью учителей Оленскской школы.

    10. Заклинание духа огня записано со слов Афанасия Григорьева, 54 л., (пос. Чкалов). Перевод заклинания вольный, сделан также с помощью учителей Оленекской школы.

    Дикие олени и лоси в заклинаниях часто называются иносказательно

    11. Обращает на себя внимание постоянно употребляемая формула пожелания богатства «имей скот в изгороди» (подразумевается крупный рогатый скот) и упоминание божеств якутского пантеона (Хотой, Айыыһыт. Дьөһөгөй), хотя у местного населения рогатого скота нет.

    12. Техника обряда Чычыпкан известна многим пожилым охотникам. Описание данного обряда, так же как и отдельных охотничьих обычаев, составлено главным образом по показаниям Матвея Григорьева (Оленек). Моисея Харитонова (Кирбяй). Ионы Кириллова (Кирбяй), Афанасия Григорьева (Чкалов), Максимова (Чкалов), Игнатия Васильева (Чкалов) и др.

    13. Обряд подробно объяснен Афанасием Григорьевым, заклинание записано с его слов, Эһэкээн приобретен у его сына. Техника данного обряда широко известна охотникам.

    14. Перевод заклинания Эһэкээна приблизительный, выполнен с помощью учителей Оленекской школы.

    15. Почетное место, находится против входа.

    16. Сообщено Матвеем Григорьевым.

    17. Существовали многочисленные запреты для беременных женщин в еде, связанные с подражательной магией, не ешь кишок — роды будут длинные, и т. д.).

    18. Записано в Кирбяйском наслеге учителем Васильевым.

    19. Председатель Кирбяйского нассовета Харитонов по этому поводу рассказала следующий эпизод: однажды в юношестве он купил у вилюйского купца берданку и двести патронов. Зимой, когда выпал глубокий снег, он с братом и отцом преследовал стадо оленей. Отец, отпуская его с братом вперед, приказал не истреблять все стадо, одного оленя выпустить, так как в противном случае удачи не будет. Но братья перебили все стадо и по возвращении успокоили отца сообщением, что один олень убежал. По словам Харитонова, данный обычай давно вышел из употребления.

    20. Такое же точно поверье было у юкагиров, по описанию В. И. Иохельсона.

    21. Обряд восстановлен со слов Дмитрия Соломонова (счетовод колхоза им. Кирова). Обряд известен многим охотникам.

    22. Во время моей поездки в колхоз им. Чкалова (Күөх-Булун) летом 1943 г. мое внимание было привлечено высохшей тушкой песца, повешенной на высокое дерево перед домом завхоза. После некоторых попыток уклониться от прямого ответа, завхоз со смущением заявил, что кто-то из его друзей повесил песца на дерево, чтобы зверька не осквернили собаки.

    23. Все это дает основание предполагать, что обряды по отношению к пушным зверям своими корнями восходят к тотемическим обрядам. Некоторые оленекские роды и в настоящее время помнят тотемов. Род маймага-куба (лебедь) род оһогостоох (тойон-көтөр) — орел... С разложением рода и усилением роли пушной охоты, в связи с русским завоеванием, по-видимому, произошла деформация тотемических обрядов отдельных родов в сторону их унификации и  распространения на всех ценных пушных зверей.

   /Сборник материалов по этнографии якутов. Якутск. 1948. С. 74-94./

    Якутский народ неоднократно привлекал внимание историков, этнографов и лингвистов. Однако в историко-этнографической литературе о якутах существуют значительные пробелы. Основательно изучена лишь амгино-ленская группа якутов. Прочим географическим группам якутов: олекминской, вилюйской, верхоянской, имеющим значительные особенности в своей материальной и духовной культуре, посвящены отдельные отрывочные описания и устаревшие работы. Еще более скудны сведения о якутах-оленеводах, кочующих в бассейнах рек Анабары, Оленека, Нижней Яны. Не исследованы не только их специфические культурно-бытовые особенности, но и в отношении национальной принадлежности и родового состава этих этнических групп в науке пока не существует единого мнения.

    Изучение окраинных групп якутов необходимо не только для уяснения вопросов истории и этнографии якутского народа, но и для понимания современного процесса консолидации якутской социалистической нации.

    Настоящая работа посвящена якутам-оленеводам бассейнов рек Оленека и Анабары. Цель ее — заполнить один из пробелов в якутоведческой литературе, т. е., с одной стороны, дать этнографическое описание этой мало известной группы якутов, с другой — проследить историю ее сложения, этнические процессы, протекавшие на ее территории, а также выявить дальнейшие тенденции культурного развития якутов-оленеводов в условиях советского социалистического общества.

    Источником для написания исторического раздела данной работы послужили официальные документы XVII-XVIII веков — всевозможные «отписки», «челобитные», «распросные речи», «наказы служилым людям», ясачные книги, т. е. «сметные и пометные списки», «ценовные росписи» и т. д., хранящиеся в Центральном Государственном Архиве Древних Актов (фонды Сибирского приказа и Якутского областного управления), в Архиве Академии Наук СССР (портфели Миллера), в Архиве при Институте Истории Академии Наук (Ленинградское отделение) — дела якутской приказной избы. Использованы также публикации архивных материалов — «Дополнения к Актам   историческим», «Колониальная политика Московского государства в Якутии в XVII веке» и др., картографический материал XVII-XVIII веков — чертежная книга С. Ремезова, карта 1730 г. В. Бгринга и др., сообщения участников Великой Северной экспедиции 1833-43 гг. Прончищева и Лаптева, путешественников XIX в. Чекановского, Маака, Хитрово и др.

    Хозяйство, материальная и духовная культура, а также современный быт оленекских и анабарских якутов описаны по материалам, собранным автором в период с 1942 по 1946 год в Оленекском и Анабарском районах Якутской АССР. Работая директором Оленекской средней школы, автор имел возможность в 1942 и 1943 г.г. ознакомиться с Оленекским наслегом, в 1944 г. летом на средства Научно-исследовательского института языка, литературы и истории Якутской АССР организовать этнографическую экспедицию в Кирбейский наслег Оленекского района, летом 1945 года — экспедицию в Джелиндинский наслег Оленекского района и Саскылахский наслег Анабарского района.

    В качестве сравнительного материала для выявления особенностей в быту, культуре и хозяйстве оленекских и анабарских якутов автором привлечен этнографический материал по якутам, эвенкам, долганам и нганасанам (тавгийцам).

                                                       1. ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

    Ко времени проникновения русских служилых и промышленных людей в бассейны рек Оленека и Анабары эти области были населены тунгусскими племенами, за исключением низовий Анабары, где обитали тавги.

    Первое упоминание о привозе ясака с Оленека встречается в ясачной книге Мангазейского уезда за 7132 (1623-24 гг.). В ясак было взято «с новых людей с Оленьей реки род ачаны» сорок пять соболей. В 1637 г. Елисей Юрьев (Буза) взял с оленекских тунгусов пять сороков соболей. В ясачной книге за 1639-40 гг. Дружины Чистякова упоминается о взятии ясака на р. Оленеке «с тунгусского князца Омнегина отца Папырка». В (643 году из Мангазеи на проведывание р. Анабары была послана партия служилых людей во главе с Василием Сычевым. На Анабаре служилые люди нашли тунгусов и взяли с них ясак.

    Проведывание Оленских рек, т. е. притоков Оленека, партиями казаков из Якутска было закончено в 1644-1645 гг. Обследование бассейна р. Анабары мангазейскими служилыми людьми было закончено отысканием р. Юели в 1657-60 годах. Ни на Оленеке, ни на Анабаре якутов в то время не было.

    Ясачные документы позволяют определить численность ясачных плательщиков в бассейне Оленека и Анабары. В Оленекском зимовье в период с 1645 по 1651 год по данным ясачного сбора числилось 85-110 ясачных плательщиков. В 1653 г. значилось 156 ясачных плательщиков, но в этом году от оспенной эпидемии погибло 85 человек, в следующем году — 54 человека. На Оленеке осталось всего лишь 39 ясачных плательщиков. В последующие годы до 1678 г. число ясачных плательщиков колебалось от 38 до 45 человек. Принимая число ясачных плательщиков — взрослых мужчин за двадцать пять процентов всего населения и округляя число ясачных плательщиков в сторону увеличения, можно полагать, что в период с 1645 г. до 1652 г. численность населения доходила до 600-700 чел. обоего пола. После эпидемии на Оленеке осталось всего 160—170 чел. обоего пола.

    Анабарские тунгусы, платившие ясак на оз. Есей через вонядырских тунгусов, были очень немногочисленны. В 1653-54 г.г. среди них было 22 чел. ясачных плательщиков, в 1659-62 г. — 10 чел. ясачных плательщиков, в 1664-81 гг. — 8-6 человек. Таким образом в начале 50-х годов XVII в. население на Анабаре состояло из 100-120 чел. об. пола.

    Росписи аманатов, отписки служилых людей и челобитные местного населения позволяют выявить племенной состав населения. Большинство оленекских тунгусов принадлежало к племени Азян (Адян). Это племя занимало в XVII веке все среднее и нижнее течение Оленека, возможно и часть бассейна р. Анабары, так как из пяти аманатов, пойманных первой партией служилых людей на Анабаре, четыре оказались оленекскими тунгусами из племени Азян.

    Другое тунгусское племя Синигир (Силигир), близкое к азянам, но менее многочисленное, занимало верхнее течение р. Оленек и его притоков.

    Племена Азян и Синигир подразделялись на роды, именовавшиеся в русских документах по имени родоначальника (Гасиев-род, Немнин-род, Какуев-род, Буруканов-род и др.). Кровные узы, связывавшие членов этих родов, в XVII в. были еще достаточно сильны. Родовичи, как правило, не бросали своих аманатов, сообща выкупали пленных, вместе мстили за обиды.

    Взаимоотношения азянов и синигирцев с соседями были далеко не мирными. В 1640 году жиганские тунгусы жаловались на синигирцев и азянов, что они побили у них 25 человек лучших людей. В этом же году азяны подступали к Есейскому зимовью и убили десять человек ясачных людей Вонядырского рода с женами и детьми. В 1648 году азяны и синигирцы появились на Хете и на «Копюкае» убили двух промышленных людей. В 1649 году синигирцы и азяны убили 24 человека есейских ясачных тунгусов. В 1653 году мангазейские служилые люди во главе с Иваном Сорокиным совместно с боягирями и вонядырями (есейскими тунгусами) учинили ответный разгром оленекских тунгусов. Вражда между оленекскими тунгусами и вонядырями, боягирями, поддерживавшаяся соперничеством между якутскими и мангазейскими служилыми людьми, прекратилась лишь после того, как в 1682 году есейские тунгусы, возмущенные жестокостями и притеснениями есейских служилых людей, перебили их и откочевали в Якутский уезд на территорию Оленекского, затем Жиганского зимовья.

    С 1676 года число ясачных плательщиков на Оленеке увеличивается: в 1676 году — 60 чел., в 1683 г. — 92 чел., в 1693 г. — 68 чел., в 1703 г. — 88 чел. Рост населения объясняется переселением якутов. Начиная с 1678 года в ясачных книгах Оленекского зимовья значатся не одни «тунгусы», а «якуты и тунгусы». Проникновение якутов в бассейны Оленека и Анабары было связано с резким уменьшением тунгусского населения на этих реках в результате ряда эпидемий и взаимных междоусобиц. Поток якутов-переселенцев был весьма значительным. Так, в 1669 году жиганский приказчик сообщил, что «отпустили ясачных якутов на Оленек реку с женами и детьми человек со сто и больше». Большинство якутов-переселенцев принадлежало к различным подгородним волостям, главным образом к Кангаласской. На дальних реках они пытались укрыться от ясачных поборов. Характерно, что большинство якутов на Оленеке и Анабаре платили самый низкий оклад ясака. О принадлежности этих якутов к социальным низам свидетельствуют также многочисленные памяти на Оленек о розыске среди якутов-переселенцев беглых холопов и должников.

    С первыми отрядами служилых людей на Оленек и Анабару проникли партии русских торговых и промышленных людей, вместе с казаками ходившие в походы и служившие государеву службу. Как служилые, так и промышленные люди, в большинстве случаев выходцы из Поморья: мезенцы. белоозерцы, усольцы, колмогерцы и др., знакомые с таежным образом жизни и мореплаванием, легко осваивались с просторами Якутии. О высокой мореходной культуре русских свидетельствуют смелые морские походы на Оленек и Анабару, совершавшиеся в XVII веке: плавали на морских судах-кочах и речных-дошанниках с парусами, якорями, бичевой для хода против течения, с запасными скобами и корабельными гвоздями, инструментами: пилами и сверлами.

    В XVII веке на Оленеке побывали такие замечательные казаки-мореплаватели и землепроходцы, как Елисей Юрьев (Буза), Иван Ребров, Алексей Олень, Семен Дежнев.

    Привлеченные пушными богатствами северо-запада Якутии, промышленные и гулящие люди добывали на Оленеке и Анабаре во много раз больше соболей, чем местное население. По данным десятинного сбора за 1643 год на Оленеке было добыто 11-12 тыс. соболей на сумму 10-12 тыс. руб. При этом русские промышленные люди добыли за этот год в 30 раз больше туземцев. В отличие от служилых людей, промышленные люди отправлялись на Оленек и Анабару на долгие сроки, некоторые обзаводились женами из местного населения. Переселение русских посадских людей из Якутска на Оленек и Анабару особенно усилилось в 1670-х годах ввиду «хлебной скудности». Своей удаленностью Оленек и Анабара привлекали к себе беглых и недовольных. В большинстве случаев отягощенные долгами промышленники не спешили возвращаться в города и нередко оседали на Оленеке и Анабаре. Из осевших промышленников, беглых посадских людей и обнищавших казачьих детей на Оленеке и Анабаре образовалось постоянное русское население. Таким образом к концу XVII века население бассейнов рек Оленека и Анабары состояло из тунгусов, якутов и русских.

    К XVIII веку, после интенсивной добычи соболя в 30-50-х годах, Оленек и Анабара потеряли значение соболиных районов. В ясачном сборе, соболей заменили лисицы. Несмотря на оскудение соболями, Оленек и Анабара продолжали привлекать к себе переселенцев из центральных волостей Якутии. В 1710 году в Оленекском зимовье был взят ясак с 57 человек пришлых якутов. В 1712 г. на Оленек прибыло еще 56 чел. якутов. Попадая в северные условия, якуты-скотоводы усваивали тунгусский кочевой образ жизни, переходили к промыслово-охотничьему хозяйству.

    Русские, осевшие по низовьям Оленека и Анабары, по сообщениям участников Великой Северной экспедиции, в 30-40-х годах XVIII в. стали сближаться с якутами. Скудные источники по второй половине XVIII века позволяют полагать, что в бассейнах Оленека и Анабары продолжался процесс слияния русских оседлых промышленников с якутами, так же как и якутов с тунгусами.

    Во второй половине XVIII века территория Оленекского зимовья была разбита между Жиганским и Вилюйским (Оленским) комиссарствами. Присвоенное городу Вилюйску наименование Оленск, отмененное лишь в 1805 г., внесло путаницу в историческую литературу. Распространилось ошибочное мнение, что город Оленск был на р. Оленеке. Документы опровергают это заблуждение.

    К концу XVIII века социальный состав переселенцев-якутов несколько изменился. После введения денежного ясачного сбора (70-е годы XVIII в.) в бассейн Оленека и Анабары и далее на озеро Есей устремились торговцы-якуты — скупщики пушнины. Часть этой якутской торговой верхушки, занимавшейся посреднической торговлей, обосновалась в бассейнах Оленека и Анабары.

    Ко второй половине XIX века три этнических элемента, составлявшие население бассейнов рек Оленека и Анабары, слились в единое целое в языковом, культурном и хозяйственном отношениях (материалы путешественников XIX в. — Хитрово, Чекановского, Маака). Возникла своеобразная группа северных якутов-оленеводов.

    В административном отношении оленекские и анабарские якуты входили в состав Вилюйского и Верхоянского округов и объединялись в якутские административные роды (наслеги) (Статистические данные X ревизии (1860 г.) и переписи 1897 г.).

    К концу XIX века среди оленекских и анабарских якутов существовала значительная имущественная дифференциация. Большинство населения владело крайне незначительным количеством оленей, в то время как в руках отдельных владельцев находились тысячные стада оленей. Отношения зависимости и эксплуатации складывались среди якутов-оленеводов не на основе владения охотничьими угодьями, а на основе частной собственности на оленей. Слабо обеспеченные оленями хозяйства (до 20 оленей) попадали в зависимость к владельцам крупных стад и жестоко эксплуатировались ими. Все формы эксплуатации выступали под оболочкой родственной или родовой помощи (совместное кочевание, отдача оленей в пользование с последующей выплатой пушниной, неэквивалентный обмен пушнины на оленей и городские товары и т. д.). Большинство местных кулаков, старост (князцов) и старшин занималось посреднической торговлей, скупая у населения пушнину и перепродавая ее в вилюйские центры.

    Население эксплуатировалось также купцами — скупщиками пушнины и ростовщиками, из Вилюйска, Якутска и Туруханска ежегодно направлявшими торговые караваны на Оленек и Анабару.

    Общественный строй оленекских и анабарских якутов в ХIX — начале XX в. вполне подходил под определение, данное И. В. Сталиным 25 млн. преимущественно тюркского населения Поволжья, Средней Азии, Урала, Кавказа (накануне социалистического переустройства их хозяйства), «почти не имеющим своего промышленного пролетариата, сохранившим в большинстве случаев скотоводческое хозяйство и патриархально-родовой быт (Киргизия, Башкирия, Сев. Кавказ)» [Сталин И. В.  Сочинения, том 5. М., 1947. стр. 25.].

    Провозглашение советской власти в Якутии (1 июля 1918 года), завершившееся декретом ВЦИК'а о создании Якутской АССР, явилось историческим переломом в жизни якутов. С братской помощью великого русского народа якутский народ вступил в борьбу с вековой отсталостью, приступил к социалистическому переустройству своего хозяйства.

    Крупным государственным мероприятием, способствовавшим ознакомлению с малыми народами Севера, была перепись 1926-27 годов. Перепись доставила также данные о численности и состоянии хозяйства оленекских и анабарских якутов, хотя и не дала верных сведений об их национальной принадлежности, назвав их эвенками.

    На территории будущих Оленекского и Анабарского районов по данным переписи 1926-27 г.г. были следующие наслеги: Катыгын (Осогостох), Чорду (Бэту), Бэти, Угулят, Сологон, Затундренные якуты, Катыгыны и Кангаласы быв. Жиганского улуса. Наслеги, превратившиеся в XIX веке в административные единицы, не были искусственными образованиями и в прошлом представляли собой отдельные племена. Наслеги Угулят и Сологон это объякученные тунгусские племена XVII века — «Фугляцкий и Сологонский роды», наслег Бети образовался, по данным Б. О. Долгих, в результате объякучивания племени Синигир. Наслеги Катыгын и Кангалас — разросшиеся осколки древних якутских племен. В составе этих наслегов были отдельные роды. В наслеге Катыгын основным родом был род Осогостох и менее значительные Маймага, Ботулу и Оспек. Наслег Чорду (Бету) состоял из одноименного рода Чорду и рода Урюнэй; в этот наслег включались также очень небольшие роды Кобок и Батагай. В Сологонском наслеге, по данным переписи, были роды Шолохто, Нюрбогон, Кянсяй, Бэспэик, во II Угулятском наслеге — Хонтойдор, Бухучан, Дожархан. Наслег Бети на территории Оленекского района, судя по опросным данным, на роды не делился. В бассейнах Оленека и Анабары встречались также обрывки родов Брахат, Нахра; сюда заходили эвенки — илимпийцы и чапогирцы из Красноярского края. Все упомянутые роды считались экзогамными, каждый род имел свою птицу — тотема. Сохранились некоторые представления, восходящие к обычаю кровной мести. Тем не менее, вышеупомянутые роды не вели общего хозяйства и не проживали на общей территории. Ко времени переписи наслеги-племена превратились в соседские сельские общины или группы таких общин. В каждом роде были мелкие хозяйственные объединения (4-10 хоз.), состоявшие не только из родовичей, но и из чужеродцев. Эти хозяйственные объединения создавались при откочевке в тундру и рассыпались в сезоны охоты. Население сохранило память о более прочных и крупных объединениях вокруг охотников-хосунов, возглавлявших стойбища.

    За исключением илимпийцев и чапогирцев, члены всех вышеупомянутых родов и наслегов Считают себя якутами, потомками выходцев из центральных якутских улусов. Некоторые семьи сохранили генеалогии, состоящие из 4-7 поколений. Переселение из Якутии родоначальников этих семей датируется по ним серединой XVIII — началом XIX в.в.

    Ярко выраженное национальное самосознание оленекских и анабарских якутов, тем не менее, не нашло отражения в переписных материалах. Руководствуясь старой вилюйской административной традицией, причислявшей все население, занимавшееся оленеводством, к тунгусам, переписчики якуты из центральных районов Якутии записывали якутов-оленеводов бассейнов рек Оленека и Анабары тунгусами. Следует отметить, что термин «тунгус», «эвенки» понимается и в Оленекском и Анабарском районах как выражение не этнической принадлежности, а образа жизни.

    В бассейнах рек Оленека и Анабары существовало несколько типов оленеводческих хозяйств, соответствовавших определенным естественным зонам (тундра, лесотундра и тундра, лесотундра, тайга). Тундровые оленеводы с низкорослой породой оленей занимали территорию Анабарского района и Усть-Оленекского наслега Булунского района. Зимовья этой группы оленеводов располагались в крайних пределах лесотундры. Попутно, с выпасом оленей хозяйства этой группы занимались охотой на диких оленей на переправах, устраивали облавы на линных гусей и уток, ловили рыбу в низовьях рек, зимой охотились на песца. Оленеводы с крупной таежной породой оленей, зимовавшие в укрытых лесом районах лесотундры — р.р. Большая и Малая Канавка, Укекит, Беректе, весною откочевывали на гольцы, а летом — в открытую тундру. Попутно с выпасом оленей они занимались охотой, рыболовством и посреднической торговлей.

    Оленеводы таежной зоны, откочевывавшие летом на гольцы, занимались, главным образом, охотой на крупнокопытных. Пушная охота и рыболовство были для них добавочными промыслами.

    Охотники-оленеводы верховий р.р. Тюнга, Мархи, Муны, с весьма ограниченным количеством оленей, кочевали вверх и вниз по течению этих рек. Основой благосостояния этих хозяйств явилась охота на крупнокопытных и рыболовство. В бассейнах Мархи и Муны охото-оленеводческие хозяйства соприкасались со скотоводческими.

    Социалистическое строительство в верховьях Оленека и Анабары начало осуществляться широким фронтом лишь с 1934 г., после основания Оленекской культурной базы. В конце 1934 года в Оленекском районе были открыты первые три школы с интернатами. В 1935-36 г.г. были организованы товарищества по совместному выпасу оленей. Постановления ЦК ВКП(б) от 22 июня 1932 г. и 3 сентября 1932 г. позволили в Оленекском и Анабарском районах избежать перегибов в колхозном строительстве, допущенных в Эвенкийском нац. округе.

    В условиях северного комплексного хозяйства даже простейшая форма кооперации дала значительный эффект — освободилась рабочая сила, занятая выпасом распыленных стад, представилась возможность обеспечить рабочей силой такие недоразвитые отрасли хозяйства, как пушной промысел, рыболовство, грузопереброски и т. д. В 1937 г. было начато колхозное строительство. Одним из первых следствий коллективизации явился резкий подъем добычи пушнины. Из второстепенного занятия пушной промысел превратился в ведущую отрасль хозяйства. Быстрыми темпами стало развиваться оленеводство. Обобществленное стадо оленей с 1939 года к 1944 году удвоилось. Несмотря на кочевой образ жизни, (бытовое кочевание в настоящее время неотделимо от хозяйственного в условиях северного промыслового хозяйства), колхозы выстроили для себя поселки, состоящие из дома правления колхоза, школы, медпункта, торгточки и домов для приезжих колхозников.

    В 1939-40 г.г. колхозы Оленекского района настолько хозяйственно окрепли, что смогли показать на Всесоюзной Сельскохозяйственной выставке свои достижения. В ответ на нападение гитлеровских захватчиков колхозники Оленекского района перевыполнили планы пушнозаготовок. Развернулся сбор меховой одежды для Красней Армии, денежных средств в фонд обороны Родины. В 1942 г. Оленекский район занял первое место по пушнозаготовкам в Якутской АССР. В декабре 1941 г. Оленекский район первый в ЯАССР завершил ликвидацию неграмотности.

                               2. ХОЗЯЙСТВО И МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА

    Основная отрасль производства оленекских и анабарских якутов-оленеводство. На нем базируются охотничий промысел и рыболовство.

    В настоящее время в технике выпаса оленей произошли большие изменения. Установлено круглосуточное окарауливание стад, введены перекочевки по разработанным маршрутам, стада разбиты на половозрастные группы, систематически применяются профилактические ветеринарные мероприятия. Тем не менее широко используется и опыт, накопленный населением по выпасу оленей, в особенности опыт по содержанию оленей летом в лесотундре (дымокуры, защищенные кольями, загоны с навесами и дымокурами и т. д.). Применяется местный оленеводческий инвентарь — арканы, ботало, башмаки, используются местные способы закрытого холощения оленей, способы клеймления, забоя и т. д.

    Олени используются под седлом и в запряжке. Запрягают максимально трех оленей. Передовым является крайний правый. Упряжь и оленьи недоуздки оленекских и анабарских. якутов мало отличаются от долганских образцов. Нарты встречаются ненецкого типа, крепленные шипами, и якуто-долганского, крепленные ремнями. Различают нарты легковые-охотничьи, грузовые, женские со спинкой, летние для перевозки лодок. Езда на оленях верхом практикуется преимущественно летом. Применяются грузовые седла с высокими луками и верховые — более сложного устройства. Существуют детские верховые седла, свадебные седла для невесты. Караван вьючных оленей состоит обычно из 10-15 оленей. Населению были известны способы переправ на оленях через реки.

    Оленеводство оленекских и анабарских якутов отличается рядом особенностей: неупотреблением собак для окарауливания оленей в отличие от долган и нганасан, разработанностью вьючных способов перевозки грузов, использованием в качестве передового оленя не крайне-левого, а крайне-правого, так же как у эвенков, долган и якутов центральных районов, умением содержать оленей в лесотундре и тайге летом, умением доить оленей. В оленеводческой терминологии оленекских и анабарских якутов обращает на себя внимание большое количество терминов, заимствованных из различных эвенкийских диалектов (возрастные наименования оленей, масти, название оленьих рогов, некоторые наименования оленеводческого инвентаря), хотя население владеет исключительно якутским языком.

    В настоящее время пушная охота составляет основную статью доходов большинства колхозов в бассейнах рек Оленека и Анабары. До коллективизации в хозяйственной деятельности оленекских и анабарских якутов охота на крупнокопытных преобладала над пушным промыслом. Приемы охоты на диких оленей отличаются особой разработанностью, некоторые из них применяются и в настоящее время.

    Наиболее известный способ добычи диких оленей — охота при помощи оленя-маньщика (применяется только в период течки у оленей).

    К стаду диких оленей подкрадываются также, прячась за специально обученных домашних, весной в тундре охотятся при помощи маскировочного щитка, поставленного на лыжи; за дикими оленями охотятся на нартах, верхом на оленях и на лыжах по насту.

    На охотничьи приемы наложила отпечаток лучная охота, потерявшая значение лишь к концу XIX века. О массовых загонных способах охоты население сохранило лишь воспоминания. В низовьях рек население устраивало поколки оленей на переправах.

    Способы охоты на пушных зверей менее разработаны. Распространена ружейная охота на белку. Песца и лисицу добывают ловушками (пасть), горностаев — капканами. Введены сроки охоты на пушных зверей. Применяются усовершенствованные ловушки, малокалиберные винтовки. Охотники обеспечиваются легкими палатками. В районы расположения охотничьих бригад завозятся продукты, охото-боеприпасы.

    Охота на водоплавающую дичь имеет распространение как добавочный промысел. Летом и осенью применяются загонные способы охоты на линных гусей и уток. Весной и к концу осени на перелетных птиц охотятся с ружьем.

    Рыболовство по сравнению с оленеводством и охотой занимает и занимало весьма скромное место в хозяйственной деятельности населения верховий Оленека и Анабары. На остановках во время перекочевок ставили сети, перегораживали устья речушек плотинами с мордами. В низовьях существовали особые способы расстановки сетей в виде сложных ловушек. В настоящее время колхозы широко применяют для ловли рыбьи неводы. Последний лов рыбы практикуется, главным образом, осенью.

    Приемы охоты на диких оленей и водоплавающую дичь оленекских и анабарских якутов неизвестны якутам центральных районов. В охотничьей терминологии, так же как и в оленеводческой, сохранилось значительное количество терминов эвенкийского происхождения.

    Разнородные этнические влияния прослеживаются в материальной культуре оленекских и анабарских якутов. Пища населения бассейнов рек Оленека и Анабары, так же как эвенков и нганасан, соответствовала промыслово-охотничьему типу хозяйства Основными продуктами питания были мясо и рыба. Способы приготовления пищи, консервации мяса ничем не отличалась от эвенкийских. Наименования для вяленого мяса, названия приспособлений для утилизации трубчатых костей — эвенкийского происхождения. Тем не менее в пище оленекских и анабарских якутов сказалось влияние и якутов-скотоводов, выразившееся в пристрастии к конине, в употреблении квашеной рыбы, саламата — каши из муки.

    Сложность культурных взаимовлияний в бассейнах рек Оленека и Анабары сказалось в многообразии форм жилища. Основным типом жилища был эвенкийский ровдужный конусообразный чум — тордох, в качестве зимникев использовалась специфическая якутская форма жилища — юрта-балаган и дома-рубленки, заимствованные от русских промышленников. Меньшее распространение имели чумы из жердей (постоянные) — холомо.

    В конце ХIХ в. появились матерчатые палатки и нартяные чумы. Комплекс промысловой одежды и обуви оленекских и анабарских якутов в основном соответствует эвенкийском национальной одежде, хотя нагрудник, (наиболее характерная часть эвенкийского костюма), — утерян. Якутское влияние сказалось, главным образом, в праздничной одежде (шуба с отложным воротником — сон, шапка с высоким верхом и бляхой). Встречающаяся глухая одежда, сукуй с капюшоном, по-видимому, заимствована от ненцев. Костюмы, рубахи, платья сохраняют русский покрой.

    Сфера приложения орнаментального искусства у оленекских и анабарских якутов крайне ограничена. Распространена резьба по дереву. Орнаментируют луки грузовых седел. В отличие от реалистических силуэтных изображений эвенков в орнаментике оленекских и анабарских якутов преобладают якутские молитвы — спирали, завитки, кресты.

    Таким образом сложное этническое происхождение группы оленекских и анабарских якутов подтверждается анализом их материальной культуры.

    После установления советской власти и коллективизации районов Оленека и Анабары в материальной культуре населения, так же как и в их хозяйстве и быту, произошла значительные изменения. Улучшение питания выразилось во внедрении в пищу оленекских и анабарских якутов хлебопродуктов, крупы, сахара, соли и т. д. При возросшей покупательной способности населения эти завозные продукты прочно вошли в рацион. Ровдужные чумы вытесняются легкими палатками с железными печками, что значительно облегчает перекочевки. В поселках выстроены дома колхозного типа с двумя-тремя комнатами, с кирпичными печами и двойными рамами.

    Завозная одежда, белье и обувь покупаются и употребляются населением.

                                      3. СЕМЕЙНЫЙ И ОБЩЕСТВЕННЫЙ БЫТ

                                                         ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА

    Некоторый материал для выявления культурных связей оленекских и анабарских якутов дает анализ их семейного и общественного быта и .юридических обычаев.

    Система родства и свойства у населения бассейнов рек Оленека и Анабары не отличается от общеякутской. Имели распространение якутские юридические нормы наследования, выдела; тем не менее власть главы семьи у оленекских и анабарских якутов не принимала таких резких форм, как у якутов центральных районов. Приниженное, подчиненное положение женщины в семье у оленекских и анабарских якутов выражалось во взгляде на нее как на существо, далеко не равное мужчине, приносящее неудачу в промысле. В связи с этим для женщин существовал целый ряд запретов, близких к эвенкийским и долганским. Аналогические запреты, судя по фольклору, существовали в прошлом и у якутов центральных районов Якутии. Архаичные моменты сохранились также в родильных обычаях якутов-оленеводов (изоляция роженицы, запреты для беременной). Строже, чем у якутов-скотоводов, соблюдались запреты для невестки в отношении старших родственников мужа. Для мужчин считалось постыдным принимать участие в женских работах (расстановка чума, навьючивание оленей и т. д.). Однако положение женщины у оленекских и анабарских якутов, по-видимому, под влиянием эвенкийских правовых норм, было лучше, чем у якутов центральных районов. Сближают якутов-оленеводов с окружающими народами (эвенки, нганасаны, долганы) обычаи по отношению к детям, система воспитания детей.

    В свадебных обрядах оленекских и анабарских якутов, в основном, повторялись общеякутские порядки. Калым состоял из тех же частей, что и у якутов-скотоводов, но выплачивался деньгами, пушниной и оленями. В отличие от свадебных обычаев якутов-скотоводов, стоимость приданого должна была быть равной стоимости калыма. Благодаря изолированности оленекских и анабарских якутов в их свадебном ритуале сохранялись некоторые черты древней якутской свадьбы. В то же время в свадебных обрядах якутов-оленеводов, сильнее, чем в свадебных обрядах якутов центральных районов Якутии, сказалось влияние русской свадебной обрядности.

    Проникновению русского свадебного ритуала в среду якутов-оленеводов, по-видимому, способствовали браки между местным населением и оседлыми русскими промышленниками в XVII-XVIII в.в.

    Остатками местного древнего свадебного обычая, по-видимому, являются магический объезд свадебного чума невестой, обычай сохранения в целости костей свадебного оленя, нанесение на лбу невесты знаков золой и т. д.

    Русская христианская обрядность повлияла и на похоронные обычаи оленекских и анабарских якутов. Практиковавшиеся еще в первой половине XIX века надземные и наземные погребения были вытеснены захоронениями в земле.

    Свидетельством самобытности культуры оленекских и анабарских якутов является их фольклор.

    Центральное место в фольклорном творчестве оленекских и анабарских якутов занимают эпические сказания о хосунах-вятязях, охотниках.

    Записанные автором тексты хосунных сказаний в центре распространения хосунного эпоса на р. Оленек значительно дополняют опубликованный фольклорный материал.

    Основное содержание большинства оленекских и анабарских хосунных легенд — вероломное нападение на оленекского хосуна чужеземных воинов (в ряде вариантов нападающие относятся к племени маят, т. е. предкам вадеевских нганасан). Враги предательски убивают хосуна, истребляют его род и уводят в плен его жену. Сказания обычно заканчиваются описанием мести. Мстителем выступает сын убитого хосуна, воспитанный дедом.

    Сопоставление собранных хосунных легенд с опубликованными текстами героических сказаний северных якутов Нижней Лены, эвенков Нижней Тунгуски, долган и нганасан, показывает, что область распространения хосунных легенд охватывает бассейны рек Оленека и Анабары, на запад — бассейн Нижней Тунгуски, Хатанги, Таймырский полуостров и на восток — нижнее течение Лены и Яны. Анализ хосунных преданий убеждает в том, что основной пласт их сложился в эвенкийской среде. Можно думать, что сказания зародились еще в период первого проникновения оленеводов на Север. Однако судить о древнейшей основе хосунного эпоса чрезвычайно затруднительно, так как эпические предания северных якутов претерпели немало изменений и осложнены позднейшими мотивами и впечатлениями. Основной пласт хосунных легенд — древний эпос эвенков — отражает эпоху военной демократии, точнее — начальный период этой переходной эпохи, когда межродовые и межплеменные столкновения стали трансформироваться в грабительские войны.

    Мощным напластованием в хосунном эпосе является отражение исторических событий XVII века — столкновений между местными племенами и перемещений племен, связанных с русским завоеванием. Сравнение некоторых нганасанских легенд (о столкновениях с эвенками) и верхне-оленекских (сказания о маятах) убеждает в том, что они лишь по-разному повествуют об одних и тех же событиях, в которых участвовали их предки.

    Хосунные предания в современном виде представляют собой переработку древнего эпоса тунгусов и воспоминаний об исторических событиях XVII века северными якутами-оленеводами. Анализ героических предании северных якутов опровергает буржуазно-националистические построения Г. В. Ксенофонтова, относившего позднейшие события, отразившиеся в хосунном эпосе, в глубокую древность и пытавшегося представить хосунный эпос как отражение столкновений первых волн якутов-колонизаторов — носителей железной техники — с носителями каменно-костяной техники — тунгусами.

    Устное творчество оленекских и анабарских якутов не ограничивается героическими и историческими преданиями. Фольклорные произведения якутов-оленеводов весьма разнообразны. В сказках, загадках, в особенности в рассказах и песнях прослеживается много самобытного. В то же время в произведениях устного творчества оленекских и анабарских якутов сказалась культурная близость северных якутов к якутам центральных районов Якутии. За исключением якутских былин-олонхо, якуты-оленеводы удержали основной фольклорный запас своих собратьев — якутов-скотоводов. Этому не противоречит, разумеется, то, что в ряде произведений бытовая обстановка скотоводов оказалась замененной обстановкой оленеводческой.

    В фольклоре северных якутов бытуют и эвенкийские произведения. Популярные среди оленекских и анабарских якутов сказки о животных «Спор лисы с медведем», «Спор лисы с волком» и другие совпадают с эвенкийскими и долганскими сказками этого жанра. Некоторые сказки о животных якутов-оленеводов напоминают, так же как и эвенкийские сказки, этиологические мифы.

    Любовные песни-импровизации оленекских и анабарских якутов (воспевание гостя-мужчины девушками и женщинами) близки к долганским песням этого же вида.

    В демонологических легендах и песенном творчестве якутов-оленеводов, возможно, отразились какие-то древние аборигенные традиции, встречающиеся и в устном творчестве юкагиров.

    На многих произведениях устного творчества оленекских и анабарских якутов, в особенности на волшебных сказках, сказалось сильное влияние русской культуры — наследие слившихся с местным населением русских переселенцев крестьян-промышленников.

    Сложность этнического происхождения оленекских и анабарских якутов подтверждает и анализ их религиозных верований, существовавших в прошлом. Верования и обряды оленекских и анабарских якутов, связанные с охотой, обнаруживают особую близость к эвенкийским охотничьим обрядам. Так же как и тотемические  представления, охотничьи обряды якутов-оленеводов восходят к верованиям древних  таежно-тундровых охотников восточной Сибири. Влияние христианства сказалось на космогонических мифах и легендах о происхождении человека, превратившихся в своеобразный отдел фольклора северных якутов.

    Сложное переплетение близких между собой якутских скотоводческих и эвенкийских религиозных воззрений обнаруживается в шаманстве оленекских и анабарских якутов.

    Таким образом, сложные этнические взаимовлияния якутов, русских, эвенков в бассейнах рек Оленека и Анабары нашли отражение в материальной и духовной культуре оленекских и анабарских якутов.

    Благодаря советской власти оленекские и анабарские якуты преодолели свою культурную и хозяйственную отсталость, перешли от первобытных форм хозяйства и быта к социалистическим. В бассейнах рек Оленека и Анабары широко развернулось культурное строительство. До 1934 года в Оленекском районе не было ни одной школы, ни одной больницы, не говоря о культурно-просветительных учреждениях. В 1934 году были открыты три первые школы. К 1939 году все дети школьного возраста бтагодаря широкой сети интернатов были охвачены обучением. В 1946 г. в Оленекском районе работали одна школа-десятилетка и четыре начальных школы, в Анабарском районе — одна школа-семилетка и две начальных школы. Школы, основанные в Оленекском и Анабарском районах, явились первыми очагами распространения культурного влияния. Открытые одновременно со школами для детей, школы ликбеза позволили обучить навыкам, чтения и письма и все взрослое население. Быстрому распространению грамотности способствовала письменность и литература на якутском языке. Основанные в районных центрах больницы, в наслежных — стационарные и передвижные фельдшерские пункты, быстро завоевали доверие населения, преодолев шаманские представления о болезнях.

    Неотъемлемой частью современной культуры населения бассейнов рек Оленека и Анабары являются дома культуры, выросшие в районных центрах, клубы, избы-читальни, библиотеки в наслежных и колхозных поселках, звуковые кинопередвижки. Из среды местного населения за годы советской власти выросли свои руководящие кадры, появились учителя, счетные и торговые работники.

    Школы, широкая медицинская сеть, современные формы связи, авиатранспорт, культурно-просветительные учреждения, кинопередвижки, радио, опрокинули архаическое мировоззрение оленекских и анабарских якутов. Выросли культурные запросы населения, расширился умственный кругозор. Оленекские и анабарские якуты осознали связь своего нового существования с существованием Советского государства. Появился новый взгляд на женщину, признающий за ней права равные с мужчиной. Это выразилось, прежде всего, в появлении женщин-охотников и даже бригадиров. Местные женщины работают в настоящее время и в качестве учительниц, бухгалтеров, счетоводов. В область предания отошли калым и унизительные запреты для женщин. Укрепились положительные знания об окружающей природе.

    Благотворное влияние передовой русской культуры на якутов, на протяжении трехсот лет их истории проявилось в полной мере в условиях советской власти. Успехи, достигнутые оленекскими и анабарскими якутами в области хозяйственного строительства, были бы невозможны без повседневной братской помощи русского народа.

    Культурный прогресс оленекских и анабарских якутов не является изолированным явлением. Всестороннее культурное и экономическое сближение якутов-оленеводов с основной массой якутов, так же как и сближение прочих групп якутского народа, знаменует собой процесс консолидации якутской социалистической нации. Процесс этот еще не нашел отражения в этнографических картах и в справочной литературе. Якуты-оленеводы бассейнов рек Оленека и Анабары обозначены на картах как эвенки. В действительности, по языку, культуре и ярко выраженному якутскому национальному самосознанию население бассейнов рек Оленека и Анабары являются якутам. Ни сложное этническое происхождение, и занятие оленеводством и охотой не оправдывают причисления оленекских и анабарских якутов к эвенкам.

    Возрождение таких отсталых окраинных групп якутского народа, как оленекские и анабарские якуты, приобщение их к социалистической культуре, к строительству коммунизма – результат ленинско-сталинской национальной политики.

    /И. С. Гурвич.  Оленекские и анабарские якуты. (Историко-этнографический очерк.) Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Москва. 1949. 20 с./

    И. С. Гурвич

                                К  ВОПРОСУ ОБ ЭТНИЧЕСКОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ

                                   НАСЕЛЕНИЯ СЕВЕРО-ЗАПАДА ЯКУТСКОЙ АССР

    Вопрос о сложении новых, более широких этнических образований среди народов Севера после Великой Октябрьской социалистической революции в результате сближения между собой отдельных замкнутых в прошлом этнографических групп почти не освещался в нашей литературе.

    Нередко встречаются совершенно обратные тенденции, пытающиеся игнорировать этнические новообразования и рассматривать единые народности как ряд самостоятельных этнических групп. Так, на этнографических картах население северо-запада Якутской АССР (бассейны рек Оленека и Анабары) обозначается как эвенки, тогда как в действительности оно представляет собой якутов, хотя и отличающихся по своему хозяйственному и культурному укладу от якутов центральных районов Якутии. Вызывает большие сомнения правильность отнесения к эвенкам части населения Нижней Лены, Нижней Яны.

    Изучение процессов национальной консолидации на севере Сибири — огромная задача, стоящая перед историками и этнографами. В настоящей статье мы позволим себе ограничиться рассмотрением путей формирования якутской народности и якутской нации на северо-западе Якутии — в наиболее удаленных, оторванных и труднодоступных районах ЯАССР.

    Изучение истории населения бассейнов Оленека и Анабары позволяет проследить, как сформировалась эта северо-западная группа якутов-оленеводов.

    В 20-30-х гг. XVII в., ко времени проникновения русских служилых и промышленных людей в бассейны Оленека и Анабары, эти области, за исключением низовий последней, были населены тунгусскими племенами.

    В 20-х гг. XVII в. мангазейские служилые люди уже собирали ясак с тунгусов, кочевавших в верховьях Оленека. В ясачной книге Мангазейского уезда за 7132 г. (1623-1624) впервые упоминается о сборе ясака с оленекских тунгусов из племени азян. «В Пяндинском зимовье с новых людей с Оленьей реки род ачаны девять человек платили по пяти соболей» [Архив АН СССР (Ленинград), Портфели Миллера, ф. 21, оп. 4, л. 23.].

    Устюжанин Елисей Юрьев (Буза), первый морским путем достигший устья Оленека, также обнаружил в низовьях Оленека тунгусов. По сообщению спутника Елисея Юрьева — служилого человека П. Лазарева, отряд поднялся по Оленеку до р. Пирипты «и на усть Пирипты реки поймали тунгуса и за тем тунгусом взяли государева ясаку 5 сороков на прошлый 145 год и с .Оленека реки вывезли того аманата на Лену к усть Молоде реке» [Архив АН СССР (Ленинград), Портфели Миллера, ф. 21, оп. 4, л. 92.].

    Одно из самых ранних упоминаний о сборе ясака с оленекских тунгусов находится в ясачной книге Якутского уезда за 7148 г., т. е. за 1639/40 г. «Збору енисейского служилого человека Дружинки Чистякова с товарищи за 148 год взято государева ясака с тунгуского князца с Омнегина отца с Папырка и детей его и родников 67 соболей с хвосты, 7 соболей без хвосты, да две шубейки собольи тунгуские» [ЦГАДА, Сибирский приказ, кн. 145. л. 152.]. Население бассейна Оленека неизменно определяется как тунгусское и в других документах за 40—50-е гг. XVII в. — в ясачных книгах, отписках служилых людей Ивана Реброва, Кузьмы Суздальца, Михаила Телицина и в челобитных ясачных людей.

    Тунгусы были обнаружены и на Анабаре первой партией мангазейских служилых людей во главе с Васильем Сычевым в 1644 г. [Архив АН СССР (Ленинград), Портфели Миллера, ф. 21, оп. 4, л. 226.]. Они занимали весь бассейн Анабары за исключением низовий. В низовьях Анабары и далее по берегу моря на запад жили предки части авамских нганасан — тавги. В 139 г. (1631) в низовьях Анабары было 80 взрослых мужчин тавгов. В 40-х гг. XVII в., возможно, под натиском тунгусов, тавги откочевали на запад за Хатангу.

    Большинство оленекских тунгусов принадлежало к племени азян. В середине XVII в. это племя занимало, по-видимому, все нижнее и среднее течение Оленека. Азяны заходили на Лену, в верховья Оленека и Анабары, доходили до оз. Есей.

    В 1639/40 г. в Есейском зимовье сидело три аманата. Два из них принадлежали к вонядырскому племени, а один к азянскому. В 1644 г. мангазейские служилые люди взяли в аманаты на р. Анабаре двух человек из азянских тунгусов [«Колониальная политика Московского государства в Якутии в XVII в.», М. - Л., 1936, стр.19.].

    Однако оз. Есей и Анабара были, по-видимому, чужой территорией для азянов. Своим основным местом обитания члены племени азян считали Оленек: «А житье наше искони де на Оленеке» [Архив Института истории АН СССР (Ленинград). Якутские акты, картон 6. ст. 5, л. 3 (в дальнейшем цит. Якутские акты)]. В 1667 г. «оленекские ясачные тунгусы азянского роду Катуканка с товарищи и со всеми родниками» в своей челобитной сообщали, что промышленные люди поселились «на низу по Оленеку реки на усть Пура на старых наших житьях на которых местах мы, сироты ваши, великих государей ясак промышляем.... велити великие государи на Оленек реку служилому человеку казачьему десятнику Василию Игнатьеву им, промышленным людям, сказать, чтобы они на тех на наших житьях по Пуру и по Голимару соболей не промышляли и наших вотчинных житей не пустошили» [ЦГАДА, Фонд Якутского областного управления, оп. 1. ст. 235. л. 92.].

    Другое тунгусское племя, близкое к азянам, синигир (чинигир) или, может быть, силигир, упоминается в документах реже. Данные о расселении синигиров крайне отрывочны. В наказе воеводе Головину сообщалось: «А по тем рекам по Чоне и по Вилюю живут люди многие синигири и нанагири» [Якутские акты, карт. 1. ст. 1. л. 1.].

    В 1644 г. в Есейском зимовье в аманатах сидело два человека от Синигирского рода. После бегства аманатов в этом же году служилые люди взяли новых: шесть человек от Вонядырского роду, одного аманата «Мугальского роду» и одного «Синигирского роду».

    В 1647 г. служилые люди, во главе с Яковом Семеновым посланные на Анабару на перемену «Василию Сычеву с товарищи», зазимовав на Хете, совершили трудный и долгий поход в Есейское зимовье «по синигирского аманата Лагона» и «того синигирского аманата Лагона на Хету привели апреля 29 день здорово». С синигирским аманатом служилые люди отправились на Анабару на поиски тунгусов. «И на Оленский хребет с тунгусом с Лагоном и по сторонним рекам тунгусов искали с ним Василием Сычевым с товарищи и з Борисом Лукьяновым все имеете и тынгусов не нашли» [Архив АН СССР (Ленинград), Портфели Миллера, ф. 21, оп. 4, л. 235.]. По-видимому, в распоряжении мангазейской приказной избы были какие-то сведения о том, что синигиры кочуют по Анабаре или по ее притокам. Этим следует объяснить то, что служилым людям был выдан синигирский аманат из Есейского зимовья.

    Следует также сопоставить название племени синигир с одним из крупных верхних притоков Оленека рекой Силигир, ее притоками Орто-Силигир, Аллара-Силигир и другими.

    Все эти данные позволяют полагать, что местожительством племени синигир была область верхнего течения Оленека и его притоков, возможно также район истоков верхних Анабары, рр. Большая и Малая Конамки.

    Данные о численности населения бассейнов рек Оленека и Анабары появляются в документах лишь с 40-х гг. XVII в.

    В 1644 г. число ясачных плательщиков на Оленеке было не менее 64 человек, так как в ясак без поминков было собрано 8 сороков соболей, т. е. 320 соболей [ЦГАДА. Сибирский приказ, ст. 257, л. 253.]. В 40-х гг. XVII в. с одного ясачного человека на Оленеке взимали в ясак пять соболей в год и шестой поминочный [«Колониальная политика Московского государства в Якутии в XVII в.», стр. 19.]. Среди плательщиков ясака были и подростки, платившие неполный оклад. Следовательно, разделив общее число сданных соболей на полный оклад — 5 соболей, мы получим минимальное число ясачных плательщиков применительно к 1644 г.— 64 человека.

    В ясачных документах отражалась только численность ясачных плательщиков — взрослых мужчин и подростков. Принимая число ясачных плательщиков, т. е. взрослого мужского населения, за 25% всего населения, и округляя число ясачных плательщиков в сторону увеличения, так как, по-видимому, часть тунгусов укрывалась между своими родственниками от ясачных платежей, можно с большей долей вероятности предположить, что численность населения в период с 1645 до 1652 г. доходила до 600-700 человек обоего пола (130-160 ясачных плательщиков) (табл. 1).

    В 1652-1653 гг. в результате эпидемии оспы произошло резкое уменьшение численности населения на Оленеке. Из 156 человек, записанных в пометные списки, к ясачному платежу не явилось 85 человек. О причине их неявки в ясачной книге сохранилась запись, что «те тунгусы в прошлом в 159 году воспой померли и впредь те соболи и та доимка из пометы выложены» [ЦГАДА, Сибирский приказ, кн. 307. л. 721.].

    В следующем 1653 г. эпидемия продолжалась. От оспы погибло еще 54 человека ясачных плательщиков. В результате эпидемии и разгрома оленекских тунгусов в 1653 г. вонядырскими тунгусами по пометному списку на Оленеке осталось только 39 ясачных плательщиков, т. е. 160-170 человек обоего пола.

    В последующие 25 лет число ясачных плательщиков на Оленеке колебалось в пределах между 38-45 человеками. Представление о численности ясачных плательщиков на Анабаре дает табл. 2.

    С 1678 г. численность населения на Оленеке возрастает. В 1678 г. ясачных плательщиков по пометному списку значилось 60 человек, в 1682 году — 73 человека [ЦГАДА, Сибирский приказ, кн. 688. л. 482, кн. 712, л. 817.]. В 1686 г. число ясачных людей по пометному списку достигло рекордной цифры за XVII в.— 163 человека, из них к ясачному платежу явилось 102 человека [ЦГАДА, Сибирский приказ, кн. 830. лл. 458-460.].

    Причины увеличения численности населения на Оленеке в последние десятилетия XVII в. вполне ясны. Начиная с 1678 г., в ясачных книгах значатся не одни тунгусы, а «якуты и тунгусы». Увеличение населения шло за счет переселенцев якутов из центральных якутских районов. Спасаясь от ясачных поборов еще в 30-40 гг. XVII в., якуты устремились в бассейн р. Вилюя и вниз по Лене к Жиганску и к Столбам. В 50—60-х гг. эти районы уже были достаточно населены, и поток беглецов якутов продвинулся дальше, захватив «сторонние дальние реки» — Оленек, Анабару, Яну (низовье), Колыму. Проникновение якутов в бассейны Оленека и Анабары облегчалось резким уменьшением тунгусского населения на этих реках в результате отмеченных эпидемий и взаимных междоусобных столкновений. В 1640 г. на устье р. Молоды, где заплатили ясак оленекские тунгусы, уже платили ясак и 23 якута [ЦГАДА, Сибирский приказ, кн. 150. л. 193.].

    В 1669 г. жиганский приказчик сын боярский Петр Ярышкин в челобитной якутскому воеводе князю Ивану Петровичу Борятинскому сообщал: «Да в прошлых годах приказные люди будучи в Жиганах отпустили ясачных якутов на Оленек реку с женами и детьми человек со сто и больше и в Жиганы с ясаком великого государя не бывали те, а иные ясачные якуты, подговорив ясачных якутов якутских бежать, убежали с Оленки реки хребтом через горы на Вилюй и Среднее зимовье, потому что отпущены на Оленек с женами и детьми без указу великих государей. И буде тех якутов и тех жен и детей с Оленки реки не взять по прежнему в Жиганы, и ясак великих государей будет в большом недоборе» [Якутские акты, карт. 22 (205), ст. 15, л. 59.].

    Переселение якутов на Оленек отразилось в ясачных книгах Оленекского зимовья не сразу. Только в середине 70-х гг. якуты начинают упоминаться как постоянные плательщики ясака на Оленеке.

    О социальной принадлежности этих якутов переселенцев можно судить по ряду документов. Так, по дошедшей до нас именной ясачной книге Жиганского зимовья за 1640 г. видно, что все 72 жиганских тунгуса платили по 3 соболя, тогда как пришлые якуты, принадлежавшие обычно к социальным низам, платили меньший оклад [ЦГАДА, Сибирский приказ, кн. 145. лл. 155-160.].

    На Оленеке пришлые якуты платили 1—2 соболя или 1 лисицу красную, как тунгусы-подростки. Многочисленные «памяти», посылавшиеся на Оленек о розыске беглых холопов и должников, в достаточной степени характеризуют состав якутов-переселенцев. Так, в 1682 г. жиганский ясачный сборщик Захар Шикеев сообщал о поимке беглой якутки Кучинейки: «Исполняя указ великого государя и твое воеводское повеление, того же дня 23 сентеврия послал 3-х казаков по тое беглую якутскую девку в Оленекское зимовье к сыну боярскому Артемью Крупецкому, которую девку те казаки привели в Жиганское зимовье» [«Колониальная политика Московского государства в Якутии в XVII в.», стр. 121.].

    Тот же Захар Шикеев извещал о том, что на Оленеке обнаружена другая беглая девка Томотка. В 1686 г. служилому человеку Ивану Лыткину был дан наказ «сыскивать в Жиганах и на Оленеке — беглых холопей Сахарка Бултекеева да детей его Сылрысытка до Кутеря и с женой его Намычейкой» [«Колониальная политика Московского государства в Якутии в XVII в.», стр. 216.]. В том же году Андрею Амосову была дана «память» о поимке «в Жиганах или в Оленекском зимовье беглых дворовых казака Максима Мухоплева и подговоривших их бежать якутов» [«Колониальная политика Московского государства в Якутии в XVII в.», стр. 191-195.]. Большинство якутов-переселенцев принадлежали к «подгородним» якутским волостям — Кангаласской, Батулинской и др.

    Районы Оленека и Анабары, непригодные для привычного якутам коневодства и скотоводства, привлекали якутов бедняков обилием диких оленей и возможностью добывать их на переправах через реку. В 1681 г. на Оленеке наступил голод вследствие отсутствия (изменения хода) диких оленей.

    По этому поводу жиганский ясачный сборщик Захар Шикеев сообщал: «И иные якуты с Оленека реки сошли в Среднее вилюйское зимовье, а иные на Анабару реку, а иные в Жиганы на Красное пришли. А иные безвестно сошли. А сошли с Оленека реки многие в Жиганы к Красному песку по первому пути снежному с женами и детьми и многие от голоду мало не померли и посацкий человек Исаак умер с голоду, а потому с Оленека реки сошли якуты, что большой голод на Оленеке реке, весной и осень единого зверя по Оленеку не промыслили якуты» [Якутские акты, карт. 33, ст. 2, л. 5 (часть документа помещена в сборн. «Колониальная политика Московского государства в Якутии в XVII в.».].

    «Зверями» (кыыл) и в настоящее время на Оленеке называют диких оленей. Из росписи «сошлых» с Оленека ясачных якутов видно, что в Среднее вилюйское зимовье сошло 17 человек якутов, на Анабару — 10 человек якутов и трое русских [Якутские акты, карт. 33, ст. 2, л. 5 (часть документа помещена в сборн. «Колониальная политика Московского государства в Якутии в XVII в.».].

    С 1683 г. население па Оленеке опять возрастает, на этот раз не только за счет пришлых якутов, но и за счет ссейских тунгусов, «побивших служилых людей Ильюшку Рябова с товарищи» и переселившихся в Якутский уезд [Дополнения к «Актам историческим» (ДАИ), т. XI, стр. 66.]. До 1686 г. эти тунгусы платили ясак на Оленеке.

    В 90-х гг. XVII п. население на Оленеке сократилось по сравнению с предыдущим десятилетием, так как есейскис тунгусы откочевали обратно в пределы Мангазейского уезда.

    Уменьшение населения несколько компенсировалось бегством на Оленек и Анабару жиганских якутов и тунгусов, спасавшихся от «морового поветрия», хотя эпидемия коснулась и Оленекского зимовья. В 1693 г. жиганский приказчик Степан Кривогороницин, сообщая о гибельных последствиях эпидемии, между прочим писал: «А иные, которые иноземцы тунгусы и якуты разбежались от морового поветрия по сторонним рекам... и по тех иноземцев я Стенька послал двух человек казаков сыскивать ясачных тунгусов и якутов по Оленеку реке и по сторонним рекам, да я же послал двух человек на Анабару реку сыскивать ясачных якутов и тунгусов» [Якутские акты, карт. 44, ст. 12, л. 5.].

    Таким образом, последние тридцать лет XVII в. характеризовались большой текучестью населения на Оленеке, в особенности пришлого якутского населения. Однако источники вполне определенно свидетельствуют, что в конце XVII в. якуты стали постоянными обитателями бассейнов рек Оленека и Анабары. Расселение якутов в бассейнах Оленека и Анабары нашло отражение в Чертежной книге Сибири, составленной в 1701 г. Семеном Ремезовым. Под условным обозначением Оленекского зимовья написано: «Оленекское зимовье живут якуты. Р. Оленек на усть Лены до моря пятеры сутки плыть, а живут многие ясачные иноземцы тунгусы и якуты разных волостей» [Чертежная книга Сибири 1701 г. С. Ремезова, Изд. Археологической комиссии, 1882.]. Знаки кочевий нанесены и по Анабаре. Под ними надпись: «Река Анабара живут якуты».

    Для понимания этнических взаимоотношений в XVII-XVIII вв. в бассейнах рек Оленека и Анабары необходимо остановиться на пришлом русском населении. С первыми отрядами служилых людей на Оленек и Анабару проникли партии русских торговых и промышленных людей. В 1637 г. с небольшим отрядом Елисея Юрьева (Бузы) на Оленек прибыло 40 человек промышленных людей [И. Фишер, Сибирская история с самого открытия Сибири до завоевания сей земли российским оружием. СПб., 1779, стр. 372.]. Часть из них осталась на Оленеке после того, как отряд казаков ушел на Лену. В 1643 г. промышленные люди с Оленека подали челобитную с просьбой послать к ним служилых людей, так как они страдали от нападений тунгусов. В 1657/58 г. к «распросным речам» с Анабары была приложена заручная челобитная промышленных людей — 41 человека [Архив АН СССР, Портфели Миллера, ф. 21, оп. 4, л. 258.].

    На Оленеке и Анабаре промышленные люди жили небольшими группами по 4-6 человек в зимовье. Часть промышленников снаряжалась за свой счет, но многие вынуждены были брать все необходимое на крайне жестких условиях у ростовщиков и купцов. Совсем необеспеченные промышленники поступали в покрученники к купцам-промышленникам, отправлявшим целые торгово-промышленные экспедиции за соболями. В 1659 г. на Оленек был отпущен Михайло Максимов с 12 работниками и с ними было отпущено «хлебных запасов и деревенского заводу по таможенной оценке на 2325 руб. на 11 алтын на 4 деньги» [«Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.» стр. 179.].

    В отличие от служилых людей, промышленники отправлялись на дальние реки на долгие сроки и брали с собой своих жен, если они были, или покупали женщин у якутов по дороге или у местного населения.

    Промышленные люди, в особенности неимущие слои промышленников, не спешили возвращаться в Якутск, где должны были платить долги по кабалам. В связи с этим еще в 1661 г. служилому человеку Михаилу Шадре в Жиганское зимовье была дана воеводой Голенищевым-Кутузовым память: «Итти ему Мишке из Жиган с тем вожем и служилыми людьми зимним путем через горы на нартах на Оленек реку для того что в нынешнем в 169 году в Якутском остроге в съезжей избе стольнику и воеводе Ивану Федоровичу Большому Голенищеву-Кутузову ведомо учинилось, что живут на Оленеке реке промышленные люди человек с сорок и больше, лет по пяти и по шести и на соболиных промыслах соболей промышляют и с тех соболей великого государя десятины не плачивают и теми соболями между собою без десятинных пошлин торгуют, купят и продают и оброки с себя и пошлины не плачивают [ЦГАДА, ф. Якутского областного управления, оп. 2, ст. 50, л. 127.]. В 1660 г. служилому человеку Харитону Беляею была дана память «разыскивать в Жиганах и на Оленеке» и привести в Якутск промышленного человека Якова по произвищу Зырянина, должника подьячего якутской съезжей избы Ермолина [Якутские акты, карт. 19. ст. 11, л. 36.].

    Переселение русских на Оленек и Анабару из Якутска особенно усилилось в 1670-х гг. В 1677 г. ввиду «хлебной скудности» посадские люди в большом числе были отпущены в Жиганы «кормиться» [Якутские акты, карт. 30, ст. 4, лл. 4-49.]. И хотя их не велено было отпускать дальше, тем не менее часть посадских людей сошла на Оленек, так как в дальнейших наказах жиганскому приказчику их было велено возвращать обратно с Оленека и Анабары. Наказы о возвращении посадских людей с Оленека давались и раньше 1677 г. [ДАИ. т. VII, стр. 138.]. По-видимому, возвратить посадских и промышленных людей было не просто, так как в 1682 г. жиганский приказчик послал на Анабару казака Киприяна, «чтобы тех ясачных и посацких людей с Анагары (Анабары) реки в Жиганы выслать или чтоб они ясак и оброк с Анабары реки без посылки сами высылали ежегодно в пору с осени» [«Колониальная политика Московского государства в Якутии в XVII в.», стр. 121.].

    Оленек и Анабара своей удаленностью привлекали к себе беглых и недовольных. В 1684 г. на Оленек сбежал казачий наемщик, «гулящий» человек Кузьма Михайлов [ДАИ. т. XI. стр. 124.], в том же году часть казаков, посланных на Колыму, оказалась в Оленском зимовье [ДАИ, т. XV, стр. 62.].

    Из осевших промышленников, беглых посадских людей, казачьих детей сложился на северо-западе Якутии основной контингент русского старожильческого населения. Промышленники в большинстве случаев — выходцы из Поморья,— знакомые с таежным образом жизни и мореплаваньем, легко осваивались в северных окраинах Якутии. Окруженные тунгусами и якутами, они быстро знакомились с их языком и сближались с местным населением путем браков. По-видимому, в первую очередь через промышленных людей, близко соприкасавшихся с местным населением, передовая русская культура того времени проникла в глубинные и периферийные районы Севера.

    Таким образом, к концу XVII в. постоянное население в бассейне рек Оленека и Анабары состояло из тунгусов-аборигенов, якутов и русских.

    Документы первой четверти XVIII в. свидетельствуют о значительных переселениях якутов на Оленек.

    В 1710 г. в Оленекском зимовье был взят ясак с 57 человек пришлых якутов [ЦГАДА, Сибирский приказ, кн. 1533, л. 50.]. В 1712 г. на Оленек прибыло еще 56 человек «подгородних разных волостей сошлых ясачных якутов» [ЦГАДА, Сибирский приказ, кн. 1564, л. 91.]. В том же году в Жиганском зимовье был взят ясак со 128 человек «сошлых ясачных якутов» [ЦГАДА, Сибирский приказ, кн. 1564, л. 87.].

    Поток переселенцев якутов двигался gо старому пути из Жиганска. Многие из якутов-пришельцев не приживались на Оленеке, возвращались обратно или перебирались в Мангазейский уезд. Так, в 1712 г. не явилось к платежу 49 человек из  119, внесенных в ясачные списки Оленекского зимовья.

    В 20-х гг. XVIII в. в Жиганском и Оленекском зимовьях число якутов уже преобладало над числом тунгусов. В 1721 г. в Оленекском и Жиганском зимовьях числилось 465 ясачных людей [ЦГАДА, Сибирский приказ, кн. 980, лл. 161-184 (сведения по Оленекскому и Жиганскому зимовьям даны вместе)], из них только 115 принадлежало к аборигенному населению, 350 человек были выходцы из различных якутских волостей.

    С упадком соболиного промысла на Оленеке в конце XVII — начале XVIII в. интерес якутской администрации к северо-западной периферии Ленского края упал. Возможно, именно благодаря этому поток якутов-переселенцев, искавших убежища от ясачного гнета и долгов, еще более усилился.

    На Оленеке и Анабаре якуты-переселенцы могли укрыться хотя бы на время от притеснений со стороны администрации и улусных богатеев. Попадая в северные условия, якуты-скотоводы усваивали тунгусский образ жизни и вынуждены были добывать себе пропитание охотой на диких оленей и рыбной ловлей. Сближались с местным населением и русские переселенцы.

    В 1735 г. участник Великой Северной экспедиции, руководимой капитаном В. Берингом, лейтенант Прончищев нашел в устье Оленека небольшое селение, состоявшее из 20 семейств оседлых русских промышленников. Выше селения, по данным Прончищева, располагались кочевья тунгусов и якутов [Записки Гидрографического департамента Морского министерства, ч. IX, СПб., 1851, стр. 190.]. Одиночные зимовья русских промышленников, возникшие, по-видимому, в XVII в., еще существовали в первой половине XVIII в. в устьях рек и заливов по морскому побережью от Оленека до Хатанги. В 1736 г. лейтенант Прончищев обнаружил в Хатангской губе по левому берегу зимовье русского промышленника. По-видимому, в ряде мест, подобно русским промышленникам, жили оседло или полуоседло якуты. В 1739 г. геодезист Чекин нашел в устье р. Таймыры проживавших там полуоседло якутов [Записки Гидрографического департамента Морского министерства, ч. IX, стр. 302.]. Ценным дополнением к сведениям Прончищева являются некоторые записи в дневнике X. П. Лаптева: «Здесь (устье Оленека.— И. Г.) в зимовьях живут русские промышленники издавна семей 10, которые через жен своих соединились многие с ново-крещенными якутами и на их природу и обычай схожи» [Л. С. Берг, История географического ознакомления с якутским краем, Сборн. «Якутия», Л., 1927, стр. 23.]. Такое же население нашел X. П. Лаптев не только в устье Оленека, но и на Хатанге.

    Наблюдения участников Великой Северной экспедиции, таким образом, подтверждают отмеченный нами по архивным материалам процесс слияния трех этнических компонентов в бассейне Оленека и Анабары. Особенно интересны показания X. Лаптева в этом отношении. По-видимому, в 40-х гг. XVIII в. процесс ассимиляции якутами русских старожилов зашел уже очень далеко. Чрезвычайно ценно также сообщение Лаптева о том, что все население низовий участвовало в поколках оленей на переправу через реки.

    Таким образом, хозяйственная деятельность тунгусов, якутов и русских с падением соболиных промыслов уже в 30—40-х гг. XVIII в. стала нивелироваться.

    Наши источники по истории северо-запада Якутии во второй половине XVIII в. крайне бедны. Некоторые данные о населении низовий Лены и Оленека в 80-х гг. XVIII в. можно почерпнуть из ответов жиганского исправника Подчерткова якутскому коменданту Маркловскому в связи с указом Иркутского наместничества собрать историко-этнографические сведения о населении.

    Из ответов Подчерткова следует, что в Жиганском округе в 1786 г жили якуты и тунгусы, объединенные в три «наслежных рода» [Л. П. Окладников, К истории этнографического изучения Якутии, Сборник материалов по этнографии якутов, Якутск. 1948, стр. 25.]. Отказываясь представить требуемое описание, жиганский исправник, между прочим, сообщал: «якуты тамошние объявляют мне, что как им памятно что оне будучи в младых еще летах слыхали от таких же стариков что предки, отделяясь от подгородних города Якутска якутов, зашед сюда, в Жиганы, поселились, почему и разговор их и вера и обряд стоят сходно с теми подгородными якутами» [Л. П. Окладников, К истории этнографического изучения Якутии, Сборник материалов по этнографии якутов, Якутск. 1948, стр. 25]. Таким образом, в 80-х гг. переселение из Якутска еще не изгладилось в памяти якутов. Скудные источники по второй половине XVIII в. и первой половине XIX в. позволяют полагать, что в бассейнах Оленека и Анабары продолжался процесс слияния русских оседлых промышленников с якутами, так же как и якутов с тунгусами. В то время как пришлое население — якуты и русские — усваивало тунгусский образ жизни, выработанные веками промыслово-охотничьи навыки и приемы, местное население усваивало якутский язык, русские технические приемы, элементы русской духовной культуры.

    По отрывочным литературным данным и опросным материалам, полученным нами на месте, можно полагать, что на протяжении XIX в. районы северо-востока Якутии продолжали пополняться якутами из центральных волостей и отчасти русскими ссыльными поселенцами (низовье Оленека, первая половина XIX г.).

    Социальный состав переселенцев якутов на Оленек и Анабару в XIX в., насколько позволяют судить наши источники, был более разнообразным, чем до деятельности I ясачной комиссии. Основная группа переселенцев якутов, повидимому, состояла из якутской бедноты, страдавшей от обид и притеснений тоенов, другая группа переселенцев состояла из якутской торговой верхушки.

    После введения денежного сбора (70-е гг. XVIII в.) в бассейн Оленека и Анабары и далее на Хатангу и на оз. Есей, не встречая препятствий со стороны русской администрации, устремились торговцы якуты, скупщики пушнины. По-видимому, как и в более позднее время, эти якуты занимались попутно охотой и выгодной посреднической торговлей. «В начале настоящего столетия, когда 4 улуса Вилюйского округа составили один улус (Кангаласский), — писал Р. К. Маак, — главою был богатый якут Акыда. Он ежегодно ездил на р. Оленек, где вел выгодную торговлю с тунгусами с озера Жессея (Есея.— И. Г.), получая от них шкурки соболей, песцов и т. п., взамен пороха, свинца и якутских железных изделий. Кроме того, его привлекали на р. Оленек и охота за северными оленями, особенно осенью во время их переправ через реку» [Р. К. Маак, Вилюйский округ Якутской области, т. II, стр. 103-104.].

    В начале XIX в. значительно укрепились торговые связи населения низовий Оленека и Анабары с Жиганском и верховий Оленека с Вилюйском. По сообщениям Р. К. Маака, в начале XIX в. вилюйские якуты вели регулярную торговлю с населением оз. Есей, совершая туда поездки зимой на оленях, летом на лошадях. Эти связи сохранялись и позднее.

    Во время своей поездки по Оленеку в 1874 г. А. Л. Чекановский встретил на среднем течении Оленека тунгусов с оз. Сюрунгны и якута с р. Конамки, ходивших в Вилюйск за порохом и другими покупками [А. Л. Чекановский, Письмо к секретарю Русского географического общества, «Известия РГО», т. XI, 1875, стр. 323.]. В своих заметках Чекановский упомянул и о том, что вилюйские якуты заходят для промысла на Оленек. «Немногие из них, — писал Чекановский об оленекских якутах, — имеют прочные сношения с единоплеменниками по Вилюю, от которых получают или домашних оленей для присмотра и употребления или для меновой торговли некоторое количество товаров, имеющих ход и инородцев по реке Анабаре и далее на северо-западе у долган» [А. Л. Чекановский, Письмо к секретарю Русского географического общества, «Известия РГО», т. XI, 1875, стр. 332.]. Несомненно, что торгово-обменные связи с Вилюй-ском и Жиганском способствовали сближению населения Оленека и Анабары с якутской культурой.

    Сведения, доставленные П. Хитрово, А. Л. Чекановским и отчасти Р. К. Мааком, позволяют видеть, что население Оленека представляло собой ко второй половине XIX в. единое целое в языковом, культурном и хозяйственном отношениях. «По физиономии, образу жизни, языку и нравам, — писал П. Хитрово о поселении Жиганского улуса в 50-х гг. XIX в., — здешних русских и тунгусов следует причислить к якутам: так во всем слились они с этими последними» [П. Хитрово. Описание Жиганского улуса. Записки Сиб. отдела РГО, т. 1, 1856, стр. 66.].

    А. Л. Чекановский, сообщая о постоянных жителях Оленека, отметил их принадлежность отчасти к Вилюйскому, отчасти к Верхоянскому округу «У Оленека они имеют свои зимние жилища — якутские юрты с камельком. Остальное затем время года они ведут жизнь кочевую, впрочем не в особенно большом районе. По происхождению они тунгусы, но уже их деды усвоили себе язык, обычай и образ жизни якутов. Они промышляют рыбку, диких оленей, лисиц и лесных гусей» [А. Л. Чекановский, Письмо к секретарю Русского географического общества, стр. 332.]. Часть населения, не имевшая зимников с большим размахом кочеваний, была причислена Чекановским к «бродячим», но и эту группу он не отождествлял с тунгусами. «Бродячее население, — писал Чекановский, — идет к Оленеку преимущественно долиной Вилюя. Для промысла Оленек посещают также тунгусы озера Сюрунга и озера Жессей. Но эти инородцы приходят реже, их странствования ограничены верховьями системы Оленека и длятся не более года» [А. Л. Чекановский, Письмо к секретарю Русского географического общества, стр. 133.].

    Из приведенных свидетельств следует, что население Оленека представляло собой известное единство, различаясь только размерами и направлением кочеваний. Несомненно, что ко второй половине XIX в. три этнических элемента (тунгусы, якуты и русские), составлявшие население бассейнов Оленека и Анабары, слились, возникла своеобразная группа северных якутов-оленеводов.

    Из этого не следует, что во второй половине XIX в. в бассейнах рек Оленека и Анабары не было этнических смешений и процесс этногенеза был завершен. Как видно на описания Чекановского, в верховьях Оленека нередко появлялись тунгусы из бассейна Нижней Тунгуски, якуты из Вилюйска, приезжавшие для торговли и промысла, якуты с Лены.

    Во второй половине XIX в. население верховий Оленека включалось, в Верхне-Вилюйский и Мархинский улусы Вилюйского округа, население низовий входило в состав Жиганского улуса Верхоянского округа. По данным П. Хитрово, из десяти наслегов Жиганского улуса считались, якутскими I и II Батулинские, I, II, III и IV Хатыгынские, Туматский и Кангаласский. Тунгусскими значились Кубекский (Купский) и Эльгэтский (Эжанский). Члены тунгусских наслегов и Туматского наслега кочевали за пределами бассейна Оленека.

    В отличие от Жиганского улуса, в Вилюйском округе «тунгусские роды», за исключением ряда тунгусских по происхождению наслегов, представляли собой не что иное, как якутские наслеги, объединявшие кочевое оленеводческое население, лишь именовавшееся тунгусами в отличие от якутов-скотоводов. Это обстоятельство уже отмечалось в литературе. Так, С. К. Патканов писал, что «отдельные семьи якутов, войдя в состав какого-нибудь родового управления или управы тунгусов, этим самым становятся тунгусами, оставаясь по существу теми же якутами, какими они были раньше» [С. К. Патканов, Опыт географии и статистики тунгусских племен Сибири, ч. I, вып. 2. СПб., 1906, стр. 83.]. Вилюйский исправник Кларк еще в 1861 г. отмечал, что «среди вилюйских тунгусов существует группа, которая лишь называется тунгусами, но ни жилищем, ни нравами, ни обычаями, ни одеждой, ни языком не отличается от якутов» [Кларк, Вилюйск и его округ, Зап. Сиб. отд. РГО, ч. VII. 1864, стр. 129.].

    Наслеги, именовавшиеся в Жиганском улусе и Туруханском крае якутскими, в Вилюйском округе именовались тунгусскими. По данным X ревизии и переписи 1897 г., тунгусами значились в Вилюйском округе члены Хатыгынского наслега, Чордунского, Бетунского, объякученные тунгусы Шелогонского и Угулятского наслегов и др. Все население, кочевавшее около оз. Есей и в верховьях Оленека, подчинявшееся Вилюйскому округу, именовалось в нем «есейские тунгусы». Однако в Енисейской губернии они именовались «есейские якуты». К якутам относили обитателей оз. Есей и верховьев Оленека все путешественники и исследователи, посещавшие эти районы. Посетивший в 1884 г. оз. Есей миссионер М. Суслов сообщил, что вокруг оз. Есей кочует около 660 человек якутов [М. Суслов, Путевой журнал священника миссионера Мих. Суслова, «Енисейские епархиальные ведомости». 1884, №№ 19, 20, 21.]. «Есейские якуты, — писал П. Е. Островских, побывавший на оз. Есей в 1902 г., — принадлежат к трем наслегам, старосты коих проживают в Вилюйском округе с названиями Чорду, Беги, Катыхын» [П. Е. Островских. Поездка на очеро Есей, «Иместия Красноярского подотдела РГО», т. I, вып. 6, 1904, стр. 27.]. «Районом обитания есейских якутов является главным образом все среднее и нижнее течение р. Котуя и низовий р. Майеро с их притоками, а также верховья рр. Оленека и Анабары» [В. Н.  Васильев.  Краткий очерк инородцев северного Туруханского края, Ежегодник Русск. антропологич. об-ва, 1905-1907, № 2, с. 58.], — писал участник Хатангской экспедиции этнограф В. Н. Васильев. Следует отметить, что население, включенное в «тунгусские роды», осознавало себя якутами. Об этом можно, например, судить по расписке, приведенной П. Е. Островских: «Илимпейского тунгусского роду Туруханского края Сухочар дал сию расписку якуту 2-го Хатыгынского тунгусского роду того же края В. С. Ботулу, что...» [П. Е. Островских, О положении женщины у инородцев Туруханского края. «Известия Красноярского подотдела РГО». т. I, вып. V, 1904. стр. 14.].

    Местная традиция, ошибочно относившая все кочевое оленеводческое население к тунгусам (эвенкам), сказалась не только на результатах переписи 1897 г., но и на результатах переписи 1926-1927 гг. Хотя хозяйственная перепись 1926-1927 гг. не дала верных сведений об этнической принадлежности оленекских и анабарских якутов, назвав их эвенками, она доставила необходимые данные об их численности, состоянии хозяйства и расселения [И. С. Гурвич, Оленекские и анабарские якуты, Автореферат диссертации, М., 1949, стр. 3.].

    В 1926-1927 гг., по данным переписи, на територии будущих Оленекского и Анабарского районов были следующие наслеги: Катыгын (Осогостох) – 513 человек обоего пола, Чорду – 218, Бети - 98, Угулят – 138, Сологон – 270, затундренных якутов – 344, Кангалассов и Катыгынов 3-го Хатыгынского наслега – 359 [Б. О. Долгих, Состав народностей севера средней Сибири. «Краткие сообщения Института этнографии», вып. V, 1949, стр. 79. Часть недастающего материала была любезно представлена Б. О. Долгих в наше распоряжение]. Наслеги, превратившиеся в XIX в. в административные единицы, не были искусственным образованиями и в прошлом иногда представляли собой отдельные племена [Б. О. Долгих, Племя у народов Сибири; Труды II Всесоюзного географического съезда, т. II, стр., 340-354.]. Наслег Бети образовался, по данным Б. О. Долгих, в результате объякучивания местного племени синигир. Наслеги Угулят и Сологон — объякученные тунгусские племена, известные по документам XVII в. как «Фугляцкий и Сологонский роды». Наслеги Катыгын и Кангалас — переселившиеся на север и разросшиеся здесь осколки древних якутских племен.

    В бассейнах Оленека и Анабары встречались также обрывки родоплеменных групп Брангат, Нахра, сюда заходили настоящие эвенки — илимпийцы и чапогирцы из Красноярского края. Кроме них, переписью было зарегистрировано небольшое число якутов из центральных районов, приехавших для промысла и торговли, некоторое число якутов и русских — советских работников, прибывших для проведения различных мероприятий.

    Выше уже упоминалось, что в переписном материале большинство населения — члены наслегов Катыгын (Осогостох), Сологон, Угулят, Чорду и других — показаны тунгусами (эвенками). Однако на месте удалось выявить, что члены всех упомянутых выше основных наслегов, за исключением илимпийцев (нюрюмнялей) и чапогирцсв, считают себя настоящими якутами, потомками якутов, выходцев из южных районов Якутии. Из расспросов выяснилось также, что в определении национальности населения переписчики руководствовались традиционным представлением, причислявшим все население, занимавшееся оленеводством, к тунгусам, а скотоводством — к якутам. На Оленеке в эту последнюю категорию попали лишь лица, недавно занимавшиеся скотоводством, т.е. пришлые якуты.

    Следует отметить, что и сами оленекские и анабарские якуты понимают причисление их к эвенкам (тунгусам) лишь как выражение их образа жизни, не придавая этому термину в отношении себя этнического смысла. Эвенки Красноярского края, в отличие от якутов скотоводов, рассматриваются ими как совершенно другая, не родственная народность.

    Это обстоятельство уже отмечалось А. А. Поповым. «Слово тунгус часто употребляется не как название народности, но как название оленного вообще. По этой причине вилюйские якуты, имеющие коров и лошадей, затундренных оленных якутов называют тунгусами, хотя эти последние, сталкиваясь с долганами, называют себя только якутами» [А. А. Попов, Материалы по Родовому строю долган, «Советская этнография», 1934, № 6, стр. 33.].

    Якутское национальное самосознание оленекских и анабарских якутов нашло яркое выражение в их генеалогических преданиях.

    Основателем одной из ветвей рода Чорду считается якут Кыхылов, переселившийся в местность Конора, около Жиганска. Сам он и его прямые потомки были князцами (старостами) в наслеге Чорду. Генеалогия правнука Кыхылова, по прозвищу Секеней-уола, умершего в 30-х гг., рисуется следующим образом: Кыхылов — Самойка — Секеней — Николай (Сексней уола). Род Ӱрюней, входивший в состав наслега Чорду, по словам члена этого рода А. П. Григорьева и других лиц,— произошел от некоего Урюнея-якута. Со своим братом Урюней изгнан из Якутска за какие-то провинности. Свою генеалогию А. П. Григорьев представляет следующим образом: Урюней — Григорий — Петр — А. П. Григорьев (54 года).

    Основателем рода Оспёк, по словам члена этого рода И. П. Семенова, считается якут по имени Оспёк. Вот генеалогия И. П. Семенова: Оспёк — Чогуркан (не был крещен) — Игнатий  (слепой) — Василий — Семен (Соокооки) — Семен (Адьярыкса) — Петр — И. П. Семенов (40 лет). По словам населения, Осогостохский род произошел от какой-то якутки, приехавшей на Оленек уже беременной.

    Лишь род Бэти признается местной традицией эвенкийско-якутским. Основателем его считается шаман Мыкал. Одни и его считают якутом, но другие относят к чапогирцам.

    В таких же чертах рисуется происхождение анабарских и нижнеоленекских наслегов: Кангаласского, II Хатыгынского, Омолдонского рода (Омолдсттор) и Эдьэтерского. Кангаласский род на Анабаре (Винокуровы), по словам Н. А. Винокурова (82 года), был основан его прадедом в годы крещения якутов. До переселения на Анабару прадед Винокурова будто бы жил в устье Вилюя и принадлежал к Кангаласскому наслегу. Причиной переселения послужила ссора с сородичами. При дележе перьев тотемной птицы («как бог») — тойон-кетера (орла) прадеду Винокуром не досталось перьев, ему предложили пух. Обидевшись, он переселился на Анабару. Услышав, что на Анабаре прижились кангаласцы, к ним начали присоединяться другие лица из этого наслега. Генеалогия Н. А. Винокурова: Дьугдьуур — Василий — Афанасий — Н. А. Винокуров. Разумеется, что достоверность этих генеалогических преданий сомнительна, но тем не менее они свидетельствуют о вполне якутском самосознании населения бассейна рек Оленек и Анабары.

    Следует отметить, что организаторы Олснекской культбазы, местные советские и партийные работники, не причисляли население к эвенкам. Этнограф И. М. Суслов, командированный Комитетом Севера для руководства строительством Оленекской культбазы, в своей книге «Река Оленек» отметил принадлежность населения Оленека к кочевым якутам-оленеводам. Это же было выявлено и обследованием Оленекского района, проведенным в 1934 г. уполномоченным ЯЦИК И. Е. Винокуровым. В Оленекском, Кирбейском и Джелиндинском наслегах (первоначально Оленекский район состоял из трех наслегов), по данным обследования, население состояло из якутов. К эвенкам принадлежало лишь 20 хозяйств Илимпейского рода, из них 10 хозяйств при организации Оленекского района переехало в Красноярский край.

    О том, что население северо-западных районов Якутии принадлежит к якутам, отдавали себе отчет не только на Оленеке, но и в Вилюйске. Секретарь Оленекского райкома партии С. В. Данилов, во время строительства культбазы работавший секретарем Вилюйского окружкома, в частной беседе с нами сообщил, что он и местный партийный актив не поддержали предложение представителя Комитета Севера организовать на территории северо-западных районов Якутии особый национальный округ, исходя из того, что если встать на путь выделения в национальные округа области, где якутоязычное население занимается оленеводством, то от Якутской АССР ничего не останется и якуты будут значиться только под городом Якутском.

    Что же представляют собою оленекские и анабарские якуты? В настоящее время оленекско-анабарские оленеводы являются самой северной частью якутского народа, имеющей ряд особенностей как по сравнению с основной массой якутов центральных районов Якутии, так и по сравнению с обитателями двух северных районов Якутской АССР, где также распространилось якутское население.

    Основная отрасль производства оленекских и анабарских якутов — оленеводство. На нем базируется охотничий промысел и рыболовство. В бассейнах рек Оленека и Анабары существовало несколько типов оленеводческих хозяйств с различными формами сочетания оленеводства, охоты и рыболовства, соответствовавшими определенным естественным зонам [Подробнее об этом см. И. С. Гурвич, Оленекские и анабарские якуты. Автореферат диссертации, М. 1949, стр. 10-11.].

    Оленеводство в бассейнах Оленька и Анабары отличается рядом особенностей: неупотреблением оленегонных собак, в отличие от долган и нганасан, разработанностью вьючных способов передвижения на оленях, использованием в качестве передового оленя не крайне левого, а крайне правого, так же как у эвенков, долган и якутов центральных районов, умением доить оленей и содержать их летом на лесных участках. В оленеводческой и охотничьей терминологии обращает на себя внимание большое количество терминов, заимствованных из различных эвенкийских диалектов, хотя население владеет исключительно якутским языком. В хозяйственной   деятельности населения до коллективизации охота на крупнокопытных преобладала над пушным промыслом. Приемы охоты на диких оленей и водоплавающую дичь оленекских и анабарских якутов не известны якутам центральных районов. Сложное происхождение оленекских и анабарских якутов в результате скрещения и взаимодействия  трех этнических групп — коренного эвенкийского населения, переселенцев якутов и русских промышленников – нашло отражение в их материальной и духовной культуре. Пища населения бассейнов рек Оленека и Анабары, так же как эвенков и нганасан, соответствовала промыслово-охотничьему хозяйству. Основными продуктами питания было мясо диких и домашних оленей и рыба. Тем не менее в пище сказалось и влияние якутов, выразившееся в пристрастии к конине, в употреблении якутских блюд. Основным типом жилища оленекских и анабарских якутов был ровдужный конусообразный чум – тордох, в качестве зимников использовалась специфическая якутская форма жилища — юрты-балаганы и дома-рубленки, заимствованные от русских промышленников. Известное распространение имели постоянные чумы из жердей – холомо.

    Промысловая одежда и обувь населения на Оленеке и Анабаре соответствует в основном эвенкийской национальной одежде. Не употребляется лишь нагрудник. Якутское влияние сказалось главным образом в праздничном комплексе одежды (шуба с отложным воротником, женские шапки с высоким верхом и бляхой). Домашняя одежда – рубахи, платья, костюмы — имеют русский покрой.

    В орнаментальном искусстве оленекских и анабарских якутов (резьба по дереву) преобладают якутские мотивы: спирали, завитки, кресты в отличие от реалистических силуэтных изображений эвенков.

    Еще более сложное переплетение разнообразных этнических влияний прослеживается в духовной культуре. Якутские и эвенкийские влияния обнаруживаются в юридических обычаях северных якутов, в нормах   наследования, существовавших до установления советской власти.

    В свадебных обрядах населения в основном повторяются общеякутские порядки, сказывается и сильное влияние русской свадебной обрядности. Архаические моменты сохранились в родильных обрядах, в отношении к женщине. Эта группа обрядов сближает якутов-оленеводов с эвенками, нганасанами и долганами. Много самобытных черт обнаруживается в устном творчестве оленекских и анабарских якутов, в ярких эпических сказаниях о воинах-хосунах и в других жанрах. Якуты-оленеводы удержали основной фольклорный запас своих собратьев якутов-скотоводов, за исключением былин — олонхо, пользующихся на севере меньшей популярностью, чем в центральных якутских районах. Следует отметить, что во многих произведениях традиционная скотоводческая обстановка заменяется оленеводческой. Песни-импровизации северных якутов, демонологические предания близки к долганским и  юкагирским произведениям этого жанра. На многих произведениях сказалось сильное влияние русского фольклора.

    В религиозных верованиях населения обнаруживается сложное переплетение близких между собой якутских и  эвенкийских религиозных представлений.

    Своеобразная культура оленекских и анабарских якутов, отличающаяся значительной сложностью, тем не менее, это следует особо подчеркнуть, представляет собой органическое единство.

    Группа северных якутов-оленеводов, отличная по своему хозяйственно-культурному укладу от якутов центральных районов Якутии, как отмечалось выше, уже в XIX в. представляла собой обособленную часть якутского народа. Оформление этой своеобразной группы якутов в процессе длительного периода скрещения и взаимовлияния трех этнических компонентов (руководящая роль в этом процессе принадлежала якутам) знаменовало собой образование широкой этнической общности, выразившееся в распространении якутского языка и якутской культуры на северо-западные и северные области Якутии. Этническое единство проявилось также в якутском самосознании населения северных тундровых окраин. Единство северных якутов-оленеводов подкреплялось территориальными связями и политическим подчинением одним административным центрам. Тем не менее процесс сближения северных якутов-оленеводов с основной массой якутов-скотоводов не завершился в конце XIX — начале XX в. слиянием в устойчивую общность — нацию. Отсутствовал важнейший признак, определяющий собой нацию, — общность экономической жизни, экономическая связанность.

    Каковы же были экономические связи между северными якутами и другими группами якутского народа? Несомненно, что рядом каналов северные якуты были связаны с общерусским рынком. Население северных районов посещали якутские и вилюйские купцы — скупщики пушнины и ростовщики, завозившие на Оленек, Анабару, Нижнюю Лену порох, свинец, оружие, спирт, чай, табак и другие товары. Известно, что к концу XIX в. среди оленекских и анабарских якутов существовала значительная имущественная дифференциация. Наслежные старосты и кулаки, владельцы тысячных стад оленей, под видом родовой взаимопомощи эксплуатировали местное население. Они также вели посредническую торговлю, сбывая на рынок оленей, пушнину, скупленную и вымененную на табак, чай и порох. Однако основная масса населения Оленека, Анабары, Нижней Лены была изолирована бездорожьем, сотнями верст болот и лесов как от якутов центральных районов, так и от ближайших административных центров. Кругозор и интересы северных якутов-оленеводов были ограничены своей группой.

    Фактически население вело натуральное хозяйство, основанное на крайне примитивной технике, едва удовлетворяя свои потребности в пище и одежде. Товарная пушная охота практиковалась лишь в такой степени, чтобы обеспечить себя необходимым количеством боеприпасов, чая и табака.

    Прочные экономические связи с соседями при таком уровне развития хозяйства северных якутов, разумеется, сложиться не могли.

    Процесс сближения северных групп якутского народа с основной массой якутов достиг своего завершения лишь в советское время на новой политической и экономической основе благодаря победе социализма в нашей стране. Именно «этот период,— указал товарищ Сталин,— создает благоприятную обстановку для возрождения и расцвета наций, ранее угнетавшихся царским империализмом, а ныне освобожденных советской революцией от национального гнета» [И. Сталин, Соч., т. 11, стр. 345.].

    Ленинско-сталинская национальная политика помогла северным якутам-оленеводам преодолеть свою хозяйственную и культурную отсталость, сблизиться с основной массой якутского народа [О социалистическом строительстве среди оленекских и анабарских якутов см. нашу работу «Социалистическое строительство на северо-западе ЯАССР», «Советская этнография», 1950, № 1.].

    Одним из первых мероприятий советской власти по преодолению оторванности оленекскнх и анабарскйх якутов от культурных центров было освоение северных рек — главных путей сообщения в этих бездорожных районах. Судоходными стали реки Оленек, Анабара, Малая Конамка. Мощные потоки грузов направились на север по почтовым трактам. Появилась авиасвязь. Устранение изоляции области обитания северных якутов явилось предпосылкой для дальнейшего сближения их с основной массой якутского народа. Уже в проведении коллективизации, первых культурных мероприятий среди якутов-оленеводов активное участие приняли якуты — советские и партийные работники из южных районов Якутской АССР.

    Коллективизация, социалистическое строительство, коренная реконструкция северного комплексного промыслового хозяйства, превращение товарного пушного промысла из второстепенного занятия в ведущую отрасль хозяйства резко подняли доходность и благосостояние населения. С повышением товарности установились прочные экономические связи между замкнутым в прошлом натуральным хозяйством северных якутов и народным хозяйством Якутской АССР. Это нашло отражение в сознании населения. Представления о национальных и государственных связях вытесняют представления об узких родоплеменных (наслежных) и территориальных этнических связях. Как якуты центральных районов, так и якуты северных районов не отделяют свою борьбу за выполнение планов пушнозаготовок, планов развития общественного животноводства от общей борьбы всей Якутской республики за выполнение государственных планов.

    Непосредственным результатом социалистической реконструкции промыслового хозяйства явилось расширение хозяйственных взаимосвязей северных якутов с южными. Колхозы Оленекского района стали питомниками таежных оленей для южных районов Якутии. Распространяется на юг и хозяйственный опыт, накопленный северными якутами в области оленеводства и охоты. В ряде районов обитания северных якутов, где по климатическим условиям возможно разведение рогатого скота, организуются молочные фермы, туда проникает богатый опыт, накопленный в этой области якутами-скотоводами.

    Происходит и обмен культурным наследством, выработанным отдельными группами якутского народа. Замечательный фольклор якутов-скотоводов (олонхо), современные литературные произведения советских писателей-якутов, выходцев из центральных районов — Абагинского, Урастырова, Элляя, Суорун Омоллона, Васильева-Борогонского и других, усваиваются окраинными оленеводческими группами якутов. Сказки, песни, эпические произведения северных якутов проникают в районы расселения якутов-скотоводов.

    Образование якутской социалистической культуры идет также по пути обогащения якутского литературного языка. Посредством книг, газет, журналов литературный якутский язык проникает в быт населения, вытесняя местные особенности говора. В Якутии издается свыше 30 газет и журналов на якутском языке. За последние годы на якутском языке изданы произведения товарища Сталина тиражом более 700 тыс. экземпляров. Большая языковая работа проводится в якутских школах, особенно северных, по выработке разговорного литературного языка.

    Сближению всех групп якутского народа способствует и общий рост культуры и грамотности. Всестороннее сближение всех групп якутского народа, присоединение к основному ядру якутской нации — якутам центральных районов — окраинных северных групп, близких к ним по культуре, представляет собой процесс консолидации якутской социалистической нации.

    /Советская этнография. № 4. Москва-Ленинград. 1950. С. 150-168./