ЎЎЎ 1. Лямія Фэйс. Гістарыёграф якуцкага выгнаньня Гірш Лур'е. Ч. 1. Койданава. "Кальвіна". 2019.

    Гірш Іцкавіч [Рыгор Ісакавіч, Григорий Исаакович, Гирш-Шмуэл, Гирш Ицикович] Лур’е [Лурье] нар. у ліпені 1878 г. у губэрнскім месьце Віцебск Расейскай імпэрыі. Ягоны бацька Шмуіл Іцхак, быў вартаўніком віннага складу купца Пайкіна ў Віцебску. Маці, Шыфра, езьдзіла па вёсках, скупляла курэй: мяса і падушкі, з пер’я тых курэй, прадавала на рынку. Таксама на рынку займалася разьменам буйных грошаў, атрымоўваючы з рубля капейку.

    Ад 6 гадоў Гірш навучаўся ў хедары, а потым у ешыбоце. Па заканчэньні вучобы атрымаў месца малодшага рабіна ў Гарадку. Неўзабаве пазнаёміўся з сацыял-дэмакратамі, кінуў духоўную кар’еру ды вярнуўся ў Віцебск, дзе заняўся прапагандай у гуртках работнікаў.

    Пасьля таго як ў 1897 г. арганізацыйна аформіўся БУНД, то Гірш Лур’е адразу ўвайшоў у яго. Заняткі ў БУНДаўскіх гуртках праводзіліся пад час плаваньня на ладках па Дзьвіне, дзе чыталі рэвалюцыйную літаратуру перакладзеную на ідыш. Пад мянушкамі “”Скоры”, Мэндэль”, “Салямон” “Даніэль” і “Леан” вёў прапаганду і арганізацыйную дзейнасьць у Віцебску, Магілёве, Беластоку ды Менску. Уваходзіў у склад галоўнага камітэта “Фэдэратыўнага сацыял-дэмакратычнага саюза гарбароў”.

    У 1900 г. у Віцебску “за арганізацыю гурткоў самаразьвіцьця, якія мелі на мэце рэвалюцыйныя ідэі” ды зьняволены ў Віцебскай турме, з якой, у траўні 1901 г. быў выпушчаны пад заклад.

    У 1902 г. быў арыштаваны  на першамайскай масоўцы ў Менску і 26 лютага 1903 г. высланы на ва Ўсходнюю Сыбір, на 4 гады.

    Месцам пасяленьня яму была прызначаная Якуцкая вобласьць, дзе яго ўсялілі ў сяло Паўлаўскае Ўсходне-Кангаласкага вулусу Якуцкай акругі.

    Па успамінам ягонага сына Альбэрта, якому бацька распавядаў пра жыцьцё ў Якутыі: “Жыў у вулусе. Нікога, акрамя некалькіх сем’яў якутаў. Аднойчы паехаў да таварышаў. На пярэдніх нартах ехаў каюр, на вяроўцы ішлі наступныя нарты са мной. Я спаў. Прачнуўся: алені стаяць, вяроўкі няма, нікога няма. Потым алені выйшлі да найбліжэйшага чуму”. Бацька напісаў казку пра зьмёрзлую музыку. Ссыльны прывёз скрыпку і ў тужлівыя хвіліны выходзіў з чуму ды граў. Надышлі вялікія маразы, і ён, граючы, не чуў сваёй скрыпкі: гукі замярзалі. Навалілася нуда, ссыльны захварэў. Але вось сонца стала паднімацца ўсё вышэй і вышэй, саграваючы ўсё вакол. І аднойчы ён пачуў прыгожую, мэлёдыю, якая мацнела. Гэта раставалі зьмёрзлыя гукі, напаўняючы чалавека новымі сіламі. Казка прысьвячалася нявесьце, якой тады не існавала. А яму было гадоў 25”.

    За удзел у т. зв. “Раманаўскім непадпарадкаваньні” у 1904 г. Лур’е Якуцкім акруговым судом быў асуджаны па артыкулам 263, 266 і 268 КП да 12 гадоў катаргі.

    Катаргу адбываў у Аляксандраўскім цэнтрале пад Іркуцкам, але паводле маніфэста 17 кастрычніку 1905 г. быў амніставаны.

    У 1906-1907 гг. працягваў працу ў арганізацыях БУНДу ў Бэрне (Швэйцарыя), Вільне, Лодзі, Кіеве ды Варшаве под мянушкай “Альбэрт” ды “Ян”. Удзельнічаў у 2-й Агульнарасійскай канфэрэнцыі прафсаюзаў у 1906 г., у Лёнданскім V зьезьдзе РСДРП у 1907 г., пад мянушкай Гірш ад варшаўскай арганізацыі БУНДу.

    У 1912 г. пазнаёміўся ў Лодзі з 30-ці гадовай хатняй настаўніцай Ханай Калецкай, куды яна пераехала з Гародні. Яны пабраліся шлюбам ды пераехалі жыць ў Адэсу. У 1913 г. Лур’е здае экстэрнам іспыты за курс Варшаўскага ўнівэрсытэту і атрымлівае дыплём прысяжнага паверанага.

    Напрыканцы 1922 г. Гірш пераяжджае з Адэсы ў Маскву, на наступны год да яго прыяжджае жонка з сынам Самулам, які нарадзіўся ў 1916 годзе. У 1926 нар. сын Альбэрт. Гірш працуе ў Каапэратыўным тэхнікуме, дзе выкладае статыстыку, ды Цэтрасаюзе.

    Уваходзіў у Таварыства паліткатаржанаў і ссыльна-пасяленцаў, беспартыйны, білет чальца № 115.  Уваходзіў у зямляцтва “Раманаўцаў” ды сэкцыю па вывучэньні габрэйскага рэвалюцыйнага руху.

     Напісаў некалькі брашур аб рэвалюцыйным руху ды габрэйскіх сьвятах, г. зв. “лур’евак”, на расейскай мове ды ідыш.

    У 1930 г. быў звольнены з працы з фармулёўкай “за неадпаведнасьць займаемай пасадзе”, працуе ў бібліятэцы імя Ў. І. Леніна, дзе займаецца перакладамі з іўрыту.

    Ад сакавіка 1938 г. Гірш Лур’е быў арыштаваны ды 17 верасьня 1938 г. асуджаны па арт. 58-8, 58-11 да расстрэлу, зьдзейсьненаму на тэрыторыі лецішча наркама НКУС Ягоды. Рэабілітаваны пасьмяротна.

    Творы:

    Основы статистики. [Конспект лекций для кооперативных курсов и школ] Москва. 1924. 64 с.

    Ушедшим “Романовцам». Павел Исаакович Розенталь (П. Роль, Анман. 1872-1924. // Каторга и ссылка. № 2. Москва. 1925. С. 235-244.

    Основы статистики. [Конспект лекций] Москва. 1925. 5 с.

    Советское кооперативное законодательство. Москва. 1925. 128 с.

    Законы о финансах потребительской кооперации. (Практические указания). Москва. 1925. 48 с.

    Антон Антонович Костюшко-Валюжанич. 1876-1906. Москва. 1926. 32 с.

    Романовская история. // В якутской неволе. Сборник материалов и воспоминаний. Москва. 1927. С. 34-40.

    Советское кооперативное законодательство. Москва. 1927. 304 с.

    Статистика для кооператора. Москва. 1927. 250 с.

    Два протеста. Москва. 1929. 66 с.

    Кооперативное законодательство. Москва. 1930. 207 с.

    К истории пребывания декабристов в Якутской области. // Каторга и ссылка. № 5. Москва. 1932. С. 178-181.

    Якутская ссылка до 70-х годов XIX века. // 100 лет Якутской ссылки. Москва. 1934. С. 78-114.

    Якутская ссылка в девяностые и девятисотые годы. // 100 лет Якутской ссылки. Москва. 1934. С. 174-207.

    Красная Лодзь. (Рабочая стачка 1892 г.) Москва. 1934. 149 с.

    Сборник задач по торговой статистике. (Применительно к потребкооперации). Москва. 1935. 96 с.

     Текстильный Белосток. (В прошлом и настоящем). Москва-Ленинград. [Серпухов] 1939. 28 с.

    Літаратура:

*    Лурье Гиршъ Ицковъ, 24 л. // Тепловъ П. Исторія якутскаго протеста. (Дѣло «Романовцевъ»). С.-Петербургъ. 1906. С. 461-462.

*    Лурье Гирш-Шмуль Ицков. // Бухбиндер Н. А. Материалы для истории еврейского рабочего движения в России. Вып. I. Материалы для биографического словаря участников еврейского рабочего движения. С предисловием В. И. Невского. Москва – Петроград. (1922.) 1923. Стлб. 75.

*    Лурье Григорий Исакович. // Политическая каторга и ссылка. Биографический справочник членов о-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1929. С. 320-321.

*    Лурье Григорий Исакович. // Политическая каторга и ссылка. Биографический справочник членов о-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1934. С. 370.

*    Лурье Гирш-Шмуэль. // Российская еврейская энциклопедия. Т. 2: Биографии. К - Р. Москва. 1995. С. 207.

*    Лурье Г. И. // Казарян П. Л.  Якутия в системе политической ссылки России 1826-1917 гг. Якутск. 1998. С. 287, 290, 425-426, 431, 449, 454, 463.

*    Казарян П. Л.  Якутская ссылка в лицах (участники «романовского протеста» 1904 г.). // Якутский архив. № 1. Якутск. 2001. С. 53.

*    Лурье А.  Были, легенды и сказки одной семьи. // Мишпоха פאמיליע. Историко-публицистический журнал. № 17. Витебск. 2005. С. 49-55.

    Ляма Фэйс,

    Койданава

                                                                                 ІХ.

                                   «Последнее слово». Приговор суда. Особое мнение.

    В вечернем заседании 7-го августа подсудимым было предоставлено последнее слово, которым воспользовались некоторые товарищи. Ниже мы приводим сказанное товарищами в их последнем слове.

                                                                        Гирша Лурье

    То, что я хотел бы говорить, я знаю, вы не дадите мне сказать: приспособить же свои слова к чужим вкусам — не в моем характере, а потому я отказываюсь от своего последнего слова.

    /Тепловъ П. Исторія якутскаго протеста. (Дѣло «Романовцевъ»). Изданіе Н. Глаголева. С.-Петербургъ. 1906. С. 290-291./

                                                                   Приложение III.

                                       ОФИЦИАЛЬНЫЕ «СТАТЕЙНЫЕ СПИСКИ»

    всех 56 политических ссыльных, участвовавших в якутском протесте и бывших на «Романовке». В скобках приведены дополнительные сведения о степени образования и сроке предварительного тюремного заключения.

    Лурье, Гирш Ицков, 24 л.

    Мещанин г. Витебска. (Учился в еврейском «хедере», жил частными уроками. До приговора сидел в тюрьме 8½ месяцев.

    По Высочайшему повелению, 26-го февраля 1903 г. в Восточную Сибирь на 4 г.

    Принятие деятельного участия в преступной пропаганде среди рабочих Витебска и распространение весьма значительного количества революционных изданий.

    Назначен в с. Павловское, Якутского округа.

    /Тепловъ П. Исторія якутскаго протеста. (Дѣло «Романовцевъ»). Изданіе Н. Глаголева. С.-Петербургъ. 1906. С. 461-462./

    Лурье, Гирш-Шмуль Ицков, род. в 1878 г., привлекался в 1900 г. в Витебске за принадлежность к «Бунду», по д. «Романовцев» был осужден к 12 г. каторжных работ (О. 1900 г. и Т. 320).

    /Бухбиндер Н. А. Материалы для истории еврейского рабочего движения в России. Вып. I. Материалы для биографического словаря участников еврейского рабочего движения. С предисловием В. И. Невского. Москва – Петроград. (1922.) 1923. Стлб. 75./

    Лурье, Григорий Исаакович; еврей, сын служащего; род. в 1878 г. в Витебске; образов, высшее юридическое. С 1897 г. по 1903 г. состоит в организ. Бунда под кличками «Мендель», «Соломон», «Даниэль» и «Леон», ведя пропаганд, и организаторскую деятельность в Витебске, Могилеве, Белостоке и Минске, состоя одно время членом главного к-та Всероссийск. Союза кожевников (нелегального). В 1903 г. арест, и выслан в Якутск. Здесь за участие в Романовск. протесте 1904 г. Якутск. Окр. Суд. приговорен по 263, 266 и 268 ст.ст. УН к 12 г. каторги и в окт. 1905 г. амнистирован. В 1906 г. і в 1907 г. продолжает состоять в Бунде и вести работу в Вильно, Лодзи, Киеве и Варшаве, под кличками «Альберт» и «Ян». В 1914 г. работает в Петерб. под кличкой «Альберт». Беспарт. Чл. бил. № 115.

    /Политическая каторга и ссылка. Биографический справочник членов О-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1929. С. 320-321./

    Лурье, Григорий Исаакович — еврей, сын служащего, домашн. учит.; род. в 1878 г. в Витебске; образ. высшее юридическое. С 1897 по 1903 г. сост. в орг. Бунда под кличками «Мендель», «Соломон», «Даниель» и «Леон», ведя пропаг. и организ. деятельность в Витебске, Могилеве, Белостоке и Минске и сост. чл. гл. к-та «Федеративн. с.-д. союза кожевников». Арест. в 1900 г. в Витебске, вторично на первомайской массовке в Минске в 1903 г. и выслан в Якутск. Здесь за уч. в Романовск. протесте в 1904 г. Якутск, окр. суд. пригов. по 263, 266 и 268 ст.ст. УН к 12 г. каторги, но в окт. 1905 г. амнистирован. В 1906-07 гг. продолж. сост. в орг. Бунда и вел работу в Вильне, Лодзи, Киеве и Варшаве под кличками «Альберт» и «Ян». Участв. во 2-й Всеросс. конференции профсоюзов в 1906 г., в Лондонск. съезде РСДРП в 1907 г. В 1914 г. продолж. работ, под кличкой «Альберт». Беспарт. Чл. бил. О-ва № 115.

    /Политическая каторга и ссылка. Биографический справочник членов О-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1934. С. 370./

    ЛУРЬЕ Гирш-Шмуэль (1878, Витебск - 1937), публицист, общественный деятель. Получил традиц. еврейское религ. образование. С 1897 чл. Бунда. Подвергался арестам за полит, деятельность, в 1903 был сослан в Сибирь. В 1904 участвовал в Якутском восст. полит, ссыльных и приговорен еще к 12 годам каторги. В 1905 по амнистии освобожден. В 1907 был активистом варшавского «лит. об-ва», сдал экзамены за юрид. ф-т Варшавского ун-та. Во время Февр. рев-ции 1917 вице-пред. гор. совета. С 1917 чл. ЦК Бунда, ред. бунд, органа на рус. яз. «Наш голос», с 1918 один из ред. бунд, еженед. «Дер глок». В 1921 арестован ЧК на объединенном собрании Бунда и меньшевиков. В 1920-х гг. выпустил ряд кн. и брошюр на идише и рус. яз. на антирелиг. и ист.-рев. темы: «Карл Маркс, его жизнь и творчество», «Шабес», «Тора, ее развитие», «Йом-кипур», «Пейсах». Вместе с С. Димштейном и О. Меером подготовил сб. «Рев. движение среди евреев», вышедший в 1934 в Москве. Принимал участие в вып. журн. «Каторга и ссылка». Репрессирован.

    /Российская еврейская энциклопедия. Т. 2: Биографии. К - Р. Москва. 1995. С. 207./

    /Якутский архив. № 1. Якутск. 2001. С. 53-54./

                                      БЫЛИ, ЛЕГЕНДЫ И СКАЗКИ ОДНОЙ СЕМЬИ

    Дед по отцу, Шмуил Ицхок, был сторожем винного склада купца Пайкина в Витебске. В еврейской общине его считали бездельником: не торговал и никаким делом не занимался. В синагоге сидел всегда на последних скамейках. Впереди на скамьях - уважаемые. Однажды сын предложил заплатить за место впереди. Дед отказался – «здесь сидят лучшие люди».

    Он окончил в детстве хедер. Умел читать, знал много сказок, большею частью религиозного содержания. Очень любил пересказывать прочитанное и услышанное, ребятня соседская часто собиралась вокруг. А кроме детей никто не слушал. Дом держался на бабушке Шифре Лурье. Она ездила по деревням, покупала кур, привозила их резнику. Потом бабушка ощипывала кур, делила каждую на четыре части и продавала на рынке. Там же продавала и подушки, набитые пером. А еще в базарные дни была менялой: занималась разменом денег и за это получала копейку с рубля.

    Жили в одноэтажном домике на две комнаты. Первая комната - кухня. За ней жилая, полутемная. После женитьбы старшего сына Хаима какое-то время жили там шесть человек: дед с бабушкой, Хаим с женой и внуком, младший сын Гирш. У деда был брат, купец в Городке. Он, видимо, помогал семье, может быть, принял некоторое участие в судьбе моего отца. Дед умер году в 1916. Бабушка - за год до него.

                                                                            ***

    Мой отец, Лурье Григорий Исаакович (Гирш Ицкович), родился в июне 1878 года в Витебске. В детстве был очень религиозен. Лет с шести обучался в хедере. После хедера учился в духовном училище-иешиве. Был надеждой семьи, бабушка видела его раввином, всеми уважаемым человеком. Лет в 14-15 наткнулся на противоречия в Учении, переживал очень болезненно. По окончании учебы получил место младшего раввина, или служки в Городке.

    Через год-два познакомился с социал-демократами. На него сильно подействовала казнь народовольца Валерьяна (мой старший брат помнил, как отец и его друзья не раз пели песню «Валерьян» в 20-х - 30-х годах). Лет в 18 бросил духовную карьеру, вернулся в Витебск и занялся пропагандой в кружках рабочих и ремесленников.

    В 1897 году организационно оформился Бунд - Всеобщий еврейский рабочий союз в России и Польше. Отец вошел в него с момента основания. Занятия кружков проводились под видом катания на лодках по Западной Двине. Читали переведенную на идиш социал-демократическую литературу, спорили с сионистами - считали неправильным отказ от классовой борьбы. В брошюре «Красная Лодзь», написанной отцом спустя тридцать лет о знаменитой забастовке лодзинских рабочих, говорится: «Когда еврейский пролетариат стал выступать против своей буржуазии, она стремилась отвлечь его внимание от классовой борьбы, уверяя еврейские трудящиеся массы, что их бедствия происходят не от капиталистической эксплуатации, а только от их соседей не евреев».

    Была девушка, которая ему нравилась, а он ей. Но впереди виделась с большой вероятностью тюрьма, а, возможно, и близкая революция. О семье не могло быть и речи.

    В 1900 году отец был арестован, сидел в Витебской тюрьме: «привлечен к дознанию в качестве обвиняемого в организации кружков саморазвития, преследуя при этом революционные цели на основе рабочего движения». В мае 1901 г. был отпущен под залог. Выслан «по Высочайшему повелению» 26 февраля 1903 г. в Восточную Сибирь на 4 года. Назначен в село Павловское Якутского округа. В семье арест и высылку восприняли по-разному. Бабушка все время плакала. Рассказывали - ослепла от горя. Считала, что потеряла сына. Дедушка не расстраивался, говорил: «Ушел работать куда-то».

    Отец рассказывал о жизни в Якутии: «Жил в улусе. Никого, кроме нескольких семей якутов. Однажды поехал к товарищам. На передних нартах ехал каюр, на веревке шли следующие нарты со мной. Я спал. Проснулся: олени стоят, веревки нет, никого нет. Потом олени вышли к ближайшему чуму». Действительно, он обладал способностью засыпать когда угодно, где угодно, если представлялась возможность.

    Отец написал сказку о замерзшей музыке. Ссыльный привез скрипку и в тоскливые минуты выходил из чума и играл. Настали большие морозы, и он, играя, не слышал своей скрипки: звуки замерзали. Навалилась тоска, ссыльный заболел. Но вот солнце стало подниматься все выше и выше, согревая все вокруг. И однажды он услышал красивую, крепнущую мелодию. Это таяли замерзшие звуки, наполняя человека новыми силами. Сказка посвящалась невесте, которой тогда не существовало. А ему было лет 25.

    В 1904 году отец участвовал в Якутском протесте – «Романовке» [* Теплов П. Ф. История Якутского протеста (дело романовцев). С-Пб.: Изд. Н. Глаголева, 1906; Колпинский В. Якутская ссылка и дело рамановцев. Петроград, 1920; Розенталь П. И. Романовка. Из воспоминаний участника. М: Изд. «Книга», 1924.]. После якутской бойни 1889 года[* Лурье Г. И. Два протеста. М.: Изд. Всес. об-ва политкаторжан и ссыльнопоселенцев. 1929.] царское правительство вынуждено было вследствие массовых протестов в России и за рубежом несколько смягчить условия якутской ссылки. Но в начале ХХ века поднялась волна рабочего движения, увеличилось число побегов. Военный генерал-губернатор Восточной Сибири Пантелеев был заподозрен в либерализме и получил отставку. По рекомендации министра фон Плеве на эту должность был назначен граф Кутайсов. В августе 1903 года он прибыл в Иркутск и разразился потоком циркуляров. Запрещалось общение следующих в ссылку с сосланными ранее, отлучки к соседям. Начались столкновения с конвойными, избиения. Кутайсов назначил якутским губернатором своего ставленника Булатова и приказал всех ссыльных, скопившихся в Якутске, разослать по местам назначения. Для многих это означало смерть. Булатов отдал распоряжения и, чтобы снять с себя ответственность, уехал «по делам», оставив все на вице-губернатора Чаплина, человека неискушенного в делах полицейских и административных.

    Все происходившее возмутило ссыльных. В Якутске и в ближайших поселениях находилось около 120 ссыльных. Они провели собрания, на которых было решено выступить с протестом. Определили политический смысл протеста: путем вооруженной демонстрации добиться отмены циркуляров Кутайсова. Избрали Исполнительную комиссию и председателя - Н. Н. Кудрина, распределили обязанности по доставке продуктов, оружия, материалов для баррикад. Утром 18 февраля участники протеста стали собираться в доме купца Романова. Несли мясо, хлеб, круги мерзлого молока, гвозди, проволоку, топоры... Сразу стали укреплять весь верхний этаж дома, устраивать баррикады у дверей и окон. Большинство собравшихся были социал-демократы, в том числе многие - бундовцы.

    К вечеру к дому Романова подошел Чаплин с полицмейстером. Они стали уговаривать собравшихся разойтись. Не добившись результата, ушли. На следующий день ссыльные вручили ультиматум на имя губернатора и добились отправки телеграммы Кутайсову с требованием об отмене циркуляров.

    Укрепление «Романовки» было закончено в 2-3 дня. С 22 числа началась осада дома солдатами. Было у ссыльных оружие - 13 револьверов и браунингов, 12 дробовых ружей, топоры, ножи и даже 1 кинжал! Среди романовцев было несколько грузин-крестьян. Вскоре романовцы потребовали снять осаду и подняли над домом красный флаг. Обстановка накалялась. Ссыльные провели собрание, на котором обсуждали вопрос «о праве первого выстрела». Большинство колебалось. П. И. Розенталь пишет: «Я помню, например, длинную запутанную речь Лурье Гирша. Он приводил соображения „против”, он приводил доводы „за” и, в конце концов, скрепя сердце, нашел, что право стрелять надо дать. При голосовании подавляющее большинство было „за”».

    4 марта, в ответ на прямую угрозу штурма, кидание камнями в окна и на оскорбления со стороны солдат из дома раздались два выстрела, и двое солдат были убиты. Начался обстрел дома. Был убит Юрий Матлахов, трое ранено. Обстрел велся три дня. Дважды приходили Чаплин и полицмейстер и предлагали сдаться.

    К этому времени сведения о Якутском протесте попали в российские газеты и за границу. Многие романовцы считали, что главная цель их выступления достигнута. Снова состоялось общее собрание. Наиболее решительные предлагали сопротивляться, но большинство было за принятие ультиматума Чаплина о сдаче. Кудрин поставил вопрос на голосование. Приняли предложение о сдаче. Курнатовский (дворянин, бывший офицер), который стрелял в солдат, предложил сознаться и взять вину на себя. Ему запретили. Были оговорены условия сдачи: солдаты будут отведены, в тюрьму все участники протеста отправятся вместе, раненых повезут в середине колонны, Матлахова понесут романовцы и сами похоронят, красное знамя возьмут с собой, в тюрьме смогут свободно общаться.

    Утром 7 марта по Якутску в полном молчании шла колонна романовцев. Люди стояли вдоль улиц. Несли на носилках тело Матлахова, покрытое красным знаменем. Приблизившись к старой деревянной тюрьме, запели „Марсельезу”.

    В тюрьме двери камер не запирали, поступали письма, газеты, журналы. Устроили мастерские и маленькую фотографию. Проходили политические дискуссии, занятия с грузинами по русскому языку, лекции по военному делу, занятия по общественным наукам. П. И. Розенталь пишет: „Особенно выделялся своей эрудицией и умением передавать другим свои знания Лурье Гирш”. О предстоящем процессе заговорила подпольная печать и легальные газеты. В России и за границей проходили митинги. На средства, собранные сочувствующими, были приглашены два известных адвоката: Бернштам и Зарудный. Их вспоминали потом на встречах романовцев.

    Начались заседания Якутского окружного суда. Следствие хотело установить руководителя и того, кто стрелял в солдат. Подсудимые говорили о произволе властей, разоблачали политику царского правительства. Каждому предлагалось последнее слово. Как пишет П. Ф. Теплов, отец сказал: «То, что я хотел бы говорить, я знаю, вы не дадите мне сказать; приспосабливать же свои слова к чужим вкусам не в моем характере, а поэтому я отказываюсь от своего последнего слова». Пятьдесят пять романовцев были приговорены к ссылке на каторжные работы на 12 лет каждый. Суд своей цели - выяснить руководителей, зачинщиков, стрелявшего - не достиг. Это была победа. Все осужденные встали и запели.

    23 августа 1904 года жители Якутска проводили романовцев, которых отправляли пароходом в Иркутск и далее на каторгу.

    Всех поместили в централ в Александровске. Лето и осень прошли в ожидании новых событий. В России начиналась революция. Всеобщая стачка охватила и всю Сибирь. 17 октября царь издал манифест. А через десять дней пришла телеграмма министра внутренних дел генерал-губернатору об освобождении всех романовцев. Открылись двери камер. Все обнимались.

    Отец после освобождения стал профессиональным революционером. В биографическом справочнике членов Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев [* Политическая каторга и ссылка. Биографический справочник членов общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев. М.: Изд. Всес. об-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев, 1934.] , где указано, что все данные проверены самими членами общества, говорится: «В 1906-07 годах продолжал состоять в организациях Бунда и вел работу в Вильно, Лодзи, Киеве и Варшаве под кличками Альберт и Ян. Участвовал во 2-й Всероссийской конференции профсоюзов в 1906 году, в Лондонском съезде РСДРП 1907 года. В 1914 году продолжал работать под кличкой Альберт».

    Из Сибири отец уехал на запад России. Однажды Шифра Лурье получила телеграмму: «Встречайте таким-то поездом. Приеду три дня. Пусть будет помощник, чемоданы тяжелые». Само получение телеграммы было событием совершенно необычайным. Подписи не было. В назначенный день бабушка с женой старшего сына пошли на вокзал. Пришел поезд, прошли приехавшие, перрон опустел. Поезда в те времена стояли долго. Вот раздался первый звонок, второй. Тогда они увидели идущего по перрону согнутого старичка. Поравнявшись с ними, «старичок» чуть задержался, повернулся к ним и сказал несколько слов. Бабушка сначала не поняла, но, вглядевшись, узнала своего сына. Раздался третий звонок, «старичок» быстро подошел к вагону и вошел в него.

    По-видимому, приехав в западные области России, отец возобновил связи. Может быть, он вскоре выехал в Швейцарию, где находился заграничный комитет Бунда. У нас дома была открытка с фотографией отца, посланная из Берна в Витебск 25. 04. 1906 г. А я запомнил из рассказов отца, что в Швейцарии на улицах по утрам все встречные мужчины здороваются, приподнимая шляпы. По-видимому, в 1906 г. он вернулся в Россию, работал в Варшаве, так как был избран от варшавской организации Бунда делегатом на V съезд РСДРП.

    Лондонский съезд – «первый общепартийный съезд», проходил с 30 марта по 19 мая 1907 года в Церкви Братства. Заседали долго. Нечем стало платить за аренду. Помог Горький, присутствовавший на съезде. Судя по некоторым деталям протоколов съезда [* Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Протоколы и стенографические отчеты съездов и конференций Коммунистической партии Советского Союза. Пятый (Лондонский) съезд РСДРП, апрель-май 1907 года. Протоколы М., 1964.], отец возглавлял группу из 4 человек от Варшавской организации Бунда. В протоколах проходит под кличкой Гирш.

    В период реакции и спада революционного движения взялся учиться. Весной-летом 1913 года сдает экстерном экзамены за курс Варшавского университета и получает диплом присяжного поверенного.

    Родители познакомились в 1912 году в Лодзи. Гирш готовился к экзаменам. Хана Калецкая жила с матерью, сестрами и братьями в Лодзи, куда они, уроженцы Гродно, переехали в 90-х годах XIX века. Хане тридцать лет. Она окончила частную гимназию и работает домашней учительницей. Через год они вступили в брак и вскоре обосновались в Одессе. Отец работает в Югсоюзе - объединении потребительской кооперации. В 1916 году рождается сын - Самуил (Саня).

    Подошел февраль 1917 года. Было всеобщее ликование, радость искренняя. Казалось, сбывается все, чему были посвящены и дела, и мечты. Весна свободы. Но уже с лета все стало осложняться. Октябрьская революция... А потом почти сразу - гетман, германцы, французы, деникинцы, атаманы. Досталось ли еще какому-нибудь городу в России столько хозяев в то бурное время, как Одессе? Окончательно она стала советской только с третьего раза, в 1920 году.

    Работая в 1917-1919 годах в Одессе в качестве беспартийного общественного деятеля, в какой-то период мог отец быть членом городской Думы. Позднее работал в системе потребкооперации.

    Мама рассказывала, что однажды при красных он не пришел домой к ночи. Кто-то сказал ей, что отца арестовали матросы с «Алмаза» («Эх, яблочко, куда ты котишься, на „Алмаз” попадешь - не воротишься!»). Она очень плакала. Однако, на другой день отец пришел. Действительно, его задержали матросы, правда, не с «Алмаза», и на следующий день освободили. В другой раз, во время панической эвакуации белых (19-й год), вечером пришла гимназическая подруга мамы с мужем, белым офицером, попросили переночевать. Утром ушли в порт. Мама за ванной нашла револьвер, была поражена - за него, при случайном обыске, красные могли расстрелять.

    Несмотря на все события, отец и мать и в то время очень сочувственно относились к революции, Ленину, Троцкому, Володарскому (одессит). Не было у них злорадства по поводу трудностей и неудач. Жизнь и поведение людей были сложнее и не столь однозначны, как представляется нам, потомкам. Могло быть несогласие с методами или конкретными действиями, но согласие с идеей.

    В конце 1922 года отец уезжает в Москву, а весной следующего туда приезжают и жена с сыном. Отец работает в кооперативном техникуме системы потребкооперации, преподает статистику, одновременно работает в Центросоюзе. В начале 1926 года комнату на Поварской делят перегородкой, появляется младший сын.

    В двадцатые и начале тридцатых годов отец активный член «Всесоюзного общества бывших политкаторжан и ссыльных поселенцев», в просторечье – «общества политкаторжан». В обществе было землячество «романовцев» и секция по изучению еврейского революционного движения в России. В них отец вел большую общественную работу. Когда в 1929 году отмечался 25-летний юбилей «Романовки», отцу было поручено сделать доклад на общем собрании. В 20-х годах написал несколько учебников и сборников задач для заочных кооперативных курсов и техникумов. Участвовал в написании и издании материалов, выходивших в издательстве Общества политкаторжан. Был автором нескольких статей-исследований и брошюр по истории революционного движения и общественной жизни в царской России, о «Романовке». Написал несколько брошюр о еврейских праздниках (история возникновения, традиции), направленных против их религиозной трактовки. Брошюрки издавались на еврейском языке и, по словам знакомых, назывались «лурьевками». Написал отец также несколько сказок на русском и еврейском языках.

    В 1927 году семья переезжает в только что построенный дом для политкаторжан. Здесь у нас часто бывали друзья и знакомые отца. А два раза в году в праздники собиралось не менее двадцати человек. День 12 марта, 28 февраля по старому стилю, - день свержения самодержавия и освобождения из тюрем - всегда оставался для многих участников революционного движения в России самым большим праздником наравне с праздником Октября. К слову сказать, до середины тридцатых годов день 12 марта так же, как и 18 марта - день Парижской коммуны, были нерабочими, праздничными днями. Выпивки, в сегодняшнем понимании, никогда не было. В большие праздники на столе стояли одна-две бутылки хорошего вина, было весело, много пели и рассказывали.

    Дома много времени отец уделял мне (старший брат учился в Ленинграде). Лет с шести водил в музеи, сначала в Третьяковку, сам рассказывал о художниках и картинах. Потом в Пушкинский музей. Перед этими экскурсиями он читал - готовился. Это было в его духе. Если они собирались с мамой в оперу, накануне он читал вслух что-нибудь о композиторе. Иногда он пел для меня. Я очень любил такие минуты. Он сидел или полулежал на диване, я рядом. Пел он «Варшавянку», «Сижу за решеткой в темнице сырой», «Выйдь на Волгу, чей стон раздается...», «По зимней дороге кибитка несется». Бывало, входила мама, садилась на стул и тихонько подпевала. Однажды он взял меня с собой в Общество. Запомнились комнаты, где на стенах висели картины, а в простенках стояли фигуры городовых и полицейских в натуральную величину, во всей форме. Было много людей, и многие с ним здоровались, все крепко жали друг другу руки, улыбались, громко разговаривали и смеялись. Наверное, это было в 1931-33 году.

     Родители были истинными интернационалистами во всем, в крупном и в мелочах. Точнее, они считали, что в этом вопросе мелочей нет. Очень настойчиво воспитывали в детях это убеждение и, пожалуй, чувство. Помню, как отец пошел со мной на фильм «Зори Парижа» о Ярославе Домбровском и был взволнован не меньше меня, не столько событиями, сколько воплощением интернационального единства, пронизывающего картину. Дома не рассказывали «национальные» анекдоты, выражения «хитрый хохол», «все цыгане – воры», «армянские штучки» были исключены. Вообще вопросы национальных различий, национального отличия не обсуждались: ни еврейского, ни русского, грузинского, польского, армянского - какого угодно. Это совсем не значит, что родители были безразличны к истории, обычаям, выдающимся людям еврейского народа. Иногда, правда, редко, папа рассказывал о еврейских праздниках, рассказывал всегда интересно, тепло и улыбаясь. Он хорошо знал русскую историю. Об истории еврейского государства или народа разговор у нас не возникал. Возможно, отец считал, что когда дети станут взрослыми, сами познакомятся с тем, что их будет интересовать. А кроме всего - время было такое. Национализм и шовинизм воспринимались, как неприличие - так, по крайней мере, мне представляется сейчас.

    Ситуация стала меняться с 1930 года, когда по решению одной из комиссий отец вынужден был уйти с работы в Центросоюзе как бывший меньшевик, а потом был уволен из кооперативного техникума. К этому времени гонения на бывших меньшевиков, эсеров приняли общий характер. Отец очень глубоко переживал и само увольнение, и формальное обоснование: «несоответствие занимаемой должности». Резко упало настроение, обострились недомогания. Примерно с этого времени он стал работать в Ленинской библиотеке, занимаясь переводами с древнееврейского.

    Дома о голоде начала тридцатых, о политических процессах не говорили, но о процессах я знал из газет, слышал на митинге, гуляя на Чистых Прудах. Примерно восьми лет я тяжело болел. Папа часто сидел со мной, читал что-нибудь, рассказывал. Однажды я спросил: «Папа, ты большевик?» - «Я – коммунист», - ответил он, помолчав. Как-то с братом мы вспоминали о тех временах, и он рассказал мне, что году в 1936 отца вместе с группой других членов Общества пригласили на «открытый» процесс Зиновьева, Каменева и других. Вернулся он потрясенным. «Я ведь знал некоторых из этих людей, - говорил он. - В голове не укладывается. Что же могло с ними произойти?».

    Жизнь «сужалась». В 1935 году Общество политкаторжан и ссыльных поселенцев прекратило свое существование. С этого года, мне кажется, у нас не собиралось больших компаний. Приходили друзья, бывали знакомые. Но больших сборов не было. Аресты в политкаторжанских домах начались зимой 1937 года. Каждую ночь по нескольку человек. Отец предполагал, что арест его не минует. Мама рассказывала, что теплое белье было собрано еще осенью 1937 года.

    Арестовали отца 3 марта 1938 года. Предложили проститься. Он стоял у окна около стола. Сказал всем: «Это недоразумение. Я скоро вернусь». Потом мне: «Ну, будь здоров. Помогай маме».

    Осенью 1938 года матери сказали в Матросской Тишине, что отец осужден на 10 лет без права переписки.

    Через 15 лет умер Сталин. После ареста Берии были сказаны первые слова о беззаконии, невинных жертвах и реабилитации. Мама подала в Военную Коллегию Верховного Суда СССР заявление о пересмотре дела отца. В апреле следующего года она получила оттуда справку. «Дело по обвинению Лурье Григория Исааковича пересмотрено <...> Приговор Военной Коллегии от 17 сентября 1938 года в отношении Лурье Г. И. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен, и дело за отсутствием состава преступления прекращено». В свидетельстве о смерти сказано, что он умер в 1939 году.

    Летом 1956 года, будучи в отпуске, пошел я на прием. Принимал седой полковник с изможденным лицом, я подумал, что он сам недавно «оттуда». Спросил его, как узнать, где похоронен отец. Полковник посмотрел на меня с досадой. «Вы что же, хотите поехать туда?! Да может там теперь город стоит, или лес растет, или там вообще ничего нет!». Мне показалось, что он был искренен, и я ушел.

    Прошло еще много лет. В конце 1988 года в зале Министерства геологии я услышал во время одного выступления, что многие родственники арестованных в 1937-38 годах получали сведения, будто их близкие приговорены к 10 годам лагерей без права переписки. И, как правило, это значит, что на самом деле их приговорили к расстрелу и расстреляли сразу после суда. Выступавший советовал за получением правильных сведений обращаться в Военную Коллегию Верховного Суда. Я пошел туда, написал заявление с вопросами.

    В феврале 1989 года получил письмо. «На Ваше заявление сообщаю, что Лурье Григорий Исаакович <...> был осужден 17 сентября 1938 года ВК ВС СССР по статьям 58-8, 58-11 к расстрелу <...> Определением ВК ВС СССР <...> указанный приговор отменен <...> Лурье Григорий Исаакович реабилитирован посмертно». И это подтверждено свидетельством о смерти. Дата смерти - 17 сентября 1938. Причина смерти - расстрел. Место смерти - Москва. Только в 1998 году через шестьдесят лет я узнал правду.

    Отец был маленького роста, черноволос, в 60 лет без седины, близорук, с умным открытым лицом. Носил маленькие усы. Прекрасно говорил и писал по-русски.

    По данным «Московского Мемориала» останки моего отца (как и останки отца моей жены, Петра Сергеевича Черненькова) захоронены в общих могилах на территории бывшей дачи наркома НКВД Ягоды, близ подмосковного совхоза «Коммунарка» в районе Бутово.

    Тихо и мужественно приняла мама, Анна Самойловна Лурье, арест отца. Не помню слез на глазах у нее в то утро. А потом, когда я стоял у окна, не зная что делать, подошла и сказала: «Иди в школу». Приехал из Ленинграда мой старший брат. Мама была ему очень рада и благодарна.

    Она продолжала работать переплетчицей в объединении Бумагокартонаж им. 2-й Пятилетки. После ареста долго выясняла, где Гирш находится. Узнав, носила передачи в Матросскую Тишину. В сентябре передачи принимать перестали.

    Началась война. Мама уехала в Уфу к старшему сыну, работавшему там после института. Скоро приехал к ним и я. Вернулась она в Москву в 1944 году, долго жила там без сыновей, и в самом конце пятидесятых Саня уговорил ее уехать к нему в Дивногорск, где он работал в дирекции строящейся Красноярской ГЭС. А летом 1961 года мама перебралась ко мне в город Колпашево на Оби, где работали мы с женой в геофизической экспедиции. Умерла она в октябре 1962 года в возрасте 80 лет и похоронена на Колпашевском кладбище под раскидистым кедром.

    Старший сын Григория Исааковича и Анны Самойловны, Самуил (Саня), всю жизнь был связан со строительством гидроэлектростанций на Волге, на Енисее, на Каме. Был награжден орденом. Умер в возрасте 82 лет, в 1998 году в Набережных Челнах на Каме. Младший сын Альберт, геофизик, которому скоро исполнится 80, почти тридцать из них работал в полевых партиях и экспедициях на поисках нефти, а потом, до сих пор, в Москве - в геофизических организациях.

                                                                                ***

    Брат моего отца, Ефим Исаакович Лурье (Хаим-Меер) был старше Гирша лет на пять.

    Ефим с раннего детства любил рисовать. В 14 лет его отдали учеником к шапочнику в Витебске. Однажды приехал заказывать шапку помещик из Старого Села - меценат. Пока заказывал, Ефим его рисовал. Помещик увидел, рисунок ему понравился. Он предложил деду отпустить мальчика с ним, обещал учить. Дед сказал: «Это мой будущий кормилец. Через год будет приносить деньги». Помещик согласился платить ему предполагаемый заработок Ефима, на чем и порешили.

    Помещик увез мальчика в Варшаву, заключил там договор с мастером на обучение Ефима литографии и живописи. Живопись - для души, литография - для хлеба (по настоянию деда). Ефим учился три года, вернулся в Старое Село, писал маслом и рисовал. Меценат повез его в Берлин, устроил учиться к художникам и граверам братьям Гримм. Ефим стал гравером по металлу. Вернулся, привез несколько работ покровителю, работал литографом и гравером в литографии Подземского в Витебске.

    Накопил денег и уехал в Европу, потом в Рио-де-Жанейро, потом на Цейлон. По пути в Ницце остановился у некоего Раскина из России. Через два-три года, на обратном пути, там же ему рассказали о сестре Раскина, красавице, живущей в Москве. Ее отец был купцом второй гильдии. Когда Ефим проезжал Москву, невесту привезли на вокзал. Скоро прислали сватов в Витебск, сыграли свадьбу.

    Отец жены Хацкель Раскин дал большое приданое на обзаведение делом - типографией. А Ефим взял молодую жену и повез смотреть Европу. Вернулись через год без копейки. Раскин сказал: «Больше ничего не получите!». Ефим работал рабочим-литографом до 1912 года и гравировал по металлу. Когда родился мальчик - Борис, мой двоюродный брат, снова приехал дед Раскин и дал денег. Купили небольшую типографию. В ней служило 7-8 рабочих. В 1917 году типографию отобрали.

    Ефим был известным гравером, участвовал в дореволюционной выставке художников.

    В 1918 году в Витебске к ним домой пришел матрос, требовал сделать советскую печать. Ефим испугался, власть была неустойчивой. Отказался, сказал, что болен. Матрос угрожал револьвером, потом ушел. А двумя годами позже, когда Красная Армия шла в Польшу, пришли и арестовали Ефима. Он думал: за тот, прошлый отказ. Сидел в подвале ЧК, оттуда вызывали «с вещами». Людей в подвале было много, лечь негде. Ночью его вызвали, он думал - все. Провели в комнату, сказали, что нужно сделать печати на 200 польских паспортов, срок - 2 ночи. Ефим ответил, что требуется сырая картошка, и попросил сына в помощь. Бориса две ночи возили в ЧК. Работа была выполнена. Борис рассказал об этом эпизоде только после Отечественной войны.

    Умер Ефим Лурье в Саратове в годы войны, в эвакуации, тихо угас через две недели после смерти жены.

    В Саратове со времен войны жили их сын Борис и дочь Циля. Борис - экономист, преподавал в вузах. Это был умный, жизнерадостный, интересный человек. Он умер в 1984 г., а шесть лет спустя ушла и его жена (она и моложе была на шесть лет).

    Циля умерла в 1947 году, ее муж, участник Отечественной войны, скончался несколькими годами позже.

    Редакция журнала «МИШПОХА» благодарит научного сотрудника Витебского музея Марка Шагала Валерия Шишанова за помощь в подготовке к печати очерка Альберта Лурье «Были, легенды и сказки одной семьи».

    / Мишпоха פאמיליע. Историко-публицистический журнал. № 17. Витебск. 2005. С. 49-55./