СПРАВКА
Иван Антонович Ласков – род. 19 июня 1941
года в областном городе Гомель Белоруской ССР в семьи рабочего. После окончания
с золотой медалью средней школы, он в 1958 г. поступил на химический факультет
Белорусского государственного университета, а в 1966 г. на отделение перевода Литературного
институт им. М. Горького в Москве. С 1971 года по 1978 год работал в отделе
писем, потом заведующим отдела рабочей молодежи редакции газеты «Молодежь
Якутии», старшим редакторам отдела массово-политической литературы Якутского
книжного издательства (1972-1977). С 1977 г. старший литературный редактор
журнала «Полярная звезда»; в 1993 г. заведует отделам критики и науки.
Награжден Почетной Грамотой Президиуму Верховного Совета ЯАССР. Член СП СССР с
1973 г. Найден мертвым 29 июня 1994 г. в пригороде г. Якутска.
Юстын Ленский,
Койданава
ПРИЛОЖЕНИЕ
В якутское книжное
издательство
ЗАЯВКА
Прошу издать мою книгу «Пищальники не
пищат”, состоящую из двух повестей: историко-приключенческой “Пищальники не
пищат” и фантастической “Возвращение Одиссея”. Обе повести в разное время опубликованы журналом “Полярная звезда”. Книга
предназначена для старшего и среднего школьного возраста. Аннотацию и рукопись
объемом 17 авт. листов прилагаю.
Иван
Ласков.
23
февраля 1984 года.
АННОТАЦИЯ
Иван Ласков. ПИЩАЛЬНИКИ НЕ
ПИЩАТ. Повести. Для старшего и среднего
школьного возраста. 17 авт. л.
В книгу вошли две повести.
Действие первой “Пищальники не
пищат” - происходит в Якутии
через десять лет после ее вхождения
в состав Российского государства. Остросюжетное
произведение рассказывает о дружбе двух подростков - русского и якута, крепнущей в опасных приключениях. В не менее трудные ситуация попадают и героя фантастической повести “Возвращение
Одиссея”, остро ставящей вопрос о любви и верности к родной Земле.
Книга учит юного читателя
уважению, дружеским чувствам к
другому человеку - будь то представитель другого народа или другой планеты.
Уважаемый Иван Антонович!
Ваша рукопись «Пищальники не
пищат» рецензирована Госкомиздатом РСФСР, отклонена от включения в план
издательства.
При этом возвращаем рукопись.
Приложение:
1. Рукопись “Пищальники не
пищат” - 2 экз., 325 стр.
2. Рецензия члена СП СССР
Н.Кузьмина - 3 стр.
Директор /подпись/ Д. В. Кириллин
Директору Якутского книжного издательства
тов. Кириллину Д. В.
Рецензию Н. Кузмина на мою книгу
«Пищальники не пищат» считаю поверхностной и несправедливой. Рецензент не вник
ни в идейное содержание, ни в художественные особенности книги. Его критика
голословна, поскольку он совершенно несведущ в якутской истории и этнографии.
Обе повести, включенные мной в книгу,
опубликованы в журнале «Полярная звезда». Повесть «Пищальники не пищат»
получила высокую оценку на Х съезде писателей Якутии и в газете
«Социалистическая Якутия». За соответствие ее исторической истине ручается
специалист-историк В. Ф. Иванов, высокую оценку языку дает лингвист проф. Н. Г.
Самсонов. Нигде не было отрицательных отзывов на повесть “Возвращение Одиссея”,
опубликованную 11 лет назад.
Поэтому я настаиваю на включение книги в
план 1986 г., как и планировалась издательством раньше. Прошу учесть, что я,
член СП СССР и СПЯ с 1973 г., последнюю книгу во вверенном Вам издательстве
выпустил в 1979 г. Прилагаю написанный мной ответ на рецензию Н. Кузмина,
рецензию Н. Малыгиной на повесть «Пищальники не пищат» /«Социалистическая
Якутия”, 1 июля 1984 г./, отзыв канд. истор. наук В. Ф. Иванова и отзыв проф.
Н. Г. Самсонова на эту повесть.
Иван Ласков
4 ноября 1984 г.
Гл.
редактору гл. редакции
художественной и детской литературы
т. Свининникову
Уважаемый
Как утверждает автор И. А. Ласков, член СП
СССР с 1973 г., контрольная рецензия Н. Кузьмина на его книгу «Пищальники не
пищат» поверхностна и несправедлива. Рецензент не рассматривает ни содержания,
ни идейной направленности, ни художественных достоинств книги, не учитывает
того важного факта, что она предназначена для старшего школьного возраста.
Критика Н. Кузьмина голословна и легко опровергается, поскольку рецензент
несведущ в якутской истории и этнографии.
Будучи в основном согласным с автором,
Якутское книжное издательство просит Вас вторично рассмотреть рукопись,
учитывая при этом, что обе повести, составившие книгу, публиковались в литературно-художественном
журнале «Полярная звезда», причем одна из них «Пищальники не пищат» получила
высокую оценку Х Съезда писателей Якутин и газеты «Социалистическая Якутия».
Просим также учесть и нужду в добротных произведениях для старшего школьного
возраста, постоянно испытываемую издательством.
Прилагаем рукопись «Пищальники не пищат»
/17 авт. л. /, а также ответ И. А. Ласкова на рецензию Н. Кузмина и отзывы /1
опубликованный и 2 рукописных/ о повести “Пищальники не пищат”, представленные
им.
Директор (подпись) /Кириллин Д. В./
О РЕЦЕНЗИИ Н. КУЗЬМИНА
на мою книгу
«Пищальники не пищат»
/для
старшего школьного возраста/
Трудно назвать чувство, которое вызывает эта рецензия. Недоумение?
Оторопь? Скорее, второе. В самом деле! О двух повестях объемом в 17 авт. л.
написано всего две страницы, а в конце столь «тщательного» разбора сказано:
«Печатать такой сборник не имеет смысла».
Как не оторопеть! Мною, автором этих повестей, издано семь собственных
книг и три в переводе с якутского. На эти книги в газетах и журналах, в том
числе и в Москве, напечатано десятки положительных рецензий. В Союзе писателей
более 10 лет. И вот, оказывается, представил сборник, который «печатать не
имеет смысла».
Как не оторопеть, если обе повести сборника, который «печатать не имеет
смысла», напечатаны в литературно-художественном журнале /«Полярная звезда»:
«Пищальники не пищат» - 1983, №№ 4, 5, 6,; «Возвращение Одиссея» - 1973, №№ 1,
2/, причем повесть «Пищальники не пищат» получила положительную оценку не
только в местной печати, но и на Х съезде писателей Якутии!
Вот что говорил в отчетном докладе съезду председатель СПЯ Софрон
Данилов:
«Думается, неплохим пополнением исторической литературы будет
«стрелецкая былина» русского писателя Ивана Ласкова, публикуемая сейчас на
страницах журнала «Полярная звезда». В ней повествуется о зарождении дружбы
между местным и пришлым населением в далеком семнадцатом веке. Она
свидетельствует не только о хорошем знании истории И. Ласковым, но и его
творческом росте как прозаика» /см. «Полярная звезда», 1983, № 6, с. 89/.
«Повесть И. Ласкова «Пищальники не пищат»
захватывает читателя с первых страниц и не отпускает до конца, – пишет кандидат
филологических наук Н. Малыгина в своей рецензии, «Тропою приключений» /газета
«Социалистическая Якутия». 1984, 1 июля/. - ...Само по себе появление в
«Полярной звезде» приключенческой повести для детей – факт примечательный,
поскольку произведений такого рода в русской литературе Якутии нет или почти
нет. /.../ Герои повести наделены запоминающимися характерами, поступки их логичны
и психологически оправданы. /.../ Главная же удача автора повести состоит в ее
идейном содержании, переданном художественно точно и убедительно. И. Ласкову
удалось показать, что в период освоения Якутии русскими возникали не
национальные, а социальные противоречия».
Такова оценка съезда писателей Якутии и
рецензента республиканской газеты. А приговор Н. Кузьмина, столь суровый – на
чем он основан?
Да ни на чем. Н. Кузьмин не рассматривает
ни сюжетов, ни характеров, ни идейной направленности повестей. Он даже не
обращает внимания на то, что они обращены к подростку. А что же рассматривает?
Какие недостатки находит? Вот какие:
Во-первых, его не устраивают прямые
обращения к читателю в повести «Пищальники не пищат» /к слову сказать,
обращения эти эпизодические и их общий объем составляет едва ли 3-4 процента
текста/. Не нравиться ему, что автор «сам ведет своих отроков по дикой тайге,
время от времени появляясь на страницах в роли комментатора».
Как будто не обращались к читателю, десятки
русских писателей от Пушкина и Гоголя да нынешних! Не вели долгих бесед с
«Проницательным читателем» Чернышевский, с «Любознательным читателем»
Чивилихин! Что же касается детской литературы, к которой относятся обе мои
повести, то разве не прибегает в ней к этому приему каждый второй-третий
автор?!
«Автор, - пишет Н. Кузьмин, - выступает в
повести в роли этакого дедушки сказочника, уютно сидящего на завалинке в
окружении малолетних внуков...»
Не вижу ничего зазорного в такой роли. Но
она приписана автору напрасно. Автор, уж если на то пошло, выступает в повести
не в роли дедушки-сказочника, а как современный, много знающий, начитанный
человек. И читатель, на которого автор рассчитывает – современный подросток,
«росший под телевизором», также знающий очень много и многим интересующийся.
Такому читателю многое можно дать и помимо сюжета, как в школе помимо
программы. Отсюда и внесюжетные /кстати, совсем не частые/ беседы автора со
своим любознательным читателем, о различных реалиях якутской истории и природы.
Тон, в котором ведутся эти беседы, легкий,
с юмором. Это, думается, вполне оправдано: ведь занудливую лекцию вне сюжета
подросток не будет читать, пропустит. Этот тон, по-видимому, Н. Кузмина прямо
выводит из себя. Но разве автор виноват, что у рецензента нет чувства юмора?
И рассказываются в моей повести не сказки,
как голословно утверждает Н. Кузьмин. Для него, по-видимому, все, чего он не
знает, представляется невероятным. Именно с таких позиций он и судит рукопись.
«Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда», – так и слышится
за скупыми строками рецензии.
«Вот достаточный пример /невероятных
приключений/, - пишет Н. Кузьмин. - Отроки встречают в тайге быка, которого
автор называет охотничьим. Бык подкрадывается к куропаткам и без промаха разит
их из лука. Впрочем, стреляет, оказывается, не сам бык, а некая волшебница,
которой служит этот бык».
Обратимся же к такому авторитету, как И. А.
Худяков. «Домашних быков здесь иногда приучают к «скрадыванию» дикой птицы. Для
этого быка выпускают в поле, где он оглядывается по сторонам и, увидев птиц,
идет на них. По дороге он останавливается на минуту, роет копытом землю и будто
бы ест. Таким образом бык подходит к стае птиц... и окончательно
останавливается. Тогда хозяин, скрытый от птиц быком, кладет на спину быку
винтовку и убивает по нескольку штук гусей (или уток) и пр.» /И. А. Худяков.
Краткое описание Верхоянского округа. Написано в 1870-е годы, издано в
Ленинграде в 1969 г. Страница 72/. Как видим, сцена в моей повести написана
точно по Худякову, только ружье заменено луком, т. к. в XVII в. у якутов ружей
не было.
«Волшебница, - с сарказмом продолжает Н.
Кузьмин, - видит двух отроков и тут же заколдовывает одного из них. /.../ В
шатре /?/ волшебницы начинаются чудеса: она на глазах отроков превратилась
сначала в лису, затем в белую сову, затем в черного крота, затем в зубастую
рыбину с треугольной чешуей и вдруг снова обрела человеческий облик, взмахнула
длиннющим ножом и «вбила себе в живот». Зачем все это”.
Между прочим, шаманка в моей повести
совершает и еще одно «чудо»: печет куропаток изнутри, якобы вкладывая в них
огонь. Но мой юный герой, подросток XVII столетия, оказывается правильнее
рецензента из столетия двадцатого. Вот что говорит Андрей о шаманке, спустя несколько
страниц после демонстрации ее чудес: «Не столь могуча, сколь обманна. Правда,
что ль, куропаток с нутра пекла? Сыры были. В земь кротом уходила, а
нарытого-то не было. Мороченье то!» /с. 159/. Автор же к этому для полной
ясности добавляет: «Надо сказать, что Андрей, хотя и не мог знать слова
«гипноз», по-своему очень верно определил, в чем сила шаманки». /с. 160/.
Что гипноз постоянно использовался шаманами
для воздействия на зрителей, пишут многие исследователи шаманизма. Во времена
Худякова слово «гипноз» еще не было введено в широкий научный оборот, поэтому
самого этого слова в книге Худякова нет, но его описания шаманского действа не
оставляют сомнений в том, что гипноз шаманами применялся. Вот характерные
примеры: «Сам шаман сидит без головы, но всем людям юрты дает попробовать
своего жира. /... / Потом уложит себе внутренности по-прежнему, наставит голову
и оживает». /Краткое описание Верхоянского округа, с. 346/. Или: «шаман
прокалывает себя большим ножом в живот так, что конец ножа выходит через спину.
Один человек подходит, колотит в воткнутый нож; потом уже его вытаскивает
обратно, и он оказывается уже хуже перегорелого железа» /с. 313/. Этот трюк
использован мной в повести. Говорит Худяков и о различных превращениях шаманов
/см. с. 304 и далее/.
«Зачем всё это?» - вопрошает Н. Кузьмин. А
затем, что в битве за друга, с могущественной шаманкой проверяется сила
характера Андрея, моего главного героя. Суеверный подросток XVII века выходит
из этой схватки победителем. Ясное дело, что чем могущественнее противник, тем
ценнее победа.
Еще «невероятнее», подмеченное рецензентом:
что хорошая собака в Якутии XVII в. стоила коня. Н. Кузьмину в это не вериться.
Пусть же откроет он на с. 35 капитальный труд С. А. Токарева «Общественный
строй якутов XVII-XVIII вв.» /Якутск, 1945/. Там прямо сказано: «Цена хорошей
собаки была не ниже цены коня».
Вот и все замечания Н. Кузьмина, касающиеся
отображения в моей повести как исторического фона, так и исторических событий.
Больше нет. На каком же основании он заявляет, что автор «поверхностен в
истории»? Думаю, он и в глаза не видел тех трудов историков С. А. Токарева, О.
В. Ионовой, И. С. Гурвича, Г. П. Башарина, Ф. Г. Сафронова и др., которые были
проштудированы мной для написания повести. То же самое можно сказать и об
этнографических трудах И. А. Худякова. В. Л. Серошевского, И. В. Константинова,
А. И. Гоголева. Смею надеяться, XVII век в Якутии изучен мной в достаточной
мере для создания повести для подростков. Тому порукой отзыв специалиста по XVII
столетию, канд. историч. наук В. Ф. Иванова, который прилагаю.
Читается повесть, по мнению Н. Кузьмина,
якобы, чрезвычайно трудно. «Язык героев пестрит такими словами: дондеже, токмо,
днесь, оттоле, отселе, мя, тя, теперя и т. п. Как тут не вспомнить
замечательный роман Алексея Толстого «Петр Первый»! Время действия примерно то
же, однако язык совершенно свободен от такой перегруженности архаизмами».
Во-первых, устаревшая лексика употребляется
мной только в речи героев, а авторская речь в основном состоит из простых и
сложносочиненных предложений, как и положено в произведении для детей. Приведу
наугад отрывок из текста: «Андрей вышел из зимовья, закрыл без стука дверь.
Спит Брат. Пусть спит. Слаб еще, а завтра снова в путь. Вновь придется ночевать
у костра, на снегу, а потом – на влажной весенней земле. Нельзя больше
задерживаться, дед Омелька говорит: оттают болота, ручьи побегут, а главное –
сойдет лед с Лены-реки. Тяжко будет тогда через нее без лодки перебраться».
Во-вторых, что ж непонятного в этих
«токмо», «оттоле», «отселе», «мя», «тя», «теперя»? Это ведь все слова русские,
их полно и сегодня в прозе наших «деревенщиков». Сравнение же с языком «Петра
Первого» и совершенно неуместно И время действия не то – лет 60-70 разницы,
причем таких лет, когда в русском языке прослеживаются лавинные изменения, и
место действия другое /у А. Толстого – Петербург, Москва, у меня – Сибирь/, и
классовая основа разная: мои герои – простые стрельцы, казаки, у А. Толстого –
царь и знать. А кстати, и у А. Толстого старой лексики немало. Вот диалог в
начале романа /цитирую по изданию: М., «Советский писатель», 1958, с. 100/:
«- Конечно, как нам не признать.../в
смысле «узнать». – И. Л./ Дело отецкое /вместо «отцовское». – И. Л./...
- Здравствуй, батя /вместо «отец». –
И. Л./.
- Здравствуй, честной отрок».
Да и вообще: разве не имеет право каждый
писатель на свой подход к проблеме языка?! Конструировал речь своих героев я по
подлинным сибирским документам XVII века, насчет чего представляю отзыв крупного
специалиста по древнерусскому языку и якутским диалектам русского языка проф.
Н. Г. Самсонова. И думаю, что современному подростку будет очень любопытно
окунуться в непривычную языковую стихию повести: и совсем не так говорят в ней,
как сегодня, а все же по-русски, понятно.
«Перевернув последнюю страницу повести, -
заканчивает рассмотрение «Пищальников...» Н. Кузьмин, - испытываешь недоумение:
что же все-таки задумал показать автор?»
Недоумение это свидетельствует о том, что
Н. Кузьмин, по-видимому, не удосужился прочесть рецензируемую им повесть. Ведь
он, как явствует из его рецензии, пропустил мимо своего взгляда даже то, что
один из моих юных героев русский, а другой - якут, что «бредут» по тайге не в
поисках «невероятных приключений», а бегут, спасаясь от неминуемой гибели,
грозящей им обоим, и на своем трудном пути много раз спасают друг друга от
смертельных опасностей, что в конце концов делает их дружбу нерушимой. Ведь
если бы Н. Кузьмин повесть читал, то не мог бы не заметить всего этого.
Как и во всяком историческом произведении,
в моей повести показана и история. История древняя, XVII век в Якутии, время
вхождения Якутии в состав России. О периоде этом для детей до моей повести
ничего не было написано.
Исторические события и исторические лица,
жизнь и быт русских стрельцов и промышленников-охотников, своеобразный быт
якутов того времени, а главное – зарождение дружбы русского и якутского народов
– вот что задумано было показать и показано мной в повести «Пищальники не
пищат».
И «Возвращение Одиссея» П. Кузьмин не
читал. Иначе как бы прошел он мимо главного в этой повести, содержание которой
излагает так: «Корабль летит, таинственным образом заправляясь горючим на чужих
ненаселенных планетах».
Напомню, о чем рассказывается в моей
фантастической повести /подчеркну - научно-фантастической я ее не называю/.
Космический корабль с Земли после столкновения с неведомым небесным телом
заблудился во Вселенной. Внезапно в космосе перед ним появляется Земля.
Звездолет приземляется, и тут оказывается, что на Земле прошло не 10 тысяч лет,
как должно быть по расчетам в соответствии с теорией относительности, в всего
лишь шесть - ровно столько, сколько звездолет блуждал во Вселенной. Через
некоторое время выясняется причина этого несоответствия: оказывается звездолет
залетел на чужую планету, в точности повторяющую историю нашей Земли. Перед
космонавтами встает выбор: остаться не чужой Земле или искать свою без надежды
не успех? Большинство решает – искать.
Таким обрезом, моя повесть - не
произведение научной фантастики в полном смысле слова, а философская притча -
жанр, достаточно распространенный в современной литературе.
Необычный сюжет позволил мне поставить в
обратной форме вопрос об отношении к Земле как родине, вопрос о любви к ней.
Мысль о том, что во Вселенной могут быть
планеты, в точности повторяющие нашу, принадлежит не мне. Еще в 1948 г. Николай
Заболоцкий высказал ее в таких поэтических строках:
В
который раз томит меня мечта,
Что где-то там, в другом углу вселенной,
Такой же сад, и та же темнота,
И
те же звезды в высоте нетленной.
И
может быть, какой-нибудь поэт
Стоит в саду и думает с тоскою,
Зачем его я на исходе лет
Своей мечтой туманной
беспокою.
Первые четыре из этих строк поставлены мной
в качестве эпиграфа к повести.
Н. Кузьмин объявляет меня «совершенно
беспомощным» «в области фантастики». Однако беспомощность эту проявляет скорее
он сам. Усмотрел же вот несуразность в том, что звездолет «таинственным
образом» заправляется горючим «на чужих ненаселенных планетах». Видно, он
полагает, что для заправки горючим звездолета будущего обязательно потребуется
нечто вроде бензоколонки, а на ненаселенных планетах бензоколонок строить
некому. Не в курсе рецензент, какие виды топлива предполагаются к использованию
в будущем...
«Остается невольное впечатление, что автор
всячески уходит от тем сегодняшнего дня. Он направляет свою фантазию то в глубины
истории, то в необозримые просторы будущего», - пишет Н. Кузмин. То есть
усматривает криминал уже в самом обращении писателя к истории и фантастике.
Разве вопросы дружбы народов и любви к
земле, которые я ставлю в повестях «Пищальники не пищат» и «Возвращение
Одиссея» – не насущные вопросы сегодняшнего дня?
“Важным инструментом воспитания
гражданственности, советского патриотизма, интернационализма было и остается
воспитание историей. И хорошо, что в литературе, искусстве своего рода
возрождение переживает историческая тема», - говорил на юбилейном пленуме
правления СП СССР Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума
Верховного Совета СССР тов. К. У. Черненко. Как видно, у. Н. Кузьмина - иная
точка зрения...
Несколько слов о названии «Пищальники не
пищат», которое Н. Кузьмин называет «странным». Видно, ему неизвестно старинное
русское слово «пищальник», означающее «воин, вооруженный пищалью», «стрелок»
/В. И. Даль. Толковый словарь... т. ІІІ.
с. 114/. Не читал он, надо думать, страницу 14 рецензируемой рукописи, где
стрелец Борис Литвин произносит слова, поставленные в заглавие.
«Пищальники не пищат» – значит, не ноют, не
хнычут, не жалуются на судьбу, по-мужски переносят свои немалые трудности. Это
присловье старого пищальника, которое потом много раз повторяет про себя сын
Бориса Литвина Андрей, и ему помогает выходить с честью из, казалось бы,
безнадежных ситуаций. В этом смысл «странного» названия.
Заглавие оригинальное, незатасканное,
способное привлечь юного читателя, благодаря ему «пищальники», в нем слышен
отзвук давних времен. А понять это помогает хорошо известный лозунг колонистов
«не пищать!» из «Педагогической поэмы» Макаренко. Чем же оно, это название,
плохо?
Рецензию Н. Кузьмина считаю поверхностной,
неквалифицированной и несправедливой, а потому настаиваю на повторном
рассмотрении книги.
К письму прилагаю:
1) Рецензию Н. Малыгиной на повесть
«Пищальники не пищат», опубликованную в газете «Социалистическая Якутия»;
2) Отзыв об этой повести, написанный для
журнала «Полярная звезда» специалистом-историком, канд. историч. наук В. Ф.
Ивановым;
3) Отзыв специалиста по древнерусскому
языку проф. Н. Г. Самсонова о языке этой повести.
Член СП СССР с 1973 г.
Иван Ласков
4 ноября 1984 г.
ТРОПОЮ
ПРИКЛЮЧЕНИЙ
В потоке современной журнальной прозы не
так уж часто встречаются произведения, которые сразу обращают на себя внимание.
Повесть И. Ласкова «Пищальники не пищат» («Полярная звезда», 1983, №№ 4 – 6)
захватывает читателя с первых страниц и не «отпускает» до конца. Причина
увлекательности произведения не только в его приключенческом содержании.
Написана повесть для подростков, к ним обращается автор в своих отступлениях.
Само по себе появление в «Полярной звезде» приключенческой повести для детей -
факт примечательный, поскольку произведений такого рода в русской литературе
Якутии нет или почти нет.
Герои повести «Пищальники не пищат»
путешествуют по якутской тайге ранней весной. Еще холодно и еще не стаял снег,
но зимняя стужа - позади. И то, что юным странникам удается выжить, несмотря на
отсутствие пищи, оружия, а главное - без опеки старших в суровой северной тайге
- само по себе фантастично. Ведь, порой, даже взрослым, даже в наши дни это не
просто. Вспомним хотя бы туристов из «Марь-рыбы» Астафьева, которые налегке
отправились в тайгу и поплатились за это: один - своей жизнью, другая -
здоровьем.
Герои повести И. Ласкова преодолевают
множество преград и не однажды оказываются на краю гибели. Приключений немало,
и все это - вдвойне интересно еще потому, что действие повести происходит... в
17 веке. Обращение писателя к далекой истории, к тому времени, когда в Якутию пришли первые русские
стрельцы, оказалось чрезвычайно плодотворным. Повесть И. Ласкова обнаруживает
глубокое знание автором изображаемой им эпохи. Для передачи колорита «давно
минувших дней» И. Ласков умело и с чувством меры использует древнерусскую
лексику, слова из якутского языка.
Главная же удача автора повести состоит в
ее идейном содержании, переданном художественно точно и убедительно. И. Ласкову
удалось показать, что в период освоения Якутии русскими возникали не
национальные, а социальные противоречия. Почти в равной зависимости находятся и
русские стрельцы, и якуты.
Идея дружбы русского и якутского народов
воплощена в истории отношений двух мальчиков-сирот, сына русского стрельца,
который лишился матери и вынужден совершать с отцом тяжелые походы, и батрака –
«кулута», когда-то украденного из дома и потерявшего свой род.
Читатель повести многое переживет, совершая
вместе с ребятами нелегкий путь, которые шли, сначала спасаясь от погони, а
потом, спасая отца Андрея, арестованного по ложному навету.
Герои повести наделены запоминающимися
характерами, поступки их естественны и психологически оправданны. Даже
эпизодические персонажи, которым отводится в повествовании немного места,
остаются в памяти. Скупыми, экономными штрихами воссоздаются их облик и судьба.
Не все, на наш взгляд, в равной мере
удалось в «Пищальниках...» Недостаточно оправдано, например, обращение И.
Ласкова к приему, вполне традиционному в литературе, но не ставшему органичным
для этого произведения: авторские отступления, прямые обращения к читателю
несколько выбиваются из текста,
нарушают его художественную структуру. Но в целом повесть свидетельствует о
творческих поисках писателя, отражает его стремление найти более выразительную
художественную форму.
Н. Малыгина,
кандидат филологических наук.
/Социалистическая Якутия.
Якутск. 1 июля 1984 года. С. 3./
ОТЗЫВ
о повести И.
Ласкова “Пищальники не пищат” /263 с. машинописи/
Действие нового произведения И.
Ласкова происходит в XVII в. Повесть отличается острым сюжетом и необычными
характерами. В ней рассказывается о том, как два подростка /русский и якут/
убегают вместе от грозящей им смертельной опасности и достигают Якутска,
который тогда еще не был городом, а одним из сибирских острогов /крепостей/.
Подростки попадают на пути в трудные ситуации, но успешно преодолевают их
благодаря крепнущей дружбе между ними. Такое содержание не может не вызвать
одобрения. Повесть показывает истоки дружбы русского и якутского народов, которая
зародилась в описываемое время. Меня как историка-специалиста интересовал
прежде всего вопрос, как автор справился с изображением обстановки того
отдаленного прошлого. Перед нами художественное произведение и в нем
присутствует художественный вымысел в разработке сюжета и характеристике
основных действующих лиц. Должен сказать, что повесть не противоречит
исторической правде. Чувствуется, что автор глубоко изучал труды С. В.
Бахрушина, С. А. Токарева, О. В. Ионовой и др., посвященных этой эпохе. Хочется
отметить обрисовку исторических лиц, в частности, воеводы П. П. Головина.
Многочисленные документы середины ХVII в. показывают, что Головин был ретивым
администратором, выслуживавшимся перед царем. В то же время это был
подозрительный, очень злой и мстительный человек. Таков он и в изображении И.
Ласкова. В повести подчеркивается, что именно эти качества воеводы Головина /а
не что-либо другое/ послужили причиной восстания 1642 г. Такая точка зрения
общепринята в исторической литературе.
Автор справедливо показывает,
что тогда основным содержанием деятельности воеводы и его администрации явилось
добывание пушнины для казны путем выколачивания ясака и таможенной десятины.
Подробно показана техника взимания ясака. Действительно, за ясак сборщики
выдавали населению «государево жалованье» /бисер, бусы, оловянные тарелки и т.
д./, угощали ясачных плательщиков вином.
В соответствии с данными
документов описан и вновь построенный Ленский острог /1643 г./. Верно описаны
одежда, оружие, питание, суровый походный быт служилых людей. Обрисован портрет
далекого времени, когда Сибирь еще не знала чая, а курение табака там
запрещалось и т. д.
Описывая быт якутов, автор
широко пользуется трудами И. А. Худякова, И. В. Константинова и др. этнографов.
Наличие глиняной и деревянной посуды, бедность железного инвентаря у якутов
были действительно характерны для того времени.
Следует остановиться отдельно
на таком вопросе. В повести некоторые роды якутов живут зимой в урасах.
Документы XVII в. прямо не подтверждают такой возможности, но и не опровергают.
По отношению к постройкам якутов XVII в. употребляется в них слово «юрта», но
этим словом обозначались нерусские постройки вообще. В частности, словом «юрта»
обозначались как якутский балаган, так и якутская ураса. «Отец» сибирской
историографии Г. Ф. Миллер в середине XVIII в. писал: «Означенные якуты...
зимой живут в юртах, осыпанных землею, а летом в берестяных юртах» /Цит:
История Якутской АССР. т. 1, с. 370/. Из документов XVII в. трудно понять, что
скрывается за словом «юрта», в каком случае это балаган, а в каком – ураса. В
литературе есть мнение, что в XVII в. якуты зимой жили в балаганах, а летом – в
урасах. И. Ласков такому взгляду не противоречит. Род Бойдона в его повести
зимует в урасах потому, что он переселился на новое место зимой, когда
построить балаган было уже поздно. На старом же месте обитания у него были
балаганы, и, заявляет Бойдон, летом балаганы будут построены и на новом месте.
В другом роде героям повести
также не встречаются балаганы. Это был род «пеший», т. е. бесскотный. По мере
истощения охотничьих и рыбных ресурсов он часто менял места обитания. Поэтому в
таких родах обычно не возводили капитального жилища. Наличие «пеших» якутских
родов на окраинах тогдашней якутской Ойкумены подтверждается документами и не
оспаривается исследователями.
У И. Ласкова «пеший» род
обитает где-то в районе нижнего течения Вилюя. Именно здесь зафиксирован ряд
«пеших» якутских родов XVII в. /С. А. Токарев. Общественный строй якутов
XVII-XVIII вв., с. 173/. отсутствие балаганов у таких бедных родов в 1643 г.
/время действия повести/ представляется вполне допустимым. В этом нет ничего
удивительного.
В заключение должен отметить,
что повесть получилась реалистической, фон ее достоверен и соответствует
исторической действительности. Этому помогло обстоятельное изучение автором
имеющейся научной литературы. На мой взгляд, актуальна и сама тематика
повествования /начало дружбы представителей русского и якутского народов/.
Обращение к таким сюжетам далекого исторического прошлого нужно только
приветствовать. Несомненны и художественные достоинства повести. Публикация ее
вызовет большой интерес у широкого круга наших читателей.
С. н. с. Института ЯЛИ ЯФ СО АН
СССР,
канд. истор. наук В. Ф. Иванов.
20. 02. 1983 г.
ОТЗЫВ
О ПОВЕСТИ И. ЛАСКОВА
«ПИЩАЛЬНИКИ НЕ ПИЩАТ»
(ж. «Полярная звезда» , №№ 4-6, 1983)
Свою повесть, или стрелецкую былину, как
называет ее автор, Иван Ласков посвятил первопроходцам, служилым людям, которые
350 лет назад осваивали северо-восток Азии, присоединяя его к российским
землям.
Сбор ясака был основным стержнем политики
царского правительства в Сибири. Он был главным стимулом продвижения служилых
людей – пищальников в Якутию, где они строили новые остроги и зимовья,
приводили к покорности аборигенов края, облагая их ясаком.
Автору удалось в интересной, захватывающей
форме передать все тяготы ратного труда служилых людей, их сближение с якутами,
сочувствие забитым аборигенам края, их положительное культурное влияние, лютую
ненависть тойонов – «князцов» к пришельцам, не желающим делить ни с кем свою власть
над сородичами.
Повествование нельзя свести к романтическим
похождениям двух подростков: Андрея и кулута Брата. В повести точно и правдиво
нашли отражения многие стороны жизни народов Якутии XVII века, их быта, рода
занятий, формы хозяйства, обряды, социальные и семейные взаимоотношения. В ней
показан также характер воеводской администрации, быт и нравы простых
стрельцов-пищальников. Убедительными оказались образы главных героев Бориса
Литвина и Андрея – честных, терпеливых, мужественных людей.
Считаю, что автор сумел правдиво изобразить
мышление, психический склад якутов, напр. выпрямление, становление человеческой
личности холопа-кулута или злобную сущность тирана Бойдона.
Перед автором стояла трудная задача:
перенести читателя в далекий XVII век, воспроизвести в какой-то мере русскую
речь того времени, кроме того, передать через речь персонажей колорит северного
края, использовать якутские слова и выражения.
Язык героев повести несколько трудноват,
тяжеловат, зато как точно воспроизводит он эпоху XVII века. Стоит читателю
проявить терпение и не оставлять книгу в течение 15-20 минут, как он уже будет
захвачен интересным повествованием событий «давно минувших дней» на севере
нашей страны и перенесется в далёкий XVII век. Он охотно перечитает все сноски
к таким старорусским словам, как рухлядь, тать, друкарь, ферязи, чрево и др.,
или к якутским словам кулут, кумалан, сары, сон и др. Они позволяют читателю
представить северную экзотику Якутского края в далеком прошлом, оценить подвиг
простых служилых людей, которые сами терпели нужду и несправедливость властей и
никогда не были угнетателями местного населения.
Повесть добрая, насквозь интернациональная,
имеет большое воспитательное значение. Проблемы добра и зла, взаимоотношения
людей, поднятые в ней, не теряют своей актуальности и сегодня.
Автор, белорус по национальности, показал в
своей стрелецкой былине интернациональные связи русских и белорусов, поляков и
якутов.
Как историк языка считаю, что в повести
язык героев – людей XVII века – представлен верно. Автор хорошо изучил и
достаточно верно ввел народно-разговорную речь, которая включает в себя
просторечные и диалектные элементы, древние слова – все то, что было
свойственно языку 30-40 годов XVII века.
Чувствуется огромная работа, проделанная И.
Ласковым, который изучил большое количество документов XVII века, касающихся
Якутии: «сметные списки» ясачного сбора, судебные дела якутского населения,
челобитные и сыски по ним, отчеты о походах служилых людей-землепроходцев, их «прииск
новых землиц» и мн. др.
В повести имеются некоторые неточности.
Так, в XVII веке не было уже звательной формы (она утратилась в русском языке
еще в XIV - XV вв.). Если она изредка и употреблялась, то только в форме татко,
Афонко, а не татку, Афонка, как в повести. Иногда встречаются не совсем
понятные современному читателю выражения: «Правда, слезы было малины той», «А
мясо без хлеба – как яси».
Но эти мелкие недочеты не снижают хорошего
впечатления от стрелецкой былины.
Николай Самсонов, профессор,
заведующий кафедрой русского языка и общего
языкознания
Якутского государственного университета,
заслуженный деятель науки ЯАССР, член союза
журналистов СССР. /подпись/
г. Якутск, 15 октября 1984 года.
О повести И. А. Ласкова «Пищальники не
пищат»
Приключенческую повесть писателя Ивана
Антоновича Ласкова прочитал с интересом.
События происходят в первой половине XVII
века. Все, что описывается в
повести, могло иметь место. Это я говорю как историк и специалист периода.
Упрек в том, что автор плохо знаком с историей края, не имеет оснований. Наоборот, это я скажу откровенно, он
добросовестно изучил историю края, уловил многие этнографические тонкости.
Словом, зримо чувствует эпоху.
Однако при издании повести отдельной книгой
хотел бы я, чтобы название
повести было изменено. Оно, по-моему, мало соответствует ее содержанию.
Следовало бы далее убрать
многочисленные авторские отступления, обращения к читателю и всякого рода исторические справки, нарушающие нить изложения. Наконец, человеческие жертвоприношения
при похоронах знатных лиц для XVII века - явный анахронизм.
Справка для автора.
1. Земля возникла не 7, а 5
миллиардов лет тому назад /так пишут астрономы/.
2. В Якутии стрельцов не было. Были одни
казаки.
З. Со времен воеводы Петра Головина острог
стал называться «Якутским». «Ленским» назывался
острог, стоявший на правом берегу Лены.
4. В Сибири «сын боярский» - не дворянское звание, а чин командира казаков /десятник, пятидесятник,
сотник, сын боярский, атаман/.
5. Почему якуты зимой живут в берестяных урасах? Какая надобность в этом? Почему о юртах не пишете?
6. По 50 раз ежедневно били не кнутом, а батогом. Битье кнутом в те время
по тяжести следовало за смертной
казнью.
7. Исправить: не «сыаля», а «сыалыйа».
Зав. отделом истории ИЯЛИ ЯФ СО АН СССР,
Заслуженный деятель наук РСФСР и ЯАССР,
д. и. н., профессор Ф. Г. Сафронов. /подпись/
Якутск, 22 октября 1984 года.
Семен Горохов
СИЛОЙ
ХУДОЖЕСТВЕННОГО СЛОВА
(Речь на Х съезде писателей Якутии)
[25 октября 1983 года]
…Товарищи! По результатам социологического
исследования из художественных произведений наиболее популярным среди читателей
считается исторический роман. / ... /
А последняя историческая повесть писателя
[Ивана Ласкова] «Пищальники не пищат», которая появится в ближайших номерах
«ПЗ», - вещь действительно хорошая, чувствуется творческое вдохновение автора,
глубокое, серьезное обобщение темы.
/Горохов С. «Пути-дороги». Якутск.
2001. С. 87./
Николай Тобуроков
ИСТОКИ ДРУЖБЫ
Одной из сложных тем для художественной
литературы была и остается тема межнациональных отношений. Для якутской
литературы это, в основном, означает тему взаимоотношений русских и якутов. А
оно было в жизни непростым, хотя бок о бок живем уже более трех с половиной
веков. И в наше время, время открытого, правдивого раскрытия всех страниц
истории, однозначно говорить о том, что с самого начала коренные жители Якутии
встретили русских и других пришельцев только с распростертыми объятиями и
объявили о своем добровольном вхождении в состав Российского государства едва
ли не в день прихода первого русского, было бы по меньшей мере несоответствием
подлинным событиям истории. Она полна драматических страниц, или, как пишут
историки, много невинной крови пролито было и с той и с другой стороны.
Но в то же время нельзя замалчивать и того,
что простые труженики: и русские, и якуты, испытывавшие одинаковую нужду и
гнет, не сразу и не вдруг, но пришли к неизбежному для них пониманию единства
человеческого рода, необходимости поддержки друг друга в трудных условиях
жизни.
Таким образом, говоря о трехсотлетних
традициях дружбы с русским и другими народами, поскольку среди первопроходцев
Якутии были и поляки, и украинцы, и люди других национальностей, мы никак не
противоречим истине. Но в художественной литературе, в том числе и в якутской,
в изображение этой жизненно важной темы внесено так много украшательства и
ложного понимания старшинства одного народа над другим.
В былые времена писателей настолько
запугали обвинениями в национализме, что, боже упаси, как говорится, вывести
образ русского или человека какой-нибудь другой, не местной, национальности,
хотя бы с малейшими отрицательными чертами. К сожалению, эта болезнь обвинения
во всех грехах подобных авторов не изжита и до сего дня. И поэтому и в якутской
литературе это свято соблюдалось: если в каком-либо произведении изображался
русский, то обязательно он бывал стопроцентным положительным человеком. Даже
если изображали школьников, современных детей, то спасал от беды обязательно
русский мальчик. Дело не в том, чтобы навести какую-то нехорошую тень на образ
целого народа, а просто надо писать обо всем так, как это было на самом деле. В
этом плане в якутской литературе тоже есть примеры, опередившие свое время
произведения, достойные следования их традициям. Имею в виду повести «Друзья»,
«Беда» Амма Аччыгыйа, роман «Зарождение огня» Василия Яковлева, романы «Бьется
сердце», «Не улетайте, лебеди», «Огонь» Софрона Данилова и другие. Но особенно
трудной в этом плане является художественное воплощение первых шагов
представителей русского народа в Якутии. Может быть, поэтому, может быть, по
другим причинам, эта тема оставалась почти не затронутой.
Поэтому я, когда впервые несколько лет
назад прочитал стрелецкую былину «Пищальники не пищат» Ивана Ласкова в
«Полярной звезде», то вначале отнесся к ней несколько настороженно. Но по роду
своей научной работы вот уже четвертый год копаюсь в архивах, перечитываю
письменные источники ХVII-ХVIII веков, труды историков, посвященные времени
прихода русских в Якутию. И когда в связи с предстоящим Пленумом ЦК КПСС по
межнациональным отношениям стал перечитывать некоторые произведения местных писателей,
в том числе названную былину Ивана Ласкова, то она произвела на меня очень
большое впечатление.
В первую очередь заметно, какую большую
подготовительную работу провёл автор и это помогло ему добиться художественно, верного освещения событий 350-летней
давности. Во всяком случае, все, что я успел найти и прочитать, почти полностью
совпадает с трактовкой, Ивана Ласкова того далекого времени. А задача перед ним
стояла, как представляется, сложная и благородная: показать и убедить читателей
в том, насколько глубоки корни дружбы между русскими и якутами с момента их
первых встреч. И поскольку в былине речь идет о 1642 годе, для этого нужно было
найти точный, безошибочный тон, угол видения жизни стрельцов Якутского
воеводства и их отношения с якутскими родами.
Писателю, на мой взгляд, это вполне
удалось. В были, не в строгом соответствии с исторической хроникой, но в
художественной трактовке жизни казацкого десятника Бориса Ореховского, по
прозванию Литвин, в эпизодических образах исторических лиц - воеводы Петра
Головина, Василия Пояркова как бы оживает история. Это и подневольная жизнь
русских казаков, таких как Счастка, которому нечем кормить своих детишек от
якутки-жены. Это и верность присяге, заставляющая русина, то есть белоруса
Бориса Литвина, русского Василия Бугра и других казацких десятников любой
ценой, довольно часто заполучением аманатов-заложников, добиваться платы ясака. В той далекой истории запечатлены в
архивах неоднократные упоминания о самовольном увеличении ясака сборщиками с целью
присвоения части пушнины или же,
как выведенный в былине князь Ксаверий из Гарады, сбора ясака тайком от
воеводской власти. Против этого царская администрация боролась, применяя
жестокие меры, хотя это отнюдь не диктовалось милостью к местному населению, а
желанием сохранить подольше платежеспособность пушниной.
Особенно интересно и верно, на мой взгляд,
изображены взаимоотношения местного князя якута Бойдона и Бориса Литвина. С
одной стороны, сам Бойдон успокаивает своих сородичей, утверждая, что русские
не убивают, они не такие, как враждующее с ним племя тунгусов. А сам в то же
время, доведенный до бешенства повторным, несправедливым требованием ясака, и,
главное, заступничеством Бориса Литвина за его врага Кусенея, готов уничтожить
весь небольшой отряд русских казаков, воспользоваться их добром и замести
следы. Но когда это не удается, спасая свой род, сам добровольно идет
заложником-аманатом. Такова была суровая правда жизни.
Но все эти события служат как бы
обрамлением истории дружбы двух мальчишек – якута Кулута и сына Литвина -
Андрея. Иван Ласков психологически верно, художественно убедительно
рассказывает о взаимной тяге этих ребят: вначале Андрей, умеющий говорить
по-якутски, заступается за Кулута, которого хотел избить Бойдон, а затем тот же Кулут кормит и помогает убежать из
плена Андрею. Весь их пеший путь от Вилуя (Вилюя) до острога Якутска описан в
форме увлекательных приключений: они избегают заражения оспой, от которой умер
брат Кулута и весь его род откочевал в другое место, их спасает от верной
гибели в лапах тигра дед Омелька, с трудом они освобождаются от гипноза шаманки
Делериер, чудом уходят от стана Пангарады, сказавшись больными проказой. Все
это читается с большим интересом, писателю как-то удалось соблюсти грань между
фантастикой и реальностью, передать древность времени своеобразным языком
героев. Хорошо передана и красота тайги, пейзажи Вилуя и реки Лены, обилие птиц
и дичи того времени.
Словом, Иван Ласков всем сюжетом былины, ее
содержанием приводит читателя к убедительному завершению своего произведения:
Борису Литвину опротивела вся эта подневольная жизнь ради сбора пушнины для
воевод и он выбирает свободу - решает убежать со службы и вернуться с сыном в
родные места. А якуту-мальчишке, которого Андрюшка назвал Братом, обратный путь
в свой род заказан - его уже восприняли бы как ожившего из мертвых и изгнали
бы. Поэтому ему, как и всей истории народов Якутии, остается единственно верный
путь в жизни - пойти вместе с братом Андрюшкой и его отцом в неведомую для него
Белую Русь.
Былина завершается символическим
изображением идущих против течения реки Вилуй
трех людей – одного зрелого и двух юных: «Тянут трое грубую лодку свою с дорожным припасом. Отходят в
сторону волк и медведь, долгий век
пророчит кукушка...
Идут герои былины нашей триста сорок лет
назад. А мне кажется, это было
вчера».
Все здесь верно. Это было наше вчера, это
есть наше сегодняшнее и будущее.
И мне, как читателю, стало очень жаль, что былина Ивана Ласкова до сих пор не издана отдельной книгой.
/Социалистическая Якутия. Якутск. 2 июня 1989. С. 2./
ЭТИМОЛОГИЧЕСКАЯ ПЫТКА
С удивительным творением
пришлось ознакомиться, открыв пятый номер «Полярной звезды» за 1989 год. Не
какое-нибудь лингвистическое исследование, а ни много ни мало «ономастический детектив» под названием
«Имена указывают путь» Ивана Ласкова - автора небезызвестной «стрелецкой
былины» «Пищальники не пищат».
В этом последнем произведении
поражает убогость фантазии автора в описании быта «якольцев» XVII в.: зимой они
живут в берестяных урасах, в которых, естественно, нет окон. Чтобы осмотреть
окрестность, жильцы высовывали голову в дымовое отверстие, находящееся на
высоте четырех саженей. Топора нет, дрова рубили батыей.
У входа стрельцы-пищальники
встречают «молодуху», одетую лишь в обувь и «короткие кожаные штаны», у которой
на теле «больше ничего не было». Лишь «обнаженные налитые груди ее покачивались
от движений». Хозяин этого жилья князец Бойдон (историческая личность, он жил в
XVII в. и наиболее упорно сопротивлялся гнету ясакосборщиков) тоже оказался
нагим; с «толстым голым брюхом» в таких же, как женщина, кожаных натазниках. К
тому же он был лысым и с медвежьим голосом. Его «редкие усы, как у рыси, торчали
в разные стороны, нечесаные длинные волосы свешивались со щек, как у рыси». Ну
что же, усы, конечно, у всех могут торчать в стороны, а вот длинные волосы…?
Просто с трудом верится, что в то далекое время в якутской тайге у рыси длинные
волосы были нечесаными.
Но, как пишут историки,
этнографы, причем основываясь на подлинных документах и фактах, еще в XVI в. и
раньше якуты зимой жили в утепленных жилищах типа балагана и умели строить
срубные многоугольные дома. Использовали для этого два вида топора: сюгэ -
обыкновенный и адалга – в виде тесла. Для изготовления одежды умели выделывать
две разновидности замши: сарыы (тоньше сукна) и тюнэ (толще, из лосиной кожи),
надевали соболиные шубы и шапки, что ясно видно из ясачной книги енисейских
казаков. В 1631 году пищальники оставили без шуб 25 якутов, а иные шубы сшиты
из 22 соболиных шкур. В последующие годы шубы соболиные исчезают из ясачных
книг, видимо, всему есть предел…
Ф. Зыков,
кандидат исторических наук,
сотрудник ИЯЛИ
(Института языка, литературы и
истории).
/Молодежь Якутии. Якутск. 15 февраля 1990. С. 8./
Ф. М. Зыков
ПЕРИОДИЧЕСКАЯ ПЕЧАТЬ И НЕКОТОРЫЕ
ВОПРОСЫ МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫХ
ОТНОШЕНИЙ
В ЯКУТИИ
В Якутии за последние десятилетия, особенно
начиная с 60-х годов, наблюдается активный миграционный процесс: с 1960 г. до
1989 г. прибыло и выбыло, по приблизительным данным, 4,7 млн. чел. В одном
только 1989 г. прибыло 70,7 тыс. чел.
Для всей этой огромной массы людей
сравнительно молодого, активного возраста наиболее доступным и свежим
источником сведений о северной республике и его коренном населении являются
материалы, публикуемые в местной печати, в основном в журналах и газетах.
Например, литературно-художественный, общественно-политический журнал «Полярная
звезда» издается тиражом в 10000 экземпляров и распространяется за пределами
республики.
В этом журнале печатаются художественные
произведения, переводы, публицистика, статьи, рецензии, которые удовлетворяют
духовную потребность многочисленных читателей. Но среди таких непривычных,
выдуманных жанров, как «стрелецкая былина», «ономастический детектив»,
встречаются творения, преследующие определенные и не совсем благородные цели.
Эти, явно тенденциозные сочинения, никоим образом не могут способствовать
нормализации межнациональных отношений. Наоборот, некоторые эпизоды, сцены
созданы авторами этих сочинений с расчетом вызвать у читателя, ранее
незнакомого, в частности, с якутским народом, его историей и бытом, чувства,
граничащие с отвращением и презрением. И не удивительно, что такие творения
якутскими читателями воспринимаются оскорбительно. Такова «былина» И. А.Ласкова
«Пищальники не пищат», описывающая первые годы объясачивания коренных жителей
Якутии русскими казаками*.
Для подтверждения своей оценки привожу один
эпизод. По И. Ласкову «якольцы» (якуты) в XVII в. и зимой жили в берестяных
урасах. Первое знакомство русских стрельцов-«пищальников» и якутов из улуса
происходит у входа в урасу. Пищальники встречают выходящую из урасы «молодуху»,
на которой кроме обуви и коротких кожаных штанов «больше ничего не было»,
поэтому лишь «обнаженные налитые груди ее покачивались от движений». Хозяин
этого жилья, князец Бойдон (историческая личность, в XVII в. один из тойонов,
наиболее упорно сопротивляющийся ясакосборщикам), тоже оказался нагим да еще со
звериным обликом: «с толстым голым брюхом», в таких же, как женщина, кожаных натазниках.
К тому же он был лысым и с медвежьим голосом. Его «редкие усы, как у рыси,
торчали в разные стороны, нечесаные длинные волосы свешивались со щек, как у
рыси». В том, что читателю предложена такая убогая картина первой встречи с
русскими казаками, думается, не последнюю роль сыграли интеллект автора,
характер его отношения к коренному народу, а также определенная цель - навязать
своим читателям негативное отношение к этому народу.
Может быть, «в былине» только один князец
Бойдон такой отвратительный? Якутский кузнец, внешность которого не описана,
тоже пьяница, любитель русской» водки. За это зелье они с женой-старухой
расплачиваются изготовлением «якольских куяхов - кожаных доспехов», как пишет
И. Ласков**. Пьяница, да еще развратница и
шаманка Делэриер. Ждет не дождется «великого и могучего человека» Пангараду; он
«воду страшную добрую дает... Повеселюся с Пангарадой-тойоном!». Вельможный
пан, как называют его подчиненные, потом плюется, вспоминая шаманку: «Еще
нюхатися лезет!...»***. Вот такими были, по убеждению И.
Ласкова, столпы якутского общества, шаманы и кузнецы, к моменту прихода
русских.
Газета Ленского объединенного речного
пароходства «Ленский водник» 1 ноября
1989 г. отвела целую страницу переводу «Дневника» А. Каменского-Длужика - «белоруса, Оршанского шляхтича», в прошлом работавшего в Якутии
«надзирателем тюрьмы»****. В роли
переводчика выступил сменный капитан речного порта А.
Барковский. Обращаясь к читателям, он пишет, что это сочинение «считается первым источником по
Сибири», поэтому читателям «Ленского водника» «...будет интересно прочесть».
Далее переводчик предупреждает
читателей, что «Каменский писал свое сочинение для соотечественников и старался их удивить нелепостями...».
Напрашивается законный вопрос, зачем понадобилось
переводить «нелепости»? Какая была необходимость знакомить ленских речников - людей труда с дневником тюремного
надзирателя далекого XVII в., пусть даже он и был в прошлом шляхтичем.
Между тем со второго абзаца, со
слов «От Олекмы начинаются якуты...», наряду с правдоподобными описаниями
встречаются выражения «коней едят как собаки... Ходят нагие с луками... Во всем
зверям подобны». Ниже еще раз повторяется: «Убор нагой зимой и летом...»
Остается удивиться тому, как эти строки живо перекликаются с художественным
приемом описания якутов у И. Ласкова! Кто у кого перенял этот прием, не
вызывает сомнений. Как же легко поверил И. Ласков, в последние годы ставший сам
«якольским» жителем, что зимой при якутских морозах можно жить без одежды.
В этнографии существует понятие
«этнический образ». Такой образ создавался еще в античные времена, далее
традиция продолжалась и в средние века. Исследователи пишут, что фантастика в
описании народов у древних и средневековых авторов появляется тогда, когда речь
идет о людях, живущих по краю известной ойкумены: «специфика этих территорий -
недоступность, особая черта их обитателей - уродливость».
В средние века считалось
закономерным, что зооморфность облика жителя окраинных территорий должна была
выражать «крайнюю степень нецивилизованности, распущенности нрава. Поэтому люди
- монстры - собакообразны, им придается облик животного, считающегося в
европейской традиции символом такой распущенности».
С этой тонки зрения можно
как-то понять А. Каменского-Длужика, хотя и не интеллектуала, но представителя
Запада XVII в. Но трудно понять, с какой целью создал такую сцену встречи
коренных жителей с пищальниками наш современник И. Ласков, вооружаясь
средневековым приемом, мало похожим на литературный…
Литература:
* Ласков И. А. Пищальники не пищат. // Полярная звезда. –
1983. № 4, 5. «Былина» в 1990 г. вышла массовым тиражом в Якутском книжном
издательстве. Далее ссылки даны по журнальному варианту.
** Ласков И.
А. Указ. соч. // там же. - № 5. – С. 43.
*** Ласков И.
А. Указ. соч. // там же. - № 5. – С. 49,
57.
**** Барковский А. Дневник Адама Каменского.// Ленский водник. –
1989. – 1 ноября.
/Национальные отношения в
регионах страны: история и современность. Материалы всесоюзной научной конференции.
27-28 июня 1991 г., г. Якутск. Ч. ІІ. Якутск 1992. С. 82-84./
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz