VІ.
...Чрез Н. Н. Львова и А. А. Евдокимова, известного кооператора, с которым мы работали вместе в «Защите» — он был моим земляком, ткачам с Баженовской фабрики, находившейся верстах в 16 от Буланова, и в свое время прошел все ступени нищеты и революционного подполья, — я узнал о «Московском совещании общественных деятелей», которому суждено было сыграть известную роль в борьбе за погибавшую Россию.
— Идите туда... — говорил мне А. А. Евдокимов. — Нам с вами быть там необходимо. Там есть тенденция к сдвигу вправо, — мы должны усилить собою левое крыло, чтобы положение было устойчивее...
— Конечно, пойду я туда с удовольствием... — отвечал я. — Но на счет усиливания левого крыла моей особой не обольщайтесь, голубчик ...
— Ну, ну, ну, не пугайте!..
— Я только говорю правду...
— Познакомьтесь там с Белорусовым... знаете, из «Русскихъ Вѣдомостей»?.. хотя боюсь, он испортить вас: он тоже правеет неудержимо... Во всяком случае это очень интересный человек и честный работник...
— Знаю, знаю, читал...
Я в последнее время печатал изредка в «Русскихъ Вѣдомостяхъ» мои письма о революции в деревне, но редакционная цензура очень тяготила там: слишком уж они были осторожны. Я часто бывал в редакции, но с А. С. Белорусовым (настоящая фамилия его Белевский) как-то встречаться не удавалось; а мне очень хотелось этого: его статьи за последнее время очень нравились мне и вообще имели большой успех.
Интересна судьба этого умного, темпераментного и мужественного человека: долгие годы революционной деятельности в рядах народовольцев, тюрьма, якутская ссылка, долгие годы эмиграции, но, когда из искры возгорелось пламя», старик ужаснулся и, как ни трудно вообще старикам меняться, ломать себя, он нашел в себе силы признать страшную правду и едва ли не первый среди всеобщей одури революции поднял голос о необходимости пересмотра всей интеллигентской идеологи. Большевики в своих газетах уже определенно грозили ему веревкой. И курьезно: дочь его, родившаяся во тьме сибирской ссылки, где-то за полярным кругом, была, как смеялся старик, «ярой черносотенкой». Потом я познакомился с Алексеем Станиславовичем — так звали его — и очень полюбил его.
Я помню первое, на которое я попал, довольно многолюдное заседание Московского Совещания, происходившее в большой юридической аудитории университета. За столом президиума, на председательском месте, грузная фигура М. В. Родзянко; рядом с ним страшно гримасничает Бердяев; дальше знакомые лица кн. Б. Н. Трубецкого, А. А. Евдокимова, А. С. Белорусова, И. Б. Струве, Щепкина, Леонтьева. И среди публики много знакомых лиц: вот тихий Шингарев, вот усатый, похожий на отставного английского соlоnеl’я, П. Н. Милюков, вот Павел Рябушинский. бывшие министры и московские англичане А. И. Коновалов и С. Н. Третьяков... Вдруг в дверях сильное движенье, гром аплодисментов пробегает по зале, все встают — в аудиторию в скромных мундирах защитного цвета входят бывшие верховные главнокомандующие М. В. Алексеев, курносый, простой, мужиковатый, рядом с ним подбористый, сухой, горбоносый, похожий на сокола А. А. Брусилов, главнокомандующий кавказской армией усатый, суровый Юденич и еще какой-то простоватый генерал, которого я в лицо не знаю. Все они усаживаются в первом ряду. Я сижу во втором, рядом с В. Н. Челищевым, как раз сзади Брусилова...
[С. 65-67.]
Собрания наши продолжались, но наиболее крупные фигуры постепенно все более и более исчезали из нашей среды, — чувствовалось, что центр тяжести перемещается куда-то. Ушел в отчаянии сперва на Дон, а потом и в сырую землю тихий, уставший Каледин, ушел Брусилов, которого большевики, громя из пушек Москву, сперва тяжело ранили снарядом в ногу, а потом засадили старика, не желавшего идти к ним на службу, в тюрьму, исчез куда-то Родзянко, бедного милого Шингаерева застрелили, исполняя, вероятно, чью то «инструкцию» пьяные матросы, Белорусов бежал к А. В. Колчаку за Волгу, чтобы основать в Сибири газету, ушел царский палач и опричник М. В. Алексеев на далекую Кубань, чтобы с горстью офицеров-добровольцев, без гроша в кармане, продолжать удивительное по дерзости замысла, дело погибшего за Россию Корнилова...
Я вышел из того возраста, когда человек склонен видеть то, что близко его сердцу, исключительно в розовом свете. Я вполне ясно видел, что к группе искренних патриотов, людей долга и чести, в том же нашем совещании ясно примешивалась слепая и тупая контрреволюция, явные хищники, которые думали, что их толстое брюхо и Россия одно и то же. Как то, сидя с А. С. Белорусовым в одном из редакторских кабинетов в «Русскихъ Вѣдомостяхъ», на так называемом «монархическом, диване», я сказал ему об этом.
— Это верно... сказал он. Мы должны понимать, что нашей работой легко могут воспользоваться эти хищники, но что же делать? Россию спасать все же надо... Не очень сладко разговаривать и с графом Мирбах, а приходится...
— А что он?
Он говорит, что не чувствует за нами реальной силы...
— А чувствует ее за большевиками?!
— Очевидно! — пожаль он плечами.
— Ну, дорого заплатят немцы за это ослепление!..
Но на душе у меня все же было не ладно. И не утешало соображение, что это воронье, эта страшная шпанка примешивается в жизни решительно ко всему и все губит: патриотический подвиг Пожарского — воронье, ожидая трупов, вьется и над его ратью; революция — они горланят несуразное в первых рядах, церковь — они зажигают костры, заушают светильники, вроде какого-нибудь Нила Сорского, сквернят церковь, наука — они проституируют и науку. Потому то, может быть, я и не мог никогда целиком, всей душой примкнуть к чему бы то ни было, потому-то и остался я в конце концов в стороне от всего, не столько участником жизни, сколько ее созерцателем...
Человечество подняло красное знамя интернационала, братства народов, но в той же России на наших глазах оно не только не слилось в одну огромную братскую семью, но наоборот, с необычайной силой, даже с яростью какой-то начался как раз обратный процесс — и это только один из бесчисленных парадоксов революции «самоопределения народов», и осколки прежних огромных отечеств стали ярко окрашиваться в свои национальные цвета — Чехия, Венгрия. Польша, Украина, Литва, Грузия, Латвия, даже Крым... — и, конечно, прежде всего стали заводить свои национальные армии — не для братских объятий, конечно, хотя тайные учителя и учили наших простачков, что цель солдат — целоваться, братаясь... В каждом маленьком народце обнаружилось стремление не к тому, чтобы слиться с другими во всечеловечестве, чтобы распылиться, а наоборот, к тому, чтобы обособиться, зажить своим особым, ревниво оберегаемым домком. Но если уж не всечеловечество, а свой дом, так уж пусть не жалкая хижинка, а огромный, богатый дворец, которым была Россия до нашего опыта.
Отечество не выдумка буржуазов, а реальность, как реально, например, чувство особой, пусть даже неразумной любви к своим детям. Отечество это мой дом, мое хозяйство. Но дом, хозяйство предполагает известную организацию и насильственное разрушение целости этого огромного, живого, естественно сложившегося в течение столетий организма вызывает, как это узнали мы отлично на своей собственной шкуре, страшные страдания населяющих его человеческих существ. И потому оно должно не только защищаться, но иногда даже — в борьбе за существование — и нападать: Россия должна была покорить беспокоивший ее хищный Кавказ, Россия не могла обойтись без Бакинской нефти, Россия должна иметь свой хлопок в Средней Азии, Россия должна иметь в своем полном распоряжении свободные морские берега...
[С. 71-74.]
И, помню, раз сидели мы с тем же А. С. Белорусовым там же, в редакции «Русскихъ Вѣдомостей» и беседовали. Вокруг нас шла обычная редакционная суета. Я что-то взволновался и повысил голос. Алексей Станиславович сперва нетерпеливо завозился на диване, а потом, сделав зверское лицо, вдруг яростно прошептал:
— Да тише же вы!.. Разве не видите, что тут жиды?...
И он показал глазами на весьма корректного господина в блестящем пенсне на холеном вылизанном лице с чудесным портфелем подмышкой...
И это было в редакции «Русскихъ Вѣдомостей»!.. Куда же это мы поехали?!
[С. 82.]
Х.
В общем довольно благополучно прожили мы во Владимире до Июня. И вдруг раз, когда я был по делам в Москве, я получил от А. С. Белоруссова предупреждение, что в целом ряде городов вокруг Москвы — и в том числе во Владимире, — после завтра назначено восстание «белых»...
[С. 119.]
Часть II
ВЕРХОВНЫЙ ПРАВИТЕЛЬ
Глава XIX
СВИДАНИЕ С БЕЛОРУССОВЫМ
Редактор «Отечественныхъ Вѣдомостей» п председатель комиссии по выборам в Учредительное Собрание пришел ко мне в очень мрачном настроении.
— Я впал в безнадежность, сказал он: здесь в Омске нет людей воли, есть только люди мысли. Придешь к ним, выскажешься, они согласятся. Проходит время, а положение остается прежним. Есть ли какой-нибудь выход? Я думаю, нужно привлечь чехов на фронт, нужно оживить агитацию, укрепить авторитет Совета министров.
—Да, это как раз то, что я решил сделать.
—А вы не обманете? Не будет ли это тоже только выражением доброго желания?
—Надеюсь, что нет.
/Г. К. Гинсъ. Сибирь, союзники и Колчакъ. 1918-1920 г.г. (Впечатлѣнія и мысли члена Омскаго Правительства). Т. II. Ч. II и III. Верховный Правитель. Союзники. Заговорщики. Побѣдители. Неизбѣжный конецъ. Пекинъ. 1921. С. 270-271./
Часть III
БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ
(сентябрь 1918 - июнь 1919 года)
Глава ХХ
Вопрос о Екатеринбурге, как резиденции Директории. — Убийство Новоселова в Омске. — Знакомства: А. С. Белоруссов. Генерал Розанов. — Решение Директории избрать Екатеринбург резиденцией. Мои полномочия и военная психология. — Едут - не едут. — Приготовления в Екатеринбурге. — Симпатии населения. — Внезапное изменение решения: резиденция - Омск. — Встреча с Директорией в Челябинске. — К волку в пасть. — Банкет. — Сэр Эллиот и Авксентьев.
1
Числа с 21 сентября свободного времени было много, и в столовой приходилось встречаться с самой разнообразной публикой...
Пришлось мне тут познакомиться с игравшим позднее большую роль А. С. Белоруссовым (Белевским). Будучи членом Национального Центра, он мало благосклонно относился к Директории вообще, а в частности очень неблагосклонно к Авксентьеву лично. Собираясь начать издавать большую газету, он не собирался однако выступить против Директория, сознавая, что в этот момент о диктатуре говорить не приходится...
Глава ХХ
Съезд членов Учр. Собрания в Екатеринбурге. — Прокламация Ц. К. эсеров. — Екатеринбургские к.-д. о Директории и диктатуре. — Переворот 18 ноября. — Участие Екатеринбурга в подготовке переворота - «Конституционная диктатура». — Верховная Власть «семерки». — Ликвидация «семерки» и «Съезда». — Генерал Гайда – «Доставить в штаб». — Сдача ведомства. — Мой отход от политической работы. — «Партия государственного переворота».
1.
...Не оставалась, наконец, без влияния и работа прибывшего в Екатеринбург А. С. Белоруссова (Беловского). Хотя он не был кадетом, а был когда-то левее (однам из организаторов крестьянского союза в 1905 году), но старое, заслуженное имя и работа в «Русских Вѣдомостях» создавали ему авторитет в глазах многих к.-д. И этот человек, с «левым» реноме, был теперь в Национальном Центре и не мыслил иного строя для момента, как диктатура...
2
18-ое ноября принесло нам весть о происшедшем в Омке перевороте, об оресте Зензинова, Авксентьева и Аргунова и о вступлснии во власть Российского правительства с Верховным Правителем, адмиралом Колчаком, во главе.
Принимал ли участке Екатеринбург в подготовке переворота? — Ответ на это может быть только положительный...
Кроме технической подготовки, было заготовлено, несомненно, все и с интеллектуальной стороны. О том, что А. С. Белоруссов ведет переговоры об уступке ему типографии старой кадетской газеты «Уральскій Край», во главе которой стоял А. М. Спасский, с тем, что бы вместо нее начать издавать «Отечественныя Вѣдомости», было в городе известно. Мотивом для такой уступки было то, что «Отечественныя Вѣдомости», — не что иное, как «Русскія Вѣдомости», а уступить свое место последним было вполне естественно. Правда, для знающих состав редакции «Русских Вѣдомостей» нужна была бы чересчур большая натяжка, чтобы признать, что ее, хотя бы и весьма заслуженный, парижский корреспондент, А. С. Белоруссов, да еще двое ее второстепенных сотрудников могли ее заменить. Но так нужно было, и влиятельный «Уральскій Край» уступал свое место как бы более почтенному органу: это сразу высоко подымало престиж новой газеты. И вот в последнем, прощальном номере «Уральскаго Края» нерадивая статья доказывала (совершенно неожиданно), что единственный выход из положения — в диктатуре, а вышедший на следующий день первый номер «Отечественных Вѣдомостей» уже приветствовал новую власть, ставшую на место свергнутой Директории. Совпадение было слишком поразительным, чтобы счесть его за чистую случайность...
Глава ХХ
Национальный Союз. — Расправа с членами Учредительного Собрания. — Взятие Перми. — Адмирал Колчак в Екатеринбурге. — Военные успехи и черносотенная пропаганда. — Недовольство населения. — Губернское Земское Собрание. — Отношение крестьян к советской власти и к реставрации. — Военный режим на Урале. — Дело капитана Зотова. — «Порядок хода дел в Омске. — Производительность Урала. — Съезд промышленников и их настроения. — Демократический Союз. — Выборы от земства в Государственное Экономическое Совещание. — Резолюция земского собрания. — Земельный вопрос и крестьяне. — Отъезд в Государственное Экономическое Совещание. — Весть о падении Перми.
1.
С упразднением Правительства Урала и после происшедшего переворота, начальником края у нас был назначен бывший у нас уполномоченный Сибирского Правительства С. С. Посников...
Идеологом «нового» строя явился у нас А. С. Белоруссов со своими «Отечественными Вѣдомостями».
Старый народник, несомненно, очень искренний, он видел Омскую власть через совершенно другие очки, чем я.
К его счастью, он в Омске не бывал, и не видел этой власти в натуре. Он верил, что власть находится в руках адмирала Колчака; он верил, что через него мы придем к Учредительному (или как тогда стало принятым выражаться, «Национальному») Собранию; он верил, что одного противопоставления национализма интернационализму достаточно, чтобы поднять дух населения против большевиков. К числу национальных дел он относил сильнейшие наладки на чехов.
Основав «Национальный Союз» в духе «Национального Центра», А. С. Белоруссов пытался объединить уральскую общественность для поддержки национализма (не в худшем смысле этого слова) и новой власти. Но Екатеринбургская почва была мало подходяща для этого.
Не даром еще в период третьей и четвертой Государственных Дум по второй курии у пас проходили эс-деки, а по первой — кадеты. Октябристов у нас и в помине не было, а Союз Русского Народа мало процветал. Столица Урала была радикальна и демократична, и «Национальный Союз» еле дышал, несмотря даже на разрешение комитета к.-д. своим однопартийцам участвовать в нем.
Противником «Отечественных Вѣдомостей» выступал «Наш Урал», орган чисто демократический, хотя редактором его и состоял социал-демократ-меньшевик, П. В. Мурашев...
В феврале адмирал Колчак, при поездке на фронт, прибыл в Екатеринбург...
В торжественном заседании городской думы, в ответ на речи, представителей фракций, от к.-д. до с.-р., адмирал произнес прекрасную речь, тонко подчеркнув в одном месте ее согласие свое с каким-то положением, высказанным народным-социалистом В. Я. Бахтеевым (что для малоискушенных людей стало означать, что адмирал — чуть ли не эн-эс.
В речи адмирала были определенно сильные места: ... «Большевизм слева, как отрицание, морали и долга перед Родиной, большевизм справа, базирующийся на монархических принципах, но в сущности имеющий с подлинным монархизмом столько же общего, сколько большевизм слева — с истинным демократизмом, еще много временя будет требовать для упорной борьбы с собой. Одни отрицают право, другие желают быть выше права. Я не мыслю себе будущего строя иначе, как демократическим... Народ русский является единственным хозяином своей судьбы, и, когда он через своих свободно избранных представителей в Национальном Учредительном Собрании выразит свою свободную волю об основных началах политического, национального и социального бытия, то я и Правительство, мною возглавляемое, почтем своим долгом передать ему всю полноту власти, нам ныне принадлежащей».
Казалось бы, чего больше можно ожидать от диктатора?
Но я наблюдаю одновременно не только, за адмиралом Колчаком, но и за сидящим неподалеку от него комендантом города, генералом Домонтовичем. Он, видимо, не особенно привык владеть выражением своего лица, и па нем восторга от речи адмирала наблюдается мало.
Речь адмирала и сам он производит прекрасное впечатление.
Но утром на завтра по городу идет весть, что, покуда адмирал говорил в думе, генералы в его поезде весьма веселились и тоже говорили: «пусть доберется до Москвы; мы им покажем тогда Учредительное Собрание!».
Что из двух реально?
Ответ на это получила отправившаяся к адмиралу делегация от общественности с А. С. Белоруссовым во главе. Она пошла с предложением о том, чтобы не подчинять края и начальника края военной власти, как это, по слухам, проектируется.
В результате — адмирал стучал кулаком по столу и кричал, что гражданские чины показали свою полную негодность; правда, и среди военных мало людей толковых, но эти хоть дисциплинированы, хоть слушаться умеют.
Этим, как мне передавал один из участников делегации, дело и кончилось.
Бедный А. С. Белоруссов не только получил первое разочарование: с ним, по приходе домой, случился сильнейший сердечный припадок, от которого он не мог оправиться несколько дней.
Значит ли это, что Колчак был неискренен? Нет...
2.
Вернувшись в Екатеринбург, я приступил к обычный моим занятиям. Группа Демократического Союза готовилась к выборам в городскую думу в противовес Национальному Союзу, в котором А. С. Белоруссов терпел большие разочарования: входившие в него некоторые группировки оказывались до того, реакционными, что Белоруссов разошелся с ними в чрезвычайно резких тонах...
Часть IV
РАСПЛАТА
(июль 1919 - апрель 1920 года)
Глава ХХIV
Частные совещания — Назначение В. А. Жардецкого. — Реакционность омских к-д. — Ухудшение положения на фронте. — Настроения в населении. — Отставка И. Л. Михайлова. — Отказ в приеме делегации Г. Э. Совещания. — Уход из Г. Э. Совещания группы Алексеевского. — Уход чехов на восток. — Грамота и рескрипт о Государственном Земском Совещании. — Переговоры с чехами о помощи. — Разжалование Гайды. — Смерть Белоруссова. — Развал блока. — Демократический Союз в Омске. — Беседы с Вологодский, Уструговым и фон-Гойером.
2.
...Успехи на фронте не особенно обманывали руководящие круги. Военная помощь была необходима. И ее решили искать у чехов, тех самых чехов, которым еще в свое время Гришин-Алмазов предлагал уходить, если им здесь не нравится, которых озлили переворотом 18 ноября и которых травила «патриотическая» печать. Чехов решили привлечь путем обещания им земельных участков в Сибири и денежных выгод. Переговоры однако налаживались. Главным камнем преткновения был вопрос о травле печати. И тут решился пойти на большое самопожертвование А. С. Белоруссов. Старик, много сил положивший на травлю чехов, решил поехать в Иркутск упросить чехов пойти на помощь. От него получены были известия, что соглашение налаживается. Но тут произошло новое обстоятельство.
Генерал Гайда, уезжавший из России, задержался во Владивостоке и вошел в какую-то комбинацию с местными эсерами. Адмирал Колчак, узнав об этом, телеграммой отдал приказ о разжаловании Гайды. Казалось бы, что чехам, резко разошедшимся с Гайдой после переворота 18 ноября, это должно было быть безразличным. Но чехи это приняли иначе: как-никак, но Гайда был для них своеобразным героем. Переговоры с Белоруссовым были внезапно прерваны, и старик не вынес: скончался от разрыва сердца...
/Л. А. Кроль. За три года (воспоминания, впечатлѣния и встрѣчи). Владивосток. 1921. С. 136-137, 157-158, 165-167, 175-176, 192./
СТАЧКА ТКАЧЕЙ В ПЕТЕРБУРГЕ В 1896 ГОДУ
...После того, как за Приютовым и другими народовольцами началась слежка, и они во избежание ареста разъехались из Петербурга, а типография переехала в дачную местность·Лахта, я не виделся больше с ними. Поэтому я был чрезвычайно удивлен, увидев у ворот завода Косолобова, державшего, как и т. Смирнов, связь с внешним миром. — «Ты зачем здесь?» — спросил я. — «Тебя непременно хочет видеть Екатерина Александровна. Приезжай непременно, если за тобой не следят».
В Париже встречаются люди, которые почти не выходят за пределы своего квартала. Я носил в себе черты этой ограниченности горожан. Я прожил до 25-летнего возраста в Петербурге и ни разу не бывал ни в Петергофе, ни в Царском Селе, ни в Кронштадте, ни на Лахте.
Это произошло не потому, что у меня не было любознательности, а потому, что постоянная нужда, необходимость поддерживать мать, двух братьев, сестру, не позволяли таких затрат, как на поездки в окрестности Петербурга.
Так как я был конспиративен и не замечал за собой слежки, я решил поехать на Лахту. Но мне очень не хотелось туда ехать. Я знал, что начнутся споры, и мне не хотелось встречаться с Екатериной Александровной. Будучи замужем за каким-то большим чиновником в провинции, она не вынесла мещанской обывательской обстановки, разошлась с мужем и окунулась с головой в революцию. Будучи интеллигенткой в полном смысле этого слова и довольно красивой женщиной, она казалась высшего и недоступного для меня мира людей. Хотя я, как мне казалось, был обречен на смерть, на гибель, но я был молод, — и может потому, что эти женщины принадлежали к другому для меня миру, при виде их у меня просыпалось какое-то неясное стремление, манящее и зовущее к жизни.
В ближайший день, с помощью Виноградова, который купил для меня железнодорожный билет, я сел в поезд. Я шел на вокзал обходным путем, прошел к поезду не через главный вход. Я последним вскочил в поезд. Ни я, ни Виноградов никакой слежки не заметили.
Я приехал на Лахту. Народовольческая типография, получившая известность, благодаря дачному этому поселку, просуществовала на Лахте не более двух месяцев. Наибольшую активность и производительность в работе она проявила почти в течение двух лет на Звенигородской улице и на набережной Крюкова канала. Выбор места для типографии в виде дачного домика, где все обитатели вели образ жизни, далекий от трудового, вряд ли можно было считать удачным. Работники типографии, чтобы не возбуждать подозрений, принуждены были принять вид отдыхающих дачников, днем гулять по парку, проводить известное время на пляже. Работа при таких условиях могла, производиться лишь ночью. Хотя дача была изолирована, шум от типографского станка, производимый прокаткой, мог возбудить подозрение.
Только еще раз удостоверившись, что я не привез за собой шпиона, я решил зайти в дачу, где помещалась типография. Я обрадовался, увидев старых друзей, с которыми разошелся по теоретическим вопросам. Так же, как прежде, в комнате стоял комод и шкап, где скрывался от нескромных глаз типографский станок, типографский шрифт, отпечатанные брошюры и бумага. По-прежнему Белов и Гриша набирали на верстатку, Екатерина Александровна Прейс исполняла обязанности Федулова, т.-е. была редактором и корректором; но чувствовалось, что не хватает Василия Петровича Приютова, который создал эту знаменитую Лахтинскую типографию и который был душой ее.
Все обступили меня, когда я вошел, и засыпали вопросами о стачке. Особенно Е. А. Прейс интересовали все перипетии ее. Правда ли, на самом деле, что эти рабочие, которые казались так забиты, так деморализованы, ругавшиеся такой отборной крепкой руганью, которые валялись пьяными под заборами и отличались такой покорностью, правда ли, что они проявляют черты сознательного рабочего, который поднялся за свое освобождение?
Только год, как принимала участие Е. А. Прейс в революционном движении. Более всего ей не нравилось, что у нас в России задавлена личность. — «В Англии, — говорила она, — каждый англичанин имеет, кроме обязанностей, еще и права. У нас нет ни закона, ни прав. В России нет закона; есть столб, а на столбе корона. У нас нет личностей. У нас все на одно лицо. Все сделаны по одной мерке, подогнаны под одну колодку. Я люблю людей с широкими взглядами, людей, которые готовы пожертвовать собой за свободу. А ваши социал-демократы, марксисты, говорящие рабочим о борьбе за пятачок, отодвигают на далекое время вопрос о свержении самодержавия. Они узкие, неинтересные люди. — Впрочем, вот мы вошли все-таки в соглашение с ними!» — говорила она, как бы сожалея о последнем.
Когда я слушал эту интеллигентку, говорившую о людях гордых, отстаивающих свою личность, свое человеческое достоинство, — и позднее, когда читал произведения великой русской литературы; когда Толстой в повести «Казаки» описывал типы горцев, кавказцев; Лермонтова стихотворение — «Дары Терека», где двумя-тремя штрихами художники рисуют гордого человека, ненавидевшего поработителей и не боявшегося умирать за свою свободу, у меня возникали невольные мысли: «Отчего я не такой? Я ненавижу глубоко, сильно. Я готов умереть. Но почему я не решился броситься на мастера, задушить его, разбить ему голову молотом, что наверно сделал бы горец-кавказец?».·Французы, долгой борьбой пройдя через ряд революций, выработали у себя тип гордого человека, но они еще не далеки от дикарей, которых рисует Купер в «Последнем из Могикан», и кавказцев, героев описаний Л. Толстого и Лермонтова.
Е. А. Прейс была очень заинтересована ходом стачки и сознательным, выдержанным поведением рабочих. — «Одно мне не нравится, что ваши марксисты суживают движение, ограничиваясь лишь чисто экономическими требованиями. Давайте составимте листок, где будет выставлено и требование свержения самодержавия».
Так как Е. А. Прейс говорила о состоявшемся соглашении между марксистами и народовольцами, так как типография печатала марксистские брошюры, то я ничего не имел против, если народовольцы выпустят листок, где наряду с общеэкономическими требованиями будут выставлены и политические. Только материалы для листовок я отказался принести на Лахту. Это опасно. — «Я веду работу на фабриках и могу провалить типографию», — сказал я.
Было решено, что на другой день я приду на старую квартиру, где раньше помещалась типография, на Крюков канал.
На другой день я запоздал. Меня задержала срочная работа на заводе. Едва умыв руки, не успев толком переодеться, в рабочей блузе, я спешил к Крюкову каналу. На этой старой квартире продолжал жить т. Смирнов. Отсюда он увозил бумагу и привозил отпечатанные издания. Встретив меня, он сказал, что все спокойно, что Е. А. ждет. Сделав еще крюку, пройдя через проходной двор, проверив, что шпионов нет, я вошел в дом и в квартиру, где раньше помещалась типография.
Извинившись (по обычаю петербургских рабочих, я был очень вежлив), что я опоздал, я сообщил, что стачка идет на убыль, происходят аресты, но что листок еще выпустить можно. Е. А. показала нарочно прокламацию, где были указания, что партия «Народной Воли», войдя в соглашение с «Союзом борьбы», солидаризуясь с ним по вопросу о роли рабочего класса в революции, отказывается временно от террора и переносит главное внимание на работу среди рабочих. Среди ряда экономических требований было выставлено и требование свержения самодержавия.
Я дал со своей стороны указание, что необходимо выбросить все иностранные слова, которые были непонятны тогдашней массе рабочих, и более простым языком объяснить, почему необходимо низвергнуть царизм. Мы едва успели закончить деловой разговор и сидели по обеим сторонам стола. Я представлял из себя типичного испитого, замученного, тяжелым трудом, рабочего. Е. А. Прейс носила в себе черты самой типичной интеллигентки, похожей на барыню. Между нами лежали исписанные клочки бумаги, как раздался резкий звонок.
Смирнов, стоявший у дверей, от неожиданности растерялся и, прежде чем мы успели спрятать проект листка, открыл дверь. Вошел дворник дома в сопровождении другого рыжеватого, в костюме дворника, человека. — «Здрасте, — сказал он, — вот новый старший к нам в дом поступил и пришел осмотреть квартиры». — «А вы-то что же?» — спросил Смирнов. — «А я в деревню еду-с и вот нынче сдаю все дело новому-с».
Очень внимательный, проницательный взгляд, который бросил на меня и на Е. А. Прейс новый дворник, его бегающие глаза, искусственная торопливость в движениях — все говорило, что это, пожалуй, не дворник, а агент охранки.
Мы сидели, как оцепенелые, пока он осматривал все углы и, со словами: «Да, рамы у вас плохи и стены надо было бы снова оклеить», — снова обернулся к нам с ехидной улыбкой. Я едва успел закрыть проект прокламации листом газеты.
Как только он ушел, мы вскочили, как от летаргического сна.
Было решено, что типография должна принять все меры предосторожности, включительно до перевода ее в другое, безопасное место.
Единственная прокламация, выпущенная к рабочим во время стачки народовольцами, была мной разбросана на Металлическом заводе. После этого я больше не встречался с народовольцами. У меня осталось о них воспоминание, как об искренних, симпатичных людях, не останавливавшихся перед тем, чтобы пожертвовать своей жизнью за счастье народа. Но их теория страдала туманностью, неясностью, недоговоренностью. Как мыслители, они должны были уступить место марксистам...
/А. Ис. Шаповалов. По дороге к марксизму. Воспоминания рабочего-революционера. Ч. 1. (До лета 1896 г.) Москва. 1922. С. 82-86./
В ССЫЛКЕ И ЭМИГРАЦИИ
(Идейные конфликты)
Глава первая — В ссылке
1. Споры между марксистами и народниками
...Перед тем как. рассказать о междоусобной брани в марксистском лагере, упомяну еще о появлении в нашей среде так называемых «молодых народовольцев».
Как известно, и начало 90-х годов, одновременно с появлением марксистских кружков, начался некоторый процесс эволюции среди левых народников. Начали появляться группы «молодых народовольцев», которые пытались создать некоторый синтез из старых народнических и новых марксистских положений. В Петербурге сложилась группа, издававшая «Летучий Листок» и потому получившая название «Группы Летучего Листка Народной Воли». Эта группа сама пережила две стадии своего развития. Первоначально в ней еще сильно преобладали народнические и чисто народовольческие элементы. Это отразилось на первых двух номерах «Листка». Из деятелей этой первой народовольческой группы к нам в Якутскую ссылку прибыло несколько человек, из которых я припоминаю Виктора Окольского, Константина Иванова (впоследствии эсэра) и Белецкого. Они, в общем и целом, поддерживали стариков против нас, хотя и в их речах звучали уже нотки, заставлявших стариков настораживаться и недоверчиво покачивать головами. Особенно ярился Окольский, который был большим спорщиком и упивался музыкой теоретических словопрений. Окольский повторял против нас все аргументы Кривенко и Михайловского и особенно распинался за общину, которую мы якобы хотели разрушить и великого социалистического значения которой мы не понимаем. Что эта группа совместно со стариками выдвигала тогда против нас, марксистов, тот довод, которым впоследствии так широко пользовались эсэры, а именно, что мы будто бы игнорируем интересы самого многочисленного класса в России — крестьянства, что никогда крестьянство поэтому за нами не пойдет, и что поэтому мы никогда не сделаемся настоящей политической силой, — это само собою разумеется. Мы же возражали староверам, что крестьянство пойдет именно за нами постольку, поскольку нам удастся создать сильную рабочую партию, которая станет во главе всей борьбы трудящихся масс с эксплуататорами и которая единственно сумеет увлечь за собой все активные силы крестьянства в борьбе за землю и волю. Будущее показало, что правы были мы...
Через год в Якутск прибыла другая группа «молодых народовольцев», так называемая «группа 4-го Листка». Эта группа уже стала почти определенно на марксистскую позицию. Среди членов этой группы, попавшей в якутскую ссылку, я припоминаю Александра Ергина с женой (впоследствии Ергин убил в Средне-Колымске заседателя Иванова, оскорбившего нашего товарища Калашникова и этим доведшего его до самоубийства), Белевского, редактора «Листка» (впоследствии под фамилией Белорусова работавшего в «Русских Ведомостях», превратившегося в ярого кадета и контрреволюционера, а затем и колчаковца) и жену его Екатерину Прейс, а также рабочих Тулупова, Смирнова, Косолобова и Приютова. Кроме того, из этой же группы остались в Олекминске Екатерина Александрова (впоследствии ставшая злостной меньшевичкой) и Василий Исаевич Браудо.
Новая группа «молодых народовольцев» по целому ряду вопросов уже решительно поддерживала пашу позицию против народничества. Впрочем, насколько припоминаю, народовольцы-рабочие, как это ни странно, были сильнее заражены народническими предрассудками, чем интеллигенты, в частности Тулупов и Смирнов казались староверами сравнительно с другими. Особенно определенным марксистом выступал Белевский, к тому времени человек уже пожилой, лет под сорок. Однако, в его выступлениях очень сильно звучали кадетские ноты (недаром он раньше, во второй половине 80-х годов, был членом редакции нелегального журнала «Самоуправление», этого предшественника грядущего кадетизма). Несмотря на свои марксистские убеждения, Белевский туго сходился с молодой марксистской ссылкой, которая инстинктивно чувствовала между ним и собою какую-то не поддававшуюся определению, незаметную, но все же существовавшую стену. У него было очень благообразное лицо, несколько напоминавшее Плеханова, очень внушительная наружность, и тем не менее он все-таки напоминал наполовину барина, наполовину благородного шулера, что один из нас, как-то не удержавшись, и высказал ему однажды во время «дружеской беседы». Белевский очень обиделся; но дальнейшая его деятельность подтвердила, что товарищ, сделавший это невежливое замечание, попал, что называется, не в бровь, а прямо в глаз.
Однако прибытие этих «молодых народовольцев» не в состоянии было оживить теоретических дебатов в ссылке. За два года все пункты разногласий между марксистами и народниками были освещены, все доводы за и против высказаны и выслушаны, и споры начали повторяться и приедаться...
Ю. Стеклов
/Пролетарская революция. Исторический журнал Испарта. № 5 (17) Москва – Петроград. 1923. С. 197-198./
Х. Ссыльные.
...Въ девяностыхъ годахъ составъ ссыльныхъ мѣняется; наступаетъ вторая полоса ссылки сюда (1890-1905 гг.), давшая болѣе демократическую публику. Она совпадаетъ съ развитіемъ въ Россіи рабочаго движенія и соціалъ-демократіи. Но помимо соціалъ-демократовъ, здѣсь были и представители переходныхъ группъ — отъ народовольчества къ соціалъ-демократіи, а также соціалисты-революціонеры; продолжали пріѣзжать и участники движенія восьмидесятыхъ годовъ, отбывшіе каторгу. Происходитъ дѣленіе ссылки на партійныя группы...
Въ числѣ жившихъ здѣсь въ эти годы были: Корнелій Феликсовичъ Багряновскій, Ф. И. Цобель, Мих. Ив. Брусневъ, Мар. Ник. Мандельштамъ, А. С. Бѣлевскій, Е. А. Прейсъ, С. А. Басовъ, Цукеръ, Лурье, Н. Е. Смирновъ, Н. О. Бѣловъ, К. Ф Петкевичъ, Виникъ, Левинъ, Гурченадзе, В. Д. Гурари, Бабушкинъ, Швецовъ и другіе...
Представителями переходныхъ группъ были А. С.Бѣлевскій и Е. А. Прейсъ, арестованные въ Петербургѣ 13-го іюля 1896 года по дѣлу Лахтинской типографіи «Группы 4-го листка». Группа эта, называвшаяся народовольческой, по своимъ взглядамъ была близка къ соціалъ-демократіи. Съ именемъ Прейсъ связана одна изъ мучительныхъ «колоніальныхъ исторій», долго волновавшая ссылку.
[С. 160-161, 163-164.]
ПРЕДИСЛОВИЕ КО 2-му ИЗДАНИЮ.
Воспоминания о жизни в Верхоянске написаны мною в 1915—1916 г.г. в Серпухове» по возвращении из ссылки. Первое издание, вышедшее в 1919 г,, напечатано по рукописи, которая прошла царскую военную цензуру: как при первом издании у меня не было никакой возможности пополнять или изменять свою первоначальную работу, так нет этого и сейчас. Некоторые из читателей мне указывали, что общий тон книжки слишком не подходит к переживаемому нами моменту. Я согласен с ними, но изменить тон — значит переделать всю книгу, а на это у меня нет времени. Может быть, если удастся, в своих общих воспоминаниях о пережитом до революции я заново напишу об этом периоде своей жизни. Когда я перечитал книгу теперь, то решил все же согласиться на ее переиздание, так как она является в своем не переработанном виде документом, отражающим царские времена...
Д. И. Адаев, бывший студент сперва Казанского, а потом Гельсингфорсского ун-та, получил от местных жителей, от улусного писаря Ин. Новогородова и его родственника, другого Новогородова, список, верхоянских ссыльных. Список этот, хотя и не полный и хронологически не точный, представляет интерес. Я не поместил его в первом издании, т. к. Д. И. Адаев хотел его опубликовать сам. Некоторые из товарищей, бывшие в Верхоянске, убедили теперь меня в необходимости напечатать этот список, тем более, что прошло уже достаточно много лет со времени его составления, а Д. И, Адаев, очевидно, не имел возможности его напечатать; полагаю, что он не будет сетовать на меня за его опубликование.
Помещаю список с некоторыми своими дополнениями. Те сведения, которые мною использованы в книге, я здесь не повторяю.
[С. 5-7.]
ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ССЫЛЬНЫЕ, ЖИВШИЕ В ВЕРХОЯНСКЕ
*) В дальнейшем списке фамилии ссыльных, о которых мною даны более подробные сведения, отмечены звездочкой. Взятое в скобки или кавычки — подлинные выражения списка.
В 80-х годах и позже до 1903 года
60) * Белевский, А. С. «Поляк; агроном, дворянин, жил с Прейс». В 1906-1908 был известен в Москве, как трудовик, редактор газ. «Руль».
61) * Прейс, Е. А. Художница.
[С. 10.]
НА ПОЛЮСЕ ХОЛОДА
X. Ссыльные.
...В девяностых годах состав ссыльных меняется; наступает вторая полоса ссылки сюда (1890-1905 гг.), давшая более демократическую публику. Она совпадает с развитием в России рабочего движения и социал-демократии. Но помимо социал-демократов, здесь были и представители переходных групп — от народовольчества к социал-демократии, а также социалисты-революционеры; продолжали приезжать и участники движения восьмидесятых годов, отбывшие каторгу. Происходит деление ссылки на партийные группы. Среди ссыльных этой полосы нет имен, сделавшихся историческими, как Войнаральский и Ковалик, но зато есть не мало людей, которые играли не последнюю роль в событиях 1905 г. и последующих лет. Как и их предшественники, они в общем оставили хорошую память у населения.
В числе живших здесь в эти годы были: Корнелий Феликсович Багряновский, Ф. И. Цобель, Мих, Ив. Бруснев, Мар. Ник. Мандельштам, А. С. Белевский, Е. А. Прейс, С. А. Басов, Цукер, Лурье, Н. Е. Смирнов, Н. О. Белов, К. Ф. Петкевич, Виник, Левин, Гурченадзе, В. Д. Гурари, Бабушкин, Швецов и другие...
Представителями переходных групп были А. С. Белевский и Е. А. Прейс, арестованные в Петербурге 13-го июля 1896 году по делу Лахтинской типографии «Группы 4-го листка» Группа эта, называвшаяся народовольческой, по своим взглядам была близка к социал-демократии. С именем Прейс связана одна из мучительных «колониальных историй", долго волновавшая ссылку.
[С. 135-136.]
Глава V.
Проекты заграничного органа. — Издание 3 и 4 №№ «Самоуправления». — Совместно с Дебагорий Мокриевичем и Драгомановым было начато издание «Свободной России».
...В связи с моим приездом в Женеву у Драгоманова по вечерам стали собираться некоторые эмигранты для бесед. На наших собраниях бывало человек десять: Драгоманов, Дебагорий-Мокриевич, Жук (В. П. Маслов-Стокоз †1918 г.), Э. А. Серебряков (†1921 г.), И. И. Добровольский, я и др. От расспросов о Сибири и о впечатлениях моей нелегальной поездки по России мы перешли к более или менее систематическим беседам на различные политические темы. Эти беседы в сильной степени отразились впоследствии в издававшейся нами «Свободной России».
С Дебагорий-Мокриевичем и некоторыми близкими ему эмигрантами я сошелся по следующему поводу.
В 1887-88 г. г. в России один революционный кружок, в котором принимал участие известный журналист впоследствии сотрудник «Русских Ведомостей» А. С. Белорусов, решил приступить к изданию заграницей свободного органа. Члены этого кружка обратились в Женеву к Дебагорий-Мокриевичу с просьбой помочь им печатать там их газету «Самоуправление». Дебагорий-Мокриевич согласился и тогда же при его участии появились 1 и 2 №№ «Самоуправления». В нем были напечатаны присланные из России статьи (главным образом Белорусова), и в виде писем в редакцию, статьи Лаврова, Степняка, Дебагорий-Мокриевича, Добровольскаго и Драгоманова.
С некоторыми из участников кружка «Самоуправление», а именно с Ольгой Николаевной Фигнер (Флеровской) и Копыловой, бывшей потом в ссылке, я встретился в Казани летом 1888 г., когда после побега нелегально пробирался заграницу. Они поручили мне продолжать заграницей выпускать их журнал.
Я сообщил Дебагорий-Мокриевичу о передаче мне издания «Самоуправления». В то же самое время я известил в России О. Н. Фигнер, что приехал заграницу и готов приступить к выполнению порученного мне дела. Вскоре я получил из России часть материалов для «Самоуправления» и стал ждать присылки их продолжения. По нашему договору я должен был сорганизовать печатание журнала и помещать в нем статьи, присылаемые из России, но я имел право в этот родственный для нас орган добавлять статьи некоторых эмигрантов. Это нам еще более позволяло смотреть на «Самоуправление», как на свой орган. Таким образом я являлся посредником между русским революционным кружком, предпринявшим издание этого органа, и некоторыми эмигрантами.
Но совершенно неожиданно из России нами было получено известие (оно потом оказалось ошибочным), что все участники «Самоуправления» арестованы. Наша мечта о скором выходе газеты, по-видимому, окончательно рухнула.
Это известие еще сильнее, чем меня, поразило Дебагорий-Мокриевича и Драгоманова и усилило их пессимизм....
Указатель собственных имен
Белоусов, Алексей Станиславович (Белевский), писатель: 58, 59.
/Вл. Бурцевъ. Борьба за свободную Россiю. Мои воспоминанiя. (1882-1924 г.г.) Т. І. Берлинъ. (1923) 1924. С. 58-59, 370./
НАРОДОВОЛЬЦЫ НА ПЕРЕПУТЬИ
Дело Лахтинской типографии*
[* Дело департамента госуд. полиции 1896 г. № 257, т.т. I, II, III и IV.]
I.
Как создалась группа и типография молодых народовольцев.
90-е годы прошлого столетия в истории революционного движения в России — период огромнейшего значения. На протяжении этих лет неудержимо росло рабочее движение, и, как его логическое отражение, все шире и интенсивнее распространялись идеи научного социализма среди российского пролетариата и революционной интеллигенции. С каждым годом все очевиднее становилась роль рабочего класса, как грядущего передового борца российской революции. Изучением Маркса были поглощены студенческие кружки, среди молодежи шли горячие, неумолкаемые споры на тему, кто прав, марксисты или народники, развивается ли в России капитализм, или не развивается и какими путями пойдет русская революция. На общих заседаниях Вольно-Экономического Общества читались доклады так называемых легальных марксистов — П. Струве и Туган-Барановского, происходили длинные дискуссии с народниками В. В. (В. П. Воронцовым) и другими. В эти дни учащаяся молодежь и многие из передовых рабочих до отказа переполняли зал заседания. Многих эти именно дискуссии привели к марксизму. Это была пора так называемого легального марксизма, которому прологом была известная в свое время книга П. Струве «К вопросу о развитии капитализма в России». Этот период дал много марксистки подготовленных интеллигентов, но не все они пошли по одной линии, а разделились на два направления — ортодоксального марксизма и бернштейнианства. Струве, Бердяев, Изгоев и многие другие впоследствии со ступеньки на ступеньку скатились до экономизма, буржуазного либерализма, идеализма и еще дальше. Другие во главе с Лениным, проникнувшись великой революционной сущностью учения Карла Маркса, остались верными борцами за пролетарскую революцию и ее конечную цель.
Кружковые споры среди молодежи шли своим чередом и отличались такой горячностью и непримиримостью, что иногда друзья переставали кланяться один другому в результате расхождений о судьбах капитализма в России. По рукам ходили зачитанные до дыр гектографированные тетрадки «Кто такие друзья народа и как они воюют с социал-демократами» тогда неизвестного широким кругам автора В. И. Ульянова. Резкий тон этой брошюры и смелые нападки на Н. Михайловского и других представителей разных оттенков народнической мысли сначала пугали читателя неслыханной дерзостью против общепризнанных авторитетов, а потом заставляли задуматься и заняться переоценкой старых ценностей. Это было бурное столкновение двух идеологий — народничества и марксизма. Следует отметить также, что в начале 1895 г. в Петербурге была издана книга Бельтова-Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», которая тоже читалась нарасхват и сыграла огромнейшую роль в деле философского и социологического обоснования нового направления общественной мысли.
Среди марксистов резко наметились два течения — революционные марксисты во главе с Тулиным-Ульяновым и так называемые струвисты--ревизионисты. Последние предпочитали работать в своих кабинетах, а первые рвались в низы, к рабочим массам.
По всей России все гуще становится сеть рабочих социал-демократических подпольных кружков, и в революционный порядок дня сам собою вносится вопрос — организация Р.С.-Д.Р.П. Обаяние народничества, понимаемого в широком смысле этого слова, постепенно меркнет перед мощной силой рабочего движения и марксистской идеологии. В самом конце 1895 года петербургские с.-д. кружки организуются в «Союз Борьбы за освобождение рабочего класса», который пользуется огромной популярностью среди рабочих.
В эти переломные годы появляются отдельные группы: народоправцы, не успевшая проявить себя группа «Протест» и, наконец, «Группа молодых народовольцев».
Направление этих групп очень показательно. С одной стороны, они приближаются к народникам, с другой — к социал-демократам, представляя из себя наспех составленную эклектическую смесь в разных дозах и того и другого. Это было знамение времени. Между всеми группами, включая и социал-демократический Союз Борьбы, были пока довольно мирные взаимоотношения, ибо первые, дрогнув перед новой идеологией, охотно поступались в сторону с.-д. И стать в благожелательное отношение к марксизму не требовало большой борьбы даже для иного идеолога народовольца, ибо этот путь был проложен самим Петром Лавровым, который во вторую половину своей литературной деятельности близко подошел к Карлу Марксу.
Пять объемистых томов дела о Лахтинской типографии представляют большой интерес. Па конкретных примерах видишь здесь, как скрещиваются пути отмирающего народовольчества и растущей социал-демократии, как марксистское мировоззрение начинает обволакивать самих народовольцев и заставляет их, хотя и колеблющимися шагами, но все же идти по дороге к марксизму.
Дело о Лахтинской типографии имеет еще и другое значение, оно указывает на попытки группы народовольцев подойти ближе и связаться с с.-д., чтобы работать с ними вместе в рабочей среде, и дело доходит даже до того, что народовольческая Лахтинская типография охотно печатает социал-демократические брошюры Союза. Кроме того, обращает на себя внимание и большое разнообразие типов — революционеров, рабочих и интеллигентов того времени, представляющих также своеобразный исторический интерес.
Группа молодых народовольцев сплотилась и сорганизовалась на своем главном предприятии подпольной типографии, получившей назвапие «Лахтинской» [* По делу названной типографии были арестованы следующие лица: Александр Александрович Ергин, 28 лет, сын чиновника, прапорщик запаса армии, окончил курс Петербургского университета; Екатерина Александровна Прейсс-Иогансон, 28 лет, дворянка, бывш. слушательница высших женских курсов; Алексей Станиславович Белевский, 37 лет, дворянин, землевладелец, магистрант сельского хозяйства; Андрей Юльевич Фейт, 32 лет, врач Академии Наук; Федор Александров Ергин, 32 лет, трюмный механик на броненосце «Адмирал Сенявин»; Василий Исаевич Браудо, 28 лет, окончил Петербургский университет; Любовь Владимировна Ергина-Лазарева, 24 лет, жена Александра Ергина; Василий Петрович Приютов, 31 г., мещанин, портной; Михаил Ефимович Тулупов, 23 л., крестьянин, учился в воскресной и технической школах, портной; Григорий Ефимович Тулупов, 21 года, крестьянин-слесарь; Николай Ефимович Смирнов, 26 л., запасный унтер-офицер, служил писцом в Петербургском порту; Николай Иосифович Белов, 21 г., мещанин, типографский наборщик; Александра Львовна Катанская, 24 л., мещанка, слушательница высших женских курсов; Иван Алексеевич Долинин, 36 л., личный почетный гражд., бухгалтер в Петербургском порту; Анна Михайловна Шулятикова, 22 л., мещанка, окончила высш. женск. курсы; Алексей Михайлович Прокофьев, 23 л., студент Петербургского университета; Василий Викторович Леонович, 21 г., дворянин, вольнослушатель Петерб. университ. и сотрудник журналов «Новое Слово» и «Образование»; Александр Игнатьевич Косолобов, 21 г., слесарь, учился в воскресной школе; Василий Иванович Купцов, 19 л., крестьянин, окончил курс городск. училища, токарь; Елена Петровна Михайловская, дочь дьякона, окончила Суворовские акушерские курсы; Августа Степановна Писарева, 33 л., дочь священника, окончила Надеждинские акушерские курсы; Георгий Петрович Дюков, 35 л., сын псаломщика, смотритель городской больницы св. Пантелеймона; Александр Глебович Успенский, 22 л, сын писателя Глеба Успенского, студент Института Гражданских Инженеров; Маргарита Федоровна Николаева, 23 л., дочь священника, слушательница высших женских курсов; Мария Федоровна Николаева, 25 л., слушательница Московских Поспеловских фельдшерских курсов; Степан Осипович Гржицкий, 50 л., врач; Виктория Ивановна Ребиндер, 49 л., дворянка, разведена с мужем; Павел Федорович Борисов, 28 лет, из крестьян, конторщик на Балтийском механическом заводе; Прасковья Францевна Куделли, 37 л., окончила высш. женские курсы, занималась литературным трудом и преподаванием; Лидия Михайловна Книпович, 39 л., дворянка, преподавательница воскресной школы за Невской заставой; Александр Никитин Розинский, 34 л., мещанин, кладовщик на Капсюльном заводе; Владимир Вознесенский; Ольга Ивановна Желиховская, дочь священника, учительница музыки; Митрофан Федорович Мошков, 23 л., мещанин, студент Петербургского Технологич. Института; Дмитрий Петрович Ларионов, 35 л., крестьянин, мастер в Новом Адмиралтействе; Мария Федосьевна Ветрова, умершая трагически, и загадочно в Петропавловской крепости; Мария Трофимовна Ковалевская; Даниил Крайнев, студент академии художеств и многие другие.]. Под этим именем следует подразумевать хотя одну и ту же типографию, но работавшую в двух разных местах. Сначала она помещалась на Крюковом канале д. № 23, кв. 13 и работала с февраля 1895 г. по 20 мая 1896 г., когда из конспиративных соображений была перевезена на Лахту [* Дачный поселок под Петербургом.]. Здесь она просуществовала всего около месяца, но название Лахтинская типография укрепилось за ней потому, что на Лахте она была арестована, а именно 24-го июня 1896 года. По этому делу было привлечено более 36 лиц, не считая тех, кто попутно подвергся обыску, но арестован не был.
Работники группы распадались па два кружка — рабочий кружок: Василий Приютов, Григорий и Михаил Тулуповы, Н. Белов, Н. Смирнов, Б. Купцов, А. Шаповалов и др., и интеллигентский: Е. Прейсс, Александр, Федор и Любовь Ергины, А. Федулов, А. Белевский, А. Шулятикова А. Катанская и др. Наиболее энергичными работниками были несомненно Александр Ергин и Екатерина Прейсс, а наиболее теоретически зрелым и образованным С. Белевский, обладавший к тому же и литературными способностями.
Вся работа группы отчетливо вырисовывается благодаря тем откровенным показаниям, какие давали мпогие из привлеченных. Говоря «откровенные», я вовсе не хочу бросить хотя бы малейшую тень па кого-либо из участников этого дела. Эта невыдержанность в даче показаний создалась нарастающим комом, и первая, кто положил ему начало, была Екатерина Прейсс, по натуре человек энергичный, порывистый, способный и, как обнаруживается из ее показаний, с большим самомнением па границе к тщеславию. Ей почему-то хотелось произвести большое впечатление па жандармов и представить себя выдающейся и серьезной революционеркой, по воле которой двигались все остальные участники дела, и она очень пространно и совсем некстати приписывала лично себе все заслуги по работе группы. Перед нами, следовательно, в ее лице не злостные откровенные показания страха ради, а, наоборот, революционное самовозвеличение. В своих пространных показаниях Прейсс доходит до того, что дает даже жандармам характеристику некоторых своих товарищей по делу. О Федулове она говорит, что он «упавший духом революционер», об Александре Ергине, что, «хотя он и высказывал свои мнения, но с ними никто никогда не считался», а об Любови Ергиной, будто бы последняя была у нее «только на посылках».
Прейсс сознательно или невольно переоценила значение своей личности. Но может быть Прейсс хотела взять лично на себя всю ответственность по делу, чтобы обелить других и сузить число привлеченных. Это было бы весьма наивно, ибо А. Ергин, например, был арестован раньше всех еще 9-го декабря 1895 года, по-видимому, одновременно с группой В. И. Ульянова, Старкова и проч., и обвинялся уже в сношениях с рабочими. Зачем было тогда в своих показаниях говорить фамилии многих лиц, без чего можно было бы вполне обойтись.
К сожалению, ее показания свидетельствуют против нее. Она блещет перед жандармами своей осведомленностью в революционных делах вообще и широтой революционных знакомств, на допросе она говорит: «Из с.-д. я знаю: Плаксина, Сильвина, Гофмана, сестер Невзоровых, Крупскую, Агринских, Н. Д. Соколова, Баллора, Воронцова, Кишкина, Шестопалова, Чернышева, Стратоновича, Лурье и Изотова-Виноградова...»
«Транспорт из заграницы был приобретен через Ап. Якубову» и прочие признания в том же духе, совершенно ненужные и к делу не относящиеся. Отсюда правильнее будет дать объяснение ее «откровенности», именно стремлением к революционному самовозвеличению. Такое поведение Прейсс на допросах оскорбило товарищей в их революционных чувствах тем более, что они самостоятельно пошли на революционную работу, поэтому многие из них в своих показаниях, не щадя себя, стали говорить, что работали в революционном подполье вполне сознательно и стремились к этому еще до знакомства с Прейсс и стали приоткрывать завесу своей прошлой работы. Таким путем следствие без труда выявило деятельность и прошлое многих членов группы. А если прибавить, что Федор Ергин откровенничал наравне с Прейсс, но уже из чисто шкурнических соображений, то станет ясно, что разобраться в деле было не трудно. Были выявлены лица, у которых хранились склады отпечатанной нелегальной литературы, адреса, по которым велась переписка, провинциальные связи и даже беглые знакомства. Что касается рабочих, то они по молодости и неопытности тоже говорили очень много лишнего, чем в особенности отличался Николай Белов, Григорий и Михаил Тулуповы и другие. Последний невольно оказал большую услугу жандармскому сыску. Он писал дневник, в который вносил не только свои мысли и переживания, но даже и отдельные факты из своей революционной работы и других товарищей, дневник был взят у него при обыске. Дневник Михаила Тулупова — подлинный человеческий документ, характеризующий наивную, пробуждающуюся к революционной жизни душу молодого рабочего, у которого к тому же эмоция преобладает над рассудочностью. Дневник Тулупова мы помещаем в приложении к настоящей статье. Возможно, что на дачу показаний повлиял и крепостной режим, ибо с целью запугивания многие были переведены в Петропавловскую крепость.
Ближайшими предшественниками группы молодых народовольцев, которые сами себя так назвали в отличие от группы народовольцев 1893 г. были: Мих. Степ. Александров, Бор. Зотов, Мих. Сущинский, Вас. Браудо, Иван Белевский и Александр Федулов, а к ее периферии, по-видимому, принадлежали А. Ергин и Ан. Ю. Фейт. Кружок старых народовольцев вел работу преимущественно среди рабочих и располагал типографией, где печаталась нелегальная газета «Летучий Листок», были выпущены №№ 1 и 2 и разные листовки. Организационно эта группа связана была с народовольческими группами в Москве и Орле. В конце апреля 1894 г. Петербургская группа была ликвидирована, но преемственная связь осталась и вскоре была нащупана и обнаружена революционерами, пришедшими ей на смену, и произошло это следующим образом. Александр Ергин еще в 1893 году по поручению Бориса Зотова ходил к рабочему Ивану Кейзеру, чтобы взять у него рукописную статью «Братцы рабочие». Через несколько времени Ергин увидел ее напечатанную с обозначением «Типография группы народовольцев». Таким путем он догадался, что у группы есть своя подпольная типография, которая была хорошо законспирирована. Вскоре Ергипу пришлось уехать для отбывания воинской повинности в Севастополь. За это время центр группы старых народовольцев был арестован. Возвратившись в Петербург, А. Ергин пожелал во что бы то ни стало продолжить работу группы и искал подходящих людей. Его стремление вполне разделяла его жена Л. Ергина. Вскоре через А. Ю. Фейта они познакомились с Екатериной Прейсс и она показалась им подходящей для задуманного дела. Александр Ергин решил организовать подпольную типографию и поделился с Прейсс, своими предположениями: нужно было завязать связи с рабочими, поместить кого-нибудь из них в легальную типографию и таким путем добывать шрифт для нелегальной работы. У Прейсс были связи в рабочей среде через портного Василия Приютова. Ергин познакомился с ним, Приютов согласился принять участие в деле добывания шрифта и организации типографии. Приютов через Николая Белова достал больше пуда шрифта, а Александр Ергин уговорил своего брата Федора снять маленькую квартиру, ее нашли на 11-й линии Васил. Острова и стали носить сюда добываемый шрифт.
Через короткое время Александр Ергин напал на след старонародовольческой типографии, узнал, что она хранится у Долинина, который имел право передать ее только тому, кто явится к нему с письмом от одного лица, содержавшегося тогда в тюремном заключении, инициалы которого были А. Ф. Когда из тюрьмы был освобожден Александр Федулов, Ергин догадался, что инициалы А. Ф. принадлежат ему, отправился к нему и сообщил о своем намерении устроить тайную типографию. Федулов дал ему письмо к Долинипу. У Долинина оказалось несколько ящиков шрифта, стекло, резина, вал, деревянные части типографского станка и немного краски. Все это было перенесено в квартиру Федора Ергина. Как умели сколотили станок, но он работал очень плохо.
Попробовали печатать, вышло неудачно.
Часть шрифта и других типографских принадлежностей были получены еще и от А. Ю. Фейта, они хранились где-то у него по наследству от старой группы народовольцев. Теперь можно было вполне наладить типографию, остановка была только за литературным материалом. Но произошло неожиданное препятствие, — Федор Ергин смалодушничал и наотрез отказался быть хозяином такой опасной квартиры и требовал, чтобы типография была от него взята. Нужно было спешно перенести се куда-нибудь. Прейсс предполагала отвести ее в имение к А. Белевскому и организовать ее у него. Но так как материалу набралось довольно много, то решили устроить типографию и в Петербурге. Рабочий Василий Приютов, портной по профессии, человек очень неглупый и хороший организатор, взялся перевезти и наладить типографию в другом месте. У него было несколько товарищей, среди которых он пользовался большим авторитетом. Это и были уже упоминаемые нами рабочие, братья Михаил и Григорий Тулуповы, Николай Белов, Николай Смирнов и другие. Приютов познакомился с ними в конце 1891 года в воскресной школе на Горсткиной улице, где все они учились, на своей же квартире он устроил кружок самообразования, где читались книги: Некрасов, Надсон, а иногда перепадали и нелегальные издания: «Царь-Голод», «Летучий Листок» № 2, издание группы старых народовольцев, «Сибирь и Каторга» Кенана и другие. К Тулуповым и обратился Приютов с предложением заняться подпольным печатанием. Они согласились. Подыскали квартирку на Крюковом канале в д. № 23, в которой поселились братья Тулуповы и сюда перенесли типографию. Чтобы не обратить на себя внимание дворников и полиции Григорий и Михаил не переставали заниматься каждый своим ремеслом — Михаил портняжил, а Григорий — занимался слесарным ремеслом. Только ночь и вечера предназначались для подпольной работы. Так как старый деревянный типографский станок не годился для работы, то Григорий Тулупов сделал собственноручно новый металлический станок, и с конца февраля 1895 года типография стала функционировать. Отпечатанные издания Прейсс отвозила в Москву и другие города, распространялись они и по Петербургу.
Василий Приютов был энергичным организатором, находил места для складов литературы, доставлял рукописи для набора. Пока набором занимались Григорий и Михаил Тулуповы, которым делал указания Николай Белов, как наборщик по профессии. Василий Приютов в лице молодого рабочего Василия Купцова подготовлял другого наборщика. С этой целью он определил его учиться наборному ремеслу и обязался содержать его за время учения.
Типография на Крюковом канале спокойно работала до октября. Вдруг неожиданно произошел переполох. Прейсс долго не возвращалась из одной из своих обычных поездок, и разнесся слух об ее аресте. Тогда из конспиративных соображений стали переносить из квартиры Тулуповых залежи отпечатанной литературы. Часть была отвезена А. Н. Розинскому кладовщику на капсюльном заводе, другая часть к Дюкову — директору Удельного дома для умалишенных и еще склад литературы хранился у Л. М. Книпович. Станок и валик были спрятаны под полом квартиры, а шрифт запакован и приготовлен к отвозу. Сверх ожидания Прейсс возвратилась благополучно, и работы в типографии возобновились снова. В декабре был арестован А. Ергин, на смену ему вызвали А. Федулова, который в это время проживал в Харькове, а к началу весны В. Приютов заметил за собою усиленную слежку. Это обстоятельство заставило всех призадуматься об участи типографии.
А. Федулов усиленно советовал совсем ликвидировать типографию, говоря, что при данных условиях она может дать слишком ничтожные результаты, не соответствующие требуемым ею жертвам. Прейсс и рабочие горячо оспаривали Федулова, и было решено работу продолжать, но только перевезти типографию в другое место. Остановились на дачном поселке Лахта, где Прейсс и А. Белевский сняли дачу, стоявшую в уединенном месте, и прописались по чужим видам на жительство. Это было в мае 1896 г. Белевский изредка приезжал на дачу, из своего имения в Минской губернии. На Лахту перевезли типографию, наборщиками остались Григорий Тулупов, Н. Белов, а В. Приютов, организовав перевозку типографии вместе с Михаилом Тулуповым, уехал на юг на свою родину в город Аккерман, чтобы замести следы в глазах охранки и отдохнуть, что крайне было необходимо и Михаилу Тулупову по болезни. На новом месте типография, как мы уже говорили, просуществовала не более месяца и была арестована 24 июня.
Есть полное основание предполагать, что провалом своим Лахтинская типография и почти вся группа была обязана работе известного провокатора зубного врача Н. И. Михайлова, который в то время втирался в рабочие кружки. Он был знаком с рабочим Ив. Кейзером и, узнав от него, что Александр Ергин приходил к нему за рукописью «Братцы рабочие», вывел отсюда заключение о связи Ергина с членами народовольческой группы и что он кроме того связан и с типографией. Михайлов предложил Ив. Кейзеру съездить к Ергину и узнать, не может ли тот устроить напечатание подпольной листовки. Ергин отвечал, что может. С этих пор, конечно, охранка не замедлила окружить его целой сетью филеров и шаг за шагом добраться и до типографии — это во-первых. Во-вторых, Е. Прейсс во время своих разъездов тоже обратила на себя внимание в Москве. Осенью 1895 года она «при весьма конспиративной обстановке» (по выражению департамента полиции) виделась с членами московской террористической группы Олениным и другими, за которыми была усиленная слежка. После визита Прейсс к Оленину ее взяли в замечание филеры, проследили до Петербурга и дальше [* Не без греха в провале типографии был и другой провокатор — Гурович, близкий к революционным интеллигентским кругам того времени.]. В результате — арест типографии.
Вот в общих чертах изложение того, как создалась типография и группа народовольцев вплоть до ее ликвидации жандармами.
II.
Идеология группы.
Какова же была идеология группы молодых народовольцев?
В начале нашей статьи мы указали, в какую сторону клонились искания тогдашней революционной молодежи и интеллигенции. Мы знаем, что в 90-е годы марксизм, как бы заново был открыт в России и получил широкое распространение. Этот уклон революционной мысли не ускользнул и от зоркого внимания деп-та государственной полиции, получавшего определенную информацию от своих агентов. В записке для памяти министру внутренних дел от департамента полиции между прочим говорится следующее:
«Неурожай и голод 1892 года оживили деятельность народовольцев, они устроили типографию и выпустили листовку «Письмо к голодающим крестьянам», воззвание к рабочим и обществу и «Летучие листки Народной Воли». Одновременно в Петербурге и Москве образовались кружки с террористическим направлением. Между тем условия общественной жизни в своем поступательном движении выработали новые формы, и соответственно с ними в революционном среде появились новые течения. Террор и цареубийство перестали привлекать массы молодежи и утратили в ее глазах свои престиж, к тому же и большая часть интеллигентного общества стала более явно выражать свое не сочувствие всяким резким проявлениям революционной мысли. Народились новые революционные группы, исключающие вовсе из своей программы террор или допускающие его только в виде компромисса на почве политической самозащиты. Появившиеся кружки народников, марксистов и народоправцев отвлекли огромное большинство революционных сил от народовольческих идеалов. Социал-демократическая пропаганда сделалась излюбленным занятием революционных групп и кружков и народовольцам, чтобы не утратить всякое значение, пришлось пойти на уступки и приспособить свою программу и деятельность к требованию времени.
Петербургская народовольческая группа, располагая типографией, решила приурочить ее к нуждам пропаганды среди рабочих, издавая разного рода брошюры агитационного характера, преимущественно с.-д. направления и только в своем органе «Летучий Листок Народной Воли» поддерживала народовольческие тенденции, уклоняясь, впрочем, от прямого воззвания к террору; некоторые члены этой группы хранили, однако, в своей душе террористические идеалы и даже входили в сношение с некоторыми лицами (Прейсс, Оленин) для организации покушения чрезвычайной важности.
Таким образом, арестованная в июле 1896 г. в Петербурге народовольческая группа, являясь прямой нравственной преемницей заветов Исполнительного Комитета начала 80-х годов, должна была уступить требованиям времени и, сохранив в неприкосновенности свое наименование, принуждена была несколько смягчить наиболее резкие стороны своей доктрины»...
В общих чертах департамент полиции дал правильную оценку революционно-идеологического сдвига, какой произошел в 90-е годы. Группа молодых народовольцев является в этом смысле блестящей иллюстрацией. Разбираясь в ее идеологии, мы не найдем в ней ничего вполне законченного, твердого и определенного. В идеологическом отношении группа находилась в переходном состоянии от народовольчества к марксизму, что вообще было так показательно для данного времени. Нужно при этом оговориться, что, несмотря на уклон к с.-д., нельзя поручиться ни за кого из участников группы, что из них, в конечном счете, выработались бы марксисты в полном смысле этого слова. Группа молодых народовольцев издавала свой подпольный орган «Летучий Листок», вышло всего два: № 3-й и 4-й. № 1-й и 2-й были изданы предыдущей группой: один в 1892, другой в 1893 году. Оба первые №№ в своих статьях проводят чисто народовольческую точку зрения. Группа молодых народовольцев удержала за собой название газеты «Летучий Листок» и начала издание с № 3, как бы желая показать, что она является прямой наследницей и продолжательницей старых традиций и идеологий, но не то оказалось на деле.
Разбором 4-х №№ «Летучего Листка» мы займемся несколько ниже, а пока попытаемся определить удельный идеологический вес некоторых членов второй группы.
Главный инициатор и организатор типографии Александр Ергин в 1893 году примыкал к группе старых народовольцев [* Дело деп-та полиции «Лахтинская типография», № 287, т. 3-й, показания А. Ергина, л.л. 7-16.]. В 1894 году он в Севастополе участвовал в кружке Пешекерова [* Один из старых марксистов, ныне умерший.], в которой устраивались изредка чтения из сочинений Маркса. Ергин привлек в этот кружок и своего брата Федора и здесь познакомился со своей будущей женой Л. В. Лазаревой. Отсюда следует, что все трое имели возможность хотя бы в самых общих чертах познакомиться с Марксом. Характерно еще и другое обстоятельство: когда впервые типографский станок был изготовлен и временно стоял в квартире его брата на Васильевском острове, А. Ергин, желая поскорее испробовать, можно ли на нем печатать, составил прокламацию, заимствовав ее содержание из сочинений Плеханова «Наши разногласия». Так показывает Ергин на допросе, и это находит свое подтверждение в показаниях его товарищей. Прокламация была озаглавлена от группы народовольцев, в ней проводилась мысль, что революционные силы должны быть направлены на развитие классового сознания рабочих, при чем было высказано, что подобная социалистическая деятельность группы в то же время не отрицает совместного существования других групп не социал-демократического характера, напр., народовольческой. Оттиск прокламации оказался неудачным в техническом отношении. Когда же стали Прейсс, Фед. Ергин и А. Федулов разбирать ее с идейной стороны, то между Прейсс и А. Ергиным произошли разногласия. Прокламацию решили не распространять, так как не хотели от имени группы выпускать плохую типографскую работу. Прейсс в то время еще твердо стояла на точке зрения террористической борьбы и разногласия были, по-видимому, в этом смысле. До своего ареста в декабре 1895 года при посредстве Ергина были в подпольной тигографии напечатаны «Царь голод», «Рабочий день», «Ткачи» Гауптмана, «Объяснение закона о штрафах», брошюра, принадлежащая перу Владимира Ильича Ульянова и проч. Об издании «Ткачей» Ергин хлопотал в высшей степени энергично. Осенью незадолго до своего ареста он с Прейсс обсуждал материал, предназначавшийся для № 4 «Летучего Листка». Из сопоставления всех этих отдельных фактов можно вывести определенное заключение, что уклон к социал-демократии, по крайней мере, по работе в рабочих массах у Ергина был налицо, что подтверждается и тем обстоятельством, что у него вышло разногласие с Прейсс по поводу составленной им прокламации по Плеханову. Обсуждение же вместе с нею № 4 говорит за то, что его уклон был довольно серьезен, ибо именно этот № «Летучего Листка» особенно показателен в этом смысле [* Оставшаяся правоверной группа народовольцев иронически называла группу молодых народовольцев — «группой 4-го Листка».]. В нашем предположении еще более укрепляет нас следующая выдержка из другого, 17 декабря, показания А. Ергина. Вот она:
«Хотя мы называли себя народовольцами, но наша программа во многом приближалась к воззрениям социал-демократических кружков, так как существенною частью этой программы была социалистическая пропаганда среди рабочих, и у нас даже возникала мысль об издании рабочей газеты (курсив наш П. К.). Вместе с тем нам было известно, что уже давно в среде социал-демократов существовало намерение издавать такую же газету; в виду этого, у нас являлось желание завязать с ними сношения и привлечь их к нашей группе собственно по изданию как рабочей газеты, так и вообще рабочей литературы. С этою целью, мы все старались сблизиться с социал-демократами, но до моего ареста эти попытки не привели ни к какому определенному результату. Лично я собирал по этому предмету сведения через знакомых мне технологов: Платонова, Муромова и Мошкова. Кроме того, я часто встречался с Чернышевым на вечеринках и в Вольно-Экономическом Обществе, по слухам, знал его за вполне убежденного социал-демократа, но знаком с ним не был. Я также не был знаком с зубным врачом Николаем Михайловым и ни в какие нелегальные сношения с ним не вступал. С Иваном Кейзером, о котором я упомянул в предыдущих показаниях, я возобновил свое знакомство весною 1895 г. Желая разыскать его в Петербурге, я обратился к моему знакомому рабочему Сергею Маклакову, жившему на Старо-Петергофском проспекте, против церкви св. Екатерины, который мне указал адрес невесты Кейзера — Наташи, на Петербургской стороне, Колпинская улица, № 5. От нее я узнал, что Кейзер выслан в Колпино и бывает в Петербурге по воскресеньям. В одно из воскресений я встретил Кейзера на улице с Наташей и попросил его, в один из праздников, прийти на свидание со мною в Петровский парк. При этом свидании я расспросил Кейзера о его революционной деятельности, узнал, что он пробует организовать рабочий кружок в Колпино, и высказал ему мое желание завязать сношения с рабочими. Кейзер пригласил меня к себе в Колпино, но прибавил, что у него уже есть знакомые интеллигенты и что в них он более не нуждается, при чем никаких имен не называл (видимо, Иван Кейзер был уже связан с с.-д. П. К.). Я не воспользовался этим приглашением и вскоре уехал из Петербурга в Финляндию на учебный сбор и не видал Кейзера до осени. Недели за две до моего ареста, он пришел ко мне, предупредив меня о том через Сергея Маклакова и просил меня указать ему, каким образом можно достать типографский шрифт, при чем говорил, что ему поручено собрать об этом сведения. Я ответил, что сам достать шрифт не могу и что таковой получается с большим трудом из-за границы. Тут же я ему высказал, что он может через меня передать для напечатания статьи, написанные им или кем-нибудь из его знакомых (курсив наш. П. К.) [* Попутно напомним, что именно это заявление А. Ергина было передано зубному врачу провокатору Н. Н. Михайлову, что и помогло ему напасть на след типографии.].
Итак, идеологическая физиономия А. Ергина более или менее ясна. Что касается его жены Л. В., то в своем показании она еще более уясняет этот вопрос:
«Я приняла участие в деятельности группы народовольцев с осени 1894 года по приезде моем из Севастополя, когда я уже была невестой А. Ергина. Я поселилась на Бассейной улице. Вскоре мне и А. Ергину пришла мысль организовать кружок с целью издания литературы для рабочих социал-демократического характера. Мы решили принять название «Народовольцев» в виду того, что такое наименование уже пользовалось известностью, но вместе с тем мы хотели изменить программу народовольцев, как несоответствующую нашим взглядам».
Наиболее упорной в сохранении старых народовольческих традиций и главным образом террора была Е. Прейсс. На ее первоначальное развитие большое влияние оказал А. Белевский [* В 1879 г. А. Белевский привлекался по делу об убийстве провокатора Рейнштейна.], который познакомился с нею, когда ей было всего 13 лет и давал ей читать подходящие для ее возраста книги. В 1889 г. он был выслан из Москвы, все время переписывался с ней и затем встретился только в 1893 г. Он заметил в ней стремление к общеполезной деятельности и даже к общественному подвигу. «Те нравственные побуждения, которые привели ее к противозаконной деятельности, встречали во мне полное сочувствие и, думаю, окрепли под моим влиянием». Так говорит в своем показании А. Белевский, что представляется вполне правдоподобный с тою лишь разницей, что Прейсс признавала террор еще и тогда, когда Белевский ушел вперед, изменив свое мировоззрение сначала к народоправчеству, а вслед затем стал почти социал-демократом.
Сама о себе Прейсс па допросе говорила, что пришла к определенному идеалу, который приближается к народовольчеству. В 1894 году она, по ее словам, решила перейти от теории к практике и взять на себя продолжение старонародовольческого дела, при чем ей удалось увлечь на революционный путь и Белевского. Последнее утверждение, полагаю, не совсем правильно, ибо Белевский, судя по его статьям к «Летучем Листке» и по той борьбе, какую он вел с группой молодых народовольцев и в частности с Прейсс за изгнание террора из программы группы, идеологически представлял из себя человека вполне самостоятельною и серьезного. В заключение он вполне добился своей цели, что и нашло свое отражение в № 4 «Летучего Листка», вышедшего в свет 9 декабря 1895 года. Что же касается Прейсс, то еще осенью того же года, как мы говорили выше, она была в Москве у Оленина и Захлыстова. Прейсс явилась к ним с предложением организовать цареубийство. Ее собеседники предложили ей два проекта: построить огромнейшую разрывную ракету большой разрушительной силы и направить ее с дальнего расстояния на царский дворец, или же отравить воду в дворцовом водопроводе. И Прейсс рассказывала на допросе об этих проектах крайне сомнительного свойства. Во всяком случае террор, видимо, сильно влиял па ее воображение. А в декабре того же года в своей статье «Письмо в редакцию», помещенной в № 4 «Летучего Листка» она пишет:
«Исповедуя научно-социалистическое мировоззрение, которое находит в себе выражение также и на страницах «Летучего Листка», я желала бы предложить на обсуждение нашей революционной интеллигенции ряд вопросов, обладающих громадной важностью, так как они тесно связаны с жизнью».
Затем следует скомканное изложение теории Маркса, после чего она делает вывод:
«Итак, научный социализм дает общий принцип революционной работы, но этого мало. Каждое общество имеет свои специфические исторические черты, поэтому должно изучить условия жизни данного общества, дать конкретную программу деятельности и определить также ближайшие задачи рабочего класса и социалистической интеллигенции. Поэтому программа должна высказаться по следующим пунктам».
И Прейсс ставит ряд вопросов:
1) каким образом рабочий класс, работая во имя своего экономического освобождения, может вместе с тем работать и для своего политического освобождения? В каких формах должна выразиться эта работа и чем может содействовать этому делу революционная интеллигенция. Здесь же частный вопрос: какое значение имеет для рабочего класса политический террор.
2) Имея в виду, что только организованный рабочий класс может совершить дело социалистической революции, интеллигенция должна посвятить свои силы его организации...
3) .... является вопрос: может ли наша социалистическая интеллигенция привлечь к делу эти сельские элементы теперь же и каким образом она может это сделать.
4) .... нужно решить, выступит ли наша буржуазия с политическими требованиями или нет, и не может ли социалистическая партия ускорить это движение или воспользоваться им и каким образом. С другой стороны, является вопрос, какова должна быть тактика рабочего класса и социалистической интеллигенции, чтобы свергнуть деспотизм, воспользоваться самими плодами освобождения, а не предоставить их в руки буржуазии. Говоря о буржуазии, нельзя не упомянуть об университетах, состав которых принял за последнее время буржуазную окраску. Но и теперь еще среди учащихся есть не малое количество интеллигентных пролетариев, которые могли бы быть привлечены к делу рабочих. Свойственные молодежи честность мысли, бескорыстность и энтузиазм ко всему высокому — это сила, которая не должна пропадать даром. Следовательно должны быть выработаны формы социалистическом пропаганды в университете и указана сфера для социалистической деятельности университетской молодежи.
Поставленные Прейсс вопросы ясно указывают, что она еще не решила вопроса и для себя о социалистической интеллигенции, этому вопросу она отдает очень много места в своей статье и серьезно стоит на точке зрения противопоставления социалистического рабочего класса и социалистической интеллигенции. Она не решила еще вопроса о терроре и т. д. Одним словом, поставленные ею вопросы и их формулировка говорят определенно, что автор делал еще первые ученические шаги в новой для него теории и возлагал большие надежды на «энтузиазм», бескорыстие и честность мысли учащейся молодежи.
Из рабочего кружка самым выдающимся и развитым был бесспорно Василий Приютов. Па допросе он вкратце рассказал свою биографию, как на родине, в Аккермане, работал он в ресторане своего отца, затем учился портновскому ремеслу в Одессе, но в то же время его влекло к книге, ему очень хотелось учиться, чтобы сделаться со временем сельским учителем. Приехав в Петербург, работал в разных мастерских, в то же время брал уроки русской грамматики у своего земляка, студента Ак. Худ. Крайнева, посещал воскресную школу, а когда бывал без работы, то пропадал в Публичной библиотеке, читал Дарвина и других авторов. У себя на квартире устроил кружок самообразования, старался помочь в развитии братьям Тулуповым и другим рабочим. Летом в 1894 году познакомился с одним господином, назвать которого жандармам не пожелал. От него получил связку нелегальных изданий. Какой-то молодой человек познакомил его с Прейсс, а Прейсс с Ергиным. Приютову было поручено заняться организацией типографии, остальное нам уже известно.
Это был человек сильной воли, самолюбивый и для своего времени, в полном смысле этого слова, интеллигентный рабочий. Кроме того, он был хорошим организатором и оказывал большое влияние на рабочий кружок группы; Михаил Тулупов в дневнике своем говорит, что часто молился богу, чтобы угодить дорогому Самолюбову (под Самолюбовым подразумевается Приютов). Сам же Приютов находился под влиянием Прейсс, которая, по ее показанию, старалась развить его в революционном смысле. Василий Приютов был связующим звеном между группой интеллигентов и рабочих. Вначале по своим взглядам он, по-видимому, близко стоял к народовольцам, а террор понимал, как пропаганду действием к рабочей среде. К весне 1896 года, по показанию Ал-дры Казанской, Василий Приютов изменил свой взгляд о терроре и высказывался, главным образом, за пропаганду среди рабочих и социалистическую организацию рабочей партии». Кроме того, она же дает и следующую его характеристику: «Это был человек с жестким характером и фанатичностью своих убеждений, — меня всегда поражало в нем, как в человеке рабочей среды, его энергия, благодаря которой он, путем самообразования, достиг больших знаний по истории революционного движения в России. Хотя он и исполнял все требования Прейсс по делам группы, но с презрением отзывался об интеллигенции в смысле революционной силы и считал себя и своих товарищей единственно серьезными деятелями группы. Он высказывался также, что рабочий класс достаточно организован и революционизирован капиталистическим строем, и стоит только поднести фитиль, чтобы произошла социально-политическая революция.
Итак, В. Приютов типичный интеллигент-пролетарий переломного времени от народничества к марксизму. Последнее влияние могло отчасти перейти к нему от социал-демократа студента Шестопалова, который прилагал усилия в этом направлении, ибо посещал иногда В. Приютова. Взгляды его на интеллигенцию и рабочий класс в общем правильны и, можно сказать, что при большем знакомстве с научным социализмом из него мог бы выработаться стойкий, энергичный борец за рабочее дело па марксистской основе, так как уклон к этому был налицо. Невольно напрашивается сравнение Приютова с Прейсс, которая все еще носится с социалистической интеллигенцией, как отдельной категорией, а Приютов по-пролетарски подходит к тому же вопросу.
Значительно меньшим революционным и общим развитием отличались другие члены рабочего кружка, братья Михаил и Григорий Тулуповы, но нельзя не отметить, что они работали без страха и упрека, работали и ночь и день, бегали и ездили по делам группы, проявляя полное бескорыстие и преданность делу. Михаил Тулупов, весь в своем дневнике, который ниже мы рекомендуем вниманию читателей. Николай Белов — человек без определенных убеждений, работал в типографии. Но на допросе струсил и выразился, что работал только «из самолюбия». Н. Смирнов — тоже ничем себя не отметил. Фигурирует в деле о Лахтинской типографии еще один интеллигентный рабочий А. С. Шаповалов; он не принадлежал вплотную к группе, но играл в ней среди рабочих немаловажное значение [* В издании Центр. Истпарта (Москва, Госизд., 1922 г.) вышла книга А. С. Шаповалова «По дороге к марксизму», ч. 1. Скоро должна выйти и ч. 2. В своей книге он подробно говорит о своих революционных исканиях, — и интересующихся тем временем отсылаем к его воспоминаниям. В настоящей же статье мы выясняем его роль в деле о Лахтинской типографии лишь по архивным материалам.].
По делу он выявился как сторонник Союза Борьбы, хотя не порывает связи и с группой народовольцев. Видимо, идеология его приобрела устойчивость, его скорее можно назвать социал-демократом: он связан с Союзом Борьбы через Зинаиду Невзорову и студента Шестопалова, собирает сведения о положении рабочих и передает их как материал для листовок Союзу, а затем в подпольную типографию, берет из типографии на Крюковом канале и затем на Лахте нелегальные брошюры и энергично распространяет их в рабочей среде, в то же время занимается и агитацией. А. Шаповалов более определенен по своей идеологии, чем все другие. Довольно часто он бывает у Приютова и ведет с ним споры на революционные темы. К нему хорошо относятся братья Тулуповы, Василий Купцов и другие.
В рабочей группе заметна своя внутренняя жизнь и заметно также, что студент Шестопалов и рабочий А. Шаповалов стараются оказать социал-демократическое влияние и на Приютова и па других рабочих группы. Шестопалов бывал на квартире у Приютова не раз в присутствии Тулуповых и Н. Белова. Читал им вслух и разбирал Эрфуртскую программу Каутского. Чтобы познакомиться с нею более подробно, Шестопалов пригласил Тулуповых и других к себе па квартиру; они охотно согласились и раз были у него вместе с А. Шаповаловым. Шестопалов читал им кроме того и известную в свое время брошюру «Об агитации». Эти чтения вскоре прекратились по требованию Приютова, который, видимо, оберегал своих, пока что, от постороннего влияния.
Характерен еще и другой факт из жизни рабочей группы. В ноябре между Белевским, Прейсс и другими интеллигентами группы произошли разногласия по вопросу о терроре, перед ними встал спорный вопрос, какой характер примет № 4 «Летучего Листка». Рабочая группа была совершенно в стороне и ничего не подозревала о разногласиях. Когда смутный слух об этом дошел до Приютова, то он почувствовал себя кровно обиженным интеллигентами и за себя и за своих товарищей. Почему они спорили лишь в своей среде, не считая нужным ознакомить с содержанием разногласий и рабочую группу. Он рассказал обо всем своим товарищам, тогда, с согласия всех, рабочая группа потребовала общего собрания вместе с интеллигентами и полной осведомленности в идейных вопросах. 11 ноября собрание состоялось, присутствовали: Е. Прейсс, А. и Л. Ергины. Прейсс заявила, что в их группу входит еще А. Белевский и А. Федулов, Катанская, Приютов, братья Тулуповы, Ник. Белов и Н. Смирнов. Больше всего спорили о терроре. Прейсс была его сторонницей и, кроме того, настаивала на издании брошюр и листков не только к рабочим, но и к обществу. Взяло верх мнение, что нужно издания свои предназначать для рабочих. А вопрос о терроре остался открытым.
Из всего только что изложенного сам собою напрашивается вывод, что группа молодых народовольцев в целом, помимо общего значения переживаемого времени, испытывала па себе социал-демократическое влияние сверху и снизу. В среде интеллигентов в этом смысле влиял Ал. Белевский, а рабочая группа, несколько оторванная от своих интеллигентов, находилась отчасти под влиянием периферии Союза Борьбы — А. Шаповалова и студента Шестопалова.
Идеологическая характеристика А. Белевского и А. Федулова вплотную приводит нас к газете группы «Летучий Листок» №№ 3 и 4, которые были заполнены почти сплошь статьями Белевского и отчасти А. Федулова.
Эволюционизирование группы молодых народовольцев в сторону марксизма становится еще более очевидным после самого беглого знакомства с первыми двумя №№ «Летучего Листка», принадлежащими предыдущей группе старых народовольцев.
В № 1 «Летучего Листка» в программной статье после патетического вступления: «Довольно! Дышать становится все тяжелее»... и т. д., и т. д. излагается исторический очерк роли правительства во время крепостного права и после освобождения и отмечается, что стоит на очереди перед каждым революционером в данное время, а именно: «На первых порах должно добиваться только одного: мы хотим добиться политической свободы». Каким путем? Ответ таков: «надо же всем нелицемерным, друзьям народа сплотиться и добиться общей цели; не разделаться нам с общей деморализацией, не избыть нам народной нужды, глядя врозь и работая в одиночку».
В другой статье тоже же № очередной задачей дня ставится организация — всесословной партии и проч. Революционной интеллигенции придается огромнейшее значение. В статье «Накануне» говорится: «Интеллигенция теперь не может быть мыслима только при крестьянстве и рабочих, только па службе у них: у нее есть и свои запросы, конечно, не узкоэгоистические, — далеко нет. Запросы за народ в целом, но сделавшиеся ее кровным личным достоянием; есть у ней и право — не только нравственное основание, но и историческое право, — действовать за народ на первых порах от себя, раз он молчит и недвижим, а все пути, к нему заказаны». Социал-демократы признаются людьми весьма односторонними и узкими, а их скрытое пожелание, чтобы в России поскорее образовался пролетариат, и афоризм, что русский народ неизбежно должен пройти фазу капитализма, по мнению автора — ценен своим отрицательным влиянием. Высказывается мысль, что теория научного социализма не приложима к нашей земледельческой стране. Во втором номере пережевывается все тот же вопрос о значении революционной интеллигенции, которая должна, наконец, прорваться к народу. Признается и систематический террор, широкий заговор и захват власти. Что касается всесословной партии, то она должна быть составлена из лучших живых сил революционной интеллигенции и кое-кого из трудового парода, затем пропаганда и агитация и весьма критическое отношение к марксистской догме. Вот общее мировоззрение предыдущей группы народовольцев!
Совершенно другое впечатление производят №№ 3 и 4 «Летучего Листка» от 1895 года, главным редактором которых и автором в высшей степени интересных и талантливых статей был А. Белевский. Насколько авторы предыдущих листков мало уделяют внимания теоретическим вопросам, базируя свою программу главным образом на живых силах революционной интеллигенции и в высшей степени легкомысленно относясь к марксизму, настолько Белевский обнаруживает довольно основательное знакомство с марксизмом, местами правильно излагает теорию и по-марксистски производит анализ современной ему русской действительности. Но характерно — на протяжении своих шести довольно длинных принципиальных статей Белевский ни разу не связывает высказываемые им теоретические построения с теорией Карла Маркса, а все время говорит от своего имени. И только единственный раз вскользь в одной статье упоминает: «В 48-м году Маркс издал свой Манифест Коммунистической Партии». Вскользь Белевский упоминает и о книге Бельтова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» и по-ульяновски называет «друзьями народа» мелкотравчатых народников с их прожектами для спасения русского крестьянства. Он громит либералов и всех тех, кто социалистические требования, как отдаленные, считает пока полезным не выставлять в видах более успешной политической борьбы, и называет подобное устремление оппортунизмом. В № 3 «Летучего Листка» Белевский дает сжатый набросок, рисующий, что, по его мнению, должна представлять из себя социал-революционная партия:
«Широкая всеохватывающая идея (коллективизм), высокий идеал будущего — он и только он воодушевляет с давних пор лучших людей. Развиваясь с ростом человеческого сознания и общественных отношений, он и только он, то в виде мечты, то в виде социального плана, светит в сумраке действительности страждущему человечеству. Девятнадцатому веку выпало на долю оформить его, как научную теорию, экономическую систему и политический принцип (курсив наш. П. К.). Все растущая популярность социализма, как мировоззрения и политической программы, обусловливается тем, что он безупречен в своих теоретических основах и соответствует интересам масс. Всем этим объясняется и то, что в России под знаменем его действовали последние 50 лет наиболее прогрессивные элементы. Деятельность и мировоззрение революционной партии, начиная от Петрашевцев через Герцена, Бакунина, Чернышевского и кончая движением 70-х и 80-х годов и до наших дней, — глубоко социалистична по своим идеалам. Только с этой точки зрения можно раскрыть внутреннюю связь между борьбой Герцена и Бакунина с императорским правительством, защитой Герценом и Чернышевским экономической самостоятельности крестьянства и той партийной борьбой, которая закончилась 1-м марта.
За истекшие 50 лет мы от теоретического увлечения фурьеризмом и сен-симонизмом перешли к деятельной защите интересов народа, а вместо с тем и к борьбе с абсолютизмом. От наших предшественников нас отделяет и различие во внешних условиях деятельности и второстепенные различия в нашем социологическом мировоззрении, обусловленные прогрессом знаний. Но, несмотря на эту эволюцию, мы остаемся социально-революционной партией в общем философском смысле слова, т.-е. представителями принципа коллективизма, вносящего глубокую радикальную перемену в социальную систему, и остаемся революционерами на все время, пока будут отсутствовать условия для мирного прогресса».
От этой тирады очень отдает идеалистическим революционизмом, но все же есть довольно прозрачные намеки о том, что XIX век оформил (коллективизм) как научную теорию, Экономическую систему и политический принцип.
Опять характерно то, что в только что приведенной тираде совсем не упоминается имени Маркса, как основоположника научного социализма XIX столетия. И это умалчивание происходило в 1895 году, когда марксизм в России побеждал народовольчество.
Третий № «Летучего Листка» еще не вполне отражает взгляды Белевского, так как за его отсутствием он был редактирован не им, а Прейсс и Федуловым. Прейсс в статью Белевского «Александр III и русское общество» внесла от себя целую тираду в похвалу террору, к которому Белевский относился вполне отрицательно, а Федулов в своей статье «Открытое письмо в редакцию» тоже восхваляет огромное значение террора, а именно: «Террор — единственное средство всколыхнуть стоячее болото, кинуть туда такие вопросы, о которых никто не слышал в этой мертвой тишине».
№ 3 представляет из себя смесь народовольчества, идеализма и марксизма; последний проглядывает в статьях Белевского, в которых он признает, что «капитализм в России развивается с неудержимой силой», что «мы присутствуем при разрушении натурального хозяйства», что «мы идем следом за Западной Европой», но тут же добавляет: «далеко ли мы уйдем в этом направлении или нет, — все равно — мы идем к социализму». «Народную массу, преимущественно рабочий класс должны мы ввести в дело политической борьбы, потому что только он, действуя во имя своих интересов, и самой политической свободе придаст истинно демократическую форму. Мы — социалисты, и наше место в среде рабочего люда». Но кого он подразумевает под рабочим людом? По смыслу выходит, что он объединяет под этим термином рабочего и крестьянина. Не по-марксистски, но на переломе от одной идеологии к другой подобные ошибки допустимы.
Весь 1895 год Белевский по его собственным словам и по показаниям Прейсс и других тщетно оспаривал народовольчество и больше всего террористические устремления Прейсс и Федулова, которые по традиции держались в группе.
Зимой Белевский из Минска поехал в Петербург для решительных переговоров с группой, ибо не хотел более мириться с такой рознью и с произвольными вставками в его статьи. В этот приезд он виделся с Прейсс и Федуловым, познакомился с В. Приютовым, Г. Тулуповым и Н. Беловым, вел с ними разговоры о террористическом направлении, эти разговоры закончились решением отказаться от него даже и в теории.
№ 4 «Летучего Листка» отличается уже значительно большей выдержанностью и о терроре не упоминается вовсе. В статьях этого № А. Белевский высказывается гораздо более определенно в марксистском духе. В доказательство довольно будет привести несколько кратких, но наиболее ярких выдержек, например:
«... и говорят, нет в России условий для развития капитализма. Для России — особый закон развития. А капитализм шествует тем временем, опираясь на всемогущество абсолютного государства, привлекает к себе такие таланты, как Менделеев и Витте и даже меняя традиционную и реакционную программу, всю аграрную политику», или: «... в среде аграрных отношений сознание массами необходимости социальной революции и понимание ее может вырасти только из борьбы сельского пролетария с землевладельцами, крупными хозяевами — нанимателями и сельской буржуазией. Эта борьба и только она сорганизует массу, сформирует ее требования и столкнет с буржуазией, как классом, а также и правительством», или: «... Способствовать развитию классового самосознания мы можем, организуя его на борьбу за материальное благосостояние и, конечно, освещая ее светом социализма».
И после всего этого хотелось бы задать вопрос, не марксист ли в самом деле Белевский. К сожалению, встречается неожиданное препятствие. В статье «К делу», в той самой, откуда нами взята приведенная выше последняя выдержка, имеется место, заставляющее задуматься. Белевский определяет, кого он подразумевает под термином «сельский пролетариат»:
... «в число сельских пролетариев мы включаем не только безземельных, бесхозяйных, не имеющих скота крестьян, но и тех «хозяев», которые черпают средства существования, главным образом, в заработке. Полтавский, например, крестьянин-собственник, получивший трехдесятинный надел и владеющий теперь десятиной земли, живет, без сомнения, заработком семьи и только в насмешку может быть назван «хозяином», хотя бы он и пополнял в некоторой степени земельный недостаток арендой. Нет сомнения, что такой хозяин, равно как и полный пролетарий, противоположны классам землевладельцев и капиталистов».
Подобное определение термина «сельский пролетариат» близко по существу эс-эровскому определению, которое предвосхитил Белевский еще до организации эс-эровской партии, столь нашумевшей в истории российского революционного движения [* Как известно, эс-эровская партия сорганизовалась в конце 1899-1900 г.г.].
Кроме того, ближайшею целью в деревне Белевский ставит между прочим, и социализацию, т.-е, кооперирование отдельных мелких хозяйств в целях противодействия крупным хозяевам. И это предполагалось провести после революции при наличии правительства, основанного на прямом и всеобщем избирательном праве, т.-е. по существу буржуазного правительства.
Судя по тому, что в № 4 была помещена статья П. Лаврова «О программных вопросах» с очень теплым примечанием от редакции, в котором П. Лавров называется «нашим дорогим учителем», в виду того, что принципиальная критика Белевским либералов и народоправцев близка к той критике, какую в этой же статье проводит и Лавров по тем же вопросам, можно предположить, что Белевский был скорее лавристом, но ставшим к марксизму ближе, чем его знаменитый учитель. Редакционная статья по поводу «программных вопросов» П. Лаврова была обещана Белевским в следующем № 5 «Летучего Листка», которому не суждено было увидеть свет, ибо 24 июня 1896 года типография была арестована на Лахте и вместе с нею арестованы и Белевский, Прейсс, Г. Тулупов и Н. Белов, а также жандармами был забран и весь материал, который был приготовлен для «№ 5, при чем в перечне значится и «Открытое письмо к Лаврову». Это открытое письмо дало бы очень много для полной характеристики идеологической физиономии Белевского, но оно погибло в недрах жандармского ведомства, — по крайней мере к делу о Лахтинской типографии никаких рукописей не приложено. В общем можно сделать один только вывод, что Белевский был близок к марксизму, но в то же время Лавров был ему еще ближе.
А своими понятиями о классе пролетариев и социализации Белевский объективно подготовлял эклектическую эс-эровщину.
Белевский был единственный теоретик из всей группы [* Впоследствии Белевский был «известный публицист Белорусов» (псевдоним), См. стр. 13 Б. И. Горева «Из партийного прошлого», воспоминания 1895-1905 г.г. Госиздат, Ленинград, 1924 г.]. Второе место после него занимал Федулов, который не был арестован только потому, что заранее успел скрыться заграницу. Члены рабочего кружка отмечали, что для них Федулов имел большое значение: он стал к рабочим ближе всех других интеллигентов группы и старался поднять их революционный уровень. По своему мировоззрению Федулов вначале был определенный народоволец и террорист. В № 3 «Летучего Листка» пытался проводить свои идеи, пытался вышучивать полемику между народниками и марксистами, но в № 4 сдал и даже написал благожелательную рецензию на известную в свое время социал-демократическую брошюру «Об агитации». Изменить свои взгляды так скоро было, конечно, невозможно, вернее, что он подчинился требованию Белевского.
Вот в общих чертах характеристика группы молодых народовольцев. Мы ничего не говорим о других лицах — Л. Катанской, А. Шулятиковой и других, ибо они играли скорее подсобную роль и не отметили себя самостоятельными чертами.
III.
Группа народовольцев и «Союз Борьбы» в их взаимоотношении.
Само собой разумеется, что уклон группы молодых народовольцев к марксизму и социал-демократии не мог не повести за собой определенных последствий — ее стремления сблизиться с с.-д. И это могло иметь за собой еще и другое основание. Надо иметь в виду, что с.-д. в начале 90-х годов только приступали к организации и то пока лишь в петербургском масштабе и пока что не представляли угрожающей опасности для народовольцев. Это во-первых, а во-вторых, сам Петр Лавров в статье «о программных вопросах», о ней мы говорили выше, высказался об с.-д. и в следующих выражениях:
«Русские социал-демократы, как нам сообщают, пользуются успехом. Они, как нам пишут, распространяли социалистическое миросозерцание; следовательно, в этом отношении подготовляют решение задач как мирового, так и специально русского социализма. Но пропаганда идей есть для социалиста всего мира лишь один элемент этого подготовления. Другой — организация рабочих. На Западе, деятельность которого служит для русских социал-демократов безусловным образцом, история создала почву этой организации. Ее приходится укреплять, расширять, отстаивать, но почва в юридических формах и общественных правах дана. В России ее нет. Организацию русской рабочей партии приходится создавать при условиях существования абсолютизма со всеми его прелестями. Если социал-демократам удалось бы сделать это, не организуя в то же время политического заговора против абсолютизма со всеми условиями подобного заговора, то, конечно, их политическая программа была бы надлежащей программой русских социалистов, так как освобождение рабочих силами самих рабочих совершалось бы. Но оно весьма сомнительно, если не невозможно.
Если же им придется, так или иначе, группировать не только рабочие силы для борьбы с капиталом, но сплачивать революционные личности и группы для борьбы с абсолютизмом, то русские социал-демократы фактически примут программу своих противников, народовольцев, как бы они себя ни называли. Разница во взглядах на общину, на судьбы капитализма в России, на экономический материализм суть частности, весьма маловажные для действительного дола и способствующие или мешающие решению частных задач, частных приемов подготовления основных пунктов, но — не более».
Отсюда, исходя из соображений такого авторитетного писателя, каким был в свое время Петр Лавров, можно было сделать вывод, что сближения с с.-д. бояться нечего, напротив, можно ожидать, что в конечном счете они пойдут за народовольцами, следовательно, искать сближения с ними стоит и чем скорее, тем лучше.
Это сближение, как мы видели раньше, стихийно шло уже через кое-кого из периферии Союза Борьбы — Шаповалова и Шестопалова. Завязывались связи и другими путями, и это было вовсе не трудно, ибо революционные группы того времени разных оттенков и направлений почти наперечет знали друг друга [* Связи шли через Л. М. Книпович, П. Ф. Куделли, Катанскую, Шулятикову и других лиц. Л. М. Книпович близко стояла к некоторым членам «Союза Борьбы»: Н. К. Крупской, В. И. Ульянову и другим. По просьбе пишущей эти строки Книпович согласилась взять к себе на хранение корзину с изданиями группы. Уезжая на дачу, передала ее на хранение доктору Кржицкому, у которого и была взята при обыске. Последний заявил, от кого он ее получил, почему Л. М. Книпович и была арестована и привлечена к делу. Л. М. Книпович в то время, как и многие из нас, стояла наперепутьи от народовольцев к социал-демократам и, пожалуй, тогда шла быстрыми шагами к с.-д. За литературой к Л. М. Книпович приходили Г. Тулупов и В. Приютов, затем она познакомилась с Катанской, Шулятиковой и Е. Прейсс.].
Для содержания подпольной типографии нужны были средства. Средства получались разными путями: иногда кой-что давал Белевский — разновременно по 50 и 100 рублей, А. Ю. Фейт, иногда А. А. Ергин, кроме того собирались пожертвования по знакомым и сочувствующим и раз даже было напечатано воззвание о необходимости пожертвований на работу типографии. В общем средств не хватало. Чтобы обернуться и продолжать ведение дела, пришлось брать сторонние заказы за определенную плату. В марте 1896 года в типографии группы был напечатан № 1 журнала «Борьба», принадлежавший народоправцам. По направлению своему он не вполне сходился с народовольцами. В заметке от редакции «Борьба» характеризует сама себя следующим образом:
«Признавая, что политическая свобода составляет существеннейшее требование гражданского развития всего русского народа и необходимое условие самоосвобождения трудящегося класса, — что политическое освобождение народа может быть достигнуто лишь упорной систематической борьбой против бюрократии на всех поприщах ее власти и влияния. Что организация всеобщей борьбы за права народа может быть достигнута лишь совокупными усилиями всей воинствующей демократии, — мы думаем, что свободная печать должна ставить задачей «объединение всех деятельных сил русской демократии для организованной борьбы за политические права народа»...
Это были те именно «аллиансисты», которые предлагали до поры до времени хранить под спудом социализм для скорейшего объединения всей оппозиции против самодержавия. К подобной тенденции А. Белевский относился в своих статьях отрицательно, но все же № 1 «Борьбы» был напечатан народовольцами. За 700 или 800 экземпляров этой газеты Е. Прейсс получила в общем 700 рублей, что, конечно, было большим подспорьем для группы. При аресте типографии на Лахте были взяты рукописи под общим заглавием «Протест» группы того же имени. Тут были следующие статьи: 1) Очерк социал-демократического движения в Польше, эмигранта Михалковского, 2) Этика социализма, 3) Очерк социалистического движения в Европе, П. Лаврова, 4) Толки о девальвации, 5) Завещание Александра Михайлова, 6) Рукописная корреспонденция из Тамбова и 7) Статья — В раздумье над русской действительностью.
Судя по перечню статей можно вывести заключение, что группа «Протест», видимо, представляла из себя тоже нечто среднее между социал-демократами и народовольцами. Если бы народовольцами было решено печатать журнал «Протест», то, конечно, тоже за известную плату. Таким путем группа пополняла недостающие ей ресурсы.
Если группа народовольцев напечатала № 1 «Борьбы», то с тем большей охотой, конечно, она могла взяться за печатание брошюр «Союза Борьбы», что и было ею сделано, как мы увидим несколько ниже. Косвенно к этому ее побуждал также и недостаток в литературных силах. Единственными литераторами группы были А. Белевский и А. Федулов, который, как мы знаем, вскоре эмигрировал заграницу, и единственным теоретиком и литератором остался Белевский.
Тяга к социал-демократам у молодых народовольцев началась еще в 1895 году; по крайней мере, в одном из своих многоречивых показаний Прейсс говорит следующее: «с осени 1895 года мы стали сближаться с Союзом»... «Ергину было поручено передать в Союз о нашем сочувствии его издательской деятельности и усвоенной им программе, заявить о нашем стремлении идти вместе к общей намеченной цели и предложить на их усмотрение вопрос о новом общем органе»... «полученный ответ был для нас благоприятен; принимая в принципе наше предложение, они передали А. Ергину свои условия, изложенные в предъявляемой мне рукописи, заключающей также и программу органа, выработанную Союзом». Означенная рукопись [* При деле означенной рукописи не имеется.] начинается словами: «формат 4 страницы и таких 8-12 страниц». Программу наша группа одобрила, но решительного ответа Союзу не сообщила. После ареста Ергина (9 декабря 1895 года. П. К.) сношения с Союзом продолжала Катанская, через нее мы получили «Рабочий праздник 1-го мая». «Товарищи-рабочие! не мало беспокойства и хлопот доставили мы»... Но эта рукопись по своему содержанию Е. Прейсс и А. Федулову не понравилась, и печатать ее народовольцы отказались. Катанская уехала, тогда связь была через Павла Ильича Попова.
А. Ергин вначале категорически отрицал свою роль в переговорах с социал-демократами, но на допросе от 18 декабря 1896 года [* Дело о Лахтинской типографии, № 257, т. 3, стр. 46.], по-видимому видя бесполезность своего молчапия, ибо Прейсс поторопилась все рассказать, объяснил следующее:
«... В октябре 1895 года он был на одной вечеринке в 9 роте Измайловского полка, в доме № 11. Там ему пришлось говорить в кружке 5-6 лиц, в числе которых были студенты-технологи, один из университета и еще какой-то господин в статском платье. Речь шла между прочим о способах социалистической пропаганды среди рабочих, при чем разговор коснулся издания «Рабочей газеты». Рассуждения об этом вопросе упомянутого статского очень понравились Ергину, и он, желая с ним сблизиться, стал продолжать разговор, отделившись от прочих. Результатом этого разговора было обоюдное решение продолжать знакомство, но при самой конспиративной обстановке, а именно: не называя друг другу фамилий, условились встречаться в Вольном Экономическом Обществе и Публичной Библиотеке. Мы сошлись с ним в наших взглядах на необходимость издания рабочей газеты. При этих свиданиях мой знакомый высказал, что он может доставлять литературный материал, а также и денежные средства к изданию газеты. Этот господин был среднего роста, брюнет, с правильными крупными чертами лица русского типа, носил усы и небольшую бороду с бакенбардами».
По предположению охранки и департамента государственной полиции Это мог быть Анатолий Ванеев, «по обыску у которого обнаружены статьи, предназначавшиеся для газеты «Рабочее Дело» [* См. Обзор за 1895-96 г. стр. 154.], а по приметам (это уже по нашему соображению), если только А. Ергин передавал их всерьез, — это мог быть П. Запорожец.
Итак, связь между обеими группами была установлена довольно правильно и многосторонне. Социал-демократы со своей стороны охотно шли на сближение. Что руководило ими? Уклон народовольцев к социал-демократам не мог не навести последних на предположение, не пойдут ли народовольцы еще дальше и больше по этому пути. С другой стороны, возможность использовать народовольческую типографию в своих целях была также очень соблазнительна, тем более, что литературных сил у социал-демократов в то время было достаточно: В. И. Ульянов, Потресов, Павел Скворцов и др. Результат более близких взаимоотношений Союза Борьбы и Группы выразился прежде всего в том, что Группа согласилась напечатать брошюру «Объяснение закона о штрафах», принадлежащую, как известно, перу Владимира Ильича Ульянова (Ленина).
А. Ергин, это было приблизительно в ноябре 1895 г., получил ее от того же социал-демократа, приметы которого были выше указаны. Брошюра была зачитана в Группе и одобрена к печати, но, по заявлению Прейсс, она все же внесла в нее некоторые исправления. На единственном общем собрании группы от 11 ноября 1895 г. было решено печатать в своей типографии, главным образом, литературу для рабочих. Оригинал брошюры «Объяснение закона о штрафах», по показанию Григория Тулупова, был частью напечатай на пишущей машинке, частью от руки и после набора был сожжен, как вообще сжигались все использованные оригиналы. Брошюру начали печатать в типографии па Крюковом канале 3 декабря 1895 г. Была, она напечатана в количестве 3000 экземпляров и затем Василий Приютов передал ее Евгению Ростковскому для Союза Борьбы. На каких условиях печаталось «Объяснение закона о штрафах», никаких указаний в деле не имеется.
Вместе с оригиналом этой брошюры А. Ергин принес также и один печатный экземпляр другой: «Что должен знать и помнить каждый рабочий», перевод с польского. Эта брошюра пользовалась большим успехом среди рабочих и была напечатана Группой тоже в количестве 3000 экземпляров, но под другим названием: «Объяснение новых правил для рабочих». Обе эти брошюры печатались не на Лахте, а в то время, когда типография находилась на Крюковом канале.
Сближение на практической работе продолжалось. Вторая брошюра В. И. Ульянова (Ленина) «О стачках» была передана Союзом Борьбы 10 мая 1896 г., когда автор ее сидел в доме предварительного заключения. О ней сохранились некоторые более подробные сведения: Брошюра «О стачках» была передана Апполинарией Якубовой [* В то время член «Союза Борьбы», ныне умершая.] Л. М. Книпович [* Л. М. Книпович была тогда на пути к марксизму.], а последняя передала народовольцам через Катанскую. Брошюра была принята народовольцами, но, по мнению Е. Прейсс, тоже требовала исправлений, и с этой целью была снова отправлена Союзу, и затем получена обратно. Прейсс в своем показании говорит, что «О стачках» была написана па 98 четвертушках от руки. Брошюра, хотя и была назначена к набору, но напечатать ее не успели, ибо, как мы уже говорили выше, Лахтинская типография 24 июня 1896 г. была арестована, и рукопись попала в охранное отделение или в департамент полиции и, по-видимому, бесследно пропала, ибо при деле «О Лахтинской типографии» никаких следов о ней не имеется.
После отъезда Катанской на юг, связь Союза Борьбы с группой народовольцев велась через Павла Ильича Попова, который также вскоре был арестован. При обыске у него было взято письмо от «Союза Борьбы» Группе народовольцев, проливающее некоторый свет на их взаимоотношения, — вот оно:
«Что касается «Стачек», то к ним будет два прибавления. Прислать их можно лишь в конце недели. Прибавления эти безусловно необходимы. Интересно было бы знать, сколько нам придется заплатить за «Стачки», в количестве скольких экземпляров они будут напечатаны и т. п. Отдать все деньги вперед мы вряд ли сможем, так как теперь в денежном отношении очень трудные времена. Отдать половину, вероятно, сможем. Теперь о «теоретическом представителе». Под ним подразумевается человек, но имеющий непосредственного отношения к рабочим. Так, кажется? В данную минуту у нас нет такового человека; это во-первых. Во-вторых, вопрос, подлежащий обсуждению (о совместном редактировании рабочей газеты и совместной работе в известных пределах, чрезвычайно, ведь, важен. А потому, так как значительная часть членов «Союза» теперь отсутствует, вопрос этот не может, все равно, быть решен в окончательной форме. В виду всего сказанного, желательно было бы переговоры по этому вопросу отложить на некоторое время».
Разъяснения требует выражение в письме, поставленное в кавычках — «о теоретическом представителе». Вот в чем дело. Письмо Союза, что ясно из его содержания, было ответом па письмо Е. Прейсс к Союзу, в котором она, добиваясь скорейшего соглашения с социал-демократами об издании совместно рабочей газеты, предлагала Союзу уполномочить для этой цели особого представителя, квалифицируя его под именем «теоретического». Такой же «теоретический представитель» должен был явиться и от группы народовольцев, Прейсс назначила С. Белевского, но встретиться им не пришлось в силу так называемых «независящих от них обстоятельств».
Что деловые отношения между Союзом и Группой налаживались, видно также из одного факта. Союз получил из-за границы транспорт нелегальных изданий и предложил за известную плату приобрести часть полученной литературы. Катанская через Аполлинарию Якубову приобрела заграничные издания от социал-демократов за 100 рублей. Связи становились все ближе и доходили даже до возможности издания газеты «Рабочее Дело» под общей редакцией. Мне кажется, однако, подлежит большому сомнению вопрос о том, пошел ли бы на это Союз Борьбы в полном сборе, что ожидалось осенью. Союз к этому времени уже пользовался огромной популярностью среди рабочих, и протаскивать под своим флагом народовольцев (народовольцы предполагали, что на аншлаге будущей рабочей газеты будет значиться: издание и редакция Союза Борьбы и Группы народовольцев) было бы более чем нецелесообразно с точки зрения Союза. Во всяком случае коалиционная рабочая газета не состоялась. Почти все члены Группы народовольцев были арестованы, за исключением Шулятиковой и Л. Ергиной и нескольких других лиц, менее близких к Группе. В общем следует признать, что Е. Прейсс делала энергичные шаги, чтобы поскорей наладить на деле более близкие взаимоотношения с социал-демократами. Так еще через Катанскую она отправила Союзу брошюру «Иван Гвоздь», это была переделка одного польского беллетристического рассказа, в котором речь шла о сельском пролетариате. Переработка была сделана А. Белевским. Союз одобрил эту брошюру, и она была в наборе в то время, когда явилась полиция [* Группой народовольцев были напечатаны в общем следующие издания; а) в типографии на Крюковом канале д. 23: 1) «Радикалы и поссибилисты» брошюра, написанная А. Федуловым, 2) № 3 «Летучего Листка», при обыске был взят материал, приготовленный для № 5, а именно, статьи: «Открытое письмо к Лаврову» А. Белевского, «Крестьянство и сельский пролетариат» его же. (Рукописи были взяты при обыске.) 3) «Царь Голод» перепечатка с гектографированного издания «Ткачи», драма Гауптмана, перевод П. Ф. Куделли и М. Т. Самохиной, хотя в своем показании А. Ергин и говорит, что он сам приготовил к печати эту драму, но это говорилось стой целью, чтобы не подвести настоящих переводчиков. «Объяснение закона о штрафах», В. И. Ульянова (Ленина), вопросы о положении рабочего класса в России для собирания сведений о положении труда на разных фабриках и заводах, 5) № 4 «Летучего Листка», 6) «Борьба» — листок свободной печати в пользу политических ссыльных и заключенных; 6) в типографии на Лахте напечатаны были следующие издания: 7) «Воззвание от группы народовольцев», 8) «Иван Гвоздь» начали в конце мая, 9) «Товарищи-рабочие!» — воззвание к рабочим фабрик и заводов, написанное Е. Прейсс по тем материалам, которые были доставлены ей А. Шаповаловым. «Товарищи-рабочие» в конце имеет подпись «Рабочий Союз». Такое название было выдумано Е. Прейсс, чтобы эту прокламацию связать с группой Союза Борьбы, т. к. последний уже пользовался большой популярностью среди рабочих. Предполагалось напечатать: «О стачках» В. И. Ульянова (Ленина), рукопись была получена 10 мая 1896 г., «Углекопы» Золя — сокращенная переделка, над которой работали Е. Прейсс и Вознесенский. Еще для отдельного издания были приготовлены: «Письмо к рабочим», «В 12 верстах от села Баланды», «Речь на 1-е мая», рукопись «Товарищи-рабочие, мы хотим разъяснить вам ваши нужды» и сведения о стачках. В общем Группа за время своего существования напечатала и распространила около 16 тысяч экземпляров разных названий.].
Деятельность группы была насильственно прервана как раз тогда, когда была в полном разгаре. Шулятикова, Л. Ергина и М. Ветрова, недавно привлеченная к группе, решили подобрать подходящих товарищей и сорганизовать новую группу и новую подпольную типографию. Шулятикова написала даже проект листовки, в которой говорилось, что происшедшие аресты не помешают группе продолжать свою революционную работу, но листок этот выпущен не был. Кроме того, решено было также не порывать связи с Союзом Борьбы. Выполнить на деле все эти решения было в высшей степени трудно. Все трое были слишком па виду у охранки, их вероятно и оставили пока на свободе, чтобы выследить, нет ли у группы какой-либо смены или запасного арьергарда. Шпионы бегали за ними по пятам, и вскоре стало ясно, что им необходимо отойти от работы, передав ее менее скомпрометированным лицам, но своим сторонникам. Таким лицом оказалась Екатерина Дьяконова курсистка высших женских курсов. Ергина видалась с нею и также с Апп. А. Якубовой, чтобы связать последнюю как члена Союза Борьбы с новой, находящейся в периоде организации группой народовольцев.
22 декабря 1896 года Шулятикова, Ергина и Ветрова были арестованы. М. Ветрова вскоре погибла в Петропавловской крепости трагическою и загадочной смертью: по заявлению жандармов она будто бы сама облила себя керосином, подожгла и сгорела. Этот факт произвел огромное впечатление на учащуюся молодежь и передовые круги из так называемого общества. В приложении к настоящей статье мы перепечатываем ее дневник, который тоже, как и отрывки из дневника Григория Тулупова, является человеческим документом, характеризующим тип ищущего интеллигента-разночинца.
После ареста троих, чуть ли не последних из группы, все внимание полиции было обращено на Е. Дьяконову и Апп. Якубову. Наблюдением были обнаружены их стремления при посредстве студента Медицинской Академии К. Тахтарева [* В настоящее время профессор по социологии.] — члена Союза Борьбы, Влад. Махновца, студента техн. И-та Н. Обухова и отставного надворного советника Ипполита Рябкова — сочувствующего Союзу Борьбы — поставить новую подпольную типографию. 27 марта 1897 г. все они были арестованы. При обыске у Е. Дьяконовой и учителя Сергея Порецкого, которые жили в одной квартире, в печке в обгорелом виде были найдены две рукописи: одна была озаглавлена — «О группе народовольцев», другая — «Наши задачи и наша тактика» и представляли собою программу Союза Борьбы [* См. обзор важнейших дознаний, производимых жандармским управлением за 1897 год.].
В квартире Рябкова в чулане под полом была найдена железная разборная типографская рама. Ясны были попытки продолжать дело.
В упомянутом обзоре почти полностью напечатан только первый документ народовольческий, но почему-то не уделено места второму. Происхождение их следующее. В январе 1897 г. Союз и Новая Группа обменялись своими программами, ибо переговоры о совместной работе продолжались.
Бегло написанная программа группы народовольцев была, как говорится в обзоре, написана Е. Дьяконовой и представляет довольно неумелое изложение народовольческой программы, опирающейся на третий и четвертый №№ «Летучего Листка», главным образом на статьи А. Ст. Белевского.
Нет нужды приводить этот документ полностью, — укажу только на некоторые характерные черты, а именно:
«... Мы, социалисты-революционеры, считаем, осуществление идеала научного социализма единственным возможным и необходимым выходом из противоречий современного социально-политического строя. Не предлагая ни упростить свое мировоззрение, ни решить теперь же будущую судьбу России и не будучи «экономическими материалистами», мы тем не менее не разделяем и взглядов тех утопистов социалистов, которые считали возможным перестройку социально-политических отношений в общество сверху силами одной интеллигенции, как самостоятельного общественного класса. Только класс, несущий на себе всю тяжесть условий современного строя, только рабочий класс, является действительной силой, которая может низвергнуть... деспотический строй и осуществить в будущем...
Понятия рабочего класса в России... входят: а) все производители... б) продающие свою рабочую силы фабричный городской пролетариат, сельские батраки, наемные ремесленники и в) производители, обладающие своими орудиями производства, но вынужденные в той или иной форме продавать свою рабочую силу — малоземельное крестьянство, живущее отхожими и кустарными промыслами, арендной земли и т. п., словом, мы включаем сюда всю эксплуатируемую массу населения».
С одной стороны, новые народовольцы апеллируют к идеалам научного социализма, с другой — дают в высшей степени ненаучное определение понятия что такое класс, объединяя вместе и пролетария и мелкого хозяйчика. С таким точно определением мы встречались и в статьях Белевского и в «Летучем Листке» № 4. Что касается совместной работы, то новые народовольцы предлагали работать вместе с Союзом Борьбы среди фабрично-заводских рабочих, так как в этой области их тактическая программа действий нисколько не разнится от программы Союза, и опять-таки утверждали, что вся литература агитационного и пропагандистского характера, обращенная к рабочим, может издаваться совместно с тем же Союзом, а в остальной деятельности они самостоятельная группа.
По последнему вопросу происходили совместные собрания Новой Группы и Союза и, наконец, Союз вынес совершенно правильное решение: Союз Борьбы признает совместную деятельность целесообразной лишь тогда, когда группа новых народовольцев проявит в чем-либо свою деятельность на практической почве.
У новой группы не было ни сил, ни связей в рабочей среде и незачем было Союзу на своей спине протаскивать в рабочие массы недоуменных последователей научного социализма.
С этих пор пути двух направлений расходятся больше и больше. Союзы Борьбы ширились и росли по всей России, объединились в единую Р.С.-Д.Р.П., а новые народовольцы со своими уклонами к марксизму и в то же самое время к идеализму подготовили почву того эклектического мировоззрения, той теоретической мешанины, в результате которой появилась в свое время нашумевшая, а ныне усопшая эс-эровщина. Многие из прежних народовольцев перешли к Союзу: рабочий А. Шаповалов, Л. Книпович, пишущая эти строки и многие другие. Народовольчество, дрогнув в 90-е годы перед марксизмом, остановилось на пол дороге.
* * *
Дело о группе молодых народовольцев по высочайшему повелению было разрешено административным порядком. А. Ергина, Е Прейсс, А. Белевского, А. Фейта и Василия Приютова подвергнули заключению в тюрьме на 2 года, засчитав в срок этого наказания время, проведенное ими под стражей, и затем выслали названных лиц под гласный надзор полиции в Восточную Сибирь на 8 лет. Василия Браудо выдержали в тюрьме в течение 2 лет, считая срок тюремного заключения со дня арестования его по настоящему дознанию, а затем выслали в Восточную Сибирь для отбытия 8-летней ссылки, засчитав в указанный срок время, проведенное Браудо в Сибири до привлечения его к этому делу, Григория и Михаила Тулуповых, Л. Ергину, Николая Смирнова, Николая Белова и Ивана Далинина выслали под гласный надзор полиции в Восточную Сибирь на 6 лет, а Шулятикову и А. Косолобова и В. Купцова на 4 года выслали под гласный надзор полиции в губернии: Астраханскую — Александру Катанскую на 5 лет, в Уфимскую — Павла Попова на 3 года, затем подчинили гласному надзору полиции вне столиц Федора Ергина на 3 года, подчинили тоже гласному надзору вне столиц Георгия Дюкова, А Успенского, В. Вознесенского на 2 года, С. Гжицкого и П. Куделли гласному надзору полиции в избранных ими местах жительства на 1 год, дознание дальнейшим производством было приостановлено в отношении А. Федулова впредь до его явки или задержания, относительно Лидии Книпович, Александра Шаповалова и Евгения Ростковского дознание тоже приостановили для совместного рассмотрения с другими производящимися о них делами.
П. Куделли.
1-е приложение.
Печатаемые ниже два жандармских перечня всего, что было найдено по обыску в ночь на 24-е июня 1896 го да в доме. № 4/23, кв. 13 по Крюкову каналу, где вначале, до переезда на Лахту, помещалась подпольная типография группы молодых народовольцев, представляют большой интерес, ибо в них вкраплены местами живые тирады из подлинного человеческого документа — дневника рабочего Михаила Тулупова. Этот дневник далеко не полон, часто прерывается пересказом жандарма, но и в таком виде в высшей степени любопытен. Как живой встает перед глазами симпатичный юноша-рабочий с пробудившимся, но еще не вполне определенным революционным сознанием, оживает быт и работников подполья. Кроме того, и этих же перечнях приведены характерные письма и других участников группы: Василия Приютова и Григория Тулупова [* Дело № 285, основное, 1896 г., 4-го д-ва д. п., стр. 147-151.].
П. К.
«1) Тетрадь в ¼ долю листа, в синей обложке, в которой, между прочим, написало, по-видимому, рукою Михаила Тулупова: «1895 г. 11-го ноября было первое заседание членов группы народовольцев, той группы, которою были изданы: «Радикалы и поссибилисты», «Речь Лаврова», «Летучий Листок» № 3, «Царь Голод», «Рабочий день» и «Ткачи». Группа основалась, или, так сказать, соединилась из разрозненных индивидуумов в одно целое в 1895 г. в январе. 29-го января отыскали квартиру для типографии, а в феврале издали «Радикалы и поссибилисты», «Летучий Листок» № 3-й — в марте, «Царь Голод» — в мае, «Рабочий день» — в конце июня, «Ткачи» — 30-го августа. Поводом для собрания было то, что группа эта соединилась из кучки интеллигентов и кучки рабочих; у интеллигентов был материал для издания и средства, а у рабочих типог..., и они работали в типографии. Интеллигенты считали себя членами группы, а рабочих — исполнительным средством их гения; они про рабочих знали все до мельчайших подробностей, а мы про их дело ничего не знали, и вот, в конце октября, когда был материал для № 4 «Летучего Листка», у членов было разногласие: одна часть признавала программу № 3 «Листка», а другая — программу 1892 г. Они себе устроили заседание, а рабочие опять в стороне, и даже хотели так, чтобы рабочие не знали про их разногласие. Один из лучших членов приглашает В., т.-е. рабочего, в качестве тоже члена на их заседание, В. говорит, что не признает себя членом группы, что он не такой компетентный, чтобы рассуждать о программных вопросах, да и кроме того не знает самих членов и сколько их. Екатерина Алек. [Прейсс] [* В прямые скобки в тексте документов здесь и дальше нами заключены наши, расшифровки. П. К.] начала называть, членов, во-первых: я, потом Саша большой [А. Ергин]. Саша маленький [А. Федулов], Любочка [Л. Ергина], Катанская, потом еще одного нет [Ст. Белевского]; я слушаю и не понимаю. В. [Василий Приютов], т.-е. рабочий, говорил нам так: «Вот, братцы, я познакомился с человеком, у которого есть хорошее знакомство, писатели и так честные люди, так не устроим ли мы типографию, этот человек будет нам давать материал и деньгами, я думаю, поможет, а если нет, так мы и сами, я думаю, можем содержать ее. Мы подумали, и, конечно, решили, что будем в тип. Наборщик начал шрифт таскать, портной и слесарь — квартиру искать, а когда квартира была — портной начал шить, а у слесаря тоже работа закипела, он делал кассы, угольники, станок, а когда все это было готово, то портной, слесарь и еще слесарь принялись за настоящую работу, т.-е. печатать, и работали по 12, по 13 и 14 часов и даже больше; конечно, бывали дни, что совсем мало раб[оты], мешали, и еще у типограф[ии], не всегда были средства,— приходилось закладывать не только часы, пальто и все, но даже брюки, если брали в ссудную кассу, а то и в долг брали булки, колбас, и я думал, что члены это мы и еще Екат[ерина] А[лександровна Прейсс]; оказалось, что, так думая, я был наивным мальчиком, больше ничего; членами были Саша [Катанская], Любочка, потом еще там черт их всех знает, которых я не только не видел, но даже никогда ничего не слышал об них, да еще хотели скрыть от нас, что у них программное несогласие» ... В той же тетради и тою же рукою, на двух страниницах, сделаны заметки, в которых излагается, что в России «правление традиционное», от которого «надо отвыкнуть» и перейти к «самоуправлению делами», что этот переход совершается очень трудно, так как большинство веками привыкло к традиционному правлению, а «свободомыслящие только спорят», и дело из-за этих споров не прогрессирует.
2) ¼ листа бумаги, на которой, по-видимому, тем же почерком написано: «Дела наши все обостряются, т.-е. все хуже и опаснее; 29-го сентября я узнал, что арестовали лучшего из наших деятелей Екатерину Александровну» [Прейсс]. «Е. А. арестовали в Тамбове на вокзале [* Это была ложная тревога. П. К.], с нелегальной литературой, а может быть был еще материал для № 4-го «Летучего Листка». О, если у нее был материал, то ей достанется от нашего варварского правительства. После ее ареста — в Петербурге начали следить за людьми, близко стоящими к типографии. Теперь, можете себе представить наше, т.-е. типографов, положение; раз арестуют за кем смотрят, так и к нам пожалуют эти непрошенные гости, а мы только что окончили печатать «Ткачи»; теперь надо сброшюровать, — нельзя же так отдавать кому бы то ни было; я что есть силы стану сшивать в книжки, Коля обклеивает и обрезает, а Гриша делает ящик для шрифта; шрифт собрали в гранки, запакуем его в ящик и, если нужно будет, отправим за город. Литературу, как только будет готова, сейчас же отнесем. Вал, станок и другие принадлежности спрятали между полом и потолком нижнего этажа, и вот мы будем легальными людьми, если только не найдут краску в кладовой и спрятанные станок, вал и другое все»...
8) Тетрадь в ¼ долю, в синей обертке, в которой между прочим имеются рукописи. В одной из них идет речь «о самоотверженных борцах за общее дело и о заточенных в позорных тюрьмах, устроенных позорным правительством». В другой рукописи автор выражает свои соболезнования о том, что товарищи его по одной совместной работе не доверяют ему, а между тем он предан этому делу всей душой. Далее говорится: «Вот я расскажу день 9-го апреля; этот день мне дорого стоит в моей жизни. 9-го апреля мы провожали энергичного члена партии народовольцев в провинцию и с нею типографию. Мы предполагаем, что в провинции можно будет заняться печатным делом. О, если бы удалось работать дольше и больше; как я был бы счастлив, я не вспомнил бы о страданиях, перенесенных в этот день, никогда в моей жизни; я болел за неудачу, что (на) поезд опоздали [* На поезд опоздали, когда Прейсс и Федулов, торопясь на вокзал жел. дороги, отвозили лишний типографский станок в имение Белевского.], а больше заставил меня болеть тот болван с подвязанной щекой. Вася сказал, что мне кивнут головой, или там какой-нибудь знак сделают, что признали посылку, а он показывает вид, что не вериn мне, или не понимает, смотрит так дерзко нахальными глазами, как будто бы я его жертва; какое имеет право он, да еще Вася говорит, что если бы он был сыщиком, так арестовал бы меня»... «Человек уезжающий быть может опоздал из-за меня, не сказал мне ни одного грубого слова»... «Шаповалов сказал, что (на) поезд опоздали из-за того, что я холодно к делу отнесся. Вы горячо. Но это цветки, а ягодки еще впереди. Вася, милый Вася, которого я люблю, как никого на свете не любил, стал презирать меня, за что — я не знаю». В этой тетради на первых страницах написаны стихи, за подписью «И. Смирнов».
2-е приложение.
2. Записная книжка, в ⅛ долю листа, в переплете из папки, в которой на обороте 2-го листа написано «Книжечка - объяснение, что такое штраф, взимаемый с рабочих, начали печатать 3 го декабря 1893 года». Далее следует несколько различных заметок и отрывков каких-то стихотворений, а затем встречается следующая заметка: «Вот и Катю [* Ек. Прейс — думали, что она арестована, так как долго не возвращалась из своей поездки по России. П. К.] взяли; взяли этого милого, доброго человека, с сильной, свободной и честной душой; взяли варвары человечества, гонители всего святого, бросили в тюрьму или, вернее, в могилу; еще молодую полную жизни силу на вечную погибель; для чего и для кого она жила. И кто же и за что? Это русское правительство за то, что люди с отзывчиво возвышенною душой к страдающему брату становятся поперек их столь глубоко несправедливому пути. И вот чтобы такие люди не мешали, русское правительство берет да и бросает их в тюрьмы, мужчин, женщин, стариков, даже детей, как, например, 14-летнюю девочку усылает на каторгу, и только для того, чтобы отвести в сторону своего варварского нечеловеческого пути и дать простор тем деспотическим требованиям, на которые способны только одни варвары, а не люди. А у нас это делают правители государства. Но кто виноват? Неужели только правительство? Господи, в лесу хоть эхо вторит, когда кричишь, а здесь, в этом живом одушевленном лесу никто не слышит стона голодающего, никто не отзовется на его раздирающий душу крик — накормите нас; крик их остается тщетным. Люди так глухи к добру, что никто не слышит воплей страждущего и так близоруки к истине, что никто не видит страждущих, а если и есть небольшая кучка людей, отдающих себя на всякие, мучения, только чтобы помочь обиженным своим братьям, так эта кучка так мала, что правительство, не боясь никого и ничего — я уже сказал выше — берет да и сажает в тюрьмы, усылает на каторжные работы в сибирские тундры и рудники, а сто двадцать миллионов народа позволяют господствовать такому гнусному произволу, которым управляет человек десять, даже того меньше. А может быть и история главная героиня такого господства отдельных, личностей над миллионами людей, я не знаю, но сердце мое изнывает под натиском удушливой несправедливости: класс деспотов человечества и класс невежества не дает мне свободно дышать»...
5. Письмо [* Письмо Григория Тулупова из Лахты в Аккерман к брату Михаилу и к Вас. Приютову. П. К.] на двух с четвертью почтовых листах малого формата, без даты и обозначения места, начинающееся словами: «Милый Миша. Случалось ли тебе в глухую безмолвную полночь»... «Я и сам сознаю, что еще не был деятелем, как истый работник и боец за справедливость людей обиженных и обездоленных. Но довольно об этом. Я нахожусь в нашем милом городке Лах[те]» [* Здесь тогда находилась типография. П. К.]. «Теперь я Вас освобожу от моей болтовни и сообщу кой-что о деле. Во-первых, все благополучно. Исполнил в точности все, о чем просил. Вася при отъезде. Но обширной территории Петербурга из конца в конец ношусь я с одушевлением по гостям, да по знакомым и не вижу, как бегут дни. Начну по порядку. Был па именинах у А. Ш. [* Анна Шулятикова — под видом «цветов, которые на бедном севере не родятся» подразумеваются заграничные издания, приобретенные тогда народовольцами у Союза Борьбы. П. К.]. Она приняла как следует. И что же бы Вы думали?! С первого же раза подарила мне букет из разных цветов, какие на нашем бедном севере и не родятся. Да и говорит, любезно раскланявшись: «они стоят 48 р.» Не изуверство ли? Потом с самой невинной вежливостью попросила сходить в магазин к П, купить цветных конвертов и душистой почтовой бумаги — дескать ты будешь получать на них самые драгоценные словечки... А я с дуру-то и как не чувствуя прибежал: мне и двери настежь, пожалуйте мол вы кто такой; я и тут разделался. А оттуда меня просили съездить в наш малый городок [Лахту], засвидетельствовать ее подруге К. [Ек. Прейсс] о женских пустяках, которыми я не хочу интересоваться, а потому и не знаю. А как приехал к подруге то ее, так тут, брат, и заночевал. Уж и угостили же. По лугам ходили, песни пели. А она со мною ласковая, веселая, расспрашивает, где мои товарищи, каковы они. А я ей: были мол, матушка, да сплыли. Ну говорит, кланяйтесь им от меня. А я думаю: ладно, вон у тебя какие забавники, только стон стоит от хохота: впрочем, один то мрачным мне показался, а другой неизменно веселый. Зато она ему при мне подарила 45 р., а он, дурак, взял да мне и отдал: пошли, говорит, домой, а то здесь еще украдут. А я с дуру возьми да и отдай барыне-то А. М., а она и говорит: ладно я скоро поеду в г. М., там им найду место»... Подписи нет, а внизу написано: «1896 г. 16 ню».
П. Куделли
/Красная летопись. Исторический журнал. № 2 (11). Ленинград. 1924. С. 53-83./
МОСКОВСКИЕ РЕВОЛЮЦИОННЫЕ КРУЖКИ 2-й ПОЛОВИНЫ 1870-х ГОДОВ
(Вместо предисловия к ст. С. А. Викторовой-Вальтер
«Из жизни революционной молодежи конца 1870-х годов»).
...В статье Кравчинского о Степане Халтурине мы находим также некоторые намеки на организацию «Северного союза» в Москве, он пишет, что в Москву был послан для работы видный член союза рабочий Николай Васильевич Рейнштейн, который, однако, оказался провокатором и давал полиции сведения о московских и петербургских революционных организациях. Его провокаторская деятельность была скоро разоблачена при помощи Клеточникова, революционера, служившего в «3-ем отделении» и информировавшего революционные организации о шпионах и провокаторах [* См. т. V собр. соч. Степняка-Кравчинского, изд. «Светоч».]. Рейнштейна было решено казнить за предательство, и это постановление было выполнено: 20 февраля 1879 года Рейнштейн был убит в номерах Мамонтова («Мамонтовка») в Замоскворечьи у Москворецкого моста.
Обращаясь к архивным данным, имеющимся в Моск. Историко-револ. архиве, мы находим там «переписку прокурора по делу об убийстве Рейнштейна» [* См. в Историко-револ. архиве — архив Моск. Судебной Палаты, № 18, за 1879 г.]. В этой «переписке» мы находим кое-какие хотя отрывочные, но очень интересные данные о работе среди московских рабочих. Мы читаем там: «в декабре 1878 года Николай Васильев Рейнштейн со своей женой Татьяной Алексеевной переезжает в дом Лаврова (по Грохольскому переулку). Здесь в квартире Рейнштейна происходили весьма часто сходки знакомых Рейнштейна, Серпинского и Дзевалтовского, принадлежащих к так называемой социально-революционной партии, из среды учащейся молодежи, рабочих из разных мастерских и из других слоев общества»...
Незадолго до своей смерти (17 февраля) Рейнштейн переехал на другую квартиру и поселился на Пресне со слесарем Яковом Васильевичем Чугуновым, с Петром Изосимовичем Поповым и еще одним неизвестным. 26 февраля 1879 г., как сказано уже, Рейнштейн был убит. Судебные власти подозревали в убийстве упомянутого Якова Серпинского, но он скрылся и не был обнаружен. Подозревался также Петр Попов, но достаточных улик против него не было, и он был выслан административно в Архангельскую губернию [* О Рейнштейне и его убийстве см. также у Морозова «Повести, моей жизни», т. IV, стр. 250 и след.].
После убийства Рейнштейна в Москве начались большие аресты, и начавшаяся формироваться организация была ликвидирована. 25 лиц, подозревавшихся в намерении создать «центральный кружок, вроде распорядительного комитета», были арестованы и в административном порядке высланы из Москвы на несколько лет. В числе их были: П. П. Викторов, А. Белевский, Алексеq Пругавин, Николай Армфельд, Фриденсон, Александр Люцернов, Екатерина Гранковская, Александр Маков, Вл. Анзимиров, Федор Любавский, Деревещиков, Степан Симонов, Тверитинов, Тат. Лебедева, Щепотьев, Ефрон, Малышев, П. П. Кащенко, Лазарев, Строев, Гольдшмидт, Дзевалтовский, Алексей Лавров. Оказался не разысканным Яков Серпинский, также принадлежавший по жандармским сведениям к этому центральному кружку.
Почти все указанные лица в следующем 1880 году возвратились в Москву по частичной амнистии в период «диктатуры сердца» Лориса-Меликова....
С. Мицкевич
/Каторга и ссылка. Историко-революционный вестник. Кн. 11. № 4. Москва. 1924. С. 60-62./
МАРКСИЗМ И РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ В ПЕТЕРБУРГЕ В СЕРЕДИНЕ 90-х ГОДОВ
(ВОСПОМИНАНИЯ)
...Между тем, в то время, как на поверхности общественной жизни среди студентов и литераторов продолжались ожесточенные споры о «судьбах капитализма в России», был шум и «гремели витии», внизу, в настоящем «подполье», от которого я все еще был отрезан, шла незаметная, кропотливая, но упорная работа социал-демократической пропаганды. Даже группа «молодых народовольцев», во главе которой стояли тогда Ергины, Прейс и Белевский (впоследствии известный публицист Белорусов), а также доктор Фейт, начинала усваивать некоторые марксистские истины и в своей непосредственной пропаганде среди рабочих в сущности немногим отличалась от с.-д. А сами с.-д. кружки именно тогда, весной 1895 г., отчасти под влиянием вышедшей в Вильне брошюры «Об агитации», стали от метода кружковых занятий с рабочими, где основательно проходилась политическая экономия, и общая теория марксизма, — переходить к непосредственному воздействию на массы, на почве злободневных, практических нужд и требований...
/Б. И. Горев. Из партийного прошлого. Воспоминания 1895-1905. Ленинград. 1924. С. 13./
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz