ВОЕВОДЫ И НАЧАЛЬНИКИ г.
ЯКУТСКА И ИХ ДЕЙСТВИЯ*
[* Озаглавленная статья принадлежит якутскому купцу И. С.
Москвину и найдена, после смерти, в его бумагах. Он, будучи уроженцем Якутска,
имел случай и возможность слышать о старине родного края и поверить слышанное
документами, хранящимися в здешнем областном архиве и у частных лиц, от чего
мемуар его не лишен интереса; но, к сожалению, в печати в том виде, в каком
изложен, помещен быть не может. Впрочем, содержание и самый текст удержаны
почти вполне; исключены лишь некоторые двусмысленности в выражениях и некоторые
домашние, не совсем благовидные, сцены, которые заменены точками, или совсем
опушены, равно как и некоторые сравнения и уподобления.]
В царствование Иоанна ІV Васильевича началось завоевание Сибири отважною горстью казаков под предводительством
Ермака Тимофеева.
После погибели его в р. Иртыше, товарищи
продолжали начатое им завоевание и вскоре, после удачных набегов своих, просили
и получали подкрепления правительства, а впоследствии и вождей — воевод.
Так из «отважной, буйной шайки беглых» казаков,
предводимых лихим атаманом, образовались правильные отряды, под начальством уже
воевод. С громким, грозным, для покоренных, словом «ясак», удальцы эти
стремились в безвестную даль, переходя реки и дебри, перенося голод и холод,
все трудности пустынных походов, по странам дотоле необитаемым. За то, при первом
удобном случае, при первой удаче открытия каких-нибудь кочующих обитателей тундр,
тайги, дремучих лесов, казаки налетали как вихрь, гибли равнодушно в кровавых схватках,
а оставшиеся в живых, мстя за смерть своих товарищей, удовлетворяли свою
алчность по горло! Отряды эти, переходя из места в место, тесня одних номадов
за другими, налагали на них нескончаемый ясак, нескончаемый уже потому, что
нередко побежденные в надежде избавиться от своих притеснителей, то открыто, то
тайно и коварно — истребляли отряды завоевателей; но не долго им удавалось
пользоваться этим временным призраком свободы: подходили новые партии казаков
и, пользуясь предлогом «за истребление товарищей» жестоко и бесчеловечно
поступали, в свою очередь, с побежденными. Таким образом эти отряды удалых казаков,
двигаясь и углубляясь все далее и далее, в неизвестную им доселе страну, то к
югу, то к востоку, то к северу, каждые по принятому прежде направлению и
большею частью по течению рек, ознакомились, в 1628 году, и с рекою Леною, а в
1636 году, наконец, избрали близь нее удобное место, заложили здесь деревянную
крепостцу, назвали ее Якутском и, утвердившись в ней, донесли о том в Москву,
прося себе подкрепления.
По получении о сем известия в Москве, в царствование
Михаила Феодоровича, крепостца Якутск избрана была главною, после Тобольска и
Илимска, резиденциею для управления вновь завоеванным краем и дальнейших
приобретений.
В 1638 году назначен был в Якутск первый
воевода стольник Петр Петрович Головин, в товарищи ему был дан, стольник же,
Матвей Богданович Глебов, дельцом при них, дьяк Ефим Филатов. Все они приехали
в Якутск 1-го июня 1640 года, в сопровождении нескольких стрельцов, казаков,
людей служилых и торговых гостей — Устюжан.
Началось управление..., с ним отягощения и
огромные налоги, не для правительства однако ж, а для собственных корыстных видов
управителей. Покоренных теснили, тиранили и пытали, под предлогом неуплаты,
будто бы, ясака; но сколько такового требовалось, не говорили... А что взнос
его не только был исправен, но, по всей вероятности, был и велик, тому служит доказательством
то, что в Москве удивлялись успешному сбору ясака, а воеводы получали за то
благодарности и награды.
Гостей торговых тоже теснили. Сначала
запечатали у них приобретенные соболи, под тем же предлогом не взноса ясака, а потом
выдали обратно, обязав представить их в Тобольск... К счастью края, Глебов так сказать,
на первых же порах, может быть при первой дележке, не поладил с Головиным или,
вернее, с жадным дьяком Филатовым, ближайшим фаворитом Головина. Начались
доносы друг на друга... Между тем, покоренные, у которых еще в свежей памяти
была свобода, узнав об этом, воспользовались случаем, стали производить бунты и
частые набеги на острожек. Конечно и при этом, якуты ничего не выиграли для
себя: огнестрельное оружие торжествовало и русские оставались победителями, по
причине отважности казаков, стрельцов, детей боярских, людей служилых и благоразумных
распоряжений воевод, не разъединившихся при общей опасности. Вероятно, Глебов
не опровергал, а соглашался с благоразумными распоряжениями своего товарища;
только в военных распоряжениях и не было между ними ни распри, ни прекословий,
иначе это видно было бы из доносов. За то, когда миновалась опасность, вражда возникала,
снова и притом сильнее против прежнего. Глебову, очень хорошо послужили доносы
на воеводу, в жестоком обращении его с пленными бунтовщиками и принесшими
повинную родоначальниками... Головин не миловал их... (кто знает, может быть
того требовали и время и обстоятельства).... пощады не было, воевода не оказывал
сострадания ни к кому. По приказанию его, резали у якутов носы и уши,
выкалывали глаза, вешали за ребра, закапывали живых в землю по горло и даже по
глаза...
Раскалывает предание, сохранившееся до наших
времен в памяти якутов и русских: «будто бы Головин, в мирное время, приказал
секретно, внутри крепости, сделать навес на подвижных столбах, покрытый круглым
сырым лесом, на который толсто набросали земли. Тридцать (а по преданиям якутов
триста) почетных граждан и якутских родоначальников приглашены были туда па пир,
во время которого, столбы выдернули и пировавшие под навесом, погибли
мучительною смертью!?» О происшествии этом, а равно и о погибших в пытках и казненных
за бунт, было донесено Глебовым правительству (?), если не ошибаюсь, через
тобольского воеводу. В 1645 году приехал в Якутск дьяк Сушелев (по другим спискам
Сулешев), для производства следствия, а в июне 1646 года новый воевода,
стольникъ Василий Никитич Пушкин, с товарищем, воеводою, Кириллом Супоневым и
дельцом, дьяком, Стершевым (по другим Стрешневым). Головин был сменен...
Следственное дело об нем заключалось в 2-х огромных свитках. Я немного просматривал
их, в 1839 г., при разборе архива, в бытность в Якутске Генерал-Губернатора Руперта,
по приказанию которого, свитки эти и другие документы, заключающие в себе много
интересного, о действиях воевод, о расчете и сборе ясака, о походах из Якутска
и Олекминска на Амур, были переданы сановнику особых поручений при нем, И. С.
Сельскому, которым и увезены в Иркутск. (Где эти свитки и что из них сделано
полезного для любознательности — неизвестно).
При производстве следствия, Глебов также не
был пощажен а в 1646 г. тоже выехал из Якутска. Чем впоследствии кончилось дело
воевод — неизвестно, а помнится, что конфискованное имение, или лучше,
приобретенные ими в Якутске пушные звери, были им выданы обратно! (?)
О действиях воеводы Пушкина с товарищем
ничего неизвестно.
В 1649 году, 13-го июня, вступил на
воеводство стольник Иван Петрович Акинфов, с товарищем, воеводою Дмитрием
Андреевичем Францбековым и дьяком Степановым. Они были сменены 13-го мая 1653
года, будто бы по челобитью торговых гостей, за неудовлетворение воеводами
жалоб их на дьяка Степанова, который, пользуясь приказом строго наблюдать за
торговлею, делал безнаказанно разные притеснения... И в самом деле, торговые
гости были поставлены в очень невыгодное положение, напр.: при выезде их из
якутских селений, или из тунгусских стойбищ, в Жиганск, или какой другой
острожек, у всякого осматривались тамошними начальниками покупки и приобретенные
ими пушные звери; всему этому делалась опись, куда вносились и наличные деньги,
а самые шкуры припечатывались. Потом, в г. Якутске, в торговой избе, делалась
поверка привезенному имуществу и требовались доказательства на приобретение
вещей и денег, означенных в описи. После этого, поверка производилась в
Илимске, или Тобольске, как это видно из таможенного устава [* Устав этот найден и
списан был учителем Якутского Уездн. Учил. В. А. Райским, при разборе архива в
Якутске; но где теперь оба эти документа — неизвестно. По смерти Райского, как известно,
никаких бумаг не оказалось; полагать должно, что покойный сам или жена его,
передали документы кому-нибудь.], за точным исполнением которого
наблюдали головы и выборные, избираемые в Устюге, откуда приезжали они на 2 и
на 3 года, а целовальники избирались в Якутске из гостей торговых, интересно
было бы знать, как жили эти приезжие головы, имели ли они право сами торговать,
какое получали содержание или оклады жалованья? Как и до куда распространялась
власть их? Фактов на это нет, а из разных переписок и челобитий известно, что
все эти меры, принятые правительством для общей пользы, служили источником
зла... Кому были с руки воеводы, с кем торговали и делились дьяки, те и
успевали приобретать, и приобретали, да еще получали награды и благодарности; а
другие, которые не имели смелости или не хотели, страдали и молчали. Конечно,
были смельчаки, выведенные из терпения и разъяренные до крайности, которые
решались бить и челом! но челобитья их, большею частью, оканчивались ничем... Акинфов
с товарищем устранены от воеводства в 1653 году, 13 мая. Новый начальник,
воевода, стольник Михаил Степанович Ладыженский, вступил в управление 24 мая 1654
г., с дьяком Федотом Таньковым [* Кто управлял краем в отсутствии Акинфова и Ладыжинского — неизвестно.].
С этого времени, правительство перестало уже посылать воеводам товарищей,
бывших на одних равных с ними правах, как вышеозначенно, быть может, на
основании того, что власть, разъединенная между двумя начальниками, всегда
порождала между ними неприязнь, ссору, доносы, следствие и суд... А чем
кончался этот суд? Завиняемые воеводы, товарищи их и дьяки оставались или правыми,
или слегка только завиненными!..
Впоследствии, хотя и были товарищи у воевод,
но они не имели уже того значения, а зависели прямо от последних, находились в
их полном распоряжении, потому что некоторые из воевод имели товарищами своих
сыновей, как увидим далее. Ладыженский правил до 5-го июля 1659 года, а после
него вступил стольник Иван Федорович Большой, Голенищев-Кутузов и с ним делец,
дьяк Иван Бородин. Этот воевода управлял долее всех воевод, с 1659 года по 5-е
июля 1668 года.
При нем основан, в 1660 году, Спасский
мужеский монастырь [*
По списку Москвина в 1660, а по другим источникам в 1664 г.] и вскоре,
по приказанию его же, укреплен деревянною стеною с башнями; внутри этого укрепления
была маленькая деревянная церковь, во имя Всемилостивого Спаса, с приделом, и
деревянные кельи. О Кутузове, а равно и о предместнике его никаких воспоминаний
не осталось, как и о преемнике его окольничем, князе Иване Петровиче
Барятийском, вступившем 5-го июля 1668 года, с дьяком Александром Анисимовым и
Степаном Ельчузовым и правившем по 1671 год.
В этом году, 23-го Мая, прибыл новый
воевода, князь Яков Петрович Волконский, без дельцов, и вступил в управление
28-го мая. Неизвестно, остались ли при нем Анисимов и Ельчузов, или были другие
дьяки. При нем начались ссылки раскольников и, кажется, что он был сменен 5 июля
1675 года за снисходительное обращение с этими фанатиками. Рассказывают, что в
управление его смертная казнь была редкость, но были ли пытки — неизвестно.
Место его заступил Андрей Афонасьевич
Барнышев также без дельцов. По вступлении своем па воеводство, он принял строгие
меры, по обстоятельствам ли, или по собственной прихоти, неизвестно; только при
нем Якутск, увидел, чуть не каждодневные, смертные казни, в различных, жестоких
видах над раскольниками и якутскими родоначальниками за набеги и заговоры их.
Говорят, что воевода не садился за стол, не предав кого-нибудь самой ужасной
казни: четвертованию, повешенью и др.
Жестокое обращение его с обитателями края,
вошедшее, по сравнению, в пословицу... (?) окончилось 3-го июля 1678 года.
В этом году совершенно неожиданно прибыл в
Якутск и предъявил указ па воеводство, Фома Иванович Бибиков. Барнышев сначала
не хотел сдавать ему обязанность, но, как кажется ему дорого обошлось это
упорство: по удалении его от должности, он был выслан сначала в Тобольск, в
приказ, а оттуда увезен далее...
Бибиков был человек добрый и кроткий. При нем
пытки и казни прекратились; вообще он, как вельможа, и человек богатый, приехал
править, а не наживаться...; был бескорыстен и строго карал других за взятки...
А как взяточный порядок начался со времени первого воеводы и, так сказать,
установился правильно от времени, и искоренить твердость его было совершенно
невозможно, выгнать же несколько наевшихся волков и набрать голодных было бы и
еще того хуже; то Бибиков давал от себя и дьякам и подьячим деньги, и горе тому
бывало, кто обличался во взятках, особенно по пристрастию к ним. Чтобы удержать
сколько-нибудь алчность сослуживцев, Бибиков просматривал всякое дело сам;
допросы, пытки и суд начинались не иначе, как по его предписаниям и ответственность
всякого дела лежала на нем, а не на его подчиненных. Как благородный и честный
человек, он, в делах сколько нибуть интересных, не отдавал словесных приказаний,
чтобы, впоследствии, за какой-нибудь промах не пострадал подчиненный, а лица,
производившие дело, имели у себя факт — предписание воеводы, с которого и
начиналось уже дело. За ходом такого дела следил он строго и поверял его сам, в
назначенные для того дни, в воеводской избе, (канцелярии, или приказе). Еще при
прежних воеводах возникали распри и несогласия между обывателями Якутска,
состоявшими, большею частью, из ссыльных разного состояния: детей боярских, пленных
поляков, раскольников, казаков, людей служилых и даже торговых гостей, уже
живших оседло и не принадлежавших, как и служилые люди, к ссыльным, а к добровольным
колонистам и имели, большею частью, свои дома. А как острожек был прорезан
протоками и, во время вскрытая р. Лены, матерое русло, которое было под самым
городом, то обыватели терпели убытки и разорение, то всякий желал построиться
повыгоднее и на безопасном месте. От этого, при захвате даровых мест, возникали
тяжбы и даже насилия со стороны зажиточных людей. Так напр.: один изберет себе
место и приплавит туда лес, а другой построится на этом месте. Бывали случаи,
что кому с руки дьяки, а через них и воеводы, те не только что захватывали места,
но и самый лес.
Вероятно, обремененный такими жалобами, и
часто правдивыми, со стороны притесненных, Бибиков, не имея, за давнопрошедшим
временем, положительных данных, примирял враждующих как мог: кому приказывал
платить за место, кому за лес, а чтобы на будущее время прекратить всякое
поползновение к подобного рода обидам и тяжбам, разделил город на 4 посада, что
удобно было сделать, потому что острог перерезан был протоками. Первый посад
был в кремле (так называлась деревянная крепость), где находились: Соборная
церковь, во имя Св. Троицы, дом воеводы, приказная изба, или воеводская
канцелярия, и дома лиц, занимавших важные посты. Дети боярские и люди служилые
поселены были за логом и отделялись от кремля, протокою, идущею из речки
Шестаковки, впадающей в р. Лену, в 7 верстах от города. Протока эта разделялась
па двое: одна часть ее проходила подле города на север, а другая на восток,
мимо нынешнего порохового погреба и собора, падала в р. Лену из нее неглубокий
проток шел мимо нынешнего дома казачьего полка до самого Спасского монастыря
где и соединялся с глубокою протокою, идущею к северу и потом круто поворотившею
дугою на восток. Во втором посаде, от крепости до того места, где был проток,
мимо нынешней казачьей полковой, поселены были гости торговые которые построили
около крепости несколько лавок. Третий посад занимал от притока всю
юго-восточную часть, до самой р. Лены и принадлежал раскольникам [* Где ныне Церковь
Преображения.]. Четвертый посад, между крепостью и монастырем, занимали
поляки и другие пленные, сосланные в Якутск, также казаки и люди менее виновные
в преступлениях. Каждая часть города находилась под надзором посадского из детей
боярских, избираемого самим воеводою. Если, что можно было отнести к вине и
насилию Бибикова, так разве только то, что он иногда переселял обывателей из
посада в посад. Многие через это лишались домов, продавая их за бесценок, за то
другие вознаграждались, особенно бедные, им воевода давал даром места, лес и
построенные хижины.
Бибиков обнес крепость новым частоколом и
углубил вал; сторожевые башни огородил палисадом [* Следы протяжения крепости, вала и частокола, видны и по
настоящее время. В 1828 году, Москвин уже не застал четырехугольника крепости.
По распоряжению начальства, в 1824 году, две стороны этой крепости, северная и
южная, были разобраны и употреблены па постройку в Якутске клуба. Так-то
вообще, присовокупляет Москвин, уважаются потомством дела и памятники предков!..].
В простенках, между этими башнями, делались пытки, а в средней башне, к
северо-западу производилась смертная казнь; но потом лобное место, при
Барнышеве или Бибикове, перенесено было за Спасский монастырь, между городом и
нынешними запасными хлебными магазинами, около озера. Впоследствии, по просьбе
настоятеля монастыря, при воеводе Приклонском, преемнике Бибикова, лобное место
переведено было на запад от Якутска, где ныне кладбище и две церкви: во имя св.
Николая Мирликийского. чудотворца и Покрова Пресвятые Богородицы, построенные
иждивением купца И. Я. Шилова.
Приклонский огородил это место частоколом и
соорудил часовню во имя Сергия Радонежского [* Ныне уже нет в церкви придела во имя сего Святого.].
Бибиков кажется сам просил об увольнении от
службы и назначил себе достойного преемника. В 1681 году, 16 мая [* Здесь кажется ошибка в
хронологии. По спискам все дела и приказы писались с сентября 1681 г. от имени
Приклонского и, при этом, известно, что Бибиков обязанность воеводы сдал 22
сентября 1681 г. и подписи его с того числа в делах нет.] вступил в
управление якутским острогом воевода, стольник Иван Васильевич Приклонский. О
нем сохранились предания и даже якутские легенды, быть может, и преувеличенные.
По рассказам этим, не бывало до сих пор в Якутске начальника умнее, милостивее
и правосуднее, Приклонского; а легенды прославляют: «рост необыкновенный, силу
богатырскую, хитрости военные неподражаемые: меч воеводы был по рассказам так
тяжел, что двое с трудом прицепляли его к перевязи; только одна нашлась лошадь
в Якутске, которая могла возить его. На этой-то лошади воевода сильный и
быстрый как вихрь, размахивал тяжелым мечом, сокруша несметное число людей. Еще
одно, по понятию якутов, было личное достоинство воеводы: «он необыкновенно
много кушал!» По рассказам же и преданиям русских, Преклонский
был важен без гордости, страшен без насилия, благотворителен без тщеславия,
дальновиден без опрометчивости. Правда ли все это? Не отвечаю и не ручаюсь за
истину, я пишу с фактов и, если факты и предания составлены не верно, то в этом
не я виноват...
Приклонский прославился в особенности тем,
что в управление его был последний набег якутов, с которыми в мятеже
участвовали раскольники и казаки, связанные узами родства с якутами. Воевода несколько
раз отражал внезапные нападения малочисленных партий. Узнав же что мятежники
вновь собираются недалеко от города, не выжидая нападения орды, с горстью верных
ему людей, в бурную ночь 27 сентября 1682 года [* Начало года считалось в то время с 1-го сентября.],
Бибиков внезапно напал на мятежников и разбил их наголову, близ нынешнего села
Покровского [* Не в
память ли и в благодарность Богу за дарованную победу, основан Покровский
монастырь, которого главный храм был во имя Покрова Пресвятые Богородицы с
приделом Зосима и Савватия Соловецких Чудотворцев, память которых 27 сентября,
день, в который Приклонский разбил мятежников. Первая церковь, по упразднении
монастыря, сгорела, но впоследствии воздвигнута новая.], где тогда был
кочевой улус кангаласского родоначальника Дженника, захватил его раненого и
отправил в Якутск, жен его, детей и большую часть мятежников со всем, что съ
ними находилось. Вскоре после этого Дженник помер и остатки разбитых якутов бежали
на р. Вилюй и там заселились; самая меньшая часть из них и менее виновные рассеялись,
а неподоспевшие па помощь, притаились. С захваченными и главными из мятежников,
следовало бы поступить строго и примерно, по тогдашним законам войны и законам
победителя, в особенности с народом диким, не знавшим чести и не ценившим
великодушия... Вероятно, они этого и сами ожидали; но воевода казнил очень
немногих, с прочими же обошелся очень ласково и из врагов сделал их верными
своими слугами. Некоторые даже, из якутов, крестились и Приклонский был их
восприемником.
За то строгость свою показал он над
изменниками казаками и, частью, над самыми из ожесточенных раскольников.
Вообще, управление Бибикова и Приклонского
было не только благодетельно, но и памятно для Якутска. 16-го мая 1684 года, на
место Приклонского вступил, генерал-воевода Матвей Иосифович Кравков, о котором
не сохранилось ни сведений, ни преданий, только известно, что при смене его, в
1688 году, стольником Петром Петровичем Зиновьевым, приехал на следствие
стольник и воевода Иван Иванович Салтыков; но не известно для какого следствия
и когда оно окончено. О действиях Салтыкова и Зиновьева ничего не сохранилось.
Последнего сменил стольник князь Иван Семенович Гагарин, 23-го мая 1691 года.
При нем разрешено было пленным полякам, сосланным при Царе Алексие Михаиловиче,
возвратиться на родину; но князь убедил их вступить в подданство, что они и
исполнили, получив через это жалованные грамоты, о принятии их в белое
холопство. Кроме сего, князь исходатайствовал сложение титла опальным стрельцам
и детям боярским, сосланным за бунт против правительства, через что дети
боярские получили жалованные грамоты на холопство, а стрельцы и другие ссыльные
— право вступить в царскую службу в казачество. Торговым же гостям
исходатайствовал важные льготы по торговле: их с этого времени перестали уже
осматривать в острожках и составлять фактуры их имуществу.
6-го июля 1695 года па воеводство вступил
стольник Михаил Афанасьевич Арсеньев с сыном Андреем Михайловичем. Через три
года, 2-го июня 1698 года, воеводою, стольник же Дорофей Афанасьевич Траурнихт
и с ним делец, дьяк Романов. Траурнихт управлял почти 6-ть летъ.
В 1704 году, определен воеводою, стольник
Юрий Федорович Шишкин, с сыном Мих. Юрьевичем. Административные действия их по
управлению, не известны; памятником же бытности их в Якутске осталось,
построенное при них, каменное казначейство [* В то время в этом доме помещалась воеводская канцелярия.],
существующее и по сие время.
В 1708 году, Шишкиных сменил снова
Траурнихт и управлял до 1710 г. После него начальствовали: воевода Яков Ельгин
с 1710 г. по 15-е июня 1715 года и дворянин Петр Наитинов с 1715 г. по 24-с
сентября 1716 года. Он сдал должность воеводе Ландрату Ивану Ракитину, уроженцу
города Зарайска. С самого почти вступления, на него начались доносы от дворян и
детей боярских. Он, преимущественно, нападал на богатых и теснил их...
Вероятно, были же какие-нибудь факты, потому что дело доходило уже до бунта!? В
1720 году, ландрат был отрешен, и едва ли не выслан в Тобольск... В управление
вступили якутские дворяне: Никита Лосев и Василий Вытин, и управляли с марта
1720 по 29-е мая того же года...
По отрешению Ракитина, воеводою определен лейб-гвардии
капитан поручик Михаил Измайлов и с ним дьяк Яков Черенцов. Измайлов управлял
около 4-х лет и в 1724 году был переведен провинциальным воеводою в Иркутск.
Обязанность свою он сдал якутскому дворянину Степану Трифонову, который,
кажется, был доволен тем, что пользовался одним только титулом: «в должности
воеводы!» На самом же деле, власть находилась в руках Черенцова, которому
повезло тем более, что Трифонов, не дождавшись себе преемника, помер в Якутске.
Черенцов сдал обязанность новому воеводе Ивану Ивановичу Полуэктову, 5-го июня
1725 года, и выехал в Иркутск к провинциальному воеводе, с большим
богатством...
О Полуэктове сохранились самые
благороднейшие воспоминания, как о благодетеле рода человеческого: он был
защитником бедных вдов и сирот, пристраивал бездомных девиц, выдавая их в
замужество на свой счет, помогал бедным, содержал на своем иждивении увечных и
больных. При нем основалось первое в Якутске заведение, в роде богадельни,
посредством» добровольных жертвований людьми богатыми. Имея при этом, быть
может, в виду сделать еще что-нибудь полезное для бедствующего человечества,
этот благородный начальник, сдав порядочную сумму из добровольных пожертвований
преемнику своему, выехал из Якутска.
1730 года, июня 28-го, вступил в Якутск на
воеводство, камергер Фаддей Иванович Жадовский. По фактам того времени,
камергер-воевода выставлен нс в блестящем свете, прямо сказать: как отъявленный
грабитель... Если верить челобитьям того времени, подаваемым в комиссию следственных
дел, то из них усмотреть можно, что воевода не только брал у обывателей то, что
видел, но, будто бы, при нем страдала и самая казна!? Ясак, собираемый
комиссаром Иваном Шамаевым (сказано — вором), привозился прямо к нему, воеводе,
и лучшие из зверей подменивались. Наконец дошло и до того, что, когда, по
распоряжению правительства, предписано было отправить в Охотск, в 1732 году, с
открытием весеннего пути, 11,670 пудов хлеба, круп и, кроме того разных железных
изделий (все это должно было отправить на судах, по доставке в Охотск, в
рейды), то Жадовский, ничего не исполнил. Суда ушли по назначению в рейды,
забрав в Охотске весь хлеб, какой оставался там, и был разделен между жителями
тамошнего края командиром Скорняковым-Писаревым, только что переведенным из
Жиганска на этот пост... Охотский порт (по тогдашнему острог) остался
совершенно без хлеба! Конечно, по обязанности, Скорняков-Писарев донес об этом
иркутской провинциальной канцелярии [* Комис. следст. дел, премемории пунк. 13. Из Иркутской
Провинц. Канцел., Охотской Пров. Канц.]. И вероятно, вследствие этого
донесения сделано было распоряжение о следствии. Положительно же неизвестно,
какое было предписание, но из премемории, доставленной в якутскую воеводскую
канцелярию, уже 19 февраля 1733 года, поручиком Шкадером, после арестования
Скорнякова-Писарева, можно понять, что иркутская провинциальная канцелярия
предписала Охотскому командиру Скорнякову-Писареву, указами 9/19 чисел сентября
1732 года, выехать в Якутск для производства следствия, послав въ помощь ему из
Иркутска поручика Шкадера и, вместо секретаря, канцеляриста. Портнягина. Комиссия
эта именовалась «Канцеляриею Якутских следственных дел». Неизвестно, когда
приехали следователи, только канцелярия открыла первые свои действия 7-го
февраля 1733 года, как это видно из премемории. Премемория эта в течении 3-х
дней; как сказано в донесении в Иркутскую провинциальную комиссию, завинила и
положила приговор. Февраля 9-го отдан приказ, посадить воеводу Жадовского под
арест, а 10-го приговор изменен и велено сковать его в цепь и железо. На
исполнение этого дан был Скорняковым-Писаревым ордер штурману Аврааму
Дементьеву. Покуда исполнялось это, приговоры канцелярии были вычитаны
собранным якутским обывателям, а именно: казачьему голове Алексею Аргунову,
сотникам, детям, боярским, гостям торговым и всем лучшим людям, потом положено:
скованного воеводу привести в канцелярию, где и прочитать ему указ из Иркутской
провинциальной канцелярии. При чтении этого указа, когда дошло до оков и
содержания воеводы под стражею, Жадовский не вытерпел... выразимся словами
самого донесения: «он Жадовский, схватя шапку, кинул ее на пол и кричал: что-де
вы читаете указ! Он от Жолобова! И, хотя он генерал, он-де чинит это по злобе...
и бранил его, г. вице-губернатора и статского советника Алексея Ивановича
Жолобова...».
После этого, Жадовского скованного отвели в
якутскую воеводскую канцелярию, посадили за судейский стол, для окончания
охотских дел, и приставили караул из 24 чел., 6 внутри, а остальных снаружи. Из
показания караульного матроса видно: что Жадовский сидел скромно за судейским
столом и занимался делами до прихода к нему протоиерея Андрея Тарлыкова и
священника Григория (фамилии нет, а сказано: духовника воеводы), которые,
переговорив что-то на ухо с воеводою, оттуда пошли в камору казачьего головы
Алексея Аргунова и с ним там шептались. После ухода их, Аргунов с казаками, детьми
боярскими и людьми служилыми явился в воеводскую канцелярию, в числе 13 человек,
вытолкал караул (в донесении сказано: «воевода и казачий голова разбили караул)
воеводу же, еще до появления Аргунова, расковал денщик воеводы Григорий Поротов.
По окончании этого, ворота в крепости заперли, завалили их колодами и
торжественно отслужили молебен на площади.
Следователи, оставшись вне крепости, со
своей стороны приставили ко всем воротам караул с заряженными ружьями и не
впускали никого в крепость, а выходящих оттуда, схватывали, пытали и мучили; потом
перехватили почту, распечатали и оставили у себя. Таким образом, воевода был
осажден следователями и... пошла война на бумаге! На самом деле, пробегая дела
в архиве, можно бы положительно заключить, что: Жадовский отъявленный негодяй;
но, соображаясь с фактами, доставленными впоследствии, видно, что Жадовский был
не столько корыстолюбив, сколько слаб и смотрел на действия своих подчиненных
сквозь пальцы. Недальновидность и трусость его доказываются еще тем, что он
жаловался тобольскому приказу на какого-то квартирмейстера Ивана Остякова (не
знаю, тот ли это Остяков, который в 1742 году был капитаном и оставался за
воеводу) посланного за собранием каких-то, ведомостей в 1732 году, что будто бы
тот, по приезде в Якутск, садил опять воеводу в цепь и железа [* В деле 52 стр., 38-е
донесение, от 28 февраля 1733 года.] и, кажется, избавлен был только
твердостью казачьего головы Аргунова и капитана Дмитрия Павлуцкаго... Но, может
быть, во время Бирона дана была такая власть квартирмейстерам на воевод?!..
Обратимся к следователям.
Оставшись вне крепости и приставив караул,
Скорняков-Писарев и поручик Шкадер отправили в Иркутск донесение Вице-Губернатору
Жолобову, о происшествии 13-го февраля и о том, что воевода заперся в крепости,
завалил ворота колодами, что они в опасности и во избежание бунта требовали
немедленной присылки солдат; а между тем, окончив и отослав донесение, в
ожидании результата, занялись деятельно похищением дворовых девок и дошли до
такой наглости, что послали за женою капитана Дмитрия Павлуцкого...
...
... Обыватели вознегодовали, подстрекнули
воеводу и он, неожиданно, 18-го февраля, ночью, отдал приказ казачьему голове
Аргунову: схватить, заковать и посадить под арест Скорнякова-Писарева и
поручика Козьму Шкадера, что немедленно и было исполнено. Но, кажется, что
Охотский командир не был скован; Шкадеръ же смирился и, от 19-го февраля,
представил в Воеводскую Канцелярию униженную премеморию, о которой выше
говорили [* Копия с
этой премемории находится у А. М. Бородина.], и остался следователем.
Неизвестно, за что был пощажен этот негодяй!?..
Впоследствии уже, при проезде через Якутск,
капитан — командира Беринга, которому поручено
было тобольскою губернскою канцеляриею следствие и едва ли не по жалобе
Жадовскаго, бывшего в это время в Тобольске, — капитан Цей донес Берингу, как
следователю, о лихоимстве и взятках Шкадера и указал, что он отправил в
верховье реки Лены, к крестьянину Подымахину много имения и с ним в холопство :
«одного мужчину, одну женскую персону и одну якутку» [* Подлинные слова Цея, в донесении 23 феврали 1735 года.].
Беринг, получив это донесение, распорядился
отправить нарочного к капитану Чирикову, которому и приказал привести в Якутск
как имущество, так и помянутых людей, что им и исполнено, а Шкадера велел
арестовать лейтенанту Вальтону. Но Шкадер, запершись в своей квартире с 4-мя
солдатами, не давался и даже, как пишет Беринг в своей премемории, «сам палил
из пистолета пулями, однако ж, не смотря па это, был взят, арестован, закован и
выслан за караулом в сибирскую губернскую канцелярию (в Тобольск), вместе с
комиссаром экспедиции Петром Мировичем, возводившим на самого начальника экспедиции:
«слово и дело»! [*
Мирович возводил на своего начальника, что будто бы слышал от пастора Эрнста
Миллеса и Иеромонаха Феофнила, что Беринг имел тетрадь исписанную по-немецки,
которую показывал ему пастор; а Шкадер доносил, тоже через Мировича, что Беринг
брал от него Библию на немецком языке, и что в ней был белый лист весь
исписанный Берингом и потом им вырван. На эти слова Шкадера не обращено было
никакого внимания. Пастор был признан сумасшедшим и отправлен в Тобольск, а
Иеромонах Феофил не был спрошен, потому что он отправился уже в экспедицию к
Ледовитому морю.] Скорняков-Писарев был оправдан Берингом, возвращен из
ссылки с Вилюя и снова сделан командиром Охотского острога. Но, распространяясь
о Шкадере, я оставил Жадовского... обращаюсь к последствиям скандала...
По арестовании Скорнякова-Писарева, 19-го
февраля, Жадовский отправил от себя донесение о всем случившемся, с приложением
прошения жены капитана Павлуцкого. В донесении этом, между прочим, он предлагал:
«Командира-следователя Скорнякова-Писарева удалить в Жиганский острог (т. е.
сослать без суда и следствия!) И, если не ошибаюсь, посланный, преданный
воеводе, казак должен был ехать не через Иркутск, а через Илимск. Результат
последовал вскоре. Жадовскому поручили: описать имение Скорнякова-Писарева и
сослать его, только не в Жиганск, а в другое место, потому что, по распоряжению
правительства, из Тобольска назначен был в ссылку в Жиганск Вице-Президент
Коммерц-Коллегии Фик, которому предписывалось не давать ни бумаги, ни чернил и
запретить разговаривать; «а сего ради, Скорнякова-Писарева удалить в другое
место, имение его описать, жалованья, впредь до указа, не давать. Прогоны от
Якутска до Тобольска 16 р. 24 к. взыскать (не сказано с кого, вероятно со
следователей) от Иркутска до Тобольска с Виц-Губернатора Жолобова»... Не смотря
на это, тобольский приказ остался недоволен и, с благосклонным ответом,
Жадовский получил неприятность: ему обратили дела и бумаги, потому что они были
им не подписаны, вероятно, по причине поспешности, а более от огорчения, или по
недосмотрению. С обращенным делом был и строгий выговор и смена, с назначением
на место его к исправлению должности казачьего полковника, Бориса Серединина. К
чести тобольского приказа, можно смело сказать, опираясь на факты, что действия
его были беспристрастны: отдавая должную справедливость воеводе за то, что схватил
негодяя-следователя, посягавшего на честь обывателей, вместе с тем и устранил
его от должности.
Скажем еще несколько слов в заключение о
Жадовском, не в поношение чести его, но в урок будущим... Если бы Жадовский
обирал сам и имел бы железную волю начальника Мягкого, у которого следователи
выехали из Якутска в 24 часа, а не то, чтобы сковывать — ... то он вышел бы из
воды сухим... По фактам архивным того времени, Жадовскій завиняется в деньгах,
собранных его предместником Полуэктовым на благотворительное заведение, а на
самом деле нет не одного такого, который положительно указывал на то, сколько
было тех денег и к кому они поступили? Из рук ли Полуэктова прямо в руки
Жадовского и в каком количестве? Известно, что Полуэктов имел своих
распорядителей в этих суммах и строго следил и усчитывал их; Жадовский же, что
легко могло быть, как человек беспечный, оставил собранные деньги в руках тех
же распорядителей, и не поверял, и не усчитывал их, а очнулся тогда лишь,
когда, на поданное обывателями челобитье, из тобольского приказа или воеводской
канцелярии пришел о тех деньгах запрос.
Чем
дело это кончилось — неизвестно. По делам же Охотским, Жадовский завинен не был
и фактов об окончании его не имеется, может быть по тому случаю, что дела эти
производились в Тобольске, где, как полагать должно, и находятся. При
конфисковании же имения Жадовского, действительно оказалось много вещей,
отобранных им у обывателей города и других сословий, и их велено было
возвратить по принадлежности; но новый воевода, которому было предписано это сделать,
употребил все в свою пользу, по нраву наследства... и вследствие жалоб и
доносов на таковые действия, был отрешен и предан суду, 18-го декабря 1734
года, был на воеводстве с 28-го июня 1733 года. На место его, отыскан и послан
новый клад для Якутских обывателей... Клад этот приехал и поступил на воеводство
28-го декабря и назывался: «Воевода, Гвардии Капитан Алексей Еремеевич
Заборовский». Рыбак рыбака видит из далека, — так и сбылось... Серединин не
пожалел денег, поделился и..., Заборовский принял, в нем живейшее участие...
мало того, что он был его защитником, но они жили, как Орест с Пиладом. К
друзьям этим, присоединился третий, какой-то с прописью Иван Борисов,
составился триумвират... все действовали за одно... и Серединин, несмотря ни па
предписания иркутской и тобольской канцелярий, ни на самые указы, не ехал из
Якутска и его не выслали!?... Однако ж, сколько ни отстаивали, наконец, в 1735
году, отправили его за караулом в Тобольск. Между тем по жалобам и доносам,
докопались и до самого клада — воеводы.
В 1740 году, по отрешении его за взятки, оказалось, что он и с самой казны
успел взять порядочный куш!... Воеводское место занял, по указу, майор Дмитрий
Павлуцкий, 20 июня 1740 года.
Заборовский осеквестрован и за караулом
выслан прямо в Москву, а Борисова приостановили, может быть, для очных ставок;
но отправить не успели — он вскоре умер. Что сталось с Заборовским — неизвестно.
Павлуцкий управлял 2 года; при нем Якутск
немного отдохнул, потому что он был человек умный и правдивый. Может быть он
остался бы воеводою; но преувеличенные донесения из Колымска, как впоследствии
оказалось, возмутили геройскую душу Павлуцкого: он захотел сам усмирить чукчей,
просил прислать на место его другого воеводу, а ему поручить команду и отравить
в Колымск, где он предполагал открыть военные действия. Желание его
исполнилось. В 1742 году, 25-го июня, он сдал свою обязанность новому воеводе,
в должности, капитану Ивану Яковлевичу Остякову, кажется тому самому храбрецу,
квартирмейстеру, садившему в цепь и железа воеводу Жадовского!... В то время,
как Павлуцкий, с малочисленным отрядом, готовился отправиться в Колымск,
положительно узнали, что чукчи, по разграблении Нижнеколымского острога, ушли к
Гижиге, а потому Павлуцкий и был отправлен туда, кажется через Охотск, и в 1747
году, 14-го мая, погиб геройски в Анадырске, в неравной битве с ними.
Преемник его, Остяков, едва усидел на воеводстве
один год; 19-го сентября 1743 года он был отрешен от должности и за караулом
выслан в Иркутск, где, помнится, был оправдан.
В тоже время назначен воеводою, статский
советник, Вице-Президент Кондрат Иванович Кенин, человек добрый, хлебосол и
начальник справедливый. К сожалению обывателей, он 15-го мая 1745 года помер в
Якутске.
В управление должностью воеводы вступил сын
боярский Федот Аммосов и начальствовал до 1747 года, не делая, по крайней мере,
никому зла. Он сдал воеводство полковнику Ивану Петровичу Жеребятникову,
который привез с собою 2-х тварей: с приписью Григорья Чизючина и в должности,
с приписью Алексея Климова. Снова начались времена, если не хуже, то по крайней
мере не уступавшие временам Жадовского, Серединина и Заборовского!...
Впоследствии, когда Жеребятникову
приходилось плохо, он по очереди выдавал своих клевретов, которые в 1750 году и
померли скоропостижно... Жеребятников, после их, управлял еще 2 года...
В 1752 году 25-го мая, по указу сдал
должность воеводы якутского полка поручику Ивану Иванову Замощикову,
управлявшему вместе с казачьим головою Иваном Федоровым Татариновым. К ним был
прикомандирован, с прописью Ефрем Смирнов, человек честный и благоразумный,
который, впоследствии, и переведен в Тобольск. Замощиков и Татаринов управляли
по 19-е августа 1752 года, до прибытия нового воеводы, коллежского асессора
Уара Ивановича Еропкина и с ним, с приписью, коллежского регистратора Гавриила
Сметанникова. Замощиков и Смирнов выехали из Якутска, а Татаринов помер в 1753
году.
Еропкин просил дать ему товарища, но не с
правами воеводы, а с полною от него зависимостью. Вследствие этого
представления его, в 1754 году и был прикомандирован к нему в должность
товарища, капитан Митрофанов. Вероятно, Еропкин просил товарища потому, что на
его ответственности лежало тяжелое для него дело о Жеребятникове, который два
года томился, под следствием и в 1754 году, к общему благу, помер в Якутске,
чем все дело и следствие о нем и кончилось.
На место Еропкина, 25-го июня 1755 г.,
поступил воеводою, коллежский асессор Иван Васильевич Лесли. При нем
находились: с приписью, канцелярист Алексей Докторов и в должности с приписью,
сын боярский Ефим Егоров. Об управлении Лесли, ничего неизвестно.
В 1759 году, 1-го января, Лесли сдал
начальство воеводе Павлуцкому [* Это тот самый Павлуцкий, который защищал свою тетку и
которого Скорняков-Писарев приказал отбить
батогами!]. У него был товарищ, коллежский асессор Михаил Михайлович
Лебедев, который, за смертью Павлуцкого, в 1759 году 9 сентября, и остался
воеводою с дельцами предшественника своего: Алексеем Доктуровым, Гавриилом
Сметанниковым (во 2-й раз) и Степаном Беляевым, который незадолго до смерти
Лебедева, был выгнан им.
30-го ноября 1761 года на воеводстве был
титулярный советник Черенцов, принявший к себе: (в 3 раз) Сметанникова. В 1764
году, Черенцов был отрешен, предан суду и выслан в Иркутск [* Едва ли это был не тот
богатый Черенцов, который в 1740 году выехал в Иркутск к провинциальному
воеводе Измайлову.]. После Чсренцова, в должность воеводы поступил
прапорщик Козьма Дуреев, 29 января 1764 г., и 30-го принял в дельцы и даже в
товарищи, выгнанного Лебедевым, Беляева, а 29-го февраля приказал нещадно
отбить его, па своем дворе, батогами (видите был высокос), и не только что
выгнал его из службы, но не велел ему показываться на глаза. Неизвестно,
надурил ли сам Дуреев, или нашутил на него Беляев, только, 24-го сентября, того
же года, Дуреев был увезен за караулом в тобольскую секретную комиссию, где
кажется, и помер.
Дуреева сменил воевода, коллежский советник,
Мирон Мартынович Черкашинников, положивший камень преткновения грабежам при
сборе ясака. Якуты до сих пор вспоминаютъ его, и вы услышите везде имя Мирона!
(Следуя этому чувству признательности и благодарности к произносимому якутами
имени, и мы иногда будем называть его Мироном).
По вступлении своем, Мирон Мартынович встретил
большое затруднение и страшную путаницу в делах о сборе ясака. За многие годы,
в особенности в сумятицу при следствиях, ясак числился в недоимке. Соображая
каждогоднюю высылку ясака, оказалось, что если уже не перепоручено его, то с
лихвою достаточно было и выслано оного в Москву. Между тем по запискам, или
книгам сборщиков, числилась огромная недоимка за многими, в особенности
известными, по уловам соболей и других лучших зверей — наслегами. Собрав всех
старост (едва ли это был не первый большой съезд якутов), и допросив их в
воеводской канцелярии, Мирон дал очные ставки прежним, какие только были и
оказались на лицо, и новым ясачным сборщикам. По словам и представленным
доказательствам якутов, оказалось, что ясак внесен ими весь сполна и что
взыскивать уже нечего. При этих ставках старые плуты отозвались: «что они люди
темные, малограмотные, исполняли волю и предписание воевод и воеводской
канцелярии, что все, что взыскивали, доставляли туда сполна, а оттуда, куда тот
ясак поступал, они безвестны. А что канцелярией он не отмечался в их инструкциях
(заметьте, что инструкции эти были неизменны) и даваемых на сбор книгах, они
тоже безвестны; требовать же и справлять отметки — дело канцелярии, а не их».
Якуты, в доказательство истинности взноса, представили свои бирки (круглые
палочки с круглыми же на них зарубками, рассказываемые при сборе на двое; одна
часть оставалась у сборщиков, другая у плательщиков), а ни у одного сборщика
другой половины не оказалось: старые говорили что потеряли, а новые — не брали;
однако ж при этом, новые сборщики призамялись и некоторые уличены и признались
в воровстве. Письменных же квитанций в то время не было, хотя Бибиков и учредил
выдавать ярлыки каждому наслегу, но они и существовали только до смены
Приклонского. По сличении таковых ярлыков оказалось, что сборщики имели два
ярлыка: один для наслега, другой для себя; при получении, они должны были отмечать
и оставлять ярлыки у старосты, или по-тогдашнему, у князя, при взносе,
канцелярия отмечала ярлыки сборщика за каждый раз. По этому, когда обратились к
прошедшему времени, нашли что действительно канцеляриею были отмечаемы ярлыки,
полученные от сборщиков, а находившиеся у старосты, как были белые, так и
оставались.
Мирон сообразил, что если представить обо
всем этом, куда следует, то выйдет нескончаемое дело: пойдет следствие за
следствием, разъезды следователей за разъездами и приношения к ним за
приношениями..., к разорению якутов. А там, когда-то еще что совершится,
недоимка же все останется недоимкою; зло, делаемое сборщиками все будет злом,
то, чтобы оградить хотя несколько якутов от жадности будущих начальников и их
сотрудников, Мирон Мартынович составил проект: обложить все якутские роды
уравнительным ясаком, более которого никто не смел бы требовать, а на первый
раз завести для этого в родах книги, где бы сборщики отмечали получение ясака и
иначе им ее выдавать такового; до того же времени, сколько возможно, велел
усчитать роды, выдать ям ярлыки и обязать каждый из родов представлять ясак в
воеводскую канцелярию, где в присутствии воеводы ясак и должен тотчас же поверяться
и вписываться в книгу, с отметкою в получении. Одним словом, на первых же порах
подрезал, как говорится, крылышки алчным сборщикам. В это же время у якутов
возникла тяжба о местах... Будучи бродячими, но сознавая, что оседлая жизнь
может более упрочить их благосостояние, они желали иметь для себя постоянные
сенокосные места. Мирон Мартынович сделал представление об учреждении комиссии,
как для сбора уравнительного ясака, так и для раздела по родам сенокосных мест
и летних выгонов. Исполнить это благое дело, он вызвался сам и просил назначить
на место себя другого воеводу. Он не предвидел, да и не мог предвидеть, что, делая
камень преткновения для сборщиков ясака и алчности воевод, он полагал другой
краеугольный камень злу, на который столько было доносов, и который открыт был
второю, после него, комиссиею обложения ясаком, при начальнике Мягком; но об
этом поговорим в своем месте. Неизвестно в чем заключалось представление
Мирона, описал ли он весь ход грабительства по сбору ясака, или нет? Можете себе
представить, что такое было, когда за сбором ясака, кроме сборщиков, начали
часто, выезжать дети боярские и самые дельцы, под предлогом «поверки»!!!... Об
отдаленных округах и говорить нечего: они от воевод к воеводе, от дельца к дельцу,
поступали недоимочными, потому что нужно было употребить год, а пожалуй, и
более, чтобы поверить сбор ясака на таком огромном пространстве...
Черкашинников сделал очень много добра для такого отдаленного края и, вообще,
поступал благородно и добросовестно; одна уже та черта характера его достойна
признательности и благодарности, что он выкрутил из беды своих предшественников
и наличных негодяев-сборщиков. Не даром якуты до ныне говорят: «в Мироновы
времена для нас солнце взошло, или день начался». Верно, жуткие же были до него
времена для бедных инородцев? Потому добрые дела Марона и не забываются до
днесь якутами, а чтутся, передаваясь из рода в род! Оттого-то правительство
само и уважало благодетельные представления его.
В 1766 году, июня 3-го, вступил новый
воевода, коллежский асессор, Александр Петрович Дебринин. При нем в первый раз
определены в должности секретарей, канцеляристы: Петр Доктуров и Петр Колычев.
Мирон Мартынович назначен начальником
комиссии обложения ясаком. Много лет облагал он им якутов; бывал во всех,
улусах и наслегах, во всех тогдашних городках Якутской области, отдаленных
жилых и одиноких юртах. Все рассматривал сам, во все вникал, даже в домашний
быт инородцев и потом уже облагал их ясаком. В наслегах завел книги о разделе
мест и взносе ясака; некоторые формы его руки и доныне есть в инородных управах
и родовых управлениях. Ведомости о разделе покосных мест, межи которых до сих
пор соблюдаются с особенным чувством, не скажу благоговения, но уважения. Напр.:
если возникнет тяжба о каком-нибудь месте, и если ответчик произнесет одно имя:
«Мирон салыптан» (с Мироновых времен) владеет. И, если, по справке, окажется
это верным, то места и остаются за ответчиком. Вот как ценятся и уважаются
добрые дела потомством! Честь, слава и вечная память подобным правителям-благодетелям
рода человеческого! В отношении взяточничества на памяти об Мироне не осталось
пятна: Мирон не был богатым человеком, это доказывают заемные расписки его
начальникам уездных городков в 20 и 50 р. ассиг. Он занимал при выезде и
доверял им получать присланные на имя его деньги от правительства; здесь нельзя
допустить дерзкой мысли, чтобы он делал это умышленно, прикрывая тем
взяточничество. Неизвестно, этот достойный уважения человек выехал ли из
Якутска, или помер тут, или в округе где-нибудь?
После Дебрынина, 28-го сентября 1769 г.,
определен воеводою, коллежский асессор, Дмитрий Тимофеевич Афросимов и в
должности товарища, дворянин, Иван Степанович Старостин.
Афросимов управлял 3 года, был вызван в Иркутск , в следствие какого-то
доноса на него Старостиным. Якутскому дворянину очень хотелось быть на
воеводстве; но, к неудовольствию воеводского товарища, Афросимов был не
Жадовский... и за донос, который, вероятно, заключался в каких-нибудь дрязгах,
приказал Старостину только числиться воеводским товарищем, а никакими делами и
поручениями не занимать его, да, кажется, товарищ воеводы вовсе и не жил в
городе, а на своей заимке (даче). По удалении Старостина, в 1774 г., на место
его поступил товарищем, секунд-майор Петр Михайлович Мальцефейцей; к нему
прикомандирован был в помощники, по распоряжению правительства, якутский
уроженец Савва Ефимов. Вероятно, Мальцефейцей только числился товарищем,
производил следствия, а на самом деле управлял и исполнял распоряжения
правительства. Афросимов, не смотря на то, что он еще в августе вызывался в
Иркутск, но туда не ехал, ожидая себе настоящего преемника, назначения которого
и дождался. Надобно полагать, что, вследствие уже строгого предписания, он выехал
из Якутска 1-го декабря 1772 года, сдав обязанность свою Мальцефейцей, который
и управлял воеводством по 17-е марта 1773 года только 3 месяца. На место его
поступил воеводою, секунд-майор Михаил Васильевич Воинов и управлял менее года.
В 1774 году, 17-го января, неизвестно по какому случаю, он был вызван в Иркутск,
и сдал должность Илимскому воеводе Иллариону Михайловичу Черемиснокову, который
в должности воеводы управлял до 15 июня того же года и не знаю, помер ли, или
выехал куда; только с этого числа считался воеводою коллежский советник Даниил
Петрович Озеров, бывший по какому-то случаю в Иркутске и там оставшийся
товарищем вице-губернатора, а в Якутск не приезжал.
На место Озерова, в 1774 году, 10-го
декабря, приехал и вступил воеводою, секунд-майор Степан Михайлович Шатилов, а
кто управлял с 15-го июня по 10-е декабря — неизвестно.
Шатилов воеводствовал на старых правах
только 21 день: с 1-го января 1775 года последовало учреждение провинции и он
уже подписывался: «провинциальный воевода»; за этим 15-го февраля, этого же года,
открыта в Якутске камера прокурорская и первым прокурором был Василий
Никифорович Рождев, при нем секретарем Федор Лоскутов и 2 писца.
В 1765 году в Иркутске была открыта губерния;
но якутские воеводы не подчинялись положительно Иркутскому губернатору, а
Тобольскому, и дела об этом шли, кажется, в переписке с Сенатом. В 1775 г.
Якутск назван «Провинциею», и хотя воеводы, с этого времени, окончательно подчинились
иркутскому губернатору, но, в некоторых случаях, имели право действовать, не
смотря на инструкции, по собственному произволу, сообразно местным
обстоятельствам. В делах судебных, так сказать, властвовала камера
прокурорская, но не одна, а вместе с воеводою и его канцеляриею...
...
Об управлении Шатилова положительных
результатов вывести невозможно; только в его время было много следствий и следователей,
которым, может быть, воевода и уделял лепту из доходов... Положительно
известно, что все дела оставлены правительством как ябеды и мелочные, ничтожные,
дрязги. Однако ж, чтобы успокоить, пишущий ябеды, народ, Шатилова, в 1778 году,
сменили и послали на воеводство, прежде определенным правительством, Иркутского
губернаторского товарища Даниила Петровича Озерова, которому в помощь дан
товарищ Ефим Пантелеймонович Корчагин, человек умный и добрый; впрочем, и
Озеров равно и прокурор Павел Евтихиевич Бурцов были люди достойные, кроткие и
бескорыстные. Корчагин, по вступлении в должность, сошелся с обывателями, и был
ими уважаем и почитаем. Что было сказано Ефимом Пантелеймоновичем, то уже было
свято! Он внушал обывателям, что мелочные их жалобы на начальство, влекут за
собою лишь убытки и разорение; что, не будучи грамотными, они увлекаются
недобросовестными писаками, которые вводят их в тяжбы, из своих собственных
корыстных видов... а потому Корчагин сильно преследовал пишущую братию —
ябедников; он сам разбирал все тяжбы, клал на них резолюции и решением его все
были довольны, а до сведения воеводы не доводили. Таким образом, Корчагин
поладил с русскими обывателями и даже некоторые из отчаянных ябедников сделались
его друзьями; но за то, нашлись другие, восстали собором и состряпали ябеду от
якутов. Корчагин не дождался вопросов, заболел и помер. К чести Озерова, он не
только опровергнул донос, но приказал отбить батогами сочинителей... кажется
трех человек!
По смерти Корчагина, вступил на его место
секунд-майор Михаил Васильевич Воинов, о котором неизвестно: помер ли он в
Якутске, или куда выехал.
Вообще, управление Озерова было добросовестно
и справедливо, а потому и благодетельно, тем более, что он сам избирал себе в
сотрудники людей «испытанных в честности.. Назначенного им секретаря, Алексея
Степановича Калугина, и по ныне вспоминают, как бессребреника.
Даниил Петрович помер в Якутске в 1783
году. Место его заступил, старший по чину, капитан-казначей, Михаил Михайлович
Горохов и управлял не долго. В 1784 г. приехал па воеводство, надворный советник,
Алексей Степанович Верегижгин с товарищем, коллежским секретарем, Петром
Васильевичем Ларионовым; но также не на долго. В 1783 году в Иркутске открыто
было наместничество и первым наместником определен генерал-поручик Якоби.
Якутск вошел в состав наместничества и в нем открыта область, долженствовавшая
управляться комендантами.
На основании такового положения, 14-го
марта 1784 года, вступил в управление областью комендант, подполковник,
Александр Иосифович Маркловский... При нем многие из молодых ординарцев, по
представлению его, произведены в чины... Можете представить себе управление
этих новых чиновников, любимцев коменданта? Что они ни делали, во всем были
правы!...
Не только обыватели, но и служащие
чиновники, вынуждены были подавать жалобы наместнику и отправляли их из новой
провинции кучами!... Но сибаритская жизнь Якоби откладывала все до-завтра!!!...
Наконец, неизвестно по чему именно, Маркловский, в начале июля 1788 года,
вызван был в Иркутск и доносы на него вошли в состав дела о Якоби...
...
Маркловский сдал обязанность надворному
советнику Вильяму Ивановичу Дразману, доброму, старику, немцу, который и
управлял с 5-го июля 1788 года по 2-е октября 1789 года, до прибытия нового
коменданта Григория Алексеевича Козлова-Угреина, а потом уехал в Иркутск.
Козлов-Угреин был комендантом в Камчатке,
откуда, кажется, и переведен в Якутск. Объезды Козлова по Камчатскому округу
были известны и назывались обывателями: «собачьею оспою!...» Барон Штейнгель,
бывший в Камчатке с генералом Шперенгартеном и секретарем Бенкендорфом (впоследствии
графом), в записке своей отозвался о Козлове-Угреине с невыгодной стороны...
Комендант привез с собою секретаря, человека изобретательного на пронырство,
Степана Николаевича Соколова. Можете живо себе представить управление,
неиствовшего в Камчатке, начальника! Проныра, секретарь его, изобрел другую
промышленность. Сказано было выше, что, по представлению Мирона, ясак до сего
времени взносился родоначальниками, а Соколов признал это неудобным и
отяготительным для них. По этому, начали посылать казаков за сбором ясака;
между тем строго запретили обывателям въезд в якутские селения, а якутским
родоначальникам в город. Казаков, за сбором ясака и казны, посылали
благонадежных, снабжая их товарами, даже порохом и свинцом! Бессовестно
представили начальству, что, посредством выезда торговцев в Якутские селения,
якуты разоряются и от того увеличивается недоимка. Эта памятная проделка пошла
надолго, и еще не совсем окончилась; купцы, в глазах правительства,
представлены в роде каких-то грабителей...
....
Может быть, Козлов-Угреин и не знал о
проделках своего секретаря и подписывал представления, как говорится,
машинально. Впрочем, сколько положительно известно, Козлов сильно теснил только
богачей и, по сделке с ними, был опять благосклонен до тех пор, пока они не
забывали заплатить за благосклонность... к бедным он был очень милостив: взять
с них было нечего!
Козлов-Угреин, однако ж, заботился о
просвещении. По его представлению открыто в Якутске приходское училище. При нем
началось заготовление припасов для прохода черев Якутск полка Сомова в
Камчатку, по случаю предположения, что на нее сделают нападение испанцы [* Полк послан был уже в
царствование Императора Павла I.].
В 1795 г., по Высочайшему повелению,
назначен в Якутск, к исправлению должности коменданта, статский советник Иван
Васильевич Ланской, которому и поручено следствие о действиях Козлова-Угреина;
сам же Козлов должен был явиться в Иркутск, куда он, 12-го октября 1795 года, и
выехал в самую распутицу... говорят так было приказано... Ланской не приезжал и
следствия, неизвестно по чему, не было.
На место Козлова поступил в должность
коменданта подполковник и кавалер Богдан Карлович Гельмерсен. При нем
находились: секретарь Иван Николаевич Веригин (впоследствии управлявший
областью на место начальника Мягкого) и, в должности городничего, подполковник
Шейн [* По другим
спискам — Штевинг.].
В 1796 году комендантство было уничтожено,
а 1797 года Якутск назначен уездным городом. Гельмерсен сдал свою обязанность
Шейну и выехал в Иркутск. При нем, в 1797 г., учреждены комиссарства: в
Вилюйске, Колымске, Верхоянске, Жиганске и Олекминске.
1-го июня, 1800 года, Шейн, по приказанию,
сдал обязанность свою вилюйскому городничему коллежскому асессору Ивану
Григорьевичу Кардашевскому.
Таким образом, по распоряжению
правительства, Якутск, бывший некогда главною резиденциею и опорною точкою
завоевания и управления отдаленным краем Сибири, низведен на степень уездного
городка, что и было, кажется, полезнее для него, по малочисленности и бедности
городского общества, чем воеводство и комендантство, стоившие обывателям
сначала много крови, а потом слез, денег и чести!...
При Шейне увеличилась бедность якутов, и
край, до тех пор спокойный от разбоев и грабежей, наводнился шайками
разбойников. Это было так: по отправлении полка Сомова в Камчатку, последовало
страшное затруднение в доставке туда съестных припасов, так, что не только местное
якутское начальство, но, по представлению его, и сам генерал-губернатор Леццано
затруднился.... Не знаю, сам ли Леццано, или другой кто, подал мысль учредить
ландмилицию, т. е. солдат-хлебопашцев. Мысль эта понравилась Правительству. Из
Иркутска стали присылать земледельческие орудия; начались отяготительные
перевозки их в Охотск. На беду якутов, в области два года существовала зараза
на лошадей, от чего большая часть тягостей была сложена или разбросана по
Охотскому тракту. Однако ж, несколько земледельческих орудий и семян успели
доставить в Камчатку; но опыты не удались. Оставалось одно: вывести полк из
Камчатки, что лет через 6 или 7 и было исполнено. Впоследствии, вице-адмирал
Фомин [* Это было в
1807 году, при Областном начальнике Иване Григорьевиче Кардашевском.]
нашел место на устье реки Алдамы, при впадении ее в море, и подал проект
перевести туда Охотский порт. Нагнали каторжных и, на беду, стали пролагать, по
непроходимым лесам и болотам, тележную дорогу. Начались страшные побеги и
грабежи, а наконец появились и шайки, предводимые атаманами; одна из таковых
спустилась вниз по Алдану в р. Лену и разграбила Жиганск, За перенесением
Охотскаго порта сколько не трудились, не могли ничего сделать, а между тем
сколько от грабежей и разбоев пострадало и погибло бедных якутов!?...
Кардашевский городничествовал по 1802 год.
В царствование Александра I, по представлению сенатора,
а впоследствии генерал-губернатора иркутского и колыванского, Селифонтова,
предполагалось снова открыть в Якутске область. С 1801 г. начались об этом
слухи: рассказывали, что проект уже рассмотрен Правительством; Кардашевский
списался со знакомыми в Петербурге, узнал положительно о проекте и попросился
на 4 месяца в отпуск. Получив таковой, и не дождавшись распоряжения, кому сдать
обязанность, передал ее уездному судье Сысолятину, и 1-го декабря отправился из
Якутска в Петербург. Имея состояние, и будучи человеком умным и кротким, он,
посредством протекции, вошел в сношение с лицами, рассматривавшими проект,
который и доверили ему просмотреть и изменить, что нужно было по тогдашнему
времени. При утверждении проекта, Кардашевский представлен был в начальники
Якутской области, как человек, хорошо знающий отдаленный край и, следственно,
при начале, необходимый. Государь Император Александр Павлович, отличив
Кардашевского от прочих кандидатов, назначил его областным начальником и председателем
областного правления, с чином надворного советника.
Кардашевский нашел в Петербурге человека
добросовестного и умного, губернского секретаря Федора Михайловича Пономарева,
исходатайствовал ему место секретаря при вновь открывшемся областном правлении,
вместе с ним приехал в Якутск и вступил в управление, 19 ноября 1805 года.
Вскоре Пономарев был сделан асессором, а впоследствии советником областного
правления.
Кардашевский был человек добрый и хлебосол.
В управление свое, сколько мог, отстаивал область и благоразумные советы его
уважались. Не скажу, что он был бескорыстен, строго и беспристрастно правосуден.
Нет! В приношениях он не отказывал; но был доволен малым. Главная слабость его
была та, что он не только смотрел сквозь пальцы па проделки своих чиновников,
но и отстаивать их. При нем два исправника нажили огромные богатства, а именно:
Слабодчиков и Ефимов (последний в Вилюйске). Однако ж, сколько он не
потворствовал им; но должен же был их сменить и нарядить над ними следствие.
Оба они имели плачевный конец...
...
Впоследствии Трескин, бывший Иркутский
Губернатор и вместе с тем, за отсутствием Пестема, и генерал-губернатор, не
возлюбил Кардашевскаго за то, что он, и умный Пономарев, отвергали его проекты,
дельные и полезные для Иркутска, по местности; но вредные для Якутска, по той
же самой причине.
7 июня, 1816 года, в управление Областью
вступил капитан 2 ранга, бывший Охотский начальник, Михаил Иванович Миницкий,
зять Трескина, а Кардашевский выехал из Якутска ни с чем... Этому доказательством
служит то, что он вскоре впал в бедность. Мне доводилось читать его, можно сказать,
унизительные письма к облагодетельствованным им якутским богачам — купцам и
чиновникам о вспомоществовании ему, с обязанностью возвращать пособия, по
возможности.
Миницкий, по вступлении своем в управление
Областью, переименован был в следующий чин, а потом дослужился до статского
советника. Он был человек умный и деятельный и, кроме того, страшный
проказник...
Относительно взяточничества он не был,
положительно, безукоризнен. Но дело в том, что у него правый всегда был прав, а
виновный наказывался в виде штрафа или начальнику, или кому доводилось...
В правосудии Миницкий не давал подкупать
себя и в решении не ошибался, потому что, как говаривал он: «ошибаться не
должно, нельзя; всякое дело, говорит, само за себя, надобно только обстоятельно
узнать его». Он знал о взятках своих чиновников, и горе было тому, кто
осмеливался обвинять правого — он был неумолим! В глазах его — это было самое
большое преступление. А если дошло дело до жалобы, и доказывались взятки, но
правый был прав, то он говаривал виноватому: «мало, мало голубчик! Не стоило и
брать с тебя! Ну, да если ты и подарил, дело твое, а за клевету на обиженного,
ты должен поплатиться и начальнику»; и, по обыкновению, отсылал с записочками
куда следовало...
Вообще, в административном управлении,
Миницкий много сделал добра для Якутска. Сам Сперанский, после смены Трескина,
уважал Миницкого, не смотря на их близкое родство. Из представленных им
записок, многое вошло в изданный Устав об инородцах.
Миницкий, быть может, пожил бы еще в
Якутске; но бедственное положение Трескина, вынудило его проситься поближе к
тестю, вероятно, в надежде помочь ему через протекцию.
23 октября 1821 года, Миницкий был
переведен, не упомню куда, сдав управление Областью старшему советнику
областного правления Алексею Николаевичу Ачкасову, и, не смотря на распутицу,
выехал с семейством из Якутска.
/Памятная Книжка
Якутской Области за 1863 год. Изданіе Якутскаго Областнаго Статистическаго
Комитета. Санктпетербургъ. 1864. С. 165-202./
Приклонский
Василий Львович — вице-губернатор Якутской обл. (февраль — 24. 11. 1883),
статский советник (при губернаторе Г. Ф. Черняеве); член Совета Главн.
управления Восточной Сибири (Иркутск); краевед Якутии, издал книгу «Летопись
Якутского края» при финансовой поддержке сибирского купца Геннадия Васильевича
Юдина (Приклонский В. В. Летопись Якутского
края, составленная по официальным и историческим данным. Красноярск: Изд. Г. В.
Юдина, 1896; он же. О шаманстве у якутов // Изв. Сиб. отд. Русск. геогр.
общ-ва. Т. 17. № 1-2. Иркутск, 1886. С. 84-118).
/Г. А. Попов. Сочинения. Том III. История города Якутска. 1632-1917. Якутск. 2007. С. 242./
ПЕРИОД XIX ВЕКА
475. ПРИКЛОНСКИЙ В. Л. Летопись Якутского
края. — Краснояр. 1896 г.
476. ПРИКЛОНСКИЙ В. Л. Материалы для
библиографии Якут. обл. — Ирк. 1893 г.; прилож. к газ. «Вост. Обоз.» за 1893 г.
в. I Сиб. Сборник.
477. ПРИКЛОНСКИЙ В. Л. Три года в Якутской
области. Этнографический очерк. — Жив. Ст. 1890 г. №. 1 (63-83); № 2 (24-54); №
3 (39-84) и (165-179).
Указатель
авторов
Приклонский В. Л. 475-477.
/Библиографический
указатель по Колымскому краю Якутской А.С.С.Р. Под редакцией И. Ф. Молодых. [Материалы партии по исследованию реки Колымы. вып. III.] Иркутск. 1931. С. 25-26, 76, 83./
Справка
Иван Фёдорович Молодых (1897, г. Тулун – 1940) —
гидрограф, гидролог, гидрогеограф, кандидат географических наук, профессор
Иркутского государственного университета.
Окончил три курса Петербургского
политехнического института и Дальневосточный политехнический институт.
Работал в Иркутском госуниверситете с 1923
– научным сотрудником Биолого-географического института и ассистентом кафедры
общего землеведения. В ИГУ читал курс гидрологии, участвовал в открытии
гидрологической станции в Голоустном.
Исследовал реки Ленского бассейна, а затем
систему Селенги в пределах Монголии (1919, 1923/1924), в результате чего
осуществлен водный путь из СССР в Монголию по рекам Селенге и Орхону. В
качестве начальника Гидрологического отряда Якутской комиссии Академии наук
исследовал в 1921 и 1925 реки Алдан, Олёкму и Тунгир. В 1920, 1926, 1927 изучал
дорожное направление с Охотского побережья в Якутском регионе; итогом этих
работ явился проект дорожной линии: бухта Эйкан – Нелькан – Якутск. В 1928–1933
руководил гидрографическими экспедициями Наркомвода – Колымской, Индигирской и
Восточной, был консультантом проектно-изыскательской конторы Наркомвода.
В 1936 защитил кандидатскую диссертацию. В
1937 утвержден в должности профессора ИГУ. В том же году арестован по ложному
обвинению.
Автор более 40 научных работ. Один из
авторов Сибирской советской энциклопедии.
/irkipedia.ru›content/molodyh_ivan_fedorovich/
ОТКРЫТЫЙ СПИСОК
Молодых Иван Федорович (1898)
Дата рождения: 1898 г.
Место рождения: Иркутская обл., г. Тулуна
Пол: мужчина
Национальность: русский
Образование: высшее
Профессия / место работы: работал
заведующим кафедрой гидрологии Восточно-Сибирского. государственного
университета
Место проживания: г. Иркутске
Партийность: б/п
Мера пресечения: арестован
Дата ареста: 20 декабря 1937 г.
Обвинение: по -7, -11 УК РСФСР
Приговор: 02.09.39 умер в Иркутской тюрьме
Дата реабилитации: 8 мая 1957 г.
Реабилитирующий орган: УКГБ при СМ СССР
Иркутской области
Архивное дело: 4619
Источники данных: БД "Жертвы
политического террора в СССР"; Книга памяти Иркутской обл.
Примечание: Справку составила О. Ю.
Макарова.
/ru.openlist.wiki›Молодых_Иван_Федорович_(1898)/
*
Молодых
Надежда (остальные данные отсутствуют). Арестована 07. 12. 21 Якутгубчека по
подозрению в бандитизме. Постановлением Коллегии Якутгубчека № 72 от 16. 12. 21
на основании данных о ее политической неблагонадежности заключена в порядке
охраны в концлагерь на время существования фронта по борьбе с белой бандой. В
деле отсутствуют данные об освобождении из концлагеря. Заключением Прокуратуры
РС(Я) от 31. 07. 2000 по Закону РФ от 18 10. 91 реабилитирована. Дело № 2560-р.
/Книга Памяти. Книга –
мемориал о реабилитированных жертвах политических репрессий 1920 - 1950-х
годов. Т. 1. Якутск. 2002. С 114./
Тамара П. Матвеева
К ИЗУЧЕНИЮ ВКЛАДА
ПОЛЬСКИХ УЧЕНЫХ В ЭТНОГРАФИЮ
СИБИРИ И ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА
Z BADAŃ NAD WKŁADEM UCZONYCH POLSKICH W
DZIEDZINIE ETNOGRAFII
SYBERII I DALEKIEGO WSCHODU
...Творчество большой группы польских
ученых этого периода получило достойную оценку в этнографической литературе. Мы
имеем в виду труды В. Л. Серошевского, Б. О. Пилсудского, А. И. Шиманского, Б.
И. Дыбовского, В. Л. Приклонского и других. Вместе с тем нельзя считать, что
все стороны их творчества достаточно полно освещены и проанализированы, и, надо
полагать, что еще не раз к нему будут возвращаться этнографы. В этой связи
большое значение приобретает выявление и учет сохранившихся документальных
материалов и литературных свидетельств, относящихся к жизни и деятельности
ученых и характеризующих условия, в которых протекала их работа.
Значительное количество такого рода
материалов сохранилось в Научном архиве Географического общества СССР...
В
1889 году в архив Общества поступило несколько рукописных работ
члена-сотрудника Географического общества В. Л. Приклонского, проведшего
несколько лет (с 1881 года) в Якутии. Пользуясь постоянным содействием
Восточно-Сибирского отдела Общества, он собирал и обобщил богатый материал к
характеристике культуры и быта якутов, эвенков, юкагиров, чукчей. Его сочинение
Три года в Якутске (Разряд 63, оп. I, № 9) со значительными сокращениями было
издано Обществом в «Живой старине» в 1890 г. (в. 1-2) и в 1891 г. (в. 3).
Неизданными остались его «Якутские предания» (Разряд 64, оп. I, № 48)...
/Historia
kontaktów polsko-rosyjskich w dziedzinie etnografii (Materiały z konferencji we
Wrocławiu). Рod redakcją Józefa Babicza i Antoniego Kuczyńskiego. Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk. [Monografie
z dziejów nauki i techniki. T. CIII.] 1976. S 117, 121./
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz