ЎЎЎ Стахванея Вуд. Восіп Матушэўскі аб якутах. Койданава. "Кальвіна". 2019.

    У сваёй выдатнай манаграфіі Вітольд Армон адзначыў: “Мне атрымалася таксама ўвесьці 11 новых імёнаў, якія раней у нас [у Польшчы] не згадваліся. З найдаўнейшага часу, з XVII ст.: Юзафа Матушэўскага...” /Witоld Аrmon.  Polscy badacze kultury Jakutów. [Monografie z Dziejów Nauki i Techniki. T. CXII.] Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk. 1977. S. 15-16./

    Витольд [Vitautas, Witоld] Армон [Armonas, Armon] - нарадзіўся 24 (27) ліпеня 1924 г. ў мястэчку Кейданяй Літоўскай рэспублікі, у сям'і Станіслава і Аляксандры, у дзявоцтве Ясінской. Вучыўся ў Ковенскай гімназіі, у 1943 г. быў вывезены ў Нямеччыну. Скончыў гуманітарны факультэт Пазнанскага ўнівэрсытэту. Ад 1951 г. магістар філязофіі ў галіне антрапалёгіі і этнаграфіі. У 1952-1963 гг. працаваў у музэі археалёгіі ў Пазнані і адначасова ў навуковай бібліятэцы. У 1964 г. пераехаў у Торунь і паступіў на працу ва ўнівэрсытэцкую бібліятэку. У 1972 г. абараніў доктарскую (кандыдацкую) дысэртацыю на тэму “Вывучэньне польскімі дасьледнікамі якутаў”. У 1973-1975 гг. працаваў у аддзеле рукапісных фондаў. У 1976 г. ён супрацоўнік Інстытуту бібліятэказнаўства і навуковай інфармацыі. У 1978-1981 гг. быў дэканам завочнага аддзяленьня, 1984-1987 гг. намесьнік дырэктара Інстытуту гісторыі і архівазнаўства па бібліятэказнаўстве. /Vacys Milius.  Armonas Vitautas. // Visuotinė Lietuvių Enciklopedja. T. II. Vilnius. 2002. S. 33./ Памёр Вітольд Армон 9 верасьня 2009 г. і пахаваны ў Торуні. /Zbigniew Jasiewicz. Witold Armon (1924-2002). // Lud. T. 86-22. Poznań. 2002. S. 367-368./ Дарэчы, асобнік сваёй кнігі Polscy badacze kultury Jakutów, В. Армон даслаў у Якуцк беларускаму пісьменьніку Івану Ласкову, хаця у сваіх навуковых працах лічыў выхадцаў з Беларусі вылучна палякамі.

    Па якіх крытэрыях В. Армон залічыў Восіпа Матушеўскага (Матушэвіча, Маркушэвіча) да палякаў невядома. Хутчэй за ўсё з-за прозьвішча. Але ж Матушеўскі мог быць і не палякам, а выхадцам з Вялікага княства Літоўскага, што выглядае больш лягічным.

    Стахванея Вуд,

    Койданава.

                                                                         ROZDZIAŁ I

                          NAJDAWNIEJSZE RELACJE Z POBYTU POLAKÓW W JAKUCJI

    ...Jest jeszcze jedna relacja napisana przez Polaka — Matuszewicza-Matuszewskiego pochodząca z 1785 r., a wydana w 1948 r. przez A. P. Okładnikowa [* A. P. Okładnikow, K istorii etnograficzeskogo izuczenija Jakutii. Opisanie byta i nrawow narodow Jakutii, soczinnienyje wg. Jakutskie w 1768 i 1785 gg. [w:] Sbornik matieriałow po etnografii jakutow, Jakutsk 1948, s. 17-48, o warunkach powstania relacji Matuszewicza-Matuszewskiego i komentarze do niej: s. 22-30, sam tekst: s. 38-46, przypisy: s. 46-48. Pewne dane biograficzne o Matuszewiczu-Matuszewskim, wiadomości i ocenę jego relacji podaje M. O. Koswieni, Miestnaja etnografija Sibiri w XVIII wiekie [w:] Oczerki istorii russkoj etnografii, folkłoristiki i antropologii, wyp. 6, Moskwa 1974, s. 36-37. Por. też W. F. Iwanow, Istoriko-etnograficzeskoje..., s. 140-142. Dla porządku warto dodać, że dopiero wydawcy artykułu Koswiena ustalili, że relacja Matuszewicza-Matuszewskiego była już znaną od 1925 r. kiedy to opublikował ją G. A. Popow — por. M. O. Koswien, Miestnaja..., s. 37, przyp. 49.]. Niestety według dzisiejszego stanu badań niewiele można powiedzieć o osobie autora. Według Koswiena czy Okładnikowa jego nazwisko i imię były notowane w dokumentach w podwójnej formie, mianowicie: „Osip Matuszewskij (Josif Matuszewicz)”. Oboczność zarówno imienia, jak i nazwiska świadczy, że: 1. prawdziwym jego imieniem był Józef (albowiem zwykle w ten sposób oddawano po rosyjsku to imię, np. jako Osip podpisywał się po rosyjsku nasz znany orientalista Józef Kowalewski), 2. chociaż nazywano go Matuszewskim jednak dla identyfikacji dodawano także starszą formę nazwiska. Wobec tego celem uniknięcia nieporozumień należy zachować obie formy nazwiska, wysuwając na czoło starszą wersję, czyli poprawnie powinno być: Józef Matuszewicz-Matuszewski. Skąpe dane biograficzne, według Koswiena, sprowadzają się do następujących faktów: w latach pięćdziesiątych XVIII w. Matuszewicz-Matuszewski w stopniu porucznika był adiutantem w sztabie gen. Kindermana w Tobolsku. Kiedy wystąpił z wojska, nie wiadomo, w r. 1785 znajdował się już w służbie cywilnej w randze „koleżskiego assesora” jako ławnik sądu, poza tym przeglądał (segregował?) archiwum prowincjonalne w Jakucku. Później, według Koswiena w końcu lat osiemdziesiątych (tj. chyba ok. 1790 r.), mając już rangę radcy („koleżskij sowietnik”) służył w Irkucku. Ani data urodzenia, ani data zgonu nie jest znana. Co do jego wykształcenia, zanim trafił do wojska rosyjskiego, możemy domyślać się jedynie ze wzmianki wydawcy relacji Okładnikowa, że Matuszewicz-Matuszewski znał nawet łacinę. Wszystko to razem zebrane może świadczyć tylko o jednym, że był on zesłańcem czy może rekrutem w pierwszym pokoleniu, który całą swoją służbę, zarówno wojskową jak i cywilną, odbywał na Syberii, gdzie pod koniec życia uzyskał wysoką rangę cywilną.

    Wobec powyższego celowe jest zajęcie się tą relacją, której geneza jest bardzo ciekawa. Mianowicie irkucki namiestnik generał-porucznik Iwan W. Brill, opierając się na ukazie cesarskim, zarządził zebranie wiadomości o tubylcach mieszkających na podległych mu obszarach. Oczywiście wszystko potoczyło się drogą służbową. Niestety urzędnicy — mający głównie niższe rangi wojsk kozackich — nie mogli sobie z tym poradzić i na ogół starali się tego polecenia nie wykonywać. W końcu komendant jakucki ppłk Markłowski polecił opracowanie tegoż Matuszewi-czowi-Matuszewskiemu. Musiał on dobrze znać środowisko jakuckie, gdyż inni urzędnicy podkreślali fakt, że zbierał wiadomości od samych Jakutów. Opisanie Matuszewicza-Matuszewskiego powstało w ten sposób, że odpowiedział on na 28 punktów podanych przez zwierzchników. Całość relacji zajęła w druku 8 stron formatu 8°: 1. O początku (pochodzeniu) Jakutów, 2. O ich wierze, 3. O szacunku do prawosławnej cerkwi i chrzczeniu się, 4. O szamanizmie, 5. O obrzędach weselnych, 6. O liczbie żon, 7-8. Posag i własność żony, 9. O rozwodach, 10-11. O imionach i wychowaniu dzieci, 12. O zwyczajach, 13. O fizjonomii i budowie ciała, 14. Zajęcia, 15. Używanie tytoniu, 16. Ubiory, 17. O skłonności do ciepłego czy zimnego klimatu, 18. Osiedla, 19. Hodowla zwierząt, 20. Zajęcia kobiet, 21. O śpiewaniu, 22. Ofiary czynione w drodze (podróży), 23. O chorobie, 24. O bojaźni chorych i zmarłych, 25. O pogrzebie, 26. O jedzeniu, 27. Broń, 28. Święta, przede wszystkim święto kumysu. Objętość odpowiedzi na poszczególne punkty waha się od jednego zdania do 1 strony, przeciętnie jednak wypada kilka odpowiedzi na jedną stronę. Relacja Matuszewicza-Matuszewskiego powędrowała oczywiście drogą służbową do Irkucka; tam została wzięta na warsztat razem z innymi relacjami z innych okręgów. Okazało się jednak, że musiały być jeszcze inne dane o Jakutach, rozdział dotyczący ich w zespołowej pracy o tubylcach guberni irkuckiej (pod redakcją radcy dworu Franca Langensa) nie pokrywa się bowiem z relacją Matuszewskiego. Odpowiedni rozdział (10) „O Jakutach” zawiera o wiele więcej danych i bardziej wyczerpujących niż u Matuszewskiego. Niestety całość relacji Langensa nie została do dzisiaj opublikówańa, a tylko niektóre jej fragmenty ogłosił w 1824 r. G. I. Spasski w „Sibirskim Wiestniku” [* I. S. Gurwicz, Pierwaja monografija XVIII w. o narodach Wostocznoj Sibiri (Sobranije izwiestij o naczale i proischożdienii rozlicznych plemion inowiercew, w Irkutskoj gubemii prożiwajuszczich, soczinionnoje nadwornym sowietnikom Francem Langensom) [w:] Oczerki istorii russkoj etnografii, folkloristiki i antropołogii, wyp. 5, Moskwa 1971, s. 5-14, (o Matuszewskim: s. 8, o Jakutach: s. 10, 12-14).].

    /Witold Armon.  Polscy badacze kultury Jakutów. [Monografie z Dziejów Nauki i Techniki. T. CXII.] Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk. 1977. S. 24-25./

                                                                          Раздел I

            САМЫЕ ДАВНИЕ УПОМИНАНИЯ О ПРЕБЫВАНИИ ПОЛЯКОВ В ЯКУТИИ

    ...Есть еще одно сочинение, написанное поляком Матушевичем-Матушевским в 1785 г., а изданное лишь в 1949 г. А. П. Окладниковым [* Окладников А. П. К истории этнографического изучения Якутии. Описание быта и нравов народов Якутии, сочиненные в г. Якутске в 1768 и 1785 гг. // Сборник материалов по этнографии якутов. – Якутск, 1948. - С. 17-48 (об условиях появления сочинения Матушевича-Матушевского и комментарии к нему см. на с. 22-30. сам текст: с. 38-46, дополнения: с. 46-48). Некоторые биографические данные о Матушевиче-Матушевском, оценку его сочинения см.: Косвен М. О. Местная этнография Сибири в XVIII веке. // Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии. - М., 1974. - Вып. 6. - С. 36-37. См, также: Иванов В. Ф. Историко-этнографическое изучение Якутии XVII-XVIII вв. - М., 1974. - С. 140-142. Для порядка следует упомянуть, что уже издатели статьи Косвена установили, что сочинение Матушевича-Матушевского стало известно в 1925 г. после того, как его опубликовал Г. А. Попов, см.: Косвен М. О. Местная... - С. 37 (поясн. 49).]. К сожалению, учитывая современное состояние исследований, о личности автора можно рассказать немного. Согласно Косвену и Окладникову, его фамилия и имя отмечались в документах в двойной форме, а именно: Осип Матушевский (Иосиф Матушевич). Параллельность как имени, так и фамилии свидетельствует о том, что: 1) настоящее его имя было Юзеф (по-русски же оно обычно звучало как Осип, например, наш известный ориенталист Юзеф Ковалевский по-русски подписывался как Осип); 2) хотя его и называли Матушевским, но для уточнения прибавлялась также и старшая форма фамилии. Поэтому, чтобы исключить недоразумения, следует сохранить обе формы фамилии, ставя вперед старшую форму, и, следовательно, правильно будет писать: Юзеф Матушевич-Матушевский.

    Скупые биографические данные, согласно Косвену, говорят о следующих фактах: в 50-х годах XVIII в. Матушевич-Матушевский, находясь в звании поручика, был адъютантом в штабе генерала Киндермана в Тобольске. Время его ухода из армии неизвестно, но в 1785 г. он уже находился на гражданской службе в чине коллежского асессора сначала в должности судейского заседателя, затем смотрителя провинциального архива г. Якутска. В конце 80-х годов (или ок. 1790 г.), находясь в чине советника (коллежского советника), служил в Иркутске. Ни дата рождения, ни дата смерти неизвестны. Каким было его образование до того, как он попал в русскую армию, мы можем судить только из упоминания издателя сочинения А. П. Окладникова. Последний сообщал, что Матушевич-Матушевский знал даже латынь. В совокупности это может свидетельствовать только о том, что он был ссыльным или, может, рекрутом в первом поколении, который всю свою службу, как армейскую, так и гражданскую, отбывал в Сибири, где под конец жизни занял высокую штатскую должность.

    Учитывая вышесказанное, необходимо заняться этим сочинением, происхождение которого очень интересно. Иркутский губернатор генерал-поручик Иван В. Бриль, согласно императорскому указу, распорядился собрать известия о племенах, живущих на подчиненных ему территориях. Ясно, что указ стал выполняться в служебном порядке. К сожалению, урядники - главным образом из низших рангов казачьего войска - не могли понять этого поручения и старались отстраниться от него. Наконец, комендант Якутска подполковник Маркловский поручил эту работу Матушевичу-Матушевскому. Последний, по-видимому, хорошо знал якутскую среду, поскольку другие чиновники подчеркивали тот факт, что собирал он сведения от самих якутов. «Описание» Матушевича-Матушевского представляло собой ответы на 28 пунктов, заданных начальством. Все сочинение в напечатанном виде составило восемь страниц формата 8°: Оно содержало следующую информацию: 1) происхождение якутов; 2) их вера; 3) отношение к православной церкви и к крещению; 4) шаманизм; 5) свадебный обряд; 6) количество жен; 7-8) приданое и собственность жены; 9) развод; 10-11) имена и воспитание детей; 12) обычаи (привычки); 13) описание лиц и строения тела; 14) занятия; 15) курение; 16) одежда; 17) склонность к теплому или холодному климату; 18) селения; 19) скотоводство; 20) занятия женщин; 21) песни; 22) жертвы в дороге; 23) болезни; 24) боязнь перед больными и умершими; 25) похороны; 26) еда; 27) оружие; 28) праздники, прежде всего, праздник кумыса.

    Объем ответа на каждый пункт колеблется от одного предложения до одной страницы; в среднем на одну страницу приходится несколько ответов. Сочинение Матушевича-Матушевского было отправлено со служебной почтой в Иркутск, где его взяли на учет вместе с другими сочинениями из разных мест. Оказалось, однако, что должны быть еще и другие данные о якутах, поскольку раздел о племенах Иркутской губернии (под редакцией Франца Лангенса) не ограничился сведениями Матушевского. Соответствующий раздел (10) «О якутах» содержит намного больше информации и подробностей, чем у Матушевского. К сожалению, сочинение Лангенса до сих пор не опубликовано, только некоторые его фрагменты были оглашены в 1824 г. Г. И. Спасским в «Сибирском вестнике» [*. Гурвич И. С. Первая монография XVII в. о народах Восточной Сибири (Собрание известий о начале и происхождении различных племен иноверцев, в Иркутской губернии проживающих, сочиненное надворным советником Францем Лангснсом. // Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии. - Вып. 5. - М., 1971. - С. 5-14 (о Матушевском: с. 8; о якутах: с. 10. 12-14).].

    /Витольд Армон.  Польские исследователи культуры якутов. Перевод с польского К. С. Ефремова. Москва. 2001. С. 23-25./

      А. П. ОКЛАДНИКОВ

                          К ИСТОРИИ ЭТНОГРАФИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ ЯКУТИИ

                                             Описания быта и нравов народов Якутии,

                                           сочиненные в г. Якутске в 1768—69 и 1785 гг.

    Зарождение этнографической науки в Сибири в значительной степени связано было с практическими нуждами государства и его интересами. Первые же шаги служилых людей во вновь осваиваемых областях и странах сопровождались сочинением специальных доездов и росписей, где излагались географические данные, о реках, по которым шли казачьи отряды, о расстояниях, которыми измерялся их путь, и, естественно, о населении этих мест, которое было основным объектом внимания служилых, как поставщик драгоценной пушнины. Более того, мы знаем даже случаи, когда подобным походам и доездам-отчетам, оформлявшим их результаты, предшествовали предварительные документы типа докладных записок, в которых суммировались все наличные сведения о новых, ещё не посещенных казаками, «неясачных землицах» Я предлагались конкретные мероприятия с целью присоединения их к Русскому государству. Такова, например, докладная записка выдающегося государственного деятеля XVII века А. Ф. Палицына о завоевании Ленского края, представленная им Московскому правительству, где рассмотрен вопрос о предстоящем расширении государевой вотчины «до восток солнечных и до преходу великого Александра и до превысокого Каркараура, идеже обитают люди единоногие и единорукие», где будет возможно «устроить на полуночной и северной стороне новую Мангазею на восток и на полдень и новую Сибирь»¹).

    По мере того, как новые земли становились неотъемлемой частью Русского государства, прогрессивно возрастало и количество накопленных властями сведений о них и о их населении. К концу XVII века, как известно, относится такое монументальное для своего времени научное произведение, выполненное в соответствии с потребностями государственного управления, как «чертежная книга Сибири», составленная С. У. Ремезовым, в которой заключается множество драгоценных фактов не только общегеографического, но и чисто этнографического, в нашем понимании, характера ²).

    В XVIII столетии правительство осуществляет грандиозные по масштабам исследовательские предприятия в Сибири, первоочередной целью которых было изучение крайнего северо-востока Азии — наименее известных и самых труднодоступных областей империи. Славное в истории нашей отечественной науки время академических северных экспедиций и последующие десятилетия XVIII в. ознаменованы были такими замечательными этнографическими достижениями, какими являются работы Степана Крашенинникова и Стеллера о народах Камчатки, описание путешествия Гмелина по Сибири и, в тем числе, по Якутии, работы академика Палласа и его товарищей, материалы экспедиции под начальством Биллингса; материалы и труды Г. Ф. Миллера о народностях Сибири, об их прошлом.

    Одновременно с организацией специальных экспедиционных исследований широкого масштаба правительственными органами использовались и другие способы собирания необходимых сведений, с привлечением местных сил. В. Н. Татищев составил и разослал обширную программу для собирания на местах сведений по истории, географии, а также археологии и этнографии ³). Г. Ф. Миллер, в свою очередь, составил вопросные пункты по географии, экономике, статистике и истории Сибири, важные с этнографической точки зрения, причем ответы им были получены также и из Илимской и Якутской канцелярии за 1735-1740 гг.⁴).

    Подобные опыты предпринимались также в позднейшее время, памятниками их являются, в частности, два описания быта и нравов народов Якутии, сохранившиеся в фондах Республиканского архива ЯАССР и датированные 1768-1769 и 1785 гг. Оба эти документа впервые появились в печати ещё в 1792 г.⁵).

    Между тем, вместе с замечательным путевым дневником сержанта Попова из его экспедиции 1794 г. на Вилюй и Нижнюю Тунгуску ⁶) и сохранившейся только в сделанном Д. Павлиновым «Извлечении» рукописи Эверста и Горловского ⁷), описания 1768-1769 и 1785 гг., являются весьма ценными документами, отражающими жизнь коренного населения во второй половине XVIII века и, притом, в специально этнографическом плане. В качестве таковых они вполне заслуживают полной публикации.

    Описания 1768—1769 и 1785 гг. заключены в деле, начатом Якутской воеводской канцелярией 4 января 1785 г. под заголовком «Дело по указу наместнического правления о избрании способного человека для собрания известей о вере и протчем разных племен иноверцов, населяющих уезды Якутской области» ⁸).

    К этому делу 1785 г. приложена копия с более раннего документа; с описания якутского быта, составленного в 1768-69 гг. Копия подписана архивариусом-канцеляристом Собакиным и подшита, к названному делу.

    Происхождение этого первого по времени документа было такое. Поводом к составлению его послужил сенатский указ от 29/ХI - 1767 г. в Иркутск генерал-майору Фоме Фрауендорфу, который и потребовал на основании этого указа от якутской воеводской канцелярии присылки описания о народах, живущих в ее ведомстве, но не получил его. Только после вторичного требования от 6 ноября 1768 г. описание было, наконец, сочинено и отправлено по назначению.

    В указе 6/Х1 - 1768 г. Бриль (сменивший Фрауендорфа), требовал от воеводской канцелярии сочинить спешно и «без малейшей проронки», — «какие именно в Иркутской губернии народы жительствуют и какой образ жития имеют... и какие они порознь в казну доходы платят» ⁹).

    Как видно из этого вопросника, в 1769 г. перед составителями описания стояли задания по существу скорее практического характера, чем связанные с научной любознательностью. Мотивы здесь были довольно просты: для того, чтобы управлять народами, надо было знать, кто это такие, и представлять себе их образ жизни; управлению же и начальственным заботам народы эти подлежали, собственно, потому, что должны были платить установленные с них доходы в государственную казну. Именно эта, последняя, совершенно конкретная, деловая потребность и определена в сенатском указе, как причина, побудившая правительство обязать местные власти начать столь необычайную для них, как мы увидим, исследовательскую работу.

    Правда, документ, который в результате вышел из Якутской канцелярии, оказался, пожалуй, совсем не тем, чего ожидал сенат, но в этом были повинны как авторы описания, так и в особенности официальный руководитель их работ, тогдашний якутский воевода.

    Получив наказ наместнического правления, Якутский ассесор и воевода Дебриньи отвечал, что «Якутская канцелярия по неимению здесь известей собою познать и настоящим порядком все их (местных народов) качества описать» не может. Выполнять эту задачу, по его словам, «разве те могут... которые из здешних жителей яко от дворянского штата и казачьих старшин» бывали среди различных народов для ясачного сбора. Поэтому он послал указы к дворянам и казачьим старшинам, приказав им «конечно с получения указа на другой день подать при репортах ведомости с различием иноверческого роду порознь с показанием против их хотя, например, следующим объяснением: какие именно в каждом роду т. е. у якутов, тонгусов, ламуток, коряк, юкагур и прежде бывших чюкоч жилища бывают и какой образ жития, промысел и пропитание имеют, затем какого мужеской и женской пол возрасту и важного ль или нежного вида и чем веселятся, то есть борьбою ль или кулашным боем, конным рысканием, стрельбою и ис какого оружия, производят ли по их суеверию шаманства или другие какие обоянства и каким действиям; от чего бывают пьяны и какою пищею довольствуются, и в каких местах и в каком строении или проездом жительства имеют и в какие времена и чем и какой зверь промышляют, и куда оный сверх отдачи за ясак свой в казну в продажу ль или на одежду свою употребляют, то ж и какой скот у себя имеют и протчие тому подобные их свойства и качества», а затем из этих данных сочинить генеральную ведомость, присоединив к ней данные новой переписи ясашных народов.

    Казачьи старшины и члены дворянского штата не смогли исполнить приказание воеводы в намеченный однодневный срок; получив его 16/XII - 1768 г. они подали текст своей ведомости только 9/V - 1769 г. ¹⁰).

    В первых разделах их «ведомости» речь идет о якутах, далее о чукчах и коряках, затем о юкагирах и, в заключение, в виде дополнения, снова об якутах. Весь материал ведомости подобран соответственно вопросным пунктам Дебриньи, характер которых обнаруживает особый интерес их автора к таким вещам и качествам, каковы «нежность или важность вида», способы увеселения и средства «отчего бывают пьяны». Несмотря на очевидную легкомысленность и недостаточную основательность данного начальством общего плана, коллегия служилых людей, собравшихся в количестве 21 человека, собрала в своей. ведомости разнообразный этнографический материал, живо рисующий различные стороны быта местных племен.

    Авторы описания, как видно из текста, несомненно, до тонкости знали быт описываемых ими народностей по личному опыту, так как по характеру должностных обязанностей проводили среди них, если и не всю свою жизнь, то по крайней мере, значительную ее часть. При исключительной сжатости и простоте бесхитростного слога, лишенного всяких посторонних украшений, их работа, поэтому, насыщена ценными фактами и остро подмеченными характерными деталями, неожиданными нередко по своей выразительности, но подтверждающимися показаниями иных источников (ср. описание обычая «хватать невесту» у коряков и чукчей, по материалам Крашенинникова и Стеллера, а также и другие бытовые детали из сочинений этих авторов и более поздних наблюдателей, например, участников экспедиции Биллингса-Сарычева).

    В конечном счете, на пользу дела пошел даже и своеобразный «увеселительный» подход к составлению программы описания, проявленный Дебриньи. Благодаря этому обстоятельству служилые люди со свойственным им простодушием осветили и такие стороны быта, на которых серьезные авторы, ученые, не всегда сочли бы, пожалуй, возможным останавливаться; таково, например, в их ведомости описание якутской борьбы, конных состязаний и стрельбы в цель, о чем параллельно рассказывает нам якутский фольклор, или красочный рассказ об употреблении мухомора, как опьяняющего средства, у чукчей и коряков.

    Якутские пятидесятники, сотники и сыновья боярские справились, впрочем, не только с возложенной на них начальством прямой задачей, но сами о том ничего не подозревая, выполнили и ещё одно, не менее интересное, дело: оставили собственную характеристику, любопытную и ценную с исторической точки зрения, причем в пользу этой характеристики свидетельствуют, прежде всего, её безыскусственность и простота.

    Исключительными по выразительности являются, например, те строки описания, где идет речь о шаманских «чудесах». Авторы-очевидцы с подлинным чувством страха и искренней верой в силу шаманского волшебства детально описывают, как, «омрача людей», шаман прокалывает себя пальмой или ножом, или с такой же полной уверенностью констатируют, что «вмешательство дьявольской шаманской силы не остается втуне для больных, но напротив, по суеверству их збывается»...

    С такой же глубокой верой в силу «дьявольского» волшебства служилые рассказывают, далее, о чудесных свойствах камня сата (безоарова камня) или о «превращении пола» у чукчей и коряков; причем из контекста видно, что у них и на самом деле не возникало сомнения в том, что практически возможно «мужска полу через волшебство» обратиться «в женской»... В свете подобных сообщений нетрудно представить себе и то, как сами православные священники прибегали в старину к авторитетной помощи шамана и, пожалуй, даже понять удивительный на первый взгляд факт существования «шаманов Якутского города тамошних уроженцев русских людей Федора Турбина, Семена Рубачева», перечисленных в 1724 г. вместе с «шитыми рожами» [татуированными лицами] и якутскими шаманами, в реестре известного «сибиряка Кичкина», того самого, чье имя, по-видимому, вошло в популярную  якутскую пословицу о голове Кычкинова быка.

    Как живые, следовательно, встают перед нами в их собственном изображении авторы описания 1768-1769 гг. — сибирские служилые люди середины XVIII века вместе с их воеводой.

    История составления второго по времени документа, описания 1785 г., более сложна и интересна. Само же это описание стоит на более высоком уровне: оно не столь наивно, как тот документ, о котором говорилось выше, и проникнуто явным духом рационализма и научного интереса к изображаемым фактам.

    Как видно из дела, оно начато было вследствие указа из Иркутского и Колыванского наместничества от правящего должность наместника генерал-поручика Ивана Варфоломеевича Бриль, в котором сообщалось, что согласно высочайшему повелению ему поручено, избрав честного и сведущего человека, собрать сведения «о начале и происхождении живущих во вверенной ему губернии разных племен иноверцев, также и о достопамятных меж ими происшествиях, равномерно о законе и обрядах, поелику оные к объяснению их истории относиться могут, наведываясь о том всем от их духовных, от старожилов и от всех, от кого таковые известии получить будет возможно». Ставя перед местным начальством столь обширные исследовательские задания, правительство особо оговаривало в своем обращении к Брилю одно важное обстоятельство: «а при том преподании между ими сохраняющийся, сколько бы они с истиною были несообразны, описать без всякого разбора — о каждом народе порознь». Такое разъяснение должно было содействовать повышению качества намечаемой из центра этнографической работы местных административных органов, так как не только освобождало их от прямой ответственности перед вышестоящим начальством за всякие «несообразности», но и прямо обязывало избегать всякого произвола в обращении с фактами, представляя их в подлинном виде, а не в исправленном или подчищенном ¹¹).

    Все собранные материалы Бриль должен был затем представить «на высочайшее благоусмотрение».

    Сообщая об этом 23/ХI - 1784 г. якутскому коменданту подполковнику Маркловскому, губернатор особо указал, что сам он, с целью облегчить составление соответствующего описания, поручил «находящемуся у разобрания здешнего архиву господину надворному советнику Лобысевичу, чтоб он приложил свое старание отыскивать всякие в архиве сведении о начале обитающих в здешней губернии народов». Что же касается составления самого описания, то эта работа была поручена Брилем присланному в Иркутск из учрежденной при Академии Наук Комиссии переводчику с мунгальского и калмыцкого языков Эгану Эриху, который «упражняется в сем деле уже с 780 года». Эгану Эриху дано было знать: «чтобы он свою комиссию приняв на себя постарался исправить оную со всевозможною точностью и возможною же поспешностью и описание по частям, (как) таковое сочиняемо быть может, доставлял бы в наместническое правление, будучи уверен, что труд его удостоится монаршего Ея Величества внимания и что наместническое правление конечно за удовольствие себе поставит отдать попечение его надлежащую справедливость». Одновременно с приказом, адресованным Маркловскому, такие же приказы о собирании историко-этнографических сведений направлены были в Нерчинскую область к генерал-поручику Е. К. Бекельману и к охотскому коменданту с тем, чтобы все материалы, собранные для генерального описания сосредоточены были у председателя Верхней расправы Лангенса ¹²).

    В Якутске Маркловский поручил «сию комиссию» коллежскому асессору, заседателю совестного суда и находящемуся у «рассмотрения провинциального архива» Матушевичу (Матушевскому), а также здешнему лекарю Кливецкому (или иначе Кливетских). В то же самое время Маркловский разослал указы о сочинении аналогичных описаний, в подведомственные ему районы: в Зашиверск, Жиганск, Олекминск, к окружному якутскому исправнику и к олекминскому исправнику ¹³).

    Земский исправник зашиверской округи бергшворен (горный присяжный) Баннер отвечал на запрос, что «иноверцы пребывают от Зашиверска весьма отдаленно», потому и описания в скорости учинить нельзя ¹⁴). Жиганский исправник Подчертков объяснил, что местные тунгусы и якуты к ясачному платежу ещё не прибыли, когда же прибудут, то он отберет у их старожилов требуемые сведения.

    Олекминский исправник капитан кн. Пелымский отвечал, что все старые дела земского суда и нижней расправы сгорели 9 февраля 1785 г. и описания «учинить не почему». Вообще же Пелымский высказался очень скептически о самой возможности установить какие-либо знаменательные события из прошлого местного населения: «и были ль таковые, писал он, неизвестно, сами ж иноверцы начала и происхождения своего рода, а равно и никаких достопамятных меж ими происшествиях, сколько я не любопытствовал, не знают». Что же касается обрядов и законов, то, поскольку этим уже занимается Матушевский, Пелымский счел себя свободным от этой обязанности и к ней не приступил. Кроме того, писал он, тунгусские князцы бывают на обыкновенном выходе только раз в году в феврале месяце, а в настоящее время (месяц май), разошлись все по отдаленным местам на промысел и, следовательно, говорить не с кем ¹⁵).

    Якутский исправник Савицкий сослался в своем ответе па тот факт, что «якутов описание сочинено Матушевичем от самых якутов», а тунгусов тоже видеть сейчас (в июле месяцу) невозможно ¹⁶).

    Жиганский исправник титулярный советник Подчертков 7 октября 1786 года писал Маркловскому о своих безуспешных усилиях выяснить прошлое местного населения, о том, что «всячески старался достигнуть сего описания,» «но как, продолжает он, не отыскав здесь никого в тонкость знающего якутского диалекта переводчика, который бы мог действительно перевести не только непонятных их речей, но и разнообразных названий, хотя и решился было, чтоб как-нибудь дойти до их начала, обрядах и вере, но и сего достигнуть не мог, потому что якуты тамошние объявляют мне, что как им памятно, что они будучи в младых ещё летах слыхали от таких же стариков, что предки, отделяясь от подгородных города Якутска якутов, зашед сюда, в Жиганы, поселились, почему и разговор их и вера и обряд стоят сходно с теми подгородными якутами, которые по множеству их и о начале порядочно знать и показать могут, а они сего в доскональ опасаясь, чтоб не показать незнанием своим чего излишнего не уверяют, а достигнуть того не могут». Кроме того, сам он лично убедился, что описание Матушевского «действительно сходствовать будет и здешним якутам». Относительно тунгусов он сослался на отсутствие толмача: «что же касается в трех наслежных тонгуских родах тонгусах — переводчика отыскать не мог, то когда я уже для якутского одногласного разговора действительного переводчика отыскать не мог, следовательно особливо и для сего тонгусского разговора такого ж переводчика нет, да и быть не может, потому что хотя в тех трех тонгуских родах некоторый речи друг друга и согласуют, но однако большею частию в наречиях и названиях весьма не сходствуют и непонятны, а потому по неимению достаточно и в тонкости знающего их разговор наречии и названии переводчика ни по какому образу, сколько моего старания и усердия ни было, того описания сделать им не можно и какое и отколь какой обряды происхождение имели, наведаться не мог». Полагая, что жиганские тунгусы «с оленсками яко со множеством числом и старшими против здешних тонгусами имеют близко смежность и одиокровное обхождение», Подчертков предполагал, что от них можно получить требуемые данные, или взамен их «соединить» все написанное о тунгусах оленских и якутских и тем воспользоваться. Если же нужно все таки доставить сведения именно о жиганских тунгусах, он просил выслать сначала к нему переводчика ¹⁷).

    На это донесение немедленно последовал грозный ответ из Якутска. Разгневанный Маркловский отвечал Подчсрткову, что по сути дела он ничего не сообщил, «не объяснил ни в чем, ниже о нравах и вере». Подчерткову приказано было, «чтоб (он) старание приложил узнать о требуемом обстоятельнее и, не слагаясь на сочинения прочих, сам описал обо всем. Не можно ж ему и неимением переводчиков отзываться, ибо узнание нравов и обрядов, так же и веры не требует такой дальней тонкости, какую в репорте изображает, но всего нужнее к сему старание и доставил бы скорее, медленность же относится к собственному его нерадению, ибо имея в руках повеления год и 4 месяца, ничего не сделал и рапорт прислал столь неосновательный; здешнему земскому исправнику предписал, чтоб он наведался — не знает ли кто из здешних якутов о начале происхождения жиганских якутов, и буде что узнает меня б (Маркловского) уведомил, а так же и Алепскому исправнику писал разведать от Аленских тонгусов о тонгусах же живущих в Жиганском округе, каким образом и когда начало свое восприняли и узнав оное меня рапортовать, о чем Иркутскому правлению покорнейше доношу» ¹⁸).

    Жиганский исправник, таким образом, проявил по мнению начальства усердие и инициативу как раз там, где это от него не требовалось, чем и вызвал такой гнев якутского коменданта, что он обратился с донесением об этом прямо в Иркутское наместническое правление. Относительно же запрошенных Подчертковым для Маркловского сведений якутский исправник донес, что таких данных «о начале и происхождении жиганских якутов получить ни от кого не мог» ¹⁹). Оленский исправник Наполов ответил тоже самое; хотя и в более распространенном виде: «хоша я о начале происхождения жиганских якутов в вверенном мне округе и требовал знания, но однако за долговременностью ныне помнить того (никто) не может», на что получил не менее суровый, чем Подчертков, ответ из Якутска: «Удивляюсь», резонно писал ему Маркловский, «что вы в столь короткое время успели отобрать сведения и ответствуете, что никто того помнить не может, но как видно и спрашивало о сем Вами ни от кого не было, ибо не можно получивши 14 декабря мое предписание до 17 числа того ж месяца увидить тунгусов и отбирать от них сведения и узнать, что никто помнить не может» ²⁰).

    Как видно из приведенных данных, обращения якутского коменданта к окружным исправникам не принесли ожидаемых результатов. В большинстве они по своим способностям, подготовке и культурному уровню просто были неспособны понять, как следует и, тем более, выполнить это задание, сформулированное к тому же чрезмерно кратко и в общей форме.

    Особо выделяются при этом ответы жиганского исправника, который отнесся к выполнению своего задания достаточно внимательно и, несмотря на отсутствие переводчика при полном, очевидно, незнании даже якутского языка, все же сделал попытку разыскать знатоков местных преданий, нашел их, и выяснил от них тот ценный, с точки зрения современной этнографии, факт, что ещё деды самих древних в его время старцев-якутов рассказывали о заселении Жиганского округа выходцами из подгородных якутских местностей. Не менее, интересно и другое его замечание о различиях в речи представителей трех тунгусских «наслежных родов», что объясняется, очевидно, наличием здесь в то время двух тунгусских, племен: собственно эвенков и эвенов-ламутов. Столь же ценно его указание на родственные связи жиганских тунгусов с «оленскими» и на особое отношение между ними, которое выразилось в том, что жиганские тунгусы считали оленских не только более многочисленными, чем они сами, но и «старшими».

    Но эти данные, конечно, не могли заменить требуемых официальных описаний. Для характеристики условий, которые сказались на неудачном конце, постигшем обращение Маркловского к исправникам, существенно и ещё одно обстоятельство, указанное Подчертковым: боязнь местного населения, опасавшегося, что собранные от него сведения покажутся властям не только неосновательными, но и прямо сомнительными, «несообразными», а потому и «излишними», за что может быть, придется отвечать. Отсюда — ссылка на недостаточное знание относящихся к делу фактов и на то, что другие должны обо всем интересующем правительство знать гораздо полнее.

    Значительно лучших результатов добился однако Матушевский, который пользовался, как прямо указал он сам и подтвердил Савицкий, сведениями, собранными среди якутов и от них самих, а также имел возможность воспользоваться архивными документами.

    Свое «описание в Якутской области якутах (якутов): о начале их происхождения и о достопамятностях, происшествии, равномерно вере, законе их, обрядах и прочем» Матушевский излагает по следующим 28-ми пунктам: «1. О начале якутов — ис какого народа они происходят; 2. О вере их; 3. О почтении православной церкви и к крещению; 4. О шамане; 5. О свадебных обрядах; 6. О числе жен; 7. Приданое невесты; 8. О преимуществе жены с приданым; 9. О разводах; 10. О именах детей; 11. О воспитании и содержании детей от дня их рождения; 12. О нраве и дружелюбие к русским; 13. О физиогномии и о сложении тела; 14. О промысле к продукте; 15. Употребление табаку; 16. О наряде и опрятности; 17. О склонности к теплому или холодному климату; 18. О селении; 19. О скотоводстве; 20. О ремесле, женскому полу приличном; 21. О пении песен; 22. О проезжающих якутах в дороге; 23. О болезни; 24. О боязни больных и мертвых; 25. О погребении вообще, а паче шаманов; 26. О невоздержном употреблении пищи; 27. Оружие которым промышляют зверей; 28. О торжественных веселиях и что тут происходит ²¹).

    Как человек, в какой-то мере образованный, знакомый даже с латинским языком, Матушевский отвечает па первый вопрос ссылкой на соответствующий пункт «Описания сибирского царства» Г. Ф. Миллера, отчасти дополняя однако ею сведения лично собранными им в Якутске среди якутов данными, подтверждающими записанные Миллером «предания о переселении предков якутов с юга из страны красноярских татар. В остальном изложение несомненно оригинально и целиком основано на личном опыте, на беседах со сведущими якутами, от которых в частности, им записан ряд якутских: терминов, в том числе имена верховного божества Юрюн-аар тойона, Хомпорун-хотой хана (известные эпитеты орла), Джесегея («Дьёсёгёй») — божества конного скота, громовника (сюгэ тоён), богини деторождения Ийехсит («ынахсыт, разумеется ангел наставник» ²²).

    Каждый из 28 пунктов описания, составленного Матушевским, заслуживает не только внимания исследователей, но и обстоятельного комментария. Ограничимся только одним примером: Матушевский узнал, что якутские богачи имеют по нескольку жен, которые живут в различных местах, располагая собственным скотом и пользуясь правом уйти от мужа со своим скотом, если он станет их напрасно притеснять. Те же жены, за которых уплачен калым, теряют свободу и «почитаются у них купленными».

    Налицо здесь не только факт, характеризующий социальные отношения внутри якутского общества, но и объяснение давно занимающего ученых вопроса о так называемом материнском роде (Ийэ-ууhа) у якутов.

    Термин Ийэ-ууhа обычно рассматривали как остаток родового строя с материнским правом. Серошевский, однако, верно указал, что «кроме названия, якутское ие-уса не имеет ничего общего с материнским родом древних этрусков, ликийцев, современных деловар, могекан и других племен считающих родство по женской линии», ибо «ие-уса считает родство по мужской линии». Он был на верном пути, когда высказал в общей форме предположение, что образование ийэ-ууhа связано с полигамией, именно, что под отцовским родом аҕа ууhа «подразумевалось все потомство, происшедшее от одного отца, а ийэ-ууhа — это его ветви, происшедшие от разных жен». Догадка Серошевского полностью подтверждена, как мы видим, сообщением Матушевского. Таким образом, приходится пересмотреть традиционное   представление о ийэ-ууhа, а вместе с тем и о преданиях относительно возникновения некоторых якутских родов от женщин-предков, как о прямых пережитках матриархата. Ийэ-ууhа действительно является следствием полигамии — формы брака, свойственной обществам далеким от классического родового общества, в тех его ранних формах, о которых упоминает Серошевский ²³).

    Полигамия — «многоженство мужчины было, очевидно, результатом рабства и была доступна только отдельным лицам, занимавшим исключительное положение. В семитической патриархальной семье в многоженстве живет только сам патриарх и самое большее некоторые из сыновей, остальные должны довольствоваться одной женой. Так обстоит дело еще в настоящее время по всему Востоку; многоженство привилегия богатых и знатных, и жены достаются главным образом путем покупки рабынь; масса народа живет в моногамии» — так характеризует Фр. Энгельс этот вид брака (Фр. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Партиздат, ЦК ВКП(б), 1937, стр. 57).

    Замечательная особенность якутской формы полигамии заключается, как мы видим, в том, что здесь резкой гранью отделены: а) женщины, вышедшие замуж без уплаты калыма и б) жены «купленные», утратившие тем самым право покинуть мужа, даже и в случае, если он притесняет их, т.е. жены - «рабыни», о которых говорит Энгельс. В первом случае можно видеть ещё влияние традиций предшествующего времени, когда женщина пользовалась равноправием с мужчиной, но вместе с тем подобная привилегия была, очевидно, достоянием преимущественно тех женщин, которые происходили из богатых семейств ²⁴). Остальные представляют собою жён неполноправных, рабынь.

    Ответы Матушевского на поставленные им 28 вопросов в «большинстве случаев обнаруживают в нем, во всяком случае для того времени и для его официального положения, значительную наблюдательность, а также способность достаточно глубоко и полно понять чуждый ему быт.

    Как человек своего времени, автор описания, разумеется, высказывает местами наивные, с нашей точки зрения, суждения, например, по поводу шаманских «чудес», описание которых он сопровождает оговоркой о том, что не посмел бы упомянуть этих «невероятных действий», если б о них свидетельствовали одни только якуты, а не русские, «многократно своими глазами» видевшие подобные чудеса. Данная им в § 12-м общая характеристика «нрава» якутов, как и соответствующие места в описании 1767 г., ничем не отличается от столь же тенденциозных и поверхностных характеристик в специальных ученых сочинениях XVIII и XIX веков, авторы которых, в большинстве случаев, привыкли рассматривать всё окружающее их в Сибири свысока и презрительно, с обычной для них рационалистической и просветительской точек зрения.

    Публикуемый ниже подлинный текст обоих описаний и приложенной к делу выписки из ясашного повытья, о которой упоминал в 1768 гг. Дебриньи, печатается с соблюдением существующих правил публикации архивных документов; в текст их введена только необходимая пунктуация, в остальном же орфография и транскрипция подлинника сохранены полностью, за исключением знаков, отсутствующих в современном алфавите, сохранение которых не имеет смысла. [Пользуюсь случаем выразить искреннюю благодарность нач. архивного отдела НКВД ЯАССР т. М. С. Салимову, директору Якутского Республиканского Архива т. Тузлукову, а также научному сотруднику архива Л. Т. Тарасовой за содействие, оказанное мне в подготовке данного сообщения.]

                                                                                   I.

    Описание, учиненное в штате состоящими дворяны и детми боярскими и нерегулярного войска якуцких казаков старшинами о нравах, качестве и обхождении находящихся в окрестности и ведомстве города Якуцка ясашных разных родов иноверцах, кто именно какия нежности, увеселении, притом же в каких местах жительство имеют, также и суевериях и какою довольствуют себя пищею и чем скотоводствуют, какие же звери и рыбы в промыслу бывают и родство между собой производят, о том значит ниже сего генваря... дня 1769 году.

    1-е. О якутах, мужеска и женска, обоего полу, какого возраста, важного или нежного виду и чем веселятся, то есть борбою или кулашным боем, конным рысканием, стрелбою — ис какого оружия производят и о вере их идолаторской.

    Означенныя якуты мужеска и женска полу возраста болшего, среднего и малого. Лицем смуглы, волосы черны, у мужеска полу остригают, а у женска не стригут. Увеселения имеют борбою, раздевшись донага, толко оставя на себе одне штаны, и з разбегу соединясь друг з другом и ударя одним другова по бокам, а потом ухватясь за свои штаны и ногами сплетясь поборяются, брасают о землю. А кулашного бою не знают. А конное рыскание бывает, поровнясь друг з другом по два в ряд, и бегут во весь опор.

    А стрелбу употребляют из якуцких луков стрелами, поставя на достойном месте метку. А огненного оружия не имеют, а хотя и есть толко у немногих винтовки, ис которых стреляют разных родов птицу, так же на лесу белку и зверей.

    Веру содержат: кланяютца идолам деревянным и берестяным, а паче солнцу, месяцу и огню, бросают на огонь жирные мяса, выливают масло и во время собрания на питье квашеного кобылья по их ысэху молока, а без того не начинают и тем по соображенному их существу боготворят, а закону, который бы могли хранить, никакого издревле не имеют.

    2-е. По их суеверию шаманства или другия обоянства и каким действием происходят.

    Шаманства имеют таким порятком: бьют в бубны, зделав огиб деревянной и оболоча в коровью кожу. При том же зделанной из дерева для битья себе в руки в бубен на подобие валкю и оболоча в кожу, а сверх насядя синими королками. Что же касается до платья, то бывают из лосинных выделанных кож короткое до пояса человеческого, а обвеся вокруг того зделанной же на подобие человеческого, перста трубкой и шеркунцов железныя, так же выкроенной из лосины вокруг того платья обвеся на сходствие тесемок, что спускается от оного платья вниз часто даже до земли и с тем же спущается против самой спины зделанные из железа по их названию ойбон, пример солнца и пролубей, медведей. И начнут то шаманство выводить по захождении солнца через всю ночь даже до утренней зори до восхождения солнца. А жертву приносят дияволу: бьет конной и рогатой скот и сняв толко со скотины одну шкуру и весят на лесину, а мяса скотския под той же лесиной собравшись многолюдство употребляют себе в пищу. А по большой части то ими чинится для испрошения у диавола болным здоровья и облехчения, почему иногда по суеверству их збывается. И тако шеманство производит оюн, то есть их шаман, з битьем в бубен, а скакая елико может на ногах и необычайной выпуская крик, причем вертя головою и призывая к себе верующих и кланяющихся итти диаволов и омрача людей, колят палмою и ножем. Еще же велит себя постороннему якуту в бок на вылет вколотить деревянную жердину и велит же посадить обыкновенной по обеим сторонам дву малолетных ребят и после того паки учнет сказать и необычно головою и всем корпусом единственно, как и выше значит, кричит, со всяко трелюдой вертеца, что и болше выводит куриозностей, тем паче якутами с похвалою веруются.

    3-е. От чего пьяны бывают и какою пищею довольствуются, при каких местах и о каком строении жительствуют, как в зимнее, так и в летныя времена.

    Пьяны бывают зделав и сквася ис кобыльего молока, то ость по их званию, кымыс, с которого напиваются, якоже с вина, допьяна и в том своем пьянстве весьма бывают неспокойны и злонравны, а коль паче злопаметственны, добродетелей же не чювствуют, а зло никогда забыть не могут и продолжается у них веселость и гулба в одно время каждый год майя с 10-го июня по 20-е числа.

    И окончавшие исэхи запасают себе в зиму сосновую кору а оную сушат в пищу и напоследок страдуют ко удовольствию собственного скота кошением сена. Пищею довольствуются от конного и рогатого скота молоком и соснового дерева корою, по их наречию бес, и битым конного и рогатого скота говядиною и промышляют из озер истоков, також и рек, всяких родов рыбу неводами волосяными, плетут ис талинки и всякого дерева, а называют по их языку ту, сиречь вержи малыя и болшия, и протчим зверям, то есть лосями, оленми и медведем, зайцами и кротами.

    А жительство состоят по еланем около озер и по край Лены реки вверх и вниз, а строение имеют для зимовки деревянныя юрты и обмазывают вокруг к пособу теплоты коровьим калом, а летнее время наставя тычинами жердин тонких и покрывают вокруг тисками, то есть, берестом сшивным, которое оне мочат разваривая в воде и оное у них до трех и более годов.

    4-е. Какого именно разных родов зверей промышляют и куда оной во первых за ясак положенной на них или в продажу и одежду свою употребляют.

    Зверей промышляют: соболи, лисицы бурениня, сивочеревы и красняя, белку, горностаи, зайцы, песцы, волков, медведи, лосей, оленей, ис которых зверей соболи, лисицу, белку, белыя песцы каждогодно приносят в казну за положенной на них окладной ясак. Кожи лосиныя, оленьи, волчьи, зайчинныя, медведины, диких баранов употребляют себе на одежду, а излишние продают разного чина и звания людям за денги и меняют на всякой товар купцам.

    5-е. Какой скот у себя имеют и прочее тому подобное свойствия и качествы.

    Скот у себя имеют копной и рогатой, а кроме того никакого не имеют. Свойство и родство производят нижеследующим порятком: а именно отдают своих дочерей в замужество и берут за них в подарок конным и рогатым скотом, по их речению калым, а потом ис того скота отдают за дочерми своими, яко то в приданы, тем же скотом и зять тестю своему привозят по их щерти самое жирное битое конного и рогатого скота мясо вареное и сырое и дарятся тогда платья мужскому полу рысьеми и волчьими шитыми, по их званию санаяками, и готовыми из рысьих лап чебаками, рукавицами и протчим, что по обыкновению их подлежит до ношества, а жентшине из лосинных кож шитыми да шубами подобными братцким тулупов длинною и обкладывают вокруг того на полах и подолу бобровыми лоскутами и морских котов шкурами и кобыльих также и вороных жеребят кожами, а повыше той опушки нанизывают вокруг, например, в ширину на два вершка, разного цвету одекуем и корольками.

    6-е. Коряки и чукчи: какое имеют качество при том же веру идолаторскую, также и обхождение, как зимою, так и летом, кочюющия или сидячия жительствуют.

    Оные народы чукчи и коряки возраста большого и малого и среднего, лицом смуглы, волосами черныя — у мужска пола стригут, а у женска не стрижены. Платья носят одинарное по их названию куклянки, парки шитые из оленьих кож с опушкой и собачьих шкурок. Жилища их на тундреных местах блись моря и в хребтах. Скотоводствуют оленьми и на оных ездят зимою на санках, а в летныя времена верхом на седелках об одной подпруге без стремян. А пешия, кои у себя не имеют оленей, живут по край моря и рек в земляных юртах, подобно яко в погребах, вход и выход зделан вместо дверей сверху по леснице. Вместо скота пещия кормят собак и на оных в зимнее время ездят в санках и ходят пещия на лыжах и в лаптях деревянных и те очибы переплетают ремнями. А оленные называются кочевные, поставляют тычинами жирдин и покрывают шитыми из оленьих кож выделанных ровдуг чумами, а в летнее время потому ж из ровдух шитыми чумами. Юрты ставят, у которых бывает промысел, в пищу себе из моря и из рек неводами и седми ис трав кропивными, а именно рыбу и нерпу, китов, белук, моржей носками железными на жердях деревянных. А в хребтах промышляют диких лесных баранов, оленей, тако ж на платеж в казну ясака соболей, лисиц, медведей, волков и оные употребляют себе на одежду.

    Свойства производят и в замужество дочерей своих отдают без калымов, толко с тем договором, што б тому зятю их быть у них в работе по то время, естли тот зять усилством своим у оной засватанной своей невесты, хватя ее, неболшим ножом штаны разрезав и за нижней ее тайной уд захватит рукою, тогда уже ее действительно   получит к себе в жены и во время того его рукою действия, собравшись миоголютство женского полу и бьет жениха, елико возможно, палками и дерут рушивши коктями и колют неболшими палмами и женскими ножницами для одного увеселения по обычаю их. И живучи в работе у тестев своих несколько лет, увидя несносное тиранство и нестерпя таковых мучительств, оставя засватанную свою невесту, отходят некоторые прочь.

    Гулбу и увеселения имеют: набрав грибов, по их названию мухомору, и высуша оное едят положа в рот, нерозжовавши глатают, от чего бывают весма пьяны и дики, а потом вымочась в ковш костяной из оленьяго рогу и подают другому, которой приняв должен выпить и от того уже зделается болте пьяным, нежели тот, который наелся оного мухомору. А протчия мужеска полу чрез волшепство обращаются во образ женской и между собою мужеложствуют и походят друг за друга замуж. И те народы люди злонравныя и между собою поссорясь друг друга убивают до смерти, а добродетели человеческой не чувствуют, а зла никогда забыть не могут. Шаманствы у них происходят битьем в бубны, зделав очиб деревянной и обшивают в оленью кожу и диаволским претыканием омрача, тот шаман колет себя ножом и палмой. А жертву приносят диаволу битыми оленьми и сабак, которых оставляют в пустых местах на земле.

    Ружья у них костяныя ис китового уса и костей,   також и деревянныя луки со стрелами, палмы, и во время неприятелей носят при себе на темляках копья и на себе куяки железныя, костяныя, тож и панцыри. А для промыслу, как в море так и в реках, плавают в лотках с деревянныя огибни и обшиты вокруг того кожей моржевой, по их речению байдары, и выделанныя из дерев баты подобны российского парода лоткам.

    Вера их: кланяются солнцу и луне и обшивают мертвого кости в оленю кожу и обнизывая одекуем, а мертвыя человеческие тела, как протчия ясашныя иноверцы, на лабазы и в землю не кладут, толко зажгут на огне.

    В измену и бунты часто вступают и коряки с чюкчами производят незабытную всегдашную ссору, а в приход во время неприятелей жен и детей своих колят копьи, с тем дабы в неприятельских руках те их жены и дети не достались.

    А у чукоч прав и качества, равно как коряки, и язык имеют сходственной и не различной, а для легости и разминажу пинают мячи и копейному сражению обучаются, також и друг друга из луков стреляют до ран. Ядят рыбу и зверинныя мяса, не всегда вареную на огне и болшей частию я сырую. Закон у них также и вера одна: идолюторствуют.

   Тонгусы единственно такого же возраста мужска и женска пола якоже якуты: болшая средния и малыя. Лицом смыглы, толка волосы отращивают длинныя. Платье носят из оленьих кож короткое, а увеселение их бывает борбою, равное как у якутов, а стреляют друг друга из луков стрелами до ран. Скотоводствуют оленми и содержат не поболшей части конной и рогатой скот. Ездят на показанных оленях верхом и, будучи в ясашных между якутами волостях, па конях. Родство произходит: дочерей своих в замужество выдают за плату калымами оленей. Довольствуются нишей будучи в хребтах в горах и по тундренным местам промышляя всякого зверя, а имянно лосей, оленей диких, полевых баранов, медведей, волков, зайцев и кротов, а соболей, лисиц, горнастаев и белок, что приносят в казну за ясак. Домы имеют кочевные, подобны чюкоцким и коряцким, чюмовыя юрты. Вера идолопоклонническая, шаманство бесовское и протчее все походит на якуцкое обыкновенное. А язык у них свой и разговоры других родов с верноподанными несогласны.

    Еще ж платежныя юкагири и ламутки народ, как мужеска, так и женска полу подобен тонгусам и возрасту також, лицем смуглы, а качества при том же и свойства и что касается до промыслов и домов и пропитания единственно скотоводствуют оленми, собаками, против означенного изъяснения как и о тунгусах.

    Посад же всех предреченныя якуты содержат обыкновенные два брата родных на дву сестрах, только не в своем роде, а в другом женятся и берут по смерть отцов сыновья себе в жены мачих и в том греха не находят, а невески посягают в замужество деверей своих. У богатых якутов невески свекру до трех годов не кажутся, а когда случится из юрты выходить или входить, тогда завешиваются ис кутя до дверей по запече камелька, чтоб отнють их свекорь не видел, одиялами и шубами и мимо в камелке бываемого огня переходу за половину юрты не имеют, а по прошествии тех лет, хотя и видаются, но токмо без той шубы которую называют талагой, она совершенно ходит не должна и весма оное хранят, а без того поставляют за вящей грех.

    Не буди же неимоверно и за подленно без всякой лжи уверяем, не хитростию волшебства, обаче во время силных жаров возсуждают погоду камешками, которыя ими находятся, ректо в головах, а имянно волчьих, у лосей, так же и лошадей в мозговых каморках, то их называют сата, от чего как вывесят на дерево к сучку то сделается весной и летом прежестокой ветер, дошь и град и продолжается от трех, сами и до девяти дней и с чего они холодным дохновением пользуются в летныя жары в проездах куда либо на лошадях, а весной в марте, апреле и майе месяцах, как в лесных так и в гористых местах, для окончания промыслу зверей по насту на лыжах пешия лосей и оленей.

    А кленутся и ротятца якуцкия народы в правде наливая на огонь масло и стоя па коленях посыпают па головы свои пеплом горячим и целуют убитого медведя головную кость и почитают то за большую важность иногда те клятвы непреступают и боятся нарушать.

    Точию к воровству между собой, а коль паче у руских людей, конного и рогатого скота самых жирных и что нелутчих, так склонны чего и описать не можно, да и к закрытию тех своих вымышленных дел наполнены несказанной хитрости, а есть ли по свидетельству других и осмотру в воровстве там иногда изобличаются, а более одной за каждую скотину в платеж с них брать не повелено и в том же освобождаются без наказания и оное воровство якуцкия народы внимают с позвалою себе в добычь.

    На подлинном подписали: дворянин Иван Аргунов, сын боярской Яков Уваровский, сын боярской Матвей Сивцов, сын боярской Егор Борисов, сын боярской Николай Шестаков, сын боярской Александр Шадрин, сотник Иван Тутин, пятидесятник Петр Климонтов, вместо пятидесятника Ивана Черепанова по ево прощению и за себя пятидесятник Яков Луковцев подписал, сотник Семен Жирков, пятидесятник Максим Захаров, пятидесятник Яков Ударин, сотник Александр Прудецкий, пятидесятник Михаил Колпашников, сотник Федот Данилов, сотник Андрей Корякин, сотник Федор Колесов, пятидесятник Иван Широких, сотник Иван Сребыкин, титулярный советник Иван Татаринов».

                                                                                       II.

    Описание обитающих в Якутской области якутах, о начале, их происхождении и о достопамятностях, произшествии, равномерно вере, законе их, обрядах и о протчем 15-го числа 1785 года учинено.

    1. О начале якутов. Ис какого народа они   происходят. В описании господином Миллером, историографом и профессором университета академии наук, Сибирского царства и в тех произведших в нем дел от начала, а особливо от покорения его российской державе в первой главе 34-м пункте съсылаясь на древнюю повесть якутов и о казаках, что оне и татаре один народ были и что предки их с мунгалами и бурятами в соседстве жили, но прогнаны от них войною, после чего они в верху реки Лены со своим скотом на плоты сели и около Олекмы и Якутска сплывши поселились, а к подтверждению сего описания в 35-м и 37-м той же главы пунктах весьма кстати показаны и примеры, как то имя последние (коим образом якуты называют себя соха) что де меж татарами из Красноярского уезда еще и поныне имеетца небольшое поколение, которое тем же называются именем, так же в 39-м пункте живущим при реке Лене тонгусов преданию от них предков осталася повесть, что как якуты в оные места пришли, то они сим чужим гостям усильно противились, чтоб не дать им проходу, однако от них побеждены были и сказывают, что главной их бой происходил недалеко от устья реки Патомы при урочище так называемых Гусельных гор.

    Нонешние же якуты, у которых прилучалось мне о достопамятном их происхождении осведомлятца, ничего обстоятельно о вышереченном сказать не умеют, однако некоторыя ис них сообщали то же, что их предки ис красноярских татар и, якобы ходя за звериным промыслом и дошед до реки Лены, оплыли оную от Верхнеленска до сего места, где ныне город Якутск, которого там еще, да и никаких людей не было, как их повесть не столь кажется быть вероятною по причине, что остли бы оне толко за однем звериным промыслом сюда сплыли, то для чего же им столь отдаленной стороне остатца было нужно и отколе столь изобилно конного и рогатого достали они скота, ибо живущия их соседы тунгусы никакого скота (кроме оленей для езды) не имеют.

    Равномерным образом от вышеупомянутых достопамятных сего народа произшествиях ничего вновь к подтверждению их истории изобразить не нахожу, поелику нет у них книг, ни писем, да и новсе никакого на своем языке не имеют диалекту.

    2-е. О вере их. Веруют они что есть де бог, существо милосердое и все сие создавшее и делают ему поклонение и один раз в год (за умножение в скотоводстве и подачу жертвоприношение) а боитца дьявола, по их языку абасы, которого они почитают страшным, того для во отвращение и прекращение всякого зла имеют шаманов и ис подобострастия дьяволу, равную как самому творцу, да и во всякое время, приносят жертву.

    3-е. О почтении православной церкви и крещению. Многие охотно приемлют святое крещение, да и некрещеные, буде из них которому прилучитца итти мимо святой церкви, кланяютца пред оною и, опуская руки к земле, говорят на своем языке тагара, что значит великий бог, не упоминая других различных имян, которыя в числе богов поставляют, а имянно юрунал, хомпорун, хотой хан, чесегей, сюге тоен, иахсыт, разумеется ангел наставник.

    4-е. О шамане. Шаман у них в немалом почтении по причине, что бутто бы он с дьяволами имеет дружбу, по разным с ними надобностям советуетца, и тако, есть ли кто из якутов пожелаит узнать будущее о их счастии в скотоводстве, зверином промысле, а наипаче спастись от болезни и о протчем, то просит шамана и угощаит жирным кобыльим мясом (ибо оное по их вкусу самое лутчее), поят простым вином или кумысом. А, он, надев на себя нарочитое ради шаманства разными железными побрякушками из выделанных кож коротко зделанное платье и разтрепав волоса, бегаит по юрте, шатая головою, кричит громко выговаривая невнятные самим якутам речи, а сие значит, якобы, он призывает в совет по имени всякого из числа ему знакомых дьяволов, бьет в бубен — наподобие решета обтянутого кожею, кривлясь, бросаетца во все стороны и кверху скачет со всей мочи, а протчия якуты поддерживают ево глубоким молчанием и наконец приходит в беспамятство и упадаит, якобы без чуств, лицем к земле, а через полчаса или болше, пробудившись и несколько отдохнув сказываит, что видел и что дьяволы по ево прозбе объявили, чему все верят и утверждаютца.

    Да еще суть некоторыя, шаманы что в присутствии всех (сколко бы не прилучилось зрителей) произаит себя насквось ножем или палмою; палма — нож противу обыкновенного гораздо болше, ибо слишком аршин в ней длины и имеет его при себе ради зверинаго промысла и дорожнаго случая, да сверх того позволит которому из зрителей пробить себя в бок жердию насквось и по обоим концам той жерди велит посадить по одному маленькому ребенку и паки станет кверху скакать и шаманить. Яко выше и чем болше которой представит сему подобных жестокости примеров, тем вяще почитает его народ. Конечно, не осмелился бы я о сем в том невероятном упомянуть здесь действии, естли бы от однех толко якутов, не многим русския люди подтверждают тоесть с тем. что все сами упомянуто многократно своими видели глазами.

    5-е. О свадебных обрядах. Обыкновенно, приехав свекровь з женихом и с своими гостями и тестя угощают обедом и кумысом и договорясь отводят на несколько времени жениха с невестою в особую юрту, потом, побыв у тестя дни два или три, бывают в гостях у молодова, дарят друг друга жирным мясом, платьем, мехами и тому подобным.

    А по коих пор муж колыму то есть выкупу за невесту скотом и денгами сполна по договору не заплатит по то время молодая жена живет у своего отца, куда муж к ней ездит и имеют с собой детей, а когда   выкупит, тогда уже возмет ее в свое жилище, да сверх того, как свекор, так и невеста свекра, через три года видеть друг друга не должны.

    6-е. О числе жен. Бедныя или посредственныя имеют по одной и по две жены, а достаточныя по четыре или сколько пожелают и состояние их дозволяет, а живут у мужа порознь, каждая со своим скотом, сколько которая себе от мужа в колым или в приданое получила, а муж живет с которою сколько захочет, однако ж о благоденствии   всех стараится и хотя они гораздо ретка с собою и с мужем бывают вместе, но никакова меж ними несогласия и ревности не имеется и всякая о всем довольна щитает.

    7-е. Приданое невесты. Приданое, сверх пеболшева числа невестина платья, дается за нею почти весь тот скот, которой за нею от зятя в колым получен, кроме употребляемого при свадбе в пищу.

    8-е. О преимуществе жены с приданым. Есть ли кто жену получит с ея приданым, оная почитаится у них вольною женою и потому муж уже ея продать другому не может.

    9-е. О разводах. Разводятся тогда, ежели муж и который зол сделавшись учнет ее часто безвинно бить, тогда имеит она право отойти со своим скотом к ея отцу и выйти замуж за другова а есть ли жена своевольно куда уйдет, то уже должна лишится своего колыму, взятых же за колым жен имеет муж власть продать в жену другому, ибо таковые почитаются у них купленными, а по смерти мужа должны быть в замужестве за замужним братом или за другим ево наследником.

    10-е. О именах детей. Родившимся детям дают имяна названием по их языку того, кто в те родины ис первых глазам их предстанет, то есть человек или собака, зверь или птица и протчее.

    11-е. О воспитании и содержании детей от дня их рождения. Буде в зимнее время, как скоро родится младенец так, тот час же час валяют его в спег, а потом, обертев какой либо лоскут, кладут малинькой берестяной или деревянной к голове возвышенный ящик со зделанными в нем для спражнения скважинами, в коем он и лежит обвязаной тонким ремнем без вынятия по судкам и более. В пищу ж дают ему сосать кусок жиру и тем питают ево, доколе он что станет сеть, а грудью вовсе не кормят. Ныне же, однако, некоторыя дают в рожках сосать молоко.

    12-е. О нраве и дружелюбие к русским. Те, кои сопрежены судьбою невежества и бедности меж собою согласны и к руским таковым кажутся, но достаточнейшия ныне важнейшее свое время поросвещения и завсить всяк смотрит на щастие от нижняго и в тяжбу или протест входить столь охотны, что самомалейшая претензия к вечному их несогласию достаточною послужить может причиною. И вообще сказать, что сей народ есть весьма понятен, щедр и на отмету любопытен, но напротив того злопамятен, лехковерен, робок, завистлив, ленив и лукавый.

    13-е. О физиогномии и о сложении тела. Обоего пола есть некоторыя весма болшаго и малова росту, но вообще большая их часть посредственной меры люди, притом плотного и крепкого суть сложения, лицом же смуглы, волоса у всех черны, однако болше мужественным нежели гнусным тем им видится лице, да и смугловатым есть посредственное, что не воспрепятствовало ж и женскому их полу быть довольно красивыми, есть ли бы оне не были плоско широковатыя и на калмытских отчасти похожи и темнолицы.

    14-е. О промысле и продукте. Обыкновенной их промысел в зверинной и рыбной ловле и в скотоводстве, отчего пропитание свое имеют и кажется, что у них иноверцев посредством их промысла довольно имеется денег в золотой и серебряной монеты. В зиму ж запасаются рыбою и сосновою, лежащею на дереве под верхнею, корою с соком; такую кору, которою высуша, истолча в муку, варят в яству себе с кислым молоком житкую кашу, подсыпав немношко ржаной муки, которыя иметь могут.

    15-е. Употребление табаку. Табак, словом, все старый с малый обоего пола курить охотники, употребляя малыя, наподобие китайских, деревянныя или костяныя трупки, а по их званию ганза. Нюхают же в старости.

    16-е. О наряде и опрятности. Мущины на голове волоса совсем остригают, шапки носят ушатыя лутчаго звери и все их наружное платье несколько щеголевато. Шубы коротки и разрезной фалт назади ради способности к верховой езде, верх суконной или китайчетой, вокруг обшит шириною на подобие ласканов, росомакой, соболем или бобром, а ежедневныя китайкою по большой части розоватого цвету. Кушаки коженые, как пертупеи, с пряжкою, украшенные серебрянными блосками и такия ж при них огнива. И женщины одинаково ж употребляют покройное платье и узнать только можно женщину потому, что все у шеи носят длинныя серебряныя или медныя серьги и втрое сплетенныя назади головы косы, да сапошки на ногах, по их этербясь, унизаны вокруг на голенище широкою в ладонь разного цвету одекуем и корольками, а иныя и шубы вокруг ими окладывают, но как женщины, так и мущины рубашек не имеют, кутыванием себя излишне не занимаются.

    17-е. О склонности к теплому или холодному климату. Некоторыя утверждают, якобы онии более к стуже, нежели к теплоте обычны, что теплыя и жаркия дни не всегда им нравятся по той причине, что хотя многия из их обоего пола на наряды себе убыцатся и хорошою по их обычаю и вкусом любят носить одежду, однако летняго платья не имеют и желающия нарядно показаться в жарчайшия дни в тех же щеголяют шубах в коих достаточно от лютых согреваются морозов. А ис сего видно, что оне довольно, как противу жару, так и морозов, крепки ибо, как выше сказано, летом могут ходить в хороших шубах, а зимою естьли в дороге или за промыслом зверей случится которому в худом платье в жестокой мороз ехать верхом на лошади, то начнет мохать руками ногами и всем корпусом двигатца и тотчас спочнет снимает с себя шапку и руковицы. Ночью же у самого малого огня на разосланных по снегу с дерев снятых ветвей спят полунагие без просыпу, не чувствуя отнюдь тово, что внешняя от огня тела их часть снежным инеем покрыта.

    18-е. О селении. Имеют по четыре и больше в разных местах в разсужденни множества скота стойбища или жилья, ис коих зимния деревянныя с чувалом и льдяными окошками, в летния и осенния круглыя, в коих сами по    временам живут.

    19-е. О скотоводстве, каким именно изобильны. Скота конного и рогатого весьма много имеют и так по оному страстны что без крайней нужды посторонним продавать не рады, а упалой скот не наносит им убытка, ибо оного равномерно употребляют себе в пищу и тем только наипаче тщеславятся, что скота и скотников или пастухов имеют много и что в летнее время могут вместо вина пить квашеной на кобыльем молоке кумыс, а коровьева вместо квасу с водою разведеной и называемой умдан.

    20-е. О ремесле женскому полу приличном. Сверх домашних и за скотом забот всякая женщина и девка шьют на себя и на мущин из разных скотинных и из звериных кож. також и ис сукна, делаными им скотских и из звериных жил нитками платье, обувь, шапки, рукавицы и протчая.

    21-е. О пении песен. Петь больше мужчины, нежели женщины, охотники. Однако, и в песнях их слогу нет и поют то, что мыслят или глазам их встретится, то есть буде увидят лес — о лесе, воду — о воде, и птицу — о птице, человека — о человеке и тому подобное.

    22-е. О проезжающих якутах в дороге. Во время случающихся своих проездов коль скоро на какую вземлетца в гору, то за благополучный свои выезд, вырвав из лошадиной гривы по несколько волосов, вешает на дерево в жертву диаволу, моля при том, что и впредь благополучно продолжать тот свой путь.

    23-е. О болезни. Болезням по натуре почти никаким не подвержены, разве по случаю от удара и тому подобных припадков. Впротчем весьма здоровы, лехки и проворны и из них очень мало в молодых летах умирают, кроме оспенной болезни, которую они называют поветрием, ибо прежде населения меж ими русских сия болезнь им не была знакома, от которой оно иногда весьма страждут. Кроме того, как мужской, так и женской пол, живут до глубокой старости и до конца оной к верховой езде способны.

    24-е. О боязни больных и мертвых. Больных весьма боятся, ибо как скоро кто из них, даже не исключая жон и детей, заболит оспою, то здоровые оставя их в юртах с нужною для них пищею уходят в дальныя по лесам места и живут недопуская к  себе никово оттоле, где есть оспа. Кто ж умрет в юрте, то уже не живут в ней после, а остается пустою, либо сожгут оную.

    25-е. О погребении вообще, а паче шаманов. Умерших якутов и их княсцов хоронят просто в землю на пригористых местах более русскими за наем людьми, а шамана сами кладут поверх земли на лабазе, то есть в зделанном на столбах по росту анбарчике, лехковерно мысля бутто он, не быв в земле, прямо пойдет к своему дияволу, которому в жертву вешают на дерево с убитой на сем место жирной скотины кожу с головою и ногами, а лошадь с уздою — для его шамана на том свете езды, мясо ж, по ненадобности уже ему, сами едят на том месте, где погребают, а если богатой князец или голова равной тому пожелает чести, то оному зделана будет многих на ево погребение, опрося жителей довольное тому число, ради угощения откажет убить скотины.

    26-е. О невоздержаном употреблении пищи. Обыкновенная их пища значит противу 14-го и 19-го пунктов, а когда случитца у кого какой либо в добыче зверь или пропащая либо убитая скотина, то едят без устатку днем и ночью покуда оную не окончат, а есть ли же иногда случитца иметь пищи, то без крайней нужды живут дни по три по четыре и больше, не ев ничего, разве оставшие из прежде держенного мяса кости, избивши, переваривают, а хлеба вовсе не пекут.

    27-е. Оружие, которым промышляют зверей и птиц. Оружие их природное лук и стрела, да длинной в аршин копье с черенями, нож, называемые у них пальма и сим оружием и стрелами, которыми удачно стреляют, выходят они на зверинной промысел. От русских же некоторые достали винтовки, которыми промышляют диких птиц и белку.

    28-е. О торжественных веселиях и что тут    происходит. Всякой год в одно время, то есть майя от 10-го июня по 20-е число, как уже обыкновенно исправитца их скот, наделав довольно кумыса, голова или князец, или кому из числа достаточных заблагорассудитца, пригласит к себе, во первых, шамана и весь свои обоего пола род, соберутца на избранное место и этот то, один раз в году, как уже сказано в 2-м пункте, за даровоной милосердым могуществом в их скотоводстве плод, в знак благодарности и жертвы, на зделанной нарочито посреди юрты огонь, вокруг которого все первейшие в роде сидят мужья, взяв помянутой шаман большую стопу, по их званию аях, наполненную кумысом и оборотясь на восток льет трижды с коленопреклонением в чесь милосердаго творца; потом, оборотясь на полдень, затем и север, подобным же образом и с коленопреклонением льет трижды кумыса на тот же огонь ис той самые посуды, с которой и прежде в чесь всем дьяволам, которыя по их мнению во всех сторонах, кроме восточной, многочисленны находятца и которым тут же просит, дабы как полученными плодами, равно и всеми пожитками дозволили оне спокойно воспользоватца. По сей церемонии угощаютца все кобыльим мясом и мущины напиваются допьяна (как от простого мужики вина) кумысом, и наконец, мущины забавляютца конским рысканием и борьбою, донага раздевшись, а женщины нарядны в ето время в лутчее свое платье, взяв одна другую за руки поют и по своим песням вкруг пляшут, и сие торжество называют оне исех.

    На подлинном поди писал коллежский ассесор Осип Матушевский.

                                                                                  III.

    По справке в ясашном повытье по нынешней вновь переписи во всем якутском ведомстве ясашных разных народов состоит, а именно — якутов 34.132, тонгусов 2714, ламуток 386, юкагиров 581, итого 37813 человек и из них в ясак годных от 18 до 50 лет 16747, старых и дряхлых 6020, малолетних ниже 18 лет 15046. Оные инородцы обязались в казну платить единственно по    равномерным окладам: соболей 3163 3/4, в том числе 3122 соболя по 7 рублев на  21854 р. а 41 3/4 по 4 рубли, на 167 рублей, итого на 22021 рубль. Лисиц красных: 11327, в том числе 10318 лисиц по 2 рубля, на 20636 рублев, 1009 лисиц по 1 рублю 50 копеек за 1513 рублев 50 копеек, итого на 22149 рублев на 50 копеек всего по цене 44170 рублев на 50    копеек, по окладу денег 1293 рубль 50 копеек.

                                                                    ПРИМЕЧАНИЕ

    1. Бахрушин, С. В. Исторические судьбы Якутии. Сборник «Якутия», изд. Ан СССР, Л., 1927, стр. 1-2 отд. оттиска. Его же: А. Ф. Палицин. В сборнике «Века», под редакцией А. И. Заозерского и М. Д. Приселкова.

    2. Андреев А. И. Очерки по источниковедению Сибири. XVIII век. Л., 1939 г. Его же: Очерки по источниковедению Сибири, вып. 2-й. 1-я половина XVIII века, Л., 1940. Его же: Материалы по этнографии Сибири XVIII века (Советский Север, 1939, № 3).

    3. Попов, Н. А. Татищев и его время. СПб., 1861. Андреев, А. И., Труды и материалы В. Н. Татищева о Сибири. («Советская этнография», 1936, № 6).

   4. Миллер, И. Ф., История Сибири, том 1. Л. 1937. стр. 547-8.

    5. См. «Описание народов, находящихся около Якутска, Охотска и в Камчатке, в государственную Камер-коллегию от генерал-майора Иркутского губернатора и кавалера Бриля». (Российский магазин. Трудами Ф. Туманского, ч. 1-я, 1792).

    Рукопись, датированная 1785 г., была использована в извлечениях наряду с другими архивами материалами Спасским в статье «Якуты» «Сиб. Вестник», ч. III и IV. 1424 г.

   См. о них также:  Майнов И. И. — Некоторые данные о тунгусах Якутского края. Труды Вост. Сиб. отдела ИРГО, № 2, Ирк. 1898, стр. 1-2, Андреев, А. И. — Материалы по этнографии Сибири XVIII века. Советский Север, 1939, № 3, стр. 79.

    6. Стрелов, Е. Д. — Акты архивов Якутской области (с 1650 г. до 1800 г.) том. I. Якутск, 1916, стр. 269-296.

    7. См. труды Комиссии по изучению Якутский АССР, т. IV, Л., 1929. стр. 43-46.

    8. Якутский республиканский архив, фонд 1-й (Якутской воеводской канцелярии), опись I, дело № 105: «Дело по указу Иркутского наместнического правления о избрании способного человека для собрания известий о вере и прочем разных иноверцов, населяющих уезды Якутской области. Начато 4 генваря 1785 г.».

    9. См. цитированное выше дело Якутского республиканского архива л. II, обор.

   К серии описании, выполненных одновременно в 60-70 гг. XVIII в. и по тому же самому поводу относятся, в частности, ведомости, выписки из которых  опубликовал И. В. Калачев в «Известиях Восточно-Сибирского отдела Русского Географического общества» (т. II, № 3, 1871, стр. 43-45) под заголовком: «Образ жизни тунгусов и коряков, живших в Иркутской Губернии в 1766 г., выписано из ведомостей, присланных в Правительствующий Сенат от бывшего в Иркутской губернии губернатором, генерал-поручика и кавалера Бриль, хранящихся в Московском архиве Министерства Юстиции, д. 390-399». Судя по содержанию, это описание было доставлено охотскими властями. Там же, очевидно, должны храниться беловые тексты публикуемых нами документов, составленных в Якутске.

    10. Там же, лл. 12 об., 13-17.

    11. Ср. С. В. Бахрушин, Г. Ф. Миллер, как историк Сибири, в книге: Миллер Г. Ф. История Сибири, I, стр. 35.

    12. Названное дело Я. Р. Архива, лист 1—2-й. О Маркловском сведения помещенные в статье И. С. Москвина «Воеводы и начальники г. Якутска и их действия». (Памятная книжка Якутской области за 1863 г., издание Якутского областного статистического комитета, СПб 1864, стр. 196).

    13. См. названное дело Якутского Республиканского архива, л. 3-й.

    14. Там же, л. 34 (23. VI. 1785).

    15.        »      л. 39 (29. V. 1785).

    16.        »      л. 40 (19. VI. 1785).

    17.        »       л. 44-45 (7. Х.1786).

    18.         »       л. 47-48.

    19.        »       л 50 (т. II. 1787).

    20.        »       л. 51-52. (17. ХII. 1786) л. 53.

    21.        »       лл. 22-30.

    22. См. соответствующие места «Словаря якутского языка» Э. К. Пекарского и работы, посвященные мифологии и религии якутов (Кулаковского, Трощанского, Кочнева, Припузова, Серошевского, Приклонского и др. авторов).

    23. Серошевский, Якуты. СПб, 1896, стр. 506-8. Мнение Серошевского по существу разделяется Н. А. Виташевским (см. его Якутские материалы для разработки вопросов эмбриология права. «Материалы по обычному праву и по общественному быту якутов».   Труды комиссии по изучению ЯАССР. т. IV, Л. 1929, стр. 167,171.

   Взгляд Серошевского подтверждается таким суровым критиком его работ, как Ионов, который тоже подчеркивает, что счет родства в ийэ ууhа ведется по мужской линии (см. В. М. Ионов, Обзор литературы по верованиям якутов, Живая старина, XXII, вып. III-IV, 1914, стр. 232).

    24. Хозяйственное значение многоженства у богатых якутов, кстати выразительно обрисовано и позднейшим документом, делом 1823 г. об «Оседлых, кочующих и бродячих иноверцах», где сказано: «Богатые якуты имели многих жен для призрения обыкновенно состоящих в разных местах домов и скотоводств, ибо жены усерднее управляют имением, нежели сторонние лица, чрез что улучшается хозяйство и сберегается состояние». (Из «Дела по предложению господина Якутского областного начальника с приложением отношения Губернского правительства о доставлении в Губернский Совет нужных сведений о оседлых, кочующих и бродячих иноверцах. Начато 10 генв. 1823 г.»). Ср. Э. Пекарский. Из якутской старины (к статье В. Ф. Трощанского «Любовь и брак у якутов». Живая старина,  1909, вып. II-III. стр. 28). Подлинник дела хранится в Якутском Республиканском архиве НКВД ЯАССР, фонд 12, оп. 1, № 10а.

    /Сборник материалов по этнографии якутов. Якутск. 1948. С. 17-48./

    И. С. Гурвич

                ПЕРВАЯ МОНОГРАФИЯ XVIII в. О НАРОДАХ ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ

    («Собрание известий о начале п происхождении различных племен иноверцев, в Иркутской губернии проживающих, сочиненное надворным советником Францем Лангенсом»)*

    [* Рукопись хранится в Центральном государственном историческом архиве Ленинграда в фонде 1-го Сибирского комитета за № 300. Далее все ссылки на эту рукопись даются в тексте с указанием только листов.].

    Открытие удивительно своеобразного этнографического мира народов Сибири в XVIII в. учеными России способствовало утверждению авторитета русской этнографической пауки не только в нашей стране, но и за рубежом. Труды Г. И. Новицкого, Д.-Г. Мессершмита, В. Н. Татищева, Г.-Ф. Миллера, И.-Г. Гмелина, Я.-И. Линденау, С. И. Крашенинникова, Г.-В. Стеллера, И.-И. Георги давно уже высоко оценены специалистами [* А. И. Андреев. Труды и материалы В. Н. Татищева о Сибири. СЭ, 1936. № 6; он же. Труды Г.-Ф. Миллера о Сибири. В кн.: Г.-Ф. Миллер. История Сибири, т. I. М.-Л., 1937; он же. Материалы по этнографии Сибири XVIII в. «Советский Север», 1939, № 3; он же. Заметки по исторической географии Сибири XVI-XVIII вв. «Изв. ВГО», 1940, вып. 2; он же. Русские открытия в Тихом океане в первой половине XVIII в. «Изв. ВГО», 1943, вып. 3; он же. Изучение Якутии в XVIII в. «Ученые записки Института языка, литературы и истории Якутского филиала АН СССР». Якутск, 1956, вып. 4; он же. Труды Г.-Ф. Миллера о Второй Камчатской экспедиции. «Изв. ВГО», 1959, № 1; С. В. Бахрушин. Г.-Ф. Миллер, как историк Сибири. В кн.: Г.-Ф. Миллер. История Сибири; «Сборник статей, посвященных памяти С. П. Крашенинникова к 225-летпю со дня рождения». «Советский Север», 1939, № 2 (Статьи А. И. Андреева, Н. П. Никольского, Н. Н. Степанова); В. Ф. Гнучева. Материалы для истории экспедиций Академии наук в XVIII-XIX вв. М.-Л., 1940; Л. С. Берг. Открытие Камчатки и экспедиция Беринга. М.-Л., 1946; А. В. Ефимов. Из истории русских экспедиций на Тихом океане. Первая половина XVIII в. М., 1948; Н. Н. Степанов. Степан Петрович Крашенппников и его труд «Описание земли Камчатки». В кн.: С. П. Крашенинников. Описание земли Камчатки. М.-Л., 1949; он же. С. П. Крашенинников — исследователь Камчатки. ОИРЭФА, I. М., 1956; он же. Татищев и русская этнография, там же; М. О. Косвен. Г.-Ф. Миллер (к 250-летию со дня рождения). СЭ, 1956, № 1; он же. Этнографические результаты Великой северной экспедиции 1733-1743 гг. «Сибирский этнографический сборник», III. М.-Л., 1961; С. А. Токарев. История русской этнографии. М., 1966, стр. 75-141.].

    За последние десятилетия немало сделано для выявления роли местных людей в этнографии Сибири в XVIII в. [* А. П. Окладников. К истории этнографического изучения Якутии («Описания быта и нравов народов Якутия, сочиненные в городе Якутске в 1768-69 и в 1785 гг. «Сборнпк материалов по этнографии якутов». Якутск, 1948, стр. 17-48; М. О. Косвен. Этнографические результаты Северной экспедиции 1733-1743 гг., стр. 190-192; он же. Из истории этнографии коряков в XVIII в. «Сибирский этнографический сборнпк», IV. М., 1962.]. На протяжении XVIII в., главным образом во второй половине столетия, ценные этнографические материалы были собраны местными авторами, хорошо знакомыми с бытом, культурой н образом жизни коренного населения. Достаточно упомянуть описания чукчей и коряков, сделанные корреспондентом Г.-Ф. Миллера Т. Шмалевым [* Р. В. Макарова. Роль Тимофея Шмелева в изучении истории русских географических открытий в Тихом океане во второй половине XVIII в. «Труды Московского государственного историко-архивного института», т. 6, 1954; А. И. Алексеев. Братья Шмалевы. Исторический очерк. Магадан, 1958.], карты северо-востока Сибири с указанием данных о расселении местных народов, составленные чукчей Н. И. Дауркиным [* «Атлас географических открытий в Сибири и в северо-западной Америке XVII-XVIII вв.». М., 1964, № 128-131.], журналы геодезистов И. Леонтьева, И. Лысова, Л. Пушкарева [* Н. Н. Зубов, К. С. Бадигин. Разгадка тайны земли Андреева. М., 1953.], журнал сержанта С. Попова [* Е. Д. Стрелов. Акты архивов Якутской области. Якутск, 1916, стр. 271-296.].

    В конце XVIII в. была написана и первая обобщающая этнографическая монография о ряде народов Восточной Сибири, известная под названием «Собрание известий о начале и происхождении различных племен иноверцев, в Иркутской губернии проживающих, сочиненное... Францем Лангенсом» [* Первое сообщение об этой рукописи содержится в статье А. И. Андреева «Топографические описания и карты сибирских наместничеств 1783-1794 гг. и работы, связанные с ними» («Вопросы географии», сб. 17, 1950). Краткое описание рукописи в связи с характеристикой документальных материалов 1 и 2-го сибирских комитетов дал Ф. А. Кудрявцев в статье «Материалы по истории Бурятии в конце XVIII и первой половине XIX в. (краткий обзор)» («Записки Бурятского научно-исследовательского института культуры». Улан-Удэ, 1958, вып. 25, стр. 193).]. Эта работа, хотя к ней неоднократно обращались и обращаются этнографы и историки Сибири, должным образом не описана, по достоинству не оценена и использовалась только выборочно.

    «Собрание известий...», датированное 1789 г., представляет собой обширную рукопись на 156 листах, исписанных с обеих сторон.

    История возникновения этого скрупулезного описания тунгусов, ламутов. юкагиров, коряков, чукчей, камчадалов, курильцев, якутов, бурят и монголов связана с указом Екатерины II 1784 г. о сборе подробных сведений о народах Сибири. Указ, видимо, был вызван задачей как познать свое отечество, так и получить конкретные данные о подвластных народах для управленческих и фискальных целей.

    В указе Екатерины II, адресованном генерал-поручику А. Брилю (выписка из которого содержится в сопроводительных материалах, приложенных к рукописи Лангенса) в Иркутско-Колыванское наместничество, предлагалось: «Избрав честного и сведущего человека препоручить ему собрать сведения о начале происхождения живущих во вверенных ему губерниях разных племен иноверцев, также и о достопамятных меж ними происшествиях, равномерно о законах, вере и обрядах, поелику оные к объяснению их истории относиться могут» (л. 1 об.). Указ из Иркутска был послан в Якутскую воеводскую канцелярию и во все подведомственные уезды с требованием представить нужные сведения. Иркутское наместническое правление проявило большую настойчивость в получении данных с мест и их своевременном предоставлении.

    О том, как собирались эти сведения на местах, дает представление история появления на свет рукописи «Описание обитающих в Якутской области якутах, о начале их происхождения и о достопамятностях, происшествии, равномерно вере, законе их, обрядах и о протчем» [* А. П. Окладников. Указ, соч., стр. 17-48.]. К составлению ответов на запрос Иркутского наместнического правления, после бюрократической переписки с комиссарствами и попыток отделаться пустыми отписками, был привлечен местный знаток Сибири О. Матушевский, с помощью опроса якутов написавший интересную работу. Для сведения воедино поступающих материалов и подготовки общего описания в Иркутске была создана особая комиссия. В ее состав, судя по данным, обнаруженным И. И. Майновым в Олекмпнском архиве, вошли переводчик Иркутского наместничества И. Эрих, председатель Верхней расправы Лангенс и заведующий архивными работами Лабусевич [* И. И. Майнов. Некоторые данные о тунгусах Якутского края. Иркутск, 1898, стр. 2.]. В указе из Иркутска, адресованном якутскому коменданту Маркловскому, о составлении описания якутов и тунгусов упоминалось о распределении обязанностей между членами комиссии. Переводчику с монгольского и калмыцкого языков Иогану Эриху (Йериху) предлагалось, «чтоб он, сию комиссию приняв на себя, постарался поправить оную со всевозможной точностью ... и описание по частям, [как] таковое сочиняемо быть может, доставлял бы в наместническое правление, будучи уверен, что труд его удостоится Ее ... Величества внимания и что наместническое правление, конечно, за удовольствие себе поставит отдать попечению его надлежащую справедливость» [* А. П. Окладников. Указ. соч., стр. 24.]. Все поступающие материалы с мест должны были концентрироваться в руках Ф. Лангенса. Лабусовнчу предложили, «чтоб он приложил свое старание отыскивать всякие в архиве сведения о начале обитающих в здешней губернии народов» [* Там же, стр. 23.]. По-видимому, каждый из членов комиссии внес свой вклад в подготовку рукописи.

    О том, что производились серьезные архивные изыскания, свидетельствуют ссылки на Кобелева, Шмалева. В рукописи упоминаются походы Бекетова, Иванова, Бузы, Москвитина, Дежнева, Анкудинова и других землепроходцев, а также имена некоторых предводителей из числа коренного населения, например юкагирских князцов Уянды и Бурулги (л. 32).

    Об участии И. Эриха в подготовке каких-то разделов «Собрания известий...» упоминается в его письмах в Академию наук [* А. И. Андреев. Топографические описания и карты сибирских наместничеств. .., стр. 209.].

    Однако окончательная редакция, видимо, производилась одним Ф. Лангенсом. К рукописи приложены сопроводительные документы за подписью генерал-губернатора И. Пиля, в которых лишь один Лангенс назван составителем сочинения. Каких-либо упоминаний о помощниках Лангенса, так же как и о первичных материалах, использованных им, в этих документах не содержится, кроме того, что в разное время из разных мест были доставлены «довольно подробные, но в нужном весьма недостаточные частные сведения» (л. 125). В связи с этим отмечалось, что Ф. Лангенс, не довольствуясь присланным, производил и «собственные изыскания».

    Имеющийся материал пока не позволяет удовлетворительно ответить па вопрос о первоисточниках для написания обозрения народов Иркутской губернии, так же как и об авторах отдельных глав. Несомненно, что с мест были присланы Ф. Лангенсу какие-то описания. Видимо, составителями описания были использованы также архивные дела, а возможно, и данные, собиравшиеся в 1760-е годы комиссиями о «расположении» ясака.

    Имеются все основания полагать, что автором главы о монголах и калмыках, с углубленным историческим введением, был переводчик И. Эрих. Труднее установить авторов остальных глав. Сопоставление текста уже упоминавшейся рукописи О. Матушевского, направленной в Иркутск из Якутска в 1785 г., с текстом главы о якутах «Собрания известий...» показывает, что в последней содержится значительно больше фактического материала, деталей и подробностей. Так, в «Описании...» Матушевского отсутствуют данные о легендарных первопредках якутов Омогое и Эляе, о князце капгаласского рода Тыгыне. В этой рукописи нет двух разделов, очень поверхностно описаны одежда и пища якутов. Если Матушевский только перечислил якутские божества, то в «Собрании известий...» они сравнительно хорошо описаны. Это же можно сказать о якутском шаманстве, погребальных обрядах и прочем. Очевидно, рукопись Матушевского была всего лишь одним из источников составления главы о якутах «Собрания известий...». Авторы «Собрания известий...» или пользовались дополнительно какими-то другими источниками о жизни и быте якутов, не дошедшими до нас, или сами собирали материал. Очевидно, в описываемую рукопись вошли сведения о народах северо-востока Сибири, накопленные в Иркутске па протяжении XVIII в., что делает «Собрание известий...» весьма ценным этнографическим источником.

    Какова же роль Лангенса в составлении описания? Замечание самого Лангенса о том, что большая часть сочинения уже в 1786 г. была готова, но в связи с тем, что из Охотска сведения вовремя не поступили, а были доставлены только в 1787 г., и ему удалось завершить работу лишь в 1789 г., как будто говорит о том, что им лично производилось и сведение и обобщение материалов. Косвенным свидетельством в пользу этого является единый стиль изложения всех разделов рукописи. Все это позволяет думать, что Лангенс был не только редактором, но что ему принадлежат и многочисленные комментарии и общие выводы, содержащиеся в рукописи.

    К сожалению, биография Лангенса нам неизвестна. В просмотренных нами биографических словарях его фамилия не упоминается. К рукописи приложен лишь документ, в котором Иркутское наместническое правление выразило благодарность надворному советнику Францу Лангенсу за проделанную работу и представило его к награждению. По сообщению Н. Н. Степанова, сделанному, к сожалению, без указания источника, Ф. Лангенс принимал участие в составлении топографического описания Иркутского наместничества [* «История Сибири», т. II. Л., 1968, стр. 352.]. Несомненно, Лангенс был образованным человеком с широким для своего времени кругозором. Об этом свидетельствуют ссылки, имеющиеся в рукописи, на историческую, как русскую, так и иностранную, литературу, в частности на труды Г.-Ф. Миллера, И.-Г. Гмелина, С. П. Крашенинникова и труды его современников, в частности на П.-С. Палласа.

    Принципиально новым в «Собрании известий...» является не сама сводка имеющихся материалов о народах, населяющих Иркутскую губернию, а попытка осмыслить накопившийся богатый и разнообразный материал о населении этого огромного края. В этом отношении особый интерес представляет первая глава работы — «Об инородцах, в Иркутской губернии обитающих вообще» (лл. 2-4). Сконцентрированные здесь замечания общего характера показывают, что автор пытался, опираясь на огромный материал, поступивший в его распоряжение, ответить на ряд общих вопросов.

    Так, автор обратил внимание на известную малочисленность народов Восточной Сибири. Причину этого явления он, не без основания, усмотрел в трудности добычи пищи, голодовках и болезнях.

    Интересно замечание об уровне развития бурят, якутов, тунгусов, ламутов и других народов. Он отметил, что «они отстали от просвещенных народов XVIII в. и в рассуждении сего довольно сродны с германцами, галлами и британцами, описанными Юлием Цезарем». Это сравнение представляется небезынтересным, так как, действительно, общественный строй бурят, якутов к приходу русских в какой-то степени приближался к отношениям эпохи военной демократии.

    Автор обратил внимание на то, что у всех народов Восточной Сибири было распространено шаманство, и высказал предположение, что когда-то это была развитая единая вера, «помрачившаяся» за неимением письменности во время разных переселений. Как мы знаем, эта идея получила широкое распространение в XIX в., после выхода в свет книги Д. Банзарова «Черная вера или шаманство у монголов» (СПб., 1891).

    Лангенс отметил, что некоторые народы добровольно согласились платить ясак русским, желая приобретать у них железную и медную посуду и другие необходимые вещи. Очевидно, эта мысль была следствием ознакомления с архивными документальными источниками XVII в.

    Наконец, в первой главе автор привел общие данные о языковой близости отдельных народов: «Тунгусы, ламуты и юкагиры говорят на почти одинаковых языках, сходных с маньчжурским, только наречия между ними весьма различны. Столь же сходным между собой языком говорят коряки, чукчи, пахачинцы, карагинцы, олюторцы, камчадалы и ближние островные курильцы. Якуты имеют язык, во многих словах различный от татарского, а буряты подобным же образом различествуют между собой и с монголами» (л. 4). В целом Лангенсом дана языковая классификация народов Восточной Сибири, близкая к современной. Обособленность же юкагирского языка была установлена В. И. Иохельсоном лишь в конце XIX в., но и это оспаривается некоторыми лингвистами.

    Следует отметить критическое отношение составителя к материалу. Об этом можно судить по скептическому замечанию, сделанному Ф. Лангенсом в отношении устных этногенетических преданий: «Словесные предания большей частью столь неосновательны и так нескладны, что только им одним вероятными казаться могут». Однако руководствуясь указанием привести предания, сохраняющиеся среди описываемых народов, «без всякого разбора», он включил многие из них в рукопись.

    Первая глава, таким образом, является по существу своеобразным введением с попыткой обобщить конкретные описания отдельных народов, выделить общие моменты, узловые вопросы.

    Видимо, Лангенсу принадлежат обобщения, заключения, попытки объяснить разнообразные обычаи народов Восточной Сибири, сделанные и в отдельных главах. Так, отмечая чукотский обычай обмена женами, он указал, что 2400 лет назад такой обычай был у римлян (л. 38). В этом сопоставлении можно усмотреть элемент того же сравнительно-исторического подхода составителя «Собрания известий...» к бытовым и социальным явлениям, как и в первой главе.

    Вместе с этим в рукописи много наивных положений, характерных для того времени. В духе XVIII в. автор пытался выявить для каждого народа какие-то особые присущие ему свойства. О бурятах, например, сообщалось: «Они не доверчивы, не услужливы, не проворны, робки... Они не скупы и не сварливы, к гневу не скоро побуждаются... В чистоте и опрятности мало уступают тунгусам» (лл. 101-102).

    В рукописи немало и неточностей. Видимо, сбор сведений на местах производился порой малосведущими лицами. В качестве самоназвания оленных коряков, например, приводится слово «тумгуту», что на самом деле значит «друг»; в действительности же оленные коряки называли себя «чаучу». Но термин «чаучу» в рукописи приписан пешим, или «сидячим», корякам. Как известно, последние называли себя «нымылын». В главе, посвященной корякам, указывается, что «они делятся на роды подобно тунгусам» (л. 33). Действительно, оленные коряки в XVIII в. были подразделены на ряд административных родов, однако кровного рода у коряков, так же как и у чукчей, не было.

    Рукопись подразделяется на следующие главы: 1. Об иноверцах, в Иркутской губернии проживающих вообще; 2. О тунгусах; 3. О ламутах; 4. О юкагирах; 5. О коряках; 6. О пахачинцах, олюторцах и карагинцах; 7. О чукчах; 8. О камчадалах; 9. О курильцах; 10. О якутах; 11. О монгольских народах вообще; 12. О бурятах, или братских; 13. О монголах, или монгольцах. Далее идут «Прибавления к 10-й главе о якутах», посвященные описанию верований.

    Все главы составлены в общем по единому плану: в той или иной последовательности приводятся сведения о языке, самоназвании, расселении, иногда о численности народов; далее описываются хозяйство, жилище, пища, одежда, обычаи, празднества и развлечения, верования, свадебные, родильные и похоронные обряды.

    В рукописи содержится большой конкретный материал об отдельных народах Восточной Сибири, представляющий значительный интерес для этнографов. Во второй половине XIX в., когда началось углубленное этнографическое исследование народов Сибири, многие древние обычаи и обряды под влиянием христианства изменились или были забыты, но в XVIII в. они еще сохранялись и частично отразились в описываемой рукописи. Весьма ценны многочисленные этнографические детали быта, хозяйства, жизни коренного населения обширной Иркутской губернии!

    При описании тунгусов, в качестве примера были, видимо, взяты более знакомые авторам прибайкальские тунгусы-охотники. В рукописи описывается образ жизни тунгусов: постоянные перекочевки в поисках зверя, переносные чумы. Пешие охотские тунгусы, но мнению авторов рукописи, перешли на оседлость в связи с тем, что утеряли оленей. Это вынудило их завести собак и заниматься рыболовством и охотой на морского зверя. В рукописи отмечено, что часть нерчинских и якутских тунгусов занялась скотоводством.

    В конце XVIII в. значительная часть тунгусов была обращена в христианство. В рукописи отмечается поверхностное усвоение тунгусами этой религии. Создателем мира почитался, например, Николай Чудотворец. Лангенс упомянул и об обычае экзогамии, строго соблюдавшемся у тунгусов: «При женитьбе считают родственниками (и поэтому невозможно брачно понять) тот род, в котором кто народится, и должно из другово рода брать» (л. 24-25); «С женской стороны они родства не считают» (л. 30). Подробно описан им свадебный обряд, уплата за жену калыма, обычай изоляции роженицы во время родов, распределение мест в чуме. Во время написания рукописи у тунгусов еще сохранялся обычай татуировать лица. В XIX в. этот обычай исчез. «Некоторые из местных тунгусов, — писал Ф. Лангенс, — имеют на своих лицах синие кривые линии, фигурки. Они у шестилетних детей обоего пола вышивают сквозь кожу ниткою, слюною намоченной и сажей с котла натертой» (л. 19).

    Одежда тунгусов состояла из короткого кафтана с узкими рукавами, коротких штанов, нагрудника, кожаных чулок, сапог и шапки. Любопытно свидетельство, имеющееся в рукописи, что в то время тунгусы носили шапки из шкуры с головы козы с ушами и рожками (л. 13). О таких головных уборах нам пришлось слышать от якутских эвенов. Рогатые шапки, по их словам, носили их предки, рассматривая такие шапки как своеобразные обереги от болезней.

    У тунгусов имелись и особые, видимо ритуальные, способы забоя домашних животных: «Скотину бьют они особливым образом, распарывают ножом между лопатками грудь и, всунув во внутренность руку, отрывают сердце, а оттого кровь во внутренность вытекает; после сего кожу снимают и в желудок немытый вливают кровь» (л. 27). Обычай вырывания сердца у жертвенных животных был распространен и у якутов и бурят.

    «Ламуты во всем сходны с тунгусами, — писал Лангенс, да и сами объявляют, что произошли от одного племени» (л. 29). По данным составителей рукописи, ламуты жили около Зашиверска и Охотска. В качество особенностей культуры ламутов упомянуты снежные очки, а также юрты, покрытые выделанными оленьими шкурами. Отметим, что таким же образом крыли чумы и тунгусы. Большой интерес для этнографа и археолога представляет описание так называемого «воздушного погребения» у ламутов. В конце XVIII в. они хоронили своих родичей в колодах, которые затем водружались на высокие открытые помосты. Остатки таких погребений еще сохраняются кое-где в Якутии и Магаданской области. Лангенс привел описание этого обряда: «Мертвых одевают они зимой в зимнее, а летом в летнее лучшие платья, кладут в деревянные гробы, а потом ставят на высоких деревьях и подделывают под те гробы столбы. После того закалывают нескольких оленей, и их кровью гроб и дерево обагряют, юрту умершего, постель, посуду и прочно вещи, какие он употреблял, оставляют под гробом; а у кого табун был велик, множество оленей задавливают с тем, что будто он на них в другом свете ездить будет» (л. 30 об.).

    После обращения ламутов в христианскую веру этот обряд изменился. Мертвых стали хоронить в земле. Однако до недавнего времени ламуты убивали около могилы ездовых оленей покойника, мясо их ели, а кости тщательно собирали и укладывали неподалеку от могилы. Тут же помещали и личные вещи умершего: одежду, посуду, нарты, седла. Для того чтобы они служили покойнику на другом свете, их целость нарушали: одежду надрезали, нарты ломали.

    Описание юкагиров в рукописи крайне кратко и поверхностно. Видимо, в Иркутске и Якутске тогда не располагали какими-либо подробностями об их быте.

    Более детальные сведения сообщаются о коряках. В рукописи приведены описания корякских юрт-землянок, с входом через дымовое отверстие в крыше, летних балаганов на столбах, байдар. Упомянут обычаи отработки за жену, обычай «хватания невесты» и погребальные обряды: «Мертвых они одевают в лучшее платье и положа с ними всю военную и домашнюю сбрую, сжигают в том мнении, что так мертвый дымом восходит на небо и будет там жительствовать» (л. 34). Промысловые праздники коряков и их семейные обряды описаны, видимо, по материалам С. П. Крашенинникова. В особой небольшой главе, посвященной пахачинцам, олюторцам и карагинцам, отмечается принадлежность их к корякскому племени, но не содержится о них каких-либо значительных подробностей.

    Из сведений, приводимых в рукописи о чукчах, видно, что о них в Иркутске сложились в общем правильные представления. В «Собрании известий...» указывается, что чукчи почитаются за народ, происходящий с коряками от одного корня. Относительно обстоятельно описаны Лангенсом хозяйство и быт прибрежного населения Чукотки: охота на китов, землянки, байдары. Интересны, но, видимо, преувеличены данные о численности чукчей. «По некоторым, хотя и не вполне достоверным, известиям количество сего народа (чукчей.— И. Г.) простирается до 7 тысяч душ мужского пола» (л. 39).

    Сравнительно бедны конкретным материалом главы, посвященные камчадалам и курильцам.

    Весьма подробные, ценные и добросовестно подобранные сведения, очевидно, были представлены в Иркутское наместническое правление о якутах. В разделе «Якуты» приводятся не только сведения об их хозяйстве, образе жизни, но и многие обычаи, верования.

    Прежде всего представляются интересными материалы о хозяйстве. Авторы сообщили о полукочевом быте якутов («с половины сентября до мая живут в зимних юртах»), привели данные об обеспеченности их скотом («некоторые имеют скотины до 300 и более»), о заготовке сена и т. д. Заслуживает внимания замечание о нехватке сена и о трудностях его заготовки: «За лето они запасают мало сена, — сообщается в рукописи о подгородных якутах, — почему обыкновенно они с февраля до мая месяца рубленным на островах тальником скот свой кормят. За неимением же тальника к тому березняк употребляют и около озер снег лопатами разгребают до травы. Однако при всем том немало скота у них с голоду помирает» (л. 58). Для питания якутов скотоводство давало в основном молочные продукты.

    Как отмечается в «Собрания известий...», «самые богатые едят мясо не более двух раз в месяц» (л. 58); «Летом они в питании недостатка не имеют, ибо в то время как кобылья, так и коровья молока бывает у них столь много, что всякого им потчивают» (л. 60 об.).

    Заслуживают внимания и данные о подсобных якутских промыслах: «На соболиной посылают князцы сродников своих и дают им по одной лошади, да на пищу каждому по три кобылы, по две ноги мяса кобылья, да по три пуда масла. За сим промыслом выходят с 1 сентября и возвращаются обыкновенно не прежде исхода апреля месяца, приносят от 2 до 10 соболей, которых ловят в весьма отдаленных по рекам, около Амура протекающим, местах, в ковымских [* Ковыма — одно из русских названий Колымы.] зимовьях и около Зашиверска» (л. 60).

    Значительную роль в хозяйстве якутов играла и охота около зимников: «Лосей осенью собаками травят, и как собаки их остановят, то на лошадях их догоняют, из луков застреливают, а весной по насту на лыжах, также сперва собаками остановив, застреливают. Лисиц осенью и по снегу выслеживают собаками же и, на лошадях догоняя, бьют» (л. 60 об.).

    Есть в рукописи сведения и о рыболовстве якутов: «Некоторые промышляют и рыбою, только немногие. Ловят они ее неводами, сделанными из лошадиных сученых волос». Подсобные промыслы, видимо, играли в XVIII в. значительную роль в жизни якутов.

    Трудно переоценить содержащиеся в рукописи материалы о древних обычаях, верованиях якутов и фольклорные данные об их переселении на Лену. Как известно, сюжет исторических преданий о переселении па Среднюю Лену прародителей Омогой-Баая и Эляй-Боотура в XIX в. приобрел расплывчатый этногонический характер. В этих преданиях судьбы больших общественных коллективов предстают как похождения отдельных лиц и членов их семей. Совсем иначе рисуется переселение якутов на Лену в разбираемой нами рукописи. В ней отмечается, что в новый край переселились сразу два рода якутов: Батулинский (Омогоевский) и Эляйский. По имени старшего сына Эляя, Хангаласа, Эляйский род стал именоваться Кангаласским (л. 49). Переселение на Лену двух родов якутов само по себе весьма интересно. Очевидно, предки якутов перекочевали в Ленский край в виде эндогамной группы в составе двух экзогамных единиц. Характерно, что предание о переселении на Лену якутов целыми родовыми объединениями было зафиксировано в 40-х годах XVIII в. Я.-И. Линденау. Не у него ли заимствован этот вариант предания?

    Заслуживает внимания описание якутского кумысного праздника ысыах. Как известно, эта церемония в конце XIX — начале XX в., когда ею заинтересовались этнографы, была уже крайне упрощена и в значительной мере забыта. Согласно данным Лангенса, празднование ысыаха распадалось на две части. Сначала в берестяной юрте производились в присутствии одних мужчин — разбрызгивание кумыса и жертвоприношение огню. Руководил церемонней «белый» шаман (л. 137), обращаясь с просьбами о благополучии к Улу-Тойону — верховному божеству. Жертвы кумысом предназначались не только светлым божествам, но и властителю нижнего мира, теням умерших шаманов. Вторая часть празднества производилась под открытым небом и заключалась в кумысопитии (чаша — чорон — передавалась по кругу по ходу солнца). Присутствовавшие участвовали в соревнованиях (борьба, бег, прыжки на одной ноге, скачки на лошадях).

    Особый интерес представляет собой приведенный в «Собрании известий...» якутский обычай захоронения с конем. Археологические раскопки в Якутии подтвердили сравнительно широкое распространение этою обычая. Однако современные якуты этот обычай забыли. «Когда кто из них умрет, — сообщает Лангенс, — то убивают самую жирную лошадь и, собравши ближних, с ними едят, а потом, надевши на умершего его лучшее платье, кладут в вырытую в земле яму; любимую его лошадь, оседлав, убивают дубиною, а потом ее в ту же яму зарывают. Еще кладут с ним кусок мяса, кошель, чашку, ложку, топор, лук, стрелы и пальму. Ныне хотя лошадь убивают, мясо съедают сами, а кожу, оседлав, у могилы [на] дерево вешают, в том мнении, что умерший в другом свете на лошади ездит» (л. 60).

    Много подробностей содержится в рукописи о быте и обычаях бурят. Приводятся данные о численности бурят; по 4-й ревизии их было 55 172 мужских души (л. 93). Хозяйство их — скотоводство, ремесла, промыслы — описано в особом: параграфе. Так же как и якуты, буряты использовали зимники и летники. В разделе «О юртах и посудах» упоминаются 5, 6, 8-угольные рубленые юрты с потолками, засыпанными землей, описаны войлочные и берестяные юрты. Авторы привели описание бурятских овчинных шуб наподобие кафтанов. Интересно замечание о бурятских прическах: «... волосы на голове обстригают вплоть, оставляя на самой середине маленький кружочек с долгими волосами, которые обыкновенно в одну, а некоторые, особенно молодые, люди в две-три косы заплетают» (л. 103). Любопытные сведения даны о пище бурят. Подробно охарактеризованы использовавшиеся в пищу дикорастущие корни, листья, ягоды. Составители рукописи, видимо, хорошо были знакомы с обычаями бурят. Сведения о многоженстве, калыме, родильных и погребальных обрядах детальны и обстоятельны. Заслуживает особого внимания описание обряда посвящения в шаманы и шаманского погребального обряда (шаманов хоронили на подмостках, поддерживаемых столбами, и ничем не покрывали).

    Заключительная глава рукописи посвящена «российским монголам», их внутреннему управлению и обычаям. Таким образом, в «Собрание известий...» вошли данные обо всех больших и малых народах Иркутской губернии.

    Эта сводная, обобщающая работа представляла для того времени большую ценность. Нам неизвестно, была ли замечена рукопись в придворных кругах. Однако в самом Иркутском наместничестве она привлекла к себе внимание современников. «Собрание известий...» было использовано при подготовке «Топографического описания Иркутского наместничества 1794 г.». Это отметили сами составители описания [* А. И. Андреев. Топографическое описание и карты сибирских наместничеств..., стр. 207-208.].

    По-видимому, рукопись была представлена М. М. Сперанскому при производстве им ревизии Сибири, а затем в составе немногих дел «для сведения» была передана в Сибирский комитет, учрежденный в 1821 г. для рассмотрения отчета М. М. Сперанского. Здесь «Собрание известий...» заинтересовало историка Г. И. Спасского, и отдельные выдержки с его добавлениями были опубликованы в «Сибирском вестнике» [* «Буряты, или братские». СВ, 1824, ч. I, кн. 1, стр. 21-34; кн. 2, стр. 35-44; кн. 3-4, стр. 45-56; кн. 5, стр. 57-64; кн. 6, стр. 65-72; ч. II. кн. 7, стр. 73-80; кн. 9-10, стр. 81-86; «Якуты». СВ, ч. III, 1824, кн. 17-18, стр. 127-148; ч. IV, 1824, кн. 19-24, стр. 149-166; «О начале и распространении монгольских народов». «Азиатский вестник». СПб., 1826, кн. 4, стр. 192-201; кн. 5, стр. 243-254; кн. 6, стр. 303-315.].

    Обозрение «Собрания известий о начале и происхождении различных племен иноверцев, в Иркутской губернии проживающих» позволяет сделать ряд заключений. Во второй половине XVIII в. появились как в губернских, так и в окружных городах Сибири тогда еще немногочисленные люди, собиравшие сведения о жизни, обычаях и истории коренного населения. Поэтому правительственные указы о сборе сведений по народам Сибири были выполнены на сравнительно высоком для того времени уровне.

    К концу XVIII в. в Иркутске накопились значительные и достоверные материалы по этнографии всех народов Восточной Сибири. Эти сведения были обобщены в рукописи Франца Лангенса, представляющей собой памятник большого познавательного и историографического значения [* Ссылки на описываемую рукопись имеются в книгах: С. А. Токарев. История русской этнографии. М., 1966, стр. 172; И. С. Гурвич. Этническая история северо-востока Сибири. М., 1966; стр. 83, 101; «История Сибири», т. II. Л., 1968, стр. 152; Е. М. Залкинд. Общественный строй бурят XVIII и первой половины XIX в. М., 1970, стр. 120.].

    Эта рукопись, заслуживающая внимания как специалистов, так и широких кругов читателей, интересующихся прошлым народов Сибири, несомненно должна быть опубликована полностью.

    /Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии. Вып. V. [Труды Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. Новая серия. Т. 95.] Москва. 1971. С. 5-14./

                              «ОПИСАНИЯ» И «ВЕДОМОСТИ» ОФИЦИАЛЬНЫХ ЛИЦ

    В 1760-1790-х годах правительственные учреждения практиковали сбор необходимых историко-этнографических сведений о народах Сибири путем рассылки вопросных пунктов и получения с мест соответствующих ответов. Этот интерес объяснялся тем, что после упразднения Сибирского приказа 15 декабря 1763 г. сбор мягкой рухляди с ясачной Сибири был передан кабинету императрицы. В связи с этим возникло «Описание... о нравах, качестве и обхождении находящихся в окрестности и ведомстве города Якуцка ясашных разных родов иноверцах...» (1769 г.), В конце 1782 г. был издан указ об оставлении собираемой в Сибири «мягкой рухляди и всего ясашного сбора» по-прежнему в ведении царского кабинета. В связи с этим кабинет опять стал проявлять интерес к положению ясачных народов Сибири [* А. B. Андреев. Описания о жизни и упражнении обитающих в Туруханском и Березовском округах разного рода ясачных иноверцев. «Советская этнография», 1947, № 1, стр. 85; он же. Изучение Якутии в XVIII веке, стр. 29.]. «Описание обитающих в Якутской области якутах, о начале их происхождения, равномерно вере, законе их, обрядах и о протчем» (1785) О. Матушевского и «Собрание известий о разных племенах иноверцев, обитающих в Иркутском наместничестве» (1789) Ф. И. Ланганса возникли как результат этого интереса кабинета.

    В конце XVIII в. в связи с образованием наместничеств в Сибири потребовались топографические описания уездов и городов. В результате были составлены «Описание Якуцкой провинции» (1794), «Походный журнал» Степана Попова (1794), «Практическое географическое описание о Жиганском уезде» (1804) и другие, а также ряд карт и планов Якутской области. Эти топографические описания явились как бы продолжением «Описаний» предыдущих лет, составленных по требованию заинтересованных учреждений царского правительства. «Описания» 1760-х годов — конца XVIII в. представляют известный историко-этнографический интерес.

    По указу Сената от 29 ноября 1767 г. якутские штатные «дворяне, дети боярские и старшины нерегулярного войска якуцких казаков» дворянин Иван Аргунов, сын боярский Яков Уваровский и еще 19 человек в январе 1769 г. составили «Описание... о нравах, качестве и обхождении находящихся в окрестности и ведомстве города Якуцка ясашных разных родов иноверцах, кто именно какие нежности, увеселения, притом же в каких местах жительство имеют, также и суевериях, и какою довольствуют себя пищею, и чем скотоводствуют, какие же звери и рыбы в промыслу бывают и родство между собой производят». Это описание под названием «Ведомость о нравах живущих в Якутском уезде народов» было издано еще Ф. О. Туманским в журнале «Российский магазин» (ч. 1. СПб., 1792). В советское время оно опубликовано А. П. Окладниковым в «Сборнике материалов по этнографии якутов» (Якутск, 1948) по списку, хранящемуся в ЦГА ЯАССР [* Другой список хранится в ГПБ, ф. Погодинское древнехранилище, № 1422. Он же и был опубликован Ф. О. Туманским.].

    Появлению «Описания» предшествовала довольно оживленная переписка между иркутскими и якутскими властями. На основании сенатского указа иркутский губернатор К. Л. Фрауендорф потребовал от якутской воеводской канцелярии присылки описания о народах, живущих в ее ведомстве. Он ответа не получил. 6 ноября 1768 г. в Якутск поступило вторичное требование, которым А. И. Бриль (сменивший К. Л. Фрауендорфа) приказал воеводской канцелярии сочинить «без малейшей проронки», «какие именно в Иркутской губернии народы жительствуют и какой образ жития имеют... и какие они порознь в казну доходы платят» [* А. И. Андреев. Описание о жизни и упражнении обитающих в Туруханском и Березовском округах разного рода ясачных иноверцах, стр. 84.].

    Получив этот указ, якутский воевода П. П. Дебриньи послал распоряжения к дворянам и казачьим старшинам, чтобы они представили при рапортах ведомости «на другой день». Казачьи старшины и члены дворянского штата приказание воеводы получили 16 декабря 1768 г., но текст своего описания подали только 9 мая 1769 г.[ * А. П. Окладников. К истории этнографического изучения Якутии (Описания быта и нравов народов Якутии, сочиненные в г. Якутске в 1768-69 и 1785 гг.). «Сборник материалов по этнографии якутов». Якутск, 1948, стр. 19-21.].

    В первых разделах «Описания» речь идет о якутах, далее о чукчах и коряках, затем о юкагирах и в заключение снова о якутах. «Описание» было составлено соответственно вопросным пунктам воеводы П. П. Дебриньи. Авторы, как видно из текста, несомненно, «до тонкости знали быт описываемых ими народностей по личному опыту, так как по характеру должностных обязанностей проводили среди них, если и не всю свою жизнь, то, по крайней мере, наибольшую часть ее. При исключительной сжатости и простоте бесхитростного слога, лишенного всяких посторонних украшений, их работа насыщена ценными фактами и остро подмеченными характерными деталями, неожиданными нередко по своей выразительности, но подтверждающимися показаниями иных источников...» [* Там же, стр. 21.]. Таково мнение А. П. Окладникова, с которым трудно не согласиться. В ведомости, например, дается следующее описание якутской борьбы, конных состязаний и стрельбы в цель: «Увеселения имеют борьбою, раздевшись донага, только оставя на себе одне штаны, и з разбегу соединясь друг з другом и ударя одним другова по бокам, а потом ухватясь за свои штаны и ногами сплетясь поборяются, бросают о землю. А кулашного бою не знают. А конное рыскание бывает, поровнясь друг з другом, по два в ряд, и бегут во весь опор. А стрельбу употребляют из якуцких луков стрелами, поставя на достойном месте метку. А огненного оружия не имеют, а хотя и есть только у немногих винтовки...» [* «Сборник материалов по этнографии якутов», стр. 31-32.].

    Кроме того, в документе находим интересные статистические данные. В частности, говорится, что «по нынешней переписи во всем Якутском ведомстве разных народов состоит: якутов — 34 132, тунгусов — 2744, ламуток — 386, юкагирей — 581. Итого: 37 813 человек. Из оных в ясак годных: от 18 до 50 лет — 16 747, старых и дряхлых — 6020, малолетних ниже 18 лет — 15046». Здесь же имеются данные о ясачных окладах, которые «оные иноверцы обязались в казну платить». Последние должны были платить ясак соболями на сумму 22 021 рубль, лисицами — 22 149 рублей 50 копеек, деньгами — 1293 рубля 50 копеек. Общая сумма ежегодного ясака равнялась 45 464 рублям. Таблица была составлена «по оправке воеводской канцелярии» [* «Российский магазин». СПб., 1792, ч. 1, стр. 376-377.]. Эти цифры показывают, по каким именно причинам правительство Екатерины II проявляло «особую заботу» о населении Якутского ведомства.

    В «Описании» довольно подробно сообщается об образе жизни, женитьбе, верованиях и шаманстве якутов. В целом оно является ценным документом, отражающим жизнь якутов 1760-х годов, притом в чисто этнографическом плане.

    В 1782 г. экспедиция кабинета экономии разослала по ясачным округам Тобольского наместничества вопросы, преимущественно касающиеся промыслов ясачных. Аналогичные вопросы были разосланы в округа Иркутского наместничества, учрежденного в конце 1783 г. В ответ на эти вопросы и было составлено «Описание обитающих в Якутской области якутах (якутов)» [* А. П. Окладников. К истории этнографического изучения Якутии, стр. 38-46.].

    История его составления такова. 23 ноября 1784 г. Занимающий должность иркутского и колыванского наместника генерал-поручик И. В. Якоби отправил якутскому коменданту подполковнику А. О. Маркловскому указ Екатерины II, в котором последнему предписывалось собрать сведения «о начале и происхождении живущих во вверенной ему губернии разных племен иноверцев, также и о достопамятностях меж ими произшествиях, равномерно о законе и обрядах, поелику оным ко объяснению их истории относиться могут, наведываясь о том всем от их духовных, от старожилов и от всех, от кого таковыя известии получить будет возможно». В Якутске составление ответов было поручено коллежскому асессору, заседателю совестного суда и находящемуся у «рассмотрения провинциального архива» Осипу Матушевскому (Матушевич) и лекарю Кливецкому (Кливетских). Кроме того, А. О. Маркловский разослал указы о сочинении аналогичных описаний в подведомственные уезды: в Зашиверск, Жиганск, Олекминск, к окружному якутскому исправнику. Однако ответы с мест были явно неудовлетворительны. Зашиверский исправник Баннер отвечал, что «иноверцы пребывают от Зашиверска весьма отдаленно», потому и описания «вскорости учинить нельзя». Жиганский исправник Подчертков объяснил, что якуты и тунгусы к ясачному платежу еще не прибыли. Олекминский исправник князь Пелымский отвечал, что все старые дела земского суда и нижней расправы сгорели 9 февраля 1785 г. и описания «учинить не по чему». Якутский исправник Савицкий сослался на то, что «якутов описание сочинено Матушевичем от самих якутов» [* И. И. Майнов. Некоторые данные о тунгусах Якутского края. «Труды Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества». Иркутск, 1898, № 2; А. И. Андреев. Материалы по этнографии Сибири XVIII века. «Советский Север», 1939, № 3; А. П. Окладников. К истории этнографического изучения Якутии, стр. 22-25.].

    Действительно, местный знаток О. Матушевский составил «Описание обитающих в Якутской области якутах», пользуясь сведениями, собранными среди якутов и в воеводском архиве [* В 1783-1784 гг. в связи с учреждением Иркутского наместничества проводилось оживленное упорядочение архивных документов. В Якутске эту работу возглавлял геодезии подпоручик Яков Федоров. На местах также были созданы «комиссии». Они выполнили определенные задания по систематизации и составлению описей архивных материалов комиссарств. Так, например, в марте 1784 г. Верхневилюйское комиссарство рапортовало, что «разобраны дела» за 1770-1780 гг.; в июне того же года было закончено «сочинение» описей старым делам Олекминского комиссарства (ЦГА ЯАССР, ф. 1, оп. 1, № 115, лл. 7 об., 55, 92-93). О. Матушевский, судя по всему, не сумел широко воспользоваться этими документами.].

    «Описание обитающих в Якутской области якутах» состоит из 28 пунктов: «1. О начале якутов — ис какого народа оне происходят; 2. О вере их; 3. О почтении православной церкви и к крещению; 4. О шамане; 5. О свадебных обрядах; 6. О числе жен; 7. Приданое невесты; 8. О преимуществе жены с приданым; 9. О разводах; 10. О именах детей; 11. О воспитании и содержании детей от дня их рождения; 12. О нраве и дружелюбии к русским; 13. О физиономии и о сложении тела; 14. О промысле и продукте; 15. Употребление табаку; 16. О наряде и опрятности; 17. О склонности к теплому или холодному климату; 18. О селении; 19. О скотоводстве; 20. О ремесле, женскому полу приличном; 21. О пении песен; 22. О проезжающих якутах в дороге; 23. О болезни; 24. О боязни больных и мертвых; 25. О погребении вообще, и паче шаманов; 26. О невоздержном употреблении пищи; 27. Оружие, которым промышляют зверей; 28. О торжественных веселиях и что тут происходит» [* «Сборник Материалов по этнографии якутов», стр. 88-46.].

    На вопрос о происхождении якутского народа О. Матушевский отвечает, ссылаясь на Г. Ф. Миллера, что предки якутов переселились с юга, из страны красноярских татар. Эти сведения он отчасти дополняет данными, собранными им самим. Некоторые из якутов сообщали О. Матушевскому, что их предки, «якобы ходя за звериным промыслом и дошли до реки Лены, сплыли оную от Верхнеленска до сего места, где ныне город Якутск». Сомневаясь в правильности подобных рассказов, О. Матушевский пишет, что эта «повесть не столь кажется быть вероятною по причине, что естли бы оне толко за однем звериным промыслом сюда сплыли, то для чего же им [в] столь отдаленной стороне остатьца было нужно и отколе столь изобилию конного и рогатого достали они скота, ибо живущия их соседи тунгусы никакого скота (кроме оленей для езды) не имеют». Трудность изучения данного вопроса, по мнению О. Матушевского, заключается в том, что у якутов нет «ни книг, ни писем» [* Там же, стр. 38-39.].

    В пунктах 14 и 19 «Описания» говорится, что якуты конного и рогатого скота весьма много имеют. Автор, однако, оставляет открытым вопрос: все ли якуты имеют много скота или одни только тойоны (богачи). «Промысел» якутов, сообщается далее, состоит в охоте и рыболовстве. «У иных, иноверцев, — добавляет автор, — посредством их промысла довольно имеется денег в золотой и серебряной монете». Якуты жили разбросанно, что диктовалось характером скотоводческого хозяйства («в разсуждении множества скота») [* Там же, стр. 42, 43.]. В пункте 20 речь, идет о женском ремесле. Кроме забот о скоте и домашнем хозяйстве женщины и девушки шили из скотинных кож платье, шапки, обувь, рукавицы и другие вещи [* «Сборник материалов по этнографии якутов», стр. 44.]. В пунктах 5, 6, 7, 8, 9 речь идет о взаимоотношениях полов. О. Матушевский сообщает, что якутские тойоны имеют по нескольку жен, которые живут в различных местах, располагая собственным скотом и пользуясь правом уйти от мужа со своим скотом, если он станет их напрасно притеснять. Те же жены, за которых уплачен калым, теряют свободу и «почитаются у них купленными» [* Там; же, стр. 29.].

    Здесь налицо не только факт, характеризующий социальные отношения внутри якутского общества, но и объяснение давно занимающего ученых вопроса о так называемом материнском роде (ийэ-ууhа) у якутов. Некоторые исследователи термин ийэ-ууhа склонны были рассматривать как остаток родового строя с материнским правом. По мнению А. П. Окладникова, особенность якутской формы полигамии заключается в том, что здесь резкой гранью отделены: а) женщины, вышедшие замуж без уплаты калыма, и б) жены «купленные», утратившие тем самым право покинуть мужа. В первом случае можно видеть еще влияние традиций предшедствующего времени, когда женщина пользовалась равноправием с мужчиной, но вместе с тем подобная привилегия была, очевидно, достоянием преимущественно тех женщин, которые происходили из богатых семейств. Остальные представляют собою жен неполноправных [* А. П. Окладников. К истории этнографического изучения Якутии, стр. 29-30.].

    Верованиям якутов посвящены пункты 2, 3 и 4. «Многие охотно приемлют, — пишет О. Матушевский, — святое крещение, да и некрещеные, буде из них которому прилучитца итти мимо святой церкви, кланяютца пред оною и, опуская руки к земле, говорят на своем языке ,,тагара“». Однако якуты и во второй половине XVIII в. сохраняли «верность» традиционным языческим верованиям. Об этом, в частности, говорят пункты 2 и 4. В пункте 4 дается подробное описание шаманского костюма и шаманского камлания [* «Сборник материалов по этнографии якутов», стр. 39-40.].

    Довольно подробно описан праздник ысыах (пункт 28), который происходил от 10 мая до 20 июня каждого года. Верно схвачена способность якутов (мужчин) к импровизациям, Так, они «поют то, что мыслят или глазам их встретится, то есть буде увидят, лес — о лесе, воду — о воде, и птицу — о птице, человека — о человеке и тому подобное» [* Там же, стр. 44-46.].

    «Описание» О. Матушевского получилось не совсем обширным, как этого следовало бы ожидать. Некоторые пункты ответов состоят из одного-двух предложений. Но, несмотря на это, ответы О. Матушевского на поставленные 28 вопросов в большинстве случаев обнаруживают в нем, во всяком случае для того времени, значительную наблюдательность [* А. П. Окладников. К истории этнографического изучения Якутии, стр. 30.].

    Общая сводка историко-этнографических известий о народах Иркутского наместничества была возложена на комиссию в составе: Э. Эриха, Лобусевича и Ф. И. Ланганса. Эган Эрих (Иоганн Иериг) являлся переводчиком с мунгальского и калмыцкого языков, упражнявшимся «в сем деле уже с 780 года» (с 1780 г.). Он был командирован в Иркутск из Академии наук. Лобусевич (Лобысевич) заведовал архивными разысканиями. Ф. И. Ланганс являлся председателем Верхней расправы. Как видно, комиссия состояла из официальных лиц, облеченных известными полномочиями. Причем все материалы, собранные для «генерального» описания, должны были сосредотачиваться у Ф. И. Ланганса. Работа этой комиссии затянулась и продолжалась несколько лет, так как известия с мест поступали медленно. Поэтому составление сводки под названием «Собрание известий о разных племенах иноверцев, обитающих в Иркутском наместничестве» Ф. И. Ланганс закончил в 1789 г. и 1 августа того же года он отправил его на «высочайшее усмотрение». Документ этот хранится в ЦГИАЛ [* ЦГИАЛ, ф. 1264, оп. 1, № 300, лл. 1-156.]. В этом труде дается обстоятельное описание образа жизни, занятий, верований и т. д. народов, живших в разных уездах Иркутского наместничества. Он состоит из 13 самостоятельных глав и «Прибавления к 10 главе».

    Главы эти называются: «О иноверцах, обитающих в Иркутском наместничестве вообще» (глава 1), «о тунгусах» (глава 2), «о ламутах» (глава 3), «о юкагирах» (глава 4), «о коряках» (глава 5), «о пакачинцах, олюторцах и карагинцах» (глава 6), «о чукчах» (глава 7), «о камчадалах» (глава 8), «о курильцах» (глава 9), «о якутах» (глава 10), «о монгольских народах вообще» (глава 11), «о бурятах или братских особливо» (Глава 12), «о российских монголах» (глава 13) [* И. С. Гурвич. Первая монография XVIII в. о народах Восточной Сибири. «Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии», вып. V, М., 1971.].

   В первой главе, носящей обобщающий  характер, даются сведения, представляющие значительный интерес. Автор высказывает свое мнение об уровне общественного развития народов, населявших Иркутское наместничество, и считает, что они отстала от просвещенных народов «девятнадцатью веками» и «довольно, сродни с германцами, галлами и британцами, описанными, Юлием Цезарем» [* ЦГИАЛ, ф. 1264, оп. 1, № 300, л. 3.]. Трудно, пишет Ф. И. Ланганс, узнать древние деяния предков этих народов, поскольку у них, «кроме монгольцев, собственных письмян никаких нет. Нет у них также никакие пиитических творений». А в их памяти сохранившиеся, продолжает он, словесные предания необстоятельны [* Там же, лл. 1 об - 2.].

    Из труда Ф. И. Ланганса нас интересует глава «о якутах». Она была опубликована в 1824-1825 гг. в журнале «Сибирский вестник» Г. И. Спасским [* «Сибирский вестник», 1824-1825; ч. III-IV, кн. 17/18, 19/24. В примечании Г. И. Спасский писал: «Сие описание, выбранное мною из. записок о народах, обитающих в Восточной Сибири, покойного надворного советника Ланганса, может служить дополнением к сведениям о них» («Сибирский вестник», стр. 127).]. Сличение текста из ЦГИАЛ (подлинника) с. публикацией Г. И. Спасского показывает, что в последней не сделано принципиальных изменений архивного документа за исключением поправок чисто редакционного характер. Поэтому далее мы пользуемся публикацией Г. И. Спасского.

    Источниками для главы о якутах послужили документы местного архива, известия Г. Ф. Миллера, «Описание» О. Матушевского и, наконец, сведения, собранные среди самого населения. Главу о якутах Ф. И. Ланганс изложил в 14 пунктах, представляющих ответы на вопросы, поставленные в указе Иркутского наместника И. В. Якоби от 23 ноября 1784 г. Пункты эти следующие: «1. О происхождении якутов и водворении их в нынешних местах; 2. О покорении якутов русскими; 3, О естественных качествах якутов, нравах, некоторых обыкновениях и управлении; 4. О зимних и летних юртах и домоводстве якутов; 5. О пище и питании; 6. О чистоте и обхождении; 7. Об одеждах и. нарядах; 8. О сватовстве и женитьбе; 9. О рождении и воспитаний детей; 10. О болезнях и похоронах; 11. О промыслах; 12. О счислении и разделении времени; 13. О празднике и увеселениях; 14. О законе и шаманах» [* «Сибирский вестник», стр. 127-166.].

    По вопросу о происхождении якутского народа Ф. И. Ланганс принципиально нового не прибавил к тому, что мы находим у Г. Ф. Миллера и О. Матушевского...

    /В. И. Иванов.  Историко этнографическое изучение Якутии XVII-XVIII вв. Москва. 1974. С. 136-145./

    М. О. Косвен

                                     МЕСТНАЯ ЭТНОГРАФИЯ СИБИРИ В XVIII  веке

                                                                           *

                                                К публикации рукописи М. О. Косвена

    Советская этнографическая наука в своем становлении и развитии многий обязана таланту М. О. Косвена, крупного исследователя-этнографа, талантливого преподавателя и популяризатора этнографических знаний. Среди многочисленных и разнообразных по тематике работ М. О. Косвена, написанных в течение более чем полувека, заметное место занимают исследования, посвященные преимущественно истории отечественной этнографической науки и источниковедению. Еще в 1936 г. М. О. Косвен на страницах журнала «Советская этнография» поднял вопрос о важной, но, по его словам, «почти совершенно игнорируемой задаче» вовлечения материалов богатейших архивных фондов нашей страны в круг источников этнографической науки¹. «Перед лицом этой поистине грандиозной массы неопубликованного этнографического материала встает задача его выявления, собирания, описывания и публикации»,— писал М. О. Косвен². Творчеству М. О. Косвена было присуще скрупулезное архивное разыскание, на основании которого создавались отдельные очерки, в свою очередь затем составлявшие широкие по замыслу обзоры историографического и источниковедческого характера. При анализе содержания найденных им или ранее известных документов М. О. Косвен много внимания уделял происхождению письменных памятников, затрачивая порой немало сил и времени на поиски данных, необходимых для характеристики авторов этих памятников. В результате такого метода исследования в науку вносились не только новые материалы, но и создавалось представление о преемственности развития научной мысли, об упрочении создающихся традиций в исследовании широких проблем и частных вопросов, а также в методике исследований и их организации.

    Наибольшее внимание М. О. Косвена привлекали описания народов, сделанные по государственной или частной инициативе лицами, совершавшими путешествии с самыми разнообразными целями (политическими, административными, торговыми, научными, военными и т. п.), или теми, кого мы сейчас называем краеведами. Однако разносторонний интерес М. О. Косвена к источниковедению в этнографической науке приводил исследователя к анализу самых разнотипных письменных источников, начиная с летописей.

    Наряду с изучением научного наследии крупных отечественных и зарубежных ученых (В. Н. Татищев, Г.-Ф. Миллер, М. М. Ковалевский, Л.-Г. Морган, И.-Я. Баховен и др.)| критического осмысления их творчества, а в равной степени и привлекавшейся ими источниковедческой базы, М. О. Косвен стремился выявить материалы, принадлежавшие лицам, не зарекомендовавшим себя исследователями и оставившим частные и ограниченные данные.

    Стремление к максимальному учету источников сочеталось у М. О. Косвена с постановкой широких исследовательских задач. Как известно, основные его интересы как ученого концентрировались, помимо проблем первобытного общества, на проблемах этнографии Кавказа, Сибири и русского народа. Научная ценность работ М. О. Косвена во многим определялась новизной и свежестью привлеченного материала.

    Большое место в его работе занимала история отечественной этнографической науки XII-XVIII вв.³ Материалы, отражающие этнографические знания о народах Сибири, наиболее привлекали его внимание. Развитие этнографических представлений в России, особенно с XVII в., происходило прежде всего под влиянием огромного количества поступавших сведений о Сибири и ее населении; хозяйственное освоение этой ранее слабоизвестной для русских людей огромной части Русского государства стимулировало в практических целях изучение географии, почвенно-климатических условий, в которых развивались различные отрасли хозяйства русских переселенцев (прежде всего сельское хозяйство), природных богатств и т. п. В ходе этого изучения упрочивались связи с местным разноплеменным населением, в результате чего накапливались данные о его расселении, составе, хозяйстве и быте. М. О. Косзен не только показал па основании опубликованных данных, как уже в XVII в. постепенно в России пачали систематизироваться эти данные, но, обратившись к архивным богатствам, существенно расширил имевшиеся сведения об источниках этнографических знаний о Сибири, о путях, масштабах и результатах работы по ее этнографическому изучению в XVIII в. В 1961 г. М. О. Косвен опубликовал интересное исследование «Этнографические результаты Великой Северной экспедиции 1733—1743 гг.», в 1962 г. — «Из истории этнографии коряков в XVIII в.» и другие работы по сибиреведческой тематике⁴.

    В процессе архивных разысканий М. О. Косвен обращал особое внимание па этнографические материалы о Сибири, которые собирались местными сибирскими силами. Настоящая публикация, представляющая собой одну из глав подготовлявшейся М. О. Косвеном монографии, даст возможность судить не только о своеобразном типе многочисленных источников в известной степени краеведческого характера, но и об уровне культуры в сибирских административных центрах, по инициативе которых эти документы составлялись. В своем введении к публикации М. О. Косвен справедливо подчеркивал, что развитие местной этнографии было «характернейшей чертой» этой области науки в России в XVIII в.

    Указанное обстоятельство свидетельствует о том, что местная этнография Сибири в XVIII в. представляет отнюдь не «местный» интерес. Разумеется, выявленные М. О. Косвеном записки местного значения не исчерпывают всего того, что было создано на протяжении XVIII в. в Сибири в научно-практических целях; как бы ни были некоторые из них несовершенны, создание подобного рода документации во всей ее совокупности представляется важнейшим свидетельством интенсивного распространения русской культуры в Сибири, без чего было невозможно ее освоение и изучение. О значении этих документов и интересе к их содержанию свидетельствует также и то, что некоторые из них были уже в XVIII в. опубликованы в Западной Европе (например, материалы Т. Кенигсфельса, Ф. X. Плениснера, Е. Пестерева).

    «Местная этнография Сибири в XVIII в.» публикуется по сохранившейся авторской машинописи с полным соблюдением манеры автора давать ссылочный материал, транскрипции географической и этнической терминологии и, разумеется, с соблюдением специфики орфографии документальных текстов, приводимых автором. В редких случаях уточнения даны мной в подстрочных сносках в квадратных скобках.

    --------

    ¹ М. О. Косвен. Об архивных материалах по этнографии СССР. СЭ, 1936, № 1, стр. 132—136.

    ² Там же, стр. 134.

    ³ «Из истории ранней русской этнографии (XII-XVI вв.)». СЭ, 1952, № 4; «Материалы к истории русской этнографии XVII в.» Там же, 1955. Работы эти под общим названием «Материалы к истории ранней русской этнографии (XII-XVII вв.)» были перепечатаны в выпуске I «Очерков истории русской этнографии фольклористики а антропологии» («Труды Института этнографии АН СССР», т. XXX. М., 1956).

   4 «Сибирский этнографический сборник», III. М. - Л., 1961.

    В. А. Александров.

                                                                          *

                                  37. Этнографический запрос Кабинета Екатерины II, 1784 г.

    В 1784 г. Кабинет Екатерины II выступил с весьма оригинальным для своего времени и для данного учреждения мероприятием, имевшим этнографический характер. Известно еще одно, иного характера, мероприятие Кабинета, датируемое тем же 1784 г., целью которого было составление по всей России топографических описании. Это мероприятие дало громадные результаты. Данное дело уже составило предмет внимания некоторых советских исследователей; заслуживает оно внимапия также по своему историко-этнографическому значению и в целом требует специального рассмотрения.

    В общем, таким образом, Кабинет Екатерины II оказывается центром, сыгравшим некоторую роль в развитии русской этнографии XVIII в. Большую роль в обоих названных мероприятиях сыграл член Кабинета П. А. Соймонов.

    Петр Александрович Соймонов (около 1740-1800) является одним из видных русских государственных деятелей второй половины XVIII в. Собранные нами о нем сведения составлены лишь по отдельным указаниям и ссылкам³⁸.

    П. А. Соймонов состоял па военной службе; после 1762 г., имея тогда чин бригадира, был некоторое время личным секретарем Екатерины II: ..'.•i 1111 чиним Кабинета Екатерины II, заведовал экспедицией колывано-воскресенских заводов, находившихся в непосредственном ведении названного Кабинета: около 1784 г. выезжал в Сибирь для ревизии этих заводов; с переходом в ведение того же Кабинета Петербургского горного училища в 1784 г. Соймонов заведовал этим училищем до 1792 г.; в 1784 г., оставаясь членом Кабинета Екатерины II, был назначен сенатором: с 1796 по 1799 г. состоял президентом Коммерц-коллегии. Имея одновременно военные и гражданские чины, Соймонов дослужился до чина генерал-поручика и действительного тайного советника. В 1799 г. Соймонов был выслан Павлом I ис Петербурга, поселился в Москве и вскоре умер.

    П. А. Соймонов был широко образованным человеком. В бытность П. А. Соймонова членом Кабинета Екатерина II указом императрицы от 5 ноября 1786 г. («Полное собрание законов Российской империи»³⁹, т. XXII, № 16455) на пего возложено руководство составлением в Кабинете «полного собрания карт» Российской империи: существует карта, «сочиненная и напечатанная под смотрением генерал-майора Соймонова».

    В том же 1786 г. Соймонов представил записку «О торге и звериных промыслах в Восточном море»⁴⁰, в которой, между прочим, предложил отменить собирание с народов Сибири ясака, как дела невыгодного и отвращающего местное население от сношений с русскими промышленниками.

    Когда в том же 1786 г. возник проект кругосветного морского плавания, в связи с чем подбирали соответствующую литературу, карты и пр., Соймонов, по-видимому, принимал в этом деле активное участие. Возможно, он является автором замечательной инструкции, приготовленной для участников этого несостоявшегося плавания⁴¹.

    Начало и сущность этнографического мероприятия Кабинета Екатерины II 1784 г., о котором мы сейчас говорим, освещается, помимо некото­рых отрывочных упоминаний и ссылок, часто неправильных, нижеприводимым письмом П. А. Соймонова. Это было, видимо, письмо циркулярного характера, которое было разослано нескольким адресатам. 18 августа 1784 г. Соймонов обратился из Царского Села к пермско-тобольскому генерал-губернатору Е. П. Кашкину со следующим письмом: «Е. и. в. повелеть соизволила, чтоб ваше превосходительство, избрав верного и сведущего человека, препоручили ему собрать сведении о начале и происхождении живущих во вверенных вам губерниях разных племен иноверцев, также о достопамятных между ими происшествиях, равномерно и о законе их и обрядах, поелику оные к объяснению их истории относиться могут, наведываясь о всем том от их духовных, старожилов и от всех, от кого таковые известия получить будет возможно. И все сии сведения, а при этом предания, между ними сохраняющиеся, сколь бы они с истиной были не сообразны, без всякого разбора, приказали б о каждом народе порознь, записав подробно, и доставить изволили па высочайшее е. и. в. благоусмотрение»⁴².

    Принятые Е. П. Кашкиным по этому письму меры дали существенные этнографические результаты по ряду народов края.

    Аналогичное производство по такому же, очевидно, письму Соймонова  имело место в Иркутско-Колыванском наместничестве.

    23 ноября 1784 г. иркутский и колыванский наместник генерал поручик И. В. Бриль сообщил Якутской воеводской канцелярии, что ему по высочайшему повелению поручено, избрав честного и сведущего человека, собрать сведения «о начале и происхождении живущих в... губернии разных племен иноверцов, также о достопамятных меж ими произшествиях, равномерно о законе и обрядах, поелику оные к объяснению их истории относиться могут, наведываясь о том... от их духовных, от старожилов и от всех, от кого таковые известия получить будет возможно... а при том преподании (предания?), между ими сохраняющиеся, сколько бы они с истиною были не сообразны, описать без всякого разбора — о каждом пароде порознь». Как видим, текст задания в передаче И. В. Бриля дословно совпадает с текстом вышеприведенного письма Соймонова к Кашкину.

    Исполнение по этому делу в Якутске было поручено коллежскому асессору О. Матушевскому, а также лекарю Пливецкому (иначе: Кливетских). Наряду с тем соответствующие распоряжения были посланы из Якутска в подведомственные Якутскому воеводству районы: Зашиверск, Жиганск, Олекминск и к якутскому окружному исправнику⁴³. Помимо Якутска, куда И. В. Бриль писал на имя подполковника Маркловского, он обращался с тем же делом также в Нерчинскую область к генерал-поручику Е. К. Бекельману и к охотскому коменданту.

    Еще один след того же дела относится к Олекминску. Того же 23 ноября 1784 г. И. В. Бриль обратился к олекминскому исправнику кн. Федору Пелымскому⁴⁴, затребовав от него сведения «о вере иноверцов разных племен». Он ссылался на то, что Екатерине II «благоугодно» иметь сведения «о начале и происхождении иноверцов разных племен, а также о достопамятных между ними происшествиях, равномерно о законе их, о сохранившихся между ними преданиях» и пр.⁴⁵

    В самом Иркутске собирание сведений по настоящему запросу Кабинета было поручено И. В. Брилем служившему в Иркутске переводчиком с монгольских языков Иоганну Иеригу (о нем см. № 47). Сверх того, в Иркутске же по распоряжению Бриля была образована специальная комиссия для составления общей сводки материалов, которые могли поступить с мест. В эту комиссию вошли служившие в Иркутске уже названный Иериг, заведующий архивными работами Степан Лобысевич и председатель Верхней расправы Франц Лапганс; последний возглавил эту комиссию⁴⁶.

    Обращение па места, произведенное по запросу Кабинета Екатерины II в Иркутско-Колыванском наместничестве, привело, насколько известно, к различным результатам. Одни давали уклончивые ответы, другие прислали довольно солидные записки. Значительными результатами описанного предприятия являются в особенности обстоятельное сочинение О. Матушевского о якутах 1785 г. (см. № 38) и общая сводка по Иркутской губернии 1789 г. Ф. Ланганса (см. № 39).

    Примечательную черту мероприятия Кабинета Екатерины II, о котором выше рассказано, составляет то, что запрос П. А. Соймонова имел совершенно определенную и довольно специальную тему, а именно происхождение народов, т. е., как мы бы сказали, этногенез, а также их раннюю историю. При этом «достопамятные происшествия» прошлого, а также религия («закон») и обряды привлекаются лишь постольку, поскольку они «к объяснению их истории относиться могут». С другой стороны, никаких сведений о хозяйстве и пр. в данном случае не спрашивается, так что заданная тема исследования имеет вполне специфический характер.

    Примечательно также, что письмо П. А. Соймонова стоит с научно-этнографической точки зрения достаточно высоко; в нем запрашиваются сведения о «каждом народе порознь», предлагается собирать и подробно записывать сведения без неуместного в таком деле субъективного подхода, «сколь бы они с истиною были не сообразны, без всякого разбора», наконец, предписывается это дело поручить не случайным информаторам, а «верному и сведущему человеку»⁴⁷.

                                           38. Описание якутов О. Матушевского, 1785 г.

    Одним из результатов охарактеризованного выше мероприятия Кабинета Екатерины II и письма П. А. Соймонова в Иркутско-Колыванское наместничество явилось этнографическое описание якутов О. Матушевского.

    Автор этого описания, Осип Матушевский (Иосиф Матушевич), в 50-х годах XVIII в. служил в Тобольске, в чине поручика, адъютантом в штабе командира корпуса и командующего войсками Сибирской линии генерал-майора Киндермана; в 1785 г., имея чин коллежского асессора, он служил в Якутске заседателем Совестного суда и одновременно находился «у рассмотрения провинциального архива»; в конце 80-х годов он состоял, уже в чине коллежского советника, в той же должности в Иркутске⁴⁸.

    По получении в Якутске указаний иркутско-колыванского наместника в Якутской воеводской канцелярии было заведено в 1785 г. «Дело по указу наместнического правления о избрании способного человека для собрания известий о вере и протчем разных племен инородцев, населяющих уезды Якутской области», а собирание требуемых сведении, в частности о якутах, было поручено О. Матушевскому.

    Составленное Матушевским описание было выявлено А. П. Окладниковым в Якутском архиве и опубликовано в статье «К истории этнографического изучения Якутии. Описании быта и нравов народов Якутии, сочиненные в городе Якутске в 1768-69 и в 1785 гг.»⁴⁹ («Сборник материалов по этнографии якутов». Якутск, 1948). Труд Матушевского носит название «Описание обитавших в Якутской области якутах, о начале их происхождения и о достопамятностях, происшествий, равномерно вере, законе их, обрядах и протчем, 15-го числа... 1785 года учинено».

    «Описание» Матушевского имеет форму ответов на 28 вопросов, касающихся происхождения якутов, их религии, шаманов, свадьбы, многоженства, приданого, развода, наречения имен детям, их воспитания, отношения к русским, внешности, промыслов, одежды, поселений, скотоводства, ремесел, песен, суеверий, болезней, отношения к больным и умершим, погребения, оружия, торжеств.

    Судя по имеющимся в деле данным, сведения, сообщаемые Матушевским, были им собраны путем опроса якутов, а также на основании личных наблюдений. Ответы Матушевского на поставленные вопросы сравнительно кратки, но нельзя не оценить самый его вопросник, очевидно самостоятельно им разработанный довольно оригинальным и разносторонним образом. Матушевский проявил себя здесь как подлинный этнограф, притом обладающий изрядным знакомством с бытом описываемого им народа.

====================

    ³⁸ О нем см.: «200-летие Кабинета е.и.в., 1704-1904. Историческое исследование». СПб., 1911 (между стр. 352-353 — репродукция портрета И. А. Соймонова с оригинала, сохраняющегося поныне в Горном институте в Ленинграде); Л. Лоранский. Исторический очерк Горного института. СПб., 1873, стр. 31; «Люди екатерининского времени. Справочная книжка к царствованию Екатерины II». СПб., 1882; Falloux. Madame Swetchine, sa vie et ses oeuvres, t. I, 3 ed. Paris, 1860; ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194. св. 191, д. 533, ч. XII. л. 30; «Московский некрополь». Некоторые материалы, относящиеся к П. А. Сймонову, имеются в Отделе письменных источников Государственного Исторического музея, в фонде Ф. И Соймонова.

    ³⁹ Далее - ПСЗ.

    ⁴⁰ Согласно указанию А. И. Андреева (в книге «Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII в.» М.. 1948, стр. 67), рукопись этой записки находится в ЦГИАЛ, ф. 1147, Непременного совета, д. 103.

    ⁴¹ См.: А. Соколов. Приготовление кругосветной экспедиции 1787 г. под начальством Муловского. «Записки Гидрографического департамента Морского министерства», VI, 1848.

    ⁴² См.: П. С. Богословский. История правительственного обследования в XVIII в Пермского края в этнографическом отношении (С архивными материалами о вогулах (манси), татарах, башкирах и мещеряках) «Изв. Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете», 34, 1929, 3/4.

    ⁴³ А. П. Окладников. К истории этнографического изучения Якутии. Описания быта и нравов народов Якутии, сочиненные в городе Якутске в 1768-69 и в 1785 гг. В кн.: «Сборник материалев по этнографии якутов». Якутск, 1948.

    ⁴⁴ Князь Федор Пелымский значится в Списке чинов Иркутского наместничества конца 80-х годов XVIII в.; в чине капитана он был комиссаром в Олекминске, и с тем же чином был там же назначен расправным судьей (ЦГАДА, ф. 248, ч. III, д. 13, л. 40).

   ⁴⁵ И. И. Майнов Некоторые данные о тунгусах Якутского края. «Труды Восточно-Сибирского отдела РГО», т. 2. Иркутск, 1898.

    ⁴⁶ И. И. Майнов. Указ. соч., стр. 2. Степан Лобысевич упоминается в Списке чинов Иркутского наместничества конца 80-х годов XVIII в. как «из отставных флота капитанов-лейтенантов» назначенный в Верхнюю расправу с чином надворного советника (ЦГАДА, ф. 248, ч. III, д. 13, л. 33 об.).

    ⁴⁷ А. И. Андреев, опубликовавший в 1947 г. охарактеризованные нами выше (№ 35) этнографические описания по Туруханской и Березовской округам, отнес их, вместе с принадлежащей к ним анкетой из 38 пунктов, к запросу Кабинета Екатерины II 1784 г. Это ошибка. А. И. Андреев соединил в одно два различных запроса: различны они. во-первых, но их датам (первый датируется 1782 г., второй — 1784 г.). во вторых, по их содержанию, причем второй запрос имеет в основном только узкий предмет «начала и происхождения иноверцов», в третьих — по их инициаторам.

    ⁴⁸ О нем см.: «Список чинов Иркутского наместничества, составленный в конце 80-х годов XVIII в.». ЦГАДА, ф. 248, кн. 6500, ч. III, д. 13, л. 37 об.

    ⁴⁹ [Первое упоминание об этом документе с публикацией описании Матушевского см.: Г. А. Попов. Якуты в XVIII в. (по описаниям, произведенным в 1769 и 1783 г. в г. Якутске). «Сборник трудов исследовательского общества Saga Keskile». Якутск, 1925. стр. 3-12].

    /Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии. Выпуск VI. [Труды Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. Новая серия. Т. 102.] Москва. 1974. С. 23-27, 34-37./